В аудитории было очень жарко, майское солнце палило, как в июле или особо неудачном августе. Но если у стены было ещё куда ни шло (особенно если дотрагиваться до неё или постоянно обхватывать руками железные ножки парт и скамеек), то у окон царило настоящее пекло. Их можно было бы занавесить – только занавески, несмотря на многочисленные просьбы преподавателей и студентов, так и не появились.
Аня Арсеньева была среди невезучих. Она чувствовала, как её левая рука и часть шеи мало-помалу подрумяниваются, становясь оттенка свежей грудинки. Ладонью она то и дело прикасалась к холодной батарее, но это мало помогало. И пересесть ни ей, ни товарищам по несчастью было некуда – маленькую аудиторию и так забили под завязку.
Профессор за пыльной кафедрой пытался вести занятие по экономике, бормотал про средства, потребности и блага. Это был немолодой раздражительный мужчина, который из-за жары стал ещё более нервным и раздражительным. Дошло до того, что он уже мог даже устоять на месте. Профессор переминался с ноги на ногу, морщился, то и дело оттягивал воротничок, поправлял пиджак и вздыхал.
«Ещё десять минут.» – думала Аня, примерно в третий раз за пару окидывая взглядом аудиторию.
В целом, она казалась вполне надежным местом. Третий этаж, линолеум, хоть и вытертый сверх меры, нигде не коробится и не дыбится волнами, двери хорошо пригнаны, даже очень! Аня видела, как на перемене один парень, севший с краю, криво поставил свой портфель. Из портфеля хлынул водопад, состоящий из мелочи, бумажек, резинок, тетрадей, разного рода мусора и кучи, кучи карандашей. Аня думала, что все карандаши проскочат под дверью и вылетят в коридор, но нет – щель была очень узкая.
Впрочем, до идеала аудитории было тоже далеко. Следовало бы поставить на место плинтус в полуметре от неё. Но особенно ей не нравился ход в вентиляцию, расположенный над доской.
Нет, он был закрыт – такой старомодной вентиляционной решеткой в виде колеса, покрытой густым слоем заскорузлой масляной краски. Вот только решетка была довольно редкая. И сквозь «спицы» колеса Ане были хорошо видны черные недра вентиляции.
Она поскорее отвела от вентиляции глаза. Но она уже не могла о ней забыть.
«Как жарко» – думала Аня.
– Поговорим-ка с вами о зачёте. – вдруг процедил профессор. – Вы тут сидите, такие довольные, улыбаетесь – да, Демидов? (Демидов ухмыльнулся ещё шире) Думали, я вам всем по автомату выставлю? А вот и нет. Давайте-ка я продемонстрирую, какие задания вам надо будет сделать, дабы получить нечто похожее на оценку.
Резкими шагами он подошел к доске, взял мокрыми пальцами мел и стал спешно писать. Он даже никуда не заглядывал. Просто стоял и, тяжело переводя дыхание, писал.
Вскоре на доске появилась следующая надпись:
31 декабря 2014 года Аристарх взял в банке 6 902 000 рублей в кредит под 12,5% годовых. Схема выплаты кредита следующая — 31 декабря каждого следующего года банк начисляет проценты на оставшуюся сумму долга (то есть увеличивает долг на 12,5%), затем Аристарх переводит в банк X рублей. Какой должна быть сумма X, чтобы Аристарх выплатил долг четырьмя равными платежами (то есть за четыре года)?
Аня тщательно переписала задачу в тетрадь, положила ручку и снова уставилась в доску. Во рту у неё горчило. Она понятия не имела, что это всё значит.
Не сказать, чтобы они не занимались такими задачами, но было это давно, в январе. Все сыпались на них, как соль, и в итоге они быстро перешли на теорию. На прошлой неделе они писали схемы-сравнения «плановая экономика/капиталистическая экономика». За свою Аня получила шесть баллов – высшую оценку.
Профессор смотрел на притихшую аудиторию и ухмыльнулся почти так же, как незадолго до него Демидов.
– Ну и почему у вас такие лица? – воскликнул он. – Да, да, план зачета меня и самого удивил. Но зачем такая печаль? Это же ерунда для детишек! «Незнайка на Луне», детский сад! Вы же его уже закончили. Или не заметили?
Он распинался и распинался. Все опустили глаза, кто-то нервно хмыкал.
«Хватит вам. – мысленно урезонивала его Аня. – Идите умойтесь холодной водой и подобрейте. Никогда ещё такого не было, как не стыдно!»
– Ну-с, а кто нам покажет, какая это простая задача? Ну? Ну?!
Тут стихли даже нервные смешки. Настала гробовая тишина. Никто не смел даже пошевелиться. Они словно позировали для картины «Преподаватель спрашивает у неуспевающих студентов домашнее задание».
– В таком случае… – профессор был уже на грани крика, – к доске пойдёт…
И именно на этой драматической ноте раздался звонок. Это был не тот звон, что оглашает коридоры школ, а короткая музыкальная фраза, что неслась из динамиков в каждом коридоре.
Оцепенение мигом спало с встревоженных и удивленных студентов. Они вскочили и стали упихивать свои ручки и тетради в сумки. Профессор их не останавливал. Не глядя больше на них, он зашел в затененный угол и прикрыл лицо. По его шее струился пот.
