«Какое дремучее лето…»
Голосуй (14 Голосов)
***
Какое дремучее лето
всё в зарослях и тесноте
избыток зелёного цвета
не может служить красоте
Мы бродим в зелёных потёмках
аукаемся и ждём
В почти легендарных плетёнках –
залётные мысли живьём
Давай их отпустим на волю
они никогда не поймут
как мы с бессловесною молью
и любим и здравствуем тут
«Отвыкшие чудить и верить…»
Голосуй (13 Голосов)
***
отвыкшие чудить и верить
как воду пробуем свободу
пускаться ль вплавь?
ловить ли берег?
гасить ли нервную зевоту?
закат европы разлинован
отмеренный сухой щепоткой
под нами сотни вавилонов
хрустят костями и щебёнкой
скажи ура! мы снова ломим
с зажатою в зубах мечтою
с подъятым ломом счастье ловим
и жизнь не кажется смешною
разорванная так и этак
не складывается обратно
на месте сделанных разметок
неустановленные пятна
«Соседский надел зарастёт как попало…»
Голосуй (12 Голосов)
* * *
Соседний надел зарастёт как попало
никто не живёт и никто не приедет
Из брошенной дряни не тужась нимало
возникнет держава как сон на рассвете
Здесь живность в ударе и тварей по паре
и больше – вполне процветает делянка
Здесь даже детали все в точку попали
такая идёт продувная орлянка
Трава это мысли забытые небом
растут и не знают чего им и сколько
И диких соцветий распятые бельма
уже не вмещают квадратные скобки
«Обноски да объедки…»
Голосуй (12 Голосов)
* * *
обноски да объедки
обмылки да обрывки
а мы с тобой объекты
и с этим жить обвыкли
нас любит ветер встречный
попутный нас не любит
от света нашей свечки
никто целей не будет
и нам она не светит
а так себе мерцает
висят над нами сети
колышут бубенцами
но мы не слышим звона
он – выше, он как чудо
а мы – степная зона
где нет добра без худа
«Если справа налево читать…»
Голосуй (11 Голосов)
* * *
Если справа налево читать
или снизу, допустим, вверх,
если за нос себя щипать,
чтобы видеть, что видишь всех,
если выбить окно в окне,
дверь открыть, чтоб закрылась дверь, —
можно выразиться вполне
без изъятий и без потерь.
Дщерь моя, пожалей отца:
он к пустому листу приник,
сверху вниз скользя вдоль столбца,
только слева читать привык.
«Надежда — это на завтра…»
Голосуй (12 Голосов)
* * *
Надежда – это на завтра.
Сегодня – толчками, толчками –
уходим от динозавра
с потерянными глазами.
Толчками уходим от близких
по прямостоящей походке.
Уже разгораются искры
навстречу ледовой погодке.
Толчками, толчками уходим
от прадедов, знавших Адама.
Уплатим и даже уплотим
судьбе, что на гуще гадала.
Уже не толчками – скачками,
навёрстывая, сокращая,
мы не расстаёмся с клочками,
где буквы, где числа, где счастье…
«Нас миллионы…»
Голосуй (11 Голосов)
* * *
Нас миллионы,
не попавших в ногу,
а может быть,
нас тьмы, и тьмы, и тьмы.
Спасибо Блоку
и – попутно – Богу:
мы ни тюрьмы не знали,
ни сумы.
Избегли слишком тёмного навета,
не сгорбились до чёствого ломтя.
Как золотая середина века,
мерцаем в серой толще бытия.
«Дитё качается над небом…»
Голосуй (10 Голосов)
* * *
Дитё качается над небом –
нестойко небо над дитём.
Не по колено, а по Днепр
история – мы в ней найдём
всю нашу небыль. Заночуем
и встанем, не перекрестясь.
Что был такой Владимир-князь,
мы знаем, но едва ли чуем.
Меж нас глухонемые чары,
в луну втыкаемый башлык,
меж нас промчались янычары
и тарыбары в рост пошли…
Доска освоится, едва
дите уйдет, достигнув цели.
Признательная синева
вновь примется стеречь качели. 
«Всю жизнь мечтал о подвиге…»
Голосуй (3 Голосов)
* * *
Всю жизнь мечтал о подвиге
а прожил
нормальную бессмысленную жизнь
Ни разу не бросал
и не был брошен
божился
если скажут – побожись
Опалое сгребал
сжигал помалу
усердного огня чуть сторонясь
Решал как выйдет
или как попало
за тонкой занавеской
схоронясь
Ловил себя на слове как умел
стал скуповат и полюбил молчанье
Не сгинул
но почти окаменел
на грани глухоты и одичанья
В том виноват ли неподъемный стяг
и те кто небу целовал колени
что невозможно вырваться за так
из мыслимых в природе наклонений
«Поизгрызана кругом…»
Голосуй (4 Голосов)
* * *
Поизгрызана кругом
местность здешняя,
вот и ходит ходуном, —
ну, сердешная!
Сколько новой пустоты
в ней воздвигнуто, —
не привыкну, пусть на ты
много выпито.
Переломная страна,
стержень вынутый.
Как приёмная – она,
я – как принятый.
Время вынуто насквозь,
но как нанятый
всё вколачиваю гвоздь,
чтобы намертво.
Пробегающий состав,
стены в трещинках.
Продирающий экстаз
слова вещего:
– Святу месту пусту быть:
нету способа
землю небу уступить, —
it`s impossible.
Как ни умствовать и сколь
ни безумствовать,
горькая проступит соль
в бездне мусора.
