Об авторе

Яркий и самобытный талант Ольги Демидовой раскрылся на склоне мудрых жизненных лет. В 1978 году она успешно оканчивает Оренбургский государственный пединститут, но вскоре поняла, что учительство – не её поприще, и возглавляет отдел писем в редакции газеты «Северная звезда». И вот уже в муках творческих поисков, в решении чужих проблем и непростых жизненных ситуаций, порождаемых нашим больным, охваченным кризисом обществом, она не заметила, как приблизилась к тому рубежу, который для неё стал наиболее примечательной вехой. В 2014 и 2017 году в Самарском издательстве вышли в свет две книги автора: «Повесть о несостоявшейся любви» и роман «Горький дым родных очагов». В 2022 году – повесть «Записки Ивана Наумова». В издательстве «Эксмо» в электронном варианте издана её повести «В паутине преступлений» и  «Любовь нечаянно нагрянет». Ссылки на книги https://litres.ru/olga-vasilevna-demidova/v-pautine-prestupleniy/
Ольга Демидова, Любовь нечаянно нагрянет – скачать fb2, epub, pdf на ЛитРес (litres.ru)

В копилке автора немало и других повестей, пока ещё не изданных, которые она писала в течение всей жизни «в стол». При чтении произведений О. Демидовой перед нами предстаёт привлекательная, образная и лёгкая манера повествования, которая достигается тщательной работой над письмом, будь-то авторские отступления, диалоги персонажей, лирические пейзажи или бытовые подробности. Герои произведений О.Демидовой – будь то журналист или фермер, директор школы или председатель колхоза – пытаются не только осознать процессы, происходящие в современной деревне, но и повлиять на них. Их личная жизнь тесно переплетается с судьбами односельчан, но в какие бы перипетии они ни попадали, их главная цель, прежде всего, остаться Человеком с большой буквы. И одно объединяет всех этих героев – доброта, жизнелюбие, осознание важности и полезности их труда. Изображая язвы нашей жизни, автор не берёт на себя роль третейского судьи, но и не занимает позицию равнодушного, безучастного наблюдателя. Её повести – плод раздумий и глубоких душевных переживаний. Как человек совестливый и, несомненно, даровитый от природы, автор подмечает много такого, что обычно проходит мимо внимания обывателя, привыкшего жить, не особенно утруждая себя раздумьями о несовершенстве жизни и не допускающего мысли о собственном вкладе в решение проблем современного мира. Творческие работы О.В.Демидовой призывают не сдаваться ни при каких обстоятельствах, будят совесть, взывают к порядочности, очищают мысли человека думающего.

Н. Ивакова, г. Оренбург

 

Аннотация

Я, корреспондент газеты, отстояв очередь к банкомату, получаю с помощью пластиковой карточки свою скромную зарплату. На ходу пересчитывая купюры, которых не так много, выхожу на улицу. К сбербанку подъезжает шикарная иномарка, из него выходит розовощёкий преуспевающий чиновник районной администрации. Увидев меня, иронически роняет:

– И это всё, что платят вам в редакции?

– Хотелось бы, чтобы мой труд оплачивался достойно! – вздыхаю я с грустью.

– Поехали на природу – получите больше! – улыбается смазливый чиновник.

Остолбенев от подобного предложения, я всё же быстро нахожу нужную фразу и едко произношу:

– Вам не кажется, что вы обратились не по адресу?

Лицо красавца-чиновника вытягивается, а у меня где-то в уголках сознания уже зацепило, крутится: «Надо уложить в запаснике памяти этот эпизод, чтобы использовать его в новой книге». Проходит время. И вот уже готов план, скелет моей будущей повести «Директор школы», где я могу использовать и эту сцену…

Перед читателем в повести предстаёт юная выпускница пединститута Татьяна Полянова, назначенная директором школы в деревенской глубинке, где сталкивается с такими проблемами, с которыми, ну, никак не ожидала встретиться в начале своей педагогической карьеры. Ей предстоит за короткий срок подготовить «школу-развалюху» к учебному процессу. Иначе школу в Дуброво-Ягодном закроют, семьи с детьми разъедутся по городам и весям, очередное село под поэтическим названием будет стёрто, исчезнет с лица земли. Начало подобной трагической практики заложено в лихие 90-е годы. Татьяна, как историк, больше других понимающая суть и подоплёку происшедших событий, приведших к распаду и разорению страны, поневоле вынуждена разъяснять это коллегам, ученикам и сельчанам, кого, в первую очередь, чёрным крылом коснулись эти «преобразования». Неравнодушная к судьбе Отечества, девушка горячо ратует за её возрождение, призывает учителей воспитывать на уроках патриотов своей Родины, чтобы будущие граждане не стали послушными марионетками в руках Запада, организующего «цветные революции». В её словах красной нитью проходит мысль, звучит волнующий всех вопрос: «Не оттого ли мы бедны, что доверчивы, да и в отличие от «цивилизованных» стран никогда не грабили чужие народы»?

Отсутствие жизненной практики, опыта не мешает Татьяне развернуть бурную деятельность, обрести поддержку коллег и справиться с поставленной задачей. 1 сентября дети придут в отремонтированные классы, а потом, благодаря целеустремлённости директора, перед ними распахнутся двери нового здания школы. Село будет жить, но сама Полянова сталкивается с новыми испытаниями. Глава районного образования задался целью найти благовидный предлог, чтобы выжить Татьяну с её должности и назначить в новой школе директором свою пассию. Выйдет ли Полянова, этот «стойкий оловянный солдатик», победителем из сети сплетённых вокруг неё интриг, какой выход она предпочтёт в столь нелёгкой жизненной ситуации?

 

 Директор школы

Посвящается светлой памяти Кашифа Гариевича Шагеева,   бывшего председателя колхоза.

В Дуброво-Ягодное Татьяна Полянова приехала ранним утром на рейсовом автобусе. Село, куда после окончания пединститута в отделе образования её направили работать директором основной школы, было расположено вокруг пышно разросшейся уремы, разделившей его на две длинные, широкие улицы с крепко посаженными пятистенками. Сойдя с автобуса, девушка обратила внимание на двухэтажное кирпичное здание в центре села, крыша которого под щедро льющимися лучами августовского солнца издали выделялась сверкающей белизной оцинкованного железа. Само строение, окрашенное в приятный сиреневый цвет, огорожено декоративной металлической изгородью, поблёскивающей краской-серебрянкой. Почему-то она ни на минуту не засомневалась, что это школа. «Ишь, принарядилась, словно девушка, в новое платье перед понравившимся ей кавалером. Хороша! – удовлетворенно подумала Полянова. – Учащихся немного, около ста, а сооружение добротное, большое». Чуть поодаль, словно стыдясь своего неказистого вида, скукожившись, прижались к земле ветхие, барачного типа деревянные постройки.

Татьяна Михайловна, ещё не привыкшая ни к полному своему имени, ни к должности директора, щурясь от утреннего ослепительного солнца, поднимавшегося всё выше на синеватой эмали безоблачного неба, оглядела прилегающие к селу окрестности. По правой стороне пыльной грунтовой дороги, ведущей вниз, к Дуброво-Ягодному, высокой плотной золотой стеной подступает созревающая озимая рожь, вдоль которой вольно раскинулись густые заросли пырея, белой кашки и прочей сорной травы. По другую сторону не обкошенных хлебов – заброшенное поле, заросшее бурьяном: почти с человеческий рост вырос жирный и сочный осот, с метёлок которого во все стороны разлетается пух; словно огромные птицы, собравшиеся взлететь в поднебесье, приветливо покачивают под лёгким, тёплым ветерком большими листьями-крыльями лопухи. Украшают их тугие, плотные шишки репья с красно-фиолетовыми цветками на верхушках, покрытых нежной пушистой паутиной. Резкую, пронзительную горечь источает растревоженная копытами прошедшего с утра стада коров пепельная полынь. Тут же чахлый пустырник и полевые ромашки с жёлтыми серединками и осыпающимися белыми лепестками. А как прекрасны лилово-красные бархатистые головки колючего татарника! Подойдя ближе, девушка протянула руку, чтобы коснуться понравившегося яркого и нежного соцветия, и тут же отдернула её от колющего стебля неприступного растения. «Обороняется! – подумала она. – Всё как у людей, когда приходится пускать в ход ноготки, чтобы защитить себя. Жаль, что заросло поле дикой травой, а мог бы расти хлеб!» Лёгкая грусть овладела ею, она вздохнула и снова обратила свой взор на тихо покачивающееся золотое море озимых. А вон и синие звёздочки любимых ею васильков, мелькающих во ржи. Где-то она читала, что они приносят пользу своим присутствием на хлебном поле. Наверно, поэтому люди так любят эти растения и ласково называют васильками. Улыбнувшись своим мыслям, Таня поправила дамскую сумочку, перекинутую через плечо, подняла с земли туго набитую вещами дорожную сумку и бодро зашагала по дороге вниз, в село. Вскоре она дошла до приземистого здания, которое оказалось конюшней. Низкорослый хромой мужичок запрягал лошадь. На скамейке у бревенчатого бригадного домика, расположенного напротив конюшни, сидели, неторопливо переговариваясь, парни и мужики. Остановившись, Татьяна поздоровалась и поинтересовалась, как пройти к школе.

– Да вон она, рядом с двухэтажным домом, возведённым предпринимателем Ивановым, – кивнул на неказистые, обветшавшие постройки молодой щербатый мужчина, с пристальным интересом разглядывая юную незнакомку с округлыми плечиками и тонкой талией.

– Не может быть! – вырвалось у Поляновой. Удрученная представшей перед ней картиной, она несколько мгновений с молчаливым замешательством рассматривала то, что назвали школой. Побелка на её стенах смылась и стерлась от дождей, глина с них свисала клочьями. Черной пустотой зияли разбитые окна.

– А ты кто будешь? – полюбопытствовал рыжеусый колхозник с круглыми совиными глазами на смуглом от загара лице, бесцеремонно разглядывая прикрытую синим шёлком кофточки грудь девушки и бедра, обтянутые джинсами.

– Я назначена директором в вашу школу, – не скрывая разочарования и ёжась под пристальным взглядом колхозника, произнесла та. Курчавый, широкоскулый парень, явно привыкший связывать деловые качества человека с солидным видом и зрелым возрастом, вынув изо рта папиросу, удивлённо присвистнул. На остальных лицах также выразилось недоверие к юным годам Татьяны. Она обиделась слегка, но виду не подала – цыплят по осени считают! Не теряя времени, девушка прошла дальше и через пару минут уже поднималась по шатким ступенькам школьного крыльца. Открыв некрашеную дощатую дверь, Таня очутилась в длинном узком коридорчике с облупившейся краской на полу, с другого конца которого навстречу ей поспешила женщина. На вид ей было лет тридцать пять, но белый платок, завязанный под узким подбородком, несмотря на розовые пухлые губы и крупные веснушки, облепившие щёки и красный, словно простуженный, нос, старил её.

– Ещё одну новенькую к нам прислали, – растягивая слова, мягко пропела она, моргнув слегка косящим и оттого кажущимся хитрым глазом. – А я вот дежурю сегодня: полы вымыла в коридоре и в учительской. Техничка я, Клавой Мунзиковой зовут меня. – Узнав, что перед ней директор школы, она изумленно округлила глаза и всплеснула руками: – Ох, как же вы, бедненькая, будете с нашими хулиганами – на голову сядут! До вас тут мужчина директорствовал и то… – Клава, замолчав, перевела дыхание. Оценивающе поглядев на девушку, с сомнением покачала головой.

– Что-то незаметно приложения мужских рук! – неприязненно заметила задетая подобным приёмом Татьяна, проходя вслед за ней в учительскую. Почему-то в этом селе все взяли за правило выражать сомнение в её способностях! Разве она напрашивалась в директоры – да ещё в такую развалюху! Чем она не угодила заведующему отделом образования, что направил её сюда? Поставив сумку у громоздкого, тумбообразного стола, она попросила техничку показать классы.

– Идём, – та с готовностью устремилась вперёд –  Таня последовала за ней.

– К ремонту и не думали приступать! – воскликнула новоиспечённая директриса, оторопев при виде крохотных и пыльных классов с паутиной на углах и пожелтевшей от времени наглядностью на чёрных от сажи стенах. Пришла очередь обидеться Клаве.

– Откуда! – приняв упрёк на себя, Мунзикова шмыгнула носом, подобрала сочную, толстую губу, попыталась оправдаться: – Ничего же нет: ни глины, ни побелки, – она тараторила беспрерывно, сетуя на бывшего руководителя, который, по её словам, сбежал из школы, едва дождавшись конца учебного года.

– Где взять денег на ремонт? – Татьяна готова была схватиться за голову.

– Да что без толку тары-бары разводить! Надо в сельский Совет ехать – школа-то на его балансе – узнать: выделены ли средства для этого? – Клава при виде расстроенной директрисы тут же забыла про свою досаду, беззлобно покосилась на Полянову ущербным глазом. – Я бы посоветовала ещё к председателю правления обратиться, он мужик хороший, что-нибудь выпишет из колхозного склада. У нас в магазине, окромя краски, для ремонта ничего нет.

– А где находятся сельсовет и правление? – Татьяна бросила озабоченный синий взгляд на подчинённую.

Та с готовностью пояснила, что надо ехать в соседнюю Александровку, которая находится в пяти километрах от Дуброво-Ягодного. Юной, хрупкой директрисе, на миг потерявшей из-за свалившихся на неё забот почву из-под ног, подсказка технички и даже сомнение той в деловитости начальницы, уязвившие самолюбие и даже в какой-то степени разозлившее её, явились в то же время своего рода поддержкой и толчком к преодолению трудностей. Клава, сама того не сознавая, оказалась для Татьяны человеком с твёрдой рукой, вытягивающей из омута тонувшего неопытного пловца. Не имеющая жизненного опыта, не искушённая в делах девчонка, в уме определив круг обязанностей по срочному ремонту школы, почувствовала себя увереннее. Справившись с охватившим её замешательством, озабоченно спросила:

– А почему в классах такие грязные стены, словно не белили их никогда?

– Не однажды белили, да толку нету! – Мунзикова шмыгнула веснушчатым красным носом, повела косящим глазом в её сторону и снова затараторила: – Голландки топим углём: тяга плохая, дым валит наружу, сажа садится на стены.

– Значит, нужен мел плюс глина? – доставая из сумочки ручку и блокнот, уточнила Полянова, с этого момента реально почувствовавшая себя директором.

– Да, и известь тоже для побелки школы снаружи, – согласилась техничка, довольная, что своими советами сможет угодить ей. – Доски в классах тоже износились, видите, линолеум с них свисает клочьями.

Оказалось, что не обойтись и без стекла. Ребята, по словам Клавы, ещё весной, гоняя мяч во дворе, поразбивали окна.

– Полагаю, потолок, полы и окна тоже надо покрасить, – в мыслях все ещё робея перед предстоящим объёмом работ, сказала Татьяна.

– Да что их красить-то – полы и рамы на окнах сплошь гнилые?! Нате-кась, поглядите! – уборщица наступила на половицу, которая, противно заскрипев, прогнулась вниз, от неё отвалилась и рассыпалась трухлявая щепка. Образовалась щель, куда могла, оступившись, попасть нога ученика.

– Полы надо менять! – с благодарностью взглянув на Клаву, Татьяна, как прилежная ученица, сделала ещё одну запись в блокноте.

– Верно-таки! Тогда уж и про кровлю с потолком не забудьте, – предложила Мунзикова, на мгновение поверив, что вот эта юная, охваченная искренней заботой и беспокойством особа с синими глазами, в отличие от бывшего директора, не бросит школу и учеников, как крыса тонущий корабль, а добьётся своего, организовав ремонт. Уж больно въедливо вникает она во все тонкости и берёт на карандаш! – Крыша-то протекает, на голову ребятишкам капает вода.

– Это же капитальный ремонт надо делать, а времени в обрез! – в голосе девушки прозвучал испуг, она зябко повела хрупкими плечиками.

Клава выжидательно посмотрела на неё – неужели-таки забьёт отбой? Совсем ещё ребёнок, ну что с неё возьмешь? Подумав с минуту, посоветовала:

– Ой, бегите-ка отсюда, пока сумку не распаковали!

– Я этого не сделаю! Будем ремонтировать! – Полянова упрямо качнула головой: прямые русые волосы прядями рассыпались по плечам.

Завершив обход, директор попросила техничку пригласить учителей завтра, к 10 утра, в школу.

– Ладно, – с готовностью отозвалась та. – А жить-то у вас есть где?

– Нет! – Таня отрицательно покачала головой и беспомощно оглянулась на обладательницу веснушчатого лица. – Может, вы поможете найти мне квартиру?

– Конечно, – обрадовалась Клава возможности снова угодить своей начальнице, потому как зависела она от неё. – В прошлом году у моей матери практикантки жили, но они уволились. Идём, отведу вас к ней. – Подхватив туго набитую сумку директора, Мунзикова через несколько минут вышла на тропу, проложенную сквозь зеленеющую урему. Радужные лучи солнца почти не проникали сквозь густо заросшие кроны ивняка – тропинка местами заросла мхом, из-под ног с чавканьем и с всхлипыванием брызгала застоявшаяся зелёная вода. «Всё, конец босоножкам! – пожалела девушка. – Повела по болоту, словно дороги другой у них нет!»

– Здесь, напрямик, быстрее дойдём до матери, – словно угадав невесёлые мысли директрисы, сказала Клава, крупно шагая в глубоких калошах, надетых на босую ногу.

После знакомства с квартирной хозяйкой, бабой Верой, с высокой, плоскогрудой старухой, Полянова пообедала наскоро приготовленной яичницей и вышла на большак. Она торопилась пораньше дойти до центральной колхозной усадьбы, где находились правление и сельский Совет.

***

Полуденное солнце, важное, недоступное, нежась на белёсом небе, словно раздобревшая чванливая барыня на пуховиках, палило так, что Таня чувствовала себя как рыба на горячей сковороде. Кроме того, идя на солнцепёке по пыльной просёлочной дороге в босоножках на высоких каблуках, она с непривычки быстро устала и натёрла ноги. Морщась от саднящей боли, она то и дело оглядывалась, чтобы убедиться, не проедет ли какая машина, на которой можно доехать до Александровки. Вскоре её догнала синяя «десятка» со спущенным стеклом на дверце и остановилась возле неё.

– Подвести тебя, прекрасная незнакомка? – высунувшись из автомобиля, лет под 35 мужчина сверкнул металлической улыбкой вставленных зубов.

Обрадовавшись попутке c весёлым, добродушным водителем, девушка согласно закивала головой. Долговязый и худой, тот вышел из салона и распахнул перед ней дверцу. Снова усевшись за руль, владелец машины, однако, повёл себя несколько иначе, чем она ожидала: его приветливая общительность и благодушие вскоре исчезли, сменившись лёгкой самоуверенностью и барской снисходительностью. Особенно заметно это стало, когда он попытался представить себя в её глазах в выгодном свете. Таня узнала, что этот субъект в дорогом элегантном костюме и модном галстуке – заместитель председателя колхоза Сергей Северов, возвращавшийся с райцентра, где глава района возложил на него довольно-таки ответственное, но пока не подлежащее разглашению поручение. Насвистывая легковесный мотивчик, он бросал на девушку короткие, плотоядные взгляды.

– Значит, ты новый директор Дуброво-Ягодной школы?

– Да. – Татьяна через силу улыбнулась. Ей был неприятен развязный тон малознакомого мужчины, совсем не хотелось поддерживать с ним разговор, но молчание попутчицы было бы невежливым – он всё-таки оказал ей любезность, подвозя на своём автомобиле.

– Так, так! – Северов снова окинул её взглядом, на этот раз цепким и оценивающим. Улыбка чувственных губ трогательна и нежна, упруга и свежа кожа на лице. В глазах, как неба синь, плещется вполне понятная озабоченность. На её хрупкие плечи, как снег на голову, свалилась эта школа-развалюха! О чём только думал заведующий отделом образования, назначая её директором? Не солидно как-то с его стороны перекладывать столько проблем на не готовую к трудностям жизни юную и симпатичную особу. Тут не всякому мужику-то справиться в такой короткий срок с ремонтом! – Мой совет тебе: не затевай большой возни. Пусть технички помажут, побелят стены и – достаточно!

Вроде бы и неплохой совет, но снисходительно-пренебрежительный тон не мог не задеть молодую директрису. «Видно, меня он не воспринимает всерьёз», – в знак несогласия дёрнув округлым плечиком, подумала она и, хотя у неё совсем не было настроения переубеждать его в чём-то, сказала, чтобы только не молчать:

– Но в школе не обойтись без капитального ремонта. Полы и потолки гнилые, да и крыша прохудилась. Я очень рассчитываю на помощь правления.

– Да ты, я смотрю, размахнулась не на шутку! – Сергей Викторович с нарочитой укоризной покачал головой и вдруг отрезал: – На колхоз не надейся! Уборка у нас – и без школы дел хватает! – Он провёл ребром худой ладони по горлу.

Татьяна, разочарованная, отвернулась: она поняла, Северов не тот человек, перед которым стоит метать бисер. Через боковое стекло она наблюдала за проплывающими мимо лесопосадками, протянувшимися вдоль созревающих хлебов. Августовское солнышко, словно расшалившийся ребенок, прыгало по верхушкам деревьев; пучки света, пронзая крону, играли и переливались на пыльной и жёсткой, начавшей желтеть листве. А по левую сторону от дороги на подсолнуховом поле, словно подтверждая слова Северова, деловито и неторопливо вгрызались в жёлто-зеленую стену растений кормоуборочные комбайны. Слегка подпрыгивая по неровностям поля, срезанным стеблям, подъезжали к ним полуторки и КамАЗы, в кузова которых сыпалась измельчённая в барабанных утробах комбайнов силосная масса. Золотые шапки подсолнечников плавно покачивались под все усиливающимся ветром, напомнив Тане однокурсников, согласно кивающих в такт словам лектора. Она загрустила: как жаль, что беззаботные студенческие годы остались позади, и на неё неожиданно свалилась целая гора дел, в которых она, честно говоря, мало разбирается. Причём в лице заместителя председателя колхоза она, кажется, обрела нежелательного оппонента.

– Давайте заедем в лесопосадку, – предложил вдруг Северов, весело и многозначительно подмигнув ей. Может, он полагал, что отказ в помощи заставит Татьяну быть сговорчивее? Та, нахмурившись, сидела, не размыкая уст. Она надеялась, что её молчание и неласковый вид будут правильно поняты игриво настроенным ловеласом и заставят пожалеть о своём предложении. Но тот не унимался: – Что молчите, словно воды в рот набрали? Посмотрите: как там красиво!

– Я не сомневаюсь в этом! – Полянова невесело усмехнулась в ответ на его легкомысленное настроение. – Но гулять среди березок и осин вам придется предложить другой, не обремененной, как я, заботами.

– А мне вот вы по душе! – с пафосом воскликнул назойливый собеседник, пытаясь перехватить лазоревый взгляд спутницы.

Девушка ещё больше помрачнела. Этот, казалось бы, вполне респектабельный мужчина, отнюдь, не оказался таковым, и за короткий срок знакомства стал ей неприятен недвусмысленными, нескромными намёками и заигрыванием.

– Сергей Викторович, вы заставляете меня жалеть о том, что я села в вашу машину! – Таня бросила жёсткий, холодный взгляд на него. Она умела это делать, когда на неё оказывали давление, хотя внешне, мягкая и пушистая, никак не производила впечатления сурового и прямолинейного человека. Образовалась неловкая пауза. Северов, крутя баранку, украдкой бросал вожделенные взгляды на возмущённую попутчицу. Он подыскивал слова, чтобы достойно выйти из щекотливой ситуации.

– Ты зря сердишься, милая, я ничего плохого не имел в виду, – наконец, нашёлся он. Та промолчала, лишь губы её тронула натянутая, ироническая улыбка да снова опаляющим холодом сверкнули из-под длинных ресниц синие глаза. У мужчины сладко заныло сердце: так желанна и привлекательна была она в эту минуту.

– Ты не смейся, Таня, – в голосе его вдруг появились нотки заискивания. – Если, по-твоему, я женат, то и нравиться мне никто не может?

– Я так не думаю!

– Уверен, мы полюбим друг друга. Долго ли развестись с женой? – пытаясь смягчить её, разглагольствовал дорожный ловелас, готовый сказать любую ложь ради красного словца и внезапно загоревшегося желания. – За тобой все преимущества: молодость, красота, энергия!

– Ничего не получится у вас! – засмеялась девушка, не веря ни одному его слову. – Не ломайте комедию!

– Почему?

– На чужой беде счастье  не построишь!

– Бывает, что строят!

– Бывает, но я живу по другим принципам – мне чужого не надо!

Машина тем временем свернула в село, и разговор угас сам по себе.

– Наконец-то в Дуброво-Ягодное назначили директора школы! – с такими словами встретила Полянову глава местной администрации Тамара Кокарева, женщина средних лет, со смуглым румянцем и большими карими глазами на скуластом лице. – Теперь есть кому заниматься ремонтом!

Скрестив на груди руки, хозяйка кабинета кивком головы пригласила Полянову сесть напротив себя. В её голосе Таня не почувствовала ни радости, ни облегчения, хотя смысл сказанного предполагал это. Наоборот, весь вид Кокаревой говорил о том, что директриса явилась к ней очень некстати. За внешней сдержанностью главы таилась непонятная неуловимая враждебность.

– Я к вам, Тамара Степановна, за советом и помощью пришла, – присаживаясь на предложенный стул, сказала девушка. – Школа, как мне известно, на бюджете сельского Совета. Скажите, есть ли на нашем счете средства на ремонт? – Получив утвердительный ответ, она облегченно вздохнула. – В магазин стройматериалы якобы не завозят, мне посоветовали их выписать из колхозного склада.

– Флаг вам в руки – идите к Егорову на приём! Деньги мы перегоним колхозу! – гортанно проговорила Тамара Степановна. Румянец на её тугих щеках запылал ярче. Она явно нервничала, но Татьяна не могла понять почему.

– А председатель точно выделит нам стройматериалы? Колхоз, наверное, для своих нужд их закупал, – засомневалась вдруг Полянова.

– Поможет, поможет! – нетерпеливо оглядываясь на окна, снова резко и неприветливо сказала чем-то взвинченная Кокарева.

– А как быть с плотниками? – допытывалась неугомонная Татьяна, рискуя снова вызвать немилость неуравновешенной собеседницы.

– Причём тут они? – ощетинившись, раздраженно оборвала её та, даже не пытаясь вникнуть в слова и заботы директора.

– Ну, надо нанимать бригаду для ремонта крыши и полов, – слегка тушуясь под недобрым взглядом «ведьмочки», так про себя обозвав Кокареву, объяснила Полянова. Глава сельсовета помолчала, оценивающе разглядывая молодую директрису: «Смотри-ка, глаза – как полевые васильки».

– А ты справишься с капитальным ремонтом? – смягчилась она.

– Попробую! – дёрнула плечиком Таня – и эта сомневается в ней!

Молодости присущи безоглядная смелость и вера в собственные силы. Опыт и знания сами по себе хороши, но действенны и не превращаются в мёртвый груз они лишь в сочетании с энергией и инициативой. Будь на месте Поляновой в зрелом возрасте человек, осторожный и осмотрительный, он бы ещё подумал, брать ли на себя такую обузу, рисковать ли с началом капитального ремонта в канун учебного года. И хотя у девушки было мало жизненного опыта, но как много значили достаточно развитое чувство ответственности и огромное желание справиться с первым в её практике большим делом!

– Тамара Степановна, может, вместе пойдем к Егорову? – страшась необходимости обращаться за помощью к незнакомому человеку, спросила Татьяна. – Он вам, наверняка, не откажет.

– Чего?! – скуластое лицо взъерошенной начальницы запунцовело от гнева.

Невольно робея под недоброжелательным взглядом, Таня встала. «Вот несносная бабёнка! Чего она злится, видимо, я не ко времени пришла».

– Некогда мне сейчас! – и словно подтверждая её слова, на улице кто-то громко просигналил. Глава сельской администрации торопливо собрала разбросанные по столу бумаги. Открыв сумочку, достала зеркальце, губнушку, мазнула ею по губам. С чувством досады припудрив багровую краску на лице, она, не прощаясь с директором, растерянно прислонившейся к косяку, выскочила из кабинета. Как только дверь за ней захлопнулась, дородная, с двойным подбородком бухгалтерша и кудрявая секретарша, метнулись к окнам. Затарахтел мотор заводимого мотоцикла. Кокарева перекинула ногу через заднее сиденье и, устраиваясь удобнее, обняла чернобрового, усатого парня за плечи. Через минуту, словно флажок, мелькнула в раме окна её розовая косынка, и мотоцикл исчез за поворотом; лишь сизый дымок, тянувшийся шлейфом, напоминал о счастливой парочке.

– Вот зараза! Отбила-таки у Светки жениха, – всплеснула руками крутобокая бухгалтерша. И непонятно было: то ли восхищалась она бесшабашно-нагловатой смелостью шефини, то ли осуждала её.

– Всё равно не женится Саня на ней, – по-кошачьи лениво потягиваясь, проговорила кучерявая, сильно накрашенная секретарша. – Зачем ему старуха? Поиграется с нею да бросит!

– И поделом – не связывайся с сосунками! Лучше бы приняла назад своего мужика, хоть он и пьяница. Согласны? – обратилась толстуха-бухгалтер к Тане.

– От пьяниц надо бежать и чем скорее, тем лучше! – у Поляновой не было желания оправдывать Кокареву, но разве не права та, желая себе лучшей доли.

«Удачи тебе!» – пожелала себе девушка, когда дошла до правления и, постучавшись, открыла дверь в председательский кабинет, где, как оказалось, обсуждался ход уборочной страды. Почему Кокарева не предупредила её, что у Егорова в это время планёрка? На нее удивлённо взглянули глаза его хозяина, сидящего за столом, расположенным между двумя параллельно вырубленными окнами. Специалисты, удобно устроившиеся на стульях, протянувшихся в длинный ряд вдоль стены, тоже повернули головы в сторону посетительницы. Среди них Полянова заметила Северова, что ещё больше смутило и неприятно поразило её – вдруг он начнёт вставлять палки в колёса! Девушка переступила порог, сделала шаг вперёд, поздоровавшись, извинилась за неожиданный визит и, растерянная, замолчала.

– Здравствуйте! Я слушаю вас, – услышала она сквозь ватную тишину в ушах голос председателя с хмурым, морщинистым лицом.

У Татьяны, как в половодье вода, из уст хлынули слова о том, что она назначена директором Дуброво-Ягодной школы, не готовой к занятиям.

– Помогите нам, Дмитрий Иванович! – взмолилась она, не отводя синих выжидающих глаз от него.

– Чем, по-вашему, я могу помочь? – в голосе хмурого и озадаченного руководителя правления она уловила нотки сочувствия.

– Стройматериалами и транспортом! – поторопилась Таня с ответом и, достав из сумочки блокнот, перечислила, в чём, конкретно, нуждается школа.

– Почему бы Тамаре Степановне не подсказать другой адрес для их приобретения? – голос Северова, вмешавшегося в их разговор, прозвучал сухо и холодно. Девушка промолчала, лишь нервно дёрнула округлым плечиком и затеребила платочек, который машинально достала из кармана джинсов.

– Понятно! – протянул Егоров и, возражая заместителю, добавил: – Надо помочь, а как же иначе!? В школе учатся дети колхозников. – Он нажал кнопку вызова. В кабинет, мягко ступая по дощатому полу, словно крадучись, вошел широколицый, тщательно выбритый мужчина. – Антон Борисович, выпишите для Дуброво-Ягодной школы стекло, мел, известку и линолеум, – распорядился он и, обратившись к Татьяне, добавил: – Глину привезёте из местного карьера.

– Хорошо! – синие Танины глаза радостно распахнулись. – А на чём?

– Лошадь вам даст Владимир Петрович, – Егоров кивнул на грузно восседавшего у двери бригадира с красным отечным лицом. Тот согласно закивал головой, мол, конечно, о чём речь!

– Спасибо! – синева Таниных глаз, устремлённая на Егорова, вновь засветилась искренней благодарностью. – Дмитрий Иванович, не хочется выглядеть навязчивой, и все же, как быть с крышей школы? Протекает она, да и полы гнилые в классах.

– Об этом, дочка, надо не в кабинете говорить, –  нахмурился председатель. – Чуть позже приедем к вам, на месте и определим объём работ. Может, в этом году стоит лишь частично обновить их – залатать места, где протекает шифер, сменить прогнившие половицы? – Егоров вдруг ободряюще улыбнулся; отчего морщины, пробежавшие от крыльев носа к уголкам рта, углубились, стали резче, но суровое и неприветливое, на первый взгляд, лицо его стало открытым, мягким и одухотворённым. Он был из тех руководителей, которым нравится опекать молодёжь и находить в этом удовольствие.

Окрылённая благоприятным исходом переговоров, Полянова забыла про усталость и пустилась в обратный путь, в Дуброво-Ягодное. «Какой хороший дядечка этот Егоров, а я боялась к нему обращаться!» – думала она, шагая по просёлочной дороге и невольно улыбаясь.

Вечерело. Подул сильный ветер, раскачивающий верхушки лесонасаждений вдоль дороги. Сплошные дымчатые тучи сумрачным покрывалом укрыли раскалённую до малинового цвета солнечную планету. Но солнце, чьё тепло и свет способствовали возникновению жизни на Земле, и без доброго покровительства которого она угаснет, даже заслонённое пенистыми тучами, не перестало излучать волны живительной энергии, отчего широкая полоса горизонта ярко и радостно розовела. Но сердито насупившиеся, тяжёлые тучи угрожающе клубились и опускались всё ниже. «Откуда их только набежало столько?! – поглядывая на хмурое, неласковое небо, забеспокоилась Таня, ускоряя и без того быстрый шаг. – Вот некстати-то!»

Вскоре на горизонте осталась лишь сузившаяся ярко-розовая полоса. На ней, словно на весёлой лужайке, резвились темно-серыми пятнами игривые жеребята. Любуясь их игрой, из-за мутных, водянистых туч, как из-за ширмы, выглянуло малиновое светило и тут же благоразумно скрылось. Через минуту рыхлой свинцовой тенью занавесило и светлый участок на небосклоне. На землю опустилась белёсая, болезненная серость. По пыльной траве, грунтовой дороге, кронам лесопосадок застучал дождь, с каждой минутой все усиливающийся и вскоре превратившийся в ливень. Девушка закатала штанины джинсов, скинула босоножки и, ёжась под холодным потоком воды, босиком засеменила, заскользила по жиже размокшего грунта и лужам, образующимся от стремительно сбегающихся со всех сторон мутных ручейков.

***

Проснулась и встала Полянова, как и наметила, в шесть утра. Чтобы не разбудить хозяйку, которая спала на койке за цветастой занавеской, тихонько прикрыла двухстворчатую дверь горницы. Но та тоже поднялась и, выйдя на кухню, принялась хлопотать по хозяйству: готовить мешанку из картофеля и отрубей для кур и поросёнка.

– Как спалось, дочка, на новом месте? Мягка ли была постелишка? Не приснился жених невесте? – с шутливой лаской спрашивала пожилая женщина, глядя на квартирантку добрыми смеющимися глазами.

– Спасибо, хорошо спалось, – улыбнулась в ответ Таня, завершив чистку зубов под умывальником. – Что касается постели, я же не принцесса на горошине! Ко всему привыкла, будучи студенткой. Да и не до женихов мне сейчас!

– Зря, в твоём-то возрасте о чём ещё думать, как не о женихах. – Заметив, что та нетерпеливо поглядывает на ручные часики, махнула рукой. – Ладно, пойду, хрюшку и курочек покормлю, да и козочку надо привязать на лужайку. А ты чай попей с плюшками, я с вечера испекла в печи специально для тебя, не уходи голодная!

– Спасибо большое, баб Вера! Только не хочется так рано чаи гонять, – поблагодарила заботливую хозяйку растроганная девушка. – Позже поем, когда управлюсь с делами. Следующий раз будете готовить, берите продукты, что мама нагрузила мне: варенье, мёд, яйца, масло.

Она занесла постиранные с вечера и сушившиеся под навесом джинсы. Пройдя по ним, сыроватым, включенным в сеть горячим утюгом, ещё дымящиеся от пара, натянула на себя. Надев кофточку, ноги сунула в стоптанные, но легкие, практичные кроссовки. Жаль, что вчера в дорогу не догадалась их обуть. И всё из-за глупого желания произвести впечатление, понравиться начальству! Да уж, произвела эффект – на Северова! Она нахмурилась, встряхнула головой, отгоняя неприятные мысли. Кажется, готова, теперь в конюшню за лошадкой! К приходу учителей в школу надо многое успеть.

Пасмурное утро было сырым и теплым, как парное молоко. Пока Таня по натоптанной тропинке шла по уреме, на небе, в плотном дымчатом одеяле туч, протянувшимся от горизонта до горизонта, появились просветы, откуда полились на парящую туманом землю яркие солнечные лучи. Вскоре выглянуло и само небесное светило. Однако густая, тёмная облачность и не думала так просто отступать. Эта скопившаяся агрессивная масса, словно ожесточившаяся от лишений странница, одетая в рваньё, набросилась с поднятыми кулаками на ласковую дневную звездочку, пытаясь вновь затянуть её грязно-серой пеленой. Но солнечный диск бесшумно, без усилий выскользнул из мутного, тусклого окружения и засиял свободно и безмятежно. Лохмотья туч потеряли угрожающий, свинцовый оттенок, а небо обрёло молочно-сизый, голубиный цвет и уже не пугало дождём. Таня подошла к конюшне в тот момент, когда бригадир распределял лошадей.

– Я могу рассчитывать сегодня на вашу благосклонность, Владимир Петрович? – поприветствовав, шутливым тоном обратилась к Тучкову она.

– Подожди, дам прежде тем, кому наметил на сегодня. Останется упряжь – облагодетельствую и тебя, – мрачно проговорил тот. И хотя ответ не был похож на отказ, тон бригадного начальника не понравился девушке; почувствовав в его голосе подвох, она насторожилась. Отступив на шаг, просительница внимательно наблюдала, как из вольной карды одну за другой выводили саврасок, на которых надевали хомуты, вставляли оглобли в гужи и стягивали их супонью. Закончив запрягать, колхозники садились в тележки, дрожки и уезжали по своим делам.

– Это последняя упряжь, – прервал её наблюдения голос худого, малорослого конюха. Припадая на хромую ногу, тот вынес из конюшни хомут, прислонил к стене. Рядом на землю бросил вожжи и пошёл за следующей лошадью. Татьяна встрепенулась и подалась вперед.

– Эту савраску мне?!

– Ну уж нет! Я куму посулил лошадь! – пахнув перегаром, огорошил её угрюмый Тучков. – Ему за дровами надо съездить.

– А где он, ваш кум? – покраснев, спросила девушка, отметив про себя, что осталась одна с бригадиром и конюхом. – Я что-то не вижу его! По праву лошадку вы обязаны выдать мне, потому что я подошла раньше!

– Ну, знаешь, будешь тут указывать мне! – Серое, отёчное лицо Владимира Петровича студенисто заколыхалось, близко поставленные маленькие, мутные глазки уставились на неё с сердитым недружелюбием. Он рассчитывал на осёдланной лошади подъехать к дому кума и там же опохмелиться.

– Вы заверили Егорова, что поможете мне! – стояла на своём Таня.

При упоминании о председателе правления голос мужчины смягчился.

– Я же не отказываю тебе, завтра же и возьмёшь лошадку. А сегодня иди, познакомься с учителями, – тяжело дыша, предложил он и грузно отвернулся от неё всем своим упитанным, хорошо откормленным телом на тонких, коротковатых ногах.

– Нет! – директор упрямо мотнула головой и с отчаянной решимостью перешла в наступление: – Я от вас не отступлюсь! Для меня дороги каждый час и минута – лошадь нужна мне сейчас! Немедленно! А когда знакомиться с коллегами, предоставьте мне решать самой!

Тучков, не ожидавший от юной, хрупкой девчонки такого натиска, напора и повелительности, опешил и, разведя руками, натянуто засмеялся. Тонколицый и худощавый конюх, восприняв это как разрешение, втайне от бригадира с веселой симпатией подмигнул синеокой директрисе и, припадая на больную ногу, начал запрягать для неё выведенную из карды низкорослую тёмную лошадку. На ней Полянова заехала за Клавой. К приходу учителей в школу директор с техничкой успели съездить в Александровку, на склад, загрузить и привезти мешки с мелом и известью, ящик стекла и рулон линолеума.

После того, как телегу разгрузили, Полянова отдала техперсоналу распоряжение ехать к карьеру за глиной и, открыв замок, пригласила коллег войти в учительскую. Знакомство с ними, в большинстве своём такими же юными, как сама Татьяна, состоялось быстро, без всяких церемоний. Да и какие тут церемонии, когда педагогам негде было даже присесть. Сломанные стулья вместе с другой рухлядью грудой валялись в углу неуютной, тесной учительской, и в ней, кроме тумбового сооружения для директора и примыкавшего к нему приставного стола для подчинённых, ничего не было. На стенах с осевшей на них сажей после прошедшего дождя выделялись мокрые, грязные подтеки. Два низеньких оконца в почерневших рамах-гнилушках подслеповато смотрели на заросший бурьяном пришкольный участок с одинокой рябиной с яркими кистями на ветвях.

– С сегодняшнего дня начинаем ремонт школы, – объявила директор учителям, пришедшим на работу нарядно приодевшимися, с лёгким макияжем на лицах. – Пока технички привезут глину, идите, переоденьтесь. Будем месить ее!

– Вы что же, хотите заставить нас за уборщиц их работу делать? – удивлённо вскинула тонко выщипанные и красиво изогнутые брови Лариса Румянова, чьей изящной и стройной фигурке могла бы позавидовать любая фотомодель. – Они целое лето на огородах копались, теперь мы за них надрывайся – глину меси и таскай! – в голосе учительницы недовольной нотой зазвучал вызов.

– Времени до начала занятий, Лариса Петровна, осталось мало, и не надо кивать на кого-то. Иначе с таким объёмом работ не справимся! – заметно волнуясь, возразила директор. Она понимала, сейчас всё зависит от поддержки коллег. – Вы же не хотите, чтобы школу закрыли?! А технички, как вам известно, тоже в отпуске были.

– Может, прежде часы распределим? – предложила завуч Наталья Леснина, высокая, белокожая девушка с распущенными по плечам пышными каштановыми волосами, с насмешливо-скептической улыбкой на тонких в ниточку губах и с острым, пронзительным взглядом. – Им надо начинать календарные планы готовить!– в интонации произнесённых фраз тоже проскользнуло едва уловимое неудовольствие. «Простовата эта Полянова для директорской должности!» – подумала она про себя, опустив брови на белом, молочного оттенка лице.

– Пожалуй, я об этом не подумала,– спохватилась Татьяна, предоставив слово обладателю скептической улыбки, явно считавшей себя выше других.

Не успела директор после распределения часов отпустить коллег переодеваться, как подъехали на загруженной глиной лошадке технички. Забежать на квартиру, чтобы подкрепиться, времени уже не было, хотя с раннего утра во рту у неё не было даже маковой росинки. Забыв о еде, Татьяна вместе с Клавой и её напарницей Дарьей Ивановной, вооружившись лопатами, горкой выгрузили глину возле школы. Потом разровняли её, образуя круг, и обильно полили водой из бочек, установленных во избежание пожара возле крыльца.

– Все пришли? – войдя в учительскую, Клава скосила ущербно-хитрый глаз на директора, деловито распорядилась: – Ну, пойдем солому возить!

Полянова ухмыльнулась, но промолчала, понимая, что в хозяйственных делах лучше довериться опыту зрелой женщины. Педагоги, посмеиваясь над менторскими замашками технички, последовали за ней.

– Видите: целая копна возле конюшни стоит, – показала рукой Мунзикова. Лицо её с жёлто-коричневыми пигментными пятнами сморщилось на солнопёке, но нос уже не был красным, как вчера, – простуда бесследно исчезла. А может, это была не простуда, а аллергия на пыль и сажу, скопившуюся на стенах? – Солома эта, запревшая и полусгнившая, не пригодится лошадям – те зелёной травы наедаются на пастбище. А после уборки хлебов, им свежей соломы привезут для подстилки и на корм.

– Всё же стоит, видимо, спросить разрешения у конюха или бригадира? – засомневалась вдруг Полянова.

– Где их сейчас, в страду, найдёшь, а время не терпит, – возразила Клава в ответ на её щепетильность, садясь в телегу и понукая лошадь. – Не волнуйтесь, я потом улажу всё с Тучковым.

Возле конюшни Мунзикова натянула вожжи, чтобы остановить животное, а учителя, набирая охапками истлевшую, трухлявую солому и морщась, чихая от поднимаемой при этом пыли, загрузили телегу.

– Ну, хватит, поехали! – Клава, довольная собой, чмокнула яркими толстыми губами, хлопнула по бокам тёмной лошадки вожжами. Та дёрнулась и послушно двинулась в сторону школы.

Первой месить глину в круг вошла щуплая, низкорослая техничка Дарья Ивановна. За ней, скинув кроссовки и закатав штанины джинсов, последовала Полянова, а за директором – бойкая и расторопная Мунзикова.

– Лариса Петровна, плесни-ка ещё водички! – распорядилась она, еле вытягивая ноги из вязкой глины. Роль лидера Клаве явно пришлась по душе. Черноглазая, беспечная Румянова, яркая и броская даже в рабочей одежде, рассмеялась и, набрав из бочки нагретой на солнцепёке воды в ведро, вылила той под ноги. Глинистые брызги полетели во все стороны, пачкая на людях одежду.

– Ещё давай! А вы чего ждете, особого приглашения? – прикрикнула Клава на учителей, стоявших в нерешимости и переминавшихся с ноги на ногу.

Директор, сдерживая смех, прикусила губу и отвернулась. Сняв обувь и осторожно ступая босиком на жидкую, чавкающую массу, коллеги сначала неохотно, затем, войдя во вкус, дружнее зашлепали, захлюпали ногами по кругу.

– Вот теперь можно соломки добавить, чтобы глина крепче держалась на стенах, – заметила Мунзикова, когда она превратились в густую, вязкую массу, и тут же распорядилась: – Поди-ка, Наталья Ивановна, набери её и покидай в круг!

«Что-то уж слишком она раскомандовалась! – неприязненно подумала сухощавая Леснина, собираясь осадить техничку. Но все прыснули, давясь смехом, и завуч удержалась от колкости, готовой слететь с языка. Растянув на белом, молочного цвета лице в тонкой скептической усмешке губы, очерченные в целях придания им полноты косметическим карандашом, она вышла из круга, встряхнула с ног прилипшую глину, и, набирая в охапку заплесневелой, полусгнившей соломы, начала кидать её под ноги месившим.

Яркое августовское солнышко, словно озорной мальчишка, забиравшийся по небесной лесенке всё выше, палило немилосердно знойно, в полную силу.

– В город бы сейчас попасть, в бассейне поплескаться! – смахнув со лба бисеринки пота, мечтательно проговорила прелестница Лариса. Татьяна залюбовалась девушкой: «Ах, какая милашка! Румяна, изящна, стройна – настоящая красавица! Удивительное сочетание фамилии и внешности!»

