Читайте в номере журнала «Новая Литература» за январь 2025 г.

Ольга Костенко. Дуэль у А. С. Пушкина и А .П. Чехова (критическая заметка)

(”Капитанская дочка” и “Три сестры”: историческая трагедия и трагедия личности)

В повести А.С. Пушкина “Капитанская дочка” (19 окт. 1836)  и в пьесе А.П. Чехова “Три сестры” (1900), излагающей историю генеральской дочки Ирины Прозоровой, формируются два “любовных треугольника”: Маша – Гринев – Швабрин, Ирина – Тузенбах – Соленый. Оба конфликта разрешаются дуэлью, во втором случае даже гибелью одного из участников.

Две дуэли, две истории любви, два «любовных треугольника». В обоих случаях наблюдаются черты сходства, но наряду с ними присутствуют и существенные различия. Чтобы понять сущность дуэли, ее подлинную суть, важно найти их.

Обе дуэли произошли из-за женщин – Маши и Ирины. Но их роль неодинакова.

Марья Миронова (“Капитанская дочка”) любит Петра  Гринева (Буланина): “Как мужчины странны! За одно слово, о котором через неделю верно б они позабыли, они готовы резаться и жертвовать не  только жизнию, но и совестию, и благополучием тех, которые…” “Она безо всякого жеманства призналась мне в сердечной склонности…”: “…до могилы ты один останешься  в  моем сердце”. Гринев, идя на дуэль, чтобы  защитить  любимую  девушку  от  злых,  клеветнических,  низких,  пошлых  насмешек  Швабрина (“…послушай дружеского совета: коли ты хочешь успеть, то советую  действовать  не песенками”.,  “…ежели хочешь, чтоб Маша Миронова ходила к тебе в сумерки, то вместо нежных стишков  подари  ей  пару серег”., “…знаю по опыту ее нрав и  обычай”.), знает, что может рассчитывать  на её взаимность и поддержку: “Марья Ивановна с нежностию  выговаривала  мне  за беспокойство, причиненное всем моею ссорою  с  Швабриным.  “Я так и обмерла, – сказала она, – когда сказали  нам,  что  вы  намерены биться на шпагах”. Это помогает ему, придаёт душевных и физических  сил.  Гринев не боится дуэли, его не мучают страхи и сомнения, останется он в живых  или  погибнет.

Перед  самой  дуэлью  Гринев  сидит за элегией и  грызёт  перо  в ожидании  рифмы  (“На  другой  день,  когда  сидел  я  за элегией и грыз  перо  в  ожидании  рифмы,  Швабрин  постучался  под  моим окошком”.). Он уверен в благоприятном исходе поединка. И это действительно было бы так, если бы случайность ни помешала: “Долго мы не могли сделать друг другу никакого вреда; наконец, приметя, что Швабрин ослабевает, я стал с живостию на него наступать и загнал его почти в самую реку. Вдруг услышал я свое имя, громко произнесенное. Я оглянулся и увидел Савельича, сбегающего ко мне по нагорной тропинке… В это самое время меня сильно кольнуло в грудь пониже правого плеча; я упал и лишился чувств”.

После  ранения  (“Вдруг  услышал  я  свое  имя,  громко  произнесенное.  Я оглянулся  и  увидел  Савельича,  сбегающего  ко  мне  по нагорной тропинке… В это самое время  меня  сильно  кольнуло  в  грудь  пониже  правого  плеча; я упал и лишился чувств”.) Гринев  поправляется  быстро  не  только  потому,  что  молодость  и  природа ускорили его выздоровление  (“Молодость  и природа ускорили мое выздоровление.”), но и потому, что у него был стимул – борьба за Машу, за согласие родителей на их брак: “Ради бога, успокойтесь, – сказала она, отняв у меня  свою  руку. – Вы  еще в опасности: рана может открыться.  Поберегите  себя  хоть  для меня”. С этим словом она ушла, оставя меня в упоении  восторга.  Счастие  воскресило  меня. Она будет моя! она меня любит! Эта мысль наполняла  всё  мое  существование”.

