Не успела Мила перешагнуть порог квартиры, как раздался звонок по телефону. Это была Катерина.
– Как успехи? – бодро спросила она.
– Никак. Полный провал!
– Как «провал»?
– Вот так! Амбра оказалась тухлой.
– Не может этого быть! Что случилось?
– Много чего случилось. Кать, давай отложим разговор на завтра, – Мила повесила трубку.
Очень хотелось есть. Открыв холодильник, Мила обнаружила только остатки сыра и бутылку вина. Гулять, так гулять. Бутылка вина со стуком была поставлена на кухонный стол.
– Не многовато ли?
Услышала она голос позади себя.
– В самый раз, – и обернулась.
На кухонном балконе, загораживая собой весь дверной проем, стоял он – ночной гость.
Шагнув внутрь, он встал посреди кухни. Мила наконец-то смогла разглядеть его, как следует. Синие пронзительные глаза под широкими бровями, черные волнистые волосы до плеч, бледное лицо.
«Господи! И создал же Бог такую красоту!» – подумала Мила.
– Вино будете? – спросила она, растаявшим голосом.
– Не откажусь, – ответил он, и сел за стол.
Мила наполнила бокалы, и села напротив.
– Как тебе амбра? Будешь пользоваться и дальше? – спросил ночной гость, подняв бокал с вином и понюхав его.
– Нет. Откуда вы знаете про амбру?
– Видел Тощего в отделении Полиции.
– Как он?
– В жуткой депрессии после гормонального всплеска. У него, все-таки, не такая масса как у кита.
– Это опасно?
– Завтра все пройдет.
– Кошмар, какой! – Мила пристально посмотрела на ночного гостя. – Вы за мной следите?
– Скорее, наблюдаю.
– Зачем? Кто вы такой?
– Всему свое время.
– Вы второй раз уже проникаете в мой дом. У вас имя хотя бы есть?
– Тебе имя мое назвать? Оно тебе ничего не скажет. Хотя в вашу информационную эпоху.… Здесь я – Базазаел.
– Какое странное имя.
– Восточное.
Казалось, что вино не имеет вкуса, оно пилось, как вода. Мила с удивлением обнаружила, что содержимое бутылки не уменьшается:
– Мы уже выпила по два бокала, а бутылка, по-прежнему, полная, – вопросительно уставилась Мила на Базазаела.
– Разве это плохо? Обычно людей расстраивает обратное.
– Никогда не встречала гастарбайтеров с таким именем. «Здесь» обычно вашего брата переименовывают, к примеру, в Борю, или во что-то подобное, а ты «тутава» – Базазаел, – глупо шутила Мила, и сама же заливалась от смеха.
Стены кухни плыли. Нюся, сидя на столе, внимательно наблюдала за происходящим. Глаза Базазаела, то приближались, то удалялись от Милы. Она смеялась, он ухмылялся. Есть уже не хотелось. Тело перестало чувствовать и слушаться. Перед глазами все было белое, кажется, это был потолок.
* * *
Он стоял к Авелин спиной и разглядывал уступы древнеримского амфитеатра. Поверх его белых одежд был накинут черный плащ. Ловко скинув плащ на землю, он сел на него, а затем лег на спину, закинув руки за голову.
Авелин любовалась очертаниями его тела, проступавшего через мягкие складки белой туники, и его длинными пальцами, сцепленными в замок на затылки.
Когда он, ухватившись за кожаный шнурок, стянул его со своих волос, и светлые кудри рассыпались по плечам, Авелин почувствовала нежность и теплоту в груди.
Две сойки привлекли его внимание своей ссорой из-за клочка овечьей шерсти в клюве одной из них. Они, резко крича, промчались над ним, и чтобы не потерять их из виду он повернул голову им вслед… и заметил Авелин.
Быстро вскочив на ноги, он шагнул ей навстречу с сердитым видом.
– Ты кто? – он явно был не доволен тем, что кто-то нарушил его одиночество.
