I

В доме было холодно и шумно. Тётя Эмма торопливо пекла пироги у плиты, пока на лестнице, пологой и скрипучей, оставались новые отпечатки подошв туфель. Частички пыли медленно падали на перила, пытаясь завоевать территорию раньше, чем все члены семьи спустятся на кухню. Маленькая щель на нижней ступени по привычке цепляла длинные подолы платьев, но так и не уступала своего права на существование клочку толстой махровой ткани.

Они расселись за столом и включили радио. Из духовки наконец вырвался знакомый приторный запах, сквозняк сменился робким теплом от приготовленных пирогов. “R-1359” тихо заговорил.

– Пропустите… – Дядя Бруно закашлялся и удалился в комнату за ингалятором.

Лука беззвучно стоял в проходе кухни и наблюдал. Ухода дяди Бруно никто не заметил: бабуля Патрисия поправляла салфетницу, никак не определившись, с какого ракурса она красивее, Нортон-младший носился вокруг Лайлы с самолётом-беспилотником и мешал ей включить ежедневную радиопередачу “Круглый стол”. Мама и папа по-обычному равнодушно о чём-то разговаривали.

Семья Робертсонов, потомственных физиков двадцатого века, начала трапезу ровно в восемнадцать часов. Перед приёмом пищи родственники одновременно пожелали друг другу приятного аппетита и любезно заулыбались. От этих улыбок, натянутых нитками признанного этикета, расползлись многолетние трещины над их губами. Никто из них терпеть не мог семейных трапез.

– Лука. Лука! Лука-а! Садись за стол.

Голос мамы. Частота – от ста пятидесяти семи до двухсот двадцати с половиной герц. Требование.

– Лука! Подойди, сынок.

Сто восемьдесят пять. Требование, но мягче.

– Паста остывает.

Лука продолжал наблюдать. Короткий звук, похожий на неожиданное междометие, сорвался с его губ. Но не долетел. Упал где-то на середине пути. Лука увидел его падение и расстроенно сдвинул брови. И тут – тепло. Маленькое, с левого бока. С температурой около тридцати семи градусов по Цельсию. Мама коснулась запястья. Лука скривил лицо и отдёрнул руку. Все затихли, лишь “R-1359” продолжал бубнить. Лука медленно подошел к стулу. Гладкий и холодный. Его.

– Аманда, не тешь себя ложными надеждами, – дядя Бруно приобнял маму за плечи. – Прогнозы врачей очевидны. Он и так урвал больше, чем было положено.

– Не говори так… – мама обернулась. – Не при нём.

– Милая, – он вытер подёрнутые маслом губы салфеткой. – Ради закона сохранения энергии… Он всё равно не поймёт, – дядя Бруно изобразил сочувствующую улыбку.

– Лука всё слышит, – голос мамы так странно поколебался, что Лука впервые за долгое время не смог предположить его частоту. – Детка, ешь, остывает же.

 

Лука взял вилку, по своему обыкновению упёр зубчики в скатерть и начал крутить её. Мама всегда была с таким нежным, мягким голосом, Лука очень хотел однажды обнять его и уткнуться в него щекой или прижаться даже по самую шею. Голосов других родственников он не любил и считал их совершенно некрасивыми.

Восемнадцать часов тридцать минут. Частота трёх ударов часов ровно сто герц. Лайла с Нортоном-младшим разбежались по своим комнатам для вечернего чтения, бабуля Патрисия ненарочно задремала прямо на кухне, тётя Эмма в спешке убрала со стола. Звонок в дверь. Папа торопливо двинулся в прихожую, за ним дядя Бруно. Мама, вытерев салфеткой масляные губы Луки, тоже поднялась из-за стола, заговорила с тётей Эммой. На кухне стало ни тепло, ни холодно.

Восемнадцать сорок. Лука стоял у лестницы и переживал то приходящий, то уходящий холод папы, который пытался дотащить что-то очень большое в своих руках. Неожиданно он оказался прямо напротив Луки. Мальчик невольно сгорбился.

– Аманда, убери его у меня из-под ног! – папа превысил свою обыкновенную частоту – на восемьдесят герц.

 

Мама выбежала из кухни и резко остановилась. Лука тихо хныкал.

– Как ты посмел… – мама заплакала и кинулась на папу.

 

Никто не откликнулся на мамин плач, лишь мощная колючая рука, сильно напрягшись, толкнула её на пару футов назад.