Ирина Прозорова (“Три сестры”) не любит Тузенбаха: “Николай Львович, не говорите мне о любви”. И искренне, нежно, сильно, трепетно любящий ее барон (“Ненаглядная моя… (Всматривается ей в лицо.) Уже  пять лет прошло, как я люблю  тебя,  и  все  не  могу привыкнуть,  и ты кажешься мне все прекраснее.  Какие  прелестные,  чудные волосы! Какие глаза!”) знает об этом. У Тузенбаха нет надежды на ответное чувство. Ирина, дав согласие на брак, заставляет себя выйти за него: “Это не в моей власти. Я буду твоей женой, и верной и покорной, но любви нет, что же делать! (Плачет. ) Я не любила ни разу в жизни. О, я так мечтала о любви, мечтаю уже давно, дни и ночи, но душа моя, как дорогой рояль, который заперт и ключ потерян”.

Перед дуэлью Тузенбах говорит Ирине: “Я увезу тебя завтра, мы будем работать, будем богаты, мечты мои оживут. Ты будешь счастлива. Только вот одно, только одно: ты меня не любишь!” И этого одного достаточно, чтобы всё остальное сделалось для Тузенбаха бессмысленным, чтобы у него пропал вкус, интерес к жизни. Идя на дуэль, Тузенбах идет на смерть. Да, его противник  (штабс-капитан  Василий  Васильевич  Соленый) гораздо опытнее. Но дело не только в  этом, а еще и в настроении,  душевном состоянии Тузенбаха. Тузенбах почти уверен в исходе дуэли: он будет убит: “Вот дерево засохло, но все же оно вместе с другими качается от ветра. Так, мне кажется, если я и умру, то все же буду участвовать в жизни так или иначе”. В этот тяжелый момент своей жизни Тузенбах не чувствует поддержки Ирины, так горячо любимой им женщины. Он в отчаянии:

“Т у з е н б а х.  Я не спал всю ночь. В моей жизни нет ничего такого страшного, что могло бы испугать меня, и только этот потерянный ключ терзает мою душу, не дает мне спать… Скажи мне что-нибудь.

Пауза.

Скажи мне что-нибудь…

И р и н а. Что?  Что сказать?  Что?

Т у з е н б а х. Что-нибудь.

И р и н а. Полно!  Полно!”

Перед самым уходом Тузенбах сообщает Ирине, где лежат ее документы,  думая о том, что  предстоит ей  после его гибели: “Надо идти, уже пора… Вот дерево засохло, но все же оно  вместе с другими качается от ветра. Так, мне кажется, если я и умру, то все же буду участвовать в жизни так или иначе. Прощай, моя милая… (Целует руки.) Твои бумаги, что ты мне дала, лежат у меня на столе, под календарем”.

Итак, роль Маши и Ирины в конфликтах Гринева и Швабрина, Тузенбаха и Соленого различна. Маша помогает и поддерживает Гринева, ускоряет его выздоровление после ранения. Ирина, наоборот, своей нелюбовью невольно подталкивает Тузенбаха к смерти.

