Возле здания уже начался рассвет, когда я подошёл к парадному подъезду (со стороны пролёта лестниц). Я немного остановился, не дойдя до порога, когда ударил гром… и практически в тот же самый момент (может с двухсекундной задержкой) мощный ливень влил плотной стеной. Сквозь густой бурелом холодных прутьев дождя еле проглядывались очертания хоть каких-то еле различимых крупных, недвижимых силуэтов…
Он возник нежданно-негаданно прямо из дождя, из самой его чащи… С двух метров был хорошо заметен его тёмно-бирюзовый камзол с серебряным отливом на солнце, большой чёрный неуклюжий зонт, и белый парик эпохи XVIII века, который светлым пылающим облаком горел сквозь толщи событий бурлящей воды… Время немного замедлилось, но я уверен – всё действие произошло в считанные секунды земного времени. Он кивнул мне лицом (в этот миг стремительным полутоновым эхом промчалось у меня в голове – «Джонас Хенвей»), и начал удаляться, будто приглашая и равно зазывая за собой как будто бы в какой–то зал, или…
Я вошёл в уходящий полупрозрачный коридор из стекающих потоков и струй… где почувствовал себя легко и комфортно. Здесь было светло, уютно, и как-то душевно (что ли)… Откуда-то из глубины была слышна музыка (а может она и проистекала из моего подсознания). Я даже не уверен – была ли это вообще музыка, замешана она была явно не на нотах. Она так идильно вливалась в идущий дождь… она была его эхом, была его отражением. Время снова вдруг тронулось, и я попытался нагнать и окликнуть уходящего… в белом парике. Но слова будто бы застревали у меня в груди. Говорить не хотелось; не хотелось не говорить, не бежать… Я осознавал, что человек в белом парике привёл меня сюда не случайно. То было приглашение. Это было официальное приглашение. Но куда?
Вдоль стен коридора стали встречаться массивные оригинальные картины в резных серебряных рамах. Это не были холсты, они не были писаны маслом… – видимое на них напоминало… разве что художественные снимки в полутенях, с элементами импрессивных штрихов и красок. Там были сюжеты постановки дождя, с участием людей, машин, дорог, лесов… и прочих персональных элементов этого мира. Они были словно вырваны из различных контекстов пространств, эпох и культур. Достаточно было замедлить взгляд на каком-нибудь из них, – как мгновенно зарождались свежие движения, и сюжет оживал; время замирало… и я целиком и полностью переносился (словно вливаясь в сон) в заданную эпоху дождя. Я присутствовал в самом сюжете… Это мне напомнило сеансы регрессии – когда человек под гипнозом переносится на страницы своих бывших прошлых воплощений. И я не испытывал чувства потери времени, когда возвращался – я просто временно выпадал из него, и потом возвращался вновь; а оно шло, как и шло своим чередом. Меня переполняли лишь скапливающиеся чувства и проливные ощущения увиденного. Человек в белом парике уже давно исчез; и я теперь просто прогуливался по коридору, который внезапно стал галереей…
«Быть может это музей? Музей дождя…» – подумал я, и тут же почувствовал, будто эта мысль мне была навязана кем-то. Вдоль «галереи» стали попадаться предметы обихода дождя: различные зонты, плащи, дождевики, и другие всяческие причудливые приспособления из разных культур и времён так или иначе связанных с дождём. Всё было интересно и любопытно; и возникало не спеша, по ходу моих мыслей. Сюжеты дождя на картинах всё чаще и чаще стали приобретать до боли знакомые черты позабытых страниц моей жизни. Волной хлынули воспоминания, и я уже полностью был уверен, что это был диалог – кто-то или что-то уже напрямую общалось со мною. Но кто??! Я точно знал, что это не человек в белом парике. Это было что-то более масштабное, грандиозное… что-то, что ощущало и вело себя здесь, как хозяин, полноправный и гостеприимный хозяин… что управляло и распоряжалось здесь всем, как головной компьютер.
