(комическая полудрама )
Действующие лица:
- Адель. Бывшая стройная брюнетка 47 лет.
- Георгий. Теперь, уже бывший муж Адели 47 лет.
- Анюта, их дочь 24 лет.
- Тамара, лучшая подруга Адели, 40 лет. Мощная особа.
- Олег, муж Тамары, 42 лет.
- Виола, двоюродная сестра Адели.
- Антон Петухов.
- Антонина Петухова, его жена.
- Покупатель.
Картина первая.
(В трёхэтажном особняке, слегка похожем на замок, в зале, за столом, напротив друг друга сидят мужчина и женщина. Они только что оформили развод и празднуют обоюдную свободу.)
Она. Зачем ты смешиваешь вино с виски? Фу!…невыносимо видеть.
Он. Могу себе позволить любое действие! Дюбое! Кто запретит?
Она. Как будто раньше я изводила тебя запретами.
Он. Но запреты, скажем, ограничения, подразумевались логикой положения. Жена – это запрещающий фактор. А теперь мы свободны! Как звучит, по сравнению с удручающим: «мы женаты». Страшно представить — двадцать пять лет добровольного заключения! Хотя первый год можно не считать.
Год непривычно доступного секса!
Она. Разве потом я стала недоступной?
Он. Ты, да. Но стала недоступной новизна ощущений. Согласись, жизнь – это ощущение и ничего больше. Мы постепенно утратили жизнь. Я рад, что ты умна, и всё понимаешь. С умной женщиной одно удовольствие – развестись! То есть, взаимоудовольствие. Мы оба рады разводу без пошлых обид и претензий. Это новая сфера! Мне кажется, мы обогнали время. В будущем не будет долгоиграющих браков. Мы авнгард!
Она. До развода ты говорил проще: не повредился ли умом от счастья.
Он. Напротив, даже прозрел.
Она. Это самовнушение. И потом, ничего тебе не запрещала. Ты был свободен полностью.
Он. Сказала бы раньше! Дала бы отчётливей понять. Сколько всего потеряно.
Она. Как знать, каких тебе не хватало слов? Не подозревала, что ты грезишь о какой-то свободе. По-моему, свобода – это миф. Ну, вот что ты чувствуешь, как свободу? Какие ощущения? Что тебе даёт свобода?
Он. Свобода даёт свободу и ничего кроме свободы.
Она. Я же, говорю – миф.
Он. Ну, не скажи. Вот, давай впервые свободно поговорим?
Она. Я всегда говорю свободно.
Он. Не лукавь. Не обо всём.
Она. О чём ещё не говорили?
Он. Мы прожили двадцать пять лет! Какой кошмар! Нет, не то кошмар, что я прожил с тобой, а то: как можно, вообще, двадцать пять лет жить одинаково? Эти двадцать пять лет я мог быть свободным.
Она. Повторяю, я тебя не ограничивала? Но, Боже, не смешивай ты вино с виски!
Он. Меня ограничивало сознание, женатость – это уже гипноз. (вскакивает со стула) Надо открыть окно; впустить ветер перемен!
Она. (небрежно) Ветер в твоём возрасте опасен. Подхватишь бронхит: сегодня свежо.
Он. Я подхвачу свободу!
Она. (хладнокровно) И умрёшь.
Он. Умру свободным!
Она. Это, конечно, более заманчивая перспектива. Знаешь, какой смертью себя порадовать. Большой выбор.
Он. Хватит говорить под руку!
Она. Надо же, под руку…, порчу впечатление. Ты даже не замечаешь, что
твой живот, лысина и хруст в коленях не соответствуют такому радостному представлению о свободе. То есть, как бы портит перспективе ожиданий.
Он. Как говорит мой друг, Олег, в свободе главное – иллюзия.
Она. Твоей иллюзии будет не так легко: пузатый, лысый, сорок семь лет. Это свобода от остатка разума. Ещё немного и ты потеряешься в склерозе.
Он. Не радуйся за меня! Как будто, ты не рада нашему разводу? Согласись: всё становилось как-то тряпочно.
Она. Вот это слово!
Он. Не рада?
Она. Рада, не рада, друзья ждали от нас серебряной свадьбы. Думаю, купили подарки. Ведь жаль – теряем уют такой родной компании. Всё разрушаем.
Он. (воодушевлённо) Что ж, я не против того, чтобы устроить вечеринку. Можно сказать, два праздника сразу. (пристально глядит на женщину) Мы же оба мечтали о разводе? Развелись!
Она. (более сдержанно) Да. Но я не очень понимаю причину. Вроде нормально жили, не ругались. Так что тебя так измучило? Уж, опиши этого «беса в ребро»
Он. Жизнь – это новость мгновения, а не каждодневное одинаковость. Эта пустыня чувств! А жизнь – это импровизация. Непредсказуемость бытия.
Она. Понятно: бес в ребро! Статистика не врёт.
Он. Ты против новых впечатлений?
Она. Мне хватало старых. Они были неплохими.
Он. Ну, началось, решили и решили. Не будем портить оптимизм анализом.
Она. Оптимизм? Мне кажется: ты веришь мёртвому Богу.
