«Кого бы прикончить? – думала она. – Нужно найти кого-нибудь подходящего. Ага, а вот городок, очень даже подходящий городок. Можно сказать, идеальный городок для весёлой заварушки».

Подумав это, она игриво повертелась и нашла себе убежище, очень подходящее, как она сразу же решила, убежище. Это было началом.

Сегодня Соколов, как и всегда утром, изучал прогноз погоды. Сначала он побывал на всех телевизионных каналах, потом по радио прослушал разные программы, а под конец залез в Интернет. Проштудировав прогнозы, он едко улыбнулся, хлопнул себя с размаху по коленке, и в каком-то досадливом восторге крикнул:

– Никогда не сойдутся во мнениях, собаки!

Это был его каждодневный ритуал.

После он шёл собираться на работу. На улице он вообще не вспоминал о погоде, но без этой церемонии не обходился никогда.

Собственно, ему эта погода и не нужна-то была. Соколов ведь не плитку на улице плитку клал. Он был поваром. И очень, очень хорошим. Правда, на текущий момент он не числился шеф-поваром какого-нибудь изысканного ресторана, а просто работал в обыкновенной пиццерии под названием «Пиноккио», но в будущем мечтал открыть свой ресторан и никогда, никогда не подавать в нём пиццу.

 

Злата выглянула из своей комнаты. Коридор был тих и тёмен. Держа под мышкой ворох одежды, Злата было вышла в прихожую, но тут ей что-то послышалось и пришлось быстро заскочить назад. Правда через несколько минут дверь снова приоткрылась, и испуганное личико Златы с нависшей на правую сторону лица рыжей прядью появилось в щели. И на этот раз никого поблизости не наблюдалось. Осмелев, Злата на цыпочках пробралась к родительской спальне, но не остановилась около неё, чтобы подслушать, как могло бы показаться, а напротив, постаралась проскочить мимо как можно скорее. Возле другой комнаты она не сразу, но остановилась. Взялась за ручку, попыталась открыть. Но нет – закрыто. Уж он… он никогда не забудет повернуть ключ в этой двери! Кухню Злата обошла за три версты. Тихонечко зашла в ванную, сразу же закрылась изнутри. Включила воду тонкой-тонкой струйкой, чтобы не шумела, и принялась умываться. Вода смешивалась со слезами. Злата начала вытираться, но, сколько не тёрла щёки полотенцем, они всё равно оставались мокрыми. Поняв, что некоторое время бороться с этим явлением бесполезно, Злата быстро оделась и выскочила из квартиры. На улице слёзы высохли сами собой. Ветер был не по-летнему колюч. Злата оглянулась – как и всегда, серая, с тонированными стёклами машина, неотступно следовала за ней.

 

Соколов, раскатывая тесто, изловчился и взглянул на присыпанные мукой часы: вот сейчас, сейчас… Так и вышло – девушка, появления которой он ждал, легко, как оленёнок, проскочила мимо «Пиноккио».  Её ноги были как раз на уровне окошка, за которым Соколов орудовал с тестом для пиццы. Его расстроило, что сегодня она так быстро пробежала, отняв у него драгоценные секундочки, чтобы насмотреться на неё. Соколову пришлось оборачиваться, прилипнув к окошку, чтобы проводить незнакомку взглядом. Он засмотрелся, тонкий корж выскользнул из рук и оказался на полу.

– Соколов! Опять!!! Каждый раз в одно и то же время! Ты это что, спэциально? – Хозяин, конечно, не замедлил появиться. – Ты издэваешься, что ли?

Соколов отработанным движением отодрал тесто от кафеля и швырнул в корзину.

– Вот, собака, – выразительно произнёс он, и непонятно было, к кому это относилось: к загубленной пицце или к шефу.

Хозяин истерично поколотил сжатым кулаком по притолоке и сказал:

– Ещё потэрплю немного.

И ушёл, к всеобщей радости.

 

Следующий день начался так же как и вчерашний.

Странно, но сегодня все предсказатели погоды сошлись в едином мнении.

– Сговорились что ли, собаки, – произнёс рассеянно Соколов, без обычного энтузиазма, ощущая некоторое разочарование. Тоскливо как-то было. А ну его, этот прогноз. Соколов одной рукой открыл дверь, другой сдёрнул с вешалки куртку – на всякий случай – и отправился в пиццерию.

Он уже был весь в работе, когда небо потемнело. Оно сделалось чёрным в один миг. Соколов даже не успел уронить пиццу. И незнакомка появилась сегодня чуть раньше. Только расплылись по асфальту мокрые пятнышки от первых капель, как он увидел знакомые ножки, обутые, как и всегда, в туфли-сникерсы и обтянутые джинсовыми бриджами. Она на пол-секуды застыла напротив забывшего себя Соколова, встревожено взглянула небо, а после припустила дальше. Прижимая к груди будущую пиццу, Соколов не мог заставить себя вернуться к кулинарному процессу. И вообще, к реальности. Это за него сделал хозяин, по традиции появившийся на пороге.

– У нас наблюдается прогресс, – расплывшись в язвительной улыбке сказал хозяин, – Соколов сегодня не шмякнул об пол пиц…

Он не договорил, потому что Соколов, его вечная головная боль, на ходу сдёргивая с себя белый халат, с курткой в руке, метнулся вперёд, полностью проигнорировав присутствие и замечание своего шефа. Он на самом деле не видел его. Его волновала только девушка, оставшаяся сейчас один на один с непогодой. Разве, в противном случае, он позволил бы себе смести босса со своего пути?

– Извини, шеф. Не хотел.

