1
А не худшее дело – вертеться туда-сюда
щеголем, петиметром, хотя голова седа,
дум полна. И когда ж политика наша стала
миролюбивой, а не так, как была сначала
в этой стране, когда лютовала кругом война,
не в кружева, побрякушки – в галуны, ордена
нас обряжала слава живых и мертвых,
мертвым-то хорошо, а живым нам – какого черта?
Было, значит, видение, внушение королю.
Или просто кровь охладела, но я хвалю
войска на парадах, вельмож на балах, верховную власть
в модных лавках и у зеркал, где б ей совсем пропасть
в своих отражениях. А мы ведь тоже не отстаем,
жизнь этакую возвышенную ведем,
кружимся, мизерабли, в вихре новейшей моды,
презирая законы и нужды низкой своей природы!
2
Блистательный наш господин король
умнее многих – прекратил шатанья
политики. И во главу угла
законы экономики поставил –
мы богатеем.
Только посмотри
довольство наше, пышные наряды –
достоинство и строгость честных граждан.
3
Разоденусь, облачусь
в яркое, так надо мне,
в человека превращусь –
только тот живет вполне,
кто по моде, в тон ея,
чьи шуршат, скользят шелка
изощренного шитья,
но неновые слегка!
4
А первый кто в изяществе? арбитр? –
Он сам, державный, мудрый, непременный
участник наших праздников – король!
Какие только пышные одежды
не видели на нем – цвета мелькали,
что истощилась радуга сама!
5
Скучно наши местные мастера
работают, не дается игра
воображения, тот некий полет иглы,
чтоб закруглить углы!
Камзол у них завсегда камзол,
не так чтоб по пояс, не так чтоб в пол,
а рукава – реглан чтоб какой ни-ни, –
так шьют, как деды и прадеды, как положено искони!
Всё мы уже испробовали, и поскучнел
наш господин король, во дворце засел:
«Голым мне, что ли, выйти на улицу, видом смутить народ,
чтоб отменить все бывшее, чтоб заново вихорь мод!»
6
И пришли к королю
двое.
«Я крою! Я колю
иглою!
Мы в Париже…
В самой Сморгони!
Идей – тыщи!
Все в высшем тоне!»
7
А искусство наше особого рода,
его природа
не столько портновская,
но таковская,
что чуть-чуть от чуда,
чуть-чуть от блуда,
чуть-чуть от тоски людской,
чуть-чуть от суеты городской,
чуть-чуть от денежных обязательств,
чуть-чуть от всяческих отлагательств!
8
Наше искусство – шитье и кройка,
наше искусство – не с тканью только,
шьем из идеи идею – то есть
о философии беспокоясь,
то есть берутся шелка и злато,
их естество дорого-богато
много берется, чтоб нам достало
сути их голой, в плечах не жало.
9
И не из ткани шьют, а из такой
субстанции, что век носи – не сносишь.
Идея шелка золотой идеей
расшита. А на это надо страсть
как много шелка, золота. И видишь
ты не подслеповатыми глазами,
но умозреньем…
10
Послал король смотреть наряд –
министра своего,
а эти двое не молчат,
а теребят того:
«Скажи, приятель, этот цвет,
не правда ли, хорош?»
И что тут скажешь: цвета нет
и ткани ни на грош!
А вдруг – как будто некий блик,
шалишь – так зеркала
играют светом… А привык,
чтоб явственность была,
чтоб «да» и «нет» разделены.
Кривится и молчит.
Руками водят шалуны!
Но что в углу лежит?!
11
Пошел король по улице – прекрасен
наряд. Министр был глуп, а мы-то видим
шитье: и шелк, и золото на нем…
Не может быть, чтоб это обсужденье
шитья и кройки, кружев и манжет,
с подробностями, логикой, до спора,
до драки, – и совсем уж ни о чем!
А этот мелкий пакостник ну что
сказал такого, чтобы сильный довод,
решающий?
А не спешит король,
идет себе, гуляет, а зима,
холодный ветер, ежится народ
в своих шубейках…