– Да, в небе ни облачка, жарко, душно – неплохо бы в сауне и бассейне побывать – поддержала её Елена Веткина, стройная, бледнолицая учительница с волосами цвета ржаной соломы.

– А чем хуже деревенская баня на берегу речки? – резонно возразила низкорослая и рыхлая Надежда Пузикова, убирая выбивающиеся из-под платка седые пряди. – Выбежишь из парилки – ух в воду! Так легко, свежо и отрадно душе!

– Да и кто вас пустит туда? – подхватила Наталья Леснина, проводя длинными пальцами по каштановым волосам, заколотыми шпильками в виде ракушки на затылке. – Там лишь начальство тусуется с кралями.

– Живут же чиновники, все блага для них! – позавидовала пожилая низенькая Пузикова, сгорбившись и беспокойно покусывая вставленными зубами бесцветные губы.

– Что, тоже в бассейн захотелось, Надежда Егоровна? – засмеялась обаятельная, полная оптимизма и жизнелюбия Лариса.

– Насмешница ты, Лариса, мне это ни к чему! – подобрав выше подол тёмной юбки, чтобы не испачкать её глиной, Пузикова оглянулась на девушку светлыми, выцветшими глазами, от которых, словно от солнца добрые лучики, расходилась мелкая и тонкая сеть морщинок, съёжилась и безнадежно махнула рукой. – Мне бы достойную пенсию, чтобы нормально жить, а не выживать.

Всю жизнь Надежда Егоровна, рано овдовевшая, билась, тянула жилы, чтобы вырастить, поднять на ноги троих детей, которые могли в старости стать её надеждой и опорой. Но их, едва оперившихся, вытолкнули из села жизненные обстоятельства, они уехали из родительского дома в поисках лучшей доли. До сих пор она, уже на заслуженном отдыхе, гнёт спину, терпит озорство резвых учеников, мотает нервы на нелёгком учительском поприще, чтобы поддержать семьи сыновей и подрастающих внуков, потому что государство не в состоянии обеспечить своих граждан хорошей зарплатой, а ребятишек – достойными пособиями. Что ждёт её впереди – одинокая, безнадёжная старость в опустевшем ветхом домишке?! Не хочется быть ей никому обузой. Да и не любит она город, пыльный, загазованный, хотя и зовут её туда нянчить малышей.

«Горячую» тему подхватила Лидия Кожевникова, лет под 50 женщина с округлым и носатым лицом, усыпанным, словно фасоль, бородавками.

– Откуда хорошей пенсии взяться с нашей скромной зарплатой? – подала она унылый голос и, выкладывая, что наболело, добавила:– «Обделённым» чиновникам в два-три раза увеличивают зарплаты, а нам, бюджетникам, да старикам пенсии на 4-8 процентов – эту грошовую прибавку моментально съедает инфляция. Кому барыши в карман, а кому – на шею аркан!

– Что мелочиться, увеличивать так по-крупному! – снова весело рассмеялась миленькая брюнеточка Румянова.

– Работаешь густо, а в кармане пусто, – покосившись на неё, снова с мрачной безрадостностью проговорила Кожевникова.

– Нам бы окладчики госслужащих! – грезя наяву, протянула Лена Веткина, чьи светлые соломенные волосы золотились на утреннем солнце. – Я б на море побывала хоть разочек, накупила обновок. На мою зарплату – не разбежишься! – нахмурила она белоснежный, чистый лобик.

– У молодых зарплата крохотная, особенно, если мало у них часов, – кивнув, посочувствовала коренастая, носатая Лидия Кожевникова. – Опытным учителям хоть за выслугу лет доплачивают. Нам с мужем хватило бы на житьё, кабы не платить за учёбу детей-студентов.

– Любишь ты, Леночка, строить воздушные замки! – насмешливо усмехнулась тонкими губами сухощавая Наталья Леснина.

– Да, я люблю предаваться мечтам, – Веткина, чьи ржаные волосы,  на зависть модницам, продолжали переливаться золотом, остановилась в середине круга, с трогательной безобидностью улыбнулась завучу.

***

– Татьяна Михайловна, вы не знаете, зарплату нам не повысят скоро? – возвратилась к приземлённой, но к такой наболевшей для всех теме Кожевникова. В ожидании ответа она повернула к ней обветренное бородавчатое лицо; выгоревшие брови приподнялись, глаза заинтересованно расширились.

– Во время предыдущего кризиса бюджетные средства охотнее тратились на поддержку банков да компаний олигархов во избежание массовых увольнений рабочих, – мягко ответила Татьяна, жалея, что природа изуродовала лицо этой невесёлой женщины. – Сейчас тоже вряд ли дойдёт дело до повышения зарплат.

– Опять, поди, отвалят денег банкирам-ростовщикам, которые сначала обесценили наши накопления – учить детей не на что, теперь грабят заоблачными процентами на кредиты! – раздувая ноздри мясистого носа, не удержалась Лидия Ивановна от злого комментария. – В чём причина поддержки банков-то?

– Вместо дешёвых кредитов на развитие экономики клиентские деньги банкиры использовали для игры на фондовом рынке. А он возьми и лопни!

– Ну и?.. – нахмурив брови, женщина непонимающе пожала плечами и ускорила свой шаг по глиняному кругу.

– Клиентские деньги после обрушения фондового рынка выскользнули, как мыло, с мокрых рук. А тут еще западные кредиты, выданные нашим банкирам и олигархам, отозвали, что грозило скупкой и утратой важных для России  отраслей бизнеса. Как их, бедных, не поддержать?

– Какой цинизм, однако! – воскликнула среднего роста, пухленькая Раиса Корнеева, энергично махнув полной рукой. – Банкиров, занятых финансовыми спекуляциями, и жирующих олигархов боятся обидеть, а народ терпи!

– Принято считать, что у нас сейчас нет олигархов, – Татьяна неприязненно дёрнула округлыми плечиками. – Национализированных предприятий, мол, становится больше. Доля участия государства в нефтяной, газовой отрасли, в энергетике, машиностроении, банковской сфере, транспорте составляет от 70 до 83%.

– Ага, нет олигархов! – Леснина усмехнулась язвительно-тонкими губами. – Якобы их доходы в последнее время на миллиарды увеличились!

– Да, преступные схемы обогащения давно озвучены – это экспорт нефти, газа, оружия… – выдохнула раскрасневшаяся от тяжёлой работы Полянова. – Согласно отчётам Украины, Германии, Франции, США в 2015 году нефти поступало им в два-три раза больше, чем отражено в российских документах. Неучтённая многомиллиардная разница в оплате осела в чьих-то карманах.

– А про оффшоры, опустошающих бюджет, вы забыли, Татьяна Михайловна?  – лицо Раисы с ямочками на щеках запылало от негодования.

– А что такое офшоры? – полюбопытствовала Надежда Егоровна, с усилием вытаскивая ногу из мокрой, но плотной, словно спрессованной, глины.

– Это территории с низким налогообложением, куда наши бизнесмены, как бочки, «выкатывают» свои капиталы.

– Значит, офшоры – это уход от наших налогов?

– Да, они обогащают государства-офшоры и лиц, этим занимающимся. К примеру, в Нидерландах прибыль, полученная в России, совсем не облагается налогом, если она вкладывается у них в качестве инвестиций. Но чаще финансы, уведённые с России, приходят по фальшивой схеме к нам обратно как фиктивные иностранные инвестиции с тем, чтобы потом законно уйти как реальные деньги. Читали о скандале, направленного против министра финансов, отказавшего выдавать государственные деньги кипрским и исландским банкам, за счёт которых наши дельцы, «выкатившие» туда деньги, получили бы их обратно.

– Вот почему «кричат», что у нас плохой инвестиционный климат – воровать с нашей казны не дают! – живо откликнулась стриженая, кареглазая Раиса.

– Бывает, хитроумные бизнесмены заключают договор о фиктивной покупке товара за рубежом, а фактические деньги выплачиваются из нашей страны, – продолжала Татьяна повествование о разоблачительной правде. – С подобными схемами бороться не просто, «обольют ушатами грязи – не отмоешься», да и опасно, убьют, как зампреда Банка России Андрея Козлова, который был в авангарде борьбы «с обналичкой». Но борьба против офшоров ведётся, хотя не так эффективно, как того хотелось бы! Закрыты банки, использующие нечистоплотные схемы. Когда президент объявил о прекращении соглашения, имеющего офшорный характер, Нидерланды активизировали действия против России в международном суде. Возрос поток клеветнических публикаций против «Путинского режима» и специалистов, занимающихся антиофшорной деятельностью.

– А нам остаётся лишь потуже затянуть пояса! – с обидой проворчала Лидия Ивановна, в углах рта которой образовались горькие складки. – А почему бы Думе не принять закон о справедливом налогообложении? Бедный и толстосум платят одинаково, 13 процентов налогов. И это в то время, когда не хватает денег для индексации пенсий и повышения зарплат, народ еле сводит концы с концами.

– Денег в стране, действительно, катастрофически не хватает, – подхватила Полянова. – При вывозе энергоресурсов валюта оседает за рубежом. Налоги от их реализации тоже идут прямиком в США, в резервные фонды. Как правильно заметила Раиса Николаевна, финансово истощают страну и офшоры. Если якобы увеличить налоги на богатых, те ещё ретивее будут выводить прибыль за границу.

– Но депутаты оппозиционных партий так не думают, Татьяна Михайловна!   Их меньшинство в Думе, но они же могут объединиться при голосовании!

– В России депутаты, к сожалению, не имеют реальных полномочий. От них не зависит ни состав правительства, ни экономический курс страны. Они принимают законы, но власть может заблокировать, проигнорировать их. Партии отказались от борьбы и давления на власть.

– Зачем тогда они, беззубые, нужны, если не могут контролировать, влиять на власть? – ощетинилась ошеломлённая учительница. – Как декорация, ширма?

– Может потому, что вожди оппозиционных партий пожилые и нерешительные, они смирились, не идут на конфронтацию, – предположила Татьяна. – Как бы то ни было, партии не способны отстоять требования народа!

– Мне кажется, депутатам даже удобнее ни за что не отвечать – они боятся потерять привилегии и статус парламентариев! – ноздри крупного носа Лидии Ивановны раздувались от негодования, глазные щели сузились.

– Тогда почему за них голосуют избиратели?

– Наверно, это единственный способ выразить свою идеологию, взгляды и предпочтения, показать власти несогласие с проводимыми за счёт народа реформами, – сочла нужным ответить Полянова седовласой Пузиковой.

– Теперь понятно, почему далеко не богатая Россия простила миллиардные долги – займы, кредиты – бывшим социалистическим и развивающимся странам! – в изумлении изрекла светловолосая Веткина, чьё миленькое личико стало грустным. – С какой это стати действуем в ущерб себе? Сколько квартир и дорог можно было построить на эти деньги у нас! Я думаю, тут не обошлось без внешнего давления, чтобы финансово обескровить нас! Почему депутаты парламента промолчали в тряпочку? Я не слышала, чтобы какая-то партия организовала хоть один митинг в знак протеста или потребовала обсудить это в Думе!

– Да и сейчас Россия – финансовый донор стран Ближнего Востока, Африки и Латинской Америки, – цокнув язычком, присоединилась к претензиям девушки оторопевшая Пузикова. Моргая редкими выгоревшими ресничками, добавила: – Как можно, оказывая медицинскую поддержку африканцам, закрывать школы, больницы у себя, экономить на детях и больных?

– Ой, Надежда Егоровна, вы прямо в точку попали! – воскликнула Корнеева, обладательница кокетливых ямочек на пухлых щеках. – Хоть не включай телевизор, больно и стыдно становится за Россию при виде родителей, с протянутой рукой вымаливающих, собирающих крохи на операции умирающих детей!

– Окаянные реформаторы – до чего довели здравоохранение! – в унисон коллегам подлила масла в огонь Кожевникова, на округлом лице которой даже бородавки потемнели с досады!

– Что им до людей, обогатившись, они семьи свои обеспечили на несколько поколений вперёд! – проронила сухощавая, насмешливая Леснина, продолжая шлёпать длинными ногами по глине.

– А правда ли, что кредиты Международного валютного фонда принесли нам больше вреда, чем пользы? – спросила полнотелая Надежда Егоровна, на усталом лице которой выступила болезненная серость.

– Так и есть, мы попали в западню! – подтвердила Татьяна, бросив поощряющий взгляд на далеко не глупую собеседницу. – Кредиты МВФ под видом помощи и установления демократии в России были даны с условием уменьшения финансирования медицины, образования, других социальных благ плюс невмешательства нашего правительства в развитие экономики.

– Кредиты, как известно, рассовали по карманам, а отсутствие контроля государства привело к хаосу, бандитским разборкам и террору при дележе народного достояния – будущие олигархи мигом прибрали к рукам недра и крупные предприятия, – подхватила черноволосая стриженая Раиса, чьё симпатичное личико с ямочками на щеках продолжало пылать от справедливого гнева.

– Пока нашу экономику разрушали в течение 10 лет, люди умирали от нищеты и разрухи, – добавила Пузикова, завязывая потуже платок на голове. – Якобы обогатились при этом и инициаторы развала СССР.

– Да, при Гайдаровском правительстве при содействии Чубайса акции высокотехнологичных предприятий, в том числе оборонных, охотно и опрометчиво распродавались иностранцам, – поддакнула Полянова, всем своим видом выражая протест против этой меры. – Теперь те, словно прессом, выжимают прибыли из наших предприятий. Золото наше тоже вывезено неизвестно куда. Корыстолюбивых конкурентов привлекали и ресурсы: нефть, газ, руда, уголь, лес. Заёмные средства стран-кредиторов по их указке использовали для укрепления этих отраслей. Так нас превратили в сырьевой придаток предприимчивых соседей. Я часто думаю, не оттого ли мы бедны, что доверчивы, да и в отличие от «цивилизованных» стран никогда не грабили чужие народы?

– Да и худая практика закрытия школ и больниц началась с того, что указали пальчиком с Запада! – кивнула головой мудрая старенькая Пузикова.

– До введения санкций Запад заваливал нас водянистым, безвкусным мясом скота, возможно, выращенного на генно-модифицированных кормах, – глухо, словно очнувшись, высказала одолевавшие её мысли биолог Лидия Кожевникова. – Якобы опыты показали, что третьего поколения, потомства, у мышей, выкормленных ими, не бывает.

– Откуда взяться здоровью, если весь зарубежный залежавшийся хлам, напичканный вредными добавками, десятилетиями сваливали нам? Так в угоду и на радость иноземным кровососам весь народ выродится! – зароптала неприятно поражённая Пузикова, сведя вместе нахмуренные седые брови на болезненно жёлтом и пухлом лице. – Ответные санкции, надеюсь, поставят заслон этому!

– Хотя мы и ввели санкции, однако свежее, прекрасное по вкусу и качеству мясо нам до сих пор некуда девать! – приложив руку к груди и страдальчески морщась от участившегося сердцебиения, процедила коренастая Лидия Ивановна. – Мы с мужем вырастили бычков в надежде, что, продав, уплатим за учёбу детей в коммерческих вузах. Однако перекупщики гроши предложили за говядину, а сами в три раза дороже перепродают её на рынке. Вампиры, да и только!

– Как липку, обдирают колхозников! – засмеялась разрумянившаяся Лариса, которую, казалось, ничего не может вывести из радужного состояния.

– Если бы само государство закупало по реальным ценам мясо, сельчане давно бы завалили им все прилавки магазинов, и мы бы не зависели от его импорта, – недовольно покосившись на девушку, проговорила Кожевникова. – Но кто будет увеличивать поголовье скота без стимула?

– Сейчас объявлено о поддержке своих производителей, чтобы заполнить прилавки отечественными товарами!– бодро проговорила Татьяна.

– Или импортом из не присоединившихся к санкциям стран – они рады занять освободившую нишу! – меланхолично заметила Лидия Ивановна, остановившись, чтобы унять одышку. – Чиновникам, поди, легче, да и для своего кармана выгоднее заключить контракты на покупку мяса за рубежом, чем строить заготовительные пункты! Так что нам хрен редьки не слаще!

– А мне непонятно, почему «Резервный фонд» держим в США, а не у себя в России – дрожащим от усталости голосом сказала золотоволосая Веткина.

Заметив, что учителя утомлены, директор объявила перерыв. Выйдя из глиняного круга, те охотно растянулись прямо на лужайке.

– Кстати, Россия получает от денег резервного фонда лишь два процента выручки, под кредит же самим американцам предлагают их под более высокую плату. Из-за этой разницы ежегодно теряем миллионы, но продолжаем подпитывать финансы и экономику США, – авторитетно заявила завуч Леснина, щепкой счищая глину, стягивающую светлую кожу ног, ничуть не загоревших от того, что почти всё лето она, заочница, находилась на сессии в городе.

– Якобы во избежание инфляции деньги нужно тратить лишь в непредвиденных случаях, к примеру, во время кризиса, – подала невесёлый голос биолог.

– Это нам лапшу на уши вешают, Лидия Ивановна! – горячась, воскликнула Раиса, чьи пухлые щёчки с ямочками розовели маками. – Чтобы встречать во всеоружии кризисы, нельзя было держать финансы десятилетиями мёртвым грузом в различных фондах, а вкладывать в экономику. Если не разворовывать и не проедать их, а тратить на строительство дорог, заводов, на образование и медицину, то никакой инфляции не будет! Сколько безработных можно было бы задействовать, тем самым реально улучшить их жизнь! А поддерживая науку, создавая новые технологии, ещё и удержать от «утечки умы».

– А если напечатать рубли на недостающие нужды? – спросила Лариса, лёжа на животе и болтая стройными ножками, обтянутыми бриджами.

– Хороший вопрос! – одобрительно кивнула Татьяна. – Но Центральный Банк России теперь не имеет права напечатать их столько, сколько нам требуется, – он зависит от финансовой системы Запада. Такая же ситуация во всех бывших республиках Советского Союза. Их специально держат в нищете, чтобы была почва для «цветных революций» и установления режимов, подвластных США.

– Абсурд какой-то! – встряхнув золотом своих волос, недоумённо заморгала глазами искренне огорчённая Веткина. – Значит, теперь мы сами себе не хозяева?

Нам запретили запускать печатный станок, чтобы получить банкноты для строительства школ, садиков, жилья, достойных зарплат и пенсий? Это же кабала!

Татьяна с симпатией посмотрела на светленькую, миловидную коллегу.

– Ельцин, не вдумываясь в суть, подмахнул документы, «помог» России потерять суверенитет – ЦБ не подчиняется ни президенту, ни Думе!

– Ох уж, этот злополучный Ельцин! – разозлилась изумлённая Пузикова, чьё морщинистое лицо покрылось красными пятнами.

– Пьяный был, подписывая бумаги, – беззаботно засмеялась Лариса.

– Что ты лыбишься? – зло проворчала Лидия Ивановна, отколупывая и энергично кидая подсыхающую глину с ног и с платья. И вдруг с бабьей пронзительной визготнёй добавила: – Сволочь он, более никто – так насолить стране! Якобы и на роспуске СССР при встрече с Кравчуком и Шушкевичем он настоял.

– Зрите в корень, Лидия Ивановна! – грустно улыбнулась Полянова, лёжа рядом с ней на траве и покусывая былинку.

– Как здорово, что Путину удалось организовать «передачу власти», проще говоря, сместить Ельцина, как в своё время Хрушёв «убрал» руками Жукова людоеда Берия! – загорячилась Раиса Николаевна, моргая роскошными ресницами. – Пусть не ангел Путин – люди не ангелы! – но, как показало присоединение Крыма к России, он патриот и собиратель земли русской!

– Дай Бог ему здоровья! И вымирание народа при нём приостановлено! – поправляя серебрившиеся пряди волос под платком, Пузикова обвела коллег выцветшими, в обрамлении мелкой сети морщин глазами. – Может, и поправки к Конституции послужат избавлению от надоевшего ярма конкурентов?

– Для меня новость, что олигархи сначала уплатят налоги с продажи нефти, и только под накопившуюся валюту ЦБ выпустит рубли, – тонким, звенящим голосом, проговорила бледнолицая Веткина. – Неужели нет никакого выхода?

– Выход есть, – сказала Полянова. – Центральный банк, национализировав, подчинить государству, увести из-под влияния враждебных сил, держащих нас под прессом. Можно будет, не оглядываясь на Запал, выделять доступные кредиты производителям, не зависеть от иностранных инвестиций.

Клава, подавленная эрудицией учителей, помалкивала. Наконец ей надоело слушать не совсем понятные речи, и она воспользовалась паузой.

– Может, хватит лежать-то – время не терпит! – решительно заявила она. – Мне ещё надо приготовить обед детям. – Но учителя, отдыхая на зелёной лужайке, проигнорировали её слова. Наступила неловкая пауза, и Клава криво ухмыльнулась, что являлось знаком спрятанного от чужих глаз беспокойства, потом бросила растерянный взгляд на директора, словно призывая вмешаться.

– Пожалуй, Клавдия Васильевна права, – щадя её самолюбие, Полянова поднялась с помятой травы, первая вошла в круг. За ней потянулись остальные.

– Но неужели наше руководство так нерешительно, что не может защитить интересы России от западных кровопийц? – Раиса, притормозив свой ход по глиняному кругу и вытирая платочком обильный пот с лица, недоумённо воззрилась замечательными карими глазами на директора. – Так и будем по их указке жить?

– Я в университете тоже задавала этот вопрос. Лектор ухмыльнулся и говорит: а попробуй не платить налоги и за коммуналку, увидишь, что будет! Заметили, какая травля началась, когда Крым добровольно примкнул к России? НАТО уже готово было разместить там военную базу, а тут – облом! В один день ничего не делается. От татарского ига страна 300 лет избавлялась, набираясь сил!

– Выходит, всё бесполезно, Татьяна Михайловна? – большие карие глаза Корнеевой с густыми ресницами распахнулись ещё шире, высокий лоб слегка наморщился от приподнятых красиво выщипанных бровей.

– Я бы не сказала, что всё тщетно! Вы разве не заметили – вся деятельность Путина направлена на усиление могущества Отчизны – чтобы не смели третировать нас! Вспомните демонстрацию военной мощи при разгроме террористов в Сирии – террористы оттуда не проникнут в Россию! – вытягивая из вязкой глины одну ногу и балансируя на другой, сказала Полянова. – Попытка проводить независимую политику не сразу получилась, как не удаётся мне устоять на одной ноге. Давление извне не позволяет добиться этого сполна и сейчас.

– Да, наскоком мало чего достигнешь! – учительница блеснула ярко-карими глазами. – Приходится лавировать, ждать, использовать подходящий момент, как при воссоединении Крыма, где у «друзей» не было шансов противостоять действиям России. Чтобы русскоязычное население не стало мишенью для украинских нацистов, воспользовались референдумом, определившим будущее крымчан.

– Бог с ним, с Крымом, своих проблем хватает! – недобро проговорила Кожевникова, чьё лицо выглядело постным, а настроение – подавленным. – Сил нет терпеть, сын с семьёй мотается по частным квартирам – ипотека не по карману!

– Да, нелегко вам, горемычным. Частники вздули цены за наём жилья – не подступишься! – посочувствовала  Полянова.

– Ползарплаты отдаёт сын квартирной хозяйке. Сноха с ребёнком сидит, семья бедствует. Вся душа изболелась! Помогаем, но недостаточно: два студента ещё в семье! Проще, конечно, в деревню переехать. Но кто тут работу им приготовил? – Лидия Ивановна вздохнула с грустной миной на лице. – А если много долларов поступит в страну в виде налогов на нефть, сможем тогда решить накопившиеся проблемы, пустив печатный станок?

– Пока из-за падения цен на нефть, количество долларов лишь уменьшается! А наберём больше валюты, ЦБ снизит курс доллара, закупив их дешевле.

– Значит, в экономику и на социалку поступит меньшее количество рублей на каждый заработанный доллар – мы снова останемся в проигрыше? – нахмурилась Лидия Ивановна, вникая в слова директора.

– Плюс часть валюты ЦБ использует на покупку ценных бумаг, облигаций США, то есть накопленные доллары уйдут, чтобы содержать американцев.

– Как это? – застыв на месте, допытывалась у директора Раиса.

– Очень просто! – сказала та, с ожесточением топча ногами попавший нерастворённый кусок глины. – США, Англия и другие, чья валюта считается «господствующей», берут доллары в долг у банков взамен бумажных облигаций, закупаемых Россией и зависимыми странами. Эти господа живут по потребностям – ведут разбойничью внешнюю политику, бомбят страны, в которых хотят усилить влияние из-за нефтяных и прочих месторождений, успешно развивают науку, технологии, платят пособия, покупают компании, заводы, золото за рубежом.

– Вот как, оказывается, мир содержит паразитов, живущих в долг и ничем себе не отказывающих! – в голосе полненькой Корнеевой было столько неприязни, что все непроизвольно обернулись к ней. – Крепко же держат нас за жабры! Когда же перестанут паразитировать на нас?

– А что, мы обязаны выкупать эти облигации? – Румянова с лёгким любопытством в смешливых чёрных глазах уставилась на Татьяну.

– Ельцин, подписав документы, вынудил Россию взять на себя соответствующие обязательства, – директор заметила, изящная, жизнерадостная, но беспечная Лариса не особо печалится, не принимает близко к сердцу то, о чём идёт речь. «Впрочем, когда же быть легковесной и несерьёзной, если не в юном возрасте?» – с присущей ей снисходительностью к чужим слабостям, подумала она.

– А если отойти от доллара, начать торговать нефтью и газом за рубли и не кормить тунеядцев! – решительно предложила экспансивная и страстная Раиса.

– Резонно! – упругие розовые губы Поляновой сложились в дружескую улыбку. Она весело взглянула на порывистую учительницу, с полуслова понимавшую и порой опережавшую ход её мыслей. – Это бы позволило превратить рубль в международную валюту, обеспеченную нефтью, газом и золотом, которыми богата Россия. Но устоявшуюся систему разрушить нелегко.

– Что, кишка тонка порвать с западной финансовой системой, не вкладывать нефтяные доллары в чужие банки, стимулируя их, а не свою экономику, продавать нефть и газ за рубли? – ядовито среагировала Леснина, по-видимому, тоже остро переживавшая за судьбу страны.

– Не так всё просто, Наталья! – сказала Татьяна, невольно любуясь красивыми каштановыми волосами завуча, уложенных в ракушку. Распушившись, они падали на мокрый лоб и глаза, и девушка поправляла их изящными пальцами. – Достаточно обратить внимание, как Запад ополчился против нас после присоединения Крыма. Под давлением американцев ужесточились санкции на поставки продовольствия, новых технологий. Вставляются палки в колёса при постройке трубопровода «Северный поток». Сильная Россия не нужна конкурентам, мечтающим сместить неугодного Путина, привести к власти очередную марионетку, как это случилось в странах Балтии, Грузии, Украине, Армении, пытаются сделать в Белоруссии, где, как и у нас, из-за свёртывания Центральным банком финансирования экономики падают доходы людей.

– Скоро вокруг России сомкнётся кольцо недружественных стран, где установят натовские ракеты, способные долететь до нас за 4-5 минут, – вздохнув, Раиса повернулась к Поляновой. – Мы варимся в собственном соку, из-за недостатка информации многого не понимаем. А вы умница, Татьяна Михайловна, так просто разъяснили суть сложных вопросов! Теперь ясно, кому выгодно финансировать недовольных, поднимая их на «цветные революции», поддерживать националистов, террористов, их руками решать свои проблемы!

– Спасибо за комплимент, Раечка! – улыбнулась в ответ Татьяна. – Как историк, я обязана разбираться в политике, понимать, хотя бы в общих чертах, сложившуюся в мире ситуацию. Приятно, что и мои коллеги начитаны, эрудированны, не равнодушны к судьбе России. Хорошо бы донести свои взгляды до учащихся, чтобы воспитать патриотически-настроенных граждан. К сожалению, из-за политической неграмотности населения приёмы по свержению неугодных для США руководителей государств приносят свои плоды.

– Наши проблемы заключаются ещё и в «правильной либеральной» политике, которая несёт людям одни разочарования! – прозорливо подытожила мысли директора Леснина. – Финансово повязанная со злейшими соперниками России либеральная элита только о них и своём благополучии печётся! Для неё расходы бюджета на «социалку», экономику, оборону – вредные, бесполезные траты.

– На мой взгляд, мы отходим от либеральной политики! – заметила Полянова, решительно откинув русую чёлку со лба. – С «нефтянки» переходим на рывок в производстве сельхозпродукции, автомобилей, самолётов, в модернизации инфраструктуры, строительстве дорог, жилья. Майские указы 2018 года и национальные проекты предполагают также развитие науки, образования, медицины, – сказав это, Полянова, не могла не оценить и горькую правду, заключавшуюся в словах завуча. – Но наивно полагать, что засевшие во властных структурах либералы, служившие своим и международным финансовым олигархам, не будут блокировать вложение средств в реальный сектор.

– Майские указы провалены – выделенные на них деньги разворованы! – прищурив острые проницательные глаза, сердито ухмыльнулась Леснина. – Не используются ли рычаги власти для бойкотирования начинаний президента? Кто даст гарантию, что и нацпроекты тоже не потерпят фиаско? Что, Татьяна Михайловна, слабо вашему любимцу-президенту довести начатую с коррупцией борьбу до конца? Мы глину, будь она неладна, сами месим, а в районной администрации евроремонт сделали! Есть разница?

– Ой, девочки, какая красота там, в кабинетах! – обводя коллег чёрными, с поволокой глазами, воскликнула Лариса, которая была рада увести разговор на интересующую её тему. – Дорогостоящие обои, паркет на полу, пластиковые окна. Комната отдыха с цветами, телевизором на всю стену, мягким уголком.

– Как я поняла, ты уже побывала там с кем-то? – сухощавая Наталья с ревниво-подозрительной усмешкой на подведенных карандашом губах и пронзительными, казалось, насквозь видящими глазами покосилась на смазливую Ларису. Та, покраснев, захлопала накрашенными ресницами. Не могла же она признаться, что на неё положил глаз заведующий отделом образования, как бы невзначай, между делом, пригласивший её попить кофе. Во взгляде старшей по званию она усмотрела угрозу для себя и, отведя смятенный взгляд, промолчала.

– Видели бы, какие крутые автомобили приобрели чиновникам в «Белом доме»! А глава района домину двухэтажную отгрохал! Интересно, на какие деньги жируют чиновники? – На бледном, плохо загорающем лице Веткиной выступила слабая ухмылка; она машинально поправила пучок соломенных волос на затылке, рука её, тонкая, прозрачная, вяло, безвольно скользнула вниз. В щуплом, худеньком Леночкином теле было немного энергии, да и ту она успела истратить.

– Как бы нашу школу не закрыли! Родители волнуются – до соседнего села 5 километров, каково детям добираться туда по бездорожью?! И без того мужики разъехались по городам и весям на заработки, а после оптимизации школы разбегутся остальные семьи с детьми – опустеет село! – ссутулившись и моргая выгоревшими ресницами, потерянно произнесла Надежда Егоровна, выглядевшая жалкой в заношенной, обляпанной глиной и свисавшей с немолодого тела юбке,

– А я, оставшись без работы, что буду делать? На что жить, студентов учить? – обречённо вздохнув, посетовала опечаленная Лидия Ивановна.

– Не вешайте нос – не закроют! – убеждённо сказала Татьяна, чьё сердце кровью обливалось при виде учительниц, напоминающих ей собственную мать, вынужденную влачить жалкое существование ради благополучия детей.

– Если не отремонтируем, обязательно закроют! – сочла нужным вставить молчаливая Дарья Ивановна, с тревогой жуя вялые, невыразительные губы.

– Хватит тары да бары! – прикрикнула на неё, тщедушную, Клава, чьё покрытое веснушками лицо покраснело с досады. Деятельная её натура не позволяла предаваться нытью и бездействию. – Глина готова – после обеда будем мазать!

***

С приездом в Дуброво-Ягодное время для Поляновой, заполненное заботами и хлопотной канителью, словно колобок, покатилось под гору. После того как помазанные с улицы стены высохли, их побелили известью, а классы и коридор – мелом. Внутренний и внешний облик возрождённой к жизни школы изменился буквально за неделю: вместо прокопченных, мрачных стен – ослепительная белизна, заиграли весёлыми солнечными бликами помытые стёкла на окнах. Их застеклили принятый учителем труда двадцатипятилетний Иван Стёганов и его отец. Ими же обновлён разодранный и обвисший линолеум на классных досках, подправлено крыльцо школьного корпуса. Всё это было как маслом по сердцу для молоденькой директрисы. И всё же чуткая Татьяна не могла не заметить неприязни, которую питали учителя к отцу и сыну Стёгановым. По словам Надежды Егоровны, трудовик тот ещё фрукт! Если коллеги мазали, белили стены, мыли полы, парты, окна, а ночами корпели над календарными планами, и всё это в счёт одной лишь зарплаты, то практичный и прижимистый Иван Андреевич добился в сельсовете заключения договора, по которому не только отец, но и сам он, кроме оклада, получил дополнительную плату за ремонт.

Но Поляновой не до зависти и антипатии коллег. Это их проблемы, что лавры Стёгановых не дают спать спокойно – у неё крыша и полы ещё не отремонтированы. Она готова была переплатить Ивану с отцом, предложив заняться этим, но за короткий срок те, вдвоем, просто не управятся с таким объёмом работ.

На днях в школе побывали Кокарева и Егоров с экономистом, который сделал расчёты по частичному обновлению кровли и полов. Доски и шифер Дмитрий Иванович обещал дать из колхозных запасов. Пригласили местных плотников, чтобы сколотить из них бригаду. Но те заартачились: их не устраивала плата за труд, предлагаемая главой сельсовета. После настойчивых уговоров председателя колхоза, договорённость, казалось, была достигнута. Однако на следующий день к условленному времени в школу плотники не явились. Полянова, вконец расстроенная, ещё раз сама обошла их, призывая срочно приступить к делу. Мужики, лукавя, отнекивались, кивали на других, мол, пойдут все – приду и я. Наконец признались, что они не будут плотничать за столь незначительную плату.

– «Гастарбайтерам», заполонившим страну, уплатят втридорога, а своим за ту же работу предлагают крохи, – угрюмо проговорил краснолицый, кряжистый плотник. – Ещё и упрекают, мол, готовы удавиться за копейку!

– Понятно! Вы тоже решили оценить свой труд на вес золота, хотя при председателе не прочь были взяться за ремонт за определённую Кокаревой плату! – теряя надежду уговорить строптивцев, Татьяна озабоченно вздохнула. В синих усталых глазах её – насмешка и горечь.

– При нём попробуй – откажись! – хихикнул в кулак тщедушный, низенький колхозник с бегающими глазками. – В дугу согнёт, какой он упорный да волевой!

– Получается: из-за денег вы готовы забыть о том, что вашим детям или внукам капает на головы во время уроков, а на перемене чья-то ножка провалится в щель на полу?! – взывая к их совести, невесело вопрошала Полянова.

– Вот и вы попрекаете нас! – покряхтев, обладатель крутых, плотных плеч и покрасневших щёк отвел погасшие глаза. – Мы разве против, сидим без работы, у нас самих руки просятся к делу! Мы лишь хотим настоять на своём. Обидно же:  каким-то проходимцам готовы отвалить кучу денег! Разве они лучше сделают? А потом снялись с места – и поминай, как звали! После них нам латать их прорехи.

– Наверно, вы, по-своему, правы, но я не решаю вопроса об оплате, – холодно и отстранённо произнесла Татьяна. С паршивой овцы хоть шерсти клок могли получить безработные мужички, но, похоже, им ничего не достанется!

«Только не отчаиваться, не впадать в уныние! Надо искать выход, он всё равно найдётся – не один, так другой!» – думала девушка, настойчиво отгоняя мрачные мысли, готовые овладеть всем её существом.

– Послушайте, Татьяна Михайловна, а может, ну их, этих скряг и стяжателей, без них обойдёмся!? – спросила в тот памятный день Клава и, наткнувшись на недоумённый взгляд, предложила: – Не лучше ли купить двухэтажный особняк предпринимателя? Он его продаёт, собирается уехать с семьёй из села.

Таня так и застыла, ошеломлённая новостью, –  вот он выход! – потом радостно воскликнула:

– Прекрасная идея, Клавдия Васильевна! – и тут же деловито осведомилась: – А почему он уезжает? Не удался его бизнес?

– Да, – односложно ответила техничка, поведя в её сторону косым глазом и шмыгнув веснушчатым носом.

– Почему раньше молчали об этом? – охваченная светлым и ликующим предчувствием удачи, она чмокнула Клаву в румяную щеку и весело заулыбалась.

– Да, я сама только вчера узнала об этом! – губы женщины, яркие, сочные, словно перезревшая земляника, тоже расплылись в довольной улыбке.

В просторном кабинете заведующего отделом образования Ванилинова прохладно: тяжёлая ажурно-тюлевая ткань, свисающая с гардин, и ветвистые кроны деревьев за окнами приглушают ослепительно яркий свет, льющийся с улицы. На подоконниках и полочках – обилие цветов. Книжный шкаф вдоль стены, где рядом с классиками педагогической литературы на полках разместилось большое количество разнообразных сувениров, шифоньер для верхней одежды с большим, на всю дверцу, зеркалом. Блестят полировкой в центре кабинета приставные новенькие столы для заседаний. Словно солдаты, выстроились вдоль них стулья с высокими мягкими спинками. Под ногами паркет, на котором лежит цвета изумруда дорожка. Портреты Макаренко, Сухомлинского, Каменского терялись в этой массе вещей. Вспомнив о ветхих фанерных шкафах в школе, допотопном тумбовом столе, сломанных стульях, расшатанных партах, рваной, пыльной наглядности и картах, Татьяна невольно вздохнула. Откинувшись на спинку крутящегося кресла, из-за  стола за её реакцией внимательно наблюдал шеф.

– Завидуете? – увидев грустные глаза директора, спросил он, довольный произведённым от вида кабинета впечатлением.

«Бывает, человек выпячивает значение вещей его окружающих потому, что нечем другим гордиться ему в жизни», – вспомнила Татьяна вычитанную где-то фразу, но вслух, чтобы не настраивать против себя начальство и не повредить делу, вынуждена была сказать другое:

– Отлично обставлен ваш кабинет, Василий Андреевич, нам бы такую мебель! У нас даже учителям не на чем сидеть. И парты в классах до того ветхие, шаткие и неустойчивые, что их давно пора сжечь, как дрова, в печи. Удивительно, что они не рассыпались до сих пор! А крыша школы сквозит, как решето.

Завершив монолог, Полянова вгляделась в холодные, равнодушные глаза Ванилинова. Не удивительно, что так всё плохо в школе – этот тип только место занимает, ничего не предпринимая для улучшения положения! Тот хозяйским жестом, привыкшим повелевать, приглашает её сесть на мягкий стул возле сверкающего полировкой стола. Таня идёт к столу, мягкий ворс ковровой дорожки пружинит под ногами, словно мох в уреме. Чиновник от образования молча и пристально изучает сидящую перед ним девушку. Зрачки мелких, близко поставленных глаз расширились, что выражает неподдельный сексуальный интерес к юной особе, одетой в своё любимое из тяжёлого шёлка, цвета стали платье, так гармонирующее с её васильковыми глазами. Плотно прилегающая шёлковая ткань четко подчеркивает всю её складную фигуру: небольшой бюст, округлые плечи, тонкую талию. Перехватив прилипчивый взгляд начальника, Татьяна покраснела. Ей было неприятно, что она вызвала невольный интерес к своему телу, но глаз не отвела. Еле заметная усмешка на мгновенье тронула пухлые губы посетительницы, и тут же усилием воли она её подавила. В планы Поляновой не входило злить Ванилинова. Но тот заметил насмешливый излом Таниных губ – тень разочарования скользнула по сытому лицу недоброжелателя, зрачки враждебно сузились, сросшиеся брови нахмурились.

В новом директоре не было ни капли подобострастия, глаза её, то отливающие нежно-голубой бирюзой, то ярко синеющие, подобно полевым василькам, смотрели спокойно, с непринуждённым достоинством, и это не понравилось ему. Удача, сопутствующая молодой директрисе с тех пор, как приступила к делу, помогла поверить в себя, осознать значимость того, что она делает вместе с коллегами, заслуженно оценить в себе такие качества, как целеустремлённость, настойчивость и цельность натуры. Ему, привыкшему к льстивому угодничеству подчинённых, почудилась даже некая, обидная для него, снисходительная ирония, исходившая от молодого специалиста. «Придёт время, я вытравлю с неё это высокомерие!» – с раздражённой мстительностью скользнуло у него в мыслях. Он бросил на неё пристальный, давящий взгляд, но вслух, раскрыв неулыбчивые уста, как и Татьяна, сказал другое:

– Ну, так с чем пожаловали, милая барышня? – Показной любезностью он пытался скрыть своё нерасположение к Поляновой.

– Василий Андреевич, как вы смотрите на то, чтобы выкупить в Дуброво-Ягодном здание офиса местного предпринимателя? – с места в карьер пустилась она объяснять цель своего приезда к нему. – Представьте себе, вместо ветхого, сгнившего здания школы ребята 1 сентября придут в новые классы! – Саму Татьяну такая перспектива приводила в полный восторг. Невысокий Ванилинов, утопая в мягком кресле, казалось, внимал ей безучастно, но, видимо, и его тронула эта идея. Помолчав, он проронил:

– Хорошо, поезжайте в область! – Надув лоснящиеся от сытости щёки, он выпустил сквозь неплотно сжатые губы воздух, смахнул со лба волосы. – Я снабжу вас сопроводительной запиской, которая поможет попасть к губернатору.

– Вы думаете, стоит ехать туда? – не скрывая радости, спросила Полянова.

– Пожалуй, да, – деловито проговорил Ванилинов. – Сомневаюсь, что к 1 сентября перечислят деньги. А вот в бюджет следующего года могут заложить их.

– Прекрасно, завтра же еду! – воскликнула Татьяна.

Полянова сидела в приёмной губернатора Петра Ивановича Кузнецова, перебирая в уме доводы в пользу реализации своей идеи, когда длинноногая девушка-секретарша, выпорхнув из кабинета шефа, пригласила её войти к нему. Не чуя под собой ног от волнения, директор школы переступила порог кабинета. Поздоровалась, села на стул, указанный жестом руки. «Вид у него довольно простецкий», – мелькнуло у неё. Усталые, задумчивые серые глаза, прямой, чуть удлиненный нос на скуластом немолодом лице, большой лоб, переходящий в обширную лысину на макушке. От него веяло домашним уютом и спокойствием, которое, отчасти, передалось и ей. Татьяна с приятной улыбкой воззрилась на него, тем не менее, изложение своей просьбы начала слегка запинаясь. Губернатор внимал её словам с глубокой заинтересованностью и удивлённо качал головой.

– Чад, дым, сажа на стенах от топки голландок углём – плюс гнилые полы и протекающие во время дождя потолки. Разве можно в таких условиях заниматься? – Она смотрела на Кузнецова васильковыми глазами и грустно улыбалась.

– Что вы предлагаете? – выслушав девушку, спросил он.

– Петр Иванович, помогите нам выкупить для школы двухэтажный особняк местного предпринимателя! – взмолилась она. В синих выжидающих глазах надежда, отразившаяся на её одухотворённом лице ярким румянцем.

– Не хватает на всё сразу средств, – поморщился Кузнецов, но категорически отказать юной сельской красавице и тем самым обидеть ту, ему не хотелось. – Может, вашу школку подвести под оптимизацию, а ребят возить туда, где лучше условия для занятий?

– Я так и знала! – Напряжение, с каким она ждала приёма губернатора, явно сказалось на её душевном состоянии. Синие глаза девушки заблистали сталью. Сгоряча она поторопилась высказать, что волновало далеко не только её: – На школу денег нет, зато хватает их на евроремонт здания администрации в райцентре, на покупку дорогостоящих машин чиновникам, возведение сауны, бассейна, где они проводят время с любовницами! – Хозяин кабинета молчал, опешив от резкой смены её настроения и едких, красноречивых слов. А вспыхнувшую, возбуждённую девушку тем временем понесло дальше. Да уж, попала ей шлея под хвост! Казалось, ничто не могло удержать ту от критики и язвительного тона. – И это в то время, когда колхозы обанкротились, народ без работы прозябает в нищете! Не пир ли это во время чумы?

– Бассейн, сауна, любовницы – о чём это вы? – наконец, прервал её Пётр Иванович, угрожающе постукивая пальцами по столу. Татьяна прикусила язык. – Я жду ответа! – строго напомнил высокопоставленный чиновник. Лысую голову он задрал и глядел на неё сверху вниз колючим и неприступным взглядом.

– А ответа не будет! – отбрила девушка, вспомнив, что лучшая защита – нападение, и со страху, что все испортила глупой болтовнёй, отвечала дерзко. – Может, я поступаю некорректно, но район гудит, обсуждая то, о чём я сказала вам. Глава района – ваш ставленник, не мешало бы его спросить об этом! А что касается оптимизации, какие социальные гарантии, кроме выходного пособия, вы можете предложить учителям, которые останутся без работы?

Хозяин кабинета молчал, устремив задумчивый взгляд в окно и рефлекторно продолжая барабанить пальцами по столу.

– Кроме того, на все оптимизированные школы автобусов не хватит. Их в этом году два на весь район поступило, а школ закрыто пять. А вы бы видели наши дороги! – Татьяна волновалась, но вполне владела собой и чётко выражала свои мысли. Вспомнив, как она шла босиком под дождем по размокшему чернозёму просёлочной грунтовой дороги, с новой силой бросилась убеждать областного чиновника в своей правоте. – На каждом пригорке, в разъезженных колеях автобус будет буксовать, соскальзывать, ползти вниз по липкой и склизкой грязи, становясь поперёк или грозясь перевернуться, свалиться в кювет. Хотели бы вы, чтобы ваш малолетний внук затемно вскакивал с постели, утопая в грязи, шёл к остановке, и ехал по бездорожью за 5 – 10 километров в соседнюю школу?

– Но ваше руководство не отказалось от оптимизации школ и больниц! – оторвав взгляд от окна, с холодной неприязнью сказал Кузнецов. – Я не думаю, что оно глупее вас!

– Оно умнее, чем вы думаете, Пётр Иванович! – усмехнулась краем губ девушка. – Областное финансовое управление заинтересовало местных чиновников тем, что за сэкономленные на оптимизации средства они получат премии. Уроки прошлых лет забываются – мы снова наступаем на те же грабли.

– Что имеете в виду? – он скосил на неё недоумённый взгляд.

