Читайте в номере журнала «Новая Литература» за январь 2025 г.

Мария Ляшенко. Слияние (рассказ)

Тот день сразу пошел не так.

Я проснулась задолго до будильника. Мне снился снег. Он покрывал все живое прочным ковром, не давая шанса освободиться. «Витя», ­­­­­– жалобно позвала я разделявшего со мной кровать человека. Он не пошевельнулся. Пытаясь справиться с неприятным чувством, навеянным сном, я встала с постели и прошла на кухню. Кофе там не оказалось. Моей одежды тоже нигде не было. Тщетно обыскав все комнаты, я нашла ее в шкафу, аккуратно сложенной на пустой полке. Быстро оделась, все еще испытывая тревогу от увиденного во сне, и вышла из квартиры, тихонько захлопнув дверь.

Улица только-только начала освещаться пробудившимся солнцем. Летняя прохлада поприветствовала меня свежестью и заносчивым ветерком, попытавшимся взбудоражить волосы и приподнять и без того короткое платье. Я хотела вызвать такси, но телефон сразу стал корчиться в предсмертных муках, сигнализируя о низком заряде. Села на скамейку, стоящую у подъезда. Все вокруг постепенно оживало: появился дворник, нещадно метущий асфальтную дорожку, словно желавший оставить на ней кровавые следы своего присутствия, прошла дама с собачкой, за ней еще одна, проехал одинокий велосипедист, вяло покатились автомобили. Телефон в моей руке последний раз вздрогнул и окончательно выключился. Я встала и направилась в сторону автобусной остановки.

Тревога никак не отступала. «Который час?» – спросила я сильно спешащего мужчину, уже покрывшегося потом от чрезмерно быстрой ходьбы. Он недовольно взглянул на меня, потом на часы и бросил, продолжая движение: «Без десяти пять».

До первого автобуса было еще больше получаса. Возвращаться в квартиру Виктора мне не хотелось, и я направилась к парку, что был неподалеку. Летний воздух все больше прогревался, лучи солнца озаряли все вокруг, пытаясь пробудить город от затянувшейся спячки, шаловливо заглядывая в окна домов, в проезжающие автомобили, в глаза прохожих. Я невольно улыбнулась, ощутив теплое заискивание на своем лице. Дойдя до парка, обнаружила там кофейный ларек. В нем было движение, хотя вывеска грозно гласила: «Закрыто». С трудом уговорив девушку сделать мне кофе, я блаженно вдохнула аромат желанного напитка. Сделала несколько жадных глотков и направилась в сторону выхода.

Вся природа заговорщически затаилась: ветер сокрылся в кустах, деревья застыли в немом ожидании следующего аккорда, даже солнечные лучи спрятались за одиноким пушистым облачком. Я продолжала идти, чувствуя все нарастающую тревогу. Она, возникнув где-то вверху живота, постепенно овладевала внутренностями и вот уже подступала к горлу. Я остановилась и сделала глоток, пытаясь подавить ее наступление. В миллиметре от меня пронесся парень на самокате. От неожиданности я громко вскрикнула и отпрянула в сторону. Сердце забилось быстрее. Тревога внутри ехидно хохотнула. «Нужно идти,» – сказала я себе и, чтобы немного успокоиться, подняла взгляд на небо. Его безмятежность отчасти передалась и мне: бесконечное пространство оставалось безукоризненно голубым, и, милостиво повинуясь закону природы, принимало в себя золотые всплески утра. «Что бы ни происходило здесь, под его куполом, оно остается все таким же невозмутимым,» – пронеслась в голове непрошеная мысль. Я медленно двинулась дальше, иногда останавливаясь, чтобы влить в себя кофе.

Была пятница, и я начала строить планы на вечер. Почему-то перед глазами возникла голова Виктора с вытянутыми в трубочку губами, из которых бесконечным роем сыплются удушающе нудные: «Ну давай вместе…», «ну я же заказал столик» или «нас уже ждут друзья… я думал, ты поедешь». Я невольно поморщилась. Его излюбленные фразы наматывались на горло, не давая возможности продохнуть и ответить что-либо вразумительное. Так что обычно я поддавалась, заранее зная, что не получу никакого наслаждения от задуманного им мероприятия.

Сегодня даже не стану отвечать на его звонки.

Я хотела остановиться, чтобы сделать очередной глоток. Но, как я уже предупредила, день шел совсем не так: угодив каблуком в скучающий от безделья камешек, я слегка потеряла равновесие. Нога подвернулась, туфля осталась лежать в стороне. Я выругалась полушепотом. Повертела стопой, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. И осторожно заковыляла к брошенной туфельке. Почти как Золушка. Я успела опустить ступню в туфлю и даже почувствовала некоторое облегчение, как вдруг…

Столкновение.

Из моих рук вырвался стаканчик кофе и упал, выплевывая коричневатую жидкость. От неожиданного толчка меня слегка откинуло назад, я еле удержала равновесие. Подняла глаза, чтобы увидеть виновника моего почти-падения, в горле уже стояла заряженная очередь ругательств. Но… Наши взгляды соприкоснулись. Сердце застучало невыносимо быстро. Я почувствовала внутри чье-то ликование: та самая тревога, с утра поселившаяся во мне, одержала наконец окончательную победу. Готовая было вырваться наружу очередь ругательств в замешательстве попятилась назад. Мы продолжали смотреть друг в друга, ощущая, как на шею набрасывают петлю, плечам становится невыносимо тяжело под ее гнетом, воздух как будто заканчивается, все тело предчувствует приближающееся удушение.

– Простите, – выдавил он и с усилием перевел взгляд в сторону.

Еще не осознавая до конца, что произошло, я кивнула и стала переставлять плохо поддающиеся ноги в попытке скрыться. Продолжая двигаться, не поднимая взгляда, я прошла мимо него на трясущихся ногах. «Не останавливаться,» – прозвучала команда в голове.  Столько сил уходило на то, чтобы просто идти. Скорее. От ощущения затягивающейся на шее петли, от привкуса трупного смрада во рту, от возникшего из ниоткуда желания – окунуться в него, погрузиться так, чтобы не выплыть.

Против воли я обернулась. Он обернулся тоже. В каком-то первобытном страхе я тут же повернула голову. И почти побежала, пытаясь спастись. Петля на шее затягивалась все туже, казалось, еще мгновение – и спасительный островок под ногами будет выбит чьим-то безжалостным ударом.

 

Мы пытались спастись еще около месяца, откладывая неизбежное и наивно надеясь на смягчение встречей вынесенного приговора. Я погрузилась в работу, он – в разгул и разврат. С периодичностью раз в два-три дня мы созванивались (я – в перерывах между деловыми встречами, он с похмелья, часто с остатками ночного веселья – незнакомым женским телом в собственной постели). Говорили обо всем. Обо всем, кроме того, что волновало нас обоих: непреодолимая тяга друг к другу. Мы избегали этой темы, боялись, что, как только переполнявшее нас влечение обретет речевую форму, назад пути уже не будет. Но его не было изначально.

Не стоит полагать, что это была любовь с первого взгляда. Это, скорее, желание погрузиться друг в друга. Словно ты с головой ныряешь в океан, не имея никакого специального снаряжения и, несмотря на давление, нехватку кислорода, темноту, холод, продолжаешь стремление ко дну.