– Авелин Дангон – дочь Клода Дангона, – обескураженная такой реакцией, Авелин пятилась назад в кусты.
– Что ты здесь делаешь? – наступал он.
– Тоже, что и вы, месье: смотрю на небо и камни, – она, переломила свой страх, и шагнула ему навстречу.
Это заставило его остановиться. Он заметил, что в ее глазах не было дерзости, в них светилась умная решительность, а это так не свойственно простым девушкам ее возраста, и от его раздражительности не осталось и следа.
Авелин почувствовала перемену:
– А ты Жан?
Приор ордена Святого Доминика давно отвык от такого простого обращения. Он поставил бы эту девчонку на место в два счета, но его имя было произнесено с такой добротой, что ему пришлось ограничиться напоминанием своего статуса.
– Я знаю, – спокойно отреагировала Авелин, – я была в соборе. Только я не все поняла. Кто такие Вальденсы?
Жан Батиста не знал, как реагировать на эту девушку. Ее поведение выбивалось из его представления о том, как себя должны вести ее сверстницы. Она не испытывала к нему благоговейного испуга, не убежала от его гнева и даже не дерзила, как это, обычно, делают плохо воспитанные девицы, сомнительного рода занятий. Она была на равных с ним. Не прошло и пяти минут с момента обнаружения ее присутствия, а юная красавица уже вызывала к себе необъяснимое уважение. Любую другую девицу он прогнал бы от себя незамедлительно, после такого вопроса, а рядом с ней он чувствовал себя, как ученый вассал около своей любимой госпожи.
– Вальденсы – это люди, принадлежащие религиозному сообществу, и противные рабу рабов Божьих, Папе Римскому, за отвержение священничества и отрицание таинств.
– А как же они живут без священников? Кто объясняет этим людям, богоугодны их поступки или нет? По Богу они живут или заблуждаются?
– Их ересь проповедуют самозванцы, считающие себя духовными наставниками, и называющие себя – Majorales (Мажоралес).
– Совершенные?
– Ты знаешь латынь? Кто научил тебя этому языку?
Бурное удивление Жана Поля, вызывало ответное недоумение у Авелин.
– Мой отец, – ответила она. – Но латынь не самый сложный язык, арабский и персидский намного сложнее.
– Эти языки ты тоже знаешь?
– Ну, да. На арабском говорят торговцы, приплывающие из-за моря с юга, а на персидском они читают свою книгу – Коран. Некоторых очень хорошо знает мой отец, они приходят к нему в мастерскую и смотрят его работы. Он художник по шелку.
– А ты брала когда-нибудь в руки эту книгу?
– Коран? Конечно. Я даже читала эту книгу. Когда мне был не понятен смысл некоторых строк, я задавала вопросы торговцам. Но они только смеялись, так как сами не знали этого смысла, и делали отцу комплементы по поводу меня.
– Замолчи! – Жан Поль схватил Авелин за плечи и встряхнул ее, для пущей убедительности. – Никогда и никому не рассказывай об этом. Слышишь?! Подобные слова накличут беду на тебя, на твоих родителей, а также на твоих братьев и сестер.
– У меня нет братьев и сестер. А про Коран я знаю, что нельзя рассказывать. Мне отец строго настрого запрещал.
– Что же ты ослушалась отца?
– Вам можно об этом рассказать. Я знаю. Я вижу людей, – помолчав, она добавила: – Вам можно обо всем рассказывать.
– Ты очень заблуждаешься в отношении меня. Из всех людей, в окрестностях Лиона, ты выбрала самую неудачную кандидатуру для подобного рассказа. Я запрещаю тебе произносить слово «Коран» где-либо и пока я нахожусь в этом городе. А теперь я доведу тебя до ворот Собора и передам в руки монахинь Ордена Пресвятой Марии, чтобы они отвели тебя к твоим родителям.
Жан Поль резко развернулся и уверенно зашагал по каменной площадке, но через несколько шагов его уверенность закончилась. Он явно не знал дороги.
