Василий Костовинский. По разные стороны баррикад (повесть)

  1. Запоздалый ужин.

Никогда не подумал бы, что моя любимая летняя пора может быть настоль изматывающей и изнурительной. По-старчески кряхтя и страдальчески постанывая, я медленно вскарабкивался по ступеням крутой лестницы. И с каждым преодолённым её маршем, мне всё чаще вспоминался творец этого лишённого архитектурных излишеств сооружения. Не исключено, что в своё время этого парня отчислили из иезуитской школы за чрезмерную чёрствость, жестокость и бессердечие. Отсутствие лифта в многоквартирном жилом доме можно было б смело сопоставить с самыми ужасающими преступлениями перед человечностью. Пока я добрался до нужного мне этажа, мою рубашку можно было выкручивать от пропитавшего её насквозь пота.

Из-за исцарапанной, облущенной, когда-то лакированной двери отчётливо доносился взбудораженный мужской гомон. И мне пришлось долго и настойчиво тарабанить в неё, прежде чем я услышал неуверенные, но достаточно поспешные шажочки. Дверь резко распахнулась, и предо мной предстал мой земляк, Николай Кононенко, с которым мы вкалывали на одной и той же самой алюминиевой фабрике. По его радостному, раскрасневшемуся лицу было сразу заметно, что он уже принял чудодейственный эликсир, превращающий его из хронического нытика в неуёмного оптимиста.

– Василий! Дружище! А мы ведь тебя и вовсе не ждали! – восторженно взревел Николай, хотя о рандеву с ним я условился всего лишь часик назад по телефону. – Ко мне тут наведались хлопцы из «Мостостроя»! Вот мы и собрались немножечко червячка заморить! Приобщайся к нашему коллективу!

И, несмотря на мои веские возражения, Николай потащил меня за руку на гудящую от гулкого многоголосия кухню.

«Мостостроем» мои друзья гастарбайтеры называли солидную португальскую фирму с до безобразия длинным и трудно запоминающимся названием. Ну, что-то наподобие «Rodrigues, Cardoso e Sousa, S.A.». И чтобы не ломать себе язык и не утруждать мозги, украинские иммигранты величали это предприятие по-нашенски – «Мостостроем».

На кухоньке, вокруг широкого, прямоугольного стола, сидели и вразнобой галдели всё те же мне набившие оскомину лица. С правой от входа стороны степенно восседали мои земляки: Дмитрий Харитонов и Серёга Нестеренко по прозвищу Таракан. Этой кличке Сергея способствовала его овальная, чересчур вытянутая голова и не в меру коротковатая шея. Усиливали его схожесть с тараканом узковатые и покатые плечи, а также сверх меры длинное, стволоподобное туловище. Ко всему прочему, коротенькие, тоненькие ручки и ножки придавали ему нелепый, курьезный и комический вид. Повышению важности и значимости персоны Серёги никак не благоприятствовал его длинный и толстый нос, всегда опущенные вниз уголки тонких губ и жиденькие усы, безвольно свисающие к самому подбородку. Да и на головушке Сергея Нестеренко сохранились всего лишь жалкие остатки его некогда буйной и пышной шевелюры. Однако стоило ему заговорить своим специфическим, драматическим баритоном – и собеседник тут же забывал обо всех недостатках его несуразной внешности. К тому же Серёга был фантастически крепок, вынослив и трудолюбив, и считался отличным специалистом в своей нелёгкой и кропотливой профессии.

Дима же, наоборот, являлся цветущим, круглолицым крепышом сорока с лишним лет с видимыми зачатками уже непреоборимого избыточного веса. Статный красавец-шатен, с искрящимися глазами и приятной, добродушной улыбкой, вызывал у окружающих его людей неподдельную симпатию и искреннее уважение. Однако его невыразительный тенор, граничащий с контральто, основательно портил впечатление об этом добром и жизнерадостном человеке.

Рядышком с Сергеем и Дмитрием примостился спокойный и уравновешенный Миша Лапчук, уроженец благодатного Крыма и солнечной Феодосии. Михаил был приверженцем ведической культуры и в свободное время практиковал йогу. Об этом наглядно свидетельствовала загадочная улыбка Будды, никогда не сходящая с его привлекательного лика. Но это никоим образом не мешало ему временами срываться в запои, а также в противоречащее его принципам мясоедство.

Противоположную же сторону стола занимали братья Марчуки с суровыми, как у индейцев из американских вестернов лицами. Черноволосые и черноглазые погодки Богдан и Станислав напоминали больше обитателей горного Кавказа, чем жителей прикарпатского городка Бурштына. Они всегда реалистично смотрели на Мир, и жили крайне аскетично, экономно и рачительно. И улыбались погодки единожды в тридцать дней при получении своей очередной месячной зарплаты.

Над братьями величаво возвышался двухметровый богатырь Микола Орлов с длинными и собранными в конский хвостик смоляными волосами. Поэтому в моей телефонной книжке он значился под псевдонимом Коля Большой, а невзрачный хозяин квартиры – под именем Николя́ Маленький. Но чаше всего гастарбайтеры за глаза называли Орлова Колей Патлатым. Однако идеологически подкованные патриоты Украины величали его не иначе как «наш батька Микола».

Микола Орлов обладал весьма могучей мускулатурой и весил не менее ста двадцати килограмм. Так что померяться с ним силой был в состоянии лишь мой приятель Степан Тягнибеда, отсутствующий нынче по неведомой мне причине.

Сервировка стола отличалась чрезвычайно богатым многообразием разнокалиберных пивных и винных бутылок, а также чрезмерной скудностью закусочного материала. Тем не менее, скромная и нехитрая закуска, едва маячившая между опустошёнными бутылками, по какой-то причине оставалась почти что не тронутой. Однако, в то же самое время, практически весь ассортимент алкогольных напитков оказался уже подчистую выпитым. Посему я явственно уловил реально ощутимую напряжённость в окружающей меня атмосфере. Тем более, что за обеденным столом звучала осточертевшая мне «старая песня о главном». Как обычно, спорили об экономической обстановке на покинутой нами Родине, об административном и территориальном устройстве страны, и о приоритетном сближении Украины с НАТО и Объединённой Европой. Мнения разделились на диаметрально противоположные в зависимости от места проживания дискутирующих сторон.

У Орлова, жителя славного города Ровно, отец был русским офицером, а мать – чистокровной, врождённой украинкой. Но именно Микола и являлся самым яростным апологетом европейского пути развития Украины. Он постоянно пытался вскочить на ноги, чтобы мануальным способом отстоять свою непреложную точку зрения. Однако братья Марчуки, между которыми он сидел, тут же повисали на его руках, не давая забияке перейти к противоправным действиям.

– По нашей беспросветной глупости мы упускаем уникальный шанс – стать полноправным членом Европейского содружества! – громоподобно провозглашал ровенский исполин. – Вступления Украины в Евросоюз и НАТО откроют неограниченные возможности перед нашей раздольной и благодатной страной! Инвестиции с Запада изобильным потоком вольются в нашу экономику и поднимут промышленность Украины до высочайшего мирового уровня! А наши плодородные чернозёмы смогут обеспечить европейцев дешёвыми и высококачественными сельскохозяйственными продуктами! И мы, украинские гастарбайтеры, сможем беспроблемно найти себе высокооплачиваемую работу в любой точке Объединённой Европы или Америки! А ядерный зонтик Североатлантического альянса прикроет нас от претензий и диктата нашего заносчивого северо-восточного соседа! Не забывайте, что Украина имеет выгоднейшее географическое положение – в самом центре Европейского континента! Кстати, наши отечественные учёные определили, что географический центр Европы находится как раз в непосредственной близости от моего родного Ровно!

– Да-да. И вскоре Ровно переименуют в Новый Брюссель, а захиревший Брюссель – в Старое Ровно, – тихонечко прыснул Николай Маленький, но тут же заткнулся под испепеляющим взором Орлова.

Миша Лапчук, папаша которого был выходцем из северного Прикарпатья, а мать – коренной крымчанкой, придерживался абсолютно иного мнения:

– Кому мы в этой долбанной Европе нужны? Что мы можем предложить европейцам, кроме наших выскочек-олигархов, которые научились только грабить богатства своей страны? На кой чёрт им надобны наши богатые чернозёмы, когда они не знают, куда сбывать продукцию своих собственных фермеров? Ну разве что западные «партнёры» приобретут по дешевке весь слой нашей плодородной земли и вывезут её на свои поля в качестве удобрений. Да и товары нашей отечественной промышленности никогда не будут в состоянии конкурировать с европейскими. Западу Украина нужна лишь только как свалка токсичных и радиоактивных отходов, а также как плацдарм для военного сдерживания возрождённой России. А вот Россия крайне заинтересована в недорогой украинской сельхозпродукции, а также в изделиях нашей тяжёлой промышленности. И именно российские инвестиции смогут воскресить нашу загубленную коррумпированными политиками экономику.

Сергей и Дмитрий синхронно закивали головами, выражая своё безоговорочное согласие с разглагольствующим оратором. Но так как лично я придерживался нейтральной точки зрения и отдавал предпочтение швейцарскому варианту, то сразу же попытался откланяться и безболезненно удалиться восвояси. По своему горькому опыту я знал, что в отсутствие Степана, который умел сглаживать накаляющиеся страсти, такой диспут мог запросто перерасти во всеобщую рукопашную потасовку. И хотя обычно всё кончалось слезами раскаяния, дружескими рукопожатиями и братскими объятиями, но такой happy end едва ли стоил разбитых носов, рассечённых бровей и высаженных передних зубов.

Я решительно направился к выходу, но Коля Маленький, преградив мне дорогу, открыл помятую дверцу своего холодильника. Он вытащил оттуда бутылку «Ламбруско», которая мгновенно покрылась холодной испариной.

– Твоя любимая «Ламбрушка»! – угодливо улыбнулся Колёк. – Сейчас подойдёт Рома и принесёт ещё с полдюжины бутылок вместе с закуской! И вот тогда мы с должной помпезностью отпразднуем День Независимости Украины!

Читайте журнал «Новая Литература»

– Насколько я знаю, День Независимости будет только на следующей неделе, – недовольно проворчал я.

Однако холодненькое, освежающее «Ламбруско» существенно поколебало моё твёрдое намерение побыстрее ретироваться. Да и как на заказ, грядущее появление Ромы значительно увеличивало численное превосходство южан. А это, в свою очередь, весьма заметно снижало вероятность силовой конфронтации между дебатирующими сторонами.

Входная дверь без стука отворилась, и в коридор ввалился Рома Варивода по кличке Кузен, вспоминая по ходу свою, да и ещё чью-то совсем постороннюю мать. В обеих руках он тащил пластиковые пакеты, в которых глухо позвякивали наполненные чем-то бутылки. Кузен, несомненно, находился в мерзопакостном расположении духа, так как тяжёлым танком попёрся прямо на нас.

– Чего коридор загородили? – сердито буркнул он. – Не видите, что ли? Хрусталь несу!

Мы растерянно попятились назад в кухню, поражённые таким вызывающим поведением чрез меру раздражённого Ромы. Я тяжело плюхнулся задом на услужливо подсунутый кем-то стул, а Коля Маленький принялся суетливо убирать со стола опорожнённую ранее стеклотару. Кузен походкой Вини Пуха, вперевалочку приблизился к столу и безмолвно выставил на него принесённый с собой хрупкий груз. Серёга Таракан с любопытством заглянул в пакеты и его жиденькие брови, коромыслообразно выгнувшись, поползли вверх:

– Мы же договаривались пить «Ламбруско», а тут только бутылки с «Масиейрой»! А где же обещанная тобой обильная закуска?!

– У «Масиейры» градус покрепче! – кратко урезонил критика Рома. – А на закуску денег попросту не хватило. Но для слабаков, хилых и немощных я всё-таки кое-что прикупил.

И Кузен небрежно бросил на стол двухсот пятидесяти граммовую упаковку фисташек.

– Ты уж извини меня, пожалуйста, Рома, за мою непростительную невнимательность, – вкрадчиво заговорил Коля Патлатый. – Но мне почему-то почудилось, что всего лишь сорок минут назад ты уходил отсель без фингала под левым глазом.

– Всё-таки заметил, – смущённо пролепетал Кузен и, неожиданно, его прорвало: – Да! Представьте себе! У нас в Фафе, оказывается, кунфуисты завелись!

– И это в нашем-то захолустье?! – непритворно удивился Дмитрий.

– Ага! Всё понятно! – лукаво подмигнул уже слегка охмелевший Михаил. – Ты совершенно случайно проходил неподалеку от татами кунфуистов. Ну, и как-то, совсем ненароком, угодил под пролетающий мимо чей-то кулак.

– Меткий кулак, – с индейской лаконичностью подметил Богдан.

– Не в бровь, а в глаз, – поддакнул ему Станислав.

– А ты-то где был, когда под твоим глазом фонарь ставили? – полюбопытствовал Коля Маленький.

– С феноменальной удачливостью нашего Ромы, стоит ему только на секундочку выскочить на балкон, и он уже воротится оттуда или с подбитым глазом, или с расквашенным носом, – не преминул и я подлить масла в огонь.

Затем все разом затараторили, загалдели, и о возвышенной полемике о судьбах Украины было тотчас напрочь забыто.

– Вам-то смешочки, а меня, неведомо за что, чуть было глазика не лишили! – не на шутку рассерчал Кузен.

– Ну, давай! Рассказывай о своих похождениях в самых злачных закоулках бандитского Фафе, – подзадорил я Кузена, наполняя откуда-то приблудивший к столу чистый бокал взбадривающим «Ламбруско». Обыденно на Колиной кухне, кроме эмалированных кружек и гранённых стаканов, изысканной посуды для пития сроду не водилось.

Начатую мной бутылочку с охлаждённым вином я потихонечку придвинул к себе поближе. Однако, как это ни странно, моя своекорыстная предусмотрительность оказалась совершенно излишней. Мои предприимчивые сотрапезники, с энтузиазмом комсомольцев первых пятилеток, принялись разливать по стаканам более привлекательную «Масиейру».

– Пусть подлому злоумышленнику, оскорбившего нашего Рому гнусным деянием, воздастся по заслугам! – сурово провозгласил Микола Орлов, и все единодушно выпили за неизменно торжествующую справедливость.

Кузен занюхал португальское бренди португальской интегральной булочкой и принялся рассказывать о выпавших на его долю злоключениях:

– Иду я, значит, с выпивкой из «Пинга Досе» по проспекту Бразилии и сворачиваю на улицу Серпа Пинту. (Прим. «Пинга Досе» – сеть супермаркетов в Португалии) Вдруг, меня на огромной скорости обгоняют два парня и, домчав до развилки, разбегаются в разные стороны: один – в направлении нового городского парка, а второй – к скверику Дома Культуры. И хотя уже начинало смеркаться, но в свете уличного фонаря я отчётливо разглядел, что один из «спортсменов» – Мигель Сигану с улицы Кумиейра. (Прим. О Мигеле Сигану повествуется в рассказе «Волта а Португал») Ещё и подумал:

– Надо же! Всего три месяца назад на костылях ходил, а нынче носится по улицам и переулкам будто угорелый! Ну, точно, как заправский, профессиональный спринтер! Не иначе как пива с другом надудлился, а теперь ищет местечко, где бы опорожниться.

И как бы вскользь подметил, что у Мигеля такие же, как и у меня, кремовые штаны и очень схожая с моей цветастая рубаха. Спокойненько иду дальше.

Внезапно слышу, за моей спиной некто истошно по-португальски визжит, вот только с каким-то чудным чирикающим акцентом:

– Стой, мошенник! От меня не уйдёшь! Да ты ещё и что-то ценное изловчился из ресторана стащить?!

С любопытством оборачиваюсь и с ужасом вижу, как прямо в моё лицо резиновая подошва тапка летит. Я попытался было увернуться, но куда там! Ведь у меня-то в руках бесценный общественный груз, лишивший меня и резвости, и манёвренности! Звездануло так, что я и без всякого телескопа все звёзды Туманности Андромеды пересчитал! Вот тут-то я ясно осознал и ощутил, что тапочек был обут на чью-то изрядно натренированную, крепкую ногу! Прижимая к себе пакеты с выпивкой, я так и сел пятой точкой прямёхонько в клумбу, что на развилке улиц Тринидаде и Серпа Пинту. Я словно предчувствовал грядущую напасть и ещё в магазине переложил каждую посудину толстыми рекламными проспектами. Да так прилежно и удачно, что при моём неуклюжем падении ни одна бутылка даже не треснула! А ко мне подскакивает озверевший азиат, пружинисто наклоняется и замахивается на меня своим мозолистым, костлявым кулачищем!

– Ну, всё! – думаю. – Гаплык! Не дождётся меня моя милая мама.

(Прим. Гаплык! – простонародное украинское выражение, в дословном переводе напоминающее название белой полярной лисицы)

Неожиданно физиономия китаёзи вытянулась, челюсть отпала, а в глазах отразился такой жуткий страх, будто он узрел пред собою португальского министра юстиции. Он вскочил на ноги, сложил перед собой ладошки в замочек и, подобострастно кланяясь, залебезил:

– О, сеньор! Простите! Я Вас по ошибке за нашего клиента принял.

– Какое же всё-таки счастье, что он меня со своим тестем не спутал, – возрадовался я в душе. – А то убил бы, наверное, с первого же удара.

Мой взор постепенно прояснился, и я пристально присмотрелся к свалившемуся на меня с неба джедаю. Он был облачен в белоснежную форменную курточку, просторные брюки и мягкие прорезиненные тапочки. Если б не эти тапочки, то от удара его пяткой мой глазик вылетел бы через задний проход, как пробка от полусухого шампанского. На голове же кунфуиста красовался поварской колпак, прикреплённый тоненькими завязочками под его подбородком.

– Ах ты, сумеречный бандит!!! – вознегодовал я. – Да ты чуть было меня на всю оставшуюся жизнь калекой не сделал!!! Сейчас же идём в полицию! И пусть там составят протокол о разбойном нападении на мирного иностранного гражданина!

– Не надо в полицию! – взмолился азиат и упал на колени. – Если моё имя внесут в «Кадастру криминал», то мне уже никогда не продлят визу! Вы же сами, как я вижу, иммигрант и отлично знаете, что такое быть нелегалом!

– Так что же ты тогда озорничаешь посредине центральной улицы Фафе?! – возмутился я.

– Всё вышло из-за нелепого стечения обстоятельств, – заискивающе заглядывая в моё не подбитое правое око, покаялся узкоглазый. – Я работаю старшим помощником главного повара в ресторане мадам Киао Ронг «Звезда Макао». И зовут меня Хун Сунь… Или Сунь Ху…

И Кузен досадливо сморщился, напрягая так некстати отказавшую ему память.

– Ну, в общем, в Украине с таким именем – только повеситься! – наконец безнадёжно махнул он рукой. – Короче! Сегодня ресторан навестили два наглых типа, которые наели деликатесов и напили изысканных напитков на две с половиной сотни евро. Затем они вышли в туалет освежится – и растворились, будто ушли через канализационные сливные трубы. А на поверку вышло, что мошенники смылись через маленькое вентиляционное окошко, заранее приставив со стороны двора деревянную лестничку. Или же её приставил сообщник по тайному знаку пронырливых ловкачей. Пока рестораторы приходили в себя, драгоценное время было безвозвратно упущено.

Кулинары выскочили из ресторана. Повар помчался в сторону автовокзала, а его незадачливый ассистент – к центру города. Там он и увидал подозрительного субъекта, разительно похожего одёжкой на одного из бесстыжих жуликов. Свою ошибку помощник повара осознал слишком поздно, заметив, что волосы у случайного прохожего не волнистые, а прямые.

Жалко мне стало этого раскосого недотепу, и я милостиво согласился пойти на мировую, но только на традиционных условиях, укоренившихся на моей Родине. Китаец сразу же всё сообразил и радостно закивал головою:

– О, сеньор! Можете в любой день, хоть сегодня, посетить наш ресторан со своей женой или подругой! Обслужу Вас бесплатно, по наивысшему разряду! Пальчики оближите!

На том и разошлись. Обидно конечно, что из-за чьей-то бестолковщины мне приходится теперь ходить вот с таким роскошным и распрекрасным светочем под глазом. Да ещё и объяснять каждому встречному-поперечному, что я не сам нарвался на неприятность, а совершенно случайно пал жертвой несчастного случая.

На кухне послышались приглушённое ехидненькое хихиканье.

– Да не расстраивайся ты так, Рома! – снисходительно хлопнул Кузена по плечу Орлов. – Всем хилякам и недоумкам, вроде тебя, так и положено – носить отличительный фирменный знак на своём «фасаде». Ну чтобы издалека было видно, с кем дело имеешь. Вот мне, персонально, ни разу в жизни не приходилось иметь на лице чего-либо подобного.

И поигрывая бугристыми мышцами, батька Микола с надменным и не затаённым злорадством добавил:

– А мне частенько приходилось раздавать схожие «сувениры» некоторым несознательным гражданам, чтоб научить их Родину любить. И кое-кто, из здесь присутствующих, может на «Библии» подтвердить этот факт, основываясь на своём личном опыте. Замечу без лишней скромности, если бы вечерком на Киевском Республиканском стадионе собрать всех наставленных мной на путь истинный личностей, то своими «фонарями» они осветили бы всё футбольное поле. Вот так-то, Рома!

Кузен обиженно надул губы, и за трапезным столом воцарилось зловещее, напряженное молчание. Через минуту Таракан встал, подошёл к Роме и доверительно заглянул в карие очи раздосадованного страдальца:

– А скажи мне, Рома, откровенно. Если перед тобой сейчас поставить десять китайцев, то узнаешь ли ты среди них своего нового друга?

Глаза у Кузена выпучились, и челюсть обвисла до полного неприличия.

– Вот-вот! – усмехнулся Серёга. – Так и все мы для них – на одно лицо! Синяк у тебя не ахти какой и не сегодня-завтра сойдёт. И вспомнит ли тогда о тебе твой несмышленый восточный должник? Народная мудрость ведь не зря гласит: куй железо пока горячо. Так что пошли в ресторан прямо сегодня, покуда ещё не совсем поздно. А я, так и быть, составлю тебе компанию.

– Да-да, мой добрый господин, Рама Варуна Вода! – глумливо подковырнул Рому Вариводу Миша Лапчук. – Как говорила видавшая виды японская гейша, обслуживая русского капитана дальнего плавания: «Куй зилезний пока галяций!»

Судя по всему, пары пива, вина и бренди, перемешавшись в черепной коробке крымчанина, развернули флюгер его восприятия в сторону Индостана и Страны восходящего солнца.

Однако Кузен, огорошенный рассудительными словами Таракана, не обратил на измывательства Миши никакого внимания.

– Но ведь ты же, Серёга, – не женщина, – заикаясь, пролепетал Рома. – На каком же основании ты потащишься со мной в ресторан? Или мне сбрехать китайцу, что ты мой изнеможённый от недоедания телохранитель?

– Нет. Скажем, что мы с тобой геи, и я – твой гражданский супруг.

– А почему это ты мой супруг, а не супруга? – налились кровью глаза Кузена.

– И действительно! – поддержал Кузена Дима Харитонов. – Лично я согласен быть твоей законной женой и по праву отужинать с тобой в ресторане.

– Из тебя, Митра Харе Кришнатонов, выйдет замечательная спутница жизни для моего господина, Рама Варуна Воды, – продолжал ёрничать заметно окосевший Мишутка. – Конечно, только при непременном условии, что ты сбреешь усы, а также хорошенько подкрасишь ресницы и губы. Ну, и ещё выщиплешь в ниточку свои до неприличия загустевшие брови. Но так как на это уйдёт уйма времени, то супружницей господина Рамы в китайской харчевне предстану этим вечером я.

Дима привстал со своего табурета и в праведном гневе сорвался на истеричный, визгливый фальцет:

– Ты что это, Михей, при всём честном народе так гадко дразнишься и обзываешься! Или тебе передние зубы дышать мешают?!

По его задиристо выпяченной груди и сдвинувшимся бровям стало ясно, что насмешку Михею он так просто не спустит.

– Я обзываюсь?! – изумился крымчанин, невинно захлопав белёсыми ресницами. – Ты ещё мог бы выставить юридические претензии, коли б тебя нарекли Харя Кришнатоновым! Но я-то назвал тебя Харе Кришнатонов, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы!

И сдвигая своё личико то влево, то вправо от оси позвоночника, Миша на раскоряченных, полусогнутых ногах закружился в каком-то экзотическом, древневосточном танце. При этом он поочерёдно стрелял глазками в разные стороны и гнусавым голосом индийских кинодив напевал довольно знакомый сакральный мотив:

– Харе Кришна Харе Кришна

Кришна Кришна Харе Харе

Вместе с Ромой я вкушаю

Райский ужин в ресторане.

Тем не менее, даже переиначенная мантра не подействовала успокаивающее на обычно мягкосердечного Харитонова. Физиономия Димы полиловела, и левый глаз, помимо воли его, задёргался в нервном тике:

– Нет! Это я пойду с Ромой трапезничать в китайский ресторан! А тебе, Михутка, предстоит в ближайшем будущем незапланированный визит к травматологу!

 

  1. Гонка с преследованием.

Вот тут-то я от всей души пожалел, что двадцать минут назад не удалился из этого аномально скандального места. Дело быстро и неотвратимо приближалось к закономерному финалу. Так что дежурного мордобоя этим вечером избежать уже было практически невозможно. Однако нежданно-негаданно помощь пришла как раз от того, от кого, как я думал, её вовек не дождаться.

– Цыц! Прекратите сейчас же ваше идиотское, шкурническое препирательство! – раздражённо зыкнул на спорщиков батька Микола и взял бразды правления в свои руки. – В китайский ресторан пойдём все вместе! И запоминайте легенду! Рома – завгар, то есть владелец гарема! А вы, херсонцы и крымчаки, – его четыре законных супруги! Я – старший евнух гарема!

– Только, чур, я – любимая жена моего господина! – запрыгал и захлопал в ладоши пьяненький Миша.

– А мы-ы-ы? – тревожно переглянувшись, промычал братья Марчуки.

– А вы – юные наложницы, которых властелин побоялся оставить дома без надзора! – прогремел Орлов, явственно наслаждаясь ролью режиссера-постановщика. – Все мы – дружная и сплочённая семья геев, сбежавшая с Востока от преследования консервативных и радикально настроенных мракобесов. Сейчас выпьем ещё по стаканчику «Масиеиры» и пойдём бесплатно наслаждаться деликатесами китайской кулинарии.

– Но ведь китайцам всё это может очень даже не понравится, – резонно предположил Кузен.

– Сначала надо было головой думать, а уже потом в око бить! – резко отрезал Орлов и, притянув Рому за шиворот, осуждающе указал пальцем на его левый глазик. – У нас есть неоспоримый обличительный документ! За нами – правда, за нами – закон! А если эти агрессоры надумают артачиться, то пусть тогда уж сами пеняют на себя!

И Микола показал свой довольно-таки внушительный пудовый кулак.

– Не хотелось бы вас слишком огорчать, но Хун Сунь говорил, что и он, и главный повар обучаются кун-фу у очень именитого и опытного мастера, – попытался отрезвить товарищей Рома.

– Это только в китайских боевиках кунфуисты крушат всех подряд, кто только им под руку попадётся, – криво ухмыльнулся ровенский богатырь, разливая по стаканам янтарную «Масиейру» – Меня ведь в армии не зря величали Неотразимым Ломом! А даже для последнего олуха и тупицы не секрет, что против нашего лома нет никакого приёма!

– Ну, вы, ребята, как хотите, а я – пас, – категорично возразил я. – Я самый старший из вас, и меня воспитывали на принципах взаимоуважения и дружбы между народами. Да и бренди я вам сейчас хлебать решительно не рекомендую. Там 40 градусов, а спорные вопросы и конфликты разрешаются только на трезвую голову.

– Да ваша «Масиейра» – это жиденький диетический компот по сравнению с перваком моей бабки Одарки! – презрительно сплюнул в мойку Микола и оценивающе взглянул на лампу сквозь содержимое своего залапанного стакана. – Да тут всего-то не более ста пятидесяти грамм будет. Сейчас оприходуем эту девичью болтушку и пойдём в ресторанчик смачно закусывать. И я думаю, что только в крайнем случае, при ослином упрямстве «клиента», нам придётся там китайскую «гадь гатить»!

Ровенский амбал любил повторять эту дважды перефразированную украинскую прибаутку, коли хотел надавить на кого-то массой своего мышечного авторитета.

Меня раздирало двойственное, противоречивое чувство. А, вдруг, авантюра моих земляков всё же удастся, и я буду локти кусать оттого, что утратил возможность вкусить на халяву восточные яства. Ведь не зря же, наверное, говориться в народе: «Кто не рискует, тот и не пьет шампанское». Однако моё шестое чувство и пятая точка настойчиво предвещали, что сегодня не будет ни сладостных яств, ни тем более полусухого шампанского.

Скорее жалея себя, чем мои разбитных товарищей, я трагично прокаркал зловещее предостережение:

– Если вы появитесь в ресторане в таком виде и с такими претензиями, то вам может не только перепасть на орехи, но и основательно непоздоровиться.

– Казацькому роду нема переводу, – скупо процедил затасканную украинскую поговорку Богдан, вперяясь в меня стеклянным немигающим взором.

– А, вдруг, именно в «Звезде Макао» вам и попадутся особо сноровистые и талантливые переводчики, – предпринял я отчаянную попытку удержать гастарбайтеров от опрометчивого шага.

Микола с насмешливой снисходительностью посмотрел на меня и решительно обернулся к своим собутыльникам.

– Уверяю вас, панове казаки, что до такой жёсткой экстремальности дело навряд ли дойдёт, – подмигнул самозваный атаман своей отважной ватаге и величественно прогремел: – Ну что, хлопцы, вздрогнем?!

И новоявленные представители нетрадиционного гарема встали, неспешно выпили и не очень твёрдой походкой направились к выходу. А Рома незаметно смахнул со стола пакетик с фисташками и украдкой засунул в карман своих грязных и вымятых брюк.

– Остановитесь, безумцы! – истошно заголосил я и закрыл своим телом дверь, стараясь отвратить надвигающуюся катастрофу. – Мой друг Бруну, с которым я работал у моего бывшего патрона, хорошо знаком со многими криминальными авторитетами Фафе. И он мне как-то по секрету сказал, что мадам Киао Ронг вовсе не та, за кого себя выдаёт. На самом деле, она является проводником Макаоской триады, по прозвищу Красная Тросточка, и ответственна за поставки героина и синтетических наркотиков во всю Юго-западную Европу. Малоприбыльный ресторанчик – это всего лишь маскировочное прикрытие для её настоящего мафиозного бизнеса. А все служащие её «ресторана» – беспощадные и хорошо вышколенные боевики, предназначенные для устранения врагов, конкурентов и неугодных триаде персон. Смотрите, как бы и вы не стали именно такими нежелательными для мафии личностями! Вы войдёте в тихий ресторанчик – и будто бы испаритесь в никому неведомом направлении! И никто не станет искать перекати-поле-гастарбайтеров, которые, скорей всего, отправились искать счастье в более богатое государство!

– Ха! Ну, ты, Василий, и простак! – развеселился полководец основательно поддавшего воинства. – Твой Бруну начитался дешёвых боевиков и детективов, да и нафантазировал себе черт знает чего! А ты, простофиля, по своей наивности и доверчивости, ему и поверил! Пойди и расскажи эту сказочку о китайской триаде перед сном своей впечатлительной жёнушке! А сейчас, будь добр, отойди от двери и зазря не задерживай изрядно изголодавшихся товарищей!

Мне ничего не оставалось, как пропустить вереницу членов нетрадиционного семейства, возглавляемую здоровенным и внушительным старшим евнухом.

– Колёк! А ты-то куда?! – в панике взвыл я, увидев в арьергарде гаремной рати хозяина квартиры. – Ты же обещал мне одолжить до следующей пятницы 30 евро!

– Извини, Васёк, – сконфуженно замялся Кононенко, одарив меня мягкой, обезоруживающей улыбкой. – Всю наличку я отдал Роме на покупку «Ламбруско». Но ты, пожалуйста, не волнуйся! Я по пути загляну в мультибанк и сниму необходимую тебе сумму. Приходи завтра утречком.

 

Кряхтя и мученически постанывая, я медленно взбирался по ступеням крутой лестницы, вспоминая незлым, тихим словом создателя этого жуткого сооружения. Только закоренелый изверг и садист мог спроектировать многоквартирный дом, не предусмотрев даже простенького четырёхместного лифта.

Дверь нужной мне квартиры оказалась отворена настежь, однако из-за неё не доносилось ни единого звука. Я осторожно заглянул на кухню и узрел всё те же мне набившие оскомину лица. Представшая предо мной композиция чем-то напоминала известную картину классика Высокого Ренессанса «Тайное похмелье». На столе стояли пустые бутылки и стаканы с недопитой янтарной жидкостью. Однако в облике моих таких разных и непохожих товарищей проявилось нечто подобное, что заметно сроднило и сблизило их. И внимательней приглядевшись к моим угрюмым соотечественникам, я уловил то объединяющее и консолидирующее, что зримо так уподобило их.

У всех без исключения членов нетрадиционного восточного гарема под глазиками расплывались роскошные, сочные синяки. Я уже и не говорю о прочих броских и ярких отметинах руко и ногоприкладства на их скорбных лицах. А у до крайности огорченного Ромы появился ещё и внушительный добавочный бланш, но теперь уже и под правым оком.

– О-о-о! – по достоинству оценил я последствия запоздалого ужина. – Судя по вашим постным, апостольским лицам, китайская кухня не очень-то и пришлась вам по вкусу!

Лучше б я этого не говорил. От быстрой, неотвратимой и беспощадной расправы меня спасли только резвые ноги.

 

Это был самый памятный и ужасающий день в моей многолетней и безмятежной португальской иммиграции. Во все лопатки, очертя мою бедовую головушку, я мчался по зловонному и пыльному коридору служебной квартиры. За мной неслась буйная гурьба разъярённых мужчин с суровыми, но основательно помятыми лицами. Их облики были искажены не только признаками похмельного синдрома, но и подпорчены отметинами недавнего рукопашного боя. Бежал я не по годам прытко, и мне посчастливилось первым добраться до незапертой на замок входной двери. Выпрыгнув на лестничную площадку, я буквально скатился по крутым и жестким ступеням лестницы на затемнённый ярус нижнего этажа. Мне было предельно ясно, что если меня догонят, то я буду выглядеть намного хуже, чем все мои преследователи вместе взятые.

Навстречу мне поспешно поднимался высокий и мускулистый мужчина, перешагивавший длиннющими ногами сразу же через три ступеньки.

– Стёпа!!! Выручай!!! – панически взвыл я на ходу и, не сбавляя скорости, поднырнул под руку гиганта. – А не то мне сейчас башку оторвут!!!

Лицо моего друга вытянулось, и он удивлённо приподнял свои бирюзовые очи. (Надо заметить, что в зависимости от настроения тернопольского богатыря, его глаза приобретали то нефритовый, то стальной, а то и лазоревый оттенок)

Сверху на Степана скатывалась лавина потных человеческих тел, изрыгающая разящий перегар и отборную нецензурную ругань. Исполин мгновенно оценил ситуацию. Он перекрыл своим могучим телом проход и взревел столь мощно, что в окнах лестничной клетки чуть было стёкла наружу не вылетели:

– Тпр-р-ру-у-у!!!

Как выяснилось, этот могучий крик мог остановить не только табун необъезженных жеребцов, но и орду необузданных, диких вандалов. Толпа словно налетела на невидимый волнолом, и задние ряды едва не подмяли передние. Однако это ничуть не остудило пыла моих до невозможности разгорячённых преследователей. Свесившись через перила, они грозили мне своими кулаками, осыпали мерзкими, непристойными выражениями и брызгали на меня сверху весьма мелкой, но довольно-таки обильной слюной.

Особенно буйствовал Рома Варивода, негодующе жестикулируя и совершая устрашающие каннибальские телодвижения. Исполняя этот ритуальный, предобеденный папуасский танец, Рома немного переусердствовал и неуклюже вывалился через перила в лестничный проём. Он не упал на мою голову только потому, что Дима Харитонов и Богдан Марчук изловчились ухватить его за пояс брюк и подол ветровки. Им пришлось изрядно попотеть и повозиться, чтобы втащить брыкающегося и визжащего Рому обратно.

– Цы-ы-ыц!!! – гаркнул во всю глотку Степан Тягнибеда, и в этот раз в окнах лестничной площадки парочку стёкол всё-таки лопнуло.

И вся орава галдящих и расхристанных мужиков в мгновение ока угомонилась. Внутри бетонного многоквартирного дома величественно воцарилась кладбищенская тишина. Следует признаться, что Степан обладал непререкаемым авторитетом среди украинских эмигрантов вовсе не потому, что имел зычный голос и способности убеждать целые группы людей. Если его достаточно сильно разозлить, то он и в одиночку смог бы запросто накостылять всей этой ватаге деморализованных пьянкой личностей. И в первую очередь своему задиристому двоюродному братику Роме, которого все знали под кличкой Кузен.

Однако в данном случае напряжённая обстановка нежданно-негаданно сама собой разрядилась. Белокурый гигант пригляделся к ликам застывших в оцепенении земляков и суровый морщинки на его нахмуренном лбу постепенно разгладились.

– Вот это да! – просияло лицо моего восхищённого друга. – Да неужели Василий один-одинешенек ухитрился всех вас вот так разукрасить! Как я вижу, мои уроки и наставления определённо пошли ему на пользу!

Если быть откровенным, то вид у онемевших на ступеньках персонажей был не лучше, чем у проигравшей стороны деревенского игрища «стенка на стенку». У всех участников группы преследования (у кого под правым, у кого под левым оком) красовались разнокалиберные, но, несомненно, свежие фонари. Я уже и не говорю о многочисленных ссадинах и царапинах, которые подчёркивали мужественность и воинственность их потрепанных ликов. Впрочем, яркий, персиковый румянец Кузена и его симметричные синяки могли бы вполне сойти и за зазывающий макияж извращенца.

– Он оскорбил нас не делом, а словом, – послышался угрюмый голос из задних рядов. И я расслышал жесткие интонации в голосе Николая Орлова, не сулящие мне ни счастливой, ни безоблачной жизни.

Микола Орлов, которого за длинные смоляные волосы прозывали Патлатым, имел точно такой же рост и вес, как и мой приятель, Стёпа Тягнибеда. Однако он не обладал такой же ловкостью, стремительностью и проворством, как изворотливый тернопольский исполин. Именно потому-то ровенский колосс и оказался в хвосте колонны моих обозлённых, но более резвых гонителей.

– Теперь понятно! – понимающе закивал мой спаситель. – Вы развлекались в парке культуры и отдыха, и навестили новый аттракцион «Подсвети мне глазик». В особенности, эта потеха понравилась Кузену, коли он наведывался туда целых два раза. А когда вы позвали и Василия в это отпадное место, то он нагло отказался, заметив, что это развлечение для полных и круглых идиотов.

– Нет! – резко отрезал херсонец Дмитрий Харитонов, у которого фингал был особенно крупным и сочным. – Он обидел нас в более изощрённой и уничижающей форме!

– Но если не Василий, то кто же тогда обидел вас делом? – невинно поинтересовался Степан. – И почему расправа за оскорбление словом оказалась важнее, чем справедливое отмщение за оскорбление делом?

– Это длинная история, которую без стакана доброй горилки навряд ли расскажешь, – смущённо пробормотал ровенский здоровяк и, неожиданно, окрысился. – Но глумиться над безвинно пострадавшими жертвами садистов-экстремистов никто не имеет ни юридического, ни морального права.

– Правильно! – внезапно согласился Степан, и в его небесно-голубых очах заиграла смешинка. – Потому-то вы и решили применить право железного кулака, кое давеча кто-то так эффектно использовал супротив вас.

В этот момент одно из треснувших стёкол окна вывалилось наружу и зазвенело где-то внизу, рассыпаясь фонтаном осколков.

– Какое счастье, что окно выходит в глухой дворик, и очень надеюсь, что там никто невзначай не прогуливался, – хладнокровно заметил Степан. – А не зайти ли нам в квартиру, чтобы объясниться более цивилизованным образом, и к тому же в более комфортных условиях?

– Давно пора, – нервно забрюзжал Коля Кононенко по кличке Маленький. – Если вы, конечно, не желаете, чтоб меня завтра же выселили из служебных апартаментов.

Стало слышно, как начали осторожно приоткрывались двери других квартир. Колины соседи пытались выяснить, не окончилась ли Третья мировая война и уцелело ли хоть что-либо после её завершения.

Гастарбайтеры поспешили вернуться в логово Николая Маленького, опасаясь, что кто-то из соседей запомнит их лица. Вот тогда-то им и действительно непоздоровится, в случае расследования дела о хулиганстве в полиции.

– Василий! Ты со мной?! – посматривая на меня сверху вниз, осведомился Стёпа. – Или ты уже насытил свой жадный взор их небритыми и битыми физиономиями?

– Вообще-то, Коля вчера «грозился» одолжить мне 30 евро до следующей получки. Но я не уверен, что он снял их со своего счёта после вчерашнего эпического побоища, – с сомнением пожал я плечами.

– Поднимайся! – приглашающим жестом поманил меня гигант. – Если он, вдруг, и запамятовал, то я смогу дать тебе взаймы и все 50 евро.

Меня в который раз удивило, что хотя Степан и отсылал весь свой заработок в Украину, но у него всегда имелись в избытке наличные деньги. Когда и как он зарабатывал этот приработок, – для меня было неразрешимой загадкой. А спросить у него об этом напрямик, я так ни разу до сих пор и не отважился.

 

Спешу успокоить любознательного читателя. Николая Кононенко, как это ни странно, с его служебной квартиры так и не выселили. Однако в последующие три недели все квартиросъемщики как из этого, так и из соседних подъездов поспешно съехали в неизвестном направлении. И это несмотря на то, что аренда за проживание в этом здании была намного ниже, чем среднестатистическая по городу.

 

– Так значит, Василий умышленно обидел всех вас язвительным, злобным словом, – начал разбирательство досадного инцидента Степан, когда все расселись по местам на не очень-то и прибранной Колиной кухне.

Все свидетели обвинения, как по команде, синхронно кивнули взъерошенными головами.

– Но я ведь только призрачно намекнул, что ваше вчерашнее посещение китайского ресторана оказалось не очень-то и удачным, – высказался я в моё оправдание.

Это моё уведомление крайне озадачило белокурого тернопольца:

– И за какие же шиши вы собирались там отужинать, если зарплата будет лишь только в последующую пятницу? И какого чёрта вас всем скопом туда понесло?

– Не всех! – открестился я от соблазнённых дьяволом любителей чревоугодья. – Лично меня с ними в ресторане вчера не было!

– Теперь понятно, почему им так сильно хотелось зажечь фонарик и под твоим оком, – вывел логическое заключение великан и покосился на меня порицающим взглядом. – И ты не мог их отговорить от этой довольно-таки сомнительной авантюры?!

– Но Стёпа! Если бы они туда не попёрлись, то чтобы мы сейчас обсуждали этим погожим воскресным утром? – попробовал я отыскать хоть какое-то полезное зерно в неудавшемся ужине ценителей китайских деликатесов.

Хмурые лица всех присутствующих медленно повернулись в мою сторону. И мне почему-то подумалось, что в данном случае мне лучше бы воздержаться от неуместных шпилек и подковырок.

– Всё произошло из-за весьма курьёзного стечения обстоятельств, – попытался обелить сообщество гурманов Серёга Нестеренко по кличке Таракан. – Китайский поваренок немного задолжал нашему Роме и, в счёт неуплаченного долга, пригласил кредитора вместе с его супругой безвозмездно отужинать в «Звезде Макао».

– Должок у Ромы – под левым глазом, – тихонько шепнул я гиганту на ухо. – Повар случайно спутал его со своим не расплатившимся и бесследно исчезнувшим клиентом.

– Ага! Наконец-то до меня дошло! – быстро сообразил Стёпа. – Кузена с его спутницей жизни пригласили отужинать. Но так как дамы в вашем сообществе не нашлось, то вы потащились туда всей оравой, намереваясь компенсировать качество количеством!

– Но мы опасались, что китаёзи не сдержит своего слова и выставит Рому из харчевни взашей, – стыдливо отводя глазки в сторону, начал оправдываться хозяин квартиры. – К тому же поваренок мог запросто отравить Вариводу, а в нашем присутствии он бы этого побоялся.

– И сколько же вы выхлебали винища, прежде чем в ваших головушках созрела настолько бредовая мысль? – всплеснул руками изумлённый тернополец.

Так как Степану никто не ответил, то я легким движением головы указал на солидную батарею пустых бутылок, скучившуюся у переполненного мусорного ведра.

Гигант встал, осторожно приблизился к экспозиции стеклоизделий – и в ужасе схватился за голову:

– И вы всё это вылакали?!! Да это же убойная микстура!!! Здесь же и вино, и водка, и шипучка, и ликёр, и пиво, и панаше! И как вас только на изнанку не вывернуло?!

– А что нам будет?! – спесиво выпятил грудь, расхорохорившийся Рома. – Мы ведь достойные потомки славных запорожских казаков!

– Мой отец, он же твой дядя, не раз говорил: «Для того чтоб прослыть казаком, не обязательно хлебать перцовку или горилку литровыми кружками», – сурово осадил хвастуна помрачневший богатырь. – Казацкий дух проявляется вовсе не за пиршественным столом, а совершенно в другом месте! Такое ощущение, что вы книги Николая Васильевича никогда не читали!

– Какого ещё Николая Васильевича? – нестройным хором пробубнили новоявленные казаки и непонимающе переглянулись.

– Гоголя! Николая Васильевича! Великого русско-украинского классика! – хлестанул Степан по ушам неучей своим мощным гласом.

Неожиданно великан замер, напряжённо вглядываясь в пёстрое разнообразие опорожнённой посуды. Наконец, он медленно склонился над скопищем бутылок и вытащил оттуда четыре пустые чекушки из-под санитарного спирта. Такие пластмассовые фляги продаются для домашних аптечек практически во всех здешних супермаркетах.

– А это что?! – потрясённо воскликнул белокурый исполин.

– А это была наша затравка, – одним духом выдавил из себя Стасик Марчук, и мне показалось, что он сейчас разрыдается.

– Представляю, какой убойный, наркотический коктейль образовался в ваших утробах от смеси всех этих напитков! – устало плюхнулся на свой табурет Степан. – Поражаюсь, как вы, выхлебав всё это пойло, ещё и до ресторана как-то ухитрились дойти!

– Уж больно закусить хотелось, – будто из самой глубины своего чрева пробубнил изрядно опухший Богдан.

– Так вы ещё и не закусывали?! – вытаращился на героев алкогольного фронта ошеломленный великан.

– Ну, нельзя сказать, будто и вовсе не закусывали, – вступился я за угнетённых провинностью земляков. – Те объедки, что осталось на пиршественном столе, составляет примерно три четверти первоначальных запасов.

Степан оценивающим взором окинул обеденный стол, и его голубые глазища ещё больше расширились:

– Да этой еды даже моему коту Барсику, после ночной гулянки с Кисюлей, – и то всего лишь на один зуб! Ненормальные! Ведь после такого барского возлияния и убогой закуски, и душу Господу Богу отдать недолго!

– Кто хохла перепьет – до утра не доживёт! – дерзновенно провозгласил Микола Орлов. – А мы кто?! Хохлы – или не хохлы?!

Однако в его осипшем голосе уже не чувствовалось прежней стальной уверенности. Да и его вчерашние собутыльники отнеслись к патриотическому лозунгу Николая весьма апатично.

– Вообще-то, по вашему внешнему виду не скажешь, что вы – хохлы, – задумчиво почесал затылок тернополец. – Так что будем надеяться, что и китайцы об этом не догадались. Только такого ужасающего позорища нам и не хватало! Так хватит ли у кого-либо из вас честности и смелости поведать всю правду об этой провальной экспедиции?

 

Горемычные собутыльники вопрошающе переглянулись, однако блеснуть ораторским искусством никто из них прилюдно не отважился.

– Пусть лучше об этом расскажет Коля Патлатый, – морщась от невыносимой головной боли, простонал русоволосый крымчанин Миша Лапчук. – Он вчера был тут и за тамаду, и за виночерпия, и за предводителя. Лично я ни фига не припоминаю о вчерашнем мордобое.

– И вовсе я не патлатый! – оскорбился Микола Орлов. – Мои волосы очень даже аккуратно собраны в конский хвостик!

– Пусть будет по-твоему, – покорно согласился Миша, со страдальческим выражением растирая свои виски. – Отныне мы будем величать тебя Миколой Хвостатым.

И все участники вчерашней «дегустации» смиренно согласились со своим сотоварищем по несчастью.

Коля набычился, словно взбесившийся кипрский тур, и густо побагровел, будто хронический гипертоник. И только приложив титанические усилия воли, ровенчанину удалось обуздать захлестнувшие его негативные эмоции. Что ни говори, но китайские уроки сдержанности, вежливости и учтивости, вне всякого сомнения, пошли ему впрок.

– Я никому ничего сказывать не обязан, – наконец, гордо заявил Микола и с деланным безразличием уставился на успокаивающе тикающие настенные ходики.

– Ладно, – отмахнулся Степан от саботажника и обратился напрямик к Богдану, – Так кто же тебе, сердешный, поставил такой шикарный фингал?

Богдан Марчук не проронил ни слова, однако чуть заметным кивком и движением глаз указал на сидящего рядышком с ним Николая Хвостатого.

– А твоему брательнику Стасику кто засветил в левый глаз? – не отставал гигант.

Последовал тот же самый красноречивый указывающий знак.

– Молодец, Коля! – восторженно оценил деяния ровенского крепыша мой друг. – Ты всегда был верен старому, но безотказному советскому принципу – бей своих, чтоб чужие боялись!

– Я не специально. Вечно эти клоуны во время драки под руками и под ногами путаются, – процедил сквозь зубы Орлов, изучая выцветший циферблат ходиков.

– А я им уже давненько говорил, – назидательно покачал головою тернополец, – Ну, что вы жмётесь к Патлатому, будто молочные поросята к свиноматке? Ведь вон уже какие увесистые подсвинки вымахали! Уже и сами в состоянии найти в лесу плодоносящий дуб с ядрёными желудями! Или так и будете до старости ходить в общем стаде под предводительством нахрапистого хряка-производителя?! А ты, Колёк, где подхватил свою люминесцентную отметину?

Коля Маленький лишь только недоумённо развёл руками.

– Наверное, правдивей меня об этом злоключении поведать некому, – тяжело вздохнул Дима Харитонов. – Кажется, я вчера был меньше других пьян и последним отключился во время этого повального безумства. Когда мы ввалили в китайский ресторан, народу там было, как кот наплакал. По команде Миколы мы сдвинули два соседних стола и по-хозяйски уселись за них, обратившись лицом в сторону кухни. Тогда запоздалые посетители почему-то заёрзали на своих местах и дружно потребовали у официанта расчёта. Зал обслуживал всего-навсего один официант-португалец. И ему потребовалось с четверть часа, чтобы выпроводить восвояси нетерпеливых клиентов.

Когда же подавальщик, наконец-то, предстал перед нами, то Микола настоятельно потребовал, чтоб повар Сунь Хун принял от нас заказ лично. Официант равнодушно пожал плечами и скрылся за дверью кухни. Через минуту оттуда появился мордоворот в поварском колпаке, который был в два раза выше и полтора раза шире описанной Кузеном личности. Это нас всех немножко смутило и обескуражило. Но Рома быстро сориентировался и внёс поправку, что, по всей видимости, нам необходим повар Хун Сунь. Лоснящийся увалень разочаровано хмыкнул и вернулся к своим непосредственным кулинарным обязанностям. А в дверях появился невысокий сияющий азиат, в котором Кузен и признал своего несостоятельного должника. Этот энергичный, жизнерадостный малый чем-то напоминал мне Великого Кормчего в дни его бурной, революционной молодости.

Если бы вы только видели, как обрадовался китаец, узрев своего новоиспеченного друга! Он на цыпочках подбежал к нашему столику и ухватился обеими ручонками за протянутую для приветствия Ромой ладошку. Поварёнок в умилении так долго и усердно сотрясал её, что даже не соображу, как у Кузена от этих вибраций башка не отпала. Излив свой бурный восторг, азиат поинтересовался у потрясённого Ромы, где же его распрекрасная дама.

Вот тут-то Коля Хвостатый и взял инициативу в свои руки.

– Мы здесь за неё! – устрашающе пророкотал он и, небрежно кивнув в сторону Ромы, надменно добавил: – Мы его самые дорогие, близкие и желанные родственники!

Узкие глаза у китайца расширились до такого предела, что он стал похож на самого обыкновенного европейца, страдающего от подхваченной где-то желтухи.

 

  1. Силачом служу недаром!

– Надо полагать, что ваша скверно проработанная легенда абсолютно не сработала, – вмешался в повествование Степан. – Ведь и коренному монголоиду бросилось в глаза, что вы даже на отдалённых родственников не очень-то и смахиваете.

– Коля подразумевал весьма специфическое мужское родство, которое сейчас в упрощённой форме уже узаконено в передовых странах Запада, – принялся я изливать обстоятельное разъяснение, но сразу же осёкся под убийственными взорами самозваных сородичей. Совершенно неосознанно я медленно передвинул мой стул немного поближе к тернопольскому великану и самую чуточку за его спину. В такой стратегической позиции я почувствовал себя, как за каменной стеной, и продолжил мой содержательный доклад:

– Чтобы вписаться в формат приглашения поварёнка, они представились нетрадиционным восточным гаремом. Рома – завгар, то есть заведующий гаремом. Микола Хвостатый – евнух, следящий за порядком в дружной семье геев. Миша, Серёга, Дима и Коля Маленький – законные жёнушки Ромы. Братья же Марчуки – невесты нашего любвеобильного Кузена. Или, если быть точнее, – кандидатки в законные супруги, пока ещё проходящие испытательный срок. Все они сбежали из Родины от преследования ретроградов, ханжей и мракобесов в толерантную Объединённую Европу. Микола вполне серьёзно рассчитывал, что при таком раскладе все члены его команды имеют юридическое право на дармовое харчевание китайскими деликатесами. Если же поварёнок не примет такое истолкование супружеского родства, к нему предполагалось применить меры жесткого принуждающего воздействия.

– Если судить по результатам вашего похода в ресторан, то у китайцев такая своеобразная полигамия решительно не приветствуется, – констатировал Степан.

Миша, который безмятежно дремал, прислонившись к столешнице и положив руки под голову, неожиданно дёрнулся и резко распрямился. Его мутные очи мгновенно прояснились и принялись сканировать окружающее пространство.

– Какая «такая своеобразная порнография» ?! – сорвалось с его порозовевших уст. – И где именно?!

Но, не обнаружив поблизости такого желанного зрелища, глаза крымчанина сызнова затуманились и мало-помалу померкли. И он снова уронил отяжелевшую голову на свои лежащие на столе руки. Через минуту наступившую тишину нарушило его мирное, равномерное посапыванье.

