Любовный рОман с прологом и эпилогом.
Пролог
Любовь бывает разная. Роман – тоже. Написан уже самый короткий роман в мире (если иметь ввиду литературный жанр, а не личные отношения). Его автор, писатель из Екатеринбурга, Владимир Блинов. Этот рОман настолько короткий, что уложился в двух предложениях: «Не надо! Я сама!». И хочу добавить, что данное произведение даже издали отдельной книгой, с критической статьёй на несколько страниц и иллюстрацией. Если честно, я не могу себе даже представить заголовок к такой книге, разве что-то очень короткое, вроде междометия «Ах», ну или «Ух». Или вообще: «О!»
Так что мой рОман выглядит на этом фоне почти, как эпопея.
Теперь напишу о любви. Любовь бывает разная. И, хотя, при самом этом слове мы представляем себе отношения между мужчиной и женщиной, проиллюстрированные ещё Вильямом Шекспиром, это могут быть и отношения между родителями и детьми. Любовь бывает так же ко всему человечеству, к своему народу, не совсем современная и возвышенная любовь к Родине, любовь к животным. Немного гастрономическая любовь к сладостям, или ещё к чему-нибудь вкусненькому. Любовь к книгам, машинам, гонкам. Сплетням. Да, такая тоже бывает.
Мифоманию тоже можно обозначить, как любовь к определенному действию. И не все патологические лжецы бывают плохими. Многие из них просто несчастные люди, вынужденные уйти в скорлупу своих фантазий из-за реальности, которая не соответствует их чаяниям, можно сказать так. Вот, например, человек представляет себя таким героем Суперменом, а в итоге может только обучать лечебному ушу по определенной методике да бренчать на гитаре. Ну, и начинаются сказки о бесконтактном карате, величии духа и целительстве. Другой не может связать и пары слов в понятную всем фразу, а в мечтах своих член союза журналистов и заслуженный деятель культуры.
Мифоманы отличные рассказчики, и выдуманные ими истории просто безупречны. Каждая из них могла бы стать бестселлером, если бы эти рассказчики, вдобавок ко всему, ещё умели их записать. Но, чаще всего дальше простого трендежа дело у них не идёт. И, я сильно подозреваю, что они сами начинают верить в свои фантазии.
Так вот, про семью таких людей я и расскажу. Раз это семейное, можно предположить, что такое заболевание передаётся по наследству, хотя разница в индивидуальные симптомах разительная.
Голубцов-дед
Но расскажу всё по порядку. Первый раз я встретил Голубцова-деда в поезде, в плацкартном вагоне, когда я, студент политеха, возвращался с сокурсниками домой с практики. Голубцов-дед, кажется, ехал завоёвывать Кавказ. Кажется, в Ростове осталась его жена и дочка, но история была непонятная. То ли он изменил, то ли ему изменили, но он всё преподносил очень своеобразно. Лично я назвал бы его Самохваловым, но – родителей и фамилию не выбирают. На каждом слове у него было: да я, да, у меня, да меня. Весь мир вращался только вокруг его священной особы. Но молодых такое привлекает, первые пару минут. Вот мы и слушали, разинув рты.
А Голубцов-дед старался, заливал нам в уши.
– Я вот был много младше вас, только со школьной скамьи, когда война забухала за окошком. Я и побежал прямо в военкомат, помню, очередь там стояла во всю улицу.
– Да ну… – охали мы дружно. – Вот это да!
– И вот попали мы в окружение. Бои, голод, мины. Всё было. Меня ранили. И дружка моего, Федю, тоже ранило. Он как-то раскис, а я держался. Тащил его. И представьте себе, еще и немца в плен взял.
– Да ну!!! – хором восклицали мы.
– Вот вам и ну да. И попал я в госпиталь. Меня, как очень тяжелого, положили в небольшую палату, рядом дядечка такой лежал, генерал из штаба. Я стал ему рассказывать про мои приключения. А про пленного немца когда стал говорить, немного передразнил его, с его баварским акцентом. У немцев, чтобы вы знали, есть четыре диалекта. И я объяснил тому генералу про это, объяснив наглядно, как их отличить. Генерал пришел в восторг от этого и сразу предложил мне идти переводчиком. А мне это очень интересно тогда было. Я и подписался. Был переводчиком на переговорах с союзниками.
– Ого! – хорили мы дружно.
– Я лично общался с Дуайтом Эйзенхауэром. Потом был переводчиком у пленного Паулюса.
От упоминания Эйзенхауэра брякнул у меня первый звоночек. Не понятно было, то ли Эйзенхауэр выучил баварский диалект немецкого языка, то ли Голубцов-дед походя выучил и английский, перепутав его с пятым немецким диалектом. Ну ладно, я тогда промолчал, всё ещё наслаждаясь красочным описанием и артистичным исполнением.
Не жизнь у человека была, а, прямо, сказка.
Потом он поступил в вуз.
– Языки мне уже надоели. Шесть самых основных я уже знал, на самом высоком уровне. Дальше я мог и сам, самообразованием подтягиваться. А вот математика и физика будоражили мой ум ещё со школы. Это же науки будущего. Вот я и поступил на физмат и так блестяще сдал вступительные экзамены, что дядечка там один, профессор с мировым именем, сразу предложил мне аспирантуру с преподаванием.
Тут мы немного насторожились. А некоторые наши отщепенцы с диссидентскими наклонностями, стали ехидничать.
Рассказывал Голубцов-дед красочно, при этом курил наши папиросы, картинно жестикулируя и стряхивая пепел куда-то под сидение. Но первое очарование пропало, и теперь наши «отмороженные головы» уже открыто дерзили. Он делал вид, что ничего не замечает. Мы вышли в Пятигорске. Голубцов-дед поехал дальше.
Хочу только заметить, что тогда он ещё не был дедом. Был только отцом, таким усатым круглолицым здоровяком-брюнетом.
У меня словно на роду было написано встречаться с ним вновь и вновь.
Следующий раз я увидел Голубцова-деда через несколько лет, когда ездил в командировку в Аргунь. Столкнулся с ним на вокзале. Он отрастил себе бородку, делавшую его похожим на Ивана Ильина. Оказывается, он жил в Грозном, работал теперь на Гостелерадио кинооператором.
– О, какие люди, – встретил он меня, как старого знакомого. – А я вот со съёмок художественного фильма возвращаюсь. Не скажу название, да его ещё, собственно, и нет, только рабочее. Фильм времен гражданской войны, у нас, тут, на Кавказе. Съёмочная группа уже уехала централизованно, на моей собственной «Волге».
– А вы как же? – удивился я.
– Да вот подзадержался, на свадьбе знакомого чеченца был. Тут недалеко, в горах. Представь, как я там всех поразил чистотой произношения чеченского слова КЪОНАХ. Это слово не вайнах произнести не сможет, как ни старайся. Вот сам попробуй.
Я только с ужасом смотрел на него и даже не пытался повторить такой подвиг. Когда Голубцов-дед узнал, что я настраиваю автоматы типа «ТВА», он тут же начал мне рассказывать про нужды Грозненского теле-радио-вещания, да так, что единственный вывод, который я мог сделать, – он как минимум, директор ГТРК.
В третий раз встреча оказалась уже предсказуемой. Меня отправили именно в Грозненский телецентр, настраивать новую систему «Альфа-2». Я предвкушал встречу с довольно-таки забавным дяденькой. И встреча состоялась. Но расскажу всё по порядку.
Люди в Грозном были вообще гостеприимные, не говоря уже – к тому, кто приехал в командировку. Так что я сразу окунулся в родную стихию. Было такое чувство, что я знал их, как минимум, со студенческой скамьи. И только к обеду я понял, что именно вызывает у меня пусть небольшой, но дискомфорт – это было отсутствие Голубцова-деда. И я спросил про него у коллег.
Мы сидели за большим, составленным из четырёх, столом. Ребята в складчину принесли шашлык, мясной пирог и беляши. Мне сдавать деньги запретили под страхом страшной обиды. Я уже в курсе был кавказского гостеприимства, жевал активно и не рыпался.
– А что, Голубцов на съёмках? – спросил я, запивая яблочным соком всю эту вкуснятину.
– Да, точно, – подтвердили мне. – А ты откуда его знаешь?
– Встречался пару раз. Последний, когда он возвращался со съёмок фильма из Аргуна.
– С каких съёмок? Когда?
Я немного смутился.
– Ну, в прошлом году, где-то зимой.
Хохот заставил меня насторожиться.
– Да он сдал на оператора только на прошлой неделе. Кто его возьмёт на съёмки фильма.
– Нет, мы его уважаем, ты, брат, не подумай чего, но пойми только, он просто без высшего образования. Например, вот Володя закончил ВГИК, он оператор высшей категории. Аслан – Ленинградский институт. А он пришёл к нам лет шесть назад… Никогда не работал и не работает с ТЖК.
– В 79, кажется, к нам устроился.
И тут дверь распахнулась настежь и в помещение ворвался высокий, но худощавый молодой мужчина.
– Все! – очень эмоционально прокричал он с особым ударением. – Да чтобы я ещё взял его с собой!!!!
