Пролог
Тяжёлые времена в России случались часто. То Наполеон позарится на земли православные, то, турки, то германцы. А уж с фашистом, война затянулась надолго. И закрутила Николая та лихоманка, да так, что и сам не понял, как в живых остался…
Свежи ещё были воспоминания, болела душа, ныли телесные раны, но он старался их не замечать, а просто шёл по судьбе дальше. А уж она, проклятая, вела его буквально по развалинам…
Видел фронтовик стены родной избы, вернее то, что от них осталось. Трогал головёшки чёрные, вдыхал запах гари, и ревел, ревел, словно ребёнок маленький. Здесь летом 42-ого заживо сгорела его мама. А жена и сын, вместе с другими жителями села, были расстреляны эсэсовцами и полицаями. И он не простит убийцам этого никогда…
В общем, тяжело было Николаю, ничего не сказать. Совсем он один на белом свете остался. А потому, чтобы хоть как то успокоить тоску окаянную, уехал Коля от родных мест подальше, в областной центр, где его никто не знал.
Правда, город, в котором он тогда оказался, был разрушен почти до основания. Лишь треть уцелевших зданий. А остальное завалы из битого кирпича и камня, покосившиеся заборы, вырытые землянки, обугленные деревья, да улицы, усеянные осколками от снарядов. И всё это предстояло убрать и отстроит областную столицу заново. Чем и занимался Николай уже многие месяцы к ряду…
Глава 1
***
Осень в этом году не задалась с самого начала. Землю поливали дожди, окутывали туманы, но, несмотря на слякоть, стройка ни на миг не прекращалась. На месте завалов начали вырастать многоэтажные дома, больницы, школы, фабрики. Заработали водопровод, почта, телеграф, магазины, лавки. И всё же дел по восстановлению города было ещё достаточно.
Сегодня Николай как всегда вышел из своего барака вместе с приятелями и направился на улицу Первомайскую к зданию, где некогда располагался клуб, он же кинотеатр. До войны там крутили фильмы разные, а во время оккупации немцы в помещении клуба устроили баню. Правда, при наступлении наши взорвали её вместе с купальщиками, так что валялись теперь на развалинах мочалки, тазы, да одежда рваная. А вот эту вещицу, скрытую под деревянной балкой, фронтовик приметил сразу. Планшет добротный кожаный с металлическими замками. Такие он видел, когда за линию фронта ходил с товарищами. Офицерский не иначе…
Парень вытащил потрёпанный из-под завала и тут же вскрыл его. Внутри лежали какие-то бумаги с немецкими печатями, военные карты и фотографии. Снимки разведчик тот час извлёк и стал с интересом рассматривать. И то, что он увидел, повергло служивого в шок. Перед глазами замелькали казни, казни. Люди на снимках стояли полураздетые испуганные, несчастные. А вот уже дети, старики и женщины в овраге. А над ними на насыпи фашисты и полицаи из автоматов выживших добивают. Фронтовик, не в силах больше смотреть на это безобразие, закрыл глаза, постоял, качаясь. Вспомнил своего сына маленького Сашку. Представил, как он беззащитный смерть принимает, и заходил желваками. Вытерпеть такое было нельзя…
– Будьте вы прокляты, собаки! – вдруг закричал парень, сел и закрыл голову руками.
В это время с кучи битого кирпича к нему спрыгнул его приятель Севка Ларин.
– Николай, что с тобой? – испугался солдатик – Ты в порядке?
– На – показал Коля фотографии. – Глянь, что эти сволочи здесь вытворяли…
Сева начал перебирать карточки, а Николай, тяжело дыша, посмотрел по сторонам и вдруг увидел тех, кого на фронте истреблял нещадно. Военнопленные подходили к углу бывшей бани. Конвоиры откровенно зевали, а бывшие солдаты вермахта в строю между собою общались. А один даже засмеялся. И тут Коля, плохо соображая, подскочил на ноги и через мгновение уже стоял рядом.
– Чего ты, фашистская морда, скалишься?! – вдруг схватил он за грудки долговязого – Весело тебе, да?! Весело тебе, что Сашка мой сейчас гниёт в яме?!
Николай вдруг размахнулся и ударил бывшего палача смачно, да так, что тот тут же отлетел в завалы. А потом разведчик приложил в живот кулаком рядом стоявшего. А тех, кто с боку, ногами. В общем, бил он их сильно, по настоящему, ни на жизнь, а на смерть, так, как на фронте когда-то. Его пытались оттащить, но всё напрасно. И остановил служивого лишь приклад автомата…
***
Человек в военной форме высокий седовласый прошёлся по кабинету туда обратно, похрустел пальцами, чуть-чуть размялся, наконец, уселся на стул, закинул ногу на ногу и вновь взглянул на бывшего служаку…
– Ну, что, гвардии лейтенант Николай Ляпов, потрепали тебя мои ребята?
– Потрепали – опустил перевязанную голову парень.
Невысокий, кряжистый, он всегда выглядел намного младше. А ещё эта внешность хулиганская! Голубые глаза с прищуром, перебитый нос, голова практически лысая вся в шрамах, на щеке от уха до подбородка рубец рваный.
– Знаю я всё, товарищ капитан, чего вы мне сейчас скажете – вдруг снова заговорил допрашиваемый – Мол, не помню воинского устава. Что мирное время уже, и пленных бить не полагается…
– Не полагается – спокойно ответил офицер. – Сам же всё прекрасно понимаешь…
– Ага. Я только одного понять не могу, почему мы этих гадов сразу после войны не расстреляли?! Кормим их, опекаем, как маленьких. А они наших ребятишек жалели, когда убивали?! А может быть щадили нас с вами?!
Капитан Мальцев кашлянул.