– Я покажу дорогу к собору, – догнала его Авелин.
Она ликовала. Ее неосмотрительность явно напугала Жана Поля. Он переживал за нее так сильно, что кровь прилила к его лицу. Авелин чувствовала, что его тревога, равна его способности, заступиться за нее ценою собственной жизни, она так же понимала про себя, что готова сразиться со львом за этого человека.
Авелин намеренно выбрала самый долгий путь. Малозаметная тропинка в траве обвивала своим узором все выступы холма и искала самые пологие спуски и подъемы на склоне. Это была тропа для неспешного выгула коз.
Там, где только тропинка становилась пошире, Авелин пыталась поравняться с Жаном Полем, чтобы лучше разглядеть его. Ей хотелось понять их разницу в возрасте. Его лицо было гладким и спокойным как у ее отца. Такие лица бывают только у людей сосредоточенно и с полной отдачей выполняющих свою работу. На таких лицах никогда не бывает самодовольной лености, глупой праздности и самовлюбленной надменности. Но сколько ему лет она определить никак не могла, а спросить стеснялась.
Авелин заметила, что смущает его своим интересом. Вспомнив о распущенных волосах, он собрал их на затылке и ловко закрутил кожаным шнуром. Взглянув строго на Авелин, еще больше стушевался. Ей нравилась такая власть над взрослым мужчиной, но она решила больше не смущать его так сильно, и начать разговор:
– А хотите, я расскажу вам историю холма, по склону которого мы идем? – как можно добродушнее спросила Авелин.
– Ее тоже поведал твой отец?
Авелин только улыбнулась в ответ, и начала свой рассказ.
– Это было очень давно, еще раньше, чем был построен Древнеримский амфитеатр.
В окрестностях этого холма жило племя друидов, которое возглавлял вождь по имени Атепомар. Он был искусным воином и дальновидным правителем. Соседи его боялись и никогда не нападали на поселения, которым он покровительствовал. Он им платил тем же, и его племя жило богато и счастливо.
Однажды, вернувшись из дальнего военного похода, он привез с собой женщину необыкновенной красоты и назвал ее своей женой. У этой женщины были белые волосы и белая кожа, и ей дали имя богини любви и света – Айне. Во время брачного ритуала все члены племени были свидетелями ее любви к Атепомару, когда во время клятвы в верности она сжимала в ладонях тлеющие прутья омелы. У Атепомара и Айне стали рождаться дети с белой кожей и светлыми волосами и девушки племени стали почитать Айне как богиню. Они приносили ей подношения и прикасались к ее волосам в надежде, что у них будут рождаться такие же белокурые дети.
У Атепомара был любимец Момор – молодой оракул. Он предсказывал будущее и лечил людей от болезней. А самое главное, он умел разговаривать с животными и растениями и рождать к себе любовь всего живого, что его окружало. Многие девушки племени были влюблены в него, но его сердце принадлежало лишь одной – он был тайно влюблен в Айне.
В один ненастный день, когда мужчины племени были на охоте, на их поселение напали чужаки в железных доспехах, стариков убили, а женщин и детей увели в плен. Айне с детьми и несколькими женщинами схоронились в лесу, так как во время нападения они собирали коренья в зарослях. Когда Атепомар с остальными мужчинами вернулся с охоты, Айна с уцелевшими вышла из леса и, рыдая, рассказала о случившемся.
Мужчины кинулись вдогонку на помощь своим близким. По следам, оставленным на земле, они очень скоро вышли на опушку леса, с которой увидели, что вся огромная речная пойма заполнена бесчисленным войском, которое превосходило их силы в несколько раз. Атепомар бросился наперерез мужчинам своего племени и, вскинув руки, воззвал к их рассудку. Он заставил их остановиться словами о том, что их жертвы будут напрасными, так как силы их неравны. Мужчины послушались своего вождя и, пряча слезы друг от друга, вернулись домой. Там с надеждой их ждали женщины, которым они стыдились смотреть в глаза.
