Москва готовилась к Новому году. Это был необычный праздник. Он ознаменовал собой конец второго тысячелетия и начало третьего. В доме инженера-химика Виктора Павловича Ерохина, как всегда перед новым годом царила суета. Семья у Ерохина была женская. Жена Тамара, скромная, не красавица, но очень умная и начитанная, руководила приготовлением праздничного ужина. Тамара не выносила косметики, одевалась в тёмные юбки и светлые кофточки, носила очки и имела целую библиотеку кулинарных рецептов. Если б она хоть раз в жизни отвлеклась от своих больных – Тамара имела учёную степень доктора медицинских наук – и воспользовалась на практике каким-нибудь необычным рецептом, то смогла бы поразить своим искусством любую компанию. Но ей было некогда. Поэтому Тамару можно было считать великолепным кулинаром-теоретиком. Её дочки – близнецы: Надя и Вера, которым было по 16 лет, тоже носили очки. Они учились на первом курсе МГУ, на биофаке. Тёща Ерохина, простая деревенская баба Анна Ивановна, глядя на своих симпатичных, но очкастых внучек, втихомолку вздыхала, опасаясь, что из-за проклятых окуляров, девчонки не найдут себе женихов. Она знала, что мужской пол очки просто не выносит. К счастью, Анна Ивановна приезжала в Москву только на три зимних месяца. Остальную часть года она жила в деревне, под Можайском. Благодаря чему, на новогоднем столе сейчас были и грибки и кислая капуста и огурчики собственного засола.
Сегодня был особенный день втройне. Во-первых. Новый год, во-вторых, начало нового тысячелетия, и, в-третьих, у Ерохиных должен был быть редкий гость, известный скульптор Илья Родионов. Честно говоря, прославился он совсем недавно. Всего лишь полтора года назад. Сразу несколько памятников, установленных в крупных городах, принесли ему желаемый успех и достаток. Об Илье стали писать газеты. Фотографии его работ появились в каталогах и журналах. Его стали атаковать журналисты, его творчество заинтересовало искусствоведов. Несколько персональных выставок, в том числе две зарубежных, в Японии и Америке и участие в большой выставке на Крымском валу, принесли Родионову настоящую известность. В уходящем году он получил сразу несколько крупных денежных премий, купил себе двухэтажную мастерскую, много ездил, суетился и изрядно устал. Год был насыщенный, юбилейный. Илье, как и Виктору, исполнилось сорок лет, и он впервые в жизни женился. Красочные фотографии их свадьбы, портреты его супруги Светланы, белокурой голубоглазой красавицы, красовались на обложках газет и журналов. Илья шутил, что становится звездой шоу-бизнеса.
Год пролетел, как одна шумная презентация. К осени Илья подустал от такой внезапной шумихи вокруг себя. Ему хотелось забыть про все банкеты и пресс-конференции, выбросить мобильник, отключить телефон, запереться в мастерской или спрятаться в лесной избушке ото всей этой трескотни и беготни и работать. Излишнее внимание, которым он никогда не был избалован, надоело ему. Он мечтал о загородном доме, пусть небольшом, но с удобной мастерской. Мечтал о том, что супруга его будет варить ему вкусные борщи и готовить макароны по-флотски. Илья служил срочную на флоте, поэтому больше всего на свете любил эти лакомства. Он хотел иметь троих или даже пятерых детей, как получится. И няньку. Чтоб всё семейство крутилось где-то рядом, но не отвлекало его от творчества. Ему хотелось встретить Новый год у домашнего очага. Но, прекрасно понимая, что Света ни за что не согласиться сидеть в праздник вдвоём, нашёл компромиссный вариант. Встретить третье тысячелетие в доме, где его любили и всегда ждали. Илья звонил Виктору редко, по необходимости, но тот не обижался на друга. Мысленно они всегда были рядом.
У Ильи долго не было семьи. Он жил у разных женщин. Заводил романы, именно с целью найти пристанище и горячий обед. Со своими «кормилицами» начинающий скульптор сходился и расходился легко. Порой он даже не интересовался, кто его пассия
по профессии: художница, продавщица из булочной или водитель троллейбуса. Впрочем,
все его женщины были вполне приличные, а главное, в отличие от Ильи, по-своему его
любили. Перед ним же, была цель более важная, чем личная жизнь. Чувства брошенных им женщин, Илья в грош не ставил. Иногда, если у него случался пробел в личной жизни, он жил у Виктора. Неделю, две. Потом снова исчезал. Илья приходил к Виктору, когда ему было трудно, одиноко. Когда кончались деньги. В крайнем случае. Так считал Виктор. Он не обижался.
Сейчас, на пике успеха Родионова, которому Виктор искренне радовался, он
не ожидал, что Илья позвонит перед самым Новым годом и попросится в гости. Они не виделись около шести лет. Перезванивались по особым датам. Но встретиться было недосуг. Теперь, когда Илья добился всего, чего хотел, Виктор был уверен, что дружба их увянет сама собой. Звонок Ильи был приятной неожиданностью.