– Успокойся, Ибрагим, у нас гость, – двое или трое сотрудников встали из-за стола.
– Да, извините, я спокоен, я очень спокоен. Да чтобы я ещё раз поехал с ним на съёмки!!!!
– Расскажи, Ибрагим, что случилось, – спросила его женщина, продолжая сидеть на стуле.
У неё была высокая причёска и молодые горячие глаза.
Ибрагим посмотрел на неё, поднял руку вверх, что-то прожестикулировал, потом только выдал обществу:
– Представляете, Зинаида Андреевна, я как чувствовал, что его не надо с собой брать. А кого я должен брать? Если все операторы на выезде. Вот где вы тут видите операторов? А мне нужен был с собой оператор. Там просто открывали стелу. Съёмки лёгкие, наводи объектив, жми кнопки. Стоят люди около Главпочтамта. Там Алексеев присутствовал, сам Бакаев. Ждали ещё Ерощенко, но, хорошо, что не приехал. Подъезжает наша машина. Первым из неё выскакивает… кто вы думаете? Правильно, Голубцов, бросился к стеле, упал на спину и давай елозить спиной по грязному асфальту. Это в его представлении называется: снимать памятник снизу. У всех приглашённых просто челюсть упала, И на меня так многозначительно глядели, словно я его заставил это делать.
— Это одна из его неотъемлемых черт – позёрство, – спокойно сказала Зинаида Андреевна. – Даже на съёмках в колхозах, он забирается на сенокосилку или электростолб. Он по профессии фотограф.
— Вот именно. Никакой не оператор. И никогда им не станет. Во всяком случае, не со мной, – отрезал Ибрагим и тут только посмотрел на меня осмысленно.
– Познакомься, это Борис Гольдман, настройщик новых телевизионных систем. К нам приехал в командировку.
– О! – Ибрагим весь просветлел. – Как хорошо! Здравствуйте, Борис, очень и очень вам рады!!!!
Я поднялся и протянул руку.
– Ибрагим, – представился парень.
Потом скользнул взглядом по столу.
– Не хватает для дорогого гостя …
– Ибрагим…
– Вы что, Зинаида Андреевна, там рыбу продают жареную. Очень вкусная. Сейчас, принесу. Друг, ты же любишь жареную рыбу?
Я просто обязан был ответить:
– Очень!
И Ибрагим так же быстро выскочил в дверь, как и ворвался в неё. Думаю, одна из причин этого была – смущение, что он начал так шуметь перед посторонним человеком.
– А Голубцов, наверное, свою «Волгу» ставит в гараж? – спросил я, чувствуя, что ответ будет не таким, какой можно было предположить.
– Какую «Волгу»? – одновременно переспросили несколько человек.
– Да у него даже велосипеда нет.
– И не было никогда.
– Ну, может, в прошлой жизни.
Да уж. И я пошутил.
– Ну, скоро 9 мая, подарите ему велосипед.
– А что общего между ним и праздником Победы? – спросила молодая женщина, скорее – девушка.
– Как, он же ветеран, – я понял, что и тут попал в просак.
– Никакой он не ветеран, кто вам сказал? Он, что ли? Вот, с нами сидит член профкома, уважаемый всеми нами Михаил Степанович, сам дошедший до Берлина в пехоте.
– Никакой он не ветеран, – повторил Михаил Степанович слегка скрипучим усталым голосом. – Он не предоставил в отдел кадров никаких документов, что воевал.
– Да по нему видно, что не воевал. Он и сам никогда не говорил нам, что воевал, и из военкомата нам ничего не предоставили.
– Идёт он, – резко сказала ещё одна женщина лет за сорок. – Где его пара бубликов к обеду.
– Да, ладно вам, Мария Ильинична.
– Чего – ладно? Он вас использует, он вами манипулирует, давит на жалость, а вы поддаётесь.
И тут в комнату вошёл сам Голубцов-дед. Явно постаревший. И борода его, с проседью, была не совсем опрятна. И в одежде не чувствовалась женская забота.
— Вот и стол! – с деланной весёлостью потёр он ладони. – И я к столу.
– Вон ваши вчерашние жестянки, возьмите хлебушек, вымакивайте.
– Злая вы женщина, Мария Ильинична, – садясь к столу, проговорил он и взялся за ближайшую тарелку. – Вы уже покушали? Можно вилочку вашу взять.
Я низко опустил голову, скрывая смех. А женщина просто взвилась.
– Не злитесь, дорогая Мария Ильинична, – сказал мужчина в возрасте с кудрявыми черными волосами с проседью. – От ненависти до любви – один шаг.
— Вот именно, признайтесь, что вы влюблены в меня, – подхватил Голубцов-дед.
– Голубчик несчастный ты, голубец, – яростно хлопнула ладонью по столу Мария Ильинична.
– Кстати, а на съёмках какого фильма ты был в прошлом году, не подскажешь? – спросил мужчина, что сидел напротив меня. Он очень походил на моего отца, просто один-в-один.
– Не понял? – удивлённо оторвался от тарелки Голубцов.
А я уже понял всё. Бедняга жил в своих собственных фантазиях и давал им выход при встрече с каждым незнакомцем. Что ж, не все в нашей жизни складывается так, как мы хотели бы.
Вечером я шёл пешком в гостиницу, которая была совсем рядом с ГТРК. Меня догнал Голубцов-дед.
– А где «Волга», в ремонте? – набравшись наглости, спросил я.
– Да ты не так понял, это же я жене машину оставил. В Ростове, – не очень уверенно ответил он.
Почему-то мне стало его жалко.
– Бывает, – пробормотал я смущённо. – Мой дядя тоже при разводе ушёл в одном костюме, и то – в спортивном.
Голубцов оживился. Даже немного повеселел. В глаза бросался резкий диссонанс между представительной внешностью и каким-то детским и мелким неприятным характером.
Чтобы отвязаться от него, я свернул к киоску Союзпечати, где за стеклом была выставлена книга «Магистр рассеянных наук» Левшина, на которой я сам вырос. Наверное, продавец выставил старую книгу по просьбе её владельца. Мой сын был ещё маленький, но где гарантия, что я смогу найти такую, когда придёт время? Я подошёл к киоску. На обложке был ценник с надписью «букинист. 4 р.».
Деньги у меня были. Я полез в карман.
– Что, книжечку покупаешь? – возник за спиной Голубцов. – Сказал бы мне, я подарил бы. У меня дома библиотека огромная, есть просто старинные экземпляры. Одна, наверное, твою зарплату стоит.
Пока я отсчитывал деньги, он взял у продавца книгу и заинтересованно листал.
– Жалко, что у нас мало таких книг издаётся. Для школьников – просто клад. А сколько твоему ребёнку?
– Три года, – ответил я, и забрал у него увесистый томик.
– Ого. Вундеркинд?
– Нет, конечно, просто «на вырост», – невольно засмеялся я. – А ваши книги можно посмотреть? Я ещё пару дней тут задержусь, будет время почитать.
– Только не сегодня. Дочка готовится к сессии. Нервничает немного. Тянет на золотую медаль. Она у меня заочница. В следующий раз, хорошо?
– Хорошо.
Я покладисто согласился, поняв, что из огромной библиотеки у нашего фантазёра не наберётся и десятка. Ну и не надо. Почитаю записки моего любимого Магистра. Детство вспомню.
Голубцов шёл рядом со мной, то широко шагая, то семеня и сбиваясь с ноги. Он мне что-то активно рассказывал. Что-то про то, что начал «делать» дочери отдельную квартиру. Ещё что-то личное, но я не прислушивался.
Уже возле моей гостиницы Голубцов остановился и, пожимая руку, сказал:
– Только как другу, говорю по секрету. К нам в начале следующей недели приезжает сам Владимир Высоцкий. Задержись, не пожалеешь. Это же легенда. Надеемся, что он даст концерт на запись для телевидения. Тут и сфотографироваться можно будет с ним. Так, глядишь, и зайдёшь в историю.
Я усмехнулся. Со своей стороны в историю заходить я не собирался, но на Высоцкого посмотреть хотелось.
Конечно, специально я не стал бы задерживаться в командировке, надеясь провести выходные дома, с семьёй, но обстоятельства так сложились, что настройка оборудования затянулась.
И приехал сам Владимир Семёнович Высоцкий. Всем сотрудникам ГТРК в этот день словно ураганом снесло крышу. Я попал под общую панику. И топтался со всеми в коридоре и фойе, чтобы хоть мельком посмотреть на залётного голубя. Ну, меня оправдывает то, что я его поклонник, до сих пор. Многие сотрудники ГТРК держали в руках фотографии артиста, надеясь получить автограф.
Надеясь хоть как-то попасть в кадр, даже на случайном снимке, все (включая меня) пришли в костюмах. Кроме того же Голубцова, который, единственный на телестудии в тот день, был в обычной своей, рабочей одежде. Какая-то зачуханная вельветовая куртка и не глаженная голубая рубашка. И вот в этом своём малярном прикиде он фланировал с деловым видом мимо коллег, то прислушиваясь к тому, что творилось за дверью, то отходя с напряженным видом. Тут вожделенная дверь растворилась, выскочил Ибрагим и помчался по коридору. Возвращаясь назад буквально через несколько минут, он нёс на плече ящик с чем-то неведомым. Вдруг он приостановился рядом со мной, поразмыслил секунду и шагнул вбок.