Оракул Момор набрался мужества и рассказал всем о том, что они не смогли вызволить из плена их детей и сестер. Он пообещал, что этой ночью раздобудет в лесу у богов ответ, как им вернуть близких, а если боги промолчат, то принесет себя в жертву. После этих слов он отправился в дубраву, где вознес хвалу богам за спасенную жизнь Айне и ее потомства. Затем он стал просить птиц дать ему знать, как исправить произошедшее и забрать у чужаков самое дорогое, что есть у племени – жен и детей. Друиды считали птиц тварями из потустороннего мира и свято верили в то, что они общаются с богами и доносят до людей их волю. Но птицы вели себя странно, они разлетались, завидев издалека Момора. Лес молчал, своим молчанием он что-то хотел сказать Момору, который никак не мог разгадать эту загадку. Наступили сумерки, опустилась сырая прохлада, а ответа так и не было.
Среди приближенных вождя Атепомара был один воин по имени Энгус. Он был искусным охотником и метким стрелком. В сражении ему тоже не было равных. Вооруженный короткой пикой и мечем, он мог сражаться против десятерых и всегда выходил победителем. Ему принадлежало много женщин, которые доставались ему в награду за победы в поединках, но он мечтал только об Айне и страстно завидовал Атепомару. Он совершал жестокие поступки, чтобы привлечь к себе внимание Айне, но она лишь отворачивалась от него. И когда Энгус понял, что внушает красавице только отвращение к себе, он возненавидел ее и пожелал ей смерти.
Когда люди в железных доспехах увели его женщин с детьми к себе в плен, он даже не расстроился, ведь у него было еще достаточно сил, чтобы в поединке добыть себе новых жен. Но увидев, как горюют другие по родным, задумал коварный план расправы с Айне и Атепомаром.
Стоило Момору скрыться в лесу, как Энгус подскочил к Атепомару и громко, так, чтобы его услышали все, спросил вождя: «Разве ты не помнишь, Атепомар, как надо просить богов о том, чтобы они отдали племени самое важное, что у него есть? – все с надеждой посмотрели на Энгуса. – Им нужно отдать самое важное, что есть у вождя. Им нужно отдать Айне.»
Затуманенные горем люди вскочили со своих мест с требованиями принести в жертву Айне. Атепомар с ужасом понял, что не сможет пойти наперекор соплеменникам. Он перехватил руку Энгуса, которой он пытался схватить Айне за волосы, и сказал, что сам принесет в жертву свою жену, когда стемнеет.
Ночью развели костры под кустом омелы, разросшейся в ветвях дуба. Поставили жертвенную чашу, к которой подвели связанную Айне. Уставший от отчаяния Атепомар взял в руки золотой клинок и поднес его к горлу жены. Все племя замерло в ожидании, всем хотелось чудесного избавления своих близких из плена.
В это время Момор, выйдя на опушку леса и увидев костры жертвенного ритуала, сразу понял, почему молчал лес. Это был знак о том, что он должен был быть с племенем и предотвратить чудовищную ошибку. Увидев Айне, склонившуюся над жертвенной чашей и клинок, поднесенный к ее горлу, Момор изо всех сил устремился к ней. Ему казалось, что время вокруг остановилось, даже языки пламени замерли в воздухе. В свете застывшего огня он отчетливо видел, как клинок медленно вжимается в белую плоть шеи Айне и на коже появляются первые бусинки алой крови. Украшение из плетеной кожи, попавшее под лезвие клинка, разрывалось нить за нитью, освобождая дорогу для лезвия. Алые бусинки из крови начали расти и вытягиваться. Но земля под ногами почти остановилась и нехотя, шаг за шагом, отрывала от себя ступни Момора. Он закрыл глаза, чтобы не видеть свою беспомощность, а когда открыл, то осознал, что он уже рядом с возлюбленной. Ударившись в нее всем телом, он полетел на землю, увлекая за собой Айне и, не успевшую наполниться кровью, жертвенную чашу.
