Владислав Вишневский. Миссия – СВО (повесть)

Атака роты капитана Збруева (позывной Зубр) забуксовала. Пулемёт укропов, станковый, крупнокалиберный, с лестничного пролёта второго этажа разбитой трёх-этажки, прижал солдат к земле, прервал атаку. Пули жахали и роем свистели над головами, где сплющивались о бетон, где разрывали кирпич, где улетали с противным взвизгом. Трескотня стрельбы и грохот взрывов стояли оглушающие.  Боевики яростно отстреливались, метр за метром сдавали улицу за улицей. Хотя улиц как таковых уже не было. Только угадывались, в сплошном завале из остатков горящих развалин, дыма, пыли, обломков кирпича, шифера, обломков мебели, трупов кошек, собак, раненых и убитых укропов. Отступая, противник отчаянно забрасывал нападающих гранатами. Но они взрывались где-то впереди наступающих, не долетали. Хотя опасно взвизгивали осколками.

Капитан и его бойцы 2–й роты 154 полка,  прячась за развалинами жилого дома, рассредоточившись, пережидали. Земля под капитаном была влажная, вязкая, пахла дымом и канализацией. Приходилось ждать. Ворону не удалось видимо снять пулемётчика, мелькнула мысль у капитана Збруева, но где-то впереди, очередной сильный взрыв встряхнул землю, почти оглушил. Капитан не совсем оглох, потому что лежал, как учили, с открытым ртом, да и подшлемник с наушниками немного спасали, услышал, как что-то тяжёлое шлёпнулось чуть впереди, и правее. А тут, как раз перед взрывом и пулемёт умолк. Капитан, вжимая голову в плечи, приподнялся, разглядел, метрах в пяти, впереди, на спине, в большой луже – ночью шёл дождь – лежал боец в бесформенном снайперском камуфляже. Камуфляж дымился. Пулемёт молчал. Или перезаряжает, или… Хорошо, если перезаряжает, мелькнула мысль, это, сейчас бы самое то, Вжимаясь в землю, капитан быстро подполз к лежащему на спине, уже догадываясь, кого увидит. Скинул с лица спутавшиеся пряди камуфляжа – да, это был он, старший сержант Воронов, Станислав. Позывной «Ворон». Снайпер роты капитана Збруева. Сейчас лицо сержанта серое, грязное, на скулах и подбородке чернеет небритая щетина, из искривлённого боксёрского носа течёт кровь, глаза ввалились и закрыты… Убит. Понял капитан. Ещё один. Но особого горя не почувствовал, может только глубоко-глубоко где-то. Не горе, жалость. Столько смертей повидал капитан, свыкся, зачерствел. Сам недавно из госпиталя вернулся. Но, главное, пулемёт укропов молчал. Нужно спешить, воспользоваться молчанием пулемёта. Капитан оглянулся. Машинально загасил дымящийся местами камуфляж «лешего» на убитом.  Привстав, махнул рукой бойцам – вперёд. Вскочил, и первым, с криком «ура», пригибаясь и виляя, бросился вперёд. За ним, так же повторяя, поднялась и рота. В который уже раз…

К вечеру бой прекратился. Рота на 150 метров продвинулась вперёд, заняла отбитые позиции. Отдыхала.

– Товарищ капитан, вас к комбату. – Доложил возникший посыльный.

Капитан задержал ложку у рта, рота ужинала.

– Прямо сейчас, срочно?

– Не знаю, комбат сказал «мухой». – Пожав плечами, ответил боец. – Могу идти?

– Хорошо. – Махнул рукой капитан. – Иду. – Отставил котелок и поднялся.

Комбат и незнакомый подполковник, явно из Москвы, встретили его тоже за столом. Смотрели телевизор. Маленький, переносной, с усиками антенн. Рядом, в большой тарелке на столе дымились окурки.

– Ты вот что, капитан, на завтра назначь кого-нибудь с грузом «двести». – Не глядя в глаза, приказал комбат. – Троих. Можно из сержантского состава. Молодых или легкораненых.

– А почему моих? У меня же…

– Потому, что твоих сегодня больше. – Нервничая, голосом нажимая, перебил комбат. –  Из твоей роты трое. Из второй роты двое…  Так что… Сегодня пять «двухсотых». Тебе, значит, и…

Подполковник недовольно крякнул на неуставную пикировку офицеров, мотнул головой. Комбат смешался, голосом посуровел.