– Борис, помоги, – вдруг сказал он. – Плечо вчера вывихнул в спортзале, болит, не могу. Донеси.
И он красноречиво подмигнул мне.
Меня же взяла оторопь. Сам не знаю почему, вдруг не мог ни пошевельнуться, ни выдавить из себя звук. Тут Голубцов мгновенно оказался рядом, перехватил ящик, слегка охнул от неожиданности, потому что тот оказался тяжёлым и бегом кинулся к вожделенной двери, напоминая всем своим видом носильщика из зарубежных фильмов.
Ибрагим растерялся, а Голубцов уже стучался в дверь.
Щёлкнул замок и показалась женщина.
– Ибрагим, – вскрикнула она от неожиданности.
– Я только поднести помог, – нагло полез в образовавшуюся щель Голубцов-дед. И резко закричал во весь голос: – Владимир Семёнович, пожалуйста, автограф черкните. Дочка моя вас просто обожает.
– Совесть имейте, – начала женщина…
Но изнутри раздался далёкий и до дрожи знакомый голос.
– Заходите, – сразу отозвалась женщина, тут же поменяв тон. – Ибрагим, закрой дверь, пожалуйста.
Ибрагим только посмотрел на меня с немым укором и исчез в студии звукозаписи.
Увиделись мы с ним только после отъезда Высоцкого.
– Эх ты, я хотел тебя провести к нам, чтобы ты сфотографировался с нами. На память, — сказал он, зайдя ко мне. Я уже закончил и ждал, когда приёмщики проверят и примут оборудование. – Снимок с самим Высоцким, это же круто. А то этот наглый Голубцов влез, потом оказалось, что ставить автограф не куда и он выкрутился так, сказав: я сфотографируюсь с вами – вот и будет ваш автограф. Тут все, как обычно от него, ошалели. Высоцкий, по-моему, психанул, но сдержался, потом засмеялся и сказал, что пусть становится сзади. Голубцов и полез за всех, наступил Зинаиде Андреевне на ногу.
– Да ладно. Жаль, конечно, — сказал я.
– Во-во. Ты немного не сообразил, а тут наглость города берет. Голубцов и взял. Если ты хочешь знать, это Зинаида Андреевна попросила тебя провести тактично, чтобы никто не обиделся. И мы все так считали. Уверен за весь телецентр. Ты же гость. Такой же гость, как и Высоцкий.
– Но не такой знаменитый. Ладно, переживу.
И я забыл это, вспомнил только, когда вышел фильм Эльдара Рязанов про Высоцкого. Ну, если быть честным, я помогал устанавливать ту самую СЦК, на которую снимали тот самый концерт. Но я про это никому не скажу😊))
Голубцова-внучка
Жизнь шла и дошла до распада, развала и полнейшей разрухи. Потом начались горячие точки, которые плавно переросли в локальные военные конфликты, которые уже не очень плавно переросли в бомбёжки, обстрелы и груз 200. Я все это время метался то в поисках работы, то в поисках заработка. И в 2005 году мои метания привели меня снова в Грозный, и снова – на монтаж той же «Альфа-2». Теперь это уже была морально устаревшая система, но в те годы и она казалась хорошей, за неимением лучшего. Здание было разрушено, разобрано и снова восстановлено. Это же можно сказать о центре города. Все остальное ещё лежало в руинах. Моё воображение тут же сравнило это с панорамой поствоенного Сталинграда. Да, по городу, как и по всей республике в целом, прошлись катком и жителей закатали в асфальт. В прямом смысле. Никого из старых знакомых я не встретил. По коридору ходили и сидели по комнатам новые, в большинстве своём, молодые, люди.
В этот раз я приехал не один, а с бригадой. Монтаж предстоял длительный. Гостиниц ещё не было и сотрудники просто «разобрали» нас по домам. По улицам ездили БТР и на поворотах стояли бетонные тумбы ДОТ с вооружёнными автоматами солдатами. При определенном уровне фантазии можно было представить себя партизаном во время Второй мировой войны.
Но, если серьёзно, нас предупредили, что возможны нападение на нас или похищение. Проинструктировали.
Мне трудно было включить у себя самосознание на самосохранение. Люди ведь были свои, из одной страны. Хотя они сильно изменились, словно закрылись в раковину. Оно и понятно.
По домам нас развезли на студийном внедорожнике. Хорошо хоть не на БТРе. Когда мы заходили в подъезд наскоро подремонтированного дома, навстречу выскочил… Ибрагим. Как ни странно, я среагировал первый, окрикнув его.
Тот остановился, удивлённо взглянул на меня и кинулся жать руку и обнимать.
Оказывается, он перешёл работать в газету, «Грозненский рабочий». Но сейчас его попросили наладить выход другой газеты, «Молодёжная смена», и он пока, временно, был там.
– Ты надолго к нам?
– Думаю на месяц.
– Пошли ко мне.
Тут в разговор вступил мой спутник. Они обменялись короткими фразами по-чеченски.
– Слушай, оказывается, за тебя отвечает Имран. Сейчас можно пойти ко мне, завтра я сам привезу тебя на работу и все там улажу. У меня лучше условия, большой дом. Я там пока один живу, семья в Дагестане у родственников.
Я Ибрагиму обрадовался, как старому другу. Даже не понимаю, что так меня разобрало на чувствительность. Наверное, атмосфера в Грозном какая-то особая.
У Ибрагима была машина, «ВАЗ» и мы быстро приехали в Заводской район. Дома тут почти не пострадали, только кое-где на заборах были отметины от пуль и осколков.
– Да, весело было у вас, – вырвалось у меня.
– И не говори.
Дома он выделил мне отдельную комнату, сказав:
– Располагайся, я пока за жареной рыбой сбегаю.
И я громко рассмеялся.
– Что? – Ибрагим удивлённо посмотрел на меня.
– Помнишь, когда я приезжал в прошлый раз, ты тоже принёс рыбу.
Ибрагим тоже рассмеялся.
– Да, точно. Это было в том кафе, за углом. А сейчас у нас тут соседи вкусно жарят.
Я улыбнулся и кивнул.
Мы сидели за столом. Ели рыбу, пили чай и вспоминали прошлую жизнь. Естественно, я спросил про Голубцова-деда.
– Точно не знаю, я раньше его ушёл с ТВ. Ещё при союзе перевёлся. Сначала в пресс-центре МВД работал, потом перешёл в «Грозненский рабочий». Вроде, дед умер, ему операцию какую-то делали. Даже говорить про него не хочу, после всего, что мне про него рассказали. Понимаешь, в газете я работал с такой красивой девушкой. А её свекровь, оказывается, жила, не женой, нет, просто, жила с нашим Анатолием. Что-то там у них случилось. Разошлись или что, грязно всё это. И жена его эта, которая нежена, отравилась. Представляешь? На её место меня и взяли в газету потом. Так наш Анатолий все ценные вещи из квартиры вывез. Моя сотрудница с мужем пошли в квартиру, а она – пустая. Соседи рассказали, что Анатолий подогнал машину и всё вывез. Грязь какая. Правда? Книги они жалеют, там был дореволюционные Шекспир, двенадцатитомный.
– Да уж, не нашёлся я, что сказать. Наверное. На «Волге» своей вывозил.
Ибрагим даже не понял шутку.
– Да грузовик, сказали, подогнал.
– А почему в милицию не заявили?
– А как? Как докажешь, что там это всё было? Да и Голубцов мог сказать, что свои вещи забрал. Они же вместе долго жили. Он и до этого уходил. И она тоже травилась. Первый раз откачали. Второй раз не успели. Я читал её статьи. Журналист была от бога. А соседи, что соседи. Они раз сто обмены квартиры делали. Наверное, чтобы прошлое за собой не тащить. Но прошлое всегда при нас, это наша часть. От себя не уйдёшь. А потом я и с его внучкой столкнулся.
– Да ну! Тоже кинооператором стала?
– Какой… Бери выше, журналистом. Не представляешь даже, как всё получилось. Нам в газету позвонили сверху и попросили помочь девочке, типа там бедность, нищета, дом разбомбили, они вдвоём с мамой живут. Она и в газету приходила с этой самой мамой. Такие скандальные, крикливые. Всё время угрожали пожаловаться в ФСБ и стращали всякими другими службами. Типа, посадят того-то и того-то на место. Мне потом рассказали соседи их, что в первую войну они так и делали. Ходили в русские спецслужбы и стучали на тех, кто им не нравился. Я и направил их к моему заместителю, Светлане Тимофеевне, так она всё время ругалась с ними. Внучка вечно со своей мамашей ходила, они обе с головой не дружат. А у мамаши вообще, взгляд какой-то дурной, точно, шиза. И ты только представь: я собираюсь возвращаться на старое место в «Грозненский рабочий», прихожу туда – а они уже там. Со своими бумажками.
– Так журналистами были они обе? – ухмыльнулся я.
