1.

Заканчивалась строгая сессия в университете, захлопывались зачетки, и наступала пора производственной практики. Для студента моей специальности практика – это работа в статистическом управлении. В этом учреждении, разбирая отчетные цифры и плановые показатели, я выстраивал целостную картину социальной географии занятого населения нашей области. В пыльном, растекающемся от жары городе моя практика проходила вяло и неплодотворно. Духота улиц и вечно палящее солнце над головой мешали моим размягченным мозгам анализировать полученную информацию.

Поэтому, когда я наконец собрал необходимый мне материал раньше положенного срока, завотделом, которому я не давал покоя все это время, с удовольствием выписал справку о полном прохождении мною практики за две недели до ее окончания. А так как защита отчета была намечена на конец июля, у меня оставалась уйма свободного времени.

Гулять все эти дни по раскаленным тротуарам коричневого от жары города мне хотелось меньше всего. И я подумал, что нет лучше случая, чтобы навестить моих однокурсников, проходивших практику в каком-нибудь живописном уголке нашей родины. Этих уголков на просторах необъятной страны набиралось довольно много. Взяв атлас СССР, я начал прикидывать, в какие интересные места стоит направить мой изнывающий от жары организм. Критериями этих поисков были дешевизна проезда, мягкость климата и личности практикантов. Урал, Западную и Восточную Сибирь я отбросил сразу. Приволжские республики меня не устраивали составом практикующих: не со всеми однокурсниками я общался достаточно близко. Но тут я обратил внимание на южный обрез карты, где светло-коричневая береговая линия окаймляла голубой фон достаточно обширного водоема, имену- емого Азовским морем.

Там, в небольшом портовом городе засела бригада моих однокурсников, изучавших экономику транспорта в местном порту. Все ребята были мои одногрупники, и я со всеми хорошо ладил. Оставалось только дозвониться до них и договориться о встрече. Я нашел телефон общежития, где поселились мои товарищи, и, связавшись с ними, сообщил, что выезжаю утром в понедельник и к обеду буду у них.

Утром понедельника я уже сидел в рейсовом автобусе, направлявшемся к берегам Азовского моря. Был обычный рабочий день, и хмурый народ нехотя заполнял душный салон рейсового «Икаруса». Все ехали в основном по делам, и курортное настроение в автобусе было только у меня. Утро не успело остыть от вчерашней жары, и поднимающееся от земли марево расплывчатой пеленой дрожало над дорогой.

Автобус плавно отъехал от автовокзала и, шипя тормозами, медленно покатил по улицам города в сторону долгожданного южного побережья. Дорога была пуста; не наблюдая в окне ничего интересного, я откинулся на спинку кресла и задремал. Сквозь сон я слышал звуки проносящихся мимо нас машин, дребезжание стекол автобуса, подскакивающего на каждой кочке, и рев мотора, надсадно стонущего на подъемах и поворотах. Хотя эта дорога шла к морю, курортной назвать ее было нельзя. Извиваясь серой лентой между полями, она скользила по бесконечным южным степям, густо усеянным желтыми пятнами подсолнухов, сменяющихся золотистым ковром молодой пшеницы. Трасса то ныряла в овраги, утопающие в плотной стене камыша, то лезла на лысые пригорки и курганы, где возвышались громадные черные пирамиды шахтерских терриконов. Дорога виляла, кружила, скреблась между продуваемыми свежим степным ветром станицами и хуторами, разводя великаны-тополя по обочинам убегающего асфальта.

Но незаметно степной простор оборвался и трасса превратилась в городской проспект приморского города. Резкий поворот «Икаруса» оставил широкую дорогу позади, и автобус, плавно покачиваясь, медленно полез вверх по небольшой узкой улочке. Пройдя осторожно несколько крутых поворотов, автобус уперся в довольно невзрачное здание автовокзала. По привокзальной площади сновали в разные стороны озабоченные люди, нагруженные кошелками, сумками и мешками. Я заметил, что чемоданы у спешащей публики попадались редко. У меня, в отличие от вновь прибывших пассажиров, не было ни сумки, ни кошелки, ни даже чемодана. Все мои вещи я смог запихать в белый полиэтиленовый пакет. Так что сошел я с автобуса в центре южного города налегке.

2.

Хотя город был приморским, свои курортные обязанности он выполнял без особого усердия. Вся эта лечебно-развлекательная мишура была здесь вторична. На первом месте находились производственный план, перевалка промышленных грузов и мат портовых рабочих, которые вместе с подъездными путями, строительными площадками, складами и морским портом составляли основу этого города. Это был больше порт, чем курорт. Но море все равно манило к себе людей. Волнистые желтые пляжи, длинные песчаные живописные косы, вонзающие далеко в море свои влажные острые берега, и, наконец, сама вода, зеленая, как бутылочное стекло, слегка соленая и еще не совсем мутная, – все это настраивало на приятный отдых. Курорт пробивался через трубы заводских корпусов и портовые краны, как пробивается подснежник на талом снегу своими нежными побегами, радуя людей тонким запахом и белоснежным цветком.