Однако различие ролей Маши и Ирины в конфликтах пушкинских и чеховских героев не ограничивается только этим. История любви Марьи Мироновой и Петра Гринева в “Капитанской дочке” (19 окт. 1836) напоминает имеющий так называемый “happy ending” рыцарский (“Я невольно стиснул рукоять моей шпаги, вспомня, что накануне получил ее из ее рук, как бы на защиту моей любезной. Сердце мое горело. Я воображал себя ее рыцарем. Я жаждал доказать, что был достоин ее доверенности, и с нетерпением стал ожидать решительной минуты”.) роман с канонами романтического сюжета: на помощь бедной беззащитной девушке, оклеветанной и преследуемой злодеем (“– Сдаетесь ли? – кричал Швабрин. – Видите? через пять минут вас изжарят. – Не сдадимся, злодей! – отвечал ему батюшка твердым голосом”.), приходит  доблестный рыцарь (“А велю поджечь анбар, и тогда посмотрим, что ты станешь делать, Дон-Кишот Белогорский.” “До свидания, Марья Ивановна, не извиняюсь перед вами: вам, вероятно, не скучно в потемках с вашим рыцарем”.), который борется со злодеем, в конечном итоге побеждает его и соединяется со своей возлюбленной: “Вскоре потом Петр Андреевич женился на Марье Ивановне. Потомство их благоденствует в Симбирской губернии.” Но развивается этот внешне романтический сюжет на фоне реальных трагических событий русской истории, которые спускают Гринева с небес на землю, и угроза лёгкого ранения на дуэли, укол шпаги (“В это самое время меня сильно кольнуло в грудь пониже правого плеча; я упал и лишился чувств”.), сменяется многократными угрозами реальной, близкой смерти: “Вешать его!” – сказал Пугачев, не взглянув уже на меня. Мне накинули на шею петлю”. Таким образом, отблеск трагических событий Пугачевского бунта/восстания уничтожает романтизм в “Капитанской дочке”. Романтический сюжет превращается в пастораль, а “скрытое романтическое начало проявляется” в “укрупнении” и возвышении образов рядовых, ничтожных людей, вырастающих в критические минуты жизни до масштабов романтических героев – протестантов и бунтарей; в изображении необычных, особых, экстремальных ситуаций, позволяющих маленьким людям выявить скрытое в них нравственное величие и готовность к протесту”.1

Совершенно другой смысл и назначение дуэли в жизни Тузенбаха и Соленого – это попытка подняться от земли к небесам, но разными способами. Так, Соленый говорит Ирине: “Первый раз я говорю о любви к вам, и точно я не на земле, а на другой планете”. Тузенбах же говорит ей: “Если бы мне было позволено отдать за вас жизнь свою!” Отсюда, в “Трёх сёстрах” кроме псевдоромантизма Соленого нет ни рыцарства, ни романтического сюжета.

Взаимоотношения Гринева и Швабрина, Тузенбаха и Соленого имеют некоторые внешние черты сходства. И Швабрин, и Соленый, желая дуэли, первыми идут на конфликт. Швабрин, догадываясь, что Гринев выйдет из себя и скажет грубость при оскорбительных словах в адрес Марьи Мироновой, намеренно произносит их: “…ежели хочешь, чтоб Маша Миронова ходила к тебе в сумерки, то вместо нежных стишков подари  ей пару серег”., “…знаю по опыту ее нрав и обычай”. Гринев действительно не сдерживается и называет Швабрина “мерзавцем”: “– Ты лжешь, мерзавец! – вскричал я в бешенстве, – ты лжешь самым бесстыдным образом”. У Швабрина появляется повод вызвать Гринева на дуэль. Примерно такое же столкновение происходит между Тузенбахом  и Соленым. Кулыгин сообщает: “Так рассказывают, будто Соленый и барон встретились вчера на бульваре около театра…” “Около театра… Соленый стал придираться к барону, а тот не стерпел, сказал что-то обидное…” “Говорят, будто Соленый влюблен в Ирину и будто возненавидел барона…” Чебутыкин подтверждает: “Соленый стал придираться к барону, а тот вспылил и оскорбил его, и вышло так в конце концов, что Соленый обязан был вызвать его на дуэль”. Поведение Швабрина и Соленого можно охарактеризовать как бретерское.

Читайте журнал «Новая Литература»

И у Швабрина, и у Соленого, в отличие от Гринева и Тузенбаха, дуэль не первая. “Швабрин Алексей Иваныч вот уж пятый год как к нам переведен за смертоубийство”. – Рассказывает комендантша/капитанша Василиса Егоровна. “Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух свидетелях! Что прикажешь делать? На грех мастера нет”. “Соленый воображает, что он Лермонтов, и даже стихи пишет”. – Говорит Чебутыкин и добавляет: “Вот шутки шутками, а уж у него третья дуэль”.

Неодинакова реакция на предстоящую дуэль у Гринева и Тузенбаха. Гринев, получив вызов (“Швабрин переменился в лице. “Это тебе так не пройдет, – сказал он, стиснув мне руку. – Вы мне дадите сатисфакцию”.), обрадовался. Он был настолько возмущён словами Швабрина, что был готов его растерзать: “– Изволь; когда хочешь! – отвечал я, обрадовавшись. В эту минуту я готов был растерзать его”. Тузенбах же, получив вызов, оказался в недоумении. Судьба его была уже решена: через несколько дней он обвенчается с Ириной и уедет. И вдруг эта дуэль, нелепая случайность, которая ставит всё под угрозу.

