Любовный рОман с прологом и эпилогом.

Пролог

Любовь бывает разная. Роман – тоже. Написан уже самый короткий роман в мире (если иметь ввиду литературный жанр, а не личные отношения). Его автор, писатель из Екатеринбурга, Владимир Блинов. Этот рОман настолько короткий, что уложился в двух предложениях: «Не надо! Я сама!». И хочу добавить, что данное произведение даже издали отдельной книгой, с критической статьей на несколько страниц и иллюстрацией. Если честно, я не могу себе даже представить заголовок к такой книге, разве что-то очень короткое, вроде междометия «Ах», ну или «Ух». Или вообще: «О!»

Так что мой рОман выглядит на этом фоне почти, как эпопея.

Теперь напишу о любви. Любовь бывает разная. И, хотя, при самом этом слове мы представляем себе отношения между мужчиной и женщиной, проиллюстрированные ещё Вильямом Шекспиром, это могут быть и отношения между родителями и детьми. Любовь бывает так же ко всему человечеству, к своему народу, не совсем современная и возвышенная любовь к Родине, любовь к животным. Немного гастрономическая любовь к сладостям, или ещё к чему-нибудь вкусненькому. Любовь к книгам, машинам, гонкам. Сплетням. Да, и такая бывает.

Мифоманию тоже можно обозначить, как любовь к определенному действию. И не все патологические лжецы бывают плохими. Многие из них просто несчастные люди, вынужденные уйти в скорлупу своих фантазий из-за реальности, которая не соответствует их чаяниям, можно сказать так. Вот, например, человек представляет себя таким героем Суперменом, а в итоге может только обучать лечебному ушу по определенной методике да бренчать на гитаре. Ну, и начинаются сказки о бесконтактном карате, величии духа и целительстве. Другой не может связать и пары слов в понятную всем фразу, а в мечтах своих член союза журналистов и заслуженный деятель культуры.

Мифоманы отличные рассказчики, и выдуманные ими истории просто безупречны. Каждая из них могла бы стать бестселлером, если бы эти рассказчики, вдобавок ко всему, ещё умели их записать. Но, чаще всего, дальше простого трындежа дело у них не идет. И, я сильно подозреваю, что они сами начинают верить в свои фантазии.

Так вот, про семью таких людей я и расскажу. Раз это семейное, можно предположить, что такое заболевание передается по наследству, хотя разница в индивидуальные симптомах разительная.

 

Голубцов-дед

Но расскажу всё по порядку. Первый раз я встретил Голубцова-деда в поезде, в плацкартном вагоне, когда я, студент политеха, возвращался с сокурсниками домой с практики. Голубцов-дед, кажется, ехал завоевывать Кавказ. Кажется, в Ростове осталась его жена и дочка, но история была не понятная. То ли он изменил, то ли ему изменили, но он всё преподносил очень своеобразно. Лично я назвал бы его Самохваловым, но – родителей и фамилию не выбирают. На каждом слове у него было: да я, да, у меня, да меня. Весь мир вращался только вокруг его священной особы. Но молодых такое привлекает, первые пару минут. Вот мы и слушали, разинув рты.

А Голубцов-дед старался, заливал нам в уши. Он воевал прямо от школьной скамьи, геройски, был в окружении, получил награды, потом был переводчиком у пленного Паулюса. Был военным переводчиком на переговорах с союзниками. Лично общался с Дуайтом Эйзенхауэром. Не жизнь, а сказка, прямо. Потом он поступил в вуз, на физмат и ему тут же предложили аспирантуру и преподавание. Тут мы немного насторожились. А некоторые наши отщепенцы с диссидентскими наклонностями, стали ехидничать.

Рассказывал Голубцов-дед красочно, при этом курил наши папиросы, картинно жестикулируя и стряхивая пепел куда-то под сидение. Но первое очарование пропало, и теперь наши отмороженные головы уже открыто дерзили. Он делал вид, что ничего не замечает. Мы вышли в Пятигорске. Голубцов-дед поехал дальше.

Хочу только заметить, что тогда он ещё не был дедом. Был только отцом, таким усатым круглолицым здоровяком-брюнетом.

У меня словно на роду было написано встречаться с ним вновь и вновь.

Следующий раз я увидел Голубцова-деда через несколько лет, когда ездил в командировку в Аргунь. Столкнулся с ним на вокзале. Он отрастил себе бородку, делавшую его похожим на Ивана Ильина. Оказывается, он жил в Грозном, работал теперь на Гостелерадио кинооператором. Ехал он со съемок художественного фильма времен гражданской войны. Съемочная группа уже уехала централизованно, на его собственной «Волге», а он подзадержался, был на свадьбе знакомого чеченца тут недалеко, в горах. И там всех поразил чистотой произношения чеченского слова КЪОНАХ.

Я только с ужасом смотрел на него и даже не пытался повторить такой подвиг. Когда Голубцов-дед узнал, что я настраиваю автоматы типа «ТВА», он тут же начал мне рассказывать про нужды Грозненского теле-радио-вещания, да так, что единственный вывод, который я мог сделать, – он как минимум, директор ГТРК.

В третий раз встреча оказалась уже предсказуемой. Меня отправили именно в Грозненский телецентр, настраивать новую систему «Альфа-2». Я предвкушал встречу с довольно-таки забавным дяденькой. И встреча состоялась. Но расскажу всё по порядку.

Люди в Грозном были вообще гостеприимные, не говоря уже – к тому, кто приехал в командировку. Так что я сразу окунулся в родную стихию. Было такое чувство, что я знал их, как минимум, со студенческой скамьи. И только к обеду я понял, что именно вызывает у меня пусть небольшой, но дискомфорт – это было отсутствие Голубцова-деда. И я спросил про него у коллег.

Мы сидели за большим, составленным из четырех, столом. Ребята в складчину принесли шашлык, мясной пирог и беляши. Мне сдавать деньги запретили под страхом страшной обиды. Я уже в курсе был кавказского гостеприимства, жевал активно и не рыпался.

