Психолог Кевин Даттон полагал, что одна из самых желанных для социопата вещей — это работа в полиции. Он добавлял, что такие люди отмечены запредельным властолюбием, аморализмом и жестокостью.

И Фёдор Елизаров с этим не спорит: характеристика действительно ему вполне подходит. Но вопрос профессии он всё же вынужден уточнить.

«Очевидно, что распознать социопата-полицейского куда легче, чем кого угодно другого.» — подумал он, скосясь на обрубок своей правой ноги, — «Хотя бы потому, что силовик подвержен постоянным стрессам, да и контролю со стороны психиатрической комиссии. К тому же, правоохранитель довольствуется лишь властью очень грубой, подчинением вынужденным и молчаливым.

            Влияние полицейского ограничивается телом, но не разумом жертвы.

            А вот у психиатра власть куда как более изощрённая.»

— Порой всерьёз думаю… — сидящая перед ним женщина невесело усмехается и мнёт складки платья на коленях. — Что способна его изуродовать.

Доктор Елизаров всегда был рад сеансам с Алисой Стрельцовой.

Она была одной из тех пациенток, в ком невротическая агрессия скрывалась внешней безобидностью: Алиса имела узкие плечи, миндалевидные глаза, а также тонкое лицо, словно сошедшее со старописанной иконы.

Будто оживший потрет старого классициста, боготворившего образец дворянской красоты.

— Как именно вы хотите это сделать?

— Ч-что? — Алиса повернула голову и растерянно, но без всякой робости вгляделась в серо-голубые глаза врача.

— Как именно вы бы его изуродовали?

Пациентку этот вопрос озадачил. Она замокла, хотя в её взгляде мелькнуло что-то недосказанное.

— Алиса, наедине со мной вы не должны ничего бояться. Помните — я не осужу вас. — доктор Елизаров смотрел сочувственно, с трудом при этом удержав зевок. — Вы встречаетесь со мной, чтобы уйти от травящих разум мыслей. Однако если разговор не будет откровенным — работать станет невозможно.

Фёдор протянул женщине стакан с водой. Она тихо сказала: «Спасибо» — и сжала тонкое стекло обеими руками. Потом встала с кресла и повернулась к книжным стеллажам за своей спиной.

— Знаете, сначала он казался идеальным мужем. — начала она таким тоном, которым произносят оправдания, — Не знаю, что вообще с ним произошло, но он вдруг обратился в тирана. Любое сопротивление его комплексу власти, — Доктор Елизаров с довольством отметил то, как Алиса начала перенимать слова из его лексикона. — Порождало дикие скандалы и угрозы, вплоть до развода и запрета видеться с детьми.

Алиса сделала ещё один глоток и закусила губу.

— И ведь знаете… Он может это устроить. — Тон голоса стал чуть тише и грустней. — Уже третий раз говорит о том, что при желании в суде выставит меня кем угодно: хоть проституткой, хоть наркозависимой…

 

 

— Вы думали о его смерти? Вы были бы ей рады?

Алиса настолько погрузилась в свои мысли, что вопрос психиатра заставил её вздрогнуть. Этот одноногий, опирающийся на костыль человек и раньше временами тревожил ее, но каждый раз ему удавалось смягчить это впечатление уютной улыбкой.

Сейчас же женщина откровенно отшатывается от бесстрастного лица врача. Однако в следующую же секунду выражение меняется: доктор Елизаров гнёт бровь и будто бы переводит всё в шутку.

Взгляд у него совершенно особый: тёплый, располагающий к доверию.

Доктор много раз говорил: выговаривать свои желания нормально, какими бы они не были.

(«…а гнев так и вовсе стоит ближе к рефлексу, чем к чувству. Не вините же вы себя за слюноотделение и кашель, верно?»)

Алиса Евгеньевна вдруг рассмеялась. Зубы её при этом блеснули, будто белоснежные семена в розовой ткани плода.

— Совру, если скажу, что не думала об этом. — отвечала она, садясь обратно в кресло, — Но вот в чём парадокс: я могу сознаться вам в уже совершённом преступлении — и врачебная этика заставит держать рот на замке. Однако если я признаюсь в намерении…

— То предписания обязывают меня вас отговорить. — Фёдор закончил за нее и кивнул. — Однако…

 

 

— …если вас некому защитить — защищаться придётся самой.

Алиса поджала губы и отвернулась к окну. Помещение находилось на первом этаже, поэтому стёкла были закрыты решёткой.

Фёдор Николаевич понимал, что сейчас наступит самый ответственный момент игры. Несколько белокурых прядей выбилось у него из аккуратной причёски, и он привычным жестом пригладил их обратно.

— Алиса Евгеньевна, если вас это испугает, то можете спокойно уйти, хорошо?

— …Извините, что вы имеете ввиду?

Фёдор Елизаров прекрасно знал её характер и решил: всё должно выглядеть так, будто бы решение предстоит принять ей самой. Доктор учёл травму, которую нанёс муж, поэтому он не настаивает, не контролирует — лишь предлагает.

— Если вы решитесь совершить задуманное, то я вам помогу. Просто сделайте всё нужное в то время, когда у нас с вами назначен сеанс. Это обеспечит алиби, которое я подтвержу в случае расспросов со стороны полиции. — Фёдор сложил руки в замок и слегка наклонился вперёд. — Можете смотреть на это, как на сеанс радикальной, но по-настоящему действенной психотерапии.

Алиса тут же нахмурилась и зачем-то оглянулась назад, после чего шокировано уставилась на своего врача.

— Вам действительно придётся его убить, Алиса Евгеньевна. Вы ведь знали это годами.

Ответом доктору Елизарову была лишь небольшая перемена в её позе и взгляде: зрачки расширились, брови поползли вверх, корпус слегка склонился в его сторону.

Заинтересованность. Уже не шок и вовсе не враждебность.

Фёдору этого хватило, чтобы улыбнуться и всё понять.

 

 

Ладошка у Алисы, когда доктор Елизаров пожал её на прощанье, была сухая и тёплая — будто нагретая солнцем древесная кора.

На улице вечерело, закат начинал отбрасывать багровые тени на стены и мебель кабинета. Вокруг стоял приятный запах подступающей осени.

Когда Алиса Евгеньевна уходит, Фёдор снова садится в кресло и кладёт неподалёку костыль.

Итак, её мужа он хотел убить уже давно. Это был отвратительный ублюдок с залысинами и вечно потным лицом, лично доктору Елизарову досадивший самой малостью: слишком уж напомнил его приёмного отца.

(…сублимация психотравмы — это довольно банально. От любой маньячины только тем и отличаюсь, что всякий раз делаю это чужими руками.)

Где-то с полминуты он просто размышляет о ситуации и себе самом, а потом начинает проворачивать ключ в единственном запирающемся ящике стола.

Вынимает из него записную книжку и открывает на первой же странице. Чёрной пастой там выведен список имён и фамилий.

1. Вадим Ворошилов (клептоман)

Доктор скользит взглядом вниз.

2. Максим Поливанов (поджигатель)
3. Станислав Аверкиев (насильник)

Каждое имя — просто крошечная часть в его общем потоке пациентов. Но именно они для него — особенные.

4. Руслан Литвинов (серийный убийца);
5. Иван Шигаев (педофил)

С каждым годом имён становилось всё больше. Доктор Елизаров задумчиво улыбается, вспоминая всех разом и каждого по отдельности.

Это были особые люди. Те, кому он по-настоящему помог.