Александр Винник. Пиджаки (повесть). Новый 1989 год

А ещё зимой Новый год. Новый год у двухгодичного технаря тоже слегка отличается от штатского. Конечно, в институте молодые креативные (в институте мы такого слова не знали, но креативными были) студенты к празднованию Нового года подходили с размахом и, безусловно, с юмором. О закупке водки и продуктов не говорю, все знают, вспомню только то, что отличалось. Иногда мы вводили дрескод. Самый простой – пиджак и галстук. Этот дрескод был самый доступный, поскольку в институт мы ходили в чём попало, но на экзамены – только в пиджаках и галстуках. Во-первых, нарядно, а экзамен ещё со времён «Операции», как известно, – всегда праздник. Во-вторых, где, как вы думаете, прятать шпаргалки, конспекты, а на старших курсах, когда конспекты уже никто не писал, и толстые учебники? Под пиджаком, известное дело. В любую погоду, даже когда жара и пот струями по спине. Одно время в ячейке № 6-9 было принято отмечать Новый Год в шляпах-канотье. Делали их мы сами из ватмана (ватман это не фамилия, а бумага такая чертёжная, плотная), а на верхушке писали крупными цифрами «6-9». При приветствии шляпа снималась, и каждый мог прочитать, откуда человек. Заметьте, даже будучи перевернутой вверх ногами, надпись не теряла  актуальности. Как-то мы решили отметить Новый Год по всем часовым поясам. Пошёл я в магазин учебных пособий, но карты с часовыми поясами не нашел, купил административную карту СССР. Далее пришлось идти в читальный зал, поднимать литературу. Выяснилось, что поясов +1 и +2 (имеется в виду к московскому времени) нет. Физически-астрономически есть, но в жизни все они жили по московскому времени. Самый ранний населённый пояс был +9, каждый помнит слова диктора по радио: «Передаем сигналы точного времени. Пи, пи, пи, пи, пи, пи-и. В Москве пятнадцать часов, в Свердловске и Ташкенте восемнадцать… Во Владивостоке двадцать три часа, в Петропавловске-Камчатском – полночь». На эту тему известен перестроечный анекдот, о панке на Арбате, услышавшем этот текст по радио из открытого окна. Панк пригладил свой разноцветный гребень и резюмировал услышанное: «Бардак в стране». Литература в читалке добавила ещё одну новость. Оказывается, был ещё один часовой пояс +10 и относился он к острову Ратманова, что в Беринговом проливе. Остров был необитаемым, но формально часовой пояс для него был. Это дало нам возможность начать отмечать не с трёх, а с двух часов дня. Кроме того, мы исправили историческую и временную несправедливость и восстановили виртуально отсутствовавшие в СССР, уже упомянутые выше пояса +1 и +2. Всё вновь узнанное о часовых поясах было мною, как ответственным за время, перенесено на купленную карту красной тушью. Карта была вывешена в расширителе  (это такая комната в ячейке, очень похожая на гостиную, но называлась обидным словом «расширитель»), к карте было приставлено радио.  Опасения, что к нашему поясу мы нарежемся, не оправдались. Поскольку шла серьёзная подготовка – всё жарилось, парилось, варилось, накрывалось, отвлекаться надолго было недосуг. С каждыми заветными шестью точками точного поясного времени мы хряпали по рюмочке и продолжали подготовку. В результате к полуночи мы приобрели устойчивую кондицию, успешно проводили, встретили и пошли по новому году. Большое достоинство большого общежития (в нашем общежитии ХАИ-10, не 15, чур тебя, проживало более тысячи индивидуумов) – большая масса народа. Бухать можно было круглые сутки, даже без карты с часовыми поясами. Когда твои друзья уходили спать, можно было выйти в коридор, прислушаться и, если откуда-то доносился шум, просто зайти. В Долгопрудненском Физтехе (Московский физико-технический институт – МФТИ), куда я не слишком удачно поступал, были специальные приемы падать на хвост. Нужно было просунуть голову в дверь комнаты и нежным голосом задать вспомогательный вопрос: «Мужики, у вас математики Мышкиса нет?» Получив отрицательный ответ, задать основной вопрос: «А пожрать?» Не знаю, как у них там в Физтехе на Новый год, – не довелось бывать, а у нас в ХАИ нужно было только просунуть голову в дверь – ты тут же становился родным и близким, тебя усаживали за стол и угощали водкой и закусками, благо от жадности наготовлено было столько, что на год хватило бы, если бы не собственно праздник. Когда твои новые собеседники уходили спать или в себя (чего греха таить – бывало), нужно было искать дальше, обязательно найдёшь. Все поиски новых собеседников нужно было начинать с родной ячейки. Кто-то вставал очень рано, а харчей и у нас было достаточно, можно было продолжать дальше.

Подготовка к Новому году на службе началась с распределения отпусков. Нас, молодых, предупредили, что заслуг перед родиной мы пока не имеем, поэтому можем пойти в отпуск только в «бре». Под определение «брь», сентябрь и октябрь не попадали – очень тёплые, только нояБРЬ и декаБРЬ. Зато попадали месяцы без бря – январь и февраль. Я выбрал январь, со второго числа. Для меня это было здорово. Очевидно, собираясь отдохнуть в летние тёплые месяцы, кадровые имели свой толк. Отгорбатиться зиму на аэродроме, а там с семьёй на море. Взять отпуск зимой, у меня был собственный резон. Мне было не очень важно отдохнуть на море, за годы института я трижды проводил по два месяца в Крыму. Был там же и по путевке, и после пятого курса всей группой были там. Для себя, хватившего холода, лучшим отдыхом посчитал своё отсутствие зимой на аэродроме на максимально возможное время. Где-то узнав, что отпуск у офицера тридцать суток плюс дорога, пошёл изучать географию в строевой отдел. Кадровые даже советовали не ездить туда, куда выписываешь отпускное удостоверение, а просто отправить по почте знакомым – те отметят в комендатуре и отошлют назад. Встретивший нас сурово по прибытии в часть капитан Понедельник (если забыли: он нас ждал в воскресенье, а мы нагло припхались в понедельник) оказался душевным человеком. Ты, говорит, тычь пальцем в карту, а я буду говорить, сколько суток прибавится на дорогу. Начал с Москвы, туда точно собирался – двое суток плюс. Мало. Пытался вспомнить, где знакомые есть. Саранск – четверо. Мало. Свердловск – шесть. Мало, да и мой знакомый свердловчанин, Митя-Толмач, остаётся в Ефремове. Прошли Пермь, Челябинск, Омск, Новосибирск, Томск, Красноярск, Иркутск, Улан-Удэ, Читу. Наконец мой перст коснулся Благовещенска – пятнадцать суток прибавки! Отлично! А ну, Хабаровск. Стоять! Больше пятнадцати не бывает. Благовещенск – центр Амурской области, районным центром там Серышево, а в Серышево-2 служит куча моих знакомых. Еду! После консультации с начальником строевого отдела (начстрой), решили отпускное оформить всё-таки до Благовещенска. Оказалось верно! Благовещенск – закрытый город. Если бы я выписал отпускное до Серышево, то Благовещенск мог бы пройти только транзитом. В самом Благовещенске могут находиться только прописанные, командировочные и… правильно – воэнные отпускники. Выбрали, теперь давай адрес в Благовещенске. Чей адрес? К кому едешь. Так ни к кому не еду. Понимаю, а адрес давай. Для старого почтальона угадать живой адрес в Благовещенске было не сложно. Улица Ленина есть везде. Адрес ул. Ленина, 4, кв. 1 показался нормальным. Убыть в отпуск надлежало 2 января, вернуться – через полтора месяца, под конец февраля, а там весна – красота!