Соколов легко перескочил через развалившееся, расплывшееся, как тесто, тело и выскочил на улицу. Он очень торопился. Ведь он, наслушавшись прогнозов, знал, ЧТО сейчас будет.

 

Злата прошла несколько шагов и остановилась. Она просто растерялась. Небо только что было ясным, и вдруг – настоящий ураган. Было два очень пугающих момента. Во-первых, звук. Он страшно напугал её. Она впервые слышала, чтобы ветер создавал такой странный гул. Да и гром казался оглушительным. Во-вторых, на город навалилась страшная, чернильно-чёрная мгла. Только жёлтые стрелы молний позволяли хоть что-нибудь увидеть на короткий миг. Злата пошатнулась и с трудом повернулась в обратную сторону, чтобы убежать от ветра. Сквозь хлеставшие наискосок струи и страшные вспышки она всё-таки увидела мчащегося ей навстречу парня, с курткой в руке. Его силуэт странно и значимо выглядел на фоне рушившейся реальности. Но она поначалу никак не отнесла этого спешившего человека  к себе.

– Бежим! – неожиданно остановившись возле Златы крикнул парень, хватая её за руку и кутая на ходу в холодную мокрую куртку. – Бежим! Сейчас такое начнётся!

Она почувствовала его силу и испугалась её, как вообще боялась любой силы, но ей ничего не оставалось, как побежать рядом с ним. Если бы не этот невесть откуда взявшийся парень, ветер уже свалил бы её с ног. Страшно было по-настоящему. Сзади, на то место, от которого они отбежали, с тяжёлым стоном рухнуло толстое дерево. Как будто начался Апокалипсис.

«Может, конец света? – подумала Злата. – И куда он тащит меня?»

– Я живу здесь рядом! – Она еле расслышала слова парня сквозь гром и ливень.

Они подбежали к какому-то подъезду. Не сразу, но дверь удалось открыть – что-то магнитный ключ не срабатывал. Они заскочили в подъезд. Он не отпускал её руки.

– Я на третьем этаже живу, – сообщил он. – Поэтому на лифте не поедем. В такую погоду лучше воспользоваться своими конечностями.

Злата сердито выдернула мокрую руку.

– Я больше никуда не пойду, ни в какую квартиру не пойду. Здесь пережду.

– Да-а? – переспросил Соколов.

– Да! – резким тоном ответила Злата. И села на ступеньку.

Соколов прислонился к стене. Он не знал, что сказать. Всё шло не так, как он представлял себе.

– Почему? – спросил он наконец, не придумав ничего лучшего.

– Вы можете идти домой или куда хотите. Обо мне не беспокойтесь.

– Не могу, – проникновенно ответил он. – Никак не могу не беспокоиться о вас.

Злата напряглась. Она встала, прижала к груди промокшую сумочку и только сейчас поняла, как ей холодно. Наброшенная на плечи чужая куртка не согревала нисколько. Злата изо всех сил старалась скрыть дрожь и не сводила при этом напряжённого взгляда с Соколова.

А он впервые видел её настолько близко. Прилипшие к лицу рыжие пряди, казалось, только украшали девушку. Глаза, как у заблудившегося оленёнка, смотрели настороженно и мрачно. Она не оставляла попытки утаить дрожь, но от этого дрожала только сильнее.

– На улице настоящий смерч. Это может затянуться надолго. А вам нужно переодеться в сухое, выпить чего-нибудь горяченького.

– Переодеться? Горяченького? А ты, значит, специалист по всему этому, да? Специально, что ли, выискиваешь такие ситуации, чтобы предложить сухое и горяченькое?

– Ну не девушка, – изумился Соколов, – а просто ёжик какой-то. А вы бы знали, сколько я теста из-за вас перепортил.

– Какого, какого ещё теста? – растерялась Злата.

– Для пиццы, – вздохнул Соколов. – Для горяч…, – он осёкся, – для очень вкусной итальянской пиццы.

– Я не понимаю, – выдохнула Злата, – что вы несёте?

Соколов собрался с духом. Может, не стоит раскрываться перед ней вот так, сразу… А с другой стороны, пошлют ли небеса ещё когда-нибудь встречу с ней? И он решился.

– Я всё объясню. Каждое утро, в минуту, когда вы проходили мимо пиццерии «Пиноккио», а вы ведь ходите мимо неё?.. – уточнил Соколов.

Злата кивнула.

– …в эту минуту я всегда, всегда ронял на пол уже готовое тесто для пиццы. Так получалось.

– С чего бы это? – недоброжелательно поинтересовалась Злата.

– Конечно, потому, что видел вас! Что тут ещё объяснять? Неужели я первый, кого вы сразили наповал? Не верю!

– Первый? – прошипела Злата. – Первый? Ещё издевается! Вот сволочь!

Соколов не успел ещё переварить «сволочь», не успел осмыслить эту резкость, как пришлось очень быстро среагировать на следующую выходку девушки: она ринулась вниз с явным намерением выскочить на улицу.

– Не убегай, дурочка! Я неопасный! Да постой же ты!

Он легко обогнал её и преградил дорогу. Злата вынуждена была остановиться.

– Насчёт сволочи ты, конечно, погорячилась. Ну, правда, за что? Я ведь не только пиццу, я шефа своего из-за тебя сегодня уронил. Меня теперь уволят, наверное.

Злата молчала, опустив глаза.

– Слушай, ты чего такая колючая? С тобой что, вообще нельзя договориться?

– Насчёт чего «договориться»? – «глаза оленёнка» были заполнены презрением. Это выражение так не шло к ним. Оно было таким чужеродным. Соколов знал только один способ, чтобы вернуть этим глазам их истинное выражение. Но пока такой способ был невозможен. Соколов вообще не знал, как к ней подступиться.