– Мне мама рассказывала, в 70-х годах прошлого столетия правительство объединяло и укрупняло колхозы, а малые сёла додумалось назвать «неперспективными», – торопливо продолжала Татьяна, сосредоточившись на своих мыслях. – Скот сгонялся в центральные усадьбы, а школы, библиотеки, медпункты, магазины закрывались. Плюс жителям мелких населённых пунктов отказали в проведении газа и электричества. Ученики на занятия в центральные усадьбы ходили пешком, в дождь и метель меся ногами грязь и снег. Однажды, потеряв в пургу дорогу домой, одновременно замерзло семь школьников, в том числе старший мамин брат. Бедных ребятишек находили мёртвыми и окоченевшими кого в сугробе, кого на дереве! Хватили греха чьи-то бумажные души бюрократическими решениями о неперспективных деревнях! С закрытием школ молодые семьи с детьми, оставшись к тому же без работы и элементарных социальных благ, покинули родные места, и тысячи посёлков и деревень были стёрты с лица земли. Нынче вновь занялись реформами села, не представляя себе, чем оборачивается подобная экономия для людей. Больше всего от различных экспериментов и реформ почему-то страдают сельчане. Может, потому, что они разобщены, не организованы и не могут противостоять неразумным действиям правительства? Недаром говорят: история ничему не учит, а только наказывает за невыученные уроки!

– Надо рожать больше, тогда не будут закрывать школ и больниц! – отводя серые усталые глаза, проворчал Кузнецов.

Татьяна взглянула не него как бы сбоку, потом отвела синь своих глаз и возвратила их обратно, что говорило о несогласии и недостатке доверия к собеседнику. Увеличенные зрачки васильковых глаз свидетельствовали, что она испытывает настоящее страдание от непонимания губернатора и не хочет принимать его доводов. В ней нарастали раздражение, гнев и ещё какие-то малоприятные негативные эмоции.

– Ваши аргументы – чушь, ерунда! – снова отрезала она. Зрачки её сузились, грозовые синие щели источали злобу. – Колхозы разорены, людей, ссылаясь на реформы, обобрали до нитки! На что соизволите содержать детей, если у родителей нет ни работы, ни зарплаты? – пытаясь донести свои мысли до высокопоставленного чиновника, девушка смотрела ему прямо в глаза. И всё же, опомнившись, она смягчила свой тон: – Признаю, введение материнского капитала плюс ежемесячные выплаты пособий на малолетних детей делает честь руководству страны, сыграют свою роль в выправлении демографической ситуации. Но может случиться так, когда детей станет больше, школ, как и садиков, будет не хватать: закрытые пустующие здания разрушат, растащат по своим дворам вороватые обыватели.

– Да, ломать – не строить! – нахмурился Кузнецов, по привычке нервно и беспокойно постукивая костяшками пальцев. Скуластое лицо его снова стало неприветливо замкнутым, глаза потускнели, уголки губ опустились. Ему ли не знать того, о чём говорила эта далеко не глупая девушка.

– Кстати, я слышала, что в соседних регионах не стремятся закрывать школы и больницы, в результате и заброшенных полей у них якобы меньше, – энергично покрутив русой головой, заметила Полянова.

– Со школами и медучреждениями везде такая картина, – не согласился с ней губернатор, задетый словами о том, что у соседей дела обстоят лучше. – Чтобы легче было оправдать сокращение денежных потоков на медицину и образование, в 2008 году принят закон о подушевом финансировании – это мина замедленного действия с непредсказуемыми последствиями. Чем меньше остаётся людей в разорённых колхозах, тем скуднее средства на содержание школ и больниц, что и ведёт их к закрытию. В малокомплектных школах в глубинках выделенных средств не хватает даже на зарплату учителям, содержание зданий и коммунальные услуги. Приходится сокращать, оптимизировать их или делиться с ними отпущенными средствами средним школам.

– А сёла-то вымирают – кто в них будет жить, если нет школ и больниц?! – сердито пробормотала Татьяна.– И всё-таки, при желании деньги на содержание школ и больниц всегда можно найти, если местная власть умело распорядится ими, – веско проговорила въедливая девушка, чьи брови снова взметнулись вверх, а глазные щели сузились, что на этот раз означало явную заинтересованность в происходящих событиях. – Мне известно, что в соседней Татарии выплаты малокомплектным школам производятся по фактическим затратам.

– Может быть, Татьяна Михайловна, не спорю. Видимо, шефы-нефтяники помогают. – Собеседники застыли в молчании, углубившись в себя, потом одновременно вздохнули и, подняв друг на друга глаза, через силу улыбнулись.

– Ну, ладно, вернемся к вашему предложению. Сколько бизнесмен просит за свой офис? – спросил глава области. Директор назвала цифру.

– Ну, это приемлемая цена! – Петр Иванович вдруг оживился, малоподвижное лицо его стало выразительнее, в глазах блеснул огонёк. – Дороже станет, если начать возводить новую школу, потому что цены на строительные материалы растут с каждым днем. Да и время потеряете. Дети вынуждены будут из-за долгостроя заниматься в невыносимых условиях. Это, конечно, не дело!

– Да, мало хорошего! – она ещё не верила достигнутому взаимопониманию.

– А достаточно ли в этом здании комнат, чтобы разместить классы?

– Да, я уже там побывала, тщательно продумала, что, где и как расположить! Здание-то двухэтажное, словно он специально строил его для нас! Кстати, я привезла проект, можете сами убедиться. – Губернатор и директор склонились над бумагами, оценивая достоинства нового здания.

– Будем считать, что вам повезло, – подняв голову, проговорил Кузнецов. – Найдём средства на покупку нового здания, мебелью и оборудованием тоже обеспечим! К новому году, пожалуй, сможете справить новоселье!

На этот раз увеличенные зрачки синих девичьих глаз, обращённых на Кузнецова, свидетельствовали не только о заинтересованности и удовольствии от общения с высокопоставленным чиновником и полученной от него информации. Решение губернатора было значительной удачей, свалившейся на неё, самым приятным стимулом за последнее время, побуждающим молодую специалистку работать с ещё большим рвением и желанием. Лицо её осветилось неподдельной радостью, восторгом, ласковые выразительные глаза заблистали яркой синью, и было в них столько искренней признательности, обожания и любви, что этот далеко не молодой человек невольно смутился от обилия свалившихся на него позитивных эмоций.

– Ну что ж, давайте ваше командировочное удостоверение, – радуясь вместе с девушкой, сказал Пётр Иванович.

– У меня его нет! – тут пришла очередь сконфузиться Татьяне. Ей никто не подсказал, что нужно обратиться для этого в бухгалтерию. И хоть девушка потратила на билет свои деньги, она ни о чём не жалела – её путешествие обернулось таким успехом, о котором она смела только мечтать!

– Как нет? – изумился Кузнецов. – А вы поставили в известность заведующего отделом образования или вы приехали по своей инициативе?

– Да, меня Ванилинов направил к вам. – Попрощавшись с губернатором, смущённая Татьяна поторопилась выскользнуть за дверь кабинета.

***

Первое сентября. Солнце выплыло из жемчужной облачности, засияв лучисто, ярко, безмятежно. Утренней зарёй заполыхали в школьном палисаднике  рубиновые кисти рябины. На зелёной, омытой дождём лужайке возле школы торжественная линейка: гимн, цветы, поздравления, напутственные слова. Всё шло, как задумано. И вдруг с претензией на внимание, хулиганисто, резко, угрожающе, заставив всех вздрогнуть и обернуться, засигналила машина. К выстроившимся прямоугольником ученикам, лихо подкатила забрызганная грязью колхозная легковушка «Нива». Из неё выскочил Северов. Он был хорош собой в модном галстуке поверх ослепительно-белой рубашки. Из рукавов светло-бежевого выходного костюма виднелись манжеты с золотыми запонками.

Покопавшись немного в багажнике, заместитель председателя начал выкладывать на капот автомобиля коробки, свёртки, привлекающие взоры ребятни разноцветными блёстками обёрточной фольги. В ожидании сюрпризов дети подались вперед, не сводя глаз с заманчивых пакетов.

– Извините за опоздание, буксовал в колее,– торопливо вещал мужчина подошедшей к нему Татьяне. – Будем награждать отличившихся во время уборочной страды.

Красивые васильковые глаза Татьяны широко распахнулись. Она обрадовалась за учеников и готова была забыть и простить Северу неприятные минуты, доставленные ей во время поездки в правление.

– Хорошо, сейчас предоставим вам слово!

На середину лужайки вынесли стол, куда положили свертки и пакеты, и Северов, глухо бухнув в кулак, чтобы прочистить тем самым горло, торжественно проговорил: «За ударный труд в колхозном производстве в период летних каникул правление награждает ученика Дуброво-Ягодной школы Валерия Тарасова». Раздались аплодисменты. Из нестройного ряда девятиклассников вышел среднего роста плечистый паренек. Он шёл слегка вразвалку, а на лице его, крупном, скуластом и некрасивом, от непривычного внимания блуждала растерянная улыбка.

– Поздравляю! – пожимая подростку руку, сказал Сергей Викторович. – Ты сколько лет подряд штурвальным в колхозе?

– Три сезона отработал, – ответил Тарасов, скосив глаза на Полянову, которая глядела на него с одобрительной улыбкой на лице.

– Ого! Молодец! – послышалось со всех сторон. Ребята вновь захлопали в ладоши. Валера встал на свое место, одной рукой придерживая Почетную грамоту, в другой – небольшой приёмник. А Северов тем временем вручал «ценный подарок» следующему «ударнику», симпатичному темноглазому Геннадию Маркину. Потом отметил девочек, отличившихся на очистке зерна на току.

– Ну что же, детей поощрили, не мешало бы и нам отметить начало учебного года! – обнажив в улыбке ряд металлических зубов, бодрым голосом провозгласил гость, когда после торжественной линейки, дети разбрелись по классам, а коллеги собрались в учительской.

– Отметим! – засмеялась Татьяна, заметив, с каким выразительным презрением переглянулись учителя. – Прогулкой по осеннему лесу после урока знаний!

– Вот это дело! – Северов оживился, улыбаясь, пристукнул указательным пальцем по остро выпирающему кадыку. – Предлагаю сложиться на выпивку.

– Сергей Викторович не теряется! – звонко, в унисон Поляновой рассмеялась Лариса Петровна, самая красивая учительница в школе.

– Ну что вы! – укоризненно покачав головой, пожурила директор Северова. – Мы же с детьми идём!

– Эх, молодо-зелено! – с сожалением махнул тот рукой. Пытаясь замять неловкость, заулыбался ещё шире. Татьяна поняла, избыточная его улыбчивость – знак беспокойства из-за подорванного неизвестно от чего авторитета среди девушек, хотя и удерживаемого под контролем. – Могу подвезти вас на машине! – предложил он Поляновой, на этот раз не рискнув «тыкать» ей.

– Спасибо, не надо! – нахмурилась та, вспомнив о навязываемых ухаживаниях.

– А как остальные? Эх, прокачу! – заместитель председателя усиленно скрывал свое неудовольствие под нарочитой весёлостью.

– Нас много, не довезете! – съязвила тонкогубая, элегантно одетая Наталья Ивановна, поправляя причудливую причёску на каштановой голове. Её нисколько не заботило самолюбие колхозного ловеласа. Насмешливо улыбаясь, бросила: – Жену лучше покатайте!

Так и уехал Северов ни с чем.

– Обидели вы его, Татьяна Михайловна! – с весёлой иронией заметила, казалось, никогда не унывающая Лариса, когда машина, мелькнув в низеньком оконце учительской, исчезла с виду. – Отмели его страстное желание поволочиться за вами!

– По-вашему надо было поехать с ним? – едва заметно усмехнулась та.

– Правильно, не надо связываться с ним, он – бабник! – проворчала тихая, скромно одетая Надежда Егоровна.

Толпа детей, словно стая оглашено кричащих галчат, вместе с учителями вышла из села, пересекла мелководную, бойко лопотавшую речку с белоснежными камушками на дне и перекинутым через неё бревенчатым мостиком. Вскоре взору школяров и педагогов предстал смешанный лес, и, казалось, сама красавица-осень вышла навстречу, бросив при этом под ноги дорогим гостям шуршащий ковёр, вытканный из багряных, золотисто-жёлтых, цвета янтаря, листьев. Лес после первых заморозков и дождей заметно поредел. Отчетливо выделяются на его фоне протянувшиеся в небо чёрные корявые сучья сухостойных деревьев, через которые сквозит голубая небесная даль с лёгкими лебедиными облаками.

– Ой, я нашла жёлудь! – раздался вдруг чей-то восторженный голос. – Смотри, модничает, в шляпке!

Кто-то набрел на грибной очаг под прошлогодней опавшей листвой. В ход пошли головные уборы, куда ребята дружно начали класть белые толстоногие грузди. Вскоре дети с «классными дамами» разбрелись по полянам – стихийно возникали подвижные игры.

– Девочки, может, и мы поиграем в ручеёк! – предложила бойкая девятиклассница Марина Ковалёва, на лице которой выделялись широко раскрытые шаловливо-добрые глаза. Вытянувшись за лето, она, как и её подруги, ещё оставалась подростком, угловатым, худым, с не сложившимися женскими формами. – Валера, включи приёмник, найди  музыку.

Тот охотно покрутил ручку приёмника. Полилась бравурная музыка. Марина засмеялась, просто так, от избытка чувств, и взялась за руку с подругой. За ней встали в ряд парами остальные девочки, образовав своеобразный ручеёк. Подростки, договорившись, по двое подходили к повзрослевшим за лето одноклассницам и разбивали девичьи пары. Смущенные девицы неловко хихикали при этом, но остались вполне довольными юными кавалерами.

Татьяна разговаривала с завучем, когда к ним подошли два подростка.

– Позвольте пригласить вас играть в ручеёк! – услышав это, коллеги обернулись. Заметив с робкой надеждой протянутую руку Валеры Тарасова, Полянова приветливо улыбнулась и, поблагодарив, сказала:

– Почему бы не поиграть?! – подав ладошку ученику, подивилась его глубокому, серьёзному, с тайным смыслом взгляду и крепкому  рукопожатию.

Приятно удивлённая приглашением красивого и рослого юноши, каковым, вытянувшись за лето, стал Геннадий Маркин, стройная, насмешливая Леснина гордо подняла голову с причудливой причёской из каштановых волос и встала рядом с ним. Ребята по правилам игры легко расставались со своими партнершами, выбирали других. Валера же неизменно возвращался к Поляновой, далёким от изысканной вежливости движением протягивая руку, чтобы отобрать от соперника ту, кто, как казалось подростку, по праву лидера принадлежала ему. Девочки с любопытством поглядывали на своего одноклассника, словно не узнавая его. Приятели же посмеивались над его симпатией к молоденькой директрисе и чаще стали уводить Татьяну от него. Но паренёк, пропуская мимо ушей насмешки, не заботясь о том, что с головой выдаёт себя, был неуязвим; его выбор снова падал только на Татьяну, хрупкую, изящную, в облегающем цвета стали платье.

– Валерий, а почему вы никого из одноклассниц не выбираете? – заметив это негласное состязание, мягко обратилась директор к Тарасову.

– А вам неприятно со мной? – вопросом на вопрос ответил тот. От него, от его чуть шершавых ладоней, как от печки, исходила горячая волна юношеской влюблённости. Татьяна нахмурилась – это уже слишком!

– Нет! Просто я смотрю, у вас в классе столько симпатичных девчонок…– Полянова, наткнувшись на его пристальный взгляд, замолчала.

– Они ещё маленькие! – был ответ.

– Вы же ровесники! – Татьяна невольно улыбнулась.

– Я не об этом, – задетый лёгкой иронией, которую она вложила в эти слова, юноша замкнулся. Директор прикусила губу. Валера, от зари до зари трудившийся наравне с взрослыми за рулём комбайна, видимо, вправе считать и чувствовать себя взрослым мужчиной. А она, педагог, своим бестактными словами напомнила ему, что он только ученик, хотя и старших классов. Но ведь, так оно и есть!

Набегавшись и наигравшись, дети по команде учителей начали собираться на общую поляну с одиноко растущей белоствольной березой, не заслонённой и не защищённой от жестоких ветров и непогоды крепкими стволами других деревьев. «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина, головой склоняясь до самого тына?» – пришли на память Поляновой слова народной песни, которую любила исполнять обладающая прекрасным голосом мама. Положив на пенёк лист бумаги из сумочки, Татьяна присела и тихо затянула, «замурлыкала» знакомый мотив. Рядом, постелив на опавшие листья носовой платочек, опустилась Надежда Егоровна, которая поддержала её глуховатым, но сильным голосом. Печально звучала жалоба одинокой души: «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться, я б тогда не стала гнуться и качаться!» Усевшись чуть поодаль, не сводит глаз с Татьяны Валера Тарасов. Грустно и немножко тревожно у неё от этого ясного и чистого взгляда.

Затихла песня. Коллеги, а за ними и ученики, зааплодировали дуэту Поляновой и Пузиковой, чем смутили обеих исполнительниц. На мгновенье безмолвно стало в лесу. Лишь на деревьях, то тут, то там, продолжали пугливо щебетать птицы, да чуткое ухо могло уловить шум недалеко расположенной деревеньки: мычанье телят на привязи и лай собак. С неба всё также лилась сияющая синева, но солнце, яркое, лучистое, ещё недавно зацеплённое за верхушки деревьев, незаметно скатывалось вниз.

Учителя поспешили выбраться из леса, каждого из них ждали домашние дела и подготовка планов к урокам. Лишь ребятишки неохотно покидали лесную поляну, где они играли и беззаботно общались с друзьями. Так скромно и непритязательно прошёл в Дуброво-Ягодной школе День знаний. На смену шли будни с тетрадями, планами и шалостями учащихся.

***

Второго сентября в школу приехала ещё одна учительница. Она была смугла от загара и сильно накрашена, с рыжими, в мелкую кудряшку волосами.

– Клара Романовна Позднышева! – представилась она сидевшей за тумбовым столом Поляновой, протянув ей суетливым движением руки направление из отдела образования. – Мне сказали, что у вас не хватает учителей.

– Не хватало, теперь же все часы распределены, – уведомила её директор. – Некому было преподавать пение, рисование, физкультуру. Но и их отдали в нагрузку учительнице начальных классов Пузиковой и Стёганову. Если вы согласны вести их, отдадим вам?

– Но, я математик! – с плохо скрываемым раздражением воскликнула та.

– А математику у нас ведут Корнеева с Веткиной! – Татьяна развела руками. – У них лишних часов нет, чтобы вам их отстегнуть!

– А какое у них образование? – встрепенувшись, поинтересовалась кудрявая смуглянка.

– Раиса Николаевна окончила педколледж, Елена Владимировна в прошлом году поступила заочно на физмат, – вынуждена была доложить ей Полянова.

– Вот видите, недавно поступила, а я уже студентка третьего курса! – оглянувшись на учителей, быстро отреагировала новенькая.

– Это большой роли не играет, – считая разговор оконченным, Татьяна вернула растерявшейся учительнице направление и принялась изучать расписание.

– Разрешите? – листок с текстом и подписью Ванилинова взяла завуч Леснина, внимательно изучив, с насмешливым недружелюбием уставилась на обладательницу мелкой химии на голове. – А почему вы явились только сегодня, когда направление датировано 15-м августа? В то время как мы, надрываясь и обливаясь потом, таскали глину в вёдрах, мазали и белили стены, вы дома, в тенёчке, отсиживались. Я считаю, что Татьяна Михайловна правильно отмела ваши поползновения на нашу школу!

– Я заочница! – Клара тряхнула рыжими кудряшками, добавила, прерывисто дыша: – Отпуск мне продлен до четвёртого сентября.

– У нас почти все заочницы! Ну что ж, отдыхайте, у вас ещё два дня! – в голосе Поляновой прозвучали металлические нотки.

– А как быть с уроками математики? – встревожилась Клара, нервно поправляя воланчики на кофточке. – Я хочу здесь работать!

– А почему именно у нас? – Раисе Корнеевой не могли понравиться притязания рыжей незнакомки на часы математики. Её пухлые щёчки с ямочками вспыхнули от волненья яркой краской.

– Там, где я работала в прошлом году, – настоящая дыра, – жеманясь, пожаловалась та. – Рейсовые автобусы туда не ходят, а Дуброво-Ягодное  расположено на трассе. Отсюда удобнее попасть в город к родителям.

– Но почему вы только о себе печётесь? Ведь если мы оставим вас, то кому-то из наших учителей придётся выехать в эту «дыру» вместо вас? – ледяным тоном осведомилась Полянова.

За какие-то полмесяца до начала учебного года, когда решался вопрос, быть или не быть их преимущественно девичьему коллективу и самой школе, жёсткий трудовой ритм, заданный ею с целью справиться с поставленной задачей и с честью выдержанный коллегами, они сблизились, сплотились, как единомышленники. Татьяна успела полюбить, привязаться к девушкам, и ей совсем не хотелось расставаться с кем-либо из них, получив взамен, словно кота в мешке, капризную, самонадеянную и притязательную незнакомку. Чуяло сердце, что ничего хорошего приход той в их дружный, уже почти сложившийся коллектив это не принесёт!

– Пусть теперь кто-то другой на моём месте поработает, а я здесь останусь! – упрямо сдвинув аккуратно выщипанные брови, желчно и одновременно капризно проговорила учительница, на деле неуверенная, что так и будет! Об этом явно говорила, как знак беспокойства, кривая ухмылка.

– Мне, представь себе, тоже отсюда удобнее всего домой ездить! – голос Веткиной прервался, тонкое, нежное личико покрылось бледностью.

– Не волнуйтесь, Елена Владимировна, – успокоила директор её. – Произошло недоразумение. Сообщите об этом заведующему РОО, попроситесь в другую школу, – миролюбиво посоветовала она рыжеволосой Позднышевой. – Вы же видите, у нас нет вакантных мест по вашей специальности.

– Меня направили сюда – и я буду работать здесь! – отрезала Клара, непримиримо глядя на неё. Гордо вскинув голову, она удалилась, так громко хлопнув дверью, что тихая Пузикова подскочила на своём стуле.

После ухода рыжей скандалистки все облегчённо вздохнули. Никто не придал особого значения её словам, а зря, потому что та на следующий день снова появилась в школе.

– Вот вам записка от Ванилинова! – Клара протянула директору вдвое сложенный листок. В нём мелким убористым почерком было написано: «Татьяна Михайловна, Е. В. Веткину отправьте в распоряжение отдела образования. К. Р. Позднышеву оставьте в своей школе».

– Как вы можете ломиться в закрытую дверь, так откровенно выживать коллегу? – подняв голову от бумаги, холодно спросила Полянова капризную девицу.

– Я же сказала, что своего добьюсь! – Клара тряхнула мелкой завивкой на голове. – Все так поступают: кто смел, тот и съел!

– Отнюдь, не все! – покачала головой Татьяна. Вздохнув, сухо добавила: – Но вы явно привыкли удовлетворять свои прихоти за счёт других – за версту это чувствуется!

Она подняла трубку телефона, набрала номер Ванилинова, чтобы отстоять Веткину, но его на месте не оказалось. В течение дня директор ещё несколько раз звонила шефу, но трубка заговорёно молчала.

Так Позднышева осталась в школе, а трепетная, всеми любимая Леночка уехала. Вскоре директору представилась возможность лично убедиться теперь уже в профессиональных качествах Клары Романовны. Возле рыжеволосой, темпераментной учительницы в школе постоянно крутились сельские парни, которые вызывали её с уроков в коридор, бесцеремонно громко разговаривали с ней о пустяках. Вот и на этот раз Полянова вздрогнула от грохота кирзовых сапог в коридоре. Это в очередной раз пришли Кларины кавалеры. Раздался стук в дощатую дверь пятого класса, а потом радостные возгласы Позднышевой. Дальнейшие события развивались так. Сгорая от любопытства, пятиклассники подкрались к двери и, высунув головы наружу, с интересом обозревали поклонников рыжей математички. Один из них, толстый увалень в чёрной болоньевой куртке, с досадой резко захлопнул створку, прищемив палец белобрысому мальчугану. Раздался такой рёв, что директор торопливо выбежала из своего класса.

– Что тут творится?! – возмутилась она.

– Да вот, выглядывают из дверей, развесили уши! – неловко переступая с ноги на ноги и отводя глаза, пробормотал незадачливый ухажёр.

– Вот что, ребята, – обратилась Полянова к ним, – я надеюсь, вижу вас здесь в последний раз! Вы же понимаете, что срываете занятия? Хотите общаться с Кларой Романовной, делайте это вечером в клубе или у неё дома, если позволит квартирная хозяйка.

– Вы не можете вмешиваться в мою личную жизнь! – уязвлённая замечанием Поляновой, которое, по её мнению, было неделикатным и отваживало от неё парней, Позднышева неожиданно сорвалась на визгливый тон.

– Могу, если это мешает учебному процессу! – внешне спокойно возразила Татьяна, хотя внутри у неё всё кипело от негодования. Верещание учительницы словно кнутом её подстегнуло. Но она знала, как осадить зарвавшуюся особу, что помогло ей овладеть собой, достойно выйти из ситуации. – Клара Романовна, следующий урок у вас в пятом классе? – Та, поджав ярко накрашенные губки, кивнула. – А у меня свободный час. Я, пожалуй, побываю у вас на уроке математики.

– Но почему вы не предупредили меня заранее об этом?! – капризно протянула подчинённая, привычно тряхнув мелкой завивкой на голове.

– А почему это вас так задело? Может, вы не готовы к уроку? – глядя на неё в упор, поинтересовалась Полянова.

– Готова, – сникла вдруг та, и, забыв о своих поклонниках, устремилась в класс.

Переглянувшись и помявшись немного, вышли вон и парни. Меланхоличная техничка осуждающе покачала им вслед головой.

– Дарья Ивановна, я прошу, не пускайте посторонних в школу! – сделала ей замечание Полянова. Та согласно закивала головой и закрыла дверь на крючок.

Изрядно понервничав перед приходом директора на урок, Клара, с её колючим и несдержанным характером, сочла нужным на этот раз сорваться на детях.

– Садитесь, – сухо, без приветствия, начала она урок. Пятиклассники, заметив, что та не в духе, притихли. – Проверим домашнее задание.

Печатая шаг, Позднышева прошлась между рядами. Ребятишки продвигали на края парт тетради, вопросительно заглядывали ей в глаза, ожидая похвалы. Но та, едва взглянув на столбики цифр, с поджатыми губами проходила мимо, пока не очутилась возле последней парты. И только тут заговорила нервно, резко, крикливо:

– Опять ты, Тумасов, не выполнил домашнее задание! Ну что мне с тобой делать, скажи, что?

– Я думал, не будет сегодня математики, – испуганно пролепетал школяр.

– Это почему нет? По расписанию этот урок каждый день?!

Тот помалкивал, затравленно втягивая голову с торчащими, как листья лопуха, ушами в узкие плечики. Но ни перепуганный вид и лепет ученика, ни присутствие директора не остановили математичку. Видя, что Тумасов, которого она отчитывает, продолжает сидеть, та снова вскричала с бабьей гневной визготнёй:

– Встань, когда с тобой разговаривает старший! – Тот подскочил, как мячик. Он поднял полные слёз глаза на «учительшу», но под её суровым взглядом ещё больше сгорбился и опустил голову.

«Когда же она остановится?» – дивясь её поведению, думала Полянова. Пока она собиралась с мыслями, решала, как тактично остановить разошедшуюся Позднышеву, та, войдя во вкус, продолжала распекать лопоухого ученика.

– Нет, ты, недотёпа, скажи мне, – самодурничая, учительница c силой дёрнула его за воротник, словно мстя и вымещая на нём злобу за переживаемую нервозность. Ребёнок схватился за парту, чтобы удержаться и не упасть. – Почему ты не хочешь выполнять домашние задания? Что молчишь, как убитый?!

«Так, пожалуй, она не скоро утихнет – попала ей шлея под хвост!» – директор, воспользовавшись секундной паузой, спросила с иронией:

– А что, Клара Романовна, в плане урока у вас только разнос ученика? – Понимала, что ставит её в неловкое положение, но молчать больше не было сил.

– Нет, – словно споткнувшись о преграду, та замолчала, перевела дух и внезапно успокоилась, будто выдохлась.

В мёртвой, неживой тишине класса слышались лишь постукивание об линолеум мелка, изредка прерываемое голосом педагога, ронявшей короткие обрывочные фразы. «Вот это объяснение новой темы! – не переставала удивляться Татьяна. – Да и детей совсем запугала. Можно ли в такой напряжённой обстановке пробудить интерес к знаниям?» Она посмотрела на часы. На закрепление материала времени не осталось. Зато учительница, накричавшись, отвела душеньку!

– Что же вас так распалило, Клара Романовна, – спросила Полянова, когда в учительской приступила к анализу урока подчинённой. Та промолчала. Указав на её ошибки, Татьяна прибавила дружеским тоном: – Я бы вам посоветовала побывать на уроках Раисы Николаевны.

– Это ещё зачем? – запротестовала та.

– У неё можно перенять ряд методов преподавания, которому обучают в педколледже! Блестяще зная математику и методику, Раиса Николаевна без крика овладевает вниманием детей, умело стимулирует их творческую активность. Тут и математические загадки, и ребусы, и кроссворды, и работа по карточкам. У Корнеевой все заняты на уроке, и домашние задания никто не забывает выполнять. И знаете почему? – директор пристально вглядывалась в Позднышеву, чтобы понять, не напрасно ли она распинается перед ней. – Потому что она сумела зажечь в них живой интерес к предмету. Вы же, извините за нелицеприятные слова, не сумели увлечь ребят, а требуете от них больше, чем даёте им сами! Как знать, может, Тумасов не из-за лени не делает домашние задания, а потому, что не понимает ваше объяснение на уроке. Попробуйте при закреплении темы вызвать его к доске, чтобы убедиться, в чём причина. Может, дело в пробелах в его знаниях? Тогда снова адресую вас к Корнеевой, которая с первых же уроков начала выяснять степень подготовленности учеников и запущенности знаний.

– Почему я должна работать над чьими-то пробелами? – отмахнулась Клара.

– Потому что без этого невозможно двигаться вперёд! – Поляновой показался странным вопрос оппонентки. – Дети не смогут осваивать новые темы без знания предыдущего материала. Согласны?

– Да, – неохотно буркнула та. – И что же она такого особенного делает?

– После повторения теории воспитанники Раисы Николаевны выполняют контрольную работу, анализ которой помогает выявить ошибки. Учительница составляет таблицу, где классифицирует пробелы каждого. Потом заводит тетрадь индивидуальной работы, где записывает задания, получаемые учеником, срок исполнения и его подготовленность к ответу. После проверки, анализа и группировки ошибок, ею проводится урок-консультация, где объясняются недочёты каждого.

– Больно надо загружать себя! – фыркнула Клара. Татьянины глаза наполнились грозовой синью, но она сдержалась, как можно спокойнее заметила:

– Тогда вам остаётся лишь держать в страхе малышей!

– Я сама знаю, как вести себя с ними! – злобно выпалила та, свысока взглянув на директора. Умение Поляновой сдерживать себя Клара восприняла за слабость характера – Их нельзя распускать, на голову сядут!

– А можно заменить надменно-пренебрежительное отношение к ученикам и коллегам на более уважительное? – Высокомерие подчинённой задело Татьяну, хотя самообладание не изменило ей и на этот раз. Она старалась не давать воли чувствам, но с самого начала терялась в догадках, почему Позднышева ведёт себя так дерзко? Может, та обиделась, что её не хотели брать на работу? Или считает, что наличие трёхгодичного стажа даёт ей какие-то преимущества перед директрисой, не имеющей опыта работы? Видимо, дело все-таки в повышенной возбудимости и болезненной раздражительности этой особы? Тогда разве в школе её место?

– А почему вы мне читаете нотации, как будто сама не знаю, как наладить дисциплину? – запальчиво, вопросом на вопрос ответила подчинённая, считая нужным перейти в наступление.

– Позвольте возразить вам, Клара Романовна! – щадя больное самолюбие той, терпеливо продолжала директор, хотя она готова была предложить, пока не поздно, сменить ей профессию. Жаль, что умолчала об этом! Может, это открыло бы Кларе глаза на себя?! – Дисциплина бывает разная: сознательная, основанная на взаимоуважении и хороших, прочных знаниях, которые квалифицированный педагог в состоянии дать воспитанникам, и палочная, взращенная на окриках и тумаках, что вы укореняете. Но помните, палка о двух концах. И как бы она против вас не обернулась! – предупредила она настырную учительницу, капризно пожимающую плечами.

Полянова в тот момент и предположить не могла, насколько окажется права и дальновидна. Если в пятом классе крик ещё в какой-то мере возымел своё действие, то в старших, где учащиеся стремились к самоутверждению, истеричное Кларино поведение вызывало насмешки, протест, выражавшийся ещё чисто по-детски бурей негодования и непослушания. Невзлюбив Позднышеву, девятиклассники всячески мешали вести уроки, отвечали грубостью на повышенный, резкий её тон, шумели, пререкались с ней. Особенно усердствовал в этом красавец Гена Маркин. Однажды Клара прибежала в учительскую со слезами на глазах.

– Я больше без директора не пойду в девятый класс! – выкрикнув эту фразу, она с силой швырнула мелок. – Этот смазливый Маркин – настоящее исчадие ада!

– Вы же знаете, как вести себя с ними! Стоит ли жаловаться? – Полянова не удержалась от желания уколоть несносную учительницу за спесь и надменность. Та, как ни странно, промолчала, сосредоточенно стряхивая с плиссированной юбки мел.

– Ну что ж, идем, – вздохнув, сказала Полянова, – а то ученики уже в коридоре шумят! – Не успела она вместе с Позднышевой выйти за порог учительской, как девятиклассники, шарахаясь, бросились обратно в класс.

– Директриса идёт! – послышался панический голос Пети Фурсова, долговязого и сутулого, словно из-за угла мешком прибитого подростка.

– Что это с ними? – вырвалось у Татьяны, удивлённой несвойственным для старшеклассников поведением.

– Они боятся вас. Вы же директор! – шмыгнула покрасневшим носиком Клара, умолчав, что постоянно пугает учеников тем, что пожалуется Поляновой, – вот тогда, мол, они убедятся, где раки зимуют! Татьяна нахмурилась. И хотя её не прельщала перспектива нагонять страх на детей, войдя в класс, она обратилась к ним суровым тоном:

– У меня складывается впечатление, что вам нужна надзирательница! – директор опалила учеников льдистым холодом синих глаз. – Так я заявляю, что не могу и не хочу быть ею! – она устремила жёсткий взгляд на Геннадия Маркина, стройного, темноглазого, с правильными чертами лица подростка. Тот, метнув на неё, как ей показалось, испуганный взгляд, опустил голову и начал что-то черкать на бумаге. Затем, сделав независимый вид, о чем-то тихо заговорил с соседом по парте, коим был закадычный друг Валера Тарасов.

– Она сама как надзирательница! – кивнул из-за парты неуклюжий Фурсов на Клару.

– Что ты, болван, несёшь околесицу?! – покраснев, сварливо проронила та.

– Сама ты – бред сивой кобылы! – вспыхнув, обиженно засопел ученик.

– Прекратите взаимные оскорбления! – повелительно-строгим тоном потребовала директор. – Не кажется ли вам, что своим буйством даёте учительнице повод быть несдержанной?

Ребята сидели, потупив в смущенье головы и украдкой поглядывая на директрису. Лишь Валера смотрел на неё прямо и открыто. Татьяна не могла долго сердиться и обвела класс уже менее суровым взглядом.

– Татьяна Михайловна, больше этого не повторится! – заверил её Валера.

– Я очень надеюсь на это! – лицо Поляновой смягчилась, бирюзовые глаза потеплели. – Есть такая пословица: «Учение – семена знаний, а знания – семена счастья». Нужно ли убеждать вас, что без дисциплины вы не освоите никаких знаний, а значит, будете лишены счастья обладания любимой профессией? Вы просто никуда не сможете поступить после школы!

– Всем классом будем коровам хвосты крутить на ферме, – хихикнула смешливая Марина Ковалёва, вызвав невольную ухмылку Татьяны.

– Учение – свет, незнание – тьма! – простодушно подтвердил слова директора отличник Ваня Николаев.

– Рада, что вы всё сами понимаете! – Полянова едва заметно улыбнулась, снова обвела класс нежной голубизной бирюзовых глаз. – Надеюсь, не надо мне сидеть на уроке в качестве надсмотрщика?

– Нет! – старшеклассники весело и дружно замотали головами.

Молоденькая директриса, оперативно организовавшая ремонт школы и не допустившая её закрытия, пользовалась безусловным доверием среди родителей и детей. Не в этом ли секрет, что она без труда нашла с воспитанниками общий язык? Впрочем, стоит ли доказывать читателю простую истину: сначала человек работает на авторитет, потом авторитет – на него?

Через пятнадцать минут, отложив проверку тетрадей, Татьяна снова вышла из учительской, чтобы убедиться, всё ли хорошо в злополучном классе. Подойдя к дверям, тихонько приоткрыла её. Склонив головы над тетрадями, ученики решали задачу. Лишь Петя Фурсов, недовольный тем, что ответ не сходится с задачником, что-то бубня под нос, заглядывал в тетрадь соседа.

***

Был теплый субботний вечер затянувшегося бабьего лета. Круг ярко-малинового закатного солнца купался в пенистых облаках горизонта, а с нежного бархата небосклона на изумрудное одеяло земли лилась сияющая синева. Завершив подготовку к урокам, Полянова открыла створки окна и залюбовалась вновь зазеленевшей после обильных дождей лужайкой, где паслась козочка хозяйки, затем перевела взгляд на огненные кисти созревшей рябины в палисаднике. На стёклах деревенских окошек домов, расположенных напротив, вспыхнули от лучей уходящего за горизонт солнечного диска оранжевые костры пожарищ. От этой красоты почему-то стало тревожно на сердце. Неожиданно зазвеневший телефон заставил её вздрогнуть.

– Алло, слушаю, – подняв трубку, сказала она.

– Извините, Татьяна Михайловна, это Марина Ковалёва беспокоит, – голос озорной девятиклассницы на этот раз был непривычно взволнованным. – Тут возле клуба пьяный Маркин за рулём. Я забрала ключи у него, боюсь, разобьётся!

– Пьяный?! – удивившись и встревожившись, она потребовала: – Немедленно сообщите об этом родителям!

– Ой, отец отлупит его как сидорову козу, если узнает, что он в таком виде сел за руль! Он до крови порет Гену ремнем! – испуганно затараторила Марина.

– Что вы предлагаете сделать? – уже мягче прервала её Полянова.

– Ну, вы же водите машину, помогите отогнать её в гараж, к Маркиным, – нерешительно предложила ученица.

Ещё в детстве отец научил Таню водить старенький «москвич». Будучи студенткой, девушка сдала «на права», однако за руль садилась редко и в салоне автомобиля, тем более чужого, отнюдь, не чувствовала себя уверенно – она далеко не профессионал. Но откуда Ковалёва знает про её умение водить машину? Однако размышлять об этом некогда: надо вытаскивать ученика из неприятной ситуации.

Когда Полянова подошла к сгрудившейся вокруг «шестёрки» молодёжи, возбуждённая ученица с ключами в руках бросилась к ней.

– Спасибо, что пришли, Татьяна Михайловна! Я уже не выдерживаю натиска желающих покататься на чужой машине, – прошептала она, с почтением глядя на неё широко раскрытыми глазами. – Увезите, пожалуйста, Гену отсюда.

– Разрешите! – Забрав под недовольные возгласы парней ключи у Марины, Полянова открыла дверцу «жигулёнка». Одноклассницы чуть ли не насильно усадили шатающегося Геннадия на переднее сидение, рядом с директором. Стараясь не выдать смятения и растерянности, та вставила ключ в замок зажигания и повернула его. Автомобиль завелся, она нажала педаль сцепления, включила скорость. Машина тронулась – девочки восторженно завизжали вслед.

Родители Маркина, попарившись в бане, всем семейством сидели на крыльце и о чем-то мирно беседовали, когда Татьяна медленно въехала к ним во двор на старенькой «шестерке». Глава семьи, крупный мужчина с непропорционально маленькой головой, при виде выходящей из салона Поляновой сурово сжал тонкие побелевшие губы, встал со своего места и спустился по ступенькам вниз.

– Вот привезла Гену! – недоброжелательный вид хозяина озадачил её.

– Марш под навес! – в бешенстве сузив глаза, повелительно прикрикнул тот на сына. Потом, надменно осмотрев Татьяну с ног до головы, снова разомкнул свои тонкие бескровные уста: – Что всё это значит? Вы что же, с детьми гуляете?

Пришла очередь возмутиться девушке.

– Это совсем не то, что вы думаете! – задетая словами пылающего гневом папаши, взволнованно проговорила она. – Меня попросили одноклассницы вашего сына довезти его до дома. Сами видите, в каком он состоянии!

Паренек тем временем весь съёжился от раздражённо-непримиримого взгляда отца. Хмель мгновенно слетела с него, и он, бледный, трясущийся, направился под навес возле сарая, где стояла широкая крашенная коричневой краской скамейка. Ни слова не говоря, он расстегнул штаны, и, не спуская их, распластался на ней. «Отец до крови порет Гену ремнем!» – всплыли в сознании Поляновой слова ученицы. Вид паренька, приготовившегося к расправе, при этом был до того жалкий, униженный и убитый, что Татьяна, забыв про нанесённое ей оскорбление, бросилась на выручку ученику.

– Сергей Иванович, я бы не советовала вам допускать жёсткости, граничащей с попиранием достоинства сына!

– Это почему же? – не скрывая злости, спросил распалённый мужчина.

– Возможно, угон машины – протест против жестокого обращения с ним. Гена взрослеет, стремится к независимости, свободе! – горячась, пояснила она.

– Я ему дам свободу! – мелкие немигающие глаза угрожающе уставились на Татьяну. Дёрнув непропорционально маленькой головой, мужчина начал расстегивать ремень на своих брюках. Директор, покраснев, отвела синие глаза, потом снова подняла их на взбешенного папашу.

– Вы хотите втоптать в грязь Геннадия, сломать, сделать из него трусливую, безвольную личность, которая впоследствии не сможет противостоять давлению, защититься от избиений забияк или «дедов» в армии? – уверенно чеканя слова, спросила она. – Вы этого желаете своему сыну, Сергей Иванович?

– Нет! – разъяренный ещё с минуту назад мужчина, опешив от её веских слов и решительного тона, растерянно уставился на неё. – А что делать тогда?

– Пусть он выспится, а завтра поговорите с ним строго, по-мужски, но без рукоприкладства! – твёрдо произнесла Полянова, глядя на него выразительными васильковыми глазами. – Найдите слова, убедите его в опасности нетрезвым садиться за руль.

– Спасибо, дочка, – с благодарностью взглянув на Татьяну, маленькая, симпатичная женщина, как две капли воды похожая на сына, вернее, Гена – на неё, метнулась с крыльца к своему чаду, подняла его со скамейки и, что-то тихо шепча на ухо, повела в дом. Малолетние братишки и сестренки подростка во все глаза смотрели на разыгравшуюся перед ними сцену. Сам же старший Маркин, остолбенев, стоял посередине двора с ремнем в руках.

– Психологи считают, что телесные наказания, принижение достоинства подростка могут навредить ему, привести к трагедии, – проговорила Татьяна другим, менее строгим тоном. – Во всяком случае, к заниженной самооценке точно! Он будет думать: «Раз бьют родители, значит, это нормально, могут бить и другие». Вырастает жертва, позволяющая себя обижать, покушаться на своё достоинство. Может быть и противоположный вариант. Геннадий не может дать отпор вам, отцу, когда его избиваете, поэтому агрессия выплескивается на одноклассников или учителей. Извините, Сергей Иванович, но ваш сын очень остро чувствует свою неполноценность и пытается любым способом её восполнить, в том числе, хулиганством. Теперь я понимаю, почему Клара Романовна называет Геннадия исчадием ада. В нем столько накопилось протеста против вашего насилия, что он сливает его в виде агрессии против учителя на уроке. Так безопаснее для него, преподаватель не может поднять на него руку. Подумайте над этим и постарайтесь сменить меры воздействия на сына на более эффективные. Действуйте не насилием, а убеждением!

В понедельник, несмотря на прозвеневший звонок, Маркин как ни в чём ни бывало, всё ещё стоял и любезничал с Ковалёвой возле двери своего класса.

– Марина, ты не могла бы отвлечь Татьяну Михайловну вопросами по истории, чтобы до нас с Валерой не дошла очередь отвечать на уроке, – услышав это, директор притормозила свой шаг.

– На этот раз почему не готовы к урокам? – проворчала Ковалёва.

– Понимаешь, отец Валеры запил, пришлось помогать ему управляться на ферме. Не до уроков было! – паренёк, пытаясь умаслить одноклассницу, обнял её за плечи.

– Отставить обнимашки-целовашки! – пухлые губы Татьяны тронула улыбка. – Заходите в класс, Маркин, а то первым вызову вас отвечать! – шутливо пригрозила она.

Не успела Татьяна с ребятами войти в класс и усесться за свои места, как Ковалёва подняла руку.

– Можно вопрос, Татьяна Михайловна?

– Да, слушаю вас, Марина, – пряча улыбку, произнесла историк.

– Я вчера смотрела по телевизору политический диспут, – рот ученицы сам собой расплывался в довольной улыбке от того, что ей, похоже, удастся выполнить заказ Маркина, к которому она питала нежные чувства. Геннадий с Валерой тоже улыбались во весь рот. – Там речь шла о НАТО, которое змеёй гремучей подкралось к нашим границам, всё теснее смыкая кольцо военных баз!

– Одно заботит этих вояк, чтобы на Земле в результате развязанных ими междоусобиц, бомбёжек и террора осталось меньше населения, тогда больше ресурсов достанется США и его вассалам! – взволнованно подхватил слова Марины отличник Ваня Николаев.

– Какие же они кровожадные эти лицемерные защитники демократии и свободы! – пришла в негодование худенькая, с симпатичным личиком девчушка, сидящая с Мариной за одной партой. Кажется, её зовут Вероникой Масловой.

– США всюду чужими руками жар загребают, – выслушав комментарии одноклассников, уже серьёзным тоном продолжала Ковалёва. – В Европе американцы разместили свои ракеты. Неужели население европейских стран не понимает, что их подставляют под ответный удар России?

– Кстати, не всё коту масленица! – приостановившись в середине класса, Татьяна обвела девятиклассников васильковыми глазами. – Российские учёные разработали новейшие виды грозных крылатых ракет с гиперзвуковыми скоростями, неуязвимые для противоракетной обороны США. Одни только названия ракетных комплексов что стоят – Сармат, Кинжал, Авангард – плюс лазерное оружие! Подобных аналогов нет в мире, и у НАТО, которое угрожает нашим границам, против них нет защиты! – Во всём облике синеглазой Поляновой ощущались гордость и подъем душевных сил. Ученики смотрели на неё во все глаза. – Спрятаться за океаном, мол, мы далеко – нас не достать, не удастся! Россия легко договорится с дружественной нам Кубой или с Венесуэлой, чтобы те предоставили нам военные базы или пункты базирования для военных кораблей с крылатыми ракетами. Это заставит американцев быть сговорчивее – поторопиться сесть за стол переговоров! Мы ни на кого не собираемся нападать, но никому не позволим попирать нас, сможем дать достойный отпор любому агрессору! Это сдерживающий фактор и гарантия мира!

– Круто! –  губы Валеры, не сводившего с историка глаз, сложились в букву «О». Торжествуя, он добавил страстно: – Значит, все потуги НАТО бесполезны! Хватит ноги об нас вытирать!