Звон пустой, а свет свечей
не наполненный.
Не пугает ход вещей, —
здравствуй, полымя!
«Налей немного красного…»
Голосуй (6 Голосов)
* * *
Налей немного красного
но можно и не пить
Уже яснее ясного –
двух жизней нам не жить
Была темнее темного
вода во облаках
Шел век труда наемного
погрязшего в долгах
Но кое-что мерещилось
и за руку вело
через провалы трещины
и битое стекло
От всех химер избавились
и нечем больше крыть
Мы даже не отчаялись
мы – перестали жить
«Мат до небес и вонь с ближайшей свалки…»
Голосуй (6 Голосов)
* * *
Мат до небес и вонь с ближайшей свалки
и хищное стекло пивных бутылок
а за углом а над осевшей крышей
возникло ночью и стоит не тает
цветенье абрикосовых деревьев
Ей-богу это просто марсианство
какое-то, ведь мы вовсю старались
и день и ночь и зиму напролет
чтоб не цвело и чтоб не отвлекало
от нашей жизни душной и дремучей
а им до нас и дела нет – цветут
То белое то розовое – некий
интим природы женская натура
ее, и даже хочется коснуться
а может быть поцеловать но вряд ли
возможно это: лепестки – не губы
«Всё-таки не хватило времени на меня…»
Голосуй (6 Голосов)
* * *
Все-таки не хватило времени на меня,
и людей для меня все-таки не хватило.
Я не ропщу, понеже я внук крестьянина:
что-нибудь перетекло в кость и, возможно, в жилу.
Нет, ни пахать, ни косить не гожусь, однако
запах раскрытой земли ноздри щекочет,
а также могу, пожалуй, злак отличить от злака,
если, случись, кто-нибудь отличить захочет.
Итак, не ропщу: где тридцать, там к месту и сорок,
и значит, Муромца пересижу как-никак.
Нет, не гожусь ни для спевок, ни для тусовок, —
такой вот былинный сюжет, намотанный на кулак.
«Сердце прихватит…»
Голосуй (5 Голосов)
* * *
Сердце прихватит,
и проще становится мера
всех обозримых
и необозримых вещей.
Вера становится проще,
яснеет химера
и отсекается в частностях
и вообще.
Заступ отложишь
и неторопливо присядешь
там, где стоял –
на мешок, на початки, на стебли.
Перерасход,
и в костерик осенний бросаешь
что под рукой –
огонь не обидится,
стерпит.
Это не месяц сентябрь,
а выход за рамки –
можешь позволить
беспрецедентную лень.
Что ты расслышал?
Попевочку сирой зарянки?
Это удача
на весь опрокинутый
день.
«Ну, здравствуй, здравствуй, племя кроссвордистов…»
Голосуй (8 Голосов)
* * *
Ну, здравствуй, здравствуй, племя кроссвордистов,
чье неизбывно рвенье, пыл неистов.
С мудреным словом ляжете крест-накрест,
и на хрен вам любовь, и вера – на хрен.
Когда кроссворд решен, причем надежда?
Пусть ею упивается невежда.
Она умрет без нас, а наше дело –
свести концы с концами, тело с телом.
Слова как мы – в толпе неразличимы, —
ни повода не ищут, ни причины.
Им хватит буквы, чтобы зацепиться
и даже духом буквы насладиться.
У нас не то: мы жаждем совпаденья,
как это было в первый день творенья!
…По вертикали равен бог едва ли
себе же, если по горизонтали.
Я чумею чумею…»
Голосуй (9 Голосов)
* * *
Я чумею чумею
и уже не спасусь
Я держу как умею
мой причудливый пульс
Вход открыт через выход
вот чуток помолюсь
Богу незачем выкать
этот номер не люкс
Зубы нечего скалить
я сказал – разберусь
Не забудьте поставить
рядом с именем плюс 
«Я не знаком с тобою, человек…»
Голосуй (5 Голосов)
* * *
Я не знаком с тобою, человек,
ты прикурил и дальше жить пошел –
ты взял огонь и дым, спешащий вверх,
и время взял, и пальцев не обжег.
Я так не смог и докурил, кривясь, –
дым ел глаза, огня как не бывало.
И время, ну, никак не остывало
ни в этот раз и ни в который раз.
«Ни как солнце не будем, ни как луна…»
Голосуй (8 Голосов)
* * *
Ни как солнце не будем, ни как луна.
Мы прощаем все, что должна страна.
Ей трудней, чем нам, ей совсем хана,
А у нас есть дом и она, страна.
Вот напилим дров – встретим новый век.
Мы поделим кровь и посмотрим вверх.
Там, вверху, есть ночь, а за нею – день.
Дай пошире скотч – подзатянем сень:
Нам под нею жить, ничего не ждать,
Золотую нить в Божий сон вдевать.
«Всю непоредственность мы выплеснули…»
Голосуй (5 Голосов)
* * *
Всю непосредственность мы выплеснули,
но вся посредственность при нас, –
как будто очи ветром выхлестнуло –
одни глаза. И без прикрас,
и без причуд, и не прекрасно
мгновенье, а – резиново.
И ждем – не с неба ли – приказа,
чтоб речи обучаться сызнова.
Листаем словари и справочники,
как прежде – палую листву.
Легко сменив квартиру явочную,
уходит муза к естеству.
Оно же неопределимо
ни словом, ни широким жестом,
но тянет непреодолимо, —
живем и не находим места.
«Допустим, всё будет иначе…»
Голосуй (4 Голосов)
* * *
Допустим, все будет иначе,
и станут меня вопрошать:
– Чего тебе надобно, старче? –
а я не сумею сказать.