Летние кафе и шашлычные, сгрудившиеся вдоль пляжа, пахли здесь жирной свининой и рисовыми беляшами. В полдень на море было полно народу. Маленькие катерочки, напрягаясь свежевыкрашенными бортами, таскали на себе отдыхающих, огибая груженые ржавые баржи и закопченные буксиры местного пароходства. Я прогулялся по пляжу, вышел на ближайшую улицу и спросил у продавца газированной воды, как пройти к общежитию транспортного техникума, где поселились мои однокурсники.

Здание встретило меня подозрительной тишиной. Приоткрыв тяжелую железную дверь, я заглянул внутрь. Скрип ржавых петель эхом разнесло по притихшему общежитию. Сквозняк гулял по облупившимся стенам, и кривые рамы хлопали от залетного ветерка. Я попятился и быстро вышел на улицу. Посмотрев внимательно на треснувшую синюю табличку над входом и удостоверившись, что там все написано верно, я снова попытался войти в здание. С силой толкнул скрипучую дверь и зашел в подъезд. Вестибюль общежития был пуст; не найдя там даже вахтера, я побрел путаными коридорами в поисках моих друзей. На втором этаже замаячил силуэт человека. Он, как летучий голландец, мелькнул на горизонте коридора и исчез в лабиринтах общежитских пространств. Пройдя дальше по этажу, я увидел несколько пустых комнат, и вдруг в конце коридора раздался громкий смех. Ориентируясь на голоса, я с надеждой зашагал по темному проходу.

В одной из дальних комнат мною и была обнаружена вся честная компания. Ребята сидели перед громоздкой коробкой телевизора, водруженного на голую сетку железной кровати, и бурно комментировали представляемое на цветном экране зрелище. Это была трансляция очередного матча чемпионата мира по футболу. Динамики телевизора разрывались от мощного рева болельщиков, гремевшего на трибунах мирового чемпионата. Редкий случай, когда трансляция зарубежного праздничного шоу шла без сокращений и обличающих комментариев. Футбольный праздник совпал с моим приездом на азовскую Ривьеру и добавил несколько приятных мгновений к тем счастливым дням, которые я провел в кругу однокурсников на берегу Азовского моря.

Но вернемся к моему появлению в общежитской комнате, где жили студенты-приятели. Компания здесь подобралась довольно разношерстная. Возглавлял эту бригаду практикантов наш отличник во всех отношениях. В перспективе способный ученый, он был заядлым спортсменом, ведущим умеренный и здоровый образ жизни. Не выпивший за всю жизнь ни грамма спиртного, не выкуривший ни одной сигареты, всегда снисходительный к чужим недостаткам, себе отличник не позволял никаких слабостей. Он был прирожденным руководи-

телем. Его прямая спина постоянно маячила на всех общественных мероприятиях, красуясь в президиуме своими мускулистыми плечами, и не сгибалась ни при каких обстоятельствах. Звали его Котя Дружников. Прозвища он не имел, и товарищи всегда называли его по имени и фамилии. Но произносили всё слитно, в одно слово: «Котядружников». Он и здесь взял бразды правления в свои руки и умело управлял этой гоп-компанией

Еще одним представителем коллектива был мой приятель Ерема Гудко по прозвищу Генерал. Ничего генеральского в его поведении и виде не было. Ерема отличался скромностью, даже стеснительностью, ссориться не умел, обижался молча и ненадолго. Был невысоким, вечно сомневающимся человеком. Однако Ерема обладал некоторыми качествами, которые оправдывали его прозвище. Генерал слыл упрямцем; в суждениях, по которым мнение его уже было сформировано, переубедить Ерему не удавалось еще никому. Кроме того, он был ответственным исполнителем. Взятые на себя обязательства Ерема старался выполнять хорошо и точно в срок.

 

3.

Имелись в этой компании не только отличники и дисциплинированные люди, но и полнейшие раздолбаи. Таковыми являлись два паренька-авантюриста, наделенные редким обаянием и подходившие для любой веселой компании. Легкомысленные по характеру и глубоко ленивые по натуре, они были готовы участвовать в любых сомнительных аферах и развлечениях. Эти два студента отличались поразительной апатией к какой-либо работе при полном отсутствии ответственности за порученное им дело. Одного из них звали Дюсик, а другого – Балабан. Конечно, это были прозвища, то есть производные, у Дюсика от имени, а у Балабана от фамилии. Парни имели атлетическое телосложение, и единственное, что они обожали, так это спорт во всех его видах. Сами они никакой инициативы не проявляли и в общежитской жизни своих товарищей участвовали редко.