Аня выбежала из класса среди первых, дабы оказаться подальше от профессора и подальше от вентиляционной решетки. Тем не менее, когда в дверях показалась стайка её приятельниц, она присоединилась к ним.
– Ты знаешь, как это решать, а? – обратилась она к Маргарите, пухленькой румяной девочке в синем платье в вертикальную полоску. Каждый раз, видя это платье, Аня обмирала от зависти. Как бы ей хотелось иметь такое же! Она уже точно знала, с чем бы стала его носить – с коричневыми босоножками и шляпой-канотье, подарком сестры, а в качестве финального штриха – её любимая брошка в виде якорька! Вот где бы она пришлась к месту! Морской шик в чистом виде. Если бы она прошлась в таком виде про Анапской набережной, больше и желать бы было нечего.
Маргарита задумчиво посмотрела перед собой:
– Я вроде видела такие на ЕГЭ, но как решать – бог знает. Надо будет в интернете посмотреть.
– Как думаете, он правда устроит зачет? – спросила Маша, задумчиво глядя перед собой. Она была высокой, под сто семьдесят сантиметров, с забавным курносым носом. – Или это он просто от жары?
– От солнца! Как Мерсо! – Аня захихикала. – Повезло, что он нас не убил.
– Он был к этому готов. Взял бы стул да и хватил…
– А ведь мог просто снять пиджак.
Следующая пара была в аудитории на том же этаже. Дверь ещё не открыли, а потому вся их группа толпилась у входа. Аня была и не против. Длинный коридор был блаженно прохладным, сумрачным и почти пустым, так что открывался вид на его гладкие бетонные стены – ни единой бреши.
2.
Аня снова взглянула на наручные часы. Время едва перевалило за двенадцать. А ведь она могла поклясться, что уже половина второго! Уж не остановились ли они? Аня обернулась и посмотрела на часы, что висели над стойкой с сарафанами. Они тоже показывали полдень.
Ей очень хотелось сесть, но служебный долг призывал прогуливаться по начищенным кафельным плитам зала и в тот самый момент, когда посетитель этого меньше всего ожидает, с беспечной улыбкой кукарекать: «Чем могу помочь?!», или «Что вам показать?!», или «Посмотрите полку с кардиганами – сейчас на них скидка!»
Но пока посетителей не было. Они и неудивительно – четверг, полдень. Во всём торговом центре едва ли наберется сто покупателей. Разве что внизу, на рынке, всегда людно. Ане там и самой нравилось – там действительно царила атмосфера старомодного рынка с лёгким восточным колоритом из-за множества прилавков с восточными сладостями вроде пахлавы и рахат-лукума и чак-чака. В тесно составленных киосках можно было купить множество видов колбас, свежую зелень, живых карпов, творог, хлеб и пряности. Ещё на рынке располагалось множество отличных забегаловок. Каждый раз, когда наступало время обеденного перерыва, Аня со вкусом выбирала, что ей съесть – несколько истекающих бульоном мантов, куриный шашлык, тарелку супа с грибами и говядиной, азиатскую лапшу из коробочки, или окончательно плюнуть на диету и съесть гамбургер с хрустящей картошкой фри?
Аня мечтала об этих блюдах, чувствуя, что уже начинает хотеть есть, хотя с утра проглотила приличный завтрак из двух яиц всмятку, тоста с маслом и яблока. Одновременно она раз за разом оглядывалась. Её радовало, что стойки располагаются на тонких железных подпорках, так что отлично виден пол. Также хороши были и стеклянные стены магазина, сквозь которые открывался отличный обзор коридоров и даже кусочка лестницы.
Но увы, в мире совершенства нет. И магазин дамской одежды «Роза», где Аня по выходным, а также кое-когда среди недели, работала, тоже был не без недостатков. На днях девушка поняла, что раздевался расположены очень неудачно: к ним из торгового зала вела не просто арка, а короткий коридорчик, который ещё и поворачивал. Из-за этого было невозможно увидеть из торгового зала, что происходило перед всеми шестью раздевалками. Хотя чего тут, спрашивается, скрытничать – это же не сами раздевалки! Приходилось идти и заглядывать, упуская из виду всё остальное – и, вдобавок ко всему, покидая свой пост. Снова улучив момент, Аня на цыпочках последовала туда.
И тут довольно близко послышался голос:
-…Закупка… нет, не пишите, отметьте, что…
Тут девушка превратилась в единый импульс – не дать менеджеру узнать, что она уходила. А то это могло грозить серьёзными неприятностями. Тем более ей уже раз выговаривали, что она слишком часто заходит в раздевалку.
И за долю секунды до того, как менеджер оторвала взгляд от секретаря и посмотрела в её сторону, Аня встала возле стойки с обаятельной улыбкой.
– Всё в порядке? – буднично скользнув по ней взглядом, спросила женщина.
– Да.
– Если продержитесь ещё часа два, у вас будет целый час на обед.
– Хорошо. – ответила Аня, и женщина ушла в подсобку. Секретарь, словно щенок, последовал за ней. А девушка не сдержала горестного вздоха.