Он. Я всегда жаждал непредсказуемости. Интриги, которая всё оживляет.
Она. В твои годы лучше бы ограничить эту непредсказуемость. Мало ли: почки, печень, простата. Впрочем, это скорее, предсказуемость. Организм на твой оптимизм не рассчитан. Говорю, как медик. Ты не то, что о себе думаешь.
Он. Не пугай. Я ещё ого-го!
Она. Ну, не такоё уж, ого-го.
Он. (настороженно)Что ты имеешь в виду?
Она. Твоё ого-го!
Он. В каком смысле?
Она. В прямом.
Он. Нет, ты скажи откровенно: тебя не устраивало моё ого-го?
Она. Меня устраивало, но, честно говоря, не восьмое чудо света. Я, всё-таки, медик.
Он. (нервничая) Хорошо. Но теперь, когда нет смысла умалчивать и скрывать, так как мы исключили обиды, скажи: что тебе, всё-таки, во мне не нравится ещё? Нет, я прошу для моей же пользы, дабы учесть. Ведь должно же, что-нибудь не нравиться? Ведь больше ничто не мешает откровению.
Она. (помолчав) Даже не знаю…
Он. Что нет ни одного пункта? Ну, не поверю. Ведь, всё-равно, во мне должно быть что-нибудь противное. (пристаёт, рисуясь) Ну, пожалуйста, сосредоточься, подумай, пойми: мне это важно. Итак, взгляни на меня: (рисуется) что во мне противно? – ЧТО? Ну, я прошу!
Она. Честно?
Он. Честно!
Она. (пожала плечами) Всё.
Он. (остолбенел) То есть ни одного хорошего пункта! Ничего?
Она. (растерянно) Выходит…
Он.. (вскочил со стула, вытер лоб, сел) Но ты же, когда выходила за меня…
Она. Вспомнил! Я выходила за другого.
Он. До меня?
Она. Ты спятил: ты у меня первый.
Он. В смысле?
Она. Точно, спятил. (мечтательно) Ты был строен, энергичен, красив. А какие у тебя были кудри! Они сводили меня с ума. Они снились! Ты так
быстро облысел, отрастил живот. Наконец, тогда у тебя так отвратительно не пахло изо рта. Фу!
Он. (недоумевая) Прямо пахнет? Отвратительно?
Она. Поверь мне, через меня прошло тысячи ртов, – твой самый противный.
Потом, ты стал заведующим кирпичным складом! Как скучно!
Он. Можно подумать: стоматолог – фейерверк веселья!
Она. Ты не представляешь, насколько весь человек виден через рот. А уж, сколько крутых орлов бор машинка мгновенно превращала в потных куриц.
Он. Я понял, почему я всегда испытывал дискомфорт: с детства боялся зубного врача! Это подсознание. Мне кажется, поэтому единственная дочь сбежала в Америку.
Она. Однако, туда она позвала меня.
Он. Быть может, я и не отец?
Она. Это уж слишком – всё-таки тогда у тебя были кудри! Ну, не смешивай ты виски с этим мутным вином!
Он. (обречённо) Уже не важно. ( залпом выпивает) Двадцать пять лет бессмысленного секса с неподвижным телом!
Она. (полунасмешливо) Да! Я думала: тебе так нравится. Но с другой стороны: это результат производимого тобой впечатления.
Он. То есть, я тебя не впечатлял!
Она. Сам подумай: чем?
Он. Двадцать пять лет! (хватается за голову) Да я помню: ты оживала в постели, когда мы приходили из гостей. Я подозревал, что тебе нравился этот Игорь. Скажи, ведь тебе нравится Игорь?
Она. Конечно, нравится: такой мужчина.
Он. По сравнению со мной?
Она. Чего там сравнивать.
Он. Как, ты даже не сравнивала!
Она. С чем?
Он. А ты мне…
Она. Конечно, изменяла. Что здесь особенного?
Он. ( в ужасе) Ты!!
Она. Да, но я изменяла тебе только заочно, в уме.
Он. Переполнен благодарностью! Прямо спасибо!
Она. Тебе не нравится, что я была физически верна?
Он. Но почему ты не сказала, что я тебя не…
Она. Меня, повторяю, всё устраивало.
Он. Тебя устраивала скука тел?
Она. Как интересно выразился. Да, устраивала. Я такая.
Он. Ты понимаешь, что мы из-за тебя потеряли четверть века!
Она. Слава Богу, прожили, вырастили дочь – чего ещё? И чего страдать из-за того, что прошло. (вдруг захохотала)
Он. (испуганно) Сознавайся, над чем…
Она. Вспомнила, как ты за мной бегал! Как боялся, что меня отобьёт Семёнов! Как ревновал в наши первые годы! Помнишь, как залез по трубе на четвёртый этаж, чтобы проверить, что у меня ни кого там нет!
Он. (смущённо) Да я просто залез, так… для разминки.
Она. (смеётся) Просто? Да ты за мной побегал. Теперь – жалеешь? Не за той?
Он. Нет, не жалею. Что было, то было. (она засмеялась снова) А сейчас о чём?