Летать мне хотелось и плавать,
но больше уже не хочу,
исчадье режима и плана,
за воздух и воду плачу.
За землю плачу и за право
платить, напрягая чело…
– Чего тебе надо, раззява? –
а бог его знает – чего.
Нью-Йорк на Кривом Торце
Нью-Йорк (наш) не выдумка, не химера, хотя таковою кажется – при свете луны и в зиянии разбомбленных кварталов. И Кривой Торец всамделишный – кривой, черный, быстрый. А вместе – пара на загляденье, метафора метафор: Нью-Йорк, положенный посреди степи на Торец, да еще на Кривой… И вся картинка густо сдобрена-приправлена пиридином, фенолом, нафталином и прочей ползучей гадостью рук человеческих…
Тяжёлое дыхание (Из книги «Расположение звёзд»)
Голосуй (9 Голосов)
«Надоела Америка…»
* * *
Надоела Америка:
никаких новостей и новшеств.
Наши люди туда отвезли
нашу дохлую скуку.
Мы сварили отечество
из прокопчённых отчеств:
хорошо хлебаем
из миски, ходящей по кругу.
Говорят,
есть ещё сколько-то частей
одного и того же света, –
про себя сомневаюсь,
однако не стану спорить.
Знаю точно одно:
у незыблемых стен поссовета
легче что-то забыть,
чем что-нибудь нужное вспомнить.
Нас было слишком много,
лишних смело и смяло.
Пастухи, проспавшие стадо,
возвращаемся к перегоревшим истокам.
Нас теперь мало,
нас теперь слишком мало:
мы не стали выше себя
ни на вот столько.
Под мышкой у каждого
дорога, свёрнутая, как знамя,
верней, как истёртый
молитвенный коврик.
Протянувшись с небес,
возле самых лиц шевелятся корни:
не может быть,
чтобы нас они не узнали.
Люди наших времён
уже обратились в уголь.
Помнишь цвет перчаток,
которыми тогда форсили?
Мы любили Саргассово море,
куда уплывает угорь,
чтобы сбросить старость
и стать молодым и красивым.
В чане кипела смола,
мы в общей каше варились.
Кто ж знал, что надо было
зачитываться Тацитом?
За нами неслись собаки
и с разорванным сердцем валились
в роскошную пыль
за улетающим мотоциклом.
Огоньком умылась земля –
огонёчком утёрлась:
ни пылинки из той поры
на руке не разыщешь.
История вновь доказала
свою топорность,
даже бараний рог
морским завязав узлищем.
Говорят,
мир стал меньше
и оттого теснее, —
мои ощущения
подсказывают нечто иное.
Говорят,
где-то есть америка,
ну и хрен с нею, –
я здесь обретаюсь
со времён товарища Ноя.
Как пристал корабль,
так разобрали на доски,
нагородили жилищ,
сараев, заборов.
Степь аккуратно порезали
на обозреваемые полоски,
чтобы не угнетало
зрелище волчьих просторов.
Изо всех путей
осталась дорога на рынок,
для удобства к нему пристроены
храм, кладбище, баня.
На доске объявлений
висит газетный обрывок:
даты нету,
но сходится всё
на переднем,
как и на заднем плане. 
«Словно я всего себя проветрил…»
Голосуй (11 Голосов)
* * *
Словно я всего себя проветрил, –
не бывает так, а я сумел.
Мир ещё красив, ещё приветлив –
выше злых и смутных наших дел.
Не бывает так, а нынче сталось:
снова больше света, чем жратвы.
Даже небо к нам питает слабость
накануне пепельной жары.
Прочь, остекленевшая мура!
Где-то недра океан колышет,
есть ещё озёра и моря, –
до чего разумно рыба дышит.
Перетрогав каждую из стен,
стык найди, где поддаётся косность:
выйди из задушенных систем –
в сон последний, как выходят в космос.
Снова на державу выпадает
осторожный, белый и святой:
где-то на вершинах он не тает,
укрывает время с головой.
Мир ещё красив, ещё возвышен
над переплетеньем фраз и склок.
Не дрожи: никто не перепишет
этот самый длинный эпилог.
«Снился странный и скользкий сон…»
Голосуй (11 Голосов)
* * *
Снился странный и скользкий сон
умер я но не стал лежать
окружённый со всех сторон
тесно так что нельзя дышать
Я поднялся и как во сне
в сад направился где стоят
как стояли деревья все
потому и зовётся – сад
и как будто меня вели –
не к одной подошёл не к другой
а к той самой – черней земли
с кроной солнечно золотой
обнял ствол отыскал суки
и взобрался не знамо куда
долго тряс всею силой тоски
ждал – посыплются как тогда
кости сыпались – бред ветвей –
отрывались, не выждав срок,
а последним – всего больней –
красный сгусток, живой комок.
Как он звался? В скольких слогах
умещались любовь и смерть?..
Я не вспомнил, вися на руках,
вдоль себя продолжая висеть.
