В автоколонне внезапно выдали заработную плату. По сему случаю четверо водителей, из уважающих горячительные напитки, решили слегка кутнуть. Сложились еще в обеденный перерыв и самому молодому из компании – недавно отслужившему срочную Кешке Гвоздеву, за имя и большой рост прозванному Кишкой, поручили закуп многоградусной. Остальные должны были промыслить закуску. А выпивать решили в автобусе Володьки Мофанова, еще в детстве перекрещенного в Мафаню, одного из героев мультика про домовенка Кузю…

– Тьфу, и здесь эта погань, – выругался вошедший в салон автобуса грузный и степенный Семеныч, ткнув в наклеенный на плексигласовую перегородку цветной плакат – снимок почти голой красотки с бокалом в руке. – И не надоело выпендриваться-то?

– Пока нет, – ответил, улыбаясь полным булата ртом, Мафаня и гордо обвел взглядом салон со своеобразным дизайном. У водительского кресла, с потолка, на трех «цепях» из канцелярских скрепок, свисала авторучка, собранная из гусиного пера и шарикового стержня. Тигриная морда-маска пугала загорающимися при нажатии тормозной педали малиновыми глазами-лампочками. Над передними дверцами красовался веер из денежных купюр прошлых лет. На оборотной стороне фанерки-указателя маршрута «Рынок – вокзал» значилось: «Лос-Анджелес», а с приборной доски всякому входящему и выходящему показывал «нос» пластмассовый черт. Многочисленным же наклейкам на внутренней обшивке было несть числа…

– Ладно, всякий по-своему с ума сходит, – примирительно сказал Юрка Смородинов, тридцатилетний крепыш. – Главное – безопасности движения это не мешает…

На ближнее к двери сиденье вывалили хлеб, сало, крутые яйца и «подножный корм» – яблоки, груши, огурцы.

– Бедновато… – искушенным взглядом окинул стол-сиденье чревоугодник Семеныч.

– Кишка колбасу прикупить должен, – напомнил Смородинов. – А вот и он, легок на помине…

Гвоздев прямо-таки ворвался в салон.

– Мужики! – взвопил он с порога. – Сплошная везуха: у Култышки (прозвище местного кооператора Култышкина) сын родился! Так он на радостях цену на пойло сбавил, и вместо двух – гляди, три вышло! – и торжественно выставил бутылки водки «Три богатыря» и пластиковую емкость с минеральной водой.

– А колбаса? – перебил подозрительно прищурившийся Семеныч.

– А что колбаса? – беспечно отозвался Гвоздев. – Или пить, или жрать…

– Да хватит тебе, – поддержал гонца и Мафаня. – Вон сколько всего… Ох, братцы, и посидим!

– «Курятину» еще забыл, – добавил Смородинов. – Угощаю: бесплатно! – и протянул пачку «Примы» негодующему и некурящему Семенычу. Мафаня привычно сковырнул пробку с номера первого из «Трех богатырей».

Новое действующее лицо появилось в автобусе, когда доехали до второй поллитровки.

Дежурный механик, контролировавший выезд автотехники из парка, имел непривычно сочетавшиеся имя-отчество: Марлен Иванович и не менее странную судьбу. То есть, поначалу-то в его жизни ничего странного и не было: родился, учился, служил срочную, а потом лет тридцать шоферил, причем за все годы не попадал ни в одну аварию и в автоколонне считался лучшим водителем. Долго имел личные «Жигули» и вдруг, ни с того ни с сего, года четыре назад, продал их совсем недорого и ушел на теперешнюю должность, значительно потеряв при этом  в заработной плате. Попытки дознаться причины столь крутых перемен в жизни пожилого – за пятьдесят лет – человека наталкивались на глухую стену молчания.

…Дежурный механик в автобус поднялся вместе со своей дежурной поговоркой: «Ох ты, господи, Боже мой!» – которая знающему человеку могла сказать многое – о том же разыгравшемся в пояснице радикулите или напомнившем о себе параллельно геморрое.

– Глотни, Иваныч, подлечи дорожные раны, – по праву старшего предложил Семеныч.

– Да-а. Вы-то свое откатали, а мне еще сидеть, – вздохнул Марлен Иванович, но тут же сдался. – Ай, и грех небольшой – начальства нет. Плесни, – и бережно присел на мягкое сиденье.

Откушав «богатырских» сто граммов, дежурный механик зажевал их бутербродиком с салом, от предложенной минералки отказался и повернулся к Мафане:

– Слышь, Володька, у тебя «Москвич» на ходу?

