Эпизод 4.

Дань экспрессионистам. Из той же папки.

Всё тело затекло. Голова второй секцией – или сутью? или по сути? или от сути? – трещала.

– Но ведь, счастье-то, вот оно! Живёт во мне! Почему так хреново в тоже время? – спрашивал кто-то в черепушке.

– Значит, и секции в башке кроме полушариков присутствуют, – предположил я вслух. – Точнее там просто видимость полушарий ихних, ярлык для непосвящённых пользователей. Очевидность такую, – чтоб было, типа, для олигофренов  понятней – придумали для хранения неочевидностей, спрятали их под неё и забили на том. А там, на самом-то деле, одни шарики и есть. Простая космическая система, управляемая Навигатором. Или Навигаторами? Навигатор я сам. А ещё есть и Кто-то с произвольно взятого шарика? И если мне, как сейчас, например, нужно в сортир, мои шарики в космосе не волнует такая абстрактность в их космическом пространстве?

Поразительное открытие: Маленький принц путешествовал по планетам, не покидая своего дома!

– Нужно будет опробовать, – заказал я на будущее.

Такие мои заказы имеют свойство выполняться – это я знал. Оставалось только выждать и заметить исполнение. Но меня сейчас не это волновало.

Я поднялся в раскачку – явно не морская терминология – и, не дойдя до туалета, нырнул в холодильник. Там были и минералка, и морковный сок.

– Счастье не покидает, – машинально отметил кто-то из нас, Маленьких принцев.

Возле унитаза было решено – немедленно идти к людям, на воздушный простор, делить с ними гармонию моего внутреннего состояния.

– Шарики-то, они – ядерные. Столкнутся – взрыв! На простор! – призывал я себя, забыв тут же про гармонию.

По пути прогулки медитировал на ощущении счастья. Принцы пытались завязать разговор с принципами – не пошло.

– О чём говорить, Э? – шагал мой монолог. – X. говорит, что все люди братья, замечая, что жизнь говно; Б. говорит – люди разные и тем прекрасна жизнь; Л. – описывает; Ф. познаёт, систематически впадая в транс; К. какой-нибудь её мистифицирует и так далее – говорить-то о чём?

– Мыслитель, так и скажи, что не хочешь разговаривать, – проскочил голос Принцев.

– А я и молчу.

– Шизик больной, лечиться нужно, так не молчат.

– А ты и молчать можешь научить правильно? – опять затеялся привычный внутренний диалог, В.Д. по-нашенски, “по-шизофренчески”.

– Я тебя Всем-Не-знаю-Чем слышу, и Всему-Чему-не-надо научить могу – доносился голос.

– Так кому лечиться-то нужно?

Вот так и поговорили. А потом вошли в магазин.

Впрочем, я-то по-прежнему оставался со Счастьем, а вот они … или оно?…

Поэтому у нас получилось две версии происшествия.

Эта – его.

Продавщица наливала с аппарата пиво. За кассой не было никого.

– Бардак с безобразием! – полыхнуло в возмущённом покупальщике.

Тридцатисекундная оценка ситуации его положения покупальщику представлялась взрывоопасной.

Гермес-зараза спохватился, впрочем, и во спасение прислал бестолковую, по его сценарной характеристике, спасительницу. Вовремя.

Но запальник тлел.

Поискав глазами, суетливая мышка спросила-крикнула: – Никого, девочки!?  Она собралась было нырнуть под прилавок, но за монументом прилавка с пустыми бутылками под разливное пиво углядела томящуюся в процессе товарку. Та с омерзением следила за медленно нацеживающейся в тёмный коричневый пластик  струйкой. Казалось, процесс управлялся не ей, а самим разливным, золотистым, креативно продуманным краном, заставляющим надежду жить, а пиво покупаться только из его жерла, а не из пошлого ассортимента заводских ёмкостишек. Как будто по волшебству, а не под давлением, из сокровенных его недр сочилось оно.

Однако усилиями продавщицы тут запахло сдохшим креативом.

Преступно и предательски спасительница предприняла попытку ретироваться.

Чувствуя наряду с разложением креатива, накал запала, покупальщик предпринял попытку выйти из грозящего пата сам.

– А не могли бы вы мне, милая, сами дать яду – предложил он явной дезертирше. Тонкий психологизм в его голосе заставил дрогнуть её намерения.

– Вам?…чего?…

– Кэмел синий – отвечал, поняв её затруднение, он.

И – ангел пролетел!

Она открыла потайную дверцу под стойкой и пришла на выручку Выручке.

– А синего нет, – подала голос с дальнего конца коллегиня.

– Ну, тогда хоть жёлтого, – благодушествовал покупальщик. И «жёлтого» было ему немедленно подано. Всё благоприятственно разрешилось.