Телефон Родионовых накануне праздника разрывался от звонков, а почтовый ящик ломился от приглашений. Их с супругой звали в посольства, ночные клубы, на богемные тусовки и даже на правительственные мероприятия. Но Илья объявил жене, что Новый год они будут встречать у Ерохиных. Света, глотая слёзы, тасовала приглашения, как игральные карты, надеясь, что на супруга это подействует. Ей безумно хотелось пойти в престижный ресторан, похвастаться своим нарядом. В очередной раз попасть под объективы фото и телекамер. Чтоб был хороший концерт, с настоящими звёздами, дорогие вина и экзотические закуски. Но Илья не переменил своего решения. Услышав, что всю ночь им придётся проскучать в тесной двухкомнатной квартирке, в компании научно-технических работников, пить водку и закусывать отварной картошкой с селёдкой, Света рыдала минут десять. Но Илья был непреклонен. Он желал встретить новое тысячелетие с другом детства. Он устал от фальшивых улыбок, натужных светских бесед и неискренних поздравлений. Ему хотелось отдохнуть в новогоднюю ночь среди настоящих друзей. Хотелось водки, селёдки, картошки с солёными грибами и задушевных песен под гитару.
При желании Света могла бы понять Илью. Уходящий год был для него слишком насыщенным. И в каком-то смысле итоговым. Сорок лет жизни и почти двадцать непрерывного титанического труда дали, наконец, результат.
Подготовка к застолью на кухне у Ерохиных шла полным ходом. Тамара на всякий случай сделала любимый Ильёй борщ, макароны, картошку в мундире. Крупно нарезала поверх селёдки репчатый лук и полила уксусом. Они знали, что Родионову будет приятно вспомнить молодость. Те полуголодные времена, когда они жили по студенческим общежитиям, ходили, друг к другу в гости. В летние месяцы Илья записывался в стройотряд МИХМа, к Ерохину и вместе с ним и Тамарой, которая ездила со студентами-химиками в качестве врача, а со второго курса ещё и на правах жены Виктора, отправлялся на заработки в деревню. Студенты строили коровники, прокладывали дороги. В свободное время купались, ходили на рыбалку и устраивали для местного населения концерты самодеятельности. Это было замечательное время.
После окончания вузов, дороги их разошлись. У Ерохиных появились дети. Им дали малогабаритную квартиру в пятиэтажке, на северной окраине Москвы. Виктор пошёл работать на производство. Тамаре повезло. Её взяли в аспирантуру, на кафедру эпидемиологии. Начались трудные будни. Дети болели, денег не хватало. Зарплаты мастера и аспирантской стипендии было мало для самостоятельной жизни. Тамара подрабатывала врачом скорой помощи. Из-за дефицита всего, приходилось рыскать по городу в поисках какого-нибудь лекарства. Уйма денег уходила на витамины. Виктор тоже подрабатывал ночами. Посреди кухни, когда вся семья засыпала, ставил кульман, накладывал на него лист ватмана и до утра трудился над чертежом, Обычно его приработок, уходил в один день. Виктор был хорошим семьянином. Чтобы купить мебель, жене и дочкам зимние сапоги или искусственную шубу, приходилось записываться в очереди, которые порой продвигались годами. Но Виктор не роптал. Он ездил отмечаться в разные магазины и, как мог, обеспечивал семью едой, одеждой, и прочим необходимым для жизни. Он устраивал в больницы пожилых родственников, хлопотал для них о местах на кладбище. Летом, в отпуск, продолжал мотаться на заработки, уже начальником стройотряда. Весной вскапывал свои шесть соток, которые взял на работе и в довершение этого огород тёщи. Осенью убирал картошку и капусту, а потом помогал жене делать заготовки на зиму. Он тоже когда-то мечтал стать великим учёным-химиком, но ничуть не горевал о том, что это не сбылось. Жизнь сделала его обывателем, и Виктор принимал её такой, какая она есть.
Илья выбрал себе другой путь. Он мечтал о большой славе и был уверен, что достоин её. Для достижения своей цели, он готов был трудиться день и ночь. Десять лет он честно прослужил подмастерьем у одного влиятельного мастера. Это был ленивый человек, из категории «сынков», который мало что умел сам. Всё за него делали подмастерья, так называемые «ученики». Он же, надев чистый кожаный фартук и засучив рукава, позировал перед телекамерами, раздавал интервью, заседал в различных комитетах, не попускал ни одной презентации, разъезжал по заграницам, торгуя именем, доставшимся ему от отца и деда. Мысленно Илья называл его Митрофаном, в честь знаменитого «Недоросля» Фонвизина. Илья работал. Он мог бы выгодно жениться и, хотя бы отчасти решить свои проблемы, желающие были. Но гордость не позволяла ему это сделать. Ему хотелось добиться всего самому. Заработать имя, достаточное количество денег, обзавестись жильём, а затем, уже прочно встав на ноги, жениться, завести детей.