 

Через несколько дней после встречи друзья позвали меня в бар, где мы любили под пару бокалов нефильтрованного обсудить последние события из жизни друг друга. Атмосфера в том баре была располагающая: просторный зал был обставлен таким образом, что столики находились на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы не было слышно соседних разговоров, а благодаря приглушенному свету остальные посетители сливались в единую массу, не привлекая к себе никакого внимания.

Я чувствовала себя раскрепощенно в компании друзей. Основная ее часть сложилась в студенческие годы, позже была разбавлена парой-тройкой лиц: чей-то коллега, парень или знакомый с общим увлечением. В тот вечер нас было шестеро. Рассевшись за широким деревянным столом и сделав заказ, мы завели непринужденную беседу. Это, наверное, негласное правило всех дружеских компаний: прежде чем перейти к личному, поболтать о чем-то посредственном.

Читайте журнал «Новая Литература»

Когда первый бокал был наполовину выпит, посредственные темы для беседы иссякли. Раздался вопрос (не помню, кто именно его озвучил), как обстоят дела с Виктором. Вопрос долго висел в воздухе, ожидая востребования. Помню, я, как и все, ждала чьего-то ответа, даже не задумываясь, чей именно ответ должен прозвучать. Я увлеченно перебирала в своей тарелке ингредиенты салата, откладывая в сторону нелюбимые сухарики так, чтобы они даже ненароком не оказались в основной массе блюда. Молчание и по-прежнему висящий над столиком вопрос не особо волновали меня: мысли в моей голове кишели, то смешиваясь в нечто единое, то распадаясь на множество отрезков, — это состояние, когда ты думаешь обо всем и ни о чем одновременно.

Внезапно уставший находиться в подвешенном состоянии вопрос стремительно и остро вонзился в мой разум. Виктор?.. Какой еще Виктор? Мне понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить молодого человека, с которым еще недавно я просыпалась в одной кровати. Сначала возникли его серые глаза, всегда выражающие слишком много доброты и слишком мало уверенности. Затем губы, вытянутые в трубочку и выдающие очередную порцию нудящих фраз. Затем нос, достаточно правильной формы, но этот нос смотрелся чужим на его лице: он словно кичился своей правильностью и жил отдельной жизнью, не сосуществуя ни с какой из других частей лица Виктора. Я так и не смогла собрать полный образ этого человека, лишь отдельные элементы врывались в мое сознание, не соединяясь между собой: широкие плечи, всегда выгодно подчёркнутые одеждой, короткие широкие пальцы, то поправлявшие прядь волос, то беспокойно перебиравшие в уставшем от существования бумажнике денежные купюры, то тянущиеся к моим, еще пиджак песочного цвета с кричащими от своего уродства пуговицами. Виктор… Да, мы встречались с ним, и не раз, и он так безжалостно был вычеркнут из моей памяти.

Вместо ответа я сделала несколько глотков.  Легкий хмель приятно дурманил.  Выдавив виноватую улыбку, я поднялась из-за стола и проговорила почти шепотом:

– Мне нужно позвонить.

Тогда, направляясь к выходу из бара, сталкиваясь с кишащей массой людей, снующей на выходе из заведения, я неожиданно поняла: все, что было до, бесцеремонно выброшено из меня, как выбрасывают что-то испорченное и мерзко пахнущее, – в плотно завязанном мусорном мешке, с гримасой отвращения и подступающей от омерзения тошнотой. Виктор и все другие… Теперь они гнили на помойке ненужных воспоминаний, источая зловоние и привлекая лишь жирных мух и других мерзостных насекомых.

Странное ощущение освобождения, скорее, даже обнуления. Словно то столкновение наших глаз скальпелем удалило из моей памяти злокачественную опухоль.

Да, пути назад не было изначально.

Я вышла из бара. Резкий запах сигаретного дыма бросился в нос. Громкие разговоры и неестественно оживленный смех подвыпивших, слегка шатающихся тел, пролетающие машины, свет фар которых сливался в одну непрекращающуюся вспышку, гремящая музыка, прерывающаяся то визгом, то басом исполнителя. Я огляделась. Спрятаться было негде – повсюду масса людей и какофония. Отойдя чуть дальше от входа и прислонившись к стене здания, я достала из клатча телефон. Искать его номер долго не пришлось, он был в «недавних». Длинные гудки оборвались словами оператора: «Абонент не может ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте…». Я сбросила. Не торопясь возвращаться, стала разглядывать проходящих мимо людей, но не могла сфокусироваться ни на ком. Такое состояние удачно проиллюстрировано в кино: герой изображается четко, а все остальные сливаются в единую снующую массу, теряя очертания. Все вокруг казалось неважным и ненужным. А внутри меня было спокойствие и затишье перед надвигающейся безысходностью.

Слабая вибрация телефона вернула меня к реальности. «Я в клубе. Перезвоню,» – высветилось на экране. Я зашла обратно.

 

– Вы что, разошлись? – очередной вопрос требовательно постучался в мое сознание.

Я попыталась вспомнить хоть что-то, но перед глазами стоял только правильной формы нос на размытом бледно-желтом пятне, которое никак не хотело превращаться в лицо Виктора.

– Кажется. Да. Разошлись, – медленно проговорила я, оставив попытки воскресить в памяти что-нибудь, связанное с Виктором.

Все пятеро подняли на меня глаза. Что-то, похожее на сожаление, отражалось в них. Я же не испытывала. Давая понять, что сказать мне нечего, я повернулась и стала смотреть на посетителей.

Видимо, мое молчание произвело нужный эффект: беседу перевели в другое русло. Кто-то делился впечатлениями с недавнего свидания, атмосфера разряжалась, слышался смех.

Я медленно опустошала содержимое бокала. Содержание разговора не доходило до меня, да я и не вникала. Остановив взгляд на одноногой вешалке у нашего стола, я дала потоку мыслей овладеть мной, не прерывая его.

Чей-то назойливый, как муха, вопрос пытался достучаться до меня. Я услышала его, только когда чужая рука коснулась моего плеча:

– Мы в клуб. Ты с нами?

Пытаясь снять оцепенение, я тряхнула головой:

– Нет. Немного устала.

Я встала из-за стола, направилась к выходу. У самых дверей меня кто-то остановил, прокричав в ухо: «Ир, твоя сумка!». Не оборачиваясь, я протянула руку назад, почувствовала в ладони знакомую форму и двинулась в вовремя открывшиеся двери. Теплый летний воздух радостно приветствовал меня легким порывом ветра.

 

Он позвонил в 5:47. Я полулежала в кресле перед окном, смирившись с бессонницей, и выводила карандашом не связанные между собой наброски в толстой, потрепанной временем тетради, так терпеливо хранящей в себе выплески моих творческих порывов. За окном уже рассвело, щебетали птицы, иногда тишину нарушали голоса редких прохожих и проносящиеся мимо одинокие автомобили. Я раскрыла окно и вдохнула свежий утренний воздух. Потом взяла корчащийся в муках от раннего пробуждения телефон.

– Привет, – раздался его голос.

Усталость от бессонной ночи, остатки алкоголя в крови, гордость за свою очередную попытку отвлечься от нарастающего ощущения приближающейся катастрофы, робкая надежда на успех этой попытки ворвались в меня через динамик телефона вместе с его односложным «привет».

Я молчала, слушая его дыхание.

– Не спишь? – спросил он.

– Бессонница, – нарушая гармонию утра, ворвался мой голос в тишину квартиры.

Он слабо засмеялся.