Сидящий рядом с Лапчуком Рома Варивода покрутил указательный пальцем у своего виска и пренебрежительно высказал личное мнение:

– Сдвинутый по фазе сексуальный маньяк!

Немного помявшись, Кузен повернулся к Степану и чистосердечно сознался:

– Честно говоря, я и сам не догоняю, при чём тут «своеобразная полиграфия».

– Ха! Ну, ты и тетерев, Полиграф Полиграфович! – как орловский жеребец, заржал Микола Орлов. – Похоже, тебе вчера засветили не только в оба глаза, но и в оба уха! Тягнибеда же внятно выразился: «своеобразная пиромания»!

Впервые за весь сегодняшний день Николай Хвостатый от всей души так искренне и весело хохотал. Однако негаданно черты его пышущего здоровьем лица обострились, а сузившиеся тёмно-карие глазёнки налились багряною кровью.

– А ведь Стёпа высказался совершенно верно! – гортанно прорычал он. – Мы должны сходить туда на трезвую голову и выжечь это змеиное гнездище дотла!

Я заметил лютую ненависть в глазах непримиримого ровенского воителя и с опаской взглянул на зловещую батарею опустошённых бутылок. И в мою прояснённую голову пришла гениальная мысль, с которой я и не преминул поделиться с моим сотоварищем:

– Скажу Вам, Степан Андреевич, как токсиколог токсикологу, что в желудках наших подопытных пациентов синтезировался неизвестный науке наркотический препарат. И если нам удастся понять, что за реакция произошла от слияния всех этих напитков, то мы совершим настоящий переворот в современной фармакологии.

– Мне думается, что Вы заблуждаетесь, многоуважаемый коллега, – подыграл мне Степан. – У проходящей апробацию микстуры обнаружено несколько неприятных побочных эффектов. Во-первых, если Вы заметили, все добровольцы, принимающие участие в этом небезопасном эксперименте, поголовно офонарели. Во-вторых, проявились и прочие побочные эффекты у принявших препарат волонтёров, в зависимости от индивидуальных особенностей их организмов. У некоторых из них существенно притупился слух, у других появилась болезненная нервозность и раздражительность, а третьи – и вовсе неадекватно реагируют на реальность. А кое-кто из подопытных настолько озверел, что его агрессивность может унять лишь только смирительная рубашка. Ну и конечно же, кропотливое и продолжительное лечение в специализированном заведении закрытого типа.

– Я искренне надеялся, что ты посочувствуешь постигшему нас горю! – заскрежетал зубами Микола. – А ты, подключившись к негодяю Василию, только подтруниваешь над нашим скорбным несчастьем! Посмотрю ещё, что ты запоешь, когда и под твоим оком зажжётся подобный «подфарник»!

– Уж не ты ли вознамерился его мне поставить?! – насмешливо поинтересовался Степан, однако в голосе его зазвенели титановые нотки.

Ровенский верзила мгновенно сообразил, что тернопольский орешек, на который он так неосторожно позарился, может заметно проредить его белые зубки. Однажды он уже имел несчастья тягаться со Степаном Тягнибедой в обычном, простонародном армрестлинге. Тернополец, не моргнув глазом, неспешным, но дюжим движением положил руку Николая Патлатого на столешницу. Да так жестко и мощно, что упирающийся изо всех сил ровенский амбал кубарем слетел со стула на пол.

Ровенчанин тут же обвинил Степана в нарушении каких-то неписаных правил и потребовал раунда-реванша. Однако повторная попытка оказалась для Миколы Орлова не просто плачевной, но и довольно болезненной. Горемыку пришлось срочно тащить в Фафенский госпиталь, чтобы медики вправили ему вывихнутые суставы.

Памятуя об этом, Коля Большой (так его иногда прозывали коллеги, чтоб не путать с Николаем Кононенко) маленькими шажочками пошёл на попятную:

– Я только хотел сказать, что так гадко подсмеиваться над своими коллегами – и не благопристойно, и не благородно.

– Ну, если говорить о рыцарственности и благородстве… – начал было Степан, однако я резко пресёк его неуместные словоизлияния:

– Если вы не прекратите дискутировать и пререкаться, то мы так никогда и не выясним, что же произошло в китайском ресторане. Давайте всё-таки дослушаем правдивое сообщение Димы Харитонова.

Лица всех присутствующих повернулись к добродушному и круглолицему херсонскому крепышу. Однако Дмитрий, по-видимому, заразившись от Миши инфекционной сонливостью, находился в состоянии полнейшей прострации. Его расфокусированные, осоловевшие очи смотрели сквозь глухую кухонную стену в необозримую даль неведомых нам измерений. И Сергею Нестеренко пришлось его несколько раз основательно встряхнуть, чтоб возвратить из Зазеркалья в нашу суровую действительность.

Безжалостно вытряхнутый таким бесцеремонным образом из сладостной Нирваны, Дмитрий сразу же продолжил свой занимательный рассказ, будто бы замялся всего лишь на секундочку:

– Осознав всю глубину и близость нашего родства, поварёнок на удивление быстренько оправился и взял себя в руки. Медово улыбаясь, он познакомился и поздоровался с каждым членом нашего нетрадиционного, так сказать, семейства.

И тут Миша, беспечно дрыхнувший за обеденным столом, буквально взмыл над своим импровизированным ложем:

– Познакомился и поздоровался с каждым членом нашего семейства?!! Это как?!! Я хотя и был в сиську пьян, но такой срамоты что-то не припоминаю!!! – в диком ужасе заголосил он.

Его выпученные очи безумно метались в расширившихся глазницах, а потёртое личико залила пунцовая краска стыда.

– Китаец познакомился и поздоровался за руку с каждым представителем нашего семейства, – хладнокровно уточнил Дима.

У Миши сразу же отлегло от сердца и, облегчённо вздохнув, он уселся на прежнее место.

– Если он ещё разочек вот с таким же воплем вскочит со своего табурета, то инфаркт миокарда мне гарантирован, – жалобно простонал Таракан, растирая рукой левую грудь.

– Несомненно! – вытирая рукавом со лба пот, сердито забрюзжал и Рома Варивода. – Я и сам только что чуть было выкидышем не разрешился.

Мутноватые глазки Михаила мгновенно сузились, и он с подозрением покосился на смазливое личико Ромы:

– Так значит, между тобой и поварёнком всё-таки что-то было!

– Заткнитесь! – зыкнул на недовольных ворчунов раздражённый Степан. – Дайте же, наконец, человеку спокойно поведать об эпохальной баталии в «Звезде Макао»!

 

Пустомели будто по приказу генералиссимуса проглотили свои язвительные языки. И в нахлынувшей зловещей тишине тиканье ходиков уподобилось далекому рокоту боевых барабанов воинственных краснокожих.

– Как я уже сказал, поварёнок весьма сердечно поприветствовал весь наш гар… гм… всё наше гармоничное семейство, – с некоторыми трудностями вернулся к рассказу Харитонов. – Тем не менее, он решительно заявил, что обязывался угостить роскошным ужином лишь сеньора Рому и его супругу. Все же остальные его сродственники тоже могут откушать в ресторане, но вот только за свой личный счёт. А так как у него стопроцентное зрение, то никого из нашей компании он признавать за Ромину даму или невесту не собирается.

Тогда Микола схватил Кузена за грудки, подтащил его к себе поближе и указал обвиняющим перстом на его разукрашенный левый глаз:

– Вот наш законный, бесплатный абонемент на комплексное, семейное обслуживание в вашем ресторане!

Однако китаёзи, по-идиотски улыбаясь, доказывал, что абонемент одноразовый и выписан всего лишь на две персоны. И одна из этих персон, хотя бы отдалённо, должна напоминать собой женщину.

Тогда Коля Хвостатый мощным движением рук раздвинул столы в стороны и решительно выдвинулся вперёд.

– Так значит, вы не желаете справедливо компенсировать увечья нашего дражайшего главы семейства! – плотоядно ухмыляясь и растирая кулачища, сказал он. –  И вы не собираетесь возместить наши душевные муки и переживания за подорванное вами здоровье сеньора Вариводы!

Мы дружно встали и, молча, последовали за нашим радикально настроенным предводителем. Наше боевой порядок чем-то напоминал тевтонское «свиное рыло» в битве на Чудском озере. Уже позже, задним числом, я осознал, что выстроились мы точнёхонько как кегли на дорожке боулинг клуба. И эта наша грубая стратегическая ошибка, в конце концов, и сыграла свою роковую, убийственную роль.

Китаец, всё так же глупо улыбаясь и отрицательно покачивая головой, медленно-медленно отступал к дверям кухни. Всем своим кокетливым видом он явно показывал, что не намерен так легковесно уступать нашей настойчивой просьбе.

– Ну, что же, – с сожалением проронил Коля. – Вы сделали свой судьбоносный выбор.

И, широко размахнувшись, он нанёс кухарчонку чудовищный удар. Однако его пудовый кулачище со свистом рассёк всего-навсего воздух в том месте, где только секунду назад маячил китаец. Тем не менее, на пол ресторана упало сразу же пять бесчувственных тел. При замахе Микола локтем шандарахнул стоящего справа Богдана прямо в глазницу. Тот, широко раскинув руки, отлетел назад, засветив тыльной стороной ладони в лицо Сергею и, уже падая, сшиб с ног и Николая Маленького. А Коля, рухнув как подкошенный, ударился «фасадом» о край стула и просто каким-то чудом не проломил себе висок. Все три ратника правого крыла пали одесную своего воеводы и больше не шевелились.

А кулак Орлова, не встретив намеченной цели, описал широченную дугу и попал в «тыкву» стоящему слева от него Стасику. Марчук Младший, резко валясь на спину, сильно боднул затылком Рому в физиономию. Он наверняка сбил бы и меня, если б я вовремя не отскочил в сторону. Мишу спасло только то, что он едва волочил ноги и немного отстал от общего строя. Если б не это, то все бы мы поголовно пали от первого же сокрушительного удара атамана. Эффект боулинга проявился в полной красе – первая кегля практически снесла все за ней стоящие.

– Сногсшибательно! – не смог сдержать своё восхищение Степан. – Как в той поучительной детской сказке: «Силачом служу недаром, семерых одним ударом»

– Только пятерых, – поправил тернопольца Дима.

– Ничего! Как говорят в народе, лиха беда начало! – оптимистично изрёк богатырь. – Есть простор для совершенствования и оттачивания мастерства! Если б вчера вы допили всю «Масиейру», то эффект был бы, бесспорно, на все 100%!

Неожиданно, лицо моего товарища помрачнело, и на его лбу появились суровые складки:

– Мой друг и коллега из Омска, Игорь Кисляк, прошедший в былое время Чечню, как-то высказал мне своё личное мнение: «Чеченцы воюют так эффективно вовсе не потому, что отлично обучены ратному делу. Просто они делают это на трезвую голову». Но прощу прощение, Дима, за мои неуместные комментарии. И чем же увенчалась ваша повальная самоликвидация?

– Похоже, Микола даже не заметил, насколько поредели наши ряды. Он, как взбесившаяся мельница, азартно махал кулаками, пытаясь достать то чересчур проворного китайца, то ни в чём не повинного официанта. Но те с дьявольской ловкостью ускользали от его размашистых, разящих воздух ударов. Из кухни выскочил более рослый и упитанный кулинар, который уже являлся нам ранее. Коля сразу же переключился на лоснящегося толстяка в надежде, что такого увальня уделать ему будет легче. Однако главный повар оказался не менее вёртким и расторопным, чем его более лёгкие, миниатюрные коллеги. Служащие ресторана даже пальцем не трогали Хвостатого, а лишь искусно уклонялись от столкновения с ним. Либо они ожидали, что он сам себя нокаутирует, либо выбьется их сил, и они смогут взять его голыми руками.

– Постой, Харитонов! – вмешался Лапчук, изводимый не дающим ему покоя вопросом. – Если китайцы меня не трогали и от своих мне тоже по воле случая не досталось, то откуда же тогда у меня синячище под левым глазом?!

– Скорее всего, ты пал жертвой сквозняка, сотворенного маханием кулачищ Николая Хвостатого, – скривив губы и подняв очи к потолку, предположил Дмитрий. – А может быть, ты попросту дозрел, то есть дошёл до предельной кондиции. Без всякой видимой на то причины ты шлёпнулся навзничь, причём весьма и весьма неудачно. Место, которое ты облюбовал для блаженного отдыха, уже было заранее зарезервировано Серёгой Тараканом. Он недвижимо лежал на спине, поджав костлявые ноги с задранными вверх коленками. На его острую правую коленку ты и напоролся, очевидно, стараясь рассмотреть её поближе.

– А я-то думаю, откуда у меня такая дыромаха в новых джинсах на правом колене! – хлопнул себя ладонью по бедру Сергей Нестеренко. – С тебя, Миша, двадцать пять евро за нанесённый мне материальный ущерб!

– Заглохните! – рыкнул на злостных зачинщиков словопрения Дима. – А то я так никогда и не закончу мой рассказ! Мне тоже хотелось бы знать, по чьей вине разошлись прямо по шву мои новые парадные брюки. Однако я не ставлю мои личные интересы превыше общественных.

Так вот! Когда Коля уразумел, что ему не достать кулинаров, он принялся резко двигать столы, пытаясь прижать ими к стенке вертлявых кунфуистов. Пожалуй, именно грохот переворачиваемой мебели и сметаемой на пол посуды и привлёк в обеденный зал совершенно иную персону.

Неожиданно португальский официант резко затормозил и замер. Склонив голову и сложив у груди ладони, он весьма кротко и почтительно произнёс:

– Учитель!

Главный повар и его помощник тут же последовали примеру официанта. И Коля, воспользовавшись удобным моментом, от всего сердца вмазал застывшему подле него подавальщику прямёхонько в ухо. Тот улетел в угол зала, перевернув по ходу два стола, три стула и перебив кучу посуды.

– Я никому не позволю бить моих учеников и портить моё имущество! – послышался очень красивый, но гневный девический голос.

Мы с Колей удивлённо обернулись на этот голосок и увидели у раскрывшейся служебной двери довольно-таки молодую особу. Она была одета в свободный, цветастый, но весьма элегантный костюм. Скорее всего, это и была мадам Киао Ронг, хотя я ожидал увидеть гораздо более зрелую даму.

И как бы придавая весомость своим словам, она принялась исполнять некий весьма необычный восточный танец. Совершая гротескные, но изящные танцевальные па, напоминающие чем-то кошачьи движения, мадам Ронг постепенно приблизилась к нам. Я сразу же сообразил, что в недавнишнем прошлом она была примой-балериной национального китайского балета в Пекине. Словно подтверждая мою догадку, мадам начала совершать классические пируэты, при каждом повороте выбрасывая в сторону ножку. Но, видать, она уже давненько не репетировала этот довольно-таки сложный танцевальный элемент. Ось её вращения слегка наклонилось и, выбрасывая ножку при очередном пируэте, она ненароком угодила Хвостатому пяточкой в глазик. При следующем обороте она допустила ещё более грубую помарку, засандалив ему ножкой в солнечное сплетение. Коля, даже не крякнув, улетел в тот самый угол, в который он только-только откомандировал беднягу официанта. Несчастный подавальщик едва успел отползти в сторону, а то Николай раздавил бы его своим тухисом. Я бросился на подмогу Хвостатому – и попал под следующий пируэт мадам Ронг.

– Вот это да! – пришёл в полное недоумение Степан. –  И с какого это ты, Дима, бодуна полез за «батькой» Миколой в пекло?! Вы ведь друг с дружкой, насколько я помню, и в повседневной жизни не очень-то ладили! Вечно грызлись и препирались из-за того, куда именно надобно податься Матинке Украине – на Запад иль на Восток!

– Но, мы ведь всё-таки земляки и должны приходить на помощь друг другу, – смутился Харитонов – и, вдруг, вспыхнул густым нездоровым румянцем.

– Ладно, – не стал вдаваться в тонкости взаимоотношения своих коллег гигант. – И насколько был результативным завершающий пируэт мадам Ронг?

– Очухаться после него мне удалось лишь через пару часиков неподалёку от парадного входа «Звезды Макао». Я сидел на асфальте, прислонённым к стенке, рядышком с моими бесчувственными и беспомощными товарищами. Двери ресторана были уже наглухо закрыты, а освещение во всех внутренних помещениях погашено.

– Да-а-а! Как вижу, у вас вчера выдался яркий, захватывающий и незабываемый вечерок! – подытожил похождение украинских гастарбайтеров тернополец. – Собрались после тяжкого рабочего дня, хорошенько выпили, слегка закусили и по-дружески задушевно пообщались между собой. А напоследок вы по-семейному, нетрадиционным мужским коллективом, сходили в экзотическую чужеземную ресторацию. Там вы немножко покуролесили, чуть-чуть «поплясали» с пригожей дамой, а потом добрые люди заботливо уложили вас спать.

– Да вот только «спальные места» были чересчур твёрдыми и холодными, – простужено забухтел Таракан.

– Чего же тут удивляться? Китайская медицина испокон веков рекомендует для эффективного отдыха прямое и жёсткое ложе, – своеобразно истолковал услужливость ресторанных работников Стёпа. – Вот обслуживающий персонал и позаботился о вашем здоровом и полноценном отдыхе. Единственное, что омрачило вчерашнее празднество – это существенный недостаток закуски.

– Да-а-а! – не стал пререкаться Коля Хвостатый. – Пожрать сейчас, конечно, не помешало бы. Да вот только мне что-то слишком мутит и неприятно подташнивает.

И, словно бы подтверждая его слова, вместительная утроба ровенского бугая отозвалась глухим, заунывным гудение. Мне показалось, что трубач-недоучка пытается наиграть траурный марш Моцарта на огромной гуцульской трембите. В ответ из чрева Харитонова раздалось мерзкое, тошнотворное хлюпанье. Оно чем-то напоминало выход из жижи застойного болота гигантских пузырей придонного газа.

– Если я съем сейчас хоть кусочек какой-либо еды, то всё моё нутро сразу же вывернется наружу, – с мрачной правдивостью признался заметно позеленевший Дима.

Серёга Таракан издал приглушённое бульканье и, зажимая ладонью рот, будто угорелый помчался в сторону туалета. И звуки, доносящиеся из уборной, никоим образом не смогли бы поспособствовать повышению чьего-либо аппетита.

– Как вы думаете, он успел добежать до унитаза? – с едва теплящейся надеждой в голосе, спросил озабоченный хозяин квартиры.

Степан решительно встал с табурета и громогласно проинформировал всех мучеников вчерашнего перепоя:

– Как внук прославленной полесской целительницы, назначаю всем вам очищающую лечебную процедуру!

Он приблизился к наполненным доверху пятилитровым баклагам воды и поинтересовался у оторопевшего Николая Маленького:

– Вода родниковая? Из источника Святого Мартинью? Тогда можно и не кипятить. Всем взять по кружке и выпить как минимум по литру святой водицы! Позволяю принять «бальзам» в три-четыре приёма. Если кого и вырвет, то это пойдёт только на пользу. Быстрее желудок очистится, и башка прояснится. Только кружки не позабудьте предварительно всполоснуть!

Все жертвы похмелья безропотно подчинились и, прихватив свои эмалированные кружки, сгрудились у благословенных баклажек целебной водицы.

– Тебе, Василий, не надобно! – мягко усадил меня не прежнее место белокурый целитель и, неожиданно, властно прикрикнул: – А тебе что, Стасик, особое приглашение нужно! Ба! Да ты весь в слезах! Ни дать, ни взять, красна девица, у которой нагло отбили первого ухаря на селе!

Я взглянул на сгорбленного Станислава и удивился не меньше Степана. За всё время, что я знал Богдана и Стасика, мне не приходилось видеть даже слезинки в глазах этих суровых и невозмутимых ребят. А ведь бравым молодцам из прикарпатского Бурштына порой и здорово перепадало после дежурной хмельной потасовки.

– Крестик! Мамин крестик! – отчаянно вскрикнул расстроенный Стасик. – Как же я теперь без него?

И, залившись безутешными рыданиями, он уткнулся лицом в свои безвольно покоящиеся на столе руки.

– Во вчерашней передряге с него слетел мамин крестик, – мрачно ответил на наши недоумённые взгляды Богдан. Он запустил руку за пазуху и вытащил оттуда нательный крестик с миниатюрным распятием.

– Точно такой же. Мама купила два платиновых крестика и освятила их в церкви. Три месяца она носила их на своём теле. А перед отъездом в Португалию благословила нас и повесила крестики на наши шеи. Сказала, что они уберегут нас от лиха, злого глаза и всякой напасти. Велела никогда их не снимать.

– Так что же вы с утра не пошли к мадам Ронг, и не попросили вернуть вам утерянную драгоценность?! – непреднамеренно сорвалось с моих уст.

– Не можем, – нахмурился старший Марчук. – Когда нас повытаскивали из харчевни, я, видно, очухался первым. Но не подал виду. Я слышал, как хозяйка сказала официанту: «Если эти хамы придут и завтра, то можете вышвырнуть их без всяких расспросов».

– Я тоже что-то припоминаю, – помявшись, покаялся и Рома. – Я словно бы во сне расслышал, как китаянка сказала: «Мастер Такаяма сообщил, что завтра с утра ко мне наведается легендарный мастер Тео Фан. И я не хотела бы, чтобы эти наглецы омрачили нашу долгожданную встречу». Мне ещё и припомнилось, что португалец у неё спросил, как выглядит знаменитый, непобедимый Мастер. Но хозяйка ответила, что не знает, так как ни разу его в нынешнем обличии не видела.

– Ничего! – смело ответствовал Коля Орлов, осушивший уже третью кружку водицы. – Сейчас протрезвеем, немного подкрепимся и пойдём отвоёвывать Крест Господень из загребущих лап каверзных нехристей!

Неожиданно он, словно поперхнувшись, гортанно рыкнул, и его тёмно-карие очи угрожающе вытаращились. Схватившись обеими дланями за сердцевидные губы, он бросился к двери туалета, чуть не сбив по дороге бредущего ему навстречу Серёгу.

– Вторая смена, – объяснил Степан ошеломлённому Сергею рывок ровенского спринтера. То, что послышалось из приоткрытой двери туалета, не оставляло никакого сомнения в правдивости его слов.

Белокурый великан призадумался, потёр рукой подбородок и, судя по всему, принял решение:

– Стало быть, делать нечего. Мне идти в «Звезду Макао». Обещаю тебе, Стасик, что к вечеру обязательно верну обериг твоей мамы. (Оберіг – талисман, амулет, укр. яз.)

– И я с тобой! – порывисто вскрикнул я, даже не ожидая от себя настолько безумной отваги. Правда, мне совершенно не представлялось, чем я смог бы помочь в этом нелёгком деле Степану. Ну, разве что пополнить ряды моих офонарелых товарищей.

– Не стоит, – успокоил меня Степан. – Тут даже численным превосходством дело так просто не разрешишь. Чем меньше нас туда притащится, тем лучше будет конечный результат. Сейчас самое главное, уговорить мадам Вронг не подавать жалобу на наших разгульных пьянчужек в полицию. Если, не дай Бог, начнётся официальное расследование их художеств, то всем бузотерам на следующий год безусловно откажут в продлении визы. Ждите. Я постараюсь вернуться как можно быстрее.

Напоследок гигант выпил стакан родниковой воды и спокойным, размеренным шагом направился в резиденцию красного китайского дракона. Нагнавши Степана в сумрачном коридоре, я плотно закрыл за собой кухонную дверь и обратился к нему за насущным советом.

– А что же теперь прикажешь мне делать? – озадаченно почесал я затылок. – Слушать дрязги и перебранки не похмелившихся скандалистов и читать им нравоучения, коли они начнут тягать друг дружку за волосы?

– Оставайся здесь и проследи, чтоб эти гуляки не наклюкались теперь уже не с радости, а с безысходного горя, – проинструктировал меня миротворец. – Если кто начнёт мутить воду, не задумываясь бей его кулаком в лоб, в назидание другим любителям похмелиться.

– Легко тебе говорить, – жалобно занюнил я. – Как я справлюсь с этой раздражённой похмельным синдромом оравой? У меня ведь и мускул, и авторитета в два раза меньше, чем у тебя! Посмотри только на мои музыкальные пальчики!

– Открою тебе, Василий, один маленький, но крайне важный секрет, – поучительным тоном маститого гуру промолвил гигант. – Коэффициент полезного действия мышц обычного человека не превышает даже 20%, потому что ему не хватает жизненной силы, чтоб задействовать их на полную мощь. Для этого необходима не столько физиологическая энергия, которую мы получаем с пищей, как энергия космоса, в которой мы просто купаемся. Научившись усваивать её, ты сможешь поднять КПД своих мускул до ста, двухсот, трёхсот и больше процентов!

– Но я ведь не йог и не мастер восточных единоборств, которые обладают такими немыслимыми, с точки зрения науки, возможностями, – мрачно возразил я хроническому оптимисту. – А эти кудесники потратили большую часть своей жизни на тренировки и приобретение феноменальных способностей.

Степан мягко улыбнулся, положил свои могучие ладони на мои плечи, поближе к шее, будто собирался за непонятливость меня удавить. Внезапно, я почувствовал, как какие-то странные вибрации, похожие на не причиняющий боль электрический ток, прошли через всё моё тело. Появилось очень приятное ощущение, словно нежное, благодатное тепло постепенно наполнило все мои мышцы. Через пару минут, гигант снял свои руки с моей шеи, и лукаво мне подмигнул:

–  Только что я поделился с тобой частью накопленной мной жизненной энергии. Теперь у тебя хватит силы, чтобы противостоять всей этой разгульной своре до самого позднего вечера. По крайней мере ты сможешь без лишних усилий сбежать от всех наших коллег, даже если они, вдруг, сумеют объединятся. В принципе, тебя не сможет догнать даже чемпион мира в беге на сто десять метров с барьерами. Но бегать ни от кого тебе, Василий, не понадобится, так как ты и в одиночку поставишь на уши всех эти пропитанных спиртом ханыг. Насколько я знаю, у тебя есть в кармане монета в два евро. Одолжи её мне, пожалуйста, на минуточку.

– Интересно, откуда он догадался, что у меня в карманчике брюк затаилась монета, которую я даже жене не показывал? – подумал я, глядя в голубые рентгеновские очи блондина.

Это были единственные деньги в моем кармане, но я безропотно протянул их ухмыляющемуся великану. Степан с ловкостью фокусника, вращая монету, прогнал её несколько раз между пальцами левой руки. И в тот момент, когда монета попала между тремя его пальцами, силач без всяких усилий согнул её в дужку.

– Что ты наделал! – в ужасе взвыл я. – И чем же я завтрашним утром заплачу за свежие булочки в падарии?! (Прим. Рadaria – булочная, порт.)

Я порывисто вырвал монету из лап Геркулеса – и машинально выровнял согнутых два евро, будто бы они были сделаны из мягкого алюминия. Конечно, монетка не стала от этого идеально плоской, так как я немножечко перегнул её в обратную сторону. Мой рациональны разум буквально взбунтовался, понимая, что даже под сильным допингом я не смог бы свершить ничего подобного.

– Не вылупливай так свои очи, а не то тебе придется наощупь разыскивать глазные яблоки по всему коридору, – посоветовал мне двухметровый шутник, забирая монету из моей вспотевшей ладони.

Он зажал её между ладонями и, прикрыв глаза, застыл в молитвенной позе, ну, точно святой угодник на старинной церковной иконе. Через минуту он открыл свои берилловые очи и протянул мне совершено ровную, сверкающую и горячую монетку, словно только что изготовленную штамповочным прессом. И это только утвердило меня во мнении, что я стал жертвой какого-то трюка на основе искуснейшей ловкости рук. И чтобы не выглядеть круглым придурком, я с саркастичной ухмылкой обратился к товарищу:

– Это был очередной разученный тобой фокус или ты уже умудрился освоить скрытую форму гипноза? Нет, разумеется, я понимаю, что ты желал вселить в меня уверенность в моих невостребованных внутренних силах, но….

– Никаких «но»! – решительно пресёк мои сомнения Степан. – Мне нужно идти выполнять возложенную на меня миссию. Удержи этих взбалмошных недотёп от опрометчивых поступков и этот день завершиться успехом для всей нашей иммигрантской диаспоры. Закроешь за мной дверь и побыстрей возвращайся на кухню к нашим убитым горем товарищам. Не позволяй им окончательно упасть духом или найти новые приключения на свои поджарые задницы.

Я побежал открывать входную дверь и услышал предостерегающий голос наступающего мне на пятки приятеля:

– Только не дёргай дверь изо всей своей силы, а не то выдернешь ручку вместе со всеми крепёжными винтиками. Соизмеряй приобретённые тобой силы со своими стремлениями и желаниями, чтобы случайно не натворить бед.

Мне ничего не оставалось, как выпустить парламентёра на лестничную площадку и пожелать ему удачи в тернистых международных переговорах. Степан птицей слетел на нижний этаж, и, притворив входные двери, я для надёжности чуть-чуть придавил их моим плечиком. Дверь затрещала так, будто её пытались выдавит бойцы отряда сверхбыстрого реагирования.

– Господи! – искренне ужаснулся я. – Да неужто великан и впрямь передал мне часть своей богатырской силы?!

Но проверять это крушением мебели и разгромом Колиной квартиры мне почему-то совсем не хотелось. По своей натуре я человек мирный, и мне всегда претило разрешать житейские и бытовые проблемы грубыми силовыми методами. Нужно было чем-то отвлечь помыслы моих угрюмых товарищей и в мою голову взбрёл хитроумный план, как это сделать ненавязчиво и тактично.

 

  1. Клиент знаменитого японского кутерье.

Как Вы думаете, чем занимаются почтенные жители португальского города Фафе жарким воскресным утром. Правильно! Как и все нормальные люди, они стремятся попасть на ближайший пляж до наступления невыносимого полуденного зноя. Любители морского загара мчаться на автобусах и автомашинах на запад, чтоб окунуться в прохладные волны необозримого Атлантического океана.

Обыватели, предпочитающие пресноводное купание, устремляются в обратном направлении, на берега искусственных водохранилищ Кеймадела и Ермал. Обычно это граждане среднего разряда, которым приходится соизмерять свои желания со своими возможностями.  Даже стокилометровая поездка до ближайшего океанского курорта в Повуа-ди-Варзим кажется им слишком дорогостоящий и обременительной. Рачительные же мещане выбирают дамбу Кеймадела, так как от неё до города всего лишь 8 километров.

Категория же не очень достопочтимых граждан города довольствуются так званными зонами отдыха, на берегах стекающих с предгорий речушек. В летнюю пору там даже в стельку пьяному утонуть невозможно по двум весьма немаловажным причинам. Во-первых, место, где можно было бы не присевши подмыться, сыскать там достаточно-таки затруднительно. А во-вторых, и в августе вода в этих речках настоль ледяная, что вмиг отрезвляет даже страждущих «белочкой» или по-научному алкогольным делирием.

А как бы Вы нарекли обитателей Фафе, скопившихся летом внутри раскалённого солнцем бетонного здания? Причём все они сгрудились не в очень просторной и душной кухоньке служебной квартиры.

Ну, зачем же так грубо! И вовсе они не круглые идиоты, не дебильные экстремалы и даже не термические садомазохисты! В принципе, все они нормальные люди со своими многообразными слабостями и достоинствами, с хорошими и плохими привычками. И приехали они сюда из различных частей пространства, которое когда-то называлось Советским Союзом. А единственная категория, под которую их можно поголовно всех подогнать, определялась ёмким и неблагозвучным понятием – гастарбайтеры. И всех этих ребят собрало в этой квартире всеобщее горе, которое они сами накликали на свои буйные головы.

А всё началось с традиционной субботней пирушки на этой же кухне, которая отличалась изобилием выпивки и дефицитом закуски. Стоит ли удивляться, что основательно перебравших «казаков» потянуло на эпичные подвиги. И они потащились в китайский ресторан полакомиться диковинными восточными деликатесами. Задуманный поход «увенчался» не просто провалом, а, как говорил мой смышлёный, насмешливый друг, «полнейшим фетяска». Вы, по-видимому, в курсе, что фетяска – это сорт винограда и марка столового молдавского вина.

Но дело вовсе не в грандиозном побоище, которые устроили в китайской харчевне подвыпившие гастарбайтеры. Именно они и стали главными жертвами мордобития, разыгравшегося в ресторане «Звезда Макао». Практически все участники неудавшейся экспедиции возвратились «на Сечь» со зримыми следами ного и рукоприкладства.

Разумеется, синяки, шишки и ссадины рано или поздно сошли бы, а вот последствия потасовки могли б оказаться воистину роковыми. Если бы владельцы ресторана пожаловались властям, а полиция начала бы расследование, то всех зачинщиков этой катавасии занесли бы в Registro Criminal. А попавшим в эти чёрные списки гастарбайтерам, рабочей визы уже ни под каким соусом не продляли. Однако осознали это протрезвевшие дебоширы лишь жарким похмельным воскресным утром.

К счастью в славной среде трудовых иммигрантов отыскались два здравомыслящих человека, которые не участвовали в субботнем «дальневосточном» набеге. Одним из этих уникумов оказался автор этих строк, а вторым – его давний приятель Степан, которого в тот день где-то черти носили. Окажись Степан Тягнибеда в тот вечер в этой квартире, он ни за чтобы не допустил безумного рейда за вожделенными поднебесными лакомствами.

Сам я попал на увертюру вчерашнего мордобоя совершенно случайно, придя позаимствовать у хозяина этой квартиры тридцать серебряников. Признаюсь честно, и я не побрезговал пригубить в тот знойный вечер бокальчик холодненького белого «Ламбруско». Но когда дело дошло до вылазки в «Звезду Макао», мне пришлось ретироваться по довольно веским этическим и моральным соображениям. Дома меня с нетерпением дожидалась супруга, которая не поняла бы моего хождения в ресторан за неделю до долгожданной получки.

Нельзя сказать, что мы со Степаном получили особое эстетическое наслаждение, застав поутру наших товарищей с размалёванными кем-то «фасадами». Но в тот судьбоносный момент следовало думать не о матч-реванше, не об ответном ударе, и тем более не о кровавой вендетте. Надобно было сделать всё возможное и невозможное, чтоб избежать официального расследования инцидента. Именно по этой причине Степан и отправился в одиночку в «Звезду Макао», рассчитывая на снисхождения и понимание владелицы ресторации. Достоинством двухметрового тернопольского богатыря была вовсе не его неимоверная физическая сила, а врождённые способности улаживать даже самые острые, конфликтные ситуации. Меня же он оставил следить за порядком в стане потрёпанных выпивох, чтоб не допустить повторного рецидива вчерашней попойки.

 

Степан Тягнибеда отсутствовал уже достаточно-таки долго. Однако никто из «героев» дебоша не расходился, и все с нетерпением поджидали его скорого возвращения. После промывки желудков, которое им устроил Степан, у моих друзей-товарищей вдруг прорезался зверский, варварский аппетит. Они буквально смели со стола всю вчерашнюю не дожеванную ими закуску. Но к недопитому вчера алкоголю наученные горьким опытом забулдыги даже пальчиком не притронулись. Они пили только чистую родниковую воду, привезённую намедни Николаем Маленьким из источника Святого Мартинью.

Кроме… Ну, Вы, конечно, уже догадались, кто был тем проницательным, дальновидным и здравомыслящим парнем. Это был тот самый несгибаемый герой, который не поддался искушению Зелёного Змия и не пошёл наслаждаться дармовой экзотической закуской. В отличии от окружающих этого человека халявщиков, его облик и совесть не запятнали позорные синюшные знаки.

Под хмурыми взглядами моих отрезвлённых святою водицей товарищей я слил недопитую «Масиейру» в большой двухлитровый графин. Чтобы наполненная до половины посудина не мозолила глаза гастарбайтерам, я затолкал её в «утробу» Колиного холодильника. Вот тут на мои глаза и попалась припрятанная мной вчера бутылочка «Ламбруско», и я не смог устоять от дьявольского соблазна:

– Что-то у меня совсем в горле пересохло, – скрипящим голосом посетовал я, наполняя чудом уцелевший после вчерашнего ужина бокал. – Врачи говорят, что обезвоживание организма дурно влияет на здоровье и приводит к раннему, преждевременному старению.

Пока я медленно цедил холодненькое вино, мои уши отчётливо уловили, как кое-кто из моих коллеги довольно-таки громко сглотнул слюнку. Воодушевлённый таким оглушительным успехом моего артистичного пития, я быстренько повторил мой коронный номер на бис.

– Между прочим, там в углу стоят две ещё не начатые канистры воды из родника Святого Мартинью, – услышал я мрачный завистливый голос.

– Вот, чёрт! – раздосадовано пожалобился я. – Что же ты, Микола, мне раньше не напомнил!

И, с почти непритворным сожалением, я вылил остаток «Ламбруско» в бокал, ну а бутылку присовокупил к её порожним подружкам, стоящим в углу кухни. Мне приходилось удерживать бокал за ножку, чтобы никто не позарился на мою законную добычу. Но допить вино я не мог, так как последняя капля выхлебанного «Ламбруско» всё ещё стояла у меня под горлом.

– Можешь сам давится своим «Ламбруско», но мы потреблять алкоголь сегодня не будем, – сурово ответил за всех Таракан, как будто прочтя мои тайные помыслы. – По крайней мере, до прихода Степана.

Я облегченно вздохнул и резво засеменил в туалет, пока избыточное «Ламбруско» не брызнуло изо всех прорех моего тела.

– Ширинку не забудь расстегнуть! – услышал я вдогонку колкое напутствие Таракана.

 

Когда же я со счастливой улыбкой вернулся на кухню, мои земляки безмолвно ковырялись в зубах зубочистками. Вот тут я и начал выполнять первый пункт задуманного мной стратегического плана. Стараясь не привлекать всеобщего внимания, я потихоньку вытащил графин с «Масиейрой» из холодильника и незаметно вынес его из кухни. Чтоб выпивка никого не соблазняла, я припрятал её в ванне на дне плетённой кошёлки с нестиранным бельем. Казалось, никто даже и не заметил моего упреждающего осложнения манёвра.

Вернувшись, я застал моих земляков за тем же занятием и во всё тех же расслабленных вычурных позах. Лишь только Кузен, притащивший откуда-то зеркальце, прилежно исследовал свои фиолетовые фонари.

– Ну, что за напасть этакая! – раздражённо брюзжала жертва капризного Случая. – У всех нормальных людей лишь только по одному фингалу, а у меня, как у хронического идиота, их сразу две штуки!

– Но почему же «как» ?! – желчно съязвил Микола Хвостатый. – По-моему, высказанная тобой характеристика весьма верная и справедливая. Хотя, чтобы выразиться ещё точнее, тебе нужно было сказать: «… как у врождённого хронического идиота».

По кухне пронёсся неприятный сквознячок злорадного и сдавленного подхихикивания.

 

Стоить отметить, что Рома Варивода, по кличке Кузен, приходился Степану Тягнибеде двоюродным братом по матери. В отличие от голубоглазого тернопольского исполина, черноволосый и кареглазый Рома не обладал богатырским ростом, хотя и был достаточно-таки гармонично сложён. И даже Шерлок Холмс не смог бы догадаться, что эти антиподы являются кузенами или хотя бы весьма отдалёнными родственниками.

Близкое знакомство с кузенами натолкнуло меня на мысль, что и у Степана, и его двоюродного брата – единая врождённая генетическая предрасположенность. Они с завидным постоянством влипали во всевозможные неприятные ситуации, досадные передряги и прискорбные злоключения. Однако, в сравнении с удачливым белокурым гигантом, Кузену нечасто удавалось выходить сухим из воды. Если быть откровенным, то все вчерашние приключения гастарбайтеров и начались из-за фатального невезения Ромы Вариводы.

Воспользовавшись неприкрытыми насмешками над Кузеном, я принялся осуществлять вторую фазу моего гениального отвлекающего плана. Поскольку я выглядел белой вороной в кругу моих «офонарелых» товарищей, то мне пришло в голову поведать им о судьбоносном синяке, определившим мою жизнь на долгие годы вперёд. И мои ожидания впоследствии полностью оправдались. Эта печальная история разрядила накалённую обстановку, и все присутствующие, один за другим, принялись рассказывать повести о когда-то «благоприобретённых» ими судьбоносных фингалах. И это позволило гастарбайтерам отвлечься от безрадостных дум и скоротать время тягучего, знойного воскресенья до полудня. Близилось время обеда, и все иммигранты вспомнили глубокомысленный афоризм Винни Пуха: «А не мешало бы нам основательно подкрепиться». Похоже, Степан застрял где-то надолго, и мы начали сомневаться, что к обеду посол-миротворец сможет вернуться. Восточная дипломатия – дело весьма тонкое, и переговоры с китайцами, по-видимому, чересчур затянулись.

Горящие от голода глаза гастарбайтеров устремились и сконцентрировались на хозяине квартиры, – и Коля Маленький тут же вспыхнул как спичка:

– Чего вы, оглоеды, на меня вылупились как на благочестивую и человеколюбивую Мать Терезу?! Вы за вчерашним ужином и сегодняшним завтраком слопали все мои двухнедельные запасы продуктов питания! Налички у меня нет, а банковскую карточку я посеял во вчерашней передряге в китайском ресторане! Да у меня в буфете не только мышка, но и все тараканы повесились!

– Но один таракан всё-таки выжил! – захихикал Рома, косясь на Сергея Нестеренко. – Но выглядит он как-то не очень-то и аппетитно! Давайте сделаем так! Старательно поскребём по всем нашим сусекам и скинемся по полтора или два евро! А я сбегаю в «Пинга Досе» и куплю самые дешёвые сосиски, картошку, сухарики, ну, и ещё что-нибудь сладенькое. Соль, чай, подсолнечное масло и лучок у Коли, как я знаю, всё ещё не исчерпались. Сварим сосиски, пожарим картошечку и этого нам вполне хватит до ужина. Безденежные могут одолжить тугрики у Харитона! Он сам тут недавно признался, что уже почти что накопил на двухкомнатную квартиру.

– А что ты имел в виду под словами «ещё что-нибудь сладенькое»? – осторожно попытался я утолить моё любопытство.

– За какими продуктами Рому не пошли, он всё равно принесёт водку, – хмуро проворчал Стасик Марчук.

– И пиво. Без него водка – деньги на ветер, – пробурчал его старший брат. – Так мы с голоду и ноги протянем.

Все потрясённо вылупились на несловоохотливых братьев будто впервые в жизни их увидели и услышали.

– Хлопцы! Вы растёте прямо на глазах! – с нескрываемым уважением признал прогресс Марчуков батька Микола. – Спасибо за своевременное предупреждение! Деньги на стол! А я пока составлю список всех необходимых покупок. В супермаркет пойдут Богдан и Стасик!

Так как я собирался идти обедать домой, то вышел на кухню, чтоб попить на дорогу родниковой водицы. За мной увязался Кузен, брюзгливо сетуя на выказанное ему сообществом гастарбайтеров недоверие.

Вот тут-то хозяин квартиры и был пойман на месте преступления с поличным. Коля Маленький как раз вытаскивал из кухонного пенала, видно, позабытый им донат, который бесспорно утратил свой свежий товарный вид. Но Коля явно собирался им полакомиться, так как рот его уже был приоткрыт для приёма давненько зачерствелого деликатеса.

– Ага! Попался! – злорадно возликовал Рома. – В то время, как твои верные товарищи пухнут от костлявого голода, ты набиваешь своё брюхо кондитерскими изделиями!

– Но вы же знаете, что у меня незалеченная язва желудка! – покраснел как революционное знамя хозяин квартиры. – И если я сейчас чего-либо не съем, то у меня может случиться болезненный приступ!

– А ты знаешь, Коля, что донат изобрёл канадский лесоруб Дональд Натсвальд?! – хитровато прищурился Рома. – У этого нерусского бублика двойное предназначение! Во время работы в лесной глуши он заменял лесорубам не только паёк, но и женщину. Как только тебя прижало, – удовлетворяешь свою естественную потребность, а после этого смачно закусываешь. В зависимости от размера мужского достоинства использовалось два или три, а то и сразу четыре доната. Судя по виду этого «бублика», кто-то его уже не единожды использовал для снятия сексуального напряжения, но по какой-то причине так и не съел.

– У тебя, Рома, просто дьявольский дар отбивать у окружающих тебя людей аппетит! – исказила гримаса брезгливости физиономию Коли Маленького. – Тебе бы открыть диетологическую клинику и лечить пациентов, страдающих от избыточного веса и ожирения!

– Через месяц они выглядели бы у меня как клиенты спортивно-оздоровительного лагеря Бухенвальд! – самовлюблённо ухмыльнулся Кузен и, изогнувшись дугою, ловко вылови донат, брошенный Колей в мусорный бак. – Негоже гастарбайтеру быть таким гадливым и щепетильным, и переводить всё ещё съедобные харчи.

Шельмец вытер кухонным полотенцем донат и с наслаждением всунул его в рот.

– Что б ты им подавился! – послышалось глухое «дружеское» пожелание хозяина, которое оборвал душераздирающий визг Ромы:

– А-а-а, чёрт бы тебя побрал! Чуть зубы не сломал об этот окаменевший археологический экспонат! Ой, нет! Кажется, две пломбы всё-таки вывалились!

– На чужой каравай – роток не разевай! – злорадно ответил избитой народной фразой Коля. Видно, он здорово сожалел, что так опрометчиво выбросил удобоваримый продукт питания.

Однако Кузен отнюдь не покаялся, а, налив в кружку родниковой воды, принялся размачивать в ней заморское угощение. Как только донат немного размяк, пройдоха проворно умял его без какого-либо зазрения совести.

Николай в это время сосредоточенно рылся в кухонном пенале и, радостно вскрикнув, извлёк с нижней полки надорванную и измятую упаковку. Несомненно, это была начатая пачка тостерных хлебцов, в которой осталось ещё несколько ущербных сухариков.

– А тебе известно, Коля, кто и для чего изобрёл сухари для приготовления тостерный бутербродов? – почуяв добычу, насторожил свою лисью мордочку Рома.

Хозяин квартиры скривился словно среда на пятницу и, достав из настенной аптечки беруши, решительно воткнул их в свои уши.

– Если будешь слушать это трепло, то точно от голода окочуришься, – пробормотал Коля Маленький то ли мне, то ли себе самому.

Затем, подхватив упаковку с сухариками, он торопливо выскочил в коридор. Раздался до неприличия громкий хлопок двери и резкий щелчок туалетной задвижки.

– И этот эгоистичный жлоб имеет наглость называть меня своим лучшим другом! – возмущённо взвизгнул обиженный жизнью Кузен.

На всякий случай он внимательно обследовал кухонный пенал, но длительные и бесплодные поиски только разочаровали его.

Нам ничего не оставалось, как вернуться в гостиную, где братья Марчуки уже готовились к экспедиции за дешёвыми продуктами питания. Батька Микола вручил им деньги, список необходимых покупок и по-отцовски благословил их в дорогу неблизкую.

– Эх, сколько денег мы буквально выбрасываем для ублажения нашего ненасытного брюха! – томно канючил Рома, глядя в след удаляющимся братьям. – Как замечательно было в Матинке Украине в Советские времена! Можно было купить буханочку хлеба и баночку кабачковой икры – и накушаться до полного отвала, под самое горло!

– Чтоб тебе накушаться до отвала, надобны лишь «буханка» водки и «жбанка» пива, а закуски вообще никакой не нужно! – загоготал Серёга Таракан и по-дружески хлопнул ладонью Кузена между лопаток.

– Не трогай меня! – взмолился едва удержавшийся на ногах Рома, скроив страдальческую мину жертвы фашистских застенков.

– Извините, панове, но сейчас для меня самое подходящее время откланяться, – с некоторой долей смущения, объявил я товарищам. – Моя супруга, несомненно, меня уже заждалась, и мне не хотелось бы испытывать её ангельскую терпеливость на прочность. Опоздание на запланированный Алёной обед моя половина расценивает как безмолвную критику её кулинарных способностей. А посему заклинаю Вас, господа гастарбайтеры, не осуждайте меня за мой поспешный уход.

– Но ты ведь ещё вернёшься? – умоляющим взором уставился на меня Николай Маленький. Выдерживать на себе тревожные взгляды моих семерых эксцентричных товарищей было выше любых человеческих сил. Как будто я мог хоть чем-то повлиять на разрешение их конфликта с китайскими рестораторами. Все надежды были теперь только на Степана Тягнибеду, который ушёл на переговоры – и где-то запропастился. И с каждым часом надежды на дипломатические способности тернопольского исполина казались всё более сомнительными и иллюзорными. Единственное, чем я мог помочь моим проштрафившимся приятелям, так это оптимистичной моральной поддержкой.

– Обязательно возвращусь! – жизнерадостно подмигнул я моим подавленным коллегам-иммигрантам. – Во-первых, мне и самому натерпится узнать из первых рук, как Степан обстряпает это щекотливое дельце! А во-вторых, он пообещал мне одолжить 50 евро, без которых мы с Алёной до получки никак не дотянем! Até à próxima, os querdos amigos! Через час-полтора непременно вернусь!

 

Я остолбенело стоял на балконе служебной квартиры моего сослуживца и, вытаращив глаза, смотрел на невзрачный коттедж на противоположной стороне улицы. Бессчётное количество раз я бывал в гостях у Николая Маленького, но только сейчас узрел соседствующее с его домом чудо! Мой взор привлёк не столько двухэтажный коттедж, сколько крошечный садик между его внешней стеной и оградой. И как только садовник умудрился на таком маленьком пятачке разместить настолько богатое разнообразие дивных растений?!!

Совершенно несхожие представители флоры сочетались здесь настолько удачно, что казалось будто сам Бог вдохновлял созидателя этого дивного сада. Меня бы вовсе не удивило, если б я узнал, что творец этого мини шедевра стажировался у лучших садоводов Макао или Страны Восходящего Солнца. Разнообразнейшие растения нисколько не мешали друг другу, а только подчёркивали красоту таких не похожих на них соседей. Даже трёхметровый кактус опунция, возвышающийся в юго-западном уголке вертограда, чудился мне неописуемо прекрасным божественным творением. Из всего того, что произрастало в саду, я узнал только кактус, сирень и розы, да ещё и карликовые оливковое и лимонное деревцо. Остальные же растения были мне абсолютно незнакомы, а названия их и подавно неведомы.

Вообще-то, я выскользнул на балкон совсем не для того, чтоб любоваться красотами тихого райского сада. Попервоначалу мой взор был устремлён в самый дальний конец улицы в надежде приметить фигуру моего друга Степана Тягнибеды. Он с утра отправился в «Звезду Макао» улаживать одно крайне щекотливое и не очень приятное дельце.

Так же бесшумно, как и выходя на балкон, я призраком просочился в просторную залу служебной квартиры. В дальнем углу, на хлипковатой тумбочке, тускло мерцал допотопный ламповый телевизор с полностью отключенным звуком. С экрана солидный очкастый сеньор, с линкольновской бородкой, неслышимо вещал какие-то очень полезные и мудрые речи. Напротив телевизора, на выцветшей банкетке, сидели братья Марчуки и тупо глядели на разглагольствующего ученого оратора. Стасик не мигая взирал на экран своим левым оком, а Богдан – вылупленным до безобразия правым. Вторые же глазики погодок заплыли настолько, что превратились в узенькие смотровые щёлочки-амбразуры.

Как я уже отмечал, Марчуков за их неразговорчивость и угрюмые физиономии за глаза называли ирокезами из Бурштина. Но судя по их разукрашенным лицам, вчерашний набег ирокезов на стойбище желтолицых оказался не очень-то удачливым и эффективным. И слава Великому Маниту, что им удалось унести свои скальпы оттудова в целости и сохранности.

В противовес Марчукам, их предводитель, Микола Орлов, обладал повышенной скорострельностью речи и мог высказаться сразу за всех троих. К величайшему счастью, ровенский богатырь нынче похрапывал на турецком диване, изрядно утомившись после не очень изысканного, но достаточно калорийного обеда. Именно под его чутким руководством гастарбайтеры вчера и чудачествовали в китайском ресторане. И именно благодаря его блестящей стратегии, они и вернулись оттуда с роскошными синяками на своих опечаленных ликах.

Особенно повезло Роме Вариводе по кличке Кузен, из-за редчайшей «удачливости» которого и разыгрался весь этот суетный сыр-бор. За минувший день он приобрёл сразу два фонаря, причём симметрично, под каждым своим глазом. Так что он мог вполне сойти и за постоянно не высыпающегося доходягу, и за вызывающе размалёванного извращенца. На его бёдра были напялены провокационно облегающие бриджи, которые постеснялась бы одеть даже самая дерзкая португальская модница. А Ромин пёстрый, узорчатый батник с разноцветными блёстками не просто бесстыже кричал, а вопил нецензурным, благим матом. Шмотки Кузена испачкались грязью в сутолоке вчерашней передряги и теперь крутились в Колиной стиральной машине.

Хозяин предложил Роме временно выбрать кое-что из одёжки, принесённой сострадательными португальцами бедным украинским иммигрантам в виде гуманитарной помощи. Выбор Кузена шокировал даже толерантного Мишу Лапчука, который обычно весьма сдержано воспринимал придурь своих эксцентричных товарищей.

– Ты похож на джентльмена, который приоделся у именитого японского кутюрье Кимоното Херовато, – не смог сдержать Миша своих неоднозначных эмоций.

Надо признаться, что Михаилу больше других повезло во вчерашнем неудачном походе дерзкой казацкой ватаги. Он не рассчитал своих возможностей на предварительном пиршестве в этой квартире, оттого ничего и не помнил о бесславной «экскурсии» в ресторан. Да и фингал под его глазом был вполне сносных размеров, можно даже сказать, заурядной, стандартной величины. Как бы там ни было, но выглядел он намного свежее своих измочаленные, заторможенных и не выспавшихся толком собратьев, по несчастью.

Ещё один из участников вчерашнего запоздалого ужина сонливо клевал носом, безвольно развалившись в потёртом кожаном кресле. Дмитрий Харитонов, статный красавец-шатен из Херсона, заполучил самый обширный и сочный фингал. Веко его пострадавшего ока нервно подёргивалось в болезненной, тревожной полудрёме. В такт посиневшему веку дёргался также и кончик его кокетливого темно-каштанового усика.

Хозяин же квартиры, Николай Кононенко, тарахтел где-то на кухне мисками и кастрюлями, по-видимому, переучитывая свою столовую утварь. Он поплёлся вчера в ресторан из врождённого любопытства, которое, в конечном итоге, и подпортило его благовидный «фасад».

Насытившись на кухне незатейливой, но достаточно калорийной пищей, гастарбайтеры перебрались в более прохладную и просторную залу. Кто смотрел телевизор, кто спал, кто кимарил, а кто ковырялся в зубах самодельными зубочистками.

Кузен стоял впритык с антикварным тройным трюмо, чуть ли не целуясь с залапанным его же руками зеркалом. Он скрупулёзно изучал свои вчерашние приобретения и беспрестанно тошнотворно брюзжал, видно, компенсируя тем отключенный звук мигающего телевизора.