Она работала консультантом в дамском магазине уже восемь месяцев. Примерно начиная с шести месяцев, она надеялась, что хозяйка начнет как-нибудь её поощрять. Кивать при встрече например. В лучшем случае выдаст премию. Или уж хотя бы скажет разок при встрече: «Добрый день! Как дела, справляетесь? Вижу, что справляетесь. Вы молодец.» Но этого никак не происходило.
Впрочем, всё это было мелочами. Гораздо больше Аню волновало то, что она всё никак не могла найти работу по профессии, на которую обучалась – переводчик с немецкого. Только раз её пригласили на собеседование в какую-то конторку по написанию работ на заказ, но спровадили даже оттуда традиционным «Мы вам позвоним». Звонка, разумеется, не последовало.
– Аня!
– Да? – девушка сморгнула и обернулась. Из-за стойки на неё взирала коллега, женщина средних лет по имени Марина Антоновна. Аня её побаивалась. Трудно было сказать, почему. Может, потому, что она была отталкивающе некрасива – оплывшее серое лицо, пегие волосы, кривой нос. Может, потому, что эта некрасивость не смягчалась ни малейшим проявлением дружелюбия. Марина Антоновна всегда смотрела на окружающих с глубоким недовольством, никогда не пила в подсобке чай с остальными и не разрешала называть себя просто по имени. И хотя она на памяти Ани ни разу не разозлилась и даже не повысила голос, девушка всегда боялась, что это может случиться – и как бы это выглядело? Ане совершенно не хотелось проверять.
– Что мне сделать, Марина Антоновна? – самым предупредительным тоном, опустив глаза, спросила девушка.
– Идите разложите на витрине вот эти рубашки. – женщина мотнула головой на коробку из мягкого картона, что стояла рядом с ней у кассы. – И смотрите не мните.
«Может, раз они мнутся, их стоило бы повесить?» – вертелось у Ани на языке. Она бы высказала эту мысль любой другой коллеге, или даже менеджеру – но не Марине Антоновне. Она не хотела искушать судьбу. А потому она просто взяла коробку и пошла к витрине. На одной её полке лежали футболки с вышивкой, на второй – шорты с бахромой, а третья была пуста. «Летний шик! Новая коллекция!» гласил плакат.
Аня поставила коробку на краешек, открыла её, и на свет неоновых ламп появилась рубашка из тонкого малайского шёлка, которая по цвету была точь в точь как земляничная пастила. Очень красивая рубашка.
Немного полюбовавшись на неё, Аня взялась за дело.
Она осторожно положила рубашку спинкой вверх и осторожно, не приглаживая, загнула оба рукава и подол. Потом она вдохнула и единым слитным движением перевернула.
В коробке было ещё три рубашки, с которыми Аня поступила так же. С последней на небольшой полке стало тесновато… но не то чтобы плохо. Просто между рубашками осталось не так уж много места. Ничего серьёзного.
«Надо спросить, нормально ли получилось. – подумала Аня. – Или просто уйти?»
Выбор был не такой простой. Конечно, спросить надежнее – в таком случае её просто поправили бы и показали, как надо. Всё лучше, нежели её ошибку обнаружат позже. Всё лучше, нежели смотреть, как Марина Антоновна марширует к ней через весь зал и спокойно, очень спокойно говорит: «Аня, подойди-ка». Такое уже бывало три раза – когда она спутала в накладной цены на разные пальто, когда не убрала вешалку из-под купленного пальто, и когда забыла поставить ценники на стойку с ободками. Ане совершенно не хотелось этого испытывать в четвертый раз (не то чтобы она ошибалась всего три раза, нет, она совершала кучу нелепых ошибок почти каждый день – просто в остальные разы её поправляли другие, что было совсем другое дело).
Но даже вариант «спросить» был не столь безопасным. Потому что Марина Антоновна не любила, когда ей задавали вопросы. Даже когда менеджер что-то спрашивала, она отвечала неохотно, словно осуждая – не то сам факт незнания, не то нежелание всё выяснить лично, не то попытку её потревожить.
Аня чувствовала, что этот вопрос мог разозлить её. Ведь это даже не вопрос по делу вроде: «Где чеки?», а уточнение. И не больше, чем «Аня, подойди-ка», она хотела услышать нечто вроде: «Больше года в магазине работаешь, а таких элементарных вещей запомнить не можешь? Если у тебя с головой не всё в порядке, так покажись специалисту, а не людей от работы отвлекай!»
Было бы очень хорошо, если бы кто-нибудь другой мог взглянуть на её работу – других продавщиц сегодня не было. Даже менеджер ушла. Во всём магазине были только она, Марина да злополучные рубашки.
Но надо было на что-то решаться. И Аня решилась.
Прикусив губу, она подошла к кассе, сунула коробку под стойку и как бы мимоходом сказала:
– Всё, я разложила. Посмотрите, как у меня получилось?
Не говоря ни слова, Марина Антоновна в четыре шага подошла к витрине, краем глаза взглянула на рубашки и кивнула. А потом вернулась за кассу.
Немного отойдя, Аня перевела дыхание.
Пронесло.
3.
Что может быть прекраснее майского вечера? Девушка считала, что немногое. Только в этот месяц и в это время суток бывает такой лимонный свет солнца, такой ароматный ветер и такой шёпот свежайшей полупрозрачной зелени.
