Людмила Котлярова. Роман “Совершенство”. Глава 6

6.

– Прекрасный сегодня день, просто замечательный, – повторял Дориан д’Оноре, греясь у камина.

Как только мужчины вернулись с охоты, практически вся семья собралась в гостиной. Пока на кухне готовился обед, все пили чай, слушая рассказы Дориана об охоте.

– По сравнению со вчерашним днем сегодня и вправду очень тихо и спокойно, – соглашалась госпожа д’Оноре, отпивая чай из нового сервиза. – Метель больше не свирепствует, и с обеда, мне кажется, даже немного потеплело.

– Солнце вернулось, как только нам удалось настигнуть первого зверя. Оно вышло из-за облаков так быстро и внезапно, что почти ослепило всех, но это не остановило нас. А потом нам еще удалось настигнуть молодого кабана, которого я застрелил лично из прекрасного ружья, подаренного мне графом.

– Дальность его поражения действительно потрясает, – невольно согласился д’Оноре. – Это оружие достойно своего обладателя.

– Достойный молодой человек, он вовремя развеял нашу скуку, – произнесла госпожа д’Оноре, – Но нет предела совершенству, и идеальным вариантом была бы достойная молодая женщина подле него. Прекрасный молодой мужчина в цвете лет…

– Он не так уж и молод, дорогая, – сказал д’Оноре, – И попрошу Вас не преувеличивать его достоинств в присутствии молодых женщин, иначе они забьют себе голову ненужной ерундой.

– Если Вы обо мне, отец, – отозвалась Кристина, читавшая книгу, – то могу смело заверить вас, что мне мало очевидного. Что бы ни говорили о графе де Грамоне, я сделаю выводы сама. Пока что я вижу, что он отличный стрелок, использующий свои таланты по максимуму.

– О, я не уверен, что это совсем так, – ответил Дориан, – Граф не продемонстрировал нам и малой доли из того, что знает и умеет.

– Неужели? А как же его баснословная меткость?

– Он не стал стрелять в оленя, если Вы об этом, сестра, – вставил Дориан, распознавший в голосе сестры обиду, причины которой, однако, оставались ему непонятны.

– И все лавры в итоге достались тебе, – усмехнулся отец.

– Граф.. не захотел стрелять? – удивленно переспросила Кристина.

– Да, что весьма странно, потому что еще с утра он был совершенно настроен попасть в цель, – ответил Дориан.

– И ему это удалось, – добавил отец.

Отношение Кристины к ситуации резко переменилось, вновь став неопределенным. Внезапно ей стало ужасно стыдно за то, что она позволила себе усомниться в графе, и одновременно приятно от мысли, что ей удалось оказать на него хоть какое-то влияние. Последние слова отца эхом отозвались у нее в груди, вызвав желание остаться наедине со своими мыслями.

– Но где же сам граф, почему он не спускается к нам? – удивилась госпожа д’ Оноре.

– Ему нужно написать депешу, – уточнил Дориан, – он скоро спустится.

– Отец, матушка, если Вы не возражаете, я покину вас и вернусь к обеду, – мне нужно завершить одно дело.

Читайте журнал «Новая Литература»

– Иди, дочь, нет необходимости держать тебя здесь, – благосклонно ответил отец.

Кристина неспешно оставила комнату. Закрыв двери, она тихо и мягко прильнула к ним спиной, ощущая, как по ее позвоночнику беспокойной струей проходит блаженство. Спустившись вниз, оно обдало ее горячей волной безысходности. Эта маленькая победа над ним лишь показала ей, кто на самом деле был жертвой, а кто победителем. Уступив ей, он поразил ее еще глубже и больнее. Ее сердце, жаждавшее тепла и света, обливалось кровью, подпитываемой сильным и беспощадным чувством, в то время как за окном был все тот же холод, несущий смерть каждому, кто не найдет обратной дороги.
Отпрянув от двери, она направилась к лестнице. Поднявшись наверх, она собралась повернуть направо, но предчувствие близости графа задержало ее мыслью о том, что их пути вновь пересеклись. Он был рядом, но в этот раз он шел в обратную сторону, даже не предложив ей последовать его примеру.
Повернув лицо, она столкнулась с ним взглядом. Выражение черных глаз было холодным и безразличным. Казалось, в них даже чувствовалась насмешка. Сделав короткий кивок, он не произнес ни слова и даже не сбавил темпа, когда поворачивал к лестнице. Кристину вновь окружила тишина, неподвластная буре ее груди. Лишь только ветер за окном мог противостоять ей, сотрясая в такт внутреннему эху стекла, которые вот-вот были готовы разбиться на тысячу мелких осколков.