– Там вообще непонятно. Главное, я её мать, оказывается, раньше знал. Они жили в доме моей тёти, в её подъезде. Я часто туда приходил, особенно после октября девяносто девятого года. Тётя попала под обстрел на рынке, оглохла и голова у неё начала дёргаться. Я ещё антибиотики привозил Голубцовым, умилился, когда узнал, что наш Голубцов их родственник. Мать была ранена на рынке, там ногу царапнуло по касательной, но нарывало. И после всего этого такая благодарность. И тексты были такие ужасные. Светлана Тимофеевна сначала их в мусор бросала. А потом нам уборщица рассказала, что Голубцова-младшая, её Ириной звать, в мусорных корзинах всё время ковырялась.
– Зачем!?
– Вроде бы свои тексты искала, выбросили или нет, но Светлана считала её стукачкой. Она раньше уборщицы приходила и материалы искала, если выбросили. Ну, ни в какие рамки не подходили эти её материалы. Материалы, я, конечно, сильно сказал. Белиберду свою. В «Грозненском рабочем» сказали, что она и им надоела уже со своими тупыми темами. У нас в «Молодёжной смене» не было такого, чтобы её материал один к одному прошёл, всё время надо было обрабатывать.
– Да уж. От дедушки не далеко ушла. Так у вас и работает?
– Нет, каждый день благодарю Всевышнего, что ушла. Она Светлане Тимофеевне каждый день закатывала скандалы непотные.
– Куда ушла?
– Да к нам журналисты из Москвы приезжали. Она вокруг них крутилась. Вроде даже к Солженицину писала. Ну, и уехали они с мамашей. Кажется, ещё компенсацию её мамаша получила за квартиру.
– Интересно, где они сейчас.
– А мне не интересно совсем! Главное, чтобы их в Грозном не было. С их визгом, криком. Голоса у них такие ещё неприятные, пронзительные. Особенно у дочки.
– Да уж, – пробормотал я, вспомнив тихий и ровный голос Голубцова-деда.
– Она ещё в Европу хотела уехать, слышь. Всем говорила, что готова даже за негра замуж выйти, лишь бы уехать.
– Тут вопрос, согласится ли «даже негр» жениться на ней.
Ибрагим громко расхохотался.
– Так она перед отъездом волосы перекрасила и всё под блондинку косила у нас.
– Ладно, женщин не прилично обсуждать. А про Голубцова – точно, что умер? – спросил я, чтобы перевести тему.
– Точно. Я соседа его видел. А потом и дом его разбомбило.
– Жалко человека. Он весь в фантазиях жил. Помню, как мне про огромную библиотеку раритетов рассказывал.
– Ха, его внучка вообще написала в своих мемуарах – десять тысяч книг. Слово «раритеты» она тоже использовала. Тут всё носилась со своими тетрадками.
– Он мне напоминал Карлсона, который живёт на крыше. Помнишь его? Мужчина в самом расцвете сил, у которого в домике на крыше есть сто тысяч паровых машинок.
– Да, забавный был старик. Внучка пошла не в него. У неё это целеустремлённо и … как сказать правильно … гадко. Так заливала при мне, когда пришли москвичи. И богатые они были, и интеллигентные… Я у него в доме был, там просто голяк голый. Он в парусиновых туфлях зимой ходил. Мы как-то, в начале восьмидесятых, пожалели его, скинулись на зимнюю обувь. А он на эти деньги столик такой купил на колёсиках. И довольный такой нам показал. Типа, зима кончается, а это вещь нужная. Ну, ладно, как по русской пословице: о мёртвых или хорошо или ничего.
— Это не русская пословица. Это изречение Хилона из Спарты, которое привёл в своём сочинении Диоген Лаэртский. Оно звучит так: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды». Не поверишь, я сам не знал до недавнего времени. Прочитал в детской книжке: «Сто тысяч почему». Так что наши дети точно будут умнее нас.
Ибрагим рассмеялся и тут же как-то сник. Я заметил эту перемену и спросил:
– Что-то случилось?
– У сестры сынишка нашёл на улице машинку игрушечную, поднял, а там заряд, детонатор и сработал. Руку правую полностью кисть оторвало, а на левой три пальца. Вот так, брат, мы живём.
– Господи! А кто же такую игрушку подкинул?
– В общем, не всё можно говорить сейчас…
Я понял и промолчал, опустив голову.
Всю командировку я прожил у Ибрагима.
Прошло ещё несколько лет. Старший сын устроился в Москве, зарегистрировал бизнес, женился, и мы с женой переехали к нему, нянчить внуков. Квартиру купили по соседству. Но, в основном, жили на даче, для этого утеплив её.
Шёл 2011 год.
Было лето. Вся семья, включая животных, жили на даче, а мне пришлось ненадолго приехать в город. Дела задержали меня и пришлось заночевать, потому что ехать ночью мне не хотелось. В квартире не оказалось спичек, а электрочайник мы забрали на дачу. Я человек, с некоторых пор, не курящий, так что мне, как первобытному сапиенсу, грозило остаться без огня. Тогда я подумал-подумал, и постучался к соседям справа. Потом постучал к соседям слева. И там зашевелились. Дверь открыли, даже не спрашивая. На мою просьбу поделиться осовремененным кресалом, мне предложили войти. Там были гости, и хозяева почему-то решили, что их мало, и я должен непременно пополнить их ряды.
Мне было всё равно, где провести вечер, поэтому – легко согласился.
Первое, что мне бросилось в глаза, это совершенная разношёрстность находящихся в комнате людей. Там, кроме хозяйки, были две очень старых, даже для меня, женщины, одна, примерно – моя ровесница, мужчина немного старше меня и молодая девушка. То, что она была крашенной блондинкой, я понял сразу.
Меня пригласили к столу, на котором была нарезанная колбаса, хлеб и пара тарелок с салатами. Женщина немного помоложе меня произвела на меня негативное впечатление именно потому, что старалась на всех произвести впечатление позитивное. Хозяева мне, конечно, представили всех и всем – меня. Но я напрочь забыл имена, кроме одного: Ирина Голубцова. Эта барышня один-в-один подходила к описанию Ибрагима. Вот где довелось встретиться с ней. Поразительно. У меня карма – сталкиваться везде с этой семейкой.
– Я тут почитала отрывки. Пронзительно талантливый ребёнок, – говорила самая старшая из гостей.
Ну конечно, с высоты её возраста и я – юноша.
– А расскажите, душенька, как вам посчастливилось выжить в этом аду?
И «душенька» начала рассказывать. Сначала, правда, она сбивалась, а потом увлеклась, помогая себе жестами, делая ладонями как бы всплеск в воздухе.
Особенно длинно и красочно она рассказывала про обстрел рынка в Грозном, осенью девяносто девятого года. Оказывается, и она была там ранена – что меня удивило, я же точно помню, что Ибрагим рассказал про тот случай. Ранена она была тяжело, долго ходила с костылями. В рассказе она постоянно ссылалась на свой дневник, отрывки из которого уже вроде бы издала. Когда дошла до длительного лечения, всё порывалась задрать юбку и предъявить доказательства воочию. Если учесть, что она была одета по-зимнему – доказательство было просто явным и неопровержимым.
Женщины её вовремя остановили от неуместного стриптиза. Они даже прослезились, слушая. И тут зазвонил телефон. Мгновенная тишина повисла в комнате, что очень меня насторожило. Раньше я как-то не встречал, чтобы все гости одновременно стихли от телефонного звонка.
Гаджет лежал на столе. Голубцова мгновенно схватилась за него. И я уловил движение – она перевела звук на «громкий». То есть разговор могли слышать все. А меня при этом кто-то толкнул в бок и довольно чувствительно.
– Алло, – сказала Голубцова напряженным голосом.
– Ирина, мы тебя предупреждали уже, если ты будешь продолжать издавать свои грязные пасквили, мы тебя проучим? Или прекращай это дело, или готовься к смерти. Откажись от книги! Уничтожь дневники!
Дальше раздались звонки отбоя.
– Слышали все? – спросила почти что моя ровесница. – И вот это повторяется постоянно!
– Ирина, деточка, как же вы с этим живёте?
– Бедное дитя.
– Расскажите, Ирина, как вашего мужа избили.
И Голубцова-внучка начала новый рассказ:
«Шёл де её муж с работы, а на него де напали и стали бить с криками: передай своей жене, чтобы заткнулась со своими книгами. Он даже попал в больницу после этого. Ну и далее так, де».
А я ещё подумал: какой муж, если у девицы фамилия дедушки. Диплом не хочет менять, что ли.
В общем, мне надо было уходить. Как и всякий интеллигентный человек, я картинно задрал рукав и посмотрел на наручные часы, размером с мамин будильник. Не заметить такое было просто невозможно. И да – заметили. Я медленно приподнимался, готовясь раскланяться, как очень старая дама подняла голову и спросила всё ещё взволнованным голосом:
– Вы торопитесь, дружок?
– Да, там телевизор включён, жена должна позвонить и по работе… А телефон дома…
– Понятно, понятно, не оправдывайтесь (я пишу и прямо слышу её глуховатый сиплый старческий голос). Надеюсь, вы не откажетесь свидетельствовать всему, что у нас произошло?