Покупальщик даже пошутил, уходя, отметив непривычность новой сигаретной упаковки, которую держал в руках.

– Какой-то теперь у них дикий цвет. У производителей яда химия кончилась, – хихекнул он непонятное.

– Не так что-то сказал,- подумал про себя покупальщик.

Но люди поняли. И все, кому бы он ни улыбался (читаем, улыбался), вслед улыбались ему.

Ну! И кто так пишет?

А вот моя.

… Да что там мериться? Арифметически, побуквенно и фонетически она неотличима. Ведь за него я всё же всё и написал. Он даже и переписывать не может! Вот вам и разница!!

Он скажет про меня, что я такой-сякой, что я больной и с манией величия, и параноик мол, мол, всё ищу отличья, и заговариваюсь до размерных строф, и оговариваю брата-близнеца, греха не ведая. Я знаю подлеца! Но и невооружённым глазом видно, когда б чуть-чуть участье проявить, что вор он и вторичен, нас стремится разделить так, чтоб меня сильнее изувечить. А я, я склеиваю, я возрождаю жизнь и поучаю его на своих ошибках. Мне нянчится с ним – тяжкий крест, а он всё да с подвохом, ни слова в простоте, всё лишь бы уязвить, присвоить, да частокол, да ров воздвигнуть перед моим стремленьем к чистоте и совершенствованию. Как тяжело! Вот если б не щадить формат под знаки, вы ощутили бы всю разность наших с ним строк, и после искренности выданной,  вы посочувствовали бы мне, а его эпигонство позабыли, как жалкую потёртую копирку.

Решено. Я не буду ни комментировать это, ни вписывать своей версии. Мне впору с расстройства спички от зажигалки поджигать, или от сигарет спички прикуривать. Я пиво пить буду, прихватил в ларьке по пути. То –то, – я выпил сгоряча разом.

…Сон записал, в магазине осклабился, хватит.  Остальное неинтересно пока.

***

Женский голос: Маляр и душа! Тоже мне – душка! С пивным-то душком. Фи!

В ответ – безмолвное ожидание продолжения.

– Я тут хвостом помела по ихним паркетам – сплошь ойлигархи, политики да иные бизнесмены. Маляр и его бредни под видом литературных экспериментов никому не нужны. В лучшем случае – уголовник. А вы? Зачем нам эти симптомы, этиология, эпикриз? Устроили тут Возрождение! Любой оценит его как латентного эксгибициониста. О, вижу, как он гордится втихаря, что не одел очередной раз под  штанишки трусы.

В атмосфере ответного молчания витало неодобрение прозвучавшим словам.

№3 без эмоций: – Сука. Ей всё бы чужими руками собачек топить, палить в кого попало, или топором, чей расчленить конфликт…

– Да не юродствуй. Ох, как я устала! Что, классики, что ли без Вовы твоего для классных и внеклассных чтений не хватает?

– Открой глаза, перед глазами и ответ.

Резюмировал стычку суровый Многомудрый.

– Он, чувствую, почти наш. Последний файлик только листнём.

***

Эпизод 5. Изменённый  весенний файл. Даты создания и сохранения опускаются.

«Итак, жизни просрано в неучтённых терабайтах, помноженных на кило, сложенные в центнеры, = невесомое несметное количество. Тождественно ему – «неоценимые» качества из проделанных экскрементов. И они – так же не поддаются итожничеству. К чему оно ничтожеству? Живу в привычке жить, не мысля, как и что ещё по силам сделать. Белка я с горячкой в колесе, а лапы холодит ледовой стужей.

И кому же это покрытое матом корыто-то надо-то? Чему воспроизведённое в искусстве словесной интертрепации заслужит? Только ли тому, чтобы в состязании с грядущим маразмом вернуть к жизни обновлённо-потерянные файлы?

Господа, чувство моего чувствования сочувствует вам, если вы решили провести досуг, досягая ритм биения моего пальца по клавишам нетбука».

Знакомый просто голос поясняет: – Нет, и это не нам. – С сомнением: – Горячка, должно быть, очередная…

Молодой: – О, точно, с позапрошлой весны отчёт, свёрстанный заново! Могу я так сказать?

Невыразительный, равнодушный: – Мне так – по барабану.

«С  другого конца, в конце-то концов, не презренней ли наблюдать за хренописью описькивателей сексуальных контактов? Решайтесь или чурайтесь, но от выявленных закидонов я вас не огражу.

Решились? Продолжим. И – знак признательности вашему любопытству! Респект!»

