Сережка никак не застегивалась. Лана немного продвинула острие вправо и услышала, как щелкнул замок. Вот теперь она полностью готова. Отражение в зеркале улыбалось ей, манило блеском глаз, зазывало ямочками на щечках. «Настоящая звезда!» – подумала Лана. Она знала, как ее голос и внешность действуют на окружающих. Они заставляли погружаться в то настроение, про которое она пела, будь-то грусть или радость. Зрители всегда восторженно воспринимали ее. Разложив темные волнистые волосы по плечам, девушка повернулась. «Как лучше ей встать перед зрителями в начале выступления – в профиль или в диагональ, чтоб ослепить их блеском серег и толстым слоем блестящих теней на веках?»
На Лану нахлынули воспоминания – эти серьги подарил ей отец, когда она выиграла первый вокальный конкурс. Девушка пришла домой уставшая, но возбужденная и окрыленная радостью и надеждами. Отец протянул ей черную бархатную шкатулку. Света долго смотрела на большие золотые серьги с крупными феанитами, расположенными с виде лабиринта. В середине блестел голубоватым светом топаз.
– Я не смогу это надеть, это слишком красиво, – проговорила Лана.
– Да, это для сцены, – папа обнял ее, – я горжусь тобой, Светочек. Так называл девушку только он.
Мать ее умерла в родах, и отец воспитывал дочку один. Он посвятил ей всю жизнь. Он отвел ее в музыкальную школу, когда понял, что у Светы красивый тембр, купил на последние деньги пианино, водил на вокальные конкурсы. И даже когда Лана закончила консерваторию, и ей предложили работу в столице, отец поддержал ее.
Смотрит луна из-за крыш, из-за туч,
Тихо к постели ползет первый луч,
Спи, засыпай, принцесса моя,
Пусть тебе снятся родные края.
Так он пел ей в детстве, когда Лана не могла заснуть. Колыбельные отец придумывал сам, на ходу. А Света – записывала слова и заучивала наизусть. Но когда он предложил ей петь их со сцены, Лана только снисходительно улыбнулась и покачала головой. Отец не обиделся. Он все понимал. Когда Лана переехала в Москву, он остался один. Ни близких родственников, ни друзей у него не было.
Сейчас отцу было уже семьдесят два, и он ни в чем не нуждался. Лана обеспечила ему жизнь – купила квартиру в хорошем районе, каждый месяц посылала деньги на платных врачей и лекарства. Правда, ее график не дает ей возможности часто навещать отца. Последний раз они виделись пять лет назад. Именно тогда Лана купила отцу квартиру. Она приехала, долго советовалась с дизайнером о планировке квартиры и цвете обоев. Отец выглядел спокойным и благодарным. Для Светы это значит, что она поступает правильно. Когда все вопросы с квартирой были улажены, она уехала. Продюсер и так заждался ее на очередной фотосессии. Потом она звонила ему пару раз в неделю, а потом – раз в месяц. Продюсер требовал ее активной включенности в построении карьеры, и ей приходилось мало спать, много репетировать, выступать, участвовать в фотосессиях и интервью. Сил ни на что больше не хватало.
Лана вдруг подумала, что говорила с отцом только в прошлом месяце. А все ли у него хорошо? Здоров ли он? Вопросы пронеслись в голове. Да нет, все в порядке. Он бы позвонил, если б что-то случилось. Лана постаралась сконцентрироваться на предстоящем концерте. Это был ее первый сольный концерт в одном из театров столицы. Все, она готова.
Зазвонил телефон. На экране высветился незнакомый номер.
– Алло, – сердце у Ланы тревожно забилось.
– Алло, алло, это Светлана Игоревна Калинкина? Вы – дочь Игоря Андреевича Калинкина? – спросил строгий четкий голос.
– Да. Слушаю, – все тело Светы напряглось.
– Вам звонят из больницы Моршанска, врач Яблочкина. К сожалению должна сообщить, что Ваш отец сегодня скончался в тринадцать часов сорок девять минут от инфаркта миокарда.
Повисла тишина. Свете казалось, что она проваливается в черную огромную дыру, из которой нет выхода. Дыхание почти остановилось, стук сердца отдавал в виски.
– Алло, Вы меня слышите? – голос в телефоне ждал команду к действию. – Вы сможете забрать тело завтра утром?
– Да, да, конечно, – с трудом выдавила Света.
– Повторите, Вас плохо слышно, – голос звучал неумолимо. – Вы приедете за телом завтра утром?
– Да, приеду. Завтра утром, – чуть отчетливей проговорила Лана.
– Сочувствую Вашем горю. До свидания, – короткие гудки.
– Лана, три минуты до выхода на сцену, пройдите за кулисы, – услышала Лана в громкоговорителе. Она бросила невидящий взгляд в зеркало и вышла из гримерки.
Тишина. Свет на сцене погас, и только один прожектор осветил микрофон, стоящий посреди сцены. Лана медленно прошла к нему в черном, длинном, блестящем платье. Она подняла глаза на темный зрительский зал. Все затаили дыхание. И она запела.
Смотрит луна из-за крыш, из-за туч,
Тихо к постели ползет ее луч,
Спи, засыпай, принцесса моя,
Пусть тебе снятся родные края.
Пусть тебе снятся леса и поля,
Движется плавно родная земля,
Спи, засыпай, принцесса моя,
Пусть тебе снится наша семья.
В жизни пусть счастье прибудет с тобой,
Песнями, танцами, книгой, игрой,
Спи, засыпай, принцесса моя,
Я буду рядом, секреты храня.
Ведь что в писательском деле главное? Правильно, растрогать читателя. Для этого надо по ходу сюжета уморить какого-нибудь хорошего человека. Но красиво так уморить. Чтоб с зазывными ямочками на щеках, блеском глаз и волнистыми волосами, разложенными по плечам. А дальше хоть в профиль, хоть в диагональ, пиши себе и пиши. Стихи тоже хорошо идут. Ну, и звонок из больницы Моршанска от врача Яблочкиной в самое яблочко попал. Короче, беспроигрышная схема – к финалу все читатели рыдают. Но светлыми слезами. Эх…
Слишком легковесно, не чувствуется ни нерва, ни включенности автора в историю. Мимолётная сентиментальность, не оставляющая на душе читателя ни следа, как блеск серёжки. Сентиментальность ради сентиментальности, а зачем? А это «купил на последние деньги пианино, водил на вокальные конкурсы» ну совсем уже нехорошо, даже неловко становится. Куда мы катимся…