Владимир Милевский. Грустный блюз (рассказ)

ХХХ

Трамвай скрипуче закрылся, дёрнулся, поехал.

— Гражданин, ваш билетик?

Утомлённый рабочий мужик, во всём рабочем, окруженный какими-то сиротливыми сумками, стареньким чемоданом, затёртым футляром за спиной, виновато вжал голову в плечи, кисло улыбнулся, повернувшись к крепкой тёте:

— Веронька!.. Прокати бесплатно, а?.. Всего пять остановочек… а? Веронька, ну, так вышло по судьбе… пустым еду! Ты ж меня знашь… я же в парке, на твоём маршруте иногда на саксе играю.

Нахохлилось должностное лицо при исполнении, с ног до головы оглядела подвыпившее тело, горловым звуком, выдало:

— Какая я вам, Веронька, — глазёнки разуйте! Платите, или я вынуждена буду вас высадить.

Многие пассажиры, стали оборачиваться, глазеть на заднюю площадку, где выпивший, с трезвой — мнениями схлестнулись.

— Веронька, понимаш, здесь дело такое. Я от жены навсегда ушёл, ей всё оставил, даже копеечки последние не подумавши на стол, высыпал… вот, пустой! (на общий вид, выворачивает тощие языки пустых карманов)

— Дык, я думаю… какой женщине понравится с «градусами» жить, по всей видимости, ещё не просыхающими.

— Веронька! Не правда, твоя. Понимаш! Сегодня получка последняя на заводе случилась… понимаш… последняя! А я ему душу, и здоровье всё оставил… Понимаш, Веронька! Вот с мужиками и всадили пару пузырей. Эх, суки! суки! Что творят со страной?.. Проходимцы! (в полной прострации лезет за сигаретами, достаёт, хочет закурить)

— Ты ещё закури, закури, для полного комплекта, чтобы милицию вызвать! — продолжает наступать контролёр.

Из-за спины, приглушённый вопрос старика:

— Вы, наверное, про «механический»?

Рабочий, промокнул боль в потухших глазах, кивнул гривой густых красивых волос, выдохнул в пол:

— О нём родном… о нём! Уже покойном…

— Мужчина! Знаю я ваши лирические натуры. У меня на маршруте вас таких, знаете, сколько за день бывает? Не грузите меня своими страстями… я вам,  не мать Тереза! Платите… или я…

Со спины, одинокая женщина, с тёмными кругами под глазами, с дамской сумочкой наперевес, вежливо сторонит людскую разборку, тиснется к компостеру, вставляет билетик, как дыроколом щёлкает:

— Простите меня, товарищ кондуктор. Во-от! Я оплатила проезд этого мужчины. Имею право, так сказать на правах взаимопомощи.

Справный старик в бейсболке, с рюкзаком в руках, начинает рассказывать пассажирам про тот несчастный завод. Его зять там тоже работал, да выходит — вовремя смылся, в торговлю слинял, нисколько не жалея. Сейчас хоть с копейкой, какой-никакой живёт, «челноком» в Турцию мотается, иногда на море с семьёй. Слухи летают, ползают, идут: «Вроде оборудование завода, тем же «Туркам» продадут, и нерусским друзьям, — торгашам, под торговлю все площадя раздадут, увеселительных центров настроят! «Вот увидите! Будет ещё жизнь! Ой, будет!» — говорил и восклицал старик, в футболке с надписью: «Мы, за Ельцина!». Народ его слушал и слушал, что-то своё добавлял, делился мнениями, однозначно сходясь к тому, что всем надо только за него голосовать!

Читайте журнал «Новая Литература»

А тем временем, у последней двери:

— Пожалуйста… не дышите на меня. Я очень тяжело переношу перегары, как свежего, так и вчерашнего. А благодарить не стоит… с каждым может случиться… Что вы… не стоит…

— Веронька! Понимаш… она хорошая, хозяйская, деток всех подняла, выучила… Я то, сё… завод, да завод. Доска почёта, путёвочка от профкома, в общем, передовик… ну, то сё, колея-прореха. А детки все на ней были… не-э, ты не думай Веронька, дома чистота, как на «часовом», в срок вкусного наготовлено… то сё! Она у меня, точно Наполеон, везде у неё победа! Вот только со мной… (вздыхает, сопит,  в прострации, вновь ищет сигареты, находит, несколько штучек выпадают из мятой пачки)