– Только насчёт того, чтобы переждать бурю. В разных углах, конечно. Вы – в  моей «гостиной», я – у  входной двери на коврике. Только и всего.

Злата с большим трудом сдержала улыбку. И эта невидимая улыбка разбила заколдованный лёд её глаз.

Следующее, что совершил Соколов, он сделал вопреки убеждениям разума: он понимал, что с девушкой что-то не так и не стоит торопиться, но он приблизился к ней. Совсем вплотную.

– Красавица, – прошептал он, – красавица моя.

Ни он, ни она не заметили, как их руки обвились вокруг друг друга, а губы соприкоснулись. Да, это было только лёгкое соприкосновение, после которого Злата сразу отпрянула и побежала зачем-то наверх. Загнанный оленёнок, да и только! Соколов осторожно поднимался следом. Нельзя спугнуть оленёнка!

– Уроды вы все, – говорила тем временем на ходу Злата, повернувшись лицом к нему и пятясь назад, ступенька за ступенькой. – Всегда одно и то же, всегда распускаете свои мерзкие руки. Всегда, всегда…

Соколов остановился и замер. Её речь была полна ругательств и самых мерзких выражений. Как могут одни и те же нежные губы подарить такой чистый поцелуй и тут же извергать грязные ругательства? Да что же с тобой, Злата?!!!

А Злата, спустившись назад, с ненавистью смотрела на поникшего Соколова, который пытался изгнать выражение ужаса из своих глаз, но за время, пока произносила этот спич, вовсе не являющимся воспеванием мужских достоинств и мужчин вообще, с каждым словом убеждалась, насколько в данном случае грешит против истины. Совсем Соколов не был уродом. Не внешне и не внутренне – так она вдруг внезапно поняла саму себя. Но прислушиваться к шёпоту сердца Злата упорно не желала. И сейчас, замолчав, с болью ожидала приговора от этого парня, мечтая взять все свои слова обратно.

– Вам нужно кушать получше, девушка, – сказал вдруг Соколов. – А особенно по утрам. Вот что вы едите по утрам?

Злата с интересом посмотрела на него.

– Это тут при чём?

Нет, правда, она не могла не заинтересоваться таким экземпляром!

– Ну он хотя бы горячий, ваш завтрак? – настаивал Соколов.

– Нет, – неуверенно ответила девушка. –  Я не помню.

Злата рассеянно пожимала плечами. Она хотела, но никак не могла припомнить, что же обычно стоит у неё по утрам на столе.

– Вы совсем худенькая, – продолжал Соколов, – сразу видно, что почти ничего не едите. Поэтому у вас нет позитивного взгляда на жизнь. Вот если бы вы утром съели хорошую порцию горячей овсянки, выпили бы чашечку кофе со сливками, тост с сыром, творожок, яблочко или банан, ваш настрой тут же изменился бы. Вы совсем по-другому взглянули бы на мир.

Злата выслушала его и презрительно дёрнула плечом.

– Да ты… животное. Просто животное. Живёшь инстинктами, как животное. Вы все животные. Мне, мне говорить про жизненный настрой! Ненавижу вас всех, но тебя– больше других.

Злата снова дёрнула плечом и отвернулась. Ей было стыдно за себя, но остановиться она уже не могла, поэтому она упрямо повторила ещё несколько раз: «Скотина. Сытое животное. Скотина. Животное».

Соколов обескуражено молчал некоторое время. Поведение Златы полностью расходилось с его представлениями о женщинах. Он знал, что женщина с такой внешностью, хрупкой и нежной, как у Мадонны, не может иметь настолько грубых изъянов. Что же здесь не так? Он обдумывал это, но ничего дельного не придумал, а потом голосом, уже совсем другим, равнодушным голосом, сказал:

– Моя квартира 78. Вот ключи, держи. Переждёшь бурю, погреешься… разберёшься в общем. Ключи потом бросишь в почтовый ящик. Тоже 78.

Он сунул в её помертвевшую руку холодные мокрые ключи и, беззаботно насвистывая, стал спускаться вниз.

Злата такого не ожидала. Ей до ужаса не хотелось, чтобы он уходил.

– Ладно, подожди, – она торопилась быстрее произнести эти слова, чтобы они быстрее донеслись до цели и забылись, – я не так выразилась, ну подожди же!

Но Соколов и ухом не повёл, всё также спускался, так же насвистывал.

Оторванная ветром ветка с силой ударила в подъездное окно. Дождь за это время не только не уменьшился, а только усилился. Жуткая тьма на улице, страшный грохот – видимо, бурей срывало даже крыши домов.

Куда он пойдёт?!!

Злата, ну точно, как оленёнок на тонких ножках, поскакала по лестнице, обогнала его и встала на его пути. Соколову пришлось остановиться.

– Я… не так выразилась. Давай, пошли вместе, в твою семьдесят восьмую. Я есть хочу. Может, угостишь чем-нибудь?

Она осмелилась посмотреть на него, будучи уверенной, что он расцвёл от такого счастья, но увидела только, что он не слушает её. Он смотрел в противоположную сторону, в одну точку. Злата обиделась было, но из любопытства взглянула в том же направлении. За окном, тем самым, в которое стукнула ветка, очень сильно интересуясь ими, зависла багряным пятном шаровая молния.

Теперь замерли они оба.

– Не смотри на неё, – шепнул Соколов.

– Это… настоящая? – шёпотом спросила Злата.

Она почувствовала, как пальцы Соколова сомкнулись вокруг её запястья.

– Поднимайся, – сказал он ей на ухо, – наверх и очень медленно. Но медленно только до тех пор, пока она нас видит.