– Тут, знаешь ли, Ляпов, дело не в жалости. Мы, прежде всего, люди гуманные, и уподобляться нацистам не имеем права…
– Ну-ну. Отольётся нам ещё эта гуманность. Глазом не успеем моргнуть, как эти сволочи оклемаются…
– Ну, хватит, лейтенант, разговоры разговаривать. Думаешь, мне приятно смотреть на фашистские хари? Да у меня у самого мать от голода умерла в оккупации! Тошно, не представляешь. Только фрицы пленные хоть какое-то наказание несут! А есть такие, что и до сих пор на свободе гуляют… Ты мне лучше скажи, где нашёл эти карточки? – посмотрел капитан на лежавшие на столе документы и фотографии.
– Да, там, в бане – насупился Николай. – Валялись под завалами…
– Понятно – задумавшись, протянул начальник, взял в руки снимки и снова начал их рассматривать. – Значит, вот кто у нас здесь устраивал казни…
– А вы что, кого-то из них знаете?
– Если бы знал, давно бы уже спокойно спал – вздохнул Мальцев. – Искать станем… Особенно своих предателей…
Коля покачал головой.
– Вот такие твари семью мою расстреляли. Попадись они мне сейчас, я бы показал им, что такое гуманность…
– Не кипятись, лейтенант. Хватит. Всем по заслугам воздастся. Ты лучше глянь повнимательнее, может, кого и признаешь. Местные среди них точно есть…
Николай взял в руки карточки и вновь принялся их рассматривать. И вдруг как будто током его ударило.
– Точно есть! Вот этого припоминанию – показал парень на молодого белобрысого полицая в фуфайке и форменной фуражке. – Вроде на доске почёта он у нас в районе висел. Тракторист. Гуляев его фамилия, кажется…
– Значит, стахановец – вздохнул капитан, размышляя. – Надо же…
Глава 2
***
Как он оказался здесь, Коля и не понял даже. Может, приглянулся капитану, а может быть ему понравилась его биография?
Родился в деревне, мать с отцом колхозники со стажем, окончил школу, потом выучился на механика, работал в МТС, с девушкой из своего села расписался, а уж когда началась война, добровольцем на фронт отправился. Воевал на Воронежском, потом на 1-ом Украинском. Был два раза ранен, имел награды. В общем, ничего особенного, биография, как биография…
Только вот теперь он сотрудник особого отдела по поимке предателей. А потому война для него только начиналась…
– Короче, когда прибудешь на место – инструктировал Николая начальник – осмотрись, прогуляйся, посети родных стахановца нашего, выясни все его связи. Поспрашивай, где можно найти Гуляева. Особо не настаивай. Так, мол, и так, разыскиваю однополчанина. Понятно?
– Понятно, Денис Степаныч, – кивнул Коля. – Разберусь, не переживайте…
– Ну, тогда ни пуха, ни пера тебе…
– Нет, товарищ капитан – возразил парень. – У нас в разведке не так на задание провожали…
– А как же?
– Иди и без языка не возвращайся…
***
Он шёл по районному центру не торопясь вразвалочку, да всё по сторонам поглядывал. Гимнастёрка, галифе, ватная фуфайка, кирзовые сапоги, а на голове солдатская шапка. Погода теперь, в конце ноября, была слякотной, дождь моросил, да изредка снежок падал. Но Николая прогнозом плохим не испугаешь. Фронтовик, знаете ли…
Наконец, оставив позади две узкие улочки с покосившимися домами, он приблизился к двухэтажному старинному зданию. Здесь, в ремесленном, Коля учился когда-то. А потому, минуя лестницу каменную, он распахнул скрипучую дверь и тут же очутился в фойе. Внутри обстановка всё та же – длинные коридоры, пол деревянный, облезлые стены, да потолочные лампы. Николай отправился туда, где раньше бывал часто, к кабинету с табличкой «Директор Сумская Анна Ивановна». Коля постучался и без приглашенья вошёл в небольшую комнатку, уставленную цветочными горшками. На стене висел портрет Сталина, у окна возвышался шкаф, заваленный бумагами.
За столом, чуть наклонившись, сидела женщина немолодая, бледная, сухонькая, седая.
Когда-то он за глаза называл её Аннушкой. Одета знакомая была в строгий костюм, который буквально на ней болтался, на плечах пуховая шаль, на ногах валенки. В причёске шпильки тёмные, очки в круглой оправе. Она увидела посетителя и сразу его узнала.
– Ой, Николаша – сказала педагог и встала.
Коля быстро подошёл к ней.
– Здравствуйте, Анна Ивановна, как вы?
– Да, всё в порядке – махнула рукой пожилая дама. – Живём, не хвораем, вот училище после войны восстанавливаем. Немцы же во время оккупации устроили тут казармы, а мы сейчас после них всё убираем, чтобы духу их поганого здесь не осталось…
Женщина вернулась за стол обратно, а Николай примостился на табуретке рядом.
– А я на фронте часто вспоминал вас. И как мы спорили, бывало?
– Да, уж много чего было раньше – вздохнула женщина печально. – А многого уж нет. Лучших ребят забрала война проклятая. Петю Кузнецова, Юру Сидоренко, Васю Цапкина. А мастера Ефима Львовича помнишь? А завхоза Макарыча? Их уже тоже нет. Вместе партизанили, вместе и смерть приняли на виселице рядышком. Да уж … – снова вздохнула несчастная – А мне всё кажется, вот-вот откроется дверь …
Николай помрачнел.
– А я вот живой остался…
– И это хорошо, это правильно. Как же я рада!
Женщина вдруг улыбнулась и взяла Николая за руку.
– Ты где живёшь-то теперь?
– В областной центр перебрался. На стройке вкалываю…
– Стройка – это замечательно. Ну, а у нас какими судьбами?