– Всё, капитан. Отставить дебаты. Борт заказан. Вертушка подойдёт утром. Документы подготовлены. Зайди в канцелярию, распишись там.

– Минуту, капитан, – незнакомый подполковник оторвал взгляд от экрана телевизора. На экране бегали мелкие фигуры футболистов. – Гробы запаяны. – Сказал он. – Цинки не вскрывать. Предупреди сопровождающих.

Информация явно была для родственников погибших.

– Почему? – тупо спросил капитан.

– По кочану, капитан. – Подполковник смотрел не зло, но с ухмылкой. – Чтобы родственников не пугать. Понятно?

– Понятно! –  капитан повернулся к комбату. – Товарищ майор, вы не знаете, как там мой Воронов. Сержант Воронов. Снайпер. Ранен – убит?

– Воронов?

Читайте журнал «Новая Литература»

Подполковник опередил комбата, смотрел на капитана не мигая.

– Твоему Воронову, капитан, дважды сегодня не повезло. Когда ждали броню, чтобы в госпиталь доставить, в него мина угодила. Представляешь, мина! Как раз рядом. Шальная. А может и корректировщик, сволочь, с птички навёл…

– Мина? Жаль! Парня жаль. Снайпер был классный. Это он, оказывается, пулемётчика снял. Мы и…

– Обеспечил, значит, понятно, капитан. – Заметил комбат. –  Подготовь представление к награде.

– Есть подготовить. Жаль, парня! Жаль.

– Нам всех жаль, капитан. – Наставительно, как по учебнику, произнёс подполковник.  –   Но, война, брат, она война.

– Понятно! – ответил капитан. – А с кем играют? – Кивнул на телевизор.

– «Спартак» и «Динамо». – Ответил подполковник

Комбат скривился.

– «Спартак» Московский, «Динамо» Краснодарское. Слабаки.

– Понятно. Могу идти?

– Угу… Свободны. – Не глядя, ответил подполковник

– Да, иди Толя, выполняй приказ.  – Отмахнулся комбат.

Утром вертушки увезли груз «двести» на «материк».

 

Придя в себя, лёжа на животе, Станислав Воронов не мог понять, где он, что с ним случилось, как он сюда попал, и как давно здесь находится. Тело было тяжёлым, неподъёмным, язык во рту словно распух, в голове висел звон…  Как в прошлый раз – контузия. К этому, затухающим огнём жгла боль в районе носа. Толстый слой бинтов на лице создавал узкий обзор, словно в бойницах. Воронов плохо видел, ещё хуже слышал, но мог анализировать. Что с ним произошло, и где он находится? Главное – он не в плену. Видимо ранен. Опять контузия? Но не тяжело… Руки, ноги, голова на месте… Но звон в голове, головокружение, запах бинтов, йода, какой-то мази и жжение  на лице, точному анализу не поддавались. Что с ним? Похоже контузия, да! Cтранностей вокруг было действительно много. Не пахло госпитальной палаткой, рядом не было раненых соседей, не слышно было стонов, грубого мата, чертыхаясь, мат-перемат, не сновали санитарки… Напротив, было светло, безлюдно, обдавало свежим воздухом, и… тишина. Тишина упоительная, вязкая, вкусная, со всех сторон и вокруг, словно прохладное желе. Словно он уже не здесь, а на том Свете. Воронов даже вслух просипел что-то невразумительное, чтобы убедиться, что он ещё здесь, на этом Свете. Да, он здесь, он слышит себя, в своём уме. Прикрыв глаза, Станислав попытался восстановить последние события… Вспомнил, как выцеливал глаз пулемётчика, именно глаз, как свою визитную карточку снайпера, наконец, дождался, когда противник неосторожно приподнял голову над прицелом, выглядывая, куда ещё повернуть дымящийся ствол пулемёта – подставился! – Ворон поймал в оптический прицел своего винтореза именно глаз, нажал на спусковой крючок… Приклад ответно дёрнул в плечо, голова пулемётчика упала. Есть! Воронов даже не успел победно улыбнуться, как что-то неожиданно мощное оглушило его, гася сознание, оторвало от земли, вырвало вместе с куском каменной кладки, и всем прочим, за которыми он замаскировался, и отшвырнуло вверх… Воронов выпустил из рук винтовку, ничего этого уже не видел.