Сопрано: – Надоело мне трупные файлы из Zipов (зипов) откапывать. Вольно тебе под крышкой выключенного чёрного ящика ковыряться, когда твой хроникёр волынку терзает. Что бы ты ещё не мог про него понять?

Баритон не баритон: – Напитаться неадекватностью бенефициара мой долг.

Сопрано: – Не лепи горбатого. Какая ему с тебя выгода? Феодальную терминологию вводить ещё!

Пусть будет баритон: – Всё поймёшь в своё время, если захочешь. Ты сама заканчивай в роль входить. Один переход остался, к «горячему» приступаем.

«Что я творю, будя своё Я беспробудно?

Читаю, перечитываю и вахаю. Попробую отредактироваться и будь оно… – зарубка ещё одна».

***

Очередная сцена с очередным эпизодом.

Остальные не помечены, чтобы не пестрить. Мы не на базаре и не в прокуратуре. Очередной скандал в среде пришельцев.

Женский, но без сопрано: – У вас нет ни одного позитивного предложения!

Тот, что помоложе дерзко: – Есть. Почему Есенина используют для рекламы вкусняшек, а Ленина нигде не используют? Предлагаю ввести его кандидатуру в список маркетинговых брендов.

–  Стебаться гораздо научился, былой жуир. Хоть какой-то смысл вашим урокам писаний придайте! И хватит меня игнорировать! Где универсальный рецепт благоденствия? Подайте ему за Христа ради и валим.

– Зачем, наш лысый мудрый друг-пользователь – с сисичками? Тебе других пользовательских продуктов недостаёт? Ладно, даю подсказку, у нас есть смысл, но найти его каждый должен сам.

– Хам дурацкий! И какой же? Ты хоть намекни.

– Намекаю, читай па экране netboocа: crhsnsq. А это значит скрытый.

Фемина : – Всё дурацкие штучки; за это ли тебе с Malerом быть? Не стыдно?

№3: – Игралки попользователями востребованы! Туп же ты, да будь же ты чекистом!

– Тупа!! Я, твою мать, пока всё ещё в России!

Хам дурацкий по-немецки: – Если всё нами вписанное – дрянь, отсей её, введи альтернативу и получишь искомое. Не силён умом, попроси программистов изготовить тебе такую программу. Задай параметры, они что-то да извлекут. Или и этого твоя лень не осилит? Ищущий да обрящет. Стучите, и откроют вам, и посадят следом, ищите и обрящете, просите и дано будет. Такая участь ожидает и его.

– Знаю – Библия. И что?

– А ничего! Что тебе ещё? Мы не Библия, а мне вообще только Вована от суицида удержать бы и ладушки, улыба ты косоротая. Затрахала! Определилась с полом, осваивайся! Или дать тебе кредит?

– Ты кроме обозначенья пола хоть что-то дал бы мадемуазель! Замытарили фантомом. Фантомные критические дни! Вам, мужланам, всё – по херу мороз.

Старый: – Э-хе-хе-хо-хо, если бы не мои грядущие седины.

Неназванные самоопределились. В связи же и по случаю Ванькиного законного апгрейда моего стенографического «Конспекта», могу предложить на альтернативных началах, делающих, как водится, правду ещё правдивей – в ущерб грубой запутанной достоверности – ещё одну версию названия: «Отпуск маляра, со сказкой и агентами». Выбору – место!

 

Вторая первая глава: вместо эпилога к предшествующей неразберихе – с эпиграфами!

Эпиграф 1.

– Все необычное – есть лишь следствие необычного состояния ума. (Из  х. к\фильма «Код Омега».)

Эпиграф 2.

– А что есть состояние ума обычное? А если у меня вообще ум такой? (Из вовремя подслушанного разговора соседа с телевизором.)

Вот Он – тот самый

«Отпуск маляра…».

Утро с неназваными гостями. Сцена с дозревающим, бросившем пить, «летним» героем. Главный Герой – всё тот же Я. «Но сцены все теперь лишь от моего лица», – сказал бы я, подразумевая, что забыл про Ваньку. Короче, исподволь я ощущаю здесь, как он постепенно влезает мне под шкуру. Или «залезает в мою шкуру» по его воспоследовавшему объяснению. Как говорили некогда, сотворение легенды.

(Исполняется отцом, как отцом и сыном.)

***

– Ты чо не берёшь мобильник?

– А откуда я знаю, чего ты звонишь? Опять дрянь какая.

– Так ты бы взял трубу, да ответил.

– Не тебе от меня ответов требовать, сантехник. Прежде протрезвей, к психоаналитику и наркологу сходи.  К ответу всё зовёшь.

– Ты охренел совсем!

– Не возражаю. Посочувствовал бы отцу и впрягся в работу наконец-то.