Николай извлёк из кармана фуфайки снимок Гуляева и протянул преподавателю:
– Анна Ивановна, а вы этого парня случайно не знаете?
Старушка прищурилась и посмотрела на переснятую фотокарточку, на которой полицай в одиночестве красовался.
– Знаю, конечно, знаю! Это же Гуляев Паша, наш выпускник. Ох, и хороший был мальчик. Отличник, передовик. Мы его здесь всем в пример ставили. А ты почему о нём спрашиваешь?
– Он, Анна Ивановна, мой однополчанин – соврал парень. – Мы в одной роте служили с ним. А потом Пашку ранило. Вот, я и хотел об этом родным его сообщить…
– Но ранен, это же не погиб – снова улыбнулась Аннушка – Ранен – это, значит, жив…
***
Она сидела на стуле у окна и качалась, сухонькая, сгорбленная, маленькая. В цветастом платочке и широкой рубахе.
– Да, вы не обращайте на неё внимания, присаживайтесь – вдруг пригласила Николая молодая женщина. – Это наша мать с Павлом. Совсем она выжила из ума. Седьмой год с этого места не сходит, сыночка дожидается…
Коля приземлился на длинную лавку и стал всё вокруг себя осматривать. Стол, буфет,
неокрашенный залавок, у входа над ржавым тазом умывальник, печка вся в саже, половицы деревянные, а на них коврики полосатые. В это время хозяйка присела на край кровати, поправила на подушке наволочку и улыбнулась доброжелательно. Белокурая, кудрявая, конопатая, копия своего отца и старшего брата, фотографии которых висели на бревенчатой стене. Мимо из комнаты в кухню пробежали мальчишки чумазые. Мать проводила их взглядом.
– А это мои ребята – женщина улыбнулась радостно. – Мы ведь только вернулись из эвакуации. Жили там на Урале. Муж мой на фронте погиб, а я, чтобы детей спасти, уехала отсюда подальше. А мать со мной ехать отказалась. Говорит: «Буду ждать Павла» Так и просидела здесь всю оккупацию. Как только выжила, не знаю? Сестра ей помогала, так её с дочкой в Германию угнали. Соседей всех расстреляли. В общем, загадка…
Хозяйка вдруг всплеснула руками.
– Да, что же я сижу-то? Давайте хоть чайник поставлю. У меня сухари есть, варенье из одуванчиков…
Подскочила женщина, но Николай вернул её обратно.
– Прошу, вас, не надо – улыбнулся парень. – Иначе я на станцию опоздаю…
– А, ну тогда ладно… – снова приземлилась сестра Гуляева на лоскутное одеяло. – Вы, кажется, хотели рассказать мне о моём брате?
– Ах, да – задумался гость и тут же начал. – Мы вместе воевали с ним, дружили даже, а потом Пашку ранило, и он оказался в медсанбате. А тут наступление, будь оно не ладно. Больше я его и не видел ни разу. Может быть, вы о нём что-то знаете?
– Знаю – загадочно ответила хозяйка. – Нам недавно бумага пришла официальная, что брат мой без вести пропал под Вязьмой…
– Понятно – вздохнул разведчик и хотел, уже было, отправиться восвояси, но следующая фраза его задержала.
– Только я не верю всем этим бумажкам. Жив он, понимаете? – женщина немного подумала, помолчала – А ещё невеста его Настасья недавно прибегала. Такая вся радостная, подмигнула мне, попрощалась, а потом уехала, а куда никому не сказала…
Глава 3
***
Поезд, старый, прокопченный, стучал колёсами, покачивался из стороны в сторону, гудел громко. Он вёз его в далёкий город, в котором Николай ещё никогда не бывал. Мелькали за окнами поля чёрные, снегом припорошённые, деревья голые, полуразрушенные города. Но самое жуткое впечатление производили на фронтовика деревни и сёла. Избы, сгоревшие дотла, покосившиеся заборы, одинокие печи и головёшки. И кругом полно воронья…
Коля вздохнул и забрался на верхнюю полку жёсткого вагона. Там он бросил шапку себе под голову, лёг, закрыл глаза, однако воспоминания не оставляли его в покое…
Он видел друзей своих, которые так и остались за линией фронта. Отца, будто живого. Мамины письма – маленькие треугольнички. Коля словно читал их снова и снова, знал наизусть каждую строчку, каждое слово, ворочался, переживал, и лишь потом, когда немного успокоился, стал разговаривать с тем, кого так долго искал.
«Эх, Павел, Павел. И не плохой же ты был вроде парень. И как же тебя угораздило предателем-то стать? Что в плен попал? Так это ты сам виноват. Нечего было руки-то перед фрицем поднимать. Что страшно стало? А кому же умирать не страшно? Вот я, например, когда обойму всю расстрелял, схватил последнюю гранату, а что делать, ребят-то надо выручать. Думал, вместе с немцами взорваться, дёрнул чеку и стал ждать. Слышу, уже рядом. Пальцы-то разжал, а эта зараза не взрывается. Сижу я, значит, в яме, смотрю на неё и удивляюсь. А тут сверху фрицы на меня автоматы наставили, а потом поняли всё, и начали ржать. Решил, брошу окаянную в них, пусть дальше скалятся. Заорал я, значит, от отчаянья, ну и швырнул им этот подарок. А граната как бабахнула. Так то…»
Коля вздохнул, снова покрутился с бока на бок и тут вспомнил, куда направляется.
А ехал он в Ленинград туда же, куда умчалась невеста Гуляева. Об этом Румянова рассказала кассирше на станции. Хвасталась, что будет теперь городская, и станет по Невскому проспекту гулять. А ещё, мол, комната у неё там большая с видом на Александринский театр.