Совсем скоро начало темнеть. Солнце, проснувшееся так недавно, быстро уходило за горизонт, разбрасывая по небу широкие полосы багрового тумана. Оно опускалось все ниже и ниже, пока не ушло к тому, кто с нетерпением ждал его обманчивого тепла.
Греясь у камина, брат с сестрой вспоминали, как в детстве они любили сооружать из снега снежные горы и кататься с них на спинах до тех пор, пока матушка не накричит на них и не заставит идти в дом. Кристине нелегко было притворяться такой же веселой и беззаботной, какой она была еще пару дней назад, но веселые рассказы Дориана помогали ей отвлечься, что ей было совершенно необходимо.
– Расскажите мне о столице, – попросила она старшего брата, когда он в очередной раз свел разговор к своей жизни в Париже. – Насколько блестящ этот город и как сложно в нем пробиться человеку из провинции?

– Слишком предсказуемым был бы ответ, что этот город единственный в своем роде, Кристина. Но это так, и Вы должны знать, что он такой не по красоте своей или атмосфере – нет: в Европе много красивых городов со своей особенной историей. Париж же выделяется тем, что в нем объединено очень много противоположностей. Мой друг сказал бы, что культура в Париже неповторимым образом сочетается с бескультурием, стремление следовать моде с ужасной безвкусицей; это место, где политика ведется за бокалом шампанского и где человек, не умеющий говорить, сродни собаке; это город, где образ мужчины не разделим с кафедрой Сената и кружевной благосклонностью хорошенькой женщины, а сама женщина – объект восхищения и вожделения. Но между тем он всегда будет привлекать людей, потому что его целостный образ намного сильнее отдельных. Это прекрасный и опасный город, сестрица. Но пробиться в нем несложно, если заниматься прежде всего тем, что отвечает интересам общества, а не отдельного человека. И если иметь определенные связи, конечно. Мне в этом плане в свое время хорошо помог наш дядюшка.

– А вашему другу помогал кто-то?

– Я не разговаривал с ним на эту тему. Но думаю, что его случай в каком-то плане попадает под исключение. Он никогда не упоминал о существовании влиятельных родственников или дальних покровителей – он сам себе отец и покровитель. Конечно, его предки – очень уважаемые и известные люди, но не кто иной как наш батюшка первым скажет Вам, что имени никогда не было достаточно для того, чтобы достичь каких-либо высот и не только достичь, но и с достоинством продержаться на них, не говоря уже о продвижении вперед. В армии в этом плане куда проще: есть штабель – система, придерживаться которой достаточно для того, чтобы продержаться, а там, если представится возможность, можно и заполучить хороший пост.

– Ваш друг – удивительный человек…но мне кажется, что он очень одинок…

– Одинок? Но почему?

– Потому что он другой, нежели большинство из нас. Он обладает качествами, которые даются не каждому, и чем-то, что объективно возвышает его над нами. Вы же чувствуете это, брат, и я уверена, что остальные люди тоже подсознательно чувствуют и признают это. Это отстраняет его от нас, выделяет в какой-то особый ранг, в который не прорваться никому, кто так же слаб, как мы. А мы.. мы живем так, как умеем, так, как жили до нас и научили нас жить наши предки, не бросая вызов своей судьбе и не желая изменить ничего из того, что составляет нашу повседневную жизнь. Мы мечтаем, но в итоге все равно выбираем то, исход чего можно предопределить – и не жалеем об этом. Да, ему должно быть очень одиноко в обществе, в котором люди держатся за свой шаткий мир, боясь пересадить себя в другую, более плодородную почву. Но он очень храбрый человек, раз сделал для себя должным то, что считает правильным, а не самым удовлетворительным.

– И все же позвольте мне не согласиться с Вами, Кристина. У графа много друзей, которые глубоко уважают его и признают его таланты. Человек его склада ума не может быть одинок, потому что он негласно владеет всем миром. Он не придерживается системы – он сам выстроил вокруг себя такую систему, которая зависит от него, а не наоборот. Он подчиняется текущей власти, но мало кто видит, что на самом деле он совершенно независим от нее, потому что его убеждения куда индивидуальнее и глубже общественных. Нет, Кристина, он очень счастливый человек именно потому, что он человек свободный.