– Да пошёл ты…

– Во-во, так и знал. Все охренели у охреневшего звонаря, и он мне «трубу» разряжает.

– Телефоны тебе для чего? У тебя их три! Для чего, сказать можешь?

– Ты звонишь, чтобы узнать об этом? С удовольствием удовлетворяю: да уж не для того, чтоб твой бред ещё и в эфире транслировать! Может, кто действительно,  с  чем достойным дозвонится.

– Придурок. По тебе на кладбище давно колокол звонит. Ты точно придурок. – Ему показалось, что он блеснул задиристо подоспевшей некстати эрудицией. Сын. Только он так хамски заявляет мне о своём существовании. Что характерно – всегда только так. Что-то подспудно доказывал, бесхитростно пинал мою аритмию, подпихивал с обрыва.

Какого? Кому не странен этот диковатый диалог, тому не объяснить.

– О, так ты про Хемингуэя вспомнил с утреца, решил порадовать отца?

– Да пошёл ты!…

– Так и знал. Я должен был бежать к телефону, чтоб плюнуть в свою жизнь, спроецировав на себя твои убогие представления на мою… – а здесь с ещё более язвительными интонациями  и по слогам – не-пер-со-ну, просто ничтожество?

И:

– Концерт окончен,  повесь трубку, как говорили раньше в переговорных на телеграфе. Я не твой абонент. Ты не платишь за сей абонемент. Конец! В связи отсутствия связи! Алес! Адье!

– У тебя только ипотека на мою могилу и то – виртуальная. Как всё вокруг твоих интересов, потому что ты ни за что не платишь кроме пойла!

Ха! Разминка перед трудовым днём. Анонс вялотекущей драмы на тему отцов и детей в эпоху возмужавшего поколения  “п”.

– Это – клиника, послушайте его речь. – Голос женский, любящий восклицать “Ой!”

– Если и не клиника, то тяжёлый случай. – Симпатичный голос – мужской.

– Маляр при своём нетбуке. Как и положено: в квартире клиента. Живёт там и работает периодически, по совместительству. Чатится сам с собой перед трудотерапией, разгоняется перед дневным «уроком». Ничего сложного. Изучайте, готовьтесь. – Вещание мудрое, как у диктора, объявляющего войну. Аж мурашки под кожу. Бр-р-р.

-…? – Герой непрояснённый, передёргиваясь покороблено, прислушиваясь, отгоняя наваждение.

***

Эпизод с Героем-маляром второй. Тема проявляется исподволь.

(Спонтанно начатая, мутная и нудная, как сидение за компьютером, когда далеко до экранизации.)

 

– Утренний монолог в лицах окончен. Нужно браться за дела.

– Хлеб насущный  даждь нам днесь, – промелькнул отголосок библейского речения.

– Не понятно только, кто “дасть”, если его не ”взясть“, то бишь – зарабатывать начать. Буквой Z или S, а по-русски – «зю». За «на ста-а-арт!!!»  Постелем половую доску! У нас половая профессия, так будем, и мы положительно сексуально озабочены! Ежели же, брать по результатам, то и одарены мы, не смотря на то, что Х…, или что – то там вместо него для печати ещё непечатное, стоит всё реже.

– Да он, как я – прибауточник, – первый одобрительный голос.

-??- герой, задумываясь.

****

Пять минут спустя, за работой, со штукой паркетного массива в руках, на коленках в наколенниках:

-Так что там наши Доустипропредставительницы жанра, мне на сон грядущий… мыслишки подкинули? К вечеру нужно оформить в мозге и быстренько попечатать.…

Не забыть ответить жене по Skype на вопрос, почему так скучно стало общение с родственниками. Впрочем, вопросом же, – а что они скажут? Я вон с утра полаялся с сыном без сына с достоверностью циничного беспристрастного реализма.… Побеспокоить Родню? Побеспокою.

…Я, разумеется, не А. Блок, но скажу: если вы, суки, можете просерать за страной страну, то на … вам философия с поэзией?.. П…ь мы и сами горазды! И кто это там лез с вопросиками и «клиникой» в самоосознании России?

Женский голос: – Вот это Самооценка!

Первый голос  Молодого: Наш человек! Я надыбал.

Третий голос Древнего: –  Да уж, жаргона для «своего» парня ты уже нахватался.

Женский: – Входит в роль, теряет достоинство.

Третий: – А, а я с ним солидарен: за – ся – форма представления глагола такая: dvtcnj nbht dcnfdkztim, xnj gjl bylbdblefkmysq lbcrehc gjl[jlbn hjlcndtyytq (перевод на клавиатуре – «вместо тире вставляешь, что под индивидуальный дискурс подходит родственней») –   я жить в мире, где никому ничего не надо доказывать. Он горланит не своим голосом, потому что у них всё можно продать, а я потому что ничего доказать нельзя, и никому на хрен ничего не надо.