– А что, Голубцов на съемках? – спросил я, запивая яблочным соком всю эту вкуснятину.

– Да, точно, – подтвердили мне. – А ты откуда его знаешь?

– Встречался пару раз. Последний, когда он возвращался со съемок фильма из Аргуна.

– С каких съёмок? Когда?

Я немного смутился.

– Ну, в прошлом году, где-то зимой.

Хохот заставил меня насторожиться.

– Да он сдал на оператора только на прошлой неделе. Кто его возьмет на съемки фильма.

– Нет, мы его уважаем, ты, брат, не подумай чего, но пойми только, он просто без высшего образования. Например, вот Володя закончил ВГИК, он оператор высшей категории. Аслан – Ленинградский институт. А он пришел к нам лет шесть назад… Никогда не работал и не работает с ТЖК.

– В 79, кажется, к нам устроился.

И тут дверь распахнулась настежь и в помещение ворвался высокий, но худощавый молодой мужчина.

– Всё! – очень эмоционально прокричал он с особым ударением. – Да чтобы я ещё взял его с собой!!!!

– Успокойся, Ибрагим, у нас гость, – двое или трое сотрудников встали из-за стола.

– Да, извините, я спокоен, я очень спокоен. Да чтобы я ещё раз поехал с ним на съемки!!!!

– Расскажи, Ибрагим, что случилось, – спросила его женщина, продолжая сидеть на стуле.

У неё была высокая причёска и молодые горячие глаза.

Ибрагим посмотрел на говорившую, поднял руку вверх, что-то прожестикулировал, потом только выдал обществу:

– Представляете, Зинаида Андреевна, я как чувствовал, что его не надо с собой брать. А кого я должен брать? Если все операторы на выезде. Вот где вы тут видите операторов? А мне нужен был с собой оператор. Там просто открывали стелу. Съемки легкие, наводи объектив, жми кнопки. Стоят люди около Главпочтамта. Там Алексеев присутствовал, сам Бакаев. Ждали ещё Ерещенко, но, хорошо, что не приехал. Подъезжает наша машина. Первым из неё выскакивает… кто вы думаете? Правильно, Голубцов, бросился к стеле, упал на спину и давай елозить спиной по грязному асфальту. Это в его представлении называется: снимать памятник снизу. У всех приглашённых просто челюсть упала, И на меня так многозначительно глядели, словно я его заставил это делать.

— Это одна из его неотъемлемых черт – позёрство, – спокойно сказала Зинаида Андреевна. –  Даже на съёмках в колхозах, он забирается на сенокосилку или электростолб. Он по профессии фотограф.

— Вот именно. Никакой не оператор. И никогда им не станет. Во всяком случае, не со мной, – отрезал Ибрагим и тут только посмотрел на меня осмысленно.

– Познакомься, это Борис Гольдман, настройщик новых телевизионных систем. К нам приехал в командировку.

– О! – Ибрагим весь просветлел. – Как хорошо! Здравствуйте, Борис, очень и очень вам рады!!!!

Я поднялся и протянул руку.

– Ибрагим, – представился парень.

Потом скользнул взглядом по столу.

– Не хватает для дорогого гостя …

– Ибрагим…

– Вы что, Зинаида Андреевна, там рыбу продают жареную. Очень вкусная. Сейчас, принесу. Друг, ты же любишь жареную рыбу?

Я просто обязан был ответить:

– Очень!

И Ибрагим так же быстро выскочил в дверь, как и ворвался в неё. Думаю, одна из причин этого была – смущение, что он начал так шуметь перед посторонним человеком.

– А Голубцов, наверное, свою «Волгу» ставит в гараж? – спросил я, чувствуя, что ответ будет не таким, какой можно было предположить.

– Какую «Волгу»? – одновременно переспросили несколько человек.

– Да у него даже велосипеда нет.

– И не было никогда.

Ну, может, в прошлой жизни.

Да уж. И я пошутил.

– Ну, скоро 9 мая, подарите ему велосипед.

– А что общего между ним и праздником Победы? – спросила молодая женщина, скорее – девушка.

– Как, он же ветеран, – я понял, что и тут попал в просак.

– Никакой он не ветеран, кто вам сказал? Он, что ли? Вот, с нами сидит член профкома, уважаемый всеми нами Михаил Степанович, сам дошедший до Берлина в пехоте.

– Никакой он не ветеран, – повторил Михаил Степанович слегка скрипучим усталым голосом. – Он не предоставил в отдел кадров никаких документов, что воевал.

– Да по нему видно, что не воевал. Он и сам никогда не говорил нам, что воевал, и из военкомата нам ничего не предоставили.

– Идёт он, – резко сказала ещё одна женщина лет за сорок. – Где его пара бубликов к обеду.

– Да, ладно вам, Мария Ильинична.

– Чего – ладно? Он вас использует, он вами манипулирует, давит на жалость, а вы поддаетесь.

И тут в комнату вошел сам Голубцов-дед. Явно постаревший. И борода его, с проседью, была не совсем опрятна. И в одежде не чувствовалась женская забота.

В–от и стол! – с деланной веселостью потер он ладони. – И я к столу.

– Вон ваши вчерашние жестянки, возьмите хлебушек, вымакивайте.

– Злая вы женщина, Мария Ильинична, – садясь к столу, проговорил он и взялся за ближайшую тарелку. – Вы уже покушали? Можно вилочку вашу взять.

Я низко опустил голову, скрывая смех. А женщина просто взвилась.

– Не злитесь, дорогая Мария Ильинична, – сказал мужчина в возрасте с кудрявыми черными волосами с проседью. – От ненависти до любви – один шаг.

– Вот именно, признайтесь, что вы влюблены в меня, – подхватил Голубцов-дед.

– Голубчик несчастный ты, голубец, – яростно хлопнула ладонью по столу Мария Ильинична.