Она сидела на скамейке у озера в городском парке и блаженствовала. Стоя на перекрестке, она с трудом решила – идти ли сразу домой или заглянуть сперва в парк на полчасика, посидеть у воды, посмотреть, какие стали ивы, достают ли их гибкие ветки до самой воды, включились ли фонтаны, стоящие прямо посреди озера. Теперь она была рада, что поборола лень. Ей даже не мешал визг с детской площадки, что находилась в трёх шагах.
В сумке у неё лежала книжка, купленная накануне. Не отрывая взгляда от серебристой глади воды, Аня нащупала её, стиснутую расческой, тяжелым кожаным портмоне, косметичкой, дезодорантом и пачкой таблеток от боли в горле.
Девушка оглянулась. Вокруг никого не было. Люди шествовали вокруг озера, и никто даже не смотрел на неё. Ну, а даже если бы и смотрел? Аня вздохнула, вытащила книжку – и в следующее мгновение позабыла все свои подозрения. «Рождество в Дубовой долине» Тилли Мартин захватило её сразу и надежно.
Аня любила хорошую литературу. Она уважала английскую классику, несколько меньше – французскую, но оба этих почтенных круга чтения меркли перед её любимой немецкой. Она с лёту вспоминала, какие романы принадлежат Томасу Манну, а какие Генриху Манну. Она знала, что Гофман написал не только «Щелкунчика», и полагала, что лучший роман Кафки – «Письма к Фелиции». У неё был свой вариант расстановки глав «Процесса». Выучив немецкий ещё в школе, она сумела прочитать в оригинале всего Ремарка. И все эти книги стояли у неё в комнате, в шкафу напротив кровати. Ане было приятно поглядывать на них, ложась спать.
Люди, что читать не любили или ленились, девушку злили. Как-то раз в начале года к ним в группу явилась какая-то рослая особа с факультета филологии и стала донимать каждого второго просьбой организовать ей аудиоподсказку на экзамене (а ещё написать пару эссе). У неё, дескать, скопились хвосты по зарубежной литературе чуть ли не за все курсы разом, и теперь ей требовалась основательная помощь…
Аня прежде никогда никого не презирала, но эта особа вынудила её нарушить традицию. И пока она бродила по аудитории, дёргая за рукав то одного, то другого, Аня смотрела на неё с отвращением. Нет, какова! Зарубежная литература, общий курс для филологов и переводчиков, была любимым предметом всех студентов. А преподавательница, которой особа собиралась сдавать долги, была одной из самых любезных, внимательных и знающих людей во всём университете. Что, ну правда, что тут можно не сдать, где тут полениться? А если ты в принципе читать не любишь – так с какой радости поступила на филологический?!
И всё же, несмотря на малую долю снобизма и толстые тома в толстых переплетах, бременящие полки напротив кровати, Аня любила и такие книжки. Да что там! просто обожала.
Это был особый род изданий, всегда стоящий рядом с книжной кассой, как жевательные резинки и леденцы лежат у кассы в супермаркете. Они явно были рассчитаны на спонтанную покупку в последний момент, для ровного счета, или чтобы получить ещё бонусов на карточку «Любимый покупатель». Но даже если бы их рассовали по всему торговому залу, по полкам с детективами, кулинарными книгами, классикой, ужасами, то их бы всё равно можно было легко отличить. Все до единой были карманного формата, с мягкими обложками, где красовались напечатанные изящным шрифтом названия, непременно включавшие слова «Рождество» и «свадьба», чуть реже – «лавка», «бухта», «леденцы», «печенье», «коттедж», «лето», «зима», «рассвет», «закат». Обложки у книжек были как конфетные обертки, такие яркие, нарядные, с миленькими рисунками, порой украшенные блестками…
Эти любовные романчики и сами походили на конфеты. Приторная сладость, никакой пользы, а при долгом употреблении – немалый вред. Но какое они доставляли наслаждение! Сильное, сладостное, успокоительное, и в конечном итоге приносящее счастье. И для них у Ани была выделена особая полочка. Не в том же шкафу, что её немцы, французы и англичане, конечно. И Аня очень не хотела бы, чтобы её застали с такой книжкой какие-нибудь добрые знакомые, любящие сесть рядом и начать продолжительную болтовню «за жизнь».
Книжка оказалась очаровательной. Не сходя с места, Аня прочла несколько глав. Героиня, страдающая от одиночества и ужасного босса, украшала домик своей тётушки, стоящий в Дубовой долине, параллельно энергично флиртуя с соседом. Выяснилось, что они оба обожают кататься на лыжах и старые чёрно-белые фильмы… Описания фильмов, шариков и гирлянд Аня читала особенно внимательно. Наконец она почувствовала, что шея у неё начинает затекать, руки устали держать книжку на весу, глаза слегка заныли – в общем, что надо размяться. Уже не стесняясь, Аня оставила книжку на скамейке, потянулась и подошла к воде.
Ещё не начало темнеть, даже окна ресторанчика над озером не зажглись, только солнечный свет стал из лимонного золотым. Аня с удовольствием оглядела, как её руки резко посмуглели, а тень удлинилась настолько, что достала до самой пешеходной дорожки. Потом она посмотрела в воду, надеясь увидеть водоросли. Только у самого-самого берега она смогла разглядеть жидкие побеги морской травы, дальше была только золотая рябь. Под которой уже непонятно, что. А разумно ли стоять у непрозрачной воды? Там может быть что угодно, а ей не видно.