— Мужчина… зачем?.. спрячьте! (прячет, покусывая губы, затирая ногой в труху сиротливые сигаретки) — Простите меня… но мне совсем не интересна ваша судьба. Здесь бы в своей разобраться (прислоняется в упор к окну, уже темнеющему городу, вздыхает, сухо всхлипывая)

— Вот так Веронька и живём… вам не интересно, ей не интересно, ему тоже всё колея-прореха… (дёргает носом в сторону близстоящего окаменелого пузатого гражданина в галстуке, с папкой под мышкой и берете на лысой голове) —  так и тратим времечко безродными черепахами, сторонясь друг друга, жалея слово доброе сказать (вновь возится, шарит в карманах, сопит) — Эх… а я только глянул в ваши глазки, сразу смекнул: «Глубинная женщина, с пониманием!» А вы, выходит как все…

— Раз оплатила… разве я не с пониманием? — первый раз улыбнулась приятная, уже не молодая женщина, печально оглядывая равнодушный мир вокруг себя. На шее удобно поправив косынку, подошла к выходу:

— А вы, что-о… тоже здесь выходите?

— Да, Веронька… так по судьбе вышло! Вот всё моё, что за тридцать пять лет наскрёб! (глазами показывает на весь свой скарб) — Всё ей оставил… всё! Пусть! Она думает, я пропаду, без неё под забором сдохну. Тридцать пять годочков ей отдал… а вишь как на выходе вышло. Она думает, я очередную слабинку дал… покружусь, вернуся… Переломный у меня годик, ой, какой ещё переломный получился, видно как и у страны. Выходит так мои звёздочки на небе сложились…

ХХХ

На остановке было безлюдно, только одинокий фонарь теплился жёлтым светом, заботливым теплом освещая одинокий клён. Стояла грустная осень, с яркими видами, с запахом приближающих холодов. С дерева сорвался мёртвый сухонький листок, кружась, прилёг на её плечо.

— Как мило! — сказала она, поднося его к лицу, нюхая, — словно мне привет от увядающей уже поры, счастливых ушедших годочков неудавшейся жизни (с грустью смотрит в чёрнеющую синеву засыпающего неба) — Прощайте! Пожелайте мне терпения в жизни, — крикнула стройная женщина, удаляясь, перепрыгивая тонкую серебристую лужу.

— Веронька! Когда совсем тошно станет, приходи в парк. Я там, на «пятаке», всегда грущу. — Слышишь?.. Вместе погрустим! (закуривает, не сводя с неё глаз)

Женщина, не оборачиваясь, отмахнулась рукой, слышно крикнула: «Да ну, вас!»

Скучная остановка, многому на свете, — свидетельница. Он, шатаясь, пьяно роется в карманах, сопит, заплетающим языком выводит:

— Херушки, накось выкуси! Помойным котом стану, в дупель сопьюсь, но назад дорожка навсегда взорвана. Не угадала ты Манюня, в этот раз! Ой, как не угадала! Я жизнью уже созрел, навсегда рубить швартовые. Хотя надо было давно… деток было жалко… да и тебя, моя прямолинейная… всегда правильная, никогда не ласковая… так и не найдя ключики к моей обширной душе.

(что-то находит, шатаясь, читает при свете фонаря)

— Никогда не слышала ты меня, да и не понимала… — густо дымит, присаживается на лавочку, прислоняется к стеклу, закрывает глаза:

— Не ценила Манюня, ты мир в семье, с ходу криком рушила… а счаса поживи, в полной тишине… в ровную складочку платочек, полотенчико… а мы посмотрим — окончательно выговаривается, вновь достаёт листок, сопит, повторно читает адрес.

ХХХ

Не холодная суббота. Парк весь устелен разноцветной листвой, шуршит под ногами отдыхающих. С детками и без, тянутся люди на знакомый хриплый звук саксофона, к лавочкам, к «пятаку». У кого, ненастье на душе, трепетная иллюзия, волшебный сон, тоска по былому, давно ушедшему, движутся на этот божественный звук музыкального инструмента.

На небе ни облачка, пахнет сырой увядающей травой, а ещё людским скрытым одиночеством. Грачи притихли на макушках древних тополей, чёрными точками заполонив исхудавшие макушки деревьев.