Женский: – Че – го? Ты что это за «хрен» так взялся? Ностальгия по несбыточным надеждам?

Третий: – А ничегошеньки! Ни Этого, ни Того! А «на хрен», потому что в ТЫСЯЧИ РАЗ  сокращённей, чем – не нужно! И доходчивей!

Древний: Терпение, дети мои, уже недолго. Он зреет. Давайте ещё почитаем, чиряк, я вижу, скоро прорвёт.

 

Вечер. (Файл такой)

Вид intermezzo. (А чо!? Я люблю оперу. И про ариозо знаю, и про речитатив.) Тренинг, словом. Проба сил, где маляр от интуитивного полубреда переходит к его печатанию на ноутбуке. Мы приближаемся к рождению  “Конспекта”.)

– Поскольку вечер наступил, а значит пришло время Доустипрости…представительниц жанра, Вова покажет чудеса престидижитации. Опля!  Перевоплощение в не детективном формате. Т.е., если не всё понятно, – я – не я.

Посвящается сыну, его матери…прошу пардону, – а ещё лучше, мужу и его дочери.

Мысли за скобками: – «Посвящение само по себе цепляет – зиждется,  значит, типа Основа. Не хухру, блин собачий, бабки – на хрен. Не за быдловскую тему чувиха хватку отрабатывает, не с куста купоны стрижёт: тему держит, за  страдалово страданула, от корней зубных жизнь окучивает – респект. Соответствовать треба! Нам вон с подругами задвигон мостят, что на потребу, типа  под Брежнева, «Застой» державшего «общаком», косяки общественные мастырим, или, по благородному Дюма,  продвинутую технологию горбатим. А вот хренушки! Рыдаем под гам рынка! Пашем, как собаки проклятые, хренью пробавляемся. Они, верзилы издательские, мать их, просчитали, что этим дерьмом в дерьмоисторическое время читатель поддержит их прожиточный максиминимум. И заодно нам поможет не издохнуть. Так где их взять-то – литературных подёнщиков? Добро бы хоть самим к литературным регалиям  ближе, и – в денежном эквиваленте. Привилегиям того брежневского социализма уже нам не служить и стелиться не под кого. Возраст не как у младых мокрощёлок.

Слезы…

Фактурой  голой – бляди! – пользуются. А тут! «Больная, при смерти, а  сочиняет! Как в «Как закалялась сталь”. О, пиар! Или: «На мужика, лошадь, похожа, а пишет…”- вот и весь имидж. А иначе на Олимп редакторско-издательский пиздопредательский  – жить-то нада! – не выводят! Да, не выпускают – выводят! По блату ещё и из телеэфира пугают людское население – тех, кто из него есть …  Чтоб его тёпленьким съесть. Блядь! (К глазу платочек.)

У меня образование не по ЕГЭ трафарированное. Я его в советском институте до перестройки получала, из первоисточников не сгинувших, диссидентских слухов, которыми жила страна, как герои оруэловских романов. Я его воспитывала как себя, а не получала, как эту мзду от продвинутых аллигархторов постперестроечного периода, чтоб в нём не сдохнуть до того времени, когда не детям, но внукам,  смогу передать, что живого ещё осталось, чтоб помереть не в последнем паскудстве.

Чтоб поверили…

Да, блядь я, блядь. Ох, какая же я блядь. А что делать в отчётный исторический период? Есть ведь ещё и попоганей головастики.

А, пошли!»

«Выхожу из образа. Устал. Темно. Гроза отгуляла. Пиво, как никогда, оказалось кстати. Изрыгнул из души. Непереводимое, – даже подстрочно! – ощущение. Самое то! И для профилактики вечернего откровения, и для замызганного двухкомпонентной химией плотника. Ну и пусть  не завязал сюжета в стиле, тошно уже от стиля. Попробую кого почитать на сон грядущий из адекватных. А адекватен кто? Классики – правильно – раз, но чересчур наособицу; очеркисты, эссеисты – два, но тоже с натяжкой, т.е. на два балла по среднему. Адекватней всех являются фантасты и фэнтезийники-затейники  – вот самое предсонное успокоительное».

– Совсем плох мужик, к женщинам цепляется, да ещё самым ранимым, которые детективы пишут, – знакомый женский голос.

Второй голос: – Такие уж ранимые?

– Ваня, интеллигентные люди больше всех свинячат и матерятся, потом оправдываются и так по кругу, замкнутый круг их карма.

