1
-Дедушка, тебя к телефону,- прощебетала внучка. Степан Федорович Киселев оторвал взгляд от телевизора, по которому транслировали международную товарищескую встречу по хоккею, и направился в прихожую. Там рядом с зеркалом на высокой тумбе, сделанной им самим еще в начале пятидесятых под модный тогда «КВН», стоял телефонный аппарат. Сняв трубку, Степан Федорович услышал настойчивый хрипловатый голос:
-Степан Федорович, здравствуй! Это я, Ежиков, узнаешь старого коллегу?
Трубка дрогнула в руке Кисилева. Какое-то мгновенье он помедлил, затем уверенно произнес:
-Здравствуй, Иван Пантелеевич! Что- то случилось?
-Да .Врачи поставили страшный диагноз. Но не это- самое главное. Хочу успеть отдать все долги, а также решить вопрос, который для меня важнее смерти. Короче, нам надо бы встретиться. Мне очень требуется твой совет.
-Где и когда ты хотел бы встретиться, Иван Пантелеевич?
-Если возможно, то завтра в девять тридцать на площади Дзержинского, на выходе из метро. В одиннадцать мне назначена встреча в Комитете партийного контроля. Вот перед ней и хочу узнать твое мнение о моей персоне. Короче, мне нужен серьезный мужской разговор. Ты- последний из всех, к кому я могу обратиться за советом.
Степан Федорович снова помедлил, затем сказал:
-Иван Пантелеевич, я приеду к девяти тридцати по указанному тобой месту возле дорого для нас памятника Феликсу Эдмундовичу.
2
В эту ночь Степан Федорович долго не мог уснуть. Звонок Ежикова, в прошлом генерал- лейтенанта Министерства госбезопасности, одного из самых приближенных людей Берии, а до этого его,Степана Федоровича,. товарища и однолетку, с которым они познакомились еще в начале 30-х годов, не мог не встревожить. Ворочаясь с боку на бок, Степан Федорович думал о том, почему Иван Ежиков, будучи человеком головокружительных карьер, сейчас на склоне своей жизни решил обратиться за советом к нему, ведь среди ветеранов правоохранительных органов есть и много других, которые имеют право на истину если ли не в смысле юриспруденции,то хотя бы в плане нравственности и морали.
Кисилев и Ежиков впервые встретились в ремеслянном училище, где наряду с профессиональными навыками будущих строителей им прививали понимание диктатуры победившего пролетариата. После ремеслянного училища оба они поступили в техникум, правда, не в строительный, а связи и уже оттуда их по
потянуло в военное училище, после окончания которого оба были направлены в Наркомат внутренних дел, а
а точнее на Лубянку, где они прошли путь от оперупол-номоченных до дознавателей и следователей.
Москва середины тридцатых годов – это не только город сносимых трущоб и победы над безработицей, открывающихся чудо- дворцов метрополитена и улиц., засыпанных цветами по поводу возвращения героев- участников челюскинской эпопеи,а затем перелета экипажа Валерия Чкалова через Северный полюс в США. Москва тех лет- город крупных политических процессов, в которых Кисилеву и Ежикову пришлось играть роль исполнителей. Это их черные «Эмки», прозванные в народе «марусями» летали по ночной столице черными воронами. Кого только они не привозили тогда?! Профессора, инженеры, служащие наркоматов , директора заводов и магазинов. писатели, журналисты… ДА что там работники печати?! Среди привозимых во внутреннюю тюрьму Лубянки были герои Гражданской и другие крупные военачальники. И что самое непонятное – простые работяги! За одну ночь в черной «Эмке» оказывались директор крупного завода и тихий служащий, известный ученый и пространщик сандуновских бань.
В те дни Степан Федорович однажды сказал Ежикову:
-Знаешь, Иван., я больше не могу.
-Не раскисай.- ответил Ежиков.-Идет борьба за победу социализма и уничтожение буржуазных поползновений.К тому же нарастает угроза фашизма как врага всего человечества. Тут прав Максим Горький6 кий : «Кто не с нами- тот против нас!»