После дележа отпусков начали делить праздничные наряды. Распределялись следующие наряды: дежурный по полку, помощник дежурного по полку и дежурный по стоянке части (ДСЧ). Праздничными считались наряды с 29 декабря текущего года по 2 января нового. Сначала обнарядили залётчиков. После этого, о ужас, остались ещё наряды. Начали искать добровольцев. Строй эскадрильи съёжился в тоскливом ожидании. Похоже, неожиданно для всех, я записался ДСЧ на 30 декабря. Все посмотрели на меня, как на идиота. Мне было смешно, что они не вкуривают, ведь остались только две даты 31-е и 1-е. Смешно, потому что это у меня первый раз, а кадровые-то каждый год наряды делят! Таки русское «авось» имеет огромную силу – авось пронесёт. Но, может же и серьёзно занести. Заступаешь 31 декабря и… как начнёшь Новый год… Ну, это их дело, а я считаю, что себе я выбрал наряд приличный. Во-первых, ДСЧ – не самый напряжённый наряд, а во-вторых, в 18:00 31-го – я свободен. А если заглянуть на год вперёд, то и на следующий год свободен от нарядов – забыли, я в прошлом году без залёта на Новый год службу тянул. В результате один из самых старых офицеров – капитан Валера Пухов, получил дежурного по полку с заступлением в 18:00 31 декабря и сменой 1 января, опять же в 18:00. В новогоднюю ночь мы ещё с ним встретимся.

Безусловно, были и неслужебные приготовления. Я описывал сложности с приобретением алкоголя. Кто и как приобретал для нашего стола алкоголь – не знаю, не помню. Это была зона не моей ответственности. Мне поручили мясо. Я со своей задачей справился, тот, кто отвечал за алкоголь, тоже. Кстати, об алкоголе. Его нам понадобилось совсем немного. Только начать. А потом – как в общежитии ХАИ-10, как в любом другом общежитии, как в в любом доме во всём Советском Союзе. Все пьяны, дружелюбны, братья. Закуплено и наготовлено столько, что если всё съесть и выпить – кататься на скорой, в лучшем случае, в худшем – на катафалке, тьфу-тьфу-тьфу. У меня брат – хирург в центральной районной больнице пгт. Краснополье на Сумщине, он знает, он рассказывал. The day after, то бишь следующий день любого праздника – для него тяжелейший, а 1 января – просто стихийное бедствие! Колото-резаные ранения, черепно-мозговые травмы, отравления, интоксикации…

Несмотря на мои упования на спокойное дежурство по стоянке части, судьба распорядилась по-другому. Тридцатого с утра с неба начались сыпаться семьдесят шестые Илы. Возвращались из Спитака два полка, которые в декабре от нас же после землетрясения туда отправлялись. Тульские ВДВшники и Орловские ВВшники. Я бегал по аэродрому, встречая борта. На самом деле от меня ничего не зависело. При встрече борта в обязанности ДСЧ входило определить место стоянки, узнать у командира корабля, что ему требуется – топливо, воздух и т. д. Всё это за меня делал ответственный за приём и выпуск одиночных бортов тот, что ночует в ДЗ. И хотя десятки Илов одиночными не назовёшь, он всё делал чётко. Определял место стоянки, ещё в воздухе запрашивал потребность в топливе. Базовские ТЗ-22 носились, как угорелые, без моего участия. Главный атрибут ДСЧ – флажки, красный и желтый, размахивая которыми, я должен был привлекать к месту стоянки и расставлять самолеты на аэродроме, не пригодились. Я бы и физически не смог это сделать. Аэродром-то большой, бортов больше двадцати. Специальных стоянок для таких количеств огромных, по нашим меркам, самолётов не было. Все рулёжки, и магистральные и боковые, были заставлены Илами. Шла выгрузка. Колонны грузовиков, автобусов сновали по взлётному полю. Я успел пообщаться с летным составом и перекинуться парой слов с десантниками и внутренними. Когда у очередного Ила открылся кормовой люк и опустилась рампа, я услышал слова первого сошедшего на приветливую ефремовскую землю бойца: «Как у вас тепло! Какой чистый воздух!» А у нас было минус пять-семь. Ребята вроде бы прилетели из Армении, с юга. С их слов я узнал, что в Спитаке было ниже минус десяти. И несмотря на это, везде запах разлагающихся тел. Поэтому наш воздух показался им чище горного в Спитаке. Одни из них, что работали на расчистке завалов, улетали с полной выкладкой – шинели вскатку, автоматы, боекомплект, даже матрацы и постельное бельё, палатки – в них и жили на морозе. Потому наши минус пять для них – Африка. Те, кого отправили охранять склады от мародёров, коих было великое множество, уезжали налегке, как на прогулку, и без оружия. И те и другие рассказывали великое множество ужасов, не буду пересказывать – для этого отдельная книга нужна. Лётчики, которые часто от нас летали, рассказали о «тёплом» приёме в Армении. Возили они тяжелую строительную технику, тёплую одежду, собранную народом. В аэропорту Ленинабада, вот как я к ним в Ефремове, только на УАЗике, подъезжали предприимчивые ребята и задавали вопрос: «Импорт есть?» Получив отрицательный ответ, точнее: «Мы вам одежду привезли или подъёмные краны», уезжали восвояси. А борт ждал разгрузки часами и днями. По слухам, гуманитарка – импорт, отправленный в зону бедствия, через неделю уже бойко продавалась на московских рынках. Воистину, кому война, а кому мать родна. Туляки сразу выдвинулись домой, а орловцев только 31-го должны были забрать. Ночевали они у нас. Места в казарме хватило не всем, часть покатом разместили в клубе. Они падали вповалку и засыпали без задних ног. Крайние машины ушли на Орёл около пяти вечера 31-го. Мы их провожали, а они мечтали встретить Новый год дома, в казарме. Это же как нужно задолбаться, чтобы казарма домом показалась?