– Вот почему так злобствуют американцы, чувствуют, что их действия против России не могут остаться безнаказанными, как в других странах! – пухлые сочные губки пылкой, вдохновлённой Марины горели маками, лицо сияло от радостного волнения. – Развалив СССР, они надеялись прожить, беспредельничая, не встречая ниоткуда достойного сопротивления!..

– Погоди радоваться, Марина! – Ваня Николаев, мечтавший, как и директор, стать историком, начитанный и эрудированный, поднял грустные доверчивые глаза на одноклассницу. – Так уже было при президенте Кеннеди. Он понял, что воевать с Советским Союзом себе дороже и велел найти «мирные» способы её удушения, что и было сделано! А сейчас Запад добиваются распада России!

– Ничего себе прянички-бараночки! – воскликнула эмоциональная Ковалёва, вскинув пушистые длинные ресницы и дугой изогнутые брови. Глядя на одноклассницу, Маркин не мог удержаться от приветливой улыбки.

– Военной агрессией нас, действительно, невозможно поставить на колени, – Татьяна одобрительно кивнула лучшему ученику класса, – но можно сыграть на внутренних трудностях, которые поддерживаются извне.

– Хотите сказать, что продажная оппозиция, пользуясь недовольством народа, поднимет его на «цветную революцию»?! – спросила умненькая, привлекательная Вероника Маслова.

– Правильно мыслишь! – отличник блеснул большими карими глазами, дружески подмигнул ей и продолжил мысль учителя: – Могут использовать против нас биологическое, психотропное или климатическое оружие, активно разрабатывающиеся в США.

– Всё для процветания Америки и утверждения её интересов во всём мире! – с сарказмом произнесла Маслова, пристально глядя в карие глаза Николаева.

– С помощью добавляемых в лекарства и продукты опасных веществ, вызывающих неизлечимые болезни и умственную неполноценность потомства, можно скрытно уничтожить целые народы, – согласилась Полянова. –  Материальные же блага останутся нетронутыми. Ими и воспользуются «цивилизованные» страны.

– Или напустят на мир какую-нибудь болезнь, а потом разработают вакцину якобы против заразы, с помощью которой поставят под контроль человеческий разум, сделают народы объектами рабства этих господ, – эрудиции, глубоким познаниям Николаева можно было только позавидовать.

Татьяну словно волной прибоя окатило, – она подняла отливающие темной грозовой синевой глаза на своего отличника. Как же реальны его догадки и предчувствия о возможном развитии событий в мире! Каким бдительным предстоит быть человечеству, чтобы оно выжило в условиях цифровых технологий, с помощью которых искусственный интеллект заставит народы выполнять любые приказы глобалистов, отнимет свободу и волю человека! Но она не успела высказать это вслух. Николаев, опередив, развернул течение её мыслей в другом направлении.

– Как роботами, можно будет людьми управлять! – мрачно выговорил он. – Недаром после войны всех нацистов, делающих на пленных опыты, приютили американцы. А мы пупок надрываем, создавая новые виды дорогущих ракет.

– Логично, нам не стоит забывать, что именно гонка вооружений ослабила Советский Союз со всеми вытекающими из этого последствиями, – согласилась Полянова. Взглянув на часы, она покачала головой.

– Ну что ж, вернёмся к теме нашего урока, – увидев, как с лиц закадычных дружков – Геннадия и Валеры – схлынуло ликование, Полянова сжалилась над ними и спросила, есть ли желающие отвечать. Первыми вскинули руки Марина с Вероникой и Ваня Николаев. Вероника идите к доске, а вы, друзья мои, – обратилась она к Маркину и Тарасову, слушайте внимательно, на следующем уроке – ваша очередь отвечать.

***

На смену бабьему лету пришли промозглые дни, наполненные стылой серостью и неуютностью. С хмурого, печального неба, словно слёзы из глаз безутешной матери, потерявшей сына, шёл бесконечный дождь. Дороги разбухли и расползлись. Встала на прикол колхозная техника, перестали курсировать рейсовые автобусы. Татьяна не смогла, как прежде, поехать на выходные домой, поэтому решила заняться стиркой. Натаскав из колонки воды в дом, нагрела её в больших чугунах в жарко натопленной русской печке. Газ по телевизору рекламируют как народное достояние. Увы, он далеко не всем россиянам доступен. Газпром, прикрываясь этой мнимой вывеской, газифицировал всю Европу, а многие российские сёла до сих пор лишены голубого топлива. К тому же, цены на экспортируемый газ падают, а внутри России – растут. И это не удивительно, несмотря на создание видимости, что Газпром российская компания с государственным участием, более половины акций в нём принадлежат иностранным компаниям, вампирами высасывающих и выжимающих с России жизненные соки. «Против России, за счёт России, на обломках России!» – так, кажется, вещал небезызвестный Збигнев Бжезинский? Татьяна тряхнула головой, отгоняя досадные мысли. Что толку их мусолить, где-то она читала, что «естественные монополии» – это всерьёз и надолго! Сомнительно, что обездоленные граждане скоро могут стать подлинными владельцами «народного достояния».

– Баба Вера, разрешите воспользоваться вашей стиральной машинкой, – обратилась девушка к хозяйке. Та не отказала, но в ответ пришлось выслушать её ворчание о том, что в воскресенье, в праздничный день, стирать грешно.

– Когда же стирать, если в субботу в школе занятия? – оправдывалась та и предложила: – Давайте заодно и ваше бельё постираю, раз уж взяла грех на душу.

– Спасибо, дочка, – растрогалась пожилая женщина.

Она подошла к своей койке, сняла пододеяльник, простыню, наволочки плюс из машинки достала кипу накопившегося грязного белья. Потом, одевшись и замотав голову теплым полушалком, старушка ушла к соседям, а Татьяна занялась стиркой. Выжимая постельное бельё, девушка краем глаза заметила, как за окном мелькнула сухощавая, сутулая мужская фигура. Хлопнула дверь в сенцах. Через минуту, пригнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку двери, и придерживая пожелтевшую кроличью шапку на голове, в прихожую вошел озабоченный Стёганов.

– Я к вам в гости, – сняв и держа в руках шапку, заявил он после взаимных приветствий. – Так и знал, что не поехали домой. Думал, скучаете.

– Некогда скучать! – та, смахнув пот со лба, кивнула на тазики с бельём и нахмурилась. Как же некстати появление этого долговязого Стёганова, пришедшего без приглашения!

– Может, помочь их развесить?! Куда, под навес? – перехватив безрадостный взгляд девушки, с подобострастием предложил Иван.

– Нет, спасибо. Я сейчас отдохну – все сама сделаю. Раздевайтесь, проходите в горницу, – нехотя пригласила она его.

Выключив машинку, Таня с любопытством, смешанным с долей неприязни, наблюдала за незваным гостем. Тот, воровато шмыгая глазами, деловито снял с себя кожаную, уже порядком заношенную куртку, повесил вместе с шапкой на вешалку. Разувшись, резиновые сапоги задвинул под скамейку возле порога, и подошел к висевшему на стене зеркалу. Поковыряв ржавые пятна, выступившие от сырости, из кармана пиджака вынул огрызок расчески, причесал русые, коротко стриженые волосы.

– Я поговорить с вами хочу, – проговорил он, перед тем, как переступить порог горницы.

– Давайте поговорим, – вздохнув, покорно согласилась Таня, которую почему-то тяготило присутствие парня, –  не покажешь же тому на дверь!

– Не сейчас, позже, ладно! – Иван, чьи сухие бескровные губы тронуло подобие улыбки, сказал это таким тоном, как будто боялся предстоящего разговора.

– Чем бы вас занять? – пожав плечами, спросила она. Подумав, достала из шкафа пухлый, увесистый альбом со студенческими фотографиями и положила на стол. Стёганов, удобно устроившись на диване, взгромоздил его на острые, выпиравшие колени. Сутулясь, он рассматривал снимки директрисы, и такой неподдельный интерес и гордость первооткрывателя были написаны на его худом, почти истощённом лице, что она усмехнулась. Трудовик приоткрывал завесу личной жизни своей начальницы. Это, видимо, было очень важно для него.

– Вы были на море? – увидев на фоне седых вздымающихся волн девушку, весело глядящую в объектив, удивленно спросил он.

– Да, с однокурсниками ездили. Ну, вы посидите, а я накрою на стол, –  она прошла на кухню. Достав ухватом чугунок из печи, в котором томились ароматные щи, разлила их по тарелкам. Нарезав в миску с румяной корочкой картошку, полила подсолнечным маслом, пригласила Ивана отобедать вместе с ней.

– Не откажусь, – торопливо, словно боясь, что Татьяна передумает, ответил гость и сел за стол. Управившись с тарелкой густых щей, несколько раз ткнул вилкой в миску с картошкой. Нервно потер длинные, мосластые руки, встал и суетливо проговорил: – Все, все, спасибо!

– Погодите, чай налью, – предложила девушка. «Что-то очень сильно его беспокоит», – наблюдая за ним, подумала она, стало даже жаль немного парня.

– Я лучше воды холодной попью, если вы не возражаете, – тонкой костлявой рукой он потянулся к бачку, на котором стояла кружка.

– Не возражаю, только холодную воду вредно пить после горячей и жирной пищи, – Татьяна лукаво улыбнулась. – Желудок может расстроиться.

– Да? – насторожился Иван, видимо, привыкший относиться к своему здоровью всерьез. – Тогда попью чай, – не обратив внимания на девичью ухмылку, гость уселся на место.

– Вообще-то, воду рекомендуют употреблять за 30 минут до еды. А после трапезы якобы пить можно только после двух с половиной часов, чтобы завершить процесс пищеварения, – разливая по бокалам чай, сказала девушка.

– Да?! – Стёганов, протянувший было руку к наполненному бокалу, отдернул её, потерянно поглядел на юную директрису.

– Чай, да и вода тоже, которую мы выпиваем сразу после еды, якобы ослабляют функции желудка, смывает выделенные для переваривания пищи ферменты. К тому же, мясные щи можно отнести к белковой пище, а сладкий чай – к углеводной, что несовместимо с правилами раздельного питания.

– И что же из этого следует? – нетерпеливо прервал ее Иван. Татьяна, взглянув на него, снова ухмыльнулась.

– Ничего особенного, просто нарушается процесс пищеварения.

Парень беспокойно поёрзал на табуретке, не зная, что предпринять дальше.

– Да вы пейте, – предложила она, подвинув ему бокал и варенье.

– Дык, вы же сами говорите, что будет несварение пищи! – проговорил трудовик, пребывавший в сильной растерянности.

– Ну, как хотите, вольному – воля, спасённому – рай! – Таня поднялась со своего места и начала убирать посуду со стола. «Вот проказница – загнала-таки парня в тупик! – улыбаясь, думала она про себя. – Смешной тип!»

После трапезы молодые люди снова прошли в горницу. Учитель уселся на диван, директор – напротив, на стоявший у стола стул. Наступила тягостная пауза. Каждый из собеседников надеялся, что другой, а не он, прервёт молчание. Полянова ждала серьезного разговора, который обещал он, Иван – приглашения начать его; ему было не по себе. Наконец он не выдержал и, расширив от внутреннего напряжения водянистые глаза, признался без всяких вступительных слов:

– Я хочу на вас жениться, Татьяна Михайловна!

– Прямо сейчас?! – поразилась девушка. Несмотря на лёгкий испуг от неожиданного и довольно странного его выпада, она едва не расхохоталась.

– Нет, я могу подождать! – смутился тот и отвёл округлившиеся глаза.

Снова наступила неловкая пауза. Слышно было, как тикают настенные часы, о стекло бьётся муха, вышедшая из своей щели в тепло натопленной печи. У Тани было такое чувство, как будто её, помимо воли, как муху, затягивают в паутину. Зачем ей этот тип? Она вообще не собирается замуж, пока не встретит того единственного, которого ждёт каждая девушка! Опешив от предложения Ивана, Полянова лихорадочно искала слов, которыми можно было отказать, не обидев его, и не находила их. Отказ есть отказ, и в какой форме его ни выскажи, это не меняет сути. Как деликатнее сказать, что она совершенно не приемлет его в качестве супруга? Стёганов далеко не тот человек, с которым она хотела бы прожить свою жизнь. Татьяна, устремлённая в будущее в своём романтическом порыве и горении, настроенная на успех и счастье достигнутых побед и готовая ради этого на преодоление один за другим жизненных преград, даже представить не могла рядом этого одиозного учителя! Как же интересно жить с ощущением полёта, говоря красивым слогом, идти заре навстречу, чувствуя при этом надёжное плечо верных друзей, коллег по работе! В недалёком будущем, несомненно, её ждёт настоящая пылкая любовь, но уж точно не со Стёгановым! Как она, живущая мечтой и желанием, быть полезной окружающим, как можно больше сделать ради людей, будет сосуществовать с этим ограниченным и практичным, зацикленным лишь на своих узкокорыстных, эгоистических потребностях человеком?

До прихода в школу Иван работал учётчиком в колхозе. Учителем труда и физкультуры его приняли по совету Надежды Егоровны, которая высоко ценила способности старшего Стёганова, то бишь отца Ивана, слывшего на селе умельцем, и полагала, что тот научил сына секретам своего мастерства. Однако Иван пока ни особых способностей, ни инициативы не проявил, присматривался, выжидал, палец о палец не ударив, чтобы что-то полезное сделать на уроках труда для школы без распоряжений Поляновой. Более того, он всячески избегал лишних поручений, касающихся шатких парт или латаний полов, всего того, что могло бы его загрузить, и уж, тем более, оторвать от личных дел. Отсутствие образования дополнялось откровенной недобросовестностью и неподготовленностью к урокам. Ученики его часто слонялись по коридору без дела, вызывая раздражение коллег. Сейчас же он проявил завидную прыть, сделав предложение директору, на что она не нашлась, что ответить, вернее, как, не обидев, отказать. Девушка еле сдерживала желание громко расхохотаться ему в лицо, находя это жестоким по отношению к гостю, хотя и пришедшему без приглашения,

– Я вас прошу, скажите что-нибудь, только не молчите! – умоляюще пробормотал новоиспечённый жених. Ей снова стало жаль парня.

– А почему вы решили жениться на мне? – выдавила она, наконец, из себя.

– Вы же не маленькая, должны понимать! – Иван криво усмехнулся.

– Что понимать? – кусая губы, чтобы не рассмеяться, осведомилась она.

– Я не знаю, как вам объяснить, – растерялся тот.

– Нравлюсь вам, что ли? – невольно покраснев, Татьяна отвела глаза.

– Да, – выдохнул он облегчённо. – Вы очень работящая! Понравились, как только увидал вас. Отцу моему вы тоже приглянулись.

– Как только, так сразу! – машинально барабаня пальцами по скатерти на столе, проговорила Полянова и замолчала, чтобы всё-таки не расхохотаться.

– Ну, ответьте же что-нибудь мне! – нетерпеливо потребовал гость.

– Что я могу сказать вам? – с трудом удерживая рвущийся наружу смех, проговорила Таня и опустила глаза, убрала под стол руки. Ей было неловко и стыдно, что в душе она насмехается над парнем, для которого так важен этот разговор. Эх, кабы этот странный претендент на её руку и сердце хоть чуточку нравился ей! Надо завершать эту бесполезную болтовню! – Я плохо знаю вас, не питаю к вам никаких чувств, – выдавила из себя девушка, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы дать понять, что Иван не нужен ей.

– Давайте будем встречаться с вами, поближе узнаем друг друга, – учитель, видимо, по-своему истолковав ситуацию и приняв её поведение за нерешительность,  вдруг взял инициативу в свои руки. А фразе, что та не питает к нему симпатии, почему-то совсем не придал значения. Поглаживая и без того гладкие, словно прилизанные, редкие волосы, добавил: – Я вечером зайду за вами.

– Зачем? – Татьяна метнула испуганный взгляд на него. В селе, она слышала от хозяйки, сохранился старый обычай с вечера заводить девушку в дом парня с тем, чтобы наутро объявить её своей женой.

– В клуб в кино сходим.

– В клуб можно, – успокоилась она – фильмы она давно не смотрела, даже по телевизору. Всё некогда!

После кино Иван уговорил Таню остаться на танцы. Гармонист играл вальс, Стёганов описывал круги с ней по просторному, тускло освещённому залу. После довольно интересного, с хорошей игрой советских актеров фильма настроение её поднялось, было весело, слегка кружилась голова от той легкости, с которой она летала, повинуясь сильным и точным движениям парня. Местные девчата, оставшиеся сидеть на своих местах, грызли семечки и переговаривались между собой, бросая критические взгляды на танцующую парочку. Несколько парней тусовалось возле бильярда, остальные раскладывали шашки и домино за длинным столом. Когда Татьяне надоело танцевать, Иван проводил её домой.

– Давно я с таким удовольствием не проводил время! – говорил трудовик любезно-приветливым тоном, идя в кромешной темноте рядом с директором и поддерживая её под руку. – А вам понравилось? – и, не дожидаясь ответа, добавил подобострастно: – Впрочем, что может понравиться в селе, где нет даже уличного освещения? Гораздо интереснее отдыхать на море, не правда ли?

Юная особа вместо ответа коротко засмеялась. Чавкающая грязь под ногами, а на небе ни звёзд, ни луны, скрывшейся за тяжёлыми дождевыми тучами. Что тут скажешь?!

– Кстати, Таня, где ты предпочитаешь отдыхать – в туристической поездке, в санатории или у родственников? – позволил он себе перейти на «ты».

– Только не у родных, кроме родителей, конечно, – одновременно и ответила и возразила девушка. – Я не люблю обременять их своей персоной.

– А я, наоборот, предпочитаю у родственников: расходов меньше, – деловито проговорил собеседник.

– Как ты сказал, расходов меньше? – расхохоталась она, невольно тоже переходя на «ты». – У тебя меньше, а у родни?

– А ты не смейся! – совершенно серьёзно одернул её Иван. Видимо, в своём воображении, в разыгравшихся фантазиях и грёзах он уже видел её своей второй половиной, которой можно предъявлять требования в качестве мужа, строго спросить с неё за непочтительность.

– Не надо строить воздушных замков, – мягко осадила директор его, но он, сделав вид, что не понял намёка, поторопился задать новый вопрос:

– А как ты относишься к ресторанам?

– Положительно! – снова сквозь смех ответила Полянова.

Незаметно подошли к дому бабы Веры. Девушка остановилась возле калитки и протянула на прощанье руку. Но беседа с ней настолько захватила и увлекла Ивана, что он и не думал её прерывать.

– Таня, а ты с моими родителями хотела бы жить или отдельно?

– Я, по-моему, не давала согласия выходить за тебя замуж? – не выдержав откровенных притязаний на свободу её выбора, рассердилась та и опустила протянутую руку. – К чему весь этот разговор?

– Да нет, я, вообще, к слову, – смутился парень и суетливо, словно боясь, что снова перебьют, продолжал навязывать ей свои мысли: – Лучше, конечно, с родителями. Пока мы будем на работе, они за хозяйством и детьми присмотрят.

«Всё за меня решил и расставил по полочкам!» – удивлённо подумала Полянова. На душе стало тоскливо и уныло. Было такое ощущение, как будто её заперли в каменную клетку, теснота и душный воздух которой давят так, что трудно дышать. Какое убожество! Надо было сразу отказать ему, а не обнадёживать, давать шанса, сходив с ним в клуб на фильм и танцы. Ей просто хотелось как-то скрасить и разнообразить выходной день! Каково выслушивать бред этой одиозной и недалёкой личности?!

– Ты всегда такой расчётливый? – устало произнесла она.

– А что? – насторожился парень.

– Ничего! – Ущербность мышления и назойливость того вконец разозлили её. Открыв калитку, девушка шагнула к крыльцу: – Не надо больше приходить ко мне!

Трудовик пытался обнять и поцеловать её на прощание, но Татьяну вдруг охватило такое отвращение к нему, так неприятна стала его навязчивость, что она оттолкнула его и бегом забежала домой.

Ивана не смутило, что Полянова так холодно рассталась с ним. Видимо, её поведение он принял за обычную девичью скромность и стыдливость.

– Танюш, а топливом сельсовет будет обеспечивать учителей? Ведь зима на носу, ты бы побеспокоилась об этом! – обратился он к ней на утро в учительской. Раболепно-льстивый и в то же время интимный тон, с каким были сказаны эти слова, сбили с толку Полянову. Вчера, оттолкнув Стёганова, она, по её мнению, ясно дала понять, что никаких личных отношений между ними не может быть! Девушке показалось странным, что Иван не понял этого. Необходимость дополнительных объяснений раздражала её.

– Я прошу не называть меня Танюшей! – вспылила она.

– Не понял! – опешил учитель. «Какая муха её укусила?» – подумал он. Но вдруг внезапная догадка озарила лицо Ивана. Он наклонился к ней и ласково-томным голосом прошептал: – Я знаю, почему ты нервничаешь! Мы не так, как надо расстались!

Татьяна близко-близко увидела маслянисто-бесцветные пустые глаза, оттопыренные красные уши, жировик на шее и содрогнулась от брезгливости.

– Неужели вы так ничего и не поняли?

– А что я должен был понять? – льстивое лицо Стёганова вытянулось от недоумения. Пустые, без выражения глаза его забегали. Он-то думал, что ему подфартило – на самой директрисе женится!

Да, тонкостью понимания и чуткостью души природа его явно не наделила!

– Да то, что мы чужие по духу люди и никаких отношений, кроме деловых, между нами не будет! – ледяным тоном отчеканила Татьяна, отвернувшись. Как гласит пословица: «Любовь без радости была – разлука будет без печали»!

– Да, но почему? – назойливо допытывался он, пытаясь выяснить, в чём конкретно суть неудовольствия девушки, но та не сочла нужным продолжать бесполезный разговор. Нет, Иван не залился краской смущения от слов Поляновой, не побледнел от холодного, оскорбительного тона, он лишь криво усмехнулся и бодро-фальшивым тоном проговорил: – Ясно! Ну, а насчёт дровишек как?

Ответить она не успела. Прозвенел звонок, и учительская наполнилась людьми. Услышав последнюю фразу, одинокая Пузикова спросила озабоченно:

– В самом деле, Татьяна Михайловна, нельзя ли ускорить это дело? А то в прошлом году я осталась без дров.

– Вот-вот, и я об этом же говорю! – воспрянул духом трудовик, ободрённый неожиданной поддержкой.

– Вы и так с папашей все ближайшие леса оголили! – весело засмеялась черноглазая Румянова, чем явно умерила его пыл. – Около вас ни пройти, ни проехать от наваленных брёвен!

– Я не понимаю, Лариса, почему ты шутишь? Мне же, как учителю, положены дрова или компенсация за отопление? – всё же деловито осведомился он.

– Положено, положено! Только в школе тебя явно, кроме льгот и зарплаты, ничего не интересует! – пренебрежительно уколола его завуч Леснина, растянув в усмешке тонкие язвительные губы. Она не могла простить учителю ни его недобросовестности, ни излишней практичности, проявляющейся на каждом шагу.

– А вам что за дело? – трусливо озираясь на коллег, протянул Стёганов и, взяв с полки журнал, поспешил выскользнуть из учительской. Фортуна явно не улыбалась ему сегодня!

***

Несмотря на возникшую неприязнь к трудовику, Полянова понимала, что он прав. Понадеявшись на сельский Совет, в обязанность которого вменялось обеспечение учителей топливом, можно было, как это случилось с Надеждой Егоровной, остаться без дров. Было бы надёжнее самой ехать к председателю правления, хлопотать о транспорте для подвоза заготовленных на делянке дров. Но на чём в такую грязь? Специалисты, которым нужно было попасть с утра на планерку в правление, ездили туда верхом на лошадях. «А почему бы и мне не попробовать съездить на лошадке?» – подумала девушка.

– А ты сумеешь верхом-то? – удивился Тучков, когда та подошла к нему.

– Думаю, что да, – кивнула Татьяна, – если дадите мне смирную лошадку.

Держаться верхом на лошади Полянову научили старшеклассники ещё в сентябре, когда стояли погожие дни бабьего лета. Во время перемены, высыпав на улицу, ребятишки носились друг за другом по зелёной лужайке. Неожиданно на луговину лихо, во весь опор, прискакали на вороных конях скуластый Валера Тарасов и рослый красавец Гена Маркин. На щеках пареньков от быстрой верховой езды горели яркие румянцы, на губах играли белозубые озорные улыбки. От удалых, бесшабашных всадников дети с визгом и писком бросились врассыпную.

– Что вы тут делаете, разгильдяи? Вы же малышей передавите! – выскочив из учительской, возмущённо закричала Лариса Петровна. – Немедленно убирайтесь отсюда, безбашенные, а то уши оборву!

В это время на дощатое крыльцо вышла и Полянова. Валера, повернув коня, подлетел к директору, резко осадил его.

– Здравствуйте, Татьяна Михайловна! – воскликнул он, явно бравируя и любуясь собой.

– Слов нет, лихо вы гарцуете! – испуганная напором всхрапывающего и жарко дышавшего скакуна, она забыла ответить на приветствие. – Но почему вы не на уроках?

– Мы сегодня на ферме работаем, Валерин папаша загулял, – опережая друга, сказал подъехавший вслед за Тарасовым Маркин.

– Придётся напомнить родителям, что у вас ЕГЭ в конце года! – нахмурилась директор.

– Да бросьте вы переживать, Татьяна Михайловна! Давайте лучше покатаем вас! – весело предложил Валерий, на скуластом лице которого блуждала по-детски наивно-гордая и чуть хвастливая улыбка.

– И как вы себе это представляете? – Полянова, усмешливо взглянув на него, попросила: – Научите-ка лучше саму меня ездить верхом!

– Научим! – азартно воскликнул паренёк, обрадовавшись возможности общаться с молоденькой директрисой в неформальной обстановке. – Вы и впрямь этого хотите, Татьяна Михайловна?

– Конечно, я давно мечтаю об этом!! – улыбнувшись, она кивнула русоволосой головой. Валера задержал взгляд на её пухлых губах и вдруг покраснел.

– Тогда после работы мы заедем за вами! – увидев замешательство друга, пришёл на выручку Геннадий, и приятели, гикнув, поскакали прочь от школы.

Вечером девятиклассники подъехали к дому, где квартировала Полянова. С собой под уздцы они привели для директора красновато-рыжую лошадку с чёрным хвостом и гривой. Она вышла к ним навстречу, одетая в джинсовые брюки и в простенький жакет поверх однотонной футболки. Прямые русые волосы прядями ниспадали на девичьи плечи.

В селе Татьяна, боясь слететь с седла, так и не решилась сесть на лошадку. И лишь за фермой, где начинались выгоны для скота, она осмелела, и Тарасов помог ей взобраться на гнедка. Крепко ухватившись одной рукой за седло, другой – за уздечку, подумала: «Только бы не упасть!»

– Не бойтесь! – заметив робость и беспокойство, плеснувшее в васильковых глазах подшефной, Валера ласково погладил лошадку и осторожно вывел с обрывистого неровного места на дорогу, ведущую к лесу. Большелобый и скуластый, он несколько мгновений пристально наблюдал, как Полянова ехала шагом, прямо и напряжённо держа спину.– Осваивайтесь! – сев на коня, бросил он немного погодя неловкой всаднице.

Не успела та и рта раскрыть, чтобы попросить не оставлять её одну, как, ударив резвых вороных скакунов стременами, приятели помчались галопом прочь. Напряжение и страх девушки усилились и передались, видимо, и лошади, которая пугливо прядала ушами и фыркала, покачивая головой. Татьяна осторожничала, привыкая к животному, не спешила понукать его. Краснощёкое солнце, опускавшееся за берёзовый лесок, обливало его малиново-лиловым заревом. При ярком свете угасающего дня она проехала мимо огороженного жердями большого квадрата земли, предназначенного то ли для загона лошадей то ли коров, полюбовалась черным бархатом зяби и изумрудом озими, открывшихся взгляду. Мальчишки тем временем беззаботно носились наперегонки по холмистой, изрезанной полями и лесами местности. Вскоре неумелая всадница пересилила страх, почувствовав себя раскованнее, начала погонять савраску, чтобы пуститься вскачь.

– Вы не ругаете нас, Татьяна Михайловна? – прискакав к ней на отливающем потной чернотой коне, спросил возбуждённый и беспечный Валера.

– Ещё как ругаю! – оживлённо сказала Полянова и засмеялась, довольная тем, что уверенность возвращается к ней вместе с приобретаемым навыком держаться в седле. – Бросили, понимаете ли, свою учительницу на произвол судьбы. А если бы я упала с коняги?!

– А мы вас специально оставили обвыкать, – беззаботная улыбка светилась на красивом и румяном, разгорячённом скачкой лице Геннадия, подъехавшего следом за другом.

– Ну, и хитрецы, ну, и психологи! – Татьяна весело покачала головой.

– Вы такая храбрая, Татьяна Михайловна! – поспешил похвалить её Валера. – Другая бы визг подняла, а вы даже не вскрикнули, вскачь пустившись!

– Ох, и льстец вы, Валерий! – снова рассмеялась девушка, перешедшая на шаг, но по-прежнему державшаяся одной рукой за седло, другой – за уздечку. – Откуда вам знать – вскрикнула я или нет? Вы же носились, как угорелые, вдали от меня на своих быстроходных скакунах.

– Я пойду, хворост соберу для костра, – смутившись от её слов, он кивнул на Маркина, – а вы ещё покатайтесь с ним.

Солнце тем временем колобком скатилось к горизонту и незаметно, воровато скрылось за ним. Но ещё долго нежная бирюзовая голубизна с алыми мазками художника-природы висела над небесной далью. Подростки с Татьяной долго сидели у костра, разведенного у подножья двух сросшихся гор-близнецов. Радостно потрескивал хворост, подбрасываемый в огонь. Чуть поодаль, потряхивая и звеня уздечками, мирно паслись лошади. Когда появились угли, ребята побросали в них картошку, привезенную с собой в сумке, притороченной к седлу.

– Как не хочется учиться, скорей бы уж на работу, что ли! – задумчиво произнес Тарасов, не отрывая взгляд от полыхающего костра.

– Вы, Валерий, напоминаете мне первоклассника из стихотворения, принесшего в дом нелестную оценку, – засмеялась Полянова. – «Малыш залез с ногами на кушетку и тоном искренним вполне сказал родителям о школе: «Как надоело это всё, скорей на пенсию бы, что ли!»

– Ну, вы скажете, Татьяна Михайловна, я же на работу хочу, а не на пенсию! – обиделся паренёк.

– Не торопите события, всему своё время! – бросив короткий взгляд на насупившегося ученика, сказала директор. – Труд без призвания не даёт удовлетворения и счастья. Лишь занимаясь любимым делом, можете самореализоваться, выразить творческие способности, добиться материального благополучия. Согласитесь, что намного приятнее зарабатывать деньги, занимаясь тем, что нравится?

– А я тоже хоть сейчас бы бросил школу, чтобы пойти работать, да отец не разрешает, – поддержал  приятеля Геннадий.

– Без знаний трудно добиться чего-то в жизни! – пожала Татьяна плечами.

– Я, Татьяна Михайловна, понял это, да поздно – с досадой произнёс Валера. – Не понимал я, для чего надо учиться – запустил всё, – уныло продолжал пригорюнившийся подросток, сжав ладонями горячее от костра лицо. – А преподам, ежегодно менявшимся, хоть трава не расти! Им было не до нас – дотянуть бы до конца учебного года и сбежать из школы. Жаль, что прежде не было у нас таких учителей, как вы и Раиса Николаевна.

– Спасибо! – улыбнувшись, искренне поблагодарила Татьяна. – А чем не устраивают вас Лидия Ивановна, Надежда Егоровна и другие?

– Они хорошие, но старые, – с наивной непосредственностью сказал тот. Заметив ухмылку на лице директора, поторопился оправдаться: – Вы не подумайте, что дело в возрасте… Нам просто интересно на ваших уроках. История – наш любимый предмет! Вы такие потрясные факты приводите во время объяснения! До этого наш историк лишь учебник пересказывал.

– Что же вас так впечатлило? – поинтересовалась Татьяна.

– Ну, например, возмущает то, что наша страна сотни миллиардов вложила на восстановление европейских государств, освобожденных нами от фашизма, а теперь называют нас оккупантами! – с обидой в голосе проговорил паренёк. – Сейчас они сносят, уничтожают памятники нашим полководцам, которые изгнали с их территорий гитлеровцев.

– Да уж досадно, что и говорить! – кивнула Татьяна. – Столько советских воинов полегло, освобождая Европу, которая нос воротит от России сейчас.

– А почему так враждебно относятся к нам? – не удержался до сих пор молчавший Маркин.

– Кому-то очень выгодно выливать на Россию ушаты грязи, очернять, настраивать народы против нас, обесценивать, пересматривать нашу победу.

– И кому же это выгодно?

– Всем, кому хочется воспользоваться нашими несметными богатствами: лесами, землёй, её  недрами – золотом, алмазами, нефтью, газом. – Татьяна помолчала. К примеру, американцы мечтают о добровольном присоединении к ним Сибири, потому что из-за океанских ветров пахотные их земли становятся непригодными для использования.

– Много хотят – мало получат! – разозлился вдруг Тарасов – таким она его не знала.

– А кем бы вы хотели стать, Валера? – стремясь узнать о нём больше, спросила Татьяна.

– А вы не будете смеяться? – насторожился ученик, выкатывая палкой испечённую картошку и двигая её в сторону директрисы.

– Нет, – покачала та головой, перекатывая в руках горячую картофелину.

– Я летчиком хотел стать! – гордо провозгласил он, но тут же, сконфузившись своего пафоса, отвёл оживившиеся было серые глаза.

– Вот как?! – удивилась она – паренёк еле-еле тянул на тройки – и предложила: – А что если дополнительно позаниматься с вами? Учителя помогут восполнить пробелы в знаниях.

– Бесполезно! – проронил Валера, очищая раскаленную кожуру. – Таких, как я, полкласса наберется. К каждому ведь не приставишь учителя! Я все равно никуда не смогу поступить, пойду на ферму с отцом работать, а может, механизатором стану. Зря, что ли, на каникулах на мостике комбайна рулил, воображая себя лётчиком. Вы, не представляете, Татьяна Михайловна, каково с высоты этого степного корабля обозревать вечернюю зарю! Все краски такими яркими становятся вокруг и так далеко видно.

– Говорят, что бы человек ни задумал, он может этого достигнуть! – уверенно произнесла Полянова. – Если, конечно, не опустить руки, а последовательно двигаться вперёд. Важно сделать первый шаг, без этого не сделаешь и второй. – Она помолчала, про себя решив, что надо обязать учителей проводить дополнительные занятия со слабоуспевающими. Сколько детей, став взрослыми, не могут реализовать себя в жизни, не почувствуют себя востребованными только потому, что когда-то недобросовестные учителя не смогли дать им достаточный запас знаний. Но не каждый захочет бесплатно тратить личное время на тех, кто отстаёт по вине другого учителя. Позднышева одна из них. А плетущиеся в хвосте ученики, чувствуя презрение сверстников, растут обиженными и обозлёнными. Психологические травмы, потрясения делают из них изгоев. А ведь это опасно – плодить жестокость в стенах школы. Не обернётся ли она против нас самих? Хорошо бы доплачивать за дополнительные занятия учителям, но государство на это не идёт! Поможет ли осознание личной ответственности ученика за исправление плохих отметок? Вряд ли! Если знания сильно запущены и неоткуда ждать помощи, он в растерянности махнёт на все рукой. Может, родители поручатся за слабоуспевающего отпрыска? Но за некоторых самих надо поручиться – их чада не успевают оттого, что они, пустившись во все тяжкие, не контролируют их учёбу.

– А вы, Гена, кем мечтаете быть? – обратилась она ко второму подростку, который сидел, переводя взгляд с Валеры на неё, и всё больше помалкивал.

– Я на водителя пойду учиться! – бойко откликнулся тот, сверкнув белками больших чёрных глаз. – Отец говорит: с этой профессией нигде не пропадёшь!

– А читать вы любите? – поинтересовалась Полянова.

– Читаем иногда, – нехотя протянул Маркин, скосив глаза на приятеля.

– А зачем это? – Тарасов не захотел говорить неправду. – И без того учёба наскучила, а тут ещё по библиотекам лазить!

– Жаль! – Татьяна огорченно покачала головой. – Кто читает, тот много знает!

– Так и быть, ради вас запишусь в библиотеку! – с детской непосредственностью пообещал Валера.

– Ради меня? – огорошенная его заявлением, директор невесело засмеялась: – Это нужно вам для расширения кругозора. Ещё Дидро говорил, что человек перестаёт мыслить, если перестаёт читать.

Когда на сером, мглистом небе выступили мерцающие голубизной звезды и лунный серебристый свет залил окрестности, Полянова поднялась, стряхивая с джинсов прилипшие травинки, и поторопила детей домой. На этом и ограничилась её практика верховой езды.

Сейчас без юных шефов седок чувствовала себя далеко не так уверенно, хотя и храбрилась. Светло-каштановая, рыжеватая лошадка, которую выбрал для неё конюх, была и впрямь смирная или, скорее всего, ленивая. Всю дорогу, как ни понукала её незадачливая всадница, та невозмутимо плелась шагом. Девушка продрогла под холодным, порывистым ветром в легкой, на поролоне курточке и в незаменимых в дороге джинсовых брюках. Чтобы согреться, она несколько раз слезала с лошадёнки и шла по глубокой узкой колее, проложенной колесными тракторами.

– Ну и лодырь ты, «сивка-бурка, вещая каурка», ну и ленивица! – укоряла ездок животное, похлопывая по крутым бокам. – А ведь не сказать, что кляча! С виду настоящий буцефал!

Уже подъезжая к Александровке, Татьяна увидела возле дороги кучу хвороста. Остановив каурую, слезла с неё и выбрала небольшую аккуратную хворостинку. Лошадушка, чуя недоброе, переступала с ноги на ноги, косила на неё большим умным глазом. Девушка успела лишь наступить на стремя и перекинуть ногу через её круп, как та понеслась вскачь, лишь ветер засвистел в ушах. Откуда только прыть взялась! Вязаная шапка всадницы съехала набок, грозясь в любую минуту слететь с головы. Но она думала лишь о том, как  удержаться в седле.

Разрумянившаяся Полянова соскочила с лошади возле правления колхоза. Здесь, у крыльца, толпились люди, которые с удивлением и любопытством вытянули в её сторону лица. Видно было, что девушка-всадница была для них в новинку. Среди них находился директор Александровской школы Григорий Кулаков, невысокий, плечистый мужчина с полным, одутловатым лицом. C ним Таня познакомилась ещё в августе, в ожидании приёма у Ванилинова.

– Вы, Татьяна Михайловна, словно амазонка, – улыбнулся он, подойдя к ней, привязывавшей савраску к бревну, лежащему на врытых в землю опорах. Он мягко пожал ей руку. – Не повезло вам со школой-развалюхой!

– Кому-то и там надо работать, – сухо отпарировала она, не любившая, когда её жалели.

– Как вам ученики в Дуброво-Ягодном показались? – поинтересовался тот.

– Озоруют, Григорий Ильич! – призналась Татьяна. – Недавно кто-то на перемене разбил мячом стекло,  до сих пор не нашли виновника.

– И не найдете, пока не подберёте стукача! – убеждённо заявил Кулаков. Таня поморщилась, как от зубной боли. Заметив её реакцию, собеседник недобро усмехнулся полными серыми губами на крупном рыхлом лице. – Хотите сказать, что вы не сторонница таких методов? Тогда у вас так и будут стекла лететь, свет гаснуть. Кстати, вы не сталкивались с Тарасовым и Маркиным?

– Они неплохие ребята, хотя и отчаянные! – улыбнулась Полянова, вспомнив, как те обучали её верховой езде.

– Неплохие?! – Григорий Ильич зло ухмыльнулся. – Я ведь тоже после института в вашей школе начинал. Они мне столько крови перепортили!

– Не замечала за ними ничего плохого! – снова заступилась она за ребят. – Их наградили на линейке за ударную работу в колхозе.

Видя, что Полянова не намерена жаловаться, Кулаков сменил тему:

– Вас обеспечили дровами? – деловито осведомился он.

– Нет, – был ответ. – Если и вы по этому вопросу, может, вместе зайдем на приём к председателю? – Тот, подумав с минуту, согласился с ней.

– Вы что же вдвоем решили осаждать меня, как неприступную крепость?! – пожав руку Кулакову и жестом указывая на стулья, шутливо проговорил Егоров, когда директора вошли к нему.

– Нам, Дмитрий Иванович, нужен транспорт для подвоза дров, – дипломатично заулыбался в ответ Кулаков, взяв на себя инициативу в переговорах.

– Ничем не могу помочь вам! – Егоров нахмурился, снял очки, машинально протер стекла платочком, снова надел их. – Хорошо, что вовремя, до дождей, успели убрать зерновые да кукурузу с подсолнечником на силос. А вот свёклу не успели заложить в бурты на зимнее хранение. Не хватает техники, она изношена до предела, стоит на приколе. Все, что хоть мало-мальски движется, брошено на прорыв. Как быть, на что технику приобретать, прямо не знаю?! В кредитную кабалу влезть или отдаваться на милость денежных тузов, то бишь инвесторов?

Заметив недоумение в глазах Татьяны, натуры деятельной и позитивной, за что и относился к ней с большой симпатией, председатель пояснил с заметной грустью:

– Инвестор-немец с позволения властей наседает, требует сдать ему земельные паи колхозников в аренду на целых 50 лет. Молочный комплекс у нас решил построить, – проговорив эту фразу, Егоров насупил седые, ершистые брови, сомкнул бледные губы. Помедлив, добавил: – Только неизвестно не потеряют ли люди из-за кабальных условий договора земельные участки. Во всяком случае, в выигрыше рядовой колхозник вряд ли останется. Юристы-крючкотворцы, составив договор в интересах инвестора, колхозникам его и не показывают, чтобы они, не дай бог, не разобрались во всех тонкостях.

– Я слышал, если владелец пая опомнится, захочет прервать договор раньше срока, то последуют штрафные санкции, – поддакнул председателю Кулаков.

– Так разъясните людям, чтобы они не полезли в долговую яму! – предложила Таня, глядя на озабоченного председателя ясными синими глазами.

– Плёткой обуха не перешибёшь! – вяло махнул тот рукой, отводя пасмурный взгляд.

– Это правда, что управляющим создаваемого на базе колхоза акционерного общества инвестор хочет назначить Северова? – рыхлое, серого цвета лицо Григория Ильича с любопытством вытянулось в ожидании ответа.

– А Дмитрия Ивановича куда? – возмутилась девушка. Вот, значит, о каком назначении, не подлежащем разглашению, говорил Северов, когда подвозил её.

– Всё, баста, отработал я своё! – пробасил председатель, пряча истинные чувства под напускной беззаботностью.

– И вы так просто сдадитесь, бросите людей? – воскликнула Полянова, не сводя с него васильковых глаз.

– Татьяна Михайловна, эти вопросы не в нашей компетенции, – пытался  урезонить её Кулаков, которому стало неловко от её горячей прямолинейности. – Наше с вами дело – обеспечить учителей дровами!

– Но это несправедливо! – выпалила она.

– Говорят, немец-инвестор давно занимается во многих регионах Росси производством зерна и молока, – поспешил продемонстрировать свою компетентность Кулаков. – Закупает новую технику, использует современные ресурсосберегающие технологии на полях, в их числе посевные комплексы, которыми за один проход проводят несколько операций: культивацию, внесение удобрений, посев, прикатывание, что будет беречь влагу в почве, экономить топливо, положительно скажется на урожайности полей.

– Высосали, как пылесосом, деньги из села огромным диспаритетом цен, довели до того, что иностранцы покупают нас на корню, прибирают к рукам нашу землю-матушку! – сказав это, Егоров вдруг понурил голову. Весь его облик говорил, что он бесконечно устал.

– Я понимаю, сельскому хозяйству нужны инвестиции, – глядя на приунывшего председателя, которого ей было по-человечески жаль, торопливо проговорила Полянова. – Но вокруг столько разоренных, обанкротившихся колхозов! Во многих сёлах людям негде работать, не обрабатывается, заросла бурьяном и лесом пашня, пустуют фермы. Приход инвесторов туда оправдан, но почему власти, облегчая их деятельность, позволяют, как рэкетирам, «захватывать» те хозяйства, которые еще держатся на плаву, где пашут землю, выращивают зерно, скот, платят налоги и зарплату людям?! Пусть начнут с нуля и конкурируют с жизнеспособными колхозами! – Татьяна, со всем пылом молодого сердца произнеся этот монолог, перевела дух и взмолилась: – Дмитрий Иванович, миленький, не сдавайтесь денежным тузам! Уверена, колхозники поддержат – они уважают и доверяют вам!

– Спасибо, дочка, – предупредительность, звучащая в её словах, искреннее сочувствие и неожиданная похвала взбодрили Егорова, – он оживился, выпрямился, расправив плечи, словно кто-то неведомый для глаз влил в него молодые соки жизни. Соловые, тусклые глаза его в обрамлении лучистых морщинок обрели живость и засияли, он улыбнулся. – Ещё не вечер, мы ещё поборемся, посмотрим кто кого!

– Дмитрий Иванович, вы приняли правильное решение, – не сводя добрых, васильковых глаз с хозяина кабинета, сказала девушка.

– Так и быть: выделю вам транспорт для подвоза дров, – помолчав и потупив взор от направленной на него ясной синевы Таниных глаз, проговорил глава колхозного правления. – Только вы с учениками тоже помогите в уборке свеклы.

После этих слов Кулаков и Полянова тоже заметно повеселели и, решив вместе с Егоровым организационные вопросы, удалились восвояси.

***

Утро, когда ученики Дуброво-Ягодной школы вышли на уборку свёклы, выдалось пасмурным и тусклым. Захватив с собой, кроме еды, лопаты и ножи для чистки свёклы от ботвы, ребята с учителями на поле шли пешком. Валера Тарасов, игнорируя ёрничанье приятелей, не отходил ни на шаг от Поляновой.

– Татьяна Михайловна, вы на линейке объявили, что заработанные деньги пойдут на приобретение магнитофона или телевизора. Это правда?

– Да, – подтвердила она. – Будете смотреть учебные передачи или проводить дискотеки под магнитофонные записи.

– Ура! – закричали школьники. Директор, оглушённая бурным проявлением радости, укоризненно покачала головой.

– А вы не обманете? – в серых глазах Тарасова выразилось недоверие.

– Разве я вас обманывала, Валерий? – удивлённо приподняла та брови.

– Но нам никогда ничего не покупали в школу, – покраснев, паренёк пытался оправдаться и объяснить ей свою подозрительность.

– Может, лучше компьютер купить? Он, на мой взгляд, важнее, – у отличника Вани Николаева, большеглазого, русоволосого девятиклассника, имевшего дома личный компьютер, было на этот счёт особое мнение. Он и от ребят в классе, которые, в большинстве своём, как и Валера с Маркиным, из-за запущенных знаний мало интересовались учёбой, держался особняком; лишь девочки охотно поддерживали с ним дружеские отношения, уважая его за спокойный нрав и готовность помочь в решении задачек.

– Вы правы, Ваня, без компьютера в наше время нельзя. Но скоро мы перейдем в новое здание школы. И тогда вместе с мебелью поступит и оборудование компьютерного класса.