Эту мужскую компанию разбавляла одна девушка-практикантка по имени Лера. Она была старше нас всех, имела жизненный опыт, хорошую фигуру и довольно милое, но очень хитрое

лицо. Вроде бы безразличная к окружающим, Лера оценивающе смотрела на каждого из своих одногруппников. Она прикидывала, кому бы ей подарить свое внимание, чтобы счастливый избранник взвалил на себя часть ее работы по практике. Дюсика и Балабана она не могла использовать в своих целях, так как уже не раз одаривала их этим вниманием еще до практики. Ерема хоть и подходил на роль безропотного исполнителя желаний, но был совершенно не в ее вкусе. Оставался Котядружников, которого она безуспешно пыталась подсадить на свой крючок обаяния, отчего вид у Леры был всегда загадочный, а взгляд туманный.

Несколько минут я стоял в дверях большой обшарпанной комнаты, наблюдая, как четверка заросших практикантов, сидя на ржавых, провислых кроватях, пристально следит за игрой малоизвестных сборных. Не видя, что делается у них за спинами, ребята перекидывались язвительными замечаниями в адрес нерасторопных игроков, совершавших на поле одну ошибку за другой.

Наконец Генерал повернул голову в мою сторону.

• О-о-о! – радостно протянул приятель, поднимаясь с кровати и протягивая мне руку. – А ты сегодня приехал?
• А я сегодня приехал, – передразнил я Ерему и хлопнул по протянутой мне ладони.

Поднялся и Котядружников. Он подошел ко мне твердым шагом, крепко пожал мою руку, шлепнул губами, расплылся в улыбке и, отступив к стене, замер, наблюдая за реакцией коллектива на мой приезд.

Дюсик и Балабан, не вставая с кровати, слегка наклонились в мою сторону и одновременно протянули мне руки через головы: – Здорово! Есть что пожрать?

Я собрал их пятерни в охапку и, пожав двумя руками, подтвердил их надежду:

• Пожрать? Есть. А где наша подруга? – поинтересовался я, вытаскивая из пакета кружок жареной домашней колбасы.
• Да у себя в комнате кукует, – рассеянно пробурчал Дюсик, вытирая тряпкой перочинный нож и нацеливаясь на разделку деликатеса.
• Э, э! – зашумел Балабан, выпучив свои большие коровьи глаза на Дюсика и отодвигая от него колбасу. – Ты давай сначала мусор с клеенки стряхни и газеткой, газеткой ее накрой, а колбаску я сам порежу.
• Надо за хлебом сходить, – предложил стоявший у стены Котядружников.
• И за соком, – добавил Дюсик.
• Я схожу,– вызвался Генерал.
• Винца, винца кисленького там прикупи! – кричал Балабан, аккуратными ломтиками нарезая душистое жареное мясо.

Кротядружников молча протянул Ереме мятый трояк.

• На сегодня последние, – объявил он и направился к двери. – Пойду позову Леру, а то обидится, – пояснил отличник и исчез в коридоре.

Дюсик с досадой посмотрел в спину уходящему командиру практики:

• Далась ему эта макитра! Нам самим не хватит, тут всего-то на один желудок!
• Не гунди! – оборвал я жмотнические наклонности товарища, протягивая Генералу еще один трояк.

Ерема забрал деньги и принялся искать авоську.

• Генерал, не скупись на разносолы, возьми пряников и кильки; наш щедрый гость решил сегодня гульнуть. – Балабан картинно поклонился мне в пояс и, бросая Ереме авоську, предупредил: – Сдачу не приноси.

4.

Только Ерема вышел из комнаты, как в нее вплыла наша сонная одногруппница. У Леры был заспанный вид, но губы и глаза она успела накрасить.

• Привет, Адик! До конца практики к нам?
• Ты что, не выспалась, забыла мое простое имя? – покачал я головой, вручая ей стопку грязных тарелок.
• Простые имена так скучны! – Приняв от меня посуду, Лера скривила ротик. – А ты будешь мне помогать?
• Я буду здесь отдыхать, – разочаровал я однокурсницу.

Глаза девушки досадливо моргнули. Лера повернулась к стоящему за ней несгибаемому Котедружникову и, нервно перебирая тарелки, спросила его с укором:

• А ты, надеюсь, мне поможешь?
• Безусловно, – спокойно ответил наш отличник, забрал у нее часть посуды и отправился на кухню.