Я и не думал, что меня пригласили ради моей особенно обаятельной особы.
– Да, конечно, – поспешно заверил я, отступая. – До свидания.
– Всего хорошего, дружок. К вам постучат, когда будет нужно.
Я раскланялся, сказал общее:
– Спокойно ночи.
Мне ответил всего только один голос. Остальные даже не сочли нужным повернуться от своих разговоров. Голубцова была истинной примой маленького общества. Её слушали, разинув рты. И я вспомнил, как мы когда-то слышали её деда. У внучки даже жесты были похожи. А жестикулировали оба активно.
Вот так я и ушёл по-английски, тихонько прикрыв за собой дверь. Наверное, мои показания не понадобились, потому что ко мне никто не постучался. И постепенно я забыл про это.
Но моя судьба была другого мнения. В 2015 я поехал в Швейцарию, навестить сына, невестку и, самое главное, посмотреть на внуков. Нужно пояснить, что мой сын работал в Novartis юристом и жил в городе Базель вместе с женой, гражданской Швейцарии во втором поколении. Она была по национальности татарка, но семейному счастью не мешало даже различие в вероисповедании. Думаю, ребята просто не придавали этому значение. Тем более, что мой сын давно уже в шутку грозился принять иудейство.
Швейцария – прекрасная страна. С древней историей и красивыми городами, в которых берегут наследие предков. В моем карликовом романе просто не найдётся места для описания Острых шпилей готического собора и ратуши, тесных каменных улочек и Рейн, который делит город на две неравные части. Я, конечно, в двухнедельный срок не мог обойти все сорок музеев, так что приходилось выбирать. И, главное, не большой город, с населением меньше двухсот тысяч.
Скажу только, что там особенная атмосфера. Это просто словами не передать.
К счастью, эта коммуна (в Швейцарии так называется административная единица) немецкоязычная, так что я мог, хотя и не совсем свободно, общаться с жителями.
У сына мне выделили детскую комнату, где пришлось потеснить внуков. Парни не возражали, требуя в уплату рассказы, предпочтительно страшные, на ночь. Ну и дети пошли в наше время.
Гидами по городу для меня были внуки, о лучшем я и не мечтал. У них, конечно, были свои достопримечательности в городе. Зоопарк, паромы. И старший настоятельно рекомендовал мне посетить Jean Tinguely Museum. Основатель музея, Жан Тингли, был, наверное, уникум. Он создал множество необычных механизмов, что и привлекало внимание мальчуганов.
Потом по рекомендации младшего мы внимательно осмотрели Spielzeug Welten Museum Basel, то есть – Музей игрушек.
Вернувшись домой и всё ещё не остыв от спора и обсуждения, мы застали то, что с первого взгляда можно принять за семейную ссору. Был вечер пятницы. Сын с невесткой вернулись с работы. И сын кричал, гневно размахивая руками, когда невестка с красным лицом открывала нам дверь. Я не поверил своим ушам и глазам.
– Что случилось? – вырвалось у меня, когда я шагнул через порог, оставив изумлённых мальчиков позади.
Невестка молча ушла в другую комнату.
– Опять это голубка позвонила, – взрывался постепенно, как ряды боезарядов, мой сын. – Она доводит мать (это у сына такая привычка называть жену матерью) до слез, а та ей слово боится сказать.
– Давай спокойнее, – начал я, как делал это всегда, начиная с его детства. – Что за голубка и почему её должны бояться.
– Это он про Иру, – вышла из комнаты невестка.
– Есть тут такая Голубчикова, – перебил сын. – Она решила, что, раз мать её немного опекала поначалу, может теперь на неё присесть и так ехать.
– Это не совсем так. Она, в общем-то, очень несчастный человек. У неё было такое тяжёлое детство под бомбёжками…
Я отвернулся, препровождая внуков в ванную мыть руки. И тут меня осенило. Детство под бомбёжками… Да это же…
– Это случайно не Ира Голубцова? – спросил я.
– Ты её знаешь? – изумился сын.
– Не то, чтобы знаю… Но деда её видел пару разков.
– Он был такой же? – сын покрутил пальцем у виска.
– Примерно. Что она натворила?
– Стравливает нас со всеми нашими знакомыми, позорит перед друзьями.
– Ты не прав. Она из лучших побуждений. Она просто пыталась меня защитить.
– Что? От кого? И можно уже, я сам буду тебя защищать.
– А что случилось, если можно? – вставил я.
– Да там мелочи. Мать дала машину общему знакомому. Он её долбанул об столб. С ремонтом тянул.
– Да он бы сделал…
– Даже не сомневаюсь. А эта голубка стала трезвонить на всех углах, что он отказывается платить за ремонт. Ну, человек оплатил все и ключи буквально кинул мне в лицо.
– Он уже отошёл и признался, что был не прав…
– Она же даже в интервью на радио про это рассказала. Тут все просто кипели.
– Она просто хотела меня защитить…
– Да, неудачная защита, – вставил я.
– Вот именно, пап. Нужно просто перестать общаться с такими, дистанцироваться, и жить спокойно. Она охренела совершенно. Представь, вчера звонит нам и говорит матери, чтобы она написала комментарии в фейсбуке. Хамские, представь!
– Ну, она не говорила, что именно хамские…
– Нет, конечно, она просто дала примерный текст. Что нужно написать. Тут даже я краснел, когда читал. Для начала – безграмотность полная. Она набросилась на совершенно незнакомого человека и хочет руками моей жены ему нахамить. Говорю, как юрист, он вполне может подать в суд. И именно на тебя, мать. Потому что комментарий тот напишешь ты.
– Я не собираюсь писать никакой комментарий…
– Тогда она с тебя с живой не слезет. Было уже, проходили. Что она тебе говорила тогда, помнишь? Что ты обязана помочь! А не помогаешь только потому, что ты от кого-то там зависишь.
– Ни от кого я не завишу…
– Это простая манипуляция. Чтобы доказать это, ты обязана сделать для неё всё. И вообще, Голубцова хочет быть голосом русских в Европе. Что она тебе тогда сказала? Русских в Европе мало, и она будет их голосом. Такая мессия русских.
Ого! Такого не мог придумать даже Голубцов-дед.
Так разговаривая, мы перемещались по квартире, пока не расселись за обеденным столом. В отличии от добропорядочных граждан Швейцарии, выходцы из России чаще всего едят дома, по старой привычке, наверное.
– Идиотизм какой-то, – продолжал сын. – Она ведёт себя, как ребёнок, при том, с дурным характером.
– Я ей то же самое сказала…
– Она не понимает.
– Она ответила, что у неё не было детства, и поэтому она теперь будет вечным ребёнком. Примерно так.
– Она хоть сама поняла, что ляпнула? – сын всё ещё был зол и вопросы бросал короткие и прерывистые. Наверное, он так же ведёт себя в арбитражном суде.
– Вряд ли… Кушайте, я завтра приготовлю беляши.
– Ура!!! – оживились мальчики, скучавшие за нашими разговорами.
Мы сидели, ели салат с котлетами и картошкой-фри и рассуждали.
Ирина, оказывается, превратилась просто в фурию в своём желании кого-то облагодетельствовать, а кого-то просто порвать на английский флаг. То она опекает очередного бедолагу, то объявляет бой другому. Вот тогда всплывает всё, что она сделала якобы хорошего. На свои поступки она смотрит, как на дачу взаймы. Приходит время и тем заёмщикам приходят уведомления. Долги требует вернуть с огромными процентами. Если вдруг какой-нибудь бедолага отказывается сделать для неё то, что она требует, она поднимает такой шум, что – мама не горюй. Она основательно берётся тогда уже за этого человека, промывает его кости на всех интернет-площадках, доступных ей. К делу подключает других сторонников, попокладистее и организовывает дружный хор возмущённых граждан.
– Ну, у неё в фейсбуке ещё и у самой есть левые аккаунты, – сказала невестка. – Там видно по стилю.
– Или по его отсутствию, – вставил всё ещё взъерошенный мой сын. – Пысательница хренова: совершенно не умеет писать.
– Я уже жалею, что её встречала когда-то и помогала устроиться, – сказала невестка. – Меня попросил очень добрый человек. Хорошо, что это в другом городе. Хоть домой не придёт.
– Так приходила однажды, – рубанул, как шашкой, сын. – Полдня проторчала у нас. С муженьком припёрлась. Кореец такой маленький, щуплый, всё время в углу дивана промолчал.
– Киргиз. Она его везде с собой таскает. К счастью, у нас были только один раз.
– А второй раз я бы не выдержал.
– Что она натворила? – спросил я.
– Просто раскрыла рот. Понимаешь, па, есть такие люди, которые доведут тебя до белого каления, просто начав рассказывать. Сколько бреда она тут вывалила, вспомнить страшно.
– Она просто несчастный ребёнок…
– Да она старше тебя, мать, ты этого не заметила? Короче, сейчас блокируешь её во всех сотсетях. А припрётся домой, вызову полицию и потребую оградить от таких поползновений. Где твой телефон?