Таким образом, при наличии некоторых внешних сходств взаимоотношения Гринева и Швабрина, Тузенбаха и Соленого различны по своей природе.

Гринев – благородный, прямодушный человек чести и долга. (Андрей  Петрович Гринев (“Капитанская дочка”), провожая сына Петра на службу, велел ему  беречь честь смолоду: ”Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: ”Прощай,  Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской  не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смóлоду”. В дальнейшем Петр Гринев, благодаря Пугачева за освобождение  Марьи  Мироновой,  сказал: ” – Слушай, – продолжал  я,  видя  его доброе  расположение. – Как  тебя  назвать  не  знаю,  да  и знать не хочу… Но бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести”.  Также из-за долга чести Гринев принял решение остаться в отряде Зурина и отправить Марью Миронову к своим родителям с Савельичем: “Хотя я не совсем был с ним согласен, однако ж чувствовал, что долг чести требовал моего присутствия  в войске императрицы”.) “Вчерашний дворянский недоросль”2 (“Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками”.), “он предпочитает смерть малейшему отступлению от велений долга и чести. Он отказывается от присяги Пугачеву”2 (“Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу”.), “во время суда… он не считает возможным назвать имя Маши Мироновой, справедливо опасаясь, что она будет подвергнута унизительному допросу”2 (“…мысль впутать имя ее между гнусными изветами злодеев и ее самую привести на очную с ними ставку – эта ужасная мысль так меня поразила, что я замялся и спутался”.). Швабрин – полная ему противоположность: бесчестный, злобный, темная душа. Гринев олицетворяет добро, Швабрин – зло. Причиной дуэли между Гриневым и Швабриным явилась Маша. Если бы она ни встала между ними, столкновение могло не произойти. Дуэль не неизбежна, а, скорее, случайна, хотя и закономерна. В “Капитанской дочке” столкновение Швабрина и Гринева – это столкновение двух начал – добра и зла. Столкновение разрешается дуэлью, причем в итоге одерживает верх добро. “Душевное благородство, человечность аристократов-дворян и лучшей части людей “среднего состояния” – союз Маши Мироновой и Гринева в этом смысле символичен”.2 “Доброта и справедливость одерживают здесь верх”.2

Природа отношений Тузенбаха и Соленого иная. Если для Швабрина дуэль – это свойство недоброго характера, склонного к интриге, к мести, то для Соленого дуэль – образ жизни, мироощущение человека, находящегося в полной дисгармонии с людьми и с самим собой. Так, Тузенбах признается Ирине: “Странный он человек. Мне и жаль его и досадно, но больше жаль. Мне кажется, он застенчив… Когда мы вдвоем с ним, то он бывает очень умен и ласков, а в обществе он грубый человек, бреттер”. Поведение Соленого отталкивает и пугает окружающих. “Я не люблю и боюсь этого вашего Соленого. Он говорит одни глупости…” Сетует Ирина. “Грубый, невоспитанный человек!”, закрыв лицо руками после очередной колкости Соленого, восклицает Наташа. “Ужасно страшным человеком” считает его и Маша (“Что вы хотите этим сказать, ужасно страшный человек?”)

Вот что пишет о Соленом известный режиссер Г.А. Товстоногов: “Вроде его все не любят, но, с другой стороны, он бывает в этом доме много и часто. Не потому ли с ним все примирились, что знают о его неистребимой любви к Ирине? Человек влюблен, с этим нельзя ничего поделать”. “Любовь, тем более безнадежная, такая уважаемая вещь, с которой надо примириться. Поэтому, с одной стороны, он чужой здесь, а с другой – свой. Его хамство – форма самозащиты. Он культивирует сходство с Лермонтовым. Лермонтов в его представлении – роковой герой. Человек, который пыжится быть роковым, выглядит нелепым в этом стремлении, – в силу обстоятельств оказывается действительно роковым”.3