«Руки притягиваемые к земле…»
Голосуй (9 Голосов)
* * *
Руки
притягиваемые к земле
в каждой по камню
подобраны где-то
только не здесь
где лежит на столе
осень не осень
лето не лето
Тело распластано
вскрыта душа
всё напоказ
а показывать нечего
тёмным клювом
всё понимающего карандаша
необязательное
отмечено
Пыльный корабль
мой летучий голландец
мимо проплыли и воды и земли
непроницаемый
полиграфический глянец
единственное
чего не доели
Те
кому положено есть
безымянные твари
невидимые твореньица
в темноте
они складываются в моховидный текст
ощупаешь поверхность
и не сразу поверится
Что ты на месте
с которого не сходил
будто вкопали
а выкопать позабыли
до чего отвратителен
этот мохнатый подстил
нечто инопланетное
порожденье космической пыли
Не шевелись
не дай им в тебя пролезть
насмерть убьёт
ударом брезгливости
пересиль мерцание
потусторонний блеск
напоминающий недвусмысленно
что живёшь из милости 
«Семафоры, как идолы ночи…»
Голосуй (10 Голосов)
* * *
Семафоры, как идолы ночи,
ждут, когда подползёшь, дрожа.
Мы до многого были охочи,
да у многого есть сторожа.
Ум выходит гулять из ворот,
в прошлом веке ещё перекошенных,
в переулки, глядящие в рот,
как придуманные нарочно.
Погляди: это мы с тобой,
это наше запойное гульбище,
это наш непотребный покой,
взятый в чей-то угрюмый клювище.
Загляну-ка я в око циклопа,
не сморгну, досмотрю до конца:
засыхают цветы нецелованные,
на убой провожают тельца.
Предсказали пожар и нашествие,
но ничем не прервётся трусца:
мы навечно записаны в местные
патриоты Кривого Торца.
Как дано, прозябаем шуршаще,
в жалких фактах по самое горло –
в райской роще, в змеиной чаще,
в общем, рядом с медузой-горгоной.
На столах разместились вещдоки,
никогда не изменит нам алиби.
Пусть глядит глаз циклопий, жестокий,
белой кровью по краешки налитый.
Добродушною массой лиственной
мягко-мягко застенки выстланы.
То ли вера у нас единственна,
то ли мы у неё единственны.
«Горсть земли бархан и дюна…»
Голосуй (12 Голосов)
* * *
Горсть земли бархан и дюна
части речи части света
где-нибудь в глуши июня
в голубой пустыне лета
Не считай дружок собьёшься
сыпь сюда потом обратно
если с духом соберёшься
повторишь неоднократно
Нет различий стёрлись грани
всё ушло в пересыпанье
завораживает крайне
золотое прозябанье
Не устал ещё приятель
не получится короче
до чего песок опрятен
ровен сух и непорочен
Искренне твоё старанье
разобраться постатейно
разместить своё собранье
свет отдельно речь отдельно
Кругляши на древних счётах
чётки на шнурке старинном
сухо в сердце словно в сотах
где забыли о пчелином
празднике и вместо мёда
безмятежное шуршанье
неозначенного года
в том ли в этом полушарье
«Соблазнённые вечностью люди…»
Голосуй (12 Голосов)
* * *
Соблазнённые вечностью люди
собирались под сереньким небом,
пересчитывали соцветья,
то и дело со счёта сбиваясь.
Неживое в живом прорастало,
бездыханно клонилось живое,
костенеющими перстами
прорывая пространство пустое.
Передёрнула мама плечами,
одинокая мама-земля, —
мы назвали это цунами,
не назвать было просто нельзя.
Если есть над нами куратор,
он заметит в конце концов:
людство в целом имеет характер,
человеческое лицо.
В нашем доме полно сумасшедших
и, вообще, каких только нет:
мел жующих, собаку съевших,
перепутавших с тьмою свет.
На развалинах прежних культур
посидим хорошо и культурно:
хватит крупных и мелких купюр, –
да заполнятся склепы и урны!
Вот он, час после гимнов и маршей, –
после вас, не для нас, после нас:
час решимости позавчерашней –
послезавтрашний декаданс.
Жизнь как длинный пустой перешеек,
ужимаемый с двух сторон.
Напоследок любовь хорошеет,
поглощая фенол и стирол.
Я герой иронической прозы:
кем написана, право, не знаю,
но, читая по строчкам и между,
кое-что уже понимаю.
«Из потёмок, словно из воды…»
Голосуй (12 Голосов)
* * *
Из потёмок, словно из воды,
выплывет затравленный стишок –
изменяемый на все лады
про дела небесные слушок.
Он устанет шляться по гостям,
в рельс уткнётся, словно бы примёрз,
и его раздавит по частям
чудище по кличке паровоз.
Рвётся непрослеженная связь,
странный свиток воспарил в зенит.
Человечек, в скрепочку вцепясь,
оторвался и летит, летит.
Сила притяжения сильна
поутру, а пуще ввечеру.
Крайне полосатая земля,
как пижама, сохнет на ветру.
Ты не думал, как себя начать,
и не думай – в облаке сплошном
сбоку шлёпни солнце, как печать,
рядом росчерк – белый на смешном. 
«Скрежещет бытиё…»
Голосуй (12 Голосов)
* * *
Скрежещет бытиё –
в суставах, в сочлененьях,
и холодно вдвоём,
и будет холоднее.
Рвёт душу скрип дверей,
распахнутых в межзвёздье.
Взметнулась пыль идей,
как выбитая тростью.
Кто погрозил из недр
любителям театра?
Как в кухне табурет,
сдвигается суматра.
А человек молчит,
ни даже полсловечка:
под ним играет щит,
над ним пылает свечка.
Он что? заговорён?
на депозит положен?
При равенстве сторон
в самом себе продолжен?
Ему давно звонят
последние звоночки,
а он туманит взгляд
и нюхает цветочки.