– Что значит «видит»? – насмешливо спросила Злата.

Он не ответил и легонько подталкивал Злату наверх, но она словно остекленела.

– Поднимайся же! В темпе!

Только тогда она начала двигаться, слегка передёрнувшись от его прикосновения, но его слова: «… пока она нас видит», перевесили. Они поднялись на следующий лестничный пролёт, и у Златы как раз назрел новый вопрос, но Соколов больно дёрнул её за руку и внезапно потащил её наверх так быстро, что она чуть не упала, да ещё стукнулась ногой о ступеньку. Он остановился только у двери с номером 78. Злата, потирая другой ногой ушибленное место и слегка морщась, выставилась на эти цифры. Семёрка висела криво, и Злате очень хотелось её поправить. Она уже протянула руку, но Соколов заторопил её:

– Ключи, давай ключи!

Злата разжала мокрую ладонь, Соколов схватил ключи, и через пару секунд они были уже внутри.

– Проходи, – сухо сказал он своей гостье. – И можешь не разуваться.

Она послушно прошла, осмотрелась.

– Можешь сесть. Куда хочешь.

Он даже  не смотрел на неё, стоял спиной к ней.

– Я же промокшая вся. Не хочу садиться.

Злата с ужасом поняла, что ей очень хочется подойти к нему и обнять эти широкие плечи, уткнуться носом в спину. Но она никогда, никогда не сделала бы этого.

Так же не оборачиваясь он произнёс:

– Предлагать переодеться в сухое не буду – всё равно не согласишься.

– Как тебя зовут? – после некоторой паузы спросила она.

Он наконец-то повернулся:

– Глеб, – просто сказал он. – Соколов Глеб.

«Отходчивый», – подумала Злата.

– А тебя? – он снова оживился и явно забыл её обидные слова.

– Злата.

– У тебя и имя, как у принцессы, – восхитился Глеб. –  Что же, так и будешь стоять?

Злата прошла и присела на краешек кресла у двери. А Глеб, глянув на неё, снова отвернулся к окну.

– Что ты там высматриваешь? Ничего не видно же.

– Молния… Глупо, конечно, надеяться, но вдруг увижу, как она улетает.

– Почему? Почему глупо?

Он подошёл к ней и присел на корточки. Она увидела близко-близко  его лицо, привлекающее её своей особенной, мужской красотой, и услышала его низкий, слегка насмешливый голос:

– Златочка, солнышко, не хочу тебя пугать, но она заприметила нас.

– А я и не боюсь. Мне просто интересно. Заприметила… Разве молния может заприметить? Разве она думает?

– Эта молния очень опасна.

– Опасна, я знаю. Но ты как-то чересчур серьёзно к ней относишься.

– Шаровая молния… у неё есть интеллект. Она двигается по избранному ею пути, к своей избранной цели. Она может убить, а может просто напугать. Она может ослепить, а может пощадить. Но в любом случае, мы не знаем, что у неё на уме.

– Но мы же убежали, спрятались от неё!

– Это мы так думаем. Для неё нет препятствий, Златик. Она может появиться здесь и вообще где угодно в любую минуту. Если она выбрала именно нас в жертву…

Злата помолчала, потом оглянулась на окошко, за которым по-прежнему стояла темень, и решилась.

– Я пойду посмотрю в глазок.

Она направилась к двери.

– Стой! Я посмотрю сам.

Но она и не подумала остановиться, а он не собирался уступать, поэтому они столкнулись в тесном коридорчике. Каждый отпихивал другого от глазка. В конце концов, Злата отступила. Глеб на секунду прильнул к глазку, а потом повернулся к девушке. Ничего нельзя было понять по его лицу.

– Ну что? – спросила нетерпеливо Злата.

– Ничего. Она не настолько глупа, чтобы торчать у нас перед глазами.

Злата растерянно огляделась. Она избегала прямо смотреть на хозяина квартиры, но в какой-то момент всё же пришлось посмотреть. В коридорчике было слишком тесно. Его глаза показались ей интересней всех шаровых молний на свете, да Глеб сразу забыл о молнии и обнял девушку за талию. Их губам снова грозила скорая встреча. Злата закрыла глаза и тоже протянула руки вперёд. Она очень хотела обнять Глеба, но вместо этого сильно толкнула его.

– Ты что? – Глеб был обескуражен.

– Я не верю тебе, вот что, – Злата отступала назад в комнату, пятилась от него, боясь отвернуться. – И никогда не поверю. Ни тебе, ни кому-нибудь  вообще.

– Но почему?

– У меня есть причина. Но дело даже не в ней. Такого не бывает: парень печёт пиццу, глядит из подвального окошка, при виде меня всякий раз портит тесто и в бурю вдруг оказывается тут как тут. Чем это можно объяснить?

– Только одним, – губы Соколова почему-то не двигались, слова не шли с языка, – только одним, – он набрал дыхания побольше и снова приблизился к ней, – одним только…

– Даже слышать не хочу, – Злата вновь оттолкнула его, но уже не с такой силой. – Всё неправда. Ты выбрал меня в жертву. Ты, а не эта глупая молния. А теперь и случай подходящий подвернулся – буря эта ужасная.

– Я… я таких, как ты, и не встречал никогда. У меня любовь, самая настоящая, она преследует меня, как… как… как  шаровая молния, а ты говоришь – всё неправда. Но я – знаешь что? – я докажу тебе, что всё – правда. И любовь, и всё, чего я не могу объяснить. Так нельзя жить, как ты. Что-то не так с тобой. Я не знаю, конечно, но… Чтобы там ни происходило со мной, ты сейчас, прямо сейчас можешь начать новую жизнь со мной. Почему-то ты думаешь, что все сволочи. Я согласен, у всех нас бывает повод так думать. Но даже тогда, в любой грязи, нужно верить в светлое. – Он помолчал. – Шаровая молния теперь не отвяжется. Это она выбрала жертву, а не я. Чтобы ты поверила в… во всё, во что нужно верить, я пойду ей навстречу. Если я жизнь за тебя отдам, тогда-то ты поверишь?