“Вот один пример логики его поведения. Приходит Вершинин, все рады, взволнованы. Соленый хочет сказать, что не произошло, дескать, ничего особенного, а говорит это нелепо! В нем идет борьба. Он сам понимает, что говорит вздор, но не сказать не может. Только этим можно объяснить его постоянное состояние неловкости. Все знают, что он влюблен, и от этого он гарцует”.3

Следовательно, в “Трех сестрах” столкновение Соленого и Тузенбаха – “это столкновение цинизма и идеализма, не в философском, а в нравственном смысле. Один не верит ни во что, другой верит во всё. Обаяние Тузенбаха именно в этой вере. Линия его физического существования – всё для Ирины”. “У человека драма неразделенной любви, но сила его общественного темперамента такова, что он умеет смотреть на жизнь широко”.3 Столкновение заканчивается “тупым, жестоким убийством Тузенбаха на дуэли (“Он ахнуть не успел, как на него медведь насел”.)”4

“Тупая, страшная, несущая смерть любовь Соленого к Ирине.”5 “Добрая, верная, человечная – и безответная – любовь к Ирине Тузенбаха.”5 “Гнетущая это штука – любовь Соленого.”6 Так, Соленый, не добившись взаимности Ирины, объявляет: “Насильно мил не будешь, конечно… Но счастливых соперников у меня не должно быть… Не должно… Клянусь вам всем святым, соперника я убью…” Соленый готов убить любого, кто перейдет ему дорогу. По воле случая на его пути оказался Тузенбах. Угроза убийства, осененная словами: “Клянусь вам всем святым” являет темную, деформированную, слепую душу.

Как для неуверенного в себе человека дуэль для Соленого – это средство самоутверждения, выхода отрицательных эмоций. Например, Чебутыкину Соленый говорит: “Через двадцать пять лет вас уже не будет на свете, слава богу. Года через два-три вы умрете от кондрашки, или я вспылю и всажу вам пулю в лоб, ангел мой”. Даже если бы между Соленым и Тузенбахом ни встала Ирина, вероятность столкновения и дуэли сохранялась. Соленый в силу своего характера мог бы по какому-нибудь поводу спровоцировать Тузенбаха на грубость, а потом потребовать сатисфакции. Но в этом случае у Соленого не было бы определенной страшной цели: убить своего противника.

Итак, во взаимоотношениях Гринева и Швабрина, Тузенбаха и Соленого наблюдаются существенные различия между пушкинскими и чеховскими героями.

Соленый хочет походить на романтического героя, выстроить свою жизнь по законам рокового, мрачного романтизма. Он, как юный романтик Ленский, перед дуэлью пишет стихи.

Соленый сравнивает себя с Лермонтовым, однако похож на лермонтовского Грушницкого, на заурядного убийцу, на хладнокровного охотника. Недаром сравнивает Тузенбаха с дичью: “Старик волнуется напрасно. Я позволю себе немного, я только подстрелю его, как вальдшнепа. (Вынимает духи и брызгает на руки.) Вот вылил сегодня целый флакон, а они все пахнут. Они у меня пахнут трупом”. Всё это характеризует Соленого как псевдоромантика.

Таким образом, жизнь Соленого сосредоточивается “на одной цели: убийстве Тузенбаха. Это становится его маниакальной идеей, он не может от нее освободиться. Человеческое всё больше уходит от него. Он уже ни с кем не может общаться. Единственный человек, с которым он мог разговаривать, оказался на его пути.”7

Швабрин в “Капитанской дочке” изображен просто злодеем. И совсем не мрачным, не роковым, а хитрым и мстительным и не рядящимся в романтические одежды. Ни псевдоромантических, ни тем более романтических начал в нем нет. Гринев – романтик по молодости. Тузенбах, будучи старше Гринева, просто хочет любви. Соленый украшает себя мрачными приметами: руки пахнут трупом, ребенка он готов изжарить на сковородке и съесть: “Если бы этот ребенок был мой, то я изжарил бы его на сковородке и съел бы”. Он, конечно, сам понимает, как он низко пал, когда говорит Ирине: “…вы высоки и чисты, вам видна правда…” Но с каждой дуэлью он падает все глубже в бездну, во мрак своих темных мыслей и чувств.