«Грязное ходит по чистому…»
Голосуй (11 Голосов)
* * *
грязное ходит по чистому
сливаются ненароком
зря нас увозят из дому
положили бы под порогом
веток еловых не выстелют
жёлтым песком не укажут
где нам собраться с мыслями
сообразно пейзажу
читать над нами не думайте
мы начитались загодя
как сказано где-то: дуньте
на свечку – уже не затемно
в телегах потащат по-зимнему
в санях повлекут по-летнему
слабый поможет сильному
перемочь тоску безответную
вместо церкви – цветущая яблоня
вместо крестов – созвездия
кончился танец с саблями
на ярмарку тоже съездили
«Белое поле былины…»
Голосуй (13 Голосов)
* * *
Белое поле былины,
берёзовый день, зима.
Дом посреди долины, –
здесь ли сходить с ума?
Сирое, безымянное,
счастье моё деревянное –
солнечные полы
вдоль бытовой кабалы.
Должность моя землеройная,
мимо летящая весть.
Это такая родина
для не сумевших слезть.
Съехать, покуда засветло
и так легко разглядеть,
где оно, Божье царствие,
в котором бы нам гудеть.
А чего ж и здесь не наяривать
в старый гудочек свой –
с самим собой разговаривать,
пока ещё можно с собой.
«Как голову с колен…»
Голосуй (13 Голосов)
* * *
Как голову с колен,
столкни и разобьюсь:
стеклянный шар
и стекленею дальше.
Мне б разозлиться,
но не разозлюсь:
всё наше, если вдуматься,
не наше.
Найди себя! –
и я себя нашёл
под бывшим деревом,
над бывшей глиной,
под медным перевёрнутым ковшом
с зеленоватым старческим отливом.
Стучи по донышку
и духов выкликай! –
они гудели заполошным роем,
будто решая –
край или не край?
Свет заливал объём
с краями вровень.
Вновь полетим на запах вешних дней,
мы ничего не потеряли:
не стали ни тщедушней, ни бедней,
покуда изнывали под дверями.
Оставь надежду тем,
кто в поле ждёт,
ещё не нагулявшись,
не родившись,
кто изнутри,
вот здесь, под сердцем,
жмёт,
жмёт на виски,
сквозь время не пробившись.
Оставь
и сразу ощутишь –
легко
подняться, воспарить,
перевернуться.
Сгущённое,
совсем как молоко,
беззвучное пространство
льётся с блюдца.
Мы будем сразу и собой,
и теми,
кто был до нас
и станет после нас
из всех накопленных хитросплетений
вязать неубывающий каркас.
Куда девалось прежнее шматьё?
Смело запаршивелость и прыщавость!
…Так начиналось райское житьё:
никто не умирал –
земля вращалась.
2005 – 2010
Нью-Йорк на Кривом Торце 
На два голоса
Голосуй (20 Голосов)
чем дальше – тем ближе
(двадцатый век, вторая половина)
1
Вам нужна машина времени?
А як же!
Времени, которое горит
под ногами
и дымится, даже
если ни о чём не говорит.
Выверните,
как слезу, сморгните
данность эту –
мне пора домой!
Всех не надо,
а меня верните
в шестьдесят неправдашний,
но мой.
Улица Чюрлёниса –
как минимум,
там болгарским дымом
подымим
под ещё не спиленною ивою,
на скамейке,
с шестьдесят шестым.
Там был домик…
купол,
под которым
университетский телескоп
то нашаривал,
чего не стоим,
потому нашарить
я не смог.
Было некуда бросать монету,
и не бросил –
не с того ль черно?..
Вот помру,
не заглянувши в небо –
это плохо.
Или – ничего?
«Единожды в году…»
Голосуй (18 Голосов)
2
Единожды в году,
Когда светлеют реки,
Иду в Литву, иду, —
Так переводят дух,
Так переводят стрелки.
И я перевожу
Себя на слог литовский:
Прижался хлеб к ножу,
К пиле припали доски.
Стоит сосновый стол,
На нём ломтями – лето.
Когда б я ни пришёл,
Здесь не обделят хлебом.
Стоит сосновый стол
Посередине детства, –
Когда б я ни пришёл,
Здесь не бывает тесно.
И мне судьба дала
Два языка на память:
Они, как два крыла,
Не позволяют падать.
«Живу руками и ногами…»
Голосуй (15 Голосов)
3
Живу руками и ногами
На грубом древнем чердаке:
Углы не сходятся с углами,
Рука не держится в руке.
Весь белый снег на голенищах,
Весь чёрный уголь на полу.
И воздух с каждым вдохом чище,
А я плыву, плыву, плыву…
Жизнь бьётся, колется, мельчает,
Ломается – едва коснусь.
Меня качает, стол качает,
Кровать качает – не уснуть.
Быт безголовый, бессердечный –
С таким ли создавать уют?
Одни конечности, конечно,
На чердаке не проживут.
«Кочерга, кургузый веник…»
Голосуй (15 Голосов)
4
Кочерга, кургузый веник,
Жестяной совок.
Печка светит, но не греет –
Грейся сам собой.
Ты сидишь на стуле венском,
К стенке привалясь.
Ты чужой, не деревенский,
Связь оборвалась.
Нам прореха не помеха, –
Где вы, кореша?
…Снег витает, вроде эха,
Щёкотно в ушах.
Как пробрался он сквозь крышу,
Радостный такой?
Или сон какой-то вижу,
И в руке – топор…
«Луна бельмом сплывает с глаз…»
Голосуй (16 Голосов)
5
Луна бельмом сплывает с глаз,
К ладоням ластится листва.
