Лола была маленькой, изящной, с фигурой, похожей на песочные часы: тонкая талия, пышные грудь и бедра. Когда она ступала своими идеальными ножками по асфальту, каблучки мелькали, приятно постукивали, а юбка раскачивалась – так, так…Она гордилась своим маленьким размером обуви, – «золушкина ножка», «никогда не могу найти подходящую обувь, – все носят исключительно размеры чемоданов!», –  и любимой мамочкой. Отца Лола презирала. Ее раздражали его грубость, пьянство, ночные звонки чужих женщин, этих дурочек, которым он казался счастливым билетом в рай. Особенно Лола страдала, когда от его выходок плакала мама. Тогда она злилась, шипела «что б ты сдох, скотина», бросалась укрывать маму пледом, целовать ее нежно-розовые, увядающие щечки,   готовить ей омлет с грибами. Мама  любила Лолу, очень ее баловала и всегда говорила, что такому драгоценному камню нужна дорогая оправа. Под оправой она  имела в виду достойного жениха. Этот жених представлялся ей непременно высоким и красивым, – некрасивых мужчин она в расчет не брала, просто не замечала их. Относилась к ним, как к бесполезным сорнякам. Сама она тоже вышла за красавца – но свой опыт Фрида Абрамовна не желала обсуждать, вздыхала, терпела – и давала мудрее советы дочке, будто ее собственная личная жизнь просто из другой темы.    Вечерами, когда в маленькой гостиной шуршал своими привычными,  одинаковыми серенькими новостями телевизор, они с мамой беседовали и мечтали. Часто мечты были об отце. «Ах, вот если бы жить без него…если бы он  однажды не пришел…Если бы сгинул…Так нет, со всех гулянок-свиданок  возвращается, поесть здесь и поспать…не такой он дурак,   чтобы гостиницу высшего класса променять на невесть что…».

Лола трудилась в местной библиотеке, с тоской и высокомерной снисходительностью оглядывала стеллажи и ряд затихших над книгами очкариков в читальном зале. На ее рабочем столе (его среди профессионалов принято было называть «кафедрой») всегда лежали книги по живописи. И в этом предмете Лола разбиралась весьма неплохо. Она вообще считала себя лучше, образованнее, ярче многих людей вокруг. Лучше директрисы, бледной и седой, бесформенной, на старости лет, наконец, ставшей мамой. И поэтому вечно не выспавшейся и рассеянной.  Директриса ее немного побаивалась, понимая, что Лола начитаннее, остроумнее,  независимее, и ее ценят читатели. Лола умела отвечать на их каверзные вопросы, резко отбривала нахалов, пустоголовых старшеклассников, глупых девочек, которые ничему не могли научиться в институтах и колледжах ввиду клинической лени и вульгарной зацикленности на нарядах и вечеринках.

Лола носила   одежду качественную, подобранную со вкусом. Дорогую. Но чувство меры ей никогда не изменяло.  Она делилась своими правилами с читательницами: «Ищите свой стиль…и денег на это не жалейте! Пусть одни туфли – но самые прекрасные! Чтобы все вокруг были готовы лопнуть от зависти!»).    Когда заканчивался рабочий день у сотрудников абонемента и администрации,  чернильная тьма завешивала стекла, и  начальство уходило  домой, она собирала у кафедры  любимчиков. Тех, кто ею восхищался. Она задавала им вопросы по истории живописи, терзала их, дразнила, укоряя в безграмотности и  полном отсутствии любопытства. Упражнялась в остроумии и язвительности. Толстенькая студентка Вита картинно ахала, осыпала ее комплиментами, суровый сын судьи Клемент, парень с  круглым,  детским лицом, в тяжелых очках и пушком над розовыми губами, молча слушал, впитывал. Школьники из колледжа пытались с ней спорить, но Клемент со всей серьезностью качал головой – и они затихали, и тоже внимали ее речам. Однажды в читальном зале появился новый посетитель. Он был высоким, тонким в талии, с широкими плечами и яркими, очень выразительными глазами. Лола даже подумала, что они васильковые. Посетитель медленно прошел к кафедре, внимательно посмотрел на Лолу. Протянул список. «Я хотел бы эти книги …все». Лола подняла голову и изучила его темные глаза, упрямо взметнувшиеся брови,  тень ресниц на нежных щеках. «Все?». Он кивнул. Она пошла к полкам, принесла книги. Иронично спросила «для диссертации?». Он пожал плечами: «нет, я вообще еще школу не закончил». Она удивилась, но виду не подала. «Мы работаем еще час. Думаю, для первого раза будет достаточно». Он взял книги, отошел, устроился в кресле. Лола осторожно, чтобы себя не выдать, за ним наблюдала.