– Ну? – утвердительно-вопросительно отозвался хозяин автобуса.

– Ты это… Не возьмешься меня завтра к матери в деревню докинуть? Картошки много уродилось, а рыть, окромя меня, некому. Одна живет: был еще сын, брат Лешка, да помер.

– А на автобусе? – сразу спросил Мафаня.

– Дак потому и пришел: только что его на прицепе приволокли, и завтра туда рейсов не будет. Серьезно обломался.

– Дорога паршивая, ехать далеко, да с ранья, а я уж размечтался всласть отоспаться, – с сомнением размышлял вслух Мафаня, изыскивая аргументы в свою пользу.

– Юра, а ты? – перевел взгляд Марлен Иванович на Смородинова.

– Нет, не могу, – прямо отказал тот. – Завтра сами с утра на дачу.

К прижимистому Семенычу механик и обращаться не стал, а у Кешки-Кишки даже мотоцикла отродясь не бывало.

– Ох ты, господи, Боже мой! – простонал Марлен Иванович. – А мать-то  насилу дозвонилась, я и пообещал.

– Вот! Чего за-ради было свой транспорт продавать, – назидательно произнес Семеныч. – Сейчас бы никому не кланялся.

– Тому дело прошлое, – ответил и поджал губы проситель.

– А и правда, Иваныч, может, наконец, раскроешься, на кой фиг технику сплавил и пошто из-за руля на контрольный пункт пересел? – спросил Мафаня и предложил: – При всех: делишься своей страшной тайной, – и состроил ужасную гримасу, – так я тебя не только по утрянке с ветерком до бабки домчу, а еще и бутылку выставлю…

На такую щедрость и был способен в автоколонне разве что только Мафаня.

Дежурный механик задумался, ерзнул туда-сюда на сиденье.

– Смеяться будете… Да и не поверите сроду, – нерешительно произнес он.

– Это как расскажешь, – подбодрил Мафаня. – Но только не ври, или, если уличу, на уговоре крест.

– Слово святое не погань, – предупредил Марлен Иванович, поерзал еще немного и вдруг отчаянно сбросил тонкую кепчонку, обнажив массивный, с глубокими залысинами лоб. – Бог с ним! Все равно эдакое всю жизнь в памяти утайкой не проносишь! Даже от жены скрывал…

– Давай-давай, – подбодрил Мафаня. – За мной не заржавеет.

А Смородинов скомандовал, и Кешка разлил по новой стопке.

Марлен Иванович аккуратно опорожнил свой стаканчик и на секунду задумался, собираясь с духом. Собрался и начал:

– Было это почти пять лет назад. Как раз совпали у нас с братом отпуска, и решили мы на недельку махануть к двоюродной сестре под Ростов на моей машине: одни, без семей. Бабы, конечно, по этому поводу маленько повыли, но потом смирились. Выехали засветло, рассчитали, что к ночи в «ворота Кавказа» и въедем. Да как бы не так: сначала километров на сто наплутали, а потом – ну с чего бы – кардан загремел. Остановились, полезли смотреть – крестовина, так ее и разэтак, посыпалась. Давай голосовать… Да пока у одного хрена в запасе нашлась… Ободрал он нас по такому случаю знатно. Ладно – в отпуск ехали, деньжата были. Стали менять – сами знаете, как колготно туда лезть…

– Это конечно, – не выдержал Мафаня. – Пока все игольчатые подшипники повыбьешь.

– Точно, – подтвердил рассказчик. – В общем, дело к вечеру, а мы чуть более полдороги одолели. Начали о ночлеге подумывать, но пока светло, всё ехали. И вот, часам уже ближе к одиннадцати, останавливают нас на У-образном перекрестке: блок-пост ГАИ. Инспектор-сержант жезлом со светоотражателем махнул – ну, подрулили к ихней будке об полтора этажа и с окнами во все стороны. Много их там, гаишников, набралось: один в документы фонариком светит, другой чуть поодаль, у лестнички, третий – через стекло видно – в будке наверху по телефону звонит, а еще кто-то из огромной бочки, на попа поставленной, глаза через прорезь пялит.

– По-милицейски это у них бойница называется, – опять встрял Мафаня в рассказ, и Смородинов слегка двинул собутыльника в бок: заткнись и не мешай!