Вернулся Генерал; он принес все, что заказывал Балабан. Практиканты активно суетились у стола, готовясь к богатому обеду. Приятели весело и быстро раскладывали еду по тарелкам и ловко откупоривали бутылки.

Я присел на подоконник. Из раскрытого окна было видно, как за невысоким забором бригада портовых грузчиков, лихо жонглируя тюками какого-то груза, быстро сортировала их по машинам. Слаженная работа, позавидовал я.

Повернувшись к столу, где ребята уже рассаживались по местам, я заметил, как отличник руководит столом, показывая, куда кому надо сесть. Котядружников умел подбирать кадры и правильно их расставлять. Неслучайно он взял в свою бригаду раздолбая Дюсика, сына декана экономического факультета. Отец Дюсика был в приятельских отношениях с нашим деканом, и, очевидно, по планам отличника, это обстоятельство должно было положительно повлиять на оценку практики всей их бригады. Балабана Котядружников определил курьером для поручений. Также этот битюг должен был исполнять роль вышибалы при возможных конфликтах с хулиганствующими аборигенами. Кроме того, все однокурсники из общежития знали Балабана как отменного повара, он любил и умел хорошо готовить; поэтому сносное питание бригаде было обеспечено. Непосредственно прямым своим делом на практике занимались безотказный Генерал, ну и, конечно, сам Котядружников. Что же касается Леры, то она находилась в бригаде для налаживания контактов с начальниками портовых служб и параллельно занималась организацией досуга. Наверняка вместе с Дюсиком и Балабаном у нее это здорово получалось. Так что разделение труда в этой компании было идеальным.

• Прошу к столу! – торжественно объявил Балабан, раскидывая перед каждым, вместо салфеток, нарезанные листки из гроссбуховской казенной тетради.

Как хороши были эти простые и уютные застолья летом, в южном приморском городе! В атмосфере веселья и полной внутренней свободы, соревнуясь между собой в остроумии и красноречии, коротали мы теплые июньские вечера за бутылкой дешевого крепленого вина. Не считаясь со временем, вели долгие разговоры о вселенских проблемах человечества, по глупости своей думая, что знаем ответы на все мировые вопросы. Жизнь каждого из нас только начиналась, и радужные надежды на светлое будущее еще не были раздавлены тяжелым грузом прожитых лет. Мы все считали себя важной частью этого мира, где красивая жизнь обязательно ждала нас впереди, чтобы закружить в вихре удачи и успеха…

Уже вечерело, над столом тускло горела лампочка без абажура. Мягкий приглушенный свет струился по стенам, играя нашими тенями в слабо освещенной желтоватой комнате. Стаканы с остатками вина сдвинулись на край; лоснящаяся кожура – все, что осталось от

домашней колбасы, – горкой съежилась на тарелке. На столе, как яркие бусы, рассыпались красные румяные яблоки – подарок бабы Нюры, местной уборщицы. У каждого из нас в руках по ломтю поджаристого горячего хлеба, купленного с машины в соседнем ларьке. Сидя в этой невидимой пелене, сотканной из душистого запаха яблок, терпкого вина и духа свежевыпеченного хлеба, мы оживленно спорим, перебивая друг друга, делимся планами, травим байки и заходимся в заливистом смехе. Громкий разговор, подгоняемый горячим дыханьем, катается по комнате. Отдельные фразы с подоконника распахнутого окна падают на пустынную, остывающую от жары улицу. Поздно, телевизор закончил передачи, и на мигающий синий свет пустого экрана в комнату залетели два мотылька. Дрожа крылышками, они бьются о матовое стекло, упорно не желая улетать. Уже поздно.

 

5.

О чем говорили тогда наши неутомимые, говорливые языки? Говорили о футболе, о сказочной игре французов во главе с великолепным Платини. О стремительном форварде итальянцев Росси, о суровом голкипере Дино Зове. Восхищались теплым морем и чистотой улиц портового города. Поражались здешнему пляжу, где песок был похож на желтый бархат, отороченный изумрудным ожерельем воды. Вспоминали родной факультет, прошедший учебный год. Со смехом передразнивали забавные привычки преподавателей и ляпы на недавних экзаменах. Припомнили первую практику в Карелии, где все познакомились и сдружились. Много говорили о новых французских комедиях, о будущей работе, планах на жизнь и о военных сборах.

Захмелевшие и оттого более откровенные, мы пытались рассуждать о судьбе страны, ее героях, о великой войне, о терпеливом народе-бедоносце. Говорили о жестокости наших людей и их удивительной жертвенности в годы лихолетий. Мы рассуждали об особой роли нашей страны в мире. И подтверждение этому всегда находили в ее вековой истории побед и поражений. С малых лет верили мы в непогрешимость провозглашенных идеалов и в мощь государства, его превосходство над всеми странами мира. Наблюдая за творящимися в стране глупостями, бытовыми неурядицами, бедностью и неустроенностью, мешавшими нам жить и свободно дышать, все равно мы сохраняли веру в великую державу.  И, в который раз убедив себя, что мы живем в стране огромных возможностей, каждый из нас, довольный этой мыслью, в хмельном угаре обнимал соседа за плечи и предлагал выпить за студенческое братство и любовь к Родине.