Она. А помнишь, свидание у памятника: я спряталась, ты пришёл – меня нет. Как ты, бедный, страдал! Сорок минут простоял с Лениным, вторым истуканом. Я вроде как, опоздала.
Он. Тебе уже тогда было приятно меня мучить.
Она. Тогда, да. Это, как бы девичья гордость. А теперь выходит, что ты мучился зря?
Он. Не знаю, но постепенно, стал понимать, что чего-то нет.
Она. Но когда-то мы, всё же, нравились друг другу. Так что, всё естественно.
Он. Естественно? То есть так и должно быть? И это жизнь?
Она. Уверена, что это закон природы. Просто ты смалодушничал и замечтал. Как говорится, бес в ребро… пустых пословиц не бывает.
Он. А пустых лет?
Она. Ну, заладил, чего теперь: ведь будешь жить, как хочешь. Найдёшь горячую бабу. О себе-то ты подумал, а про меня и думать нечего. Так? Молчишь.
Он. Но чего теперь говорить. Новые слова ничего не дадут, кроме сожалений.
Она. Причём здесь слова: сожаления или есть, или их нет.
Он. Тогда о чём сожалеешь ты?
Она. Что вышла замуж за романтического дурака.
Он. Так я, по-твоему, дурак?
Она. Нет, ты сорокасемилетний романтик. То есть, не достигший естественной зрелости. Не стабилизированный реальностью. Впрочем, понятно, что тебя с детства избаловал папочка. Сыночка мэра. Ты никогда не упирался в заботы, как, например, я, детдомовка. Да, что теперь говорить.
Он. Ты никогда не имела желания мне изменить?
Она. Желание, может быть, и имела, но я не такая дешёвка. Впрочем, жаль, была бы недостающая ныне интрига. Ты всё равно, это не оценил.
Он. Надо же, какую ценность я потерял!
(звонок на входной двери, он неподвижен, она встаёт, идёт открывать)
Она. (нарочито громко) К нам Олег и Тамара!
Он. (берёт себя в руки) Олег! Тома! Да, здравствуют друзья!
( входят, целуются)
Олег. (вручает хозяйке букет роз) Так, тебе — цветы, а тебе, Гера, раз ты всё равно ничего не понимаешь в цветах, армянский коньяк!
Она. Просим за стол. (рассаживаются)
Олег. (рассматривая в руках ополовиненную бутылку виски) А вы, не хило празднуете. А мы думали, что вы забыли: вот, заглянули напомнить. Мы же свидетели свадебной церемонии. Двадцать пять лет!
Он. Да.
Олег. И как?
Он. Отлично. Только что развелись.
Олег. (смеётся) А что, неплохо бы начать сначала? Медовый месяц и всё такое. Надо вообще издать закон: разводиться через четверть века. И всё повторить!
Тамара. Я тебе разведусь! Хотя, если подумать, я согласна.
Она. Это не шутка.
Тамара. Что не шутка?
Она. То самое. Мы оформили развод.
Олег. Зачем?
Тамара. Вы так запросто сошли с ума?
Он. Отнюдь. Пришли к разумному решению. И довольны. Так что давайте выпьем за развод. Всем коньяк! (разливает, встаёт) За!
(гости вяло чокаются)
Тамара. Значит этот великолепный гостеприимный дом…
Он. Продаём, продаём.
Олег. Да кто его сможет купить в нашем городе? Ведь его построил Герин папа, будучи мэром.
Она. И как только свёкор погиб в катастрофе, нам принесли такие счета за отопление, что хоть вой.
Он. Да есть уже покупатель, авторитет из Челябинска.
Она. Купим две, наконец, человеческие двухкомнатные квартиры, с соседями. Надоело жить, в тишине, как в могиле.
Олег. Ну, тогда, конечно…. И всё-таки, не понять…
Она. Так ведь и вы расходились лет пятнадцать назад.
Олег. Но потом я сообразил, что в мире нет никого жарче моей Тамары.
Тамара. Сообразил он, кобелина! Какой сообразительный! Это когда я напинала даме сердца, а кавалеру сломала ногу.
Олег. Том, ну ведь это когда…
Тамара. Не мечтай – не забуду! (наливает себе чего-то и
Олег. Ну, вот. (тоже быстро наливает виски и пьёт) Мой тебе, Жорик, совет: разошёлся – ни за что не сходись!
Тамара. Советует он, специалист!
Он. Ладно, не будем портить праздник. (разливает) За свободу, так сказать, совести! Ура!
Тамара. (показывает Олегу кулак) Ну, ура. Но чему уж так радоваться, если всерьёз? Вы были приятной парой. Красавица дочь. Слава Богу, в Америке. Колитесь: кому из вас захотелось остренького? Тут измена?
Она. Всё гораздо проще: захотелось каких-то ощущений. Как говорит бывший муж, каких-нибудь чувств.
Тамара. Ну, когда моему захотелось чувств, я ему тарелкой нос сломала.
Олег. (укоризненно) Том, ну что ты так главу семьи…
Тамара. Главу семьи? Я не знала. Это что ещё за мания величия?
Олег. Ну, по идеи…
Тамара. По идеи, мне надо было сломать тебе, хоть ещё одну ногу.
Олег. (Георгию) Вот… , а ведь был миг свободы.