Одинокая женщина, вся в чёрном, мягонько присаживается сбоку, на лавочку. Успокоив дыхание, оглядывается, находит, по всей видимости, давно преданную аудиторию. Вглядывается в исполнителя, своего когда-то знакомого. Незнакомке, сегодня его не узнать. Он при светлом, в клеточку «параде», при лоснящейся бритости, вроде даже лицом посвежевший, в начищенной чёрной обувке. Та же густота волнистых волос, чутко реагирующая на движение тела и саксофона, те же большие чёрные глаза, только смотрящие в музыку, в себя. Перед ним коробочка… в неё изредка падает мелочь, реже – бумажки.

Завораживает музыка, вгоняет слушателей в глубокие раздумья, даже присмирив крикливого ребёночка на руках юной мамочки. Её очкастый юный муж, заботливо наливает смесь в бутылочку, подаёт, стараясь всем видом не нарушить атмосферу полного согласия и гармонии на знаменитом месте.

— Извините! А вы не подскажите… что это за музыку, люди просят и просят повторить, — наклонилась ухоженная женщина к юному папочке, любуясь малышом, уже засыпающим в коляске.

— А-а! Эта вещь… «Грустный блюз» – называется! — Тоже запало?

— Очень!

— Вы заметили, даже грачи притихли. Я это давно заметил… вернее, моя супруга, первой обратила внимание.

— А Вы не скажите, он по выходным только приходит?..

— Знаю, раньше, да! А сейчас говорят, чаще бывает.

— Слышала, даже иногда здесь ночует. Вроде бомж, — прикрывая ребёночка, — встряла в разговор молоденькая мамочка.

— Да, вроде по виду… — тяжело вздохнула нарядная женщина, расстёгивая верхнею пуговицу кардигана.

— Ой, женщина! Знаете, какие сейчас бывают бомжи, и не подумаешь. У нас, в соседнем, Пашка-аристократ, так у него за плечами две «вышки». Закрыли его творческую лавочку… и не смог мужик приспособиться… и пошли дружки, бутылочки, опохмел. А вывалится на улицу, прям интеллигент, при галстучке…

— Но, что характерно, — прошептал молоденький папочка. — Раньше, «этот» годами «за так» играл, а с той осени, уже коробочка появилась. Видно не сладко ему…

 

— Помните меня?.. — присаживаясь рядом, — спросила она, разглядывая ухоженного музыканта, снимая с красивой руки мягкую перчатку. — Как вы меня тогда… Веронька, да Веронька. В трамвае, «тройке» — помните? Вы в тот день ещё от жены ушли… и последняя получка на заводе…

Мужчина просветлённо улыбнулся, профессионально продувая мундштук, вспыхнул глазами:

— А-а, моя спасительница!.. Которая, не терпит всякого перегара!

— Точно! Точно! (вместе пускаются в добрый смех)

— Как не помню… всё помню… у вас тогда необычные глаза были (прищуривается, разглядывая осунувшийся облик приятной женщины) — сейчас таких уже нету.

— Простите меня… можно я на минутку вас оставлю… я сейчас… (быстро торопится  в направление киоска с мороженным)

— Валяйте! У меня всё равно перекус. (лезет в сумку, достаёт термос и фляжку)

Наливает стопку крепкого, смотрит вдаль, там такса с болонкой дружат, вокруг друг дружки ходят, запахи-метки, хвосты нюхают. Поодаль равнодушные хозяйки, языком «зацепились», им всё до «фени» в эти минуты удавшейся личной жизни.

 

— Ху-у! Дай Бог, мне сил ещё пожить! — роняет стопарик в себя, сразу опрокидывает второй, — бутербродом закусывает, выглядывая неожиданную женщину, покупающую сладость.

Мимо «пятака», мимо коробки с мелочью, на маленьких лошадках, поводырь провез  счастливых деток. Следом, гурьбой, любители быстрой ходьбы, простучали подошвой китайской обувки, сосредоточенно оберегая своё здоровье, гордо выдерживая ход, слегка презирая курильщиков и любителей пива по сторонам.

— Вы простите меня… я хотела спросить, вас (присаживается рядом, вручает тому лакомство) — Я так понимаю, вы слово своё сдержали. Домой не вернулись?

— Выходит так!

— Искала… звала обратно?

— И не раз! Периодически приходит.

— А дети… что?