– Кстати, а на съемках какого фильма ты был в прошлом году, не подскажешь? – спросил мужчина, что сидел напротив меня. Он очень походил на моего отца, просто один-в-один.

– Не понял? – удивленно оторвался от тарелки Голубцов.

А я уже понял всё. Бедняга жил в своих собственных фантазиях и давал им выход при встрече с каждым незнакомцем. Что ж, не всё в нашей жизни складывается так, как мы хотели бы.

 

Вечером я шёл пешком в гостиницу, которая была совсем рядом с ГТРК. Меня догнал Голубцов-дед.

– А где «Волга», в ремонте? – набравшись наглости, спросил я.

– Да ты не так понял, это же я жене машину оставил. В Ростове, – не очень уверенно ответил он.

Почему-то мне стало его жалко.

– Бывает, – пробормотал я смущённо. – Мой дядя тоже при разводе ушел в одном костюме, и то – в спортивном.

Голубцов оживился. Даже немного повеселел. В глаза бросался резкий диссонанс между представительной внешностью и каким-то детским и мелким неприятным характером.

Чтобы отвязаться от него, я свернул к киоску Союзпечати, где за стеклом была выставлена книга «Магистр рассеянных наук» Левшина, на которой я сам вырос. Наверное, продавец выставил старую книгу по просьбе её владельца. Мой сын был ещё маленький, но где гарантия, что я смогу найти такую, когда придет время? Я подошел к киоску. На обложке был ценник с надписью «букинист. 4 р.».

Деньги у меня были. Я полез в карман.

– Что, книжечку покупаешь? – возник за спиной Голубцов. – Сказал бы мне, я подарил бы. У меня дома библиотека огромная, есть просто старинные экземпляры. Одна, наверное, твою зарплату стоит.

Пока я отсчитывал деньги, он взял у продавца книгу и заинтересованно листал.

– Жалко, что у нас мало таких книг издается. Для школьников – просто клад. А сколько твоему ребенку?

– Три года, – ответил я, и забрал у него увесистый томик.

– Ого. Вундеркинд?

– Нет, конечно, просто «на вырост», – невольно засмеялся я. – А ваши книги можно посмотреть? Я ещё пару дней тут задержусь, будет время почитать.

– Только не сегодня. Дочка готовится к сессии. Нервничает немного. Тянет на золотую медаль. Она у меня заочница. В следующий раз, хорошо?

– Хорошо.

Я покладисто согласился, поняв, что из огромной библиотеки у нашего фантазера не наберется и десятка. Ну и не надо. Почитаю записки моего любимого Магистра. Детство вспомню.

Голубцов шел рядом со мной, то широко шагая, то семеня и сбиваясь с ноги. Он мне что-то активно рассказывал. Что-то про то, что начал «делать» дочери отдельную квартиру. Ещё что-то личное, но я не прислушивался.

Уже возле моей гостиницы Голубцов остановился и, пожимая руку, сказал:

– Только как другу, говорю по секрету. К нам в начале следующей недели приезжает сам Владимир Высоцкий. Задержись, не пожалеешь. Это же легенда. Надеемся, что он даст концерт на запись для телевидения. Тут и сфотографироваться можно будет с ним. Так, глядишь, и зайдешь в историю.

Я усмехнулся. Со своей стороны, в историю заходить я не собирался, но на Высоцкого посмотреть хотелось.

Конечно, специально я не стал бы задерживаться в командировке, надеясь провести выходные дома, с семьей, но обстоятельства так сложились, что настройка оборудования затянулась.

И приехал сам Владимир Семенович Высоцкий. Всем сотрудникам ГТРК в этот день словно ураганом снесло крышу. Я попал под общую панику. И топтался со всеми в коридоре и фойе, чтобы хоть мельком посмотреть на залетного голубя. Ну, меня оправдывает то, что я его поклонник, до сих пор. Многие сотрудники ГТРК держали в руках фотографии артиста, надеясь получить автограф.

Надеясь хоть как-то попасть в кадр, даже на случайном снимке, все (включая меня) пришли в костюмах. Кроме того же Голубцова, который, единственный на телестудии в тот день, был в обычной своей, рабочей одежде. Какая-то зачуханная вельветовая куртка и не глаженная голубая рубашка. И вот в этом своем малярном прикиде он фланировал с деловым видом мимо коллег, то прислушиваясь к тому, что творилось за дверью, то отходя с напряженным видом. Тут вожделенная дверь растворилась, выскочил Ибрагим и помчался по коридору. Возвращаясь назад буквально через несколько минут, он нес на плече ящик с чем-то неведомым. Вдруг он приостановился рядом со мной, поразмыслил секунду и шагнул вбок.

– Борис, помоги, – вдруг сказал он. – Плечо вчера вывихнул в спортзале, болит, не могу. Донеси.

И он красноречиво подмигнул мне.

Меня же взяла оторопь. Сам не знаю почему, вдруг не мог ни пошевельнуться, ни выдавить из себя звук. Тут Голубцов мгновенно оказался рядом, перехватил ящик, слегка охнул от неожиданности, потому что тот оказался тяжелым и бегом кинулся к вожделенной двери, напоминая всем своим видом носильщика из зарубежных фильмов.

Ибрагим растерялся, а Голубцов уже стучался в дверь.

Щелкнул замок и показалась женщина.

– Ибрагим, – вскрикнула она от неожиданности.

– Я только поднести помог, – нагло полез в образовавшуюся щель Голубцов-дед. И резко закричал во весь голос: – Владимир Семёнович, пожалуйста, автограф черкните. Дочка моя вас просто обожает.

– Совесть имейте, – начала женщина…

Но изнутри раздался далекий и до дрожи знакомый голос.

– Заходите, – сразу отозвалась женщина, тут же поменяв тон. – Ибрагим, закрой дверь, пожалуйста.