При этой мысли Аню передернуло, и она потеряла равновесие.
Берег озера был довольно крутой, вымощенный ребристой каменной плиткой. Только благодаря тому, что Аня успела уцепиться за одну ногтями, она не соскользнула прямо в воду.
«Пора уже домой» – подумала девушка, схватила в одну руку сумку, в другую – книжку, и бросилась прочь.
Заходя к себе, Аня почувствовала, как на неё накатывают и топят в себе тёплые волны покоя. А когда она заперла дверь – на оба замка – то не сдержала улыбки. Её дом был самым лучшим местом на свете. Тут каждый диван, каждый стул, каждая кружка были ей друзьями и защитниками. Быстренько сунув книжку в сумку (мама отлично знала об этом её пристрастии и сама порой брала штучку-другую, дабы освежить мозги – а всё-таки девушке не хотелось, чтобы её поймали с новой), Аня заглянула в гостиную.
– Мам, пап, привет! Что это вы делаете?
И отец, и мать сидели за столом, глубоко погруженные в какие-то брошюрки.
– Да вот, выбираем, в какой поехать санаторий. – сказала мама, складывая рекламные проспекты в стопку. – Хочешь с нами?
– Хочу!
– Тогда сядь и помоги нам! – воскликнула женщина с таким видом, словно ловко обхитрила дочь. – В какой ни глянь – сплошной восторг! Этот в горах, этот у моря, этот на реке Кама, а вот этот – в мирной степи… Хоть на десять разорвись.
– Хочу в мирную степь. – решила Аня.
– А я-то хотел в горы. – пробормотал отец. В молодости он побывал на экспедиции в украинских Карпатах и с тех пор не терял надежду вернуться если не в сами Карпаты, то в горы.
– Можно. Только не на реку Кама. Что мы, Камы не видели? Кстати, Саша не звонила?
– Звонила, привет тебе передавала. Обещала на выходные приехать. Как день прошел?
– Хорошо. Теперь есть хочется.
– В холодильнике курица, рагу, ещё колбаса есть…
– Не беспокойся, найду.
Ела Аня не торопясь, смакуя рагу с грибами и паштет. А за окнами наконец начало темнеть. На соседний дом легли лиловатые тени, которые потом стали синими, а потом уже – чёрными. А там на небе замерцала какая-то звезда. А может быть, планета. Только свет планеты мог бы преодолеть световое загрязнение. Потом Аня отправилась с чашкой чая к себе в комнату, села в кресло и в один присест дочитала «Рождество в Дубовой долине».
Отправляясь спать, она улыбалась до ушей. Главная героиня изготовила очаровательное украшение из дубовых шишек, получила в подарок новые лыжи и признание в любви. Конечно, так заканчивалась каждая такая книжка, но Аню это не раздражало. Напротив, такая надежность её радовала.
Она ещё немного почитала перед сном, хотя уже не убогий любовный роман, а рассказы о Шерлоке Холмсе. Прежде чем шмыгнуть под одеяло, она плотно задернула занавесы, заперла дверь на задвижку и заткнула щель под дверью. Специально для этой цели она держала в ящике с брюками старое полотенце.
Вдруг, когда она выключила свет, в голове мелькнула мысль: «А ведь полотенце-то уже совсем плохое!»
Что было истинной правдой. Это большое вафельное полотенце, наверное, было её ровесницей. Как оно вообще к ним попало вместо того, чтобы положенным порядком износиться в столовой или казарме, Аня не имела никакого понятия. И вот с годами оно стало похоже на марлю. Им больше нельзя было надежно заткнуть щель под дверью. Но с другой стороны, не покупать же для этих целей новое полотенце?
«Завтра найду старые джинсы.» – тяжело дыша, решила Аня.
Пытаясь заснуть, она закрыла глаза и попала в длинный тоннель. Дул ветер, под ногами у неё что-то шелестело, как дубовые листья. А потом раздался короткий свист, как он кнута, и на неё что-то обрушилось – твёрдое, скользкое, кисло пахнущее, распахнувшее пасть, полную сверкающих треугольных зубов, истекающих ядом…
Аня села, пытаясь вдохнуть, сердце колотилось у неё где-то в горле. В голове у неё билась одна-единственная мысль: «Змея!»
Змея! Вот что её преследует. Змея! Гибкая, сильная. Аня отлично представляла её, фантастически длинную, то вытянутую, то свёрнутую тяжёлыми кольцами. Кожа у неё блестящая, синевато-лиловая, с чёрным элегантным узором на спинке – а брюшко светлое, почти голубое. На конце хвоста трещотка. Голова у неё большая, как насадка на пылесос, с круглыми сверкающими глазами, и зубы острые, как новые бритвы, растущие в два ряда… ещё и загнутые на концах. Такая змея может спрятаться и за плинтусом, и в вентиляции за заглушкой, и в раздевалках, и в шкафах, и в ящиках, и за батареями. А может и не прятаться. Она подползёт, быстро и бесшумно, и бросится на неё как молния.
