Знакомая черная шляпка мелькнула между десятками безликих силуэтов, и я направился в сторону своей спутницы. Облокотившись о колонну, она скучающе рассматривала вокзальную толпу. Где-то плакал маленький ребенок. Початая бутылка водки упала из рук шатающегося мужчины, и до моих ушей долетел звонкий звук битого стекла. Чем быстрее сокращалось расстояние между мной и Кирой, тем чаще билось сердце. Я намеревался сказать всё, что действительно думаю о её безумной затее, но был не до конца уверен, сможет ли она понять меня.

Вдруг девушка сама обернулась ко мне и пошла навстречу.

— Привет, — сказала Кира, протягивая руку.

Я пожал её и кивком головы ответил на приветствие. Все мои заготовленные слова разом исчезли из памяти. Пугающая возможность навсегда лишиться этого человека парализовала меня.

— Что с тобой? Выглядишь не очень хорошо.

Девушка посмотрела на меня, и её строгий взгляд лишь усилил возникшее волнение.

— Я хочу поговорить с тобой насчет поездки.

— Мы уже всё обсудили на последнем собрании. Возможно, ты сомневаешься или боишься, но всё это ради высшей цели.

— Эта высшая цель не стоит твоей жизни, — сказал я и почувствовал, как по телу пробежала мелкая дрожь.

— Мне кажется, ты не в себе, — удивленно ответила Кира.

— Не в себе может быть только тот, кто придумал стреляться на многолюдной площади с дурацкой картонкой на шее.

Девушка отстранилась от меня. Её глаза болезненно засияли, как обычно это бывало на тайных собраниях, когда она, охваченная нервным возбуждением, говорила о программах и своих политических идеях. Эта одержимость желанием радикальных перемен в такие моменты казалась помешательством. Кира обличала наше действительное положение, и волнение передавалось всем слушающим. Я мог бояться эту девушку, мог ей восхищаться, но всегда находился в её полной и безграничной власти. После первого неудачного митинга, она приняла решение совершить самоубийство на главной площади столицы, чтобы на наше небольшое общество обратили внимание, и попросила меня сопровождать её. Тогда я впервые почувствовал себя проводником на казнь.

— Ты дрожишь как последний трус.

— Что, если твоя смерть ни к чему не приведёт? Что, если все забудут об этом через пару дней? Ни для кого твоя жизнь не дорога так, как для меня. Ты ведь знаешь это!

— А для меня нет ничего дороже этого дела.

— Ты в этом не виновата. Я знаю, что родители таскали тебя на все эти митинги с самого детства.

— Мои родители были преданы своим идеалам, и я всегда понимала их.

— Да они же чертовы фанатики! И ты их точная копия. Только не забывай, где они сейчас со своими убеждениями и стремлениями.

Кира, не шевелясь, стояла напротив меня, и по её щекам скатывались редкие слезы, оставляя на бледной коже тонкие дорожки. Раздражение ослепило меня. Я грубо схватил девушку за плечи, и приблизил её лицо к своему.

— Пусть ты уже помешана, но я не позволю тебе умереть.

Кира вздрогнула от моего голоса, но в её глаза не было и тени страха. А мне вдруг стало до боли стыдно за всё произошедшее.

— Больше никогда не приближайся ко мне, — прошептала она.

И только тогда я понял, что сам безнадежно одержим неосуществимым желанием. Кира, быстрыми шагами удаляющаяся из виду, всё ещё имела власть над всем моим сознанием и душой. Мне хотелось бежать за ней, просить прощения и отказываться от всех сказанных слов, лишь бы только она оставалась рядом как можно дольше.