Истошные крики заставили его вернуться в реальный мир. Это кричали его соплеменники, которых он лишил всякой надежды на возвращение их близких. Они рвали на нем волосы и одежду, царапали ему лицо, пытаясь стащить его с тела Айны, которое он закрывал собой. Его силы были почти на исходе, когда он услышал сквозь вопли голос Атепомара: «Люди, остановитесь! Момор принес нам вести от богов». Раскидывая в разные стороны обезумивших, Атепомар расчищал себе путь для помощи Момору.
Борьба остановилась. Угрюмые, тяжело дышащие люди, окружили плотным кольцом лежащих на земле Момора и Айне. С трудом встав на ноги, Момор смотрел на них и не знал что сказать. Впервые, ради спасения любимой он должен был соврать своему племени. Боги молчали и тогда Момор произнес: «Луч света. Завтра утром путь к спасению наших детей нам укажет луч света». Уставшие от переживаний и борьбы люди стали расходиться.
Оглянувшись назад, Момор увидел лежавшую в крови Айне. Упав на колени, он прислонил ухо к ее груди, но ничего не услышал кроме стука собственного сердца и шума собственной крови в ушах. Его отчаяние мешало ему распознать жизнь в Айне. «Она жива» – услышал он голос Атепомара позади себя. Момор сорвал с пояса мешок со снадобьями и стал их прикладывать к ране на шее Айне. Вскоре, кровь перестала идти. Когда Момор обернулся, Атепомара уже не было.
Вероятно, Атепомар специально сделал глубокую, но не смертельную рану на шее Айне, чтобы наполнить жертвенную чашу, но при этом спасти жизнь своей женщины. Быть может, под покровом ночи он покинул бы свое племя и увел бы свою семью на север, но его планы нарушил Момор.
Листва на деревьях зашумела – это начался дождь. Тлеющие костры зашипели и окутались дымом. Утро предвещало быть ненастным. Боги мстили Момору за его ложь. Все о чем он мечтал, это умереть раньше Айне.
Очнувшаяся от капель дождя Айне с удивлением разглядывала Момора, ведь она думала, что уже перенеслась в царство птиц. Момор рассказал ей о своей любви и пообещал, что пока он жив с ней ничего не случится, лишь умолчав о том, сколько им отпущено. Накрыв себя и ее шкурой благородного оленя, он стал ждать рассвета.
В серой мгле стали появляться силуэты. Люди плохо провели эту ночь и с трудом дождались утра.
Дождь не прекращался, он становился только сильнее.
«Где же твой чудесный луч?» – крикнул Энгус, когда стало совсем светло. Медлить было нельзя. Момор, последний раз взглянув на Айне и укрыв ее плотнее шкурой, поднялся на ноги и медленно направился к дубу. Подняв с земли клинок и жертвенную чашу, он думал о том, хватит ли ему мужества ударить себя клинком с такой силой, чтобы никому не пришлось добивать его второй раз. Вдруг кто-то крикнул: «Луч света!».
Тучи на краю неба расступились и белые камни на холме, который возвышался над лесом, окрасились в розовый свет. Все бросились туда. Обдирая кожу об кустарник, падая, запутавшись в высокой траве, люди добежали до подножья холма и стали метаться в поисках своих жен и детей. Выбившись из сил, они начали подходить к Момору с одним лишь вопросом: что делать дальше, и где их родные?
Момор понимал, что бог солнца и света Луг услышал его и надо действовать. Он достал из-за пазухи гадальные жезлы и кинул их на землю. Упав на землю, все они легли в одном направлении, указав на причудливый камень с неровными краями наверху похожими на множество башен.
«Бог Луг хочет, чтобы мы основали на этом месте город, такой же, как у людей, живущих за каменной стеной в десяти днях хода на закат солнца отсюда» – объявил Момор. Все зароптали. Никто не мог понять, как это поможет вызволить пленников.