– Я вот-вот вырублюсь, – прежняя гордость и ненадолго появившаяся надежда разбились о внезапно родившуюся в его сознании мысль.

Я не знала и не хотела знать, что стало причиной столь бессовестного насилия над и так еле очерченной, зыбкой надеждой. Только стало жаль, что она так и умерла, не успев окончательно сформироваться.

– Взял отгул? – я придала своему голосу оптимизма, стараясь заглушить его обиду от столь жестокого поражения.

Несколько секунд он молчал, убеждая себя поверить в мое наигранное воодушевление.

– Нет. Опоздаю, – наконец выдавил он.

Его настроение передалось и мне: все попытки спастись стали казаться бессмысленными и пустыми. Уже выброшенным в середину океана и оставленным всеми глупо искать возможность выжить.

Мы закончили разговор, коротко попрощавшись. Я налила себе кофе и, глядя в окно, старалась задавить чувство обреченности мыслями о предстоящем рабочем дне.

 

Время от времени отчаяние сменялось желанием бороться. Тогда я стирала журнал вызовов и все переписки с телефона, чтобы ненароком не увидеть его имени, красила губы в огненно-красный, завивала волосы и, надев самое эффектное платье и самые высокие шпильки, ехала в клуб, уже на ходу вызванивая кого-нибудь из подруг.

Первый подобный порыв случился через полторы недели после встречи.

Я приехала первой. Было еще без четверти десять, так что мне без проблем удалось занять столик. Удобно расположившись на кожаном диване цвета темного шоколада, я заказала двойную порцию виски и фруктовую нарезку. Посетителей было немного: несколько молодых людей у барной стойки и две компании за соседними столиками. Танцпол пустовал.

Чтобы занять себя, достала зеркальце. Разглядывая свое отражение, отметила блеск в глазах, столь неестественный для меня до встречи. Теперь же он все чаще приветствовал меня в отражении: пытливый, дикий, требующий мгновенного удовлетворения заветного желания, в котором я не признавалась себе, но которое источалось из меня все более разгорающимся пламенем. Я с раздражением закрыла зеркальце. Принесли виски. Как раз вовремя. Не сдерживая себя, сделала два больших глотка. Жидкость обожгла горло и разлилась в груди приятным теплом. Сознание слегка помутилось. Не дожидаясь закуски, я осушила стакан и только тогда почувствовала расслабление. Все стало казаться осуществимым. Полная решимости и веры в свои силы, я вышла на танцпол. Уловив ритм музыки, я стала танцевать, все более и более разгорячаясь. Было неважно, что происходило вокруг, кто смотрел или не смотрел на одиноко танцующую особу в потрясающе откровенном платье. Каждым движением я выплескивала из себя застрявшие в глубине души страхи и переживания, а самое главное – боролась с уже так нагло обозначившим себя влечением к нему.

Не знаю, сколько я продолжала танцевать, как вдруг знакомый голос вернул меня к реальности:

– Эй, дорогуша! Да тебе уже, смотрю, весело!

Я открыла глаза и улыбнулась. Полноватое, облаченное в чрезмерно яркий макияж лицо подруги озаряла искренняя радость от встречи. Темные густые волосы, собранные в высокий хвост, ниспадали на ее полуобнаженную пышную грудь, блистая в световых лучах. Ее лицо приблизилось ко мне для приветственного поцелуя, и я почувствовала приятный древесный аромат духов. Агата, так ее звали.

– Милая, может, пойдем за столик? – предложила она. – Я хочу выпить столько же, сколько и ты, чтобы так веселиться!

– Мне было достаточно двойного виски, – взяв ее за руку, ответила я.

Мы прошли за столик, на котором уже стояла большая тарелка с нарезанными фруктами. Увидев их, я ощутила требовательное урчание желудка. Когда я последний раз ела?.. Задумавшись над этим, зацепила на шпажку кусочек киви и положила в рот. Агата пыталась привлечь внимание официанта. Заметив ее активное размахивание рукой, к нам подошел парень в темно-красной фирменной одежде клуба.

– Что будете заказывать? – наигранно любезным тоном спросил он.

Прочитав имя на его бейджике, Агата ответила, указывая пальцем в меню:

– Игорек, принесите нам сырное фондю и бутылку этого. Я угадала? – обратилась она уже ко мне.

Прожевывая очередной кусочек фрукта, я с улыбкой кивнула в ответ.

Игорек, стремительным движением руки записав наш заказ в блокнотик, удалился.

– Итак, что у тебя стряслось? – словно подражая какому-то психологу, с заботливой улыбкой, вызывающей приступ тошноты, спросила Агата. Ей приходилось повышать голос, чтобы я могла что-то расслышать из оглушительной, бившейся в стены в надежде вырваться музыки.

– Дорогая, – не скрывая подступающего раздражения, начала я, – убери с лица эту уничижительную улыбку.

Она рассмеялась.

– Ладно, сеанс психотерапии отложим на потом. Просто странно было получить приглашение на ночной загул от тебя. А когда я увидела, как ты отжигаешь… – она сделала паузу и добавила, многозначительно подняв брови и забарабанив ногтями по столу, – на пустом танцполе…

– Все хорошо, – я накрыла ее бьющиеся об стол пальцы своей ладонью. – Правда.

Поняв, что утолять ее любопытство я не собираюсь, Агата разочарованно покачала головой. Однако ее разочарование быстро сменилось воодушевлением – если я не хотела говорить о себе, она, напротив, всегда была рада любой возможности поделиться подробностями собственной жизни. Зачастую даже излишними. Так и теперь, бросив интригующее: «Знаешь, с кем я познакомилась?», – она принялась рассказывать о своем новом увлечении – немолодом итальянце, пережившем развод и в попытке начать новую жизнь приехавшем в Россию. Имени его она не называла, заменяя его режущим слух «мой сладкий». Мне сразу представился взлохмаченный черноволосый мужчина с проседью, обязательно с горбинкой на носу и с чрезмерно приторной улыбкой на губах, без устали щебечущих: «focoso», «tenero», «tesoruccio» – и другие подобные сладости.

Я уже привыкла к подобным ее историям, проходившим всегда по одному и тому же сценарию: быстро утомляясь собственным одиночеством, Агата бросается в пучину творческой жизни города, посещая разные культурные мероприятия, где знакомится с каким-нибудь красавчиком, соответствующим ее представлению об идеальном мужчине, затем наступает период бурно развивающихся отношений и такой же бурный разрыв, то по ее инициативе, то по его, далее следует двух-трехдневная депрессия, когда она закрывается дома и не отвечает на звонки, внезапное просветление, и все повторяется. При этом каждый новый мужчина – и есть «тот самый», а каждые новые отношения – самая что ни на есть «большая и чистая любовь».

Подошедший вскоре официант с бутылкой виски и двумя стаканами никак не смутил мою подругу. Не замечая его телодвижений, она продолжала, сопровождая слова активной мимикой и жестикуляцией:

– …Он сделал очень, очень грустное лицо и сказал, что только я могу помочь заглушить боль от расставания…

– Выпьем? – перебила я, когда официант, наполнив наши стаканы, удалился.

Агата, удивленная моим внезапным вмешательством, слегка нахмурилась, но тут же скрыла неудовольствие одной из своих фирменных улыбок:

– Конечно! За нас, прекрасных и вечно молодых!