С каждой секундой моего приближения (Куда???) так называемая музыка тихонько возрастала – нет, она не усиливалась, не убыстрялась… а именно росла, как цветок, она становилась как-то ярче, насыщеннее, проникновеннее и величественнее (что ли). Это был зовущий голос дождя. Я уже всеми фибрами ощущал устье этого коридора, который начал терять свои очертания и форму… Свет. Свет. Свет. Свет… подвижный, живой, струящийся свет… будто кто–то нежно кистями ласковых рук перебирал мою ауру (словно теребили по шёрстке котёнка)… Дыхание замирало, хотя бесчисленные потоки свежего воздуха с запахами земли, деревьев и трав лёгкой метелью кружились вокруг… Сознание будто оттаивало, и из под него зажурчали свежие, прозрачные, чистейшие ручьи моих ключевых мыслей… Душу захватывало и переполняло, как парус, потоками света и струящихся полутеней. Высокие голоса птиц переливаясь блистали в прохладных потоках дыхания бурлящего Неба…
Это никак нельзя было назвать залом, или холлом. В смешанных штрихах дождя, лучей света и проекций теней не различались не стены, не пол… но присутствовало непоколебимое ощущение храма, сводом которого являлись Небеса. Тут я всё понял. Всё встало на свои места… Прямо по центру, – на неком пьедестале из стекающих, сверкающих и играющих потоков дождевой лавы; в светлых могучих лучах, пробивающих Небосвод; в переливах шума дождя и смешанном тернистом венце голосов птиц… величественно, светло и ясно возвышался блестящий миллиардами земных отражений ковчег из чистейшего серебра… Ковчег Дождя… округ которого витали и гнездились сгустки энергий, вихри, и небольшие тучки. Он–то и вел диалоги со мной, направляя мои мысли в нужное русло.
Меня немного отшатнуло в сторону, и сквозь череду серебряных брызг, на какой–то миг я вдруг увидел стены этого храма – они состояли из бесчисленных стеллажей, уводящих в небо, а на них пыльными блоками в чёрных кожаных переплётах лежала информация… вся информация о дожде за всю историю его существования; внизу, в густом и сумрачном углу храма, за «древним» письменным столом сидел человек в белом парике с большим гусиным письменным пером в руке, и с маленькой улыбкой на лице…
И вдруг внезапно всё покачнулось… храм, свет, вода, тени… Зал внезапно начал наполняться светом… ярко–белым молочного цвета светом. Свет стремительно наполнял храм, и уже невозможно было что–либо различить вокруг. Откуда–то со стороны вдруг повеял лёгкий тёплый летний ветер… густым, порывистым эхом послышалось присутствие леса – шорох листвы, запах грибов, прошлогодней листвы, и травы, щебетание птиц… тёплые капли дождя, переливаясь на солнце, падали на яркие зелёные листья деревьев и трав… Это был самый настоящий грибной дождь. И это уже не были мои воспоминания – всё было проникновенно просто и необыкновенно прекрасно! Далее дождь забарабанил плотной густой дробью, переходящей в лесной гул… как бы веселясь и вальсируя с моим настроением. И всё вдруг вновь стало светлеть пребывающими потоками яркого молочного света.
Когда свет рассеялся… я стоял среди необъятного пространства лугов и полей. Тёмно–синее небо было плотно затянуто тучами… и где–то вдали громыхнул гром, будто слегка покашливая перед… Казалось, уже ни одна травинка не сомневалась, что вот–вот разразится грандиозный дождь… Откуда то из–под ног вырвался быстрый озорной поток тёплого ветра; растрепал листву, и приподнял пыль. Рядом сверкнула молния, и прогремел раскатистый гром. Выпали первые капли дождя. Далее молнии засверкали одна за одной, гром всё усиливался. И хлынул дождь! Я расправил всё своё тело, словно крылья… навстречу дождю, и возвёл голову к небу…
Дождь прекратился внезапно. Всё снова стало светлеть приливами яркого белого света… и я уже понял – куда я попал. Приглашение было на бал. Это был настоящий бал… дождя. Далее шёл моросящий дождь, с жёлтыми и красными осенними листьями и воздушными пузырьками на лужах. А потом ещё были: окатный, косой, полосатый, дождь с градом, ситный, слепой, снежный, спорый, и обложной… Бал завершился фантастической красотой – прошёл ледяной дождь, и покрыл плотным слоем прозрачной глазури деревья, кустарники, и даже траву… Всё замерло в миг, и потом ещё долго вращалось, будто последняя нота отпевшей пластинки.
Когда белый свет рассеялся в последний раз… я уже стоял возле подъезда, с которого начинался мой путь. Был сухой тёплый солнечный день; городской двор продолжал жить своей жизнью. И где–то поодаль, в толпе, среди суеты и людей, нервно несущих свои мысли… одиноко стоял человек в белом парике, с большим неуклюжим зонтом и маленькой улыбкой на лице… Джонас Хенвей.
/март–июнь 2018/