Озёрных блюд литая гладь,
Калитки, клети, кладь – Литва.
Литва, и неба монолит,
И длинных трав полёт и сплин.
Всхлип журавлей в полях разлит,
То было лето слов и слив.
Нахлывы лип и лепка пчёл,
Печаль углов, початков плач.
Осталось дней наперечёт,
Но перечёркнут напрочь план.
И этот перец первых встреч…
На хладе взгляды застекля,
Мне страх стирать, костёр стеречь,
Любить последних рыжих кляч.
Деревьев жилистых отлив,
И поезд – жалобный палач.
Литва дарует сонный лист
И перья солнца на полах.
«У стола четыре края…»
Голосуй (16 Голосов)
6
У стола четыре края,
и на каждом – по душе,
нетерпением сгорая
и сгоревшие уже.
Стол наш склеен из фанеры,
скатерть – будни ТАСС.
Ждём явления Венеры,
а вползает Марс.
И мечта, и небылица,
и забота есть.
Час пришёл остановиться,
поразмыслить здесь.
Задаёмся мы вопросом
посреди села:
повторяемость – угроза
или жизнь сама?..
То ли мы уже сошли,
то ли ехать нам, покуда
удалые дебри чуда
не покажутся вдали.
«Сегодня первая весна…»
Голосуй (20 Голосов)
7
…Сегодня первая весна
в году, а может, в жизни всей:
видней пространства кривизна
и смысл бессмысленных затей.
Какие строчки рифмовались
тому двунадесят годов!
А я опять на перевале,
но, как и прежде, не готов
продолжить в духе просветленья
насчёт затейливой тщеты.
Что делать мне? Таскать поленья,
к ним вдоволь добавлять щепы.
Где взять огня? Просить у неба
или рискнуть толкнуться в недра?
А спички – это только спички,
привычные, как все привычки.
Поди припомни, где оно –
любви крылатое начало…
К земле примёрзло полотно,
почти сровнялось и пропало.
Даль – словно буква прописная!
Не ускользнём и не умчим,
каких-то женщин и мужчин
вперёд всё время пропуская.
Не тот огонь, не та тоска,
и ты её отшей, отсей:
сегодня первая весна
в году. А может, в жизни всей.
«Здесь рано гасят огни…»
Голосуй (20 Голосов)
8
Здесь рано гасят огни,
точно сметают прочь.
Короче обычного дни,
длиннее обычного ночь.
И только ветер-наждак
точит угли в печах.
Февраль, как старый пиджак,
узок селу в плечах.
Сбросит его и войдёт
в яркой рубашке село
в апрельский переворот –
судьбой наделять зерно.
Да здравствуют все, кто жив,
кто может платить добром
за самый великий миф –
о пляшущих под ярмом.
«Снова времени рука…»
Голосуй (16 Голосов)
9
Снова времени рука
механизм души наладит.
Кристионас Донелайтис –
вот искомая строка.
Я с неё начну труды
самой бурною весною, –
пусть останутся со мною
эти Чистые Пруды.
Церковь – тихий храм поэта
на обветренном холме,
где вполне хватало мне
воли, воздуха и света.
В склепе ночь и камень смутный,
негде взяться там строке.
Как сдвигая завтрак скудный,
солнце всходит по руке.
И пока не пали замертво
нас нашедшие лучи,
каждый будь своим гекзаметром –
доскажи и домолчи.
«В цене такие пустяки…»
Голосуй (20 Голосов)
10
В цене такие пустяки,
а ты себе представь спроста,
как будто бы мы пастухи,
в холщовых сумках – пустота.
Корявой коркой не давились:
мы ею с псиной поделились
( горячий дождь с полудня длится –
собачья шерсть вовсю дымится).
Мы ни к кому не нанимались,
не обгоняло стадо нас.
Массивно горы надвигались,
но глупо опасаться масс.
Те горы были крутороги
и тонкорунны ко всему,
а люди – брошенные боги,
и клонит брошенных ко сну.
«Река рванётся ниткой…»
Голосуй (19 Голосов)
11
Река рванётся ниткой,
а то прольётся лентой.
О чём поговорить нам?
Поговорим о лете –
протравленной нирване
в полуоткрытой клетке,
продавленном диване
в продымленной беседке.
Там не было проводки,
и всё, чем жить, что сведать,
являлось без подмотки
при натуральном свете.
На завтрак и на ужин
то акварель, то масло,
и всё, что было нужно, –
закрыть глаза и — баста.
И было лето смыслом,
и целью, и наградой…
Теперь оно провисло
и отдаёт обратом.
Но в зимних тех перинах,
когда огню так пленно,
о чём же говорить нам?
Поговорим о лете –
не меркнущем в зените
и не сходящем с места, –
вон там слезы плесните,
вот здесь добавьте жеста.
«Между городами и деревнями…»
Голосуй (17 Голосов)
12
Между городами и деревнями,
между деревнями и городами
поселения стоят –
вне времени,
вне градации.
По самые очи вкопаны
в почву для рассуждений –
сущие кладези опыта
и всяческих наваждений.
Здесь проживает небо
и в землю сажает руки –
из них произрастают
впоследствии
аз и буки.
Поселения детства: дерево,
дом с кудахтающей дверью,
собака с глазами девы
и чёрные грядки доверия.
Голубые не исчезают всходы,
красная не высыхает роса.
Если перекопаешь годы,
отыщешь вполне реальные корни,
но к ним прирасти нельзя.
«Сам не знал до этого случая…»
Голосуй (16 Голосов)
13 (Друскининкайскому сосняку)
Сам не знал до этого случая –
счастья, выданного авансом –
как же я по тебе соскучился,
как же я по тебе стосковался.