Ничего не зная о планах директора по поводу покупки особняка предпринимателя под школу, ученики засыпали её вопросами. Когда любопытство их было удовлетворено, успели дойти до отведённого участка на краю трассы с распластавшейся по земле засыхающей ботвой и заросшего сверх меры бурьяном.

– Я предлагаю разделить рядки по классам, чтобы увидеть, не сачкует ли кто! – предложила Лариса, как всегда прекрасно выглядевшая даже в стареньком демисезонном пальто, зато в ярком цветастом платке на голове. И хотя точёная талия и изящные округлые формы были спрятаны под рабочей одеждой, это не могло умалить совершенства её фигуры.

– Правильно! – поддержали её девятиклассники, чьим классным руководителем она была. – Давайте соревноваться!

– Татьяна Михайловна, чем победителей премировать будете?! – это, с любопытством уставившись на неё, выдал очередной вопрос Валера.

– Логичный вопрос! – засмеялась та. – Подумайте вместе с классным руководителем, чем и за какие места премировать. А потом обсудим ваши предложения. Тогда ни телевизор, ни магнитофон не будем покупать?

– А как без магнитофона дискотеки проводить?

– Лучше классу-победителю вручить туристическую путёвку!

– Нет, лучше каждому купить подарок!

– Деньгами отдать на карманные расходы! – Предложения под одобрительные восклицания сыпались один за другим.

– Может, сначала определим победителей, узнаем, сколько заработали на свёкле, а потом решим, как и на что тратить деньги? – подняв руку, произнесла Татьяна, в чьих васильковых глазах застыл смех. – А то выходит, мы делим шкуру неубитого медведя.

Вдохновлённые предстоящим поощрением, ребята трудились без устали на свекловичном поле. Они с азартом хватались за бурые, потемневшие листья и тянули, что есть силы, казалось, замертво зацепившиеся за землю огромные головки свеклы. Осилив её, бросали в кучу. Там, где один не справлялся с очень крупной овощью, цеплялись за стебли по двое, пускались в ход лопаты. Девочки с учителями очищали свекольные головки от земли и ботвы.

Вскоре вперёд вырвались девятиклассники, что вызвало возмущение восьмиклассников, – мол, соперники старше, а потому сильнее.

– Пусть нам выделят пятиклассников в помощь, они шустрые, мы с ними перегоним девятый класс! – выражая мнение воспитанников, выставила ультиматум рыжеволосая Клара. Когда их требование удовлетворили, силы стали примерно равными, и девятиклассников обогнали. Седьмому классу, объединённому с шестиклассниками, на помощь пришла директор вместе с Корнеевой, в результате чего те тоже постарались не отставать. Подгонять никого не нужно было, дети работали с прежним воодушевлением, которое придавало им соревнование.

Подъехал трактор с тележкой, ученики, дружно навалившись, загрузили её доверху кормовой свёклой. Механизатор увёз взвешивать груз на ток, чтобы потом заложить в бурты на зимнее хранение. До обеда трактористом было сделано несколько рейсов. Пообедав прихваченной из дома едой, школьники подвели итоги соревнования и вновь принялись за работу. Но тут начало моросить, сыпать серебристой мелкой снежной зернью, словно пшённой крупой. Подул студёный сиверко – энтузиазм заметно угас, дети всё чаще ёжились и, сняв с рук перчатки, дули на пальцы, согревая их дыханием.

– Отбой! – объявила Полянова, опасаясь простудных заболеваний. – Продолжим состязание завтра!

Глаза учащихся радостно загорелись; довольные, они загалдели и, не ожидая дальнейших указаний, толпой двинулись домой.

– Замёрзли, Татьяна Михайловна? – простодушно улыбаясь, спросил Валера, по-прежнему сопровождая её, теперь уже по дороге в село.

– Я? Нет! – посмеиваясь, ответила та. – А ваша бритая голова не мёрзнет?

– Вы все шутите! – обиделся паренёк.

В недавнем прошлом девятиклассники, кроме отличника Вани Николаева, ходили обросшие и, ссылаясь на моду, ни за что не хотели стричься. Долго билась с ними классная дама Румянова, ругая за неряшливость и неопрятный вид воспитанников, но тщетно. Видя, что ни брань, ни слова о соблюдении хороших манер в школе не повлияли на упёртых девятиклассников, Полянова сменила тактику, пытаясь, если не строгостью, то, хотя бы юмором и сарказмом добиться желаемого. Самым уязвимым оказался Валерий.

– Что поделаешь, о вкусах не спорят, – в Татьяне Михайловне не было ни капли раздражения, но поглядывала она на грязные, засаленные и обросшие волосы мальчишек с иронией, и это не могло не задевать их. – Говорят, не все то золото, что блестит!

Девочки в классе захихикали, бросая на одноклассников насмешливые взгляды, а Николаев, ёрничая, повертев пальцем у виска:

– Винтики у них в мозгах заржавели…- как ни странно его остроумие уязвило Валеру.

– Хотите, наголо постригусь? – под смех девчонок воскликнул он, бросив недовольный взгляд на отличника.

Наутро, придя в девятый класс, Татьяна обнаружила, что постригся наголо не один Валера. Словно спелые, сочные кочаны капусты, белели стриженые головы учащихся, сидящих за партами. Особенно уморительно выглядел Тарасов, бритая голова которого ещё больше уродовала и без того некрасивое скуластое, словно вырубленное топором, лицо паренька. Один Ваня Николаев не поддался общему настроению, стадному чувству товарищества, оставаясь, как всегда, аккуратным и тщательно причёсанным.

– Мамочка моя, целая дюжина Котовских! – поразилась директор. – Выменяли шило на мыло! – и, не удержавшись, звонко рассмеялась. За ней захихикали и девочки в классе.

– Они 10 суток отсидели в полиции! – беззлобно сострила языкастая Марина Ковалёва, пребывавшая в весёлом, шаловливом настроении. С тех пор наголо остриженные головы ребят стали объектом шуток острословов.

После недельной работы отведенный участок был убран, урожай отправлен в закрома. Завтра в школе возобновятся занятия. С поля шли усталые и голодные. Пока добрались до села, осеннее неяркое солнце закатилось, наступили сумерки. Дети разошлись по домам, а учителей завуч попросила задержаться, пояснив, что из-за отставания по программе надо уплотнить расписание.

Клава к их приходу жарко натопила голландку в учительской. Сняв одежду, девчата, словно муравьи, облепили её стены. Всех охватило дремотное тепло, разрумянились после холодного, стылого воздуха щеки.

– Хорошо, что Татьяна Михайловна сумела убедить Егорова поделиться стульями из его кабинета, – смеясь, сказала миловидная Лариса, грея о голландку покрасневшие руки. – Иначе на чем бы мы сейчас сидели, усталые и замёрзшие?

– Да уж, спасибо председателю! – оживилась Лидия Ивановна, чьё обветренное, бородавчатое лицо больше всех загорелось в тепле учительской. – Он и плотников прислал залатать крышу, а то, буквально, на головы капало в дождь.

– Он – настоящий меценат! – согласилась Полянова – в груди её затеплилось чувство признательности к пожилому Егорову. – Вот и транспорт для подвоза дров не замедлил выделить.

– Мы же тоже в долгу не остались, помогли колхозу! – восприняв как должное поддержку председателя, глубокомысленно заметила Кожевникова.

– Кстати, дрова всем привезли? – осведомилась Татьяна, рассматривая изменения в расписании, которые вносила Наталья. Учителя дружно закивали головами, и лишь Надежда Егоровна, недовольная, разворчалась:

– Мне мало привезли, 6 кубометров, говорят, а взглянуть – и трех не будет!

– Видимо, Иван прихватил вашу долю – вот жулик! – снова весело засмеялась жизнерадостная Лариса. Пузикова с жалобной миной на морщинистом лице уставилась на неё, как бы прося уточнить сказанное. Та не замедлила продолжить с комментариями: – Он, как Лиса Патрикеевна, быстро все вынюхал у бригадира, перехватил тракториста, сунул ему и грузчикам самогонки. Те и рады стараться!

– Вот ловкач – бывают же такие типы! – возмутившись, всплеснула полными, красивыми руками Раиса Корнеева на слова смешливой Румяновой.

– Дурной пример заразителен! – подала раздраженный голос Клара, встряхивая рыжими кудельками. – И мне пришлось две бутылки ставить грузчикам. А ещё говорят, учителей должны бесплатно обеспечивать топливом!

– А когда мне привезли дрова, я в школе была, – проявив живой интерес к словам коллег, сказала Татьяна. – Баба Вера собрала на стол. Идемте, мол, пообедаете. А мужики увидели, что нет спиртного, даже садиться за стол не стали. На трактор – и в школу, требовать денег на водку! Я им возразила, что учителя ничего не должны им: бригадир рабочие дни ставит, оплатят их! Шум подняли, а своего добились! Пьяные традиции нелегко искоренить!

– Вам бы, Татьяна Михайловна, стоило принять меры против этих пьяниц-лоботрясов, а не мириться с их злоупотреблением! – вдруг раскипятилась Клара.

– Что она, по-вашему, в каждой бочке затычка! – резонно заметила завуч, обращаясь к любительнице лезть на рожон. Татьяна с благодарностью взглянула на Леснину, вовремя осадившую, урезонившую настырную учительницу.

Света не зажигали – в учительской царил уютный полумрак. Вдруг Наталья, вытянув шею и блеснув острыми проницательными глазами, подошла к окну – что-то привлекло там её внимание.

– Ой, идите-ка сюда! – наклонившись к окну с почерневшими, трухлявыми рамами, завуч призывно махнула рукой коллегам.

– Что такое? – насторожились те, разглядывая за окном алые кисти рябин.

– Смотрите, да не туда, видите, мастерская открыта, а рядом – лошадь с телегой. Не воры ли орудуют там?! – почему прошептала Леснина, отводя пышную каштановую чёлку со лба. Не успела она выразить недоумение, как из раскрытых дверей, воровато оглядываясь, выглянул Стёганов. «Давай!» – сделал он знак рукой кому-то, находящемуся вглубь мастерской.

– Это он с отцом, видимо! – предположила Пузикова и добавила с мстительной неприязнью: – Жадные оба до чужого добра, пронырливые! – Она не могла простить Ивану, что тот перехватил предназначенную ей, одинокой женщине, порцию дров.

Отец с сыном спустились с крыльца, держа на весу деревообрабатывающий станок. Подойдя к телеге, с усилием подняли его и аккуратно опустили на солому, заботливо укрыли мешковиной.

– Ах, поганец! – вырвалось у Татьяны. Опавшие от забот щёки её вспыхнули жаром, в глазах загорелась эмалевая синь. – Как на поле идти, так его нет: мать, мол, в больницу надо везти! На деле школьное имущество растаскивает!

– Мигом одеваемся! – бойко скомандовала Леснина. – Мы их перехватим!

Учителя ринулись к вешалке, выбежали из школы, на ходу застёгивая одежду. Трудовик, увидев их, от неожиданности оторопел, но тут же взял себя в руки. Сделав озабоченное лицо, пояснил:

– Вот собрались с отцом попрактиковаться дома, – Стёганов, льстиво заулыбавшись, длинной, худой, словно кочерга, рукой нервно поправил пожелтевшую кроличью шапку на голове. – Татьяна Михайловна просила сделать стенды и заменить гнилые половицы в классах.

– Поэтому вы воспользовались наступившими сумерками и тайно увозите школьный станок?! – с иронией произнесла подошедшая Полянова.

– Ну вот, – изворачиваясь от упрёков, ушлый учитель шмыгнул водянистыми глазами, сделал обиженное лицо, – сами же велели сделать то, сё, и сами же чуть ли не вором обзываете!

– Да, я поручила обновить половицы и стенды, но не с отцом, а с детьми на уроках труда, – поразилась его увёртливости Татьяна.

– Но прежде, чем что-то делать с учениками, я должен поучиться у отца, – стремясь в любом случае выйти сухим из воды, без тени смущения заметил тот и снова криво улыбнулся. Татьяна вспомнила, как на уроке психологии преподаватель убеждала студентов, что избыточная улыбчивость является знаком беспокойства, удерживаемого под контролем. То же относится и к кривой ухмылке.

– Зачем же устроился трудовиком, если ничего не умеешь делать, живёшь, как трутень? – завуч, недолюбливающая Ивана, не стеснялась открыто выказывать ему неприязнь.

– Ну так, – загнанный в тупик вопросом прямолинейной Натальи, обирала смешался, не зная, что сказать, а тут ещё зараза-директриса спросила насмешливо:

– Как же вы предложите назвать то, что вы берете станок без разрешения?

– Я вчера хотел вас спросить об этом, да вылетело из головы, – суетливо поправляя на станке мешковину, оправдывался младший Стёганов. Он-то думал, привалило ему счастье с этим станком, а тут скандал! И всё же он, как ни в чём ни бывало, продолжал изворачиваться:– Вот отвёз мать в больницу и решил воспользоваться лошадкой.

– Это уважительная причина! – вмешалась вдруг Клара в перепалку завуча и директора с Иваном, явно симпатизирующая ему, якобы незаслуженно обижаемому школьным начальством.

– Проворный, однако ж, вы! – видя, что препирательства бесполезны, Полянова махнула рукой. Да и жалко ей стало, по правде говоря, разоблачённого и униженного учителя. – Забирайте станок, но не забудьте вернуть его!

– Конечно, конечно, – обрадовавшись, пробормотал старший Стёганов и, стеганув лошадь по крутым бокам, поспешил убраться восвояси. Сын, придерживая длинными загребущими руками станок, последовал за ним

– Вот шельмы! Вот хапуги! – с досадой проговорила завуч, видя как лошадка и злополучные Стёгановы скрываются за поворотом. – Не вернут они никогда станок, попомните моё слово – не для того они его увезли, чтобы возвращать!

***

Возвращаясь после обеда в школу, – занятия проводились в две смены – Полянова услышала оглушительный свист и хохот в коридоре. При виде вошедшего с улицы мокрого от дождя со снегом директора наступила тишина. Дети продолжали невозмутимо прогуливаться по шатким щелеватым половицам, поглядывая в её сторону хитрыми, лисьими глазёнками.

– Боже мой, какой свист в коридоре! Почему не реагируете? – снимая с себя в учительской пальто, с недоумением обратилась Татьяна к коллегам.

– А ну их! – капризно отмахнулась Клара. – Бесполезно выискивать свистунов, у всех такие безгрешные и простодушные лица!

В это время в коридоре вновь раздался пронзительный свист.

– Кто свистел? – сердито вскричала метнувшаяся за дверь Лариса. Дети, побаивающиеся справедливого гнева учителей, молчали и отводили в сторону глаза. Только Гена Маркин не скрывал на своём красивом плутоватом лице откровенно лукавую ухмылку. Но когда заподозрившая в нём свистуна учительница спросила, не он ли является им, тот переспросил с невинным удивлением:

– Я? Нет, я не свистел!

Покричав на учеников, Румянова ни с чем вернулась обратно.

– Татьяна Михайловна, хоть вы примите меры! – все еще распаленная после вспышки в коридоре, вдруг резким тоном, крайне удивившим директора, выплеснула та остатки возмущенных чувств на неё.

– Что конкретно вы предлагаете? – спросила та, впервые столкнувшись с  проявлением враждебности к ней со стороны Румяновой, к которой всегда относилась с большой симпатией. Откуда эта ожесточённость?

– Что-нибудь! – Лариса пожала плечами. – Вы же директор!

– Давайте составим график дежурства учителей по школе, – предложила Татьяна, которой не понравилось, что всю ответственность за дисциплину коллеги готовы переложить на неё. – Нужно прекратить посиделки во время перемены.

– А когда же отдыхать? – сидя вместе с Иваном за столом, заканючила Клара, игриво сморщив припудренный веснушчатый носик. – Перерыв не только для учащихся, но и для нас!

– Мы с вами не на отдыхе, а на работе! – признавая справедливость требований директора, отрезала Леснина, иронически улыбаясь при этом. – Надо привлечь старшеклассников к дежурству.

Но к дежурству и порядку в школе привыкали с трудом не только ученики, но и сами учителя, а Позднышева, так та открыто игнорировала решение школьной администрации.

В тот злополучный день Татьяна урок истории начала с традиционного опроса. Использование при объяснении темы у пятиклассников игровую форму воображаемого путешествия по странам Древнего Мира, рекомендуемое «методичкой», помогало добиваться того, что даже нерадивые, слабоуспевающие ученики из неблагополучных семей, никогда не бравшие дома в руки учебников, просились отвечать у доски. Мысленно передвигаясь вместе с историком по территориям древних государств, дети легче запоминали даже неинтересные, на их взгляд, детали и факты: климатические условия, местоположение страны, занятие жителей. Правда, самонадеянность на этот раз сыграла над белоголовым Алешей Богдановым злую шутку. Конечно, он в очередной раз поленился заглянуть в книжку, думая, что и без того хорошо помнит объяснение учителя, а когда напросился отвечать, оказалось, – не так всё просто!

Итак, Алеша бойко направился к доске. Взяв со стола указку, он подошел к потрёпанной карте. Пригладив по привычке светлые волосы на голове, поискал древнее государство и реки, протекающие по нему, но в изобилии различных красочных обозначений не нашёл их, растерялся и сник.

– По Междуречью протекают две реки, – сказал он уныло и замолчал, усиленно морща узенький лобик.

– Какие реки? – поторопила Татьяна с присущим ей добродушием.

– Называются они… – и снова молчание.

Полянова, кутаясь в пуховый палантин, прошлась между рядами.

– Ты, Алёша, учил урок? – поглядывая на часы, строго спросила она.

– Учил, – с готовностью соврал тот, но круглое, простодушное лицо с вздёрнутым носиком выражало при этом непритворную искренность и честность.

– Так отвечай или садись, если не готов! – сдержанно сказала она.

– По Междуречью протекают две реки, – унылой скороговоркой заговорил  вновь Богданов и опять замолчал, с надеждой поглядывая на товарищей. По классу пробежал веселый шумок. Витя Русаков, сосед по парте, скорчив уморительную гримасу и вытянув губы трубочкой, тянул:

– Тигр, Тигр!

– Тигр! – услышав приятеля, воскликнул тот обрадовано. «Суфлёр» облегченно вздохнул. Но Богданов, повертев белокурой головой, как будто ему жал воротник рубашки, снова с мольбой взглянул на него.

– Тигр и Ефрат! – удовлетворяя молчаливую просьбу закадычного друга, продолжал подсказывать Русаков.

– Витя, прекрати суфлировать! – теряя терпение, предупредила его Полянова. «Вот видишь, всё из-за тебя!» – многозначительно говорил укоризненный взгляд Русакова, бросаемый на незадачливого приятеля. Но тут догадка осветила лицо малолетнего недоросля, он встрепенулся, вскричав:

– Тигр и Леопард! – Класс повалился на парты и закатился весёлым смехом – засмеялась и Татьяна.

– Ладно, садись, двойку не поставлю, раз ты нас развеселил, – отсмеявшись, сказала она. – Но на будущее запомни, что повторенье – мать ученья! Нельзя полагаться только на память и объяснение учителя.

– А можно я продолжу? – в голосе пристыженного белобрысого Алёши проскользнули заискивающие нотки. – Дальше я знаю, только забыл названия рек.

– Хорошо, рассказывай, – согласилась она, пожалев ребёнка и дав ему шанс получить тройку. – Русаков, покажи ему, где расположены эти реки на карте.

Когда урок подошёл к концу и прозвенел звонок, Полянова отпустила детей на перемену. Сама же задержалась в классе, чтобы заполнить журнал и выставить оценки в дневники пятиклассников. В это время в коридоре раздались звонкий, весёлый пересвист и хохот мальчишек. «Интересно, чьё сегодня дежурство, что ученики так расхулиганились? Давно никто так не свистел в коридоре», – подумала она. О виновниках беспорядков дежурные с красными повязками на руках гордо докладывали на линейке, и те в качестве наказания должны были таскать с техничками воду из колодца или мыть полы в коридоре. С таким трудом вводимое дежурство давало положительный эффект. Неужели на этот раз какой-то класс проигнорировал свои обязанности?

Поднявшись с места, Полянова вышла в коридор. И тут перед ней предстала такая картина: Гена Маркин, ободряемый дружным смехом окруживших его пятиклассников, наклонился к пробитому кем-то отверстию в фанерном шкафу и с отчаянным усердием, что есть мочи, свистел в эту щель. Услышав скрип открываемой двери и выходившую из класса директрису, ребятишки, окружавшие свистуна, расступились. Она неслышно подошла к шкафу и остановилась сзади Геннадия. Ничего не подозревавший озорник продолжал лихо насвистывать уже в наступившей грозной тишине. Вдруг он почувствовал что-то неладное и замолчал. С тревогой оглянувшись и увидев директора, Маркин от неожиданности застыл, как изваяние, изумленный и испуганный.

– Ну что ж вы замерли, словно каменный сфинкс? Продолжайте! – холодно предложила Татьяна оробевшему пареньку. Бесстрастный, сухой голос её не предвещал ничего хорошего. Захваченный на месте «преступления», девятиклассник молчал, опустив заросшую ёжиком голову.

– Пыль с книг сдуваете в шкафу или мышей пугаете с такой удалью? – уже менее сурово спросила она. Пятиклассники прыснули в кулаки. – А мы с учителями гадаем, что за соловей-разбойник у нас завёлся? Пошаливает, посвистывает, не щадя ничьих ушей! – Дети, не скрывая весёлья, насмешливо засмеялись. Краска стыда залила красивое лицо смутившегося и растерявшегося вконец Маркина.

– Я это… – запинаясь, мучительно подыскивал он слова. – Не один я это делаю. Мне Валера сказал: посвисти, какой звук получится в шкафу?

– А вот сваливать вину на товарища нехорошо! – сдержанно пожурила Татьяна. – Сумели провиниться – умейте и ответ держать! Ладно, идите, после уроков зайдёте в учительскую, поговорим.

– Не надо в учительскую! – взмолился застуканный Маркин, понимая, что, наверняка, там на него «навалятся» все учителя с накопившимися к нему претензиями. – Я больше не буду, честное слово!

– Свежо предание, но верится с трудом! – не поверила Полянова. – Подумаем с коллегами, как наказать вас, чтобы другим неповадно было!

– Татьяна Михайловна, поверьте, я не буду свистеть, и другие – тоже! Даю слово! – отчаявшись, заверил подросток. – Я поговорю с ребятами!

– Да? – директор призадумалась, поглядывая на него испытующим взглядом: – А вам можно верить?

– Конечно! – оживился подросток, преданно заглядывая ей в глаза.

– Ну что ж, поверю на первый раз! – Поляновой очень хотелось убедиться в искренности слов ученика, и, к его чести, он, действительно, оправдал её доверие – свистеть дети в школе с этого дня перестали.

Войдя в учительскую, Татьяна заглянула в график, висевший на стенде. Так и есть – дежурство восьмого класса, где классной руководительницей Позднышева. Она же, беззаботная, сидит, закинув ногу на ногу в модных на шпильках сапожках, и хохочет, слушая сально улыбающегося Стёганова, рассказывающего ей пошлый, неприличный анекдот. Полянову, услышавшую его концовку, аж передёрнуло от омерзения.

– Клара Романовна, – сдерживая себя, обратилась Полянова к развеселившейся учительнице, – мне очень неприятно вам об этом напоминать, но сейчас дежурство вашего класса по школе! К сожалению, в коридоре я не заметила ни одного дежурного с повязкой на руке. Может, выйдете и поинтересуетесь, чем занимаются ученики на перемене? А вам, Иван Андреевич, я бы посоветовала придержать свой язык и не практиковать в школе циничные и непристойные анекдоты. Я крайне не люблю и не приемлю этого и, поверьте, не допущу их в учебном заведении, которое возглавляю! Понятно?

Отчитав коллег, Татьяна дала выход своему гневу, который искрой передался Позднышевой, возбудив в ней привычную раздражительность и вспыльчивость. Перестав смеяться, Клара нервно встряхнула огненно рыжими волосами, рассыпанными по плечам. Словно фурия, раздувая ноздри, исподлобья, недобро взглянула на директора, резко встала и, не скрывая злости, бросила ручку на стол, затем направилась к выходу. Стёганов промолчал, но сальная усмешка сошла с его лица, сменившись на угодливо-подобострастную улыбку.

Пройдёт немало времени, прежде чем дежурство по школе, а вместе с ним порядок и дисциплина, станут привычными явлениями. А пока здесь снова и снова, как и предсказывал Кулаков, происходили «ЧП». На этот раз шестиклассники Пострелов и Шаликов, оба отчаянные пройдохи, подожгли за голландкой брикет в баке, приготовленный предусмотрительными техничками для растопки. Рассуждали они примерно так: «Придет учитель на урок, увидит заполненный дымом класс и, убедившись в том, что заниматься здесь невозможно, отпустит всех домой». Но когда заполыхало пламя и повалил густой чёрный дым, сорванцы не на шутку перепугались и с криком: «Пожар!» выбежали из класса. Девятиклассники, дежурившие по школе, схватили вёдра с водой, стоявшие на скамейке в коридоре, и понеслись к месту происшествия. К счастью, огонь не успел перекинуться на висевшие в классе карты и наглядность, и двух вёдер хватило на то, чтобы унять занявшийся костёр. Прибежавшая следом щуплая Дарья Ивановна половой тряпкой добила языки пламени, ползущие по брикету. Шестиклассников отпустили домой, а виновников тут же заставили побелить испачканные сажей стены класса. Но это, увы, не остановило проказников, хотя побудило их быть осторожными. Теперь по вечерам, когда ещё продолжались уроки второй смены, в школе гас свет. Кто-то уже дважды выкручивал и прятал пробки из счётчика.

– Пострелов и Шаликов шкодничают, – высказал предположение Стёганов, – потому что счетчик находится в их классе. Это те ещё бездельники: не хочется досиживать уроки, вот и срывают их! Но они не признаются в этом. Мол, однажды провинились, теперь всегда будете валить на нас?

Трудовик снова вставил новые пробки, купленные директором, но уверенности, что их снова не вывернут, ни у кого не было. Тогда за дело взялась Леснина, которая после уроков поставила шестиклассников на ноги и пригрозила:

– Будете до утра стоять, пока не признаетесь, кто выкручивает пробки!

Прошёл час, другой, а голодных и уставших после занятий и долгого стояния детей завуч всё ещё держала на ногах.

– Наталья Ивановна, вы не находите это жестоким по отношению к ребятишкам? – обратилась к ней Полянова, когда та, оставив их на время одних, вошла в учительскую, чтобы взять очередную партию тетрадок для проверки. Татьяна не знала, как найти виновника, но никогда бы не стала добиваться цели таким образом. Наказание, если оно несправедливое, по её мнению, лишь ожесточает сердца воспитанников. Но Лесниной владела лишь одна навязчивая идея: во что бы то ни стало узнать, чьих рук это дело? Потому она, глядя на шефа пронзительно-насмешливыми глазами, лишь усмехнулась её словам.

– Не нахожу! – с непреклонной жёсткостью сказала она. – Пусть признаются, кто напакостил!

– Ну, а если шестиклассники, действительно, не знают, кто занимается выкручиванием пробок? – спросила Полянова, озадаченная крайностью завуча. – Может, пакостники, как вы выражаетесь, из другого класса?

– Не волнуйтесь, кто-нибудь да знает! Пусть не прикрывает их! Или сами виновники признаются! Надоест им стоять, и скажут правду, – с лёгкостью душевной бросила завуч, не соглашаясь с «либерализмом» директора. Помолчав с минуту, спросила озабоченную Татьяну: – Ну, а вы-то что предлагаете?

– Надо отпустить их домой, темно на улице, да и дождь со снегом начинается, видите, на стеклах снеговые дорожки и подтёки. Родители, видимо, волнуются уже, – директор устало прикрыла глаза, кончиками тонких пальцев протёрла виски. – Воздействовать на детей надо убеждением, а не давлением и силой.

– Вы, Татьяна Михайловна, непростительно гуманны с детьми – вот они и сели на головы учителям! – беззлобно отмахнулась Наталья, и директор не нашлась, что сказать ей. Она, конечно, могла ответить, что гуманность никогда не бывает лишней, и проявить твёрдость характера, повелительным тоном потребовать отпустить детей, но что-то остановило её. Может, она промолчала от того, что не до конца уверенна в своей правоте, или не видела в данный момент другой альтернативы воздействия на детей? Откуда в ней эта неуверенность?

Было уже восемь вечера, а Полянова поднялась с постели в шесть утра. Ездила в правление, где снова выписала мешок мела, – технички не успевали белить школу от угольной пыли и сажи, оседавшей на стенах. Погрузив на складе вместе с Клавдией Васильевной мешок на телегу, по пути прихватили газовый баллон для школьной столовой, в магазине закупили печенье, пряники и конфеты к чаю, который кипятили и подавали детям во время большой перемены. Деньги на сладости по распоряжению Егорова выдавали из колхозной кассы. Проведя собственные уроки, директор посетила несколько занятий коллег с последующим их анализом. В ожидании завершения «акции» по выявлению виновников, проводимой завучем, она ещё успела написать поурочные планы на завтра. Рабочий день Татьяны длился уже 14 часов, поэтому ею овладела смертельная усталость, отнимающая остатки энергии, притупляющая ум. Хотелось одного: поскорее добраться до дома и свалиться без сил на свою кровать. И это не удивительно, она почти ежедневно выступала в качестве администратора, грузчика, учителя, методиста, завхоза, и всё в одном лице. Завхоза в основной школе по штату не полагалось иметь. Но разве сможет она оставить детей? Неизвестно, что ещё взбредёт на ум не знающей снисхождения Наталье Ивановне.

Между тем, оставаясь невозмутимо спокойной, Леснина вышла из учительской, но уже через пять минут вернулась обратно с ликующим взором и иронической улыбкой на тонких, очерченных косметическим карандашом губах.

– Я же говорила, что найду хулиганов! – в голосе её звучало колкое торжество и упрёк в адрес Татьяны, сомневающейся в методах её воспитания.

– И кто же они? – поинтересовалась та, стряхивая гнетущее чувство усталости; на бледном, измученном лице её выразилась болезненная гримаса. Может, она, впрямь, не права, слишком мягкосердечна для директорской должности?

– Те же самые, кого подозревали, – Шаликов и Пострелов. А вы сомневались, стоит ли держать класс на ногах! – Завуч откровенно радовалась своей победе. – Сами признались, одноклассники готовы были растерзать их. Завтра вызовем родителей этих балбесов, а сейчас я отпустила всех домой.

– Но остальные были не виновны, тем не менее, им тоже пришлось простоять два часа на ногах, – хмурясь, заметила Полянова. – Они спасибо нам не скажут за это!

– Ну и что! Зато теперь мы знаем, кто гасит свет! – деловито проговорила Наталья, нисколько не огорчаясь по поводу безвинно наказанных.

Коллеги оделись и вышли на улицу, кромешная тьма которой освещалась лишь слабым светом, льющимся из окон деревянных пятистенок. Разыгравшись, дул пронизывающий сивер, сверху сыпал мелкий, вперемежку со снегом, частый и холодный дождь. «Каково детям в такую темень и непролазную грязь добираться до дому? Зря я не настояла, чтобы отпустить их засветло! – каялась обеспокоенная директриса. – Во мраке ночном ребятишки будут спотыкаться, падать в изрытых тракторами колеях, перепачкаются с головы до ног, промокнут до нитки. Не простудились бы чего доброго! Подозревали же, кто виновники, с ними и надо было вести строгий разговор, но не после уроков! Сейчас просто надо было сослаться, сказать Наталье, что утро вечера мудренее, и засветло отпустить детей по домам. Век живи – век учись!». В непроглядной тьме директор с трудом закрыла большой амбарный замок на двери школы и вслед за завучем ступила с крыльца в жидкую хлябь сельской улицы.

***

Сегодня заведующий отделом образования Ванелинов пригласил Ларису съездить на выходные в бассейн. Она в восторге, так как это не просто приглашение вместе провести свободное время, что даст ей новые впечатления и эмоции. Это признание её красоты и обаяния! Это выход в свет, где крутятся «сильные мира сего», общение с преуспевающей в жизни элитой! Радостно окрыленная открывающейся для неё перспективой девушка выдвинула все ящики шифоньера и начала искать голубенький купальник, который купила, мечтая когда-нибудь попасть на море. Перерыв все свои «шмотки», девушка нашла, наконец, то, что искала и, раздевшись догола, торопливо облачилась в него. Покрутившись перед старомодным трюмо, осталась вполне довольна собой. Иссиня-черные, от природы вьющиеся волосы, которые она распустила, доходили ей до плеч. Румяные щёчки, мягкий овал лица, белоснежные зубы. Небольшие, но тугие, словно наливные яблочки, груди взволнованно вздымались при мысли о предстоящем свидании. Сексапильно смотрелись в меру пышные и аккуратные ягодицы, узкая талия, плоский живот, длинные, стройные ножки. Она знала, что хороша собой, –  но как же одинока! Некому оценить фигуру фотомодели. В сельский клуб она не ходила после оскорбления, нанесённого ей местными парнями, спившимися и агрессивными от самогонки плюс «палёной» водки, которую круглые сутки продают связанные с мафиозными кланами односельчане.

Дело было так. После очередной пьянки сельские повесы, из-за отсутствия работы ведшие праздный, легкомысленный образ жизни, совсем потеряли головы от дурманящего зелья. Словно зомби, они совершенно перестали соображать и полностью поддались овладевшей ими агрессии. По пути в клуб выкорчевали все скамейки возле домов и сбросили их в колодцы. У одинокой старушки разобрали поленницу дров в сарае, демонстративно свалив их на дороге. Её сосед, проснувшись утром, обнаружил, что бревна, которые он привёз накануне для постройки бани, оказались почему-то возле дома шабрихи. Зло подшутили разнузданные архаровцы над хозяйками, побив стеклянные банки, приготовленные для домашних заготовок и посаженные на штакетник для просушки. Кроме того, хулиганы, повыдергав в палисадниках цветы, кустики помидоров и огурцов, развесили их по заборам. Чем они помешали парням, что заставило их с таким рвением насолить землякам, наутро аборигены не смогли объяснить даже участковому инспектору. Недаром говорят, что пьянство – это добровольное сумасшествие.

Но бесчинства их на этом не закончились. Придя в клуб, пьяная компания, не на шутку разошедшись, начала терроризировать присутствующих. А когда перепуганные девушки пробовали разбежаться по домам, куражившиеся парни объявили, что никого не выпустят до утра. Ещё больше оробев, девицы ударились в слёзы. Увы, это не помогло, а лишь раззадорило «удальцов-молодцов», которые нарвали жгучей крапивы возле клуба и додумались ею стегать  ни в чём не повинных подружек по голым икрам ног, пропуская их «сквозь строй». С тех пор натерпевшаяся позора и страха учительница возненавидела спившихся сверстников и мечтала вырваться из этого болота, как она называла свое село. Но сделать это до сих пор не удавалось. И вот на неё обратил внимание Ванилинов – это ли не повод для гордости! Все надежды теперь она возлагала на него, связь с которым была столь же романтичной, сколь и унизительной. А началось всё с малого…

Неожиданно для всех в школу нагрянула проверка. Учителя занервничали, засуетились. Лишь Лариса, с первых же дней «нашествия» специалистов РОО заметив льстивший её самолюбию интерес Ванилинова к себе, была спокойна и безмятежна. Вот и сейчас, проверяя самостоятельную работу учеников, она чувствует на себе пристальный его взгляд. В учительской, кроме них, двоих, никого. Коллеги разошлись со специалистами отдела образования по классам.

– Лариса Петровна, разрешите ваши планы, – слышит она голос Василия Андреевича, сидящего за директорским тумбовым столом. Привстала, чтобы подать ему тетрадь с поурочными планами, но тот опережает её.

– Сидите! – говорит он, направляясь к ней лёгкой, бесшумной походкой.

– Пожалуйста, – бросив на Ванилинова кокетливый взгляд, девушка протянула ему общую тетрадь. Придвинув к приставному столу стул, заведующий уселся напротив и начал перелистывать её записи. Слегка смущённая близостью молодого мужчины, Румянова украдкой рассматривает его. «Ему лет тридцать пять, не более. Густые русые волосы гладко зачесаны назад. Пробор ему, пожалуй, больше бы подошел. Выразительны серые глаза, излучающие страстную энергию и влекущую к себе силу. Этот орлиный взгляд и волевой подбородок выдают в нём человека решительного и напористого. Фигура подтянутая, правда, слегка начавшая полнеть. Модная курточка на молнии, со вкусом подобранный галстук, тонкий запах парфюма. Немного портит его одутловатость щёк и близко посаженные глаза. Но так он ничего смотрится, – оценила она его. –  Можно даже влюбиться».

– Хорошо! – Перелистав планы, шеф отодвинул пухлую тетрадь в сторону. Он давно заприметил её, юную, привлекательную и, как ему показалось, доступную. Не поэтому ли он инициировал внеплановую проверку в Дуброво-Ягодном, что это позволит ближе познакомиться с ней? – На каком вы сейчас учитесь курсе?

– На втором, – уверенная в своей неотразимости, Лариса кокетливо прищурила агатовые чёрные глаза.

Расспрашивая у девушки о нехитрых деталях простенькой биографии, он, словно прицениваясь, с откровенным любопытством рассматривает её. Взор мужчины затуманился, когда он жадным взглядом скользнул под вырез кофточки. С трудом заставив себя оторваться от четких округлых форм, перевел глаза на пунцово горящие губы, полюбовался иссиня-чёрными пышными волосами, лежащими на плечах изящно завитыми локонами. Вскоре молоденькая учительница, совсем освоившись, захлебывалась от смеха над его остротами.

– С утра иду по коридору, – рассказывает Василий Андреевич, – слышу мелодии, исполняемые на аккордеоне, голос Пузиковой, шум детей. Остановился, прислушался, как я понял, урок пения. Гимн разучивают. «Как петь?» – спрашивают ученики. А она: «Пойте, как по телевизору!».

Лариса весело хохочет. Звонок, и учительская наполняется людьми.

– А вон ту, что стоит у доски объявлений, вы знаете, Лариса Петровна? – улыбаясь, игриво спрашивает Ванилинов.

– Где, кого? – оглянувшись, и никого не увидев там, кроме директора, изучающего расписание, девушка недоумённо взглянула на шефа.

– Ну, ту, что худая, как доска, – кивнул он на Татьяну. Лариса прыснула!

– Когда приехала к нам, она пухленькая была. Это все из-за бесконечных хлопот осунулась, с тела спала, – заикнулась, было, Надежда Егоровна, подошедшая в это время к столу и услышавшая обрывок их разговора. Светлыми, слегка выпуклыми глазами она осуждающе уставилась на Ванилинова.

– А вы что же, подслушиваете чужой разговор? – резко оборвал её чиновник. – Раскудахталась тут!

– Простите! – испуганно пролепетала женщина и, оскорблённая его грубостью, быстро отошла от них.

– Ларочка, а чем занимаешься вечерами? – перешёл он на «ты», когда прозвенел звонок на урок, и вновь все, кроме них, разошлись по классам. Какая удача, что у нее подряд два «окна», то бишь, два пустых урока! Но что она могла сказать ему? Развлечься ей в свободное время было нечем. Долгими осенними вечерами, подготовив планы и переделав студенческие контрольные, она бесцельно бродила по комнатам, томясь от вынужденного безделья. Книг читать учительница не любила, телевизор надоел. В клуб она после того постыдного случая, когда девушек провели «сквозь строй», она перестала ходить, относясь к скатывающимся на дно жизни сверстникам с надменным пренебрежением. Тем приятнее было внимание, которое проявлял к ней не только моложавый на вид, но и добившийся определённого статуса мужчина. Какая у него, верно, успешная и богатая разнообразием впечатлений жизнь! Как хотелось бы хоть краем глаза заглянуть в неё, провести с ним свободное время!

– А не хотела бы ты поехать со мной в городской театр драмы? – словно угадав ее мысли, с воодушевлением предложил Василий Андреевич.

– Когда? – спросила Лариса, вспыхнув от радости маковым цветом.

– Давайте, – он помолчал с минуту, что-то прикидывая в уме, – в ближайшее воскресенье. Устроит это вас?

– Я не знаю, удобно ли это? – девушка, изображая сомнение и смущение, опустила голову, хотя внутри у неё все кричало от ликующего нетерпения: «Да, да, устроит, я согласна!»

– Удобно, я заеду за тобой! – поклонник назвал час и место встречи.

Сегодня педсовет. Будут подводиться итоги проверки. Учителя внешне спокойны, но что таится за этим, знают лишь они сами. Только Лариса, как прежде, порывиста, весела и беззаботна. Но оживление её не наигранное. Она тоже вся горит, взволнована, но меньше всего тем, как оценят её уроки, а присутствием мужчины, который с каждым днём нравится ей всё больше.

– Ларисочка Петровна, – весело кричит ей специалист отдела образования Мария Тугодумова, высокая, грудастая, с широким мясистым лицом женщина, вызывая ироническую улыбку завуча, – прикажите ребятам ещё принести стулья!

Наталья, от острого, проницательного взгляда которой не ускользает ни одна мелочь, переглядывается с директором: «На мякине её не проведёшь, она знает, откуда ветер дует!» Изумлялась исключительному вниманию Тугодумовой к Ларисе и пухленькая Раиса Корнеева, на лице которой было написано: «Она что, из привилегированной касты? С каких это пор её Ларисочкой называют?!»

Наконец, все расселись. Первой взяла слово Тугодумова. По мере того, как она говорила, удивление коллег росло, они не верили своим ушам. Оказывается «Румянова, несмотря на молодость и совсем небольшой стаж, – отличный преподаватель! Она творчески подходит к процессу обучения, умело использует книгу, наглядность и дидактический материал». Долго ещё полногрудая Мария Тимофеевна, явно кривя душой, перечисляла достоинства Ларисы Петровны. Лишь в конце подпустила немного критики, сказав, что есть у учительницы географии и небольшие пробелы, которые она, прилежная и старательная, обязательно устранит и добьётся-таки ещё лучших результатов. Куда как скромнее были оценены уроки Лесниной по русскому языку, Раисы Корнеевой – по математике и физике, учителя химии и биологии Лидии Кожевниковой, хотя, по мнению директора, они-то заслужили куда больше похвалы, чем Румянова.

Курирующий специалист остался доволен знаниями учащихся по предмету, которые вела Полянова. Плохие показатели были по математике у Позднышевой, протеже самого заведующего. Но главная неприятность ждала директора впереди. Откуда было знать Татьяне, что замыслил её непосредственный начальник? Загоревшись нешуточной страстью к смазливой и беспечной Румяновой, и, похоже, не без взаимности, он решил, что руководить школой вполне может его возлюбленная, которую он мечтал видеть в лице Ларисы. Но как «свалить» Полянову, которую Ванилинов сам назначил во главе школьного коллектива три месяца назад? Он понимал, трудно предъявлять ей сейчас претензии за успеваемость – это пробелы предшественников! Кроме того, скоро ученики перейдут в новое здание, где условия будут совершенно другие (Директор сослужила в этом добрую службу, сейчас не грех с ней расстаться!). Там уже нельзя будет придраться, поставив ей в вину, что в школе грязно, неуютно. Значит, вариант охаивания Поляновой в полной мере сегодня надо использовать! Обрушить на неё свой справедливый гнев, нагнетать который он – непревзойдённый мастер, дискредитировать перед учителями, чтобы было за что снимать!

– Разве в плохих знаниях по математике у Позднышевой нет вины директора школы? – Ванилинов, последним взявший слово для выступления, успел по крупицам собрать недостатки и теперь обращал их против Поляновой. – Значит, нет соответствующего контроля за успеваемостью, за качеством знаний! – Заведующий отделом образования не счёл нужным придерживаться принципа, выраженного в пословице: «Слово – серебро, молчание – золото». Он не желал отказываться от искушения строго спросить с Татьяны за низкий уровень знаний у воспитанников Клары! Кроме того, обвинения чуть ли не в нерасторопности и отсутствии заботы о чистоте и порядке в школе, так и сыпались на голову бедной директрисы. Он рвал и метал, специально доводя себя до бешенства, зная, что ярость пугает подчинённых. Словно паутиной, опутали Татьяну осуждающие взгляды специалистов, явно не обрадованных тем, что она «довела» шефа до белого каления. – Оборудование в школе ветхое, наглядные пособия – одна рвань! Угольная пыль и сажа оседают на стены! Куда только смотрит директор? – завершая своё выступление, патетически воскликнул Василий Андреевич, подыскивая и не находя других доводов против неё.

– Но позвольте! – попыталась возразить обвинительной проповеди та.

– Не позволю! – рявкнул распаленный интриган. Лицо его побагровело, серые глаза под сросшимися бровями вспыхнули враждебным, неприязненным огнём: «Как она смеет возражать ему!» Но, пошумев ещё с минуту, даже он, мастер плести интриги, высасывающий из пальца все обвинения, умолк, так как больше не за что было срамить молодую директрису.

Наступила грозная тишина. Она всегда радовала чиновника от образования. Как всё-таки приятно, что учителя, как, впрочем, и специалисты отдела образования, боятся своего шефа как огня! Это показатель его силы и власти! Подчинённые обычно не возражают после такой накачки, опасаясь возобновления его гнева и беспощадных слов, хотя порой, как и на этот раз, несправедливых. В этот момент можно  наложить любое наказание на проштрафившегося. Сейчас он объявит директору выговор, и никто не пикнет. Он заметил: слабые, нравственно ущербные люди тянутся к грубой силе, стараются угодить ей, признавая добровольное рабство. Другие – умные, осторожные и практичные, – внутренне презирая таких начальников, умело избегают столкновений и конфликтов, стараясь выгадать при этом определённых преимуществ, прав и привилегий для себя. Недаром говорят, что с молчаливого согласия большинства творятся подлости, преступления и предательства. Тяжело бывает в жизни таким неординарным личностям и открытым натурам, как Татьяна, не умеющим и не желающим приспосабливаться. Обычно они остаются в одиночестве, становятся изгоями не потому, что плохи сами по себе, а потому, что большинство коллектива переходит на сторону сильного, чтобы только не нарушали его покой и узкий, ограниченный мирок.

Однако, что это? Сдвинув стул, с места поднялась среднего роста, полноватая девушка со светло-карими глазами. Круглое, с ямочками на щеках лицо её запунцовело, но смотрит смело, прямо в глаза. Нет, такую не спугнёшь, да и не за что зацепиться, чтобы обругать. Это Корнеева Раиса Николаевна, чьи уроки только что получили хорошую оценку специалиста отдела образования. Контрольный срез по математике выполнен её учениками без двоек.

– Как же так получается, Василий Андреевич, – голос Раисы Николаевны, громкий, четкий, слегка вибрирует. Нет, нелегко ей дается выступление. – Вы же знаете, у нас почти все учителя новенькие, первый год работают. Их, по-моему, вообще нельзя пока проверять. К тому же, пробелы в знаниях учащихся копились, наслаивались друг на друга годами, часто менялись учителя, которые не были заинтересованы в конечном итоге своей работы, в качестве знаний. Причём тут Татьяна Михайловна? А в том, что здание школы полуразрушенное, кого винить? Все здесь донельзя запущено было! Усилиями директора, поверьте, немало сделано. И она сможет ещё больше пользы принести, если не отбивать ей руки!