Новенький сидел неподвижно, не смотрел по сторонам и отвлекался. Лола разглядывала    его. Читать ей было в этот вечер совсем неинтересно, – она была заинтригована.

Ровно в восемь новенький встал, собрал книги, положил на кафедру. «Я завтра приду», – сказал он и,  чуть поклонившись, вышел из читального зала.  Лола ехала в тряском автобусе домой – и все вспоминала, как густая тень от длинных ресниц падала на щеки. Жаль, что он такой маленький, только 16 лет… Интересно, он ее рассмотрел? Обратил внимание, что на кафедре перед ней лежал том Вазари? И что он о ней, о Лоле подумал?  Дома она пила с мамой кофе,   ела мамочкины и ею  любимые  гренки и думала, как все в жизни не вовремя. Или только у нее так?..

Он пришел назавтра. Читал, раздумывал. И приходил каждый день.   Они разговорились одним весенним вечером, она узнала, что он учится в школе, школу терпит с трудом, уж очень там подавляют свободу и мысль.   Папа у Кеши (так его звали, сокращенно от Иннокентия) адвокат, мама – домохозяйка.  Родителей он называл «па» и «ма», больше всего любил читать, думать над прочитанным. Лола спросила, откуда ему достались такие глаза и ресницы, он,  смутившись, свекольно покраснев, сказал, что бабушка с папиной стороны была красавицей, он в нее  («видел фото…просто Голливуд…»). Дни шли. Отношения Лолы с Кешей стали доверительными, даже теплыми.  После весны с ее обманным предчувствием чего-то важного, нахлынули летние грозовые дни, Лола приносила в читальный зал ягоды, яблоки, собирала у кафедры свою группу поддержки, познакомила всех с Кешей,  перед уходом наделяла свою группу поддержки зонтами, которые всегда имела в наличии среди стеллажей.

В один из смутных осенних дней – небо тогда было серым, пухлые тучи громоздились и грозили дождем – она позвала к кафедре Виту. Вита, ошалевшая от такой чести, рванулась к своей уважаемой  библиотекарше, уронив сумку, куртку и стопку книг. «Тише, я не рассчитывала на такой результат…»- простонала Лола.

– Лолита Михайловна, зачем звали?

Вита была в очумелом восторге.

Лола покачала окрашенной в цвет черной вишни головой:

– Есть идея.  Вот, думаю, как бы ее воплотить…

– Да? Какая идея? Со мной поделитесь?

Лола указала студентке на стульчик рядом с собой:

– Поговорить надо.

Вита села, неловко, тяжело, смахнув Лолино зеркальце и увесистый том «Библиотеки поэта».

– Так что? О чем речь?

Вита горела нетерпением.

Лола подняла сметенные с кафедры вещи. Наклонилась к студентке.

– Есть такая мысль…Мы поставим спектакль.

Вита подпрыгнула на стульчике. «О, здорово!». Она была доброй, неловкой, очень восторженной. Искала романтику во всем – и еще очень хотела дружить. Не очень умела – но хотела горячо и неуклонно.

– Что будем ставить?

– Как что? «Принцессу Турандот»!

Вита пришла в восторг, она вообще всегда хотела, чтобы была компания, общие дела, общие развлечения. «А кто будет у нас Турандот?» – наивно спросила она. Лола гордо глянула на девушку. Повела бровью – и сказала:

– Я!

Вита чуть заметно смутилась, но тут же радостно и суетливо уточнила:

-Кто режиссер? Известный?