Задыхаясь, Аня включила свет. Ей стала видна вся комната. Никакой змеи в ней не было. Девушка присмотрелась к полотенцу, которое затыкало щель под дверью – не шевелится ли оно? Часы показывали половину пятого. Ей очень хотелось спать, хотя Аня и знала, что если перестанет видеть комнату, то вся она может оказаться в распоряжении змеи.
Аня сидела, глядя на свою комнату, на кресло, книги, стол, пока не почувствовала, что её начинает от сонливости тошнить. Тут она решила положиться на судьбу. Если змея захочет поразить её сегодня, то этого не избежать. А она выспится. Всё же Аня оставила зажженной лампу на тумбочке, надеясь, что это хотя бы задержит змею.
Утром, одно-единственное блаженное мгновение сразу после пробуждения, Аня не помнила о змее. Но стоило ей подумать: «Надеюсь, я забыла…», мысль о змее вернулась. О тяжёлой свирепой змее, которая преследовала её.
Аня медленно села. В голове шумело, глаза немного болели, словно она вообще не спала. А между тем часовая стрелка показывала половину восьмого, ей уже полагалось собираться. Предстоял длинный день – сперва три пары с утра, потом четыре часа в магазине. И одновременно ей надо было следить, нет ли где змеи. Не подбирается ли она к ней, обнажив свои страшные зубы.
Аня понятия не имела, как это выдержит. Но выхода не было. И она медленно выползла из кровати, оделась и пошла завтракать.
Отец к тому времени уже ушел. На кухне пила кофе мама, одновременно читая книгу.
– Ты вчера не погасила лампу. – улыбаясь, сказала женщина. – Кошмар приснился?
– Да нет… просто с книгой заснула.
4.
– Понятно? Тебе понятно?
Девушка неопределенно улыбнулась. Ей ничего не было понятно.
Их профессор экономики решил-таки проявить свой дурной характер и устроить зачет с задачами, которыми они толком не занимались в течение семестра, посвятив всё своё время сравнительным таблицам. Может быть, он так и не умылся. Как бы то ни было, теперь всей их группе приходилось по несколько часов подряд сидеть в библиотеке и разбираться с этими запутанными, головоломными задачами. Причем если, например, Маргарита, одна из главных умниц курса, стипендиантка и конкурсантка, ещё справлялась, то Аня, которая не была ни умницей, ни конкурсанткой, умела после написать только «Дано». И теперь ей Маргарита, которая к тому же была ещё доброй и самоотверженной, старалась растолковать решения задач на кредиты.
Они перешли к следующей задаче.
Жанна взяла в банке в кредит 1,8 млн рублей на срок 24 месяца. По договору Жанна должна возвращать банку часть денег в конце каждого месяца. Каждый месяц общая сумма долга возрастает на 1 %, а затем уменьшается на сумму, уплаченную Жанной банку в конце месяца. Суммы, выплачиваемые Жанной, подбираются так, чтобы сумма долга уменьшалась равномерно, то есть на одну и ту же величину каждый месяц. Какую сумму Жанна вернёт банку в течение первого года кредитования?
– Смотри, пусть S — первоначальная сумма долга, S = 1800 тысяч рублей…
– Ага.
– А что надо сделать теперь?
Аня подумала и покачала головой.
– Ну подумай! Мы же уже решали такую буквально десять минут назад!
Аня ещё раз подумала и ещё раз покачала головой. Она совершенно не помнила, чтобы они решали нечто подобное. Или вообще что-нибудь решали. Голова была тяжёлой, в ушах звенело, словно она была под водой.
Ане невольно представилось, как выглядела бы затонувшая библиотека. Зеленовато-синий сумрак, широкие листья фикуса колеблются, как водоросли, а стебель как бы окружён коричневатым облачком – земля размылась… Плывут косяки газет, отвязавшихся от столов в окошке выдачи застрял стул, а к ней бесшумно плывёт что-то быстрое и смертоносное, оно нацелилось прямо на неё…
Охнув, девушка потёрла глаза. Она вдруг решилась.
– Ладно, – Маргарита поморщилась, – Сперва надо нарисовать схему начисления процентов и вы…
– Рит…
Рука Маргариты с карандашом, которым она готовилась нарисовать стрелочку, замерла.
– Что?
С трудом выбирая слова, Аня заговорила:
– У тебя никогда не бывало ощущения… нет, это знание, но оно пришло как бы… ну, ты просто как бы это знаешь. Что на тебя что-то надвигается. Такое опасное… угрожающее. И тебе просто жить становится сложно, так тяжело. И ещё такая неизбежность! Ты стараешься от этого защититься, продумываешь стратегию, но в то же время знаешь, что это всё зря. И ничто тебе не поможет.
Девушка замолкла и осторожно, искоса взглянула на Маргариту – и похолодела. Однокурсница смотрела на неё с плохо скрываемым скепсисом.
– У тебя мысли где-то совершенно не там, где надо. – сказала Маргарита. – А если боишься, так готовься, и всё сдашь. Нет в этих задачах ничего сложного. Он совершенно прав, это для детишек. Три формулы запомнить – сложно, что ли?
– Нет. – сказала Аня. – Несложно.
Прозанимавшись ещё полчаса, они распрощались. Аня спросила, сможет ли она потом показать Маргарите решенные самостоятельно задачи. Маргарита, особа флегматического склада и не любившая раздражаться, мигом сменила гнев на милость и согласилась.