Она. Вам не понять: между вами жар, а между нами, по мнению бывшего мужа, всё так себе.
Тамара. Думаете, будет лучше? Не опоздали с сумасшествием?
Он. Будет хотя бы по-другому.
Олег. Ну, чёрт вас разберёт. Выпьем за то, что есть. За туманные горизонты.
Квартиры будете покупать в разных населённых пунктах?
Он. Разумеется.
Тамара. Ты, Адель бери в нашем доме. В нашем подъезде такой музыкант, что соседи над ним продадут хату вдвое дешевле. И потом, музыка…
Олег. Значить, мне даже не с кем будет посидеть за шахматами.
Он. Найдёшь кого-нибудь. Любителей много.
Олег. Не! Только ты предпочитаешь коньяк; остальные хлещут водяру. Водка и шахматы несовместимы. Не трезвому же играть! Это глупо!
Тамара. А что шахматные чемпионы тоже играют по пьяной харе?
Олег. Они многое теряют в жизни. Да почти всё. Они, понятно, вынуждены.
Тамара. Как это так?
Олег. Играть в шахматы трезвым, это, всё равно, что гулять в клетке. А чуть коньячка – и ты гуляешь в тенистом парке, где музыка, девуш…
Тамара. Что, Что?
Олег. Жена…тоже гуляет рядом.
Тамара. Тогда, почему нельзя использовать водку?
Олег. О, глупенькая женщина! Коньяк придаёт мысли влекущую вальяжность, а водка – только взвинченность.
Тамара. (хозяевам) А ведь я тоже алкоголю только в вашей компании. Теперь, что же мне, не пить?! Это не вредно?
Олег. Хотя я думаю: это ненадолго. Разбежитесь месяца на три-четыре.
Он. Что изменится месяца за три-четыре?
Олег. Дурь выйдет. Знаю по себе.
Он. У нас не дурь: мы же расстаёмся с обоюдной продуманностью.
Олег. Дурь тоже бывает продуманной.
Он. Не нагнетай.
Олег. Ну, этой твоей радости на долго не хватит; иллюзии – наша печальная реальность. (встаёт, подходит к висящей гитаре, проводит пальцем по
струнам, с минуту думает, снимает инструмент, садится на своё место, снова задевает струны, минуту молчит, начинает петь подыгрывая)
Как весело молодость длилась,
Как нас волновала луна.
Много дев и встречалось, и снилось,
Но надолго осталась одна.
Я теперь делю полночи с нею,
Её плоть поджимая плечом,
Но зато, ни о чём не жалею,
Но зато, не грущу ни о чём.
Но однажды явилась мне фея,
И спросила, взывая к уму:
Почему ни о чём не жалею?
Ни о чём не грущу, почему?
Я сказал: ты несёшь ахинею.
Покрутил палец ближе к виску.
Посмотрела и сгинула фея,
Возле сердца оставив тоску.
Тамара. А что если я сделаю вывод? Так сказать, произведу анализ творчества?
Олег. (небрежно пожимает плечами, продолжает держать гитару, как бы желая ещё что-нибудь спеть) Валяй!
(звонит мобильник)
Она. (взволнована звонком) Анюточка! Доченька! Хорошо: включаю громкую связь.
Голос Анюты. Мамочка, Папочка, поздравляем вас с двадцатипятилетием!
А также, предупреждаем о том, что скоро вы станете бабушкой и дедушкой. В связи с чем, вам уже сейчас нужно готовить документы для посещения
Америки. Нью-Йорк прелесть, люди свободны как рыбы: ни малейшего человеческого всероссийского напряга! Даже бомжи довольны и беззаботны.
В Челябинске так раскованно ходят только на «Кировке», и то только в тёплые дни. Ждём, ждём, ждём!
Тамара. Ну, вот, доигрались!
Он. Выкрутимся.
Она. ( впервые с обидой) Выкрутится он!
Олег. ( он так и стоит с гитарой) А мне нравится Челябинск; я там жил. (поёт)
Не каждый клён под осень кучерявист,
Не каждый день по осени хорош.
Но нравится, когда вокруг Челябинск.
И пусть он вовсе с Лондоном не схож.
Мне нравится бродить немного нищим,
По улицам широким, как моря.
Где потому мы лучшего не ищем,
Что ничего давно не ищем зря.
Мне нравится под вечер быть прохожим.
Случайность встреч любить, где свежесть дум.
Все города пред вечностью похожи,
Где улицу ласкает шёлком шум.
Тамара. (подозрительно) С чего это ты распелся? Хоть бы что человеческое спел.
Олег. (опять склонился к гитаре)
Скажите, о чём же мне петь,
Используя силу в вокале?
Чтоб девушек больше иметь,
Чтоб девушки лучше ласкали.
Мне песню не ставьте в вину.
Ну, что мне красивые лица:
Я выберу только одну,
С которою можно забыться.
Такая любовь не напасть,
И мне мою душу не троньте,
За то, что мечтаю пропасть
Я с ней на любом горизонте.
Тамара. (строго) Это про меня?
Олег. (чуть запаузив) Ну.
Тамара. Смотри у меня!
Олег. Да, смотрю, смотрю.