«Железных жезлов не достаточно для предсказания, – не унимался Энгус. – Где вороны – вестники бога Луга? Почему они не несут нам его волю?». У Момора не было ответа на этот вопрос, и он пошел искать его на вершину холма. По дороге он переворачивал камни в поисках ответа, но ничего не находил под ними, кроме червей, вылезших из земли после обильного дождя.
Вдруг, черный ворон, стремительно спустившийся с неба, подлетел к Момору и клюнул дождевого червя. Через мгновение ворон крикнул, и туча черных птиц поднялась над лесом. Вороны летели к холму и садились на ветви кустарника. Люди бросились переворачивать камни, крича друг другу: «Бог Луг с нами! Хвала богу Лугу».
Когда сытые птицы улетели прочь, вождь Атепомар взял слово перед племенем. Он предложил добровольцам вместе с ним и Момором пойти к чужакам и просить отпустить пленников в обмен на их родной лес. Все удивились, зачем чужакам предлагать то, что они могут забрать сами, но согласились пойти с вождем. Тем, кто остался, Атепомар наказал уходить на север, если его отряд не вернется к вечеру.
Подстрелив из лука несколько диких свиней и оленей, охотники положили добычу на связанные между собой сучья деревьев и, водрузив носилки с богатым подношением себе на плечи, отправились в лагерь к чужакам.
Среди чужеземцев оказался человек, который знал язык друидов, он перевел своему предводителю их предложение, которое того очень заинтересовало. В обмен на освобождение свих соплеменников друиды предложили показать дорогу в заколдованный лес, которой наполнен животными, идущими на зов охотника, где реки полны разумными рыбами, плывущими в расставленные сети. А в доказательство, друиды сложили к его ногам принесенную добычу.
Предводитель чужеземцев приказал незамедлительно снарядить отряд, вместе с которым он отправился в заколдованный лес.
Войдя в лес, друиды приказали отряду остановиться и, встав на колени, стали раскачиваться под свое песнопение. В это время Момор обнимая деревья, шептал заклинания.
Прижавшись к дереву, на котором росла омела, он замер. Все затихли. «Можно идти. Нас ждут», – через какое-то время сказал он, и друиды, поднявшись с колен, жестами пригласили продолжить путь.
И тут произошло чудо. Со всех сторон из зарослей к людям стали выходить дикие звери. Благородные олени, косули, кабаны, лисы, даже волки, трусливо поджимая хвосты и припадая на передние лапы, выползали из-под кустов. А лесные ручьи забурлили от рыбы, которая пыталась выпрыгнуть на берег.
«Убивать можно только тех животных, которые не бегут при виде лука, и столько, сколько вы сможете съесть за один вечер. Иначе, животные больше к вам не выйдут», – строго предупредил Момор.
С богатой добычей и небывалым рассказом, чужеземцы вернулись в свой лагерь. Предводитель выполнил свое обещание и отпустил пленников.
Каково же было удивление друидов, когда помимо их соплеменников, навстречу к ним вышло большое множество людей не из их племени. Атепомар подал тайный знак своему отряду и стал обнимать всех без разбора, как своих. Друиды поняли своего вождя и последовали его примеру. Бывшие пленники с благодарностью и слезами шли под защиту своих новых братьев.
По дороге домой, кто-то усомнился, что их племя сможет прокормить такое количество ртов. «Не переживайте, – успокаивал Атепомар, – в лесу быстро распространяются новости. За ними придут еще до рассвета».
Атепомар был прав. Ночью, к праздничным кострам, стали выходить мужчины из других племен. Они отыскивали своих женщин и детей, но не спешили уходить. Греясь у костра они, еще и еще, слушали рассказы о чудесном освобождении из плена.