— Они в другом городе живут. Им не до меня. Они зубами за бизнес, за обновлённую жизнь цепляются. Говорят: — теперь удачную! Когда были рублики, помогал, нужный был… а сейчас…

— Простите меня, можно ещё до кучи спрошу!

— Валяйте!

— А вы тогда… где ночевали? Я всю дорогу тогда думала… вроде упрекала себя… человека в ночь, на остановке бросила…

— Веронька!.. (музыкант на глазах радостно распускается от выпитого) — А я тебе, помнишь… тогда… в трамвае сказал: «Эта глубинная женщина, с пониманием!»               — Помнишь? Я чувственный человек, никогда не ошибаюсь. Вру! Раз только ошибся… фатально, в молодости, ещё пустым студентом. На глазки, грудки повёлся, на край посторонив первоочерёдную душу (лезет за фляжкой)

— Будите?.. Водка!..

— Нет! Что вы!

— Раз нет,  то и я не буду. Мне надо ещё пару, тройку, часиков «погрустить»

— Вы мне не ответили!..

— Веронька! Ту ноченьку — в парке, на лавочке! Поначалу к корешу подался, так сказать дружку. Когда-то я его из беды крупной вытащил, не дал мужику в тюрьму загреметь. Сунулся… а там, родни в гости понаехало, да с малышнёй… так я…

— А потом… да и вообще, где сейчас живёте?

— А-а, сейчас?.. Веронька… не переживай… у меня сейчас всё в ажуре! Разреши Веронька, я пойду… меня мои обожатели и грачи ждут (дырявит саксофоном небо, тыкая в чёрные точки на высоких ветках старинных тополей)

 

 

Всему своё время, музыки тоже, как и светлому тёплому дню. Народ постепенно расходится, монетки бросает, грачи о чём-то крикливо высказались, возможно, — похвалили, шумно снялись, улетели.

— Мне очень нравится!.. Правда!.. Особенно «Грустный блюз». Я раньше его не слышала.

— Веронька… это всё лирика… пройдёт. Ей, тоже в молодости нравилось… а потом, просила заткнуться. Вот так, Веронька! А можно, я у тебя тоже спрошу.

— Валяйте! — засмеялась женщина, замечая необычные запонки на манжетах сорочки (он это видит, улыбается) Привычно откидывая густую прядь волос наверх, нескрываемо гордится:

— Моя подарила! Красивые… правда!

— Очень!.. Спрашивайте…

— У Вас в тот раз, тоже что-то стряслось… я по глазам видел… да и вы не молчали…

— Да-а! (на лице полуулыбка, на уголках губ, колышется горечь) — От меня муж ушёл к другой!.. Только в отличие от вас, постарался всё забрать.

— А дети??..

— Сын за меня… уже внук… живут отдельно.

— Эх, Веронька, Веронька! Выходит, и твои звёздочки не там сошлись…(крутит крышку фляжки) — будешь?

— А, была, не была! Только самую чуточку!

Одинокая пара, прижимая телами кривую лавочку, продолжала беседу, разложив нехитрую еду перед собой.

— Догадываюсь… за молодыми формами погнался?

— Всё точно так!

— Сейчас это модно!

— Но не это главное… Она его как пацанёнка желторотого крутанула, и, ни с чем оставила.

— Назад просится?

— Нет… он очень гордый! Да и после такого… если бы просто ушёл… а то, такое было устроил. Кто знал его, — не поверили. Всё ж начальник, да при большом коллективе… сейчас вот… зализываем раны… (отваливается к спинке, во хмелю, улыбается) — Господи! Какой хороший сегодня день… Ваша небесная музыка, эти необычные грачи… какая тёплая рюмка… как тёпленько, в унисон пошла… я уже забыла, когда радовалась… особенно спиртному… какой нонсенс…

Мужчина, вдруг встрепенулся, вскочил, заулыбался:

— А вот и моя Лидия Васильевна, собственной персоной приближается! Как часики, точненько приходит!

Женщина на лавочке слегка заволновалась, прибирая все свои вещи к себе.

— Лид! Познакомься! Это Вер… (тут же замолкает, слегка тушуется, не зная имя)

— Вера Павловна! (улыбается, встаёт, слегка кивает головой, вроде уступает место женщине)

— Ничо! Ничо! Я постою… Коленька… ты уже всё?