Я сделала глоток. Пьянящая, обжигающая жидкость потребовала немедленных действий. Я почувствовала новый прилив самонадеянности и встала, ответив на недоумевающий взгляд Агаты кивком головы в сторону танцпола. Оставив ее в замешательстве, стараясь придать своей походке сексуальную игривость, направилась в центр клокочущей толпы. И вновь все стало неважным. Я танцевала, не контролируя своих движений, забыв о чересчур высоких каблуках, о задирающемся платье, о трущихся друг об друга и об меня потных телах, даже обоняние перестало реагировать на смешавшиеся запахи перегара, табака, пота, дешевого и не очень парфюма. Танцевала, забыв о нем.

Когда голова уже кружилась от частых взмахов волосами, а тело покрылось потом и горело, я ощутила чье-то обжигающее дыхание на своей шее.

– Малышка, ты такая горячая, – шепнули мне в ухо, слегка касаясь его, неизвестные губы.

Я повернулась. Нависшее надо мной лицо с застывшей оценивающей ухмылкой принадлежало подвыпившему мужчине лет тридцати семи. Высокий, с внешностью этакого рокового красавца, с легкой щетиной и прической из барбершопа. Его глаза откровенно прошлись по моему телу, задержавшись на груди, затем на ногах и, наконец, остановились на моих губах. «Почему бы и нет?» – пронеслось у меня в голове. Я натянула игривую улыбку и произнесла томным шепотом, приблизившись губами к его уху:

– Не боишься обжечься?

Он принял вызов и, самоуверенно улыбнувшись, положил руку на мою талию.

– Я не из пугливых.

Не убирая руки, повел меня к барной стойке. Его тело прижималось к моему, запах парфюма и сигарет приятно будоражил. Он помог мне присесть на барный стул, затем расположился рядом.

– Что будешь пить? – самоуверенная улыбка не покидала его лица.

– Виски, – ответила я и отточенным движением поправила растрепавшиеся локоны.

Он подозвал бармена и сделал заказ. Я сидела полубоком к нему и разглядывала его руки с дорогими часами, обтянутые поло мускулистые плечи, мощную шею, выдающийся вперед волевой подбородок. Он заметил мой взгляд, но, уверенный в своем совершенстве, лишь усмехнулся.

– Красиво танцуешь, – роковой красавец ловко повернулся на барном стуле, его нога оказалась между моими обнаженными коленями.

– Ты наблюдал? – я провела рукой вверх по своему бедру, легко коснувшись пальцами подола платья.

Перед тем, как ответить, он обжигающим взглядом вновь прошелся по мне.

– Не мог отвести взгляда, – его глаза прямо посмотрели в мои, не выражая ничего, кроме сильного желания.

Зная дальнейший сценарий развития событий, я усмехнулась:

– Тогда не будем терять времени?

Не могу сказать, что я безумно хотела его. Единственное, о чем я тогда думала, было то, что я не думаю о нем. Парадоксально, конечно. Но тогда это казалось мне победой.

Он, удивленно подняв бровь, произнес:

– А ты не из робких.

Его удивление тут же сменилось выражением триумфа на лице. Он засчитал мое предложение за личную победу и, в знак обоюдной договоренности, положил руку мне на бедро, слегка поглаживая его пальцами.

– К тебе или ко мне? – продолжил он и залпом выпил только что принесенную барменом стопку водки.

Я последовала его примеру и опрокинула в себя заказанный мне виски.

– К тебе.

Не вожу к себе мужчин «на одну ночь». Думаю, им не место в моем царстве гармонии и уюта. Пусть все непродолжительные встречи проходят на их территории, и так погрязшей в похоти. Или в мыслях о похоти.

Он согласно кивнул:

– Вызову такси.

Убрав его руку, я, слегка пошатнувшись, встала:

– Заберу свою сумочку.

Нетвердой от выпитого походкой я направилась к своему столику. Пустая тарелка от фруктов, съеденный фондю и выпитая наполовину бутылка свидетельствовали о том, что Агата неплохо проводила время. Наевшись и напившись, она раскинулась на диване и смотрела в свой телефон, без перерыва щелкая пальцами по экрану.

Не желая получить порцию вопросов, я решительным тоном произнесла:

– Поехали, нас довезут.

Агата не заметила, как я подошла, поэтому не сразу ответила:

– Мы домой? Натанцевалась?

Дотянувшись до сумочки, я принялась искать в ней помаду и зеркальце. Не отрываясь от своего занятия, сказала:

– Ты домой, а я… – предательская заминка, – в гости.

– В гости?! – ее брови потянулись вверх, сложив кожу на лбу в длинные морщинки.

Я уже подкрашивала губы. Не доверяя взгляду и движениям, я не решилась ничего произнести и лишь едва заметно кивнула. Кажется, ровно. Оценила свое отражение и быстро захлопнула зеркальце, чтобы ненароком не наткнуться на тот самый взгляд. Я не боялась увидеть в нем недоумевающую совесть или стыд, нет… Меня больше пугало то новое выражение глаз, тот блеск, о котором я уже говорила. Ведь мне казалось, что я на пути к спасению – стоит лишь переспать с этим роковым красавчиком. Казалось, что секс с другим мужчиной будет означать победу над жадным воем страсти, что раздается внутри меня.

Я сложила помаду и зеркальце обратно в сумочку. Телефон лежал на столе. С недобрым предчувствием я заметила мигающий индикатор, сигнализирующий о непрочитанном сообщении. В такое время мне мог написать только один человек… Не давая себе возможности просмотреть сообщение, перевернула телефон экраном вниз и убрала его в сумочку. Спрятав его, как прячут Библию грешники, я подумала: «Он не испортит мне ночь,» – и решительно направилась обратно к барной стойке. Агата едва поспевала за мной.

– Подвезем подругу, – положив руку на плечо потенциальному соучастнику моего ночного развлечения, сказала я.

Он, сидев до этого к нам спиной, повернулся:

– Конечно. Такси будет через минуту, – и жестом пригласил нас к выходу.

Проталкиваясь сквозь разгоряченные алкоголем, спертым воздухом и похотью тела, мы прошли к пустовавшей гардеробной, а затем вышли на улицу. Ночной воздух окутал меня свежестью, приятно охладив раскаленное тело.

– Наше такси, – произнес мой новый знакомый, указывая на подъезжающий Ford.

Автомобиль повез нас по неспящему ночному городу. Я открыла окошко, наслаждаясь ночной прохладой и бьющим в лицо ветром. Агата расположилась рядом со мной на заднем сидении, откинув голову на спинку кресла. На ее лице застыла гримаса недоумения от происходящей ситуации. Она не видела меня такой.

Пытаясь несколько сгладить ее впечатление от происходящего, я наклонилась к ее лицу и прошептала:

– Не переживай, ладно? Я потом все объясню.

Она, подавив почти выплеснувшуюся волну нравоучительных восклицаний, кивнула в ответ:

– С нетерпением жду.

Я улыбнулась. Ценю это качество в людях – умение вовремя подавить поток вопросов, советов, невостребованных нравоучений и настроиться на задаваемый окружающими тон.

Такси подъехало к ее дому. Поцеловав меня в щеку на прощание и произнеся одними губами: «Жду», она вышла, бесшумно закрыв за собой дверцу. Не теряя времени, мой роковой красавец пересел ко мне на заднее сидение, и тут же его губы оказались в миллиметре от моих.

– Не могу терпеть, – прошептал он и впился в меня.