(звонок у двери, хозяйка впускает Виолу)
Виола. (в левой руке букет, соответствующий всем оттенкам её загадочного платья; в правой такой же, как у Олега, коньяк) Как! Вы уже празднуете без меня, в шесть вечера?
Она. Счастливые часов не наблюдают. (забирает букет) А коньяк, ему: у нас раздельное хозяйство. Мы развелись.
Виола. (недопонимая) Поздравляю! (целует Адель, но более страстно Георгия)
Он. (довольный) А, что? Неплохое начало новой жизни! Сочное!
Тамара. (неодобрительно) Она, как всегда, недопоняла по-своему.
( Виола уже дружески целует Олега)
Э! Девушка! Он еще мне муж!
Виола. Но, у него такие серые глаза!
Тамара. (сердито) Не замечала!
( усаживают Виолу, мужчины женщинам наливают вино, себе, коньяк)
Олег. ( поглядев на Виолу) Теперь за полноту ощущений!
Виола. (в восторге) О-о!
Тамара. (Олегу, подозрительно поглядев на Виолу) Ещё каких ощущений?
Семейных?
Олег. (скиснув) Ну.
Виола. А чего так скучно?
Тамара. Люди развелись.
Виола. О-о! Правда?
Она. ( спокойно) Правда. Мой муж свободен!
Виола. О-о!
Тамара. Девушка, вам не кажется, что ваше «О-о!» не совсем прилично?
Виола. (вдруг огрызаясь) У нас демократия!
Тамара. О-о-о! А закон суров и несправедлив!
(звонок)
Виола. Это Петуховы. Мы вместе покупали алкоголь.
(Адель впускает Петуховых. У них в каждой руке по бутылке шампанского)
Антон. Да, здравствуем все!
Олег. Ты угадал: мы такие.
(все обнимаются)
Антон. Я так и знал, что вы всё испортите коньяком. Праздник надо начинать медленно, нежно пьянея. Сколько вас учить!
Тамара. Ну, праздник празднику — рознь.
Антон. (подозрительно) Донесите смысл сказанного.
Антонина. Да, чего-то темните.
Тамара. (показывая на Адель и на Георгия) Эти развелись.
Антонина. Как?
Тамара. Окончательно и документально.
Антонина. В чем выгода? Какой смысл?
Олег. Никакого. Просто эти дураки развелись. Хотя, возможно, кого-то из их морочат надежды.
Антон. Так разбежались для вдохновения?
Она. Ну.
Антон. А что? Прелестный вариант. Сексуальный эксперимент. Молодцы. Смело! Тоник, а что, если подумать и нам. А то проходит жизнь…
Тамара. Тоня, останови супруга: что он несёт!
Антонина. Не слушай его: это слова – ему без меня не найти двух одинаковых носков! А, впрочем, это интересно: разойтись и посмотреть, что
будет. Я бы посмотрела: кого он выберет дальше, а то считает меня слишком стройной, ну и ещё кое-какой.
Антон. Не лишено смысла.
Виола. (она охмелела) Я за развод!
Антонина. Насколько, я знаю: ты не замужем!
Виола. Но все женатые мужики, такие невыносимые трусы! Изменяют робея! Недавно один чуть не умер от страха: побледнел, потея! От шороха за дверью! А я всего лишь пошутила, что вернулся муж. Вот, скажите, Антон, я тебе нравлюсь?
Тамара. Обнаглела – при жене!
Виола. Я теоретически. Так что?
Антон. Так любая женщина, если она в норме – вариант очарования.
Антонина. Что я слышу – не ожидала. Дома расскажешь поподробнее!
Антон. Ну, вот, хоть не говори. А как развиваться молча?
Виола. Ты имеешь в виду, что я в норме?
Антон. Ты сама видишь, как я ограничен в выборе слов.
Виола. Женатик это, вообще, несчастный случай. Мужская неполноценность.
Тамара. О которой, ты так беспомощно мечтаешь. Что-то не вижу очереди твоих женихов.
Виола. Потому что не понижаю планку.
Тамара. Так поторопись, с планкой можно и опоздать.
Ваиола. Ну, не пугайте. Дайте помечтать: человек молод пока мечтает.
Тамара. Ну, особенно, когда мечтает о пенсии.
Антон. И всё-таки, за мечту предлагаю выпить.
Она. И о чём мечтать? Только беспокоить голову.
Виола. Мечтать можно только о любви.
Тамара. (с издёвкой) Себе какую мечтаешь любовь: большую или среднюю?
Виола. (рисуясь) Большую.
Тамара. Глупо. С большой любовью морока, нервы, расстройства. Бери среднею, пока не поздно.
Олег. У меня тост. За среднюю любовь!
Тамара. А ты подумал?
Олег. (оправдываясь) Но у тебя же ко мне – средняя?
Тамара. Считай, угадал.
Антон. А что средняя любовь, пожалуй, классика жанра. Мы все превращаемся со временем во что-то среднее. Это поначалу – мы Моцарты!
Ты, Олег, помню блистал, как бард. Пока не женился.
Олег. Ну…
Тамара. Хочешь сказать, что убила в тебе талант? Ты как бы, был прямо гений!