Темнота погасила все звуки…

И вот он… здесь.

 

– Ну, как он? – от двери в палату, Воронов услышал приближающийся приглушенный хриплый низкий голос. Голос показался незнакомым. Но на передке почти все хрипят. Кто от злости, кто от нервов, кто от простуды… Но такого хриплого он не слышал. Может в прежней жизни где? В кино? В очереди за пивом? «Ворон» вспомнить не смог, шаги приближались. Воронов закрыл глаза.

Притаился.

– Он нас слышит?

– Никак нет, товарищ…эээ… Он же после операции. Под наркозом.

Возле кровати шаги прервались. Одни ноги в берцах, в камуфляжных штанах, сквозь ресницы видел Ворон, другие в шлёпанцах на босу ногу. На первом косо накинут белый халат, другой человек был в голубых докторских брюках. Как на врачах, в прошлом своём ранении в госпитале.

– Ну-ну… И как он?

– Операцию перенёс хорошо. Анализы, у него, я смотрю, хорошие. Организм молодой, сильный. Я думаю, через недельки три – четыре можно будет выписывать.

– Через недельки три – четыре, говоришь… Ну что ж, через три, так через три. Отвечаешь, доктор. Кому много дано, как говорится, доктор, с того и… – не закончив, человек в берцах коротко хохотнул.

Доктор испуганно забеспокоился.

– Подождите- подождите, а что с меня спрашивать, почему с меня?  Не я операцию проводил. Я всего лишь лечащий врач. Я не Бог, извините.

– Вот и лечи, доктор. Если не Бог. А у нас всё равно ты за него отвечаешь. Пока он здесь. Потому что ты – крайний.

 

– Евгений Макарович, проходи, проходи. Я не формально, я твоё мнение хочу услышать. Личное. Потому и пригласил. – Вставая из-за стола и проходя на встречу, полковник, начальник одного из отделов  службы контрразведки России, дружески пожал руку вошедшему человеку.  Вошедший – в камуфляже,  в разгрузке, с пустой кобурой (дежурный офицер на входе потребовал выложить оружие), подшлемник и каску держал в руке, стеснительно переминался с ноги на ногу.

– Да я вот… Алексей Николаевич, извините, не переоделся, прямо с транспортника, не успел, мне передали, я и… Еле нашёл. Здравия желаю, товарищ полковник. Я привык, что вы обычно в Москве, на…

Полковник перебивает.

– Ну что ты, понимаешь… Сейчас можно и не так официально.

Полковнику нравился этот офицер, он симпатизировал ему по службе.

– Главное, что живой. С передовой.  Присаживайся. – Указал на одно из кресел возле низенького столика. – Чай, кофе, что покрепче?

– Нет-нет, Алексей Николаевич, спасибо, я итак на адреналине. Я ж с передка. А не опасно вам тут?

– Здесь… не опаснее чем везде. Я же здесь временно. Как говорится, чтобы быть ближе к передовой. У нас такой приказ. Начальство в  Москве, а мы чтоб ближе к СВО. О деле. Ну как там вообще? Как наш снайпер? Можно задействовать?

– На передке нормально. Не всё понятно с командованием, с боепитанием, с вооружением… Там же главкомов-то… На каждый фронт. Но… стреляют.

– Ничего, разберутся. Это с непривычке. Не вошли в форму.

– А снайпер… мне как раз только что, Алексей Николаевич, по сотовому сообщили: он в стрелковом тире сейчас, у него проблемы.

– У него? Что за проблемы, какие проблемы? Я не в курсе.

– Да стрелять стал хуже. Говорит, не высыпается.

– Как не высыпается, кто не высыпается? Он не высыпается? Не понял. Ему кто-то мешает?

– Нет, просто привык спать в ванне. На передке же в любую секунду снаряд может прилететь. А ванна же чугунная, осколок выдержит. Так спокойнее. Привычка.

– Ты смотри… не знал.

– Я тоже не знал. Мне один знакомый музыкант на передке рассказал. Вагнеровец.

– Ты серьёзно? Это же синдром.   Это же… серьёзная болезнь.

– Война, товарищ полковник. Что может быть серьёзнее.