Машина тронулась. Мы ехали недолго, но успели исследовать большую часть тел друг друга. Желание стало настолько сильным, что, выбравшись из такси, мы вновь принялись с жадностью пожирать друг друга, медленно продвигаясь к подъездной двери. Пока мы дошли до его квартиры, вся помада с моих губ была съедена, платье задрано до талии, обнажая обтянутые прозрачными белыми трусиками ягодицы, волосы взъерошены дикими порывами его рук.

Войдя внутрь, он, не давая мне оправиться, прижал меня лицом к стене и резким движением расстегнул молнию на платье. Я изогнулась от окатившей мое тело волны желания и уперлась ягодицами в выпирающую ширинку его брюк. Мой страстный красавец торопливо избавил меня от ненужной одежды и готовился к проникновению, дразня меня пальцами и жадно блуждая по шее языком. Я стонала от желания и отзывалась на каждое его прикосновение.

Как вдруг какой-то чужой звук заглушил наши стоны.  Настолько неуместный, что мы в растерянности замерли.

– Это твой телефон, – опомнившись, сказал ночной знакомый, – возьми. Вдруг… что случилось.

Случилось?.. Конечно, случилось! Я как вкопанная встала перед протягивающей мне сумочку рукой. Телефон продолжал истерично вопить, требуя к себе внимания. Я обреченно стала искать его в сумке, надеясь, что он наконец умолкнет. Но он не умолкал, а все так же исходил истошным криком. Я достала его и посмотрела на экран, заранее зная, кто адресант этого непрошеного звонка.

– Да? – выдавила я, испугавшись уровня отчаяния в своем слегка охрипшем голосе.

Когда раздалось его привычное: «Привет, не спишь?», меня вдруг внезапно и безжалостно пронзила мысль, что все было зря, что даже удовлетворение правившего мной еще минуту назад желания не принесет ничего, кроме горького разочарования.

– Нет, – мой голос показался мне чужим, настолько я была охвачена вмиг заполнившим меня ледяным отчаянием.

Он почувствовал мое состояние и замолчал, давая мне время, чтобы прийти в себя. Я слушала его дыхание и постепенно возвращалась к реальности. Где я вообще?.. Я растерянно оглянулась по сторонам и наткнулась на безмолвно наблюдающего за мной мужчину со спущенными брюками и оголенным мускулистым торсом. Точно… Отвечая на его недоумевающий взгляд обвинительным холодом (будто он был виновником моего жалкого поражения), я стала собирать свою разбросанную по полу одежду. Все происходило в полной тишине, никто из нас троих не решался ее нарушить. Так же молча, не произнося ни звука, я оделась и вышла из квартиры, неслышно прикрыв за собой дверь.

– Я здесь, – немного овладев собой, произнесла я.

– Как ты? – тут же раздался в трубке его теплый, согревающий голос.

– Ничего…

Он помолчал несколько секунд, борясь с желанием оказаться рядом со мной.

– Давай я вызову тебе такси. Скинь адрес, – произнес он, пытаясь решительным тоном заглушить просачивавшуюся сквозь динамик телефона нежность.

Я едва слышно согласилась в ответ.

 

Не думаю, что стоит писать о других, таких же неудавшихся попыток побороть эту тягу к нему. Скажу только, что их было еще три и все они заканчивались внезапно появлявшимся, холодом обдававшим отчаянием, после которого я несколько дней пыталась согреться.

 

А влечение становилось все сильнее. По нашим телефонным разговорам я чувствовала, что и ему становится все сложнее сохранять расстояние между нами и подавлять просящиеся наружу слова. Все более частыми становились обрывки начатых фраз: «Давай я…», «Может, мы…», «Я постоянно…», кричащее молчание, не поддающиеся усмирению чувства, так плохо скрываемые в голосе. Мы перескакивали с темы на тему, поскольку все они в итоге сводились к одному: непомерному желанию ощутить друг друга.

Были минуты, когда мне казалось, что я на грани: рука сама тянулась к телефону, чтобы вызвать такси, указав пунктом назначения его адрес. Чтобы подавить неистовое желание, я то выла, лежа на полу, то в неистовстве ходила из угла в угол, как заключенный по камере, то истерично выводила на листке бумаги не поддающиеся расшифровке символы, знаки, какие-то каракули, то на полную громкость включала музыку и подпевала со всей силы, на которую способен мой голос.

А потом наступала апатия, и я неподвижно лежала, вперив пустой взгляд в потолок, не слыша, не видя, не осязая – не чувствуя. Но она продолжалась недолго и не давала спасения.

Работа тоже перестала отвлекать. Я все чаще во время переговоров, совещаний, подготовкой документов ловила себя на мыслях о нем, на постоянных взглядах на телефон в ожидании звонка или смс от него, на долгом и пристальном разглядывании найденных мной его фотографий.

Я как будто утратила внутреннее наполнение – все сменилось непреодолимым влечением к нему. Какой-то опытный хирург поработал над моим содержанием: извлек все, что было, и взамен всунул вязкую раскаленную лаву неимоверного желания, мигом разлившуюся по всему телу.

Я не могла ни есть, ни спать, не могла отвлечься от этих мыслей дольше, чем на полчаса. Встречи с друзьями превратились для меня в пытку: говорить я не хотела, а слушать не могла – во время чьего-нибудь рассказа в меня из ниоткуда маленькой тоненькой змейкой заползала мысль о нем и буквально за минуту разрасталась до размеров огромного удушающего змия. Я уходила, бросив невнятное: «Мне пора», и, выйдя на улицу, неизменно набирала ему.

Он всё чувствовал. Пытался отвлечь меня повседневными разговорами, но по его часто сбивающимся рассказам и мечущемуся от страсти к отчаянию голосу я понимала: он одержим так же, как я. Мы уже ясно понимали, что справиться с этим не в наших силах. Петля, наброшенная на шею в нашу первую встречу, уже перекрыла дыхание.

 

Он сдался первый.

В то утро я, разбитая бессонницей, залив в себя крепкий кофе, застыла перед окном, вместо того чтобы собираться на работу. Черное небо, мелькающие вспышки молний, огромные ливневые капли потрясли меня: казалось, это моя истерзанная душа вывернулась наизнанку и разразилась невыразимой силы рыданием. Деревья в муках изгибались под порывами злорадствующего в своем безумии ветра. Он, разбалованный безграничной властью, плясал между домами, снося все на своем пути. Казалось, что вот-вот все живое пустится вместе с ним в безумный, дикий пляс.

Не накрасившись, натянув на себя попавшийся под руку костюм, я выбежала на улицу, чтобы окунуться в буйство природы. Я не заметила, что мгновенно промокла насквозь; не бежала, пытаясь спрятаться от ливня и бешеных порывов ветра – я неторопливо шла по направлению к остановке, глубоко дыша и наслаждаясь падающим на меня потоком воды, словно он смывал с моей израненной мучительной тягой души запекшуюся кровь.

Приехала на работу на час позже. Вопросов никто не задавал, только бросали удивленные взгляды. Прошла на свое рабочее место, сняла насквозь промокший пиджак и села за стол. С меня стекала вода, но я продолжала неподвижно сидеть, впервые за долгое время ощущая внутреннее успокоение. Подошла коллега, наверное, решившаяся на вопрос по поводу моего внешнего вида, но, увидев мой застывший на одной точке взгляд, тут же отошла. Подходили еще, но либо уходили молча, либо я просто не слышала их, погрузившись глубоко в себя. Сколько так продолжалось, я не помню. Внезапно раздавшаяся вибрация телефона вернула меня к действительности. «Я больше не могу,» – высветилось на экране.