Лола  иронично подхватила «…самый крупный и известный! Без пяти минут Роман Поланский! Какой режиссер?! Сами поставим!».  Вита была на все согласна. Она задала еще несколько вопросов : «…для кого играть будем…кто в роли Калафа…что с костюмами…».

Лола то терпеливо и участливо, то со смехом отвечала, на вопрос, кто будет принцем Калафом, она обвела рукой тихий  читальный зал. «А ты как думаешь?».  Вита, не задумываясь, выпалила «Клемент!». Лола сокрушенно  передразнила «Клемент…вот уж принц так принц. Архивариус или несчастный профессор – да. Но принц…Ты хоть раз живого принца видела?»  Вита не отрицала, что принцы ей не встречались. Лола дала наводку: «У нас есть принц Калаф. Один из читателей. Очень похож на принца, он прекрасно подойдет. По всем статьям». И она глазами указала на Кешу.  Вита проследила направление ее взгляда, пожала плечами:

-Возможно…но он маленький, школьник еще…

Лола строго напомнила:

– Не по возрасту  выбирают актера… в нашем спектакле  важно, чтобы амплуа, стили совпали…

– …ну, если амплуа…Когда начинаем?

Вита была добрая и прилежная. Она изо всех сил училась, постоянно что-то читала, готовилась к семинарам и экзаменам в университете. Когда она не знала ответа на какой-то вопрос, она терялась, тушевалась – и бросалась восполнять свои знания.   Амбиции и комплексы совместно мешали ей делать что бы то ни было спустя рукава. А в свободное время, когда уже совсем не было сил набираться знаний, она запоем читала мистику, книги про вампиров и призраков, и тихонько и восторженно стонала от ужаса. Лолой она восхищалась. Пыталась подражать ей.   Слушала ее с горящими глазами и обожанием.  Репетиции обещали ей возможность общаться с кумиром больше и теснее. Она даже не спросила, какую роль ей отведут в спектакле. Она была готова на все.

В восемь часов вечера Лола выпроводила читателей, выключила в коридоре свет, набросала план будущего спектакля про капризную принцессу и ее загадки. Она была сосредоточена и увлечена.  Назавтра она рассказала предполагаемым участникам, что она задумала. Клемент со свойственной ему меланхоличной покорностью молчал. Двое старшеклассников, которые глотали в зале фантастику, согласились нехотя. Студент  техникума   Виктор, белесый, как несчастное выгоревшее в зной поле, медлительный, сказал, что взамен желает право брать книги Кинга   домой. Кеша, которому Лола предложила главную роль, славу и свое восторженное отношение, был настроен скептически.

– Я не играю никакие роли. Не хочу кривляться. Не буду. Не для меня это…

Она убеждала его, что родителям будет приятно его увидеть на сцене.

– Ничего им  не будет!

Ответил ей «принц».  Лола потратила много времени и полемического запала, чтобы его уговорить. Решающим аргументом стало то, что ей, лично Лоле, это мероприятие нужно, просто необходимо. «Не знаю, как доказать начальству, что я чего-то стою!». Она просила, убеждала.   Он долго молчал, глядя в темное, подернутое золотой крошкой света фонарей окно. Потом  сказал «Пусть так, только чтобы текста немного и костюм не очень идиотский».