– А ты читала, какие дифирамбы они олигархам поют? В стране, где богатым быть последнее, крайнее свинство. Да этих субчиков даже Харон в лодку не сажает, буксиром волочёт. А как они по чужим постелям шарят! А? Эротики им, вишь, не хватант, всё, типа, для читательниц обделённых! Под читабельность с продажностью дурь мастырят! Проститутки и есть, прав дружбан. Или ты не знаешь, кто эротику пишет? На них проститутках клейма негде ставить. Отстой сплошной. И эти – писали бы детективы, а не шкурничали, и он не прицепился бы. Страдает при жизни за чужие грехи.

– И ангел-хранитель ему не помогает, – истинно сочувственно-женский вздох.

Чисто ангельский голос: – А кому они, когда помогали? Клерки. Ко всему ж – это ж Россия! Ж-ж? Их поганой метлой отсюда ещё – уж почитай лет сто – вымели. Ты приглядись, что ему ангел? У него университет марксизма – ленинизма на лбу залейблен. На что он им?

– Да такой и сбрендить может. Жалко. – Женский голос переживал.

– Так чего ждём? Мне уже реять наскучило. Что я буревестник?-  нетерпеливый молодой голос.

– Твоя креатура, бери. Но не раньше, чем сам запросится. Свои правила мы, хоть не ангелы, нарушать тоже не можем: насильно мил не будешь – эмпирика.

– Эмпирика, эмпирика, Здравый Смысл ещё припомни…- проворчал егозливый голос. – Нет, чтоб по-людски.

– Психушку чтоль вызвать? Слушайся Деда.

– Вы с Авоськой, какой срок тут колобродите? Научили только народ  делить на себя и господ, прости, Незнамо Кто, мою злость-досаду.

– Замри на попе локально.  Жди.

Женский голос построжел, проговорившись об Одном Из Неназваных. Смолкли. Ну вот, и некая иерархия прорисовывалась – закон теплокровных сообществ.

Женский: – Чу!

Спорящий с ним регулярно шёпотом-с: – Файл открылся…

Дуэт: – Тьфу, на тебя! – Нервы.

         Эпизод, однако. Ночные перетолки с женой.

Эхо бродило, злыдней будило. Мы с женой прятались под одеялами: она – на своём диванчике, я на полу – походный привычный бивак, чтобы не забывать истинное место под солнцем воспалённому воображению. Эхо перестройки елозило в постельных складках и мешало супружеской близости…

Хотелось тёмно, рефлексивно, и не моглось –  инда зверски неразумно. Раздрай расстраивал иммунную  и половую систему, грозил тряхомудией грядущего високосного года и норовил настырно притянуть неопределённые вожделения под сень обобщений. Причинно-следственное склонялось к прожитому, и прожитое отзывалось, соответственно. Эхом – эхом недостроенного и тихо обрушающего. Бедный Касьян из високосья Цезарева томил жалостью к своей участи, юлианские дни спорили с грегорианскими происками, а Цезарь возникал против вождя мирового пролетариата, делегировавшего себе императорские права под революционные понятия коммунистического монашества-монаршества: хрен поймёшь, что подразумевалось под фарисейством гегемонов, взнуздавших 20 столетие в необоримой страсти.

За отсутствием ясного, незамутнённого животного порыва, скрашивавшего гармоничным гормональным блеском прежнюю предсонную зарядку под колыбельные эротичные вздохи, развеселившего бы имеющуюся новоявленную предсонную тоску, пенялось Эху.

Нахвататься бы где – нибудь антиципации, не уподобляясь социальным пророкам, в кровавой жажде обуздывающим Мамону, ничтожащим жизнетечение; переплюнуть нострадамусовскую пресловутость и ощутить собственной шкурой истинность грядущего – просто для себя. Текли мысли, печаталось, сжималось пальцами электронное.

Синоптики – ближайшие чиновники антиципации – начётчики – начитчики – предсказатели будущего с тарификацией от настоящего  учат, что тщетно выведывать, «закидывать удочки» пока не грянул гром. Охолонусь смирением на сон грядущий. Буду искать прибежища в последнем, что осталось – в логосе. Имею тенденцию и последую. Куда ещё бедному не крестьянину податься? И ни с кем не буду бодаться.

– Ваша целевая аудитория, на какого читателя вы рассчитываете попасть? – задала вопрос, обозрев немногие мои записки, мантровая волхвянка из окружения жены.

– На читающего, – был мой ответ. SMS себе: – Резонно, Вова, резонируешь.