Боязнь брака жила в Илье, потому, что он не хотел обременять себя никакими обязанностями. И ещё потому, что он не привык к большой семье. Он вырос без отца, хотя, как утверждали мать и соседи, был очень похож на него. Как вспоминали в посёлке, отец Ильи, был вспыльчив, но быстро отходил, любил выпить, поэтому считался компанейским мужиком, весёлым и незлопамятным. Сыну по наследству досталась не только его внешность, но и характер. Илья, когда подрос и узнал о том, как погиб отец, с детства поклялся, что никогда не будет пить спиртного. Отец был шофёром. Как-то зимним вечером, возвращаясь из рейса, он был сильно пьян и решил ехать напрямки, через реку. Лёд оказался слишком тонким, и его грузовик пошёл ко дну. Сыну тогда был всего год. Илья часто слышал от матери и от соседей, каким добрым и сильным был его отец. Как хорошо играл на баяне, пел и был безотказным, если попросят в чём-нибудь помочь. Илья часто сожалел о том, что отец, по глупости, ушёл так рано. Свою клятву, не пить никогда и ничего спиртного, Илья нарушил только на выпускном балу в школе. Тогда он впервые попробовал шампанское.
После смерти отца, мать больше замуж не вышла. Поэтому у Ильи не было ни братьев, ни сестёр. Жили они с матерью бедно. Мать работала на фарфоровом заводе, в цеху, где расписывали тарелки и чашки. Илья любил приходить к ней на работу. Цех представлял собой небольшую комнату, посередине которой стоял длинный стол. За ним сидели женщины и девушки в синих халатах, и, макая время от времени, тонкие кисточки в краски и золото, наносили на белую, недавно побывавшую в печи, а затем охлаждённую, заготовку из белого фарфора, заданный рисунок. Мать Ильи не была художницей, в полном смысле этого слова, но какая-то творческая жилка в ней присутствовала. На заводе Родионову ценили. Она очень хорошо знала свою работу, кроме того, имела добрый и отзывчивый характер. Когда Илья подрос, он начал рисовать и лепить из глины. Мечтал после школы поступить в художественный институт и стать настоящим художником. Учился он хорошо, но, к своему стыду, как малоимущий получал бесплатные обеды. Они с матерью жили в бараке, при заводе. С ними проживало ещё тринадцать семей. На общей кухне вечно ругались и даже дрались. А по ночам, за стенкой, пьяный муж таскал за волосы свою жену. У них была маленькая и холодная комнатка, прямо возле входной двери. Мать не одобряла мечту Ильи стать художником. Говорила, что не мужское это дело. Лучше идти на стройку или к станку. И, если уж поступать в институт, то в такой, который обеспечит верный кусок хлеба и ему, и его будущей семье. Но Илья был упрям и не боялся бедности. Порой он мечтал о другой жизни, но никогда не завидовал тем, кто был богаче и имел полную семью. Илья Родионов вообще не был завистлив. Ровесники его любили. Будучи высокого роста, атлетического сложения, обладая весёлым и смелым нравом, Илья мог постоять за себя и не дать в обиду мать, но никогда не обижал того, кто был слабее и не помнил зла. Улица научила Илью бесстрашно драться и всегда побеждать в драке. Кроме того, он посещал все спортивные секции, какие были в посёлке. Бегал, занимался разными видами борьбы, имел разряд по плаванию.
Его звали в большой спорт. Преподаватель физкультуры, сам бывший спортсмен, прочил ему карьеру пловца, боксёра, предлагал заняться каратэ или лыжами, на выбор, обещал протекцию. Но после 8-го класса Илья неожиданно поступил в художественное ПТУ, которое когда-то окончила его мать. Его тянуло к живописи. Друзья удивились. Пытались даже подсмеиваться, мол, не нашёл ничего лучше. Но Илья умел поставить на место таких шутников. Ему хотелось рисовать. Он любил запах краски, и готов был даже расписывать тарелки и чашки. Он чувствовал, что отличается от серой массы, но не мог понять чем. И внешне Илья всегда выделялся среди сверстников. У него были крупные выразительные черты лица и густая рыжая шевелюра, которую он постригал очень редко, чаще подвязывал на затылке резинкой. На него рано стали заглядываться не только девчонки, но и одинокие зрелые женщины. После школы он год проработал на строительстве нового корпуса завода. Мать в то время много болела, она была сердечницей. Требовались деньги на лекарства. Илья работал сверхурочно, в выходные. Но это не помогло. Ему не было восемнадцати, когда мать умерла. Полгода он жил один. Если б не поддержка друзей, соседей по бараку, он не так легко справился бы со своим горем. Да и молодость, здоровье взяли своё.
В 18 лет Илью призвали на срочную службу. Как ему и мечталось, во флот. Он служил на Тихом океане. Там и познакомился с Виктором Ерохиным. Виктор не был таким плечистым и могучим, как Илья, но в росте и выносливости ему не уступал.
Отслужив, Илья поехал в Москву, поступать в Строгановку. Но из-за слабой подготовки, его приняли только с третьей попытки.