– Рома! Сейчас же прекрати зудеть! – раздался негодующий голос Михаила, не вынесшего стенаний Кузена. – Твой свербёж в три раза паршивее, чем запущенный лобковый педикулёз! И без твоего нытья голова на части раскалывается!

Крымчанин Миша Лапчук был приверженцем ведической культуры и практиковал йогу, однако никогда не брезговал хорошенько выпить и покушать на халяву. Тем не менее товарищи неизменно прощали Мишины слабости и ласково величали его «наша Йога». Мишу сильно коробило, что при этом они ставили ударение на втором слоге, так как считал себя очень даже привлекательным парнем.

– Если Вы, достопочтимая Йога, не закроете свою варежку, то я поставлю Вас в позу «морской узел», – прорычал в ответ раздражённый Рома. – И хрен Вы из неё когда-либо вывернитесь.

Русоволосый, светлокожий Николай Маленький и смуглый брюнет Рома Варивода ни капельки не были схожи друг с другом. Роднило их только одно – ни тот, ни другой не обладали ни мощным телосложением, ни выдающимся ростом. Однако и тот, и другой, если их сильно разозлить, могли без особого труда намылить шею всякому зарвавшемуся нахалу. Поэтому достопочтимый йог предпочёл закрыть варежку и лишь спустя минуту начал тихо напевать какую-то замысловатую мантру.

– Васёк! – окликнул меня Кузен, заметив в трюмо моё отражение. – А ну-ка взгляни на мои писяки! Мне кажется, что с ними творится что-то неладное!

Я неторопливо подошёл к страдальцу и внимательно исследовал его расписанную под хохлому мордашку.

– Послушай, Рома! – с неподдельным удивлением воскликнул я. – Ещё сегодня утром у тебя фингал под правым глазом был намного меньше чем под левым! А сейчас они практически уже сравнялись! Они что, у тебя на перегонки расплываются?! А не организовать ли нам благотворительный общегородской конкурс на самый фотогеничный и внушительный бланш?!

В обширной гостиной моментально воцарилось замогильное безмолвие. Николай Маленький на своей кухне тотчас прекратил греметь фарфоровой и эмалированной посудой. Пребывающий в Нирване йог пресёк свой меланхолический напев, будто поперхнувшись заковыристым древнеиндийским словом. А обмякший Харитонов встрепенулся словно птах и, накуксившись, воинственно расправил свои плечи. Даже дрыхнувший батька Микола оборвал свой иступлённый храп и угрюмо приоткрыл не попранное в потасовке око.

Я отчётливо осознал, что если не придержу мой язык, то буду незамедлительно принят в члены аристократического клуба «Фиолетовы фонарь». И церемония посвящения в рыцари этого клуба будет весьма длительной и довольно болезненной. Чтоб избежать подобного, мне пришлось бы воспользоваться дарованной Степаном богатырской силушкой, а это было чревато негативными последствиями абсолютно иного рода.

 

  1. Летящей походкой ты вышла из мая.

Кузен нутром почувствовал эту звенящую в тишине драматическую напряжённость и попытался разрядить взрывоопасную обстановку:

– А давайте-ка я вам выложу одну просто умопомрачительную историю о том, как случайно приобретённый мной фингал принёс мне огромную материальную прибыль.

– Погоди-ка, погоди-ка, Рома! – притормозил сладкозвучного сказателя былин Дима Харитонов. – О том, как тебе достался фонарь под левым глазом, ты подробно поведал нам ещё вчерашним вечером. А как ты обзавёлся премиальным, бонусным синячищем под правым оком, я видел воочию и рассказал об этом присутствующим уже сегодняшним утром. Между прочим, именно благодаря тебе и все мы приобрели подобную же «прибыль», кроме Василия, который вчера отсиделся за юбкой своей супруги. Кстати, если ты будешь настаивать, мы можем вернуть тебе по частям, в рассрочку, так незаслуженно «присвоенный» нами твой «выигрыш». Все мы поочерёдно, в конце каждого календарного месяца, будем возвращать тебе свою долю неоправданно прикарманенной нами «прибыли».

– Мне кажется, что я навряд ли бы осчастливил до онемения мою жёнушку, если бы вернулся домой вот с таким же мерцающим «приработком» под каким-либо глазом, – ледяным тоном ответил я обвинившему меня в трусости мостостроевцу. – Велика ли отвага, вернуться из ресторана с «расписанной» рожей лишь из чувства солидарности с упившимися до одурения сотрапезниками.

Все офонарелые лица мгновенно повернулись в мою сторону, и в их заплывших глазах не чувствовалось ни теплоты, ни доброты, ни дружелюбия, ни понимания. Было предельно ясно, что вот-вот разразится ярчайшая вспышки бурных, кипящих эмоций, однако я вовсе не собирался идти на попятную. И моя решимость зиждилась отнюдь не на дарованной мне Степаном силушке, налившей мышцы до такого предела, что могли лопнуть и футболка, и брюки. Мне стало до соплей досадно из-за надуманного, незаслуженного и неуместного упрёка Димы Харитонова в моём малодушии и отступничестве.

Но в который раз Кузен своей комичной мимикой, жестикуляцией и суетливостью изощрился погасить накалившиеся страсти:

– Да я нисколечко и не собирался вам рассказывать о вчерашнем нелепом недоразумении, о котором все вы и так досконально осведомлены! Мне хотелось поделиться с вами поразительной историей, в которую я по дурости вляпался ещё в мою студенческую бытность. Стоп! Как же я этого раньше не вспомнил?! В девяносто седьмом году на волынском авторынке я впутался в такую ужасающую переделку, что только Божественное Провидение вызволило меня из беды! Таких роскошных и сочных фонарей у меня ни до, ни после этого казуса не было! Хотя, нет! Лучше я поведаю вам о воистину фантастическом случае, произошедшим со мной на концерте Филиппа Киркорова в Киеве. Именно тогда, заполученный мной грандиознейший синячище, в конечном итоге, и окупился сторицей! У меня до сих пор где-то дома хранятся мои белые джинсы с автографом Фили на левой булочке и с отпечатком его штиблета на правой! Один Филин фанат предлагал мне ни много ни мало, а тысячу пятьсот долларов за эти раритетные музейные штанишки!

– Побойся Бога, Кузен! – с болезненной миной схватился за голову батька Микола. – Если ты возьмёшься рассказывать нам все свои истории о всех приобретённых тобой фонарях, то мы уж точно не выйдем из этой гостиной до Светлого Дня Рождества Христова!

– Совершенно верно! – с иронической ухмылкой согласился с атаманом Миша Лапчук. – Тем более, что ты, Рома, ещё вчера подробно исповедался нам о своём очередном знаменательном бланше. Так что сейчас вовсе не твоя очередь каяться в грехах и скорбеть о своей роковой невезучести. Сегодня каждый мужик из нашей компашки доверил товарищам сокровенную повесть о своем судьбоносном фингале, обусловившим его жизнь на долгие годы вперёд. Но в этом зале осталась одна несознательная персона, которая так и не отважилась открыть тайники своей скрытной души, даже перед самыми близкими своими друзьями.

Теперь все разукрашенные лики гастарбайтеров синхронно развернулись в сторону Николая Патлатого. Батька Микола задёргался так, будто восседал не в мягком полукресле, а на утыканной ржавыми гвоздями доске.

– Чего это вы все на меня так осуждающе вылупились, как на закоренелого врага украинской независимости! – срывающимся голосом возопил атаман, однако визгливые с хрипотцой нотки выдавали его изрядное замешательство. – Я же вам уже не раз говорил, что за всю мою сознательную жизнь не получил ни единого бланша ни под правым, ни под левым глазом! Ну….

Гримаса прискорбия, отчаяния и обиды исказила черты лица ровенского голиафа, и он с грехом пополам выдавил из себя:

– Ну, разве что вчера китайская рестораторша коварнейшим образом сгубила мой безупречный и незапятнанный послужной список. Но это был первый и, безусловно, последний случай, когда я с перепоя нарвался на такую позорнейшую неприятность. Видно, не зря, Женя Лукашин на Новый год неизменно со всех телеканалов вещает: «Надо меньше пить! Надо меньше пить! Надо меньше пить!»

А знаешь, что, Рома! Я ведь тоже большой почитатель Филиппа Киркорова и с удовольствием послушаю твою удивительную повесть о встрече с этим великолепным шоуменом! Так что соберись с духом – и начинай!

– Да брось ты, Коля, выпендриваться! – критично отреагировал на «отмазку» атамана Кузен. – Даже Степан без стеснения рассказывал, как в школьные годы он постоянно заступался за слабых и получал на орехи от обнаглевшей своры тернопольских хулиганов. И лишь когда отец обучил его приёмам рукопашного боя, и Стёпа начал регулярно тренироваться, местная шантрапа стала бояться его как огня.

– Мне нечего вам рассказывать! – заскрежетав зубами, ощетинился ровенский здоровяк.

 

С нескрываемыми гримасами брезгливости и презрения, гастарбайтеры отвернулись от батьки Миколы и каждый занялся своим незатейливым времяпровождением. Даже верные ординарцы атамана, братья Марчуки, выразили крайнее недовольство своим скрытным и криводушным предводителем. Они включили старенький телевизор и, развернув банкетку, демонстративно уселись задом к своему неискреннему начальнику.

Миша Лапчук принялся методично перебирать чётки, напевая себе под нос какую-то апокрифическую мантру.

Дима Харитонов вытащил из кармана письмо своего сына и, с блуждающей, блаженной улыбкой, в который раз начал перечитывать его заново.

Коля Маленький и Серёга Таракан увлечённо занялись исследованием содержимого книжного шкафа, словно выискивали нечто весьма увлекательное для чтения на досуге.

Кузен с азартом приступил к потрошению очередного чемодана с гуманитарной помощью для бедных и несчастных украинских иммигрантов.

Я вытащил из кармана мой новый мобильный телефон и всерьёз вознамерился изучить все неведомые мне его функции и возможности.

 

Через четверть часа, расстроенный всеобщим невниманием к своей одиозной персоне, голиаф попытался поочерёдно вступить в контакт хоть с кем-то из своих коллег и товарищей. Однако самозабвенно увлеченные своими делами гастарбайтеры реагировали на двухметрового увальня как на совершенно пустое место. Невзирая на то, что атаман временами проявлял чрезмерную заносчивость и высокомерие, но по натуре своей он был человеком коммуникабельным и общительным. Потому-то он столь болезненно воспринял всеобщую обструкцию как со стороны собутыльников, так и со стороны своих верных соратников.

В конце концов, Коля Патлатый не вынес такое повальное пренебрежение к своей неординарной личности и в сердцах истерически возопил:

– Ладно! Черт с вами! Раз вам уж так хочется влезть в мою Душу, то расскажу о том роковом случае, который фактически сломал всю мою жизнь! В течении долгих лет я старательно пытался позабыть эти тягостные воспоминания о моей безрассудной юности, однако вышвырнуть их из моего сердца оказалось превыше моих сил! Гнетущая, саднящая боль от тех давнишних переживаний из года в год разъедает, точит и разрушает мою Сущность!

– Не стоит тебе, Коля, так бурно и остервенело выплёскивать на нас своё дурственное настроение, – спокойным, глубоким баритоном профессионального психотерапевта промолвил Серёга Таракан. – Мы ведь не какие-то там пернатые стервятники или презренные шакалы, собравшиеся полакомиться внутренностями убитого горестями человека. Сегодня практически каждый из мужиков поведал нам о таких своих неприглядных поступках, о которых и маме родной постеснялся бы покаяться. Но это вовсе не означает, что к кому-то из нас, окружающие его товарищи, стали относится с предубеждением или презрением. Всякий из нас не без греха, у любого рыльце в пушку и, как остроумно заметил Василий, у каждого припрятана своя мумия в шифоньере.

– Насколько мне помнится, я говорил о скелете в шкафу, – с иронической ухмылкой поправил я доморощенного психиатра.

– Какими словами труп не назови, от этого его тлетворная сущность не изменится, – ловко вывернулся из-под пресса критики сообразительный Таракан. – Начинай, Коля, свою судьбоносную повести, и даю тебе слово, что никто над тобой не осмелиться ни подшучивать, ни подтрунивать, ни посмеиваться.

Все иммигранты мгновенно развернулись и подсели поближе к Коле Патлатому, уставясь на него горящими от любопытства глазами. Застывший в оцепенении ровенчанин долго-долго смотрел рассеянным, немигающим взглядом поверх макушек своих товарищей. Казалось, что он воскрешал в своей потускневшей, поблекшей памяти дела давным-давно канувших в тёмную Лету дней и ночей.

 

– Как вам известно, я родился в семье кадрового военного офицера, которому выпало несчастье служить в самых захолустных регионах Советского Союза. Мощные радары дальнего обнаружения, которые он обслуживал, как правило располагались вдали от густонаселённых гражданских центров. С малолетства я жил с моими родителями и в таймырской тундре, и в дальневосточной тайге, и на пустынном побережье Каспийского моря. В военных городках, в которых мы обитали, не было ни сносных коммунальных удобств, ни каких-либо цивилизованных благ, ни достопримечательностей, ни развлечений. И только перед самым увольнением в запас, отца, как непревзойдённого специалиста в области радиолокации, отправили служить в один из самых шикарнейших военных городков СССР.

Это был современный благоустроенный населённый пункт, который больше напоминал микрорайон крупного административного центра. Широкие, прямые улицы, уютные пятиэтажки со всеми удобствами, широкоформатный кинотеатр, просторный Дом офицеров и магазины, наполненные самыми дефицитными и ходовыми товарами. В этом райском оазисе проживали семьи командного состава нескольких частей противовоздушной обороны, разбросанных по окрестным болотистым лесам. Хотя официально мы находились во Владимирской области, но от нас до Москвы было всего 102 километра и туда можно было добраться на электричке всего за два с половиной часа.

Короче говоря, не жизнь, а малина. Было где и развернуться, и от души поразвлечься. В то время я уже учился в старших классах и вскорости должен был получить так называемый аттестат зрелости. Всех детей военнослужащих возили на автобусах в среднюю школу соседнего городка, который располагался всего в нескольких километрах от нашего дома. Собственно говоря, туда, при желании, и пешком можно было добраться всего за сорок с лишним минут. Но в этом городке обитало множество маргиналов, тунеядцев и подозрительных личностей, которых в своё время выселили из столицы за пресловутый 101-й километр.

 

– А просвети-ка меня, Коля! – отважился я перебить монотонное повествование моего приятеля. – Этот городок случайно не именуется Костерёво и не находится ли он рядом с Московско-Нижегородской железной дорогой? Насколько я помню, в 1980-ом году там проживало около двенадцати тысяч жителей.

– А ты-то откуда об этом знаешь?! – изумлённо выгнулись двумя коромыслами брови ровенского атамана. – Я ни разу не встречал в Украине человека, который бы знал о существовании этого населённого пункта?!

– Как раз перед самой Московской олимпиадой я проходил там срочную службу в Бобруйско-Берлинском зенитно-ракетном полку, – смущённо заулыбался я. – И, хотя мы располагалась в глухом сосновом бору за Клязьмой, но все наши прапорщики и офицеры жили в военном городке поблизости от Костерёво. Утром они приезжали в крытом кузове грузовика в расположение части, а вечером таким же макаром возвращались домой. Ну, разумеется, за исключением тех, кто нёс суточное боевое дежурство. Мне дважды довелось побывать в том военном городке, и скажу честно и откровенно, что ничего подобного мне видеть не доводилось. Ой! Прошу простить меня, Коля, что, под воздействием воспоминаний и сопутствующих им эмоций, я невольно прервал твой занимательный рассказ.

– Ничего страшного! – расплылся в благодушной улыбке батька Микола. – Мне даже приятно, что кто-то может подтвердить правдивость моей истории. Разумеется, многое могло существенно измениться в том городке, ведь я жил там уже перед самым развалом Советского Союза.

Так вот! В шестнадцать лет я уже выглядел довольно-таки видным и представительным парнем. И молоденькие девушки клеились ко мне как майские мухи на медовую липучку! Чего же удивляться, что у меня были многочисленные интрижки не только с несмышлёными малолетками, но и с вполне зрелыми женщинами. Однако ни одна из местных красоток так и не смогла зацепить меня за «живое». Все они были какими-то невыразительными, блеклыми, скучными и без какой-либо неотразимой или хотя бы притягательной изюминки.

Но, когда я с грехом пополам переполз в выпускной класс, в мою пресную и монотонную жизнь проник луч всепоглощающего светлого счастья. И этот животворный луч воплотился в образе удивительной, восхитительной девушки, которую моё подсознание нарекло не иначе как «Капитанская дочь». В нашем доме поселилась семья капитана ЗРВ Андрея Борисовича Ковалёва, которого перевели в Подмосковье из группировки советских войск в Германии. Впрочем, не прошло и полгода как бравый вояка получил звание майора и значительное повышение в должности.

Когда мои глаза увидели выпорхнувшую из соседнего подъезда Свету Ковалёву, меня словно громом среди ясного неба шарабахнуло. Она будто бы летела над самой земною поверхностью, едва касаясь её носками своих длинных и стройных ног. Не снижая скорости, девушка свернула на тротуар и, столкнувшись со мной, чуть было не опрокинула меня на спину. Отстранившись, она взглянула на меня своими огромными васильковыми глазами, которые от удивления расширились ещё более. И подобно двум каменным изваяниям мы безмолвно стояли лицом к лицу, недоумённо всматриваясь в очи друг друга.

И внезапно, на меня нахлынуло странное ощущение, будто я знаю эту девчонку миллионы веков, со времён сотворения Господом Богом нашей Вселенной! И всю эту беспредельную прорву прошедших тысячелетий мы неизменно шли с ней по Неиссякаемой Жизни рука об руку!

Однако мой трезвый и прагматичный разум занудно и тошнотворно зудил, что я вижу эту смазливую и забавную малолетку впервые. Но мой внутренний голос с собачим восторгом вещал, что мне доводилось с ней сталкиваться неимоверное множество раз. И подтверждала это вовсе не её располагающая к себе симпатичная внешность, а мистический отблеск, идущий из самых глубин её изумительных глаз.

Оцепеневшая девчонка неотрывно всматривалась в черты моего лица не в силах понять, что её так сильно волнует и неистово привораживает. И лишь спустя месяц Светлана невольно призналась, что и у неё возникло необъяснимое чувство, будто она знает меня с раннего малолетства.

Соседи, ставшие ненароком свидетелями комичной «стрелки» чудаковатых подростков, потом повсеместно судачили об этом весьма уморительном, с их точки зрения, зрелище. Они взахлёб трепались, как мы, столкнувшись на пешеходной дорожке, не менее получаса, с отвисшими челюстями, таращились один на другого. Ни мне, ни Светлане так и удалось выяснить, сколько минут в безгласном замешательстве мы вглядывались в наши ошеломлённые лица.

Очевидно, девчонка первая пришла в себя, так как её черты постепенно смягчились и губки расплылись в приятной улыбке. И эта потешная пацанка, смешное личико который ещё не изведало макияжа, внезапно, заговорила глубоким и обаятельным голосом зрелой женщины:

– Мои глаза почему-то пытаются меня беззастенчиво обмануть, твердя, что предо мною предстал совершенно незнакомый мне молодой человек. Однако набат в глубине моего сердца беспрестанно гудит, что виделись мы с тобою уже не единожды.

Неожиданно, Светлана спохватилась и прижала ладошки к своим сладкозвучным устам, потрясённая чарующим женственным тембром и стройностью своей вычурной речи. Я уже собирался было отпустить какую-то плоскую шутку по этому поводу, как сам против собственной воли изрёк абсолютно немыслимые словеса:

– Мы и ранее неоднократно соприкасались с тобой, да вот в этом обличии не встречались ни разу. Мы с времён позабытых столетий знакомы с тобой, но помимо того совершенно не знаем друг друга.

Причём я высказал эти замысловатые фразы таким глубоким мужественным баритоном, что и Капелян, и Джигарханян позавидовали бы мне чёрной завистью. Моему удивлению не было предела, так как голос у меня в ту пору ещё не сформировался и к тому же особой твёрдостью не «страдал». И я, и Света принялись надрывно откашливаться, решив, что что-то стряслось с нашими голосовыми связками.

Тем временем настал тот несуетный предзакатный час, когда жители городка начали возвращаться домой – кто с военной службы, а кто и с гражданской работы. Вокруг нас постепенно собралась толпа любопытствующих ротозеев, которые с нескрываемым интересом пялились на двух отчаянно бухыкающих подростков. Однако несмотря на беспардонность глазеющих и подшучивающих над нами зевак, мы совершенно не обращали на них внимания.

Прошло немало времени прежде чем мы окончательно откашлялись и отважились сызнова заговорить. Мой голос возвратился к прежнему юношескому тембру, неустойчиво плавающему где-то между тенором и баритоном. Света же отвечала мне звонким мальчишеским голосом, который лишь со временем обещал превратиться в лирическое сопрано. С завидным упорством и тщательностью мы стремились прояснить тот несомненный факт, что наши жизненные пути уже где-то ранее пересекались.

Но тут на балкон третьего этажа вышла высокая черноокая брюнетка и, увидев нас в окружении ротозеев, раздосадовано всплеснула руками:

– Света! У тебя совесть есть?! Прошло более получаса, как я отправила тебя в магазин, а ты, как оказывается, даже на двадцать шагов не отдалилась от дома! Голодный отец уже негодует и закипает как самовар, и требует к чаю краюху ржаного хлебушка со сливочным маслом!

Девчонка сорвалась с места и помчалась в сторону магазина, успев подать мне почти неприметный знак, чтоб я как можно скорее последовал за нею. Но неслась эта юная лань настолько проворно и резво, что догнать её у меня попросту не хватило бы сил. К моему счастью, забежав за угол соседнего дома, Светлана скрылась с глаз своей строгой родительницы и, притормозив, терпеливо дожидалась меня.

Только теперь мы с моей новой подружкой уже окончательно познакомились и со скоростью престарелых, почтенных улиток отправились за покупками в гастроном. В этот пиковый вечерний час там скопилось множество покупателей и нам пришлось достаточно долго простоять в нескольких длинных очередях. Выйдя из магазина, мы немного помялись и, не сговариваясь, поплелись к нашему дому самым дальним, окольным путём.

И в магазине, и по дороге туда и обратно мы кропотливо тужились докопаться, где и когда нам уже доводилось ранее свидеться. Однако все наши потуги обнаружить такие достопримечательные места на территории Советского Союза, увы, оказались безрезультатными. Да! И Света, и я посещали и Ленинград, и Москву, и Киев, и Горький, и Севастополь, и Ялту, и Арабатскую Стрелку, однако в совершенно разное время. Да и отцы наши за время своей воинской карьеры ни разу не служили даже в смежных военных округах.

Мы даже не заметили, как постепенно стемнело и что мы приближаемся к нашему дому с противоположной от гастронома стороны. Ночь была тихая и безлунная и мы неспешно брели по тенистой аллее между мирно дремлющими стандартными пятиэтажками. Лишь кое-где, над входами в подъезды домов, горели тусклые лампочки ночного освещения.

Неожиданно, из-под тени разросшихся деревьев, навстречу нам выдвинулся силуэт высокого и крепко сбитого мужчины. И за нашими спинами я услышал вкрадчивые, но довольно грузные шаги приближающегося к нам человека. Мне пришлось опустить на дорожку авоську и сумку моей подружки, чтоб освободить руки на случай внезапного хулиганского нападения.

Возникшая перед нами фигура медленно приблизилась, – и девчонка, вдруг, выскочила предо мной, словно пытаясь оградить меня от нависшей опасности своим гибким телом.

– Папочка?! – встревоженно вскрикнула Света и смущённо застрекотала: – Ой, папочка, извини меня за непредумышленное опоздание! Я тут, совершенно случайно, встретилась с моим старым другом, и мы самую малость заговорились! Нам нужно было много чего вспомнить из нашей прежней жизни, и мы, кажется, нашли общую точку соприкосновения в наших стремлениях и интересах!

– А эта точка соприкосновения случайно не находится между твоих белых ножек?! – послышался сзади развязанный, язвительный гогот.

Циничный говор наглеца показался мне до ужаса знакомым, но едкие и желчные нотки в нём так и не позволили мне идентифицировать его беспардонного владельца. Тем не менее, я с разворота нанёс наглецу сокрушительный удар, ориентируясь по звуку его скрипучего «репродуктора». Кулак попал прямо в тыкву охальника, вот только жаль, что не в его мерзкий тявкальник, а в где-то район левого глаза. Нахал улетел в заросли декоративного кустарника, что значительно смягчило его вынужденное экстренное приземление.

– Ах ты гнусный гадёныш! – привязной дворовой шавкой залаял он, пытаясь выбраться из пленивших его гибких ветвей. – Да как ты только посмел поднять на меня свою руку! Ты даже не представляешь, с кем отважился поиметь дело! Да ты знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?!

Но узрев, что я подступаю к кустам, неуловимый мститель выгребся из гущи на другую сторону и чуть ли не на четвереньках, пустился наутёк.

– Я тебе это, щенок, никогда не прощу! И ты ещё не раз жестоко пожалеешь, что осмелился связаться со мной! – услышал я змеиное шипение ползучего гада.

Но у меня не было времени выяснять отношения с ускользающей гнидой, ибо мне ещё предстояла куда более трудная стычка. Судя по тому, как Света закрывала меня своим телом от сурового папочки, то он навряд ли собирался меня жаловать и миловать.

 

  1. Помолвка Орфея.

– И за что же ты, парень, так круто обошёлся с любопытствующим человеком? – довольно-таки спокойным и мирным голосом обратился ко мне капитан.

– Я никому не позволю без всякой на то причины порочить честь чистой, невинной и незапятнанной девушки, – ответил я тем же мужественным баритоном, который у меня проклюнулся при первой встрече с Светланой. – И даже Ваш самый лучший друг не имел ни малейшего права оскорблять неуместным подозрением мою давнюю и хорошую знакомую.

– Этот сбежавший циничный гражданин вовсе не мой друг, и я даже не представляю, откуда он мог появиться, – с интересом разглядывая меня, приблизился ко мне капитан. – Но ты преподнёс наглецу отличный урок, что не стоит злословить о человеке, абсолютно не представляя, кто он такой. И вообще, совать свой нос в чужие дела – это признак дурного нрава, непорядочности и невоспитанности.

И подойдя ко мне впритык, он по-дружески протянул мне свою широкую ладонь.

– Ковалёв, Андрей Борисович. Как видно, ты уже догадался, что я отец твоей старой знакомой.

И хотя слова «старой знакомой» были высказаны с лёгкой иронией, но зато без всякой издёвки или обиды.

– Николай Орлов. Проживаю в соседнем подъезде. Перешёл в выпускной класс средней школы, – кратко представился я и мы с капитаном обменялись крепким рукопожатием.

– Мне кажется, Николай, что из тебя может выйти хороший офицер и замечательный защитник нашей Родины, – с ненавязчивым пафосом заметил Андрей Борисович. – А уж если офицер вызвался проводить даму домой, то должен это сделать не только вежливо и галантно, но и без излишних задержек и проволочек. Я понимаю, что вы с Светой давно не виделись и после долгой разлуки вам нужно было много чего обсудить. Однако не стоило заниматься этим так долго и увлечённо в ущерб вашим близким и родным людям! Можно же было быстренько принести покупки, а уж затем пообщаться вволю на лавочке у подъезда.

 

Когда мы подошли к нашему дому, Борис Андреевич забрал из моих рук сумку и авоську и, будто бы извиняясь, с улыбкой проговорил:

– Мы, конечно, могли бы пригласить тебя к нам на огонёк, но мать Светы настолько извелась и изнервничалась из-за отсутствия дочери, что ты можешь от неё здорово получить на орехи. Так что приходи к нам лучше в следующую пятницу в шесть часов вечера. В этот день мы как раз будем отмечать день рождения нашей единственной дочери. Искренне надеюсь, что Надежда Юрьевна к этому времени уже смягчиться и успокоиться.

На том и порешили. Всю последующую неделю я работал как проклятый, создавая для моей девушки достойный её прирождённой красоты подарок. Семь дней я практически не смыкал глаз, сделавшись добровольным затворником в моей комнатушке, ставшей одновременно и моей мастерской. Благо, что летние каникулы тогда ещё е закончились.

С раннего детства все учителя школ, в которых мне приходилось учиться, признавали у меня недюжинное дарование к рисованию. А так как эти школы находились в отдалённых, захолустных районах, то мне приходилось там оформлять и стенные газеты, и агитационные плакаты, и всяческие афиши. Понятное дело, что я был простым самоучкой, потому как пристойного учителя рисования найти в такой глуши было попросту нереально. И во всех тех деревенских школа остались висеть на стенах мои многочисленные картины, написанные и маслом, и акварелью, и карандашами, и пастелью. В Костерёво я не афишировал мои художественные таланты, так как мне до чёртиков надоели занудные школьные нагрузки и общественные поручения.

Но не отобразить на холсте необыкновенный облик, так впечатлившей и поразившей меня девушки, я попросту был не в силах. По вечерам мы сидели с моей подружкой у подъезда на скамеечке и разговаривали о нашей прошлой и будущей жизни. Мы могли с ней беседовать на любую тематику, а количество этих тем было воистину безгранично. В отдалённых военных городках, где мы росли, не было особенных развлечений, но библиотеки там были доподлинно шикарнейшие. В них можно было найти такие редкостные книги, которые даже в столичных книгохранилищах днём с огнём не отыщешь. Не удивительно, что я и Света перечитали множество интереснейших книг, и нам было о чём с ней побеседовать. Никогда и ни с кем мне не приходилось ранее испытывать такого удовольствия от настолько яркого и захватывающего общения.

Мои глаза жадно впитывали каждую черточку собеседницы, каждый жест, каждое мимолётное выражение её приветливого, милого личика. Мне безумно нравился не только облик чудной девчонки, но и её изумительно гармоничное, стройное, гибкое тело. В её, казалось, хрупкой и худощавой фигурке чувствовалась, скрытая от беглого взора, неистощимая физическая и духовная сила. Но особенно меня привлекала в Светлане её только-только сформировавшаяся, пусть пока небольшая, но тугая и красивая грудь.

Задуманный мной портрет любимой девушки, который я рисовал пастельными карандашами, не вписывался не в какие классические трафареты. Мне удалось уловить тот момент, когда Светлана, обернувшись на мой незатейливый комплимент, одарила меня изумительной, завораживающей и немножко смущённой улыбкой. Легкий вечерний ветерок шаловливо играл длинными локонами юной красавицы. И при полуобороте девчонки обольстительно вырисовывалась её левая девичья грудь, туго обтянутая тоненькой белоснежной футболкой.

Разве мог я воссоздать на холсте только лик моей девушки, не запечатлев хотя бы часть её бесподобного тела?! К величайшему счастью, мне, по случаю, досталась великолепная итальянская бумага со свойствами холста, подходящая как раз для работы с пастелью. Вообще-то, я предпочел бы писать маслом, но у меня было слишком мало времени для создание задуманного мной шедевра. За семь дней божественного творенья я похудел на четыре с половиной килограмма! Мне едва-едва удалось завершить к вечеру пятницы мой титанический труд, тем более, что и рамочку для портрета я тоже сделал моими руками.

Признаюсь вам честно, ребята, что ничего подобного мне не доводилось создавать ни до, ни после той сумасшедшей недели.

В назначенный срок я стоял на пороге квартиры Ковалёвых, едва удерживая в руках сумку с презентами, два букета цветов, и готовый портрет, запакованный в подарочную бумагу. По совету моей матушки, я сначала поздравил с именинницей Надежду Юрьевну, вручив ей букет алых гвоздик и духи марки Дзинтарс «Рижская сирень». Андрею же Борисовичу я преподнёс бутылку марочного армянского коньяка, который, по словам Светланы, он попросту обожал. Честно говоря, мне это стоило всех моих карманных денег, накопленных мной за довольно-таки длительный период времени.

– А нам-то подарки за что? – с напускным удивлением всплеснула руками раскрасневшаяся Надежда Юрьевна.

– Не было бы Вас, – и не было бы чего нам праздновать в этот сказочный летний вечер! – отвесил я быть может не очень галантный, но искренний поклон благодарности родителям Светы. – И не встречала бы меня в этой прихожей такая очаровательная и жизнерадостная девушка.

И лишь затем я поздравил с днём рождения мою любимую девушку самыми изысканными словами, которые только были в моём лексиконе. Принимая от меня благоухающие цветы, Светлана смущённо заулыбалась, но её любознательный взор был прикован к пакету, который я осторожно прислонил к коридорному простенку.

– А там что? – едва слышно прошептала девчонка, и я заметил, как учащённо стала вздыматься её изумительная девичья грудь.

Поскольку руки у меня теперь были свободны, я бережно взял обеими ладонями запакованный портрет и, почтительно склонив голову, протянул её имениннице.

– Это лишь отраженье моей сокровенной мечты, в которое я попытался вложить всю мою восхищённую душу, – снова помимо воли я молвил глубоким рыцарственным голосом. У меня возникло двойственное ощущение, что это были мои слова, но произнесённые за меня испытавшим многое в своей жизни человеком.

Света, не глядя, ткнула букет в руки отца, да так неожиданно, что Андрей Борисович чуть было не выронил бутылку марочного коньяка. Быстрыми и ловкими движениями своих пальчиков она освободила портрет от подарочной бумаги и изумлённо вперила взор в сотворённую мною картину. Её васильковые глаза расширились до предела, а прелестное личико будто бы озарилось удивительным внутренним светом.

– Ах, Господи! Неужели я такая красивая! – после непродолжительной паузы ахнула девушка.

– В действительности же ты неизмеримо прекрасней! – продолжал вещать вырвавшийся из меня наружу внутренний голос. – Ни холст, ни карандаши, ни краски, ни фотобумага не в состоянии передать твоего природного, естественного очарования!

Света внезапно сорвалась с места и помчалась в свою комнату, а я помимо воли последовал за ней. Ворвавшись в спальню, она сорвала со стены ширпотребовскую копию «Утра в сосновом бору» и водрузила на гвоздик моё произведение. И в тёмной, северной комнатушке стало намного светлее и веселей, ибо её озарила и истинная Светлана, и её лучезарное изображенье на полотне. Девушка неотрывно любовалась излучающим радость портретом, и улыбка непритворного восторга заиграла на её алых устах.

– Да ты, Николай просто молодец, настоящий талант!  – услышал я за спиной лестную оценку моих дарований отцом именинницы. – И как ты только умудрился «выловить» Светку в такой редкой, нештатной, вычурной позе?! Несомненно, у тебя феноменальная врождённая фотографическая память! Да из тебя может получиться неординарный офицер советской внешней разведки! Так сказать, второй Штирлиц!

Его словоизлияния пресекла Надежда Юрьевна, решительно отодвинувшая главу семейства и меня в сторону и занявшая надлежащее ей место рядышком со своей дочерью. Мама извлекла откуда-то очки, с видом знатока осмотрела моё творение во всех ракурсах и, наконец, высказала своё авторитетное мнение:

– Спасибо тебе, Коленька, за этот чудесный, а главное, полезный и своевременный подарок! Как я сама раньше этого не замечала?!

Затем она, обернувшись к дочери, без особого нажима, но достаточно назидательно произнесла:

– Этот живописный документ, то есть я хотела сказать, художественный шедевр, красноречиво говорит, что тебе, милая, уже давно пора носить бюстгальтер.

Праздничный стол хоть и не ломился от изысканных яств, но по тем временам был вполне пристойным, сытным и обильным. Андрей Борисович в основном расспрашивал о моём отце, так как был наслышан о его высочайшей квалификации и надеялся вскорости познакомиться с ним. Надежда Юрьевна больше интересовалась моей матерью и очень обрадовалась, когда узнала, что она родом из Ровенщины. Оказывается, её дедушку ещё в сталинские времена выселили за кулацкие поползновения из Полесья, когда её матушка была маленькой девочкой. Так что родилась она уже в Восточной Сибири и, хотя по-украински и разговаривает, но довольно посредственно и с заметным акцентом.

Во время перерыва, когда женщины накрывали стол для десерта, а Андрей Борисович отправился на балкон покурить, я поинтересовался содержимым огромного книжного шкафа гостеприимных хозяев. К моему удивлению, там были только книги по истории России и жизнеописания русских царей, полководцев, флотоводцев и известных политических деятелей. И только нижняя полка предназначалась для биографий знаменитых российских учёных, писателей, музыкантов, художников и артистов.

Я скорее почувствовал, чем услышал, как кто-то тихонечко подошёл ко мне сзади. Порывисто обернувшись, я узрел Надежду Юрьевну, которая пристально смотрела прямо в мои глаза.

– Послушай меня, Коленька! – обратилась ко мне хозяйка дома, когда поняла, что пересмотреть меня она не в состоянии. – Я не дурочка, и отлично понимаю, что у вас со Светой всё очень и очень серьёзно. Но ты должен понять, что Света на два года младше тебя и ей сейчас, в первую очередь, нужно заботиться об образовании и приобретении престижной профессии. Только не подумай, что я против ваших взаимоотношений, но они должны быть в разумных и дозволенных моральными устоями пределах. Ведь только время покажет, настоящая ли это любовь, или же мимолётная юношеская и девичья влюбчивость. Так что, пожалуйста, пока что постарайтесь обойтись без каких-либо роковых, необратимых «последствий».

Мне пришлось клятвенно заверить озабоченную маму Светы, что я ни за что на свете, ни при каких обстоятельствах, не позволю себе никаких крайних вольностей. Лицо Надежды Юрьевны сразу же смягчилось и, подойдя ко мне, она по-свойски прижалась ко мне бочком.

– Послушай, зятёк! А ты не мог бы и меня изобразить на холсте, только в чуть более возвышенной эстетической и романтичной манере, – с видом заговорщицы зашептала она и многозначительным жестом показала, что конкретно имела ввиду. – Через три с половиной месяца, седьмого ноября, у меня тоже будет день рождения, так что можешь считать, что ты уже получил официальное приглашение. Теперь только от тебя зависит, станет или нет день Великой Октябрьской социалистической революции твоим двойным праздником на всю оставшуюся жизнь. За сладким столом мы будем смотреть наш семейный альбом, и я покажу тебе мою самую удачную фотографию.

 

Забегая вперёд скажу, что мой подарок Надежде Юрьевне очень понравился и я приобрёл себе верного и надёжного союзника. Правда, идя навстречу её не высказанным пожеланиям, мне пришлось омолодить тёщу лет на десять, заузить её талию и поднять грудь на пять сантиметров. В принципе, она и без того была видной, красивой женщиной, а грудь могла бы поднять с помощью специального поддерживающего бюстгальтера.

Позже мне пришлось ещё и писать портрет Андрея Борисовича в новой парадной майорской форме на фоне пусковой установки зенитно-ракетного комплекса С-300.

 

Прогуливаясь по квартире, я узрел на шифоньере в спальне болгарскую гитару «Орфей», которой явно уже давным-давно никто не пользовался. Об этом наглядно свидетельствовали спущенные струны и изрядный слой пыли на корпусе инструмента. Мне не составило особого труда стереть носовым платком пыль, подтянуть колками струны и настроить «кифару Орфея» «на лирический лад». Затем я взял несколько стандартных аккордов – и несказанно удивился, – гитара, без сомнения, звучала божественно.

В дверях появилось недоумённое лицо капитана и глаза его чуть было не вывалились из орбит:

– Надо же! Никогда бы не подумал, что эта болгарская балалайка в состоянии издавать такие изумительные звуки! Лично у меня с этой фанерной сковородкой связаны самые досаднейшие и прискорбнейшие воспоминания! В Германии, на Новый год, я на подпитии поспорил с командиром, что Девятого мая, на торжественном концерте, спою под гитару песню Высоцкого «На братских могилах». До этого мне ни разу не приходилось играть на гитаре, но я считал, что научиться этому намного проще, чем управлять командным пунктом ракетного комплекса. Как я ошибался! Короче, я не только опозорился на концерте, но и проспорил командиру семь бутылок моего любимого коньяка! Но меня всегда утешала уверенность, что всё это было подстроено моими сослуживцами, подарившими мне к дню рождения бракованную гитару!

Но тут нас позвали к сладкому столу, и мы с Андреем Борисовичем отправились в гостиную, прихватив с собой злополучную, капризную гитару. Увидав нас с орудием ужасающих пыток, Надежда Юрьевна содрогнулась и отчаянно запротестовала:

– Нет-нет, Андрюша! Сначала фрукты и сладости, а уже потом утонченное терзание нашего слуха! Ещё не хватало, чтобы твоя, так сказать, музыка отрицательно повлияла на нашего гостя при оценке наших кулинарных способностей! Оставь свою домбру на кресле или диване, а лучше, вообще, позабудь о ней до своей пенсии!

Дальше всё было, как и водится: торжественное внесение именинного торта, задувание свечей, очередные здравницы в честь «новорожденной», дегустация выпечки и кондитерских изделий, изготовленных виновницей торжества под руководством матери.

Съели всего лишь четверть бисквитного торта, ибо разнообразных сладостей на столе и так было немерено. Родители моей девушки пили кофе с коньяком и мне трудно было определить, какой из компонентов преобладал в их фарфоровых чашках. Мы со Светой запивали сладости зелёным цейлонским чаем и выпили в тот день лишь по фужеру шампанского.

Света, как и до сладкого стола, кушала очень мало, словно соблюдая какую-то до нельзя жесткую, аскетическую диету. И как я убедился впоследствии, она вообще употребляла мало пищи, однако всегда была энергична, подвижна, проворна и предприимчива. Казалось, будто сама Матушка Земля обильно подпитывала её своими могучими силами.

Когда наши желудки забастовали и отказались более принимать какие-либо деликатесы, все, кроме Светы, в благодушном безмолвии развалились на своих стульях. Только именинница с неизъяснимой тревогой поглядывала на гитару, как бы ожидая, что та вот-вот выстрелит.

Капитан заметил странное беспокойство свой дочери и в шутливой манере нарушил молчание:

– У меня сегодня нет настроения демонстрировать мои исключительные музыкальные дарования. А вот Николай нынче грозился что-нибудь спеть из армейского арсенала… То есть, я хотел сказать, из воинского репертуара. Так что, Коля?! Исполнишь нам «Тёмную ночь», если тебе не слабо?!

С легкой, снисходительной улыбкой, я взял гитару, ещё раз проверил настройку и начал петь эту не стареющую песню далёких военных лет. К моему глубочайшему удивлению, «Орфей» проявил фантастичные акустические свойства, и моё исполнение произвело неизгладимое впечатление на пресыщенных телевиденьем слушателей. Мой рейтинг подскочил как минимум сразу на двадцать пять пунктов.

– Коленька! А спой что-нибудь лично для меня, то что тебе больше всего нравится, – не дала мне насладиться заслуженным триумфом именинница.

Я хотел было исполнить специально сочинённую мной лирическую песню, но мои руки словно сами собой извлекли из гитары совершенно иную мелодию.

– Очарована, околдована

С ветром в поле когда-то повенчана…

Никогда в жизни я ещё не пел с таким восторженным чувством и с таким возвышенным вдохновением! В течении всего исполнения мои глаза неотрывно смотрели на мою ненаглядную Светочку, и мои пальцы не разу не взяли неправильной ноты. Гитара словно живая пела со мной в унисон и, казалось, что мы с ней слились в неразрывное, Богоравное целое.

Когда в гостиной утихли последние аккорды, васильковые очи моей возлюбленной сияли будто драгоценнейшие одухотворённые сапфиры. Надежда Юрьевна в растроганных чувствах тихо хлюпала носом и даже раскисший бывалый вояка попытался украдкой смахнуть слезу.

Внезапно, Андрей Борисович, встрепенувшись соколом, мгновенно протрезвел и уставился на меня с нескрываемым подозрением особиста:

– Послушай-ка, Николай! Мне тут только что в голову пришла любопытная мысль, а не в женихи ты к Светке моей набиваешься?!

Мне почему-то казалось, что эта очевидная мысль должна была посетить его мудрую голову ещё на прошлой неделе. Мою отповедь надобно было сформулировать так, чтобы в ней не мерещился даже намёк на иронию или издёвку. Я лихорадочно перебирал в голове всевозможные учтивые и обходительные выражения, но Светлана своей прямолинейной и искренней непосредственностью выручила меня.

– Коля для меня не просто какой-то там гипотетический жених. Он, безусловно, мой будущий законный супруг, – глядя в глаза обескураженным родителям, твёрдо продекларировала дочь. – И если вы, папа и мама, по-настоящему любите меня, то безоговорочно поддержите наше совместное с Колей намеренье. Я понимаю, что всем нам придётся преодолеть долгий и трудный путь, прежде чем мы с ним пойдём под венец. Но ведь дорогу осилит только идущий, и, если мы будем двигаться по ней в любви и согласии, то нашего общего счастья мы непременно достигнем.

Андрей Борисович начал хватать ртом воздух как вытащенный из воды карась, потрясённый дерзостью своей несовершеннолетней дочери. Но прежде, чем капитан вскочил на ноги и разразился гневной тирадой, Надежда Юрьевна припечатала локтем его руку к столу. Её твёрдый и не терпящий возражения голос погасил назревающий скандал в самом его зародыше:

– Я уверена, что наши дети достаточно благоразумны и хорошо воспитаны, чтоб впопыхах не натворить каких-нибудь необдуманных глупостей! Для достижения их достойной одобрения цели потребуется ещё не один год упорного труда и прилежной учёбы! Но я думаю, что они выдержат это нелёгкое испытание временем и мы не будем препятствовать их чистым устремлениям, основанных на взаимной любви!

По той лёгкости, с которой пришедший в себя капитан согласился с мнением своей благоверной, мне стало сразу понятно, кто в этом доме настоящий хозяин. Празднество завершилось в тёплой и непринуждённой семейной обстановке, и казалось, что уже ничто не угрожает нашему светлому и многообещающему будущему.

 

Но очень скоро в тихой и безмятежной гавани нашей идилличной любви обнаружились острые подводные камни.

Во-первых, мои родители без должного энтузиазма восприняли моё извещение о моей самочинной помолвке со Светой.

– Наши семьи чересчур непохожие и воспитание у тебя со Светой совершенно различное, – твердила мне озабоченная мать. – Вам будет исключительно трудно ужиться под одной крышей.

– Ну, почему же, мама?! – неистово возражал я. – В обеих наших семьях отцы – потомственные русские офицеры, а матери – чистокровные украинки! Да и обучались мы в обычных советских школах по одним и тем же принципам, и идентичным учебникам!

– Пока ты там женихался со своей ненаглядной Светочкой, я подсуетилась и навела кое-какие справки, – охладила мой пыл мама. – Ковалёвы – оголтелые русофилы, ярые приверженцы великого и могучего Советского Союза, под безусловным началом единой и неделимой России. В этой семейке верховодит Надежда Юрьевна, которая родилась в Российской Сибири и считает, что между русскими, белорусами и украинцами никакой принципиальной разницы нет. Ну, разве что незначительные различия в диалектах и национальной одежде.

Меня так и подмывало сказать, что и в нашей семье также негласно главенствует мать, но решил не обострять с ней отношения. Мой отец, постоянно занятый воинской службой, практически не занимался моим воспитанием.  Мама же с раннего моего детства прививала мне любовь к Украинской земле и гордость за героическое прошлое её свободолюбивого народа. Она происходила из старинного казацкого рода и с гордостью говорила, что ещё в древние времена наши предки породнились с семейством гетмана Сагайдачного. Да-да! Того самого Петра Сагайдачного, запорожское войско которого вместе с поляками в 1618-ом году чуть было не взяло штурмом Москву. По словам матери, Переяславский договор принёс украинцам лишь прозябание в полной нищете, поголовную безграмотность и закабаление непосильным крепостным правом. И все попытки украинского народа освободиться от российской диктатуры жестоко подавлялись сначала царскими войсками, а затем карательными отрядами безжалостных большевиков. А кульминацией геноцида украинцев стал беспрецедентный чекистский террор и Голодомор 1932-1933 года.

В отличие от Ковалёвых наш книжный шкаф был забит редчайшими книгами об истории запорожского казачества, которые я прочитал от корки до корки. И у меня чёрные кошки скребли на душе, когда я читал, как русские императоры планомерно и беспощадно истребляли казацкую вольницу. Пришедшие же им на смену коммунисты, калёным железом выжигали ростки воскресшего национального самосознания украинского народа.

– Советский Союз рано или поздно развалиться, и Украина, в конце концов, обретёт долгожданную независимость, – с видом непререкаемой провидицы пророчила мать. – Великорусские шовинисты пойдут на крайние меры, чтобы возвратить отколовшиеся республики под своё верховенство, – и тогда вы со Светой окажитесь по разные стороны баррикад.

В то время мне даже в голову не могла взбрести такая крамольная мысль, что через три года мамино предсказание сбудется. Несмотря на перестройку и неразбериху в стране, Советский Союз казался всё таким же незыблемым и несокрушимым.

– Мамочка моя родная! – с мольбой положил я ладони на руки матери. – Историю мы с тобой никогда не перепишем и не переделаем! Если бы в Смутные Времена королевич Владислав сел на московский престол, то мы бы с тобой не сидели бы в этой комнате и, может быть, нас даже в «проекте» бы не было! Если бы не был подписан Переяславский договор, то я никогда бы не встретил девушку моей мечты! Чувствует моя душа, что Света моя половинка, и только с ней я смогу обрести настоящее и всеобъемлющее счастье!

Мама тяжело и огорчённо вздохнула и с обречённой безнадёжностью махнула рукой:

– Делай как знаешь! Уж если ты вбил что-нибудь в свою буйную головушку, то переубедить тебя уже никакими уговорами невозможно. Только тогда навсегда позабудь обо всём, что я все эти годы пыталась тебе привить, и лучше не говори ничего наречённой о своих казацких корнях. Для меня счастье моего любимого сына превыше всех исторических несправедливостей и межнациональных обид.  Вот только как нам теперь быть с Наталкой и как нам смотреть в глаза нашим землякам Сакальским?

 

  1. Секрет монахинь монастыря Чи Лин.

– Какая ещё там Наталка Полтавка и какие там ещё Шакальские?! – вынырнула из-за крышки чемодана с гуманитарной помощью удивлённая мордочка Ромы.

– Да что ты меня подгоняешь, как старую доходяжную кобылу! – с нескрываемым раздражением огрызнулся батька Микола. – Вечно ты лезешь поперёд батька в пекло и постоянно торопишь события! Ну, если я уже сказал вам: «во-первых», то всенепременно потом скажу: «во-вторых»! У тебя, Рома, омерзительная манера – всегда бежать впереди паровоза! И эта неискоренимая дурацкая привычка тебя, сеньор Фигаро, уж точно до добра не доведёт!

– Как-то Кузен уже пытался плыть впереди теплохода, который чуть было не посёк его на капусту винтами! – поддал я пару в котёл всеобщего возмущения, вспомнив рассказанную когда-то Степаном историю.

Серёга Таракан снял с гладильной доски утюг и начал с ухмылкой матёрого карателя надвигаться на потрошителя чемоданов.

– Торопышка был голодный, проглотил утюг холодный! – с артистизмом профессионального чтеца продекламировал он. – Ты разве не слышал, как я обещал Коле, что никто не посмеет прервать его повесть насмешками или кривляньями.

– Только не надо никаких утюгов! – истерически взвизгнул Кузен, отгораживаясь от Таракана огромнейшим чемоданом. – Я их совершенно не перевариваю, и у меня от них ужасающий алиментарный запор! А когда утюг, наконец-то, вываливается сзади, мне потом ещё неделю приходится хвостом таскать его за собой! Ну из-за того, что штепсель шнура постоянно за аппендикс цепляется!

В который раз за сегодняшнее воскресенье бетонное здание содрогнулось от громоподобного гогота гастарбайтеров. Конеподобно ржали все, кроме Таракана, у которого шкодливый утюг вывернулся из рук и упал прямиком на его ноги. Сергею ещё крупно повезло, что он был обут в грубые закрытые туфли и утюг свалился на их носки плашмя. Поэтому он издавал лишь надрывные «очереди» хихиканья, в промежутках болезненно всхлипывая сквозь обильные слёзы.

Так что и в этой критической ситуации находчивость и изворотливость Ромы Вариводы спасли его от вполне заслуженного наказания. И когда всеобщее веселье окончательно утихло, атаман вытер салфеткой взмокшие от слёз смеха глаза, и снисходительно кивнул пострадавшему Таракану:

– Успокойся, Серёжа и садись на своё место! Если Кузен ещё что-либо вякнет, мы конфискуем всё выбранное им барахло в пользу воскресающего из пепла Казацкого войска!

Таракан, морщась и постанывая, поднял злосчастный утюг и на раскорячку поплёлся к своему полукреслу. Батька же продолжил свою сантиментальную историю о фатальном фингале, который основательно исковеркал всю его жизнь:

– Прапорщик Никита Сакальский, семейство которого проживало в соседнем доме, оказался на поверку маминым земляком, и мы дружили с ним, так сказать, семьями. Невысокий, но коренастый и крепко сбитый ровенчанин служил на продовольственных складах, снабжающих провизией все окрестные воинские части. Сакальские также были тайными радетелями независимости Украины, поэтому моя мама так быстро нашла с ними общий язык.

Наша дружба зиждилась не только на землячестве, но и на масле, сыре, сгущёнке, тушёнке и прочих продуктах, которые у Никиты Тарасовича можно было приобрести по дешёвке. Как землякам он всегда делал нам значительную скидку и давал продовольственные товары в кредит. А в те времена продуктового дефицита поссориться с такими деловыми друзьями было бы непростительной глупостью.

Дочь прапорщика, Наталка, вышла фигуристой и грудастой девахой, от взгляда на которую у мужиков ручейками слюнки текли. Она была на год младше меня, но уже переросла приземистого папу и ускоренными темпами догоняла свою дородную и рослую маму. Само собой разумеется, что наши умилённые родители, как бы в шутку, прочили меня с ней в женихи и невесты. Но ведь не зря говорится, что в каждой шутке есть какая-то доля истины, и наши предки, похоже, намеревались воплотить её в жизнь. Наталка, как видно, была не против такого альянса, и отдалась мне, когда её «старики» ездили в турпоездку по Золотому Кольцу.

Нечего и говорить, приятно было развлекаться с кралей с такими привлекательными сексуальными формами, но поговорить с ней было практически не о чем. Её интересовали только мыльные телесериалы, которые она могла беспрерывно смотреть с утра и до позднего вечера. Да и дурой она была несусветною, и, лишь благодаря папиным взяткам, учителя с трудом перетягивали её из класса в класс за розовые ушки. К тому же у меня возникло серьезное опасение, что, лет этак через пять, Наталка превзойдёт роскошью быстро растущего тела свою семипудовую мать. А ни мадам Грицацуева, ни кустодиевские красавицы никогда меня особенно не впечатляли и не вдохновляли. Ясное дело, что с появлением в городке Светочки Ковалёвой, надежды наши родителей растаяли словно утренний летний туман. Так вот, это, во-вторых!