– Пусть так, – согласился Марлен Иванович. – Покрутил инспектор-сержант документы – назад протягивает, козыряет: езжайте, значит, с богом. А Лёшка, брат, углядел, что за будкой блок-поста машины стоят. «Двадцатьчетверка» и, похоже, «Жигуль». И просит:

– Товарищ сержант, около вас заночевать можно? Мы свою технику к тем машинами подгоним и минут триста подкемарим.

Сержант нахмурился.

– Нежелательно.

Лёшка свое опять, сержант говорит:

– Да вы хоть знаете, чьи это машины?

Тут я и вклинился.

– Какая ж нам, – говорю, – разница? Они спят, и мы отдохнуть хотим. Тем более под вашим приглядом. В дороге-то, ночью, неровен час, и без машины остаться можно, если не без головы.

– Ну, как хотите, – пожимает плечами сержант. – Можно, конечно, и заночевать, а лучше б, говорю, другое место нашли.

И ушел, только все бормотал под нос, вроде: «Они-то спят, да сна б такого…» А дальше я не расслышал – мы парковаться рядом с «Жигулем» – «семерка» это оказалась – по-тихому стали. Сиденья разложили, нужду справили – и на боковую. Заснули в момент. Только посередь ночи будит меня хлопанье дверей машинных. Думаю, какая ж сволочь в это время в сортир прется и с таким бубуханьем? Приподнялся, гляжу, от «семерки» ко мне девушка идет, в свитере и брюках, и чего-то в руке держит. Наклонилась к окну и говорит:

– Купи у меня тормозной шланг, – а глаза у нее почему-то закрыты. Лунатик, что ли, думаю… А вслух отвечаю:

– На хрена он мне сдался. И вообще иди к себе и спать не мешай.

Она вдругоряд:

– Купи…

Тут уж я разозлился и чуть не матом ее погнал. Не уходит все равно. Хотел было уже из машины выйти, вдруг слышу голос мужской – и вроде из «двадцатьчетверки»:

– Оставь его, раз не понимает.

Тогда девушка и заявляет:

– Ладно, каждый своей судьбе хозяин. Только помни: сначала он, – и подбородком на спящего Лёшку указывает, – а ты следом.

Да так, не открывая глаз, и ушла, и дверкой еще раз: хлоп!

Тут голос рассказчика прервался, и механик с усилием сглотнул.

– Чего ж здесь необычного? – встрял теперь Семеныч. – Пьяная была, да и весь сказ.

– Ты, друг, простой до невозможности, – аж обиделся Марлен Иванович. – Я до главного-то еще пока не дошел. Значит, заснул я опять. А утром сержант вчерашний будит – сами просили, как рассветет, – подымайтесь ребята, в путь-дорогу. Продрали мы с Лёшкой глаза, бежим на оправку. Глядь, на машинах-то по соседству все передки битые, а к нам легковушки обе ночью задом стояли. Я у сержанта спрашиваю: мол, это что? В ответ, как гаечным ключом в лоб:

– Машины аварийные. Не поняли, что ли? Вчера крыло в крыло на скорости друг в друга как дались – в «Жигулях» баба не пристегнута была, так ей о переднюю стойку полчерепа снесло, весь свитер мозгами забрызгало. В «Волге» – супружеская пара. Ну, эти в ремнях были, но рулевая колонка сместилась, и водителю баранкой всю грудную клетку раздавило. Тоже почти сразу кончился. Зато жене его – хоть бы хны: очухалась через две минуты и давай в сумочке копаться, – дескать, вдруг мы туда уже руки сунули! Что еще интересно – глянь, у «семерки» фара целехонькая осталась, а вокруг все железо разворотило…

Ух, как передернуло меня тогда, прямо чуть не закричал:

– Что ж ты, служитель правопорядка, нас не предупредил?

Ржет, скотина: я, мол, и так вам намекал, и эдак. Виноват, если сами тупые? Да и в чем проблема: автомобили пустые, трупы в морге, живая баба на попутке еще днем уехала…

В общем, заторопил я Лёшку, сел он за руль, и мы покатили. А рассказывать брату про сон – да и сон ли это был, или что? – я не стал, нервировать не хотелось. Проехали мы уже солидно, солнышко припекать стало, а трасса не очень загружена. Лёшка и поднажал. Смотрю, стрелка на спидометре за сотню зашкалила, я и говорю: «Полегче, брательник». И надо же: как раз дорога под уклон пошла. Лёшка по тормозам – а они почти не хватают, и тут с поперечной грунтовки перед нами «Кировец» выползает. Лёшка скорости переключать, потом ручником – почти без толку. За малым мы в трактор не влепились, да спасибо, тракторист допетрил и сам по газам вдарил. Вот оно, счастье-то и судьба: мы только краску с дверей сцарапали, и долго еще скорость гасили.