Три года он жил в Москве на птичьих правах. Работал дворником, разнорабочим на стройке, а вечерами посещал художественную студию во Дворце культуры. Сидел за мольбертом, рядом со школьниками и пенсионерами. Освоил азы графики, композиции, живописи, лепки. В третий раз прошёл. На скульптурное отделение. И был очень счастлив.
Илья никогда, даже близким друзьям, не рассказывал о своём детстве. Он одевался очень старательно, чисто и, по-возможности, модно. Первое время, живя в столице, да ещё учась в таком вузе, он присматривался к тому, как ведут себя по-настоящему интеллигентные люди. Как общаются, как ухаживают за женщинами. И вскоре понял, что ничем не отличается от них. Интеллигентность была заложена в его природе. В компании он никогда не напивался и не выражался при дамах. С преподавателями держался вежливо, но без подхалимства. Илью Родионова уважали за талант и трудолюбие. Именно поэтому один бездарный «сынок» предложил ему, после окончания вуза, поработать на себя. Илья согласился. Другой возможности показать себя, у него не было. В институте Илья производил впечатление благополучного человека, довольного своей жизнью. Может быть поэтому, никому не приходило в голову предложить ему настоящую помощь. Все были уверены, что его и так ждёт блестящее будущее. Он был скульптор «от Бога». Многие даже не догадывались, что у него нет жилья и порой не на что купить хлеба. Просить сильных мира сего, заводить связи, втираться в дома и компании влиятельных людей на правах «шестёрки», ему казалось зазорным. Он довольствовался той работой, которую ему предложил «благодетель». За глаза Илья звал его «Митрофаном». Не только потому, что у того была подходящая фамилия, но и в честь Недоросля Фонвизина.
Десять лет Илья был помощником «Митрофанушки», фактически всё придумывал и делал за него. На вернисажах и в галереях работы Ильи стояли за подписью Митрофанова- младшего из династии известных скульпторов. Но Илья не сетовал.
Он делал чужую работу на совесть и вкладывал в неё всё своё умение и талант, а в свободное время придумывал эскизы будущих собственных работ.
Илье не везло очень долго. Неустроенный быт, случайные связи с женщинами, порой немолодыми, неумными и некрасивыми, добавляли прелести. Илья не спился, не очутился на самом дне жизни, только потому, что был уверен, что наступит его час. И не ошибся. После десяти лет работы на «недоросля», как-то поздним зимним вечером, возвращаясь в дом очередной свой пассии, он шёл по арбатскому переулку. На нём была старая болоньевая курточка, рыжие волосы развевались по ветру. Колкий снег летел в лицо. Илья щурился и нетвёрдо держал шаг. Он только что выпил пару бутылок пива. Настроение у него было в тот вечер паршивое. Жизнь казалась проигранной вчистую. И вдруг, как в сказке, в конце переулка показалась припорошенная согнутая фигурка с палкой в руке. Что-то до боли родное. Это был его преподаватель Иван Никифорович Сергеев. Добрый старичок, которого все любили в Строгановке. Илья не встречался с ним много лет и, признаться, был уверен, что тот уже умер. Ведь, по слухам, ему было за 80.
– Слежу за вашими успехами, – улыбнулся старик, когда Илья, стараясь дышать в сторону, схватил его в охапку. – Вижу, как выросли вы за прошедшие годы.
– Да, какое там! – махнул рукой Илья. – Ни дня ещё на себя не работал.
– Знаю, знаю, – грустно ответил Сергеев. – А не хотите перейти ко мне? Много платить не обещаю, но зато станете самостоятельным лицом. Я помогу вам. Вам пора выставляться и участвовать в конкурсах под своим именем?
У Ильи дух захватило от радости:
– А Митрофан, как же?
– Митрофанову-младшему тоже пора работать самостоятельно. Не век же за отцовскую фамилию прятаться да на плечах помощников выезжать. Может и у него что-нибудь получится. А в вас я на сто процентов уверен.
Так, пять лет назад, в одну минуту изменилась судьба Ильи. Фортуна повернулась к нему лицом. За те пять лет, что он провёл в мастерской Никитина, он
реализовал все свои задумки. Его узнали. О нём заговорили. Его час настал.
Он получил всё, чего был достоин. До сорока лет Илья жил начерно, а теперь, спустя пятнадцать лет после окончания института, к нему пришло всё, чего он заслуживал. И главное, у него в кооперативном доме Союза художников теперь была прекрасная двухэтажная мастерская, с огромным в целую стену, окном и потолком в семь метров. Первый этаж представлял собой большую комнату, с примыкающей к ней кухонькой. Внизу также находились ванна и туалет. На антресолях была спальня. Благодаря антресолям, потолок мастерской был таким высоким, что казалось, там уместился бы «Давид» Микеланджело.
Наконец, Света перестала всхлипывать, и пошла в ванную, наводить марафет. Пора было отправляться в гости. Илья не говорил ни слова, только что-то весело насвистывал. Света поняла, что он уж точно не передумает.