В общем, семейный мир удалось восстановить только ценой полного мониторинга гаджетов, принадлежащих невестке.
– Теперь молись, чтобы мы про неё быстрее забыли.
Вот и всё. Как я потом узнал, многие знакомые фрау Голубцовой именно так и поступают, только чтобы отвязаться от неё и не вызвать на свою голову её гнев. Сказать ей прямо в глаза, что она что-то делает неправильно – чревато большими осложнениями.
Эпилог
Я бы и не вспомнил про эти встречи, если бы случайно, в YouTube не натолкнулся на видео про Голубцову-внучку. И тогда прошлое нахлынуло на меня. Уже написав всё и досыта насмеявшись над выдумками данной особы, я задумался.
Жизнь – странная штука. Живя в Грозном, Голубцова угрожала спецслужбами моему другу, которому я доверяю безоговорочно. Переехав в Москву, она получила статус правозащитника. В чем тут дело? В смене географического местоположения или идеологии? По последнему я сильно сомневаюсь, люди способны только приспосабливаться, менять собственные взгляды никто не в силах. Про географию, я конечно же пошутил, хотя… Всё бывает на свете.
Так как само понятие «эпилог» представляет собой заключительную часть моего, да и любого другого повествования, а также должен ознакомить читателя с дальнейшей судьбой героев, главное, что он вовсе не обязан быть связанным с основной частью моего романа. Ну, раз такой формат, поразмышляем вволю. Тем более мой возраст и свободное время пенсионера способствует этому.
Про Голубцову хочу написать только, что сейчас у неё всё хорошо. Она получила то, к чему стремилась. Она по-прежнему живёт в Европе, в Швейцарии. И для этого ей даже не пришлось выходить замуж за негра. Она замужем за киргизом. Хотя многие говорят, что это киргизский чеченец. Но я-то знаю это наверняка.
Хотя, какое мне дело до её интима.
Прошло не мало времени, она набрала вес и физический, и литературный. Я правда, её вирши не читал, как-то не расположен был после того ролика.
Но это уже не моё дело. Мало ли на литературном пространстве графоманов. Одним больше, одним меньше. Я вот тоже сподобился роман наваять. Даже удивительно, как быстро это у меня получилось. Сам себе удивляюсь. Пообещал человеку рассказать про мои встречи с Голубцовыми, а получилось такое себе произведение.
Ну ладно, я не против. Отправлю, и дело с концом.
Для очистки совести, я позвонил Ибрагиму и рассказал ему всё, что узнал про Голубцову-внучку, про её деятельность на Западе. И первый раз услышал, как человек, честный, порядочный, заслуженный деятель, почётный гражданин и прочее, матерится в телефон, выражая этим свою оценку литературной и общественной деятельности данной дамы.
В общем, совесть моя чиста. Я ничего не придумал. Про другие достоинства результата моих трудов я не могу судить, хотя мне этот результат понравился, несмотря на образчик тавтогра́ммы, получившийся у меня абзацем выше. Как не пытался поменять слова, лучше придумать не смог. Ну и ладно, может же быть и у меня недостаток😊))
В заключение хочу написать только одно. Воскрешая все эти события в своей памяти, я так и не смог понять такую уж крайнюю необходимость лжи, если только не рассматривать это, как душевное заболевание.
Начнём с Голубцова-деда. Ну, случается: приврал человек незнакомым ребятам, можно сказать, разок надел на себя чужую одежду. Покрасовался. Но он же это делал из раза в раз, регулярно.
Вот с Голубцовой-внучкой как раз таки всё и понятно. Она просто искала лучшей жизни. Не совсем честно и пристойно. А кто у нас сейчас честен? Живёт себе человек в Европе, строчит свои книжки, радуется жизни. Занятие достойное для писателя. Ему и положено придумывать. Правда, от этих придумок люди в глазах других людей выглядят нелюдями какими-то. Но ей-то до этого какое дело. Главное, чтобы издавали регулярно и гонорары платили. Сколько таких писателей сейчас развелось, подумать страшно.
А про мифоманию – кто знает, я же не психиатр. Может они оба получали какое-то нравственное удовлетворение от своей деятельности, всё же бывает.
И ещё немаловажная деталь. Мой сын обронил такую фразу, что Голубцова-внучка хочет быть голосом русских в Европе. На самом деле, это одна из важнейших фраз, ключ к пониманию поведения этой фрау. Именно поэтому она выпускает ролик за роликом про мифические обиды русского народа. Стоять за русских, спасать русских, это то, что роднит её и президента РФ, Путина. То ли для неё это возможность поднять собственную значимость, то ли что-то более материальное. А возможно и то и другое.
Вот на такой ноте размышлений я и хочу распрощаться с вами, мои читатели. И кто знает, может вам удастся распознать этот феномен. Я смог только поставить вопросы. Ответы должны дать другие люди.
До свидания, я откланиваюсь и желаю всем мира и добра.
Любовный рОман у меня уже есть, теперь выставляю на ознакомление юмористические рассказы. В таком же масштабе
Ты не забыл про меня?
У меня есть дурацкая привычка. Сейчас подробнее. Когда я монтирую видео, и мне нужны отрывки, сделанные другими людьми, я их прошу записать нужный текст или нужный эпизод и прислать мне. А так как все мои знакомые, люди сверхзанятые, приходится им напоминать. И чаще всего я им пишу: «Ты не забыл про меня?». Это и есть моя самая дурацкая привычка.
Почему? Объясню, а точнее расскажу одну короткую историю.
Я как раз разгребала один миф, то есть его развеивала для своего одноименного раздела. Это был такой миф, что развеивать его было одно удовольствие. Наверняка его и сочиняли с удовольствием, там в подтексте чувствовалась такая бездна иронии, насмешки над элементарным чувством меры, логикой и всеми человеческими приличиями, что разнести его я посчитала делом чести.
И вот один очень честный и порядочный человек пообещал мне помочь. Его тоже немного напрягало такое бесшабашное вранье. Он провел свое расследование, поднял некоторые документы, пообщался с людьми. И итог должен был записать на видео и прислать мне.
Договаривалась я с ним по мессенджеру в фейсбуке. Где мой аккаунт создан по всем правилам сети и хорошего тона. На странице посты о пристройстве животных (дело моей жизни) и о войне (потому что сейчас могу думать только об этом).
Договорилась, жду, время подходит. И я решила напомнить о себе. Моей обычной дурацкой фразой, в которую я вообще ничего не вкладываю, никакого смысла. Выдаю её – как простое напоминание. Ты не забыл про меня – и всё. Но тут оказывается, что в мессенджере фейсбука меня заблокировали. Что-то я там нарушила.
И я, без задней мысли, лезу в WhatsApp, и пишу там эту мою излюбленную фразу. Тут надо пояснить, что через WhatsApp мы с ним ни разу не пересылали сообщения. Только разговаривали по телефону. Ну, когда-то нужно начинать. Вот я и написала.
А этот мой виртуальный френд был женат. Ну, это само собой, учитывая его далеко не юношеский возраст.
И вот он сидит, такой, на диване в обнимку с женой. Его телефон выдает трель. Он небрежно, левой рукой, поднимает его, включает и читает. Через его плечо читает его благоверная. Всё! Скандал вспыхивает моментально.
Мой френд, нужно сказать, даже не понял толком, кто ему написал. До него вообще туго доходит. Зато жена всё схватывает на лету, и что не поймёт, допридумывает мгновенно.
Ах! Что! Измена! Да ты! Да я!
Слезы, гром и молния! Муж еле спасся бегством, прихватив куртку и телефон. Хорошо, что успел переобуться, а то так и оказался бы на улице в домашних тапочках.
Ускорения ему хватило как раз до сквера. Там он свалился на скамейку, на которой уже сидел его старинный дружок.
– Ты как?
– Да так.
Приятелю моего френда очень хотелось узнать, кто же за ним гнался. Узнал: жена. Оба вздохнули. Причина – сообщение в WhatsApp. Снова вздохнули.
– Ревнует, значит любит, – попытался успокоить приятель моего френда.
И тут френд согласно вздохнул, достал телефон, открыл WhatsApp и показал своему собеседнику.
– Да моя приревновала на ровном месте.
– А кто это написал?
– Да разве помню. Их столько.
Мой френд, весь такой брутальный натурал, вздохнул, закатил глаза, вспоминая…
– Павлик, – прочитал его приятель. И глухим голосом переспросил: – Слышь, твоя тебя приревновала к Павлику?
Если честно, я совсем не придавала значение, что общаюсь с людьми через аккаунт моего сына, такого же брутального натурала. И конечно же, этот его аккаунт я подписала ласково: Павлик.
Тут, по всем правилам театра, занавес опускается…
Как мне делали прививку от ковида…
Сегодня мне сделали прививку от ковида. Pfizer. Прямо дома. Это не значит, что я инвалид и не могу дойти до поликлиники. Со мной всё в порядке. Просто, наверное, мои соотечественники не спешат идти за прививкой, вот прививка сама и приходит за ними. А тут, как раз, я мимо проходила. Не воспользоваться случаем было бы грех.