Там, где макам вольготно в кюветах,
там, где папоротники-венички,
прикасаясь к стволам и веткам,
думать буду о людях встреченных.
Здесь рождается ласка огромная –
не вместят никакие стены.
На опушке трава уронена,
называется просто сеном.
Как приходят в мечеть или в кирху
сладость высшего слова пробовать,
попытаюсь расслышать тихую
то ли исповедь, то ли проповедь.
«Вянтас Рагас — это рог судьбы…»
Голосуй
14
Вянтес Рагас – это рог судьбы,
ропот веры или бездны рокот.
Эти камни словно из порога –
из чьего порога? чьей избы?
Будто бы столетья наворочены –
вздыблены начала из начал:
сбывшиеся до конца пророчества
всех, кто ведал и предназначал.
Вот он, край земли, я верю в это, –
встреча что ни век и что ни день
моря и земли, людей и ветра –
только здесь и непременно здесь.
Жизнь, не ты ли хлёсткою волной
к стенам льнёшь, заглядываешь в окна?
Водорослей нервные волокна.
вдоль звенящей стелются прямой.
«Память не знает устали…»
Голосуй (17 Голосов)
15 (Памятник Юлии Жемайте)
Память не знает устали:
будь то молва изустная,
будь то из камня женщина, –
длится нить вековечная.
Вот она, вне пьедестала,
пристально или устало
на землю глядит, на землицу –
на старшую свою сестрицу.
Женщина выше случая,
разве она немая?
Голуби её слушают,
они её понимают.
Площадь, точно воронка,
вбирает бесповоротно
времени свист и жжение –
броуново наше движение.
Память – чем не грибница:
пронизывает всё сущее,
чтоб не могло воцариться
беспамятства чувство сосущее.
«Литва — это малость…»
Голосуй (20 Голосов)
16
Литва – это малость
и, может быть, милость.
Потомство сломалось –
к Литве прислонилось.
Приткнулось, прижалось
и даже прижилось,
теряя державность,
являя двужильность.
А кто не осилил
чужого спряженья –
штрихами косыми
ушёл в отраженья…
Чего не поделят
литвин с русаком?
Какие потери
идут косяком!
Исшают обноски,
копейку истрачу –
тогда по-каковски
завою-заплачу?
Могу по-литовски,
по-русски вольнее,
и мовой – неброско,
но всё же владею.
Так: телом с лихвою
припасть к Украине,
душою – с Литвою,
легка на помине.
«Радио замолчало…»
Голосуй (20 Голосов)
17
Радио замолчало –
дикое и неверное.
Тихо в моей деревне,
как до войны, наверное.
Кто я? Наставник пришлый,
на чердаке зимую.
Над головою крыша –
вам бы крышу такую!
Острая, черепичная,
толстая, довоенная, –
всё-таки непривычное
оказывает давление.
Полочка с верными книгами
на серой, как пепел, стене.
Стеганный жуткими нитками
ватник прижался ко мне.
Ветер и вправду пронзительный,
тоненький, точно игла!
Образ вполне умозрительный:
визг и четыре угла.
Голых, ничем не заставленных.
Негде укрыться. Сквозит.
Дело наше кустарное, –
чем от него разит?
Словно зверёк затравленный,
жмёшься к пустому листу.
Белый, он тоже траурный:
не перебьёт черноту.
Я виноват в одиночестве
серых, как буквы, людей,
в нечеловеческом творчестве
взятых за горло страстей.
Пусть эти ночи длятся,
пусть даже будут сверх.
Я не умею клясться,
перебивая всех.
Я не умею красться,
Взяв, говорить – моё…
Печь, средоточие братства,
прими от меня смольё.
Мутный осадок, остаточек,
перегори во мне.
Много дешёвых разгадочек
сгинет в живом огне.
«Литва по-русски значит — лить…»
Голосуй (22 Голосов)
18
Литва по-русски значит – лить?
Лить слёзы скрытые, скупые,
дожди – навзрыд, и долго плыть,
а речки тонкие, седые.
Пока зиме не наступить
на ток воды, на взлёт, на лица,
спешите в землю обратиться –
травою память процедить.
Расструенно до исступленья,
расстроенно до немоты,
с тоской о карнавальном лете,
где море – я, а небо – ты,
продлиться б до поры паренья,
поры бряцания ручьёв,
до воцаренья властных предков –
кореньев, восхожденье чьё
разбередит над нами почву:
сдружиться силою сцепленья
и – прочь, наружу, к ставкам очным
с пшеницей, лесом и мгновеньем!
Природа нашу страсть учтёт,
целуя, жаркий рот наклонит.
Всё уходящее уйдёт
и только через год нагонит.
Полей полуденных молитвы,
сосновый воздуха отвар –
к июльским праздничным поливам
листвою тянется Литва.
«Ты забежал вперёд или отстал…»
Голосуй (22 Голосов)
19
Ты забежал вперёд или отстал, —
руками не разводишь и не машешь.
До десяти считаешь и до ста,
пьёшь чай, и куришь, и двух слов не свяжешь.
От окон отвернулся, от зеркал,
от книг и чистых тоненьких тетрадей…
А было: дождь стеснялся и сверкал,
и радовались мы – чего бы ради?
Куда теперь девалась эта связь
с любым углом разомкнутого мира?
Старательно и страстно помолясь,
мы в дверь шагнули, а попали мимо.