Злата стояла, прислонившись к стене, презрительно смотрела на него:

– Не осмелишься ведь. Сказать всё что угодно можно. Вы ведь все… всё только для себя!

Ничего больше не говоря, Соколов повернулся к двери и принялся открывать замок.

Злата зажмурилась и подумала, что, возможно, сейчас она услышала самые правдивые слова на свете. Её не волновало, может шаровая молния мыслить или не может, – какая ей в том польза? Но ясно одно: эта молния очень опасна, и Глеб в самом деле может погибнуть. Значит, она никогда его не увидит, единственный светлый блик её жизни, её солнечный зайчик на стене вечного кошмара, исчезнет! И глаза его… Они не должны ослепнуть, лишиться своего света. Злата даже застонала. Она уже приросла к Глебу, она уже не сможет от него оторваться! Она быстро разомкнула веки.

– Я верю! – Злата сказала это очень тихо, но Глеб услышал. Его рука замерла на замке.

– Я верю. Не ходи, Глеб.

Он сразу очутился около неё, обнял за плечи. Не зная, что ещё сказать друг другу, они прошли в комнату и встали у окошка. Почему же не прекращается этот ужасный дождь? Стало немного светлее, но улица представляла собой пугающее зрелище. Поваленные деревья, лежащие на земле и на машинах, оборванные провода, содранные крыши… Но страшнее всего выглядел новый цвет этого дня: серо-чёрный, беспроглядный, рассекаемый жёлтыми нитями молний. Безнадёжность снова повернулась к ним лицом.

– У меня ведь жизнь такая, как этот кошмар, – сказала вдруг Злата. – Всегда, постоянно, уже много лет.

Глеб развернул её к себе, крепко прижал к груди. Он не торопился выспрашивать подробности, потому что чувствовал, что не нужно пока.

– Буря ведь кончится, – он очень хотел убедить Злату, – и очень скоро кончится. Как и твой кошмар. Со мной он закончится.

– С тобой он в три раза увеличится! – Злата вздохнула. – Но я испугалась за тебя. Я не хотела, чтобы ты умер.

Глеб знал, как ответить на это признание, но Злата мягко отстранила его.

– Не стоит спешить. Я… тебя люблю. Да. Но у меня… у меня… отвращение к мужчинам. Нет, нет – не к тебе, но… ты можешь подождать?

– Могу, – Глеб отпустил её и устало уселся прямо на пол, прислонившись спиной к батарее. Он вообще не понимал, что можно со Златой, а что нельзя. Только что ошарашила его признанием и тут же – отвращение. Угораздило же влюбиться именно в такую!

Немного постояв, Злата присела рядом с ним. Глеб никак не прореагировал, хотя она не отрывала от него взгляда. Прошло ещё несколько минут, и она склонила голову ему на плечо.

– Не обижайся на меня.

Он повернулся и с прежней любовью посмотрел на неё.

– Я и не обижаюсь. Сижу вот, думаю…Ты прости, но это что – болезнь такая?

– Болезнь? Нет, что ты. Я потом, не сейчас расскажу тебе всё. Можно я просто посижу вот так вот с тобой?

– Ты не должна спрашивать. Тебе всё можно.

– Спасибо тебе. Спасибо, что не выпытываешь ничего.

Глеб не ответил, и они продолжали сидеть под окном, слушая стоны и ругательства бури.

Злата заговорила первая:

– Надеюсь, никто не погиб.

– У таких внезапных ураганов часто бывают жертвы.

– К тому же не всякому Бог послал такого спасителя.

Она приложила руки к его лицу, повернула к себе и, будто не веря самой себе, повторила:

Мне ведь тебя Бог послал, Глеб!

– Злата…

Она не дала ему ничего ни сказать, ни сделать, быстро убрала руки и тусклым голосом сказала:

– Мне жалко, когда вот так, ни с того, ни с сего гибнут люди.

Соколову было трудно быстро переключиться с одного на другое, но Злата вдруг вскочила:

– Подожди, а молния?

– Что молния?

– Ты утверждаешь, что она вышла на охоту, что ей нужна жертва. А если она всё ещё на площадке? А если кто-нибудь выйдет? Что тогда будет? А вдруг ребёнок? Что же будет тогда?

– Кто выпустит ребёнка в такую погоду? – неуверенно сказал Глеб.

– Ты не знаешь современных родителей! – с горечью произнесла Злата. – Выпустят и не заметят.

– Значит, надо идти, – Глеб поднялся. – Я пойду. Может, обойдётся…

Злата вскочила тоже, потянула его за руку.

– Стой, Глеб! Подожди! Не тебе нужно идти.

– Ничего себе! А кому?

– Мне. Я пойду.

Глеб от изумления не знал, что и сказать.

Она, воспользовавшись его заминкой, подошла к нему, обняла за шею принялась целовать так, как Глеб и не мечтал уже. И между поцелуями быстро сказала:

– Ты такой хороший Глеб, очень. Я не встречала таких. Вот ты и должен жить. Ты ещё пригодишься, живи, пеки свою пиццу. Но ничего у нас не выйдет. Я буду счастлива, если меня сожжёт эта проклятая молния. Я всё равно не хочу жить.

И Злата резко отстранила его.

– А как же твоя дочь? – спросил Глеб. – Что она будет делать без тебя?