Мы заканчивали застолье, допивая последние капли крепленого вина и заедая его зачерствевшими кусочками белого хлеба, которые макали в томатный соус, оставшийся от аппетитной жирной кильки. После позднего ужина все устало расползались по кроватям и погружались в безмятежный молодой сон. Каждый из нас точно знал, что завтрашний день будет лучше и интереснее, чем отгоревший уличными фонарями сегодняшний.

Утро рабочего города начиналось протяжными гудками барж и буксиров в порту. Прохладный бодрящий ветерок, задувающий с моря, разносил эти пронзительные звуки по городу, провозглашая начало трудового дня. Постепенно шум городской толпы, рокот автобусов и грузовиков нарушали утреннюю тишину, нарастая от окраин к центру. Как по команде, тысячи пар ног ступали на тротуары улиц и переулков, попадая из уютного домашнего утра в начало уличного летнего буднего дня.

В нашей общежитской комнате утро начиналось с зарядки Котидружникова. Когда кругом слышались ужасные стоны и фырканье, это значило, что гимнастика командира по практике в полном разгаре. Наш отличник скакал между кроватями, выполняя замысловатые физические упражнения. От его резких движений даже сонные мухи убегали со стола, лениво переползая на единственный в комнате стул. Продолжать спать в таких условиях было невозможно. Все одновременно начинали ворочаться и ерзать на своих железных крученых сетках. Каждый хотел ухватить от сна еще хоть несколько желанных минут. Но сон не давал

надежды на продолжение, и тогда, пытаясь опередить друг друга, ребята быстро соскакивали со своих скрипучих коек и, толкаясь у двери, выскакивали к туалету, на ходу пригибаясь от размашистых движений отличника.

Пробежавшись по коридору до туалета и приведя себя в божеский вид, мы делились на две группы. Первая, в составе Котидружникова и Генерала, направлялась в порт на практику, собирать необходимые данные. Практикантка Лера шла в пароходство строить глазки начальникам, подписывающим нужные для нашего командира бумаги. Дюсик и Балабан, в составе второй группы, спешили вместе со мной на городской пляж. И это не означало, что два практиканта отлынивали от работы. Такое разделение труда в бригаде придумал отличник. Котядружников понимал, что никакой пользы в порту от этих шалопаев быть не может. И он сразу посылал их на море, но с определенным заданием. Во-первых, Дюсик и Балабан до прихода на пляж Котидружникова, Генерала и Леры должны были занять самые лучшие места у моря, во-вторых, обеспечить всю бригаду лежаками и в-третьих – купить у пляжных торговцев яблоки, пирожки и несколько бутылок минеральной воды. И наконец, создать соответствующую атмосферу, играя на гитаре и заманивая в нашу компанию хорошеньких девушек из отдыхающей публики. Со всеми этими задачами Дюсик и Балабан всегда справлялись блестяще.

Зажатый со стороны города бетонными плитами, пляж жил своей особенной жизнью. Рабочая суета за каменным заграждением мало заботила сезонных отдыхающих. Золотистая

6.

полоска суши, не затронутая рабочей копотью заводов и порта, бурлила обнаженными телами и шумела говорливыми головами курортников. Песчаные косы заманивали туристов на свои отмели. Эти природные волнорезы, как большие корабли, будто плыли по зеленой глади Азовского моря. Ветер теребил волосы сидевших у воды одиноких дам, и пена набегающих волн пузырьками обволакивала их крепкие загорелые ноги. Чистое голубое небо накрывало город своим прозрачным куполом, отражаясь в теплом и спокойном море. Несмотря на утренние часы, пляж быстро наполнялся народом. Жара еще не терзала отдыхающих, а песок был уже достаточно нагрет для желающих принять на нем продолжительные солнечные ванны.

Мы устроились недалеко от бетонной стены, в тенечке, прямо перед широкой косой пляжа. Пока Дюсик и Балабан блуждали по окрестностям в поисках свободных лежаков и продавцов минералки, я, сбросив одежду, с удовольствием погрузился в теплую азовскую воду. Отфыркиваясь от пенящейся вокруг меня влаги, я медленно бороздил прибрежные воды и поглядывал на берег в поисках пышногрудых и миловидных женщин. По золотому песку прохаживались, сидели и лежали на нем упругие и вялые, подтянутые и распущенные, пышные и костлявые, но в большинстве своем загорелые и расслабленные от летнего зноя особы. В море людей тоже хватало. Одни плыли рядом, другие гребли навстречу, а иные даже подныривали под меня, стараясь вынырнуть где-нибудь на свободной воде.