– Врачи дали трое суток, – тихий, новый, не похожий ни на кого, голос. – Ты же сама знаешь ценник. Для тех, кто еще в этом мире, он дешевле.

 

Лука простоял на лестнице тридцать минут, не двигаясь с места. Никто ни разу не посмел проскочить мимо него. Лука никак не мог оторвать взгляда от коридора. Он был по-прежнему холодным, но что-то в нём сильно изменилось.

– Это такой специальный шкаф, – дядя Бруно тихо подошёл сзади, улыбнулся. – Когда человек хочет спрятаться так, чтобы его никто никогда не нашёл, он залезает в него.

Лука моргнул. Шкаф был маленьким, не больше пяти футов в длину, но слишком заметным, особенно в прихожей. О нём уже точно знают мама, папа, дядя Бруно, а в скором времени его заметят остальные. Его точно найдут.

II

Полдень следующего дня выдался поистине жарким и светлым. На улицах было тихо, лишь изредка доносились короткие чихи колёс проезжих машин. Палило солнце. Было в прогулках с бабулей Патрисией что-то особенное: какая-то непосредственная энергия просыпалась внутри Луки, просыпалась так, что позволяла лишний раз пройтись вокруг дома.

 

– Надо бы дойти до Амалии, спросить про новые градусники, – бабуля Патрисия вздохнула. – Пошли, молчун. Только б мать не узнала, что тебя с собой потащила, а то начнётся…

 

Лука ничего не разобрал из её маленького, сиплого голоса, однако сменил обычное направление вслед за ней. Он даже не понял, что она имела в виду про градусники, его любимые стеклянные измерители тепла и холода. Как-то раз Лука с интересом наблюдал за тем, как дядя Бруно исследовал температуру почвы комнатных растений с помощью метеорологических термометров и полдня не двигался с места, пока в его руки не вложили стеклянные измерители. Правда, они были особенными, без серого вещества на конце. С тех пор каждый его день начинался с исследований под контролем дяди Бруно, который обычно молча улыбался и кивал Луке, и мамы, которая с каждым разом издавала всё больше громких звуков похвалы и восхищения.

 

Они прошли мимо нескольких незнакомых домов достаточно медленно. Лука остался стоять у дороги, бабуля Патрисия незаметно удалилась.

 

– Ты чего такой грустный? – пролетело в воздухе откуда-то сзади.

 

Лука обернулся. Мальчик примерно его возраста вопросительно смотрел на него.

 

– Ты не потерялся случайно?

 

Лука продолжал смотреть. Голос тёплый.

 

– Потерялся, значит… Ну, чего ты там застыл? Пойдём, поиграем, что ли! – мальчик заулыбался, на щеках образовались небольшие бугорки. Он показал в сторону невысокого двухэтажного дома из красного кирпича, дверь которого была закрыта. – А то ты совсем грустный какой-то. Или ты собрался весь день так простоять? А потом найдём твоих родителей. Меня, кстати, Граней зовут.

 

Лука сделал небольшой шаг вперёд. Граня продолжал улыбаться.

 

– Не переживай, мама не будет ругаться, что мы играем во дворе, –

Граня, всерьёз подумав, что испуг Луки вызван этой причиной, решил успокоить его. – Они с папой художники, сейчас над картинами для выставки работают, сам понимаешь, работа трудная, весь день из комнаты не выходят…

 

Он хотел сказать что-то ещё, но не успел. Бабуля Патрисия появилась совершенно неожиданно.

 

– Лука, пошли отсюда, – она взяла мальчика за руку.

 

Лука быстро выкрутился из хватки бабули Патрисии и молча двинулся за ней. Он не мог перестать думать о разговоре с Граней до самого вечера. Было что-то странное, неведомое Луке в его голосе, такое же, как в цвете его рубашки, забрызганной красками в хаотичный, длинный узор, как в его больших голубых глазах, раскрывающихся всё больше с каждым новым звуком, как в его улыбке. Лука медленно лёг в кровать, пытаясь вспомнить странное слово, которым Граня назвал своих родителей. Потом он ещё немного подумал про шкаф в прихожей и уснул.

 

Следующий день, новая прогулка с бабулей Патрисией. На этот раз – около дома. Сделав два круга, бабуля Патрисия, по своему обыкновению что-то пробормотав, села в кресло-качалку. Задремала. Лука стоял на месте и смотрел на прикрытую калитку. Тихо кругом, дом пуст и освобождён от людского холода. Лука сам не понял, как вышел за пределы дома и двинулся по новому направлению.