Когда мне сделали укол, медсестра сказала, прижимая к крохотной дырочке от иголки ватку:
– Может болеть рука. Принимайте аспирин, пейте больше горячей воды и не купайтесь три дня.
Я приняла это к сведению.
Когда я зашла в свою квартиру, и стала закрывать дверь, неожиданно заболела рука.
Но я к этому была готова. Медсестра же предупредила. Правда резко заболела правая рука, а укол мне сделали в левую, но не будем такими пунктуальными. Всё в жизни бывает. Тут же, для равновесия, заболела левая ягодица, и это меня успокоило окончательно.
Переобуваясь, я походу стукнулась щиколоткой и моментально забыла про это. Прививка меня немного нервировала. Конечно, про неё же столько ужасов рассказывают. Люди от неё могут стать бесплодными, умереть лет через тридцать – и множество других страшилок.
Ну, бесплодие мне не грозит, в мои пятьдесят пять. Если и грозит, то я про это точно не узнаю. Прожить лет тридцать – не так уж плохо, мне будет восемьдесят лет. Всё остальное как-то меркнет при одной мысли о таком возрасте.
Нога сильно заболела, когда я стояла на кухне и вспоминала, зачем я туда пришла. Вот они, последствия – уже началось! Болезнь Альцгеймера, ахиллодиния, болезнь Хаглунда-Шинца, плантарный фасциит. Ужас! И зачем я сделала эту прививку. Мои мозги разжижатся и вытекут через нос, кости искривятся и превратятся в труху. Боженька! Что же мне делать!
Моя собака толкала меня носом, кот терся о ноги, но я не замечала этого. Я уже прощалась с жизнью, когда зазвонил телефон.
Звонила моя соседка, которая периодически, через меня, снабжает нашу передержку подобранной на улице мелкотой. На этот раз улов у неё был покрупнее, взрослый кот, которого срочно нужно было отнести на передержку, а она не могла, потому что варила кашку младшей дочери и жарила омлет старшему сыну одновременно.
Пришлось мне, перед скорым и страшным концом, выйти на улицу в последний раз. Но у кота не работала передняя правая лапа. Он на неё не мог наступить. Пришлось бежать с ним через два квартала к ветеринару. Кот был бывшедомашний и тяжеленный, как бегемот. Чудом я, в моем-то состоянии привитого тяжелобольного, доперла этого толстяка до клиники. Получила назначение и прямиком поперла его в ветаптеку.
Дома уже получилась небольшая запарка. Новый котик упорно не хотел выходить из переноски. Собака не хотела отходить от этой переноски и не хотела замолчать, надрываясь от лая. Мой родной серый кот не хотел подходить к этому бедламу и наблюдал с безопасного расстояния.
И когда этот кошмар достиг своего апогея, и уши мои готовы были оглохнуть навсегда, кот вдруг вышел, прихрамывая на больной лапе, обнюхался с собакой, мой кот оказался тут же, впервые в своей сознательной жизни видя кого-то, не крупнее себя и с таким же длинным хвостом.
Животные быстро о чем-то договорились между собой, и все вместе набросились на меня с требованием еды.
И тут начались новые проблемы. Временный инвалид не хотел есть яйцо, мой серый кот не хотел есть кошачий корм, а собака готова была съесть всё и закусить самими котиками.
В общим, я их всех накормила. И когда пришел с работы сын, мы решили оставить нового кота себе, насовсем. Тем более, что хозяйки передержки не было дома.
– И да, совсем забыла, я сделала сегодня прививку, – вырвалось у меня неожиданно.
И я замолчала, опомнившись.
– Отлично, – сказал сын, снисходительно, как человек, прошедший эту процедуру месяц назад. – Всё нормально?
– Да…
Я осеклась и уставилась на него.
– Что? – сын удивленно смотрел на меня.
– Нет. Ничего. Я пошла готовить ужин.
Остаток вечера я провела за чтением книги Джерома «Трое в лодке, не считая собаки». Там начало такое многообещающее.
«Странное дело: стоит мне прочесть объявление о каком-нибудь патентованном средстве, как я прихожу к выводу, что страдаю той самой болезнью, о которой идет речь, причем в наиопаснейшей форме. Во всех случаях описываемые симптомы точно совпадают с моими ощущениями».
Думаю, в моем случае прививка оказала такое же действие, как и патентованные средства.
Прививайтесь, господа, а для хорошего самочувствия помогайте брошенным животным. Это исцеляет и физически, и морально.
Всем здоровья и долголетия. Назло пенсионному фонду.
Новости из скотного двора
Сейчас в стране творится что-то страшное. Людей арестовывают за выступления, посты и видео в соцсетях, выставленные много лет назад. Человек уже и забыл, что тогда писал и лайкал, может, и мировоззрение поменял, а к нему приходят силовики и, такие все, говорят:
– Ты, сволочь такая инагентская, почему тогда-то что-то там лайкал.
В общем, 37 год в силе. И, главное, работать спецструктурам сейчас проще. Не нужно иметь огромную гвардию сексотов и осведомителей, достаточно поставить на фильт социальные сети. Сиди себе, чай пей, о погоде с друзьями рассуждай по фейсбуку, а тебе уведомления приходят. Красота, а не жизнь.
Но есть и свои минусы. Сейчас поясню.
Страшнее всего сейчас жить в Чечне. Живет себе семья, трудится, детей растит, старикам пытается обеспечить достойную жизнь. И забыли уже, что внучатый племянник троюродного брата бабушкиного деверя находится за границей и ведет блог в ютубе. Ну, и выносит туда всю правду о деятельности Кремля и его ставленников. Правда, она такая, не всем нравится. Вот многие и обижаются на неё так своеобразно, что вымещают обиду на совершенно посторонних людях.
И тут законный вопрос, а почему такое происходит только с чеченцами. А вот потому.
Сидит, например, нечеченец, такой условный Навальный, у себя в условной студии, передачу готовится записать. Почему Навальный, а не Ходорковский? Хорошо, назовем: условный блогер, чтобы никого не обидеть.
Сидит себе человек, аппаратуру настраивает, и ему, раз, звонок по телефону. Он матерится в душе и включает связь. А там его незнакомый голос с профессиональными металлическими нотками огорошивает.
«Ты», – говорит, – «Закругляй свою деятельность, а то мы тут ведем мать твоей жены. Потом по моргам её искать будешь».
Условный блогер быстро соображает, что к чему и выдает:
«Я», – говорит, – «хочу вас уведомить на случай, если вы не в курсе. Она сейчас находится в Орехово Зуево, у своей сестры в гостях. Аптекарский переулок, 16, двухэтажный особняк. Не могли бы вы их обеих… ну … по моргам, чтобы свидетелей не осталось? А то моя жена единственная наследница».
Обладатель незнакомого голоса замолкает на короткое время, кажется, он начинает понимать, что случай сложный и жалеет уже, что сам условный блогер круглая сирота. Он лихорадочно роется в записях и находит зацепку.
«Мы», – строго говорит он, – «похитим вашу тётю, сфотографируем её раздетой и фото выставим в интернет».
«Идея хорошая», – отвечает наш условный блогер, – «но я не завидую исполнителям. У тёти сто килограммов лишнего веса, там ужасные складки, а на ноги даже смотреть страшно. Если ребята будут нервные, расстройство им гарантировано, ещё и снится будет потом. Её и меня, а также всех знакомых, вы ничем уже не удивите, она в шортах и топиках в магазин в центр города ходит. У меня есть предложение интереснее, сфотографировать в таком виде её дочь. Пропорции у неё голливудские, и вам, и людям будет приятно посмотреть».
«Принято», – ухмыляется, как гиена, обладатель металлического голоса. – «Мои ребятки ещё и пошалят с ней. Видео мы пришлем тебе».
«Значит будет видео!» – восклицает условный блогер. – «Что же вы сразу мне не сказали. Если подойти к нему грамотно, может получится прекрасный порнофильм. Это вполне доходное предприятие, и я готов выступить продюсером. Сейчас я перечислю вам требования, который предъявляются к такой продукции. Одно из главный – это качество изображения. И помните, зрителю интересны детали и детализация, он должен ощущать эффект присутствия, крупные планы».
Думаю, все догадались, что это был переломный момент в жизни нескольких людей. В общем, в кратчайшие сроки появилась новая кинофирма и весьма успешно функционирует сейчас на рынке порнухи и детективов, главным сюжетом которых являются похищения по политическим мотивам.
***
Чеченцы, вы необыкновенные люди, гордые, смелые, честные. Я горжусь дружбой с вами!
Сон в Новогоднюю ночь.
“Говорят под Новый год”
сны всегда сбываются.
– Всё, я так больше не могу, – трагическим голосом воскликнула жена Вера, кутаясь в черную шубу искусственного меха.
Она с ожесточением высморкалась в платочек и захлопнула крышку зеленого чемодана.
– Не могу!
Говорила она с французским акцентом, В их подъезде все говорили с французским акцентом, в нос, потому что на улице лежал снег, отопление не работало и у них не проходил насморк.
– Был бы в доме мужчина, пошел бы в ЖКХ.
– Ходил, – попытался защититься Женя, супруг Веры с трехгодичным стажем. – Ответили, что придет слесарь.