Теперь, в-третьих! Пышнотелая супруга подарила прапорщику ещё и младшего отпрыска, которого регулярно обижали в школе и язвительно дразнили Славным Шакалёнком. Паренёк не отличался ни ростом, ни силой, но имел задиристый нрав, оттого и постоянно возвращался домой с подбитым глазом или надранными ушами. Ещё когда я учился в девятом классе, Никита Тарасович попросил меня через мою маму оградить его чадо от хулиганов и забияк. Пришлось мне хорошенько проучить нескольких прилипчивых обзывальщиков, и Ярослава все придиры и насмешники тут же оставили в покое. Однако теперь маленький нахалёнок уже и сам начал петушиться и хорохориться, и дерзко цепляться к старшим ученикам. А когда раздражённые пацаны хватали его за уши, он грозился пожаловаться жениху его старшей сестры, который без труда натянет их мошонки до самой макушки. С тех пор его стали за глаза уважительно величать не Славным Шакалёнком, а Ярым Шакалом.

Именно Шакал собрал под моё руководство небольшую ватагу из проверенных парней, с которой мы наводили страх не только на подростков военного городка, но и на разбитную костерёвскую шантрапу. Все эти преданные ребята являлись сыновьями прапорщиков и офицеров родом из Украины, которым была не чужда идея о самоопределении нашей республики.

С этой «вольной казацкой ватагой» я по выходным совершал дерзкие набеги на московских нелегальных торгашей, сбывающих дефицитные импортные товары. Шакал обладал феноменальным нюхом на всяких перекупщиков, спекулянтов и фарцовщиков. Он безошибочно вычислял их логово, заявлялся туда под видом покупателя и привередливо применял самые модные иностранные шмотки. Затем Славик начинал торговаться, сбрасывать цену и доводил коммерсантов до белого каления. Вот тут-то и подходили мы, хорошенько начищали негоцианту рыло и отбирали весь его товар.

Только теперь я понимаю, насколько мы рисковали. Ведь мы могли нарваться на крышующих барыг рэкетиров и запросто заполучить нож или пулю в брюхо. Но интуиция Шакала никогда нас не подводила, да и мы никогда не «шалили» в одном и том же районе столицы. И совесть нас абсолютно не мучила. Ведь мы «трясли» только жуликов, не плативших налоги в казну, из которой выплачивали жалованье нашим родителям. Добытые модные «тряпки» мы делили между собой или же сбывали за хорошие деньги костерёвским пижонам.

Когда же в мою сумрачную жизнь вошла светозарная Светочка, то у меня пропал всякий интерес к авантюрным набегам на злостных неплательщиков налогов. Теперь по выходным мы с моей наречённой посещали московские театры, музеи, архитектурные достопримечательности, художественные выставки и концерты знаменитых артистов. Сами понимаете, что мои бывшие соратники восприняли это как гнусное предательство верных товарищей и национальных интересов. Меня обзывали перерожденцем и Андрием Бульбой, который изменил своей Родине ради притворной любви худосочной и лицемерной чужачки.

Мои бывшие сподвижники избрали новым атаманом Ярого Шакала, который пообещал им куда более прибыльные налёты на фарцовщиков Садового кольца. Но уже при первом походе под новым началом, они нарвались на столичных рэкетиров, которые беспощадно отходили их бейсбольными битами. Практически все участники провального рейда попали в больницу с переломами рёбер и конечностей, а также с разной степенью сотрясения мозга. Только Шакал проявил невероятные спринтерские способности и избежал причитающую ему долю заслуженного возмездия.

Так что, в конечном итоге, я остался без верных друзей и товарищей. Но у меня теперь была Светочка, моя половиночка, с которой мне предстояло прожить счастливую и плодотворную жизнь.

К моему величайшему удивлению, и старшие Сакальские, и их чада продолжали поддерживать с нами дружеские отношения, будто бы ничего такого страшного и не приключилось. Вполне вероятно, их тешила надежда, что моя легковесная влюбчивость со временем выветриться, и рано или поздно всё вернётся на круги своя. И действительно, подводных камней в тёплых отношениях с моими будущими родственниками оказалось намного больше чем я мог предвидеть.

Наши со Светой родители быстро подружились и довольно часто ходили друг к другу в гости. Однако на традиционных совместных пятничных посиделках обсуждалась только одна не очень радужная для меня перспектива. И моя невеста, и наши родители в один голос пророчили мне успешную карьеру военного офицера, который непременно дослужиться до звания генерала. И Свету нисколечко не страшила судьба супруги военнослужащего, которого могут направить в самый дремучий уезд необозримого Советского Союза.

– Да вы только посмотрите на мои габариты! – как можно учтивее попытался я образумить мою родню. – Меня ведь даже с вазелином ни в кабину истребителя, ни в танк, ни в подводную лодку не всунешь! А в пехотном бою я всегда буду самой приметной и лакомой целью даже для подслеповатого стрелка!

– Ничего страшного! – с оптимизмом бравого вояки хлопал меня по плечу Андрей Борисович. – В фургон командного пункта зенитно-ракетного комплекса ты без сомнения влезешь!

– И в кабину управления радиолокационного комплекса тоже! – подпевал ему мой батяня, разливая коньяк по рюмкам. – Так что бегать тебе по горам, по долинам с «калашниковым» не придётся!

– Правильно! – с энтузиазмом реагировал на слова отца новоиспечённый майор. – Пойдёшь по стопам своего славного родителя, лучшего локаторщика Советской армии! Есть такая профессия – Родину защищать!

Киношедевр «Офицеры» был любимым фильмом семьи Ковалёвых, и они пересматривали его не менее одного раза в месяц.

И только через много лет мне открылась страшная тайна, которую очень тщательно скрывали от меня. Мои родители отлично знали о моей аллергии на воинскую службу и о моей мечте поступить в художественную академию. Но они намеренно поддакивали патриотичным устремлениям сватов, надеясь таким манёвром отвратить меня от неугодной им невестки.

Но ради любви к Светочке я готов был наступить на горло своей песне и на всю жизнь впрячься в армейскую лямку. Однако меня до боли огорчало, что времени, для задушевного общения с моей невестой, у меня изо дня в день становилось всё меньше и меньше. Света вдолбила себе в голову, что верная подруга доблестного офицера и будущая мать его детей должна уметь делать всё! И она с комсомольским энтузиазмом посещала всевозможные школьные кружки и платные курсы, дотошно постигая секреты кулинарии, кройки и шитья, вязания и вышивания. К тому же моя семижильная подруга никогда не отказывалась от школьных и общественных нагрузок и поручений. А если ещё учесть, что она была круглой отличницей, то оставалось только диву даваться, откуда у неё берётся столько энергии!

Но дальше становилось ещё хуже! Майор Кроткин, заведующий местной службой по выявлению шпионов, предателей и разглашателей государственной тайны, надумал со скуки создать секцию восточных единоборств при нашей школе. По слухам, он раньше служил в каком-то элитном спецотряде, но за какую-то провинность был переведён на рутинную бумажную работу. Энтузиасту, работающему на общественных началах, едва удалось набрать две группки желающих – одну из насмотревшихся боевиков деток и ещё меньшую из учеников старших классов.

Но Света решила, что жена офицера обязана не только уметь защитить своих детей, но, если понадобиться, то и любимого мужа. Она регулярно, без пропусков, посещала все тренировки, да ещё и меня пыталась втянуть в эту экзотичную дальневосточную секту!

А мне не было нужды посещать всякие отбирающие личное время бесполезные секции. Я мог и так запросто накостылять любому моему сверстнику без всякого кун-фу, дзюдо, тхэквондо или каратэ. Меня даже взрослые дяди при наступлении сумерек старались обходить стороною. Я отмазался от триеровок, выдвинув непробиваемый аргумент, – мне нужно время для подготовки к вступительным экзаменам в военное училище. Офицеру ЗРВ необходимо было хорошо знать физику и математику, в которых я был не очень-то и силён.

Но именно из этой дурацкой секции восточных единоборств и выросли все мои горести и печали. Как-то после занятий я поджидал во дворе школы мою невесту, неподалёку от входа в спортивный зал. Она должна была вот-вот прийти на тренировку, и мне хотелось договорится со Светой о нашей воскресной поездке в Третьяковскую галерею. Со мной были Славик Шакал и шестиклассник Петька Потапенко, для которого я был кумиром, образцом для подражания и непререкаемым авторитетом.

Из зала как раз выходила детская группа каратистов-кунфуистов, после которой по расписанию тренировалась старшая группа. Малышня с горделивыми и напыщенными физиономиями направлялись к автобусной остановке. А некоторые из них даже не переоделись, а вальяжно вышаги в кимоно, чтобы все видели, насколько они крутые ребята. Особенно комично выглядела рыжая, конопатая кнопка не то со второго, не то с третьего класса. Бросив свою огромную спортивную сумку у ограды школы, девчушка выбралась на парапет и принялась там довольно-таки уморительно выкаблучиваться и выпендриваться. Она раз за разом становилась в вычурные, устрашающие позы, а потом месила ручками и ножками воображаемого противника.

– Интересно, и с какого это цирка эта весноватая лилипутка сбежала? – прыснул я со смеху.

– Да это же Нинка Скачко из 3-го «А», – презрительно сплюнул на асфальт Потапенко. – У неё масла в головке не хватает, из-за чего её шарики часто за ролики заскакивают.

Мы подобрались к импровизированному татами и уже там обхохотались до коликов в животе. Какое-то время конопатая пигалица не обращала на нас никакого внимания. Но повергнув своего последнего невидимого противника, она презрительно покосилась на нас и не в меру язвительно полюбопытствовала:

– И чего вы так жизнерадостно ржёте, как три сбежавшие от злого хозяина ишака?!

Затем она сфокусировала свои зеленоватые глазки на Петьке и, спохватившись, тут же уважительно извинилась и поправилась:

– Ой! Простите! Я хотела сказать, два безмозглых ишака и один вшивый ослёнок.

Мы со Славиком чуть не лопнули от смеха. Дело в том, что Петьку намедни обрили наголо, так как в его шевелюре завелись вредные и сильно досаждающие ему насекомые. Потапенко мгновенно побагровел и, сжав кулаки, бросился на обидчицу. Я еле успел ухватить его за шиворот, чем спас рыжую нахалку от заслуженного возмездия.

– Ты что, сума сошёл! – нарочито попенял я Петьке. – Сейчас эта крохотуля разукрасит тебя по полной программе, а нам потом тащить тебя в травмопункт!

– Ха! Представьте себе, что именно так оно и будет! – самонадеянно ухмыльнулась малявка. – Намять бока Потапу – проще пареной репы! Он же на каждой перемене шмалит цигарки за трансформаторной будкой и даже попивает дешевый портвейн со всякой подозрительной шантрапой!

Меня весьма позабавила самоуверенность этой рыжей мартышки, и я надумал подурачиться с ней. Вспрыгнув на парапет, я посмотрел сверху вниз на заносчивую кнопку и, масляно усмехаясь, проговорил:

– Вижу, что ты настоящая супердевочка и сумеешь за себя постоять. Но как быть, если к тебе подвалит вот такой крупный дядя, вроде меня, и попробует тебя умыкнуть? Ну, чтоб потребовать у твоих несчастных родителей внушительный выкуп.

– На каждую гадину найдётся рогатина! – нагловатым тоном отрезала малявочка-козявочка.

У меня возникло жгучее желание завязать её косички под подбородком неразрывным морским узлом. С трудом сдержавшись, я понимающе закивал подбородком:

– Ага! Ты вытащишь из кимоно свисток и пронзительным свистом призовёшь воинский патруль или нашу доблестную милицию.

– Зачем же? – пренебрежительно пожала плечами спесивая пигалица. – С такой неповоротливой дылдой я и сама справлюсь.

– И это каким же образом?! – от удивления полезли на лоб мои очи.

– Учитель обучил нас секретному приёму монахинь монастыря Чи Лин, которым они успокаивали обнаглевших верзил, – задиристым воробушком напыжилась девчушка.

– Ух, ты! – как можно реалистичней изобразил я испуг и чуть-чуть отстранился от маленькой хвастунишки. – И ты прямо сейчас на мне его продемонстрируешь?

– Учитель просил нас без надобности ни к кому не применять этот тайный приём, – неожиданно посерьезнела балалайка бесструнная и, с видом заговорщицы, понизила голос: – Однако тебе я, так и быть, разъясню его суть, но только одному и на ушко. Не хочу, чтоб Шакал и Потап растрезвонили эту древнейшей тайну по всему нашему городу. А ты дашь мне честное слово, что никому никогда не проболтаешься об этом сверхсекретном приёме.

– А-а-а! Так это вербальный приём! – разочарованно протянул я. – Монахини пытались проповедями и нравоучениями убедить насильников, что Шива жестоко накажет их в последующей жизни.

– Ну, не совсем, чтобы так, – уклончиво ответила девчушка, едва заметно подморгнув мне глазом. – Есть к этому словесному приёмчику и маленькое действенное приложение.

Эта фраза подогрела моё любопытство и, припомнив стоматолога Шпака, я клятвенно ударил себя кулаком в грудь:

– Даю честное, благородное слово что о секретном приёме китайских монахинь от меня не узнает никто!

Малышка поманила меня к себе пальчиком и я, оттопырив ладонью ухо, склонил его к самым её устам.

И тут маломерка юлой крутанулась на левой ноге и долбанула меня пяткой точнёхонько в правое око! У меня не то чтобы искры из глаз посыпались! Я увидал тот колоссальный Большой Взрыв, который породил всю нашу Вселенную! Удар был такой страшной силы, что я не смог устоять на ногах и мешком свалился с парапета на землю! И лишь благодаря неизъяснимому Божественному провидению мой череп и кости остались целёхонькими при столь жёсткой посадке. Однако и куртка, и джинсы мои прорвались в различных местах, а обе коленки и локти я сбил до крови. К тому же я стукнулся головой о край парапета, так что к синяку на моем портрете добавилась ещё и шишка на лбу.

Огласив школьный двор благим матом, я, кряхтя и постанывая, поднялся на мои дрожащие ноги. Оглянувшись, я отметил моим левым глазом, что ни пигалицы, ни её сумки, ни Славки, ни Петьки поблизости не наблюдалось. И мне стало казаться, что все эти случившиеся со мой болезненные неприятности приснились мне в кошмарном ночном сновидении. Но тут из-за противоположной стороны парапета медленно всплыли растерянные физиономии моих, так сказать, сотоварищей, и я понял, что всё это стряслось со мной наяву.

– И куда подевалась эта недорослая, но уже грандиозная стерва!!! – в бешенстве заорал я, и Славка с Петькой синхронно направили свои указательные пальцы на двери спортзала.

Движимый жаждой мщения, я яростным вихрем ворвался в школу и, промчавшись по коридору, свернул в сторону раздевалок. Однако у входа незыблемой гранитной скалой стоял в распахнутом кимоно невозмутимый майор Кроткин. Я попытался его обогнуть, но наткнулся на выставленную мне навстречу стальную ладонь. Гуру был на пол головы ниже меня, но при виде мышц его рельефной груди, мои горячность и решительность заметно поубавились.

– Если ты хоть пальцем тронешь мою ученицу, то будешь иметь дело лично со мной, – спокойным, уравновешенным тоном пообещал мне наставник подрастающих костоломов.

– Да Вы только посмотрите, что сотворила со мной Ваша ненормальная подопечная! – чуть ли не со слезами на глазах пожаловался я. – Она же вероломнейшим образом едва не искалечила ни в чём не повинного человека!

– А тебе не кажется, парень, что у вас с ней диаметрально противоположные весовые категории? – воззвал к моей совести накачанный моралист. – Если Нина прибегла к таким крайним мерам, то это значит, что ты жестоко обидел и унизил её. А каждый из нас имеет неотъемлемое право – любыми способами защищать своё человеческое достоинство. Скажи ещё спасибо, что она сдержала своё слово и не использовала против тебя приём монахинь монастыря Чи Лин. В противном случае тебе, болезный, жениться было бы уже нечем. Иди с Богом и отныне три раза подумай, прежде чем надумаешь вновь насмехаться над слабым.

– Ну эта Ваша маленькая, но чересчур гордая птичка рано или поздно допрыгается и упадёт на дно самого глубокого ущелья! – озлобленно зарычал я. – И я сделаю всё возможное и невозможное, чтоб поспособствовать этому!

– Я тебя уже предупредил, – леденящим душу тоном предостерёг меня майор. – Если с Нины упадёт хоть один волосок, то ты на своей шкуре узнаешь, что такое быстрое, неотвратимое и весьма болезненное возмездие. Можешь спросить у своего отца, и он тебе подтвердит, что я всегда держу своё слово.

Как оплёванный, я выгребся из школы и уныло поплёлся на автобусную остановку. И как на грех, я наткнулся на мою невесту, спешившую на свою очередную тренировку.

Узрев меня в таком плачевном состоянии, очи Светы сначала расширились от изумления, а потом она залилась безудержным, искренним смехом:

– Да неужто ты с Нинкой Скачко умудрился схлестнуться?! – между приступами хохота выдавила из себя она.

Моё трепетное, израненное сердце от жгучей обиды облилось обильной вскипающей кровью. И хотя Света быстро взяла себя в руки, и усмешка слетела с её губ, но, увы, было уже чересчур поздно. Это был не просто смертельный удар по моему самолюбию, это был первый гвоздь, вбитый в гроб нашей беззаветной любви.

А Света заботливо усадила меня на уже знакомый мне парапет и, достав из спортивной сумки аптечку, принялась заботливо обрабатывать мои ранки и ссадины.

– И как я позабыла тебя, Коленька, предупредить, чтоб ты не связывался с этой настырной и сумасбродной девчонкой? Нинка видит себя не много не мало как будущим русским агентом 007 в юбке. И я нисколечко не удивлюсь, если она когда-нибудь в грядущем, в конце концов, своего добьётся. Николай Сергеевич полюбил Нинку как родную дочь, так что забудь о мести или о способе как-нибудь ей досадить. И, вообще, постарайся навсегда стереть или выбросить этот досаднейший эпизод из своей памяти.

Однако намного легче было это сказать, чем следовать этому немудрёному житейскому совету. Я так и не смог простить моей невесте её первичную реакцию на постигшее меня несчастье. Боль от её спонтанного смеха неизлечимой раной саднила в моём изувеченном сердце. И даже то, что моя педантичная невеста впервые пропустила тренировку и провела весь этот вечер со мной, не сгладило моего непомерного огорчения.

Но мои горести умножились многократно, когда в понедельник я появился в школе пусть и с припудренным, но всё же с приметным фингалом. Весть о моей идиотской стычке с дерзостной маломеркой в мгновение ока просочилась во все классы школы без исключения. На переменах я слышал за спиной злорадный шёпот и ехидное хихиканье, а кое-кто из сверстников открыто насмехался надо мной. И хотя наглецы держались плотной сворой, мне удалось троим из них проредить зубы, заставив остальных дать задорного стрекача. Меня снова начали бояться, однако уважения моих бывших друзей-товарищей мне заново отвоевать так и не посчастливилось.

Вечером того же понедельника к самозваному гуру явились 56 учеников и учениц школы, с просьбой записать их в секцию восточных единоборств. Но больше всего меня взбесило то, что среди них оказались двое из последних моих оставшихся товарищей: Петька Потапенко и Ярослав Сакальский. Правда, Славику майор Кроткин отказал, сославшись на то, что он уже набрал три группы, а старшая из них и так сверх меры переукомплектована.

На мой упрёк в предательстве Славик беззастенчиво отбрехался, что намеренно пытался проникнуть в логово высокомерных и оголтелых русофилов. А изучив их слабые и сильные стороны, он научился бы бороться против великодержавных шовинистов их же собственным оружием. Мне пришлось проглотить лицемерное оправдание Сакальского, так как у меня, кроме него, вообще близких друзей не осталось.

А через две недели произошёл случай, который заставил меня крепко призадуматься о правильности выбора моей дальнейшей судьбы. Мне совершенно случайно подфартило достать билеты в Большой театр на «Лебединое озеро». Моя невеста безумно обожала балет, да и сама она обладала потрясающей гибкостью, пластикой и артистичностью. Света могла исполнить такие головокружительные па и пируэты, и встать в такие изумительнейшие позы, которые под силу далеко не каждой балерине. Решив стать женой офицера, Света загубила в себе Божественный Дар, который мог сделать её примой даже самой именитой танцевальной труппы.

Неудивительно, что мы со Светой прибыли в столицу как на самый долгожданный и знаменательный праздник хореографии. Мы специально приехали пораньше, чтобы всласть прогуляться по Бульварному кольцу перед захватывающим, феерическим представлением. Несмотря на глубокую осень, день выдался приятным, теплым и необычайно погожим. Не предусмотрев такой благоприятной погоды, мы одели чересчур тёплые одежды и это немножечко омрачало нашу неспешную прогулку.

На Чистопрудном бульваре почти что не было людей, и мы уселись на лавочке, чтоб передохнуть и освежиться. Неподалёку, чуть в стороне от аллеи, я заметил уличную лоточницу, торгующую прохладительными напитками и мороженым. Попросив Свету подождать меня на лавке, я отправился к прилавку, чтобы купить нам по парочке порций орехового эскимо.

Уже рассчитываясь с продавщицей, я обернулся и с ужасом заметил, что четыре рослых парня, склонились над моей невестой, пытаются вырвать из её рук сумочку. Моё тело, будто само собой, рванулось на выручку угодившей в беду Светлане. Но чьи-то крючкообразные пальцы мёртвой хваткой вцепились в мою одежду. Повернув голову назад, я увидел перекошенную моську ушлой торговки, которая так просто своего не упустит.

– А деньги?! – истерически заверещала она. – Если за всё сполна не заплатишь, я незамедлительно вызову ментов!

У меня не было ни секунды на торговые переговоры, и, бросив мороженное и две купюры на прилавок, я ринулся спасать мою невесту от наглых гопстопников. Если б лоточница не разжала свои пальцы, я утащил бы с собой разжиревшую скандалистку вместе с её громоздкой тележкой в придачу.

Прямо мне навстречу бежал один из тех самых лихих парней, которые пытались ограбить мою Свету. Однако его мордаха отображала такой дикий ужас, будто за ним гналась вся краснознамённая столичная милиция. Конечно, мне надо было бы поинтересоваться у бедолаги, что с ним стряслось, но я без расспросов встретил его правым прямым в челюсть. Под моими костяшками что-то хрустнуло, а сердешный улетел в сторону, зарывшись носом в пожелтевший газон. Перед моим взором открылась колоритная панорама, которую я никак не ожидал увидеть.

Света спокойно стояла у лавочки, беззаботно покачивая подаренной мной кожаной стильной сумочкой на длинной цепочке. У её ног, схватившись руками за промежность, повизгивая и поскуливая, катались по асфальту двое из напавших на неё парней. Третий грабитель вел себя довольно-таки мирно, о чём свидетельствовали его неподвижные длинные ноги, торчавшие из-под лавки. У меня возникло серьёзное подозрение, что не зря мародёры, грабители и насильники обходили монастырь Чи Лин десятой дорогой.

– Коля, этих ребят надобно сдать в милицию, чтобы им было и впредь неповадно набрасываться на беззащитных прохожих, – с детской наивностью предложила моя подруга.

Быстро осмотревшись, я отметил, что поблизости от нас не было никого, кто бы мог стать свидетелем разбойного нападения. Торговка же делала вид, что ничего странного не заметила и пыталась откатить свой передвижной ларёк подальше от злополучной скамейки.

– Уносим отсюда ноги, пока мы не вляпались в эту историю по самые уши! – схватил я Свету за руку и потащил её в сторону Красной площади.

– Но ведь хулиганы должны быть наказаны по всей строгости советского законодательства! – упёршись ногами в асфальт, запротестовала моя спутница.

– Когда здесь появиться милиция, нам придётся долго объяснять, кто здесь на кого напал, и кто здесь от кого защищался, – попытался я разжевать моей суженной суть возникшей проблемы. – А достойных доверия свидетелей происшествия что-то нигде поблизости не наблюдается. Даже если нам поверят, что именно мы стали жертвой нападения, то нам придётся в суде доказывать, что мы не превысили пределы необходимой самообороны. А эти нахрапистые ребята уже и так получили заслуженное наказание за свой проступок на полную катушку. Но если мы ввяжемся в официальное расследование, то не увидим ни «Лебединого озера», ни Зигфрида, ни умирающего лебедя.

Последний мой довод для заядлой балетоманки оказался решающим. Мы поспешили в сторону Кремля и, минуя прилавок торговки, я как бы невзначай проговорился моей безобидной на вид спутнице:

– Сейчас ловим такси и едем прямиком на Рижский вокзал.

Этим я обезопасил нас от возможного преследования, и мы добрались до Большого театра как раз вовремя и без всяческих приключений. Светлана с упоением смотрела спектакль, но мои мысли были весьма далеко от зрелищного балетного представления. В моей голове никак не укладывалось – и как только моя хрупкая на вид невеста умудрилась одолеть троих здоровенных лбов и до коликов в животе напугать четвёртого!

 

  1. Милая, не бойся, я не груб.

Когда я поведал Славику Сакальскому о побоище на Бульварном кольце, он только укоризненно покачал головой и с искренней жалостью мне посочувствовал:

– Да-а-а! Не позавидуешь твоей грядущей семейной жизни. Попробуй только спросить у такой спутницы жизни: «Кто в доме хозяин?!» Как засветит тебе пяточкой между глазок, так все твои помыслы о сабантуе с друзьями вместе с сфинктером через задний проход вылетят! А не дай Бог, твоя благоверная приревнует тебя к какой-нибудь киске! Ты ведь парень видный, красивый и на тебя все красотки в округе заглядываются! Даже страшно подумать, что она с тобой тогда сделает!

От едких слов моего младшего товарища у меня непроизвольно заныло в паху, а Шакал продолжал изливать свою желчь на мою душу.

– Если тебе так уж приспичило, то женись на моей смирной сестрёнке Наталке! Такой пышной и фигуристой крали ты даже в столице навряд ли отыщешь! А как она за тобой тоскует и чахнет! И сколько бы ты её не бранил и не колотил, она даже словом тебя за это не попрекнёт и никогда от тебя не отвяжется! К тому же она самых чистейших украинских и благородных казацких кровей! А с этой худосочной монголкой ты ещё основательно наплачешься! Слышал бы ты с каким восторгом на уроках истории она рассказывает о Московских царях, собирателях русских земель! Ну, прямо тебе не жестокие, кровожадные изверги, а чистые ангелы в человеческой плоти! А когда я попытался ей возразить, знаешь, как она меня унизила на потеху моим одноклассникам?! «А ты помалкивай, малоросс-молокосос, и не лезь со своим свиным рылом в калашный ряд!»

У меня не было ни малейшего сомнения, что, говоря эти язвительные слова, Ярослав преследовал интересы своей собственной семейки. Но кое-что в его здравых рассуждениях заставило меня призадуматься. Жестокие сомнения потом долго мучили и терзали меня, не ошибся ли я в выборе спутницы моей жизни.

 

Как я уже говорил, с моей невестой я встречался намного реже, чем мне этого бы хотелось. И дальше целовашек и обнимашек наши интимные взаимоотношения в течении года так ни на йоту и не продвинулись. А я ведь был здоровым, любвеобильным парнем, уже познавшим все прелести половой жизни. И длительное отсутствие секса не только болезненно угнетало меня, но и провоцировало неоднократные нервные срывы! Хорошо ещё, что Наталка и мои зрелые костерёвские подруги не отказывали мне в близости, а это мне помогало время от времени сбрасывать накоповшееся напряжение. Но я до тошноты боялся, что Светлана узнает о моих левацких поползновениях и с безжалостным презрением изгонит меня прочь. Хотя иной раз мне приходило в голову, что это был бы самый благоприятный выход из моего затруднительного положения.

 

А тут ещё что-то странное произошло с Наталкой Сакальской, и она стала совершенно другим человеком. Моя бывшая невеста забросила свои сериалы и начала регулярно посещать кружок аэробики и секцию по волейболу. К Новому году она уже считалась лучшей разводящей в городской юниорской команде и её начали привлекать даже в женскую сборную. Наташа за это время не только окрепла и постройнела, но и стала по-настоящему красивой и привлекательной девушкой. Да и учиться она начала намного прилежнее и к концу года превратилась из безнадёжной двоечницы в твёрдую ударницу. С Наталкой теперь уже было о чём поговорить, да и в постели она стала куда более чувственной, пылкой и страстной партнёршей.

Я оказался в ужасающей ситуации, как тот задумчивый сказочный витязь на раздорожье перед замшелым камнем-предсказателем. «Направо поедешь – найдёшь девицу прекрасную и желанную, однако неведомо, будет ли когда-либо у тебя с нею соитие. Свернёшь же налево – добудешь красавицу нелюбимую, одначе пышную, лепую, знатную и богатую. И будет эта боярышню кроткая и податливая боготворить тебя и прощать все твои прегрешения. Как прямо поедешь – с пустыми руками останешься и будешь кусать свои локти в слезах до последнего своего издыхания».

Моя любовь к Светлане была безмерной и искренней, но она обещала отдаться мне лишь только после официального замужества. А это могло произойти не ранее, чем моя невеста получит аттестат зрелости и поступит в Московский университет. Я же к тому времени буду уже постигать благородную профессию защитника Родины в одном из элитных военных училищ. А на всё это понадобиться как минимум три года, за которые ситуация могла бы измениться совсем не в мою пользу. Но даже при самом благоприятном для меня стечении обстоятельств, ещё не известно, как бы сложилась моя семейная жизнь с такой волевой, сильной и целеустремлённой подругой.

Женившись же на Наталке, я бы получил всё сразу, а её богатый вор-папаша обеспечил бы нам безбедное существование. Тогда я мог бы выбрать профессию по зову души и сердца, и откупиться от ненавистной мне воинской службы. Моя Душа буквально разрывалась на части – она жаждала слиться со своей половинкой, но не желала отдаваться в армейскую кабалу.

Так и не сделав судьбоносного выбора, я решился пустить мою жизнь на самотёк – как сложиться, так оно и получится!

Но самый страшный удар по нашим семейным планам нанесла разрядка между Советским Союзом и Западом. Началось значительное сокращения численности военнослужащих, были закрыты многие военные училища, а в оставшихся существенно урезали количество курсантов. После окончания школы я подал документы для поступления в Ярославское зенитно-ракетное училище ПВО. Оценки в аттестате у меня были не ахти какие, да и деньги на взятку никто из моих родственников давать мне не собирался. Так что конкурировать с сынками, внуками и племянниками полковников и генералов мне тогда было попросту не по силам. А может быть, где-то в самой глубине моей души, я и сам не желал пройти чересчур жесткий и придирчивый конкурсный отбор. Так или иначе, но мои низкие оценки на экзаменах не позволили мне стать курсантом военного училища.

К моему изумлению, и мой отец, и будущий тесть, и невеста вовсе не восприняли мой провал, как ужасную и непоправимую трагедию.

– Ничего страшного! – в унисон твердили они. – Пойдёшь на срочную службу, проявишь себя там как примерный солдат и тебе дадут рекомендацию и направление в военное училище! За это время подучишь физику и математику, так что успешное поступление тебе будет гарантированно.

Но при таком изменении планирования воинской карьеры, моя свадьба отодвигалась ещё на два года, а, может статься, и того более! Вы даже не представляете, в каком угнетённом, подавленном состоянии я пребывал перед призывом в армию. Я уже начал серьёзно подумывать сделать Наталке предложение и попросить состоятельного и обросшего связями Никиту Тарасовича «отмазать» меня от службы. По словам Ярослава и Наталки, их папаша успел нагрести сумасшедшие бабки на своём доходном подпольном бизнесе.

Но тут Фортуна, наконец-то, повернулась ко мне передком и помогла мне определиться с моими намерениями. И моего отца, и Андрея Борисовича отправили в командировку на Ашулукский полигон на плановые учения, а Надежда Юрьевна застряла в Омске, так как её мать всё ещё не оправилась от операции. Моя невеста почти на целую неделю оставалась на хозяйстве сама. Родители Светы не очень-то беспокоились, что их дочь осталась в квартире одна-одинёшенька. Она была уже взрослой, самостоятельной девушкой и сама могла о себе позаботиться. И мне выпала редчайшая возможность воспользоваться подарком судьбы и удачным расположением на небе судьбоносных планет.

Я наведался к ней в вечер того же самого дня, когда наши отцы отправились в астраханские степи. С собой я притащил кассету англо-итальянского фильма «Ромео и Джульетта», который Света ещё ни разу не видела. Она всегда предпочитала отечественные фильмы, и к тому же к Шекспиру относилась довольно-таки прохладно. Мне с величайшим трудом удалось уговорить почитательницу русской драматургии посмотреть со мной этот потрясающий фильм.

Два битых часа Светлана застывшей статуей сидела у телевизора, не в состоянии оторвать своих васильковых глаз от голубого экрана. К последней сцене фильма слёзы двумя ручейками струились по розовым щёчкам моей невесты, однако она совершенно этого не замечала. Я встал, выключил видеоплеер и прижал к груди вставшую на дрожащие ноги девчонку. Моя футболка сразу же стала влажной, и я услышал взволнованный голос моей ненаглядной любимой:

– Я даже не подозревала, что любовь может быть такой всепоглощающей, страстной и самоотверженной. И почему в нашем доме никогда не было ни единого томика Шекспира?

– Только что рухнули гранитные стены околдованного чёрными магами замка, в который тебя заключили с раннего детства, – прошептал я ей на ушко, целуя его в мочку. – Теперь границы твоего мироощущения раздвинулись до самых дальних пределов. И я надеюсь, что мы с тобой будем вместе познавать этот Божественной Мир в любви, взаимопонимании, радости и согласии.

Я нежно ласкал плечи и шею моей дрожащей от возбуждения красавицы, но у меня не хватало смелости перейти к более решительным действиям. И тут я заметил на шкафу гитару, которая всего лишь год назад уже мне сослужила неоценимую службу. Бережно усадив девушку на диван, я взял в руки «Орфея» и запел несвойственным мне глубоким, бархатным баритоном. Иногда мне чудилось, что вместо меня пел кто-то другой, но и я вложил в эту песнь всю мою рвущуюся из груди восхищённую Душу.

– Милая. не бойся, я не груб.

Я не стал развратником вдали.

Дай коснуться запылавших губ,

Дай прижаться к девичьей груди.

Мой верный друг «Орфей» чарующе подпевал мне, придавая моему голосу вдохновение, притягательность и непреложную убедительность. И с каждой пропетой мной строкой, глаза моей возлюбленной сияли всё ярче и ярче, в предвкушении неведомого ей доселе счастья и блаженства. С особым восхищением и упоением я изливал из себя последние слова этой старой, но в то же время вечно юной лирической песни:

– Мы сейчас с тобою как во сне,

Мы вдвоём надолго – навсегда.

Ты прижалась, отдаваясь мне,-

Это счастье! Ты согласна?..

Не дав закончить строку, Света вскочила на ноги и, в экстазе воскликнув: «Да!!!», бросилась мне на шею. Она чуть не завалила меня на спину, впившись своими коралловыми устами в мои губы. Несчастный «Орфей» отлетел куда-то в сторону и обиженно тренькнул, упав на таджикский ковёр. А дальше произошло нечто невообразимое! Это не я раздевал невесту, а она срывала с меня и с себя одежды! Это не я нёс её на руках в спальню, а она тащила меня за запястье в свою постель! Это не я уложил её на свадебное ложе, а она буквально распластала меня по кровати!

Никогда даже не мог подумать, что моя брачная ночь со Светой будет настолько бурная, яркая и продолжительная. В порыве страсти моя невеста даже не почувствовала, как утратила девственность. А ведь потом мы едва-едва отстирали от пятен простыню, наволочки и пододеяльник.

Шесть последующих бурных ночей мы наслаждались взаимной близостью и усладой слияния, пока приезд тёщи не оборвал наш феерический праздник безумной любви. Все эти незабвенные дни я был как никогда жизнерадостным и счастливым, и только одно малюсенькое обстоятельство отравляло моё радужное настроение. Моя возлюбленная неизменно доминировала во время наших пылких любовных утех. И у меня возникло серьёзное опасение, что и в нашей семейной жизни она также будет стараться главенствовать во всех аспектах супружества.

Моя мама, видно, догадывалась, где её сын пропадал по ночам, однако никому не обмолвилась ни словечком. Два месяца я тешил себя надеждой, что Света забеременеет, и тогда наше законное бракосочетание станет неотвратимым. Однако время показало, что Фортуна только пролетела подле меня, прошуршав у моего уха своей воздушной туникой.

Но уже перед самым призывом в Армию мне дважды выпадали счастливые случаи навсегда привязать мою половинку к себе. Мои родители три раза в течение недели уезжали за покупками в Москву, и мы со Светой на три дня оставались одни в нашей квартире. Мне кажется, что папа и мама, идя навстречу моим устремлениям, совершили этот длительный шоп-тур преднамеренно.

Моя невеста словно учуяла мою боязнь стать подкаблучником и на этот раз была необычайно женственной, чувственной, нежной, ласковой и покладистой. Возлюбленная с лебединой грацией и изяществом отдавалась мне, исполняя даже самые смелые и дерзновенные мои пожелания. И именно в эти неизгладимые из памяти дни я впервые почувствовал себя настоящим мужчиной.

Теперь моя Судьба была окончательно предрешена. По крайней мере, так мне тогда показалось. Ради моей любимой Светочки, я готов был броситься в горнило самой кровопролитной войны и выйти оттуда целым и невредимым. На призывной пункт меня провожали моя мама, Света и Надежда Юрьевна – три женщины, которые воистину обожали меня. У меня не было сомнения, что через несколько месяцев я примчусь назад на мою свадьбу, ибо сочетались мы со Светой любовью в самое благоприятное для зачатия время.

По протекции отца и тестя меня должны были отправить служить на Ашулукский полигон, где у них было множество бывших сослуживцев и товарищей. Но в областном военкомате потеряли какие-то мои документы, и эшелон в Астрахань ушёл без меня. После недельных мытарств меня сунули в другой железнодорожный состав и отправили совершенно в другую сторону. Нет смысла описывать все мои злоключения, но, в конце концов, я угодил на распределительный пункт призывников в Тирасполе. Мне выпала незапланированная судьбой служба в 59-й гвардейской мотострелковой дивизии.

Я слёзно просил ответственных за распределение офицеров направить меня хоть в какую-нибудь захудалую зенитно-ракетную часть. Мне без особого энтузиазма пообещали, что определят меня в 1162-й зенитно-ракетный полк. Но лишь после того, как я пройду курс молодого бойца и присягну на верность нашей Советской Родине.

Вот тут-то я воочию и узрел, что такое махровая, заскорузлая дедовщина. Как только мы подшили и подогнали выданную нам униформу, нас сразу же загрузили по полной программе. Никто даже и не собирался учить нас уставам или хотя бы заставить вызубрить присягу. После утомительного утреннего кросса и зарядки, нас распределяли в наряды на самые тяжёлые и унизительные работы на территории гарнизона.

Те, кто попадал в столовую на чистку картошки и мытье посуды, считали себя счастливчиками и баловнями судьбы. Неудачники же вывозили на свалку мусор и зловонные отходы, а также вычищали основательно загаженные отхожие места. Протестующих и не справляющихся с работой сержанты поочерёдно уводили в каптёрку, где с помощью рукоприкладства учили их послушанию и уму-разуму.

В первый же день, когда призывников отослали на работы, «дедушки» перешерстили все наши вещи и изъяли всё, что им понравилось. Офицеры и прапорщики не обращали никакого внимания на этот беспредел, как будто он происходил в каком-то другом измерении. Любой старослужащий мог припереться из соседней казармы и бросить приглянувшемуся ему салаге свои вещи. И этот новобранец должен был безропотно подшить ему свежий подворотничок или до блеска вычистить замызганные сапоги.

Среди молодых солдат был некто, Володя Кравец, высокий и крепко сбитый парень из Николаева. По его словам, он являлся кандидатом в мастера спорта по дзюдо и после присяги его должны перевести в спортивную роту. И когда на Володю «наехал» один из пришлых нахальных «дедушек», он вышвырнул наглеца из казармы, хорошенько поддав ему сапогом под зад.

На следующий день наши ухмыляющиеся сержанты отправили Кравца в так называемый индивидуальный наряд. К вечеру Володя вернулся весьма в плачевном виде и едва добрался до своей койки. Двое из сержантов тоже возвратились с побитыми рожами, но навряд ли дзюдоисту от этого полегчало. Всё его тело было покрыто синяками и ссадинами, а писал он после драки кровавой мочой. Против своры навалившихся на Кравца «дедушек» с дубинками не устояла бы даже звезда восточных единоборств.

По официальной версии Володя свалился с грузовика при погрузке металлолома, а два наших сержанта пытались его подхватить. Но, к несчастью, они не смогли удержать равновесия, и вся троица грохнулась на обрезки стальных труб. На вечерней поверке дежурный офицер ещё и распёк Кравца за то, что из-за его небрежности пострадали ещё и два ни в чём не повинные человека.

Мне было предельно ясно, что следующей жертвой засилья старослужащих стану непосредственно я. Мне не простили не только дружбу с Володей, но и мой неуместный восторг, когда он наказывал обнаглевшего «дедушку». Меня заранее оповестили, что завтра и меня ждёт индивидуальный наряд на чистку самого удалённого нужника гарнизона. У меня не было ни малейшего желания унижаться перед сопливыми старослужащими, а стать изувеченным инвалидом – и того менее.

Утром, когда солдаты после зарядки умывались и приводили себя в порядок, я подошёл к нашему старшему сержанту по прозвищу Лось. Это был здоровенный, цветущий детина родом из Новотроицка, которого Бог наделил недюжинной силой, но поскупился придать ему слишком много ума. Он как девица на выданье красовался у зеркала, поправляя на гимнастёрке значки и прилизывая торчащие на затылке волосы.

– Товарищ старший сержант! Разрешите обратиться! – прогремел я и, получив в ответ невразумительное мычание, выложил моё предложение: – У Вас великолепная выправка и осанка настоящего командира! И, если Вы найдёте мне лист белой бумаги, я напишу Ваш портрет, который Вы сможете отправить Вашей невесте!

Более глупого выражения мне ни на одной физиономии до этого видеть не доводилось. Пару минут Лосько безмолвно таращился на меня, с трудом переваривая в своей черепушке полученную информацию. Внезапно, он сорвался с места, галопом смотался в каптёрку и притащил оттуда кусок первосортного ватмана. Усевшись у окошка на табурете, он принял величественную, по его мнению, позу и пренебрежительно вякнул: «Малюй!»

Ни разу в жизни мне ещё не приходилось работать так быстро, сноровисто и энергично! До построения оставалось слишком мало времени, а на «заказчика» мне нужно было произвести неизгладимое впечатление. Хорошо ещё, что я уберёг от грабителей мои карандаши KOH-I-NOOR и приготовил заранее фанерный лист под бумагу.

Едкий пот застилал мои очи, однако я даже на долю секунды не останавливался. Вокруг нас постепенно собрались ещё три сержанта и два прапорщика, но я не обращал на их едкие реплики никакого внимания. Мой каторжный труд был закончен как раз в тот момент, когда прозвучала команда на построение. Всунув портрет в руки ошарашенного старшего сержанта, я помчался занимать мое место в строю.

При осмотре командиром новобранцев, по просветлённому и приветливому лику Лосько, я догадался, что моё скоропалительно исполненное произведение ему очень даже понравилось. Он даже не придрался к моей не застёгнутой верхней пуговке на гимнастёрке и к не совсем чистому подворотничку.

А после построения ко мне подошёл сержант Чумаченко и очень вежливо попросил увековечить и его героический образ на белоснежном листе ватмана.

– Но ведь меня на сегодняшний день назначили в очень ответственный индивидуальный наряд, – как бы оправдываясь, посетовал я.

На моё плечо легла тяжелая рука Лося и, расплывшись в широкой улыбке, он огорошил меня довольно приятным известием:

– Мы тут посовещались и решили оставить тебя одним из дневальных в казарме. А на вылизывание засранных толчков у нас есть куда более достойная кандидатура.

И на выгребание дерьма из самого загаженного отхожего места гарнизона отправили ещё не пришедшего в себя дзюдоиста. Там Володя снова сцепился с «дедушками» – и его отправили в лазарет даже не известив нас, куда и откуда он в этот раз умудрился свалиться. Больше в районе расположения 59-й гвардейской мотострелковой дивизии Кравца уже никто никогда не видел.

А у меня начался довольно драматический творческий период, сопровождаемый изобильной и напряжённой художественной практикой. Весть о том, что в когорту желторотых салаг совершенно случайно затесался художник-передвижник, в мгновение ока разнеслась по всему гарнизону. В нашу казарму потихоньку стали подтягиваться старослужащие, которых этой осенью увольняли в запас. Старший сержант Лосько стал кем-то наподобие импресарио, манипулирующего живой очередью «дедушек» в зависимости от их подношений и своей личной симпатии.

Разумеется, мне теперь не нужно было выдавать антрацит на-гора, однако до обеда мне довелось написать семь черно-белых портретов. А в столовой меня подхватили под руки азербайджанские повара и силком затащили к себе на кухню. Там был накрыт шикарнейший стол, который буквально ломился от всевозможных восточнокавказских кушаний. И всю эту замысловатую композицию для натюрморта увенчивали три бутылки марочного молдавского вина.

– Дорогой братан! – произнёс весьма своеобразной тост старший повар. – С того дня, как ты запечатлеешь нас в парадной форме для потомков, всё самое лучшее, что есть на этой кухне, будет всегда и в твоей тарелке!

На следующий день, по согласованию с Лосько, я отправился в наряд на кухню, где кроме карандашей, бумаги и ложки ничего лишнего в руках не держал. Вот тут-то мне пришлось вложить в мои творение не только всё моё мастерство, но и Душу, так как за последние четыре недели я исхудал на восемь с половиною килограмм.

На следующей неделе среди моих клиентов появились прапорщики и офицеры, но это, к счастью, лишь только сыграло мне на руку. Новые респектабельные заказчики великодушно согласились пополнить запасы моих карандашей, от которых к тому времени остались лишь жалкие огрызки. А главное, благодаря им, слухи о мастере бойкого карандаша просочились и в верхние эшелоны командования.

В пятницу в ленинскую комнату, где я как раз заканчивал портрет дежурного офицера, ясным солнышком вплыл зам командира дивизии по политчасти. Снисходительно проронив «Вольно», он осмотрел моё свежеиспечённое творенье и, одобрительно хрюкнув, поинтересовался:

– А ты, солдат, и кистью так же мастеровито владеешь? – и, услышав утвердительный ответ, вынес окончательный вердикт: – Тогда заканчивай тут свою самодеятельность и сейчас же отправляйся в мастерскую нашего художника-оформителя. А то он уже совсем зашился, обновляя наглядную агитацию к ноябрьским праздникам. И заодно принимай хозяйство оформителя, так как Костика через месяц уволят в запас, и все его обязанности станут твоими.

С этого дня моя жизнь круто изменилась. Теперь, под бронированным покровительством замполита, мне не была страшна даже самая заскорузлая дедовщина. Для меня разработали специальный график несения службы, по которому я мог возвращаться в казарму даже после отбоя.

Мой предшественник, ефрейтор Мазур, оставил мне отлично налаженное и ухоженное хозяйство. И я бы не сказал, что хлеб мой насущный мне приходилось добывать в поте лица моего. Лишь только к большим государственным праздникам мне доводилось в спешке изготовлять свежие транспаранты, лозунги и афиши. Часто меня отправляли в командировки и в другие части дивизии, где я помогал оформлять наглядную агитацию и ленинские комнаты. Так что мне пришлось побывать в нескольких смежных районах как Молдавии, так и Украины.

Но если на востоке от Днестра была лишь тишь да благодать, то на западе со всей очевидностью назревала ненастная буря. Мне самому пришлось наблюдать сборища националистов, где они скандировали весьма радикальные нацистские лозунги: «Русский – чемодан – вокзал!», «Русских – за Днестр, евреев – в Днестр!» Мне тоже был не по душе российский великодержавный шовинизм, но молдавские националисты и русскоговорящих украинцев причисляли к русским!

Рома! Ты чего это подпрыгиваешь и подскакиваешь как йог-новичок на ржавых гвоздях?!

 

Ещё минуту назад Кузен выскочил как черт из табакерки из-за своего чемодана и, с высоко поднятой рукой, трясся будто в тропической лихорадке. Рома напоминал нерадивого школьника, которому приспичило в туалет, и он пытался обратиться внимания строгого учителя на своё бедственное положение. Но теперь, когда Кузену, наконец-то, дали слово, он жалостливо и заискивающе заскулил:

– Коленька! Ну, не надо нам рассказывать о монголо-татарском… тьфу ты, чёрт попутал! Я хотел сказать, о молдавско-приднестровском конфликте. Нам и так о нём все уши прожужжали как по радио, так и по телевидению. Лучше поведай нам, как трагический судьбоносный фингал повлиял на твою дальнейшую жизнь.

Батька Микола насупил брови и собрался было встать в гневную, возмущённую позу. Однако гробовое молчание и выражение лиц гастарбайтеров свидетельствовали о том, что в данном случае они полностью поддерживают Рому Вариводу. А остановить своё экспансивное и красноречивое душеизлияние Николай Орлов был уже просто не в состоянии.

 

– В конце концов, моя жизнь в армии устаканилась и, благодаря протекции замполита, я избавился от дедовщины без всякого мордобоя и восточных единоборств. Разумеется, меня никто не избавил от работы по увековечиванию образов героев 59-й дивизии. Но теперь я писал портреты высшего командного состава, а также их родственников, хороших знакомых, друзей и любовниц. Конечно, я не отказывал и платежеспособным клиентам из нижнего командного состава и даже из рядовых солдат. Мне нужно было подсобрать хоть несколько тысяч долларов для успешного поступления в военное училище.

Мой покровитель был доволен моей как штатной, так и нештатной работой, и снабжал меня всеми необходимыми инструментами и материалами. Теперь я мог писать и маслом, и гуашью, и пастелью, и акварелью. И делать это не только под выгодные заказы, но и по велению моей впечатлительной Души.

Однако стоило мне попросить замполита перевести меня в зенитно-ракетный полк, чтоб заработать дивиденды для поступления в училище, он резко и категорично мне отказал:

– Там у тебя не будет никакой возможности заниматься своими художествами! Да и зачем оно тебе надо?! Стоит ли тебе губить свой бесспорный живописный талант ради весьма туманной и неблагодарной военной карьеры?! Хорошо! Мы сделаем так, что по документам ты будешь служить в 1162-ом зенитно-ракетном полку, а фактически всегда будешь находиться при штабе. А при увольнении мы напишем тебе все нужные направления, характеристики и рекомендации. Да я лично напишу, что ты летал на головке зенитной ракеты похлеще чем барон фон Мюнхгаузен на пушечном ядре! Вот тогда, через два года, сам будешь решать, в какое училище тебе поступать – в художественное или военное! А за эти два года всё может в твоей жизни радикальнейшим образом измениться!

 

  1. Бита и «шмайсер».

Мой благодетель словно в воду глядел, но я даже представить себе не мог, что перемены будут до такой степени кардинальные и необратимые! Причём не только в моей личной Судьбе, а и в Судьбе всей нашей огромнейшей державы!

Первые полгода службы не предвещали ничего угрожающего и зловещего для намеченных мной перспектив. У меня было много «левых» клиентов и за сравнительно короткий срок, мне удалось заработать солидную сумму, которую я конвертировал в твёрдые доллары. Но из-за непрестанного писание портретов надменных платежеспособных персон, я вскоре заработал стойкую аллергию на этот прибыльный жанр живописи. После увольнения я соглашался обессмертить чей-либо образ, лишь когда на моей кухне уже все тараканы и мыши повесились.

Моя невеста писала мне раз в неделю, но её письма больше напоминали подробный доклад о проделанной за семидневку работу. Она сообщала мне о своих успехах в учёбе, о приобретённых ей навыках и умениях, а о нашей Любви лишь насколько жалких строк в конце своего отчёта. С каждым письмом Светланы, мои надежды, что вскорости я стану папулей, хилели и таяли, а к Новому году они зачахли уже окончательно. Каюсь, я отсылал ей письма намного реже, но зато они напоминали сочинение медалиста школы, который собрался поступать на литфак МГУ. И Любовью в этих посланиях была пропитана каждая строчка.

Переписывался я и со Славиком Сакальским, которому поручил приглядывать за Светланой и сообщить мне, если к ней, вдруг, привяжется какой-нибудь пройдошливый воздыхатель. Мой единственный оставшийся у меня друг не обвинял Свету ни в чём, но его шутейные намёки порой доводили меня буквально до белого каления. Он часто подтрунивал надо мной, язвительно замечая, что в армии, такому пылкому парню, как я, приходится заниматься лишь только ночным рукоделием. Это сильно задевало моё мужское самолюбие, тем более, что эти инсинуации не соответствовали истинному положению дел.

Благодаря моему попечителю, я почти что каждое воскресенье получал увольнительную в город. А в Тирасполе было достаточно много не закомплексованных девушек, особенно мне нравились миловидные и страстные молдаванки. Да и среди моих заказчиков были жёны и дочери офицеров и прапорщиков, которые нередко предпочитали расплачиваться со мною своею натурою. Конечно, меня изводили саднящие угрызения совести, но со своей необузданной кобелиной сущностью я ничего поделать в то время не мог.

Уязвленный подколками Шакала, я похвастался в ответном письме, что у меня сейчас сексуальной практики в три раза больше чем когда-то было на гражданке. А если он не верит, то у моей мамы есть довольно-таки много доказывающих это фотокарточек. Я частенько фотографировался с самыми красивыми и фотогеничными моими обожательницами, но отсылал эти снимки лишь моей маме, которой доверял как себе самому.

Заваливала меня любовными письмами и Наталка, которые были больше похожи на увесистые ценные бандероли. Кроме листочков с душещипательными словами о её безграничной и преданной любви, конверты были наполнены изумительными цветными фотографиями, где Наталка была запечатлена в самых экстравагантных и эротичных нарядах и позах. Особенно было много её фотокарточек в форме команды по аэробике, волейболу и в откровенных пляжных бикини. У моих сослуживцев от таких снимков ручьями слюнки текли, и они завидовали мне самой что ни на есть чёрной завистью. Но на сентиментальные корреспонденции Наталки я так ни разу и не удосужился ответить.

Вообще-то, всё моё внимание тогда было всецело занято событиями, которые творилось в стране и в окружающем СССР мире. «Мудрая» политика Горбачёва, основанная на лозунгах разрядки и перестройки, за несколько лет привела к развалу Варшавского договора и к параду суверенитета советских республик. Советский Союз трещал по швам и разваливался буквально на глазах. Я со злорадным удовольствием потирал руки, ведь по моим пессимистичным расчётам это должно было случиться не ранее чем через 7-8 лет. Может так статься, что надобность поступать в ненавистное мне военное училище, и действительно, сама собой отпадёт.