Итак, значение дуэли в пушкинской повести и чеховской пьесе неодинаково. В судьбе Гринева это скорее переход от романтической юности к реальной, порою страшной и беспощадной жизни, и не он спасает в конце концов Машу, а она его своей любовью и верой. В “Трех сестрах” дуэль передает настроение эпохи, уровень обыденного сознания. И отчетливее всего эта разница проявляется в реакция окружающих на предстоящую дуэль.

В “Капитанской дочке” делается все, чтобы предотвратить дуэль. И Иван Игнатьич, и Василиса Егоровна, и Иван Кузмич пытаются примирить Швабрина и Гринева. Никому не нравится Швабрин. Все знают, что ссора произошла по его вине: “Но я уверена, что не вы зачинщик ссоры. Верно виноват Алексей Иваныч”.  “…он такой насмешник!” Но никто, даже Маша, не допускает дуэли в качестве способа разрешения конфликта: “Я так и обмерла, – сказала она, – когда сказали нам, что вы намерены биться на шпагах”. Для них дуэль – это нечто противоестественное, преступление против жизни.

В “Трех сестрах” почти все знают о дуэли, но никто не собирается ее предотвратить. “Страшный вирус равнодушия, безразличия растет на наших глазах”.8 Трагическое бездействие героев “сродни жесточайшему эгоизму”.9 У людей “паралич воли”.10 Чебутыкин в своем равнодушии и опустошенности доходит до цинизма: “…одним бароном больше, одним меньше – не все ли равно?” “Он может ранить барона или даже убить”. – замечает Маша. “По-моему, и участвовать на дуэли и присутствовать на ней, хотя бы в качестве врача, просто безнравственно”. – отвлеченно рассуждает Андрей. “О дуэли знали все, но активного противодействия не последовало”.11 Герои настолько сильно поглощены своими собственными проблемами, что уже не могут правильно реагировать на события.

Гринев был счастливым соперником Швабрина, а Соленый напрасно увидел в Тузенбахе своего счастливого соперника. Отсюда, наверное, некоторое сходство и существенные различия в описании дуэли. В “Капитанской дочке” сначала идет прерванная дуэль, та, что происходит “за скирдами”, поспешная и почти несерьезная, с внезапным появлением Ивана Игнатьича и пяти инвалидов, а затем разоружением, произведенным Василисой Егоровной: “Между тем Палашка взяла у нас наши шпаги и отнесла в чулан”. Вторая – более серьезная, когда Гринева ранили, но не смертельно.

Действие ее происходило у реки, под крутым обрывом. Дуэль Тузенбаха и Соленого тоже происходит недалеко от реки, в “казенной роще”. Река, этот символ вечного течения жизни, как бы объединяет обе картины. Но у Чехова она с помощью деталей и ремарок приобретает особый символический и страшный характер, усиливая ощущение противоестественного смысла дуэли. В ужасающем контрасте оказываются «благодушное настроение» секунданта, доктора Чебутыкина, его знаменитое «Та-ра-ра-бумбия… сижу на тумбе я…», чтение газет, словно подведение итогов словечко «реникса» («чепуха») и неотвратимое приближение дуэли. Чебутыкин заводит часы, часы бьют, как будто отсчитывают Тузенбаху последние минуты. И на дуэль Тузенбах едет в лодке, тоже словно уподобляясь мифологическому персонажу, мрачному старцу Харону, перевозчику мертвых в аид.

“Соленый задерживается” (“Доктор, пора! Уже половина первого”.). “Здесь проявляется слабость сильного человека, который был до сих пор как будто в этом смысле неуязвим. Тузенбах мужественно пошел умирать, а Соленый побрел убивать”. “Вот она – реальность дуэли. Слабость прорвалась на миг. Эта дуэль, к которой он так отчаянно стремился, в глубине души страшит его. Ясна трагическая бессмыслица дуэли”.12

А затем Чебутыкин, сообщив о гибели барона, опять “вынимает из кармана газету”, опять напевает “тара-ра-бумбия” и произносит в который раз: “Не все ли равно!”.