– Да, согласен. Точнее СВО.  Но мы нашему снайперу эту проблему решим. Дам команду, завтра же ему ванну привезут. Пусть спит спокойно.  Кстати, Евгений Макарович, а с ним там, у вас всё чисто получилось, не всплывёт наша… ммм…  разработка?

– Никак нет, товарищ полковник. Груз двести, как и положено, ушёл по адресу, там у него одна девушка в документах значится, но она почему-то замужем, а он значится детдомовским, без родителей…

– Да-да, я читал отчёт. – Кивнул головой Алексей Николаевич.

– Девушка – Виктория Маслова.  Вдова, не вдова, но пособие получила. Цинк не вскрывали, докладывают, в цинке и похоронили.

– Угу, угу, – рассеянно постукивая карандашом по столу, подтвердил полковник.

– Мы ему все документы изменили. Все. Теперь он…

– Да-да, у меня это тоже есть. Теплов…

–  Так точно, Теплов Игорь Николаевич. И метрики, и паспорт, и школьный аттестат, и военный билет, и прописка… Всю биографию заново. И всё, что нужно было, во всех базах изменили… И возраст ему уменьшили… На три года омолодили. Так получилось. Всё сделали, как положено. Всё чисто.

– А он как? – Спросил полковник.

– А он? Нормально. Вопросов не задавал. Надо, так надо. Наш человек.

– Знает, куда он попал?

– Вряд ли. Если только в общих чертах. Но, думаю, догадывается. Но вопросов не задавал.

– Угу… А медики, там, в госпитале?

– А медики? А, медики… – Майор неожиданно весело улыбнулся. – Вы не поверите, Алексей Николаевич, через день, ночью, как раз под утро, прилетел снаряд, от укропов, одиночный, из Хаймерса,  и всю операционную – представляете? – в пыль, и весь персонал и аппаратура… Двухсотые. Воронка в диаметре на тридцать метров. Как специально. Выжили только волонтёры. Но они далеко были, и не в курсе.

– Вот сволочи, укропы!  По госпиталю… – Полковник наморщил лоб. – Без американской наводки со спутника точно не обошлось. Чтоб они…

– Не то слово, товарищ полковник. В общем, с медиками вопрос закрыт. Извините,  Алексей Николаевич, можно вопрос? Так сказать неофициальный?

– Говори.

–  А зачем он нам, в смысле вам, если не секрет?

–  Этот Теплов? Ну, понимаешь, подполковник, жизнь она порой такая странная штука. Не угадаешь куда повернёт. А если честно, Евгений Макарович, только строго между нами, – я сам понятия не имею. Вообще! Не знаю, и не догадываюсь! Поступил сверху приказ, мы с тобой его выполнили. Как и должны были. А дальше…- Лицом и жестами перешёл на шутливый тон. –  Мы же с тобой, где служим? А тут, у нас… мало ли что,  свой снайпер. Может сверху прикажут Зеленского грохнуть, иди Байдена с Урсулой Фон дер Ляйнен! А мы – всегда тут, всегда, пожалуйста, Теплов и пригодится. Покрутим его, пока СВО. Обкатаем… Там видно будет.

– Мудро, товарищ полковник! Не знаю, как здесь, но на передке ему работа точно найдётся.

– Согласен. В одной из наших развед-групп, например, за пазухой у клоуна.

 

А Воронов, теперь он по документам не Воронов, а Теплов Игорь Николаевич, жил – ну, как жил, правильнее сказать – пребывал. Первое время ночью спать не мог. Вообще. Пугала тишина. Тревожная тишина. Опасная. Знал, в подкорку въелось – сейчас обязательно снаряд шарахнет, весь этот дом на куски… а где тут прятаться, где? Под утро забывался тревожным сном. Чаще, первое время, тупо смотрел в телевизор. Правда не те, на его взгляд, идиотские  теле программы, где показывают сверкающие праздничной музыкой и красками шоу  типа «Куклы», «Супер стар», или что-то подобное. Пытался представить, как бы эти сегодняшние «звёзды» смотрелись там, у них, на передке… Обосс… наверное бы, или обоср… Нет, на передок они не поедут. Конечно, не поедут, там же стреляют… А в Великую войну с немцами, на фронт, часто артисты к бойцам приезжали. За честь считали. Потому что была объявлена Война. Народная! Священная! А сейчас – не война, сейчас СВО. Хотя на СВО тоже запросто убивают. Расстраивался, переключал телевизор, находил – «Жизнь наших»,  Не тех, «других», а Наших, или «Непутёвые заметки»…  пил чай, редко кофе, в общем,  проживал  в небольшом придорожном кемпинге. Там его поселили. Кто поселил и зачем, он не спрашивал, коню было понятно – эфэсбешники.   Считал, придёт время – сами скажут. Понятно одно: что-то будет связанное с его военной специальностью. Надо, значит, надо! Он же солдат? А солдат вопросы не задаёт, солдат приказы выполняет. Скажут, когда время придёт.