– Вам хотелось бы быть похожим на него?

– Отчасти. Я пытаюсь перенять у него некоторые черты поведения, ориентируюсь на него, когда стою перед сложным выбором, задаю себе вопрос, как поступил бы он. Я смело могу назвать его своим идеалом, к которому я могу стремиться, заранее зная, что мне его не достичь. Но я не сожалею об этом, потому что таких людей, как он, не должно быть много. Благодаря этому они и исключительны.

– Как бы я хотела назвать его и своим другом.. как Вы думаете, есть ли возможность снизыскать расположение графа до его отъезда?

– Граф тщательно выбирает себе друзей, но иногда ему достаточно просто понравиться. К другим он менее требователен, чем к себе, и это может быть несложно, если бы не одно но…
– Но?

– Вы женщина, моя дорогая Кристина, а мужчине сложно быть женщине другом. Но он, верно, другой, а Вы – моя сестра; проникнувшись Вашей искренностью, он может сделать исключение. Думаю, это уже произошло.

– Почему Вы так считаете?

– Потому что Вы чуть ли не единственная, кто спорил с ним. Это было бы дерзостью, если бы нельзя было увидеть, как сильно Вы были тронуты этой темой. Я не могу знать, как это оценил он, но это уже делает Вас исключительной в его глазах.

– Признаю, я поддалась чувству, пренебрегши голосом разума. Боюсь, этим я могу вызвать только пренебрежение… – вздохнула Кристина, решившись на что-то. – Мне нужно идти, брат.

– Опять Вы уходите без видимой причины, – как бы невзначай обмолвился Дориан, допивая свой чай.

– Почему же.. – возразила Кристина, – Мне нужно заниматься. Никто не сделает за меня мою работу, а Вам хорошо удается отвлекать меня от нее.

– До ужина всего час…стоит ли начинать то, что не успеете закончить?

– Вы недооцениваете женщин, дорогой брат. В отличие от Вашего друга…

– А вы наверняка хитрите, дорогая сестра. Он, кстати, в саду.

– Что? – смутилась девушка.

– При мне Вы можете не притворяться, – доверительно ответил Дориан. – Но будьте осторожны, сестра. Возможность находиться подле такого человека, несомненно, стоит многого, однако может и обойтись очень дорого. Но он может стать Вам отличным другом, если Вы убедите его в том, что Вам это нужно.

В саду уже было непроглядно темно, и невозможно было разглядеть что-либо, если бы не свет фонарей из передней части двора, бросающий блики на крышу дома. Выйдя на крыльцо, обращенное к саду, Кристина сразу же почувствовала мороз по коже, – леденящий ужас ночи без глаз, ибо глаза ее были такие же черные, как она сама. На небе не было ни одной звезды – лишь одинокий месяц тонким заостренным полукругом печально смотрел на нее, не желая делиться своим светом. Внезапно признав свою затею глупой, она развернулась, собравшись возвращаться в дом, но голос вблизи остановил ее:

– Вы кого-то потеряли, мадемуазель?

Вздрогнув от неожиданности, она быстро вернула самообладание. Несмотря на сарказм, тон, с которым было произнесено последнее слово, казался доброжелательным и даже успокаивающим.

– Я искала Вас, – призналась девушка. – Мне очень хочется… поговорить с Вами.

Черная тень отринула от заснеженных ветвей туи и вышла на свет. Сделав несколько шагов, Альбер поднялся на первую степень крыльца, став ровно напротив девушки так, что их головы были примерно на одном уровне.

– Говорите, – выдохнул он.

Смутившись, девушка опустила глаза. Что она могла сказать ему? Он был так близко и ждал от нее слов, в то время как вдруг резко захотелось просто молчать.

– Или это мне нужно сперва сказать что-то, чтобы Вам захотелось задать мне очередной каверзный вопрос? – почти отеческим тоном спросил мужчина, едва улыбаясь.

– Спасибо Вам за то, что помогаете моему брату. Я рада, что у него есть такой друг, как Вы, – решилась сказать Кристина.

– Вам не нужно благодарить меня за это. Это не моя заслуга.

– Заслуга? Разве Вы не сами выбираете себе друзей?

– Ваш брат сам выбрал меня своим другом. Он был так искренен и так настойчив, что это тронуло меня. Я не мог оставить его.

– То есть.. Вы дружите с ним только из христианских побуждений?

– Разве я сказал это? Мне нравится Ваш брат, потому что он добрый человек без серьезных пороков, у которого мне тоже есть чему поучиться.