Аня отправилась домой на автобусе. Прежде она с удовольствием шла домой. Дорога проходила сквозь старинный жилой блок, где стояли старые двухэтажные домики, окруженные раскидистыми липами и березками. Теперь об этом не могло быть и речи – в этой путанице, под машинами, под полупровалившимися деревянными ступеньками, за деревьями змее было спрятаться легче всего. А запрыгнуть в движущийся транспорт она, скорее всего, не могла. Поэтому девушка теперь часто пользовалась транспортом, даже если пути было всего одна остановка.
Она и не думала обижаться на подругу. Более того, ей даже не хотелось плакать. Аня просто кое-что поняла – тут ей никто не поможет. С этой проблемой, как, в принципе, и со всеми, ей придется разбираться лично. Только вот она понятия не имела, как.
Надо было отвлечься.
Переминаясь с ноги на ногу, словно ей надо было в туалет, Аня ждала остановки. А едва автобус остановился, она спрыгнула с подножки и бросилась в ларьку. Это единственное, что теперь помогало – покупки.
«В «Тиффани» не может случиться ничего плохого.» – вспомнилось ей. Девушка не смотрела фильм, но знала, что «Тиффани» – это роскошный магазин украшений и серебряной утвари.
Аня не хотела ни серебряных стопок для водки, ни колье ценой в человеческую почку – её вполне удовлетворял выбор полочки с сувенирами в канцелярском киоске. И теперь она любовалась жестяными коробочками с монпансье, фигурными мыльцами в форме звёздочек и сердечек, пачками гелевых ручек, пластиковыми подвесками, чуть ли не сотней видов блокнотиков с гладкими обложками, тиснеными открытками, дешевыми заколками, солнечными очками, календариками и типографскими наклейками с блёстками, которыми так приятно утыкать тетрадь с конспектами.
Снова изучив ассортимент, она стукнула в окошко. Оно открылось.
– Монпансье, пожалуйста.
– Лимонное, апельсиновое?
– Яблочное.
Продавщица некоторое время рылась в ящиках, а потом сдалась и вручила Ане коробочку с окна. Девушка с интересом наблюдала за ней. Когда она была маленькой, ей казалось очень соблазнительным проводить свои дни в такой тесной, уютной каморке по соседству с тысячью удивительных вещей – газетами, журналами, тетрадями, картинками, коробками красок и украшениями. И как дети хотят стать мороженщиками, она хотела стать продавщицей в канцелярском киоске.
Дома Аня быстро съела леденцы – часть их уже рассыпалась в труху, часть слиплась – вымыла коробочку и поставила её на полочку перед любовными романчиками. Там ещё лежало розовое мыльце в форме сердечка, глиняная свистулька, железный гномик родом из Польши, перламутровая раковина, и две другие коробочки из-под монпансье – жёлтая и красная. Теперь с ними оказалась и зеленая.
– Светофор… – сказала Аня. – Светофор.
Эти вещички были чудесны. Они не успокаивали, но на них можно было отвлечься.
Постояв у полочки несколько минут, Аня принялась осматривать комнату. Это было во многом бесполезно – змея могла появиться и после осмотра – но всё же девушка полагала, что так лучше. Под шкафом пусто. Под туалетным столиком пусто. И под батареями тоже. Несколько дольше Аня стояла у кровати – её спинка плотно прилегала к стене, и рассмотреть, что там, было трудно. Чёрная пыльная темнота внушала ужас.
Сглотнув, Аня отошла и села на кресло, подобрав под себя ноги. Сесть за письменный стол она не могла – она бы оказалась повёрнута спиной к комнате. А так обзор был почти полным.
Снова сглотнув, девушка положила на колени большую книгу «Алиса в Стране чудес», несколько листов бумаги для принтера и тетрадь по экономике. Надо было попробовать решить пару задач, раз уж они такие сложные, а потом переходить к чему попроще – английскому языку и политологии. По теории перевода и зарубежной литературе были запланированы экзамены, да ещё так нескоро, что думать о них было бессмысленно.
Спустя неделю, в день зачета по экономике, было всё так же жарко. Свежая зелень уже начинала никнуть, цветы опускали головки, словно дети, которым не дали покататься на карусели.
«Где же та знаменитая гроза, которая в начале мая?» – думала Аня, хотя была уже середина мая.
Они толпились в коридоре, а в аудитории засел профессор, который неизвестно что затевал. Аня лихорадочно прижимала к себе конспекты, снова припоминая объяснения всех своих подруг. Наконец она обернулась к Маргарите:
– Рит, а там…
И тут дверь распахнулась так, что студенты почти отлетели к противоположной стене, и из аудитории послышалось:
– Вызываю по алфавиту! Антонов, Арбенина, Арсеньева!
Аня почувствовала слабость в ногах. Кто-то осторожно подтолкнул её спину, и она ввалилась внутрь.
Профессор ухмылялся. Настал день его торжества.
– Антонов – на первый ряд, Арбенина – на второй ряд, Арсеньева – на третий, – раздавал он указания. – Все документы оставьте на моём столе. Там же возьмите черновик и билет.
Аня стиснула зубы и сделала так, как велел преподаватель.