Татьяна подняла низко опущенную голову, губы её дрогнули в признательной улыбке.

– Верно! Правильно! – послышались взволнованные голоса учителей, задетых за живое и негодующих против козней вышестоящего начальника.

– Зачем зря ругать человека? – проворчала за голландкой, куда она забилась, боясь гнева Ванилинова, Надежда Егоровна. Мудрая женщина понимала суть инкриминированных обвинений, обязанных сослужить службу грязным намерениям заведующего. Но разве об этом скажешь вслух? А вот ни в чём не повинную, тем не менее «избитую» Полянову защитить стоит! – Ещё ни один директор у нас не прилагал столько усилий, как Татьяна Михайловна!

– Спасибо! – только и смогла сказать Полянова, выслушав своих коллег. В синих глазах блеснули слезы благодарности, она незаметно смахнула их. Встав, девушка пыталась ещё что-то добавить в своё оправдание, но голос её предательски дрогнул, и она, ни слова больше не говоря, села на место.

И Ванилинов, этот грозный Ванилинов, который несколько минут назад сек Татьяну резкими, обличительными словами, вдруг не нашёлся что сказать. Он уже не мог метать гром и молнии, так как не ожидал дружного отпора учителей, лишь махнул рукой и объявил: «Педсовет окончен».

***

Вчера выпал первый долгожданный снежок, надоевшее всем ненастье кануло в лету. Лёгкий морозец, искрящееся от солнца атласное покрывало земли, манящая вдаль накатанная дорога! Лариса и Василий Андреевич встретились, как и условились, на пустынной остановке автобуса. Он подъехал на иномарке, быстро распахнул дверцу, и девушка, подобрав полу длинного драпового пальто, села в мягкое, обитое зелёным плюшем кресло. Кавалер её был в ударе. Он всю дорогу с энтузиазмом сыпал прибаутками, шутил, острил, рассказывал анекдоты. Лариса хохотала до слёз. Ей было весело при мысли, что из всего молодёжного коллектива он предпочел её. О том, что будет потом, она старалась не думать. Смутная тревога овладела было девушкой накануне свидания, но она с лёгкостью душевной подавила её. Молоденькой, наивной учительнице и в голову не приходило, что такой «большой» человек может в чём-то подвести её. Но вот замелькали рекламные щиты города: магазинов, кафе, ресторанов. В гостинице, куда он привез её после довольно интересного и впечатляющего спектакля в театре драмы, мест не оказалось. Но Ванилинов, хорошо знавший нравы гостиничной обслуги, не растерялся. Ловко подсунув в паспорт бумажную купюру, он подал его крашеной блондинке, сидящей за застеклённой стойкой, и уверенным тоном потребовал: «Номер – на двоих!»  Воодушевлённый и довольный собой, Василий Андреевич с ключом в руке приблизился к Ларисе, робко сидящей на краешке вестибюльного кресла.

– Пойдём! – коротко бросил он и первым направился к лестнице. – Нам дали один номер, – сообщил он ей, когда поднялись на второй этаж.

– Как? – изумилась его спутница. – Но мы же не муж и жена!

– Нет, так станем ими! – самоуверенно заявил мужчина.

Та, побледнев, молча смотрела на него тёмными испуганными глазами.

– Не бойся, всё будет хорошо! – поспешил успокоить её поклонник, обругав себя за поспешную прямолинейность. С юными невинными девицами надо действовать тоньше и корректнее.

В номере он дал ей возможность поправить макияж. Вместе спустились в ресторан. Музыка, толпа нарядно одетых людей, танцующих перед эстрадой, богато накрытый стол со всевозможными яствами и закусками. Но почему ничего не радует её? Девушка неотступно думала о том, как они останутся в номере вдвоём. Теперь она боялась его, и страх сковывал её. Непринуждённости, вдохновения и веселья, которые она испытывала в начале встречи, как не было!

Пригласив партнершу танцевать, шеф закружил её по залу, одной рукой придерживая за талию, другой – за руку с мягкими, чуть вздрагивающими пальцами. Лариса бездумно скользила по лицам сидящих за столиками отдыхающих. Было много молодых людей, с любопытством наблюдавших за танцующей парой. Она – юная и прекрасная, чья броская красота всегда в центре внимания, где бы девушка ни появилась, он – весьма плотный субъект в дорогом экстравагантном костюме, возмужалый, чуть ли не годившийся ей в отцы, мужчина. Кто они друг другу? Учительница, заметив устремлённые на них взгляды, потупилась.

– Я хочу домой! – тихо и требовательно прошептала она.

– Да что ты, дорогая? – водка начала кружить ему голову. – Об этом и речи быть не может!

– Хочу домой! – упрямо повторила она, подняв на него чёрные прекрасные глаза в обрамлении пушистых ресничек.

– Но мы же договорились здесь ночевать! – во вкрадчивом голосе Василия Андреевича прозвучало явное неудовольствие и даже некая жёсткость.

– Я же не просила вас брать в одном номере места! – пряча смущённые глаза, снова тихо, но внятно, с укором произнесла она.

– Ах, вот оно в чём дело! – засмеялся он принужденно, но тут же, став серьёзным, сказал твёрдо, начальственным тоном, не допускавшим возражений: – Я же говорил, что больше не было мест!

– Сказать всё можно! – недоверчиво протянула Румянова, чьи тонкие и длинные пальчики вздрагивали, словно от испуга. Ванилинов заметил это.

– Ты боишься меня? – высказал он догадку, подведя её к столу. Девушка молча села и отвернулась.

– Глупая, ну и глупая же ты! Неужели я могу обидеть тебя? – проговорил он, картинно закидывая назад густые русые волосы.

– Не знаю! – Лариса покачала красиво уложенной причёской.

– Брось ты об этом думать! Никуда не надо ехать, давай выпьем шампанское! – Он был уверен в себе, самонадеян и вальяжен, и это почему-то вызывало у неё тревогу, протест и недоверие к нему.

– Нет, нет! Поедем домой! – вдруг вскричала она в то время, когда он, не желая внимать её словам, охватившему беспокойству, начал разливать шампанское. Люди за столиками повернули  головы в их сторону.

– Дикарка! – рассердился он, неохотно вставая и подзывая официанта.

Вскоре они, миновав ярко и пёстро освещённые рекламными огнями улицы города, мчались по трассе, ведущей в Дуброво-Ягодное. Оба, недовольные друг другом, сидели, словно воды в рот набрав. Наконец Ванилинов, вздохнув, заговорил театрально-грустным голосом:

– Ты пойми, Лариса, понравилась ты мне! Для меня бесконечное счастье – тонуть в твоих блестящих чёрных очах! – с вычурной экспрессией произнёс он вычитанную где-то фразу. Помолчав, искоса взглянул на потупившуюся девушку. – Для меня всё это слишком серьёзно, чтобы сводить, грубо говоря, к постели. Если нужно, для этой цели я всегда могу найти женщину. Ты же, как цветок, чистый, нежный, и чувство моё к тебе совершенно иное, чем ты предполагаешь. Разве я могу позволить себе тронуть тебя вопреки твоему желанию?

Девушка молча внимала ему. Потом, задумавшись о чём-то, заговорила с ним лишь после продолжительной паузы.

– Меня мучает, что вы женатый человек.

– И что? – спросил он, делая вид, что не понимает, к чему она клонит.

– Мне неловко встречаться с вами. Вы же несвободны.

– Да я женат, у меня двое детей, – Василий Андреевич, удивляясь наивности партнёрши, незаметно для неё ухмыльнулся. – Люблю детей, особенно сына. Но жена для меня чужой человек, причём давно. Бывало, лежу с ней, она подвинется, ждёт ласки, а мне неприятны даже её прикосновения. – Лариса слушала с жадным вниманием. Он, бросив на неё короткий острый взгляд, вздохнул нарочито печально и закончил со словами: – Вот такие у нас отношения с супругой. Видимо, пора их порвать!

В одном он был совершенно искренен. Многочисленные измены сожгли в его сердце остатки былой теплоты и привязанности к жене. В то же время Ванилинов не был настроен на решительный разрыв с ней. Его устраивали кроткий и тихий нрав супруги, её доброта и покладистость. Порой, правда, Василия Андреевича раздражала покорная услужливость жены. Но уют, комфортное спокойствие, создаваемые второй половиной, после довольно нервной работы и бурных романтических увлечений приносили ему глубокое удовлетворение.

– Почему вы не говорили об этом раньше? – спросила Лариса, признательная за его «откровенность». Душа мужчины, скрытная, словно тёмный амбар за семью замками, до настоящего момента была для неё непонятна.

– А ты не спрашивала! – хмуро сказал он, ловко управляя машиной.

Девушке стало по-матерински жаль его, и в то же время её обрадовало, что Василий Андреевич не любит жену. Польстило, что он говорит о ней, Ларисе, с такой теплотой и возвышенной нежностью. Теперь она жалела о потерянном вечере, о своём упрямстве в ресторане: «Он бы, действительно, не тронул меня, а я, дурочка, вбила себе в голову». Всю оставшуюся дорогу несостоявшаяся любовница неловко пыталась сгладить нелепый, по её мнению, поступок в ресторане. Пробовала даже развеселить и разговорить его, но он безмолвствовал, ограничившись незначительными холодными фразами в ответ на её шутливые вопросы. Когда доехали до места, молча открыл ей дверцу автомобиля. Высадив учительницу, он, не прощаясь, развернулся и уехал обратно.

Лариса была в отчаянии: так хорошо складывавшиеся поначалу отношения оборвались из-за её глупой мнительности. Василий Андреевич, видимо, разочаровался в ней и решил, что им нет смысла встречаться. Несколько дней девушка мучилась раскаянием, пока однажды, взглянув в окно учительской, не увидела, как к школе по санному следу подкатывает иномарка.

– Василий Андреевич едет! – вмиг вспыхнув и затрепетав, вскричала она. Учителя бросились убирать разбросанные по столу тетради и книги. Шеф вошел в новой кожаной куртке, подтянутый и озабоченный слегка.

– Здравствуйте. А где Татьяна Михайловна? – сделав вид, что именно Полянова и нужна ему, спросил он.

Все дружно поприветствовали его и, радуясь, что прозвенел звонок, заторопились в классы. Лариса, бледная, как полотно, уходившая на урок последняя, ответила, что директор уехала по делам в сельсовет.

– Погоди! – решительно взяв за локоть, задержал Ванилинов её. Та, вздрогнув, остановилась, потупила красивые чёрные глаза.

– Слушаю вас! – она, казалось, готова была упасть в обморок от охватившего её трепетного волнения.

– Как настроение, Лариса? – заметив состояние девушки, мужчина в глубине души усмехнулся. Та, неопытная и наивная до глупости, не видела и не предполагала в нём этой неуловимой двойственности, характерной для тех, кто беспрекословно повинуется начальству, чтобы взлётеть по карьерной лестнице, но среди простодушных подчинённых властвует, используя обман, лицемерие, хитрость, интриги и коварство.

– Хорошее, – прошелестела она в ответ пересохшими губами.

Как опытный и ловкий любовник, он правильно всё рассчитал. Убедив девушку в искренности своих чувств, Ванилинов затем притворился холодным и разочарованным, чем возбудил ещё больший интерес к себе. Заставив Ларису испытать горькое чувство потери, он затем вернулся к ней как ни в чём ни бывало. Мужчина предполагал, что после этого она будет сговорчивее, – и не ошибся.

– Я хочу поговорить с тобой, – вкрадчиво сказал он – щёки той заалели.

– Давайте поговорим, – прошептала она чуть слышно, подняв на него милое пылающее личико.

– Не здесь и не сейчас, – мягко сказал он, улыбнувшись ей. – Я съезжу в сельский Совет, улажу кое-какие дела, а на обратном пути подъеду к остановке автобуса. Ты же после урока сразу приходи туда.

– Ладно! – Девушка радостно кивнула и снова потупила голову.

Не успела Румянова подойти после занятий к назначенному месту, как из-за пригорка вынырнул автомобиль заведующего отделом образования.

– Куда поедем? – спросил Ванилинов, когда Лариса, держась за ручку двери, села рядом.

– Не знаю, – выражение растерянности и беззащитности так шло к бледному очаровательному личику девушки, что поклонник невольно залюбовался ею.

Машина покатилась по накатанной, как асфальт, дороге, ведущей в город. Ясный морозный день, ослепительно лучистое солнце. Не отрывая взгляд от лобового стекла, учительница обозревает нежно-молочную голубизну горизонта, плавно переходящую в сочно-фиолетовую шапку небесного свода. Накануне несколько дней падал снег, мела пурга, доставив дорожникам немало хлопот. По обеим сторонам дороги возвышались снежные валы, нагроможденные дорожной техникой, отдающие густой синевой в затенённых местах, куда не попадают прямые солнечные лучи. А за ними – опушённые поляны, облитые солнцем и отливающие звёздным золотисто-малиновым переливом снежинок. Мимо, словно клавиши под пальцами гармониста, пробегают лесопосадки. Стоит приглядеться, и вот уже хрустящий снежок, покрывающий ветки и сучья, на глазах преображается то в белочку, свернувшуюся в клубок, то в извивающуюся жемчужную змейку. Серебристыми нитями протянулись от столба к столбу провода.

Неожиданно водитель свернул с проселочной дороги в какой-то тупичок, а через некоторое время и вовсе остановил машину. Расстегнув куртку, он молча привлек Ларису к себе и поцеловал её. Закрыв глаза, девушка замерла в его объятиях, чувствуя, как словно горячей, липкой смолой окатило сердце.

– Обними меня! – шепнул он притихшей спутнице, обдавая её щеку жарким дыханием. Та несмело потянулась к нему. Робость юной пассажирки возбудила в мужчине новую вспышку неистовой страсти. Кровь закипела, забунтовала в нем с такой силой, что он задрожал и снова припал к её губам, как припадает к ручью испытывающий жажду путник. Большой шелковый платок Ларисы сполз на плечи, чёрные агатовые глаза, источая пылкую нежность, сияли.

Вожделение и похоть, бушевавшие в нём, побуждали к более решительным действиям, но Ванилинов боялся вспугнуть невинную особу и только без конца, как присосавшийся вампир, целовал её, чтобы утолить и приглушить в себе бушующие грубо-чувственные ощущения. Он и не думает довольствоваться малым, отказываться от удовлетворения чувственных желаний, но всему своё время! Прежде чем добиться своего, соблазнить её, юную, неопытную, надо, чтобы она поверила в искренность и чистоту его чувств и переживаний, и чтобы, влюбившись, не смогла прожить без него, без раскалённой страсти и интимных отношений. Только тогда он сможет стать хозяином положения и диктовать свои условия ей. Наконец, устав от однообразия скромных девичьих ласк, явно не насытивших его потребности в сладострастии, он откинулся на сиденье. Затем, взглянув в зеркальце, расчесал русые растрепавшиеся волосы.

– Какие планы на будущее, Ларочка? – смутил он её неожиданным вопросом.

– Не знаю, – упавшим голосом сказала та. «Видимо, он не собирается жениться на мне, если видит меня отдельно от себя», – мелькнула у неё невесёлая догадка.

– А если я назначу тебя директором в новой школе? Ты достойна этого больше, чем Полянова! – Для него сейчас было важно заронить в её, пока не испорченную душу корыстное желание быть выше коллег, приучить к мысли об избранности.

– А Татьяну Михайловну куда? – изумленно приподняла тонкие шелковистые брови та. В роли директора она пока не мечтала видеть себя. Ванилинов хмыкнул неопределенно. – Не справляется, что ли?

– Справляется, как не справляется! – в сердцах воскликнул тот. – Сама же видишь, за что ни возьмётся – всё у неё получается!

– Да она энергична, удачлива – от слов быстро переходит к делу! – с некоторой долей зависти промолвила Лариса, к которой невольно передалась неприязнь любовника к Поляновой. – Использует любую возможность для осуществления своих намерений! В селе говорят, что у нас никогда не было такого деятельного и заботливого, как она, директора. – Татьяна Михайловна так и сказала, что всё, что ни задумает – сделает, не оставит ни шанса для сомнений! Всё наше болото взбаламутила! Сейчас вместе с медсестрой ходит по домам, призывает алкоголиков не пить водку! – последняя фраза показалась девушке смешной, она коротко засмеялась.

– Почему по домам? – вскинул щетинистые брови Василий Андреевич. – Легче лекцию в клубе прочитать.

– Ей не легче надо, а чтобы результат был! Пьяницы не пойдут в клуб, а она  и постыдит, и по душам поговорит с каждым отдельно о последствиях алкогольных возлияний. – Румянова, взглянув на него своими прекрасными агатовыми глазами, помолчала и, помимо воли, перешла на грустный, проникновенный тон: – Увы, спивается село: малолетки без присмотра родителей – грязные, неухоженные, голодные – и никому нет дела до этого! Она же во все двери стучится: то в сельсовет поедет, то в орган попечительства, чтобы отъявленных, неисправимых выпивох лишили родительских прав, а чада их передали опекунам.

– Да, – неопределённо протянул Ванилинов, тяготясь серьёзным разговором. Он достал пачку сигарет из кармана куртки и задымил в форточку. Закончив курить, он обнял её и спросил: – А согласна ли ты побывать в сауне и бассейне?

– Согласна! – обрадовалась Лариса, подумав про себя: «Вот она начинается красивая и благостная жизнь в кругу избранных людей!» Она и предположить не могла, что там, где власть, могут царить коварство, интриги, ложь и воровство! Василий Андреевич повернул девушку к себе и снова с жадностью припал к её губам.

 

Ванилинов был в восторге от её отлично сложенного нагого тела: округлых плеч, тонкой талии, длинных ножек и в меру широких бедер. Не портило впечатления даже то, что Лариса покрылась гусиной кожей от охватившей ее прохлады при взгляде на стальную гладь воды в голубой ёмкости бассейна. Добавим к этому трогательную робость, свежесть и обаяние юности, которыми она обладала в полной мере. Понятно, что с его стороны всё ограничивалось чисто физическим влечением, исключающим духовную близость. А была ли влюблена Лариса? Во взгляде девушки было столько радости, доверия и ощутимой благодарности к нему, обладающему определённым общественным положением, позволяющим, как ей казалось, избавиться от серого убогого окружения и обрести более интересную, полную разнообразия и впечатлений жизнь. Учительницу привлекали в нём его кипучая энергия, жизнерадостность и даже властность по отношению к подчинённым. Что касается утончённых чувств, она всем существом желала и добивалась его любви, но сама подлинной страсти, без которой не бывает любви, пока к нему не испытывала.

– Кто такая? – увидев новенькую, плотоядно уставился на неё глава района Григорий Стасов, невысокого роста, с толстым выпяченным животом мужчина.

– А тебе не всё равно? – ревниво спросила круглолицая, крашеная блондинка, опирающаяся на его пухлую волосатую руку.

– Погоди-ка! – Стасов подвел её к скамейке возле стены и чуть ли не насильно усадил на неё. – Побудь здесь!

Та не осмелилась ослушаться – возле неё начали собираться и другие девицы.

Подойдя к группе столпившихся возле бара мужчин, Стасов отвёл одного из них в сторону и, кивнув на влюблённую парочку, начал что-то шептать на ухо. Тот, сосредоточенно наморщив лоб, согласно кивал головой, а немного погодя отозвал Ванилинова к бармену, попросил налить им водки, развлекая и делясь с ним последними новостями. Стасов тем временем подошел к Ларисе.

– Ах, какой нежный цветочек появился в нашем цветнике! – он повел рукой в сторону сгрудившихся возле крашеной блондинки девушек. Румянова промолчала, смущённая тем, что выпученные сизые глазки чиновника пристально рассматривали её нагое тело. Ему явно пришлась по вкусу эта жгучая брюнетка со смешливыми чёрными глазами.

– Откуда вы? – поинтересовался глава районной администрации. Учительница ответила. Это придало ему дерзости, и он, видя, как Ванилинов ревниво поглядывает в их сторону, сходу в карьер перешел к атаке. – А как вы смотрите на то, если я вам назначу свидание? – рыжие, жёсткие усы его смешно подёргивались при этом.

Лариса смерила низкорослого, пузатого начальника откровенно ироничным взглядом и, коротко засмеявшись, ответила односложно:

– Никак!

– То есть как это никак? – тоном, не терпящим возражений, переспросил тот.

– Извините, Григорий Александрович, но вы обратились не по адресу!

– Да? – в свинцовых выпученных глазах отвергнутого мужчины вспыхнула колючая неприязнь, густые поседевшие брови вздыбились. «Седина в бороду, бес в ребро!» – мелькнуло у смешливой Румяновой.

– Ах, какие мы неприступные! – ядовито протянул Стасов и сделал движение рукой, словно обнимая девушку. Щёлкнула застежка и верх купальника, соскочив с груди, упал к её ногам. – Ай–ай, как не стыдно! – раздался ехидный смешок Стасова.

Прикрыв одной рукой упругие, налитые груди, другой, схватив упавший купальник, Лариса метнулась в раздевалку. Возмущённая поступком районного начальника, она побросала в сумку бюстгальтер, трусики, верх купальника, натянула на себя колготки, сапоги, облачилась в платье и, накинув на себя пальто, выбежала к иномарке Ванилинова. Через несколько минут, наскоро одетый, вышел и он сам.

Обратно, в Дуброво-Ягодное, ехали в полном молчании.

– Ну, что ты молчишь? – не выдержал, наконец, он. – Сама виновата! – категорично добавил он из чисто мужской солидарности, уверенный, что предмет его страсти сама подала повод для неблаговидного поступка шефа.

– В чём? – вскинулась она, не соглашаясь с его обвинением.

– Что ты такое сказала, что не понравилось ему? – хмуро спросил мужчина.

– Что он обратился не по адресу, предлагая мне встретиться с ним! – бросила она, выплёскивая в неприветливо и резко произнесённой фразе свой гнев.

– Ах, негодяй! – разозлился, услышав это признание, Ванилинов. Словно душа соперника, он так сжал руль, что пальцы его побелели от напряжения.

– Вот именно! – Оба замолчали, тупо глядя прямо перед собой. Погода разыгралась подстать их настроению: фары выхватывали из надвигающейся тьмы кусочек дороги с извивающимися колючими змейками позёмки. Однако по мере обдумывания ситуации направление мыслей чиновника от образования менялось.

– Теперь он будет мстить мне, – заведующий обречённо вздохнул. – Может, не надо было так круто с ним?

– А как? Согласиться с его предложением? – вознегодовала Лариса.

– М-да, – протянул мужчина, снова углубившись в себя.

– Ну, что вы замкнулись? – молчание тяготило её. – Вы готовы предать меня, лишь бы угодить этому злому, пузатому карлику?

– Успокойся, не надо так – никто тебя не предает! – Он не ожидал от неё такой непочтительности к главе района, хотя понимал, что от оскорблённой и униженной женщины, как от тигрицы, всего можно ожидать. Да и сам он не собирался уступать любовницу кому-то бы ни было, даже шефу. Ванилинов с решительной неприязнью сдвинул брови – в нём проснулся дух соперничества. – Не отдам тебя никому, так и знай! – промолвил он и насупился, словно обиженный ребёнок. Лариса, наклонив голову к его плечу, произнесла с нежной сентиментальностью:

– Милый, я так ждала этих слов! – Ванилинов таял от её ласковых слов, но в мыслях у него крутилось одно – как отомстить Стасову, не навредив при этом себе.

– Слушай, у меня идея – надо натравить на Стасова губернатора.

– А как? – обрадовалась она его замыслу, свидетельствующему, что он тронут лаской и хочет защитить, отстоять её честь.

– Через Полянову. В финотдел пришли средства на приобретение здания школы, а глава чинит препятствия. Ему хочется по-своему ворочать, вертеть этими миллионами, пока они в распоряжении подчиненных ему сотрудников.

– Каким образом?

– Говорит, будем строить новую школу у вас. А пока она возводится, Стасов под видом нехватки финансов будет снова тянуть их с областного бюджета и сделает так, чтобы и к его липучим волосатым ручонкам приклеилось немало купюр.

– А как конкретно он собирается присваивать их?

– Это не твоя забота, – не очень вежливо отозвался Ванилинов. – Скажи, чтобы Татьяна Михайловна приехала ко мне на прием.

 

Дни, словно под гору спущенное колесо, неслись стремительной чередой, не всегда, впрочем, принося добрые вести для Поляновой. Сегодня, придя в школу, она ещё в коридоре заметила необычное волнение детей, которые, собравшись в кружок, о чём-то оживлённо шептались. Это не могло не насторожить её. Пройдя в учительскую, заметила, что и коллеги тоже чем-то встревожены.

– Что случилось? – спросила она, усаживаясь за свой громоздкий тумбовый стол. – Чем вы обеспокоены? И дети в коридоре о чём-то шушукаются.

– Обсуждают, перейдут или нет в новую школу! – поторопилась выдать новость рыжеволосая Позднышева.

– Да? – Татьяна выжидательно взглянула на неё.

– Пришли деньги на приобретение дома предпринимателя, – пояснила Лариса, почему-то пряча от директора чёрные блестящие глаза.

– Вот это новость! – возликовала та.

– Погодите вы радоваться! – предупредила её лукавая учительница, обдумывая как лучше преподнести интригу, которую они с Ванилиновым задумали. – Стасов распорядился использовать эти средства на строительство новой школы.

– Зачем строить, когда вот оно, готовое прекрасное здание, рядом с нами, в центре села?! – изумилась ничего не понимающая Полянова.

– Но главу тоже можно понять, – встрял в разговор Стёганов. – Ему важно обеспечить строительную организацию работой.

– При галопирующих ценах отпущенных денег на возведение школы может  не хватить! – волнуясь, она начала убеждать Ивана в правоте своих слов, словно перед ней стоял сам Стасов. – Из-за долгостроя придётся ходить с протянутой рукой, ежегодно просить дополнительные средства для завершения работ.

– А кого это волнует? – засмеялась Лариса. – Может, именно этого и добивается кое-кто, чтобы при этом часть финансов спокойно перекочевала в его карман.

– Нет, этого я так не оставлю! – возмутилась Полянова, радуя этими словами затаившую интригу Румянову. Значит, их, с Василием Андреевичем, игра удалась!

– И что вы сделаете? – поинтересовалась Надежда Егоровна и, как самая опытная и умудрённая жизнью, сочла нужным предостеречь Татьяну: – Может, не стоит вам влезать в эту историю? Неприятностей не оберётесь!

– Поеду к губернатору! – пропустив слова Пузиковой мимо ушей, решительно заявила та и тут же обратилась к завучу: – Наталья Ивановна, с завтрашнего дня поменяйте расписание. Я проведу свои уроки после поездки.

– Кстати, Татьяна Михайловна, звонил Ванилинов, просил вас приехать к нему на приём, – как бы между прочим, проронила Лариса.

***

На Дуброво-Ягодную ферму Полянова пришла с намерением провести с родителями-животноводами беседу о воспитании детей. Подойдя к длинному каменному корпусу коровника, она с силой потянула на себя ручку широкой дощатой двери. Та со скрипом и визгом пружины поддалась. Впуская с собой клубы дымчато-молочного морозного воздуха, директор вошла в помещение. Закрываясь, дверь хлопнула, туго натянутая пружина, глухо и ворчливо задребезжав, успокоилась. Пахнуло в лицо сыростью и резким запахом силоса и навоза. На цементированной дорожке, являвшейся проходом между стоящими двумя рядами коров на привязи, стояла лошадь с санями, нагруженными пахучим кормом, и скотники, орудуя вилами, наделяли им животных. Те жадно захватывали сочный кукурузный силос с колод и, смачно жуя, удовлетворённо встряхивали рогатыми головами. Дойка была в самом разгаре: звонко звенело об подойники молоко, слышны были голоса женщин, то ласково уговаривающих бурёнок, то раздраженно покрикивающих на них. Тяжко вздыхая, коровы терпеливо переступали с ноги на ногу в ожидании, пока доярки освободят крепкими мозолистыми руками переполненные вымя. Лишь в конце загона, оглушительно и жалобно одновременно, ревело два десятка глоток.

– Где же ваша хозяйка? – пробормотала Татьяна, подойдя к карде и отыскивая глазами коровницу, закреплённую за группой. Пестрая, с большим белым пятном на лбу, корова потянулась к девушке и снова утробно замычала, словно жалуясь на свою участь. С её раздутого, переполненного вымени на не чищенный от коровьих лепёшек настил струйками лилось молоко.

– Эта группа запившей Нинки, – откликнулась миловидная доярка.

– Кто же доить их будет? – ласково поглаживая рогатую голову пеструшки, заморгала синими глазами Полянова. – Коровам, наверно, больно – набухшее вымя пружиной сжимается от поступающего молока.

– Утром я доила Нинкиных коров, жалко, молоко стекает в навоз, да и вымя портится! – словно оправдываясь, молодка виновато улыбнулась, добавила: – На этот раз не смогу, дома ребятишки малые без присмотра. Спозаранку, с утра, они спали, а сейчас боюсь, без догляда беды бы не наделали, – садика у нас нет.

Завершив дойку, женщина приподнялась с самодельной скамейки, мягко погладила животное по ухоженной шёрстке. – Ну, отдыхай, милая. Тётя Дусечка, может, ты подоишь? – приветливо обратилась она к пожилой костистой доярке.

– Нинкины-то? Больно надо! – вскинулась та, ощетинившимся ёжиком. – Со своими бы управиться, вручную-то доить – не сахар кушать!

– Разве коровы виноваты? Чем молоку пропадать, пусть тебе в зачет идет.

– Чтобы Нинка попрекала, что я выполняю план молоком чужих коров? Не буду я лить воду на её мельницу! – снова неприветливо отрезала Дуся в ответ молодице. – Сколько раз, играя на руку этой бражнице, тянули за уши её, Пора честь знать! Пусть не кутит!

Село загуляло оттого, что начались проводы призывников в армию. Дело не ограничивалось молодёжными вечеринками. Родственники, соседи считали для себя делом чести пригласить «рекрута» в гости, накрывали стол с самогонкой, в результате чего у нерадивых скотников и доярок оставались без догляда и ухода живность. Часто вместо загулявших родителей выполняли трудную, не всегда посильную для детских плеч работу их чада.

– Здравствуйте, Татьяна Михайловна, – словно подтверждая мысли директора, послышался голос Валеры Тарасова.

– Здравствуйте, Валерий! – оглянулась та. – Вы опять за отца работаете?

– Да, Татьяна Михайловна, – не дожидаясь вполне ожидаемой реакции на свои слова, предложил: – Давайте, я подою пеструшек.

– А вы разве умеете доить, Валера?

– Конечно, у нас дома две коровы, – снисходительно улыбнувшись, пояснил паренёк. – Когда мама болеет, мне приходится делать это.

– Ну что ж, дерзайте, но вы, наверно, устали уже, вычищая навоз и подавая корм скоту? – жалея ученика, сказала Полянова.

– Ничего, я привычный, – веско заметил тот, уверенными и неутомимыми движениями рук сдвигая мотыгой навоз из-под коров. – Хватит уж меня на «вы» величать, Татьяна Михайловна!

Взяв у доярки подойник, подросток удобно устроился на скамеечке. По дну ведёрка весело запрыгали, словно белые нитки, струйки молока. Корова, до этого беспокойно переступавшая на месте, присмирела, в блаженстве обмахнула себя хвостом и положила его на Валерино плечо, словно обнимая его в благодарность за опорожнение вымени. Подошёл в сдвинутой на затылок кургузой шапчонке веснушчатый скотник.

– Ты, может, дояром будешь, Валера? – стал потешаться он над учеником. Но Тарасов, такой восприимчивый к шуткам Татьяны и даже обижающийся на них, сейчас и ухом не повёл, оставаясь спокойным и невозмутимым.

– Может, и буду, дядя Митяй! Я подумаю, – с достоинством ответил он обладателю конопатого лица. «Вот это характер!» –  восхитилась про себя директор.

Женщины, закончив доить свои группы, начали помогать Валере, взявшего на буксир Нинкиных «питомцев». Изъявила желание присоединиться к ним и Полянова. Но «сварливая» Дуся, поворчав, мол, не директорское это дело крутиться возле коровьих хвостов, в школе есть дела важнее, забрала подойник и, слегка отодвинув девушку плечом, присела возле рыжей коровы с тугим, набрякшим выменем. Откровенно говоря, Таня была признательна этой исхудалой, с выступающими костями пожилой женщине за её поступок, потому как боялась не справиться со столь непростым делом, – дома мать баловала дочь, не разрешала ей доить их строгую, не подпускавшую к себе никого, кроме хозяйки, бурёнку. Наконец все коровушки подоены и, перестав мычать, с немой признательностью в тёмных блестящих глазах потянулись влажными губами к своим спасителям.

– Председатель приехал, приглашает в красный уголок! – подойдя к людям, сказала невзрачная, с сутулой спиной учётчица Ковалёва.

– Хорошо, Ирина Васильевна! – просияли женщины и, вылив молоко во фляги, гуськом потянулись за ней – Пойдём, узнаем, почему зарплату задержали.

– Бычков сдали на мясокомбинат, только с нами не торопятся рассчитываться. Держат наши денежки в банках, накручивают проценты, – пояснил суть проблемы Егоров, сидящий за столом, когда скотники и доярки уселись на длинные дощатые скамейки, установленные вдоль стен деревянного домика с узкими, без штор окошками, который животноводы по привычке называли красным уголком. – Но зарплату людям мы платили и будем платить, как бы трудно ни было!

– Да мы верим вам, Дмитрий Иванович, – выпрямив сутулую спину, доверчиво промолвила худосочная Ковалёва. – Но вы уж похлопочите, чтобы быстрее дали получку, а то сахар, крупы не на что купить, да и за коммуналку пеня растёт.

– Транспортер, черт бы его побрал, сломался! – вытирая рукавом фуфайки пот со лба и с лысой головы, заругался скотник Митяй Крикалёв.

– Скажите, кто может заменить запившего слесаря, чтобы уволить его? – спросил Егоров угрюмо. Наступила неловкая пауза. – То-то же, некем заменить. Завтра пришлю главного инженера – поможет устранить поломку.

– Когда же мехдойки отремонтируют? – упрекнула худая, как щепка, Дуся. – Руки уже болят, ночами вою, не сплю, а тут ещё чужие группы навяливают!

Сумрачное лицо председателя на мгновение ещё больше потемнело, он хмуро взглянул из-под мохнатых бровей на доярку, вздохнул тяжело:

– Готовы они, Евдокия Викторовна, – предупредительно произнёс он, жалея костлявую, словно кляча, доярку. – В соседнюю область их увозили, в районе станцию по ремонту оборудования приватизировали и разорили. Но уплатить за ремонт мехдоек пока нечем! Одна надежда, за скот с нами скоро рассчитаются. Иначе судебную тяжбу придётся затевать. Есть ещё вопросы? – спросил Дмитрий Иванович после небольшой паузы.

– Мне одно непонятно, зачем, спрашивается, все, кому не лень, до сих пор гнобят колхозы, скоро доконают и село? – крикливой бранью допытывалась Дуся. – Да и заводов видимо-невидимо позакрывали по стране – безработица кругом!

– Объяснение этому, как вы сами понимаете, Евдокия Викторовна, довольно простое, – с готовностью среагировал председатель. – Ресурсы Земли истощаются. Рассматривая Россию как колонию, зарубежные конкуренты помогли своими советами разрушить нашу экономику, чтобы согнуть под себя, присвоить землю и несметные богатства, таящиеся в ней! Вот и гноят нас руками соотечественников, «новых русских», добивая остатки на ладан дышащих колхозов.

– Какая им от этого выгода? – ощетинился конопатый Митяй Крикалёв.

– Выгода есть – устранили конкуренцию с их фермерами. Помните, по телевизору трубили, зачем, мол, колхозы? Запад прокормит нас! А что на деле вышло? – Вразнобой послышались возгласы о запретах на поставки в Россию. – Правильно, теперь санкции от них идут одна за другой!

– За что они так ненавидят нас? – в крупном мужчине с непропорционально маленькой головой, задавшим вопрос, Татьяна узнала старшего Маркина.

– А за то, что Россия мешает США беспредельничать, беспрепятственно и жестоко править миром! – вставила Татьяна, воспользовавшись паузой.

–А как удалось инициаторам развала Советского Союза экономику нашу обрушить? – снова спросил Маркин, оторопевший от подобной наглости.

– Когда СССР распался в 1991 году, все хозяйственные связи внутри страны были разорваны, заводы без поставок сырья встали, нищета, голод, распри! – всё больше оживляясь от общения с людьми и сбрасывая с себя тяжесть депрессии, которая в последнее время всё чаще овладевала им, сказал глава правления. – Что касается колхозов, подрубили их тем, что закупочные цены на нашу продукцию годами не поднимались. А стоимость ГСМ, техники, запчастей взлетели, словно журавли в небе, став недоступными для нас. По указке западных советников капитализм у нас внедрили, теперь, мол, рынок отрегулирует цены. Зачем же тогда искусственно сдерживать их на сельхозпродукцию, открыто разорять нас? А потому, что слабых легче подчинить своей воле.

– Они не только с нами не посчитались, заметила Татьяна. – Эти господа не церемонятся и с другими странами. Так, при вовлечении в Европейский Союз (ЕС) новых членов перед ними ставятся условия, разрушающие их экономику. – Обратив внимание, с какой жадностью люди прислушиваются к её словам, Татьяна поведала известные ей с институтской скамьи факты: – По требованию ЕС в Венгрии прекращён выпуск «Икарусов», чтобы венгры не смели конкурировать с господствующими нациями-производителями.

– Отличные автобусы! их поставляли когда-то нам, – кивнул председатель.

– Странам Балтии при вхождении в ЕС ограничили нормы вылова рыбы, – продолжала девушка, – в результате пострадала рыбная отрасль. В Литве и Эстонии из-за уменьшения квот на молоко в 4-5 раз сократилось поголовье коров, а сельское хозяйство переориентировано на производство биотоплива. В Латвии уничтожена радиоэлектронная и автомобильная промышленность. В Польше приостановлена добыча угля и судостроение. Грецию вынудили покупать зарубежные корабли, а отечественные судоверфи, оставшись без заказов, разорились. В Европейском Союзе никто не предлагает манны небесной. Пусть Украина, которая рвалась в ЕС, но куда её «не пустили», порадуется этому!

– А скоро там война кончится с Донбассом? – неприязненно воскликнула эмоциональная Дуся.

– Давно пора Донбасс и Луганск под российское крыло, пристроить! – солидно забасил здоровяк Маркин. – Тогда не посмеют бомбами да снарядами забрасывать русских людей, проживающих там! Против России у них кишка тонка.

– Не скажи, украинцы – воинственный народ!

– А чем они против нас воевать будут? Шапками закидают?

– Отделившаяся от нас Украина получила в наследство заводы, где собирали самолёты, ракеты, строили корабли, – веско сказал Полянова. – Она была в десятке ведущих стран мира. Но сейчас все сметено, разрушено «евромайданом»!

– Не боись, Америка им деньги выделит на покупку оружия! – плотный и высокий Маркин ухмыльнулся. – Не зря же Порошенко помог обогатить сына Байдена, поделившись с ним частью выделенных для Украины кредитов.

– Или НАТО дроны предложит Украине, –  набычился Митяй.

Мне лично обидно за Россию! – вздохнула учётчица. – Для чего столько энергии и сил потрачено за освоение новых земель, чтобы отдать их враждебно настроенной против нас Украине? С какой стати посыпались им эти коврижки?!

– Ирина Васильевна, давайте ваш вопрос адресуем историку! – подхватил Егоров, поощряя интерес работников фермы к происходящим в мире событиям.

– Немало исконно русских и приобретённых кровью нескольких поколений российских воинов земель отошли республикам ещё в советский период, – с досадой подтвердила Полянова. – Так, Сталин «отдал» зауральные степи Казахстану. В Приднестровье, как известно, Суворов прошёл с русскими войсками, основав там города. А сейчас вновь избранный президент требует убрать из Молдавии нашу военную базу, не иначе как с целью предоставить место ракетам НАТО! У турок и крымских татар, потомков Золотой орды, Россия при Екатерине Второй «отбила» и в 1783 году присоединила Крым, а хитрован Хрущёв в 50-е годы 20-го столетия взял да «подарил» его Украине. Если при Богдане Хмельницком к России присоединилась крохотная территория, заселённая украинцами, то Ленин включил в состав этой республики Малороссию (юго-восточные регионы современной Украины). При Сталине она обросла землями закарпатских русинов, просившихся о присоединении к РСФСР, Донбассом, Западной Украиной. По итогам 2-й мировой войны Украине отошли нынешняя Львовская, Ивано-Франковская, Закарпатская и Черновицкая области – кстати, исторические территории Польши, Венгрии, Румынии, чьи ресурсы использовались Гитлером против нас.

– Ай да вожди, ай да молодцы! – с горькой иронией произнесла Дуся.

– Выходит, с распадом СССР хитроумные соседи оттяпали и увели в свои «коммуналки» часть исконно русских земель, расценив как дар в вечное пользование?! – недовольно вторила той невзрачная худенькая Ковалёва.

– Что ещё интересует вас? – спросил Егоров – вопросов больше не было. – Значит, вы сообща подоили Нинкину группу! Молодцы! Спасибо! – усталые глаза Егорова потеплели, морщины на высоком лбу разгладились.

– Кушайте на здоровье! – неловко сострил Валера. Женщины зашикали на него, а директор покраснела – повод напомнить коллегам о необходимости бесед с воспитанниками о культуре поведения и хороших манерах.

– А теперь давайте поговорим об инвесторе, – сделав вид, что не заметил оплошности паренька, предложил Егоров. – Вы согласны сдать ему земельные паи в аренду? Я человек уже старый, да-да, немолодой, – перебивая протестующие голоса, продолжал он. – Может получиться так, что мне предложат уйти со своего поста. Хочу только предупредить вас: будьте начеку, не давайте себя обманывать всяким проходимцам. Вспомните, сколько хозяйств разорили в районе неумелые пришлые инвесторы. Не успели оправиться от одних горе-хозяев, с позволения властей навязываются другие. А всегда ли они умеют хозяйствовать так, как это следовало бы, и чисты ли у них помыслы?

– Как в этом разобраться?– кашлянув в кулак, спросил кряжистый Маркин.

– Инвесторы, Сергей Иванович, – это люди с мешками денег, причём не всегда честно заработанных. Отмывая, они вкладывают их в собственность. Покупают дворцы за границей, землю, строят дачи, коттеджи, добывают нефть. Но чтобы заниматься землёй, надо иметь определённые знания и опыт. В нынешних неравных условиях, при огромном диспаритете цен, вложение капиталов в сельское хозяйство – далеко не самое выгодное дело! Тут не сразу получишь прибыль, а скорее, – разоришься без навыков умелого хозяйствования. Так и получилось с некоторыми инвесторами, пришедшими в район и желающими сорвать куш! Разочарованные, они ушли ни с чем. А чтобы не остаться у разбитого корыта и получить обратно то, что потратили на удобрения, горючее, решили увезти семена, скот с ферм, оставив людей без работы. Помните, как в Добром Кандызе доярки воевали с вооруженными охранниками инвестора, чтобы не отдать им коров, которых грузили в машины  якобы за долги. Доярки вышли с вилами против пистолетов, отстояли общественное добро. Подобное не должно повториться!

– Дед рассказывал, что близ села, под землёй, во время войны нашли целое озеро нефти, – быстро среагировал на слова Егорова Валера. – Говорят, тогда законсервировали скважины, отложили добычу до лучших времен.

– Вот и подумайте, с какой целью инвесторы берут землю в аренду на несколько десятилетий вперёд! Не для претворения ли далеко идущих планов? – бросив одобрительный взгляд на сообразительного паренька, сказал Егоров. – Районное начальство горой стоит за них, чтобы войти в совет директоров, стать владельцем акций нефтяной кампании, а что рядовые колхозники будут иметь?

– Якобы инвестор-немец дорогущий автомобиль главе района подарил, чтобы он надавил на председателей колхозов и помог у крестьян землю в аренду под кабальные условия отобрать, – во всеуслышание заявила Ирина Ковалёва. В «красном уголке» поднялся шум.

– Вот оно что делается – рыба-то гниёт с головы!

– Да, теплое место в кампании инвестора Стасову не помешает, не век же ему главой быть! Вот он и хлопочет! – съязвила острая на язык Дуся.

– Немец-инвестор якобы хочет заниматься обработкой земли и строительством молочного комплекса, но и от нефтяных месторождений он не откажется!

– Лучше продать или сдать в аренду земельный пай инвестору, чем платить за него ежегодно налог, ничего не получая взамен! – злобно проворчал со скамьи лысый Крикалёв на слова председателя. – Всё равно колхоз не в состоянии обработать всю землю, она зарастает бурьяном.

– Да, Дмитрий Михайлович, из-за «ножницы цен» мы нищаем. Техника износилась, а новую купить не на что. Вот и ограничиваем площади обрабатываемых земель. Ясно, что это не от хорошей жизни, да и не может продолжаться вечно, – Егоров откинул назад спадающие на лоб седые, как лунь, волосы, обвёл усталыми глазами подчинённых, задумчиво повертел душками очков. – Знайте, земля – больших денег стоит! Наш плодороднейший чернозем уже сейчас востребован! К сожалению, цены диктуют толстосумы, которые скупают её за гроши!

– Эх, а я свои 5 гектаров продал Северову за 800 рублей! И не я один! – ещё больше разозлился Крикалёв. С досады покраснев так, что не стало видно на его помятом лице веснушек, он стянул с лысой головы выцветшую от времени ушанку, бросил её со всей силой на пол. Штанины изношенных ватных брюк оттопырились на коленях, дранные резиновые сапоги забрызганы навозной жижей – выглядел он убого, как нищий.

– Не надо хлопать ушами! – снова съехидничала Дуся, пожав костлявыми плечами. – Да и зачем тебе земля, Митяй? Было бы на что купить самогонку!

– За использование паёв колхоз зерно выдаёт, а ты пропиваешь его в обмен за бутылку, вместо того, чтобы скот в подворье держать! – напомнила учётчица.

– Но-но, не очень-то выступайте! – подняв с пола кургузую шапчонку, огрызнулся тот, но председатель опередил разгоравшийся скандал.

– Обидно, Дмитрий Михайлович, что вы, ни с кем не посоветовавшись, так неосмотрительно распорядились с паем! – Егорову было искренне жаль преследуемого неудачами мужичка. Он с сожалением проговорил: – Впредь другим наука! Хочу предостеречь – не давайте себя обмануть, не продавайте за копейки землю. А что касается договора аренды, скорее всего, вам и не покажут его. Зачитают на общем собрании и все – на слух сразу и не сообразишь что к чему. Трудно разобраться вам в крючкотворствах юристов. Подумайте, прежде чем, не глядя, к тому же в одиночку, подписывать договор на невыгодных для вас условиях. Очень все хитро подстроено… – председатель правления выдержал паузу. – Я бы посоветовал внимательно изучить договор аренды с юристом, чтобы не оказаться на крючке и исключить пункты, могущие привести в долговую яму, а затем к утрате земли.