Коля вздохнул. В общем, пришлось ему снова в деревню возвращаться, да удостоверение матери беглянки показывать. А ещё он потребовал дочкину фотографию. Мать Настасьи сразу заподозрила неладное, начала причитать:
– Так я и знала, что эта дурёха с какой-нибудь шантрапой свяжется! Всё письма кому-то писала, да бегала их на почту отравлять…
– А вы эти письма читали? – спросил женщину парень.
– Да, какой там! Всё она прятала… – несчастная вздохнула, покачала головой – Хоть бы весточку какую послала, успокоила меня. Всё ж таки не чужая…
– Да, вы не переживайте. Я уверен, с дочкой вашей всё в порядке. И объявится она…
– Да, да, конечно, буду ждать…
А поезд вёз его дальше…
«Так, о чём это я? – спросил незримого собеседника Николай – Ах, да, Паша. Никуда ты не денешься от меня. Всё равно поймаю. Потому как за содеянное надо отвечать…»
***
Этот город ему приглянулся сразу. Улицы, мощённые камнем, дома высокие, площади, памятники. Он долго блуждал по набережной, любовался архитектурой зданий, дворцами, разводными мостами. Однако, как говориться, нужно и честь знать. А потому с почтамта Николай позвонил начальнику. Капитан Мальцев выслушал его внимательно.
– Ты там, Коля, особо-то не выпячивайся. Под пули не лезь, опасно. И помни, это тебе не война…
– Да, понял я, понял, Денис Степанович, постараюсь…
– И ещё, мы тут с ребятами в Омске нашли сослуживца Гуляева. Зовут его Прозоров Фёдор Михалыч. Он вместе с нашим фигурантом из Вяземского лагеря бежал. Так вот, Прозоров этот утверждает, что под Смоленском они попали к партизанам. Только вот Паша наш партизанить не остался, домой отправился. Сказал невеста у него там…
– Всё ясно, товарищ капитан, поговорю с этой Настей…
– Давай. И аккуратно…
– Слушаюсь…
На том и согласовали…
А теперь он здесь, в этом доме высоком каменном с консьержкой в парадной.
– Фронтовик? – спросила Николая пожилая дама в беретке, шали и тапочках.
– Ага – улыбнулся парень.
– Где воевал?
– Первый Украинский…
– Понятно. А к кому направляешься?
Коля вдруг забыл адрес и прочёл его по бумажке.
– Третий подъезд, второй этаж, квартира сорок седьмая, к Ермолаевым…
– Есть такие. Проживают. Ну, ступай… – консьержка отстранилась, а фронтовик по лестнице стал подниматься туда, где наверняка ему будут рады.
Парень позвонил в квартиру три раза. Потом постучался и, наконец, ему открыла девушка озорная, на вид старшеклассница, в школьной форме и фартуке.
– Вам кого? – наклонив голову на бок, спросило юное создание.
– Мне бы Ермолаевых…
– А кого именно, уточните, пожалуйста…
– Александра…
Незнакомка тут же обернулась и закричала:
– Шурик! Это к тебе, а я убегаю…
И действительно по длинному коридору убежала, а Николай в дверях остался. И вот, наконец, из дальней комнаты вышел молодой парень, русоволосый, кудрявый и с палочкой. А как только увидел гостя, тут же, прихрамывая, побежал к нему.
– Коля Ляпов! – распахнул хозяин свои объятья – Как же я рад тебе!
Фронтовики обнялись, а после разговор начал Александр.
– Давай, проходи. Чего здесь в пороге маешься?
– Нет, Шурка – ответил однополчанин. – Никак мне. Помощь мне твоя нужна, понимаешь?
– Понимаю – серьёзно кивнул Сашка. – Конечно, понимаю…
***
Они сидели на лавочке и разговаривали. О погибших товарищах, о Блокаде, о том, как Берлин вместе брали. В общем, им было о чём потолковать. Напротив, возвышался монументальный памятник. За ним Александринский театр, а вокруг старинные здания. И где здесь жилые дома Николаю было пока не понятно.
А вот Сашка этим вопросом не задавался, он просто следил за происходящим. Неподалёку гуляли мамочки с колясками. Малыши по первому снежку тянули санки. Те, что постарше с горки катались, старики, несмотря на мороз, на лавочках в шахматы играли. Тут же собиралась молодёжь ленинградская. Девушки и парни между собою общались, спорили, смеялись…
– Да, уж – вздохнул Александр, поёжился в пальтишке кожаном старом. – Не напрасно, Коля, мы с тобой воевали…
– Согласен – кивнул парень, потёр свои руки озябшие – Ну, так что, с чего начинаем?
Шурик стал крутить головой и всматриваться в здания.
– Так, это музей, он нам без надобности. Там Вагановка, там библиотека, а вот это, пожалуй – указал Сашка на высокое здание. – Правда, я не понимаю, как в этом доме Настя твоя могла оказаться?
– Почему не понимаешь? – удивился приятель.
– В нём элита одна живёт – актёры, военные, дипломаты…
– Вот сейчас и узнаем – улыбнулся Николай и отправился вместе с товарищем на разведку, как и раньше.
Вскоре они уже стояли в незнакомой парадной. Стены мраморные, перила витиеватые. На входе их снова встретила старая бабка, всё в такой же беретке и шали.
– Вам кого? – спросила консьержка и отложила своё вязание.
Николай из внутреннего кармана достал свои документы, представился, а потом предложил старушке взглянуть на фотографию
– Посмотрите, вы эту девушку знаете?
– Нет – покачала головой бабка. – А вы лучше спросите в соседнем подъезде у Антонины Санны, у неё вроде бы новая жиличка нарисовалась…
И парни без всякой надежды отправились дальше. Однако, наконец, им улыбнулась удача.