Поплавав еще некоторое время, я вернулся на берег, к нашему бивуаку. Под сенью раскидистой ивы, где мы расположились, уже стояло несколько лежаков; зеленоватые бутылки с минералкой, закопанные по горлышко в сырой прохладный песок, блестели своими никелированными крышками. Место для отдыха было выбрано идеально. Широкое пространство от косы до оконечности пляжа позволяло отдыхающим располагаться свободно, оставляя много места для прогулок, а положенные прямо за нами бетонные плиты отгораживали нас от везде снующих городских алкашей. Недалеко, метрах в пяти от нас, обосновалась мамаша с двумя малышами, бойко играющими надувным разноцветным мячиком. Я подошел к ближайшему лежаку и лег на теплые доски рядом с дремавшими в тени однокурсниками. Часа через два подошли и наши труженики из порта. Их вид сильно контрастировал с пляжным полуголым обликом любого курортника. Торчащие, как солома, в разные стороны волосы, пропитанные цементной пылью, были одного цвета с одеждой, покрытой таким же серым налетом. В руках приятели держали черные дерматиновые папки, набитые кучей бухгалтерских бумаг.

• А! – почувствовав запах цемента, очнулся от сна Балабан. – Подошли уже. Ну, сейчас и Лерка прискачет.

Котядружников сел на лежак, сложив ноги по-турецки, и спросил:

• Где фрукты?

Балабан приподнял голову, покосился в сторону неподвижно сидевшего командира, походившего в этой позе на султана, и подобострастно пропел:

• Душистые плоды из райского сада скоро будут доставлены к твоим ногам, о солнцеликий повелитель!

Генерал хмыкнул и уселся на песок.

Дюсик, неподвижно застывший на лежаке, перевел витиеватую фразу товарища:

• Тетя Нюра скоро притащит сюда ведро яблок из своего сада, минеральная вода под деревом, пирожков с картошкой нет, вместо них беляши с рисом, будут позже.
• Так! – удовлетворенно кивнул отличник. – Я купаться.

Котядружников резко встал с лежака, быстро скинул с себя мокрые от пота шведку и брюки, бегом устремился к морю и, подпрыгнув над водой, с размаху плюхнулся в зеленую волну.

• Ихтиандр! – после долгой паузы оценил прыжок отличника Балабан.
• Нет, – отбросил эту версию сонный Дюсик, – кукурузник не взлетел.

Генерал хмыкнул еще раз и переполз на лежак.

• А кто сегодня играет? – спросил он, устраиваясь поудобнее.
• Сегодня поляки с французами, по-моему, – неуверенно предположил Балабан.
• Просрут ляхи! – решительно заявил Дюсик.
• Не скажи, поляки на «мире» здорово играют, один Лята чего стоит. – Генерал аж приподнялся с лежака.
• Лята, Лята!.. Французы их все равно натянут, – пробурчал Дюсик.

7.

• Что натянут? Сетку? Я видела, там у входа волейбольная площадка пустует.

Лера появилась неожиданно и как будто выросла над лежаком Дюсика. Она была в облегающем закрытом купальнике, удачно подчеркивающем ее округлые формы.

• Какие деликатесы! – усмехнулся Дюсик, переворачиваясь на спину и разглядывая Лерин купальник. – Уже третий за неделю? – ехидно поинтересовался он. – Генерал, вы разве разрешали практикантке сменить полевую форму одежды на парадную?

По-моему, это не по уставу, – продолжал язвить Дюсик.

Генерал фыркнул и отвернулся.

Балабан поддержал приятеля:

• Нет, парадка здесь не прокатит. Надо переходить на форму одежды «голый торс», как говаривал перед утренней пробежкой мой старшина.
• Для вас, что ли, голый торс показывать, плебеи? Еще слюной подавитесь. – Лера показала всем язычок и легла на песок, специально приняв эффектную позу.
• Ну так что, вы собираетесь натягивать сетку? – повторила она свой вопрос.
• Мадам, во-первых, мы говорили не про сетку, это был сленг, и вам пора бы понимать такие интимные вещи. – Дюсик сел на лежак и осмотрел пляж.
• Ну а что во-вторых? – снисходительно спросила Лера, меняя одну вызывающую позу на другую.
• А во-вторых, на дворе футбольный чемпионат мира, мондиале, как говорится. Так какой, с позволения сказать, идиот будет играть сейчас в волейбол? – Дюсик опять перевернулся на живот.