– Да где же мы в селе юриста найдем? – воскликнула учётчица, чьё осунувшееся маленькое личико выглядело растерянным.

– Почему, Дмитрий Иванович, так говорите, словно прощаетесь с нами? – мотнув маленькой головой, поинтересовался мясистый, округлый телом Маркин.

– Мы и не собираемся подписывать договор с инвестором! Будем работать с вами, как раньше. Не проживем, что ли, без него?! – учётчица повернулась худеньким телом к людям – те зашумели, поддерживая её.

– Спасибо! – растроганно проговорил Егоров. – Но вы же понимаете, что без инвестиций, без денежных вложений село задыхается, буквально душит нас разница цен и отсутствие достойной поддержки со стороны государства. Получается, работаем в убыток себе.

– Разрешите мне выступить, – поднялась с места директор школы. Доярки с дружелюбным любопытством оглянулись на неё, согласно закивали головами. – Я бы предложила опередить действия арендатора – самим начать межевать землю. На собрании выбрать инициативную группу в составе Егорова, Ковалёвой и Маркина, вполне грамотных и эрудированных, чтобы защитить ваши интересы.

– Надо на днях собрать людей. Организованность – мать порядка, тогда и обманутых будет меньше, – отозвался председатель, покусывая бескровные губы. – Извините, что перебил вас, Татьяна Михайловна, продолжайте, пожалуйста!

– У нас в районе немало сёл, где некогда были вполне преуспевающие колхозы, теперь разорённых реформами по внедрению капитализма. Население уезжает из родных сёл из-за отсутствия производства, рабочих мест, школ, больниц. Села вымирают, остались там одни старики. Но что характерно, этот немец не хочет пахать там землю, строить животноводческие комплексы, поднимать с колен заброшенные сёла, возрождать их, за что ему была бы честь и хвала. Бывшие колхозники, что выехали, устроились в городах, возможно, вернулись бы в родные края, будь там рабочие места, открылись бы заново школы, больницы.

– А немец что делает, в молочном комплексе разве не колхозники будут трудиться? – снисходительно заметил Маркин.

– При поддержке местной власти, ликвидирована конкуренция в сёлах близ райцентра, оттуда буквально выдавлены местные производители – коллективные хозяйства, да и фермеры тоже! – охолодила Татьяна Маркина. – Понятно, в центре готовые дороги, зернохранилища, мельницы – не надо тратиться немцу на их возведение. Легче завозить стройматериалы на возведение молочного комплекса, потом вывозить готовую продукцию. – По мере выступления директора Маркин изменил свою позицию и произнёс нетерпеливо:

– Действительно, почему мы льём воду на мельницу пришлых хозяев, а своих, ещё державшихся на плаву, топим?

– Это сегодня «немцу» нужна помощь и поддержка местной власти, чтобы утвердиться, осуществить свои планы по давлению на руководителей и владельцев земельных паёв, – продолжала Полянова, предупредительно кивнув в знак согласия головой Маркину. – А когда он будет хозяином на нашей земле, будет диктовать свои условия. Ставленники немца уже сейчас отгородились от пайщиков, которые отдали в аренду свои участки на целых 50 лет, заборами, не дозвонишься, не достучишься якобы до них. Сегодня по распоряжению немца привезут строить молочный комплекс узбеков, чтобы платить им гроши. Завтра используют их дешёвую рабочую силу, чтобы доить здесь коров.

– Кто запретит им это?

– Значит, мы останемся без работы!

– А кого это интересует!

– Для бывших колхозников может не найтись работа на комплексе ещё и потому, что здесь, скорее всего, производственные процессы будут автоматизированы и компьютеризированы. Нужны будут высококлассные специалисты, владеющие новыми технологиями. Это, конечно, замечательно – прогресс! Но потому как таких кадров нет в разорённых селах, их выпишут с других мест, что и начинают уже делать сейчас в возведённых им комплексах.

Когда директор закончила выступать перед людьми, поднялся с места Егоров. Поблагодарив девушку, он объявил о сроке общего собрания пайщиков и распустил людей по домам. Скотники и доярки устало поднимались с мест и, застёгивая на ходу пуговицы расстёгнутых фуфаек, потянулись к выходу.

– Татьяна Михайловна, а вы зачем на дойку приходили? – спросил Егоров, когда они вышли из душного помещения, жадно глотая морозный воздух.

– Да, я лекцию о воспитании детей подготовила, – смущаясь, ответила она.

– А пришлось в политинформации участвовать, – засмеялся председатель.

– Ничего страшного, Дмитрий Иванович, мы с учителями тоже частенько обсуждаем события, происходящие в мире.

– Люди постоянно теребят меня вопросами, на которые я, практик, не всегда в состоянии ответить. Не справился бы и на этот раз, если бы не ваше присутствие. – На протестующий жест Татьяны, Егоров добавил: – Правда, правда! Спасибо! А как вы догадались о межевании и инициативной группе?

– Это не ново, Дмитрий Иванович! В печати сейчас публикуется немало статей об обманутых пайщиках, об их борьбе за свои права.

– Понятно! А чем закончилась ваша поездка к губернатору?

– Кузнецов всё уладил, – сказала Татьяна, довольная тем, что председатель колхоза интересуется её проблемами. – Уже начало поступать мебель, которую ребятишки вместе с трудовиком собирают и устанавливают в классах.

– Ну, поедем, посмотрим новую школу, – предложил Егоров, приглашая Таню в свой старенький «Уазик». – Может, и я чем-то смогу помочь?

***

Очередная сессия для Ларисы тянулась бесконечно. Девушке было приятно внимание ребят-сокурсников, у которых она пользовалась успехом, но от приглашений в кино, кафе, ресторан, храня верность Ванилинову, отказывалась. Василий Андреевич сумел прочно, словно заноза, засесть в её сердце – она ни на миг не забывала его, скучала и тосковала по нему. Перед выездом домой, как и условились, позвонила возлюбленному по мобильнику. Встретил он Ларису возле одноэтажного приземистого здания вокзала. Было уже довольно поздно, когда она вышла из автобуса. Ванилинов молча взял из её рук сумку и направился к своей иномарке. Открыв капот, мужчина водрузил туда её поклажу, потом быстро подсадил девушку в кресло, укрытое красивым алым пледом; и вот они уже мчатся по дороге, ведущей в Дуброво-Ягодное. Только теперь Ванилинов дал волю своим эмоциям. Глаза его сияли и светились так, что Лариса засмеялась от счастья! Они говорили больше слов – с них лился поток бурных чувств и желаний. Даже голос его и тот был, словно наэлектризован. Нет, он, положительно, влюблён в неё! При этой мысли сладостный огонь охватил девушку! Действительно, юная красота, свежесть и обаяние учительницы всё больше влекли его. Радостно оживлённый Ванилинов, между тем, рассказывал, как жена, заметив, что он уходит, забеспокоилась вдруг. Видимо, заподозрила что-то. Он успокоил её, сказав, что из области едет очередной инспектор, которого надо встретить. Лариса снова весело засмеялась: «Ах, каков хитрец!» Она, беспечная, не задумывалась, а какого  жене, с неверным, распутным мужем!

– Как ты там, моя хорошая? – сказал он с пылкой нежностью, голос его при этом дрогнул. – Я думал о тебе и даже немножко чувствую себя виноватым, что не смог вырваться к тебе. У нас тут областная проверка…

– Ну и как?

– А ну их! – Ванилинов раздражённо отмахнулся, ему неприятно было вспоминать об унижении, которое он перенёс от нелестных замечаний комиссии. – А ты, пожалуй, студента какого-нибудь подцепила? – Радостное возбуждение начало спадать с него, уступая место ревнивой настороженности.

– Нет, мне никого не надо кроме вас, – немного кокетничая, призналась Румянова, – хотя кавалеров было хоть отбавляй!

– Так уж и никого! – поддразнил он, пряча довольную улыбку.

– Никого, – голос её стал серьезным. – Я люблю вас, Василий Андреевич!

– А когда ты перестанешь «выкать»? – встретив искрящиеся весельем глаза Ванилинова, она смутилась. Съехав с обочины дороги, мужчина остановил машину, привлёк девушку к себе, отчего сердце той радостно забилось, наполняясь горячей, сладостной истомой, и потребовал: – А ну-ка, скажи мне «Вася»!

Сколько раз мысленно называла она его ласкательно-уменьшительными именами, что сейчас это вырвалось безо всяких усилий с её стороны:

– Васенька, Василек, я люблю тебя и хочу за тебя замуж! – Ларисе, выросшей в строгой пуританской обстановке деревенской семьи, так хотелось избежать бесчестья, которым могла закончиться связь с ним. По своим душевным качествам, нравственности девушка всё же превосходила Ванилинова. Тот, не ожидавший от неё слов о замужестве, побледнел, несколько секунд пристально всматривался вглубь агатовых глаз, источающих страстную мольбу.

– Это правда? – наконец выдохнул он, не зная, то ли радоваться её признанию, то ли смеяться над её эгоистичной наивностью и чистотой.

– Да! – Лариса снова, словно в душу заглядывая, с горячей мольбой посмотрела чёрными блестящими глазами, в которых отражались страх за предполагаемый отказ и стыд, что приходится просить. – Или слабо насчёт женитьбы?

Он зарылся лицом в её пышные, волнистые волосы и долго молчал, не решаясь поднять на неё глаза. На перемены в семейной жизни мужчина явно не был готов. Но разве ей скажешь, что покорная, забитая им жена устраивает его, а радости любви он всегда найдёт на стороне, не связывая себя узами брака и какой-либо ответственностью.

– Тогда готовься, что сын будет с нами! – точно очнувшись, произнёс, наконец, он, сам не веря тому, что говорит. Девушка, более тонкая, чем он, натура, интуитивно почувствовала выспренность тона, а главное, засомневалась в искренности его слов, но виду не подала – не хотелось выглядеть подозрительной в его глазах.

– Я согласна! – сказав это, Лариса высвободилась из его душных объятий.

Они вышли из машины. Небесный свод, сплошь усыпанный звездами, мерцал и переливался голубовато-фиолетовыми огоньками. Молочно-синие отблески бросала на снежные поляны серповидная серебристая луна. «Хорошо-то как! – вдыхая полной грудью морозный воздух, подумала девушка. И вдруг взгляд её упал на чернеющую вдали зубчатую стену леса, пугающую немой, зловещей тишиной. Сердечко её, чувствуя ненадёжность отношений с любимым мужчиной, неприятно заныло. Усилием воли подавила поднимающуюся из затаённых уголков души тревогу.

– Ты меня сегодня доставишь, нет, домой? – спросила она капризно, с нарочитой веселостью.

Ларисе не терпелось поделиться с кем-нибудь переполнявшим её счастьем и сомнениями тоже, поэтому она была рада, что на следующий день, рано утром, застала в учительской Полянову одну.

– Я вчера приехала, – сообщила она ей, крутясь возле зеркала.

– Очень хорошо, – улыбнулась та, подняв голову от книги приказов, куда вносила какие-то записи. – Надеюсь, все экзамены сдали?

– Да, причём без троек! – гордясь собой, заметила Лариса.

– Молодчина, я рада! – с неподдельной задушевностью похвалила Татьяна, про себя восхищаясь красотой юной коллеги.

– Василий Андреевич подвёз меня до дома, – сказала девушка, пытаясь привлечь внимание собеседницы к тому, о чём собиралась посекретничать с ней.

– Да? – только и сказала та, ничуть, впрочем, не удивившись этому. «Скорее всего, он ехал куда-то, попутно прихватил её», – мелькнуло у неё. Лариса в глубоком волнении походила по уютной, светлой учительской, заставленной новой, сверкающей полировкой мебелью. Потрогала методическую литературу в шкафу, полюбовалась ажурными шторками на ослепительно белых пластиковых окнах и весёленькими цветастыми обоями на стенах. Красота! Ничего подобного не было и не могло быть в их старенькой школке с чадящими голландками. Какая умница всё-таки их директриса, что добилась того, о чём мечтали все учителя!

– Татьяна Михайловна, можно довериться вам? – наконец, решилась Лариса на откровенный разговор, сев напротив неё.

– Да, конечно, слушаю вас! – Полянова подняла добрые, улыбчивые глаза на взволнованную чем-то коллегу.

– Обещайте, что никому не расскажете об этом! – затрепетав, попросила та.

– Обещаю, – Татьяна улыбнулась и, закрыв книгу приказов, отодвинула её в сторону. – Вы же знаете, что я не болтлива.

– Знаю, поэтому и хочу посоветоваться с вами по поводу встреч с Ванилиновым, – сказав это, Лариса вдруг похолодела, словно в ледяную воду окунулась. Что она делает, зачем делится сокровенным? Татьяна Михайловна, такая вся правильная, не поймёт её! Но поздно…

– А вы с ним встречаетесь? – поражённая этим известием директор отшатнулась, словно высокая волна прибоя захлестнула её. – Он же женат!

– Ну и что?! – учительница заметно нервничала и про себя уже ругала себя последними словами.

– Ну, я не знаю, только разбивать семью… – ошеломленная, не ожидавшая такой прыти от неё, Татьяна в смятении не находила слов.

– Хотите сказать, я поступаю аморально? А я считаю наоборот, семья без любви безнравственна! – зазвеневшим голосом воскликнула простодушная девушка, пытаясь обелить себя и успокоить гложущую её совесть.

– Кто и когда не находил оправданий своим поступкам?! Но ведь, кроме любви, существуют и другие понятия: супружеский долг, забота о детях, – осторожно подбирала Полянова слова, взывающие к рассудку.

– Детей он не оставит! – коротко бросила та.

– Хотите сказать, он не женится на вас?

– Женится! Мы возьмём его сына, – уверенно проговорила Лариса, на минуту забыв о своих сомнениях. – И дочери он будет помогать!

– А его жена знает, что он собирается забрать у неё ребёнка? – спросила Татьяна и, не дождавшись ответа, добавила с грустной нотой и искренней симпатией в голосе: – И вообще, как-то не вяжется: вы, Лариса, юная, очаровательная, изящная, и – Ванилинов! Вы просто цены себе не знаете! К тому же, я думаю, он не очень порядочный человек!

– А я люблю и верю ему! – натянуто засмеявшись, заявила та с лёгким вызовом.

– Да? – Татьяна внимательно, с сожалением в синих глазах посмотрела на неё. Зачем же она тогда хотела посоветоваться с ней? Очевидно, сомнения всё же гложут неопытное сердечко, – директор почувствовала Ларину уязвимость. Но хочет ли та, чтобы её разубеждали в чём-то? Блажен, кто верует! – Впрочем, вам виднее – не буду сыпать соль на рану!

Стукнула входная дверь – это торопились на занятия учителя и разговор угас.

Торжество в честь новоселья в Дуброво-Ягодной школе, на котором так настаивал Ванилинов, было прервано ураганным ветром, из-за чего произошёл обрыв проводов, – электричество погасло. Учителя не растерялись: сбегали домой, натащив охапку свечей. В зале, переполненном гостями, от зажжённых свечей царила интимная обстановка. Алые лепестки огоньков причудливо отражались на фужерах и бутылках шампанского. Торжественную часть с вручением подарков школе завершили, и гости, оживлённо переговариваясь, уселись за столы, застучали вилками, пробуя салаты и закуски, приготовленные учителями.

Надежда Егоровна, растянув меха аккордеона, заиграла вальс – к дамам подходили кавалеры. Танцуя в паре с колхозным инженером, с высоким, темноволосым парнем, Татьяна заметила, что Румянова стоит, подпирая стену, чуть поодаль от Василия Андреевича и, упрямо сдвинув крылатые брови, бросает на него сердитые взгляды. Тот, видимо, собрался куда-то уходить, но, пригвождённый, загипнотизированный гневным и гордым взглядом учительницы, не решается сделать это. Он неловко топтался на месте, поглядывая то на полуоткрытую дверь, где маячила чья-то женская фигура, то на Ларису. «Бедная она, бедная! – пожалела её Полянова, неправильно поняв суть происходящего. – Лариса так ждала этой встречи! И вот, пожалуйста, возлюбленные не могут открыто подойти друг к другу». Музыка умолкла, и учтивый партнёр отвел Татьяну к Ларисе.

– Почему не танцуете? – спросила она Румянову, когда молодой человек, поблагодарив за танец, отошел от них. Та доверительно поведала, что к Ванилинову подходила молодая особа, после чего он оделся, собираясь куда-то уходить. Ларисе по секрету шепнули, что в недалёком прошлом та была его любовницей.

– Да что вы! – удивилась Полянова, а про себя подумала: «Значит, Лариса у него не первая и, видимо, не последняя!», однако, пощадив самолюбие влюблённой девушки, деликатно промолчала, лишь посмотрела на неё с сочувствием.

Молодежь затеяла игру, инженер пригласил Татьяну участвовать в ней. Незаметно наблюдая за Румяновой, директор заметила, как любовник подошел к той и что-то сказал на ухо.

– Пойдём! – приглушённо-властный тон и странный взгляд приковали Ларису к месту. Взгляд этот, мрачный и страстный, жёг огнём, притягивал магнитом. Ревнивой учительнице на мгновение стало жутко, она зажмурилась, с усилием оторвалась от стены и, подав ему ватную руку, последовала за ним. Она поняла, что пойдёт за ним куда угодно: в огонь и воду – лишь бы не потерять его!

Плод созрел, пора сорвать его! Всё случилось так, как он задумал. Придуманная им игра с бывшей любовницей по возбуждению в Ларисе ревности стоила свеч! В гардеробной Василий Андреевич помог девушке одеться. Они вышли на улицу, где царствовала угрюмая, неуютная ночь. Резко дул леденящий душу ураганный ветер. Холодное, чёрное, без единой звёздочки небо, словно пресс, нависло над белым похоронным саваном земли. Он направился к своей иномарке. Вдали мелькнула чья-то одинокая чёрная фигура и скрылась за поворотом улицы. «Сейчас, сейчас случится это! – стучало в висках у девушки. – Ну и пусть! – с отчаянием решившегося сердца сказала она себе. – Мы должны быть вместе! Иначе как без него? Если он уйдет к другой, я потеряю его. Ему нужна женщина, физическая близость, на что ему моя платоническая любовь?!»

– Ну что ты, раздевайся! – словно ушатом холодной воды, облил Ларису деловито-повелительный голос Ванилинова, когда они уселись на заднее сидение машины. Она вздрогнула и, путаясь в одежде, начала снимать с себя пальто, юбку, кофту.

– Будь умницей, иди ко мне! – ласково сказал он, придвинувшись вплотную. Не помня себя, девушка положила руки на его мясистую грудь. Её знобило.

– Лариса, милая, я люблю тебя! – горячо зашептал он, обнимая дрожащие плечики и приникая, прилипая к затвердевшим и упругим округлостям девичьей груди. – Не бойся, всё будет хорошо!

Она, ничего не говоря, закрыла глаза. Дальнейшее для учительницы происходило как в дурном, постыдном сне. Непристойные, неизведанные ею ранее ласки, наглые мужские руки, жадные губы…

Несколько минут она лежала на сиденьях иномарки опустошенная, без мыслей и чувств. Потом, словно из темноты, в сознании начали всплывать откровенные до неприличия, пошлые и циничные строчки из любительского альбома: «Не любя, его ты разлюбила, не любя, ему ты отдалась!» «Почему не любя?» – вяло подумала она и ужаснулась: таким далёким и чужим был для неё этот человек, такое равнодушие она испытывала к нему сейчас. «Что я наделала!» – с ненавистью глядя на одутловатое, довольное лицо Ванилинова, подумала Лариса, когда они, вернувшись в школу, уселись с ним за один стол.

Ненависть к Ванилинову, овладевшая Ларисой в тот памятный вечер, вскоре улетучилась, растаяла, как рафинад в горячем чае. Зато усилилась физическая  зависимость от него. Он сумел разбудить в ней женщину, страстную, жаркую, темпераментную, и её неудержимо, властно влекло к нему. Неистребимое чувство заставляло учительницу выискивать любой повод, чтобы встретиться с любимым мужчиной, потому что скучала по нему так, что, казалось, с ума сойдёт, если не увидит его, хотя бы один день. Но со временем участившиеся было свидания случались все реже. А тут ещё, как снег на голову, обнаружилась непредвиденная, непредусмотренная ими беременность. Её тошнило, рвало при виде и запахах пищи. Лариса пришла в отчаяние, и есть от чего! Василий Андреевич не появлялся больше недели. Не отвечали ни его рабочий телефон, ни мобильный. А ночью девушке приснился довольно странный и страшный сон: как будто она перебегает улицу перед самым автомобилем. Водитель, увидев её, резко притормозил – раздался неприятный визг колёс, за лобовым стеклом мелькнуло перекошенное злобой лицо. Одновременно с другой стороны появилась иномарки любовника; он выглянул из открытого окошка, улыбнулся ей и, когда она заметалась между машинами, сшиб и спокойно проехал по её ногам. Лариса проснулась вся в холодном поту. Что бы это значило? Ноги – это олицетворение движения вперёд. Значит ли это, что их отношениям наступит конец? Или они зайдут в тупик? А может, это просто молчание любимого человека выбивает у неё почву из-под ног? Поверила ему, пошла за ним, не оглядываясь, а он предал! С мстительным наслаждением проехался по её судьбе и исчез! Неужели другая женщина овладела его помыслами? Так и не уснула больше Лариса в ту ночь, нанизывая, словно бусы, одну за другой в голове свои печальные, безрадостные мысли.

– Ты совсем не думаешь обо мне! – с горькой обидой сказала она, когда виновник её страданий, наконец-то, приехал к ней на свидание.

– А что случилось? – бодро-фальшивым тоном спросил он, любуясь своими красивыми, ухоженными руками, спокойно лежащими на руле. Каким же он стал холодным и неприступным! А её любовь, между тем, становится всё сильнее и сильнее!

– У меня будет ребёнок! – Лариса с невыразимой тоской смотрела через лобовое стекло на апрельское бирюзовое небо с жемчужно-лиловыми облаками.

– Что? – со злым шепотом спросил Ванилинов и, не дожидаясь ответа, добавил поспешно: – Немедленно едем в город, к врачу!

– Зачем? – недоумевая, девушка повернулась к нему; на красивом лице появилась растерянно-испуганная улыбка – она не ожидала от него такой реакции!

– Как зачем? Ты не понимаешь или прикидываешься?

– Я не хочу убивать его – это же наш с тобой ребёнок, – пролепетала она.

– Наш, наш, – отвечал Василий Андреевич, весь взъерошенный и красный от раздражения и неприязни к ней. – Только нам нельзя его сейчас!

– Но почему? Объясни! – слёзы так и брызнули из чёрных агатовых глаз Ларисы. Он вынул из нагрудного кармана тщательно отутюженный женой платочек и, всё ещё злясь на девушку, промокнул блестящие от влаги глаза.

– Скоро снова областная проверка – хотят убедиться, исправлены ли недостатки. До личных ли сейчас мне проблем! Потерпи, вот разведёмся… А ребёнок будет у нас еще с тобой!

Как ни шатки были доводы Ванилинова, Ларисе очень хотелось поверить, что так оно и будет. Она тяжело вздохнула, теребя уголок любимого бордового платка с кистями, который был так ей к лицу, и который она предпочитала носить наперекор устоявшейся моде на всевозможные головные уборы в виде кокетливо пошитых меховых шапок и различного рода вязаных беретов.

На следующий день заведующий отделом образования увёз Ларису в город к врачу. Для того чтобы ничего не заподозрили в школе, он выписал ей трёхдневный вызов на областной семинар учителей-предметников.

***

Заканчивалась регистрация владельцев земельных паёв, проводимая сотрудницами сельсовета, когда Егоров на своём стареньком «Уазике», прихватив с собой директора школы, подъехал к Дому культуры. Колхозники, отметившись в списках пайщиков, сидели на деревянных креслах, общаясь друг с другом. Мужчины, не выдержав долгого ожидания, хлопали сиденьями, выходили за дверь покурить. Увидев председателя правления с Татьяной, выходивших из салона машины, они оживились, здороваясь с первым за руку, а с Поляновой – почтительным кивком. Войдя в клуб, люди занимали свои места.

– Ну, слава Богу, и вы приехали, Дмитрий Иванович! – всплеснув руками, воскликнула радостно возбуждённая учётчица Ковалёва, она же и председатель инициативной группы, и тут же весело прикрикнула на медлительных мужиков:

– Всё-всё, рассаживайтесь, начинаем собрание! – Облегчённо вздохнув и выпрямив сутулую спину, Ирина Васильевна подошла к столу президиума.

– Уважаемые односельчане, это, как вы знаете, не первое наше собрание, – взволнованно заговорила она. – Слава богу, от немца-арендатора на предыдущих собраниях удалось отбояриться. Он нашёл в другом месте лакомый кус. Только разве не найдётся инвестор на заведомо выгодное дело, связанное с добычей нефти на наших землях? Какие будут предложения по выбору рабочего президиума? Предлагайте кандидатуры.

С места поднялся тяжеловесный и кряжистый Сергей Иванович Маркин:

– Я предлагаю избрать председателем собрания Егорова, секретарём – Полянову.

– Может, выберете другого на этот раз? – добродушно отмахнулась девушка. – Я же не пайщица!

– Ну и что! Кто, как не вы, Татьяна Михайловна, так грамотно составит протокол! – веско произнёс Маркин под общее одобрение зала.

– Кто за это предложение, прошу голосовать! – после слов Ирины Васильевны взметнулся лес рук. – Кто против? Воздержался?

Воздержался один – Сергей Викторович Северов.

– Этого и следовало ожидать, – пожав выступающими, костлявыми плечами, пробормотала с места «сварливая» Дуся, запомнившаяся Поляновой с момента посещения ею фермы. Евдокией Викторовной, кажется, её зовут

Когда президиум занял свои места, Егоров огласил повестку дня. Он рассказал, что на деньги колхозников, собранных вскладчину, процесс межевания их земельных паёв успешно завершён, и теперь часть из них можно предложить под «качалки» нефтяникам. Татьяна вспомнила, как кипели страсти на предыдущем собрании, словно бурливая река, выплёскивалось из берегов возмущение людей, и Дмитрий Иванович, утихомиривая, направлял их энтузиазм в нужное русло.

– Часть земель пайщиков с разрешения якобы районных властей, а на деле без ведома их владельцев, а значит, незаконно, в результате самозахвата, занимает компания, занимающаяся добычей нефти, – говорил тогда Егоров. – Когда наша инициативная группа вышла на представителей компании, они были готовы сотрудничать с нами, то есть согласились, что мы замежуем участок, занятый ими, затем они выкупят его у нас. Но, как известно, Северов заранее позаботился об изъятии земельных паёв у выпивох. Тут начались всякие подводные течения. Он начал мутить воду, сговорился с руководителями компании, что землю, где качают нефть, замежует он, Северов, потом продаст или отдаст в аренду нефтяникам. И в первом, и во втором случае ему достанутся хорошие деньги, а остальным пайщикам – шиш с маслом!

– Что значит, мутил воду? – отметая от себя обвинения, переспросил в тот раз Северов в ответ на слова председателя. – Я владелец 20 выкупленных паёв и имею полное право продать их нефтяникам! Разве нет?

– А мы, выходит, не имеем такого права?! Почему ты один решил завладеть землёй под качалками! – соскочив с места, с яростью накинулся на него кряжистый Маркин. Поднялся невероятный шум в зале.

– Обманом и хитростью, за бесценок приобрёл землю у алкоголиков, оболванил их, и, пользуясь этим, хочешь оттяпать выгодный участок под качалками!

– Один хочешь обогатиться, а другие пусть нищие останутся? Мы возражаем против этого! – непримиримо неслось со всех сторон.

– Я всю жизнь работаю дояркой, здоровье сгубила на ферме, – протягивая в сторону Северова воспалённые, с искривлёнными от полиартрита пальцами руки, подала бранчливый голос Евдокия Викторовна. – А ты в руке ничего, кроме ручки, не держал, в белой рубашке с галстуком всю жизнь проходил: сначала парторгом проторчал десятки лет в колхозе, потом в заместители пролез! Теперь хочешь, чтобы вся выгода тебе досталась одному?

Сидя в президиуме, Татьяна наблюдала, как пунцовело худое вытянутое лицо Северова от сыпавшихся на него упрёков. Облокотившись о спинку сиденья, он подпёр голову тощими руками и, отвернувшись от всех, уставился немигающим взглядом в стену – неужели совестно стало выслушивать нелицеприятные слова о себе?! Увы, нет сейчас спроса с тех, кто, подобно Северову, противопоставил личную корысть интересам народа! Сколько руководителей, пользуясь незащищённостью, неосведомлённостью, неорганизованностью сельчан, без зазрения совести обобрали, лишили их собственности – обслуживавшие аграрников предприятия, объекты переработки и часть колхозов обанкрочены, разорены, вместе с имуществом переданы в частные руки. К сожалению, мало кто, подобно Егорову, встал на сторону колхозников, проявив себя подлинным лидером и просто совестливым, порядочным человеком.

– Тише, дайте договорить! – устало проговорил на том собрании Егоров – зале вмиг установилась тишина. – Так вот, после договорённости с Северовым нефтяники прервали все переговоры с нашей инициативной группой. Придётся на них в суд подать, чтобы приостановили работу не только незаконно возведённых качалок, но и вновь ими устанавливаемых. Это для них смерти подобно – прекратить добычу нефти. Я уверен, мы выиграем судебную тяжбу, защитим интересы пайщиков! Нефтяники вынуждены будут пойти на заключение мирового соглашения, в котором мы, а не они, будем диктовать свои условия! – хмурое лицо Дмитрия Ивановича было преисполнено решимости отстоять права колхозников. Страсти в зале накалялись. Люди выкрикивали с мест свои замечания

– Правильно! В суд на них!

– Ишь, повадились обводить вокруг пальца людей!

– Надо быстрей сообща замежевать все паи, чтобы отбить землю под качалками, – предложил Маркин, на этот раз деловой и собранный, сумевший подавить гнев.

На первом собрании пайщики единогласно проголосовали за оба эти предложения. Теперь люди вновь собрались, чтобы пожинать плоды своих решений, грамотных и своевременных действий инициативной группы, на словах возглавляемой Ириной Ковалёвой, а на деле самим председателем.

– Дмитрий Иванович, расскажите людям, чем закончился судебный процесс? – попросила сухощавая Ковалёва, на чьем лице алыми гвоздиками горели, пунцовели щёки. – И какие действия нам следует предпринимать далее?

– Об этом я и хотел вести речь, – вертя в руках ручку, проговорил Егоров. – Претензии Северова на землю под качалками мы отмели. К сожалению, нашу победу на районном уровне он опротестовал в областном суде, но и здесь восторжествовала справедливость, то есть, судебный процесс мы и там выиграли. – Раздались дружные аплодисменты и возгласы одобрения. Люди с воодушевлением поглядывали друг на друга. – Землю мы тоже за это время успели замежевать, юридически оформить и поставить на кадастровый учёт. Сейчас надо решить, участки под качалками сдадим в аренду нефтяникам или продадим им же? Кроме того, необходимо определиться, сколько затребуем за каждый гектар? – Егоров вытер платочком пот с высокого морщинистого лба.

Опять поднялся шум, мнения разделились.

– Говорите по порядку, а не хором и с места! – нахмурился председатель.

Собрание затянулось допоздна. Татьяна Михайловна всё чаще поглядывала на часы – ей ещё писать планы на завтра.

– Наша победа – это плод организованности, – подытоживая результаты развернувшейся, далеко не лёгкой, хотя и бескровной войны, сказал в заключение Дмитрий Иванович. – Вы наяву убедились, что хорошо ли мы живём, зависит от нашей активности. Каждый из вас, получив определённую сумму от нефтяников, может решить свои проблемы – кому-то деньги нужны для дорогостоящего лечения ребёнка, у кого-то есть нужда в средствах для оплаты обучения студентов.

Но не забывайте, что мы живём на земле, мы хозяева на ней, и наша главная задача – плодотворно трудиться, по-хозяйски относиться к своей собственности! Пашня, и всё, что расположено на земле: фермы с коровами, гаражи с тракторами и машинами, зерносклады с имеющимися в них семенами, – основа нашего с вами благоденствия и благополучия. Всё это требует бережного к себе отношения. Здесь недопустимы равнодушие и головотяпство. Я призываю вас не быть пассивными наблюдателями, когда дело касается колхозных дел, когда видите воровство, прогулы, пьянство на рабочем месте. Помните – вместе мы сила, которая возродит наши села! На этом я закрываю собрание.

Раздались горячие аплодисменты. Хлопая сиденьями, колхозники, умиротворённые и вдохновлённые успехом, расходились по домам.

***

Долговязый Миша Фурсов, любимец прекрасной половины Гена Маркин и нескладный, угловатый Валера Тарасов, не успевающие по нескольким предметам, стояли у доски, неловко переступая с ноги на ногу и теребя пальцами мятые брючки. В ожидании начала обсуждения их персон, подростки упорно избегали взглядов отцов и матерей, приглашённых на классное собрание, с деланным равнодушием рассматривали пол и потолок. Изредка они бросали враждебно-неприязненные взгляды на классную руководительницу Румянову и Позднышеву, выставивших их на всеобщее обозрение. Родители тихо переговаривались, между делом посматривая в сторону насупившихся учеников: кто-то с ухмылкой и с праздным любопытством, а кто-то с горьким, безрадостным сожалением.

– Эх, бессовестные! – обращаясь к сыну с приятелями, забрюзжала мать Фурсова, дебелая, тучная женщина с усталым, измождённым лицом. – Мы работаем не покладая рук, чтобы одеть и обуть вас, а вы двоек понахватали! И не стыдно здесь стоять?

Мальчишки, без того не знавшие, куда девать себя от смущения, исподлобья взглянули на неё и отвернулись с досадой.

– Да они считают себя умнее родителей, что им наши поучения! – по-своему истолковав это, вспылил старший Маркин. – Ремня захотелось? – пригрозил он сыну, хотя после памятного разговора с директором старался не распускать руки. Однако реакция Геннадия была совершенно противоположна той, которую ожидал от него отец.

– Да бей, бей, хоть сейчас! Садист! – процедил он сквозь зубы, испытывая одновременно ненависть к отцу-истязателю и стыд перед одноклассниками.

– Чего? – Сергей Иванович с угрожающим видом поднялся с места, лицо и уши его запунцовели от охватившей ярости. – Да я тебя!

– Успокойся, Сергей Иванович! – чьи-то мужские руки коснулись его широких плеч, сдавили слегка. – Садись, не позорь себя и сына. – Тот опустился на стул, с досадой кусая  плотно сомкнутые губы. Наступила неловкая тишина.

– Ты что грубишь отцу?! – Румянова сочла нужным осадить паренька.

– Отцепитесь! – ударившись в амбицию, парировал тот и гордо вскинул голову.

– Стой смирно, когда старший с тобой разговаривает! – не найдя, что сказать на его грубость, повысила учительница голос.

– Мы же не солдаты, чтобы, как перед сержантом, смирно стоять? –  взглянув на классную даму полным достоинства взглядом, уколол её Валера. Та, решительно шагнув к выпускникам, властно проговорила:

– Встаньте оба прямо! Кому сказала?! – но, видя, что в позах учеников мало что изменилось, только вызывающе и презрительно сверкнули их глаза, а упрямо сжатые губы их сложились в горькую усмешку, Лариса, не выдержав в присутствии свидетелей такого непослушания и непочтительности к себе, резко дернула за плечо сначала Валерия, затем Геннадия.

– Что вы дерётесь?! – побледнев, Тарасов непроизвольно сжал кулаки.

В этот момент вошла Полянова, приглашённая на классный «форум». Поздоровавшись с родителями, присела на свободный стул, стоящий возле двери. При виде выведенной из себя учительницы и разозлённого Валеры с прозвучавшей с его уст фразой, удивлённо воззрилась на Румянову. Та сделала вид, что ничего не произошло и поторопилась открыть собрание. Рассказав о предстоящих выпускных экзаменах и необходимости исправить двойки, которые понахватали ребята, она открыла журнал и, насмешливо комментируя личности двоечников, перечислила, у кого, по каким предметам есть неудовлетворительные оценки.

– Вот так учатся наши Митрофанушки, – продолжала Лариса, – у них одно на уме: «Не хочу учиться, а хочу жениться». Вечерами они не за уроками сидят, а клуб осаждают. Туда их не пускают дежурившие учителя, так они забираются на фундамент, чтобы подглядывать в окна.

– Что вы обзываетесь?! – со злой обидой на лице огрызнулся длинноногий Фурсов, нервно теребя пальцы неуклюжих длинных рук.

– Хватит пререкаться! Вырос до потолка, а ума не нажил! Уши вянут – слушать тебя, бестолоча, на уроке! – Как надоела ей эта троица с придурковатым, нелепым и несуразным Фурсовым! Двух слов связать не может, а туда же, возмущается! Скорее бы уж выпустить их из школы! Лариса всё чаще задумывалась о предложении Ванилинова. Почему бы ей не стать директором школы? Она бы навела здесь порядок в отличие от мягкотелой и снисходительной Поляновой.

А та тем временем сидела как на иголках и хмурилась: ей не нравилось, когда учителя скатывались на оскорбление учеников.

– Давайте ближе к делу, – холодно предложила директор, тем самым осадив не в меру раскипятившуюся классную руководительницу. Выражение значительности сошло с лица Ларисы.

– У меня всё! – отрезала та, недовольная её вмешательством, и направилась к своему месту.

На смену ей, поднявшись, подошла к трибуне, то бишь к столу Позднышева. Тон, с каким та начала свою речь, свидетельствовал, что она, отнюдь, не настроена благодушно и не собирается прощать ученикам обиды, нанесённые ей в течение года.

– Если бы вы знали, сколько нервов пришлось потратить на них! – жаловалась она на девятиклассников родителям. Те, зная цену словам рыжей неприветливой учительницы, не любившей работу и детей, зато пользующейся из-за своей любвеобильности успехом среди парней, слушали её лишь приличия ради.

«Разве упреками изменишь ситуацию, заставишь двоечников учиться лучше, ведь они не приучены и не умеют заниматься самостоятельно, – думала Полянова. – Однако ни Клара, ни Лариса не захотели терять драгоценное свободное время на дополнительные занятия с неуспевающими. Именно по их предметам больше всего двоек и понахватали ребята». Но говорить об этом при родителях она сочла неделикатным по отношению к коллегам.

Собрание между тем шло своим чередом.

– Обстановка в этом классе, действительно, сложная! – сказала Полянова, когда дошла очередь выступать ей. Она обвела внимательными синими глазами родителей, согласно кивающих головами.

– Знаем, кто-то недоработал, запустил детей, а «расхлебывать» – вам! – подал озабоченный голос старший Маркин и вновь плотно сомкнул серые губы.

– Да, знания выпускников слабые, работать с ними трудно. Так давайте вместе возьмемся за них, чтобы наверстать упущенное! Контролируйте выполнение домашних заданий и подготовку к экзаменам, помогайте им в этом, если сможете! Чтобы поступить куда-то, необходимо сдать выпускные экзамены.

– Да, с двойками не видать вам, ребята, свидетельств об образовании, как своих ушей! – хохотнул в заднем ряду весёлый круглый мужичок.

– Пусть на ферму идут работать, там им самое место! – выкрикнула грузная, полнотелая Фурсова.

– А если на ферме со временем внедрят  новые технологии, в состоянии будут ваши сыновья их освоить? На фермах нового поколения доить коров будут роботы. Кормить, поить, убирать навоз тоже будут автоматизированные системы. В том, что ваши дети останутся не у дел, они не будут востребованы, будет не только вина учителей, но и родителей, не подготовивших их к жизни!

– Плохо учатся дети, в том разве наша вина? – не унималась Фурсова.

– А чья же? – подала едкую реплику Наталья Леснина. – Кто должен был следить за развитием ребенка, контролировать, чтобы он не ушел в школу с неподготовленными уроками? Сына вашего приходится, буквально, за уши тянуть, чтобы переводить из класса в класс!

– Да уж, – с радостным оживлением подхватила слова завуча Клара, – вызовёшь Мишу Фурсова к доске, вытянет он своё лошадиное лицо и застынет с такой миной! Ни тпру, ни ну! Только и делает, что таскает одну двойку за другой!

С задних рядов, где сидели родители, раздались смешки.

– Удел таких детей – униженно просить списать контрольную, молить о подсказке у доски, – стараясь смягчить грубость Позднышевой, с грустью подтвердила Татьяна. – Представьте себе, какая болезненная и ранимая психика формируется у ученика, если он ежедневно чувствует себя неполноценным! Не отсюда ли у них озлобленность, упрямство, с которым мы сейчас столкнулись? А те, кто более-менее успешно учатся на фоне слабых знаний товарищей, начинают зазнаваться, много мнить о себе и перестают заниматься в полную силу. Мы с вами должны объединить усилия, чтобы подтянуть детей к уровню хотя бы троечников, исправить все двойки.

Родители, задумавшись, молча кивали головами. Неуспевающие подростки тоже безмолвствовали у доски в понуро-унылой позе. Татьяна понимала, им нужен стимул, чтобы подвигнуть на учёбу, которая с большим трудом даётся им! «Что бы такое хорошее сказать ребятам, чтобы тронуть сердца, вдохновить их?» – подумала она, и вдруг её осенило:

– Должна заметить, что Маркин, Тарасов и даже Фурсов на моих уроках работают довольно активно, порой даже четвёрки получают, – найдя правильное решение, подчеркнула она после небольшой паузы.

– И на уроках физики они охотно отвечают! – жалея мальчишек, вставила Раиса Николаевна, добрейшая душа.

– Да они – хорошие ребята и могут без двоек учиться. С ними только надо дополнительно позаниматься, я в этом сама убедилась! – биолог Кожевникова тоже отважилась поддержать приунывших учеников.

Неожиданная похвала заставила отстающих учеников воспрянуть, переглянуться между собой. Подавленность на их лицах сменились робким оживлением и надеждой.

– Пусть они дадут обещание, что подготовятся к экзаменам, и не будут срывать уроков! – раздражённо потребовала Позднышева, с мстительной неприязнью поглядывая на злополучную троицу. – А то у них все нравоучения в одно ухо влетают, в другое вылетают!

– Вы можете пообещать это? – обратилась Полянова к ученикам. Те, поняв, что дело идет к развязке, дружно закивали головами.

Не успели родители разойтись по домам, как в учительской Лариса перешла в наступление на директрису, позволившую себе заступиться за ребят. В этом классная дама увидела не только вред, нанесённый выпускникам от снисходительности и вседозволенности, которая, по её мнению, практикуется в школе по отношению к  лодырям и бездельникам, но и покушение на свой авторитет.

– Как у вас повернулся язык защищать этих лоботрясов, Татьяна Михайловна? Вы хотите в глазах родителей добренькой выглядеть, а нас с Кларой выставили злыми и вздорными! – кипятилась она.

– Ничего подобного я не добивалась, – поразившись откровенной враждебности учительницы, возразила слегка растерявшаяся Полянова. – Просто заметила, что грубым нажимом ничего не добиться. Вот и проявила гибкость!

В последнее время директора всё больше удивляли капризная повелительность, высокомерное, с долей агрессии поведение Румяновой. Бедняжка! Как она изменилась с тех пор, как начала встречаться с Ванилиновым! Из смешливой, весёлой простушки превратилась в надменную и в то же время в нервную, неуравновешенную, подобно Позднышевой, особу. С кем поведёшься – от того наберёшься! Да, сердечные дела её, видимо, зашли в тупик и не приносят радости. Кого-то страдания обогащают духовно: делают терпимее, добрее, а кого-то – лишь озлобляют, заставляя винить в своих бедах окружающих.

Утомлённая длинным и довольно напряжённым рабочим днём, старенькая Пузикова недовольно воззрилась на инициатора скандала.

– Надо было сломать, подавить сопротивление двоечников, видели же, как они нагло себя вели, а не ублажать их, как это сделали вы, Татьяна Михайловна, – завуч Леснина неожиданно поддержала претензии Ларисы.

– А мне кажется, не надо быть большим психологом, чтобы понять, что внешняя бравада и грубость – это лишь самозащита, чтобы не показать унижения, стыда и боли, которые ребята испытывали, когда их выставили на всеобщее осмеяние и презрение, – вмешалась Корнеева. Татьяна взглянула на неё с теплой признательностью. Молодец! Как тонко она чувствует и понимает учеников! Настоящий педагог – недаром дети без ума от неё! А вот от Лесниной она не ожидала такой реакции.

– Слова-то, Наталья Ивановна, какие казарменные: сломать, подавить их сопротивление! – морщась, как от зубной боли, проговорила Полянова. – Как будто речь идёт о врагах, а не об учениках! Когда мы перестанем насаждать такие понятия в школе? Вместо убеждения мы ломаем характеры воспитанников, силой навязываем им своё мнение, добиваемся беспрекословного подчинения. А потом удивляемся, что они безвольные, не могут противостоять злу, а при случае отказаться от участия в неблаговидных делах и преступлениях.

– Вам бы лишь пофилософствовать на воспитательные темы! – усмехнувшись тонкими накрашенными губами, добродушно отмахнулась Наталья.

– А почему бы не пофилософствовать? – воскликнула директор, огорчённая очередным несовпадением взглядов с Лесниной, которую она уважала за деловые качества и независимый характер. – Непонимание – основа всех конфликтов. Я думаю, есть необходимость прийти к взаимопониманию. Мы же творческие люди, нам доверили детей. Значит, надо больше думать, прежде чем предпринять какой-нибудь шаг, предугадать последствия. А мы рубим направо, налево!

– Лес рубят – щепки летят! – игривым тоном произнесла Позднышева и беззаботно засмеялась, довольная тем, что завуч встала на их с Ларисой сторону.

– Присядем, – невесело усмехнувшись, предложила Татьяна. – Поразмышляем, правильно ли мы поступили, выставив подростков на публичную казнь.

– Подумаешь, казнь! Нашли из-за чего ломать копья! – фыркнула Румянова, опустившись на краешек стула. То же самое сделали остальные учителя.

– Спросите себя, уважаемые коллеги, ради чего унижаем достоинство учащихся, ругаем их прилюдно? – Полянова воззрилась васильковым взглядом сначала на Ларису, потом на Клару. – Может, мстите за то, что они не слушаются вас, срывают уроки? Не лучше ли убеждением задеть сердечные струнки у ребят, чтобы вызвать интерес к учёбе? Да, но для этого нужны доброта, благородство, работа ума, мысли! Недаром говорят: не позволяй душе лениться!

– А почему, Татьяна Михайловна, считаете, что именно вы правы? – обиженно засопев, рыжеволосая Клара сочла нужным перебить директора.

– Потому что мою правоту подтверждает практика! – с несвойственной ей горячностью воскликнула та. – Я стараюсь представить себя на месте других. Мне было бы неуютно, если бы давили на мое самолюбие и прилюдно позорили. А ведь дети беззащитнее нас! Американская писательница и психолог Луиза Хей писала: «Ребёнок, которого любят и ценят с младенчества, вырастает в сильного, уверенного в себе взрослого». А кто вырастет из того чада, которого постоянно третируют? Я понимаю, вы хотите выглядеть строгими, требовательными. Но, поверьте, оскорбления и унижения далеки от этих понятий. Выставив подростков к позорному столбу, вы не только за плохие оценки ругали, но и распинали их достоинство, давая нелестные характеристики. Взыскательность и строгость должны основываться на уважении и любви к личности ученика.