Ибрагим только посмотрел на меня с немым укором и исчез в студии звукозаписи.

Увиделись мы с ним только после отъезда Высоцкого.

– Эх ты, я хотел тебя провести к нам, чтобы ты сфотографировался с нами. На память, – сказал он, зайдя ко мне. Я уже закончил и ждал, когда приемщики проверят и примут оборудование. – Снимок с самим Высоцким, это же круто. А то этот наглый Голубцов влез, потом оказалось, что ставить автограф не куда и он выкрутился так, сказав: я сфотографируюсь с вами – вот и будет ваш автограф. Тут все, как обычно от него, ошалели. Высоцкий, по-моему, психанул, но сдержался, потом засмеялся и сказал, что пусть становится сзади. Голубцов и полез за всех, наступил Зинаиде Андреевне на ногу.

– Да ладно. Жаль, конечно, – сказал я.

– Во-во. Ты немного не сообразил, а тут наглость города берет. Голубцов и взял. Если ты хочешь знать, это Зинаида Андреевна попросила тебя провести тактично, чтобы никто не обиделся. И мы все так считали. Уверен за весь телецентр. Ты же гость. Такой же гость, как и Высоцкий.

– Но не такой знаменитый. Ладно, переживу.

 

И я забыл это, вспомнил только, когда вышел фильм Эльдара Рязанов про Высоцкого. Ну, если быть честным, я помогал устанавливать ту самую СЦК, на которую снимали тот самый концерт. Но я про это никому не скажу😊))

 

 

Голубцова-внучка

 

Жизнь шла и дошла до распада, развала и полнейшей разрухи. Потом начались горячие точки, которые плавно переросли в локальные военные конфликты, которые уже не очень плавно переросли в бомбежки, обстрелы и груз 200. Я всё это время метался то в поисках работы, то в поисках заработка. И в 2005 году мои метания привели меня снова в Грозный, и снова – на монтаж той же «Альфа-2». Теперь это уже была морально устаревшая система, но в те годы и она казалась хорошей, за неимением лучшего. Здание было разрушено, разобрано и снова восстановлено. Это же можно сказать о центре города. Всё остальное ещё лежало в руинах. Моё воображение тут же сравнило это с панорамой поствоенного Сталинграда. Да, по городу, как и по всей республике в целом, прошлись катком и жителей закатали в асфальт. В прямом смысле. Никого из старых знакомых я не встретил. По коридору ходили и сидели по комнатам новые, в большинстве своем, молодые, люди.

В этот раз я приехал не один, а с бригадой. Монтаж предстоял длительный. Гостиниц ещё не было и сотрудники просто «разобрали» нас по домам. По улицам ездили БТР и на поворотах стояли бетонные тумбы ДОТ с вооруженными автоматами солдатами. При определенном уровне фантазии можно было представить себя партизаном во время Второй мировой войны.

Но, если серьезно, нас предупредили, что возможны нападение на нас или похищение. Проинструктировали.

Мне трудно было включить у себя самосознание на самосохранение. Люди ведь были свои, из одной страны. Хотя они сильно изменились, словно закрылись в раковину. Оно и понятно.

По домам нас развезли на студийном внедорожнике. Хорошо хоть не на БТРе. Когда мы заходили в подъезд наскоро подремонтированного дома, навстречу выскочил… Ибрагим. Как ни странно, я среагировал первый, окрикнув его.

Тот остановился, удивленно взглянул на меня и кинулся жать руку и обнимать.

Оказывается, он перешел работать в газету, «Грозненский рабочий». Но сейчас его попросили наладить выход другой газеты, «Молодежная смена», и он пока, временно, был там.

– Ты надолго к нам?

– Думаю на месяц.

– Пошли ко мне.

Тут в разговор вступил мой спутник. Они обменялись короткими фразами по-чеченски.

– Слушай, оказывается, за тебя отвечает Имран. Сейчас можно пойти ко мне, завтра я сам привезу тебя на работу и всё там улажу. У меня лучше условия, большой дом. Я там пока один живу, семья в Дагестане у родственников.

Я Ибрагиму обрадовался, как старому другу. Даже не понимаю, что так меня разобрало на чувствительность. Наверное, атмосфера в Грозном какая-то особая.

У Ибрагима была машина, «ВАЗ» и мы быстро приехали в Заводской район. Дома тут почти не пострадали, только кое-где на заборах были отметины от пуль и осколков.

– Да, весело было у вас, – вырвалось у меня.

– И не говори.

Дома он выделил мне отдельную комнату, сказав:

– Располагайся, я пока за жареной рыбой сбегаю.

И я громко рассмеялся.

– Что? – Ибрагим удивленно посмотрел на меня.

– Помнишь, когда я приезжал в прошлый раз, ты тоже принес рыбу.

Ибрагим тоже рассмеялся.

– Да, точно. Это было в том кафе, за углом. А сейчас у нас тут соседи вкусно жарят.

Я улыбнулся и кивнул.

 

Мы сидели за столом. Ели рыбу, пили чай и вспоминали прошлую жизнь. Естественно, я спросил про Голубцова-деда.

– Точно не знаю, я раньше его ушел с ТВ. Как всё началось, я и перевелся. Сначала в пресс-центре МВД работал, потом перешел в «Грозненский рабочий». Вроде, дед умер, ему операцию какую-то делали. А я тут с его внучкой столкнулся.

– Да ну! Тоже кинооператором стала?

– Какой… Бери выше, журналистом. Не представляешь даже, как всё получилось. Нам в газету позвонили сверху и попросили помочь девочке, типа там бедность, нищета, дом разбомбили, они вдвоем с мамой живут. Она и в газету приходила с этой самой мамой. Такие скандальные, крикливые. Всё время угрожали пожаловаться в ФСБ и стращали всякими другими службами. Типа, посадят того-то и того-то на место. Я их направил к моему заместителю, Светлане Тимофеевне, так она всё время ругалась с ними. Внучка вечно со своей мамашей ходила, они обе с головой не дружат. И ты только представь. Я собираюсь возвращаться на старое место в «Грозненский рабочий», прихожу туда – а они уже там. Со своими бумажками.