– Есть такая – кивнула неприятная дама, прищурилась и победно заулыбалась. – Так и знала, что она аферистка проклятая…
– А почему вы так считаете? – не удержался Сашка.
– Идёт, нос воротит, со мной не разговаривает, будто я не консьержка, а прислуга какая-то…
– Понятно – вздохнул Николай. – А этого мужчину вы с ней не видели случайно? – показал он фотографию предателя.
– Нет. Такого не знаю. Так она же тут у полковника одного обитает. Фамилия Нечаев…
– Ясно. А квартира какая?
– Так нет там сейчас никого. Он на службе, она, наверное, опять в парикмахерской. Скоро уж придёт…
И парни остались ждать Настю. А в это время проходили мимо них люди, одетые элегантно. Мужчины в дорогих пальто, некоторые во фраках. Женщины в меховых шубках и шляпках. Как будто и не коснулась их война проклятая, да и революция обошла стороной. Наконец, в дверях показалась Румянова. От деревенской девицы в ней практически ничего не осталось, разве что походка тяжёлая, да лицо круглое простоватое. А остальное, чёрное пальто с лисьим воротником, муфта, ботиночки, сумочка маленькая. И тут Николай остановил её.
– Вы Анастасия Румянова?
– Ну, я – удивилась Настя. – А ты кто такой? – смерила она незнакомца недобрым взглядом.
– Я из органов безопасности – ответил парень. – Вы с Гуляевым когда в последний раз встречались?
– С Гуляевым? – аж подпрыгнула бедолага – Да вы что издеваетесь? Видеть его не желаю предателя!
– Значит, вы тоже уже знаете?
– А как же! Лично ездила к этой его новой пассии! В Смоленске она живёт. Любка Воронина, будь она неладна. Открывает мне дверь, значит, а сама пузатая. Это он её обрюхатил кобелина проклятый!
– Выходит, он изменял вам?
– А как же. Как раз перед войной. Говорил, на выставку еду народного хозяйства, а сам к своей Любаше…
– Понятно – Николай подумал немного. – А вы-то сами как здесь оказались?
– Я то? – Румянова закатила свои накрашенные глазки – Плюнула я, значит, на Пашку, тем более его как раз в армию забрали. Начала писать на фронт письма солдатам. Мол, держитесь, братцы. Так и познакомилась со своим Васей. Он же не был полковником-то сразу, сначала ходил в лейтенантах. Зато теперь герой! И меня сюда привёз. А на прошлой неделе мы расписались…
– Поздравляю – сказал парень.
– Спасибо. А вы, собственно, почему о Гуляеве спрашиваете?
– Да, он, вы знаете, во время войны служил полицаем…
– Как? – снова ахнула Настя – Вот тебе и передовик, вот тебе и стахановец! И что прямо людей убивать соглашался?
– Ну, да, соглашался…
– Это же надо, какая зараза! Как всё-таки хорошо, что я о Любке тогда узнала. Пусть она теперь мается…
– А где вы говорите, с ней встречались?
– Так на квартире у неё. Улица Красина, дом 27-ой. Да он один там такой, барак длинный двухэтажный…
– Ну, спасибо – улыбнулся Николай. – От всей души желаю счастья…
– И вам не хворать – ответила Настасья. – В гости приезжайте…
Глава 4
***
Поезд из Ленинграда постоял немного на Смоленском вокзале и, стуча колёсами, отравился дальше. Николай проводил его взглядом, закинул на плечо вещмешок и пошёл искать последнюю любовь Гуляева. На привокзальной площади он напросился в попутчики к молодому парню, который на своей «Полуторке» развозил по городу молоко, и вскоре уже оказался на улице Красина. Та, к слову сказать, от сельской отличалась мало – деревянные дома, бани, да сараи. А ещё грязь непролазная, которую припорошил снежок. И вот по этой вязкой каше он и отправился искать нужный дом.
Однако в том месте, которое указала Настя, не было ничего кроме пепелища, да развалин. На груде головёшек и досок с гвоздями сидел старик дряхлый в телогрейке, валенках и шапке-ушанке. Он, опёршись на клюку корявую, что-то бубнил и то и дело качался. Рядом с ним в мусоре ковырялась немолодая женщина в фуфайке, клетчатом платке, да в ботинках рваных. Она как будто что-то искала. Николай ближе подошёл.
– Здравствуйте – поздоровался парень. – Я разыскиваю здесь двухэтажный барак. Это он? – посмотрел Коля на то, что от дома осталось.
– Да, милок, он – вдруг обрадовался старый. – Он самый. Мы тут с моей Марусей уже с восемнадцатого года живём. Да, ты проходи, не стесняйся. Она сейчас придёт…
В это время женщина, которая стояла рядом, разогнулась и посмотрела на Николая.
– Да, вы не слушайте его. С ума он давно сошёл. Семёныч, – вдруг обратилась она к деду вкрадчиво – не придут твоя Маруся, не придёт. Схоронил ты её…
– Как не придёт? – искренне удивился бедолага – Всё ты, Верка, мне врёшь. Вот только я с нею общался. Говорит, поехала к сестре, завтра обратно, велела здесь её дожидаться…
– Тьфу, оказия какая – плюнула в сердцах несчастная и отошла от деда подальше.
Но Коля тоже стоять не собирался.
– Вера, а вы Воронину Любу не знаете? Как я могу с ней связаться?
Незнакомка вновь взглянула на парня, поправила съехавший платок.
– Нет Любаши давно. Когда снаряд сюда попал, засыпало её. И насмерть…
– Понятно…
– А вот сынок её жив остался…
– Сынок?
– Ну, да. Она же родила перед самой войной…
– А где теперь он?