Не дожидаясь импульса от мозга, мои пальцы пробежались по клавиатуре телефона: «Я тоже».

Не помню, чем был наполнен тот рабочий день. Помню лишь спокойствие, не покидавшее меня после прогулки под ливнем, соскребшим следы рваных укусов обглодавшей меня изнутри страсти. Даже его смс не вывело меня из этого состояния. Ничто не волновало меня. Я, как смирившийся с участью смертник, проживала последние часы: покорно выполняла задания руководства, машинально отвечала на направленные в меня наконечником вопросы, двигалась по нужному маршруту (кабинет директора – переговорная – мой рабочий стол – туалет – кофейня – мой рабочий стол – кабинет зама – мой рабочий стол и т.д.), кивала, качала головой, улыбалась, если этого требовали обстоятельства. Но словно находилась не в своем теле, а наблюдала за собой со стороны.

Помню, я задержалась. На час или два. Заметив наконец, что офис опустел, надела высохший пиджак, положила в сумку телефон и пошла к лифту. Стремительно менялись цифры на табло, пока тот поднимался с первого на пятнадцатый этаж. Двери бесшумно распахнулись, открыв пустое стальное пространство. Я зашла внутрь и прислонилась к стене. Ощущая невесомость, полетела вниз. Несколько мгновений, и двери вновь распахнулись, высвобождая меня из металлической пасти. Глухо стуча каблуками по мраморному полу холла, я прошла к выходу. Стеклянная пасть услужливо распахнулась передо мной.  Прохладный вечерний воздух недоверчиво коснулся меня, словно проверяя на прочность, и принял в свои объятия. Резкий порыв ветра, в похмелье бродящего по улицам после утреннего веселья встрепенул волосы. Я остановилась на мгновение, вдыхая в себя вечернюю свежесть.

Тогда я еще не заметила приближающийся ко мне темный силуэт. Но, как только он попал под свет одноглазых фонарей, мой взгляд устремился в него, выхватил его из всего остального, ничего не значащего пространства, а тело… Тело, не подчиняясь велению мозга, не разбирая пути, спотыкаясь на ступенях, устремилось к нему, как мученик устремляется к Богу.

– Ира… – произнесли его губы, почти касаясь моего лица.

Несколько мгновений мы боялись прикоснуться друг к другу, только глаза бесстыдно блуждали по нашим телам, оставляя обжигающие следы. Мое дыхание сбилось. На лице застыла дрожащая улыбка. А внутри – будто рухнуло многоэтажное здание, выстраиваемое мной на протяжении всей жизни, и обратилось в прах. От этого внутреннего крушения у меня слегка закружилась голова, и рука непроизвольно потянулась вперед, немо ища поддержки. Ее порыв был услышан в ту же секунду – я ощутила, как он крепко сжал мою ладонь, и в этом соприкосновении было все: и потрясение от первой встречи, и так долго подавляемая страсть, и не находившая выхода нежность, и рушившиеся на глазах воспоминания из той, прошлой жизни, и рвавшийся наружу трепет от ощущения близости друг друга. Он притянул меня к себе, и я, дрожа всем телом, не чувствуя никакой опоры, кроме его руки, послушно поддалась. Казалось, все замерло в этот момент. Мы стояли, прижимаясь друг к другу, часто дыша смешавшимся запахом наших тел; взгляды сплелись в немом разговоре; мои губы жаждали впиться в его, но мы лишь обжигали дыханием лица, как будто понимали, что, начав, не сможем остановиться.

Мои пальцы пьяно блуждали по его лицу, стеснительно, но жадно дрожали, касаясь губ. Он с осторожностью гладил мои волосы, но непослушная ладонь часто сжималась, вцепляясь в них, и тогда он стискивал зубы, боясь сорваться. Когда наши губы, вопреки попыткам сдержаться, оказались на опасно близком расстоянии друг от друга, а дыхание стало одно на двоих, он, зарычав, как загнанный в клетку лев, оторвался от моего лица и впился зубами в шею. Я издала хриплый стон, вместе с которым меня покинули последние силы. Ноги подкосились, перед глазами все поплыло, и я почувствовала, как он подхватил меня на руки и понес. Перед тем как закрыть глаза, я наблюдала пляшущие огоньки фонарей на фоне черного неба.

 

Мы мчались по светящемуся разноцветными огоньками городу, часто не останавливались на красный или проскакивали на мигающий желтый. Его рука крепко, до боли сжимала мою, а взгляд был устремлен на дорогу. Я смотрела на пролетающие мимо витрины, здания, деревья, на одиноких и шествующих в компании прохожих.

Мы молчали. Слова были ни к чему: мы оба понимали, почему и зачем встретились. Целый месяц мы пытались побороть наркотическую тягу друг к другу, бились в конвульсиях, захлебывались смердящей рвотной массой из предыдущих любовников и мимолетных увлечений; каждая клетка наших тел страдала от невыносимой боли и требовала встречи, как дозы. Теперь наступила эйфория. Одна на двоих. И это катастрофических масштабов влечение притаилось, ожидая скорого воплощения.

 

Он припарковался у многоэтажки современной постройки с сияющим золотом фасадом.

– Приехали, – севшим голосом произнес он, задержал взгляд на мне и попытался ободряюще улыбнуться.

Затем вышел из машины и открыл мне дверцу. Я положила свою ладонь в его и на дрожащих ногах вытащила свое тело из автомобиля. Чувствуя мою слабость, он, как лев, оберегающий добычу, придерживал меня за талию по пути к подъездной двери. Приложив ключ к домофону и услышав приветливое попискивание, он открыл тяжелую дверь, пропуская меня в свое логово. Металлическая дверь глухо закрылась за нами, словно предупреждая: назад пути нет. Крепко держа за руку, он провел меня к лифту.

– Как ты? – обожгло дыханием мое лицо, пока табло высвечивало обратный отсчет: «25», «24», «23» …

Вместо ответа я прижалась щекой к его плечу, ощущая силу его тела и бьющееся, стремящееся наружу желание. Я почувствовала, как он улыбнулся, а затем слегка коснулся кончиками пальцев моей шеи. Но тут же отдернул руку.

Лифт распахнул свои двери. Так же осторожно он провел меня в сверкающую серебристым металлом кабину и судорожно выдохнул. Меня трясло тем сильнее, чем выше поднимала нас немая и бесчувственная подъемная машина. Тело, предвкушая дальнейшее развитие событий, билось в судороге от нарастающего желания, не в силах им управлять. Прижавшись к нему, почувствовала тот же импульс. Мы еле сдерживали свои руки, так жаждущие касаний. Я боялась поднять голову, чтобы не наткнуться на его взгляд. Мое лицо было на уровне его груди – я слышала глухой стук сердца, рвущегося ко мне. Я жадно вдыхала его запах. Чувствовала, как его тело дрожало, выдавая еле сдерживаемый порыв.

Кабина лифта, немного подпрыгнув, раскрыла свою пасть.

Он поднял меня и понес к дверям своей квартиры. Поставил на пол, чтобы открыть дверь. И вновь подхватил, чтобы занести внутрь.

Звук захлопнувшейся двери деликатно просигнализировал, что сдерживаться больше нет необходимости, но мы не спешили наброситься друг на друга – слишком долго и мучительно длился этот месяц.

– Я пытался не думать о тебе, – едва слышно проговорил он.

Всей силы его мужества не хватило скрыть последствий беспощадного, сжигающего заживо пламени.