Олег. Молчу ведь!
Тамара. Молчать тоже надо правду!
Антон. Вот, это слова!
Олег. Да, какая, нынче, правда, так…
Тамара. И что ты, нынче, имел в виду?!
Она. Хоть вы не ссорьтесь!
Тамара. Ладно, дома проанализируем.
Антонина. Интересно, с какого возрастного момента, слова только ссорят?
Тамара. С момента, когда слова перестают быть притворством.
Антонина. (мужу) Стало быть, ты про вечную любовь врал?
Антон. Тогда, нет. Только, сейчас. (все смеются)
Она. (печально) Лучше врать, чем наоборот.
Он. (с вызовом) Лучше жить наоборот?
Олег. Может, лучше споём. Петь лучше, чем говорить. Для чего и поют люди, чтобы, спьяну, не сказать лишнего.
Картина вторая.
(огромная спальня; на двух противоположных кроватях, бывшие супруги готовятся ко сну, расстояние между кроватями около десяти метров)
Он. Слушай, теперь, когда мы чужие люди, кажется интересным, лечь в одну кровать. Интрига! Посмотреть, как влияет перемена статуса. А?
Она. Не выдумывай.
Он. Заметь, как ты холодна. Даже развод нас чувственно не сближает. Не оживляем умершую страсть.
Она. Не слишком ли много ждёшь от развода?
Он. А ведь возможно расходимся из-за того, что спим в разных постелях?
Как там, в библии: да прилепится муж к жене своей, а жена к мужу. Ну, как-то так.
Она. Даже не хочу, ни к кому прилипаться. Спим.
Он. Нет, ты подумай: В разных постелях – мы два организма, а когда в одной – у нас, как бы, один организм!
Она. Давай без агитации.
Он. А на прощанье?
Она. Прекрати, пожалуйста.
Он. Ну, что ты за женщина: развода тебе мало! Холодная.
Она. Спи, тёплый!
Он. Ты из-за запаха изо рта?
Она. Почему только изо рта: ты весь так пахнешь.
Он. Я не чувствую.
Она. Принюхался. Своё не пахнет.
Он. А почему ты ко мне не принюхалась? Не любила!
Она. Я уже от тебя отнюхалась. Я принципиально могу принюхиваться только к законному мужу. Меня так воспитали.
Он. Так я и есть… хотя, да.
Она. Спи уже!
Он. Испортила такой исключительный момент! А уже завтра получим свои миллионы и разъедемся. Покупатель звонил: договорились на десять часов.
Она. Тем более, спим.
Он. Нет, ты подумай: ведь такой случай неповторим. Это как в поезде…, романтика.
Она. Приехали! Вокзал!
Он. (соскакивает с постели) Нет, это, в конце концов, подозрительно. У тебя кто-то есть!
Она. И какое твоё дело?
Он. Ну, знаешь, ты ещё почти моя жена!
Она. Уже никакого почти. Мы развелись.
Он. Нет, ты ответь. Я должен знать причину полностью.
Она. Зачем?
Он. Чтобы понять теорию.
Она. Твоё время кончилось, теоретик! Спи, и ни о чём не переживай!
Он. Если ты не хотела развода, почему согласилась?
Оно. Ты хотел! Решила не мешать твоему бесу. Не люблю загораживать путь к истине, мешать развитию. У тебя же наступила такая стадия. А я уже взрослый человек. И, пожалуйста, спи!
Он. Пока не скажешь: есть кто-то или не есть, не лягу!
Она. Правильно, спи стоя. Только выключи свет: я уже тебя таким видела и больше не мечтаю видеть.
(выключается свет, тишина)
Она. Даже так?
Голос Адели: Такая плотная тишина; я всегда здесь чувствовала себя, как в могиле. (вдруг) Ой! Кто качает кровать?
Голос Георгия: Только не я: больно надо! Это алкоголь качает твою кровать. Ты довела семейную жизнь до мистики. Надо же выдумать, будто я качаю её кровать! Скажи прямо, что хочешь ко мне. Хватит со мной играть!
Голос Адели: Моя кровать едет!
Голос Георгия: (насмешливо) Интересно, куда? Неужели ко мне! Даже не ожидал! Полагаю: твоё подсознание не против, но я ещё подумаю… Мне расхотелось!
Глосс Адели: Прекрати! Что-то сыплется сверху.
Голос Георгия: Надо же, и моя кровать прижала к стене мою руку.
(включают свет)
Она. Ой! Болтаются люстры. Нас трясёт.
Он. Не может быть, мы же – Урал!
Она. На третьем этаже что-то рухнуло.
Он. Думаю, стена! Говорил покойнику: не жадничай, найми настоящих строителей. Он смеялся, мол, тысячу лет простоит, на скале. Одевайся! Выходим.
Она. Смотри: пошла трещина! Вторая, третья…рассыпалась часть стены.
Он. Вижу. Плакали наши миллионы.
Она. Помогли дочке!
Он. Вроде затихло.
Она. Вроде… Надо позвонить Тамаре. (поднимает с пола мобильник, пробует) Нет связи.
Он. А по стационарному? (сам набирает с настенного аппарата) Алло!