– Тётке Любиной его отдали. Да вон там она живёт, отсюда восьмой дом. Вы у неё лучше поспрашивайте…
И парень отравился дальше. А вскоре уже стоял во дворе, заваленном скарбом. Старуха, с которой он общался, оказалась неприятной. Всё ворчала, да племянницу свою проклинала.
– Говорила я этой поскуде гулящей, кому ты нужна будешь дура брюхата? А она мне: «Любовь у меня, ты ничего не понимаешь! Вот увидишь, он возьмёт меня замуж!» А потом началась война, и женишок её словно в воду канул. А через полгода и Любки не стало…
– А куда же делся мальчик?
Старуха прищурилась, отошла от гостя чуть дальше.
– Никак ты и есть тот самый охальник?
– Нет, не я…
– Ага, понятно – не поверила бабка – В приют я мальца отнесла. Мне такого счастья не надо…
Плюнула старая, развернулась и ушла…
***
Этот детский дом, расположенный в бывшей барской усадьбе, повидал разное. И слёзы воспитанников своих, и горе, и несчастье. Существовал он и до войны, и после, и, главное, во время оккупации. Сотрудники, не успевшие эвакуироваться, здесь остались. А потому начали принимать сирот, что родителей потеряли.
Их везли сюда местные жители и немецкие солдаты. Везли с разных окраин голодных, больных и грязных. У некоторых не было руки или ноги. Многие просто всего боялись. Испуганные, затравленные. И только здесь они понемногу оттаивали. Здесь получали заботу и ласку. И именно здесь, не смотря на все сложные ситуации, у них появлялся шанс на жизнь…
Попал сюда весной 42-ого и годовалый Славик, здесь он сделал первые свои шаги, здесь научился есть самостоятельно, и, наверное, кому-то впервые сказал слово мама…
– А я ему картошку давала – сообщила Николаю пятнадцатилетняя Тася.
– А я на тележке возил – заявил десятилетний Ефим.
– Молодцы, молодцы, ребята, – хвалила подопечных директор Маргарита Павловна, сухонькая женщина лет 45-и – идите, играйте…
Она сидела рядом с гостем в столовой на выцветшем диване и всё вспоминала.
– Трудно нам было, конечно, с ним. Очень уж он был маленький. Другие детки как-никак постарше. А он… – женщина вздыхала – Ну, ничего, справились. Мы и не с такими трудностями справлялись. Ели что попало, в основном то, что в поле сами выращивали, из отрубей хлеб стряпали. Коровка у нас была, так мы малышам молока понемногу давали. Иногда нам местные помогали….
– А немцы?
– Ну, что вы! От них одни неприятности. Директором у нас был Франц Карлович, до войны он в Детском доме огородником служил. Жил с семьёй в соседнем здании. В дела наши не совался. Помощи от него мы тоже не ждали. А в 42-ом он уехал в Германию. Так я за главную здесь и осталась. А немцы нас нет, нет, да и навещали. То когда пленные там у них сбегут из лагеря, то всё искали здесь ребятишек еврейской национальности. Одну девочку Рину мы даже перекрасили, имя ей Марина дали, да потом постоянно прятали. А ещё как-то мальчики наши что-то там у них украли, консервы, кажется. Так немцы мальчиков наших выстроили в ряд и выпороли показательно. Ах, да, запугивали то и дело, угрожали, всё боялись, что старшие будут партизанам помогать. А они и помогали, а как подрастут, в лес убегали…
– Да, уж – вздохнул Николай – а что же Славик?
– А Славика год назад забрали. Отец его отыскался. Приличный гражданин, фронтовик, медали…
– А документы он вам показывал?
– А как же, у меня всё записано – заглянула женщина в портфель и достала какие-то бумаги. – Вот, Егоров Серафим Афанасьевич…
Коля показал фото Гуляева.
– Это он?
Директор посмотрела на снимок внимательно.
– Он! Конечно, он – директор улыбнулась радостно. – А Славик-то как на него похож! Всё-таки повезло парню. Ведь найти отца в наше время – это же счастье…
Глава 5
***
Он сидел на почтамте весь в ожидании. Звонок на работу давно уже был заказан, однако с капитаном Мальцевым его почему-то не соединяли. И кроме как думать о деле, Коле ничего не оставалось…
«Так, Паша Гуляев, значит, теперь ты у нас Егоров Серафим Афанасьевич. Сколько же ты ещё имён, фамилий поменяешь? А интересно, документы ты берёшь у тех, кого убиваешь? Или сам подделываешь ночами? И ещё вопрос. Далеко же ты бежать собрался, когда на руках у тебя сын?»
Парень поёрзал на стуле, почитал настенные плакаты, все они восхваляли советскую почту, а ещё честно трудиться призывали. Хотя его заставлять работать не надо. Он сам ответственность понимает. Потом Николай взглянул на девушку за столом регистрации.
– Дамочка, ну, долго ещё там?
– Ожидайте – не поднимая глаз, прогнусавила почтальонша в тёмном халате, поправила причёску и, вновь обмакнув перо в чернильницу, продолжила заполнять какие-то бланки.
Николай вздохнул, посмотрел на потолок жёлто-грязный и вновь вспомнил Гуляева.
«А то, что ты, Паша, во время войны матери своей помогал и Славика в приюте не оставил, это конечно, похвально. Только вот думал ли ты о тех других, которых добивал в овраге? А некоторых сжигал, вешал, травил собаками. А может быть ты и сына моего так же жизни лишил? Сволочь ты поганая…»
– Гражданин – наконец, услышал Коля всё тот же гнусавый голос. – Я вас соединяю. Идите. Кабинка вторая…
И парень тут же подскочил и через секунду был уже у аппарата.
– Да, слушаю, Денис Степаныч!