Поселили снайпера в придорожном кемпинге, в  одноместном номере. И никаких проблем у Теплова, ни с уборкой, ни с приборкой. Чайник подогрел и всё. Тихо, уютно… И никакого грохота разрывов снарядов, никакой автоматной стрельбы, свиста пуль и осколков… Ничего смертельно опасного. Ничего! Спокойно. За одним исключением. В номере, даже в туалете и душевой – установлено по мощной видеокамере. Красные лампочки горели круглосуточно.  Кто-то за ним, значит, наблюдает, понял Воронов-Теплов, он под контролем.  Первое время Теплова этот контроль  напрягал, но через пару недель он привык к этим «глазастым» устройствам, и перестал обращать на них внимание, даже в туалете. Распорядок жизни у Теплова был простым.

Утром, после лёгкого завтрака – глазунья, долька помидора, либо огурца, булочка, масло, чай, – за ним приезжал полицейский уазик, – и весь день, до ужина, проходил в закрытом тире. Без контактов с посторонними. Только стрельба. И никаких посторонних контактов. Если не считать общения с мастером-наставником. Да и тут говорить было не о чем. У обоих ничего общего, кроме стрельбы с различного расстояния и различных видов оружия. Нет, был ещё  общий обед – но там же, на месте – бутерброды, кофе в пластиковых стаканчиках и маленькая шоколадка «Аленка».
Разглядеть из окна уазика где этот тир или кемпинг находятся, было невозможно… И город ли это, или что, Теплов практически не видел. Если только отдельные строения разглядеть, вывески, пешеходов, машины, особенно, когда стояли на очередном светофоре, но это и всё. Боковые окна уазика были тонированы, ехали быстро, да и, как обычно, Теплова в машине клонило ко сну. Уставал. Ужин ему приносили в номер. Молодой человек. С военной выправкой. Без слов. Вопросительный взгляд, и в конце кивок головой. Все контакты. Меню постоянное: жаркое, овощной салат, компот или чай.

Оставшись один, остальное время, Теплов редко телевизор включал. Смотреть, как Москва радуется жизни, празднует там чего-то отдельного от всего, что происходит на фронте? А на фронте кровь, смерть, железо на куски, осколки… Трёхсотые. Двухсотые… Война! Идёт война!

Включенный телевизор мог сам себя развлекать, а Теплов не смотрел, лежал, думал.

Вспоминал. Всё больше почему-то последнее. Грустил, о сослуживцах. О тех, с кем во 2-й роте с нациками воевал. 154-й полк вспоминал.  Ротного. Пацанов. Взрывы, стрельбу, раненых, трупы… Как и другие его товарищи, помогал когда раненых где перевязать, когда и санитарам помогал.  Да и другие пацаны также. «Свет», «Барс», рыжий «Малой»… ком роты капитан Збруев… «Волох» – ротный старшина. Возраст у всех разный. «Волох», если взять, вообще старик, далеко где-то за полтинник.  Да и «Барс» к этому возрасту приближается, и «Мамочка»… Многие хвастались  – у них уже и внуки, но они ничего мужики, иной раз кряхтят, но подбадривают молодняк. Иной раз такой сальный анекдот расскажут – передовая от хохота сотрясается. Демаскируют, конечно, не без этого. Приходилось сразу же менять дислокацию. Учёные уже. Особенно, если над нами вдруг зависает коптер. Кстати, первым, кто замечает коптер – Шура. Шурка – это наш взводный пес. Беспородная дворняга. Прибился. Лохматый, грязный, голодный, а глаза – бусинки – сверкают дружелюбием, добротой и лаской. И хвост от доброты – вертушкой. Приютили, накормили, присвоили взводный позывной – «Шурка». Интересно, как он там? Своим хозяином он почему-то сразу стал считать только «Мамочку». У его ног постоянно и вертится. Добрая скотинка, ласковая.  Но как стрельба или артобстрел, заползает только под «Мамочку» и уши лапами прикрывает, прячется так. Мы почти все о нём беспокоимся. Ласковая «скотинка».  А «Мамочка» говорит, что Шурка – наш талисман. У него дома такой же пёс, только какой-то жутко породистый, но не такой умный, как Шурка. Совсем, говорит, не такой! И не важно в какое время над нами возникает коптер – днём ли, ночью… Их же слышно. Но не всем. У многих от круглосуточного грохота и стрельбы со слухом проблемы.  И затычки не всем помогают. А Шурка слышит, и первым реагирует, предупреждает нас. Как только видим, что Шурка принимается скакать и яростно гавкать на небо, значит, где-то над нами коптер.  Коптер, та ещё подлянка для нас. Пацаны сразу же принимаются стрелять по коптеру. Особенно, если коптер гранатами беременный. Часто удачно. Птичка, кувыркаясь, падает. Главное не попасть под траекторию падения. Мало ли – может не все гранаты или взрывчатка сработали. Опля! Копец! Отлетался, гадина. Полёт обрывается, но… мы линяем. Быстренько-быстренько. Меняем на всякий случай дислокацию.