– И я… пыталась, – мой голос дрогнул, выдавая достигнувшее верхней границы желание, пожиравшее меня изнутри.

Следуя порыву, моя рука потянулась к его лицу. Пальцы едва коснулись щеки, как вдруг встретились с его и оказались прижатыми к губам. Некоторое время он продолжал держать мою ладонь у своего рта, закрыв глаза и как будто настраиваясь на неизбежное – так хищник затаивается перед броском. А когда открыл – раскаленное донельзя желание обожгло меня, резким рывком он притянул меня к себе, и уже ничто не могло остановить нас.

Мы, как изголодавшиеся звери, набросились друг на друга, срывая одежду, покрывая тела то поцелуями, то жадными укусами. Руки блуждали по телу, уже не сдерживаясь, впиваясь в плоть, пытаясь проникнуть под кожу. Тела пытались слиться, втереться одно в другое и срастись. Хриплые стоны сменялись громкими выкриками и хищным ревом.

Он снова и снова врывался в меня, но каждого раза было мало. Мы не могли насытиться и с бешеной жадностью продолжали пытаться поглотить друг друга.

 

Время перестало существовать для нас. Реальность сузилась до размеров его квартиры, все остальное утратило важность. Были только я и он и наше неутолимое желание. Остальной мир потерял нас, мы забыли про телефоны, режим «Не беспокоить» надежно оберегал нас от внешнего мира.  Я даже не помню, сколько времени мы провели вместе, не покидая границ нашего маленького мира. Неделю, две, месяц?..

Каждый проведенный вместе день срастался в один долгий порыв страсти, которая, казалось, только крепла и разрасталась от наших попыток ее утолить.

Она овладела нами, проникла в нас – и мы бросались друг в друга, пытаясь заглушить ее неистовый вой. Она не давала нам покоя ни на миг. Только совершенно обессилев, мы засыпали, сплетаясь телами, чтобы, проснувшись, снова услышать ее исступленное завывание.

 

Одно утро попыталось вернуть нас к жизни. Внезапно вспомнив о нашем существовании, ворвался в окно прохладный ветер и шаловливо пробежался по комнате и нашим еще разгоряченным бессонной ночью телам.

Я, не открывая глаз, судорожно вдохнула в себя поток свежего воздуха. «Осень», – пронеслось в голове. Осторожно, стараясь не потревожить его, я встала с измятой постели, насквозь впитавшей в себя запах наших тел.

Подошла к раскрытому окну. Тот же ветерок, заметив меня, нежно коснулся моего тела, пытаясь хоть немного охладить не угасающий внутри огонь. Я благодарно улыбнулась. За окном пробежала девочка, оставляя за собой шлейф беззаботного детского смеха. Проехала, нарушив безмятежное спокойствие луж, машина. Порыв ветра заставил болезненно-желтые листья закружиться в предсмертном вальсе. Лучи солнца вели немую борьбу с разбросанными по небу рваными тучами.

Осень.

Я повернулась: он еще спал, умиротворенно уткнув лицо в подушку. Только сон дарил нам временное спасение. На носочках, боясь нарушить его покой, я подошла к кровати. Слегка коснулась его курчавых, местами серебрившихся волос, пробежалась подушечками пальцев по обнаженной мускулистой спине и, чтобы не поддаться искушению, осторожно поправила простынь, позволив ей накрыть его тело. Подавляя заунывный вой страсти, я пошла на кухню, по пути переступая через разбросанную когда-то одежду, сброшенные с комода тюбики, флаконы, банковские карты и прочие предметы, теперь забыто лежавшие на полу. Кухня тоже хранила воспоминания о наших безудержных слияниях: повсюду была разбросана посуда, коробки от заказанной еды и даже ягода ссохнувшегося от безысходности винограда. Я присела на корточки, чтобы собрать пострадавшие от нашей страсти предметы. Как долго им удастся устоять на своих местах?.. Не торопясь заварила кофе. Его аромат пробудил чувство голода. В холодильнике нашлась пара вчерашних – или позавчерашних? – сырников и мед. Присев на подоконник, я принялась за утратившую от времени вкус еду, только чтобы удовлетворить потребность кричащего от голода желудка.

Я не сразу расслышала робкий стук в дверь. Кто это может быть? За все это время к нам приходили только курьеры. Оставив еду на подоконнике, я на цыпочках, боясь издать лишний звук, приблизилась к двери. Вонзив взгляд в дверной глазок, я увидела знакомую… очень знакомую фигуру… Полноватая девушка, пышные формы, темные волосы… «Агата!» – выдало ответ мое сознание. И точно, это была Агата. Как она нашла меня? И зачем?..

Я долго колебалась, прежде чем открыть дверь. Рука тянулась к замку, но, словно останавливаясь перед непреодолимой преградой, возвращалась. С той стороны доносился испуганный, смешанный с напускной решимостью голос: «Ира? Открой мне… Ты там?» Я морщилась от ее громкого тона, который словно наносил тупые удары по моему и без того исстрадавшемуся телу.

Не знаю, сколько я так простояла у двери. Но когда раздался уже не робкий, а громкий, потрясающий квартиру стук, я, испугавшись, что он проснется, повернула замок.

 

Дверь медленно, против желания отворилась. В подъезде было прохладно и темно. Пахло сигаретами и чем-то печеным.

Свет из квартиры осветил Агату. Вид ее был испуганный. В глазах читалось сомнение: «Зачем я сюда пришла?». И правда, зачем?

Ей было трудно разглядеть меня. Она сделала шаг навстречу, пригляделась и тут же, вскрикнув, отшатнулась. Глаза Агаты неуловимо быстро расширились, казалось, что еще немного, и они вырвутся из глазниц. Рот раскрылся, как будто она хотела вскрикнуть, но крик застрял в горле. Спустя секунду лицо вновь ожило: нижняя его часть поползла наверх, но не в силах сдвинуть верхнюю, застыла, собравшись в районе ноздрей.

Меня передернуло.

– Ира? – раздалось из скомканных у самого носа губ, разомкнувшихся лишь немного, чтобы выдать вопрос, и тут же замкнувшихся в жирную, кривящуюся от омерзения линию.

Я не без усилия посмотрела в ее глаза, сильно сощурившиеся под давлением нижней части лица. Посмотрела и слабо улыбнулась. Ее губы постепенно стали возвращаться на место, корчась, словно от боли, они разошлись в привычную им форму. У ноздрей все еще оставалась лишняя кожа, собравшаяся в складки.

– Ты… – начала она.

Ей потребовалась еще минута, чтобы вернуть лицо в исходное состояние. Я наблюдала, как складки у носа постепенно разглаживаются, нос распрямляется, а глаза обретают прежнюю широту.

– Ты совсем не похожа на… себя, – наконец голос стал ей послушен, – что это с тобой?

Она потянула руку в мою сторону, я смотрела, как ее пальцы изгибаются, противясь касанию. Наконец поборов омерзение, они слегка коснулись моих волос и, почувствовав безопасность, поползли вниз к подбородку. Нащупав что-то на нем, они ненадолго задержались в этой точке, заставив меня поморщиться от болезненных ощущений.

– Больно? – спросила Агата, сразу отдернув руку. – У тебя там…

Ее лицо вновь стало меняться, но она остановила ползущую вверх его часть и усилием воли вернула ее на место.

Я понимала, что нужно что-то сказать – пришла моя очередь – и выдавила:

– Все хорошо.