– Николай, мы тут узнали, у Гуляева была бабка. Она умерла в конце 39-ого. В наследство ему оставила домик под Харьковом. В посёлке Безлюдовка. Скатайся туда, проверь, может быть, наш фигурант появлялся там? Ну, а если ничего не выяснишь, возвращайся. Всё понятно?
– Да, понятно!
– До связи…
Николай повесил телефонную трубку.
– Значит, Харьков…
***
Село Безлюдовка, она же станция, находилась в нескольких километрах от Харькова, добраться туда можно было по-разному, но он выбрал самый верный способ – на перекладных. А вот последнюю часть пути Коля ехал на телеге с одним парнем. На вид ему было примерно тридцать – тридцать три, среднего роста, коренастый, густые брови и усы, а из-под кепки торчали рыжие волосы лохматые. А ещё у нового знакомого Николая не было ноги. А потому передвигался тот на деревяшке.
– Ты как, Петро, ногу-то потерял? Ранило? – спросил Коля молчаливого парня.
– Да, нет? Обморожение получил – дёрнул возница поводья вяло. – Пока стрелял, да фрица бил и не заметил даже. А как в госпиталь попал, мне и говорят: «Ну, хлопец, держись…»
– Понятно. А воевал где?
– Сначала на Финской, потом под Ленинградом…
– А я только что оттуда…
– Правда? Ну, и как там? Жизнь потихоньку налаживается?
– Налаживается. Можно сказать кипит…
– Это хорошо, что кипит. Не всё же людям с голода пухнуть, да родных хоронить…
– И не говори. А у вас как здесь после оккупации? Хлеба хватает?
– Хватает – кивнул парень. – Да, ещё своё хозяйство помогает. Правда засуха была, будь она не ладна. Но всё же лучше чем во время войны…
– Да уж, войны нам больше не надо…
Фронтовики задумались, замолчали. А минуту спустя Коля головой закрутил. Сосновый бор, озерцо гладкое, сухостой, камыши…
– Красиво тут у вас, и климат мягкий…
– А ты откуда сам-то?
– Брянский…
– Значит, из Брянска. А здесь чего забыл?
– Домик мне предложили купить…
– А чья хато-то?
– Гуляевой Зинаиды Ивановны…
– Так, вроде, там хозяин Павел жил?
– Давно?
– Да, сразу после войны. Приехал и обосновался даже, а потом вещички собрал и укатил…
– И что, больше не появлялся?
– Нет, кажется. Это он тебе предложил жильё-то купить?
– Нет, не он, сослуживец его Васька. Говорит, дружок наследство бабкино получил, а теперь продавать собрался, съезди, посмотри…
– А, тогда, понятно. Но я бы на твоём месте с покупкой-то не спешил…
– Почему?
– Плохая это хата. Там во время оккупации офицер немецкий жил, девчат насиловал, а потом кого пристреливал, кого душил. Будут потом покойницы ночами являться. Тебе это не надо?
– Нет, не надо – задумавшись, ответил Коля и добавил – Значит, всё-таки жил…
Глава 6
***
Поезд замедлил ход у какого-то полустанка, запыхтел, зашипел, залязгал и, наконец, остановился окончательно.
– У вас пятнадцать минут, граждане – сказала молодая проводница, открыла дверь, вышла наружу и встала с лестницей рядом.
Николай спустился на хрустящий снежок и стал вдоль вагона прохаживаться. Мимо него пробегали взволнованные встречающие, новые пассажиры спешили занять места плацкартные. Всюду сновали продавцы еды и одежды разной. Что-то выкрикивали цыганки. Одна из них подбежала к Николаю.
– Дай, погадаю, красавчик. Что было, что есть, что будет, всё знаю…
Парень улыбнулся.
– Ну, хорошо, угадай, что у меня в левом кармане.
– Корочки что ли? – фыркнула цыганка и испарилась, только её и вдали.
Коля усмехнулся.
– А вот и не правда – вынул он из телогрейки пятак, подбросил его перед собой пару раз, и положил в карман обратно.
А в этот момент мысли в голову парня полезли разные.
Вот и закончилась его поездка в Харьков. Однако как Николаю казалось, съездил он туда совершенно напрасно. Гуляева он искал по всему городу, бегал с фотографией по заводам и фабрикам, обращался даже в местные органы власти, однако Паша словно в воду канул. И что Николаю делать дальше, было непонятно.
Коля даже пробовал поставить себя на место предателя. Чувствовал слежку, всего боялся. А потому уехал бы, наверное, куда-нибудь в Прибалтику, а лучше на Камчатку. Однако нельзя забывать того, что вместе с Гуляевым его шестилетний Славик. А мальчику нужна школа, преподаватели, да и дом постоянный. А вот это уже задача. «Вот и посмотрим, Паша, как ты с нею справишься…»
Коля вздохнул, поёжился самую малость.
«Ну, да ладно. Встретимся ещё поздно или рано…»
В это время из здания станции выскочила бабка в шубейке, шали и валенках. Она тут же помчалась к поезду стоявшему, и вскоре уже была рядом с Николаем. Старушка опустила на снег плетёную корзинку, отдышалась.
– Фу, запыхалась – сказала бабуля и посмотрела на парня. – Сынок, пирожков не желаешь. Только что состряпала…
Коля глянул на старушку божий одуванчик, и сердце его сжалось.
– С чем пирожки-то бабушка?
– С морковкой, а хошь с капустой покладаю…
– Ну, давай с капустой два – снова полез Николай в свой карман, вытащил мятую купюру. – Рубля хватит?
– Да, да – сказала старая, забрала денежку и на вилку насадила два больших пирожка. – А за то, что ты у меня первый покупатель, я тебе их заверну в газетку нашу. В дороге почитаешь. Там прописано, как город апосля войны восстанавливается. Спасибо, товарищу Сталину – наконец, отдала она выпечку парню – Кушай, поправляйся…
– Благодарю, мать – кивнул Коля и отошёл от продавщицы подальше.