В перерывах в приёме бортов я должен был выполнить свою основную задачу – купить мясо. Понятно, что рынок в стольном граде Ефремове был для меня недоступен. Я смело, нагло и самонадеянно зашел в наш родной продуктовый магазин, благо, я это мог сделать днём, а не вечером, после разграбления магазина боевыми подругами. Мясо там было. Но к нему полагалась очередь из боевых подруг. Я уже писал о подругах. Заняться в городке им нечем. Редкие счастливицы имеют работу или службу. У остальных одно занятие – очередь. Ну, и чесать языки. В очереди и без неё. Я случайно узнал, что самые несчастные, не имеющие возможности бывать на улице, ну, и в очередях (беременные или, не дай боже, ребёнок прихворнул), вынуждены наблюдать жизнь из окна. У самых продвинутых были бинокли. А дальше – рождение самых невероятных слухов. Например, ст. л-т Петров зашёл в ДОС-три-подъезд-два в 18:22, вышел в 20:38 и пошел ровной походкой. Значит – не бухал. Анализируем. Там в 12-й квартире майор Сидоров в командировке, только завтра должен вернуться, а жена одна. Ну чё, Петрову и Сидоровой два часа на это не хватит? Хватит, точно говорю. Может ещё уточнить подруга, что как бы случайно навестит. Новый вывод – да точно хватило! Подруга, сомненье всё же гложет, в очереди проконсультируется. А там кто что услышал, и из оперативной версии родился безоговорочный факт.

В магазине я высмотрел мясо, стал в конец очереди. А сам такой важный – в зимней куртке, в зимней шапке, штаны технические, а главное украшение – красная повязка на левом рукаве, а на ней три крупные белые буквы «ДСЧ», ну, и флажки в руках. Постоял, набрался то ли смелости, то ли наглости и жалостливым таким голосом вопрошаю: «А что, милые дамы, можно ли молодому офицеру, защитнику неба столицы с юга, один раз в году купить мяска без очереди?» Они коротко пошушукались и добро так: «Да конечно, сердешный, – бери». Это была их ошибка. Больше я в очереди в продуктовом не стоял ни разу. А потом ещё стартех подучил, как к тёте Зине подкатывать, вааще, наступила красота и полная халява.

В 18:00 на разводе встретились старый и новый наряды. Счастливчики, отбатрачившие наряд, с сожалением смотрели на заступавших, а те – на нас с дикой завистью. В принципе, шухер с бортами и транзитными войсками закончился, но новогодняя ночь спокойствия наряду не сулила. Я отужинал, вернулся в общагу. Мои соратники что-то доделывали, а я прикемарил, ночевал-то я в казарме, где и положено было ДСЧ, да и спал часа 3-4. В наряд ДСЧ я ходил часто, но спал в казарме всего два раза. Есть ещё один непреложный авиационный закон – если хочешь что-либо нарушить, сначала узнай правильный порядок. Поэтому, зная, что никто не ночует в казарме, я всё-таки первый раз попробовал как нужно. В дальнейшем, разузнавал обстановку и, если бортопад не планировался, закрывал стоянки – садился с начальником караула (начкар) и караульными в грузовик, ехали по стоянкам, я забирал своих ДСП, начкар выставлял своих караульных, которые тут же, как по мановению волшебной палочки становились часовыми. После этого спокойно возвращался в общагу, сговорившись с дежурным по полку, если что – слать ко мне посыльного – телефон в общаге отсутствовал. В мою бытность ДСП были вооружены самозарядным карабином Симонова (СКС) без патронов. Нет, сначала были с патронами, но после случая с ефрейтором Захарченко патроны изъяли. Ефрейтору, бывшему в наряде ДСП, после ухода офицеров и прапорщиков со стоянки стало грустно. Грустно и моторошно. Отчего он с перепугу пальнул куда-то под самолёт, где, как ему привиделось, что-то шевельнулось. Примчавшаяся караулка труп злоумышленника не обнаружила, но, на всякий случай, Захарченко получил десять суток отпуска. За бдительность. Не следующий день после 18:00 на всех стоянках началась беспорядочная пальба. Трупы злоумышленников снова обнаружены не были. К удивлению бдительных бойцов в отпуск больше ни кого не отправили. Зато отобрали патроны. Так они нас и стоянки охраняли без патронов, только со штык-ножом, с закруглёнными режущими кромками – консерву не открыть.

Сон перед Новым годом оказался пагубным. Вроде бы хорошо, но резко начав после сна, силы я явно не рассчитал. Если бы по студенческой привычке слегка накатил до, могло бы быть лучше. Хотя – не факт. Выпивали в общаге недолго. Оделись чин-чинарём – пиджаки и галстуки. Гарнизонная ёлка была не в клубе, а в спортзале. Народу – видимо-невидимо. Все весёлые, подвижные, все танцуют. Для начала поучаствовал в конфликте с местными – живущими в городке, но к армии отношения не имеющими. Был я не действующим лицом, а миротворцем. Я предполагал, что конфликт мог быть местных с воэнными, но местные решили с офицерами не возиться. Конфликт был улажен довольно быстро, угадайте, чем закончилось? Правильно, мировой. Пили тут же у входа в спортзал, слева от входа. Закуски были скудные. Бутылка легко помещается в карман, а закуска – не очень. Справа от входа тоже пили, но офицеры. Пригласили меня и туда. И у этих выпить – хоть отбавляй, а с закусками слабенько, но кто в новогоднюю ночь на такую чепуху при общем подъёме настроения обращает внимание? Вернулся в зал я уже слегка взволнованным. Меня закружило, понесло. В какой-то момент я осознал, что кружусь с очаровательной незнакомкой. Струнка, як тополя, роскошные длинные волосы, белое платье, очаровательная улыбка. Я от неё старался не отходить, называл её наваждением. Танцевали много. Потом продолжали праздновать в узком кругу, где-то в так называемом финском домике, потом я потерялся. Бегал по городку, искал этот финский домик, но так и не нашёл. Напоролся на какого-то майора, мы поругались, он всё требовал справедливости и пытал меня, из какого я подразделения. Я был, как стойкий оловянный солдатик, – молчал. Майор пообещал опознать меня на строевом смотре второго января. Наивный. Второго января я буду уже за пределами гарнизона – лейтенант ПВО в отпуске. Потом вернулся в спортзал. Счастливый часов не наблюдал, это к тому, что время мне известно не было. Там ярко горел свет, сверкала ёлка, но вокруг ни души, как после нейтронной бомбы. Не веря своим глазам, я решил обойти ёлку, а вдруг кто-то прячется, а вдруг там моё наваждение? Обошел ёлку и нашел… огромную лужу крови, площадью до двух квадратных метров. Человек, потерявший столько крови, по моему мнению, выжить не должен. Я пулей рванул к дежурному по полку Валере Пухову. Валера, глядя на мою пьяную рожу, не хотел предпринимать активных действий. Думал, может, я куда исчезну. Состояние моё было близко к этому, но я ему намекнул о возможном покойнике в его дежурство, и он, взяв двух бойцов, пошёл в спортзал, ну, и я с ними. Бойцы осмотрелись, в радиусе ста метров от зала труп обнаружен не был. Валера дал команду убрать лужу крови. Я протестовал, требовал вызова ментов, но Валера намекнул, что вызывать он никого не собирается, а меня в караулку закрыть сможет запросто. Непонятно как, но его заявление на меня подействовало. Наверное, я всё-таки набрался впечатлений и подустал, на спор с Валерой сил не было. Очень странно, но утром трупа не нашли, милиция не ходила по домам, не опрашивала свидетелей. Я потом полгода пытался выяснить, кто же оставил лужу крови. Вскользь проскочила информация, что это местные друг с дружкой, не всех удалось помирить. Новый 1989 год, как праздник, для меня завершился. Я поплёлся спать в общагу. Продолжить кутёж, как в студенческой общаге не вышло – в воэнной общаге все спали. Который час был, я не знал – счастливые, как уже говорено выше, часов не наблюдают, а у меня перед глазами плыло ночное наваждение, стрункэ, як тополя, в белом платье, с роскошными волосами…