Увидав свой билет, она испытала острое замешательство. Это была одна из тех задач, которую они уже решали. Но что хуже – она плохо помнила, как.
Но нельзя было просто сидеть. И бежать было некуда. Она исподволь покосилась на своих товарищей по несчастью. Антонов ещё не писал, но на лице у него царило спокойное и уверенное выражение. А Арберина уже вовсю что-то чертила. Ей оставалось только тоже взяться за дело.
– Арсеньева?
Аня медленно подняла голову.
– Арсеньева, вы заканчиваете?
Она уже была одна в аудитории. Антонов сдал всё разом, обменялся с преподавателем любезностями и ушёл. Арбенина возилась несколько дольше, и с профессором беседа длилась дольше, но он поставил зачет и ей. Теперь в аудитории сидела одна Аня, таращась в замаранный листок.
– Идите сюда.
Делать было нечего. Аня встала, взяла листки с задачами и решением, и уселась напротив преподавателя. От него исходил сильный запах мыла.
– Покажите ваше решение.
Не глядя, Аня отдала ему листок. Чтобы не смотреть на злополучную вентиляцию, которая теперь была над самой её головой, она посмотрела в пол и заметила большую щель между досок. Тёмную, глубокую щель. Щель, из которой она был, конечно, видна. А пробить гнилые доски мускулистой хищной твари – раз плюнуть. Один бросок, и всё кончено.
«Им жалко денег на ремонт! – у Ани закололо в носу. – На то, чтобы принтеры трижды в год менять, не жалко, а чтобы сменить доски, жалко!»
– Да бога ради! – вдруг воскликнул профессор. – Я вижу, что до вас начало доходить – ну и всё! Не надо с таким лицом сидеть. Нате. – он вручил ей алевшую пламенем зачетку.
Уже в коридоре Аня подумала: «Вот это и есть синдром вахтёра – когда человек упивается маленькой властью», а ещё «Больше так не пронесет.»
Она была права.
В тот день жара была поистине фантастической. Казалось, её пригнал какой-то злой ветер от раскаленных песков полуденной Сахары. По телевизору рассказывали, как не упасть в обморок, и советовали не выходить без шляпы. Было тридцатое мая.
Ане с утра хотелось плакать. Она всю ночь не спала, и в таком состоянии села готовиться к экзамену по теории перевода. В итоге она ровно ничего не выучила. Аня знала, что змея уже совсем рядом. Она видела тень змеи, слышала её шипение, и тот лёгкий шелест, с которым она ползла. Она то начинала поминутно вскакивать из-за стола и оглядываться, то решала: «От судьбы не уйдёшь» и застывала над учебником примерно на двадцать минут. Потом она снова решала, что без боя сдаваться нельзя, и снова начинала бдение, держа в одной руке словарь, а в другой – канцелярский нож. Таким образом она домаялась до трёх часов дня, а потом пошла на работу.
Воздух плавился. В дрожащей дымке терялись крыши зданий, громоотводы и верхушки деревьев. Окна проезжающих машин блестели так, что становилось больно глазам. Аня надеялась, что в торговом центре будет прохладнее, но не тут-то было. Не то что-то случилось с её теплообменом, не то – с кондиционерами, но в здании оказалось точно такое же пекло.
Одновременно высматривать змею и работать – это трудно, очень трудно, но Аня решила, что постарается. Аня всегда старалась.
День шёл своим путем, только голова у неё кружилась. Развешивая на тонкие плечики новые рубашки-поло, Аня то и дело смаргивала. И тут она увидела, как Марина Антоновна с непроницаемым лицом идёт к ней.
– Идите-ка сюда. – позвала она.
«Нет. – мелькнула мысль. – Ох нет, нет.»
Девушка сумела выдавить кривую улыбку, как бы намекая, что не стоит ухудшать и без того скверный день, и что у Марины Антоновны наверняка много других дел, и касса пустует, или можно выпить чаю, а её – оставить в покое…
Но женщина её не поняла. Ухватив Аню за запястье, она привела девушку к стойке с уцененными джинсовыми рубашками.
– Видите? Или не видите?
Аня присмотрелась. Потом присмотрелась ещё. Ценник на стойке был от женских джинсовых платьев. Аня отлично его помнила – она его лично засунула в пластиковый кармашек в самом начале рабочего дня.
Марина Антоновна начала очень тихо, так, что её низкий голос вибрировал. Далее он становился всё громче, всё сильнее.
– У вас где глаза? Я спрашиваю, где у вас глаза?! Вы действительно не знаете разницы между платьями и рубашками?! Тогда спросили бы! Вы сюда работать пришли, со взрослыми людьми, а не в игрушки играть!! Тут у вас масса опытных коллег, которые с превеликим удовольствием вас проконсультируют! Только в чем тут консультировать?! В том, чтобы смотреть, что делаешь?!
«Началось! Началось!!» – мелькнула мысль, и пропала. Крик Марины Антоновны слился с более явным, более жутким звуком, который нельзя было ни с чем сравнить. От кассы отделилась лиловая с искрой тень, и нарядные белые плитки пола потемнели.
Аня собиралась повести себя достойно, больше-то она ничего не могла сделать. Но когда страшная тёмная сила обрушилась на неё, она закричала и закрыла лицо руками, словно ужас мог исчезнуть, если она его так и не увидит.