В тот вечер она примчалась домой совершенно счастливая. «Мусь,  я буду ставить спектакль,  и играть в нем!»- орала она, обхватив маму руками, сжимая ее в жарком объятии.  Мама отмахивалась, пыталась освободиться.  Ночью, устав от невозможности уснуть, Лола вспомнила прошлое лето и поездку на море. Поездку к Шацкому. Шацкий был врачом, жил в почти нереальном, европейском городе, у моря и в сиянии своего авторитета. Его узнавали  на улицах, ему звонили домой томные девицы и состоятельные дамы. Его мама, школьная подруга Фриды Абрамовны, была в волнении: сын умница, красавец, а все в холостяках ходит. И  решили подруги познакомить детей. Лоле был куплен билет на поезд, Шацкий получил указания, где и когда ее встречать. Лола долго упрямилась, доказывала маме, что такие маневры ни к чему не ведут, что она любит ее, мамочку, больше всех людей  в мире – и не желает знать никакого доктора Шацкого. В итоге она села в поезд, поезд помчался, треща, пыхтя и дергая на перегонах, вдаль. На перроне Лолу встречал мужчина среднего роста, приятной, но ничем особым не выдающейся наружности. Он был одет так аккуратно, будто только что вышел из примерочной магазина модной одежды. Лола узнала его по белой розе и спортивной сумке с длинной надписью на грузинском языке. «Ну, привет…»- он скептически,   деланно-равнодушно взглянул на нее. Лола почувствовала себя – в своих итальянских туфельках на бронзовых каблучках и платье цвета персика – голой. Доктор Шацкий плохо понимал, зачем она приехала. То есть – понимал,  но не представлял, что ему с этим делать. Поднялись  по довольно крутой лестнице в город.  Молчали.  «Вы…ты…голодная? Пошли в ресторан…». Она не успела ответить, или хотя бы кивнуть, как он махнул свободному такси,  забросил ее чемодан  в багажник. В ресторанном зале, старомодном,  с плюшевыми скатертями и тусклыми, запыленными вазочками, он заказал вина, суп и жаркое. Она почти не ела, отвечала односложно, понуро. Он выпил, спросил, почему она не пьет.  Особо не вникая  в причины, выпил и ее порцию. Потом, расслабившись, попытался шутить. Рассказал про свою больницу. Про пациенток. Лола реагировала слабо. Больше молчала. Вспомнила, что мама передала ей подарок для подруги и ее сына. Вытащила нужный сверток, при поисках выкатились банка крема, пакет с домашними туфлями и тоник для лица. Лола ненавидела такие ситуации, она ругнулась про себя, бросилась подбирать. Доктор Шацкий медленно встал, сделал вид, что ей помогает. Подхватил банку, прочитал надпись на крышке. Потом как бы нечаянно поймал Лолину руку – и сказал:

– Поехали в гостиницу…

Она растерялась:

– Я буду жить в гостинице? Да… конечно…

– Нет…я хотел сказать: мы поедем в гостиницу, побудем вместе – а потом вернемся к моей маме. Она пирог вроде печет…

Лола полезла под стол за тоником, по ходу обдумывая его слова. Потом, нащупав бутылочку, выпрямилась и сказала:

-Нет, спасибо, я уж лучше сразу поеду есть пирог.

Он насупился. Она иронично   повторила:

-Пирог- это однозначно!

По дороге молчали. Пирог оказался сухим, несладким. Мама доктора была хлопотливой,  нетактичной. Лола надкусила кусочек пирога,  хлебнула чаю. Попросилась спать(«Я так долго ехала…устала, надо выспаться…»). Доктор Шацкий вышел за ней на кухню. Мама что-то упоенно смотрела по телевизору. «Злишься?» – спросил он, забирая у нее из рук тарелки, которые Лола решила вымыть. «Да нет…Я примерно что-то такое себе и представляла…». Он хмыкнул. «Да на твоем месте мечтает оказаться любая наша горожанка… Ты, прямо сказать, не принцесса…». Она вырвала у него кухонное полотенце. «Так оно и лучше… Найди себе принцессу. Спи с ней. Корми ее в ресторанах. Назови ее Турандот». Он криво усмехнулся. «Ты просто струсила…». Она пожала плечами: – Какая разница, что я сделала? Мы же не собаки. Не обезьяны. Я завтра уеду…

Ночь плелась в лабиринте пустой тишины. Часы шлепали на окне, будто поддакивали. За окнами уже светало, когда она забылась нервным, тяжелым сном.