Так начался 1989 год – год моего самолёта, единственный полный мною отслуженный год. Сколько лет я служил, ответ как бы не вызывает разногласий – два года. Но… Опять нюансы. Ответы «один» и «три» тоже правильные. Один полный, потому что в 1988 году я служил с апреля, а 1990 – по март. А календарных лет было три. Загибайте пальцы: 1988-й, 1989-й и… Правильно – дембельский 1990-й, завершающий полный год СССР. В следующем 1991 году СССР распался, но для Союза 91-й был не полным.

День 1 января ушел на выяснение подробностей новогодней ночи и подготовку к отпуску. Главная подготовка была проведена 30 декабря. После наряда положено идти на службу, как ни в чём не бывало. Но перед нарядом положено дать время отоспаться, то есть отпускают со службы с обеда. Это время я использовал для похода в сберкассу. За время службы с четвёртого апреля по тридцатое декабря я чуть-чуть не накопил тысячу рублей – на книжке лежало девятьсот пятьдесят. Снял восемьсот. Выдали мне всю сумму трёшками. Две полных пачки в банковской упаковке, одну не полную. Совать их в кошелёк не имело смысла, я носил их в карманах брюк. В левом – стратегический запас, в правом – расходный.

Нет смысла говорить, что в отпуск я ехал в штатском. Харис Наильевич собирался ехать в парадке, да ещё через Москву. А там – до первого патруля, и отпуск можно провести на московской гарнизонной гауптвахте. Еле уговорили повседневную форму надеть, чтобы не так в глаза бросался. Мы же люди штатские – в гарнизоне носить зелёную форму это одно, по уставу – второе, а в Москве – третье. Отпускной вояж я начал с Харькова. Жизнь показала: так проще перемещаться. На крайний автобус до Тулы, и утром второго я в Харькове. Пару дней потусили в общаге, приезжал Нос из Кюрдамира. С ним рванули на Киев. В общежитии Антонова жили наши сокурсники, уже работавшие в КБ. Ещё два дня пьянства. Потом Нос полетел домой в Минводы, а я на Москву. Погодка была слякотная с температурой +2˚С. Выигранные чудесным образом финские сапоги я решил поберечь до дембеля. В туфли я, конечно, втиснул шерстяной носок. Носками меня обеспечивала бабушка Ксеня. Однако мокрые шерстяные носки греют так же плохо, как и мокрые хлопчатобумажные. Знакомых в Москве у меня было не много. За девять месяцев службы на дембель ушел только Валентин Зверев. Сначала я погнал в Аэровокзал за билетом. Информационные технологии начали проникать в «Аэрофлот» – можно было на специальном пульте посмотреть наличие билетов на нужное направление. На этом прогресс заканчивался. Если помните, в те времена билетами на самолёт начинали торговать за пятнадцать суток. В строке на Благовещенск все пятнадцать клеток были пустые. Тут я вспомнил, что я уже не студент, а офицер, и пошел жаловаться на судьбу воэнному коменданту. Жаловаться не пришлось. Протянул ему отпускное удостоверение. Комендант строго взглянул и поинтересовался, когда я собрался лететь. Я попросил на сегодня-завтра. Ответ: «На послезавтра. Назад когда?» Я: «13-14-го». Комендант: «Есть на 15-е». На этом торг закончился. Я отдал проездные, добавил 100 рублей разницы между поездом и самолётом и помёлся к Звереву. Жил он где-то на М «Водный стадион». Ночевал у него две ночи. Он днём работал, я гулял по Москве. Через день прибыл на Аэровокзал и прошёл регистрацию. Самое смешное, что на Аэровокзале лётного поля не было. Нет, когда-то было, но потом не стало. А аэровокзал остался. Там можно купить билет, зарегистрироваться и даже сесть в автобус «Полёт», который доставит прямо к трапу самолёта, минуя славноизвестное социалистическое явление – накопитель. Я даже не запомнил, в какой из аэропортов меня привезли. Теперь понимаю, что в Домодедово. На восток все из Домодедово летают. Рейс был не прямой, с посадкой в Красноярске. Лететь оказалось больше суток, точнее двое календарных суток с учётом часовой разницы во времени. Вылетели днём, поздно вечером того же дня были в Красноярске. Час в Красноярске, а утром следующего дня уже в Благовещенске. В Красноярске было уже минус 6˚С. На время дозаправки и технического обслуживания нас выгнали из самолёта и отправили в аэропорт. Там я увидел кооперативные компьютеры – за рубль давали поиграть десять минут, что чертовски дорого, но не для богатого офицера-студента. В играх я уже был продвинут, видел персональный компьютер (ПК) в ОКБ им. Антонова и даже осваивал компьютерные игры. Зашесть рублей я умело убил час времени. После посадки у меня поменялись соседи. Новыми оказались два разговорчивых амурчанина, мы лихо проговорили всю дорогу. Была у меня мысль – зайти перед посадкой в туалет и поддеть исподнее. Но за милым разговором забыл это сделать. Вспомнил только, когда запретили курить, словно до этого можно было, и предложили пристегнуть ремни. Обидно то, что я в туалет ходил раза три – курить, а о кальсонах не вспомнил. Зато хорошо припомнил, когда стюардесса божественным голосом объявила, что за бортом минус 26˚С. Мои попутчики уверили меня, что если я сообщил о своём прибытии, то меня встретят однозначно. У выхода с лётного поля меня никто не ждал. Решил добираться самостоятельно, не маленький. Со слов тех же попутчиков я узнал, что Амурская область, административным центром которой и есть Благовещенск, размером с Украину, а районы размером с область европейской части СССР, поэтому в каждый райцентр летает самолёт. Я пошёл в справочное, где на свой вопрос: «Как долететь до Серышево?», получил бодрый ответ: «Поездом». Весело. Отходя от справочного, чуть не был сбит с ног двумя бичами: один моего роста, другой пониже. Они, не извинившись и даже не замечая меня, бросились к окошку справочного и почему-то спросили о московском самолёте. Я насторожился. В принципе, они могли интересоваться кем угодно из полтораста пассажиров моего рейса, но я решил внимательней их рассмотреть, одежда больно на техническую смахивала. Когда они развернули свои лица в воэнных шапках, я опознал в них своих корефанов: Владимира Сергеевича Цаплина по прозвищу Цаплик и Виашко Степана Сергеевича по прозвищу Зелёный (в отличие от своего кузена Саши Синицына по прозвищу Синий). Радости не было границ, мы обнимались, орали, прыгали. Я за временем не следил, я же со вчера летел, а оказалось, что мой рейс прибыл на двадцать минут раньше и ребята заволновались. Я пожаловался на ходод – минус 26˚С. Друзья сказали, что минус 26˚С – это ещё не мороз по местным меркам. А вот ветер – ураган. Я удивился: у нас такой лёгкий бриз даже ветром не назвали бы. В Ефремове часто дули ветры, заставляющие идти с поклоном к ним под 45˚ к горизонту. Что характерно, куда бы ты ни шел, ветер дул исключительно в харю (ветер в харю, а я шпарю). К примеру, если тебя послали на юг в третью эскадрилью, то ветер обязательно южный. Ты шел как бы всё время в гору, борясь с ветром. За те 10-15 минут, что ты находился в домике, кто-то менял направление ветра, и идти приходилось опять против ветра. За два года я ни разу не прошелся хоть сто метров с попутным ветром. Только против ветра. Поэтому Благовещенское дуновение меня не расстраивало, но в комплекте с температурой это было ядрёное сочетание. Есть такое понятие у метеорологов – кажущаяся температура, зависящая от собственно температуры, влажности и скорости ветра. Понятно, что минус 26˚С с бризом тянули за минус 35˚С. А я кальсоны не поддел. В Благовещенске нужно было покончить с формальностями – посетить комендатуру, отметить отпускное. Это мы сделали быстро без вопросов. Потом лёгкое дефиле по центру города. Каменные дома мне на глаза не попадались, только деревянные. Фильмы о революции здесь можно было снимать без декораций. Еще в воздухе стюардесса сообщила, что во многотысячекилометровой границе СССР есть и семь километров благовещенской набережной Амура. Мы вышли на набережную. За рекой был Китай, город