– Это к бездарному Фурсову-то, у которого нет царя в голове, любовь? – весело и насмешливо ухмыльнулась Наталья.

– Да, действительно, глуп, как пробка! – злорадно засмеявшись, поддержала завуча Клара. – Я бы сказала, Богом убитый человек!

– Да что вы так не любите Фурсова?! – снова вспыхнула Татьяна. – Это же, по сути дела, несчастное существо, обделённое природой и потому достойное жалости! Будьте же терпимы к нему, и он ответит вам добром на добро!

– Трудные дети, между прочим, очень ранимы, поэтому более отзывчивы на приветливое слово, чем привыкшие к похвале отличники, – вступившись за ребят, Раиса снова невольно поддержала директора. – Представьте себе: в школе ругаем, дома их бьют, некому доброе слово сказать, вселить в них веру в себя.

– Хватит того, что вы, добренькие и благодушные, нахваливаете этих балбесов, чем и портите! – сердитое лицо Ларисы загорелось, зарумянилось, из-под неизменного бордового платка с кистями выбились изящные чёрные локоны. Она была прекрасна даже в гневе.

– Вот ты, Лариса, требуешь к себе уважения и вежливости от учащихся, а сама-то корректна с ними? – перешла в наступление Корнеева. Светло-карие выразительные глаза её потемнели от негодования.

– Ах, мы еще и тактичными должны быть с ними?! – в голосе Ларисы прозвучали насмешка и пренебрежение.

– А как бы вы хотели! – осадила Татьяна учительницу, чья открытая заносчивость становилась невыносимой. – Я заметила, вы испытывали неловкость оттого, что ребята не деликатничали с вами, грубя при родителях. А им, думаете, приятно было оттого, что обзывают и свысока глядят на них? Почему отказываетесь видеть в учениках таких же людей, как вы сами?!

– Они заслужили такого отношения к себе! – уже менее спесиво сказала та.

– А если ученики тоже невысокого мнения о вас? – спросила Пузикова, тонко намекнув Ларисе, что и сама она не безгрешна, – в селе ничего не скроешь от людей. Та потупилась в смущенье.

– Правильно говорят, если человеку все время твердить, что он свинья, он захрюкает! – воспользовавшись паузой, вклинилась в дискуссию молчавшая до сих пор Кожевникова. – Разве мы этого добиваемся?!

– Вы же заметили, как они беззаботно вели себя! – снова подкинула масла в огонь Румянова, не желавшая сдавать  позиций. – Значит, их ничего не трогает!

– А я согласна с Раисой Николаевной, что ребята под маской беззаботности скрывают свои истинные чувства, – покровительствуя ученикам, упрямо вела свою линию Полянова. – Ещё Сухомлинский писал, что напускной беззаботностью страдают чаще всего самолюбивые, ранимые дети. А мы не щадим их достоинства, распускаем не только язык, но и руки, причиняем им страдания, углубляем душевные раны!

– Что касается рукоприкладства, я  до сих пор помню мамины тычки и шлепки, которые получала в детстве, – задумчиво, словно смотря внутрь себя, в своё далёкое прошлое, произнесла старенькая Надежда Егоровна. – И это не прибавляло теплоты взаимоотношений между нами. Более того, я сама с болью и раскаянием вспоминаю каждый шлепок, которым наделяла в состоянии раздражения своих детей. Я не могу простить себя за это! – Пожилая женщина вздохнула и продолжала делиться обретённой мудростью: – В молодости мы столько ошибок допускаем из-за непонимания. Я только сейчас осознала, что в жизни нет ничего дороже детей. Их не заменит ни любимая работа, ни желанный мужчина.

– А что делать, если ребёнок не слушается? – метнув на Пузикову недоверчивый взгляд, спросила Клара.

– Права Татьяна Михайловна, говоря, не позволяй душе лениться! Ищи иные меры и способы воздействия, но не делай ставку на насилие и окрики в воспитании ребёнка. Это ошибка, которая самым жестоким образом аукнется на ребёнке и на тебе самой в старости. Как ты сейчас относишься к детям, так в старости будут к тебе относиться. Хорошо, если дело ограничится лишь упрёками и невниманием к престарелой матери. Придёт время, и вы будете жалеть о своём поведении, которое  вредит твоему ребёнку, его душевному и психическому развитию. – Пузикова помолчала, покусывая вставленными зубами бледные невыразительные губы. – Если бы вы знали, как я жалею и виню себя в том, что за своими проблемами, неудачами, занятостью и душевными переживаниями не видела страдания своих детей, не додала им ласки, не смогла приучить к хорошим манерам, не уберегла от опасного влияния улицы. Из-за отсутствия душевного тепла в семье мои дети не уверены в себе, не могут добиться успеха в жизни, не способны создать нормальных взаимоотношений со своими половинами. Перед ними не было положительного примера взаимоотношений родителей. Муж пил, я скандалила из-за этого с ним.

Все притихли, слушая откровения старшей коллеги, лишь Лариса смотрела на неё непримиримо, словно ожидая от неё какого-то подвоха. Не нравилось ей, вызывало протест, что Пузикова у всех на глазах «раздевается».

– Но сейчас речь идёт не о ваших детях, а об учениках! – задрав красивое, недовольное личико, раздражённо произнесла она.

– Что касается учеников, – как бы урезонивая и утихомиривая молоденькую коллегу, миролюбиво продолжала Надежда Егоровна, –  нельзя допускать, чтобы мы своими окриками теряли авторитет в их глазах. Крик, это я теперь осознаю, – акт беспомощности. Этим ты демонстрируешь свою слабость и отсутствие знаний, приёмов и методов воспитания, нежелание искать другие способы воздействия на воспитанника. Подростки понимают ограниченность таких учителей и осуждают за то, что те хлещут их, как ремнём, злыми и обидными словами. Вам не простят и не забудут этого никогда!

– А что, позвольте узнать, вы посоветуете использовать по отношению к этой недалёкой троице? – холодным, далёким от предупредительного, тоном спросила Румянова.

– Не думайте, что я мораль читаю, – словно бы извиняясь и оправдываясь, проговорила много пережившая и битая жизнью Надежда Егоровна в ответ на недоброжелательный тон Ларисы. – Но, стимулируя к учёбе, не забывайте поощрять ученика, чаще хвалите за достигнутые успехи, а не обвиняйте, не ломайте его характер. Втаптывая в грязь, вы только занижаете его самооценку и возбуждаете ненависть к себе! Запугивание до добра не доводит, а лишь калечит душу и будущую судьбу подростка. Его нужно учить на положительных примерах.

– Ну, давайте будем нянчиться с ними! Они-то не больно считаются с нами! – раздражённо изрекла Позднышева и, не найдя больше что сказать, спросила с капризной ворчливостью: – Мы скоро домой пойдем? Я устала и голодна!

– Да, да, сколько можно дуть нам в уши, трубить об одном и том же! – бодренько-легкомысленным смешком поддержал её Стёганов, тяготившийся ученым спором коллег. – Я лично считаю, что учеников надо держать в ежовых рукавицах! В начале учебного года так и было: дети, как огня, боялись директора. Сейчас же этого нет!

– А я во всём солидарна с Надеждой Егоровной! – пухлые Татьянины губы расползлись в довольную улыбку. – Разговор этот, надеюсь, не будет бесплодным – в спорах рождается истина! Разве не вы сами виноваты в том, что ребята отстают по вашим предметам? – допытывалась она, обращаясь к Ларисе с Кларой. – Если бы вы, по примеру Раисы Николаевны, Лидии Ивановны, занимались с ними индивидуально, то, скорее всего, у них вообще не было бы двоек. Неуспевающие беспомощны в том плане, что не знают, как им выбраться из полосы неудач, как устранить пробелы в знаниях. Но вы-то, специалисты, могли бы сделать анализ того, по каким темам они не успевают, чего не знают, и помочь подтянуть их до уровня хотя бы троечников. Однако вы остались безучастны к их проблемам! Ну что ж, вольному – воля, спасённому – рай! Что касается страха и ужаса, которые я должна, по вашему мнению, внушать детям, – директор бросила на Стёганова снисходительно-невзыскательный взгляд, – поверьте, я никогда не мечтала о перспективе быть для них пугалом!

***

В актовом зале закончилась генеральная репетиция к зональному смотру художественной самодеятельности. Спета последняя песня, умолк аккордеон. Но учащиеся не расходились: щебеча, словно птички, в ожидании похвалы окружили учителей. Получив одобрение Поляновой, заулыбались, довольные.

– Татьяна Михайловна, а кто с нами на смотр поедет? – поинтересовалась Марина Ковалёва, поглядывая на директора добрыми, озорными глазами.

– Я вас буду сопровождать да классные руководители, – ответила та. – Надежду Егоровну, как пенсионерку, мы освобождаем от поездки. Аккомпаниатора нам обещали на месте дать.

– У нас с Кларой на завтра другие планы! – заявила Лариса, когда, отпустив ребят, вошли в учительскую.

– Что значит другие планы? – опешила руководитель школы. – Вы же, как классные дамы, несёте ответственность за своих воспитанников!

– Раиса Николаевна тоже классный руководитель, а её не видно, – домой укатила! Даже на репетицию не осталась, – вскинув аккуратно выщипанные брови, с недружелюбным укором проговорила Позднышева. Она суетливо крутилась возле зеркала. Девушка собрала при помощи ремня на талии расклешенную юбку, что добавило объёма бёдрам, но, отнюдь, не убавило стройности её худосочной фигуре. Не обременённая никакими, кроме уроков, заботами, Клара тщательно следила за своей внешностью и выглядела довольно мило и изящно.

– У Корнеевой мать заболела – я разрешила ей уехать, – пояснила Татьяна, отметив про себя неприязнь, прозвучавшую в голосе той. Странно, отпросившегося Ивана Стёганова она тоже отпустила, но Клара и Лариса почему-то не возмущаются этим. Им не нравится, что отпустили именно Раису.

– Воскресенье – выходной! Вы не вправе заставлять нас работать в этот день! – заявила Румянова, окинув Полянову высокомерно-дерзким взглядом.

Лариса, как и Клара, та ещё модница! Эффектно выглядели на её стройных ножках кожаные остроносые туфельки на шпильках и приталенное чёрное платье  из тяжёлого шёлка. До того как снять туфли перед уходом домой и переобуться в сапоги, Лариса грациозной походкой прошлась по учительской, прихорашиваясь, бросила взгляд на зеркало, давая понять директору, что она знает себе цену и не даст выжимать из себя соки.

– Вы же знали, что надо ехать на смотр. Почему до сих пор не известили меня о своих планах? – Татьяна недоумевала, отчего её подчинённые решились на прямое неповиновение? Неужели причина – в неумеренном тщеславии Ларисы, внушённой мыслью, что она не просто учительница, а избранница Ванилинова? Полянова давно заметила, что встречи с заведующим способствуют повышению её амбиций, желанию доминировать во всём, но не могла предположить, что это, в конце концов, приведёт к тому, что та возьмёт на себя смелость в своём неповиновении пойти ва-банк, причём не одна, а нашла поддержку у Клары! – Я понимаю, у вас могут быть личные дела, но, извините, сейчас все разошлись по домам, и заменить вас некем. Давайте, я в любой другой день дам вам отгул!

Те переглянулись, но промолчали, никак не среагировав на её предложение.

Утром к условленному часу к школе подъехал дребезжащий колхозный автобус, который выхлопотала директор для поездки на смотр, но классных руководителей дети не дождались. Варя Косицина, голенастая девчонка с плутоватыми лисьими глазками на остреньком личике, вызвалась сбегать за ними. Результат был нулевым – учительниц якобы дома не оказалось.

– Что ж, поедем одни! – Татьяна украдкой от ребят вздохнула.

Ученики загалдели и, толкая друг друга, бросились к автобусу.

– Стоп! – воскликнула Полянова. – А про хорошие манеры, которым вас учили, забыли?  Может, пропустите сначала малышей и девочек?

– Ах да, конечно! Пардон, мадам! – посторонившись, Маркин пропустил вперед хрупкую, насмешливую Марину Ковалёву и остальных девчонок. Тарасов взял шефство над шустрыми первоклассниками – помог забраться им в салон автобуса. Директор, добродушно улыбаясь, наблюдала за галантностью подростков.

– Татьяна Михайловна, заходите в автобус! – предложил Валера, но, задетый мимолётной ухмылкой, проскользнувшей на её губах, воскликнул задиристо: – Вы снова смеетесь над нами! Что опять мы не так сделали?!

– Все вы правильно сделали, Валерий, – поднявшись в салон, успокоила она паренька. – Молодцы вы с Геннадием. Только мадамами французы называют женщин, а девушкам говорят мадмуазель.

– О, мадмуазель! Садитесь – на мое место! – шутливо подхватил её слова отличник Ваня Николаев, предлагая Марине присесть.

– Потеснитесь, но сядьте все, чтобы во время поездки не стукнуться и не получить травмы, – сказала директор, прежде чем сесть самой.

Водитель, небольшого роста серьёзный молодой человек, сел за руль. Автобус тронулся, переваливаясь с кочки на кочку. Ждали, когда потеплеет и подсохнет апрельская хлябь, чтобы убрать и вывезти строительный мусор.

– Ура! – загорланили ребята, попадав друг на друга.

– Уйди, не толкайся! – сердито сдвинув тёмные брови на молочно-белом личике, проговорила Таня Пряникова Фурсову, тайно вздыхавшему по ней.

– Это автобус накренился, я нечаянно задел тебя! – оправдывался паренёк.

– Шалунов и проказников будем высаживать, – пряча улыбку, предупредила Полянова. – Пешком домой пойдут.

Был ясный, тёплый весенний день. На нежной синеве небесного потолка простёрлись длинные холсты светлых облаков. Сугробы, тянущиеся вдоль разбитой дороги, от ярких лучей апрельского светила набухли и отяжелели, словно веки больного человека. В середине дня, когда солнце пригревало особенно сильно, снег сочился обильной влагой, ручьями стекающей на проезжую часть. Автобус, проехав по раскисшей улице, свернул в Александровку, где должен был состояться зональный смотр талантов самодеятельных артистов.

– Глянь-ка, идут! А Варька говорила, что дома их нет! – Это Фурсов, бросив взгляд на прямоугольник автобусного окошка, увидел, как Румянова с Позднышевой поднимаются на автобусную остановку.

– В чем дело, Косицина? – директор строго взглянула на девочку. – Почему вы сказали неправду?

– Это они мне велели сказать, что их нет, –  покраснев, пролепетала ученица, теребя в руках тонкую русую косичку.

– Врушки! – процедил сквозь зубы Маркин, адресуя своё презрение не только к однокласснице, но и солгавшим учителям. Полянова хотела было одернуть Геннадия, сказать, что поведение старших не подлежит обсуждению учащихся, но передумала. У неё тут же отпало желание защищать беглянок, как только представила, какой пример те подали своим воспитанникам. В самом деле, почему ложь, недобросовестность не должны осуждаться в данном случае?  С учителей особый спрос: кто, как не они, в ответе за души детей и должны быть образцами порядочности и правдивости. Слова Маркина и невеселый вид директора подействовали и на ребят. Они присмирели, украдкой поглядывая на Полянову; встречаясь с грустным васильковым взглядом, словно виноватые, отводили глаза.

В понедельник первое, что сделала Полянова, – это вывесила на доску объявлений приказ о выговоре Позднышевой и Румяновой «за антипедагогический поступок и невыполнение обязанностей классных руководителей». Пока не пришли в школу Лариса и Клара, учителя обсуждали его: одни – снисходительно посмеиваясь, другие – открыто ругая проштрафившихся и одобряя директора. Лишь Стёганов, не согласившись с наказанием, заступился за подруг.

– К чему этот выговор, Татьяна Михайловна? Вы и без девчат хорошо съездили, заняли второе место. – Поведение оппозиционно настроенных  к Поляновой учительниц придало ему смелости, он всё чаще стал противопоставлять своё мнение директорскому.

– Это вас не касается, Иван Андреевич! – осадила она Стёганова, не желая подавлять в себе поднимающуюся неприязнь к нему.

– Клара и Лариса подготовили детей к смотру. А вы им, как обухом по голове, выговоры влепили! – криво усмехнулся трудовик. Однако, наткнувшись на льдистый взгляд директора, замолчал – себе дороже!

– Они знают, за что наказаны! – внешне спокойно сказала Полянова. У неё не возникало желания, обсуждать с кем бы то ни было своё решение, но на душе было тягостно, тревожно и тоскливо.

– К смотру учеников я готовила! – восстанавливая справедливость, поправила Ивана Надежда Егоровна. – А классные руководители даже сопроводить детей на конкурс не захотели, вы в том числе, Иван Андреевич! – Повинуясь привычке избегать спора с коллегами, тот, взяв журнал, ретировался из учительской.

Румянова и Позднышева к приказу отнеслись, как это ни странно, довольно хладнокровно. Зная, что находятся под надёжной защитой Ванилинова, они невозмутимо прочитали его и с бесстрастными лицами удалились в классы. А потом, никого не предупредив, внезапно исчезли, не проведя до конца своих уроков. Наталья, на ходу меняя расписание, возмущалась:

– Вот стервозы, почему кто-то должен проводить за них их уроки?

В конце рабочего дня к школе подъехала машина заведующего отделом образования, из которого, словно горох, высыпались друг за другом Лариса с Кларой, специалист Мария Тугодумова и сам Ванилинов.

– Что у вас произошло? – строго взглянув на Татьяну, спросил Василий Андреевич, едва переступив порог учительской.

– Ничего особенного! – невесело усмехнувшись, сухо проговорила та. Суровое неулыбчивое лицо мужчины передёрнулось в гневной гримасе.

– Как это ничего особенного?! – загремел он и вдруг снизил голос до зловещего шёпота: – Почему же тогда, не доработав до конца учебного года, учителя подали заявления об увольнении? Говорят, не хотят работать с вами! Сейчас на собрании обсудим ваше поведение!

Так и знала: Лара с Кларой ездили жаловаться шефу! Но почему собрание должно обсуждать её поведение, а не тех, кто не выполнил распоряжение директора, а потом ещё и уроки сорвал? Интересно, в каком свете они представили всю эту историю ему? Явно не в пользу Поляновой, а обелив себя! Расстроенная Татьяна вскинула глаза на виновниц скандала. Те отвернулись с гордыми, торжествующими выражениями на лицах и со злорадным пренебрежением во взглядах.

– Это их право! – упавшим голосом  сказала она.

До начала собрания Мария Тимофеевна вызвала Татьяну в пустой класс и предложила отменить выговоры, иначе её снимут с директорского поста. Видя, что её берут на испуг, та отказалась сделать это – пусть снимают! Крупное, мясистое лицо специалиста отдела образования покраснело с досады.

– Что же ты упрямишься? – выраженный в резкой форме вопрос Тугодумовой прозвучал как осуждение её каприза. – Всё равно по-твоему не будет!

Татьяну охватил нервный озноб. Она плотнее запахнулась в пуховый палантин и молча, с потемневшим убитым лицом вышла из класса.

Между тем в учительской царило раскалённое напряжение. Учителя в ожидании грозы скользили как тени. Подлинными хозяевами положения чувствовали себя лишь Ванилинов и Тугодумова, Лариса да Клара со Стёгановым. Они громко смеялись, перебрасываясь остротами и шуточками; наконец, Василий Андреевич, взяв на себя роль председательствующего, открыл собрание. Он объявил, что в школе произошло «ЧП»: поданы два заявления об увольнении.

– Татьяна Михайловна погорячилась, она, как руководитель, должна была позаботиться об отдыхе учителей в воскресный день, а не принуждать ехать на смотр, – шеф, обводя настороженно-внимательным взглядом учителей, сдержанным, вкрадчиво-мягким тоном старался убедить их в неправоте директора.

– А почему отдел образования планирует мероприятия в праздничные дни? – поинтересовалась Полянова. – Я бы тоже в это день отдохнула, съездила домой.

– Это другой вопрос! – голос заведующего набирал силу, звучал непримиримо: – Я не желаю слушать оправданий, прошу не перебивать меня! Причём, прежде чем объявлять выговор, вы, Татьяна Михайловна, должны были потребовать объяснительные от учителей, что не сделано вами! Как следствие, школа теряет кадры. Что-то надо делать? – он, снова снизив на последней фразе голос до полушёпота, умолк, всем своим обликом напоминая крадущегося к жертве кота. Видимо, не забылся ему отпор, который дали ему учителя во время проверки в начале учебного года. Заведя интрижку с учительницей, чиновник от образования боялся разоблачения и в то же время не мог допустить, чтобы кто-то посмел наказывать его любовницу! В этом-то и заключалась двойственность ситуации и, соответственно, его поведения. Ванилинов испытующим взглядом прошелся по лицам учителей. Те, догадываясь о его романе с Ларисой, отводили глаза. Только Стёганов, поворошив редкий чубчик на голове, с деловитой беспринципностью осведомился:

– А приказ отменить нельзя? Он, действительно, не обдуман.

– Можно! – оживившись, коротко сказал Ванилинов.

– Тогда Татьяне Михайловне надо изменить своё решение, – поняв, что попадает в точку, подал опять подобострастный голос Иван Андреевич.

– Да, надо сделать так, – осторожно поддержала его Надежда Егоровна, в силу своего жизненного опыта понимая, что плетью обуха не перешибёшь. Упрямясь, молоденькая Полянова лишь наживёт себе неприятностей.

– Кто ещё выступит? – обрадовавшись неожиданной поддержке, Василий Андреевич воспрянул духом, даже голос его стал увереннее, твёрже.

Поднялась Леснина, высокая, сухопарая, с пронзительными глазами на строгом, напряжённом лице – ни дать ни взять, олицетворение жёсткости и непримиримости, не допускающей соглашений.

– Я во многом не согласна с директором, – начала она и повела неподкупными, честными глазами в сторону одобрительно улыбающегося шефа. И вдруг сказала то, чего он, ну, никак не ожидал: – Но если сейчас Татьяна Михайловна отступит, я перестану уважать её! Считаю, что приказ она издала правильный и отменять его нельзя! Она заслужила право – быть требовательной!

Как горная река в пору половодья, гремя и грохоча камнями, сметает всё на своём пути и меняет русло, так и собрание приняло другое направление после короткого выступления завуча.

– Я согласна с Натальей Ивановной, – вскочила с места пышногрудая Корнеева. Круглое, с ямочками на щеках лицо её заметно порозовело, вдумчивые карие глаза горели от негодования, дрожащими пальцами она застегнула верхние пуговицы пиджака. – Нам говорят: надо заботиться о личном времени учителей! С каких это пор начали заботиться об этом – разве что, когда Ларисе не понравилось работать в выходной день? Права Татьяна Михайловна: все районные мероприятия проводятся в нерабочие дни, и это не зависит от неё. Да и разве она отказывала кому-нибудь в отгуле, если мы перерабатывали? А что касается Клары Романовны, ей ли обижаться на директора? Сколько раз было: поедет в субботу домой и появится в школе только в среду. На замечания – ноль внимания или, наоборот, в воинственную позу встаёт!  Выговор давно плачет по ней!

Видя, что учителя снова решительно становятся на сторону Поляновой, Василий Андреевич изменил тактику. Встав с места, он прошелся по учительской и, заложив руки за спину, остановился перед Ларисой и Кларой.

– Может, вы заберёте заявления обратно?

– Я вообще не хочу работать под началом нашей директрисы! – кокетливо повела глазами рыжеволосая Позднышева. – Она несправедлива! Раиса Николаевна не зря защищает Татьяну Михайловну – они подруги с ней.

– Да что вы говорите, Клара Романовна?! – не удержалась от возгласа Полянова. – Вы мне все как подруги! Но как я могла не отпустить учительницу навестить больную мать?! Кроме того, Раиса Николаевна отпросилась, а вы действовали исподтишка, хитростью, склонив к обману и ученицу. И при этом чувствуете себя правыми и незаслуженно обиженными!

– Но вы поймите, что из-за этого приказа школа лишается двух учителей! – патетически воскликнул Ванилинов, бросив взгляд на зеркало и картинно закинув при этом назад русые волосы.

«Невелика потеря – уйдут они, придут другие! – подумала Татьяна. – Кстати, Клару с успехом заменит Раиса, уроки Румяновой тоже найдётся кому провести. Учебный год на исходе, остались лишь экзамены. Но разве допустит заведующий, чтобы вот так, со скандалом, отчалила из школы его пассия? Надо реально смотреть на вещи, самой уходить с директорского поста. Он не даст спокойно работать, так и будет давить, терзать меня из-за любого каприза Ларисы». Подобно пушкинской Золотой Рыбке, не пожелавшей покушения на свою свободу от злой и сварливой старухи, девушка тоже не захотела терять независимости.

– Я предлагаю, – Полянова на мгновение умолкла, заметив, как насторожилось лицо мужчины, продолжавшего мерить коротковатыми ногами учительскую. – Из школы уволюсь я, а они, – директор кивнула на Клару и возлюбленную шефа, – пусть остаются. Лариса Петровна – уроженка села. Местным кадрам, как мне известно, отдаётся предпочтение! – Не успела она произнести это, как будто гору с плеч свалило – ей стало легко и свободно от верно принятого решения.

– Ничего себе! Мы не согласны!– дружно зароптали её сторонники.

– Нет, так не годится! – воскликнул Василий Андреевич, как барометр, реагирующий на настроение учителей. Он облизал полные пересохшие губы и снова обратился к своей фаворитке: – Может, всё-таки передумаете увольняться?

– Нет! – знать, надёжно чувствовали те себя за широкой спиной Ванилинова, если, несмотря на явный отпор и осуждение коллегами их поведения и дружное несогласие с увольнением Поляновой, продолжали беззаботно настаивать на своем.

– Что же вы будете делать, если останетесь без работы? – заметив, в каком затруднительном положении находится шеф, спросила Тугодумова.

– Будем работать доярками! – игриво засмеялась Клара, вздёрнув мелкий конопатый носик.

– Доярками ручки не захочется пачкать! – неодобрительно покачала седой головой Надежда Егоровна в ответ на неуёмную гордыню рыжей учительницы.

Между тем Татьяна, написала заявление об увольнении.

– Ещё вы мне будете нервы трепать своим заявлением! – раздражённо рявкнул Ванилинов, искоса посмотрев на поданный ему листок.

– Я прошу не кричать на меня! – вспыхнула оскорблённая Татьяна; чистые лазурные глаза её потемнели от гнева. – Это несправедливо! Скажите, в чём моя вина, что устроили это судилище? Почему вы, битый час уговаривая, – она кивнула на заносчивых девиц, восседавших как царицы, – ни разу не повысили голос на них, а на мне срываете злость? – голос Поляновой дрогнул, из обиженных глаз брызнули горячие слёзы. Хрупкая, тоненькая, как былинка, она беспомощно прикрыла лицо ладонями и выбежала из учительской.

Поняв, что отмены злополучного приказа и порицания директора не добиться, обозлённый любовник уехал с Тугодумовой, предварительно переговорив с девицами и со Стёгановым. Создав видимость демократии на общем собрании, заведующий вовсе не собирался учитывать мнение коллектива. Он поступит так, как сам считает нужным! Очень кстати, что Полянова, развязав ему руки, написала заявление об увольнении. Он с радостью удовлетворит её желание!

На следующий день «забастовщицы», объявив бойкот, не вышли на работу, напомнив тем самым, кто является хозяевами положения.

– Какая наглость, кто же их уроки будет проводить?! – пришла в негодование Наталья, чьи тонкие накрашенные губы на строгом, озабоченном лице сложились в скорбную линию. – Стёганов, кстати, тоже исчез.

– Поставьте мне по два урока истории в пятом и шестом классах, – предложила завучу Полянова, подойдя к расписанию.

– А мне физику – в восьмом и девятом, – проявив солидарность с ней, вызвалась заменить уроки «бастующих» Раиса. Она участливо посмотрела на директора прекрасными светло-карими глазами, словно мысленно говоря ей: «Ничего, мы не пропадем и без них! Вы только не сдавайтесь!»

– Еще уроки «незабвенного» Стёганова надо заменить, налетайте желающие! – повеселев, завуч вносила поправки в расписание.

– Давайте я проведу, Наталья Ивановна! Мои собственные уроки не совпадают с его часами? – заглядывая в расписание через её плечо, поинтересовалась Надежда Егоровна, чьё доброе, с морщинистой кожей лицо тоже было преисполнено решимости облегчить участь Поляновой. – Ишь, чего захотели, директрису убрать! Пусть сами уходят – скатертью дорога!

У Татьяны подступил комок к горлу, увлажнились бирюзовые глаза: «Спасибо, милые мои, – мысленно поблагодарила она, подумав с искренней грустью: – А ведь нам всё равно придётся расстаться!»

– И мне ставьте его уроки, – с готовностью предложила Лидия Ивановна. Повернувшись округлым, как луна, лицом к директору, она промолвила с неприязнью и осуждением: – Ох уж, этот Стёганов – подхалим и скудная душа! А Клара с Ларисой, что они возомнили о себе?! Пользуясь протекцией любовника, из-за мелкой обиды и оскорбленного самолюбия бросить работу, детей – как это низко и недостойно звания педагога!

Полянова промолчала, чтобы не расплакаться, лишь проглотила вновь подкативший комок к горлу. А про себя решила, что после уроков точно поедет в отдел образования и попросит немедленно перевести её в другую школу рядовым учителем. Разве она не найдёт достойного применения своим знаниям, возможностям и способностям в другой школе? Стоит ли цепляться за директорское кресло, приносящее ей одни неприятности? Это невыносимо, будто заживо коллеги хоронят её! Доброта и сочувствие учителей, конечно, грели душу, но и расслабляли, делали её уязвимой и жалкой в их глазах, да и в собственных – тоже. Такие мысли крутились у неё в голове, но Стёганов опередил её. Внезапно появившись в учительской, он положил перед Татьяной приказ Ванилинова о переводе её в другую школу на учительскую должность. Пустые, бесцветные глаза в ожидании реакции Поляновой с любопытством уставились на неё, на бледных губах играла ликующая, самодовольная ухмылка победителя. Та, мельком взглянув на бумагу, забросила ее в ящик стола. Встала и, чтобы не показать растерянности, вышла в коридор. «Странное ощущение беспомощности, как будто этот приказ застал меня врасплох! – думала девушка, уныло обозревая сквозь капроновую узорную шторку площадку перед школой. – Неужели, рассчитывая на его справедливость, на что-то ещё надеялась?!»

Прозвенел звонок – дети устремились в классы, лишь небольшая группа старшеклассниц остановилась чуть поодаль от Поляновой, выжидая, когда та обратит на них внимание. «А вы почему в класс не заходите?» – говорили удивлённые глаза её, когда она обернулась к ним.

– Татьяна Михайловна, мы хотели вечер отдыха с танцами провести, а Лариса Петровна отменила его, – окружив и преданно заглядывая в глаза, пожаловались те.

– Вам бы, девочки, не о досуге думать, а как лучше подготовиться к выпускным экзаменам, – проворчала она по привычке.

– Ну, Татьяна Михайловна, последний раз перед экзаменами разрешите! – рассчитывая на её снисходительность, заканючили девятиклассницы.

Полянова с тёплой грустью взглянула на учениц, вздохнула тяжело:

– Очень сожалею, но я больше не директор вашей школы!

– То есть как не директор? – прозвучал чей-то жалобно-испуганный голосок в наступившей тревожной тишине. Огорчение, недоумение, искреннее сожаление застыли в глазах воспитанниц, пронзивших её сердце болью расставания.

– До свидания, девочки! – не дав им опомниться, произнесла директор и быстро вошла в учительскую. Только сейчас Татьяна ощутила, насколько дорого ей стало все, что связано с данной школой. Она ли не старалась, не жалела сил, всю душу вкладывая в любимое дело?! И вот чванливый Ванилинов перечеркнул все её усилия одним росчерком пера. Сев за стол, девушка закрыла ладонями глаза и, пользуясь тем, что учителя разошлись по классам, громко, навзрыд расплакалась. Она содрогалась от рыданий, захлёбывалась слезами, но ей и в голову не пришло, взять в руки книгу приказов и личные дела учительниц внести в них записи о выговорах. Вывесив приказ на всеобщее обозрение, Полянова тем самым выплеснула минутное раздражение на неподчинившихся коллег, но, не умея держать зло в сердце и не желая держать камень за пазухой, ломать их карьеру не собиралась. Оставшись, как рак, на мели, мстить им великодушно не стала. Жизнь так коротка – стоит ли её тратить на ненависть и месть? Не злоба – двигатель жизни, а доброта! Торопись делать добрые дела! Не в этом ли назначение человека, ценность жизни и её торжество?

Почему же она никому не призналась об отсутствии записей в книге приказов и в личных делах? Если бы с самого начала на неё не стали давить представители РОО, она, возможно, призналась бы во всём, но, коли началось всё с угроз, директор, закусив удила, решила, пусть думают, что выговоры отражены и в документах! Когда Лариса будет назначена директором вместо Поляновой, первое, что она сделает, – это бросится убирать позорящие её с Кларой записи, но не найдёт их в книге приказов. И не поймёт, почему Татьяна не сделала этого, причём не призналась в этом даже под нажимом и угрозой потери работы.

***

Весть о переводе Татьяны Михайловны в другую школу с быстротою молнии распространилась по Дуброво-Ягодному, не на шутку взволновав сельчан. Самая организованная группа колхозников, доярки и скотники, выбрали делегацию, которая собралась на прием к начальству. Она состояла из двух человек: бойкой до дерзости Ирины Васильевны Ковалёвой и Сергея Ивановича Маркина, отличавшегося крупным телосложением и установившейся репутацией строгого и солидного человека, чем они и уравновешивали черты характера друг друга. Им был дан наказ, во что бы то ни стало, на приёме у главы района отстоять Полянову, добиться отмены несправедливого приказа Ванилинова. Придя домой после утренней дойки, делегаты наскоро помылись, переоделись и поспешили к автобусной остановке.

И вот они в ожидании аудиенции в приёмной Стасова.

– Простите, а с каким вы вопросом на приём к Григорию Александровичу? – поинтересовалась у них секретарь Уварова, средних лет миловидная особа.

– Да мы по поводу нашего директора, Инна Владимировна, – приподнявшись с места, почтительно сказал Маркин.

– Вы сидите, сидите, шеф вряд ли скоро освободится, – кивнула секретарша на чиновников, которые курсировали с папками то в кабинет главы района, то обратно.

– А что они бегают туда-сюда, как муравьи, вроде как дел больше у них нет, кроме как допекать начальника своими бумажками? – пожав могучими плечами, спросил рассудительный Сергей Иванович.

–  Такая у них работа, – улыбаясь, выглянула из-за компьютера секретарша. – А что с директором-то вашим случилось?

– Да вот, убрали её за то, что влепила любовнице Ванилинова выговор, – Маркину было приятно беседовать с красивой, приветливой женщиной.

– Невероятно! – глаза той загорелись от любопытства.

– Молоденькая такая, а гуляет с мужчиной, который ей в отцы годится! – начал рассказывать скотник, но учетчица двинула его локтем в бок, и он замолчал, поняв, что болтает лишнее.

– А вы-то чем поможете? – удивлённо приподняла выщипанные брови та.

– Мы всем миром решили, что не дадим в обиду Татьяну Михайловну, –  весомо проговорил Маркин, упрямо сжав тонкие бескровные губы.

– Потрясающе! Чем же так хороша она, ваша директриса? – ещё больше заинтересовалась Инна Владимировна. Тут уж, не удержавшись, подключилась к разговору и Ковалёва.

– При ней наши детки перешли в новую школу, лучше стали учиться, для них организовано горячее питание, – с теплотой в голосе перечисляла учётчица заслуги директора, загибая пальцы.

– Главное, она любит ребятишек и всегда горой за них, никому в обиду не даёт, даже родителям, – добавил Сергей Иванович сердечным тоном, вспомнив, как горячо заступалась Полянова за его собственного сына.

– Да, – покачала аккуратно причёсанной головой секретарша, преисполнившись симпатией к незнакомой ей директрисе, – действительно, повезло вам с ней! Я сейчас свяжусь с шефом. – Она подняла трубку телефона: – Григорий Александрович, тут к вам посетители по поводу Поляновой, которую сняли с работы. – По мере того, как помощница выслушивала ответ Стасова, оживление спадало с её лица, уступая место пугливой растерянности.

– Разозлился отчего-то, говорит, занят, – кладя на место трубку и отводя взгляд, скупо обронила она. – Сейчас уезжает куда-то. Потом когда-нибудь…

– Потом будет поздно – другого назначат! – заволновалась Ковалёва.

– А вот он и сам! – секретарша указала взглядом на вышедшего из кабинета Стасова, который был мрачнее тучи. Озабоченные посетители соскочили с мест.

– Григорий Александрович! Возьмите под защиту нашего директора! Не дайте её в обиду! – опередив Маркина, горячо заговорила учётчица.

– А что вы её так пламенно защищаете, если она сама себе вырыла яму?!

– Зачем вы так?! – опомнившись, степенно проговорил Сергей Иванович.

– Надо было о престиже района думать, а она жаловаться к губернатору ездила! Не понравилось ей, видите ли, что евроремонт в здании администрации сделали! А что подумает областное начальство, видя, что районные власти ютятся в халупе, об этом она не сообразила? – Стасов, словно булыжниками, кидался тяжелыми, неприветливыми словами на опешивших колхозников. Мышиного цвета выпученные глаза, утратив устоявшееся презрительно-покровительственное выражение, смотрели с колючей враждебностью. Яркие, сочные губы источали яд.

– Кто в халупе обитал многие годы, так это наши дети! – с вызовом воскликнула Ковалёва, не заботясь о том, какую реакцию может вызвать её далеко не учтивый тон. – Кстати, почему вы вне себя, мечете икру? Значит, вы тоже имеете зуб на нашу Полянову? Чем она задела вас, вызвала такое неудовольствие? Тем, что, благодаря ей, ребятишки новоселье так быстро справили?

– О школе и без неё позаботились бы! – взбешенный непочтительными словами колхозницы, Стасов метнул на неё свинцово-неприступный взгляд.

– Ну, не скажите! Пока ребятишки ютились в убогом, неказистом строении, никому дела не было до них, пока в село не приехала наша Татьяна! – не согласилась дерзкая учетчица. Куда только подевалась её сутулость! Она гордо выпрямилась и, полная собственного достоинства, решительно и страстно бросала в лицо напыщенного, надменного чиновника всё, что было у неё на уме: – Сами-то вон в  хоромах царствуете, а детям – извольте ждать, пока не построят новое здание!

– Говоря о престиже района, вы, конечно, покривили душой, подразумевали удар по собственному самолюбию?! – Сергей Иванович тоже не удержался и уколол начальника, не согласившегося принять их в своём кабинете.

– Жаль, не хватает во власти честных, порядочных, как Татьяна Михайловна, людей, – продолжала безбоязненно высказываться Ковалёва, – поэтому и разворовали страну, камня на камне не оставили, все по своим карманам рассовав!

– Да как вы смеете мне, занимающему этот пост, говорить такие слова?! – вскипел разъярённый бюрократ, усмотрев в её словах намёк на себя. Брови учётчицы поползли вверх: «Да у него мания величия!»

– Тише, тише! – пыталась успокоить расшумевшихся посетителей Уварова.

– Немедленно вызовите охранника! – распорядился грозно ощетинившийся Стасов, чьи лохматые брови и жёсткие рыжие усы топорщились, как у таракана, а гладко выбритые мясистые, но дряблые щёки тряслись от негодования.

– Не надо, мы и так уйдем! Прошли, видать, те времена, когда рядовые колхозники, их труд были в почёте! Теперь только денежным тузам свободен вход в ваш кабинет! – в сердцах, с мстительным наслаждением выкрикнув эти слова, Ирина Васильевна, подхватила хозяйственную сумку и выбежала из приемной Стасова. За ней, приосанившись, с достоинством вышел и Маркин.

***

Эпилог

Из-за высоких зеленеющих холмов, загораживающих горизонт, отвесно било золотистыми лучами зарумянившееся закатное солнце. Было тепло и тихо. Сладкий благоухающий аромат источали белые соцветия боярышника с гудящими пчёлами на них и отцветающая сирень в городском парке. На клумбах распустились жёлто-оранжевые корзинки ноготков, алые тюльпаны и фиалки.

– Добрый день! – поприветствовала незнакомая женщина Ларису, сидящую на скамейке парка в ожидании, когда освободится Ванилинов и отвезёт её домой. – Можно присесть рядом с тобой?

– Пожалуйста, – девушка, приподняв голову, скользнула глазами по её полной фигуре, кивнула и снова уткнулась в модный женский журнал. На незнакомке был костюм из дорогой ткани, но сидел он на ней как-то скособочившись, что свидетельствовало, сколь мало она придаёт значения своему внешнему виду.

– Мне известно, что ты стала жертвой моего любвеобильного мужа, – пристроившись рядом, вдруг, без всяких предисловий, заговорила дама.

Лариса подняла глаза и остолбенела. Рядом сидела Мария Ивановна – жена Ванилинова. Она была в меру грузной для своих лет, с признаками былой миловидности на бескровном восковом лице, да и взгляд был грустным и даже печальным, напоминавшим взгляд загнанной собаки. (Знать, нелегко ей живётся с таким крутым и суровым мужем, к тому же не любившим и даже презиравшим её за долготерпение!) Это почему-то придало Ларисе смелости и дерзости.

– Почему жертвой?! – сердито возразила она далеко не изящной и не уверенной в себе супруге шефа.

– Милая девочка, мне жаль тебя, хотя я должна была возненавидеть, как соперницу! – продолжала бледно-жёлтая собеседница, слегка растерявшись от её гневливого тона. Муж приучил супругу бояться, когда он распалялся и свирепел якобы оттого, что та выводила его из себя, но на этот раз женщина заранее продумала и отрепетировала свой монолог, поэтому говорила почти автоматически, без запинки: – Ты не представляешь, в какой тупик себя завела! Стройная, красивая, от парней, наверняка, отбоя нет, а ты выбрала женатого мужчину!

– Это мое дело, кого я выбрала! – Лариса нервничала и, сама того не сознавая, отвечала резко и даже грубо.– Я его люблю, и он меня – тоже!

Мария Ивановна взглянула на неприветливую соперницу так, как будто просила пожалеть её самолюбие, и в то же время с недоверием.

– Сомневаюсь – Вася не способен на любовь. Он эгоист, любит только себя!

– И меня тоже! – с вызовом объявила девушка. Ванилинова не обратила внимания на её слова, лишь покачала головой. Она-то знала цену его любви!

– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Ты молода и плохо разбираешься в людях. – Женщина тяжело вздохнула и, помолчав с минуту, спросила: – Видимо, ты надеешься, что он бросит семью из-за тебя?

– Почему бы нет?! – жёстко оборвала её Лариса, хотя ей было не по себе от этой тихой, скромной, и даже пугливой, неуверенной в себе женщины (будь на её месте другая, менее деликатная, не церемонилась бы, за волосы вцепилась). Учительница прятала свои чувства под раздражённым тоном и неуважительностью. Как тут не вспомнить ей слова Корнеевой о том, что внешняя бравада и грубость – это лишь самозащита, чтобы не показать унижения, стыда и боли.

– Не надейся! – Мария Ивановна не сразу поняла её состояние: вызывающий тон девушки она восприняла как уверенность в себе и любовнике. Поэтому она продолжала переубеждать её в обратном. – Вася из тех мужчин, которые гуляют на стороне, но семью не оставит из-за тебя, как не сделал это ради других.

– Но он не любит вас! – отводя глаза, простонала Лариса, подавленная её аргументами. Ей ли не знать, что у Василия Андреевича, действительно, была масса фавориток, с каждой из которых он обещал связать свою жизнь, но не сделал этого. В махровом его эгоизме она тоже убеждалась не однажды!

– Пусть он не горит любовью ко мне, но нас многое связывает: 15 лет совместной жизни, тревога за судьбы детей, пережитые волнения во время их болезней, имущество, квартира. Да, да и материально мы связаны тоже, – быстро проговорила женщина, заметив презрение, мелькнувшее в глазах Румяновой. – Неужели ты и вправду надеешься, что он, сладострастный развратник, променяет свое благополучие на твою любовь, простенькую, незатейливую?

– Как это унизительно! – пролепетала та, встав и порываясь уйти.

– Нет, подожди, – супруга Ванилинова мягко коснулась её руки. – Выслушай меня, а потом решай! Поверь, мною движет не только оскорблённая гордость и уязвлённое самолюбие. Я хочу открыть глаза на этого ловеласа, избранника твоего сердца. – Она перевела дух. Желтое, с выражением страдания лицо её покрылось красными пятнами. Нелегко ей было порочить человека, с которым она делит супружеское ложе. – Я слишком хорошо знаю Василия, чтобы поверить его обещанию – жениться на тебе. Ведь, правда, он обещал тебе это?

– Да, обещал, – пробормотала Лариса, опустившись на скамейку и виновато понурив голову. Теперь она была ещё меньше уверена в своём возлюбленном. Как в немом кино, всплыла перед девушкой сцена, злое лицо Ванилинова, когда уговаривал её пойти на аборт, по сути дела, на убийство их ребёнка.

– Вася, если даже его чувство искренне к тебе, побоится сделать это. Для этого нужны смелость, решительность, которых у него нет.

– Что вы говорите? – Лариса подняла глаза на Марию Ивановну – в них были боль и непонимание. Ей не верилось, что Ванилинов, с виду такой уверенный  в себе, жёсткий и даже жестокий человек на деле может быть нерешительным или трусливым.

– Супруг не бросит семью из-за страха, что это отразится на карьере, хотя сейчас и не советское время, но он – человек старой закалки, – пояснила та. Румянова молчала, доводы женщины казались убедительными, что-то похожее говорил и сам Василий Андреевич. Она была удручена, угнетена и не смогла скрыть этого, хотя и пыталась.

– Жаль, что никто не смог тебе открыть глаза раньше, – посочувствовала ей женщина. – Вася слишком ценит уют, покой и надежный семейный тыл, чтобы предпочесть им прелести и радости кратковременной запретной любви. Позабавится и бросит тебя при первой же возможности, как и остальных.

– Зачем же вы говорите мне это, если уверены, что он всё равно бросит меня? – Лариса нашла в себе силы уязвить немолодую соперницу.

– Хочу, чтобы сама оставила его и не позорила ни себя, ни меня! – голос Марии Ивановны задрожал, она с усилием взяла себя в руки. – Брось его, пока он сам не сделал этого! Потом будет труднее!

Когда Ванилинова отошла от Ларисы, мир девушке показался перевёрнутым. Слепила холодная и неприветливая синева неба – в голове стоял неприятный шум. Долго сидела она на парковой скамейке, вспоминая, как ликовала, когда её назначили директором вместо Поляновой. Это не только удовлетворило её честолюбие, но и придало, возбуд ило новые надежды. Ей казалось, Василий Андреевич вновь доказал свою любовь и желание связать с ней свою судьбу. Она и подумать не могла, что это была лишь плата за её любовь. Расплата была впереди!