Развернул газетную бумагу, взял один пирожок и стал его жевать, а между тем принялся передовицу читать. «Особенно отличился товарищ Буханкин Виктор Яковлевич. Он вместе со своей бригадой на пятьдесят процентов перевыполнил план, превысив при этом все прежние показатели…»
И тут Николай глянул на героя труда и от неожиданности даже закашлял.
«Ну, вот мы и встретились с тобою, Паша…»
***
Словно переменилось что-то в городе. Люди бежали мимо счастливые, взволнованные. Некоторые несли с собою ёлки, сетки продуктовые, новые наряды в бумажных свёртках. То там, то тут слышался смех, разговоры. Где-то играла гармошка…
Коля глянул в окно, прикрыл распахнутую форточку и вернулся на стул снова. Допрос он не вёл, предателя допрашивали товарищ капитан и полковник Горлов.
– Ну, так что, Гуляев, как вам удалось из лагеря-то бежать? – спросил Иван Антонович.
Бывший полицай посмотрел на военного серьёзно. Не был он ни подавлен, ни взволнован, а напротив совершенно расслаблен и спокоен. Может быть, участь свою знал, а может, надеялся на снисхождение власти народной, которой служил верой и правдой так долго.
– Вы даже не представляете, что там творилось – наконец, сказал арестованный. – Немцы нас пленных загнали за колючую проволоку. Тысячу, может быть больше. Раненых, голодных. И мы стали ждать. Чего? Никто не знал. Только люди начали постепенно умирать. Сначала один, два, а потом всё больше и больше. Трупы никто не убирал, и мы так и спали вместе с ними на земле голой. Потом нас стали на работу гонять – рыть овраг. Мы уж после сообразили для чего он. Чтобы сбрасывать туда покойников. А потом пришли дожди, морозы. Кормили нас баландой какой-то. Крысы плавали в пищевых вёдрах. В общем, ад, да и только. Тех, кто пытался бежать, расстреливали с вышек из пулемётов. Так потом убитые и висели на проволоке. Дружок мой Гоша с ума сошёл, всё каркал, как ворона. Я уже тоже начал рассудок терять потихоньку. И вот однажды подошли к нашему лагерю бабы из соседнего посёлка. Стали выть, да картошку нам через колючку толкать, а немцы почему-то их не трогали, только ржали как кони. А одна, самая бойкая, подскочила к ефрейтору и говорит: «Отдай, мол, моего мужика. Совсем без мужика-то плохо…» Фриц сперва начал её прикладом отгонять, а она кольцо с руки снял, да вручила этому козлу холёному. Тот посмотрел вещицу, понял, что золото и говорит: «Забирай» И она глазами стала искать. И вдруг тычет в меня: «Вот он…» Так эта баба меня и спасла…
– Понятно – насупился Мальцев. – Ну, а ты, значит, в бега…
– Ну, да. В деревне там был раненый Прозоров, местные его от немцев прятали в подполе. Вот мы с ним и отправились к своим как-то ночью. Шли по лесу, болотами. А под Смоленском попали в партизанский отряд. Федька там остался, а я…
– А ты к Любаше своей потопал…
– И это вы знаете? – усмехнулся Гуляев. – Ну, да. Она же мне до войны сына родила. Думал, посмотрю на неё и снова рвану за линию фронта. Только вот Любу я не нашёл. Погибла она…
Допрашиваемый как-то заёрзал.
– Закурить можно?
– Да – кивнул полковник.
Гуляев глянул на стол, потянулся к пачке «Беломора», вытащил одну папиросу, а потом её смял и бросил.
– Ну, а дальше, поподробнее … – попросил Горлов.
Паша вздохнул.
– А дальше я помню плохо. Кажется, шёл на восток, не ел ни черта, мёрз как пёс бездомный и однажды уснул в каком-то коровнике. А на утро туда немцы припёрлись. Вернее, бросили каких-то подростков. А как увидели меня, давай избивать. Ну, тут я и не выдержал, на колени перед ними встал. А один из солдат вложил мне в руку наган и показывает на парня и двух девчат, мол, стреляй. Я тогда вообще трудно соображал. Глаза закрыл, на курок нажал и парень упал. А девчонка вдруг сорвалась и кинулась бежать. И я…
Гуляев умолк и опустил глаза.
– Понимаете, не было у меня выхода другого…
– А застрелиться ты не пробовал?! – вдруг подскочил с места Коля.
– Охолонись, Ляпов – приказал капитан и продолжил – Ты, Гуляев, Родину продал. А за это, будь ты проклят…
Эпилог
***
Они сидели в коридоре Детского дома на лавочке рядом, молча. Где-то в дальней комнате пел Утёсов, кажется что-то про солнечный город. Мимо бегали мальчишки, девчонки.
– Ну, как ты здесь, Славик? Чего-нибудь хочешь? – спросил парнишку Коля.
– А папа скоро придёт?
– Папа? – Николай встревожился. – Он сейчас не может, занят очень…
Мальчик опустил голову.
– Почему вы меня обманываете, дядя Коля, не придёт он больше….
Николай тяжело вздохнул.
– Славка, тут не так всё просто. Понимаешь?
Но мальчику было уже всё равно.
– Он не придёт! Я ему не нужен! Он меня бросил!
Сорвался парнишка и быстро пошёл прочь по коридору. Сухонький, обиженный, одинокий….
Николай смотрел ему вслед и задавался вопросом: «Ну что же сказать этому крохе такое, чтобы не было больно. Чтобы не сломался этот маленький человек…»
Но он всё же что-нибудь придумает, он попробует, он постарается, он обязательно сможет…