– Придет! – иронично передразнила жена Вера. – После дождичка, когда тепло станет. Был бы ты настоящим мужчиной, стукнул бы кулаком по столу, глядишь, в тепле Новый год встречали бы. А ты – тютя. Лучше я у мамы перезимую, у неё-то не замёрзнешь.
И жена Вера ушла.
А Женя остался.
На календаре сиротливо болтался последний листик, и до Нового года оставались считанные часы. Погода была пасмурная и в полумраке по среди комнаты сверкала елка серебристым дождем и радужными гирляндами. Честное слова, нет ничего грустнее комнаты в праздничном убранстве, когда настроение не праздничное. Женя поежился и выглянул в окно. Там в веселой спешке сновали люди. Один он, Женя, стоял у ледяной трубы парового отопления и хмурился, как снеговое небо.
Да, праздник пропал, а праздничное настроение выдуло сквозняком из неплотно закрывающихся окон.
«И что я за невезучий человек», – грустно подумал Женя, – «никогда ничего не умею добиться. Даже жену не сумел удержать. Вот теперь даже мерзну один»
«То ли дело дед. Он-то всего достиг», – и Женя с тоской посмотрел на фотографию деда-офицера артиллериста, как всегда, это делая в минуты уныния.
Тот жизнерадостно улыбался внуку, облокотившись на лафет любимой пушки и придерживая бинокль на груди с перекрещенными ремнями. – «Ему что. Прямой наводкой –никаких тебе проблем. Вот бы и мне так».
Женя сокрушенно махнул рукой и решил, что самое лучшее для него – это лечь, укутаться покрепче и заснуть. Пропади пропадом и Новый год в такой холод.
Собрав все одеяла и свалив горой на кровать, он проделал в них нору и забрался туда, не раздеваясь. Тяжелый сон замерзающего ямщика начал туманить его сознание. Предметы покачнулись и поплыли куда-то, а стена с голубенькими в цветочек обоями, заколыхалась, как в мареве. Старая фотография качнулась раз другой, и дед – веселый артиллерист, как ни в чем небывало, спрыгнул на пол, как когда-то прыгал в окопчик. «Не унывай», – улыбнулся он, придерживая саблю, задевшую за край рамки, – «И мне частенько не сладко приходилось. Главное», – он поднял вверх указательный палец. – «Духом не падать. Знаешь, я, когда в беду попадал, всегда говорил заветные слова: «Батарея, огонь! Батарея, пли!» – и враг показывал пятки»
И снова стал маленьким и застыл на фотографии. Женя с удивлением вылез из-под одеяла, подошел к снимку, потрогал его.
«Ничего такого», – пожал он плечами. – «Хм. Воображение разыгралось». Он шагнул к куску полого чугуна, в проекте призванному согревать и дотронулся до него: «Тфу, холодные, да что б тебя», – разозлился он и сам не зная зачем, стукнул кулаком по ледяному металлу и скомандовал: «Батарея, огонь!»
И тут же обжегся, отдернув руку. Батарея пылала жаром. Живительное тепло разносилось по квартире, оттаивали заледеневшие краны, сходил иней с посуды на кухне и исчезло облачко пара, вырывающееся изо рта при дыхании. Под потолком зазвенела муха, а с Жени градом потёк пот.
«Ура!» – завопил Женя, быстр раздеваясь: – «Да здравствует мой героический дед».
И он бросился к телефону. Но рингтон Fly Zivert опередил его.
Женя схватил гаджет:
– Алле? Мама? – выдавил из себя он, увидев номер тещи. – Спасибо, и вас так же. С праздником, говорю. Как, разве Вера не у вас? Что ей там делать?! Нет, нет, ничего не случилось, мы не поссорились. До свидания. И вам того же.
Женя, недоумевая, положил телефон на тумбочку. Снова раздался звонок. На этот раз в дверь. Женя щелкнул замком и попятился. На пороге стояла мужская дубленка, длинный шарф и мохнатая шапка, из-под которой топорщились гренадерские усы.
– Вам кого? – спросил Женя.
Из-под дубленки показались джинсы и сделали шаг вперед.
– Тебя, – прогудел изнутри меховой шапки мужественный баритон. – Вера, твоя бывшая, у меня. Давай ей развод, – и дубленка протянула пятерню в кожаной перчатке. – Давай, чего ждешь.
– Не… не понимаю, – забормотал Женя и тут же возмутился: – То есть что давать. Зачем давать. Кто вы такой в конце концов?
– Я? Муж Веры.
-Ах, значит муж? – затрясся от гомерического хохота Евгений. – А я кто же? – он посерьезнел. – Ах вы…- Женя несколько замялся, вспоминая, как благородный мавр заклеймил подлеца Кассио, и не вспомнив, вяло закончил: – Дурак.
– Это кто тут дурак, – зарычала дубленка и грозно двинулась на него, засучивая рукава. Усы её топорщились, как пики, а шарф развивался знаменем. – Ну, держись.
Женя отскочил в угол комнаты и прижался спиной к пышущим батареям.
– А!.. – завопил он, отстраняясь и почесывая обожженное место.
– А чего это у вас из двери пар валит? – из-за дубленки высунулся любопытный нос соседки. – Газом так натопили, или плиткой?
Соседка по-хозяйски отодвинула дубленку, подошла к батарее и дотронулась пальцем:
– Ой! – она отпрыгнула от горячих труб, засунув палец в рот. – Чего это у вас они, как кипяток? А мы мерзнем! Вот почему у нас так холодно. Вы всё тепло себе забрали! Вот чего, это вы – единоличники либерасты! Пригрелись в тепленьком местечке, – соседка, кудахча, как наседка, кинулась вон. – Я найду на вас управу, Путину писать буду. У меня прямо в Гейропу свалишь, в поисках теплоты.
– Психическая, – сделал вывод дубленка.
– Пожалуй, – с готовностью согласился Женя.
– А ты бы помолчал. Я с тобой ещё за дурака не рассчитался. Так что. лучше по-хорошему, давай развод.
– Давай тепло! – в комнату, в облаке пара ввалились жильцы. – Долой либерастов в пиндосию! Даешь тепло и Великую Россию будущего!
Женя ошалело замотал головой, переводя взгляд от одного искаженного гневом лица на другое, с разинутом в крике во всю ширь ртом и вылезшими из орбит глазами.
– Что вы хотите, что вам нужно, – прижатый к стене, лепетал он
– Гражданин. – вперед вышел участковый и вежливо, приложился к фуражке, – выдайте гражданам тепло, видите, общественность требует.
– Тепло, хотим тепло, – вопила общественность, – давай тепло!
– Давай тепло, тфу, развод, – басила дубленка, – давай по-хорошему.
И рука в перчатке тянулась к самому Жениному носу.
– Мама, – взмолился тот. – Спасите, – он прислонился к стене и рукой коснулся батареи. – Ах так, – вспомнил он заветные слова, – ну берегитесь. Батарея, пли! – и заткнул уши пальцами…
Батарея съежилась, собралась в комок, и, загрохотав, заскрежетав и зашипев, выпустила целый залп густейшего пара, вмиг охватившего всю комнату.
Люди, стены, потолок и мебель окутались плотным облаком, покачнулись и скрылись в пару.
Женя медленно открыл глаза. В батареях всё ещё что-то журчало, трещало, но пар уже развеялся. Сам Женя лежал на кровати, а Вера сворачивала одеяло, сползшее на пол.
– Вера, любимая! Ты вернулась! – блаженно прошептал Женя.
-Ну да. Контора ЖКХ не далеко, – ответила Веря. – Мне посчастливилось, и я привела слесарей с собой. Теперь они в подвале ковыряются. Слышишь? – Вера подошла к батарее и дотронулась до неё. – Ой, так и пылают, – радостно сообщила она. – В тепле Новый год встретим!
Это повесть или очерки? Если брать, то надо уточнить, в какой раздел. «Кажется, в Ростове осталась его жена и дочка, но история была не понятная.» – «непонятная», слитно.
К сожалению, автор совсем не учитывает такую характеристику текста, как позиция повествователя. Подозреваю, автор даже не знает о ее существовании, поскольку теорию не изучал, а писательская чуйка не сработала. В результате получилось весьма невнятное изложение непонятно какого сюжета. Конечно, есть вероятность, что автор задумал поиграть формой, но что-то мне подсказывает, что вряд ли дело было так.
Если автору эта история дорога и он хочет все-таки донести ее до читателя, переделка предстоит большая. Самое разумное (и наиболее реализуемое) – это обратиться к классическому повествованию. Для чего следует провести ревизию сюжета и переработать композицию. Это обязательно. Хотите оставить 1-е лицо, бога ради. Только не забывайте, автор, что если у вас рассказчик мужчина, то вам надо и говорить, как мужчина. Сейчас женские ушки ой как торчат. Кмк, много проблем исчезнет, если вы поведете повествование от 3-го лица. Выбор за вами, разумеется, но подумайте, хорошенько подумайте. Ну, и конечно стилистику править. А то что это за «теперь наши отмороженные головы уже открыто дерзили»? И подобного там о-очень много, увы.