Как спится? Что? Рухнула школа! А ваш? Панелька устояла. А мы — нет. Выезжаете?
Она. Где теперь жить? А, мой пузатый романтик? Вот тебе желанная непредсказуемость! Где жить?
Он. Главное, с кем? Моя преувеличенная во плоти?
(молчат; появляются Тамара с Олегом)
Тамара. Доигрались!
Он. Это причём?
Тамара. А притом: Бог-то видит.
Он. Тогда он переборщил.
Олег. Я поглядел снаружи – руины. Вот что: в нашем уцелевшем доме продаётся отличная двушка, всего за миллион.
Он. А с чего так дёшево?
Олег. Мы же говорили: сосед сверху – холостой музыкант. Довёл. Если что, штук триста у нас свободны. Я правильно говорю, жена?
Тамара. Конечно, добавим. Простите меня, но я почему-то рада.
Олег. Тогда, заодно простите и меня. Как я был вчера огорчён! Но теперь…
Он. И чему радуетесь?
Тамара. Вам. Ведь чуть не потеряли самых родных друзей.
Она. (Георгию) Надо брать! Представляешь, музыкант! Это чудесно! (мечтательно) Это, наконец, жить рядом с жизнью!
Он. (хмуро) А что будет рядом со мной?
Она. (удивлённо) То же, что рядом со мной.
Он. Значит, обо мне ты не подумала.
Она. (простодушно) А что именно тут думать? Подадим заявление в ЗАКС, поженимся. Будем семейной парой. Что такого?
Он. ( отчаянно) Как, что? Опять две кровати!
Она. ( пожимая плечами) А какой смысл, если в двушке они могут стоять только рядом. Вполне достаточно одной.
Олег. (берёт со стены гитару; бережно стряхивает пыль; трогает струны)
Дамы, скажу вам, приятно учесть:
Главное то, что, вы, всё-таки, есть
Самое главное, в меру забавное,
То, что находитесь здесь.
Будем душой меж собою прямы:
Важно, что рядом находимся мы.
Это награда или преграда?
Пусть разгадают умы.
Должен сознаться, что время вредит:
Кажется, женщин мы взяли в кредит.
Платим и платим, и если не спятим,
Бог может нас сохранит.
Тамара. Распелся!
Олег. Ну, ведь, с одной стороны…
Тамара. И хотя бы с одной…
Картина третья.
(новоселье в небольшой квартире)
Она. Какая прелесть – со всех сторон соседи. Звуки жизни.
Он. Особенно скрипка.
Она. Но согласись, он репетирует изящно.
Он. (неодобрительно) Профессионал.
Она. Ты не доволен, что остался со мной?
Он. Скорее недовольна ты, судя по последнему резюме.
Она. (подходит и мгновенно целует его в губы) Глупый, это была обида.
А теперь, вообще, всё по-новому.
Он. А как же мой запах изо рта?
Она. Какой запах? Никакого запаха.
Он. А моя лысина?
Она. А что лысина? Вполне симпатичная лысина, а как чудно на ней держится загар! (целует его в лысину)
Он. Интересно, когда женщины говорят правду?
Она. Ну, когда она нужна глупым мужчинам.
Он. Чего это мужчинам?
Она. Потому что у вас нет воображения. Вам нужна правда, чтобы не запутаться. Вот если бы я клиентам говорила правду, они перестали бы ко мне приходить: пациенту мужчине надо всегда говорить больше, чем он
может понять, и в то же время, меньше, чем ему надо понять. Да, не бери ты всё это в голову; ты же видишь: у нас теперь одна постель. Или тебе нужно что-то ещё? Или ты не доволен новой неожиданностью?
Он. (растерянно) Ну…
(звонок)
Она. Вот и гости.
(входят. Тамара с Олегом; в руках свёртки с подарками)
Тамара. А что, уютненько: вид на горы. Прелесть! Смотришь в окно, и они тебя возвышают.
Олег. Ну, да: кажешься себе маленьким, то есть, таким, какой ты на самом деле. А что – я хочу быть маленьким, чтобы чувствовать, как огромна жизнь.
Тамара. Понеслось. Ну, кто тебе давал такое умное слово? Это он ещё не пил. Видите, как он рад тому, что вы вместе. А как рада я – прямо вся напьюсь! Ну, а вы-то, хоть рады?
Он. Мы?
Она. Конечно, рады.
Он. (вдруг жене) А ты меня простишь?
Она. А ты меня?
Он. (подозрительно) А за что?
Она. За недостаточную чуткость.
Тамара. Это правильно. А то романтики захотели на старости лет. Я своему сразу сказала: ещё только раз – сразу оторву всю романтику.
Олег. Да, когда я…
Тамара. Молчи – всё вижу насквозь!
Она. Давайте к столу, а то как-то уходим в теорию.
(рассаживаются)
Олег. Правильно. Нечего думать лишнее, надо думать только то, что есть.
Он. А чего думать, если это уже есть.
Олег. Правильно. У меня есть два сорта коньяка: надо сейчас определить, какой предпочесть на будущее.
Он. Это напряженный вопрос. Я всегда долго стою перед витриной, если мне не знаком, хоть один из коньяков. Даже вызываю подозрение у охраны.