– Надень, пожалуйста, бусы с камеей? – попросил Илья. В первый месяц их со Светой совместной жизни, он выточил из слоновой кости замечательные бусы. Каждая бусинка была величиной с горошину. Среди них была одна крупная, в форме виноградины, на которой было вырезан выпуклый профиль Светы. Илья очень гордился своей работой и хотел похвастаться ею перед Ерохиными. Но Свете бусы не понравились. Она к ним отнеслась прохладно. Илью это обидело, но он промолчал. Он знал, что его жене больше нравится блестящая бижутерия, которую он справедливо считал безвкусицей.
Примерно через полчаса Света вышла из ванной. На ней было серебристо-голубое платье в обтяжку, которое подчёркивало её идеальную фигуру. На шее был хомутик из мелких бриллиантов. Точно такой же браслет украшал её левое запястье. Толстенное обручальное кольцо, из золота высшей пробы облегало безымянный палец правой руки. Бусы она надела, но в последний момент, когда уже была в шубе, тайком сняла и сунула в сумочку. Вместо нелюбимых бус, она надела кулончик на золотой цепочке, с фальшивым рубином. Илья ничего не сказал, только подумал: «Сорока! Неважно что, лишь бы блестело!»
Он ограничился тем, что вытер лишнюю косметику с лица жены, которое и без того было свежим и привлекательным. Света поджала губы от обиды, но не стала затевать ссору накануне Нового года. Светлые, длиной по пояс, волосы она заплела в косу, чтобы в гостях распустить по спине. Вырез на платье был великоват. Спереди он сужался до самой талии, а сзади полностью открывал лопатки. В серебряных туфельках, на высоченных шпильках, Света была ростом чуть пониже Ильи. Оглядев жену, Илья причмокнул от удовольствия. Он представил себе, какое впечатление она произведёт на Ерохиных. Повязывая галстук и натягивая сверху чёрный пиджак в полоску, Илья хмурился. У Светы были «стеклянные глаза». Это означало, что она злится, и у него есть ещё несколько минут, чтобы передумать. Но он не передумал. Он посмотрел на наручные часы и кивнул жене:
– Вот тебе ключи от машины. Спускайся вниз. Я сам соберу корзину с едой.
– Там, что не будет еды? – удивилась Света.
– Почему не будет? – обиделся за друзей Илья. – Всё будет. Только и нам не пристало являться с пустыми руками.
Когда дверь за Светой захлопнулась, Илья разложил по пакетам пять бутылок с шампанским, килограмма три апельсинов, два ананаса и несколько баночек чёрной и красной икры. Ещё прихватил палок пять копчёной колбасы, нарезку разного вида и шоколадные конфеты. Он знал, что Виктору будут не по карману все эти деликатесы. Кроме того, по пути Илья намеревался купить на всю компанию мороженого. Надутость жены раздражала его, но он надеялся, что у Ерохиных они помирятся.
Дочки Ерохиных, Надя и Лена, прилипли к окну, дожидаясь гостей. И когда новенький чёрный джип свернул к ним во двор и подкатил к их подъезду. Когда из него вышел крупный рыжеволосый человек с пакетами, из которых торчали батоны копченой колбасы, апельсины и серебристые пробки бутылок с шампанским, они захлопали в ладоши и закричали от радости. Илья поднял голову, переложил пакеты в левую руку. Правой рукой приветливо помахал девчонкам. Вслед за ним из джипа выпорхнуло что-то лёгкое, почти воздушное, небесной красоты. С белыми волосами поверх искусственной серебристой шубы, в искрящихся, подобно снегу, туфлях на тончайшем каблуке.
– Мама, бабушка, – закричали дочери Виктора, устремляясь наперегонки в кухню, где Тамара с матушкой, доделывали салат. – Приехали! На такой классной машине! У Ильи жена, красивая, как артистка. Прямо Снегурочка!
– Правда? – оживилась Тамара. Она быстро сдёрнула с себя фартук, взбила волосы, поправила очки, взяла гитару.
– Вить, держи поднос с рюмками. Сейчас мы повеличаем знаменитого скульптора с супругой. Всё семейство встало в ряд. В центре была Тамара с гитарой и Виктор, с полотенцем, перекинутом через левую руку и маленьким подносом, на котором стоял графинчик с ледяной водкой и несколько стаканчиков.
Едва раздался звонок в дверь, бабушка распахнула дверь и тут же заняла своё место в семейном ряду. Тамара затянула своим красивым сильным голосом:
Хор наш поёт, тебе любимый. С раскрасавицей-женой,
К нам приехал, к нам приехал, Илья Андреевич, дорогой!
Света и Илюша, Света и Илюша, Света и Илюша,
Пейте всё до дна!!!
– До дна! До дна! До дна! – подхватили разом все члены семьи Ерохиных. Гости, раскрасневшиеся с мороза, смущенно улыбаясь, выпили по полной рюмке водки. Илья представил Свету друзьям. Все перезнакомились.
Стол очень быстро пополнился деликатесами, которые привезли с собой Родионовы. После выпитой рюмки водки Света повеселела и запросто обратилась к девчонкам, которые не сводили с неё восхищённых глаз:
– У вас музычка-то какая-нибудь есть? Может, попляшем, пока бабулька с мамочкой у плиты колдуют?