Хэйхэ, оказалось, что над ним я уже побывал. Полоса Благовещенска расположена так, что самолёт либо на посадку заходит со стороны Китая, либо взлетает в сторону Китая. Но не это было удивительно. Удивила меня пожарная машина, стоящая посередине Амура. Строго по оси реки была пробит зимник. Если бы там стоял трактор, грейдер или грузовик, я бы не удивился. Даже если бы БТР или танк, не удивительно. Но что там делала пожарная машина?! Я уже знал, что в армии её используют не только по назначению, а ещё и как ёмкость для воды. Но для чего она понадобилась на Амуре? Может, каток залить для дружеского матча по хоккею между советскими и китайскими погранцами? По сей день это осталось для меня загадкой, но было красиво. Белая-белая сверкающая снегом река и в центре пейзажа ярко-красное пятно – красота! Но зачем? С набережной мы отправились на вокзал. Предстояло сначала доехать до Белогорска, который стоит на Транссибирской магистрали, а Благовещенск не стоит, он чуть в сторонке. От Белогорска до Серышево рукой подать. В Серышево мы добрались, когда уже сморкалось. На соседней платформе стояла толпа людей в технической форме, но только в унтах. Нам унты не выдавали, не было потребности. Проход по платформе отнял кучу времени и сил. Я шел и всё время здоровался. Ввиду своего академического отпуска, я начал учиться с одним курсом – 1987 года выпуска, а закончил с другим – 1988 года выпуска. Людей знал понемногу с обоих выпусков. Кроме того, я много тусил в общежитии второго, двигателестроительного факультета, поэтому знал немного и тех. На платформе были знакомые двух факультетов и двух годов выпуска. Здороваться у нас положено, снимая перчатки. К концу перрона рука у меня была синяя, а душа окрыленная и обрадованная. Мотовоз, как называли состав из  четырёх вагонов и маневрового локомотива, задерживался. Потом заговорили о его отмене. Мои провожатые увидели за переездом автомобиль ГАЗ-66 воэнной автомобильной инспекции (ВАИ), куда уже грузились самые грамотные. Мы рванули бегом и тоже успешно загрузились. Добрались до общаги без проблем, правда, местных красот из «шестьдесят шестого» да в темноте увидел не много. В общаге сразу за стол. Акклиматизация из-за разницы во времени в шесть часов с Москвой прошла незаметно, потому что главным блюдом была трехлитровая банка спирта. Конечно, я увидел, что жизнь у них не сахар. Во-первых, край суровый по погоде, это я уже отметил. Во-вторых, край суровый по населению. Как выразился дружбан Витолс, здесь живут те, кто сидел, те, кто сидит, и те, кто скоро сядет. Помните главу «Подснежники», я говорил, что в других краях подснежники имеют и другие значения. Здесь, когда сходят снега, находят трупы и называют их подснежниками. Успели мне рассказать о лётчике Ту-22М, который прилетел откуда-то, нашел знакомых, пошел бухать в Шанхай (так у них называется группировка финских домиков), где, как и у нас, людей, связанных с авиацией, не густо. На обратном пути к группе возвращавшихся пилотов подбежали местные ребятишки и сообщили, что пьяный дядя упал и лежит. Пошли его забрать, а он уже умер от ножевого ранения. Найти обидчика не удалось. В-третьих, размер имеет значение. В нашем полку в трёх эскадрильях и штабе чуть больше двухсот человек, потому как экипаж самолёта: лётный – один член, в смысле член экипажа – лётчик, наземный – два члена – техник и механик. А на Ту-95, которые базировались в Серышево-2, семь членов летных – лётчиков, включая солдатика стрелка кормовой артиллерийской установки, и столько же, если не больше, наземных. Стоит там дивизия дальней авиации (ДА). Представляете, сколько там народу? У нас офицерская общага в четыре квартиры, максимальной вместимостью 26 человек, у них пятиэтажная на 500 человек, может, и больше. Комнаты побольше, чем у нас, – меньше, чем по четверо, не живут. Ходил я в столовую – обалдел. Зал огромнейший, объединённый – летная и техническая столовые вместе, а народу-то! Питание, мягко говоря, так себе. Офицерам подают еду в пластиковых мисках с алюминиевыми ложками-вилками из раздаточного окошка, мама дорогая. Я, конечно, виду не подал, чтобы друзей не обижать, но сам благодарил воэнную машину, что заслала меня в Ефремов и чуть-чуть не заслала в Курск, потому что мой родной Ефремов, по сравнению с Серышево, – курорт. И по службе, и по погоде. Бытовые условия тоже, в сравнении с нашим раем – ужасные. Я попал в душ на следующий по приезду день, когда все ушли на службу. Ну, понимаете, в первый день да с тремя литрами чистого европейскую грязь смывать не было смысла. А на второй захотелось. Из душа сочилась тонкая струйка чуть тёплой водички, которую местные называли напором. Потому как, когда все вернутся с аэродрома, она станет ещё тоньше. Я не понимал, куда тоньше? Я видел, что если струйку хоть немного уменьшить, её не станет. Ну, о сложностях всё. Дальше пошли только положительные эмоции от встречи и общения с друзьями-товарищами. Всех не перечислю, но некоторых не смогу не упомянуть. Были там близкие сердцу корефаны: Цаплика и Зелёного я уже вспоминал; Гришаня – он же Шланг из моей группы образца 88-го года выпуска (г.в.), Владимир Александрович Еровеев 88-го г.в.; упомянутый выше Витолс 88-го г.в.; одногруппник Белокуров Александр Юрьевич 87-го г.в.; мой лепший друг по строй отряду «Алые паруса» Болхов Александр Игоревич 87-го г.в. 2-й фак. Всех сейчас могу и не вспомнить. Самой удивительной была встреча со штатским Ерёменко Петром Андреевичем, по прозвищу Сильвер. Он работал на Воронежском авиазаводе и приехал по служебным делам. Выпили мы все изрядно, но Сильвер лучше всех. Он искал свою комнату, ломился в дверь, которую какой-то нехороший человек закрыл изнутри. Но ломился он в электрошкаф, и очень здорово, что не открыл и не нашел там нужную, а, скорее всего, ненужную, фазу. До обеда я встретился с Зелёным, он прибежал со стоянки весь облитый керосином. Запахом керосина меня не удивить. Если помните, я рассказывал об опасности обморожения керосином. Водой обморозиться нельзя, она ниже чем +4˚С не бывает, дальше идёт состояние именуемое шугой, потом лёд. А керосин бывает и минус 26˚С. Градусников я там не помню, но примем минус 26˚С. Я помог Зелёному раздеться и отправил в душ, а там, вы помните, тоненькая струйка чуть тёплой воды. К всеобщей радости, могучий организм справился и с обморожением, и с возможной простудой, хотя Зелёный внутрь главное лекарство не принимал – спортсмен. Потом был душераздирающий рассказ. Выяснилось, что Зелёный полез менять какой-то краник в топливной системе в районе киля. Делал он это неоднократно, сложностей не возникало. Открутил старый краник, керосин потёк струйкой, новый вкрутил. Больше стакана керосина не вытекает, даже вытирать не нужно. Но в этот день был нюансик. Самолёт направлялся в ТЭЧ. Как и у нас, в ТЭЧ должен зайти сухой самолёт, то есть без топлива. Сливать десятки тонн керосина самотёком, как я свои 4300 л, – не Фун-Шуй. На Ту-95 для скачивания топлива используют ТЗ. ТЗ там тоже не такие, как у нас. У нас ТЗ-22 самый огромный, а в Серышево – самый маленький. Основной их топливозаправщик ТЗ-60. Обалдеть, объём железнодорожной цистерны! При скачивании он создает давление в топливной системе до 60 атмосфер. Зелёный об этом либо забыл, либо не придал значения. Открутить он открутил, а там не струйка, а струища в 60 атмосфер. Причем, вкрутить, пережимая струю, не представлялось возможным. Прошу обратить внимание на уже имевшую место быть фразу – размер имеет значение. Мой самолет в длину с ПВД имеет 17,8 метра. Если я шепотом говорю, стоя на правой плоскости, то механик на левой слышит меня великолепно. А тут – длина 49,09; размах крыла 50,04. Кричи, не кричи – не докричишься. Пока услышали, пока заглушили ТЗ, Зеленый по пояс сверху пропитался керосином. Такие дела.