Утром Атепомар собрал всех у подножья холма и напомнил о том, что обретенной свободой они обязаны богу Лугу, который пожелал, чтобы на этом месте был основан город, имя которого будет Лугдунум, что означало «Холм бога Луга» или «Холм света». Он призвал свое племя продолжить начатую накануне работу и из сложенных камней заложить будущий город, а всем остальным племенам пожелал удачной охоты и здорового приплода.
Тогда, вперед выступил старый вождь соседнего племени и сказал следующее: «Я стар и мои кости сломаны во многих местах. Мне уже тяжело водить своих людей на охоту и прятать в укрытиях от недругов. Пора выбирать нового вождя, и мое племя выбрало тебя. Прими нас под свою защиту, и мы будем вместе с тобой строить Лугдунум». Ропот одобрения прокатился по собравшимся.
В тот день подножье холма покинули лишь немногие. Люди, вдохновленные освобождением и спасением, с умноженной силой принялись строить город, и очень скоро у подножья холма и на его склонах, вырос частокол стен, за которыми разместились жилища.
Что же касается чужеземцев, то однажды они нарушили закон заколдованного леса, и в одни день убили столько животных, что не смогли унести их с собой. Чары рассеялись, и звери перестали доверять людям. Поговаривают, что лес отомстил людям за их ненасытность, когда те вновь вернулись за добычей и натянули тетиву своих луков они ослепли и погибли в лесу, не найдя выхода из него.
Энгус, разъедаемый страстью и ревностью, вышел на поединок и был убит. Те, кто видел это сражение, утверждали, что он намеренно искал смерти. Его убил не меч, а ненасытная страсть к Айне.
Момор прожил долгую и счастливую жизнь. Он любил природу, и природа ответила ему тем же, она надолго сохранила Момору молодое лицо и молодое тело. Когда Атепомар умер, большое племя выбрало Момора вождем, а Айне отдала ему в жены свою старшую дочь такую же юную и прекрасную, как она сама, когда ее первый раз увидел Момор.
Так светлая любовь победила темную страсть. Ненависть и зависть уничтожили сами себя, а искренность и доброта получили вознаграждение. Недаром холм Фурвьер именуют холмом Света.
Авелин и Жан Поль стояли на выступе холма и с высоты разглядывали крыши и улочки зажиточного Лиона.
– Ты прекрасная рассказчица, – переведя дух, сказал Жан Поль и, улыбнувшись, добавил. – Надо полагать, ты прямой потомок Айне?
– История моего семейства не такая родовитая, как у знати, но от отца и матушки я точно знаю, что наши корни из этих мест.
Авелин с гордостью взглянула на Жана Поля, но увидев его улыбку, стушевалась. Теперь пришло время смущаться ей. Авелин прекрасно понимала, что утверждать о своем родстве с Айне, было бы крайне глупо, но ей очень хотелось, чтобы Жан Поль думал именно так.
– Почему чувство одного человека рождает счастье при мысли о том, что на свете теперь есть тот, ради которого хочется жить и творить добро, а у другого только глухую страсть обладать желаемым и ненависть ко всему, что этому препятствует?
– Я никогда об этом не думал, – ответил Жан Поль.
Остаток пути был радостным и легким, как весенний ветер, сбегающий по холму Фурвьер. Ближе к собору Жан Поль изменился в лице, став серьезным и молчаливым. Он строго настрого приказал двум монахиням, подошедшим к нему около ворот храма, отвести Авелин к родителям, которым необходимо наказать, чтобы они следить за поступками дочери.
Когда монахини усердно отчитывали матушку за ее родительский недосмотр, Авелин низко склонила голову к груди, чтобы никто не мог увидеть ее счастливую улыбку. Она пообещала своей матери в присутствии монахинь, что никогда больше не поднимется на холм.
Оставшись одна, Авелин закружила по дому, вспоминая подробности этого дня. Она бралась за любую работу, лишь бы не сидеть на месте. Сияющая улыбка не сходила с ее губ. В какой-то момент она поймала на себе внимательный взгляд матери.