Казалось бы, такой финал и такое настроение должны были бы вызвать в читателе и зрителе самое мрачное впечатление. Однако этого не произошло, а произошло почти обратное.

Драматург С.А. Найденов под впечатлением виденного им в сентябре 1901 г. спектакля отмечал в своем дневнике органическое сочетание глубокого драматизма пьесы с общей просветленностью тона: “После представления “Трех сестер” захотелось жить, писать, работать – хотя пьеса была полна печали и тоски <…>. Какое-то оптимистическое горе… какая-то утешительная тоска. И горечь и утешение”.13

Известный режиссер Г.А. Товстоногов в своей книге “Зеркало сцены” объясняет оптимистичность “Трех сестер” так: “Оптимистичность чеховской пьесы сегодня нельзя понимать впрямую. Она не в том, что три сестры верят в лучшее будущее. Вряд ли конец спектакля должен быть мажорным. От больших надежд первого акта остался маленький островок в 4-ом. Смысл пьесы в том, что каждый человек должен до конца осознать свое место в жизни”.14

Это осознание трудно далось пушкинскому Гриневу. За него заплатил собственной жизнью чеховский Тузенбах, вообразивший в какой-то момент, что можно быть счастливым около несчастливой Ирины. Несчастливы они все. Но страшен Соленый, фигура которого завершает XIX с его дуэлями и открывает новый XX век.

Новый век, ныне завершившийся, познавший страшные войны и гибель десятков, сотен миллионов людей, тогда, наверное, не осознал, что могут значить люди, у которых руки “пахнут трупом”. Но пьеса “Три сестры” кончается словами: “Если бы знать, если бы знать!”

Тем не менее в “Трех сестрах” А.П. Чехова одерживает верх светлое пушкинское начало: дуэль – это преступление против жизни, духовное и физическое падение людей. В сознании Пушкина и Чехова представление о дуэли совпадает. В этом отношении Пушкин и Чехов едины.

 

1 А.М. Гуревич “Романтизм Пушкина”, “Капитанская дочка”, с. 166.

2 А.М. Гуревич “Романтизм Пушкина”, “Капитанская дочка”, сc. 164-165.

3Г.А. Товстоногов “Зеркало сцены”, книга 2, Санкт-Петербург, изд-во “Искусство”, 1984, сс. 119-120.

4 З.С Паперный “Вопреки всем правилам…”, с.169.

5З.С Паперный “Вопреки всем правилам…”, с. 171.

6Г.А. Товстоногов “Зеркало сцены”, книга 2, Санкт-Петербург, изд-во “Искусство”, 1984, с. 119.

7 Г.А. Товстоногов “Зеркало сцены”, книга 2, Санкт-Петербург, изд-во “Искусство”, 1984, с. 135.

8З.С Паперный “Вопреки всем правилам…”, с. 181.

9Г.А. Товстоногов “Зеркало сцены”, книга 2, Санкт-Петербург, изд-во “Искусство”, 1984, с. 135.

10Г.А. Товстоногов “Зеркало сцены”, книга 2, Санкт-Петербург, изд-во “Искусство”, 1984, с. 160.

11Г.А. Товстоногов “Зеркало сцены”, книга 2, Санкт-Петербург, изд-во “Искусство”, 1984, с. 135.

12Г.А. Товстоногов “Зеркало сцены”, книга 2, Санкт-Петербург, изд-во “Искусство”, 1984, с. 162.

13С.А.Найденов “Чехов в моих воспоминаниях”, “Театральная жизнь”, 1959, № 19, с. 25.

14Г.А. Товстоногов “Зеркало сцены”, книга 2, Санкт-Петербург, изд-во “Искусство”, 1984, с. 124.

Ольга Костенко

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Один комментарий к “Ольга Костенко. Дуэль у А. С. Пушкина и А .П. Чехова (критическая заметка)

  1. Екатерина Петрова

    Очень много цитирования и очень мало мнения самого автора на заявленную проблему конфликта между писателями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.