Злата была поражена.

– Откуда ты знаешь, что у меня есть дочь? Откуда?! Мне не нравится, что ты говоришь о ней.

– Видел. Вы как-то проходили мимо. А что тут такого?

– И ты, конечно, сразу же уронил лепёшку?

– Что я, корова, что ли? – обиделся Соколов. – Я вообще не в пиццерии был тогда. Это воскресенье было. Я в магазине стоял у прилавка, а вы мимо прошли. Ничего не покупали почему-то.

– Что же ты не подошёл, не предложил чего-нибудь? Ты же такой добренький!

– Вы очень быстро прошли. Я не успел бы.

– И очень хорошо, что не успел. Узнал бы раньше, что я, что я… ненавижу свою дочь.

На улице грохнуло об асфальт что-то тяжёлое, снова содранное безжалостным ветром, но Глеб вздрогнул раньше и совсем не от этого. Он содрогнулся от слов Златы. Он даже не хотел ничего спрашивать. Он не знал, уже в который раз за время общения со Златой, что ему делать.

А сама Злата заплакала.

– Я же говорю – ты хороший, – всхлипывала она. – Ты не поймёшь. А если и поймёшь, это ничего не изменит. Тебе противно будет дотронуться до меня.

– Пошли, – Соколов протянул ей руку. Он не хотел строить никаких догадок, но очень неприятные мысли начали обволакивать его любовь своими грязными щупальцами. Чтобы избавиться от этого, он готов был выйти куда угодно, да хоть под этот ливень, чтобы очиститься. – Пошли вместе. Если её там нет… значит, всё хорошо.

– А если есть?

– Пускай. Я только с тобой не хочу расставаться. В любом случае – это будет решением.

– Значит, вместе?

– А как ещё?

Злата вложила свою руку в его ладонь, и они вышли на площадку, втайне надеясь, что молния уже убралась куда-нибудь подальше.

Молния была там. Она расположилась над батареей, прямо напротив квартиры Глеба. Злате показалось, что у неё лицо есть и ножки, и что она эти ножки свесила и с издевательской улыбкой глядит на них.

– Давай подойдём к ней! – прошептала Злата, стараясь не смотреть на молнию. – Может, она вовсе и неопасная. Смотри, она маленькая и вообще…

– Злата, ты мне правду сказала? Ты действительно не хочешь жить?

– Разве я пошла бы сюда, будь всё по-другому?

– Тогда и я с тобой. Разве мы её боимся?

– Нет. Я боюсь только вернуться к прежней жизни. А заодно сделаю напоследок доброе дело – избавлю от шаровой молнии других людей. Я такая грязная. А теперь могу очиститься.

– Ты не грязная, нет. Я же тебя знаю!

Пошептавшись так, они медленно-медленно направились к краю лестницы, опустив головы, чтобы не ослепнуть, только ещё крепче сжимая руки друг друга.

– Перед смертью нужно молиться, – тихо подсказала Злата.

– Тогда давай каждый про себя. Только руки моей не отпускай.

– Ни за что.

Жаль, что мир так и не узнал об этом. Двое влюблённых шли вместе, готовые умереть, только лишь потому, что одному из них очень плохо. А ещё они не хотели, чтобы из-за их молнии погиб кто-нибудь другой. Они шли, склонив головы, с каждым шагом всё более уверяясь, что доживают на свете последние секунды.

«Придурки! Вот уж другого слова не подберёшь – придурки! – скрежетал где-то в пространстве неслышный им голос. – Где это видано – сами в пасть ко льву идут. Нет, это для меня неподходяще, неподходяще. Какой интерес мне их прижучивать, если они сами ко мне прутся. Нашла, кого выбрать. Почему они не боятся меня? Да они влюблены! Зачем мне такие, которые не боятся?»

Молния разве что только не плюнула в их сторону, во всяком случае именно такое сложилось ощущение. Они не ожидали того, что произошло дальше, когда до их гибели оставалось всего три ступеньки: молния вдруг поднялась выше, повисела немного, покачалась в воздухе и боком вылетела в окошко. Воздух вокруг странно засеребрился, запахло палёным.

Глеб и Злата, не разнимая рук, посмотрели друг друга. Внезапно Злата рассмеялась.

– Глеб, она улетела! Она вовсе не нас выбрала в жертву! Может, вообще никого! И вообще, она довольно милая. Тебе не кажется?

– Златик, это только благодаря тебе. Ангелов ведь убить невозможно! Знаешь, от этой небольшой встряски у меня только что созрел новый рецепт – рецепт пиццы, хотя я терпеть не могу пиццу, под названием «Шаровая молния». Прямо сейчас я приготовлю её, а ты оценишь.

Злата кивнула. Она снова поникла. Глеб назвал её ангелом, а она вовсе таковой себя не считала. Как же больно ему будет разочаровываться! Ну почему шаровая молния не убила их? Слёзы полились по лицу. Но Глеб не замечал. Он продолжал болтать.

– А всё-таки напугала она, собака! – не удержался он. – Смотри, и буря вроде утихает. Ладно, пошли.

Они вернулись в квартиру, только теперь обосновались на кухне, где Глеб сразу же взялся готовить. Чудесные глаза оленёнка неотрывно следили за ним. Он пересказывал ей рецепт пиццы, быстро натирал сыр, резал остальные ингредиенты и в какой-то момент случайно взглянул на Злату. Она, казалось, только этого и ждала. Положив свою руку на руку Глеба и тем самым приостановив процесс приготовления, она заговорила:

– Ты спросил, не болезнь ли это – моё отвращение к мужчинам. Я не знаю, называется ли это болезнью. Только я правду говорила, что жить не хочу. Уже давно, много лет.