— Сейчас, сейчас дружочек! Я только ключик ребятам отнесу. Поговорите пока красавицы. Я мигом!

Где-то за лесом, на перегоне, громко прокричал «маневровый», заиграла музыка в кустах, где пьяно веселились молодые тёмные парни, дымно выжаривая ароматные шашлыки, за талию танцуя юных светленьких девочек.

— Хороший у вас муж!

— Хороший… но, увы — не муж. Так, сошлись… пока живём (вздыхает, устремляя взгляд в уходящую фигуру) — Ключики ищу всё к его натуре, боюсь поранить, повредить. Вера, вы знаете, сколько я в жизни всякого навидалась, пережила. Многое теперь понимаю, на мелочи не размениваюсь. Что Богом подарилось, как могу, берегу. А вы давно его знаете? — ревниво покосилась на дорого одетую женщину, модные её сапожки.

— Один раз виделись… в трамвае… он в тот день ушёл из семьи… как помню, совсем безденежный…

— А-а, что это деньги… — отмахнулась сожительница, оглядывая место его деятельности. — Нам сейчас радость — на работу вот устроились, курить бросили, теперь осторожно отучаю от градусов. И всё равно моя «колея-прореха» иногда умудряется… говорит: «Ему надо обязательно, для куража! Без него говорит, не выведет, за сердечко и душу слушателя не заденет, исполняя свой любимый «Грустный блюз». Знаете, поначалу мне стыдно было… я про коробочку. Всё говорила, на ушах его висла: «Коленька! Ну, зачем тебе эта мелочь? Не надо… так играй» Знаете, а  со школы прибегу никакая, а на столе, какой никакой всегда цветочек стоит! А мне такая несусветная радость, что выпивку не купил, а для меня скроил подарочек.

Женщина вдруг замолкает, слегка бледнеет, прижимает кулачок к губам, не моргая, смотрит на дорогу, на его обратный путь. «Коленька! Коленька! Коленька!» — еле слышно шептала женщина, по всей видимости, взывая всех Богов на свете, только чтобы помогли; не скривили его дорожки, остановку ему не сделали, силы духа прибавили, головушку сомнениями не забили…

— Это она? — спросила Вера Павловна, — разглядывая женскую фигуру, стремительно срезающую путь к нарядному музыканту, — не зная, кого в этой жуткой семейной драме больше жалеть.

— Не даёт прохода… всё не может поверить, что это «всё!»

 

Мужчина, не стал даже останавливаться, только отмахнулся рукой, и пуще зашагал, с той же неизменной улыбкой, с гуляющими на ветру густыми локонами здоровых волос, по обыкновению своему, по-молодецки закидывая новенький пиджак за плечи, источая радость бытия, выкрикивая издалека:

— Не бояться девоньки… не бояться… всё в ажуре, всё окей!

— Я ему на свой день учителя его купила, на последние деньги… знаете, как рад был… — сказала женщина, — успокоенной оседая на лавочку, принимаясь аккуратно протирать его инструмент, бережно укладывая в старенький футляр. — Вот, ещё футлярчик хочу обновить, порадовать. Понимаешь Вера… мне многого не надо, лишь бы с радостью домой бежал.

Нехотя уходила осень. После себя тоскливо серела, вроде как, на прощание оглядывалась. Неумолимо приближалась сдобно белая зима, готовя пушистые белые одёжки, для измученной переменами несчастной страны. Грустный блюз… старый неизменный парк… срываясь, лениво кружат последние листочки, стыло опадая на знаменитый «пятак», на отрешённого музыканта, на его необычайно живой инструмент.   Грустный блюз… вечный и неповторимый нашей разноликой жизни, с большими надеждами, увы, с такими редкими исполнениями. Грустный блюз… для чёрных грачей, что-то завораживающее и неповторимое. Грустных блюз… для одиноких душ, спасительное пристанище. Грустный блюз… вот-вот именно сейчас, чья-то печальная история расставания навсегда.

 

 

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Один комментарий к “Владимир Милевский. Грустный блюз (рассказ)

  1. admin Автор записи

    Характеры прописаны убедительно. Но общая форма, к сожалению, уже устарела лет 20 как: девяностые через разговоры и поступки персонажей, через неспешность и сюсюканье автора преподносятся как действительность, но ведь это уже история. Оттого диссонанс.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.