Дочки Виктора с радостью согласились, а Виктор и Илья, набросив на плечи пиджаки, которые перед этим сняли, и, прихватив бутылку водки, вышли на узенький, заставленный дачными припасами и детскими санками и лыжами балкончик пятого этажа.
– Ломать-то вас не думают? – откупоривая зубами водку, спросил Илья.
– Каждый год обещают, – махнул рукой Виктор. – Да, ничего, привыкли. Помещаемся. Тёща с дочками в большой комнате, мы с Томкой в маленькой. Ты лучше о себе расскажи. Мы ведь с тобой лет шесть не виделись.
Илья кивнул и, по старой привычке, протянул открытую бутылку Виктору. Тот отхлебнул и вернул другу. Родионов тоже выпил пару глотков и, возвращая бутылку, с улыбкой сказал:
– Сам видишь. Как тебе моя?
– Красавица! Богиня! – Виктор сделал свой глоток.
– Нет, правда, нравится тебе Светка? – Илья пытливо заглянул в глаза другу.
– Разве такая белокурая краля может не понравиться? – отвёл глаза Виктор.
В это время снизу в ночное небо кто-то выпустил целый букет розовых, жёлтых, зелёных петард. Они рассыпались звёздами в черноте и постепенно угасли, превратясь в едва различимые искры. Илья допил водку. Он был в приподнятом настроении.
– Понимаешь, это произошло на выставке. На Крымском валу. Я представлял там две свои работы. Сказал пару слов. Ответил на вопросы корреспондентов. Меня щёлкнули, и все пошли в буфет. Там я выпил шампанского, съел пару бутербродиков. Возвращаюсь, а возле моих работ стоит девушка с белокурой косой до пояса и задумчиво их рассматривает. Я, как посмотрел на неё, то сразу погиб. Ярославна! Вылитая Ярославна! Символ женской верности и любви. И сразу мелькнуло: «Вот какая мне жена нужна. Если не замужем, делаю предложение и завтра в загс». Но не тут-то было! Я за ней месяца два побегал, пока она согласилась со мной в ресторан пойти, пообедать. Приходила на выставку раза два-три в неделю. С блокнотиком. Внимательно слушала экскурсоводов. Пила кофе в буфете. А мне, только кивнёт, как старому знакомому и всё. Я сразу понял, что при всей своей красоте, она очень скромная и умная. Ты знаешь, я всегда с женщинами сходился легко. А тут… Никак не выходит. Бегал за ней, как дурак, по всем залам. Потом решился угостить её коньяком. Представь, она согласилась. Разговорились. Она сказала, что из-под Липецка. В Москву приехала всего полгода назад. Окончила пищевой институт. По специальности не работала. Сидела в библиотеке. Сейчас без работы. Пыталась пробиться на телевидение, но безуспешно. Участвовала в конкурсах красоты, но то ли ей не хватало 4 сантиметра роста, то ли связей. Думает, то ли ей возвращаться домой, то ли устроиться в столице на курсы секретарей. Сказала, что очень любит искусство. Обошла почти все музеи Москвы. О моих работах говорила так восторженно, что я совсем размяк. Выпил лишнего. Пришлось ей на такси меня домой везти. Вот там, в моей холостяцкой, заваленной набросками, заготовками, картоном, обломками карандашей, новой, но уже захламлённой кусками дерева, пластилина, мраморной крошкой мастерской, я встал перед ней на колени и попросил сочетаться со мной браком. Тут же рухнул на диван и проспал до следующего утра. Проснулся, кругом чистота. Пол блестит, всё расставлено по своим местам. И так разумно. «Вот это, думаю, женщина!» Она в дверях стоит, уже в пальто. Говорит: «Ну, я пошла?» Я совсем голову потерял, пополз к ней на коленях, обнял за ноги, стал целовать, как сумасшедший, пока она сама не сдалась. Так вот мы и поженились. Тело у неё! Фигура! И всего двадцать четыре года. Двадцать пять недавно исполнилось. Хочу детей. Она, кстати, уже. Ждём ребёнка в августе.
Букет разноцветных петард снова взмыл в небо. Дети внизу закричали: «Ура!!!» Илья подхватил их крик. Виктор достал сигареты и закурил. Одну протянул Илье. От выпитой водки они не чувствовали холода, хотя новогодняя ночь была весьма морозной.
– О чём задумался, детина? – хохотнул Илья, закуривая.
– Так, вспомнил, как мы в последний раз виделись шесть лет назад, – сказал Виктор, по-привычке разгоняя ладонью дым. – Помнишь, в гастрономе на Смоленской?
– Помню, конечно, – пожал плечами Илья и слегка нахмурился, предвкушая, о чём или о ком пойдёт речь.