-Но как же в таком случае быть с презумпцией невиновности?
-Да на нее просто нет времени,- заявил Ежиков.
-Как нет?- изумился Киселев.
-А вот так. Как в Гражданскую. Тогда руководствовались революционной законностью. Сегодня это дело поручено нам , «Тройкам» и исполнителям.
Степан Федорович при воспоминании о предвоенных годах сознавал, что это суровое и жестокое время порождало свои неписанные законы политической волей Сталина и его окружения. Шла настоящая рубка человеческого леса, где щепками могли оказаться ,.кто угодно, в том числе чекисты. Поэтому приговоры вершились на скорую руку, как будто за окнами уже рвались бомбы и снаряды настоящей войны, не дающих ей передышки для размышлений о принимаемых решениях. К тому же рассматриваемых дел было так много,что что ими от пола до потолка были завалены все кабинеты следователей.
Однажды к Киселеву попало дело известного комбрига Гражданской войны. Он преподавал в Казанском танковом училище и его обвиняли в связях с немецкой разведкой. Однако свидетелей не оказалось. Их поспешили ликвидировать, поэтому остались только материалы их показаний, но настолько противоречивые, что не оставалось сомнений, что все это дело шито белыми нитками. Корхов принял решение об освобождении этого человека.
-Не слишком ли поторопился, Степан?- спросил его тогда Ежиков.
-Но ведь свидетелей нет.
-А ты поискал других?
-Нет.
-А я бы поискал. Дыма без огня не бывает. Тем более в период борьбы с врагами народа. Лично мне эту контру ничуть не жаль.Тем более, что она проникла куда угодно, даже в партийные органы. А это- наша святая святых. Если погубим партию, потеряем все завоевания революции, а значит потеряем страну.
-Иван, но мы можем нанести большой ущерб, если осудим невиновного человека. Сколько народу привозят к нам по клеветническим наветам?
-Ах, вот ты о чем! Тогда почему эти оклеветанные сами расписываются в своих показаниях о своей виновности и даже называют десятки других имен? Кому верить?
-Но разве ты отрицаешь возможность самооговоров? Или показаний по принуждению?
-Степан, ты же знаешь инструкции, а также методы нашей службы.. Я думаю, что сейчас – самое главное- это выполнять инструкции и приказы руководства.
-То есть ты за автоматическое исполнительство? Знаешь, я так уже не могу. Видимо, я не такой железный, как ты.
-Да., в отношении к врагам народа- я железный,- с гордостью произнес Ежиков.-И готов выполнить любое задание. Любое, понимаешь!
И Ежиков действительно был безотказен, как маузер. А вот Киселев увидел за всем происходящим- чудовищную жестокость и несправедливость. В поисках выхода из сложившейся ситуации он решил подать рапорт о своем желании поступить в военную академию. Наверное, это и спасло его от казалось бы неминуемой всеобщей трагедии.
Пришла война. Киселев служил в особом отделе Западного, а затем других фронтов, руководил работой СМЕРШа. А Ежиков оставался в управлении НКВД, быстро рос в чинах и к концу войны вышел в генералы.
Их встреча состоялась уже после Победы. Ежиков снисходительно смотрел на своих бывших сослуживцев, среди которых он один имел генеральские погоны, а остальные были чинами меньше. Впрочем, все переменилось после смерти Сталина, а затем ареста и расстрела Берия. Степану Федоровичу Киселеву довелось участвовать в этом деле против бывшего наркома НКВД, но вот судьбу его окружения решали другие. Тогда в орнанах госбезопасности прошла большая чистка. Многие за злоупотребления были с уволены , кто-то лишился высоких званий и был исключен из партии.
3
. Став пенсионером, еще не старый Ежиков пристроился на работу в отдел кадров какого-то министерства, долгие годы от него не было ни слуху ни духу. Степан Федорович вы шел на пенсию в начале шестидесятых и занялся работой в совете ветеранов бывших чекистов. На одном из вечеров, посвящен-ных очередной годовщине ВЧК-НКВД- МГБ-КГБ , он увидел Ежикова. Тот вынырнул откуда-то из задних рядов, сильно потучневший, но не потерявший при этом признаки железной выдержки.