Но я даже подумать не мог, что агония тоталитарной сверхдержавы так больно и жестко ударит и по моей же собственной семье! К концу 1990 года мой отец уже выслужил положенный ему срок и уходил на пенсию в звании полковника. И как гром среди ясного неба на меня свалилось ужасающее известие о том, что мой отец и мать развелись. В мою голову не укладывалось такое положение дел, ведь мои родители собирались жить вместе в Ровно, в доме моей престарелой бабушки.

Отец заявил маме, что он истинно русский человек и в логово махровых сепаратистов ехать не собирается. Теперь он намеревался поселиться в ухоженной усадьбе своих родителей в пригороде Краснодара и предложил маме переехать на свою Родину. Но, как говориться, нашла коса на камень.

«Какое лицемерие! – возмущалась в письме моя мать. – Ведь это не украинцы и не евреи, а русаки, Горбачёв и Ельцин, развалили Советский Союз! Да и какой, к черту, твой папочка истинно русский человек?! Орловы испокон веков постоянно роднились с кубанскими казаками из черноморского казачьего войска! Так что если в нём и осталась русская кровь, то не более жалкой водочной стопки! А всё это из-за его дружбана, Андрюхи Ковалёва, с которым они в последнее время жбанили коньяк и бренди до умопомрачения! Заморочил, гад, отцу голову идеями о единой и неделимой, так что у того от патриотизма совсем крыша поехала!

Мои титанические эпистолярные попытки примерить родителей так ни к чему не привели. Я умолял замполита отпустить меня на побывку домой, но из-за разгорающегося Приднестровского конфликта все отпуска для солдат были отменены.

Отец уехал из Костерёво первым, с одним лишь чемоданчиком в руках, оставив матери всё совместно нажитое ими имущество. Слава Богу, что Сакальские помогли маме загрузить все наши пожитки в контейнер и отправить его в Ровно. Её переселение в Украину произошло без особых приключений, лишь только в дороге где-то затерялась коробка с моими письмами и фотографиями.

А весной 1991-го года меня настиг ещё один жестокий и крайне болезненный удар Судьбы! До этого мы со Светой переписывались довольно регулярно и, судя по посланиям моей невесты, её любовь ко мне ни чуточку не остыла. Но она чересчур близко принимала к сердцу предсмертные конвульсии «Великого и Несокрушимого», который считала своей настоящей Родиной. Мне оставалось только утешать Свету иллюзорной надеждой, что отныне СССР будет просто называться по-иному – Союзом Суверенных Социалистических Государств.

Но в конце весны моя педантичная невеста, нежданно-негаданно, вообще перестала мне писать письма. Сначала я оправдывал это её приближающими выпускными экзаменами, к которым она готовилась с особой тщательностью и старательностью. Но после месячного молчания моей пунктуальной подруги, я сильно забеспокоился и попросил Шакала выяснить причину этого необъяснимого казуса.

То, что сообщил мне Ярослав, потрясло меня куда больше, чем расторжение брака моих родителей! Светлана буквально прорычала ему в ответ, что не желает иметь ничего общего с изменщиком и предателем Родины, которого нарекли Николаем Орловым! И пусть он лучше на её глаза не показывается, иначе она за себя не ручается! От такого многообещающей отповеди у меня не только засаднило в Душе, но и основательно заныло в промежности.

Я был в полной растерянности и ломал себе голову, откуда могли вырасти ноги у всех моих неприятностей. Единственным источником информации в Костерёво у меня теперь остался только Шакал, но он страшился даже приблизиться к моей до крайности обозлённой невесте. До моего дембеля оставалось чуть более полгода, и я рассчитывал, что за это время моя половиночка поостынет, смягчится и образумится. И каждую неделю я писал ей оправдательные письма, настаивая на том, что меня оболгали неведомые мне «добрые люди».

Но попытка августовского переворота 1991-го года только усугубила моё и без того плачевное положение. Мой будущий тесть не просто поддержал ГКЧП, но и агитировал командование соединения раздать солдатам оружие и двинуться в столицу на подмогу путчистам. После подавления переворота кто-то настрочил грандиозную «телегу» в Москву, и Андрея Борисовича за три года до пенсии с треском уволили из армии. Соответственно, всю его семью выселили со служебной квартиры, и никто не имел даже малейшего представления, куда перебрались Ковалёвы. Ходили лишь туманные слухи, что они осели где-то в западном Подмосковье, а Света поступила в какой-то университет. Все попытки Славика точно выяснить их новое место жительства, как на зло, оказались абсолютно безрезультатными.

В то же бурное лето 91-го года и сам Шакалёнок навсегда переселился в Москву. Папаша за хорошие деньги всунул его в какой-то московский торговый то ли техникум, то ли колледж, куда за год до этого пристроил Наталку. Так что надежды найти мою невесть куда запропавшую невесту теперь у меня почти что совсем не осталось. Сердце моё не просто обливалось горючей кровью, а медленно и мучительно по живому рвалось на две истерзанные и израненные половинки. Душа остро ощущала этот невыносимо болесный разрыв и гласом вопиющего в пустыне взывала к моему раздвоившемуся под ударами Судьбы Разуму.

Мать и бабушка умоляли меня после увольнения из армии перебраться к ним в Ровно, на землю моих славных украинских предков.  Но после долгих мучительных размышлений, я всё-таки решил ехать в Костерёво, чтобы попытаться напасть на след моей исчезнувшей суженной. Я готов был упасть перед Светою на колени и просить прощение за все мои прегрешения и измены.

Мне удалось возвратиться в Костерёво только к концу осени 1991-го года. Меня, по ходатайству мамы, должны были приютить Сакальские, у который после переезда их чад в Москву в квартире остались две свободные комнаты. Собственно говоря, Никита Тарасович дослуживал в армии уже последние месяцы и уходил на пенсию по выслуге лет. За свою самоотверженную службу на благо Родины, он наворовал столько добра из армейских складов, что сумел купить три шикарнейшие квартиры в радиусе элитного Садового кольца. В одной теперь проживала Наталка, во второй – Шакалёнок, а третья предназначалась для героя тылового обеспечения и его необъятной супруги. Моя мама как-то по секрету мне сообщила, что её оборотистый земляк – тайный миллионер в долларовом эквиваленте.

Но что-то в душе мне подсказывало, что не стоит останавливаться у Наталкиных родителей, если я действительно собираюсь искать мой скрывшийся за горизонтом Светик-Самоцветик. Приютила меня моя бывшая зрелая подруга, с которой у меня раньше были чисто потребительские сексуальные отношения. Эта довольно симпатичная молодая женщина имела свой дом в Костерёво, где жила со своим малолетним ребёнком от сбежавшего от неё после свадьбы супруга. Она никогда не лелеяла надежду, что у нас с ней будут серьёзные отношения, но была не против, чтоб я скрашивал её одиночество.

Хорошо продуманная тактика поиска моей невесты была на удивление простой, но весьма эффективной. Я наведался в школу во время большой перемены и, не мудрствуя лукаво, отправился прямиком в учительскую. Кто-то из учителей должен был точно знать, куда собиралась поступать золотая медалистка и лучшая ученица их школы. И уже через десять минут мне стало известно, что Света не только собиралась, но и поступила на исторический факультет МГУ.

Окрылённый удачей, я выскочил из двери школы с твёрдым намерением завтрашним же утречком отправится в Москву. Всё складывалось в мою пользу, и я нисколечко не сомневался, что смогу оправдаться и обелиться перед моей возлюбленной. Если меня кто-то и оговорил, то на каждое его ничем не подтверждённое слово – будет моё веское слово в ответ, заверенное моим отточенным красноречием. А от убедительности моего словоизлияния как раз и зависело, станет ли Света моей законной супругой, али нет. Но не зря же Господь Бог наделил меня даром уговаривать особ женского пола, а посему удачный исход мне был полностью гарантирован.

Однако бесстрастные, безжалостные и неумолимые богини Судьбы, увы, распорядились моей жизнью совсем по-иному. В школьном дворе я нос к носу столкнулся с Петькой Потапенко, который за два года моего отсутствия заметно вырос, окреп, похорошел и возмужал. Если бы не эта случайная фатальная встреча, то я, может быть, до конца моих дней остался бы гражданином Российской Федерации. Петька бросился ко мне и обнял как старшего брата, который вернулся после чересчур долгой отлучки. Мне было очень приятно, что хоть кто-то непритворно обрадовался моему возвращению.

– Ты приехал искать Светку? – без обиняков спросил меня Петька, когда страсти немного улеглись.

– Да я её уже практически нашёл, – мягко улыбнулся я в ответ. – Осталось только съездить в столицу и уладить с ней кое-какие недоразумения.

– Но прежде чем ты отправишься за своей зазнобой, мне нужно тебе кое-что показать, – внезапно нахмурился мой младший товарищ. – Иначе тебе как снег на голову могут свалиться непредвиденные, неприятные неожиданности. Но сейчас мне нужно срочно бежать на урок математики. Я ведь уже два года, как бросил пить и курить, и не одного занятия нынче не пропускаю.

Мы встретились с Петькой после окончания занятий и отправились в наш военный городок. Мы вошли туда через знакомый мне со школьных лет пролом в ограде, чтоб избежать ненужных формальностей на КПП. К счастью, Петькины родители ещё не вернулись со службы, и мы смогли пообщаться без лишних свидетелей. Мой друг завёл меня в свою комнату, усадил за письменный стол и выложил предо мной набитую документами канцелярскую папку. На обложке папки, под напечатанным словом «ДЕЛО», каллиграфично было выведено твёрдой рукой: «Орлова Николая Алексеевича».

Открыв этот странный архивный бювар, я увидел там несколько стопок подшитых писем, какие-то документы и многочисленные фотографии. Мои глаза полезли на лоб, так как это были мои солдатские письма из Тирасполя, а на всех снимках фигурировала моя видная, привлекательная персона. В одной стопке были подшиты мои письма к Ярославу Сакальскому, а во второй – к моей маме. В моих посланиях Шакалу кто-то желтым маркером выделил те фразы, где я хвастался, что у меня сейчас секса в три раза больше, чем было ранее на гражданке. Ну, конечно, и ещё кое-какие мои намёки на сердечную благосклонность ко мне симпатичных тираспольских дам. Да и на листках писем к маме также были отмечены те места, где говорилось о моих весёлых подружках, которые были попросту от меня без ума. Соответственно, и все отосланные мной маме фотографии наглядно подтверждали мои хвалебные словеса.

На обратной стороне одного из снимков, где я стоял в обнимку с красивой подружкой, моей же рукой было старательно выведено: «Моя новая невеста Раиса». Меня просто шокировала эта подпись, так как написать её я мог только в пьяном угаре, там более, что эту яркую и благовидную девушку звали Людмила.

Дальнейшее исследование папки подтвердили моё подозрения. Там оказались и несколько моих сладострастных любовных посланий к Наталке, которые я уж точно никогда не писал. Мой каллиграфичный почерк был настолько искусно подделан, что только первоклассный эксперт мог отличить его от доподлинного оригинала!

К этим письмам скрепкой были прикреплены фотографии, где я забавлялся с Наталкой на берегу реки Клязьмы, в удалённом от людской суеты укромном местечке. Мне припомнился этот романтичный, интимный пикничок летом 1989-го года. Сделать такие снимки мог только настоящий профессионал, с другой стороны реки, причём фотоаппаратом с первоклассным зум-объективом.

На отдельном, напечатанном на машинке документе, красовался интригующий заголовок: «Любовницы Орлова Н.А.». Там в алфавитном порядке перечислялись все девушки и женщины, с которыми у меня когда-либо были любовные интрижки. Под всеми фамилиями значились даже даты рождения моих пассий, род их занятий и место прописки! Этот реестр моих амурных побед был в два раза больше реального, ибо там присутствовали имена тех красоток, связь с которыми я привирал в разговорах с моими товарищами! К ним же были присовокуплены все костерёвские продажные женщины, в графе профессий которых были написаны странные сочетание заглавных букв: ПП, ДП, ОП, АП, ПОП, ДОП, ПАП, ДАП, ПОАП, ДОАП и ДПОАП. Для дилетантов была предусмотрена сноска, где расшифровывались все эти аббревиатуры: ПП – профессиональная проститутка, ДП – дешёвая проститутка, ОП – оральная проститутка, АП анальная проститутка, ПОП – профессиональная оральная проститутка и так далее. Похоже, что кто-то досконально проверил всех этих путан на их профессиональную пригодность. Всё это чем-то напоминало пошлую пародию на дешёвый американский шпионский детектив. Но я никак не мог сообразить, кому понадобился такой хлопотный сбор компромата против моей малозначащей в политике личности.

– И где ты только отыскал эту хрень? – озадаченно посмотрел я на Петьку.

– Выслушай меня внимательно и, пожалуйста, не перебивай! – попросил меня мой друг. – Эта папка совершенно случайно попала в мои руки в начале мая этого года. После тренировки в спортзале школы, в секции майора Кроткина, мы как всегда приняли душ, переоделись и отправились на автобусную остановку. Света выскочила из женской раздевалки, и шла где-то в шагах десяти впереди меня. Меня задержал у выхода развязавшийся шнурок, и, когда я поднял голову, то увидел, как её остановили Славик Сакальский со своей грудастой сестричкой. Как раз у того парапета, где ты когда-то так неудачно повздорил с Нинкой Скачко.

Шакал и Наталка поочерёдно весьма возбуждённо распинались перед Светланой, пытаясь ей что-то втемяшить в головку. Хладнокровно выслушав эту говорливую парочку, твоя невеста развернулась с явным намерением продолжить свой путь. Но Наталка пиявкой уцепилась в её руку, а Шакал достал из сумки вот эту папочку и начал вытаскивать из неё письма и фотографии. Увидев одну из фотокарточек, Света остановилась и принялась внимательно всматриваться во все бумаги, которые ей одну за другой подсовывал Славик. И хотя она казалась совершенно невозмутимой, маковый цвет всполохнувшего личика с потрохами выдал все её настоящие чувства.

Стараясь хоть что-то расслышать, я обогнул трансформаторную будку и осторожно приблизился к этой троице с другой стороны. Но, как видно, я совершил этот манёвр чересчур поздно. Шакал уже складывал бумаги в папку, а Наталка как из брандспойта поливала тебя грязью. А когда Света развернулась и пошла в сторону остановки, разъярённая Наталка в сердцах крикнула ей во след: «И как ты, дура, не поймёшь, что он и тебя бросит, как ненужную тряпку, когда ты ему наскучишь!»

Света резко остановилась и, круто развернувшись, решительно двинулась на семейство шакалов. Мне почему-то показалось, что она сейчас одним ударом уложит обоих скандалистов на землю. Сакальские обмерли и побледнели, как хатка моей бабушки после свежей побелки. А Света выдернула эту папку из онемевших рук Славика и спокойным, бесстрастным голосом заявила: «Для начала я изучу все эти документы, а потом уже сделаю надлежащие выводы».

Когда она удалилась, Сакальские облегчённо вздохнули и плюхнулись своими пухлыми задницами на парапет. Шакал вытер рукавом, выступившие на его лбу капли холодного пота, и, криво ухмыльнувшись, обнадёжил свою до невозможности раскисшую сестричку:

«Похоже, наша золотая рыбка заглотила наживку вместе со всеми крючочками. А я уже было подумал, что эта натасканная сука сейчас раскатает нас тонким слоем по всему тротуару. Однако наш папуличка – настоящий гений и рассчитал всё до самых незначительных мелочей. Но если бы я не стащил у Колькиной мамки коробку с его письмами, то хрен бы у нашего папки чего-либо вышло! Ну, теперь Кольке не видать голой Светкиной попки как своих собственных ослиных ушей! Но сейчас было бы вовсе неплохо утихомирить наши разгулявшиеся нервы. Пойдём в ближайшую кафешку и выпьем по рюмочке хорошего коньячку!»

Утомлённые злодействами заговорщики поплелись в сторону центра города, а я в припрыжку помчался к остановке и едва успел вскочить в уже отходящий автобус. Света одна одинёшенька сидела у окна, перечитывая письма и пересматривая фотографии. Выйдя у военного городка, она, ничего не замечая вокруг, на автомате отправилась к своему дому, прижимая злополучную папку с бумажной отравой к груди. И уже неподалёку от подъезда она внезапно притормозила и с размаху зашвырнула папку в переполненный мусорный контейнер.

«И какого чёрта я должна тратить моё драгоценное время на ковыряние в чьем-то грязном белье!» – с колючей иронией воскликнула она и, не оборачиваясь, направилась к своему подъезду.

Снедаемый любопытством, я осторожно вытащил из мусора папку и притащил её в нашу квартиру. И только просмотрев все эти аккуратно подшитые бумаги, я понял насколько низко пал парень, которого я считал своим лучшим другом. Конечно, всю эту мерзкую аферу заварил папаша Славика, но не зря же говорят, что яблоко от яблони далеко не падает.

Не удержавшись, я показал всю эту документацию моему отцу и, изучив содержимое папки, он лишь осуждающе покачал головой: «А я-то всё думал, почему все офицеры нашего соединения так недолюбливают Никиту Тарасовича! Никто из них не мог понять, почему этого ненасытного ворюгу до сих пор не упекли в каталажку или хотя бы взашей не выдворили из армии! Ходят слухи, что у него в квартире есть шкафчик, где собран компромат не только на наших старших офицеров, но и на командование всего округа. И я не советовал бы тебе, сынок, больше водиться с наследником и приемником Сакальского-старшего. У Славика уже укоренилась стойкая хроническая привычка – предавать и оставлять в беде своих лучших товарищей».

Петя закончил своё короткое, но весьма ёмкое сказание и мне понадобилось не менее четверти часа, чтоб худо-бедно собраться с мыслями. Такой изощрённой подлости и низменного коварства я от семейства Шакальских не ожидал! Да неужто ради того, чтоб свести меня с Наталкой, они и затеяли этакую гнусную, но довольно филигранную закулисную игру! Ведь если б эта папка случайно не попала в мои руки, я никогда б и не узнал об источнике всех моих бед и страданий. И с каждой минутой звериная ярость и жажда отмщения всё больше и больше вскипали в моей груди.

– И как ты думаешь, Петя, где можно сейчас выловить старого мерзавца? – услышал я будто издали мой гулкий голос, который звучал как дьявольский рокот из преисподней.

– На службе он обычно не задерживается, так что скорее всего уже сидит в своей конуре, – немного поразмыслив, заключил Потапенко. – До ухода на пенсию ему осталось совсем ничего, поэтому не удивлюсь, если сейчас он пакует свои вещички. Его ненаглядная и необхватная как Родина «половинка» укатила погостить к дочурке в Москву. Значит, никто и ничто не помешает вам выяснить отношения тет-а-тет.

– Значит, пришло время навестить стервятника, который возомнил себя верховным вершителем человеческих судеб, – гробовым гласом возвестил я верного товарища и, всунув под мышку папку, направился к выходу.

– Советую быть тебе предельно осмотрительным и осторожным, – напутствовал меня пусть слишком юный, но зато мой воистину искренний друг. – Славик как-то, хорохорясь, похвастался, что у его папочки, кроме двух охотничьи ружей, имеются ещё немецкие пистолет и автомат, а также парочка эсесовских ножей для спецназа.

Это предупреждение Петьки впоследствии спасло мою жизнь. Через десять минут я уже стоял у порога квартиры Сакальских и настойчиво звонил в бронированную дверь. Довольно долго никто не открывал, но я услышал едва различимые звуки, как кто-то на цыпочках подкрался к двери и крайне осторожно взглянул в глазок. Затем призрак потихонечку удалился, но вскоре вернулся, теперь уже громко топая тяжёлыми башмаками.

Дверь широко растворилась наружу, и на пороге появился Никита Тарасович, который не в меру театрально потягивался и зевал. Узрев меня, он весьма артистично изобразил на своей ряхе сначала смятение, а затем натуральный восторг от долгожданной, но всё-таки неожиданной встречи:

– Коленька, сынок! Какое счастье, что ты, наконец-то, вернулся домой! А по моим расчётам, ты должен был приехать в Костерёво лишь только завтрашним вечером! Иди же ко мне, мой зятёк, я тебя расцелую!

Старый прохиндей размашисто распахнул свои лапища, собираясь заключить меня в свои удушающие «отцовские» объятья. И хотя харя «тестя» выражала неподдельную душевную радость, однако блеклые, но колючие очи выдавали его внутреннюю настороженность. Они с подозрением и опаской сканировали всё мое тело, от самых подошв до тульи армейской фуражки.

И тут тыловой комбинатор заметил торчащую испод моей мышки канцелярскую папку. Его крабовые клешни сразу же опустились, а натянутая улыбка мгновенно слетела с потресканных губ.

– Предупреждал же я этого безмозглого щенка, что нужно было лишь показывать, а не совать документы в руки сухопарой кацапки! Ну, раз это дело всё-таки выплыло наружу, то заходи, Николай, побеседуем.

Прапорщик неспешно развернулся и вперевалочку направился по коридору вглубь своих апартаментов. Моё пристальное внимание и повышенная настороженность сослужили мне неоценимую службу. Когда Сакальский проходил мимо вешалки, его рука как бы случайно скользнула за повисший на ней плащ и что-то увесистое там ухватила.

Ни секунды не раздумывая, я что было мочи толкнул подлого и вероломного иуду в его широкую спину. Силясь удержаться на ногах, паскудник промчался через весь коридор и, вышибив кухонную дверь, громыхнулся вместе с ней на плиточный пол. К моим ступням подкатилась тяжёлая бейсбольная бита, которую прохвост так и не смог удержать в своих гоблинских «лапах». Грохот от падения двери и тела, а также перезвон осколков разбитого матового стекла, прокатились по коридору и многократным эхом отразились в лестничной шахте. Надеясь, что мой оппонент не скоро очухается, я подобрал биту и, развернувшись, отправился закрывать входную дверь на защёлку. Не смотря на ужасающее громыхание, ни одна дверь ни на одной лестничной площадке не отворилась.

Однако, как оказалось, я слишком недооценивал проворство и сообразительность моего «добродетеля». На этот раз мой тонкий музыкальный слух уберёг меня от неотвратимой погибели. Услышав подозрительный шорох, я резко развернулся и заметил, как вскочивший на ноги прапорщик словно мышка шмыгнул в боковую дверь. Бросившись за беглецом, я увидел, как он пересёк зал и вскочил в дверь комнаты, куда он даже близких друзей не пускал. Какими-то правдами и неправдами проходимец выбил для себя полковничью квартиру и имел свой собственный рабочий кабинет. Как-то хвастливый Шакалёнок на минутку завел меня в эту сакральную комнату, когда его папаша проворачивал свои аферы на службе. И это позволило мне быстро сориентироваться во времени и пространстве.

У дальней стены стоял внушительный канцелярский шкаф, а перед ним громоздкий старинный письменный стол. Перегнувшись через него, старый проныра пытался открыть выдвижной ящичек и извлечь оттуда какой-то чернёный предмет. Не прекращая моего стремительного движения, я от всей души с ходу пнул подошвой ботинка в разжиревшую за последние годы задницу прапорщика. От такого непредвиденного «напутствия», прохиндей рыбкой перелетел через стол и стул, и врезался своей каверзной мыслеформой в массивный дубовый шкаф. По омерзительному, тошнотворному хрусту я сразу даже и не понял, что в комнате лопнуло – злокозненная черепушка ирода, или дверцы дубового шкафа.

К счастью, и для меня, и для лиходея, дубовые доски оказались фиговыми, разумеется в переносном значении этого слова. В действительности, дверцы были изготовлены из древесно-стружечной плиты с наклеенным на неё тонким дубовым шпоном. Поэтому не удивительно, что они не только треснули, но и отвалились от шкафа, накрыв собой свалившегося на пол «куска». А с верхних полок на них посыпались набитые документами канцелярские папки, точно такие же, как и бювар с собранным на меня компроматом. И этих «чёрных досье», заведённых на самых высоких армейских и штатских персон, в частном архиве Сакальского было не менее сотни.

Сам архивариус лежал под гнётом плодов своего многолетнего труда и, судя по торчащим испод дверцы ногам, отчаянно тужился выбраться их крысоловки. Сделать это было практически невозможно, но, для надёжности, я вывалил с полок все оставшиеся папки на кучу лежащего у моих ног «дерьма». Конечности неуёмного супостата ещё три раза вздрогнули, затем как струнки вытянулись и, наконец-то, неподвижно застыли. Проходимец реально оказался в плену своих несбыточных иллюзий, понадеявшись, что он в состоянии справиться со мной в одиночку. И альтруистическая мысль, что змей подколодный задохнётся под кипами собранного им «грязного белья», ничуточку меня не беспокоила. Из уроков биологии я хорошо усвоил, что особи из семейства гадов отличаются чрезвычайной изворотливостью и живучестью.

И тут я заметил нечто такое примечательное, от чего у меня в груди всё сразу же похолодело. Шкаф оказался на пядь глубже, чем ширина папки и у задней его стенки на полках лежали различные коробочки, ящички и шкатулки. Но мой взор привлёк к себе автомат «шмайсер», висевший на специальных скобах на задней, внутренней стенке шкафа. Под ним на полке лежали четыре его запасные обоймы, две обоймы от какого-то пистолета и эсесовский нож со свастикой на навершии рукоятки. Заглянув в приоткрытый выдвижной ящичек стола, я заметил там пистолет «парабеллум», которым прапорщик так и не успел воспользоваться.

С замиранием сердца я вытащил все эти военные реликвии и аккуратно разложил их на письменном столе. Впервые мне довелось увидеть это оружие воочию, а не в военных фильмах или на застеклённых витринах музея. И каждый из этих смертоносных предметов мог запросто в тот роковой день оборвать мою жизнь. Так что бейсбольная бита не фоне всех этих орудий убийства выглядела просто нелепо и смехотворно.

 

  1. Профуканное счастье.

Неожиданно, мне почему-то припомнилось, как этот спортивно-развлекательный снаряд приблудил в дом старого хитромудрого злоумышленника. Это был единственный трофей первого и последнего набега «вольной казацкой ватаги» на торгашей Садового кольца, под руководством новоизбранного пана-атамана Ярого Шакала. Как я уже говорил, тогда только быстроногий воевода ухитрился улизнуть из лап рэкетиров, крышующих местных лоточников и барыг. Один из этих молодчиков долго и настойчиво пытался догнать невоспитанного «мальчика», чтоб в дружеской обстановке втолковать ему, как это плохо забираться в чужой огород. Отчаявшись настигнуть недоросля и выбившись из сил, рэкетир метнул биту в спину Шакала, в надежде сшибить зарвавшегося конкурента с ног.

К счастью или несчастью, Акела промахнулся, и бита, пролетев рядышком с Шакалёнком, упала впереди его на зелёный газон. Расторопный беглец на ходу подхватил с травы невозвратный метательный снаряд, оставив рэкетира не только с носом, но и лишив его орудия профессионального труда. Так что тот незабвенный московский поход принёс атаману и славу, и заслуженный трофей, а его подопечным многомесячное пребывание в больничных койках и инвалидных колясках.

Мой взор вновь скользнул по разложенному на столе шакальему арсеналу, – и, вдруг, назойливая муха беспокойства зажужжала где-то в глубине моего мозга. Чего-то на этом столе явно не хватало.

«Ах, да! Не хватает двух охотничьих ружей, которые висят на настенном ковре в спальне», – успокоил я себя убаюкивающей мыслью, но навязчивая муха загудела ещё громче. Мне пришлось напрячь память, и я вспомнил, что Петька говорил о парочке спецназовских ножей, а на столе лежал только один. Мне почудилось, что я слышу едва различимый шорох и нечто туманно-призрачное мелькнуло на периферии моего бокового зрения.

– Обернись!!! – услышал я отчаянный крик Светланы, но зазвучал он не наяву, а в глубине моего мозга.

Мне крупно повезло, что я всё ещё держал биту в правой руке и мне удалось с разворота наотмашь мгновенно ударить по призрачной тени. За моей спиной стоял прапорщик с занесённым над правым плечом фашистским ножом, который в тот миг показался мне настоящим кинжалом. Бита угодила в руку душегуба и по ходу своего движения врезалась в его оскаленную челюсть. Выбитый из руки негодяя нож, быстро вращаясь, унёсся в сторону и с жутким зудящим звуком вонзился в торец открытой двери.

Воющий от боли Старый Шакал укатился в угол своего кабинета, выплёвывая с кровью выбитые битой передние зубы. Как оказалось, упавшие на «куска» дверцы шкафа образовали как бы двускатную крышу, а шкаф и письменный стол не давали им расползтись. Именно поэтому свалившиеся сверху тяжелые папки не смогли обездвижить продувного прощелыгу в достаточно должной, надёжной степени. Шельмец умудрился потихонечку выбраться из «Ленинского шалаша», извлечь припрятанный где-то спецназовский нож и попытался прикончить меня.

– За что же ты так ненавидишь меня, гадина?! – в сердцах взревел я, надвигаясь с битой в руках на беспринципного негодяя.

– А за что мне тебя любить? – воистину по-змеиному прошипел лиходей из-за выбитых передних зубов. – Ты ведь с восьмого класса спал с моей дочерью, и я надеялся, что в будущем ты станешь достойным супругом моей горячо любимой Наталочки. Если бы ты стал моим зятем, безбедное будущее было бы тебе обеспечено на всю оставшуюся жизнь. Я бы отмазал тебя от службы в армии и всунул бы, по твоему желанию, в любой институт или университет. Я бы купил вам трёхкомнатную квартиру на Садовом кольце, и ты бы ездил по столице на любой иномарке, которую бы возжелал. Ты даже не представляешь, какие несокрушимые связи у меня в «Верхах» и сколько денег я за мою жизнь накопил! А ты променял мою дочь-красавицу, чистокровных казацких кровей, на какую-то безродную, невзрачную и тощую полукровку! А я ведь пытался предостеречь тебя в тот же вечер, когда ты на надыбал на эту заносчивую худосочную вертихвостку. Но ты, даже не пытаясь вникнуть в суть моего благодетельного вмешательства, с разворота засадил мне своим кулачищем прямёхонько в глаз. А мне потом целый месяц приходилось ходить в тёмных очках и слышать за спиной язвительные насмешки моих сослуживцев.

Ты чудовищно оскорбил меня! Кого?! Меня, которого страшатся даже генералы, не говоря уже о полковниках и прочей незначительной шелухе!!! В тот вечер я пообещал тебе жестоко отомстить, а слово моё твёрже и нерушимей гранитной скалы! Я мог бы запросто тебя уничтожить и стереть в порошок, но эта кара для тебя была б слишком мягкой и лёгкой. Поэтому я и решил превратить твою жизнь в настоящий земной ад, лишив тебя всего, что ты любишь, желаешь, почитаешь и ценишь.

Да, это я поспособствовал, чтоб твои отец и мать перебили горшки и разошлись как корабли в бушующем море! Да, это я накатал телегу на твоего несостоявшегося тестя и посодействовал, чтоб его с позором изгнали из армии! Да, это я собрал такой неопровержимый компромат, от которого твоя невеста возненавидела тебя до самой глубины своего сердца! Так что теперь тебе уже никогда больше не «жарить» свою ненаглядную костлявую сучку!

– Ах, так! – поддался я всепоглощающему праведному гневу. – Тогда и тебе, старый греховодник, уже никого и никогда не придётся трахать! Даже прожжённых костерёвских проституток под индексом ПДОАП!

И в бесконтрольном диком исступлении я пнул старого стервятника ботинком в промежность. Презренный шакал взвыл так горестно, болесно и заунывно, что ему и матёрый лесной волчище позавидовал бы белой завистью. А я всерьёз вознамерился засандалить его в пах во второй раз, только теперь уже со всей моей неистовой силой.

– Коленька, сынок! Только не это! – в панике заголосил стервец тоненьким, жалобным, слезливым фальцетом. – Пощади меня, и я сделаю всё, чтоб искупить мою греховную мстительность и злопамятность! Я добровольно напишу для твоей невесты декларацию, что все документы в твоей папочке поддельные и сфальсифицированные!

– Ах, как мы любим наше сладострастное и ненасытное второе «Я»! – изгалялся я над мразью, примеряясь к неотразимому разящему удару. – Ну, ничего! Не прыгать больше твоему шкодливому «зайчику» в чужие уютные «норки»!

– Там на полочке, в малахитовой шкатулочке, лежат пять тысяч долларов наличными! – молочным козлёночком заблеял затравленный зверюга. – Эти денежки с лихвой компенсируют все ваши материальные и моральные издержки и страдания!

Это весьма заманчивое предложение остановило меня буквально в последний момент на замахе. Заглянув в шкатулку, я увидел аккуратно перевязанную розовой ленточкой пачку стодолларовых купюр, которых на поверку оказалось точно пятьдесят штук.

Каюсь. Дьявольская алчность обуяла меня, ведь по тем временам это была довольно-таки крупная сумма. А если прибавить к этим деньгам ещё и заработанные мной три тысячи долларов, то мы со Светой могли б разрешить множество наши насущных житейских проблем. Ведь изгнание Андрея Борисовича из армии крайне больно ударило по семейному бюджету Ковалёвых. Недолго думая, я смёл со стола всё лишнее, приставил к нему каким-то дивом уцелевший стул и милостиво соизволил:

– Пиши явку с повинной!

– Принеси, пожалуйста, Коленька, из спальни печатную машинку, – с трудом поднимаясь на ноги, плаксиво зарюмила падаль.

– Нет-нет! Пиши собственной рукой, чтоб любая экспертиза подтвердила подлинность твоего чистосердечного признания! – безоговорочно потребовал я.

– Но ведь ты сломал мне битой правое запястье, так что теперь я никудышный писака, – заныл прапорщик, но заметив, как блеснули гневом мои очи, тут же пошёл на попятную: – Хорошо, хорошо! Левой рукой я пищу не хуже, чем правой!

Архивариус взялся за работу, а я открыл настежь окно, сгрёб в охапку часть сереньких папок и собрался было вышвырнуть их наружу. Окно выходило на тыльную сторону здания, граничащую с оградой городка, так что никто бы не пострадал от «ноябрьского листопада».

– Уж что-то больно много грязного белья собралось в этом доме, – с сарказмом ухмыльнулся я. – Надо бы очистить помещение от замаранной фекалиями макулатуры.

– Только не это!!! – завизжал в истерике Старший Шакал и, упавши на колени, схватил меня левой рукой за правую штанину и принялся её целовать. – Не губи меня, сыночек! Без этих бумаг мои враги смешают меня с дерьмом и вышнырнут подыхать на помойку! В нижнем ящичке моего письменного стола лежат десять штук зелёненьких, забирай их и уходи с Богом! Клянусь здоровьем моего отца и моей матери, что я никогда не буду стараться тебе отомстить и не стану больше тебя преследовать!

Эти слова отчаяния остановили меня и заставили серьёзнейшим образом призадуматься. Восемнадцать тысяч долларов стали бы недурственным подспорьем для начала моей со Светланой семейной жизни. И какое мне дело до того, что один предприимчивый вор шантажирует и грабит других крупных ворюг. А шанс так легко заработать такие шальные деньги выпадает лишь только один раз в жизни.

Старый шантажист воспринял мою задумчивость как колебания и подлил масла в огонь моей жадности:

– Можешь также забрать себе все эти немецкие трофеи и все мои охотничьи ружья. В прикроватной тумбочке лежит ещё и заряженный маузер времён гражданской войны. Так что можешь прихватить с собой и его. Бери всё, что тебе приглянется, только оставь мне эти папочки, оберегающие меня от двуногих хищников.

В какой-то момент я даже проникся неподдельным уважением к Никите Тарасовичу, который оценил плод своих многолетних трудов в два раза выше, чем сохранность своего мужского «хозяйства». Эх, если б я только тогда знал, что его отец скончался пять месяцев назад, а через три недели и его убитая горем матушка!

– Считай, что мы ударили с тобой по рукам, – изъявил я мою высочайшую волю и взял протянутый мне старым кротом «золотой ключик». – Ты тут дописывай свой памфлет, а я пока что соберу и упакую презентованные тобой вещички.

Открыв нижний ящичек, я извлёк оттуда картонную обувную коробку, в которой обнаружил точно такие же две пачки долларов, как и в малахитовой шкатулке. Пока прапорщик, постанывая, корпел над своей покаянной грамотой, я нашёл в кладовке большой джутовый мешок и сложил туда все военные трофеи, переложив их махровыми полотенцами из бельевого шкафа. Кстати, за полотенцами я нашёл ещё и заряженный наган с дарственной надписью товарищу Артамонову. Похоже, Никита Тарасович хорошенько подготовился к моему «дружескому» визиту и приготовил мне много «приятных» сюрпризов. Мне подумалось, что если бы я обыскал весь дом, то нашёл бы ещё не одну убийственную «заначку» старого душегубца.

Охотничьи ружья я оставил на прежнем месте, забрав лишь с собой все имеющиеся к ним патроны. Ну так, на всякий пожарный случай. Потом я очень внимательно перечитал исповедь иуды, перепроверил его размашистую подпись и великодушно выразил моё одобрение:

– Хоть написано кратко, но довольно доходчиво и вразумительно. Но не мешало бы чем-то заверить этот оправдывающий меня документ.

Прожжённый интриган оказался не только искушённым доносчиком и шантажистом, но и скрупулёзным и педантичным бюрократом. Он достал из правого выдвижного ящичка коробку с печатями и поставил на моей индульгенции три отчётливых оттиска: вверху двух прямоугольных штампов, а внизу – большой круглой печати. Но мне пришло в голову, что есть древний, но куда более надёжный способ идентификации личности автора добровольного признания.

Я схватил паршивца за кисть правой руки и, макнув её в чернильную подушечку, приложил к документу чуть пониже печати и подписи. Аферист дико взвыл будто кот, которому невзначай наступили на хвост и, откинувшись на спинку стула, моментально отключился от острой боли. По-видимому, бита и действительно сломала ему запястье или лучевую и локтевую кость. Убедившись, что пройдоха не откинул копыта, а всего лишь лишился сознания, я решил воспользоваться такой благоприятной ситуацией, чтоб тихо покинуть этот «гостеприимный» дом.

На улице начал моросить занудный ноябрьский дождик, и я воспользовался плащ-палаткой, который висел на вешалке у входной двери. Плащ хорошо скрывал не только моё лицо, но и богатую добычу, которую я уволок с собой. Мой уход из городка через прореху в ограде остался никем не замеченным, и лишь затемно я вернулся в дом Раисы, совершенно измотанным как морально, так и физически. Презентовав хозяйке сто долларов за её заботу и добродушие, я тут же завалился в кровать, чтобы утречком отправиться в столицу для встречи с моей возлюбленной.

Мне сразу же приснилась моя ненаглядная Светочка, которая ласково баюкала меня, как маленького грудного ребёночка. Мне казалось, что я проспал не более получаса, как, вдруг, кто-то начал тормошить меня за плечо и с моего тела стащили пригретое одеяло. С трудом продрав заспанные глаза, я увидел склонившегося надо мной Петьку Потапенко, который выглядел крайне озабоченным и подавленным.

– Петенька, а ты не мог бы отложить свои дела до завтрашнего утра, – застонал я, растирая руками раскалывающуюся как от всенощной попойки голову. – Если хочешь, можешь поехать завтра со мной в Москву и в электричке мы с тобой обстоятельно побеседуем.

– Да ты и так, не вставая, проспал уже более суток! – ошарашил меня мой не на шутку встревоженный друг. – Видно, у тебя могучий Ангел Хранитель! Если бы ты с утра попёрся в столицу, то, в лучшем случае, валялся бы сейчас на нарах в камере следственного изолятора! Тебя разыскивает вся Московская и Подмосковная милиция! На всех станциях железной дороги и на Владимирском вокзале ментовские и военные патрули останавливают всех высоких парней и проверяют их документы. А твои свежеоттиснутые в типографии портреты развешаны во всех многолюдных общественных местах.

Петька бросил на кровать листок сорванного с доски объявлений плаката, откуда на меня смотрела моя же собственная физиономия. Правда, чёрно-белое изображение было не ахти какого качества, но суть подписи под ним оказалась предельно угрожающей: «вооружен до зубов, невменяем и смертельно опасен»! Одурачивший меня недобитый мститель действовал быстро, оперативно и со знанием дела.

У двери спальни стояла чересчур взволнованная хозяйка дома и мне пришлось по мере сил моих её успокаивать:

– Раечка! Ты же знакома со мной много лет и отлично знаешь, что я на такое злодейство попросту не способен. Это подлый Старый Шакал беззастенчиво оболгал меня, а милиция без малейших рассуждений поверила ему на слово. Странно, почему же наша доблестная милиция до сих пор меня в твоём доме не прищучила?

– Когда я сегодняшним вечером после работы возвращалась домой, меня на улице, как бы случайно, встретил наш участковый, – потревоженной птицей встрепенулась хозяйка. – Поинтересовался, не подавал ли какой-либо весточки мой исчезнувший без следа муж. Справился, не завела ли я себе, наконец-то, благопристойного и серьёзного ухажера. Потом, словно ненароком, спросил, а не видела ли я, случайно, намедни моего давнего друга Николая Орлова. И даже не дождавшись моего ответа ошеломил меня сногсшибательной новостью:

«Его объявили в розыск по обвинению в вооружённом нападении на квартиру прапорщика Сакальского, в грабеже его имущества и в покушении на убийство. По словам потерпевшего, Николай и его пособники не убили его лишь потому, что посчитали, что он отдал Богу душу от продолжительных и жестоких побоев. Из дома вынесли всё ценное, забрали все деньги, накопленные Сакальским за долгие годы службы, а также драгоценные ювелирные украшения его дородной супруги. В заявлении прапорщика значится такая сумма, которую он не смог бы заработать даже за пять честно и праведно прожитых жизней. По неведомым мне причинам ни следователей, ни экспертов в дом пострадавшего не посылали, а вся нужная информация была почерпнута только из его слов».

«Вы же отлично знаете, что он сейчас живёт у меня, – не смогла я скрыть моего изумления. – Почему же Вы до сих пор не нагрянули сюда вместе с отрядом омоновцев?»

«Что-то в этом запутанном деле не клеиться и не вяжется, – сокрушённо вздохнул участковый. – Не нравиться мне этот скользкий тип, Сакальский, перед которым трепещут и ходят по струночке, по линеечке и мой начальник, и городской прокурор. Поступило тайное, негласное распоряжение – ни Николая, ни его подельников, ни его соглядатаев живыми не брать. И мне совсем не хочется, чтоб омоновцы устроили в твоём доме настоящее кровавое побоище. По наводке пострадавшего, банда Орлова отправилась теперь в столицу, где их главарь собирается повидаться со своей любовницей, Светою Ковалёвой. Так что если Коля хочет остаться в живых, то пусть побыстрей уматывает на восток, где его пока ещё не додумались разыскивать. А тебе бы я посоветовал пару неделек погостить с сыном у твоей матушки в Суздале, пока эта кутерьма здесь не уляжется».

Выслушав рассказ хозяйки дома, я понял, что малейшее промедление смерти подобно. Раиса даровала мне теплую серую курточку с капюшоном и черные джинсы сбежавшего мужа, который был довольно высоким и крепко сбитым мужчиной. Эта простая, невзрачная одежда и выросшие за последнее время бородка и усики отлично маскировали меня. Моё парадное армейское обмундирование, к моему величайшему сожалению, пришлось предать огню в старой русской печи.  Но своей глупости я решил везти с собой весь арсенал Шакала, а ведь это запросто могло стоить мне жизни.

Чтоб хоть как-то отблагодарить моих верных товарищей, я дал Петьке и Раисе по триста долларов за их неравнодушие, искренность и доброту. Соломенная вдова устроила для меня эротическую парную баньку и приготовила сменное бельишко и продукты питания на дальнюю дорожку. А Потапенко в это время бегал по городу в поисках разрешения моей насущной транспортной проблемы.

Ему удалось застать дома надёжного и неболтливого водителя, который на своём «жигуле» за четыреста долларов, не заезжая во Владимир, отвез меня прямиком в Горький. Оттуда я сначала вдоль Волги на перекладных добирался до Волгограда, а затем направился в Краснодар, чтоб повидать моего родителя. Мне нужно было с кем-то посоветоваться, как попытаться выпутаться из безнадёжной передряги, в которую я по своей же наивности вляпался.

Так как в пути мне приходилось расплачивался долларами, меня дважды пытались ограбить коварные и алчные частные извозчики. И два раза меня спасали от безвременной гибели моя безупречная интуиция и мои железные кулаки. И в обоих случаях, за несколько секунд до нападения, я слышал где-то в глубине мозга предупреждающий зов моей далёкой невесты.

В Краснодаре мне без особого труда удалось отыскать дом дедушки и бабушки, в котором я не раз гостил и на зимних, и на летних школьных каникулах. Этот старый, но добротный и ухоженный коттедж с большим садом находился в Прикубанском районе, практически на окраине города. Я остановился за квартал от дома и издалека внимательно наблюдал за его входными воротами. И внутри меня неустанно звучал предупреждающий голос Светланы: «Не ходи туда! Не ходи! Не ходи!» Я очень долго мялся на перекрёстке в тревожной нерешительности и в мучительных сомнениях. Но трёхсуточная утомительная поездка и вынужденная бессонница настолько изнурили меня, что я всё-таки отважился и рискнул.

Но не успел я выйти из-за угла, как чья-то тяжелая рука схватила меня сзади и уволокла в обратном направлении. Порывисто развернувшись, я машинально уцепился за рукоять «парабеллума», торчащего под курткой за моим поясом. Мой взор встретился с невозмутимым взглядом отца, который уверенным, выразительным жестом прижал указательный палец к своим блеклым губам. Безмолвно отведя меня как можно дальше от нашей улицы, отец, наконец-то, тихо заговорил:

– Позавчера к нам приходила милиция и обшарила все закоулки нашей усадьбы. С того дня за нашим домом ведётся скрытное наблюдение, хотя только слепой не смог бы его заметить. Если б ты вышел на нашу улицу с другой стороны, то увидел бы черную «волгу», в которой сидят два угрюмых, откормленных типа. Сейчас мы поймаем какое-нибудь такси и отправимся на дачу моего школьного друга, на хутор Ленина, где тебя уж точно никто не найдёт.

Два дня я отсыпался и вставал только для того, чтоб сходить с туалет или что-либо перекусить. Лишь на третьи сутки мы смогли с отцом обсудить все свалившиеся на мои плечи несчастья, горести и проблемы. Без утайки, как на духу, со всеми подробностями я рассказал батяне о всём, что стряслось со мной за последние два с небольшим года. Когда я закончил мою невесёлую повесть, мы долго сидели на маленькой дачной кухоньке, не мигая вглядываясь в очи друг друга.

Внезапно, лицо отца исказила гримаса душевной боли и сострадания, и его бурные эмоции выплеснулись наружу:

– И как же ты умудрился, сынок, так бездарно своё счастье профукать?! И какого чёрта тебе нужно было переться в шакалье логово на разборки со старым прохвостом, вместо того, чтоб мчаться в Москву на встречу с своей невестой?! Света безусловно искренне любит тебя, и она наверняка простила бы тебе все твои прегрешения! В мае этого года я получил от неё обстоятельное письмо, где она поведала мне об этой папочке с компроматом. Она ведь не дурочка и сразу заметила, что все твои письма к Наталке и подписи на тернопольских фотоснимках подделаны. Но ведь твои письма, отправленные Шакалёнку и твоей матери, были подлинными, настоящими! Да и фотографии, где ты на природе развлекался с Наталкой, фальшивкой или фальсификацией не назовёшь. Почему же ты тогда не написал Светлане, что любился с Наталкой лишь до того, как повстречал её – свою истинную суженную? Почему ты ей не написал, что лишь из фанфаронства и бравады наврал в своих письмах об амурных похождениях в Тирасполе? Да, это ложь! Но это именно та Святая Ложь, которая сохранила бы вашу взаимную Любовь! Почему ты не последовал моему совету? Я ведь ещё в мае обо всём этом очень подробно написал тебе в моём пространном письме.

Услышав горькие и укоризненные слова отца, я покраснел до самых корней моих отросших волос. Мне пришлось выложить ему всю неприглядную правду, так как обманывать его я не мог:

– После того, как ты развёлся с матушкой, я очень гневался на тебя и рвал все твои письма даже их не читая.

– Гневливость, неприязнь, поспешность суждений и мстительность – плохие попутчики у идущего по жизненному пути человека, – с нескрываемой печалью молвил отец. – Чтобы добыть своё счастье, тебе оставалось всего лишь руку протянуть, а теперь тебя от него разделяет бездонная пропасть. Тебя разыскивают по всей территории РСФСР и отправили запросы в сопредельные бывшие советские республики.  И если ты явишься в прокуратуру с повинной, то на непредвзятое расследование и справедливый суд не стоит даже рассчитывать. А Старый Шакал сделает всё, чтоб ты не дожил до суда, так как ты слишком много знаешь о его секретном архивчике. Если бы ты тогда уничтожил все эти компрометирующие документы, то вырвал бы змеиное жало у ползучего гада. В нашем гарнизоне ходили слухи, что у него на крючке сидит высокопоставленный чинуша, который теперь играет не последнюю роль в новом российском правительстве. Ты же не думаешь, что к новой власти примкнули только кристально честные и бескорыстные люди?

– Если бы эти сволочи не развалили СССР, то ничего бы этого со мной не сучилось! – сокрушённо заныл я.

– Если бы не эти сволочи, то тебе сейчас просто бы некуда было бежать, – с невесёлой улыбкой возразил мне отец. – Ты можешь теперь скрыться в суверенной Украине, пока заваруха с твоим мнимым вооруженным грабежом прапорщика не уляжется. Мой друг на своем «москвиче» довезёт тебя до станицы Запорожской, а оттуда его товарищи-рыбаки переправят тебя на Керченский полуостров. Только всё привезённое тобой оружие лучше всего с собой не брать, а оставить его здесь, в Краснодаре. Если тебя сцапают с таким богатым арсеналом, то тебе уже не «отмыть» клеймо грабителя до самого конца твоей жизни.

– И сколько же мне придётся заплатить за переправу на территорию Украины? – с подозрением покосился я на моего батю.

– Среди истинных потомков кубанских казаков ещё сохранилась традиция бескорыстной помощи своим попавшим в беду друзьям и товарищам, – во второй раз вогнал меня в краску отец. – Задерживаться в Краснодаре я тебе не советую. За мной уже дважды увязывался прилипчивый «хвост» и мне лишь с большим трудом удалось от него избавиться. Бабушка выстирала и выгладила всю твою одежду, а кое-какие вещи я добавил в твой гардероб с моего плеча. Сейчас мы подправим твои усики и бородку, хорошенько вымоем тебя в дачной баньке, и ранненьким утречком – в путь-дорожку дальнюю. И ни в коем случае в пути долларами не «свети»! Я дам тебе достаточную сумму в советских рублях, которой тебе хватит, чтоб добраться до Ровно.

Вопреки совету отца я всё же решил везти с собой немецкое оружие, оставив отцу лишь патроны охотничьих ружей и подарив ему старый чекистский наган. Дядя Серёжа довез меня до приморской станицы и передал на попечение своим друзьям рыбакам. И на рассвете следующего дня я покинул на небольшом рыбачьем баркасе негостеприимную российскую землю. И тогда у меня в голове даже не было мысли, что я туда уже никогда не вернусь. Мне казалось, что не пройдёт и полгода, как всё в моей жизни само собой утрясётся, разрулится, устроится и наладится.

А в Керченском проливе меня чуть было не хватил удар, когда я заметил, как к нам приблизился пограничный катер. А выбросить оружие за борт у меня рука не поднималась. Но рулевой, заметив, как я смертельно побледнел, лишь только улыбнулся и поспешил меня успокоить:

– Они хорошо нас знают и даже не подумают обыскивать наш баркас. Мы часто после хорошего улова подбрасываем им свежей рыбки к ужину.

И действительно, пограничники лишь только предупредили рыбаков, что к вечеру ожидается усиление ветра до штормового. Достигнув крымского побережья, рыбаки высадили меня у какого-то заброшенного причала поблизости от Керчи и пожелали мне счастливого пути. Попутка довезла меня до вокзала, где я, не заходя в кассу, договорился с проводниками купейного вагона поезда Керчь-Киев. За двойную оплату наличными они без билета с комфортом доставили меня на Южный вокзал украинской столицы. Там я пересел на поезд Киев-Львов и через шесть часов сошёл на перрон Ровенского вокзала.

 

  1. Кинжал и кастет.

Мать и бабушка были несказанно рады моему появлению, так как уже прослышали о моих мытарствах и злоключениях в Костерёво. К моему удивлению, получить паспорт гражданина Украины и прописаться в доме моей бабушки оказалось безумно сложно из-за каких-то юридических и процессуальных неувязок. Но солидные долларовые инъекции в бюрократический аппарат города помогли быстро и эффективно разрешить эту нелёгкую проблему.

Нужно было хоть как-то на жизнь зарабатывать, но учиться не было времени, да и, честно говоря, не очень-то и хотелось. Имеющиеся у меня в наличии доллары позволили мне купить дипломы художника-оформителя и художника-дизайнера. Оформление интерьеров жилищ богатеньких буратин и офисов солидных фирм поначалу давало мне довольно-таки стабильный доход. Не гнушался я и реставрацией старинных деревянных дверей и антикварной мебели. В свободное время я писал пейзажи Полесья, на которые был устойчивый спрос как в Ровно и в Львове, так и в столице.

Приличные деньги, которые я зарабатывал, позволили мне приступить к реставрации бабушкиного дома. После смерти дедушки, он сильно обветшал и требовал срочного капитального ремонта.

Все мои потуги узнать хоть что-то о моей невесте так и не увенчались успехом. Петька Потапенко, на которого я мог бы рассчитывать, вскоре переехал со своими родителями в Украину, в Полтаву. А вот из всех радетелей суверенной Украины, которые входили в мою вольную казацкую ватагу, никто на Родину отцов так и не возвратился. Но никто из них не хотел заморачивать свою голову поисками Светы и все они перестали отвечать на мои письма.

Отец тоже был занят обустройством своей личной жизни и его руки всё никак не доходили до розыска моей невесты. А через полгода меня потрясло известие, что он женился на молодой симпатичной женщине, которая быстренько родила ему ребёночка. Мои надежды на богатое кубанское наследство приказали долго жить, и вскорости мы с батяней и вовсе перестали переписываться.

А настоящим громом среди ясного неба для меня оказалась повестка в ровенскую прокуратуру. Там мне объяснили, что из Российской Федерации к ним пришёл запрос, не проживает ли в Ровно Орлов Николай Алексеевич, совершивший на территории Владимирской области разбойное нападение. Мне пришлось заявить, что состряпанное против меня уголовное дело является политическим преследованием за мои патриотические проукраинские убеждения. И убедительный документ, в виде конверта с тысячей американских долларов, весомо подтвердил правдивость моих слов.

Дело быстро замяли, но через полгода пришёл новый запрос – и мой кошелёк опять похудел на 1000 долларов. Старый Шакал никак не унимался и продолжал настойчиво преследовать меня. Запросы приходили с завидным постоянством и у меня возникло серьёзнейшее подозрение, что тут явно что-то неладно, надумано и нечисто. И когда мне пришла шестая повестка, я потребовал у прокурора предъявить мне этот мифический русский запрос.