 

Дом из красного кирпича. Дверь была закрыта, территория участка упрямо и укоризненно молчала. Лишь спустя несколько мгновений послышался десятичастотный, весьма неприятный звук. Скрежет карандаша.

 

– Ты всё-таки пришёл поиграть!

 

Лука приподнял голову. Тот самый тёплый голос. Граня.

 

– Тебя так неожиданно вчера увела та злая бабка! – он закинул на плечо небольшую коричневую сумку, открыл калитку. – Пойдём скорее, пока она не вернулась. Покажу тебе своё любимое место.

 

Лука совершенно не понимал, почему двинулся за ним. До этого он никогда не виделся с мальчиками примерно своего возраста, а с братом и сестрой он старался сталкиваться как можно меньше. Граня не переставал улыбаться, шёл несколько вприпрыжку, то и дело поправляя сумку на плече.

 

– Ты только недавно приехал в наши края? – он обернулся к Луке. – Я раньше тебя не видел.

 

Лука моргнул.

 

– Значит, тебе точно понравится мой любимый холм, – приняв моргание за ответ, заверил Граня.

 

Холм стоял в миле от жилой улицы, прикрываясь другими, похожими на него холмами. На его вершине было дерево, единственное среди окружающей местности.

 

– Чаще всего я тут бываю, чтобы смотреть на закаты, – признался Граня, когда они с Лукой взобрались на вершину холма. – Небо здесь совершенно другое – оно меняется на те цвета, которые я захочу. Вот смотри, – он сел на землю и скрестил ноги. – Сейчас небо ещё жёлтое, но уже через две минуты будет оранжевым.

 

Лука присел подобно Гране. Через две минуты небо стало оранжевым. Потому что солнце стало низко над горизонтом, и тогда солнечные лучи начали свой длинный путь в атмосфере. Они активно рассеивались, давая разрешение посторонним взглядам увидеть их в красном свете.

 

– Вот, вот! Что я говорил! – Граня гордо приподнялся. – Знаешь, мне иногда кажется, что этот луг слышит меня. И исполняет все мои желания.

 

Лука выдавил какой-то непонятный даже для себя звук в ответ.

 

– Смотри, смотри! Фиолетовые киты! Как много… – Граня подпрыгнул от нахлынувшей радости. – Мама говорит, это необычные киты. Те, кто их видит, наделён даром долгой и счастливой жизни.

Лука моргнул. Облака действительно были фиолетовыми, из-за соответствующего угла отражения ультрафиолетового излучения солнца. Но китов на небе не было. Киты обычно поют с частотой от четырёхсот тридцати до пятисот герц, а на небе не было ни звука.

– Ты не видишь их? – Граня грустно вздохнул.

Лука поднялся и прошёл чуть вперёд.

 

– Ты всегда молчишь и не обращаешь ни на кого внимание? – спросил Граня не то с недовольством, не то с огорчением.

 

И тут Лука впервые посмотрел ему прямо в глаза. Лицо Грани мгновенно стало задумчивым, в его голове анализировалось что-то очень сложное, то самое, что так и норовило вырваться из глаз Луки. Внезапно взгляд прервался. Лука подошёл к краю холма.

– Ты похож на них. На китов, – Граня, подобно Луке, уставился на горизонт. – Мама говорит, киты очень одинокие животные… А ещё они живут намного дольше, чем остальные звери. А как только один из них умирает, вся стая начинает издавать такие грустные звуки, как будто бы начинает петь, – он попытался изобразить пение китов.

 

Лука сморщился от высокой частоты кривых звуков.

 

– Знаешь, я очень люблю китов. Особенно когда вижу их на небе, я бегу рисовать их сразу. Папа говорит, у меня неплохо получается.

 

Граня зашуршал у себя в сумке. Он протянул Луке толстый блокнот в коричневом кожаном переплёте. Лука взял его не сразу. Блокнот был едва тёплым. Граня по очереди рассказал историю создания каждого рисунка. Солнце давно скрылось за горизонтом.

 

Когда Лука вернулся домой, бабуля Патрисия ещё дремала.

 

III

 

– Я хочу показать тебе наш сад.

 

Лука стоял у калитки. По-прежнему кирпичный дом, по-прежнему дверь закрыта, по-прежнему улыбающийся Граня. Кажется, был уже вторник.

 

– Мама очень любит сажать в нём новые растения, – Граня повёл Луку в обход дома. – Помнишь ту нарисованную розу, что я показывал вчера? Она ещё была недорисованной… Так вот, её я начал рисовать, потому что знаю, что она будет такой, когда вырастет. А пока она – всего лишь этот росток.