Она замолчала. Глеб с болью слушал её, не сводя взгляда с прекрасно изогнутых губ, рассказывавших такую горькую историю. Но вот эти губы сомкнулись, а ничего по-прежнему так и не прояснились.

– Но почему, Злата? Почему?

– Мне было тринадцать, когда мама вышла замуж. Можно ведь не продолжать, да? Обычная история. Подожди, Глеб, не перебивай, иначе я не решусь никогда. В первый же вечер пребывания он дал маме снотворное, а меня… а я…

– Злата!

– Глеб, сиди на месте и не говори мне ничего. Я не решусь больше рассказать, я же предупредила.

Глеб опустился на своё место и прижал ладонь ко лбу. Ему не хотелось слушать дальше, но может, его терпение и такт помогут  Злате принять решение и остаться с ним?

– Это длится уже тринадцать лет, – продолжала Злата. – В семнадцать лет я родила дочку. Его дочку. Теперь тебя не удивляет моя реплика? Могу ли я любить этого ребёнка? Могу? Молчишь? И тем не менее, я люблю её. Люблю и ненавижу. Только ведь, Глеб, её ждёт моя участь.

– Как это? – не понял Глеб.

– Вот так. Он растит её для себя. Чтобы также, как и меня… Очень уж… – голос Златы потускнел и почти исчез, последние слова она договорила сипло и непонятно: – любит маленьких девочек.

Глеб хлопнул себя по коленке, а потом по столу. Злата вздрогнула и сжалась.  Он мысленно отругал себя и очень осторожно подошёл к ней.

– Вот, собака, – сказал он. – Ты не должна туда возвращаться. Давай, я поеду, врежу ему пару раз по кумполу, хотя ему, конечно, мало, но всё же… Заберу и дочку, и мы будем жить все здесь. Он больше не тронет тебя.

– Нет-нет! – Злата вскочила. – Он крупная шишка в МВД, он убьёт тебя! Он посадит тебя или убьёт, а ему за это ничего не будет! А я не переживу этого. Только не ты! Пусть лучше я! И потом – мама.

– Извини, но разве твоя мама не знала…

– Мама не виновата! – Злата снова заплакала, мокрые ресницы совсем слиплись. – Он подсадил её на какую-то дрянь – мама бессильна. Она не человек уже почти. Он растоптал наши жизни. И выхода никакого у нас нет. У него полный контроль надо мной, над нашими жизнями. Дочка почти всегда заперта от меня в отдельной комнате, чтобы мы не сбежали. Даже если мы и гуляем вместе, ну, ты видел, чтоб у соседей не было подозрений, нас всё равно всегда пасут. Он создаёт иллюзию обычной семейной жизни, но мы все у него в силках и вырваться из них не сможем никогда! Я хожу в институт каждый день, где ректор – его друг, такой же извращенец,  тоже охотник до подобных забав. Иногда… иногда он делится мною с ним.

– Сволочь! – Глеб вскочил. – Хочешь, я прямо сейчас убью его? Хочешь? Ради такого стоит и в тюрьму сесть!

– Ты больше не хочешь меня слушать? Я противна тебе?

– Нет, что ты… – Глеб сел. – Просто, я не понимаю такого. Говори, пожалуйста, говори.

– А я и говорю, что все особи мужского пола – хуже животных. Нет, есть, конечно, исключения, – Злата быстро глянула на Глеба и поспешила договорить: – В общем, меня всегда пасут его охранники. Он постоянно звонит мне на сотовый. Чуть что – угрозы. Я нигде не могу спрятаться. И вот сегодня – из-за бури – он потерял меня из виду. Дождь отрезал меня от него. Связь испорчена. Не работают же телефоны?

– Нет, – ответил Глеб, мельком взглянув на свой тёмный, «мёртвый» мобильник, валяющийся на кухонном столе.

– Представляю, что с ним сейчас творится. Это просто немножко счастья мне сегодня выпало. Для кого-то стихийное бедствие, а для меня – счастье. Это же просто чудо какое-то: дождь отсёк меня от него. Хоть на несколько часов, но отсёк. Чудо, просто чудо – без него, здесь и… с тобой.

– Злата! – Глеб, наконец, подошёл к ней.

– Тебе не противно целовать меня? – спросила Злата, утыкаясь в его плечо. – Я грязная. Я испорчена. С тринадцати лет испорчена.

– Никогда больше не говори такого. Ты – чистая. Ты – моя любимая.

Они не знали, что шаровая молния снова появилась у окошка Глеба. Её мучила какая-то незавершённость, и она вернулась, остановилась и принялась рассматривать их и размышлять.

«Правильно я сделала, что не тронула этих. Безобразие, смотреть тошно. Как это у людишек называется-то… любовь, что ли? Да-а, ошиблась, ошиблась… Придётся полетать, поискать… Кого-нибудь такого, кто будет трястись, как осина, на которой Иуда удавился, такого, кто будет трястись за свою шкуру, трястись, дрожать и рыдать. А этих чего трогать? Они только рады будут друг за друга помереть… Ну ладно, к отлёту готова. Живите пока. Живите…А я найду такого, который будет биться и рыдать».

 

– Дождь кончился, – сказал Соколов. – Смотри, что на улице творится.

Злата подошла. Сверкающее, какое-то неуместное солнце осветило пугающие последствия урагана. Поваленные деревья на смятых машинах, сорванные крыши, разбитые стёкла, обломки рекламных щитов, уныло повисшие провода… «Вот она – реальность, – подумала Злата, – вот она, моя жизнь». Она взглянула на профиль Глеба и поняла, что он – её странное заблуждение, и оно сейчас закончилось. Была шаровая молния и унеслась.