После обеда была организована экскурсия на аэродром. Я посидел в кабине Ту-95, посмотрел на пневматики диаметром 1200 мм, спросил, не сложно ли их менять? Друзьям моим сравнить было не с чем, ответили, что привыкли и меняют без проблем, правда, гурьбой. Я свои мог менять самостоятельно. Стояли на стоянке два Ту-95 со смешной аэрофлотовской раскраской. Говорили, что до появления Ту-114 – флагмана «Аэрофлота», доработали два 95-ых в VIP-салоны для перевозки Никиты Сергеевича. После выпуска Ту-114 применения им не нашли и они пылились и снежились в Серышево. Вообще-то, база называлась Украинка, однако местные различали Серышево и Украинку. В Украинке, что в пятнадцати километрах северо-восточней, базировалась истребительная авиация. Побывал я и на полётах на следующий день. Полёты у них почти как у нас. Отрабатывают, в основном, взлёт-посадку. Взлет, через пятнадцать минут посадка. После касания полосы двигатели на взлётный и взлёт. Так несколько раз, потом садится, заруливает на стоянку, дозаправляется и опять взлёт-посадка несколько раз. Рассказывали, что иногда летают на радиотехническую разведку. Направление на Чукотку, потом вдоль западного побережья штатов до Калифорнии и через Тихий океан – домой. Занимает полёт 14-16 часов. По большому на борту сходить никак, особенно солдатику-стрелку кормовой артиллерийской установки. Он там сидит шестнадцать часов спиной к полёту – не позавидуешь. Даром, что он в лётной столовой харчуется и лётную форму носит. Когда самолёт садится и заруливает на стоянку, технота ставит стремянки и прячется. Вылетающие лётчики сбивают всё на своём пути, торопятся занять лучшие места за обвалованием. Есть-то они едят, а избавиться от экскрементов не получается в полёте. Я в литературе встречал упоминания о предусмотренном на борту переносном туалете – типа ведро с крышкой, но мне о нём ничего не рассказывали мои друзья. В те времена не было биотуалетов, а не био, очевидно, дурно пахли – не здорово несколько часов возить с собой парашу. Уже на следующих Туполевских машинах – Бэкфаэрах – были и туалеты, и кухоньки. Нельзя так издеваться над людьми, стоящими на передовых рубежах борьбы с империализмом.