Когда стало совсем светло, встала и пошла в ванную. Холодная вода прогнала остатки сна и досадную, шершавую память…

Они репетировали вечерами. Преданная Лоле Вита старалась изо всех  сил: она была и помрежем, и ответственной за то, чтобы артисты учили текст. И еще ей досталась невыигрышная роль главного евнуха. Вита уставала, ждала от Лолы поддержки и похвалы. А Лола пыталась скрыть свое волнение, когда на репетициях проходила сцену с Кешей. Он усилий не прилагал, текст знал с первых дней, даже не уча его. Примерил синий плащ, который Лолина мама выкроила из своего старого дачного занавеса, походил в шапке  с перьями, которая завалялась в кладовой библиотеки, проворчал «мне только не хватало на старости лет клоуном сделаться». Все смеялись.  Лола восхищалась Кешей, хотя ему ничего не говорила. «Вы, Турандот, на самом деле такая злыдня? Или просто любите острые ощущения?», – спрашивал он у партнерши. Лола, чуть покраснев, отвечала: –

– Я по природе актриса…мне нравится изображать кого-то… другого…

Повышая  голос и обмахиваясь концами серебряной шали, она  смотрела на него из-под опущенных ресниц.  И придвигаясь поближе, ворковала «Что за лед, который зажигает пламя?». А «принц», теряя равновесие, сутулясь и загораясь алым румянцем, шелестел «Вы, моя принцесса…».     Клемент репетировал серьезно, занудно и предельно дисциплинированно. Своим ровным, басовитым голосом задавал бесконечные вопросы.  Он хотел знать, что его герой¸ рыбак, думает во время объявления императорского указа, почему ему надо помахивать удочкой, хотя никакого моря рядом нет, а также кто так жестоко обидел принцессу Турандот, что она стала монстром. Из текста пьесы КАрло ГОцци  Лола много выкинула, что-то дописала сама-  а что-то просто перенесла в авторские ремарки. сцену задавания вопросов Лола оттачивала долго и серьезно. играла веером, когда он мучительно думал. Когда давал правильный ответ, нервно болтала маленькой ножкой в алой парчовой  туфельке.   А потом, после вопросов, на которые   принц КАлаф отпачовой      туфельке. вечал успешно, она придумала сцену объяснения на балконе, в конце которой КАлаф целует Турандот. И это было для ЛОлы очень важно, потому что – как она говорила своим актерам – именно это самая высокая точка всего спектакля. КЕша робел, отбивался, пытался увильнуть: «Зачем это проходить на репетиции? ПОцелую  я ее на спектакле». Лола кипятилась:

– Что за халтурное отношение к делу! Такой важный эпизод нельзя пускать на самотек! Это же кульминация! Здесь весь смысл!»

КЕша робел, злился, сдвигал набок шляпу с пером,  пытался загородиться ею  е во время поцелую. Вита и Клемент во время этой финальной сцены волновался, А Вита толкала его: «Видишь – уже почти получается!». В день премьеры заведующая лично встречала на входе гостей. тут было и начальство, и читатели, и   родственники участников. Афиша у входа –произведение измученного сыном папы Клемента – возвещала: «Спектакль – сюрприз! «Турандот»!

Новая версия знаменитой пьесы КАрло Гоцци!»

После спектакля, который прошел в целом неплохо, если не считать того факта, что Вита забыла греметь жестяным тазом, который ЛОла выпросила у  библиотечной          уборщицы, и гроза была запоздалой и неэффектной. Целовалась Лола с КЕшей очень натурально, обмирая от прикосновения его сладких свежих губ. Публики было не очень много, но она была настроена по-доброму. Были цветы (от родителей Веты) и конфеты от друзей Клемента, которые кричали ему «Браво!»» после каждой реплики. Он был красный, как помидор, смущался и забыл все, чему его учила Лола.  После окончания спектакля   высокий мужчина и стильная женщина прошли в кабинет заведующей. За закрытыми дверями было слышно невнятное бухтение. Вита как бы невзначай      проплыла несколько раз мимо кабинета – ничего. Никаких новостей.  Потом вышла заведующая и сказала «Лолита Михайловна, пройдите ко мне!». Участники спектакля еще собирали реквизит, наводили  порядок в зале, а Лола уже знала, что она уволена, точнее – уходит по собственному желанию.  Она выслушала начальницу  молча, нервно поводя плечом в ответ на обвинения. Сорвала с шеи серебряную шаль. Крикнула:

– Счастливо оставаться!

На вопросы артистов, что случилось, Лола севшим от слез голосом ответила:

– Все просто великолепно! И когда люди правильно понимали настоящее искусство?