Или другое? Такую любовь ведь просто так не забудешь. Но она не может им рисковать. Жизнь Глеба в опасности. Если тот увидит, узнает, пронюхает о Глебе, страшно подумать, что будет. Он не сможет ничего изменить, но и погибнуть он тоже не должен! Этот день до смерти будет греть её. Этот день будет оправдывать всё её существование.  

«Прощай, мой солнечный зайчик», – Злата не произнесла этого слова и, не сводя глаз с парня в чёрной майке и синих джинсах, стоящего к ней спиной и ведущего репортаж об обстановке за окном, выскользнула из квартиры. Даже не звук, а его эхо заставило Глеба замолчать и  обернуться. Злата спустилась уже на семь ступенек вниз, как вдруг остановилась. Когда Глеб увидел, что комната пуста, сделал было рывок, чтобы бежать на улицу, но передумал. Нельзя же всё время то приближать человека, то отталкивать! Он просил её остаться, хотел помочь. Лучше бы его убила шаровая молния! А ещё он боялся, что не увидит отсвета в её глазах, зажжённого его любовью. И он не побежал.

А Злата вернулась, резвым оленёнком подскочила к его двери и поправила криво висящую «семёрку». Теперь можно было уходить. Что она и сделала.

 

Прошла неделя, и снова наступило утро. Оно было тихое и светлое и не помнило о недавнем разгуле. Глеб впервые после случившегося вышел на работу, и сейчас стоял перед шефом и выслушивал очередной выговор.

– Ты уволен, уволен, – бубнил шеф. – Прошлялся где-то целую неделю и ещё стоит передо мной, как невинный ягнёнок.

Глеб не спорил, ему было всё равно. Уволить, так уволить.

– Иди, иди – пиши, по собственному желанию.

– Да я прямо здесь могу.

– Пиши, дорогой, пиши, – уже более мягко сказал шеф.

В этот момент влетел Лёшка, один из официантов.

– Азамат Архипович, там Сокола требуют, то есть его пиццу.

– Что ещё опять? – снова раздражился шеф.

– Я же говорю, – Лёшка был очень разгорячён, – там девушка очень красивая…

– Дэвушка? – Азамат подошёл к двери кухни и выглянул в зал. – Какая из них? Их там много.

Соколов щёлкал авторучкой над чистым листом бумаги с одним-единственным словом «увольте» и ни на что не реагировал.

– Да вон, у окошка. С девочкой маленькой.

Соколов перестал щёлкать, но к двери не подошёл и смотреть не стал.

– С дэвочкой? Пойду узнаю сам.

Соколов отшвырнул ручку и начал стягивать с себя белый халат, который тоже швырнул и уселся на стул, с равнодушным видом глядя на тротуар за окном. Он знал, что знакомые ножки в туфлях-сникерсах и узких коротких джинсах не пробегут мимо. Он смотрел просто, без всяких мыслей.

В кухню вернулся шеф. У него был довольный вид – как и всегда после общения с красивой женщиной.

– Слушай, Соколов, ты, конечно, у меня вот где, – интонация Азамата была красноречивее жеста, – и я, тебя, конечно, уволю, но сейчас в зале сидит клиентка и какая клиентка! – шеф поднял вверх указательный палец с золотым перстнем. – Дочь большого человека из органов! И она требует пиццу под названием «Шаровая молния».

Глеб вздрогнул и вместе со стулом развернулся к шефу.

– Ну не знаю я, что это за пицца! – Азамат воскликнул это поистине с шекспировским отчаянием, – не знаю! И где выдрала такую пиццу эта уважаемый клиентка я тоже не знаю. Но я не могу и не должен уронить марку своего заведения. «Пиноккио»! Да ко мне из Италии приезжают учиться! – Казалось, что в глазах шефа уже задрожали слёзы. – Что за «Шаровая молния»?! Слушай, Соколов, я тебя не уволю. Слепи ты эту несчастную пиццу, а?

Глеб поднялся, сияя обаятельнейшей улыбкой.

– Не парься, Архипыч, – сказал он, – слеплю. Только пойду, сам уточню.

– Сходи, сходи, – с облегчением забормотал шеф, прижимаясь, на всякий случай, к стене, так как Глеб уже не шёл, а бежал.

Он сразу увидел столик, за которым сидела Злата вместе со своей маленькой копией.

– Здравствуйте, – приняв серьёзный вид сказал Глеб. – Я слышал, вы желаете совершенно особый сорт пиццы.

– Желаем, – улыбаясь сказала Злата, – ещё как желаем.

Это были по-прежнему глаза оленёнка, но теперь из них исчезли, почти совсем исчезли боль и выражение загнанности в тупик. В них блестел отсвет, тот самый, который Глеб так боялся не найти в её взгляде, ведь нет ничего страшней, чем узнать, что твоя любовь не нашла отклика.

Соколов нагнулся и поцеловал Злату сначала в один, а потом в другой глаз. Потом повернулся к девочке.

– А это у нас кто?

– А это у нас Злата-младшая.

– Привет, Златик, – сказал он.

Девочка молча рассматривала его.

– Привет, – всё же ответила она.

– Ваш заказ будет выполнен, – Соколов ещё раз чмокнул Злату в макушку и развернулся, чтобы идти на кухню. Но Злата окликнула его:

– Глеб!

Он вернулся.

– Наклонись ко мне, Глеб.

Глеб наклонился.

– Мы свободны, Глеб. Нам ничего не нужно придумывать. Его больше нет.

– А куда он делся?

– Его молния убила. Тогда, в тот день. Его убила наша шаровая молния.

                                           Июль – сентябрь 2009