Вечером мы играли в преферанс, но закончилась игра неудачно. Поскольку мы запивали каждый кон спиртом, то закономерно обострилось чувство справедливости. Мы с Витолсом заспорили о правилах,  а в преферансе сколько столов – столько правил. До драки дело не дошло, Еровеич нас утихомирил, замете тем же спиртом, но пуля закончилась. На следующий день у друзей снова были полёты, а я отбывал на большую землю, в Европы. До Серышево – мотовоз, до Белогорска – на пассажирском поезде, к сожалению, скорый поезд №1 «Россия» сообщением Москва-Владивосток в такой дыре, как Серышево, не останавливается. Из Белогорска до Благовещенска тоже без проблем. Взлетал из Благовещенска опять на Ту-154Б, опять в сторону Китая. Погода была превосходная, видимость отличная – рассмотрел и Китай, и Благовещенск, и Амур, и пожарную машину, и реку Зею, что впадает в Амур ниже Благовещенска. Я интересовался у серышевских, как тут рыбалка, реки-то вон какие огромные? Ответили, что кроме ратана в Зее ничего не ловится, а ратан – такая рыба, что состоит из головы и хвоста, жрёт всё подряд, включая керосин, нефть, резину и отходы химической промышленности – есть его не стоит. Да и не ест никто, и не ловит. Я вспомнил о родных тритонах в керосиновом озере в Ефремове – как всё похоже, в смысле экологии. Опять Красноярск, компьютерные игры за 6 рублей, Москва, Зверев. До конца отпуска оставалось чуть меньше месяца. Заехал в Краснополье Сумской, к брату. Долго не задержался – он у меня хирург, на работу ходит. Работу ещё пережить можно, но вот его дежурства и ургентства я не смог пережить. Их там на район два хирурга – один дежурный, другой ургентный, потом наоборот. Только приготовим, разольём по рюмкам, тут же гонец: «Доктор, бабушку корова рогом поддела, извольте к операционному столу». Я сижу, глотаю слюну, клюю носом. К четырём утра возвращается, куда уже пьянствовать, ему с утра на работу. Побыл дней четыре-пять и с такими гулянками решил заканчивать. Сначала заехал к однокласснику в Сумы, там заметил, что пачки трёшек сильно поредели. Помня о катании на крыше поезда из-за недостатка ума и денег, решил дальше экономить и поехал в Полтаву к маме. В Полтаве друзей на тот момент было немного. Кто уехал учиться, кто потерялся – бухать особо было не с кем. Зашел к другу Володе Шаповалову, водителю с почты, где я служил ямщиком, пардон – ночным доставщиком телеграмм Полтавского почтамта. Посидели, повспоминали. Тут же выяснили разницу между шофёром и водителем. Водитель – только рулит, а шофёр – рулит и ремонтирует. Поскольку при социализме была очень модна социалистическая интеграция, основанная на специализации для повышения производительности труда, то во всех гаражах и автопарках происходит разделение труда – водитель рулит, слесарь – ремонтирует. Профессия шофёра уходит в Лету. Так, как было в фильме «Трактористы», где главный герой на слух определял, в каком цилиндре палец стучит, – уже не будет. Вот и весь ликбез. На примере, для тех, кто забыл, напомню, что такое социалистическая интеграция. Это то же распределение труда, но в международном масштабе. Каждый делает то, что умеет лучше. Венгры – автобусы. В детстве я их называл не «Икарус», а «Икариес» и никак не мог понять их связь со стоматологией – откуда у автобуса кариес? Поляки отлично шьют дублёнки, а СССР – лучший и самый крупный производитель оружия в мире. Так вот, в Опошне, под Полтавой, славящейся своей керамикой, делают глиняные свистульки в виде козочек или овечек. Свистульки отправляют в Монголию. Монгольские пастухи  с этими свистульками пасут овец. Шкуры овец отправляют в Польшу. Поляки, мы ещё не забыли, как говорят, мы-то сами никогда не видели, делают великолепные дублёнки, тёплые и красивые, с вышивкой. Все дублёнки продают загнивающим империалистам. На все вырученные деньги у империалистов закупают глину, она там замечательная. Глину отправляют в Опошню, в Опошне делают свистульки, а дальше вы уже в курсе.

И совсем уже игрушечный, простенький вопрос: «Чем отличается вал от оси? Думаю, знаете, но чтобы не терять связь времён и традицию, всё же спрошу. Вы можете и не отвечать.

Больше в Полтаве ни с кем и не бражничал. Начитался книг, пересмотрел все фильмы в полтавских кинотеатрах, восстановил печень на маминых харчах и начал готовиться к отъезду в часть. Билеты на Москву из Полтавы всегда были дефицитом. Но не для офицера. Комендант выдал чудесное нижнее место в купированном вагоне до Тулы. В Тулу приехал удачно, утром. Автобус, Ефремов. В Ефремове прошёлся по городу, заглянул в вино-водочный – водка без очереди в будний день, взял чуток. Автостанция, челнок на Ефремов-3. Выходные провёл в общаге, угощая водкой, рассказывая об отпуске, узнавая новости. Больше всего меня интересовала погода. Удачно ли я прятался при минус 26˚С в Серышево от здешней непогоды, много ли было снега, помогали ли лётчики летать на Ла-пятых? Ответы меня утешили. За полтора месяца отлучки хватило всяких неприятностей, которых я избежал, включая встречу с майором из главы Новый 1989 год. Но главное – я избежал полутора месяцев зимы. Вышел я на службу, когда яркое февральское солнышко днём грело ласково, топило снег и лёд. Вечером, правда, всё подмерзало.