А эта скотина с саркастичной улыбкой заметила, что он и сам может послать в Россию оповещение об обнаружении разыскиваемого опасного преступника. И российским правоохранительным органам будет приятно узнать, что украинская сторона выдаст его при первом же запросе на экстрадицию.

Мне ничего не оставалось как выложить конверт с десятью стодолларовыми купюрами и понурив голову направиться к выходу. Но меня остановил надменный, издевательский голосок оборзевшего до неприличия чинуши:

– Кстати! В твоём «обжаловании запроса» не хватает всех оправдывающих тебя документов! С этого дня твоя «апелляция» должна состоять не из десяти, а из пятнадцати «зелёненьких листочков»! Так что не позабудь донести все недостающие «бумаги» в самые ближайшие дни! Ну, а пока что, проваливай вон отсюда, «уважаемый» гражданин правдолюбец!

Я сидел в тихой кафешке неподалёку от гидропарка и заливал своё несчастье марочным «таврийским» коньяком. Все привезённые мной доллары к тому времени уже были растрачены, и мне оставалось только бежать в Тирасполь к моим тамошним верным товарищам. Рядышком, сдвинув два соседних столика, расположились восемь высоких и крепко сбитых парней в удобной и модной спортивной одежде. Поначалу мне показалось, что это атлеты какого-то спортивного общества, которые заскочили сюда перекусить после ответственных соревнований. Однако прислушавшись к их негромкой беседе, я понял, что эти ребята из команды совершенно иного предназначения.

Они говорили, что Украина никогда не станет истинно свободной державой, пока на ней существуют заведённые кацапами порядки. И покамест мы не вышвырнем из Рады, правительства и судебной власти перекрашенных коммуняк, украинцы обречены прозябать под пятой великодержавной России. Насаженная москалями и большевиками бюрократия укоренилась до такой степени, что её только калёным железом будет надобно выжигать.

Эта наболевшая и животрепещущая тема не позволила мне безучастно сидеть на месте, и я стальной пружиной вскочил на дрожащие от возбуждения ноги. Подойдя к столику парней, я вежливо извинтился за то, что ненароком подслушал их разговор и выразил моё полное согласие с их политическими убеждениями.

– И в знак моей благорасположенности и признательности, хочу угостить вас марочным отечественным коньяком! – присовокупил я к финалу моей эмоциональной, чистосердечной речи.

Ребята не отказались от угощения, пригласили меня к своему столу и мы, в конце концов, познакомились и разговорились. Когда все хорошенько выпили и закусили, старший из парней, по имени Андрий, весьма деликатно и неназойливо полюбопытствовал:

– Хотя ты, Коля, и стараешься выглядеть весёлым и жизнерадостным, но я вижу, что тебя гложет какая-то неразрешимая проблема. Ты много пьешь и практически ничем не закусываешь. Похоже, тебя постигло какое-то тяжкое горе-злосчастье.

И тут меня прорвало! И я как родной маме выложил совсем неизвестным мне людям о горестях и печалях, которые на меня навалились. Мне показалось, что моё пространное словоизлияние длилось не менее двух часов, и за это время никто из моих сотрапезников даже не попытался меня перебить. Когда я окончательно выдохся, и моя голова обессилено склонилась к столу, Андрий потрепал меня рукой по плечу и постарался рассеять мои тяжкие думы:

– Не тужи, мой друг, Коля! Несмотря на то, что у тебя одиозная русская фамилия, я вижу, что ты настоящий патриот, искренне любящий свою истинную Батькивщину! Кстати, а какая фамилия твоей матери?!

– Девичья фамилия моей неньки – Краснопольская! – воспрянул я духом. – И как мне раньше самому в голову не пришло взять родовое прозвище моего дедушки Гната! Этим поступком я не только насолю моему вероломному отцу, который самым подлым образом предал меня! Сменив фамилию, я всем докажу, что я искренне люблю мою настоящую Родину!

– Нет, нет! – внезапно остудил мой патриотический пыл Андрий. – Мне кажется, что не стоит примазывать к своему имени красных поляков! Уж лучше тогда оставайся Орловым! А с твоим взяточником-прокурором мы как-нибудь разберёмся. Как там говорят москали: «На каждую гадину найдётся рогатина»? Наша патриотическая организация «Тризуб» была создана не только для того, чтоб бороться за создание Украинской Соборной Независимой Державы. Мы намерены очистить наши государственные структуры от продажных бюрократов и чинуш, которых породило трёхвековое правление диких азиатских варваров. К сожалению, мы не из местных, и нам трудно, вот так сходу, разобраться в коррупционных схемах ровенских вымогателей в законе. Но мы свяжемся с нашим дальновидным полковником и хорошенько подумаем, как побыстрей уладить все твои неприятности.

А о своей русской невесте лучше навсегда позабудь, ибо у вас никогда не будет никаких общих целей, устремлений и интересов. Найди себе молодую миловидную чистокровную украинку, да и, не колеблясь, женись на ней! Нарожайте кучу здоровых, шустрых ребятишек и живите долго и счастливо на прекрасной земле своих славных, великих предков. Если хочешь, могу дать тебе адресок нашей сторонницы и сподвижницы, очень красивой и образованной девушки. Кстати, она работает секретаршей в вашем горисполкоме и поможет нам собрать информацию о прижавших тебя шантажистах в погонах.

Мы обменялись адресами и телефонами, по-дружески распрощались, и мои новые товарищи отправились по каким-то своим неотложным делам. А в субботу позвонил Андрий и посоветовал мне этим поздним вечером находится в каком-нибудь людном месте, где б меня видели, как можно больше свидетелей. А как раз в тот вечер мой друг-художник пригласил меня на свой день рождения. Так что я не только провёл остаток дня в многолюдной и шумной компании, но и заночевал у моего гостеприимного товарища.

И этим поздним вечером, в один и тот же час, какие-то «хулиганы» разбили стальными прутьями новенькую машину «курирующего» меня прокурора и сожгли дотла его загородную дачу. С тех пор повестки из прокуратуры ко мне больше ни разу не приходили.

Вот так совершенно незнакомые люди бескорыстно помогли мне избавиться от мерзостных высокопоставленных пиявок-шкуродёров! И никто из этих великодушных людей не потребовал от меня ни благодарности, ни даже символической оплаты за свои весьма хлопотные услуги! И мне стало предельно ясно, что только такие решительные ребята смогут навести железный порядок в разворовываемой коммуняками Украине!

Именно в те дни высочайший душевный подъем вдохновил меня на создание моего самого значительного исторического полотна. Я изобразил скачущего вихрем на белом коне запорожского казака с обнажённой саблей в богатырской руке. И этот мчавшийся на врага закалённый в боях ратоборец был как две капли воды схож с моим новым другом Андрием.

Мне понадобилось более полугода кропотливого труда, чтобы довести эту уникальную картину до самой высшей степени совершенства. Закончив эту и доныне непревзойдённую мной работу, я отослал её в качестве дара моему благодетелю. Андрий по телефону искренне поблагодарил меня за подарок и поздравил с созданием доподлинно мирового художественного шедевра. Но, когда я попросил его походатайствовать о моём приёме в «Тризуб», он вежливо, но решительно мне отказал:

– За возрождение нашей Батькивщины необходимо бороться не только на политическом фронте, но также и на поприще высокого искусства и художественного творчества. А у тебя, Николай, несомненный Божественный дар и талант, который ты должен использовать для прославления и возвеличивания нашей любимой Родины. К тому же, мне стало известно, что ты недавно женился и твоя супруга скоро подарит тебе, дай Бог, не последнего ребёночка. А мы с нетерпением будем ждать от тебя всё новых и новых эпичных, патриотичных шедевров.

К тому времени я и действительно уже женился на красивой и пылкой девушке, которую порекомендовал мне Андрий. Надежды найти Свету у меня тогда уже фактически не осталось, а путь в Россию мне был на долгие-долгие годы закрыт. Моя стареющая матушка мечтала о внуках, да и мне нужно было хоть как-то устраивать мою личную жизнь.

Любовь между мной и Марийкой вспыхнула зажигающей искрой и за неделю превратилась во всё поглощающее жгучее пламя. Моя новая подруга и фигурой, и темпераментом напоминала мне Свету, ну, разве что только глаза у неё были карими, а волосы – чёрными. А через полгода, когда мы торжественно регистрировались в ЗАГСе, Марийка была уже на двадцатой неделе беременности. Мне было до безумия приятно, что я разделяю с такой страстной женщиной не только постель, но и политические взгляды, и видение будущего нашей страны.

Но вскоре я начал с ужасом замечать, что моя супруга настроена куда более радикально, чем самые оголтелые и непримиримые радетели независимости Украины. По сравнению с декларируемыми ей крайне правыми лозунгами, даже самые ярые молдавские националисты попросту отдыхали: «Евреев – в Днепр, татар – в Чёрное море, москалей – за полярный круг, мадьяр и поляков – в Карпатские пропасти, коммуняк и предателей Родины – на фонарные столбы!»

Конечно, в какой-то мере, бескомпромиссность Марийки можно было понять, так как многие из её родственников в сталинские времена пострадали от большевистских репрессий. Но среди её многочисленной родни были также и коммунисты, и партийные функционеры, и работники НКВД. А после рождения сына мстительность моей жены начала сказываться и лично на мне, причем в самой ужасной, гипертрофированной форме.

Однажды я немножечко задержался у моего друга художника и пришёл домой на полчаса позже полуночи. На следующий день Марийка притащилась в наше семейное гнёздышко лишь только перед самым ранним рассветом. А как-то, после успешного завершения прибыльного контракта по реставрации старинного помещения, я вернулся домой под лёгким хмельком. В последующую глухую ночь моя в сиську пьяная жена буквально на четвереньках переползла через порог нашей входной двери. А когда она только заподозрила меня в половой связи с одной моей богатой клиенткой, то в отместку переспала со всеми моими товарищами.

Такого пошлого, извращённого безобразия я вытерпеть уже был не в силах! Через два года экстремальной совместной жизни я развёлся с моей сверх меры пылкой, но невменяемой и импульсивной супругой. Я устал бить морды моим бывшим друзьям и слушать издевательский шепоток за моею спиною. После провала семейной жизни, Марийка полностью посвятила себя борьбе с врагами Украинской Независимости, а на воспитание сына у неё теперь попросту не хватало времени. Этим ответственным делом поочерёдно занимались то моя матушка, то моя бывшая тёща.

В течении следующих трёх лет у меня не проклюнулось ни малейшего желания попытаться заново наладить мою семейную жизнь. Женщин для развлечений у меня было хоть отбавляй, хоть пруд пруди. Но наученный горьким опытом первого брака, я старался избегать серьёзных отношений, особенно с волевыми и предприимчивыми дамами.

Однако в нашем большом доме, с обширным подворьем, катастрофически не хватало заботливой хозяйки. Моя бабушка совсем стала немощной, да и мать с возрастом постепенно обрастала всё новыми и новыми хроническими недугами. И по совету родни, я сошёлся с молоденькой работящей женщиной с малолетним внебрачным ребёнком. Оленька была очень милой, приветливой и довольно покладистой простушкой, которая не смогла получить даже полного среднего образования. В раннем девичестве Оленька встречалась с шалопутным, вертлявым пареньком, который на Библии клялся на ней непременно жениться. Обрюхатив доверчивую дурёху, Грицко укатил на заработки в Тюмень, чтоб заработать деньги на свадьбу и на приобретение новой квартиры. И этого, подбитого ветром прощелыгу, никто в Ровно больше ни разу не видел. Но ходили упорные слухи, что он навсегда осел в нефтеносной Тюмени и возвращаться на нищую Родину не собирается.

Хотя мы жили с Оленькой так называемым гражданским браком, она страстно желала стать моей законной супругой. Моя сожительница питала химерную надежду, что, когда мой сын и её дочь подрастут, они непременно женятся на радость своим умилённым родителям. И все мы богато, безбедно и счастливо заживём в нашем уютном и благоустроенном приусадебном доме.

Меня такие «радужные» перспективы не устраивали, и я принимал эффективные меры, чтоб Оленька не связала меня совместным ребёнком. В постели спать с ней было довольно-таки приятно и комфортно, однако меня раздражала её неуместная застенчивость и пассивность при половой близости. Несмотря на то, что Оленька имела изумительную фигурку и симпатичное детское личико, глубокие чувства у меня к ней, даже со временем, не прорезались. Так что проверенная веками народная мудрость «стерпится – слюбится», к великому огорчению моей родни, не сработала. К тому же и побеседовать о чём-либо утончённом, захватывающем и возвышенном с этой безграмотной простушкой было практически невозможно.

На Оленьку свалили все рутинные домашние работы и это не считая того, что она ещё и работала санитаркой в больнице. До сих пор удивляюсь, как, почти что за шесть лет нашей совместной жизни, она от изнеможения не отдала Богу душу. Однако хрупкая на вид Оленька оказалась воистину стожильной и лезла из кожи вон, чтоб угодить и мне, и бабушке, и моей матушке. Но если моя родня была в восторге от моей услужливой сожительницы, то я вил из неё верёвки и регулярно придирался к её работе. Со смирением святой мученицы, Оленька сносила мои капризы, нападки и упрёки, но перед самым моим отъездом в Португалию, чаша её терпения переполнилась. И вспыхнув как спичка, она запустила эту чашу, в виде хрустальной салатницы, прямиком в мою недовольную и негодующую физиономию.

Батька Микола машинально ощупал свою буйную головушку с правой стороны, судорожно вздрогнул и болезненно сморщился:

– Если бы салатница летела на пару сантиметров ниже, то я бы с вами сегодня тут не сидел. Она угодила бы точнёшенько в мой висок и моя беспросветная жизнь в тот же день бы трагически завершилась. Однако нет худа без добра! Вместе с чашей лопнувшего терпения моей сожительницы, в мою голову пришла очевидная мысль, которая почему-то раньше её старательно обходила. До меня, наконец-то, дошло, что я не создан для семейной жизни и лучше всего мне жить в одиночку в своё удовольствие. Уже падая на ковёр, я ударился затылком о пол и меня посетила ещё одна гениальная мысль. Мне нужно было срочно сменить обстановку, пока я по уши не увяз в затхлом болоте семейной бытовухи.

Когда меня откачали, моё нерушимое намерение было уже окончательно сформировано, как видно, ещё в бессознательном состоянии. Надо мной словно наседки над пришибленным цыплёнком кудахтали мама, бабушка и Оленька, накладывая мне на голову бинтовую повязку. Глаза их источали обильные слёзы, и они беспредельно обрадовались, когда я слегка приоткрыл мои трепыхающиеся веки.

Оленька, рыдая, упала на мою грудь и отчаянно умоляла простить её идиотскую импульсивную выходку. Она на иконе клялась, что ничего подобного никогда с ней больше не повториться, и она сделает всё, чтобы загладить свою вину. Но салатница уже впрессовала в мой мозг убеждение, что в тихом болоте не только черти, но также и закамуфлированные ведьмы водятся.

Когда я заглянул в зеркало, то с ужасом обнаружил, что от удара пострадал не только мой черепок, но и мой правый глазик. Под ним медленно, но уверено расплывался примечательный синячок, грозивший затопить всё окружающее око пространство. То ли салатница, черканув по моему лбу, каким-то образом зацепила мою глазницу, то ли, падая, я ударился оком о край стола или спинку стоящего рядышком стула. Как бы там ни было, но это был судьбоносный знак, что мне нужно развеяться на каком-то курорте Европы и желательно на противоположном краю континента.

К тому времени мои дела как в творчестве, так и в бизнесе окончательно разладились и застопорились. Правящие Украиной московские сателлиты довели страну до финансового краха и глубочайшего экономического кризиса. Инфляция галопировала как бешенная кобыла, зарплаты не выплачивали месяцами, а если заработок и выдавали, то только просроченными натуральными продуктами. Платежеспособных клиентов в городе и области почти что не было, а те, что оставались, платили настоящим мастерам лишь жалкие гроши.

Мои пейзажи и батальные полотна почему-то перестали пользоваться успехом у патриотически настроенных граждан Украины. Да и стране нужны были не пейзажисты и баталисты, а визажисты, массажисты, рекламисты и авантюристы. Накопленные ранее мной средства катастрофически таяли, а нужно было хоть худо-бедно семью и дом содержать. Вот я и решил отправиться на заработки на пару-тройку лет в Португалию, чтобы обеспечить моих родных финансово и переждать здесь трудные времена. Если быть честным, то на трудоустройство в более развитой европейской стране у меня тогда денег уже не хватало. Хотя, в принципе, и субтропическая Португалия меня тогда вполне устраивала. По крайней мере я никогда не слышал, чтоб там наблюдали летающие тарелки, чаши или салатницы.

Мои друзья из Правого сектора меня уверяли, что после следующих выборов к власти придут настоящие патриоты, которые твёрдой рукой наведут железный порядок в стране. А если, вдруг, понадобиться моя помощь, они призовут меня в свои ряды и позаботятся о материальном содержании моего семейства. Но, видно, что-то у них там не заладилось, коль до сих пор они так и не прислали мне условленной весточки.

Вообще-то, мне нравится этот маленький, тихий и уютный городок и я вовсе не прочь обосноваться здесь на довольно-таки продолжительный срок. Климат тут мягкий, субтропический; природа – чудная, вдохновляющая на продуктивное творчество; до океана и живописных водохранилищ – рукой подать. Люди здесь отзывчивые, доброжелательные и приветливые, да и преступность практически находится на нулевом уровне.

Обзаводиться семьёй у меня нет желания, а найти симпатичную тёлку для секса – для меня не проблема. Буду отсылать часть заработанных денег домой, а наивная Оленька присмотрит за моей мамой и бабушкой. Своего жилья у неё всё равно нет, так что от нас она навряд ли куда-либо съедет. Да и пока существует хотя бы призрачная надежда, что я вернусь и женюсь на ней, никуда она из нашего дома не денется.

 

Батька Микола, безусловно, окончательно выдохся и безмолвно поник на своем полукресле, как видно, призадумавшись о чём-то своём. В глазах, окружающих его гастарбайтеров, отразилось глубокое разочарование и немой вопрос, который никто из них так и не отважился огласить вслух. Самое важное и животрепещущее в пространной исповеди Николая осталось так до конца и не высказанным. Чтоб подтолкнуть Колю Патлатого к волнующей всех теме, я решил мягко направить его в нужном нам направлении:

– А после того, как твои друзья из «Тризуба» обуздали аппетиты ровенской прокуратуры, бывший прапорщик тебя больше не беспокоил?

– Ты плохо знаешь эту мстительную сволочь, если думаешь, что он оставил меня в покое, – с лёгким оттенком досады отреагировал Коля на мой вопрос, но тем не менее всё-таки оживился. – Как выяснила Марийка, запросы из России действительно приходили, но, после наезда на алчного прокурора, украинская сторона перестала на них отвечать.

Тогда Шакал со змеиным жалом вознамерился укусить меня как раз перед самым рождением сына. А случилось вот что! Я стоял на оживлённом перекрёстке у стойки светофора, с нетерпением ожидая зелёного для пешеходов света. И, нежданно, где-то совсем близко послышался давно позабытый голос моей бывшей невесты: «Развернись и держись!»

Мой резкий разворот на 180 градусов оказался полной неожиданностью для стоящего за мной скуластого худощавого парня с надвинутым на лоб капюшоном. Маниакальный блеск в его сумасшедших глазах мне был виден даже через свисающие на них редкие грязные волосы. И этот долговязый, сутулый психопат, ни с того ни с сего, с лютой силой, толканул меня на проезжую часть. Каким-то чудом мне удалось ухватиться левой рукой за столбик светофора и, прокрутившись вокруг его оси, я вывалился на тротуар под ноги ошарашенных пешеходов. Пролетая над проезжей частью, я почувствовал, как промёл копною моих волос по борту мчащегося мимо автобуса. Нет-нет, это был не автобус! Это смерть пронеслась в нескольких сантиметрах от вместилища моего разума!

– Хватайте этого парня в капюшоне! – услышал я крик пожилой женщины. – Он только что пытался убить человека!

Вскочив на ноги, я увидел улепётывающего во все лопатки шизика, перед которым опасливо расступались идущие навстречу ему люди. Догнать этого длинноногого спринтера уже не представлялось возможным, но я на всю жизнь запомнил его лицо и надеялся в будущем полностью с ним поквитаться.

Но в этот момент загорелся зелёный свет и, стоящие у перехода люди, с бесчувственным равнодушием зашагали на другую сторону улицы, навстречу волне таких же занятых своими заботами горожан. Я отчаянно завертел головой, пытаясь высмотреть в толпе фигуру девушки, которая в который раз спасла меня от верной гибели. Мне понадобилось больше минуты, чтоб, наконец-то, сообразить, что кроме меня никто предупреждающий голос Светланы не слышал.

Вот тут-то я, всего лишь на секундочку, и узрел быстро растворившийся в толпе знакомый силуэт приземистого, крепко сбитого человека. И хотя мне довелось увидеть его только со спины, у меня не осталось ни малейшего сомнения, что это был Никита Тарасович своей собственной персоной. Гнаться за ним было бесполезно, так как для пешеходов снова горел красный свет, а перебегать улицу при таком интенсивном движении было бы просто безумием.

Меня никто бы не смог переубедить, что именно Шакал нанял скуластого убийцу, а сам он находился вблизи, чтоб насладиться зрелищем моей ужасной кончины. Когда же покушение сорвалось, он вместе с другими пешеходами спокойно перешел улицу, пока я, разинув рот, пялился вслед удирающему душегубу.

Старый стервятник несомненно почуял, что я догадался о его незримом присутствии. Не подлежит сомнению, что он попытается побыстрее смыться из города, пока я не поднял на ноги всю ровенскую милицию. Однако у меня не было особого желания заниматься этим безнадёжным и весьма хлопотным делом. Пока я напишу заявление и дам ему ход, коварный злоумышленник уже будет на территории России. К довершению всего, моя супруга уже была на сносях, и мы ожидали, что с часу на час у неё уже начнутся первые родовые схватки. Но я недооценил дерзости, настырности и обострённой жажды мщения моего заклятого гонителя.

Спустя три дня, уже затемно, я в чудном настроении возвращался из суматошного родильного отделения в тихий и уютный дом моей матери. Несмотря на непредвиденную задержку, Марийка разродилась успешно, и, если судить по весу и росту ребёнка, он обещал вырасти настоящим богатырём. И когда до калитки нашего двора оставалось не более пятнадцати метров, в моих ушах послышался тихий, но очень отчётливый шёпот Светланы:

– Осторожно. Справа, за кустом.

Под самым нашим забором рос старый и сильно загустевший кустарник сирени. У меня уже давно созрело жгучее желание вырубить его и посадить на этом месте какие-нибудь полезные плодоносные деревья. Но каждую весну мягкотелая и милосердная Лень-матушка неназойливо отговаривала меня от выполнения этого благого, но варварского намеренья.

К моему стыду, я немного зазевался и запоздало среагировал на выскочившего из зарослей парня с блеснувшем в лунном свете клинком в руке. Инстинктивно я упал на одно колено и подставил левое предплечье поперёк разящего удара злодея. Лезвие прошло через рукав моего пуховика, но, к счастью, я отделался лишь неглубоким, хотя и неприятным порезом. Мой правый кулак, словно бы сам собой, нанес коварному врагу сокрушительнейший удар под дых. Сражённый убийца в мгновения ока сложился как раскладушка и, хрипло хрюкнув, упал предо мною на оба колена. Не давая злоумышленнику прийти в себя, я быстро вскочил на ноги и поверг гниду наземь резким пинком ботинка прямо в его мерзкую харю.

У моих ног корчился и хватал ртом воздух тот самый паршивец, который пытался толкнуть меня под колёса автобуса. Я выдернул застрявший в рукаве пуховика кинжал и почувствовал, как тоненькая струйка крови потекла по предплечью вниз к моему запястью. Но так как левая рука двигалась совершенно свободно, мне стало ясно, что прорезана лишь только моя кожа. Рассмотрев кинжал в лунном свете, я сразу же сообразил, кто уготовил мне такой смертельный раритетный подарок. На рукояти был изображен распростёрший крылья орёл, державший в лапах дубовый венок со свастикой. На лезвии клинка готическими буквами была выгравирован странная надпись: «Meine Ehre heibt Treue». Лишь позже я выяснил, что это был эсэсовский девиз: «Моя честь – это верность».

У Шакала, видно, как и у всех ренегатов, было извращённое представление о чести и верности. Такие беспринципные космополиты выбирали своей родиной то место, где они могли бы безнаказанно нагрести большущие деньги и желательно в американской валюте. Честь и верность они блюли только по отношению к своей мошне и своим похотям. И если такая сволочь решила с тобой поквитаться, то будет до конца своей жизни пытаться тебя изничтожить.

Подняв голову, я увидел на углу нашего квартала знакомую мне фигуру, стоящую неподвижно в лучах ночного светила. Сцепив зубы, с кинжалом в руке, я решительно двинулся на сучьего сына, который напрочь испоганил всю мою жизнь. Но не успел я продвинуться и на десяток шагов, как снова услышал шепот моего Ангела-хранителя, вещавшего мне голосом моей бывшей невесты:

– Быстрее уходи в свой дом. На этот раз твой недруг подстраховался и подготовил запасной вариант покушения.

Внезапно, шёпоток Светланы перешёл в пронзительный предупреждающий крик: «Внимание! Сзади!»

Стремительно обернувшись, я увидел восставшего из праха незадачливого киллера, живучести которого позавидовала б и Лернейская Гидра. Сверкая безумными глазами, он на цыпочках приближался ко мне, пытаясь натянуть на правую руку какую-то блестящую металлическую штучку. Ни секунды немедля, я ринулся навстречу Кощею и нанес сногсшибательный удар ему в зубы, но не кинжалом, а кулаком, сжимающим его рукоять. Кандидат в душегубы как подкошенный свалился с копыт, а рядышком с ним на ущербный асфальт брякнул кастет из нержавеющей стали.

С замиранием сердца я поднял этот «щелкунчик» для крушения черепов и увидел на его упоре точно такую же надпись, как и на лезвии кинжала. Двойная молния в круге не оставляла ни малейших сомнений, какой организации принадлежало это мануальное приспособление для «шоковой терапии». Чтоб избежать дальнейших «приятных» сюрпризов, я внимательно обследовал все карманы харкающего кровью матадора-недоучки. Там я обнаружил три смятые стодолларовые купюры, три целлофановых пакетика с бесцветными кристалликами и пять моих фото с различных ракурсов. Меня явно фотографировали с помощью сильного объектива с большого расстояния и без моего ведома.

И тут я, наконец, заметил, что на руках покушавшегося на мою жизнь идиота натянуты тоненькие хлопчатобумажные перчатки телесного цвета. А это означало, что на кинжале, кастете, деньгах и пакетиках остались только мои отпечатки пальцев. Так что при официальном расследовании нужно будет ещё доказать, кто на кого и с какой целью напал, и кто и кого собирался лишить жизни.

Я поднялся на ноги и начал искать глазами режиссёра этого головоломного детективного спектакля под рабочим названием «Смертельная западня». Хитромудрый Шакал стоял на том же перекрёстке, но только теперь призывно манил меня к себе своими обеими загребущими руками. Однако я, предупреждённый моей незримой спасительницей, плясать под дудку дошлого выродка больше не собирался.

В этот момент неудачливый ликвидатор поднялся на четвереньки и комично, по-кошачьему, засеменил на руках и коленках в противоположную от меня и своего нанимателя сторону. Мне доставила массу удовольствия представившаяся возможность догнать скуластого ублюдка и от всей души поддать ему носком ботинка под зад. Невезучий исполнитель коварного замысла взвизгнул от боли, вскочил на ноги и пустился наутёк со скоростью кота, к хвосту которого была привязана шутиха. По ходу ускорения, он попытался закричать нечто наподобие: «Спасите! Убивают!», но чуть было не поперхнулся кровавой слюной и выбитыми передними зубами. В дальнейшем Кощей несся уже молча и, если бы сумел выдержать развитый им темп, то за пару часов добежал бы до белорусской границы.

Положив в карман куртки кастет, доллары и пакетики, я с ухмылкой развернулся к манящему меня ренегату и показал ему грандиозную чисто украинскую дулю. Войдя в нашу калитку, я закрыл её на засов и спрятал протёртые носовым платком «вещдоки» в укромный и надёжный тайничок.  А этот хорошо замаскированный, неприметный схрон не нашла бы даже самая лучшая ментовская сыскная собака. Затем я спустил с цепи сторожевого пса по кличке Тимур, который хоть и не был чистокровной немецкой овчаркой, но мог запросто перегрызть горло любому грабителю.

 

  1. Битва в Решуцком лесу.

Ночью мне не спалось, и я воспользовался бессонницей, чтоб нарисовать портрет долговязого скуластого недотёпы. Утром я помчался на квартиру моего тёски, старлея милиции Стеценко, с которым мы сдружились на почве общей любви к искусству и истории запорожского казачества. Коля был единственным сыном состоятельных родителей, на взятки которых закончил школу милиции и был устроен на непыльную бумажную работу в Ровенском УМВД.

Мой тёска приобрёл у меня пару картин, а одно моё фольклорное полотно я подарил ему в знак нашей крепкой дружбы на день его рождения. Николай отличался необычайной общительностью и способностью втираться в доверие как к коллегам, так и влиятельным людям. К тому же он всегда был в курсе всех бандитских разборок и криминальных событий в городе и в Ровенской области. По дороге на службу, я поведал другу о моих недавних злоключениях и попросил его выяснить у сослуживцев, кто изображён на нарисованном мной портрете.

Стеценко пообещал мне позвонить, как только удастся что-либо выяснить о киллере-дилетанте, но на следующий день заявился в мой дом самолично. Коля выглядел очень взволнованным и озабоченным, а то что он рассказал, повергло меня в шоковое состояние.

Работники следственного отдела опознали на портрете известного в городе наркомана Александра Ткачука, по кличке Сашко Марафет, промышляющего мошенничеством, воровством, а в последнее время и разбойными нападениями. Но взять с поличным этого скользкого и изворотливого типа служителям правопорядка ни разу не удавалось. Марафет своим необузданным поведением и буйными выходками довёл до могилы своих почтенных родителей и проживал один в их трёхкомнатной квартире фактически в центре города. В последнее время Сашко перешёл на тяжелые наркотики, и с каждым днём ему становилось всё трудней добывать средства на виртуальную фееричную жизнь.

В то утро, когда я передал Николаю портрет Марафета, в милицию позвонил какой-то «доброжелатель» и сообщил, что ночью в квартире Ткачука произошло настоящее побоище, с грохотом и душераздирающими криками. Неизвестный аноним присовокупил, что, перед самой дракой, в дверь квартиры вошёл парень двухметрового роста в тёмно-вишнёвой куртке с капюшоном. Собственно говоря, он мог бы и без всяких экивоков заявить, что к Сашку силком ворвался гражданин Орлов Николай Алексеевич. В нашем городе не так уж и много высокорослых парней, а в вишнёвой куртке с капюшоном циркулирую лишь я один.

Несмотря на интригующий донос, только во второй половине дня у дома Марафета появился раздраженный участковый и принялся опрашивать соседей наркомана. К своему величайшему удивлению он выяснил, что никто никакого дебоша в квартире Ткачука этой ночью не слышал и никто из жильцов в милицию не звонил. Участковый уже собрался было отправиться восвояси, но обратил внимание, что входная дверь у Сашка чуть-чуть приоткрыта и из чистого любопытства нажал кнопку звонка. Но поскольку никто на настырный трезвон не отвечал, милиционер, в сопровождении соседей, решил обследовать незапертые апартаменты.

В прокуренной насквозь неприбранной спальне, на давненько нестиранной постели, умиротворённо почивало уже окоченевшее тело Марафета. В правой руке наркомана был зажат шприц с остатками бесцветной жидкости, что явственно свидетельствовало о банальной передозировке.

Участковый обернулся к висящей в углу иконе, упал на колени и возблагодарил Господа Бога, что Тот, наконец-то, услышал его молитвы и избавил от постоянной головной боли. Никто на участке капитана не создавал для него столько неразрешимых проблем, сколько отбросивший хвост гражданин Ткачук. Теперь-то милиционер сможет вздохнуть свободно и насладиться беззаботной, привольной и радостной жизнью.

Но капитана сильно смутили кое-какие обстоятельства, которые заметил его намётанный за многолетнюю службу глаз. На теле усопшего наблюдались многочисленные следы побоев, а может быть даже и изощрённых пыток. На запястьях обеих рук Марафета остались глубокие следы связывавшей их верёвки, обрывки которой лежали рядышком с кроватью. Участковый хорошо знал, что Сашко левша, о чём свидетельствовали многочисленные следы уколов на венах его правой руки. Так что колоться более слабой правой рукой он ни при каких обстоятельствах не решился бы. Вместе с тем, в квартире всё было перевёрнуто вверх дном, будто кто-то что-то долго и настойчиво разыскивал. Да ещё и по полу спальни было разбросанно с десяток фотографий какого-то парня в тёмно-вишнёвой куртке. К стене спальни была прислонена картина, которую, судя по лежавшей рядом упаковочной бумаге, внесли в квартиру только накануне. На тыльной стороне полотна было каллиграфично написано: «Утро на берегу Усти. Н.А.Орлов». Хорошенько поразмыслив, участковый заподозрил, что здесь пахнет преднамеренным убийством и решился вызвать следственную группу.

Но прибывших следователей больше интересовало, что же такого ценного в квартире околевшего наркомана пытался найти таинственный «мистер Икс». К счастью, поиски не затянулись, так как нюх видавшего виды сыщика вывел его прямиком к вожделенной цели. В ведёрке у унитаза, под грудой использованной туалетной бумаги, нашли три пачки долларов и четыре десятка маленьких пакетиков с героином. Пачки с валютой были перевязаны розовыми ленточками, в двух из которых было по пять тысяч долларов, а в третьей, разорванной, не хватало трёх сотенных купюр.

По тем временам это была довольно-таки крупная сумма. Посовещавшись, служители законности пришли к заключению, что деньги и наркотики лучше поделить между собой, а расследование потихонечку спустить на тормозах. Участковый был осведомлён, что, после смерти родителей, у Сашка не осталось даже отдалённых родственников. Так что за сиротой, окочурившимся от передозировки наркотиков, плакать теперь навряд ли кто станет.

Чтоб подозрительные улики не бросались в глаза, их аккуратненько собрали и унесли подальше от греха. Участковый снял с гвоздя антикварные настенные часы и повесил туда приблудивший в квартиру пейзаж, будто он там висел испокон веков. Часы же капитан завернул в обёрточную бумагу и уволок с собой как бонус к сегодняшнему богатому улову. В квартире на быструю руку навели порядок, пригласили понятыми двух подслеповатых пенсионерок п показали им накрытый простынёй труп и валявшийся рядышком с ним двух кубовый шприц. Оформив все необходимые документы, останки Марафета отправили в морг, а квартиру поспешно закрыли и надлежащим образом опечатали. Начальник следственной группы пообещал договориться с судмедэкспертом, чтоб в его заключении всё было чин чинарём.

Все остались довольны, но сегодняшним утром начальник областного УМВД вызвал следователей, участкового и их начальников, и сделал всем им офигенный разнос. Мол, почему о таком знаменательном событии, как успение Марафета, сразу же не доложили лично ему?!

– Теперь вся эта компания отправилась на квартиру покойного гражданина Ткачука, чтоб осмотреть место неординарно происшествия, – озабоченно морщась подытожил свой рассказ мой друг. – Если кто-то пронюхал о долларах и доложил об этом начальству, то слетят не только погоны и шапки, но и кое-какие ненасытные головы. И если подельники станут наперебой сдавать друг друга, то всплывёт и информация о парне в вишнёвой куртке. Так что советую тебе, Коля, собирать вещички и, пока не поздно, смотаться к своим армейским друзьям в Тирасполь.

– Никуда я драпать не собираюсь, – негромко, но твердо заявил я. – Чувствует моя задница, что всё обойдётся и никаких неприятностей у меня больше не будет.

Не мог же я сказать моему тёске, что всецело и безоглядно доверяюсь моему бдительному и заботливому Ангелу-Хранителю. Если бы я услышал встревоженный голос Светланы: «Спасайся! Беги!», то ни минуты не раздумывая смылся бы в Приднестровье.

– Но тогда, если тебя сцапают, не жалуйся, что я тебя не предупреждал, – обиженно нахмурился мой друг и направился к выходу. – И когда угодишь в СИЗО, пожалуйста, некому не проболтайся, что мы когда-то были с тобой знакомы.

Но вскоре Коля снова заявился в мой дом, сияющий будто бляха салаги, которому «дедушки» намылили холку.

– Не обижайся, дружище, но ты самый везучий козёл отпущения, которого я когда-либо видел! – торжественно провозгласил он. – Уж как не старался стереть тебя в порошок прожжённый Шакал, ничего из его коварных поползновений так и не вышло! Этот ядовитый змей зазря потратил кучу времени и денег, чтоб «замочить» тебя или хотя б засадить в тюрягу. Однако все злые умыслы, ухищрения и интриги прохвоста, к его огорчению, пошли прахом! Когда наш генерал увидел бесхозную трёхкомнатную квартиру в центре города и узнал, что у Марафета нет наследников, то сразу же позабыл, по какой причине он тут появился. Такой притягательный и лакомый кусочек наш шеф пропустить попросту был не в силах! Внимательно осмотрев апартаменты, он приказал как можно быстрей закрыть дело о явной передозировке и без малейшего промедления сдать документы в архив.

«И смотрите, чтоб информация о выморочной квартире не просочилась в средства массовой информации! – погрозил кулаком генерал подчинённым. – Не хватало ещё, чтоб объявился какой-нибудь дальний родственник Марафета и заявил свои права на эту жилплощадь!»

Как шепнул мне на ухо заместитель генерала, начальник собрался со временем «оприходовать» эту квартирку для кого-то из своих родственников, а вероятней всего, для своей любовницы. А с его обширными связями в горисполкоме это не составит особого труда. Так что непредсказуемой волей Судьбы, ты умудрился выкарабкаться из специально вырытой для тебя волчьей ямы. Одно только мне непонятно, почему Шакал не забрал все выплаченные авансом Марафету доллары. Ведь обвинительных улик против тебя и без того в квартире было в избытке. Мне кажется, что Сашко из жадности отказался вернуть нанимателю предоплату за несостоявшееся убийство. И, несмотря на зверские пытки, он унёс с собою в могилу тайну о спрятанных в ведёрке с дерьмом долларах. Кстати, а каким образом в спальне Марафета мог появиться твой писанный маслом пейзаж?

– Понятия не имею, – недоумённо пожал я плечами. – Два года назад я продал его почти за бесценок какому-то заезжему коллекционеру из Львова. Ты лучше расскажи, как тебе посчастливилось выудил всю эту секретную информацию о гибели наркомана.

– Да у меня во всех отделах есть свои люди и надёжные информаторы, – хитровато подмигнул мне Стеценко. – Если признаться, именно благодаря тебе и мне перепало кое-что из шакальих пятнадцати тысяч долларов. Между прочем, ты, наверное, не будешь против, если я возьму себе твой пейзаж из апартаментов усопшего гражданина Ткачука? Спасибо! И хотелось бы тебя предупредить, чтоб ты ни в коем случае не расслаблялся. Похоже, у Шакала остался в городе неведомый соучастник, подсоблявший ему во всех его бесовских проделках. Участковый заметил у подъезда дома Сашка подозрительного парня, который вертелся там во время милицейского расследования.

 

– Может статься, что это был редкостный в Украине случай, когда, благодаря алчности и продажности милиции, совершенно неповинный человек избежал незаслуженного уголовного наказания, – устало улыбнулся батька Микола. – Если бы менты не покусились на дармовые деньги и выморочную квартиру, то неизвестно, где бы я сейчас был.

– Так ты хочешь сказать, что именно с тех самых пор Шакал полностью прекратил преследовать тебя? – не удержался доселе молчавший хозяин квартиры.

– Кха-кха-кха! – смехом, похожим на кашель чахоточного, ответил ему батька Микола. – Окончательно угомонить эту злопамятную сволочь могла только костлявая Смерть! Впрочем, после двух лет спокойной жизни, я и сам поверил, что Шакалу надоело сорить деньгами ради чрезмерно дорогостоящей жажды мщения. Но я жестоко ошибся и, потеряв бдительность, чуть было не сгинул безвести в Решуцком лесу.

Это случилось как раз на второй день опосля моего постыдного развода с Марийкой. В разгар грибного сезона, я отправился в лес, чтобы развеяться и успокоить нервы после завершающего скандала с моей бывшей супругой. Обычно, мне всегда безумно везло в тихой грибной охоте и все знакомые считали меня мастером в этом деле. Но в этот раз, несмотря на трёхчасовое настырное блуждание по лесу, моя корзинка всё ещё оставалась пустой. Казалось, что Фортуна не только повернулась ко мне задницей, но и уселась ей на мою невезучую голову. Сами понимаете, что моё настроение не то чтобы улучшилось, а упало до самого низкого пессимистичного уровня. Отчаявшись, я, уже не глядя себе под ноги, направил мои стопы к ближайшей железнодорожной станции.

Моя задумчивость и невнимательность увели меня в сторону от тропинки, но это не очень меня расстроило, так как я все равно вышел бы к железнодорожному полотну. Но в какой-то момент я услышал ровный и чёткий голос Светланы:

– Посмотри под ноги! Грибы!

Будто столкнувшись, я тут же остановился и, взглянув вниз, увидел буро-коричневые шапочки белых грибов. Моей радости не было предела, и я резко нагнулся к так нежданно попавшейся мне богатой добыче. Внезапно, меня ошеломил оглушающий грохот ружейного выстрела, и пролетевшая над затылком пуля взъерошила мои вихрастые волосы. Растеряно взглянув вправо, я узрел в метрах пятнадцать от меня охотника с двустволкой, который целился прямо в моё лицо.

– Откуда здесь охотник? До ближайшего охотничьего хозяйства довольно-таки приличное растояние, – мелькнула несвоевременная мысль. Но пронзительный голос моей бывшей невесты буквально отшвырнул меня в сторону:

– Назад, за дерево!!!

Вторая пуля зацепила ствол старой берёзы и кусок отлетевшей коры процарапал мою щеку.

– Беги прямо на него! Не дай ему перезарядить ружьё! – прозвучала не подлежащая возражению команда.

Выскочив из-за ствола, я изо всех ног бросился прямиком на убийцу, который уже переломил ружьё и выбросил из ствола отстрелянные гильзы. Когда этот довольно молодой мужчина увидел, что я стремглав несусь на него, его глаза от удивления чуть было не выпали из орбит. Киллер явно не ожидал от меня такого неординарного поведения. Руки его затряслись и, вынимая заряды из патронташа, он уронил два из них на тропинку. Хотя это и сыграло мне на руку, но я явно не успевал добежать до стрелка до момента полной перезарядки.

– Корзинка!!! – загремел в моём мозгу голос Светланы.

Меня спасло то, что я инстинктивно так и не выпустил мою корзинку из правой руки. Что было мочи, я швырнул её в оскаленную харю стрелка, который уже успел захлопнуть затвор. И хотя вес моей плетёнки был мизерный, мой враг машинально поднял руки, чтоб защититься от летящего точно в лицо «снаряда». В отчаянном прыжке мне удалось всем моим весом толкнуть противника в нижнюю часть корпуса. И хотя я и не удержался на ногах, но и охотник, уже падая, зацепился за ствол дерева и, отразившись от него, улетел в левую сторону. Мои глаза заметили, как выскочившее из его рук ружьё описало в полёте два полных оборота и «нырнуло» в густые заросли кустов.

Быстро встав на ноги, я увидел, что стрелок лежал возле ствола старого поваленного дерева и тужился подняться, чтоб дать дёру. Но его охотничья сумка зацепилась ремнём за загнутый крючком сучок и не давала ему опрометью сорваться с места. Скрутить этого парня и сдать его в руки ментам – был мой единственный шанс навсегда избавиться от Шакала. Уж Коля Стеценко позаботился бы о том, чтоб следователи развязали язык наёмному киллеру. И посему, более ни секунды не раздумывая, я бросился на копошащегося на валежнике псевдоохотника.

Увидев моё стремительное движение, убийца перебросил ремешок чрез свою голову и, бросив сумку, помчался в глубину леса. Эта игра в догонялки была явно не в мою пользу, так как мой оппонент был как минимум на килограмм тридцать легче меня. И хотя я прилагал титанические усилия, пугливый стрелок петлял словно заяц и никак не давался в мои руки. Но когда он выскочил на хорошо протоптанную тропинку, то понёсся по ней со скоростью олимпийского чемпиона. Однако, как раз это и дало мне последний шанс, ибо знал я Решуцкий лес как мои пять пальцев. Стежка описывала здесь широкую дугу и, побежав через лес напрямик, я мог бы перехватить беглеца у ложбины. Но не смотря на мой стремительный кросс, киллер достиг переправы через ложбину чуть-чуть раньше меня. Уже в безнадёжном прыжке, я метнулся к охотнику за головами и, вытянувшись с струнку, ухватил его правой рукою за патронташ. И хотя инерционный рывок был ужасающей силы, я всё-таки не разжал моих скрюченных в судороге пальцев.

Однако послышался странный щелчок, похожий на выстрел из пневматической винтовки, и я свалился на травку с оторванным патронташем в руке. Как оказалось, разомкнулась заклёпка пряжки ремня и избавила проворного шельмеца от заслуженной им расправы. Бывший же владелец патронташа скатился на дно ложбины и там тушканчиком запрыгал зигзагами вдоль русла ручья. У меня уже не осталось ни малейших сил, чтобы продолжить погоню за сбежавшим наёмником.

– Срочно возвращай к своей корзинке! – не позволил мне отдышаться мой Ангел-Хранитель. – Сейчас убийца бежит в обход, чтоб вернуться к своему ружью и сумке!

Хватая ртом воздух, я поднялся на ноги, и, насколько это позволяло моё изнурение, засеменил по стежке в обратном направлении. К превеликому счастью, у меня вскоре открылось второе дыхание, ведь на кону снова стояла моя жизнь. Если бы я прибежал к месту покушения на десять секунд позже, то опять бы превратился из ловца в беззащитную жертву.

Стрелок уже шарился в густых кустах, но, очевидно, при нашем первом столкновении он не заметил, куда именно упало ружьё. Узрев меня, парень выхватил припрятанный где-то под курткой кинжал, и я заметил на навершии рукояти уже знакомый мне эсесовский знак. На мою удачу, я увидел на валежнике толстую, крепкую палку и, подхватив её на бегу, бросился на врага.

Лицо моего противника исказила гримаса ужаса и он в отчаянии метнул в меня свой смертоносный кинжал. Но, видимо, в этой дисциплине смертоубийства он больше чем «тройка с минусом» оценки не получал. Орудие убийства пролетело над моим левым плечом, и теперь моё преимущество над легковесным соперником стало неоспоримым. Но киллер резко рванулся в правую сторону, и я по инерции проскочил мимо него, лишь только чиркнув его палкой по белобрысой макушке. Он бежал к поваленному дереву с явным намерением подобрать свою охотничью сумку, в которой могло быть припрятано какое-либо оружие. Мне ничего не оставалось, как метнуть дрючок словно копье вдогонку неуловимому вертлявому негодяю.

И хотя едкий пот застилал мои глаза, мой бросок оказался гораздо эффективнее чем у моего юркого и неугомонного неприятеля. Палка угодила ему зазубренным концом в правую лопатку, и душегуб взвыл, будто бы дрын проткнул его насквозь. Рука его провисла словно обрезанный канат и, даже не пытаясь поднять свою сумку, он промчался мимо неё, дико завывая от боли и ужаса. Моё импровизированное копьё упало на землю, но из спины мерзавца торчала щепа, которая на глазах обагрялась его кровью.

Снова бежать за семижильным киллером у меня уже не хватало ни сил, ни желания. Со времён курса молодого бойца, мне ни разу не приходилось так долго и прытко бегать по пересечённой местности. Мне понадобилось не менее получаса, чтоб отдышаться и хоть мало-мальски прийти в себя. Похоже, я сжёг не только весь выработанный моим организмом адреналин, но и все накопленные мной за долгие годы жировые запасы. Когда я дома вечером встал на весы, то до моего обычного веса у меня не хватало более семи килограмм.

Когда силы, наконец-то, вернулись ко мне, я первым делом заглянул в увесистую сумку охотника за черепами. Среди множества прочих вещей, там лежал и пистолет Вальтер П38 с двумя полными запасными обоймами. В бумажном пищевом пакете я нашёл три пачки долларов, перевязанные уже знакомой мне розовой ленточкой. Сапёрная лопатка, прикреплённая к сумке специальными ремнями, наглядно объясняла, как киллер собирался поступить с моим телом. В специальном кармашке сумки я обнаружил затасканный «охотничий билет», выданный Пустовойтенко Владимиру Александровичу. И хотя я и никудышный криминалист, но мне показалось, что фотография на удостоверении переклеена, да и оттиск печати самую малость подправлен.

Найденное мной в кустах ружьё оказалось старой, но довольно добротной трофейной двустволкой немецкой оружейной фирмы «Зауэр». Теперь у меня уже не осталось ни малейшего сомнения, кто снарядил и благословил на убийство сбежавшего от меня «вольного стрелка». Только Старый Шакал был помешан на всём немецком, особенно на вооружении фашистской Германии. Видно, не зря в Костерёво ходили слухи, что его дедушка, по материнской линии, служил в небезызвестной дивизии СС «Галичина». Именно благодаря моему непримиримому недругу, в мою коллекцию немецкого оружия в тот день прибавилось сразу же три «свеженьких» экспоната. Наверное, поболее получаса мне пришлось разыскивать улетевший в дебри берёзовой рощи фашистский кинжал. На мою радость, я также нашёл и старое покрывало, по всей видимости, забытое любителями пикников. В него я и завернул охотничье ружьё, чтоб оно, случайно, никакому встречному не намозолило очи.

Домой я добрался уже затемно и сразу позвонил Коле Стеценко, чтоб пригласить старлея на ужин вместе с его молодой супругой. Мой тёска не пропускал застолья в моём доме, так как обожал домашнюю кухню, а моя мать не зря слыла знатною поварихой. Весть о женитьбе статного и общительного красавца на невзрачной и избалованной киевской студентке, буквально шокировала всех друзей и знакомых Стеценко. К тому же Ангелина оказалась белоручкой, прескверным кулинаром и паршивенькой хозяйкой. Но все изъяны благоверной Николая с лихвой перекрывал её влиятельный папаша, который считался не последним человеком в министерстве внутренних дел Украины. Со дня на день мой друг ждал досрочного присвоения звания капитана и перевода на «козырное» место службы в столицу. Поэтому мне нужно было как можно быстрее использовать его связи, чтоб оградить себя от повторного покушения.

После сытного ужина мы с тёской вышли во двор подышать свежим воздухом, и я тет-а-тет поведал ему об очередном посягательстве на мою жизнь. Мой рассказ был кратким, но подробным и исчерпывающим, лишь о пятнадцати тысячах долларов я «позабыл» сообщить моему другу. Я передал Коле удостоверение охотника и нарисованный мной портрет мерзавца, который чуть было не прикончил меня в Решуцком лесу. И без пяти минут капитан милиции пообещал мне выяснить личность киллера в кратчайшие сроки.

Но ещё не наступил и полдень понедельника, как мой тёска мне позвонил и с едким сарказмом заметил:

– Уж если ты, мой друг, кем-то заинтересовался, то несомненно надо искать труп. Оперативники опознали на нарисованном тобой портрете Валерия Фёдоровича Шинкевича, по кличке Молоток, которого обнаружили утром в его гараже с проломанным черепом. И судя по всему, его зверски пытали, прежде чем отправить на тот свет. Теперь на меня со всех сторон наседают следователи, откуда, мол, у меня портрет и фальшивое удостоверение Молотка. Понятное дело, что начальство не погладит их по головке, если это расследование обратится в безнадёжный висяк.

– А ты сошлись на анонимного информатора, – посоветовал я другу, – И порекомендуй им узнать, не останавливался ли в гостиницах города во время убийства Марафета и Молотка гражданин Сакальский Никита Тарасович. И пусть покажут портрет Молотка участковому Ткачука, не этот ли парень вертелся у дома наркомана на следующий день после его смерти. А я сейчас же начну рисовать портрет Шакала и к вечеру принесу его тебе. Отдашь его оперативникам. Может, кто-то из соседей Марафета или Молотка видел этого субъекта, входящего или выходящего из квартир покойников.

– Со дня смерти Марафета прошло уже два года, так что там навряд ли что выгорит, – не очень-то и обнадёжил меня Стеценко. – А вот в деле Молотка, по свежим следам убийцы, может быть, и удастся найти свидетелей и собрать улики.

– Если понадобиться, у меня есть отпечатки пальцев Шакала на его чистосердечном признании, – напомнил я Николаю. – Но мне не хотелось бы, чтоб этот документ и моя персона фигурировали в этом деле.

– Сделаю всё, что в моих силах, – пошёл навстречу моим пожеланиям друг. – Пообещаю предоставить следователям надёжную информацию, если они не буду впутывать тебя в официальное расследование. Позвони мне сразу же, как только портрет Шакала будет готов. Я заеду к тебе, заберу его и отдам следакам.

Мне крупно повезло, так как бывшего прапорщика опознали не только соседи Молотка, но и бабушки-пенсионерки из подъезда Марафета. Участковый же, взглянув на портрет Молотка, сразу узнал в нём подозрительного парня, который вертелся у дома убиенного Ткачука. А Сакальский Никита Тарасович действительно останавливался в гостинице «Мир» в то время, когда отдавали Дьяволу души оба его подельника. Но с вечера прошедшего воскресенья никто Шакала в отеле не видел, хотя номер был оплачен на неделю вперёд.

Следователи немного оплошали и с запозданием объявили в розыск пропавший «жигуль» Шинкевича. Брошенную машину нашли в Киеве, неподалёку от Южного железнодорожного вокзала. По настоятельной «просьбе» тестя Стеценко, машину досконально исследовали опытные киевские эксперты. И хотя салон кто-то тщательно протёр влажной тряпочкой, на боковом стекле у места водителя обнаружили едва заметный оттиск указательного пальчика. И этот отпечаток в точности совпадал с указательным пальцем оттиска пятерни моего преследователя на его чистосердечном признании.

Шакал «засветился» и стал главным подозреваемым в убийстве гражданина Шинкевича Валерия Фёдоровича. Пересматривать дело Марафета никто не собирался, ибо в отремонтированной квартире наркомана уже проживала «родственница» генерала. Следователи выяснили, что Сакальский сел на московский поезд и скрылся на территории суверенной Российской Федерации. На официальный запрос в российскую прокуратуру был получен лаконичный ответ, который скорей походил на вежливую, но ироничную отписку. Там значилось, что, после увольнения из вооружённых сил, прапорщик Сакальский Н.Т. отбыл на постоянное место жительства в Украину.