– Встретились, обрадовались друг другу. Потом накупили вина, сосисок и пошли к тебе. Ты жил тогда в переулочке, недалеко от театра имени Вахтангова. Помню низенькую арку, входную дверь, висящую на одной петле, лестницу наверх и большущую коммуналку. Внутри шум, дым горелой рыбы с кухни несётся, дети плачут, кошками пахнет. – Виктор вспоминал медленно. С каким-то, как показалась Илье, садистским удовольствием. – Крошечная комнатка. Железная кровать. Оранжевый китайский фонарик над круглым столом. Стены все увешаны картинами и набросками. И женщина. Как её звали? Подожди, Илья, я сам вспомню. Фамилия у неё… Вершинина, кажется? Что-то из Чехова. И звали её, как одну из «Трёх сестёр». Маша, Ольга или Ирина. Угадал?
– Почти, – сухо бросил Илья. – Прозорова её фамилия. Школьная учительница. Мы расстались три года назад.
– Жаль. Славно тогда посидели. И любила она тебя, Илья. Я сразу заметил. Даже позавидовал, сознаюсь.
– Ты видел её шесть лет назад. Между прочим, она на пять лет меня старше. Во что она превратилась к моменту нашего расставания! Если б ты видел её тогда, так бы не говорил. Растолстела, опустилась. Пива высасывала по пять бутылок в день, дымила, как паровоз. Я видел, что она деградирует, но ничем помочь ей не мог. Я пытался с ней говорить, но это было бесполезно. Знаешь, есть такая порода не умных, а умничающих женщин? Она из таких. Грязнуля, неряха. Стирать ненавидела. Посуду мыть тоже. На ночь она оставляла целый стол грязной посуды, с объедками. Едва мы гасили свет, туда сползались тараканы, кажется со всей квартиры. Каких только тварей не водилось в этой проклятой коммуналке! Сколько можно было так жить? Нет, я её понимаю. Когда женщине сорок и нет ни мужа, ни детей. Были когда-то честолюбивые планы, но ничего не вышло. Вместо них уроки рисования и черчения в обычной школе. Полный жизненный крах. Вечная депрессия. Если у неё не было уроков, она весь день валялась в халате на кровати и читала толстые журналы. В магазин не ходила, обеда не готовила. Я стирал себе сам. А ели мы то, что я по дороге с работы куплю. Прихожу, в комнате дымно от сигарет. Ей лень было встать, форточку открыть. Сама непричёсанная, из-под халата ночная рубашка торчит. Полное блюдце окурков, пустые бутылки из-под пива. А я в то время только голову начал поднимать. Что, скажи на милость, мне надо было тянуть её из болота? Не было у меня на это сил. Да и не хотел я связывать судьбу с неудачницей! Я хотел нормальный дом, молодую здоровую жену, детей. Разве я это не заслужил, скажи, Вить?! Я бы не стал тебе всего этого рассказывать, но, извини, ты первый начал.
– Ну ладно, не заводись, Илья, – Виктор похлопал его по спине. – Как ты раньше говорил? На наш век баб хватит. Скажи, а она живёт всё там же?
– Ты хочешь сказать, что, хоть мы и были вместе пять лет, я о ней и думать забыл? Так вот. Я заходил туда недавно. Хотел денег дать, чтоб она хоть ремонт себе сделала. Но на её двери был висячий замок. Соседи сказали, что она уехала неизвестно куда, ещё год назад. Слушай, брателло, я хочу тебя немного подогреть. – Илья полез во внутренний карман пиджака и вытащил два десятка стодолларовых купюр. – Я часто занимал у тебя, без отдачи. Хочу рассчитаться. Бери, пока есть, а то у меня деньги не держатся.
– Даже думать забудь, – Виктор сунул купюры Илье обратно в карман. – А будешь настаивать, сброшу с балкона. Друзьям деньги не возвращают. Тем более в десятикратном размере. Тоже мне, Рокфеллер!
Илья рассмеялся и одной рукой обнял Виктора:
– Я же хотел, как лучше. Ну, ладно, не сердись. Сочтёмся. Я собираюсь домишко загородный себе подыскать. Московская мастерская мала стала. Работать негде. У меня сейчас всё крупная форма идёт. Илью Муромца мечтаю сделать. Нужна просторная мастерская. Квартиры-то у нас нет. К тому же к концу августа ребёнок появится. Если куплю что-нибудь подходящее, поможешь мне весной по плотницкой части?
– Не сомневайся. Если мы за три дня коровник ставили, мастерскую за два срубим.
– Мальчики! – крикнула, приоткрыв дверь из комнаты, Тамара. – Куда вы пропали? Идите скорее к столу! Успеете наговориться! Уже Куранты бьют!
Илья и Виктор вернулись в комнату, взяли по бокалу шампанского, подняли их, когда часы уже били девятый раз, и выпили.
– Ура! Ура! – закричали дочки Виктора. – Все успели загадать желание?
– У тебя одно желание всегда на уме, – поддела Вера Надю, – и я знаю, как его зовут.
– Ничего подобного! – покраснела Надя. – У тебя у самой все мысли о мальчиках. Нечего валить с больной головы на здоровую!
– Подеритесь ещё! – рассмеялась Тамара. – Давайте, как у нас в стройотряде в таких случаях говорили: «Девочки, девочки, на икорку! Мальчики, мальчики, на капустку!»
