Надо же такое: стоило Левину подумать, что впереди его ждёт вечер, наполненный тоской и одиночеством, как в дверь позвонили. Отключив душ, он, мокрый, полуголый, упрятав под полотенцем лишь то, что упрятать положено, выбежал к входной двери.
– Я – Вера! – проговорила женщина.
– Отлично! – освободить руку от прижатого к телу полотенца Левин не решился, и лишь мягко улыбнулся. – Вы, пожалуйста, на диван, а я вон туда…
– Я погибла! – сказала Вера, когда Левин вернулся одетый и причёсанный. – Я полюбила настолько, что… То есть, я хочу сказать, что готова подарить вам сына…
– Очень мило с вашей стороны… – начал было Левин, но вдруг умолк.
Его лицо напоминало лик полуобморочного.
Женщина спросила:
– Вы согласны?
Левин, глотнул слюну и едва слышно проговорил:
– Кто же отказывается от подарков?
За темнеющим окном кричали чем-то испуганные птицы.
– Иногда, когда вечер, и мне кричать хочется… – проговорила Вера и, шагнув к Левину, коснулась его шеи.
Левин чуть не признался «и мне…», но промолчал.
В его квартире и прежде появлялись женщины, и он всегда знал, как ответить на их игру; он делал это легко и охотно, но, как только оставался наедине с собой, тут же испытывал и к этим женщинам, и к самому себе презрение, а ещё более – к лукавой и ненадёжной славе, которую приобрёл, работая в театре.
Он внимательно посмотрел на Веру. У этой женщины был какой-то необычный взгляд, во всяком случае, ничего подобно ни у актрис театра, ни у тех, кто бывал в его спальне, он прежде не замечал, и потому теперь стоял перед этим прямым бесхитростным взглядом несколько смущённый.
– Хотите, – предложил он, – приготовлю кофе? Я умею…
– Нет-нет, – Вера вдруг густо покраснела. – Я уйду… Я вас, наверно, изрядно позабавила?
Птицы за окном умолкли, и вдруг полил дождь.
– Разве вы меня знаете? – спросил Левин.
– Вас вся страна знает.
– Не меня, а мои спектакли, – отрезал он.
– Ваши пьесы чудесны! – Вера повернула голову к окну прислушалась к шуму дождя, потом продолжила. – Вы делаете трогательные пьесы, и часто, оставаясь наедине с собой, я разговариваю с вами, и тогда мне хочется кричать вместе с птицами… Накануне, когда я смотрела ваш спектакль, мне показалось, что слышу Бога… Я долго об этом думала… Бога слышит не каждый, правда?
Левин засмеялся.
– Если верить статистике, то меньшинство, – сказал он.
Вера снова покраснела. Дождь за окном усилился.
– А утром я решила, что подарю вам…
Левин посмотрел на плотно сжатые коленки женщины, на её пылающие щёки и шагнул к ней близко-близко, наклонился, поцеловал наволочь её глаз, и ему, знаменитому режиссёру, на миг показалось, что присутствует на студийном экзамене, где режиссёр здесь вовсе не он…
– Забавно, верно? – спросила Вера. – Вам забавно?
Левин молча покачал головой и отвернулся.
– Бегите отсюда! – сказал он, не оборачиваясь. – Бегите, ради Бога, бегите!
Вера, казалось, его слов не слышала.
– Я слышала Его! – прошептала Вера, стягивая с Левина рубашку и прикрывая ею свою наготу.
Теперь дождь, нисколько себя не сдерживая, громко бил по окнам.
– Не надо! – просил Левин, касаясь губами пульсирующей ложбинки возле Вериной ключицы. – Не надо!
Морща нос и пожимая голыми плечами, Левин стоял недвижный, пытаясь понять, почему эта женщина в его комнате, к тому же в его рубашке.
– Думаете, тогда, в зрительном зале, я ошиблась? – спросила Вера. – А может, ошибаюсь сейчас?
– Ваша одежда! – сказал он. – Заберите…
Вера послушно надела лифчик, потом трусики, потом колготки и юбку. Рубашку Левина в кресле оставила.
– Каждому – своё! – проговорила она.
Левин пожал плечами.
– Я почти старый… – заметил он.
– Как Бог!
– Не настолько, но всё же… Даже страшно подумать…
– Напрасно вы пугаетесь… Я передумала дарить вам сына. Позвольте лишь ещё немного взглянуть на ваши книги, на портрет Ремарка, и я вас оставлю…
– Побудьте! – неожиданно для самого себя сказал Левин. – Чуть-чуть ещё…
– Зачем?
Левин хотелось объяснить, что к одиночеству не привыкают, но, вместо этого, сказал:
– Теперь дождь зарядил надолго!
Вера покачала головой.
– Вот и хорошо! – заметила она, берясь за дверную ручку. – Вымокнув, мир обновится!..
Левин смотрел в окно, как Вера переходит улицу. У неё была лёгкая прямая походка.
***
Четверо суток лил дождь, а на пятые, Левин пропел: “Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать”.
***
Надо же, чтобы так: стоило Вере подумать о том, что впереди её ждёт вечер, наполненный тоской и одиночеством, как в дверь постучали.
Прикрывая лицо сверкающими под дождевыми каплями белыми гвоздиками, в дверях стоял Левин.
– Ты словно мокрый сад, – проговорила Вера.
Они опустились на пол и стали трогать друг друга везде-везде.
– Как тебе моя юбка? – спросила Вера.
– Не обычная.
– Я сшила её из твоей рубашки.
Они не заметили, как дождь лить перестал. Закрыв глаза, они яростно целовались, а потом, поднявшись с пола, легли на кровать с узким, но надёжным матрасом.
Вроде всё было понятно, пока не прочла вот это ” … – Я слышала Его! – прошептала Вера, стягивая с Левина рубашку и прикрывая ею свою наготу …”.
Интересно, когда она успела раздеться или заявилась к нему “в чём мать родила”? Или – что?
Если честно, ничего не понятно, после прочтения остается неизгладимое впечатление от чего-то смутно написанного.