И пусть дело об убийстве Шинкевича превратилось в бесперспективный «висяк», однако путь в Украину Шакалу теперь был навечно закрыт. Мне до сих пор непонятно, зачем Шакал «замочил» своего верного и единственного оставшегося пособника. Может, заподозрил, что Молоток присвоил гонорар за убийство и выдумал историю о моём нежданном отчаянном сопротивлении. Действительно, трудно было поверить, что вооружённый до зубов киллер не смог одолеть ничего не подозревающую жертву. Да ещё и при столкновении с безоружным противником утратил всё своё оружие, снаряжение и деньги. А может быть, Шакал убоялся, что фальшивое удостоверение выведет милицию на Молотка, и тот, под жестким нажимом следователей, «сдаст» своего нанимателя.

Чтоб обезопасить себя ещё в большей степени, я описал все мои злоключения в Костерёво на бумаге, утаив лишь кое-какие «мелкие» детали, то есть о долларах и о присвоенном мной оружии. Не преминул я упомянуть в «доносе», что гражданин Сакальский Н.Т. разыскивается органами украинского правосудия по подозрению в преднамеренном убийстве. Сняв ксерокопии со всех станиц заведённого на меня Шакалом дела, я присовокупил к ним и копию «чистосердечного признания» автора компромата. Все документы я сделал в двойном экземпляре, и у меня получились две довольно-таки увесистые бандероли.

Съездив в Белоруссию к моему старому другу, я отправил оттуда одно послание в генеральную прокуратуру России, а второе в прокуратуру Владимирской области. В обоих моих заявлениях я просил сообщить о результатах расследования в генеральную прокуратуру Украины, чтоб мне можно было безбоязненно вернуться домой. Этот хитрый трюк мне пришлось проделал, чтоб, при негативном исходе дела, меня искали не в Украине, а в Белоруссии. Но у меня всё-таки теплилась надежда, что документы попадут в руки одной из жертв Шакала и он использует их для устранения назойливого донимателя. Однако до самого моего отъезда в Португалию никакого ответа из России украинская прокуратура так и не получила. Так или иначе, но с тех самых пор никто на мою жизнь и свободу больше не покушался.

Но к моему огорчению, во время смертельной схватки с убийцей в Решуцком лесу, я в последний раз слышал голос моего верного Ангела-Хранителя. Казалось, он окончательно и безвозвратно покинул меня и на мои призывные просьбы о помощи больше не отзывался. А вместе с ним меня покинули вдохновение, предприимчивость и удача, и все мои достижения как в живописи, так и в бизнесе постепенно свелись к нулю. Мои картины никем больше не покупались, а заказы на дизайн интерьеров и реставрацию старины поступали всё реже и реже. Какое-то время меня поддерживали отбитый мной у киллера гонорар за убийство. На его жалкие остатки я и приобрел себе билет на поездку на заработки в Португалию.

 

  1. Но пасаран!!!

Батька Микола закончил свою печальную повесть и оценивающе взглянул на окружающих его слушателей. Но гастарбайтеры пристально и неотрывно всматривались в него, как будто он чего-то недосказал или пытался что-то от них утаить.

– Да что вы все на меня так вылупились, как будто я забыл вам поведать о моей брачной ночи с Марийкой?! – возмутился было Коля Патлатый, но, внезапно, его суровое лицо просветлело и расплылось в улыбке. – А, понятно! Вам интересно узнать, что случилось с Шакалом и его мерзким отродьем? Об этом я случайно узнал буквально за два месяца до моего отбытия в Португалию. При оформлении документов для эмиграции, мне понадобилось моё старое свидетельство о рождении. Матери как раз дома не было, и я забрался в её комнату, чтобы разыскать нужные мне бумаги. В нижней части книжного шкафа я нашёл добротную картонную коробку, в которой оказались мои фотографии и последние письма из армии в Ровно. Там же лежала солидная стопка каких-то писем, аккуратно перевязанная фиолетовой тесёмкой. Из любопытства я взглянул на адрес отправителя, – и от неожиданности чуть было не свалился с копыт. Кровь барабанной дробью застучала в моих висках, а сердце чуть было не выскочило из груди. Письмо пришло к маме из Москвы, а отправила его Надежда Юрьевна Ковалёва. Мне с трудом удалось взять себя в руки и унять мелкую дрожь в коленях. Не поднимая шума, я изъял из коробки связку жгущих мне руки писем, и, закрывшись в моей комнате, принялся их перечитывать. Как оказалось, Надежда Юрьевна поддерживала связь не только с моей матушкой, но и с супругой моего настырного преследователя.

Из писем моей несостоявшейся тёщи я узнал, что, после увольнения из армии, Шакал со своим тайным компаньоном, полковником тылового обеспечения, открыл в Москве сеть продовольственных магазинов. Чтоб скрепить союз партнёров, полковник взял в жёны Наталку, хотя она была на двадцать лет с гаком его моложе. Роскошная красавица родила ему подряд двух девочек, но быстро раздобрела и через три года превзошла габаритами свою безразмерную маму. Компаньон Шакала всё еще служил в армии и ему не хотелось «светиться» вложенными в предприятие капиталами, происхождение которых он объяснить не мог. Именно поэтому учредителем и главой фирмы стал Сакальский Никита Тарасович, регулярно «отстёгивающий» половину прибыли своему зятю. Несомненно, что и у казнокрада-полковника было рыльце в пушку, но он даже представить себе не мог с какой коварной и мстительной сволочью он породнился.

На четвёртый год совместной жизни с обрюзгшей Наталкой зять Шакала завёл себе молодую и утончённую любовницу, которая скорее годилась ему во внучки. На её прихоти он тратил такие баснословные деньги, что Наталка заподозрила старого педофила и уличила его в супружеской неверности. Старый Шакал пришёл в ярость и, выставив изменщика из квартиры своей дочери, потребовал от него немедленного официального развода. Тогда в ответ полковник потребовал, чтобы тесть отдал ему две трети всех магазинов, соответственно той сумме, которую он вложил при основании фирмы.

Вы, наверное, уже догадались, куда и с какими напутствиями послал Никита Тарасович своего бывшего партнёра и зятя. Что мог требовать этот не пришей кобыле хвост недотёпа, когда его фамилия не значилась не в одном документе семейного предприятия Сакальских? А вот закончившие торговый колледж Наталья Никитична Сакальская и Ярослав Никитович Сакальский являлись не только менеджерами фирмы, но и её законными совладельцами.

Но ушедший к тому времени в отставку полковник имел ещё достаточно финансовых ресурсов, чтоб нанять адвокатов и побороться за уплывающее из его рук прибыльное предприятие. Тем более, что у него была на руках расписка на предоставление Шакалу довольно солидной суммы в канун регистрации фирмы. Однако простофиля полковник не заметил, что его компаньон поставил на расписке подпись своей левой рукою. В своё оправдание бывший прапорщик предоставил в суд медицинскую справку, что он испокон веков был правшой. А за полгода до даты на долговой расписке бандиты настолько покалечили его левую руку, что он ей не только писать, но даже вилку держать не может. Так что данная расписка является грубой подделкой, а предоставившего её гражданина нужно привлечь к уголовной ответственности за мошенничество.

Эх! Как жаль, что мать утаила от меня эти письма! Если бы я узнал тогда об этой судебной тяжбе, то не колеблясь отослал бы полковнику чистосердечное признание Шакала, написанное и подписанное его левой рукою! И вдобавок, я написал бы чистосердечное признание, что сломал прапорщику не левую, а правую руку. А любая судебно-медицинская экспертиза это бы подтвердила.

Бывший партнёр Шакала по разворовыванию стратегических продовольственных запасов проиграл процесс, но прилюдно пообещал отомстить главе фирмы и его выродкам. И, в конце концов, это несдержанное эмоциональное заявление стоило ему жизни. Роскошная и привольная жизнь бизнесмена разбаловала и развратила Славика Сакальского. Он начал регулярно посещать самые престижнее кабаре, казино и рестораны столицы и неудивительно, что мало-помалу спился. Из-за своего заносчивого и задиристого нрава Шакалёнок регулярно влипал в скандальные драки и массовые потасовки. И в один «прекрасный» поздний вечер, Славика и нанятого папой телохранителя, нашли лежащими в луже крови на стоянке популярного загородного ресторана. Похоже, они нарвались на крутого залётного парня, который не спустил им жгучей обиды. Никто не видел момента стычки, да и трупы нашли не сразу, так как они валялись за новеньким «Поршем» Славика. Убийца виртуозно владел ножом и перерезал глотки обеим жертвам так ловко и быстро, что они даже ни пикнуть, ни квакнуть не успели.

По тому как тихо и бесследно скрылся мастер клинка, можно было предположить, что работал опытнейший профессионал. Но Шакалёнок первым придрался к совершенно незнакомому парню, а потом обидел и оскорбил его нецензурными словами. Молодой человек безмолвно проглотил жгучую обиду, спокойно рассчитался с официантом и с показным равнодушием покинул ресторан. Так что никто даже представить себе не мог, что этот тихий осенний вечер закончиться кровавой поножовщиной.

По иронии судьбы, это произошло в тот самый день, когда на мою жизнь покушались в Решуцком лесу. Так что, вернувшись из неудачной «командировки», Никита Тарасович был просто раздавлен свалившимся на него несчастьем. Однако Старый Шакал сумел довольно быстро оправиться и худо-бедно обуздать свои скорбные чувства. Даже толком не разобравшись в причине смерти своего сына, он принялся мстить предполагаемому заказчику убийства.

Через три месяца, на зимней охоте в Воинском охотничьем хозяйстве, каким-то браконьером был смертельно ранен бывший зять Никиты Тарасовича. Думается, что начинающий и малоопытный охотник перепутал полковника с диким кабаном и всадил в него два заряда крупной картечи. Старому Шакалу было приятно узнать, что его бывший партнёр отмучился три полных дня в частной клинике, прежде чем отдать Богу душу. Очевидно, на этот раз «неуловимый мститель» решил не искушать Судьбу и нанял настоящего профи. Выловить виновника «несчастного случая» по свежим следам егеря не смогли, а следователи, несмотря на все свои старания, так и не сумели его вычислить. Однако, по замыслу убитого горем отца, возмездие должно было настигнуть и исполнителя ужасающего преступления, оборвавшего жизнь его чада. Это стало делом его сомнительной чести, поскольку он поклялся на образе Божьей матери, что горлорез умрёт медленной и мучительной смертью.

Но невзирая на то, что Шакал тратил громадные средства и всё своё свободное время на поиск убийцы, он не очень-то преуспел в этом малоперспективном предприятии. Нанятые им частные детективы один за другим перебирали подозреваемых в заказном убийстве, и двое из них под пытками даже сознайся в совершении злодеяния. Но последующее дотошное расследование показало, что они в тот осенний вечер «развлекались» совершенно в другой части области. Так что несчастных невинных парней зазря закопали живьём в подмосковном лесу.

У следователей был лишь фоторобот и нарисованный художником в присутствии свидетелей портрет предполагаемого преступника. Однако этот красавчик, с кокетливыми усиками и бородкой, как будто растворился на территории Матушки России. Но Шакал с ослиным упорством продолжал поиски киллера и, занятый своей вендеттой, совершенно забыл о Николае Орлове, который и «задолжал-то» ему всего лишь какую-то малость.

 

– Ну, теперь-то вы довольны моим рассказом?! – обвёл самодовольным взглядом лица своих товарищей повествователь, но их странная реакция вызвала у него неподдельное изумление. – Да что же опять не так! Что вы ещё от меня хотите?!

– Да что ты нас пичкаешь подробностями из жизни разбогатевших на развале Союза мерзавцев?! – не выдержал притворства товарища Миша Лапчук. – Есть кое-что, без чего твоя недосказанная повесть так о останется не доделанным полуфабрикатом!

Батька Микола скроил на своей физиономии изумлённую мину, но было заметно, что он отлично понимает, что именно хотят услышать от него гастарбайтеры.

– А как же Света! – подал свой взволнованный голос Дима Харитонов. – Ведь если твоя несостоявшаяся тёща общалась с твоей матерью, то она не могла умолчать о судьбе своей дочери!

– Да что же вы из меня жилы тяните и Душу выжимаете из сердца по капельке!!! –  в расстроенных чувствах взвыл Коля Патлатый и словно пьяный закачался на своём полукресле. – Ведь сколько лет я старался не думать о моём загубленном счастье и заново начать мою жизнь с белоснежно чистого листа! Но вы беспардонно всколыхнули сосуд моей памяти и мутный осадок горьких воспоминаний всплыл на поверхность моего сознания! Вы, наверное, жаждите, чтобы я выплеснул эту токсичную, ядовитую муть прямо на вас?!

 

– Постой, Коля! – вмешался я, намереваясь предотвратить назревающий скандал. – Не горячись, а прежде хорошенько подумай! Ты только что сам справедливо заметил, что этот ядовитый шлам где-то тихо таился в глубине твоего подсознания. Думаешь ты о нём или не думаешь, но эта едкая отрава медленно и неуклонно разъедает твою Душу. Рано или поздно это выльется затяжной депрессией, глубоким психическим расстройством и может даже привести к преждевременной смерти.

У психологов есть одна очень эффективная техника, которая называется «пересмотром жизни». Нужно постараться виртуально пережить самые тяжкие события своей жизни заново, прочувствовав все сопутствующие им эмоции. Фактически, ты только что уже всё это сделал, поведав на о своей головокружительной горькой судьбинушке. Но теперь тебе нужно переменить своё отношение ко всему, что до сегодняшнего дня с тобою случилось. Ведь прошлое изменить и переделать уже невозможно, так что отпусти все обиды и огорчения, пожирающее тебя изнутри. Этим ты сможешь вернуть свою растраченную на болестные переживания жизненную энергию, и твои успехи в бизнесе и достижения в творчестве постепенно вернуться к тебе. Ни тебе со Светланой, ни вашим близким не стало бы легче, если бы вас постигла печальная участь безвременно сгинувших Ромео и Джульетты. Только простив всех своих обидчиков и попросив прощения у всех тобой обиженных, ты сможешь начать плодотворную жизнь с чистого листа. И только тогда ты, наконец-то, сможешь реализовать все свои явные и даже ещё нераскрытые дарования и таланты.

Моё вдохновение иссякло, и я умолк, безвольно откинувшись на спинку полукресла. Несмотря на то, что мне удалось сохранить видимость полного спокойствия, я чувствовал, как моё тело мелко вибрировало и между лопаток сбегали холодные капельки пота.

«Ну ты, Вася, и даешь! – услышал я мой насмешливый внутренний голос. – Опять поучаешь своих товарищей тому, чего сам ещё толком делать не научился! Если бы ты сумел как следует пересмотреть свою жизнь, то не сидел бы сейчас в этой комнате, среди приехавших в Португалию на заработки иммигрантов. Сколько раз уже тебе советовал, не совать свой нос в чужую жизнь и не ломать предрешённые свыше судьбы сторонних людей! Тебе никто на это не давал соответствующих полномочий!»

Я всё ещё «пережёвывал» досаду от моих неуместных нравоучений, как услышал тихий и унылый голос батька Миколы:

– Быть может, ты и прав, Василий. Конечно, Надежда Юрьевна не могла не поведать подруге о том ужасающем положении, в котором оказались Ковалёвы после подавления путча. Фактически, их семья осталась без каких-либо финансовых средств к существованию. Слава Богу, что их приютила двоюродная сестра Андрея Борисовича, которая проживала в подмосковном Зеленограде. Супруге бывшего майора удалось найти неплохо оплачиваемую работу по уборке офиса какой-то солидной частной фирмы. Света переселилась в университетское общежитие и в свободное от учёбы время занималась платными переводами на английский и немецкий язык. К тому времени она почти что свободно владела этими языками и быстро совершенствовалась в французском и итальянском. Так что Света не только себя обеспечивала финансово, но и умудрялась помогать своим несчастным родителям.

Андрей Борисович оббивал пороги Министерства обороны, пытаясь добиться реабилитации, а также восстановления в звании и должности. Однако он постоянно упирался в железобетонную стену презрения, недоверия, отчуждения и равнодушия. Но в один прекрасный день изгой встретил там своего бывшего командира, которому он когда-то проиграл музыкальное пари. Тот уже был в чине генерал-майора и сочувственно отнёсся к судьбе своего бывшего подчинённого. И хотя генерал не смог вернуть Андрея Борисовича в армию, он устроил его на работу на завод «Авангард», изготавливающий зенитно-ракетные комплексы. С этого момента дела Ковалёвых резко пошли в гору, а их финансовые доходы быстро начали возрастать.

Через три года после изгнания главы семейства из армии, Ковалёвы купили благоустроенную трёхкомнатную квартиру на берегу Москвы реки, приблизительно на пол дороги между «Авангардом» и Университетом. Но всё-таки апартаменты находились ближе к университету, так как львиную долю средств в покупку квартиры вложила Светлана Андреевна. Никогда бы не подумал, что переводами на разные языки можно зарабатывать такие сумасшедшие деньги! Мою невесту частенько приглашали на приёмы иностранных торговых делегаций, на международные конференции и на переговоры с иностранными инвесторами в качестве переводчика. Солидные банки, фирмы и корпорации предлагали ей высокооплачиваемую работу на постоянной основе, но Света упорно отказывалась бросить университет.

Но, когда моя невеста перешла на четвёртый год обучения, в университет пришла анонимная «вонючка», что, мол, на историческом факультете учится дочь ярого путчиста и злостного врага Российского суверенитета. Донос был написан в самом изысканном стиле сталинских времён и, от имени истинных русских патриотов, требовал изгнания Ковалёвой Светланы Андреевны из самого старого и престижного университета страны. И как это ни странно, но в администрации нашлись любители охоты на ведьм, которые с большевистским энтузиазмом взялись за «святое, правое дело». И только активное вмешательство бывшего командира Андрея Борисовича, который к тому времени присвоили звание генерал-лейтенанта, остановило репрессии против неугодной патриотам студентки.

После такого дружеского благодеяния бывшие сослуживцы сблизились настолько, что начали совместно отмечать и национальные, и семейные празднества. У генерала было два взрослых сына. Старший из них пошёл по стопам своего отца и, дослужившись до звания капитана, уже занимал майорскую должность. И хотя Виктор был чуть ли не на десять лет старше Светланы, он положил на неё глаз и стал настойчиво добиваться её благосклонности. После недолгого, но целенаправленного и настырного обхаживания, наглец предложил моей законной невесте свою руку и сердце. Понятное дело, что Света не могла вот так запросто послать к чёртовой бабушке сына заботливого покровителя своего семейства. Не отказав напрямик, она отделалась отговорками, что ей сейчас ещё рано задумываться о семейной жизни, а надобно сосредоточиться на завершении образования. И даже намёки Светланы, что после окончания университета она поступит в аспирантуру, не остудили пыла новоявленного жениха. Упрямый осёл заверил студентку, что не отступится от своего чистосердечного намерения и непременно дождётся часа, когда она станет его супругой.

Не прошло и двух месяцев, как у входа в университет посыльный вручил Свете пакет, который, по его словам, передал высокий черноволосый молодой человек. И судя по описанию курьера, это был никто иной, как Николай Алексеевич Орлов своей собственной персоной. На аккуратно упакованной бандероли не было ни марок, ни печатей, ни обратного адреса, а только фамилия, имя и отчество получателя. Света с замиранием сердца сорвала упаковочную бумагу и увидела пачку свежеотпечатанных фотоснимков. На верхней фотографии красовался я, в элегантном сером костюме, под руку с Марийкой в белоснежном свадебном платье.

– Ба! Да это же тот самый парень, который просил передать Вам этот пакет! – удивлённо воскликнул посыльный.

Света потрясённо перебирала снимки, на которых были запечатлены самые яркие моменты регистрации моего брака и свадьбы. Когда моя бывшая невеста пришла в себя, то заметила, что посыльный бесследно исчез, даже не потребовав от неё расписки в получении. Фотографии несомненно были подлинными, но девушку сильно смутило её имя на упаковке, написанное чужой рукой, хотя кто-то явно пытался имитировать мой почерк.

Вечером того же дня в квартиру Ковалёвых явился Виктор в парадной форме с огромным букетом изумительных красных роз. Вручив Светлане цветы, он по-рыцарски преклонил пред ней колено и протянул ей коробочку с обручальным кольцом. Затем снова последовало витиеватое предложение руки и сердца, зазубренное из душещипательных голливудских мелодрам. Момент для искушения строптивой кандидатки в супруги был выбран поразительно удачно. И сбитая с толку девушка дала предварительное согласие на брак, но заявила, что примет обручальное кольцо только после получения университетского диплома. Видно, синхронистичность появления компрометирующих снимков и повторного предложения жениха вызвало у неё интуитивное недоверие. Вот она и решила оставить себе маленькую лазейку для отступления.

Но кто-то упорно и неустанно продолжал вбивать клин между мной и моей половинкой. Через год с небольшим появился всё тот же посыльный с новою бандеролью и вручил её Светлане неподалёку от дома, в котором она проживала. Ох! Не знал этот упитанный парень, на кого он нарвался! Хрупкая на вид девушка в два счёта скрутила курьера в бараний рог и, применив болевой приём, потребовала назвать имя пославшего его человека. Не сомневаюсь, что она бы выдавила из него признание, но словно из-под земли появился милицейский патруль. В результате оба фигуранта попали в отделение милиции, но теперь подозреваемой в нападении стала уже Светлана. Парень утверждал, что он торопился по своим делам, но девушка, очевидно приняв его за кого-то другого, в ярости набросилась на него. А к этой якобы подкинутой им бандероли он не имеет ни малейшего отношение. Его слова подтвердили две бабушки-свидетельницы, которые видели только скандальный конец этой пьесы.

Света влипла в незавидную ситуацию и всё это могло для неё очень плохо закончиться. Но как по волшебству в отделении появился благодетель Ковалёвых и сделал всё возможное и невозможное, чтоб делу об уличном хулиганстве не дали хода. Приход представительного генерала весьма впечатлил не только милиционеров отделения, но также и свидетельниц, и потерпевшего. После непродолжительного разговора они полностью отказались от своих показаний и согласились, что у девушки просто стряслось небольшое психическое помутнение. А так как никто из присутствующих не имел больше друг к другу претензий, то можно было всем спокойненько разойтись по домам. Света принялась было возражать, но покровитель схватил её за руку и вытащил прочь из отделения милиции, неся в свободной руке злосчастную бандероль.

– А Вы-то, каким образом здесь очутились? – раздражённо проворчала Светлана, понимая, что правды ей теперь уже никогда не добиться.

– Один наш общий знакомый случайно стал свидетелем, как мою будущую невестку «загребла» милиция, – добродушно прогудел генерал. – Он позвонил мне прямо в министерство, – и вуаля, комильфо, я здесь!

(Прим. Vоila, comme il faut – вот, как следует. Франц. Язык.)

– А бандероль Вы зачем с собой прихватили? – покосилась виновница инцидента на пакет.

– А кому, кроме тебя, она нынче надобна? – пожал плечами спаситель «хулиганки». – Между прочим, здесь твоя фамилия, имя и отчество написаны. Так что держи и владей!

В пакете снова оказались фотографии, но только теперь это были снимки регистрации моего новорожденного сына в ЗАГСе и процедуры его крещения в церкви. Представляю, какие душераздирающие эмоции испытала Света, увидев эти свидетельства моего отступничества и предательства!

 

– Да этот твой Шакал не просто мразь и паскуда, но и маниакальный садист и изверг! – буквально взорвался Серёга Таракан. – И знает же, падла, что душевные страдания намного более болезненные и мучительные, чем острая телесная боль! И как только эта тварь умудрялась и заниматься бизнесом, и вытворять каверзные диверсии как на московском, так и на украинском фронте?!

– Ха! Мне видится, что всё в этом деле намного сложнее, чем могло б показаться на первый взгляд, – перекосила лицо Миколы уродливая гримас, которая вовсе не напоминала усмешку. – Угадайте из трёх раз, кто наведался вечерком на квартиру Ковалёвых в день её вызволения из милиции. Вот-вот! Родители Светы в этот день гостили у двоюродной сестры Андрея Борисовича и остались ночевать в её квартире. Витёк заявился в парадном майорском мундире, с тремя бутылками шампанского и с огромным букетом карминовых роз. И пьяный ёжик бы догадался, что всё, что случилось этим пасмурным днём, было спланировано и разыграно как по нотам. Да и Надежда Юрьевна в своём письме этого не отрицала.

Новоиспечённый майор на этот раз действовал изящно, мягко и неназойливо. Он чистосердечно признался, что ему хотелось отметить повышение в звании и должности с самым родным и близким ему человеком. Света пригласила бравого вояку к столу и, открыв холодильник, с удивлением обнаружила, что он наполнен изысканными блюдами и деликатесами. Предупредительная мама о всём позаботилась заранее.

За столом майор поплакался размякшей девушке, что, хотя его и повысили в звании и назначили на полковничью должность, он вовсе не чувствует себя в полной мере счастливым. Все его друзья-однокашники уже давно обзавелись семьями и детьми, лишь он один-единственный остался неприкаянным бобылём. И никому неизвестно, когда он, наконец-то, станет полноценным мужчиной, ибо его наречённая ещё как минимум три года собирается учиться в аспирантуре. А ему предначертано ехать в глухую лестную пущу, чтоб защищать чистое небо Родины от хищных вражеских ястребов. Затем Витёк упал на колени и слёзно просил родимую Светочку хотя б на бумаге стать его законной супругой. И словно по волшебству в ручище настырного жениха появилась коробочка с бриллиантовым обручальным кольцом.

В тот вечер, через неделю после покушения в Решуцком лесу, Светлана, удрученная новой порцией компромата на бывшего жениха, и дала непростительную слабину. Спустя девять месяцев после обмывания майорских звёздочек её напористого воздыхателя, она родила здоровенького, белобрысого, голубоглазого мальчика. Разумеется, с регистрацией законного брака в «Грибоедовском» ЗАГСе и с шикарной свадьбой в престижном ресторане пришлось поспешить. Получив диплом с отличием, Света поступила на заочную аспирантуру истфака МГУ и, как верная офицерская подруга, укатила за своим мужем в дремучую глушь. Впрочем, военный городок в Плесецке лишь с большой натяжкой можно было назвать медвежьим углом. Витёк оказался весьма толковым и перспективным специалистом воздушно-космической обороны и быстрыми темпами поднимался к вершинам карьерной лестницы. Вскоре Света подарила своему удачливому супругу второго сына, на этот раз русоволосого и с васильковыми глазками.

 

Черты лица Коли Патлатого обострились, и он буквально прорычал сквозь зубы:

– Это была фатальная точка невозврата, после которой уже невозможно было склеить разорванное по живому. Волей жестокой и безжалостной Судьбы я был лишён того, что было мне предначертано Светлыми Силами. Пособники Абсолютного Зла добились своего, соорудив между мной и моей истинной половинкой незримую, но неодолимую пуленепробиваемую стену. В высшей степени вероятно, что генерал и старый Шакал каким-то образом спелись и дружно действовали против меня заодно! Уж слишком синхронно они вбивали стальные клинья между мной и моею невестой!  Конечно, каждый из них преследовал свои личные цели! Витин папочка старался оторвать для своего чада красавицу-невесту, с многогранными способностями, талантами и дарованиями! Шакалу же нужно было выманить меня на свою территорию, где он смог бы без особого труда стереть меня в порошок! Совместными усилиями эти негодяи разрушили до основания мою жизнь, лишив меня семейного счастья, радости и любви!

А ведь это мне по праву суждено было взять в жёны самую прекрасную и даровитую девушку Евразии! И я непременно стал бы генералом лучшей в мире армии, поддерживаемый и вдохновляемый моей верной супругой! Но два бездарных русских политика, один своей покладистостью и уступчивостью, а другой нахальностью и беспринципностью, разрушили величайшую в мире державу! И нынче на одной шестой части земной суши, где раньше процветали равенство и справедливость, воцарилась алчная, ненасытная и безнравственная Мамона! На поверхность всплыла всякая мразь и шушера, которая принялась беззастенчиво грабить и присваивать себе народное достояние! Руководствуясь шкурническим принципом «разделяй и властвуй», циничные воротилы и махинаторы растащили богатства Союза по своим частным коморкам!

А сейчас, когда уже делить стало нечего, эти бессовестные ворюги вспомнили о великой и неделимой России! Теперь они опять зовут нас под своё шипованное, жесткое крылышко, в так называемый Союз независимых государств! А коли откажитесь, то отдавайте нам Харьковскую область, Крым, Донбасс и весь юг Украины, которые принадлежали России по праву завоевателя! А себе, так и быть, можете оставить то, что когда-то принадлежало Богдану до Переяславской рады!

Дудки!!! Не на тех напоролись! Вся эта территория полита кровью и усеяна костями украинских патриотов, и мы не отдадим своей земли ни пяди! А если тщеславные потомки Батыя снова попрут на истинных наследников славян, то нарвутся на наш твёрдый и решительный отпор! Я достану из моего схрона «шмайсер», «вальтер» и «парабеллум» и пойду защищать Родину моих свободолюбивых предков! Но пасаран!!! Но пасаран!!! Но пасаран!!!

По мере произнесения яркой, пылкой и жёсткой речи, лицо батька Миколы порозовело, затем покраснело и, в конце концов, стало лиловым. Выкрикивая последние слова, оратор вскочил на ноги и, потрясая сжатой в кулак рукой, продолжал скандировать:

– Но пасаран!!! Но пасаран!!! Но пасаран!!!

Его верные соратники и сподвижники, братья Марчуки, последовали примеру атамана и с нездоровым блеском в глазах вторили ему:

– Но пасаран!!! Но пасаран!!! Но пасаран!!!

Никто из присутствующих в гостиной так и не осмелился возразить разгорячённому рассказчику. Если бы кто-то высказал иное мнение, то это вызвало бы конфликт, который, несомненно, перерос бы в потасовку. Гастарбайтеры с жалостью и даже с состраданием смотрели на бушующего и воинствующего Николая Патлатого. Ведь если разобраться, то каждому из них последствия развала Союза основательно усложнили и испоганили жизнь.

– Да-а-а! Похоже, что так успешно начатый Николаем пересмотр жизни в самой своей концовке потерпел полный крах! – с огорчением подумал я. – Как видно, никто никому отпускать грехи и прощать обиды даже не собирался!

 

  1. Два способа душевного очищения.

Когда батька Микола окончательно растратил свой пыл, он плюхнулся на своё место и, отдышавшись, продолжил свой горестный сказ:

– Моя мать начала стучаться в дверь моей комнаты, когда я ещё не перечитал и половину писем Надежды Юрьевны. Но гробовое молчание за закрытой дверью вынуждало её возвращаться к своим рутинным домашним делам. Через какое-то время она вновь подходила к моей двери и робко пыталась пригласить меня к ужину. Но когда во дворе стемнело совсем, мама всполошилась не на шутку и стала настойчиво тарабанить в дверь что было мочи.

– Коленька! Отзовись! Подай мне хоть какой-то знак, если тебе стало плохо! – звучал неподдельный испуг в её срывающемся голосе. – Иначе мне придётся позвать Прокофия Петровича, что бы он вскрыл твою дверь!

Мне вовсе не хотелось выносить сор из избы, поскольку сосед разнёс бы новость о наших неурядицах по всей здешней округе. Дочитав последнее письмо, я суетливо открыл дверь и быстро вернулся к письменному столу. Мать встревоженной птицей влетела в мою комнату и, увидев разбросанные по столу письма, непроизвольно дернулась.

– Ах! Чувствовало моё сердце, что нужно было избавиться от этих писем и бросить их в топку котла! – с досадой воскликнула мать и, вдруг, ни с того ни с сего осерчала. – Разве я тебе, сынок, не учила, что это неприлично – рыться в чужих вещах?!

– Ты мне больше не мать, а я отныне тебе не сын! – в ярости взревел я. – Скрыв от меня местопребывание моей любимой, ты исковеркала и испаскудила всю мою жизнь! Эх! Если бы мне раньше стало известно о всех интригах моих московских недоброжелателей!  Я, несомненно, придумал бы способ, как вырвать мою невесту из цепких лап насевших на неё прохиндеев!

– Да я вовсе не испаскудила твою жизнь, а спасла моего сына от верной погибели! – сквозь слёзы запричитала мама. – Я ведь отлично понимала, что Никита Тарасович преднамеренно подсунул Наденьке, через свою жёнушку, мой украинский адрес! Он на то и надеялся, что, узнав о своей зазнобе, ты ночным мотыльком полетишь к лучезарной Светочке и угодишь в расставленные для тебя сети! Ты думаешь мне хотелось остаться под старость одной-одинёшенькой и медленно угасать в пустынном и ветшающем доме?! И между прочим, это ты первым нарушил данную тобой Светочке клятву, скоропалительно женившись на распутной Марийке!

– Только не надобно тыкать меня носом в мои оплошности, которые я совершил в неведении, из-за полного отсутствия информации о моей запропавшей невесте! – основательно раскочегарился я. – Разве можно обвинять слепого за то, что, лишившись поводыря, он свалился в зловонную сточную канаву?! Думая, что спасаешь меня от неизбежной кончины, ты реально уготовила для меня жалкое и бесцельное прозябание! Это моя жизнь, и я вправе полностью распоряжаться ей! Всё! Живите как хотите! Уезжаю на заработки в Португалию! Буду регулярно высылать тебе деньги на воспитание и содержание моего сына! Вернусь, когда к власти в стране придут достойные люди, способные вымести на помойку зажравшихся сателлитов Москвы!

Конечно, я не мог оставить мою мать в горести и слезах, и где-то к полуночи мы с ней примирились. Но если быть честным, я до сих пор не простил ей неуместное вмешательство в мою жизнь, лишившее меня шанса на светлое будущее. Несмотря на всё, мама продолжает переписываться с Надеждой Юрьевной, и я узнаю от неё новости из жизни знакомых мне по юности личностей. Недавно мама переслала мне вырезку из какого-то журнала со статьей об одной из самых преуспевающих молодых российских семей. На цветном снимке красовалась Светлана рядышком со своим боровом, а перед ними стояли их заметно подросшие сыновья. И хотя все члены семейки жизнерадостно лыбились, по натянутой улыбке моей бывшей невесты, я не заметил, что она по-настоящему счастлива.

Если верить статейке, её супруг является одним из самых перспективных специалистов в освоении новейших военных разработок и вот-вот станет одним из самых молодых генералов в Российской армии. Похожий на Витька упитанный старший сынок мечтает пойти по стопам отца, хотя, как видно, особыми дарованиями не «страдает». А вот худощавый младшенький пацанёнок, с красивыми васильковыми глазами, несомненно, унаследовал все таланты своей матери. Учится в школе для одарённых детей, занимается плаванием и восточными единоборствами, виртуозно владеет своим персональным компьютером. Да ещё и подробно знает всю историю России Матушки, начиная с туманных незапамятных времён!

С тех пор как семья Витька вернулась из Плесецка в столицу, Света преподает в университете и пишет фундаментальный труд «Укрепление дружеских отношений между Россией и Украиной от Смутных времён до Переяславской Рады». Да лучше бы она написала, как после «Рады» русские императоры истребили казацкую вольницу и закабалили украинский народ беспробудным гнётом крепостного права!

Всё, мужики! Мне кажется, что я уже полностью «отстрелялся»! Можете не сомневаться, что я без утайки поведал вам обо всём, что выдавило меня из родных мест в Португалию! Теперь ни одна собака не бросит мне упрёк, что я хоть что-то скрыл от моих друзей-сотоварищей! Пойду-ка я приму холодненький душ, а то моя футболка уже насквозь промокла от едкого пота! А ты, Рома, пожалуйста, подыщи мне в чемоданах с гуманитарной помощью какую-нибудь светленькую рубашонку!

Батька Микола решительно направился к выходу и машинально так хлопнул дверью, что висевшая над диваном картина сорвалась с гвоздя и свалилась вниз. Этот весёленький, радужный пейзаж Коля Патлатый написал уже в Португалии и презентовал на день рождения хозяину квартиры. Упавшая картина треснула углом своей рамки прямо по головушке расслаблено почивавшего на диванчике Лапчука.

– Простите! – услышали мы из коридора сконфуженный голос Миколы. – Сквозняк так сильно потянул двери, что я даже не успел их придержать.

– Чёрт бы побрал этого психа! – расстроенно заныл Миша, потирая рукой свою ушибленную художественным шедевром макушку. – Мало того, что у меня фонарь под глазом, так теперь к нему ещё и шишка добавилась! Ой! Кажется, и кровь струйкой побежала! Рома! Погляди, не проломила ли мне рама череп!

Кузен неохотно оторвался от ревизии чемоданов с гуманитарной помощью и, не очень прилежно обследовав котелок Миши, огласил травматологический эпикриз:

– Ничего там смертельного не наблюдается. Даже кожу до крови не рассекло. Хотя, по-видимому, шишак будет знатный! Скажи ещё спасибо, что атаман не подарил Коле Маленькому свою картину «Цитадель на утёсе в Повуа-ду-Ланьозо». Тогда б исход «обвала» вполне б мог оказаться летальным. Кстати, я так и не понял, какой из фингалов для Коли Патлатого стал судьбоносным: тот, который он поставил Шакалу; тот, которым его наградила малявка; или тот, которым его отметила летающая салатница.

– Да все они в какой-то мере оказались судьбоносными, внеся свою лепту в умопомешательство нашего атамана! – раздражённо фыркнул Миша, продолжая ощупывать свой потревоженный «скворечник». – Сам наломал кучу дров, живя в своё удовольствие и изменяя своей невесте, а теперь ищет лукавых виновников своего бедственного положения! Видите ли, Горбачёв, Ельцин и все «восточные варвары», повинны в том, что жизнь так жестоко распорядилась его судьбой и выбросила его на задворки Европы! Как будто его патриотически настроенные соотечественники намного меньше ему напакостили, насолили и навредили!

– Не помню точно кто, но какой-то мудрец сказал: «Ищи источник своих несчастий в себе!» – глубокомысленно выразил чужое мнение Серёга Таракан. – Конечно, весьма соблазнительно найти какого-то «злого дядю» и обвинить его во всех наших бедах! Но разве этим делу поможет и нам всем от этого станет легче? Все мы не от хорошей жизни подались на заработки заграницу, а для того, чтоб решить наши насущные бытовые проблемы. И все мы в наших жизнях совершили немало просчётов и натворили кучу глупейших ошибок! А на бесполезные поиски виновников и на требования их наказания можно потратить всё отмеренное тебе Господом Богом время.

– Правильно! – согласился с товарищами Дима Харитонов. – Не один из нас не подходит под категорию везунчиков, у которых в жизни всё протекает ровно и гладко, без какого-либо сучка и задоринки. Но вот что интересно! Где бы сейчас был Коля Патлатый и какие бы песни он пел, если бы всё у него сложилось так, как они и планировали с невестой? Может, сидел бы сейчас в полковничьих пагонах в своём кабинете в Москве и, стуча кулаком по столу, требовал бы, чтоб Украина вернула России её законные территории. Одно дело, когда ты развиваешься в комфортных, тепличный условиях, а совсем другое, когда тебя сечёт град и треплют ураганы и суховеи. При удачных, благоприятных обстоятельства и любой дурак может добиться успеха, если, конечно, не станет грести против течения!

 

Мои товарищи вопросительно посмотрели на меня, ожидая услышать мнение самого старшего по годам гастарбайтера. Мне вовсе не хотелось разводить заумное философствование и словоблудие, поэтому я прибёг к так называемой «помощи друга»:

– Любой металл блестит, когда любовно

Судьба на нас глядит: храбрец и трус,

Мудрец и олух, гений и невежда –

Все родственно похожи друг на друга,

Когда Фортуна озаряет их;

Но, если злиться буря и сурово

Бьет ураган могучими крылами,

Всё мелкое отсеивая прочь, –

Лишь то цены и веса не теряет,

Что драгоценно собственной ценой.

В наступившей длительной, многозначительной паузе было отлично слышно, как в ванной плещется батька Микола, повизгивая и поскуливая от удовольствия.

– Ты это экспромтом сочинил или это, как говорят, домашняя заготовка? – нарушил молчание впечатлённый Михаил.

– Увы, я не гений и особыми стихотворными талантами Всевышний меня не избаловал, – с саднящим душу сожалением, вздохнул я. – Эти строки были написаны четыреста лет назад в так и недооценённой трагедии Уильяма Шекспира «Троил и Крессида». Да! Никто из нас не является слитком золота девятисот девяносто девятой пробы! Но я убеждён, что в душе каждого из нас имеются крупицы редкостного, драгоценного металла, рассеянные в бесплодной наносной почве бытия! И если ураган перемен выдует всё чужеродное прочь, и мы сумеем воедино собрать драгоценнейшие частички, то значит мы не зря прожили нашу жизнь.

Несколько долгих, тягучих минут мы просидели в полном безмолвии, поскольку никто не отваживался нарушить молчание. Очевидно, каждый из гастарбайтеров обдумывал мои слова и мысленно примеривал новое «одеяние» к своей личности.

Мой слух уловил, что вода в ванне перестала плескаться и я решительно предупредил задумавшихся товарищей:

– Друзья! Не забывайте, что это мы вынудили Колю открыться нам, обещая, что никто из нас не изменит к нему отношение в худшую сторону. Так что давайте не будем осуждать его прошлую жизнь не в открытую, не заочно! И, не дай Бог, кто-либо упрекнёт его в каком-то неблаговидном поступке из прожитых лет! Помните, что у всех у нас рыльце в пушку, и мало кто из нас сможет похвастаться хоть какими-либо благородными поступками и благодеяниями. Встретьте товарища добродушными, благожелательными улыбками.

– Да! Все мы в одной лодке, не считая собаки, – как-то странно намекнул Рома и напялил на физиономию рекламную улыбку. Продолжая уморительно лыбиться, Кузен подвесил радужный пейзаж на прежнее место и проверил надёжность его крепления.

– Ну, теперь, Мишенька, ты можешь снова спокойно прилечь на своё козырное место! – с несвойственной ему вежливостью предложил услужливый хлопотун.

– Спасибо, я постою, – потешно ухмыляясь, ответствовал Лапчук голосом товарища Саахова и отодвинулся подальше от дивана.

 

Коля Патлатый вихрем ворвался в гостиную, заметно посвежевший, взбодрённый и в отличном расположении духа. Сговорившиеся гастарбайтеры встретили его широкими улыбками, хотя далеко не у всех они вышли искренними и радушными. Кузен шагнул навстречу батьке Миколе и протянул ему симпатичную светлую летнюю рубаху с приятным цветочным узором.

– Одевай, Коля! Выбирал как для себя лично! Совершенно новенькая, даже этикетка с ценой на ней ещё осталась!

Ровенский богатырь примерил обновку, которая не только пришлась ему в пору, но прекрасно гармонировала с его сияющим ликом. Он как барышня повертелся у зеркала и в восторге обнял Кузена за плечи, будто своего единокровного брата:

– Ну, Рома! Ну, угодил! Я всегда знал, что ты мой настоящий друг и товарищ!

– Да что это с тобой, теска! – озадаченно отреагировал Коля Маленький на резкое изменение настроения приятеля. – Ты уходил отсюда как в воду опущенный, а вернулся таким радостным будто сорвал Джек-пот в Лотто-Миллион!

– Да я и сам не могу сообразить, что этакого со мной стряслось! – откровенно признался Коля Патлатый. – Встал я под душевой распылитель, стал смывать пот, – и тут у меня проявилось удивительное, сверхъестественное ощущение! Мне почудилось, будто тугие струи воды начали насквозь пронизывать всё моё тело, смывая всю гадость, мерзость и накипь, налипшие на мою Душу. Мне даже привиделось, как к моим ступням стекала густая чёрная жижа, которая уходила через сливное отверстие в канализацию. А затем у меня возникло восхитительное чувство, будто тяжелая гранитная глыба свалилась с моих плеч. Мне захотелось петь, танцевать, ликовать и прыгать кузнечиком до самых небес!

– Эй, Коля! Полегче! – послышался встревоженный голос хозяина квартиры. – Не забывай, что в тебя почти что два метра роста и вес более сто двадцати килограмм! Мне вентиляционные и слуховые отверстия к соседям вверху и внизу не потребны!

Иммигранты дружно заржали над выходкой Коли Маленького, однако батька Микола ничуточки не обиделся:

– Да, вы даже не представляете, мужики, как обострились все мои чувства! Все цвета радуги теперь для меня стали намного ярче и насыщенней, и я вижу весь окружающий меня мир в весёлых и тёплых тонах! Я отчётливо слышу, как за дверью балкона кричат ласточки, чирикают воробьи и мирно жужжат жуки, пчёлы и осы! Чу! Вот где-то над садиком соседнего дома захлопала крылышками бабочка махаон! Ах! Какие райские запахи! Мои ноздри ласкает божественный аромат всевозможных цветов, распустившихся в палисадниках коттеджей на улице Акилину Рибейру!

Коля Патлатый сомкнул веки и с блаженной улыбкой начал втягивать через ноздри потоки воздуха, накатывающие волнами через дверь балкона в гостиную. И в какой-то момент мне стало казаться, что сияющий лик голиафа излучает янтарный свет, исходящий из храма его души.

Внезапно, внутренний блеск обличья титана резко угас, и гримаса отвращения исказила его облагороженные душевным очищеньем черты.

– И какая же это вонючка испоганила воздух нашего городка?! – возмущённо взревел ровенский великан.

Взглянув на товарищей, я заметил, что все они машут перед своими носами ладонями, а кое-кто даже зажал пальцами ноздри. Лишь один Рома Варивода сохранял поразительное хладнокровие и спокойствие, продолжая ревизию последнего саквояжа с гуманитарной помощью. Наконец, и на меня накатило цунами внутриутробного зловония, по сравнению с которым даже трупные запахи показался бы парфюмерными ароматами. Вообще-то, я никогда не считал себя брезгливым человеком, но на этот раз стрелой вылетел на балкон и чуть было не вывалился через перила на улицу. Мой рот судорожно хватал раскалённый зноем воздух, будто это был благостный ветерок гостеприимного тенистого оазиса.

Немного отдышавшись, я осторожно заглянул в зал и увидел невозмутимого Кузена, окружённого негодующими, ропщущими гастарбайтерами.

– Все мы люди, все мы человеки, и все мы время от времени бздим, – безмятежно вещал Рома своим коллегам, по-хозяйски продолжая потрошить саквояж.

– Но не до такой же варварской степени! – свирепо взвизгнул Дима Харитонов. – Тебе что, лень было оторвать от стула свою задницу?! Ты вполне бы успел добежать до дальнего края опоясывающего квартиру балкона и уже там загаживать экологию!

– Не успел бы, – флегматично возразил Кузен, и, вдруг, его живые карие очи воодушевлённо сверкнули. – Этот могучий внутренний позыв пришёл ко мне негаданно, как страстное и неукротимое творческое вдохновения. И противиться его кипучей, неистовой и безудержной мощи у меня попросту не хватило сил. Мне кажется, что виновницами этого атмосферного конфуза являются не очень свежие сосиски, которые я откушал за обеденной трапезой.

– Все мы ели эти сосиски, и только одного тебя раздуло как пузырь с нечистотами! – сурово оспорил утверждение Ромы Сергей Таракан. – Между прочим, судя по маркировке на упаковке, они годны к употреблению до конца ноября месяца!

– Но никто из вас не даст гарантию, что они надлежащим образом хранились в холодильнике, – настаивала на своём мнении жертва интоксикации. – Вы скушали только по три сосиски, а я целых четыре! Это и привело к превышению критического уровня токсичных, гнилостных веществ! За обедом Миша сказал, что уже сыт по горло и отдал мне свою третью сосиску. А вы же отлично знаете, что Лапчук – йог, и у него тонкое чутьё и безупречная интуиция. Они ему и подсказали, что именно в этой последней сосиске больше всего ботулина. И чего же тогда удивляться, что меня начало турбулентно и взрывообразно распирать изнутри! Само собой разумеется, что экстренно ретироваться из вашего конгресс-холла я ни при каких бы обстоятельствах не успел!

– Вот только не надо оправдывать разведённую тобой вонищу заумными научными фразами! – вспылил полиловевший Дима Харитонов. – При должном желании всё можно было бы успеть!

Но очередная волна модифицированного горчичного газа достоверно подтвердила слова Кузена. Снова началась невообразимая суматоха, сопровождаемая повальным паническим бегством иммигрантов из зала.

На балконе ко мне робко подошёл обескураженный Богдан Марчук и опасливо поинтересовался:

– Извини, Василий, но я не расслышал, чем отравился Рома. В наших сосисках был гуталин, или они сделаны из несвежего мяса бабуина?

– Да ты не волнуйся, Богдан! – улыбнувшись, успокоил я озадаченного парня. – Гуталина там точно не было! Это же тебе не Украина, где беспринципные жулики могут напихать в продукты всякую дрянь! А если в какую-то сосиску и попали бабуинчики-ботулинчики, то они настолько маленькие, что их можно рассматривать лишь под очень сильным микроскопом!

Через пять минут Колю Маленького послали на разведку в гостиную, и вскоре он по-шпионски выглянул из двери и обрадовал нас условным паролем:

– Над всей Португалией чистое небо! Можете возвращаться, но не теряйте бдительности! Утечка смертоносного ядохимиката вполне может заново повториться!

Гастарбайтеры скучились вокруг Кузена, который невозмутимо складывал в саквояж не подошедшие ему вещи.

– Хлопцы! – воззвал к товарищам Дима Харитонов. – Я видел у Коли на кухне коробку с бутылочными пробками! Сейчас я пойду туда и найду там пробку от пятилитровой гаррафао! Затолкаем её в выхлопную трубу гестаповского «циклонщика» и обезопасим себя от безвременной смерти! (Прим. Garrafão – большая бутылка, порт.)

– Это не решит нашей проблемы! – воспротивился предложению земляка Таракан. – Тут одной пробкой навряд ли делу поможешь! Давайте, для надёжности, затолкаем в жерло его «пушки» все пробки, что найдутся на кухне!

– Да вы сума сошли! – призвал я к благоразумию товарищей по несчастью. – Если Рома начнёт стрелять очередями, то он всех нас тут или поубивает, или, в лучшем случае, перекалечит!

– Уж лучше пасть смертью храбрых от пули в открытом бою, чем сдохнуть в окопе от мерзостного иприта! – не устрашили мои опасения посуровевшего Диму.

Как это ни странно, но именно бескомпромиссный обычно Коля Патлатый попытался деликатными уговорами воздействовать на отравителя воздуха.

– Нет у тебя, Рома, ни стыда, ни совести! – довольно мягко корил возмутителя атмосферного спокойствия батька Микола. – После того, как я вам исповедался и принял холодный душ, у меня было дивное ощущение, будто я заново на Свет народился! А ты своей бочкой мерзостного дёгтя испакостил мою благоухающую нектаром баночку райского мёда! Пришло время и тебе покаяться, заблудший мой брат Рома! Безудержное чревоугодие до добра тебя явно не доведёт! Посмотри на своё худощавое, поджарое тело! Все излишние яства не усваиваются твоим организмом, а перерабатываются во всё умертвляющее адово зловоние!

Но, как оказалось, взывания к совести и порядочности Ромы Вариводы привели к абсолютно противоположному результату. Вдохновенные и эмоциональные сентенции Коли Патлатого лишь только спровоцировали очередное извержение смрадного гейзера. На этом терпение атамана лопнуло, и он перешёл к радикальным, решительным действиям. Зажав нос двумя пальцами левой ладони, он подошёл к секретеру и снял с него записную книжечку в алой обложке, принадлежащую хозяину квартиры. Затем батька стремительно подступил к Кузену и со строгостью футбольного судьи предъявил ему импровизированную красную карточку.

– Властью, данной мне Всевышним Арбитром, я удаляю тебя, грешник, из осквернённого тобой жизненного пространства в Чистилище! – довольно комично прогнусавил заместитель Создателя. – И пока ты не очистишь свою душу и тело от накопившейся в ней скверны, вход в эту обитель добропорядочности и благочестия тебе воспрещён! А если ты надумаешь упорствовать в своих нечестивых пороках и пристрастиях, тогда я отправлю тебя в кочегарное отделение последнего круга Ада! Там даже самые закоренелые безбожники и греховодники всего за одни сутки перевоспитываются! Хлопцы, отправьте эту погрязшую в чревоугодничестве заблудшую овцу по соответствующему назначению!

Братья Марчуки схватили Кузена под руки и потащили его из гостиной в коридор. Рома отчаянно, но безуспешно пытался ухватить по ходу котомку с приглянувшимися ему вещами. Он протестующе верещал, что пожалуется своему двоюродному брату Степану, который не простит батьке Миколе такого наглого и противозаконного самоуправства. Но когда дверь в туалет захлопнулась, Кузен смирился с неизбежным и прекратил свои неуместные требования и апелляции.

В течении следующего получаса из туалета слышалось регулярное спускание воды из сливного бачка и звуки, напоминающие гудение большого альпийского рога. Затем Рома открыл дверь и попросил Колю Маленького принести из его котомки полосатые шортики, так как нижнее бельё ему пришлось постирать. Наконец, Кузен появился в дверях зала чистым и сияющим, и к тому же благоухающим любимым одеколоном хозяина квартиры.  И судя по интенсивности запаха, Рома выбрызгал на себя не менее половины флакона довольно-таки дорогостоящего «Скорпиона».

Коля Маленький метнулся в туалет и, вернувшись оттуда с пустой бутылочкой, взорвался праведным негодованием:

– Черт бы вас всех побрал! Только в начале месяца я купил себе сто миллилитровый флакон «Скорпиона», а теперь на донышке осталось лишь несколько капель! Вы его что, во внутрь принимаете?! Да вы меня совершенно разорили за этот ещё не закончившийся уик-энд! Всё! Со следующей получки обязательно куплю себе бронированный сейф и буду прятать туда мои личные вещи! Сегодня все мои гости пахнут моей туалетной водой, но только не законный хозяин этой квартиры!

– Да не буйствуй ты так, тёска! – успокоил хозяина батька Микола. – Зато теперь в твоём доме нет запаха лагеря легионеров, поражённых повальной диареей! И спать сегодня ты ляжешь в Эдемском саду, а не в загаженном фекалиями общественном туалете!

Атаман что-то шепнул своим ординарцам, и они бросились выполнять его поручения. Стасик вернулся первым, притащив с собой большой напольный вентилятор, который Степан недавно подобрал на свалке, почистил и отремонтировал. Коля Патлатый усадил Рому в полукресло у открытой балконной двери и направил на него включенный вентилятор.

– Это на случай, если у тебя, вдруг, возникнет рецидив последствий твоего неправильного питания, – пояснил полководец Кузену свою стратегическую задумку.

В гостиную поспешно вошёл Богдан Марчук, неся старую, добротную гитару и вытирая её на ходу от пыли шерстяной тряпочкой.