– Так журналистами были они обе? – ухмыльнулся я.

– Там вообще непонятно. Главное, я её мать, оказывается, раньше знал. Они жили в доме моей тёти, в её подъезде. Я часто туда приходил, особенно после октября девяносто девятого года. Тётя попала под обстрел на рынке, оглохла и голова у неё начала дёргаться. Я ещё антибиотики привозил Голубцовым, умилился, когда узнал, что наш Голубцов их родственник. Мать была ранена на ранке, там ногу царапнуло по касательной, но нарывало. И после всего этого такая благодарность. И тексты были такие ужасные. Светлана Тимофеевна сначала их в мусор бросала. А потом нам уборщица рассказала, что Голубцова-младшая, её Ириной звать, в мусорных корзинах всё время ковырялась.

– Зачем!?

– Вроде бы свои тексты искала, выбросили или нет, но Светлана считала её стукачкой. Она раньше уборщицы приходила и материалы искала, если выбросили. Ну, ни в какие рамки не подходили эти материалы её. Материалы, я, конечно, сильно сказал. Белиберду свою. В «Грозненском рабочем» сказали, что она и им надоела уже со своими тупыми темами. У нас в «Молодежной смене» не было такого, чтобы её материал один к одному прошёл, всё время надо было обрабатывать.

– Да уж. От дедушки не далеко ушла. Так у вас и работает?

– Нет, каждый день благодарю Всевышнего, что ушла. Она Светлане Тимофеевне каждый день закатывала скандалы непотные.

– Куда ушла?

– Да к нам журналисты из Москвы приезжали. Она вокруг них крутилась. Вроде даже к Солженицыну писала. Ну, и уехали они с мамашей. Кажется, ещё компенсацию её мамаша получила за квартиру.

– Интересно, где они сейчас.

– А мне не интересно совсем! Главное, чтобы их в Грозном не было. С их визгом, криком. Голоса у них такие ещё неприятные, пронзительные. Особенно у дочки.

– Да уж, – пробормотал я, вспомнив тихий и ровный голос Голубцова-деда.

– Она ещё в Европу хотела уехать, слышь. Всем говорила, что готова даже за негра замуж выйти, лишь бы уехать.

– Тут вопрос, согласится ли «даже негр» жениться на ней.

Ибрагим громко расхохотался.

–Так она перед отъездом волосы перекрасила и всё под блондинку косила у нас.

– Ладно, женщин не прилично обсуждать. А про Голубцова – точно, что умер? – спросил я, чтобы перевести тему.

– Точно. Я соседа его видел. А потом и дом его разбомбило.

– Жалко человека. Он весь в фантазиях жил. Помню, как мне про огромную библиотеку раритетов рассказывал.

– Ха, его внучка вообще написала в своих мемуарах – десять тысяч книг. Слово «раритеты» она тоже использовала. Тут всё носилась со своими тетрадками.

– Он мне напоминал Карлсона, который живет на крыше. Помнишь его? Мужчина в самом расцвете сил, у которого в домике на крыше есть сто тысяч паровых машинок.

– Да, забавный был старик. Внучка пошла не в него. У неё это целеустремленно и … как сказать правильно … гадко. Так заливала при мне, когда пришли москвичи. И богатые они были, и интеллигентные… Я у него в доме был, там просто голяк голый. Он в парусиновых туфлях зимой ходил. Мы как-то, в начале восьмидесятых, пожалели его, скинулись на зимнюю обувь. А он на эти деньги столик такой купил на колесиках. И довольный такой нам показал. Типа, зима кончается, а это вещь нужная. Ну, ладно, как по русской пословице: о мёртвых или хорошо или ничего.

– Это не русская пословица. Это изречение Хилона из Спарты, которое привел в своём сочинении Диоген Лаэртский. Оно звучит так: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды». Не поверишь, я сам не знал до недавнего времени. Прочитал в детской книжке: «Сто тысяч почему». Так что наши дети точно будут умнее нас.

Ибрагим рассмеялся и тут же как-то сник. Я заметил эту перемену и спросил:

– Что-то случилось?

– У сестры сынишка нашёл на улице машинку игрушечную, поднял, а там заряд, детонатор и сработал. Руку правую полностью кисть оторвало, а на левой три пальца. Вот так, брат, мы живем.

– Господи! А кто же такую игрушку подкинул?

– В общем, не всё можно говорить сейчас…

Я понял и промолчал, опустив голову.

 

Всю командировку я прожил у Ибрагима.

 

Прошло ещё несколько лет. Старший сын устроился в Москве, зарегистрировал бизнес, женился, и мы с женой переехали к нему, нянчить внуков. Квартиру купили по соседству. Но, в основном, жили на даче, для этого утеплив её.

Шел 2011 год.

Было лето. Вся семья, включая животных, жили на даче, а мне пришлось ненадолго приехать в город. Дела задержали меня и пришлось заночевать, потому что ехать ночью мне не хотелось. В квартире не оказалось спичек, а электрочайник мы забрали на дачу. Я человек, с некоторых пор, не курящий, так что мне, как первобытному сапиенсу, грозило остаться без огня. Тогда я подумал-подумал, и постучался к соседям справа. Потом постучал к соседям слева. И там зашевелились. Дверь открыли, даже не спрашивая. На мою просьбу поделиться осовремененным кресалом, мне предложили войти. Там были гости, и хозяева почему-то решили, что их мало, и я должен непременно пополнить их ряды.

Мне было всё равно, где провести вечер, поэтому – легко согласился.

Первое, что мне бросилось в глаза, это совершенная разношерстность находящихся в комнате людей. Там, кроме хозяйки, были две очень старых, даже для меня, женщины, одна, примерно – моя ровесница, мужчина немного старше меня и молодая девушка. То, что она была крашенной блондинкой, я понял сразу.