 

Лука сел на корточки. Росток выглядел вялым и замёрзшим.

 

– Тоже думаешь, что с ним что-то не так? – Граня задумался. – Наверное, ему жарко на солнце.

 

Лука резко повернул голову вправо.

 

– Ты чего? – Граня немного испугался, но не подал вида.

 

Лука мотнул головой влево.

 

– Да что с тобой? Тебе плохо?

 

Тогда Лука начал злиться. Росток замерзал. Нужно было измерить температуру почвы, чтобы понять, в какое место его необходимо срочно пересадить. Он решительно двинулся к калитке. До дома было недалеко, это расстояние он выучился преодолевать за секунду. На небе скопились тучи, прогремел гром. До дождя было ещё далеко. Тепло сменялось холодом, прихожая – комнатой. Лука схватил градусник с серым наконечником. Шкаф в прихожей тихо и уверенно стоял. Участок. Бабуля Патрисия. Дремлет. Быстрые шаги по тому же маршруту.

 

Лука не прошёл и половины пути.

 

– Ты куда убежал? – Граня впервые заговорил с частотой больше двухсот герц. – Да что с тобой сегодня?!

 

Лука остановился, но продолжал смотреть прямо. Пошёл дождь.

 

– Что это у тебя в руке? – Граня протянул руку.

 

Лука спрятал руку за спину и сделал пару шагов вперёд. Дождь усиливается. Молния. Росток замёрзнет.

 

– Куда же ты? – Граня почувствовал, что начал обижаться. Лука будто дразнил его. – Дай посмотреть!

 

Лука почувствовал, как жар коснулся его руки. Он дёрнул руку. Жар цепко касался градусника. Граня тянул его в свою сторону. Лука не отпускал. Молния. Граня вздрогнул и отпрянул, Лука невольно разжал руку. Градусник раскололся на руках у Грани. Кровь мгновенно хлынула из обеих ладоней.

 

Гром. Дождь уступил место ливню. Они бежали в сторону кирпичного дома. Их сопровождал вздрагивающий плач и тяжёлое дыхание.

 

– Не хочу, не хочу! Не хочу, чтобы мама ругалась! – Граня прижал ладони к рубашке. – Хочу спрятаться куда-нибудь, чтобы меня никто не нашёл!

 

Кровь не останавливалась. Молния. Где-то вдалеке повалилось дерево. Внутри Луки всё шевелилось без остановки. Громкие звуки были повсюду. Он пытался закричать, но не мог. Что-то застряло в горле.

 

– Вот ты где, бестолковый продукт, – папа сильно схватил Луку за руки и потащил в сторону дома.

 

Мальчик закричал. Граня продолжал бежать вперёд, наконец сменив направления к реке в ста футах от соседнего дома. Гроза ревела. Лука, вторя ей, продолжал вырываться из мощных колючих рук, пока последние силы не покинули его вовсе.

 

Тишина и холод.

 

Он проснулся на диване в гостиной. Было давно за полдень, солнце пригревало центр деревянного пола, тепло которого разбежалось по всей комнате. Лука почти не чувствовал своего тела. Сил хватило лишь повернуть голову вправо. Мышца шеи натянулась, как тетива лука.

 

Прозрачная штора вздымалась под дуновением сквозняка, оконная рама убедительно делала вид, что страдает вместе с ней. Именно тогда Лука, совершенно сам того не ожидая, начал понимать, о чём периодически перешёптываются мама с папой. Что имеют в виду взгляды, вскользь на него обращённые во время завтраков, обедов и ужинов. Он позволил себе медленно выдохнуть.

 

Оконная рама сверкнула и тут же поблекла. Лука замер. Что-то щекочущее, горячее вспыхнуло в его груди, да так, что пришлось глубоко вдохнуть. Его подняли с кровати совершенно не его ноги – в них переливалась сверху-вниз неистовая сила, заставляющая Луку делать шаг за шагом вперёд к окну. В горле что-то защекотало ещё больше, оно мгновенно растаяло, вспыхнуло, перевернулось, затем собралось воедино, наконец-то приняв свою настоящую форму.

– Фиолетовые киты! Плывут!

Весь дом содрогнулся от высокой частоты нового звука. Лука выбежал из комнаты. Шкафа в прихожей не было. Расстояние за секунду. Снова звук. Протянутый, уже у калитки.

Дверь в дом Грани была открыта.