-Степан Федорович, здравствуй!-сказал Ежиков- Узнаешь старого товарища?
Киселев, сосредоточенный после торжественного заседания, затронувшего в нем живые струны воспоминаний о причастности к сложному и суровому времени, конечно, сразу узнал своего бывшего сослуживца. Разговор тогда вышел коротким, Ежиков предложил обменяться телефонами и потом изредка звонил, поздравлял с праздниками, сетовал на нездоровье. В его словах всегда сквозила большая обида на судьбу, которая, по его словам, оказалась столь несправедлива к нему, человеку высокой дисциплины и долга..
-Иван Пантелеевич, может быть, тебе требуется помощь?- однажды спросил Киселев.
-Спасибо, у меня все есть. Единственное, что не дает покоя- это вопрос о партии. Знаешь, я много думаю о нашем прошлом. Я многое пережил и продолжаю переживать. Прошлое висит на мне тяжелым грузом. Знаю и свою вину: я был через чур ревностным служакой. Максималистом своего рода. Но ради чего? Разве ради карьеры? Я же думал о нашем общем деле. Ладно, я, как им многие, ошибался и меня наказали. Но почему многократно? И самое главное- почему меня исключили из рядов партии?
-Ты спрашиваешь об этом у меня?- с нескрываемой горечью произнес Киселев.
-Да, у тебя, бывшего товарища, сослуживца, сверстника. Ведь мы с тобой когда-то вместе начинали работягами, вместе вступали в комсомол, потом в партию, вместе из народа вышли.
-Я из народа не выходил, -с твердой решимостью ответил Степан Федорович.
-Не лови меня на слове, я не так выразился,- обиженно произнес Ежиков.
-Так что ты хочешь от меня? Чтобы я дал тебе рекомендацию на новое вступление в партию?
-Это не возможно,-сказал Ежиков.- Но почему бы тебе не поддержать меня , если я подам заявление о пересмотре моего дела?
-Согласно уставу партии, такое возможно. У тебя есть право ходатайствовать о пересмотре Для этого следует обратиться в парткомиссию райкома, горкома, Комитета партийного контроля, наконец.. Но чем могу быть полезен я?
-Ты когда-то голосовал за мое принятие.
-Это сегодня не довод.
-Но ведь ты можешь рассказать об условиях и обстояте-льствах, в которых мы работали вместе. Тогда именно в силу обстоятельств мы совершили ошибки.
-Ты приглашаешь меня в адвокаты?
-Нет, в свидетели.
-Что же, если такое потребуется, я готов сказать правду,- ответил Киселев.
Этот разговор состоялся весной, .в канун Праздника Победы. И вот теперь спустя полгода Ежиков напомнил об этом разговоре и предложил встретиться .
4
Как и договаривались, Степан Федорович приехал к назначенному месту ровно к половине десятого. Ежиков уже ждал его на выходе из метро, обращенный лицом к памятнику Дзержинскому. Выглядел Ежиков неважнецки. Возможно, тоже плохо выспался.
Неторопливым шагом они пошли в сторону улицы Куйбышева.
-Степан Федорович, у меня к тебе только одна просьба. Если представиться возможность, скажи свое
как настоящий партиец А у меня желание как у фронтовиков, которые перед тем.,как идти в бой, писали: «Считайте меня коммунистом.»
-Да, много тогда полегло миллионов под этой клятвой,- согласился Киселев –К сожалению, об этом начинают забывать.
В здании городского партконтроля Кисилев предъявил красную книжечку своего партийного билета, а а Ежиков- паспорт и сказал, что он приглашен на заседание к десяти ноль-ноль. Стоявший на вахте молодой прапорщик с темно-синими погонами госбезопасности заглянул в лежащий на столике список.
-Да. Вы здесь есть. Проходите.
Раздевшись в гардеробе, Степан Федорович увидел Ежикова при полном параде. По сегодняшнему случаю он надел все прежние награды, где было несколько боевых орденов и медалей.