Отдышались, опять под машину, а там новый тормозной шланг непонятно извернулся и о колесо истерся. Как так могло получиться – до сих пор ума не приложу. Тут я Лёшку и попытал, не видал ли он чего во сне.

– Видал, – отвечает. – Баба какая-то, в свитере, ко мне подходила и тормозной шланг купить предлагала.

– Ну, а ты?

– Сразу по матери послал.

– Больше-то она тебе ничего не говорила?

– Да нет…

Признаться, струхнул я тогда. Это, выходит, душа погибшей, да не захороненной пока, к нам приходила, знак беды подавала. А вторая душа ее от нас увела. И еще: а ну, как вышел бы я, да стал торговаться, да коснулся бы… незнамо чего… А не утянуло бы меня раньше времени в мир иной?

Рассказчик выдержал солидную паузу, во время которой обвел взглядом поочередно всех слушателей, и продолжил:

– Шланг-то тормозной у нас в запасе, точно, был. Поставили – вскорости и до Ростова, который на Дону, доехали, а там и до сестры. Пока гостили, этот вещий сон… не то чтоб забылся, а остроту потерял, и обратно ехали мимо блок-поста, я уже с ухмылкой о той ночи вспоминал. Только месяца через два брат на своем «Жигуле» – у него ноль первая была, еще итальянской сборки, на повороте с управлением не справился и – насмерть. ГАИ расследовала – говорят, тормозной шланг лопнул.

Вот, схоронил я Лёшку, да сразу свою машину-то и продал. И верьте – не верьте, тридцать лет до того за баранкой просидел, всякий транспорт водил, а здесь – как в рейс, меня колотун бьет. Боюсь… Крепился-крепился, ведь понимаю, ерунда все это, скорее всего… только вдруг, да не ерунда? Пожить-то еще охота. Так с автобуса и ушел…

– Струсил, значит? – не вытерпел Мафаня.

Марлен Иванович промолчал. За него философски ответил Семеныч:

– Это как сказать. На его месте, может, и я бы машину продал.

– Мистика! – подал голос и Кешка-Кишка.

– А ты в ней много понимаешь? – неожиданно напустился на него Смородинов. – Помнишь, у нас зимой бывшего бухгалтера жена, когда он помер, приходила, просила могилу помочь выкопать? Его-то похоронили, а она портрет с венков дня через три домой забрала. Мол, на памятник маленькую фотографию прикреплю, а этот снимок уж больно удачен. И через месяц тоже в ящик сыграла. Уволок, говорят, покойник ее раньше срока к себе через фотографию. Тоже мистика, а?..

– Случайность, – неуверенно отпарировал Кешка.

– Через зеркало если его не завесить, пока покойник еще в доме, он тоже навредить может, тоже кого другого из дома за собой утянуть, – заявил Семеныч.

Марлен Иванович неожиданно издал звук – что-то среднее меж рыданием и всхлипом, схватил бутылку с водкой и налил себе стаканчик, выстукивая дробь горлышком о граненый край. Потом разом вымахнул сорокаградусную в рот, проглотил, закусывать не стал и на несколько секунд зажмурился. Затем тяжело выдохнул через сложенные буквой «о» губы.

– Так смотри, завтра часикам к шести жду, – напомнил он Мафане, наконец обретя дар речи. И со своей вечной присказкой: «Ох ты, господи, Боже мой», – спустился со ступенек автобуса, взяв направление на диспетчерскую.

С полминуты в автобусе господствовала неприятная тишина, которую весельчак Мафаня додумался нарушить громким испусканием газов. За что был нещадно, в три глотки, обматерен вылетевшими из автобуса собутыльниками.

– Ума нет – считай, калека! Взрослый детсад! Так бы и переехал на месте! – дольше всех возмущался Семеныч.

– А-а, ладно. Все это, братцы, фигня без постного масла, – ответствовал  ему Мафаня, непонятно что имея в виду: мистическую историю, рассказанную Марленом Ивановичем, или свой глупый поступок. – Сплюнь, разотри, забудь. Разливайте лучше еще по одной.

И они разлили и выпили. И даже еще не по одной.