Неожиданно для меня, к нам в ДОС-раз-квартира-раз наведался замполит эскадрильи Эльдар Мумлюков, добрейший татарин, с прозвищем Сейфуль-Мулюков, был такой известнейший политический обозреватель. Предложение его было ещё более неожиданным, заняться политобразованием солдат родной эскадрильи. Я наотрез отказался. Он просил подумать. Совещание с дедами Леонардом, Сабонисом, Мату-Заде и кандидатом в члены КПСС Орловым переубедило меня. На следующий день я дал Эльдару согласие. Вообще с политикой отношения у нас двухгодичников было сложное. Мой руководитель диплома от АНТК им. Антонова, заместитель главного инженера, ныне главный инженер, Быков Андрей Сергеевич, напутствуя в армию, говорил, что если вернусь из армии без партбилета и шести тысяч рублей на сберкнижке, чтоб к нему и не подходил. Не знаю, кто насоветовал славному смоленскому парню Саше Орлову, но кандидатом он стал. А я нет. Старый пацифист Леонард Сергеевич тихо клял партию, но был комсоргом первой стартовой. Везде были плюсы и минусы. Леонарду всё прощалось, когда он нам читал выдержки из объяснительных бойцов, типа «Я, рядовой такой-то, находясь в увольнении с рядовым таким-то, купили в г. Ефремов два баллончика стеклоочистителя «Бло» и употребили…». Орлов как будущий полноправный член, а пока кандидат в члены, пропадал иногда на партсобраниях, а от нас натерпелся больше, чем первые христиане. Но что-то и ему нравилось. Главный аргумент, склонивший меня в политзанятия, – не будешь на полковые построения ходить. Действительно, политзанятия у бойцов были по понедельникам и пятницам, в дни полковых построений с 9:00. Готовиться к ним несложно, все планы политзанятий чётко совпадали с передовицами «Коммуниста Вооруженных Сил». Решился. Дальше, как в анекдоте:

– Я свою жену к рыбалке приобщил.

– И как?

– Сначала рыбу ловила, а потом втянулась.

Читайте журнал «Новая Литература»

Сначала я готовился к занятиям, что-то подчёркивал, выделял в передовице «Коммуниста вооруженных сил». Потом перестал. Трудно вдохновенно вещать то, во что сам не веришь. Читал «с бумажки», как дорогой Леонид Ильич. Потом я сообразил, что могу ходить к ним в техничке и не одевать «зелёнку». Дальше родилось ещё одно открытие. Многие открытия делаются случайно. Кто-то делал лекарство от кашля – получилась виагра. Виктор Суворов пришел к выводу, что СССР готовился к наступательной войне в 1941 году, потому, что занятия по истории Великой отечественной войны в академии Генштаба были сразу после занятий по стратегии. Стратегия учит: готовишься обороняться – склады с боеприпасами, продовольствием, техникой, госпитали, аэродромы – всё подальше от границы, чтобы при первом рывке супостату не досталось, чтобы не попало под обстрел артиллерии врага, чтобы не дотянулись авиационные удары. Линию обороны занимать за естественными преградами: реками, горами, холмами, болотами, да ещё передний край проволокой колючей опутать. Пока гады преодолеют преграды и проволочные заграждения, мы их из всех видов оружия – в капусту. Хочешь наступать – склады с боеприпасами, продовольствием, техникой, госпитали, аэродромы – всё поближе к границе, чтобы при нашем рывке всё это хозяйство поспевало за удаляющимся фронтом. Линию атаки занимать перед естественными преградами, проволочные заграждения срезать – чтобы не тратить драгоценное время, находясь на виду противника, а то и он нас из всех видов оружия – в капусту. В 1941 году в июне колючую проволоку на границе срезали… У меня тоже была возможность из-за изменения условий обучения сделать выводы о том, что в авиации марксизм-лениинизм – не главное. В институте, с тройкой по конструкции самолётов или электротехнике, стипендию можно было получить, а с тройкой по несуществующей политэкономии социализма – никак. В деканате и на агитчасах многократно подчёркивалось, что без знания конструкции самолётов или электротехники самолёт построить можно, а без знания научного коммунизма – нельзя. Однако на пятом курсе у нас создали четыре экспериментальные группы, которые днём работали по профилю, а вечером учились. Две группы квартировали в Харькове на Харьковском авиационном производственном объединении (ХАПО), и две – в Киеве. Одна на Киевском авиационном производственном объединении (КиАПО), вторая на Киевском механическом заводе (КМЗ, сейчас АНТК) им. Антонова. Я попал на КМЗ. Лекции читали нам ведущие спецы: технологию самолётостроения – главный технолог, конструкцию – главный конструктор Ан-124. Не было на КМЗ специалистов по воэнке, это понятно, ОКБ транспортное, пассажирское, а нас готовили на техников воэнных самолётов. Эту проблему решили. Мы из Киева уехали за две недели до сессии, а в Харькове две недели каждый день у нас была воэнка. Ещё на КМЗ среди кучи башковитых специалистов  не было специалистов по научному коммунизму. Вот это-то и удивило. Эту проблему решили. Лекции нам читали педагоги Киевского института инженеров гражданской авиации (КИИГА, по-украински Кыця, потому что Київський інститут інженерів цивільної авіації (КІІЦА)). А как же антоновцы самолёты строили без марксистов-ленинистов, ума не приложу? Но строили и неплохо строили – самый большой и самый грузоподъёмный самолёт – Ан-225 «Мрия» – тоже получился, до сих пор аналогов нет в мире.

Дальнейшая эволюция упрощения политзанятий привела к логичному революционному открытию – а ходить-то вообще зачем? Понедельник и пятница стали отсыпными днями. Бойцы тоже были довольны. Но расплата должна была наступить и наступила. К концу года случилась очередная комплексная проверка. Уже не пацан, стоять краснеть за околесицу моих политически безграмотных бойцов не хотелось. Дождаться фразы, что им вообще никто ничего не рассказывал, не хотелось ещё больше. Выход один – закосить. Это было в те времена, когда Гурьин запретил справки из города как коррупционные. Болен – ложись в лазарет. Такая постановка вопроса городских не устраивала, а меня очень даже. Я пошел к Валере Лужному – начмеду. Покашлял, говорю: «Хворь приключилась». Он мне душевно: ты же знаешь порядки. Говорю: знаю, готов улечься в лазарет. Мне показалось, что он даже обрадовался. Улёгся. Мне какая разница, что общага, что лазарет – всё казённый дом. Только еду прямо к койке приносят. С едой приключился конфуз. Почему-то котлеты приносили разрезанными пополам. Долго я не мог понять, в чём дело? Прозрение пришло, когда я узнал, что и бойцам, и офицерам с прапорщиками пищу носят из моей технической столовой. Анализ размеров котлет в столовой и разрезных в лазарете навёл на мысль, что котлеты режут не на две, а на три части. Средняя часть изымается для подпитки прикомандированных к лазарету бойцов. Такая вот солдатская смекалка. Ещё одним нюансом был сосед – старшина нашей эскадрильи старший прапорщик Рихов. Был он огромный. Но не в этом нюанс. Он сразу предупредил, что у него полипы где-то в носоглотке, он готовится их в госпитале ликвидировать, а пока подлечивается здесь. Из-за полипов он сильно храпит. Не знаю, как на кого, а на меня его храп не действовал. Храпел он очень и очень, но не громче же самолёта? В лазарете я и отсиделся. На будущий год от политзанятий я отмазался. Ведь дембель на носу.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.