– Скажите, граф, каким вы видите мое будущее? – вдруг спросила девушка.

– Я не ясновидящий, мадемуазель. И никогда не брал на себя такой ответственности.

– Но Вы сказали, что видите мою жизнь счастливой. Как выглядит это счастье? Пожалуйста, скажите мне.

– Разве Вы не знаете сами?

– Я.., – медленно произнесла девушка. Голос ее почти дрожал. – боюсь.
Возникла пауза.

– Боюсь того, что ждет меня, – продолжила девушка. – То, что я знаю и во что верю сегодня, завтра изменится и станет мне неподвластно. Я боюсь, потерявшись в желаниях, никогда вновь не обрести душевного спокойствия. Сейчас я могу признаться Вам в этом совершенно открыто, ибо верю: ночь поглотит мои слова, не выдав их никому.

– Но об этом буду знать я.

– Вы – это другое. Я верю, что Вы никому не расскажете о том, что волнует душу чужой вам девушки.

– Не бойтесь, мадемуазель. Никто не знает, что его ждет впереди. Человек меняется, когда чему-то учится – так он влияет на свое настоящее и будущее. Но всегда найдутся силы, которые сильнее нас. Их нужно признавать, но не стоит бояться, покуда есть сердцевина, служащая компасом.

– Но что может быть сильнее Вас…вы сами влияете на судьбы людей, не позволяя им влиять на вас.

– Вы ошибаетесь, мадемуазель. Силы, влияющие на человека, – то, что выше его самого: голос разума, зовущего извне, шепот ночи, тянущей во мглу. Насколько человек открыт им, настолько он им и подвластен. Найдя отклик в человеческой душе, они закрепляются в ней, но не становятся ее частью.

– Но Вы не можете отрицать той силы, что есть в вас. Ее чувствуют все.

– Где сила, там и слабость, мадемуазель Кристина, – улыбнулся Альбер. Ему казалась трогательной чувствительность девушки.

– Сила не может быть слабостью… – покачав головой, тихо сказала девушка.

– Может, мадемуазель, еще как может. Слаб человек, считающий себя независимым от общества, и силен тот, кто признал себя его слугой. Слаб человек, колеблющийся между двумя позициями, в то время как по-настоящему силен лишь тот, кто однозначно определил свое отношение.

– Может, это не слабость. Может, человек просто ошибается…

– Ошибка и есть слабость. Именно на них и учатся, ведь никто не рождается сильным.

Девушка стояла, молча взирая на месяц – стараясь занять свое внимание чем угодно, чтобы только не смотреть на прямую неподвижную тень впереди нее, каким-то чудом принявшую очертания человека. Она хотела этого, но не могла: внушая доверие, он по-прежнему смущал ее рассудок. Но она понимала, что и это ее не спасало. Всего каких-то несколько шагов отделяли ее от него, когда было достаточно уже нескольких метров, чтобы почувствовать на себе это странное тяготение, становившееся все сильнее под открытым небом с единственным свидетелем на нем. Его силы было достаточно для того, чтобы сейчас, в едва поблескивающем свете фонарей, она переносила ее в другие пространства – дальше луны, дальше космоса, где действовали другие законы, властвовали другие силы, нежели в ее мире. Ночь наступила рано, и ночь раскрывала ее с каждой ее попыткой избежать взгляда двух дьявольских огней, разворачивавших ее лицом к новым пространствам, в которых святыми были неуспокоившиеся души.

– Вы не включили фонари… Стало быть, Вы любите ночь. – почти утверждая, медленно произнесла девушка, борясь к одолевавшей ее грустью.

– Люблю.

– Но почему? Ночь так печальна…

– Она все стирает, мадемуазель. Человек становится частью вселенной. Общество, которое он выдумал, временно умирает. Ночь все возвращает на свои места, оставляя позади тысячелетия человеческой истории.

– Но она.. так опасна. Она заставляет нас признать, что мы не одни.

– Это люди опасны. А ночь прекрасна, покуда отстраняет их друг от друга.

– Но некоторых она сближает…

– Тех, кто, не найдя покоя в себе самом, ищет успокоения в обществе другого. Возможно.

– Вы никогда не испытывали такой… – осторожно начала девушка, но тут же была прервана:

– Идите в дом, мадемуазель. Как бы Вам ни хотелось моего общества, я советую вам не испытывать холод, не одевшись потеплее.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.