Подошел Котядружников, мокрый от воды и красный от загара. Отличник встал перед нами, широко развел руки в стороны, расправил грудь и замер, подставляя лицо солнцу.

Лера взглянула на атлетическую фигуру командира практики и загадочно произнесла:

• А я уговорила Никифора Владимировича…
• Неужели снять штаны? – брякнул Дюсик.
• Дурак! – Лера швырнула в него шлепанцем.

Котядружников, не обращая внимания на перепалку сокурсников и продолжая стоять лицом к солнцу, уточнил:

• Начальник планового отдела подберет для нас всю информацию о сезонных грузах в порту?

Лера победоносно вскинула голову:

• Подберет, но не для нас, а для меня!
• Прекрасно! – Отличник наконец опустил руки и повернулся к нашей даме: – Завтра Лера выходная, а мы все идем в пароходство делать копии с документов.
• Все? – Дюсик аж подпрыгнул на своем ложе. – А кто место на пляже будет столбить?

Котядружников, садясь на лежак, пояснил:

• Там работы до конца дня. Полуденный отдых завтра отменяется. Предлагаю отдохнуть вечером, в местном баре.
• Так это ж другой расклад! – успокоился Дюсик и, повернувшись на спину, потянулся.
• Тернист путь исследователя: утром ты изучаешь карту грузоперевозок, а вечером – винную карту, – изрек Балабан и посмотрел на часы. – Скоро прибудет тетя Нюра со своими дарами, гоните по полтиннику.

И тут малыши, игравшие поблизости надувным мячом, нечаянно запустили его прямо в нашу компанию. Дюсик отреагировал мгновенно: не поднимаясь с лежака, правой ногой с лёта он отправил надувной пузырь в сторону детей. Легкий клеенчатый мяч пролетел несколько метров над песком и мягко приземлился между двумя кустами акации, невдалеке от малышей. Те радостно завизжали от такого точного удара и захлопали в ладоши.

• А что, если мы здесь в футбол сыграем? – предложил Генерал. – Тут в ларьке этих надувных мячей завались.
• На завтрашний поход в бар: кто проиграет, тот платит за всех! – оживился Дюсик.
• Только в пределах разумного, – предупредил Балабан.
• Хорошо, но делимся по-честному, – тут уж я вставил свое слово, – со мной Генерал и Котядружников, а ты, Дюсик, в паре с Балабаном.
• Не против, – согласился отличник и встал с лежака.
• Вас же трое! – недовольно поморщился Дюсик.

8.

• У нас Генерал и Котядружников даже на одного игрока не тянут, да и я не Марадона, а вы двое за факультет играли, – резонно возразил я.
• Ладно, разберемся, – угрожающе предупредил Дюсик.
• Так, Генерал, ты в ларек за мячом, а мы готовим поле, – распорядился отличник.

Ерема ушел в ларек, а все остальные увлеченно начали сооружать футбольное поле на пляже. Я разметил края площадки и привел в порядок кусты акации, которые должны были служить воротами в этой игре, а Котядружников с Дюсиком и Балабаном принялись расчищать площадку, готовя ее к ответственному матчу.

Генерал, запыхавшись, притащил из ларька цветную пожеванную кишку надувного клеенчатого мяча. Дюсик, до этого небрежно откидывавший ногами мусор с импровизированного футбольного поля, взял слипшуюся клеенчатую тряпку у Генерала и стал внимательно ее рассматривать. Нашел пластиковый ниппель и начал не торопясь вдувать в клеенку воздух, время от времени щупая медленно разбухающий мяч. Мы все были захвачены идеей сыграть в футбол на приморском пляже. Только Лера смотрела на всю эту суету с нескрываемым удивлением. Не понимая нашего энтузиазма, она сдвинула лежаки и, расположившись на них, стала ждать, чем закончится этот нездоровый, по ее мнению, ажиотаж.

Был самый разгар дня, пляж все больше заполнялся людьми, а наш футбольный пятачок даже никто не пытался занять. Все понимали: футбол в эти дни – дело святое. И мы начали эту футбольную дуэль. Со стороны игра выглядела довольно комично. Здоровые лбы, буксуя в песке и загребая его голыми пятками, гоняют по азовскому пляжу надувной клеенчатый мяч. Не по-детски толкаются, делают сумасшедшие подкаты, горячо спорят и сильно переживают, если промахиваются по мячу, а когда этот разноцветный шар закатывается в кусты акации, испытывают неописуемую радость. Так все выглядело со стороны, но внутри нас во время матча эмоции били через край, и возникало громадное желание играть на пределе возможного. Была какая-то необъяснимая связь с тем мировым футболом, проходящим на пике страстей и эмоций где-то далеко от этих азовских берегов. Энергетика большой игры передавалась нам через морской воздух, через облака, через солнце, наконец, которое светило одинаково ярко и нашему маленькому пляжу, и огромной чаше стадиона, где бушевали мировые футбольные баталии. Игра для нас была не просто развлечением скучающих юношей. Это был порыв, желание выплеснуть наружу бродившую в нас энергию духа и тела.