(Разливают напитки)
Олег. Тост. За явление чувств! За круговорот любви в природе!
Тамара. (строго, мужу) Я правильно поняла, про круговорот?
Олег. Ну, Том!
Он. Олег, пока мы с тобой ещё во внятности, помоги мне собрать мойку: там надо вдвоём.
Олег. С удовольствием. (уходят)
Тамара. Что-то я не пойму до конца: между вами напряг?
Она. Между нами сложно. Во-первых, перед землетрясением, я ему столько сказала на прощанье!
Тамара. Понимаю. Я бы, вообще, прибила.
Она. Тебе проще: у вас страсть.
Тамара. Ну, я контролирую. Не даю расслабиться ни себе, ни ему.
Она. Но даже не в этом дело, а в том: понимаешь, он уже весь собрался в другую жизнь. Надеялся, на крупные деньги, на свободу. И вдруг – кукишь! Уж, я стараюсь. Целую его, чего не делала лет пятнадцать.
Тамара. Как ты, вообще, согласилась на развод?
Она. Подыграла ему, думаю, а интересно, что будет; куда он денется, а пар выйдет. .
Тамара. Ты не хотела расстаться? Но –мудра!
Она. Как-то это нехорошо: жизнь прошла. Да и неплохой муж, если не докапываться до идеала.
Тамара. Лирики в тебе много. Я бы ему показала! У меня не загрустишь. Характера в тебе не хватает.
Она. Нежности мне не хватает, нежности. Понимаешь: подустала я сердцем, работая стоматологом. А он чувствует.
Тамара. Да, куда он теперь денется? Побесится и перестанет.
Она. Да, не бесится он. Да и я кое-что поняла, уж поверь.
(возвращаются мужчины)
Олег. Принимайте работу. Всё как часы…
Тамара. Намекаешь на те, которые у нас с одной стрелкой?
Олег. Главная – часовая! Минутная, вносит одну суету, портит.
Тамара. (Адели) Видишь, нас всё устраивает. У нас крупный взгляд на жизнь. И это он ещё мало выпил.
( Звонок, но поскольку дверь не заперта, входят Петуховы; у них шампанское во всех руках)
Антон. Ну, сколько можно всё портить коньяком. Праздник должен подходить медленно, нежно, шампанским. Кстати, други мои, а вы не пробовали играть в шахматы под шампунью?
Он. И не будем!
Антон. Поясните возражение.
Олег. Поясняю. Мысль должна упираться. С шампанским это невозможно.
Антон. Глубоко!
(входит Виола, у неё в руке коньяк)
Виола. У вас открыто.
Антон. И у тебя коньяк.
Виола. Настоящий мужчина должен быть в меру, то есть, достаточно пьян. С твоего шампанского он только киснет. А трезвый мужик рыцарем не бывает.
Антонина. Вот это теория!
Тамара. (с тоскливой миной) Похоже, выстрадано.
Олег. (поднимая бутылку) Значит, мы на правильном пути! Коньяк!
Тамара. Что-то ты опять излишне оживился. Проанализирую!
(Звонок мобильного телефона)
Она. Америка!
Он. Включи громкую связь.
Голос дочери: Мама и Папа – вы дедушка и бабушка: у вас внук!
(все обнимаются с криком: «Ура!»)
Тамара. Что чувствуете?
Он. Восторг.
(входит покупатель)
Покупатель. Еле вас разыскал. Мы же договорились!
Он. Но вы же, в курсе землятрясения? Дом развален.
Покупатель. Зато куплю дешёвле. Удачный случай!
Он. Стоп. Я же, дед! А как назвали внука? (жене) Звони назад!
Покупатель. Так, развалины продаёте?
Он. Да.
Покупатель. Тогда назовите цену. Что стоит?
Он. Нам дорого. Но мы уже заплатили.
Конец.
Валентин Николаевич Баранов.
Смысл произведения потонул в неудержимом стремлении героев к упражнениям в острословии, конфликт не вызрел, интрига не разрешилась. Создаётся грустное впечатление, что стержень конфликта отсутствует, а центральная точка напряжения – в постороннем для героев событии. Понятно, что автор замыслил аллегорию, но как-то она не вылупилась, усохла на корню.
Все же у автора проблемы с выстраиванием сценического действия. Автор придумывает потенциально интересных героев, выводит их на сцену и далее совершенно не представляет, что его героям следует делать. Как ему, автору, с ними играть. Конфликт, едва зародившись, повисает и висит… висит… висит… Действие прокручивается на холостом ходу, динамики ноль, и даже землетрясение не спасает. Финал происходит не потому, что сюжет логично завершился, а потому, что рабочий день гардеробщика закончился, и бинокли пора сдавать. Грустная история. Ни разу не советую, просто размышляю вслух. Может, автору стоит почитать что-нибудь из теории драмы, а потом заставить своего героя совершить поступок? Например, убить кого-нибудь. Или, если не убить, то хотя бы (по Булгакову) замахнуться лейкой и прокричать: «Убью тебя, негодяя!». Так, глядишь, и действие потихоньку-полегоньку задвигается, и пьеса заиграет.
Без оценки.