Меня пригласили к столу, на котором была нарезанная колбаса, хлеб и пара тарелок с салатами. Женщина немного помоложе меня произвела на меня негативное впечатление именно потому, что старалась на всех произвести впечатление позитивное. Хозяева мне, конечно, представили всех и всем – меня. Но я напрочь забыл имена, кроме одного: Ирина Голубцова. Эта барышня один-в-один подходила к описанию Ибрагима. Вот где довелось встретиться с ней. Поразительно. У меня карма – сталкиваться везде с этой семейкой.

– Я тут почитала отрывки. Поразительно талантливый ребенок, – говорила самая старшая из гостей.

Ну конечно, с высоты её возраста и я – юноша.

– А расскажите, душенька, как вам посчастливилось выжить в этом аду?

И «душенька» начала рассказывать. Сначала, правда, она сбивалась, а потом увлеклась, помогая себе жестами, делая ладонями как бы всплеск в воздухе.

Особенно длинно и красочно она рассказывала про обстрел рынка в Грозном, осенью девяносто девятого года. Оказывается, и она была там ранена – что меня удивило, я же точно помню, что Ибрагим рассказал про тот случай. Ранена она была тяжело, долго ходила с костылями. В рассказе она постоянно ссылалась на свой дневник, отрывки из которого уже вроде бы издала. Когда дошла до длительного лечения, так импульсивно порывалась задрать юбку и предъявить доказательства воочию. Если учесть, что на ней были плотные шерстяные колготки – доказательство было просто явным и неопровержимым.

Женщины её вовремя остановили от неуместного стриптиза. Они даже прослезились, слушая. И тут зазвонил телефон. Мгновенная тишина повисла в комнате, что очень меня насторожило. Раньше я как-то не встречал, чтобы все гости одновременно стихли от телефонного звонка.

Гаджет лежал на столе. Голубцова мгновенно схватилась за него. И я уловил движение – она перевела звук на «громкий». То есть разговор могли слышать все. А меня при этом кто-то толкнул в бок и довольно чувствительно.

– Алло, – сказала Голубцова напряженным голосом.

– Ирина, мы тебя предупреждали уже, если ты будешь продолжать издавать свои грязные пасквили, мы тебя проучим? Или прекращай это дело, или готовься к смерти. Откажись от книги! Уничтожь дневники!

Дальше раздались звонки отбоя.

– Слышали все? – спросила почти что моя ровесница. – И вот это повторяется постоянно!

– Ирина, деточка, как же вы с этим животе?

– Бедное дитя.

– Расскажите, Ирина, как вашего мужа избили.

И Голубцова-внучка начала новый рассказ:

«Шёл де её муж с работы, а на него де напали и стали бить с криками: передай своей жене, чтобы заткнулась со своими книгами. Он даже попал в больницу после этого. Ну и далее так, де».

А я ещё подумал: какой муж, если у девицы фамилия дедушки. Диплом не хочет менять, что ли.

В общем, мне надо было уходить. Как и всякий интеллигентный человек, я картинно задрал рукав и посмотрел на наручные часы, размером с мамин будильник. Не заметить такое было нельзя. Пока я медленно приподнимался, готовясь раскланяться, как очень старая дама вскинула очи и спросила всё ещё взволнованным голосом:

– Вы торопитесь, дружок?

– Да, там телевизор включен, жена должна позвонить и по работе… А телефон дома…

– Понятно, понятно, не оправдывайтесь (я пишу и прямо слышу её глуховатый сиплый старческий голос). Надеюсь, вы не откажетесь свидетельствовать всему, что у нас произошло?

Я и не думал, что меня пригласили ради моей особенно обаятельной особы.

– Да, конечно, – поспешно заверил я, отступая. – До свидания.

– Всего хорошего, дружок. К вам постучат, когда будет нужно.

Я раскланялся, сказал общее:

– Спокойно ночи.

Мне ответил всего только один голос. Остальные даже не сочли нужным повернуться от своих разговоров. Голубцова была истинной примой маленького общества. Её слушали, разинув рты. И я вспомнил, как мы когда-то слушали её деда. У внучки даже жесты были похожи. А жестикулировали оба активно.

Вот так я и ушел по-английски, тихонько прикрыв за собой дверь. Наверное, мои показания не понадобились, потому что ко мне никто не постучался. И постепенно я забыл про это.

 

Но моя судьба была другого мнения. В 2015 я поехал в Швейцарию, навестить сына, невестку и, самое главное, посмотреть на внуков. Нужно пояснить, что мой сын работал в Novartis юристом и жил в городе Базель вместе с женой, гражданской Швейцарии во втором поколении. Она была по национальности татарка, но семейному счастью не мешало даже различие в вероисповедании. Думаю, ребята просто не придавали этому значение. Тем более, что мой сын давно уже в шутку грозился принять иудейство.

Швейцария – прекрасная страна. С древней историей и красивыми городами, в которых берегут наследие предков. В моем карликовом романе просто не найдется места для описания Острых шпилей готического собора и ратуши, тесных каменных улочек и Рейн, который делит город на две неравные части. Я, конечно, в двухнедельный срок не мог обойти все сорок музеев, так что приходилось выбирать. И, главное, не большой город, с населением меньше двухсот тысяч.

Скажу только, что там особенная атмосфера. Это просто словами не передать.

К счастью, эта коммуна (в Швейцарии так называется административная единица) немецкоязычная, так что я мог, хотя и не совсем свободно, общаться с жителями.

У сына мне выделили детскую комнату, где пришлось потеснить внуков. Парни не возражали, требуя в уплату рассказы, предпочтительно страшные, на ночь. Ну и дети пошли в наше время.