Читать кого – либо я перестал, чтобы избежать инфекции графоманства. Осталось дождаться умопомрачения и двинуться по стопам неизведанного чувства воспроизведения своей холодной неистовости. Выспренне? Плевать. Слово – воздух одиночества. Не сойти бы только с ума, как курильщику, им свойственны кислородные отравления. Авантюра авантюрой, а я ещё нужен многим. Не знаю, как и чем жахну, откуда и куда протечёт, а выплывать – точно знаю, придётся – пусть пошло. Герой героем, а обыденность – высшее начало; повседневный обиход в культурном исполнении – крест, на нас рождением прибитый.

-Ты что не спишь? – Жена в ожидании своего ночного успокоения.

– Мысли тестирую.

– Это как?

– Проверяю на наличие.

– И как?

– Никак… –  Я ищу повод уйти от разговора, но продолжаю его: – Вот, например, пример: сколько букв в букваре?

Жена начинает тихо смеяться.

– Я из букваря помню только, «мама мыла раму», там мало букв, – смех вырастает.

– Вот и ответ. Вова должен был спросить, сколько зубов в алфавите? Точнее – сколько у человека зубов, a в алфавите букв, чтоб напугать тебя, как сам боится?

– А ты чего-то боишься?

Жена вдруг начинает истерически смеяться, не в силах вымолвить, от чего её разобрал смех. Я-то знаю – с испуга, почувствовала моё недосказанное, невыраженное. Страшно.

Я пессимистично исповедуюсь, молчаливо проповедуя в контексте, азы литературного наследия на заданную тему:

– Молодёжь на телеэкране не может ответить на вопрос корреспондента, что такое честь и почему Пушкин стрелялся с Дантесом, возможна ли дуэль по правилам чести. Несут ахинею о ценности обеспеченной жизни и финансовом её наполнении, как идеале. А я не могу вспомнить, сколько букв в алфавите, сколько зубов у человека. Можешь воспроизвести алфавит побуквенно?

Жена, захлёбываясь смехом:

– У меня нет зубов…

– Вот и я не имею наличия, чтобы пересчитать для твёрдой уверенности в ответе. А алфавит? Какая буква идёт после «ч»?

– Ой, не могу! – смех несётся во мраке ночной квартиры, глушит диалоги по теле; в перерывах жена начинает алфавитный речитатив. После «ч» очередной раз закатывается, алфавит не удаётся.

Я пытаюсь её вразумить вопросом: – Почему на чётках количество букв равняется русскому алфавиту?

Истерика запылала вновь с прежним накалом.

– А ты уверен, что там 33 зу… – ха-ха-ха –  шарика?

– Я пересчитал и вот уже пощёлкал, перечисляя буквы в такт – два раза из пяти всё получилось.

–  Ой, – жена двумя пальцами массирует щёки, вытирает слезящиеся глаза. – Кончай смешить…

Башка забита всякой тягомотиной. Я скорее даже не тестирую мысль, а глушу её эхо, гудящее по извилинам.

– Ты уж поспи, родная, за моё здоровье. Я хоть за тебя хочу быть спокоен, хотя бы по малости, просто хотя бы за твой сон, – говорю я себе и тянусь к ней.

– Иди ко мне. Дай я тебя поглажу по головке.

Жена затихает, сползает с дивана на мою подстилку на полу и ложится головой мне на живот. Я глажу и нежно мну её плечи, обнимаю ладонями головку и мягко возвращаю её на место. Она сразу засыпает. А я записываю алфавитно-зубовный сюжет из уже прошлого. Он бледный оттиск для грядущего маразма. Ох, страшно сумасшествие в этом мире! Страшно, зная, что такое честь, бессильно перебирать чётки, повторяя сбивчиво алфавит, от невозможности вернуть жизни её порядок, огранить и оправить. Это не в мой век. Жуть кошмарная…

Оставшуюся до сна темноту я развлекаю рассуждениями о том, как бы строилась моя жизнь, будь в ней любовное отношение жены ко мне более проявленным: гладь она меня, баюкай, ищи на сон грядущий вошек в пахнущей стиральным мылом шевелюре, причёсывай меня по утрам и расстёгивай ремень на штанах после рабочих походов. Я – мастер кухонной готовки и обстирывался всегда сам, папи-мами на всяк житейский урок. Она в ответ – покорность и улыбка, и не показывала мне никогда невольных сигнальных жестов романтичности своих чувств. Может отсюда одиночество на пограничной полосе между моей подстилкой и её диваном? Не климакс же?

А темнота, молчит, а внемлет ли? Да спит без дураков. Или молча думает: – Ты делай вид сакраментального идиота, кичись своей храбростью передо мной; делай вид, что ты не знаешь, как качаясь на струне и не закусывая губы, жена твоя делает несколько шаркающих шажков там, где ты делаешь один шаг. А я не покажу, что изуродовала беспросветностью твою жену, пока она за тобой тянулась; пока не постигло её бессилие мне противостоять. И я не буду пенять тебе, что знаю, что это знаешь ты и из последних сил вместе с женой мне противостоишь. Давай, будь равным, покажись. Я не из тех, кому близко бахвальство.