Пожалуй, слишком верили себе
или ребром воткнувшейся монете…
Теперь молчи в слезящемся селе,
в отсюда вытекающем моменте.
«Речь о том, как без убытку…»
Голосуй (21 Голосов)
20
Речь о том, как без убытку
нищему остаться?
Продал дом – купил калитку,
начал запираться.
Сверху ветер, снизу голо,
за калиткой тихо.
Что ж что нету частокола:
где забор – там лихо.
Постучит зима ледышкой,
а весна – ладошкой.
Следом лето-торопыжка,
осень-хромоножка.
Боже, сколько раз вставало
солнце надо мною!..
Я наелся до отвала
сочной тишиною.
Не нужна мне с миру нитка –
свяжет поневоле.
Пусть стоит моя калитка
где стояла – в поле.
«На Украине думать о Литве…»
Голосуй (22 Голосов)
21
На Украине думать о Литве,
в Литве — мечтать об Украине:
даны два корня или две
разорванные пуповины.
Два корня живо принялись,
а я расту и вкривь и вкось.
Две добрых матери-земли,
а не удерживаю слёз.
Такая в мыслях чернота,
такая червоточина…
Был сад-сосед у черенка,
теперь вокруг – одна обочина.
Бред ностальгии заглуши,
а слиться с новым не старайся –
одной обочине служи,
будь верен и не расставайся.
«Сломался карандаш…»
Голосуй (22 Голосов)
22
Сломался карандаш,
не выдержал нажима.
Какой ажиотаж
всё то, что недвижимым
казалось, охватил –
случилась нынче вьюга:
визжа что было сил,
неслась она по кругу.
Взвывает, но к кому
она ещё взывает?
Да ни в одном дому
и так не засыпают!
Едва дыша, следим
за бесноватой вьюгой –
и вот уже визжим
и носимся по кругу.
«Природа не даст оступиться…»
Голосуй (24 Голосов)
23
Природа не даст оступиться,
пока не оступишься сам.
Не надо на совесть скупиться –
она не живёт по часам.
Замри и прислушайся: в ветре,
в щелястой подвижке снегов,
в нежданно сломавшемся метре –
единый тревожащий зов.
Ты думал: тебя обминуло,
ты время перехитрил,
вползти в закуток и в заулок
немного потребно сил.
Забудешься, вздрогнешь устало,
себя переспросишь: — Ты кто?..
Шумит, огибая суставы,
кого нагоняющий ток.
«А надо было всё решать не так…»
Голосуй (31 Голосов)
24
А надо было всё решать не так:
добавить «-ас» к фамилии
и тем же
украсить имя,
подавая знак,
что я согласен
быть скромней и меньше.
Что география в одну шестую часть
земной поверхности меня пугает,
что переброска человечьих масс
туда-сюда
рассудок отнимает.
Что горы обрывают речь мою,
а там, где океан,
я слух теряю,
и потому, как комнату, сдаю
край, где рукою не достать до края.
«Аш милю» мелодичней «я люблю»,
«аш някянчу» потоньше «ненавижу»,
и если гнёт история к нулю,
нам до нуля не дальше и не ближе.
Пусть Пушкинас, Сергеевичус пусть,
и даже Александрас – это звонко!
Вот только б знать,
что я тот самый груздь
и кузов мой
не с дыркою воронка.
А так я кто –
ни два ни полтора
не русский
и никак не украинец.
Меня бы гнать с приличного двора,
а я всё жду –
вот вынесут гостинец…
«Деревня в прорыве…»
Голосуй (32 Голосов)
25
Деревня в прорыве,
а город как прорва.
Чем рваться и рыпаться,
не лучше ли в прорубь
махнуть с головою –
забудут, как звали…
Водой неживою
напьёшься едва ли.
Несеяным хлебом
насытишься вряд ли.
Как слепо-нелепо
мы, друг, доверяли
и ходу вещей,
и движению истин.
Остались ни с чем,
как после амнистии.
Воспрянули вдруг
и тут же поникли:
другие вокруг
и знаки, и книги.
И даже апрель –
проведём параллель –
не то подобрел,
не то подопрел…
Мы тоже, мы сами
поднаторели,
да смыслом назвали
летящие цели,
свистящие мимо
по диагонали.
Дни, полные дыма,
вот так доконали.
Мечты одолели
размах и паренье,
мы им надоели
со дня сотворенья –
земные, смурные,
с душою в одышке.
Как скрипы дверные –
пробежки, подвижки.
Поэтика – стерва,
политика – курва.
Доели консервы,
втоптали окурки.
Но – стёкла промыли,
за окнами – ровно:
там солнце в прорыве
и небо как прорва.
«Я заходил к Чюрлёнису…»
Голосуй (45 Голосов)
26
Я заходил к Чюрлёнису,
но дома
ни разу не застал.
В ручье вода –
всё так же невесома –
несла себя
к бог весть каким местам.
Ручей бежал
с таким серьёзным видом,
как будто знал,
куда бежать.
Я брёл с последним
неразменным литом –
куда его девать?
Стрельцы шныряли,
пролетали девы:
здесь всё хотело жить.
Я нёс, как знамя,
родовое древо,
чтобы ему служить.
И в лес вошёл –
мне выхода не надо,
и ношу опустил
на весь
из обращения изъятый
скопившийся подстил.
Здесь дух переведу,
приду в сознанье –
накрою светом тишину.
Само собой объявится
названье,
определяя вышину — — –
Шилуте. Друскининкай. Вильнюс.
Прохладное. Нью-Йорк на Кривом Торце.
1969 – 2009 