Гидами по городу для меня были внуки, о лучшем я и не мечтал. У них, конечно, были свои достопримечательности в городе. Зоопарк, паромы. И старший настоятельно рекомендовал мне посетить Jean Tinguely Museum. Основатель музея, Жан Тингли, был, наверное, уникум. Он создал множество необычных механизмов, что и привлекало внимание мальчуганов.

Потом по рекомендации младшего мы внимательно осмотрели Spielzeug Welten Museum Basel, то есть – Музей игрушек.

 

Вернувшись домой и всё ещё не остыв от спора и обсуждения, мы застали то, что с первого взгляда можно принять за семейную ссору. Был вечер пятницы. Сын с невесткой вернулись с работы. И сын кричал, гневно размахивая руками, когда невестка с красным лицом открывала нам дверь. Я не поверил своим ушам и глазам.

– Что случилось? – вырвалось у меня, когда я шагнул через порог, оставив изумленных мальчиков позади.

Невестка молча ушла в другую комнату.

– Опять это голубка позвонила, – взрывался постепенно, как ряды боезарядов, мой сын. – Она доводит мать (это у сына такая привычка называть жену матерью) до слёз, а та ей слово боится сказать.

– Давай спокойнее, – начал я, как делал это всегда, начиная с его детства. – Что за голубка и почему её должны бояться.

– Это он про Иру, – вышла из комнаты невестка.

– Есть тут такая Голубчикова, – перебил сын. – Она решила, что, раз мать её немного опекала поначалу, может теперь на неё присесть и так ехать.

– Это не совсем так. Она, в общем-то, очень несчастный человек. У неё было такое тяжёлое детство под бомбёжками…

Я отвернулся, препровождая внуков в ванную мыть руки. И тут меня осенило. Детство под бомбежками… Да это же…

– Это случайно не Ира Голубцова? – спросил я.

– Ты её знаешь? – изумился сын. – Не то, чтобы знаю… Но деда её видел пару разков.

– Он был такой же? – сын покрутил пальцем у виска.

– Примерно. Что она натворила?

– Стравливает нас со всеми нашими знакомыми, позорит перед друзьями.

– Ты не прав. Она из лучших побуждений. Она просто пыталась меня защитить.

– Что? От кого? И можно уже, я сам буду тебя защищать.

– А что случилось, если можно? – вставил я.

– Да там мелочи. Мать дала машину общему знакомому. Он её долбанул об столб. С ремонтом тянул.

– Да он бы сделал…

– Даже не сомневаюсь. А эта голубка стала трезвонить на всех углах, что он отказывается платить за ремонт. Ну, человек оплатил всё и ключи буквально кинул мне в лицо.

– Он уже отошёл и признался, что был не прав…

– Она же даже в интервью на радио про это рассказала. Тут все просто кипели.

– Она просто хотела меня защитить…

– Да, неудачная защита, – вставил я.

– Вот именно, пап. Нужно просто перестать общаться с такими. Она охренела совершенно. Представь, вчера звонит нам и говорит матери, чтобы она написала комментарии в фейсбуке. Хамские, представь!

– Ну, она не говорила, что именно хамские…

– Нет, конечно, она просто дала примерный текст. Что нужно написать. Тут даже я краснел, когда читал. Для начала – безграмотность полная. Она набросилась на совершенно незнакомого человека и хочет руками моей жены ему нахамить. Говорю, как юрист, он вполне может подать в суд. И именно на тебя, мать. Потому что комментарий тот напишешь ты.

– Я не собираюсь писать никакой комментарий…

– Тогда она с тебя с живой не слезет. Было уже, проходили. Что она тебе говорила тогда, помнишь? Что ты обязана помочь! А не помогаешь только потому, что ты от кого-то там зависишь.

– Ни от кого я не завишу…

– Это простая манипуляция. Чтобы доказать это, ты обязана сделать для неё всё. И вообще, Голубцова хочет быть голосом русских в Европе. Что она тебе тогда сказала? Русских в Европе мало, и она будет их голосом. Такая мессия русских.

Ого! Такого не мог придумать даже Голубцов-дед.

Так разговаривая, мы перемещались по квартире, пока не расселись за обеденным столом. В отличии от добропорядочных граждан Швейцарии, выходцы из России чаще всего едят дома, по старой привычке, наверное.

– Идиотизм какой-то, – продолжал сын. – Она ведет себя, как ребенок, при том, с дурным характером.

– Я ей то же самое сказала…

– Она не понимает.

– Она ответила, что у неё не было детства, и поэтому она теперь будет вечным ребенком. Примерно так.

– Она хоть сама поняла, что ляпнула? – сын всё ещё был зол и вопросы бросал короткие и прерывистые. Наверное, он так же ведет себя в арбитражном суде.

– Вряд ли… Кушайте, я завтра приготовлю беляши.

– Ура!!! – оживились мальчики, скучавшие за нашими разговорами.

Мы сидели, ели салат с котлетами и картошкой-фри и рассуждали.

Ирина, оказывается, превратилась просто в фурию в своем желании кого-то облагодетельствовать, а кого-то просто порвать на английский флаг. То она опекает очередного бедолагу, то объявляет бой другому. Вот тогда всплывает всё, что она сделала якобы хорошего. На свои поступки она смотрит, как на дачу взаймы. Приходит время и тем заёмщикам приходят уведомления. Долги требует вернуть с огромными процентами. Если вдруг какой-нибудь бедолага отказывается сделать для неё то, что она требует, она поднимает такой шум, что – мама не горюй. Она основательно берется тогда уже за этого человека, промывает его кости на всех интернет-площадках, доступных ей. К делу подключает других сторонников, попокладистее и организовывает дружный хор возмущенных граждан.

– Ну, у неё в фейсбуке ещё и у самой есть левые аккаунты, – сказала невестка. – Там видно по стилю.

– Или по его отсутствию, – вставил всё ещё взъерошенный мой сын. – Пысательница чёртова: совершенно не умеет писать.