– В то время икорка была из морковки, – пояснил Виктор, – селёдки и плавленого сыра. Мы это всё в мясорубку прокручивали. Вкусно было.
– Пра-а-вда?! – удивились дочки Ерохиных и тут же схватили с блюда по бутерброду с красной икрой.
– Женщина, – попросила Света хозяйку, – будьте любезны, положите мне свеколки под майонезом.
– С удовольствием, – Тамара даже бровью не повела на обращение «женщина».
Илья, чтобы скрасить неловкость, пошутил:
– Ты слышала, Тамрико, моя супруга назвала тебя «женщиной»? Это намёк, что пора выпить за дам. Прежде всего, за хозяйку дома, – он встал с бокалом в руке и провозгласил тост: – За наших очаровательных спутниц, их мам и их дочек!
Света подвинула к себе маленькую стеклянную салатницу, поддела пальцем её содержимое и облизала, потекший по пальцу майонез.
– Вкуснятина! Вы мне потом рецептик напишите, – снова обратилась она к Тамаре.
– Непременно! – засмеялась та. – Я дам вам кучу рецептов диетических салатов. Специально для Ильи. У него намечается животик.
– Животик у меня, – захохотала Света, – а он просто лопает слишком много макарон с мясом.
– Всё, Илья, – вставил Виктор. – Быть тебе отныне вегетарианцем. Рецепты моей супруги доведут тебя до полного истощения. Кстати, уже наступило первое января, именины Ильи, – сообщил он всем присутствующим. – Давайте поздравим нашего Муромца и пожелаем ему творческих успехов и всего-всего-всего!
– Ура-а-а!!! – закричало всё семейство Ерохиных, а Илья немного смутился.
– А чего музон выключили? – Света вскочила из-за стола и, потерев сальные руки одна об другую, чтоб были чище, стала ловить в приёмнике подходящую танцевальную музыку.
– Пусть молодёжь танцует, – сказал Виктор, – а мы пойдём в спальню, поговорим по-стариковски, бардовские песни попоём…
– Вот, гад, не мог не подколоть, – шутливо рассердился Илья. – Какие мы старики?
– И правда, какие наши годы? – рассмеялась Тамара, унося гитару. Её матушка осталась за столом одна. Она с аппетитом ела копчёную колбасу и смотрела концерт по телевизору. В общем, все остались довольны праздником.
На рассвете Ерохины проводили гостей.
– Наплачется он с этой «Ярославной», – хмуро произнёс Виктор, когда они с женой вышли на балкон помахать отъезжающим Родионовым.
– Не ворчи, милый, – засмеялась Тамара, – ты просто по-мужски завидуешь Илье. У тебя-то жена не такая красавица. Типичный «синий чулок» в очках.
– Красавица – красавица! Главное, я свою жену люблю и, надеюсь, она меня тоже! – Виктор покосился на Тамару, и оба рассмеялись.
– И ещё я точно знаю, что она не наставит мне рогов, – добавил Виктор. – А на месте Ильи, я бы за этой блондинкой приглядывал.
– Признайся честно, что просто ревнуешь Илью к Свете? Нормальная девчонка. Вот увидишь, через годик из неё выйдет прекрасная жена. Кстати, насчёт рогов. Очень-то не обольщайся. Вот возьму и наставлю! – пригрозила Тамара. Но Виктор понимал, что она шутит.
Они поцеловались и ушли в комнату.
Когда Илья с женой уселись в джип и выехали со двора на пустынную улицу, Света включила ритмичную музыку, скинула шубу и стала подворачивать платье.
– Ты, что с ума сошла? Через какие-нибудь полчаса мы будем дома.
– Не могу терпеть, – ритмично покачиваясь и спуская тонкие колготки до колен, улыбнулась Света. – Хочу сейчас. У беременных на ранней стадии всякие причуды бывают. – Она расстегнула Илье молнию на брюках, оттянула плавки и уселась лицом к нему, на колени.
– Погоди, погоди, – попросил Илья, – я хоть мотор заглушу.
– Не надо, – прошептала ему в ухо Света. – Обожаю заниматься сексом на полной скорости и под музыку.
Илья сдался. Но только выключил мотор и подумал: «Хорошо бы, рядом не оказалось милиции». Его удивляла способность Светы испытывать желание в самых неподходящих местах. В тёмных глухих парадных, на кладбище, куда они ездили навестить недавно ушедшего профессора Сергеева, в кабинке холодного уличного туалета и тому подобных местах. Впрочем, не стоит кривить душой, такой экстрим Илье тоже нравился. Он обострял чувства и усиливал удовольствие.
– Светик, – как можно мягче, попросил Илья в лифте, – ты не обижайся, но прошу тебя, не облизывай пальцы за столом. Хотя бы в гостях.
– Подумаешь! – Удивилась Света. – В рекламе по телевизору всё время облизывают. Всем нравится. Очень сексуально. Чего ты меня всё учишь? Папаша! Кстати, твой Ерохин, когда свою гитаристку дрючит, очки с неё снимает?
– Нет, прямо в очках. Сейчас это модно, – в тон Свете пошутил Илья. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