Я не желаю продолжать!

***

Яблочный спас.

Вован – предполагаемое имя тульпы, недопроявленное мной, меня пожирающее, – сидел в пустыне на пне, звал с собой. Жена звала постричься или хотя бы причесаться.

– Большой, курит, а на голове – чёрт ногу сломит, – вот такой попрёк.

Горела в вышине свечой звезда. Он тихо выл внутри меня, глазел в пустыню и курил. И как в таком унынье он отыскал себе в пустыне пень? Как посреди Москвы пустыню обнаружил? – вот вопрос! Что мне сказать ему – себе! – в ответ? Признаться, что опять совсем, совсем, совсем страшнее, чем всегда? Хреново, – как сказал бы президент. Чтож, расскажу ка ему лучше триллер в утешенье. Ему-то триллер будет в самый раз. В таком-то положении – как сказка.

Гости из текущего «Из-Вне» хором: – Ну, заговорился с президентом, знать и подступается и наш черёд.

Женский писк: – Ой, что-то мне и сисички в тягость. Может, не будем? Опять мы в доме скорби.

– Так некогда Дурдом называли.

– А я что сказала?

– Поздно, зайка, у тебя не только вторичные половые со всеми первичными, но и сущностные градации деградировали как-бы. Мы в плену генных модификаций, дефекаций…

– Вот только об этом не надо, пошляк! У – у, голова закружилась.

– Понеслось… живо в астрал, чтобы мои глаза тебя не видели. Осваивайся там для начала. – Это была старшего команда. – Вот угораздило же. Возомнила себя Ей, начала с Яги, потом-с на молочные железы раззавидовалась, и что мы получили?

– Ты меня об этом спрашиваешь? Кому тут оперативничать, а кому перед Ипостасями держать ответ? Мог бы, согласно статусу, и предугадать, поостеречься что ли, задать установки на какую-нибудь махонькую мышку. Что теперь то фырчать? Поезд тронулся. Мы если и способны предохранителем воли вернуть своё Нечто не от мира сего, то не раньше, чем минует цикл, на который настроилось ожидание развязки. Мы теперь попросту продвинутые Йоги, которые, в довесок не для скуки, не привыкли к своим возможностям и их проявлениям, тем паче не освоились ещё  c ихним управлением и не набрались алгоритмов… короче, старче, сапожник без сапог. Срочно интуитивный интерфейс новой аферы задействовать треба. А не то погорим.

– Я уже не помню кто я! Мамочки, и пожаловаться некому. Дура я, дура! Что это в Астрале ихнем творится, чёрт ногу сломит и хвоста лишится, здесь и прокладок обычных не найти. И всё из-за какого-то чёртова маляра и тебя, гори ты синим пламенем вместе с ним.

– О, а сущностные характеристики остались, – оценивающе, прозвучал голос молодого. Успокойся и привыкай, всему своё время. Кстати, и сущностью и своими истериками ты обязана этому «чёртову маляру», но это тонкие материи и ты сама всё знаешь, так что не будем толочь воду в ступе. Ты успокоишься, и всё наладится. Только поменьше истери – голубка, хе – хе…

Оба двое разом: – И Астралом ей не угодили.

Молодой: – Может, вмажем для адаптации?

Старый: – Навмазываешься ещё, хлебнёшь лиха сполна, порезонируешь. За дело!

Ремарка.

Диалоги восстановлены по Ванькиным сплетням, проверять, кому доведётся, тому не позавидуешь. Проверяй, Тому не позавидуешь. Да, да, тебе говорю, Фома неверующий. Тому не позавидуешь – твой псевдоним в сети.

***Пауза.

***30.07.2011.

Конец подпольной интервенции.

Я почему хорошо помню эту дату? У меня же нетбук, вы не забыли? Мне и помнить – нужды мало.

По существу же скажу, что больше в настоящем исполнении не побеспокою вашего внимания. Как оно было в начале, – есть. А теперь будет, как будет, т. е. теперь уж было.

Я нарочно всем родственникам раззвонил, что написал книжку. Стимул себе изобрёл. Сижу вот «сопли» стираю, перепечатываю.…  Сам себе – печатник, по файлику верстаю, где буковку исправлю, где точечку поставлю. Может, где название главке применю. А где и подавлюсь белибердой. Но это не суть важно.

Пока, Господа. Вас ждёт  последняя версия  «Отпуска маляра со сказкой, агентом и полковником”.