Получилось не очень уверенно и, чтобы подтвердить сказанное, я слегка улыбнулась.

Теперь брови Агаты взлетели вверх, выражая явное несогласие. Из ее рта вырвался поток:

– Хорошо?.. Хорошо?! Ты вообще видела… себя? Ты как… как…

Она не могла найти подходящих слов, чтобы описать меня. Я остановила процесс поиска:

– Агата… Не надо.

Ее губы продолжали трепетать, не смыкаясь, словно она беззвучно говорила. Брови пытались вернуться на место, но она тут же поднимала их вновь, собирая на лбу множество складок разной протяженности. Видимо, не найдя ничего более подходящего к ситуации, она бросила на выдохе:

– Я должна тебя вытащить!

Я удивленно улыбнулась:

– Вытащить?.. Откуда?

Ее тело грузно забушевало, когда она вскидывала руку в сторону квартиры, спрятавшейся за моей спиной. Грудь стала ходить вверх-вниз, а ладонь сжалась в кулак, оставив прямым лишь указательный палец.

– Оттуда! – почти криком бросила она и попыталась уже поднятой рукой схватить меня за плечо.

Ее грубая попытка принесла мне новые болезненные ощущения, и я вскрикнула, отшатнувшись. Агата тут же опомнилась. Ее рука свободно зависла в воздухе, а взгляд застрял на моем плече, усеянном синевато-красными пятнами. «Прости», – пролепетали ее губы, и на лице появилась гримаса сочувствия.

– Агата, – начала я на выдохе, когда боль отступила, – не нужно меня спасать…

Услышав нотки твердости в моем голосе, она наконец опустила руку. Сочувственное выражение лица сменилось удивлением, затем недоверием, затем обидой: попытка героического спасения была отвергнута.

– Но я… – роль хорошей подруги боролась в ней с задетым самолюбием. – Я не могу тебя оставить… такой…

Прервав очередные поиски подходящего слова, я отрезала:

– Такой?.. Со мной все в порядке.

И, чтобы немного смягчить резко брошенные слова, улыбнулась. Но улыбка вышла недостаточно правдоподобной: разговор начинал выматывать меня. Агата уже собиралась что-то сказать, причем сказать громко и требовательно, но осеклась, смотря мне за спину. Я почувствовала, как до боли знакомые пальцы слегка касаются моей шеи, обжигая ее, как они спускаются до талии, не покидая моей кожи, заставляя тело трепетать в конвульсиях от воплей обуявшей его страсти. Содрогнувшись, я отступила от двери, уступая место ему. Как будто издалека раздался его голос:

– Аглая? Так, кажется?.. – она хотела возразить, но он тут же продолжил: – Тебе пора.

Дверь громко вскрикнула от недовольства, когда он с силой захлопнул ее, но оградила нас от раздававшихся по ту сторону выкриков Агаты.

Как только раздался спасительный щелчок закрывающегося замка, я всем телом, продолжавшем сотрясаться в легких конвульсиях, припала к нему. Всего пару секунд мы стояли, ощущая жар тел друг друга, пытаясь совладать с нарастающей лихорадкой, но только пару секунд… Потом он резким движением прижал меня к стене и набросился, словно голодающий на желанный кусок мяса. Я не отставала: пыталась ухватить и от него какую-то часть, чтобы утолить ни с чем не сравнимый голод.

 

Меня привел в чувства холодный воздух. Запах дождя и мокрых, умирающих листьев уверенно распространялся по квартире. Я открыла глаза. Лучи негреющего солнца робко заглядывали в окно и, словно увидев что-то непозволительное, тут же исчезали. Тогда комната погружалась в полумрак.

Мы лежали на полу у кровати. Сил взобраться на нее у нас не хватило.  Он был рядом. Положив одну руку под мою голову, другой он нежно касался моих волос. Увидев, что я очнулась, он попытался улыбнуться. Я улыбнулась в ответ. Попыталась пошевелиться, но тело отозвалось разрывающей изнутри болью.  Я опустила глаза вниз, чтобы увидеть себя, но то, что предстало моему взгляду, вызвало приступ тошноты. С усилием подавив его, я почувствовала, как он пальцами поворачивает мое лицо к себе.

– Не смотри, – прошептали его губы. – Мы вместе. Вместе…

Я смотрела на его лицо, застывшее с вымученной улыбкой на губах. Он видел, что происходило с нами, но это не вызывало в нем ужас – напротив, смирение. Он пытался поделиться им со мной, и я поддалась. Мы продолжали лежать лицом друг к другу, глаза иногда закрывались от нарастающих приступов боли, но, когда она немного отступала, наши взгляды вновь неизменно сливались, источая нестерпимую нежность и бессильное смирение.

Режущие удары боли становились все сильней и достигли апогея – тела уже сотрясались в агонизирующих припадках, жар становился невыносимым, все внутренности вырывались наружу, сигнализируя о своем желании нестерпимыми спазмами. Спасая нас от невыносимых мучений, сознание отключилось.

 

Лишь иногда нас озаряли его просветы, будто пробившись сквозь толстый слой туч, но картины, что представали перед нами, были столь пугающими, что мы жаждали блаженного забытья, скуля в ужасе от увиденного и от нестерпимых мук.

В последний раз нас разбудил снег. Он пробрался в открытое окно и шаловливо, не чувствуя преград, покрыл почти всю квартиру и добрался до нас. Он слегка коснулся нашего тела. Не заметив сопротивления, коснулся еще раз. И еще раз. И тут, осознав полную свободу для своей затеи, стал покрывать его целым роем маленьких, только родившихся снежинок. Когда все следы терзаний нашего тела были укрыты снегом, мы внезапно открыли глаза. Царящая вокруг белизна ослепила нас на короткий миг, маня скорым беспамятством.

Я услышала его голос где-то внутри себя:

– Все хорошо. Мы вместе.

Мы улыбнулись. Снег расценил это как согласие и покрыл наши губы тонкой пеленой, сотканной из тысячи юных снежинок. Разыгравшись, стал опускаться на наше лицо. Забвение настигло нас, на этот раз навсегда.

 

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Мария Ляшенко. Слияние (рассказ): 3 комментария

  1. Лачин

    Вообще то в таком роде у нас не берётся, но, с другой стороны… Что думают коллеги, хотелось бы знать. «Дверь медленно, против желания отворилась.» – надо бы «будто против желания», поскольку дверь неодушевлённая. Буква Ё не проставлена.

  2. ГМ03

    Эталонное произведение женской прозы. Героиня, духовно богатая дева, в экзистенциальном кризисе – с кем спать (зачеркнуто) как жить дальше? Для женского журнала пойдет на ура.

  3. admin Автор записи

    «Войдя внутрь, он, не давая мне оправиться, прижал меня лицом к стене и резким движением расстегнул молнию на платье. Я изогнулась от окатившей мое тело волны желания и уперлась ягодицами в выпирающую ширинку его брюк. Мой страстный красавец торопливо избавил меня от ненужной одежды и готовился к проникновению, дразня меня пальцами и жадно блуждая по шее языком. Я стонала от желания и отзывалась на каждое его прикосновение».
    Очень хорошо! Автор отлично справился с демонстрацией биологической стороны дела. Осталось немножко сдобрить это психологизмом, добавить капельку драматичности и духовности, припудрить цитатой их философии – и можно подавать горячим настоящим ценителям художественной литературы. Проглотят как миленькие…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.