Старший Марчук явно притащил инструмент из так называемой спальни Степана. Коля Маленький, по своей добросердечности, безвозмездно позволял тернопольскому великану ночевать в одной из свободных спален своей обширной квартиры. Двухметровый богатырь не мог толком выспаться, если почивал на коротком и узком прокрустовом ложе передвижного вагончика мостостроевцев. Знамо дело, Степан всегда находил всевозможные способы отблагодарить хозяина апартаментов за предоставленный ему комфортный ночлег.

– Давненько я не брал в руки гитару! – с блаженной улыбкой уведомил присутствующих ровенский бард. – Всё как-то подходящего расположение духа не было. И где только Стёпа откопал это антикварный музыкальный инструмент?

– Гитару ему подарила старенькая бабушка, которая живёт здесь неподалёку, – удовлетворил я любопытство атамана. – Степан по доброте своей душевной отремонтировал ей стиральную машину и холодильник. Вот растроганная старушка и подарила ему инструмент её покойного мужа. Стёпа нашёл где-то самоучитель на португальском языке и собирается на досуге освоить игру на гитаре.

– Ну, что же он не обратился прямо ко мне?! – удивлённо поднял брови непризнанный виртуоз. – Я бы с удовольствием дал Стёпе пару-тройку начальных уроков, а потом бы показал бы ему и настоящий мастер-класс! Да сейчас вы и сами увидите и услышите, что я раннего детства с гитарой на «ты»!

Если признаться честно, я даже не ожидал, что этот импровизированный концерт окажется настолько ярким, приятным и впечатляющим. Коля Патлатый играл и пел так задушевно и вдохновенно, что кое-кто из моих товарищей даже не смог удержать слезу умиления. Батька пел всеми нами любимые русские и украинские шлягеры, и, после каждой безупречно исполненной песни, его награждали заслуженными аплодисментами. За весь концерт его голос ни разу не сфальшивил и его пальцы ни разу не взяли неправильного аккорда.

 

  1. Муки творчества и тугоухость совести.

Когда ровенский соловей достаточно насладился восхищёнными отзывами своих товарищей, он немного замялся и смущено уведомил растроганных слушателей:

– А теперь я исполню вам выстраданные моей Душой песни, которые я сочинил в самые тягостные дни моей жизни.

После прослушивания заунывной баллады о неразделённой любви, о Судьбе-злодейке и о завистливых недругах, количество зрителей в зале, по неведомой мне причине, значительно поубавилось. Курильщики незаметно выскользнули на балкон, желающие справит нужду тихонько отправились в туалет, сонливые на цыпочках прокрались в соседнюю спальню. Собственно говоря, второй балладой батьки из преданности «наслаждались» лишь его ординарцы, а из вежливости – Ваш покорный слуга. Мне пришлось проявить невероятное мужество и стойкость духа, чтоб выдержать это ужасающе тяжкое испытание. Но последующая меланхолическая элегия оказалась намного длинней предыдущих, и я понял, что до психушки мне осталось всего лишь четыре шага.

К моему величайшему счастью, на самой высокой страдальческой ноте, терпение второй струны лопнуло и, оборвавшись, она отдала Богу душу.

– Да что же это такое твориться?! – сорвался чуть ли не на фальцет голос ровенского Орфея. Он перевернул гитару на сто восемьдесят градусов и раздражённо хлопнул ладонью по её спинке, как по тамтаму.

Во входной двери и в дверях на балкон появились встревоженные и, я даже бы сказал, перепуганные лики гастарбайтеров.

– Что тут у вас стряслось?! – обеспокоенно осведомился хозяин квартиры. – Кому-то из вас поплохело?! Может, не помешало бы вызвать скорую помощь?!

– Солнце уже склонилось к закату, на улице посвежело, а Степана всё нет да нет! – пропустив мимо ушей колкость товарища, нервозно принялся чихвостить сгинувшего парламентёра атаман. – За то время, что он отсутствует, можно уже было уговорить израильского премьер-министра вернуть арабам все аннексированные у них территории. Понятное дело, тернопольцу особо спешить некуда, поскольку ему не грозит неминуемая репатриация! И Стёпа, и Василий вчера где-то прохлаждались, пока мы доблестно отстаивали наши законные права и национальные интересы в бандитской таверне «Звезда Макао»!

– Постыдись, Коля! – пылко воззвал я к совести ровенчанина. – Если мы не участвовали в вашей вчерашней авантюре, то это вовсе не значит, что нам наплевать на наших земляков и товарищей! Да если б мне было на всё начихать, то разве торчал бы я весь мой выходной в этой душной квартире, пытаясь хоть морально поддержать моих соотечественников?! А на Степана так вообще пенять и обижаться грешно! Он в одиночку отправился в «Звезду Макао», чтоб попытаться уговорить хозяйку ресторана не подавать жалобу на «малость» перепивших гастарбайтеров-дебоширов! Любого из вас, кто бы осмелился сунуться туда, китайцы без разговоров и объяснений вышвырнули бы на улицу! А Степан – врождённый дипломат, и он даже мегеру в состоянии убедить, что она добрая, незлопамятная и великодушная фея! Вспомните, сколько раз он и раньше выручал вас в самых, казалось, безвыходных ситуациях! Небось забыли, как он буквально вырвал вас в «Караоке» из лап полицейских, когда вы там по пьянке пытались насильно спеть «Черемшину»!

Может, хозяйка ресторана куда-нибудь отлучилась, и Степан дожидается её возвращения. Не исключено, что она поставила ему какое-то определённое условие, для выполнения которого необходимо время. Ещё не вечер! Давайте ещё немножечко подождём, а паниковать начнём уже с наступлением темноты!

– Хорошо! Уболтал! – выразил общее мнение батька Микола, поддавшись моим настойчивым уговорам. – Как минимум пару часиков мы ещё худо-бедно выдержать сможем! Стасик! Сбегай в спальню Степана! Там, в его прикроватной тумбочке, я видел комплект запасных струн! Принеси их сюда, и я настрою гитару и допою вам, друзья-товарищи, мою самую трогательную и берущую за душу элегию!

Гастарбайтеров будто ураганным ветром сдуло из всех дверных проёмов гостиной. Через опоясывающий квартиру балкон и коридор, можно было попасть как на кухню, так и в любую опочивальню, чтобы там схорониться от грядущего ужаса. Через несколько секунд топот утих, – и в апартаментах Коли Маленького наступила полная тишина. В «актовом зале» остались лишь лирический баритон, его верные телохранители и моя зазевавшаяся нерасторопная персона.

– Да неужели выстраданная мной песня настолько занудная и безынтересна? – пригорюнился бард, опустив свою буйную головушку.

– Мне кажется, что, если её сократить на три четверти и прибавить к ней оптимистичную концовку, она совсем по-иному будет восприниматься слушателями, – попытался я внести свежую струю в творчество доморощенного поэта и композитора. – В финале произведения надобно показать, что ты не смирился с сокрушительными ударами судьбы и с тем, что твоя суженая-ряженая тебя не дождалась. Ну, что-то наподобие известной блатной песни:

«Ну, и черт с тобою, плевал я на тебя!

Раз меня не любишь – люби сама себя!

Кровь моя остыла, я сейчас уйду

И на Дерибасовской я дурочку найду.»

Разумеется, эту глубокую философскую мысль надобно подать в мажоре и в изысканной лирической форме.

– И как я сам раньше до этого не додумался?! – оживлённо отреагировал бард на мои дилетантские соображения. – Внезапное изменение ритма и настроения песнопения непременно всколыхнёт и обострит заинтересованность аудитории! А оптимистичная финал моего произведения несомненно посеет в душе слушателя энтузиазм и надежду на светлое будущее!

Коля Патлатый бросился к секретеру хозяина квартиры, вытащил оттуда карандаш и чистую бумагу и принялся размашисто писать на ней слова стихотворного текста. Временами поэт резко перечеркивал всё им написанное и, задумчиво пялясь в потолок, нервно грыз обратный кончик ни в чём неповинного карандаша. Затем он с остервенением комкал не угодивший ему опус и метал в пустую напольную вазу плод своего безуспешного творчества. Но муза вдохновения снова посещала стихотворца и следующий лист бумаги покрывался затейливыми арабесками неразборчивой письменности. Но через несколько минут и этот вариант несостоявшегося шлягера постигала участь его неудачливого предшественника.

Постепенно импровизированная корзина для испорченной бумаги доверху наполнилась смятой и скомканной макулатурой. Несколько раз творец метался к напольной вазе и выискивал в ней «посеянные» им бриллианты изматывающего созидательного процесса. Значительные запасы чистой писчей бумаги хозяина квартиры на глазах катастрофически сокращались и таяли. У меня уже не осталось сомнений, что, через пол часа упорного труда песенника, у Коли Маленького не останется ни малейшего шанса написать своей маме даже кратенькой весточки.

Автор и исполнитель своих популярных в узком кругу песен в отчаянии бухнулся задом на стул.  Он напряг свой феноменальный мозг до такой степени, что на его лбу и висках набухли и запульсировали полиловевшие вены. Казалось, ещё немного, ещё чуть-чуть – и бард разродиться гениальными строками, которые войдут в сокровищницу авторской песни.

Однако не очень приятные посторонние звуки, возникшие где-то в глубинке гостиной, бесцеремонно вмешались в генезис шедевра. Пылающие гневом очи творца просканировали окружающее пространство и вперились в источник раздражающего и даже в какой-то мере пугающего шума. На потёртой банкетке, прижавшись друг к другу, сидели братья Марчуки и мирно в унисон посапывали в глубокой и сладостной дрёме. Однако их могучее равномерное дыхание сопровождалось аритмичным присвистыванием и прихрапыванием, которые никак не гармонировали с творческой атмосферой в гостиной.

– Быдло, оно и есть быдло! – сокрушённо вздохнул покровитель невежественного плебса. – И ничто прекрасное и возвышенное его не интересует, ну разве что кроме стабильной и высокооплачиваемой работы на «дядю»! Эх! Не зря же говорил Христос, что бесполезно метать бисер перед невежественными сытыми свиньями! Уединюсь-ка я, Василий, в спальню Степана, чтобы достойно завершить там мой вдохновенный и незабвенный креативный труд!

Подхватив оставшиеся листки чистой бумаги и гитару, шансонье решительным шагом направился к выходу в коридор. Выходя из гостиной, он сызнова с такой силой хлопнул дверью, что весёленький радужный пейзаж во второй раз обрушился вниз. На этот раз ничья бедовая головушка картине не подвернулась, и она разочаровано плюхнулась на пустующий диван. К тому же, в данном случае, от батьки ни официальных извинений, ни ссылок на коварный сквознячок почему-то не последовало. Зато за стеной послышался недовольный и гневный мужской гомон скорей похожий на весьма задиристую перебранку. Через несколько секунд в гостиную вбежали Миша Лапчук и Рома Варивода, которые выглядели довольно-таки заспанными и к тому же сильно разобиженными.

– Не… не… неслыханное безобразие! Бес… бес… беспрецедентное нахальство! – заикаясь, досадливо забрюзжал йог. – М… м… мы с Кузеном как раз проводили в спальне Степана совместную медитацию по очищению негативной кармы! И в самую её кульминацию, в самый ответственный момент к нам врывается это неотёсанное хамло и беспардонно вытуривает нас в коридор! Да ещё и что-то талдычит о неучтивой свинье, которая мечет бисер перед нашими достопочтенными творческими личностями!

– Нет, это конечно очень хорошо, что Хвостатый, наконец-то, осознал свою доподлинную сущность и попытался покаяться перед уже прозревшими искателями Истины, – подпел Мише зевающий Рома, растирая пальцами слипающиеся глаза. – Но зачем же с грубым и наглым хрюканьем выставлять за дверь изучавших духовные практики просветлённых людей?

Потревоженные зудящими голосами йогов, братья Марчуки очнулись и резко вскочили на ноги. Не найдя глазами в гостиной своего начальника, они поспешно направились к выходу, но мой предупреждающий голос остановил их суетное движение:

– Я не советовал бы вам, хлопцы, беспричинно тревожить вашего шефа, который сейчас явно не в духе. А если возникнет экстренная надобность, то он и сам вас найдёт или попросту позовёт. Так что лучше присоединяйтесь пока к команде наших медитирующих йогов и хорошенько подчистите ваши негативные кармы. Да не волнуйтесь вы так, это вовсе не больно! Перед тем как йоги вас разбудили, вы уже были на половине пути к полному очищению. Нужно только хорошенько расслабиться и продолжить этот весьма позитивный и полезный процесс.

Не теряя ни секунды, я быстро поставил низвергнутый «землетрясением» пейзаж за кресло, улёгся на диван и подложил под голову поролоновую подушку.

– Э-э-э, Василий! – недовольно зароптал гуру. – Согласно Фэншуй, ты занял самое подходящее место для нашей очистительной медитации! А ты не мог бы найти себе другое местечко для вульгарного отдыха, не имеющего отношения к духовным практикам?

– Только не передёргивай карты, достопочтимый гуру! – спокойно, но решительно осадил я знатока восточных премудростей. – Во-первых, Фэншуй – это даосская практика и к йоге имеет лишь довольно отдалённое отношение. Настолько же отдалённое, как Нью-Дели удалён от столицы Китая. Во-вторых, очистительная медитация проводится в позе лотоса, так что свободного места, на ковре перед диваном, для всех вас вполне хватит. А в-третьих, кто тебе сказал, что я не собираюсь сейчас медитировать? К твоему сведению, духовная школа, которой я привержен, практикует очистительные медитации исключительно в лежачем положении. Так что совместно медитируя, мы друг другу ни в коем случае мешать не будем.

От всей души пожелав медитаторам приятных сновидений, я отвернулся к стене и попытался уснуть. Но, очевидно, бог Гипнос также с насмешкой отвернулся от меня и не позволил своему сыну Морфею подарить мне блаженные вещие сновидения. Жестокосердный и неумолимый властитель снов отказал мне даже в скоропреходящем, временном забвении. Моё неусыпное сознание блуждало где-то в районе «Звезды Макао», пытаясь выяснить местопребывания моего лучшего друга.

Поворочавшись с полчаса с боку на бок, я поднялся с дивана и вышел на балкон подышать свежим воздухом. И хотя удушающая жара уже спала, но вечерняя свежесть всё ещё не наступила из-за полного безветрия. Соседние здания закрывали перспективу на запад, но судя по всему, диск дневного светила уже коснулся линии горизонта. Вернувшись в зал, я посмотрел на унылые лица моих товарищей и понял, что надежды на счастливый исход текущего дня у них уже не осталось. Как и я, никто из них так и не смог больше сомкнуть глаз, не говоря уже о том, чтоб предаться глубокому блаженному сну. Иммигранты снова стеклись в уютную гостиную и сидели, понурив головы, даже не в силах вглядываться в очи друг другу. И даже виртуоз небезызвестных авторских песен бросил свой самозабвенный творческий труд и тихо присоединился к своим павших духом товарищам.

– Уже не осталось ни малейших сомнений, что у Степана что-то не сложилось, – безжизненным голосом подвёл итоги закулисных переговоров Сергей Нестеренко.

– По всей видимости, китайская рестораторша оказалась ему не по зубам, – с едва скрываемым злорадством оскалился батька Микола. – Похоже, китайцы Стёпку так разукрасили, что ему и домой теперь зазорно вернуться.

Хотя Коля Патлатый на словах прилюдно задекларировал своё духовное очищение, однако свою неприязнь к тернопольскому богатырю он изжить всё же не смог. Атаман лез из кожи вон, чтоб повысить значимость своей видной персоны, и добиться не только всеобщего уважения иммигрантов, но и статуса бесспорного лидера украинской диаспоры Фафа.

Степан же не стремился к повышению своей значимости и авторитета, потому что и так, безусловно, имел всё это в наличии. Он никогда никому ничего не доказывал и поперёд батьки сломя голову в пекло не лез. Но в трудную минуту, столкнувшись с головоломными и неразрешимыми проблемами, за помощью и советом гастарбайтеры шли именно к нему. И хитроумный, находчивый двухметровый гигант всегда находил неординарный, мудрёный способ, чтоб выкрутиться из любого безнадёжного положения. Я не помнил случая, чтоб мой друг отказывал кому-либо в просьбе о неотложной помощи, если это было посильно ему.

Мне не хотелось говорить о тех жуликах и проходимцах, которые одалживали у доверчивых иммигрантов деньги, а потом исчезали в неведомом направлении. Таких мерзавцев тернопольский великан чувствовал за километр, да они и сами страшились приближаться к нему. Но я знал десятки людей, которых мой друг выручил из беды, когда даже хроническим оптимистам это казалось немыслимым. Скажу честно, мне было б весьма затруднительно найти ответ на вопрос, что в нашем регионе могло б оказаться Степану не по плечу.

Однако, похоже, сегодня как раз и произошёл тот неимоверный случай, когда находчивость и интуиция изменили моему предприимчивому товарищу. Все предвиденные и непредвиденные сроки для примирения с китайцами давно уже вышли, но гигант в квартире Коли так и не появился. А на мои настырные телефонные звонки он упорно не отвечал. Ждать теперь уже было нечего, и я решительно встал со своего места и направился к выходу из квартиры.

– И куда это тебя понесло, Василий?! – поползли на лоб брови Коли Патлатого.

– Я иду в китайский ресторан на выручку другу, даже если никто из вас за мной не последует! Со Степаном, несомненно, что-то стряслось, и я не вправе оставить его в бедственном положении! В последнюю Рождественскую ночь он спас мне жизнь, и я просто обязан, хоть попытаться, отплатить ему тем же!

– Иди же, иди, наш верный и отзывчивый товарищ Василий! – зазвучали насмешливые и издевательские нотки в голосе ровенчанина. – Ты ведь теперь единственный из нас, кто не запятнал свою совесть дебошем и остался с чистой и не подпорченной дракой физиономией!  Но хотелось бы тебя предупредить, что твой визит в «Звезду Макао» станет отличным поводом для китайских кунфуистов провести внеочередную вечернюю тренировку! И вернувшись на четвереньках домой, ты ощутишь себя самой что ни на есть заурядной личностью, так как ничем уже не будешь отличаться от нас! Вот тогда и посоревнуешься с Кузеном на всеобщем городском конкурсе за звание обладателя самого внушительного и фотогеничного бланша! Так что трижды подумай, прежде чем соваться в логово Красного Дракона, откуда даже твой Супер Стёпка не смог безболезненно унести ног!

Злопамятный намёк на мою шутку и шпильки в адрес Степана показали, что ни пересмотр жизни, ни духовное очищение Николаю Орлову не удались. И хотя я понимал, что спорить с батькой Миколой бессмысленно, но мне всё же не удалось удержаться от колкого упрёка:

– Все мы обожаем фильм «Д’Артаньян и три мушкетёра»! Все знаем девиз их бескорыстной дружбы: один за всех и все за одного! Но в нашей повседневной жизни этот девиз приобретает уродливую форму: все за меня, а я сам за себя! Сидите и дожидайтесь здесь у моря погоды, а я пойду в «Звезду Макао» за вас всех один!

Я уже было шагнул к выходу, но меня притормозил встревоженный голос Ромы Вариводы.

– Чу! Вы разве не слышите? – приложил ладонь к уху всполошившийся Кузен. – Кто-то медленно подымается по лестнице нашего подъезда.

 

В многоквартирном здании, возведенном по упрощённой, дешевой технологии, звукоизоляция была, мягко сказать, никудышная. И стоило кому-либо из жильцов чихнуть в нижнем, подвальном этаже, то о его лёгкой простуде тут же узнавали обитатели мансарды. Поэтому на стенке первого этажа висело строгое уведомление, угрожающее штрафом всем нарушителям спокойствия и порядка. Однако его соблюдали лишь только аквариумные рыбки, да и мертвецки пьяные постояльцы, выпавшие от перепоя в полнейший осадок.

Все мои товарищи, как по команде, умолкли и напряжённо вслушивались в звенящую тишину. И действительно, некто с превеликим трудом взбирался по бетонной лестнице, и поступь его были утомлённая, тяжкая и совсем неритмичная. Сбивчивые шаги то стихали, то заново возрождались, будто изнеможенный ходок совершал долговременные остановки и передышки. И, вне всякого сомнения, этот изнурённый горемыка, выбиваясь из последних сил, пытался хоть как-то добраться до нашего этажа.

– Степан, – полуутвердительно-полувопросительно пролопотал Рома. – Да неужто китайские кунфуисты отколошматили его до полусмерти?

– Сбылось моё пророчество! – не без злорадства пророкотал Орлов. – И на старуху бывает проруха! Похоже, Стёпке не просто зажгли подфарники под каждым оком, но и измочалили его по полной программе!

Я бросил на Колю Хвостатого уничтожающий взгляд, и он зарделся будто громадный рак, сваренный в кипящем укропном растворе. Однако на достойный ответ злопыхателю у меня уже не нашлось ни времени, ни желания. Неведомая сила сорвала меня с места и вынесла прочь из удушливой атмосферы сумеречной гостиной. Моего лучшего друга избили и изувечили лишь только потому, что он хотел уладить недоразумение и вернуть земляку утраченный мамин крестик! О, дайте мне только добраться до китайского ресторана, и я разнесу по камешкам, по кирпичикам эту обитель затаённого Зла!

 

Это был самый ужасающий и запоминающийся день в моей многолетней и безмятежной португальской иммиграции. Во все лопатки, очертя мою бедовую головушку, я мчался по зловонному и пыльному коридору служебной квартиры. За мной неслась буйная ватага озабоченных мужчин с суровыми, но основательно помятыми лицами. Их облики были искажены не только признаками неподдельного страха, но и подпорчены отметинами недавнишнего рукоприкладства. Бежал я не по годам прытко, и мне посчастливилось первым добраться до незапертой входной двери. Выпрыгнув на лестничную площадку, я буквально остолбенел от представшей предо мной невиданной картины. Спешащая за мной орава джентльменов едва не сшибла меня вниз по крутым и жестким ступенькам лестницы. Мне посчастливилось избегнуть скатывания кубарем, лишь цепко ухватившись за шаткие и скрипучие перила.

 

  1. Возвращение короля.

Навстречу мне неторопливо вскарабкивался высокий и мускулистый мужчина, насилу перешагивая длиннющими ножищами со ступеньки на ступеньку. По его мужественному, но истомлённому лицу струились ручейки изобильного пота. В левой руке он тащил плетённую прямоугольную кошелку из бамбука и две огромные кожаные сумки. В правой же руке гигант нёс точно такую же кошелку, да и ещё три сумки в придачу. Растопыренные пальцы богатыря еле удерживали увесистую ношу. Кроме того, между его руками и торсом были зажаты два плотно упакованных, объемистых свёртка. Выглядел Степан весьма комично, ибо подниматься по лестнице с такой несподручной и громоздкой поклажей он мог только бочком.

Мой друг медленно поднял свои слезящиеся сапфировые глаза и незлобиво, но требовательно произнёс:

– Если вы тотчас же мне не подсобите, то я скачусь вместе со всем этим скарбом в самые глухие подвалины этого сомнительного заведения.

Мы бросились к Степану и живо расхватали все сумки и кошёлки его внушительной и неподъёмной клади.

– Осторожно! – предупредительно прикрикнул исполин. – Ничего не разбейте и ничего не переверните! А вы спускайтесь вниз и поднимите оставшиеся у входа сумки и корзинки.

Последние его слова были адресованы Николаю Хвостатому и Роме, которым ничего не досталось из Степановой ноши. Микола и Кузен досадливо поморщились, однако без лишних слов отправились выполнять ответственное «партийное» поручение. Вполне вероятно, они и возроптали бы, если бы знали, что каждому из них предстоит совершить как минимум ещё по три ходки.

– Так значит, ты не был сегодня в «Звезде Макао»? Так, где же тогда тебя черти носили? – с нескрываемым облегчением пожурил я приятеля. – Мы тут все на дерьмо извелись, поджидая тебя из опасного рейда!

– А откуда же я, по-твоему, всё это добро приволок? – насмешливо скривил губы Степан. – Вот они – ваши вожделенные китайские деликатесы! Подарок мадам Киао Ронг для моих пострадавших по своей глупости сотоварищей. Так! Быстренько очистили стол, подмели пол, вынесли прочь из кухни весь мусор и пустые бутылки. Кстати! Не помешала бы и влажная уборка как в кухне, так и в зале. Включите свет и хорошенько проветрите кухню, а то тут просто дышать нечем. Аккуратно разложите кошёлки, корзины, сумки и пакеты так, чтоб к ним был свободный доступ. Затем можете накрывать праздничный стол в зале, начиная вынимать кастрюльки из бамбуковых кошёлок. А я пока пойду приму душ, а то вконец запарился, мотаясь по всему Фафу и его окрестностям. Ах, да! Чуть было не позабыл!

Степан извлёк из кармана банковскую карточку и всунул его в нагрудный кармашек рубахи Коли Маленького.

– Вот он, твой утерянный «золотой ключик» к банковским активам! – добродушно ухмыльнулся удачливый посланец мира. – И постарайся больше спьяну не разбрасываться своими капиталами в роскошных ресторанах!

– Какое счастье, что ты её нашёл! – воссиял хозяин квартиры, мелко подпрыгивая от радости. – Теперь-то мне не придётся терять рабочий день и переться с самого утра в «Атлантик» банк! Да и Василию я, наконец-то, смогу одолжить обещанные ему 30 евро!

А гигант вытащил из другого кармана плоский целлофановый пакетик, в котором что-то тускло мерцало, и протянул его Стасику:

– А вот и твой крестик! Цепочка оборвалась, и мне пришлось заскочить к Паулу Карвалью, чтоб он заново соединил звенья. Носи на здоровье и больше не теряй! Всё! Я пошёл мыться.

Какое-то время мы стояли неподвижно, лишь недоумённо зыркая друг на друга. Стасик со слезами на глазах смотрел на вернувшуюся к нему бесценную реликвию. Затем он вытащил из пакетика крестик, повесил его на шею и заботливо спрятал под смятой рубахой. Потом он медленно подошёл к двери ванной и низко ей поклонился. Будто дверь была из прозрачного стекла, и Степан мог увидеть чрез неё Стасика.

– Спаси тебя Бог, Степан! – послышался срывающийся голосок Марчука Младшего. – Вовек не забуду, что ты для меня сделал. До гробовой доски буду помнить твою доброту!

– Не стоит благодарности! – ответил Степан, заглушая своим басом звенящие струи холодного душа. – Земляки мы – или не земляки! Сегодня я тебе помог, а завтра, быть может, и ты окажешь мне какую-нибудь неоценимую услугу! На этом Божественном принципе стоит белый Свет! Ну как там, стол уже накрыт?!

Гастарбайтеры мгновенно сорвались со своих мест и дружно принялись за возложенную на них работу. Когда же посвежевший гигант бодро вышел из ванной, проветренная кухня уже блестела чистотой, а стол в гостиной был вычищен, накрыт и сервирован.

– Только не спрашивайте меня о китайской кулинарии, – предупредительно поднял руку Степан, – Я в этом деле, увы, абсолютно несведущ. Мне только поведали, что блюда в кошёлках необходимо откушать в первую очередь. Вино, которое вы нашли в сумках не китайское, а испанское и португальское. Но какое блюдо употреблять с красным, а какое с белым вином, я, честно сказать, так запомнить и на сумел. Так что доверимся нашей кулинарной интуиции. О вашей же житейской интуиции лучше говорить не будем.

– Нет-нет! – закудахтал из своего угла Рома. – Ты сначала расскажи нам, как тебе так ловко удалось обстряпать это каверзное и безнадёжное дельце.

– Да очень просто, – расплылся в широкой улыбке гигант. – Народная дипломатия – великое дело! Если к спорной проблеме подойти здравомысляще и с пониманием, то можно и без особого труда разрешить даже самую острую, конфликтную ситуацию.

– К чёрту вашу хитромудрую восточную дипломатию! – взбунтовался Микола Орлов. – Если вы собираетесь судачить о мирных переговорах, то я здесь захлебнусь моей же собственной слюной! Давайте лучше всё-таки присядем, выпьем и закусим!

И сотрапезники дружно набросились на источающие соблазнительные ароматы китайские деликатесы. В последующие полчаса было слышно лишь бряканье эмалированных кружек и перестук ложек о днища опустошаемых тарелок и мисок. А вскоре завязался неторопливый и бессвязный застольный разговор. Однако, словно сговорившись, все избегали даже упоминания о вчерашнем неприятном происшествии. Обильная и сытная еда отнюдь не располагала к заумным дискуссиям, дебатам и полемикам. Наконец, Миша Лапчук, помешанный на ведической культуре, привлёк всеобщее внимание пространным разглагольствованием о раздельном и последовательном питании. Воспользовавшись этим, Степан потихонечку выскользнул на балкон, чтобы подышать свежим вечерним воздухом. Снедаемый жгучим любопытством, я, незаметно для моих пирующих приятелей, последовал его своевременному и полезному примеру.

Закат уже давным-давно отполыхал и сумерки медленно, но неотвратимо сгущались над городом. Опершись могучими локтями на хлипковатые перила, Степан с немым восхищением смотрел на ярко сияющую Вечернюю Звезду.

– Какая изумительная, я бы даже сказал, ослепительная красавица! – услышал я восторженное восклицание моего друга.

– Да! В здешних предгорьях Венера блистает намного ярче, чем на небосклоне бескрайних Таврийских степей, – поддакнул я приятелю.

– Какая там ещё Венера? – удивлённо скосил на меня бездонные очи гигант. – Я тебе говорю о Киао Ронг! Какая необыкновенная, яркая и потрясающая женщина! Тебе хоть раз посчастливилось созерцать её несравненную красоту?

– Приходилось, – утвердительно кивнул я головой. – Когда я работал у моего первого патрона, мы делали ремонт в её ресторане, и она расплачивалась с нами натурой.

– Что?!! – устрашающе прогремел великан, грозно нависая над моей головой.

– Я в том смысле, что у неё не было достаточно средств для оплаты нашей работы, – быстро затараторил я. – Поэтому частично она погашала долг, устраивая для нас праздничные застолья.

– А-а-а-а, – оттаивая, протянул Степан. – И какие же у тебя остались впечатления?

– Скажу тебе честно и откровенно, – не стал я утаивать горькой правды. – Сегодняшний превосходнейший ужин не идет ни в какое сравнение с той преснятиной, которой нас потчевали после работы.

– Вот те на! – не смог сдержать своего раздражения богатырь. – Я ему о неземной, божественной красоте, а он мне о вульгарной жратве! Я тебя не о еде спрашиваю, а о хозяйке ресторана!

– Ну, очень даже симпатичная молодая женщина, – попытался я сгладить негаданно возникшую неловкость. – А зеленоватые глаза и продолговатое личико мадам Ронг беззастенчиво выдают, что в её жилах течёт не только азиатская кровь. Да и ростом она повыше среднестатистической китаянки.

– Эх! – сокрушённо вздохнул мой товарищ. – Как бы мне хотелось, чтоб я был хоть немного постарше!

– Не понял, – теперь пришёл уже и мой черёд изумляться. – На вид хозяйке ресторана не более тридцати полных лет. А голосок у неё, вообще, как у шестнадцатилетней девушки! А тебе, насколько я знаю, уже за тридцать три перевалило!

– А хочешь узнать, сколько ей на самом деле годков? – иронично хихикнул Степан, и, увидев на моём недоверчивом лике немой вопрос, показал мне обеими руками несколько пальцев.

– Ты хочешь сказать, что она ещё и в первоначальную школу не отходила? – обиделся я на дурацкую шутку приятеля.

– Я только что показал тебе, сколько полных десятилетий Киао прожила на этом Белом Свете, – ошарашил меня исполин.

Если тернопольский богатырь и хотел меня огорошить, то это ему без сомнения удалось.

– Это она тебе сказала? – с трудом выходя из шокового состояния, простонал я. – Может, ты всё-таки мне расскажешь, что же произошло сегодня в «Звезде Макао»?

Гигант немного подумал, поколебался и с нескрываемой неохотой отрицательно покачал головой:

– Как-нибудь расскажу, но только не сегодня. Быть может когда-нибудь в следующий раз. И пожалуйста, не настаивай, дружище! Мне и самому надобно всё осмыслить, и во всём разобраться, а на это необходимо определённое время.

Степан умолк, с изнывающей тоской наблюдая, как Вечерняя Звезда скрывается за козырёк крыши сопредельного здания. Гигант выпрямился, неуверенно задёргался – и, безусловно, принял какое-то весьма нелёгкое для него решение.

– Пойду, подышу свежим воздухом, – пряча глаза, молвил он, будто находился не на открытом балконе, а в душном и насквозь прокуренном помещении. – Я пройду через Колину спальню и по коридору, чтоб меня никто не заметил. Будь добр, никому ничего не говори.

Когда через минуту Степан вышел из подъезда, он уверенно прошагал по улице Кейроша и, немного поколебавшись, завернул за угол. Я прошёл по опоясывающему здание балкону, свернул за угол и взглянул вниз. А гигант, добравшись до пустынного перекрёстка, устремился по улице Сержиу Антониу к центру города. И у меня не было ни малейшего сомнения, что тернопольский богатырь направил свои стопы к ресторану «Звезда Макао».

За всю последующую неделю, ссылаясь на сильное недомогание и головокружение, Степан на своей работе так ни разу и не появился.

Прим. О приключениях Степана Тягнибеды в «Звезде Макао» повествуется в книге «Степан Тео Фан».

 

Эпилог.

Прошло уже более двадцати лет с тех пор, как попавшие в беду гастарбайтеры сидели в служебной квартире Николая Кононенко и рассказывали истории о своих судьбоносных фингалах. В этих апартаментах уже давным-давно живут другие люди, а из участников тех бурных событий в городе остался лишь автор повести и Миша Лапчук. Миша, приложив немалые усилия, получил диплом учителя йоги и преподаёт индийские премудрости своим многочисленным ученикам и в Фафе, и в ближних городах.

Дима, Сергей, Степан и братья Марчуки­ после окончания чемпионата Европы по футболу, в 2004-м году, вернулись на Родину своих предков. Насколько мне известно, Рома Варивода со своим семейством проживает на границе Франции и Швейцарии и имеет свой прибыльный бизнес. Из всех них только Степан иногда звонит мне из своего полесского села на границе с Белоруссией и интересуется моей жизнью.

А двое из героев тех умопомрачительных знойных дней уже никогда ничего никому не расскажут, так как безвременно отошли в Мир Иной. И Коля Маленький, и Батька Микола уже закончили свой жизненный путь и, может быть, именно поэтому данная повесть появилась на Свет.

В то августовское воскресенье 2002-го года мои друзья подарили мне поразительные повествования о событиях своей искалеченной жизни, которые выбросили их на задворки Европы. И все откровенные и душераздирающие истории о судьбах моих товарищей-иммигрантов заслуживали написания объёмистого захватывающего романа. Но больше всего меня потрясли тот юмор и ирония, с которым каждый из гастарбайтеров рассказывал о своих злоключениях, посмеиваясь как над своими недругами, так и над самим собой. На следующий день я сделал наброски этих рассказов в моих блокнотах в надежде, что, когда-нибудь в будущем, поведаю внукам о жизни их дедушек.

Но особенно меня впечатлила история Николая Орлова, по доле которого крушение Советской Империи ударило больнее всего. Русская и украинская кровь никак не желали ужиться в его жилах и буквально разрывали его тело и душу на части. Я начал переносить исповедь ровенчанина на бумагу лишь только тогда, кода узнал, что ему осталось жить не более полугода.

Коля осуществил своё намерения и осел в Фафе, устроившись работать на местную лесопилку. Патрон любил и уважал украинского богатыря за его силу, трудолюбие, общительность и сообразительность. Очень скоро батька Микола стал правой рукой своего работодателя и повысил производительность труда на лесопилке практически вдвое. Патрон нашёл Коле недорогое жильё поблизости от места работы, где тот обустроил себе уютную художественную мастерскую. Благодаря своей неуёмной общительности, атаман приобрёл себе множество друзей как в сообществе иммигрантов, так и среди местного населения.

Зарабатывая хорошие деньги и занимаясь любимым делом в свободное время, Орлов вовсе не собирался возвращаться в дом своей матушки. Он посещал Ровно только во время своего очередного отпуска, да и то далеко не каждое лето. Во время одного из таких непродолжительных визитов, Оленька всё-таки умудрилась забеременеть и родила Коле здоровенького ребёночка. Однако и это не побудило талантливого, но своенравного художника к возвращению в родимые края. Из-за своей «занятости» он не удосужился не то чтобы законно оформить брак, но даже официально признать своё неоспоримое отцовство. Да и забрать Оленьку с ребёнком в Португалию у вольного художника какого-либо желания не проклюнулось.

В Фафе было немало ценителей его творчества и картины украинского художника, особенно в первое время, буквально шли нарасхват. Понятное дело, что привольная жизнь в благоприятных условиях, в среде приятелей и почитателей его таланта, не располагали атамана к существенным переменам. А когда Степан Тягнибеда по семейным обстоятельствам покинул Португалию, сбылась мечта батька Миколы, и он стал бесспорным лидером русскоязычных гастарбайтеров во всей округе. А иммигрантов из бывших советских республик в то время в Фафе было уже не менее сотни.

Люди шли к Николаю за советом и помощью, зная, что у него много влиятельных друзей как в мэрии, так и сообществе предпринимателей. Много кому батька помог в разрешении сложных проблем, но и частенько забывал о своих предложениях, посулах и обещаниях. К тому же атаман страшно не любил, когда кто-то не следовал его советам, а действовал по своему усмотрению. Друзья и знакомые, которые никогда ни словом ему не перечили, всегда для него были на заслуженных первох местах. Особенно батька близко сдружился со своим незлобивым и покладистым тёской Николаем Кононенко.

В отличие от своего высокорослого друга, Коля Маленький во время отпуска женился на молодой симпатичной женщине с ребёнком и привёз её с Украины в Португалию. Батька помог жене Коли найти работу по специальности, и новоиспечённая иммигрантка быстро акклиматизировалась на новом месте. Татьяне, как и его супругу, нравилась тихая и спокойная атмосфера мирного провинциального городка, и зажили они радостно, дружно, безбедно и счастливо. А благодушный Николай воистину заботился о сыне Татьяны, как будто это был его собственный кровный отпрыск. Кононенко был твёрдо уверен, что не способен иметь собственных детей, поэтому отдавал приёмному сыну всю свою врождённую душевную отцовскую теплоту. В бесплодии Колю убедили скитания с бывшей супругой по частным клиникам и распад по этой причине его первого брака.

Ровенский богатырь не только дружил с Кононенко, но и фактически стал завсегдатаем в доме своего гостеприимного тёски. Они неизменно в одной компании отмечали все государственные и семейные празднества, а также совместно ездили в турпоездки, на пляжи и на пикники. Однако после трёх лет беспроблемной и безоблачной жизни Татьяны и Николая случилось нечто совершенно непредвиденное и непредсказуемое. Где-то в средине осени с Николаем что-то стряслось, и он стал неестественно молчаливым, угрюмым, раздражительным и подозрительным. Мне даже почудилось, что за каких-то пару-тройку недель мой приятель состарился сразу на десять-двенадцать годков. И куда только подевалась его былая удаль, подвижность, внимательность и сноровка? За сравнительно короткий срок Коля разбил себе лоб, ушиб плечо, поранил коленку и вывихнул ногу. Мы всё это списывали на его хроническую усталость, ведь ради благоденствия семьи он работал по 13 часов в сутки, из которых восемь выпадало на нелёгкую ночную смену. И именно ночью, поправляя крепления деталей на анодизационной балке, Коля и упал в пятнадцати кубовую ванну с кипящим закрепителем.

Я бы не сказал, что медики весьма самозабвенно и самоотверженно боролись за спасение жизни пострадавшего. Через четыре дня они отключили страдальца от системы искусственного дыхания, посчитав, что его восьмидесятипроцентный ожёг совершенно не совместим с жизнью.

Вот уже двадцать лет я живу в Фафе, но так ни разу и не видел, чтоб на чьи-либо похороны собралось такое огромное количество сочувствующих. Покойника поочерёдно отпевали и местный падре, и прибывший из Порто православный батюшка.

Николай Маленький был весёлым, жизнерадостным и общительным молодым мужчиной, и имел множество знакомых как в среде иммигрантов, так и среди коренных португальцев. Единственным его недостатком было то, что, выпив излишних сто грамм, он мог пересказывать одну и ту же историю по три или четыре раза кряду. Но друзья всегда прощали этот изъян Кононенко и лишь посмеивались над его «немножечко» избыточной словоохотливостью. Однако Колю любили не только за его незлобивый, приветливый и неунывающий нрав. Он никогда никому не отказывал в посильной ему помощи и никогда не требовал вознаграждения за свои иногда крайне хлопотные услуги.

А после погребения как гром среди ясного неба пронеслась ошеломительная весть, что Татьяна уже на четвёртом месяце беременности. Вы можете себе представить, в каком шоковом состоянии пребывал Коля Маленький в последние два месяца своей жизни! Ведь он был крепко-накрепко уверен, что не способен иметь никакого потомства и никогда не от кого не скрывал этого! Многие приятели погибшего были твёрдо убеждены, что именно новость о беременности супруги и погубила их друга.

Татьяну в неверности никто в открытую не обвинял, но на неё стали поглядывать не то чтобы косо, но с плохо скрываемой неприязнью и цинизмом. Злые языки даже непосредственно указывали на «добровольного помощника», способствовавшего приросту детей в семействе Кононенко.

Батька Микола добровольно взялся быть распорядителем похорон своего друга и справился с этими нелёгкими обязанностями как нельзя лучше. К тому же он взял под опеку Татьяну и приложил немалые усилия, чтоб нанять для неё квалифицированного и опытного адвоката. После длительного процесса защитник отсудил для Татьяны у Колиного работодателя солидное возмещение за потерю кормильца её детей. Этой суммы ей вполне хватило, чтоб в последствии купить квартиру и отложить деньги на получение высшего образования для своих сыновей.

Вы можете вообразить, какие красноречивые ярлыки навешали шептуны и сплетники на убитую горем вдову!

Но когда у Тани родился ребёнок и немного подрос, звонарям и охальникам пришлось проглотить свои злые и мерзкие языки. Чем больше подрастал маленький Денис, тем более становился похожим на своего истинного отца – Николая Маленького. Меня иногда просто потрясает тот непреложный факт, что мой друг так идеально сумел повторить свой образ в родившемся после его гибели сыне!

Когда Татьяна приехала в отпуск с сыновьями в Херсон, родители Коли, зная об его бесплодии, даже не пожелали с ней встретиться. В сердцах они пожаловались на бесстыжую и беспардонную невестку своей соседке по даче, с дочерью которой дружила бывшая жена Николая. И тут Людмила Васильевна вспомнила, какую курьезную историю её дочь когда-то рассказывала о своей уехавшей заграницу подруге.

Однажды, в порыве откровенности, Анжела поведала ей, как ещё в школьные годы она влюбилась в учителя физкультуры и по своей неопытности сразу же от него «залетела». Угрозами и уговорами бывший гимнаст принудил её сделать подпольный аборт, который закончился для четырнадцатилетней девочки довольно-таки плачевно. После учителя у неё было ещё много различных мужчин и парней, но больше не от кого из них она так и не смогла забеременеть. Анжела завсегда оправдывала свою неразборчивость в интимных отношениях желанием хоть от кого-нибудь родить долгожданного ребёночка. Ещё живя со своим первым мужем, она обратилась к врачам, но приговор их был однозначен, неопровержим и суров. Современная медицина не в состоянии помочь жертве кустарного аборта, и она никогда не познает радости материнства.

А выйдя замуж за Колю, Анжела попросту морочила ему голову, таская его по знакомым врачам, которые говорили супругу лишь то, что было ей выгодно. Да и простодушный Николай никогда не читал заключения врачей, безоговорочно доверяя словам своей лживой супруги. А после разрыва с ней, он ещё и заработал ужасающий комплекс неполноценности, который тяготил его до последних мгновений жизни.

(Прим. О первой супруге Николая Кононенко рассказывается в повести «Рыжая бестия»)

Потрясённые этим запоздалым откровением, родители Коли тут же позвонили своим сватам и договорились о встречи с отвергнутой ими невесткой. И увидав воочию маленького Дениса, они в конце того же дня переписали завещание в пользу своего родимого внука. Бабушка и дедушка оставили ему в наследство всё своё движимое и недвижимое имущество.

С реабилитацией Татьяны был оправдан и батька Микола, но восстановить свой растерянный авторитет он в полной мере уже больше не смог. Да и количество русскоязычных иммигрантов в округе начало постепенно, но безостановочно сокращаться. Сначала Фафенскую долину покинули дорожники и строители виадуков, которые полностью завершили свои работы. Продолжая прокладывать автобаны, они переехали сначала в восточные регионы, а затем перекочевали в соседнюю Испанию.

С первыми признаками экономического кризиса в городе начали закрываться многие фабрики, и патроны в первую очередь избавлялись от нежелательных иммигрантов. Несмотря на свои знакомства и связи, атаман не смог (или не захотел) найти приличную работу уволенным, и они перебрались в крупные города или вернулись на родину. Безработица в Португалии непрестанно росла и правительство ужесточало условия продления виз гастарбайтерам, чтобы они «по своей воле» убрались домой.

Первыми Португалию начали покинули россияне, затем белорусы, но иммигранты из Украины по-прежнему опасались возвращаться на свою нестабильную и раздираемую олигархами Родину. Но к концу правления президента Януковича и украинцы массово потянулись домой. На мои недоумённые расспросы, что же их побудило распрощаться с Португалией, возвращенцы снисходительно отвечали, что отныне, и не уезжая с родных мест, можно вполне прилично зарабатывать. В крайнем же случае, на заработки можно будет теперь ездить в соседнюю Россию или во вступившие в Евросоюз Польшу, Чехию и Словакию.

К началу 2014 года «верноподданных» в коше атамана батьки Миколы осталось не более двух десятков, что болезненно отражалось на самолюбии вождя иммигрантов. Но Евромайдан и последующая смена власти в Украине вызвала настоящую эйфорию у Николая Орлова и в стане украинских патриотов. Но эти же судьбоносные события вызвали настоящий раскол в довольно поредевшей украинской диаспоре. И дело вовсе не в политических взглядах иммигрантов и в их отношении к «революции достоинства». Теперь выходцы из западной Украины, встречаясь с гастарбайтерами из Крыма и южных областей, бескомпромиссно требовали от своих сограждан: «Розмовляйте з нами національною, державною мовою!» Им было и невдомёк, что их «собеседники» из регионов, где население испокон веков разговаривало по-русски или на ломаном «суржике», попросту не могли удовлетворить их жесткие требования.

Автор этих строк учился в единственной в Херсоне украинской десятилетке, а школ в городе было пятьдесят шесть. Да и тот украинский язык, который мы когда-то изучали в школе, существенно отличался от модернизированного нынешнего.

Такое пренебрежительное и надменное отношение прикарпатцев к русскоязычным согражданам оттолкнуло от новой власти даже сочувствующих Евромайдану южан. Неудивительно, что «португальские» крымчане с восторгом приняли так называемую аннексию Россией Крымского полуострова и, впоследствии, почти поголовно приняли российское гражданство.

Нежданно-негаданно для себя, батька Микола оказался между двух жарко полыхающих огней. Николай Орлов безоговорочно поддержал «революцию достоинства», однако весьма посредственно, и даже комично, разговаривал на национальном, государственном языке. Поэтому пришедшие к власти патриоты воспринимали его настороженно, как тёмную лошадку, от которой можно было ожидать всё что угодно. Часть сограждан видели в нём предателя и ренегата, а иные земляки считали его чужим среди своих.

Не прошло и полугода после Евромайдана, как отток украинцев из Португалии сменился мощнейшим приливом беженцев в обратном направлении. И впереди всех бежали именно те уехавшие домой «патриоты», которые больше всего ратовали за свержение пророссийского режима. И везли они с собой и своих детей, и внуков, и братьев, чтобы тех, не дай Бог, не призвали в армию и не отправили на «восточный фронт». Эти предприимчивые граждане возрождённой Украины «выбивали» для своей родни статус беженцев и старались как можно быстрее получить вожделенное португальское гражданство.

Такое низменное, изменническое поведение бывших друзей и единомышленников оказалось жестоким ударом по идейным воззрениям и нравственным принципам атамана. Помимо того, Орлов не мог простить новых правителей Украины, которые, увлёкшись дележом портфелей и должностей, проворонили Крым и дали разгореться вооружённому конфликту в Донбассе. В конце концов, он впал в глубочайшее унынье и полностью отстранился от политических дрязг и какой-либо общественной деятельности.

Батька Микола так и не исполнил своего обещания: не достал из схрона свой «шмайсер» и «парабеллум», и не пошёл отражать новую волну «монголо-татарского нашествия». К тому времени он полностью утратил свою работоспособность из-за тяжёлой и интенсивной работы на лесопилке. Острые боли в спине и пояснице – этот бич высокорослых и плотно сложённых богатырей – стали для атамана мучительными и нестерпимыми.

Врачи советовали страдальцу перейти на ограничивающую диету и сбросить излишний вес, перегрузивший его позвоночник. Но Коля обожал вкусно и сытно покушать и умерить свои аппетиты оказался не в силах. Длительное клиническое лечение не принесло успеха, и медики сделали Николаю сложнейшую операцию на позвоночнике. После длительной реабилитации ровенчанин проработал всего несколько месяцев, и невыносимые боли в позвоночнике вновь одолели его. Доктора тяжело вздохнули, развели руками и заявили, что физические нагрузки великану противопоказаны.

Патрон батьки, который всегда безропотно оплачивал лечение своему любимцу, выхлопотал для него пенсию по инвалидности и при увольнении выплатил ему компенсацию в 10 тысяч евро. С такими деньгами атаман мог бы вполне сносно жить в доме своей матери, однако он предпочёл остаться в мирной и бесконфликтной Португалии. Конечно, теперь ему было намного сложней помогать финансово матери, Оленьке и своим детям. Но художник искренне надеялся, что выручкой от продажи своих творений он обеспечит содержание своей родни.

Но надеждам живописца не суждено было сбыться, ибо местный рынок уже был насыщен его полотнами, а в соседних городах они особой популярностью не пользовались. Вдобавок ко всем бедам, боли в спине мастера не унимались, а только постоянно усиливались. При очередном тщательном обследовании врачи обнаружили, что источником страдания пациента является вовсе не позвоночник, а опухоль в поджелудочной железе. И чересчур запоздалые анализы показали, что эта не в меру разросшаяся опухоль уже отнюдь не доброкачественная.

Необходимо было срочное хирургическое вмешательство. Но опыт подобных успешных операций имели только медики ФРГ и Израиля. Оперироваться в Германии могли позволить себе только довольно солидные и состоятельные люди. Но и для операции на Земле Обетованной тоже нужно было найти около 30 тысяч долларов. Николай Орлов не хотел умирать и развил бурную деятельность, чтоб собрать нужную для лечения сумму. Вот тут былая общительность, приветливость и дружелюбие атамана оказали ему неоценимую услугу. У батьки Миколы были многочисленные друзья и почитатели его таланта и в Португалии, и в Испании, и в Франции, и в Израиле, и в Приднестровье, и в России. На спасительную операцию жертвовали деньги все оповещённые товарищи пейзажиста и ценители его таланта. Кто сколько мог! Однако собранной суммы всё равно не хватало на операцию. Тогда португальские друзья Коли устроили выставку-продажу его картин, и за один день все полотна мастера были раскуплены. Но и этих денег оказалось недостаточно для поездки на лечение в Израиль. Живописцу ничего не оставалось, как отправиться в Украину, и распродать весь свой арсенал и оставшиеся на Родине дорогие его сердцу полотна. Его украинские друзья-товарищи скинулись всем миром и, наконец-то, насобирали необходимую Николаю сумму.

Сами понимаете, что на сбор необходимых средств понадобился не один месяц. Чтоб замедлить рост опухоли, знахари и народные целители советовали атаману перейти на живое питание и отказаться от мясной, молочной и мучной пищи. Они также рекомендовали использовать для лечения такие природные антираковые растения как амарант, репейник и отвары определённых лекарственных трав. Но батька Микола считал эти советы несусветной глупостью и продолжал упорно употреблять жирное жареное мясо, а также молочные и мучные продукты.

Операция в Израиле, по словам онкологов, прошла успешно и счастливый художник вернулся в Португалию, чтобы порадовать Мир своими новыми шедеврами. Разумеется, он не намерен был в чём-либо себя ограничивать и продолжал наслаждаться всеми радостями привольного и сытного бытия. Но как только богатырь перестал принимать обезболивающие лекарства, то сразу же почувствовал, что что-то с его организмом неладно.

Огорошенный Николай позвонил в израильскую клинику, но там ему без всяких околичностей ответили, что конкретно в его случае медицина оказалась бессильной. Читатель, наверное, уже догадался, что, затраченные на операцию деньги, никто возмещать ему и подавно не собирался. Однако атаман до последнего своего вздоха не хотел верить, что этот суровый приговор окончателен и обжалованию не подлежит.

Батька настойчиво оббивал пороги специализированных клиник и лечебниц и донимал португальских врачей, которые как раз помочь ему были не в силах. Единственным шансом атамана на спасение было уверовать всем сердцем и душою в какое-нибудь нетрадиционное лекарственное средство, которое вырвет его из лап смерти. История знает немало случаев, когда так называемый эффект плацебо спасал от неминуемой гибели уже стоящих на краю могилы неизлечимых больных.

Но Николай Орлов верил только в современную медицину, химиотерапию и скальпель хирурга. Все попытки друзей привлечь его внимание к чудодейственным природным лекарственным средствам, к несчастью, оказались безрезультатными. Ровенский богатырь долго цеплялся за жизнь и прожил на три месяца больше, чем предрекали онкологи. Но до своего пятидесятилетия этот неординарный, талантливый человек всё-таки не дожил.

На прощание с покойным пришло огромное количество людей, но всё-таки меньше, чем на похороны Коли Маленького. Дело в том, что на панихиду пришла лишь жалкая горстка земляков Николая Орлова, которые выбрали Фафе своим местом жительства. А из родни усопшего на панихиде присутствовала только скорбящая мать и его совершеннолетняя дочь.

Прошу внимательного читателя не корить автора в оплошности или неточности, ибо он вовсе не ошибся и не оговорился. При своём последнем посещении Украины батька Микола всё-таки узаконил свои отношения с Оленькой и даже удочерил её внебрачную дочь. Девочка с раннего малолетства росла в доме Николая Орлова и простодушно называла его родненьким папочкой. Сыновья атамана и Оленька не смогли приехать в Португалию из-за банальной нехватки денежных средств. По той же причине тело покойного невозможно было ни придать португальской земле, ни отвезти на чрезмерно далёкую Родину. Погребальные место на городском кладбище Фафе стоило довольно-таки дорого и было не по карману матери Николая. А доставка гроба с телом почившего в Бозе батьки Миколы на Родину обошлась бы ей и того дороже.

После отпевания усопшего католическим падре и православным священником, бренное тело атамана отвезли в крематорий Порто и предали там очищающему огню. И на святую землю великих славянских предков вернулась лишь урна с прахом одарённого человека, который так и не нашёл своего сущего места в Жизни.

 

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.