У входа в зал заседаний Ежикова попросили подождать, а Степана Федоровича спросили, по какому он делу.
-Я сопровождаю товарища,- сказал Степан Федорович и пояснил, что тот не совсем здоров и нуждается в в в помощи.
-Ну. что же.вы можете присутствовать в зале , когда вызовут вашего товарища.
Ежикова вызвали в четверть одиннадцатого. Степан Федорович пошел следом за ним и занял место возле дверей, а Ежиков направился к длинному столу, за которым сидели люди со строгими лицами. Среди них было несколько женщин.
Процедура представления заняла несколько минут.Ежикова попросили устно изложить свою просьбу. Сильно волнуясь, Ежиков изложил слово в слово содержание своего письменного заявления и добавил, что очень просит всех присутствующих войти в его положение и понять его просьбу как последнее жаление всей его оставшейся жизни.
-За что вы были исключены из партии?- спросил председатель заседания.
-Мне инкриминировали злоупотребления и нарушения социалистической законности в годы массовых репрессий,- сказал Ежиков.
-В чем это выражалось?
-Мною допускалось неуважительное обращение к подследственным, грубость.
-Но ведь по конституции и по другим законам вы не имели на это право?
-У нас были ведомственные инструкции, которые допускали особые методы ведения следствия.
-Вам знакомы некоторые из присутствующих в этом зале?
Ежиков поправил очки и внимательно оглядел сидевших за широким столом.
-Нет, я никого не знаю.
-В таком случае разрешите вам представить человека, который запомнил вас на всю жизнь. Пожалуйста, вам слово, Мария Васильевна.
Из кресла поднялась невысокая седоголовая женщина с орденом Ленина на лацкане строгого скромного платья.
-Вы не узнаете меня?- обратилась она к Ежикову.
-Нет,-недоуменно произнес он.
-Тогда позвольте мне напомнить о себе. В тридцать седьмом году я была секретарем Краснопресненского районного комитета коммунистической партии. Меня арестовали по ложному доносу о якобы антисталинском заговоре. Следствие вели вы, Ежиков. Неужели вы позабыли подвал, в котором всеми правдами и неправдами пытались выбить из меня признательные показания . Помните, что вы тогда делали? Вначале угрожали выслать из Москвы мою семью. Потом сутками не давали спать, кормили горькой селедкой. И, наконец, стали избивать до потери сознания
-Я никого не бил,- воскликнул Ежиков.
-Да, надо отдать вам должное. Лично вы мордобоем и другими пытками не занимались. Это делали ваши ши исполнители. Но разве не ваши приказы они выполняли? И сколько же невинных людей пострадало от ваших таких приказов? Сколько настоящих коммунистов вы отправили на расстрел , в лагеря и ссылки? А теперь вспомните, что я вам говорила: «Придет время- и истина восторжествует. Наша партия не позволит такого издевательства над своим народом.». Как же можно оправдать ваши действия? Карьеризм и фанатизм-это не ошибки. Это- преступление. О какой же своей пользе для партии вы теперь гововите и просите вернуть вам партбилет? Фанатизм и партия – не совместимы.
Когда женщина закончила говорить и опустилась в кресло, в зале повисла напряженная тишина. Ее нарушил голос ведущего заседание:
-Товарищи, у кого-то будут вопросы к бывшему члену партии гражданину Ежикову?
Вопросов не было.
5
Из здания парткомиссии Кисилев и Ежиков вышли с опущенными головами. Оба они были потрясены случившимся. Но больше всего Степана Федоровича поразило присутствие и выступление женщины с ее свидетельствовами о казалось бы далеком 37- годе.
-Да., устроила мне сегодня незабываемую встречу судьба,-горько говорил Ежиков Тяжело дыша, он поправил на шее шарф, зачем-то снял шапку, помял ее в руках и задумчиво, глядя в сторону памятника Дзержинскому и стоявщего за ним многооконного здания своей бывшей службы, многозначительно произнес:
-Вот какая она,. оказывается , бывает правда жизни.
То же, что и с предыдущим рассказом данного автора. Это вообще с натяжкой худ. лит. назвать можно.