Жажда борьбы обуяла нас, и игра стремительно понеслась. Песочная пыль клубилась над импровизированным полем. Гулкие удары по красочному мячу, как бой барабанов, эхом проносились над пляжем, пугая сидевших на бетонных плитах сытых голубей. Генерал, раскрасневшийся от беготни, увяз в песке и упал без сил, не дотянувшись до мяча, посланного Балабаном на ход Дюсику. И вот уже Дюсик, наш соперник по игре, умело подталкивая ногой неповоротливый шар, бежит по краю площадки, обводит вылетевшего ему навстречу Котюдружникова и пропихивает между его ногами этот цветной надувной мячик. Отличник,

как балерина, вскидывает то одну, то другую ногу и грубо сбивает Дюсика. Атака противника сорвана.

Генерал и я топчемся возле мяча, отчаянно споря с Дюсиком, откуда ему пробивать штрафной. Накал страстей такой, что кажется, вся наша дальнейшая жизнь зависит от этого штрафного. Мы с Еремой, переругиваясь, нервно указываем, куда каждому из нас надо встать при выполнении удара. Но вот мяч установлен, Дюсик приготовился бить. Его напарник Балабан замер у куста акации, изображающего нашу штангу, чтобы в подходящий момент подставить под летящий мяч ногу. Котядружников занял позицию перед Дюсиком, пытаясь закрыть от него ворота, а Генерал, отталкивая Балабана от акации, яростно борется за место возле штанги. Я, прикрывая другой куст, то есть вторую штангу, готов броситься на мяч в любую секунду. Все напряглись, даже деревца акации не колышутся, как бы понимая ответственность момента. Удар был хлесткий. Мяч медленно и плавно, как дирижабль, описывал дугу и летел к дальнему кусту акации, крутясь в воздухе и оставляя за собой шлейф золотистого песка. Все смотрели на полет мяча как завороженные.

Видя, что мяч неминуемо приземлится в наших воротах, я оттолкнулся ногами от зыбкого песка и бросил все свое тело в сторону летящего снаряда. Мой неистовый прыжок вознес меня над пляжем, над головами сокурсников, над отдыхающими, над всем миром, так мне тогда казалось. Летя навстречу шарику, я представил, что над многотысячным огромным стадионом повис тревожный стон болельщиков. А когда я дотянулся до мяча и движением головы

9.

направил его в сторону от ворот, все трибуны стадиона огласились ликующими криками, яркая лента вспышек сотен фотоаппаратов пробежала по ревущей толпе. Игра была спасена. Отбив мяч, я неуклюже грохнулся на песок, как большая лестница, небрежно приставленная к стене и упавшая на пол. Клубы песка вздыбились надо мной и обсыпали всего желтой пылью.

– Фу… – облегченно выдохнул Генерал.

– Тьфу! – с досады сплюнул Балабан.

– Ах! – засмеялась Лера, искренне поражаясь моей прыгучести.

А для меня не было в тот момент большего достижения в жизни, чем этот прыжок. Чувство гордости за так удачно отбитый мяч переполняло мою душу.

– Чтоб тебя! – обиженно процедил Дюсик, отплевываясь песком, накрывшим и его от моего падения. Протянув обе руки в сторону лежащего неподалеку надувного мяча, как бы оправдываясь за незабитый гол, Дюсик возмущенно возопил: – Это же не мяч, а воздушный шар какой-то!

Но не прошло и минуты, как мы снова гоняли этот воздушный шар по песку, весело и азартно защищая свои ворота и атакуя чужие.

Набегавшись вдоволь, потные и испачканные песком, мы шли к морю и с шумом кидались в зеленые волны азовского прибоя. Поднимая брызги, норовисто и быстро уплывала наша футбольная компания все дальше и дальше от берега. Блестящая вода, струясь по волосам, пенилась у загорелых плеч и бурлила за нашими разгоряченными спинами. Мы нежились в мелкой ряби морской воды, подставляя тела теплому июльскому солнцу…

Я вспоминаю этот пляжный футбол тогда, когда на душе становится скверно. Мне хочется, чтобы воспоминания о том безоблачном, веселом и счастливом времени вернули в мою жизнь хоть частичку юности. И тогда мне кажется, что когда-нибудь я повторю еще раз тот незабываемый, великолепный прыжок над Азовским морем.