– Я уже жалею, что её встречала когда-то и помогала устроиться, – сказала невестка. – Меня попросил очень добрый человек. Хорошо, что это в другом городе. Хоть домой не придет.

– Так приходила однажды, – рубанул, как шашкой, сын. – Полдня проторчала у нас. С муженьком приперлась. Кореец такой маленький, щуплый, всё время в углу дивана промолчал.

– Киргиз. Она его везде с собой таскает. К счастью, у нас были только один раз.

– А второй раз я бы не выдержал. И он больше похож был на цыгана. Этот, из Азии.

– Что она натворила? – спросил я.

– Просто раскрыла рот. Понимаешь, па, есть такие люди, которые доведут тебя до белого каления, просто начав рассказывать. Сколько бреда она тут вывалила, вспомнить страшно.

– Она просто несчастный ребенок…

– Да она старше тебя, мать, ты этого не заметила? Короче, сейчас блокируешь её во всех сотсетях. А припрется домой, вызову полицию и потребую оградить от таких поползновений. Где твой телефон?

В общем, семейный мир удалось восстановить только ценой полного мониторинга гаджетов, принадлежащих невестке.

– Теперь молись, чтобы мы про неё быстрее забыли.

Вот и всё. Как я потом узнал, многие знакомые фрау Голубцовой именно так и поступают, только чтобы отвязаться от неё и не вызвать на свою голову её гнев. Сказать ей прямо в глаза, что что-то она делает неправильно – чревато большими осложнениями.

 

 

 

 

 

 

 

 

Эпилог

Я бы и не вспомнил про эти встречи, если бы случайно, в YouTube не натолкнулся на видео про Голубцову-внучку. И тогда прошлое нахлынуло на меня. Уже написав всё и досыта насмеявшись над выдумками данной особы, я задумался.

Жизнь – странная штука. Живя в Грозном, Голубцова угрожала спецслужбами моему другу, которому я доверяю безоговорочно. Переехав в Москву, она получила статус правозащитника. В чем тут дело? В смене географического местоположения или идеологии? По последнему я сильно сомневаюсь, люди способны только приспосабливаться, менять собственные взгляды никто не в силах. Про географию, я конечно же пошутил, хотя… Всё бывает на свете.

Так как само понятие «эпилог» представляет собой заключительную часть моего, да и любого другого повествования, а также должен ознакомить читателя с дальнейшей судьбой героев, главное, что он вовсе не обязан быть связанным с основной частью моего романа. Ну, раз такой формат, поразмышляем вволю. Тем более мой возраст и свободное время пенсионера способствует этому.

Про Голубцову хочу написать только, что сейчас у неё всё хорошо. Она получила то, к чему стремилась. Она по-прежнему живет в Европе, в Швейцарии. И для этого ей даже не пришлось выходить замуж за негра. Она замужем за киргизом. Хотя многие говорят, что за киргизским чеченцем. Но я-то знаю это наверняка.

Хотя, какое мне дело до её интима.

Прошло не мало времени, она набрала вес и физический, и литературный. Я правда, её вирши не читал, как-то не расположен был после того ролика.

Но это уже не мое дело. Мало ли на литературном пространстве графоманов. Одним больше, одним меньше. Я вот тоже сподобился роман наваять. Даже удивительно, как быстро это у меня получилось. Сам себе удивляюсь. Пообещал человеку рассказать про мои встречи с Голубцовыми, а получилось такое себе произведение.

Ну и ладно, я не против. Отправлю, и дело с концом.

Для очистки совести, я позвонил Ибрагиму и рассказал ему всё, что узнал про Голубцову-внучку, про её деятельность на Западе. И первый раз услышал, как человек, честный, порядочный, заслуженный деятель, почетные гражданин и прочее, матерится в телефон, выражая этим свою оценку литературной и общественной деятельности данной дамы.

В общем, совесть моя чиста. Я ничего не придумал. Про другие достоинства результата моих трудов я не могу судить, хотя мне этот результат понравился, несмотря на образчик тавтогра́ммы, получившийся у меня абзацем выше. Как не пытался поменять слова, лучше придумать не смог. Ну и ладно, может же быть и у меня недостаток😊))

В заключение хочу написать только одно. Воскрешая все эти события в своей памяти, я так и не смог понять такую уж крайнюю необходимость лжи, если только не рассматривать это, как душевное заболевание.

Начнём с Голубцова-деда. Ну, случается: приврал человек незнакомым ребятам, можно сказать, разок надел на себя чужую одежду. Покрасовался. Но он же это делал из раза в раз, регулярно.

Вот с Голубцовой-внучкой как раз таки всё и понятно. Она просто искала лучшей жизни. Не совсем честно и пристойно. А кто у нас сейчас честен? Живет себе человек в Европе, строчит свои книжки, радуется жизни. Занятие достойное для писателя. Ему и положено придумывать. Правда, от этих придумок люди в глазах других людей выглядят нелюдями какими-то. Но ей-то до этого какое дело. Главное, чтобы издавали регулярно и гонорары платили. Сколько таких писателей сейчас развелось, подумать страшно.

А про мифоманию – кто знает, я же не психиатр. Может они оба получали какое-то нравственное удовлетворение от своей деятельности, всё же бывает.

И ещё немаловажная деталь. Мой сын обронил такую фразу, что Голубцова-внучка хочет быть голосом русских в Европе. На самом деле, это одна из важнейших фраз, ключ к пониманию поведения этой фрау. Именно поэтому она выпускает ролик за роликом про мифические обиды русского народа. Стоять за русских, спасать русских, это то, что роднит её и президента РФ, Путина. То ли для неё это возможность поднять собственную значимость, то ли что-то более материальное. А возможно и то и другое.

Вот на такой ноте размышлений я и хочу распрощаться с вами, мои читатели. И кто знает, может вам удастся распознать этот феномен. Я смог только поставить вопросы. Ответы должны дать другие люди.

До свидания, я откланиваюсь и желаю всем мира и добра.