– А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги, – негромко пропела она.

– А я еду, а я еду за деньгами. За туманом едут только дураки, – подхватил он.

– Не смешно, – сказала она.

– Грустно, – согласился он.

Они помолчали.

– Что ты мне подаришь на 8 Марта? – спросила она.

– А что ты мне приготовишь вкусное в честь праздника? – спросил он.

– Освободи меня от этой надоевшей готовки хотя бы в честь 8 Марта, – с ноткой усталости в голосе сказала она, – Хочу французские духи. И розовый пеньюар.

– А кухонное полотенце тебя не устроит? Хочу пиццу с грибами. И пирог с капустой.

– И еще цветы.

– Пивко было бы кстати.

Они опять замолчали. Они были молодоженами. Шел пятый месяц их совместной жизни в статусе мужа и жены.

Зазвонил телефон. Она первая сняла трубку, так как была ближе.

– Да. …Спасибо. …Нормально. …И вас также. …Передам непременно. До свидания, – она положила трубку, – Твоя мама звонила. Тебе привет. Будь другом, сходи в магазин, у нас почти нет хлеба. И молоко не забудь. Я хочу какао. А я пока почищу картошку на жаркое.

– Не охота одеваться. Сходи сама. И не забудь пиво.

– Ладно. А ты сготовь жаркое. И почисти раковину в ванной. Если позвонит Олеська, скажи, что я ей перезвоню позже. И не забудь ее поздравить с праздником. И позвони моей маме, поздравь ее.

– Стоп. Отбой. Ты вернешься часа через четыре, а то и позже, пока не обойдешь все магазины в округе и не перемеряешь все тряпки в отделах женской одежды. Я лучше сам сгоняю в магазин. А ты приготовь жаркое. И пиццу. И почисть раковину. Заодно погладь мои брюки и рубашку.

– Совесть у тебя есть?

– Есть.

– Сомневаюсь. Сегодня – 8 марта!

– И что?

– А то, что некоторые несознательные мужики даже в единственный женский день в году хотят заставить своих жен стоять целый день у плиты и у гладильной доски. Я не для того замуж выходила.

– А для чего?

– Для того, чтобы меня любили и холили. И носили на руках. И, между прочим, дарили подарки и цветы. Хотя бы 8 марта. И вообще, объявляю сегодня день безделья. Вот так, лягу на диван, – она легла, – возьму в руки пульт, – она взяла, – и буду смотреть весь день телевизор. Впрочем, если некоторые вдруг решат сводит свою молодую и не лишенную привлекательности жену в ресторан, то я возражать не буду.

Он хмыкнул, в нерешительности постоял рядом.

– Я так понимаю, что есть мы сегодня не будем совсем.

– Ну, почему же. Будем. В ресторане. Или, хотя бы в кафе. Впрочем, если некоторые испытывают финансовые трудности, то могут сами приготовить обед. Я даже не возражаю, если ты сделаешь просто бутерброды. Хотя бы с колбасой. И заваришь свежий чай. И подай мне, пожалуйста, журнал, что лежит на столе, а то по телевизору смотреть совершенно нечего. Не могут в такой день сделать праздничную телепрограмму. И подай подушку с кресла. Ну, чего ты стоишь? Я сказала, подай мне журнал и подушку!

С оскорбленным видом он подал ей журнал. Взял с кресла подушку и положил ее рядом с лежащей женой.

– Нет, под голову, – она приподняла голову.

С преувеличенной осторожностью он засунул подушку под ее рассыпавшиеся русые волосы. Взял из шкафа клетчатый шерстяной плед и прикрыл им ноги жены. На кухне отрезал большой ломоть черного хлеба, посыпал солью, зашел в комнату, где лежала она, сел в кресло напротив дивана и стал демонстративно с несчастным видом жевать хлеб. Она молча читала. Он молча жевал. Пауза затягивалась.

Он доел хлеб, кинул в рот, запрокинув голову, последние крошки с ладони. Встал. Ладно, раз такое дело, раз его в празднично-выходной день решили морить голодом, ему здесь делать нечего. В конце концов, он может съездить и к своей маме. Вот где его любят и принимают таким, какой он есть, без всяких претензий и условий. Вот где его в любое время суток первым делом накормят, потом обласкают, позаботятся.

Он накинул куртку и вышел, захлопнув за собой дверь.

На улице вовсю хозяйничала весна. Солнечный зайчик, отразившись от круглой лужи, ослепил его. Большая холодная капля оторвавшись от сосульки, свисающей с козырька подъезда, шлепнулась прямехонько ему на нос.

– С праздником вас, молодой человек, – поприветствовала его старушка, сидящая на скамейке около подъезда.

– Спасибо. То есть, с праздником, – и он решительно зашагал прочь. Прочь от этого дома, где его не ставят ни во что.

Рядом с остановкой невысокий чернявый гражданин явно южной национальности бойко торговал веточками мимозы, разложенными прямо на влажный сугроб.

Он выбрал небольшую пышную веточку, усыпанную желтыми пушистыми горошинами. Заплатил требуемую сумму.

– Жене купил, да? – поинтересовался гражданин, – Слюшай, пачему такой сердитый, а? Купи еще. Любовнице купи.  Пять рублей скидка будет.

Он ничего не ответил. Зашел в стоящий рядом минимаркет, купил две сочные большие груши, подумал, и купил еще коробку конфет. Теперь можно и к маме. Она обрадуется. Начнет бегать, хлопотать, чем бы повкуснее накормить своего единственного сынульку, свою кровиночку. Будет суетиться вокруг, охать и ахать, не зная как угодить ему получше. Может, сварила к празднику его любимый холодец. Или пирожков напекла. Да он сейчас простой жареной картошке был бы рад до смерти.

В ожидании автобуса он стоял на остановке. Курил. Думал. Интересно, что она делает сейчас? Наверняка листает свой дурацкий глупый журнал. Или болтает по телефону с Олеськой. Конечно, ей Олеська или журнал куда важнее, чем он.

…Прошел уже пятый автобус. Он все курил. Думал.

Конечно, отчасти и он виноват. Все-таки праздник, тем более, 8 марта. Единственный женский день в году. А он ей только кухонное полотенце подарил. Маленькое такое. В зеленую клеточку. Даже слов не сказал никаких. От слов, конечно, проку нет. Что такое слова? Просто звуки. Сотрясение воздуха. И почему для женщин они так важны? И почему бы их и не сказать, раз это им так важно. Кто это сказал: ничто не дается нам так легко и не ценится так дорого, как слова? Или что-то в этом роде. Да и сделать бутерброды с колбасой и пожарить яичницу совсем не трудно. Пустяки. Дело в принципе. Готовка – дело женское. Хотя, 8 Марта… Один день в году можно и потерпеть. И все-таки, дело в принципе.

В соседнем киоске он купил флакон духов в красивой упаковке. Как раз подошел автобус. Двери открылись, закрылись. Автобус тронулся, уехал.

…Он задумчиво посмотрел ему вслед, повернулся и решительно пошел назад. Домой. К ней. К своей единственной и ненаглядной. К самой лучшей в мире. К своей жене.