– Сегодня прекрасный день, матушка, не правда ли? – спросила Авелин, желая поделиться своим счастьем.
– Держись подальше от этого монаха, – на полном серьезе произнесла Мария.
– Про кого ты так сердито говоришь, матушка? – оторопела Авелин.
– Про человека, которого ты встретила на холме Фурвьер, и который передал тебя в руки монахинь. О нем сейчас говорит весь город – это очень опасный человек. На Рыночной площади Лиона давно не горели костры инквизиции, он здесь для того, чтобы возобновить эту традицию.
Это был обжигающий ледяной душ в знойный день. Сердце глухо ударилось в груди, и как будто провалилось. Авелин вспомнила речь епископа в соборе.
– Мне тоже он не понравился, – поспешила она успокоить свою мать.
Авелин схватила веник и побежала во двор подальше от материных глаз. Подметая ступени, она пыталась припомнить все, что слышала в соборе и за его пределами, когда люди стали собираться кучками на площади.
Сердце ныло, ей захотелось, во что бы то ни стало, поговорить с Жаном Полем. Она с трудом дождалась окончания дня, потом всю ночь не отрывала взгляда от ставней, в ожидании полоски света из-под них. В положенный час она вышла из своей комнаты и, поклонившись, прижала руки к груди.
– Я пойду в храм молиться за то, чтобы костры инквизиции никогда не вспыхнули в Лионе, – сказала грустным голосом бледная Авелин.
– Я тебя напугала? – обеспокоилась Мария.
– Я испугалась не за себя, а за людей, которые могут сгореть заживо.
Авелин шагнула за порог с твердой решимостью объясниться с Жаном Полем. Ей хотелось убедиться в том, что этот человек не способен причинить людям страдания. Если же это было не так, то она была готова первой пойти на этот костер.
Всю мессу Авелин старалась не отрывать глаз от молитвенника и не смотреть в сторону Жана Поля, специально выбрав одну из последних скамей. По окончании, в полной уверенности, что Жан Поль обязательно придет, она отправилась на то место, где они первый раз встретились на холме. Через час ожидания ее уверенность пошатнулась, уступая место заползающей в грудь тоске. В этот день он не пришел.
На следующий день Авелин заняла место в первых рядах собора, и уже не так усердно разглядывала строчки в молитвослове, но Жан Поль не пришел и на следующий день.
Потянулись дни бесплодных ожиданий. Сначала Авелин возненавидела его, затем простила ему все, включая его миссию в этом городе. Ей хотелось, то погибнуть на его глазах, то спасти его от смерти. Стоять на коленях около его кровати, если он заболеет, выносить на руках из пожара, если он задохнется от дыма, и даже умереть от тоски на камнях амфитеатра. Но каждый раз она поднималась и шла домой к родителям, которым она будет единственной опорой, когда они состарятся – только это, по мнению Авелин, спасло ее от неминуемой смерти.
Через две недели, потеряв всякую надежду на встречу с Жаном Полем, Авелин бродила по склону холма в раздумьях о своей судьбе, которая казалась ей несчастной без любимого человека.
Но обжигающая рана быстро затягивалась на молодом сердце. Она уже семь дней, как не появлялась в соборе, ей не хотелось видеть человека, который принес ей столько страданий.
Она села на камень и глядя на траву под ногами, дала себе слово больше никогда не появляться на холме, до тех пор, пока приор Ордена святого Доминика не покинет Лион. А если она и встретиться с ним где-нибудь случайно в городе, то пройдет мимо, не замечая его.
Услышав хруст ветки, она обернулась. За спиной стоял Жан Поль. Его тонкие губы были плотно сжаты, глаза опущены, нездоровый румянец горел на бледных щеках.
Соскочив с камня, забыв все данные себе обещания, Авелин стремительно приблизилась к нему и, как во сне, услышала предательский шепот собственных губ:
– Я ждала тебя здесь каждый день.
Он неловко обнял ее за плечи и прижался холодной щекой к ее лбу.