Рота – сборняк, кто откуда призывались. В его подразделении больше из Твери, Тверской области, Но есть и с Камчатки, и Подмосковья. Есть и добровольцы. Пацаны все разные. И крупные мужики, и мелкие, молодые, взрослые… Высокие, средние… Инженеры, плотники, айтишники, таксисты, какие-то провизоры.  Больше почему-то спортсменов и учителей. Даже есть один настоящий член Думы. Один! Правда, не Государственной, а Тверской Думы. Но член!  Все сразу же бородами обрастают, как чеченцы, – мода такая фронтовая, от молодых, до дедов. И никакой дедовщины, наоборот. Все родные, все братишки, все пацаны. Все свои. Наши!

Воронов-Теплов лежал на диванчике, вспоминал, иногда улыбался, чаще  вздыхал.

Как к атаке готовились, или после… Как разгрузку подгоняли, пулемётные ленты патронами снаряжали, помогали пулемётчикам, автоматные магазины загодя патронами снаряжали, с запасом, бронниками друг перед другом хвастались, касками, личным или трофейным оружием, патронами, гранатами. Сухпай порой делили. Обеззараженной водой делились. Было и такое. Делились. Братаны же все. А какие песни под гитару пели… «Барс» брал гитару, у него классный баритон, Лещенко отдыхает… И «Синий платочек», «Подмосковные вечера». «Ой вы очи, волошкови…», «Какой лазурный небосвод, сияет только…». Разные. Какие успевали перед налётом… Многие научились ножи в цель метать. Даже соревнования в перерывах устраивали. Приёмы борьбы разучивали. В тренерах недостатка не было. Каждый третий, если не второй, в роте или  мастер спорта в прошлом, там, на гражданке, или кандидат в мастера. Недостатка в желающих овладеть приёмами не было. Наоборот. Кто бокс,  кто самбо, кто…  Это же война. Запросто может пригодиться… В любую секунду.

Война. Да, она, падла…  Думал Ворон-Теплов, вспоминал, иной раз от злости мотал головой, скрипел зубами,

Когда кого-то после атаки недоставало. Молча переживали… Встречали вертушки. Помогали санитарам. Заносили в вертушки груз «двести», лучше, когда груз «триста»… Молча с погибшими  прощались. Война. Мать её, падла. Людей жрёт, как огонь хворост. Такое «счастье» в первую очередь доставалось обычно сапёрам или разведчикам. Опасная работа!  Сапёры, они же и минёры, вообще первыми шли. Перед атакой или после. Укропы, падла, где и на убитых яркую бумажку или вроде шоколадку, как приманку, оставляли. Надеялись, что протянется любопытная рука взрослого или ребёнка, за детской игрушкой, телефоном  или пакетом вроде с картошкой, всё минировали. Растяжки, сучары, часто ставили как раз там, где наверняка могли быть старики и дети… Это для них – суки! – кайф. Или раненых добить, или пытать… Глаз вырвать, руку-ногу отрубить, битой забить, на кол посадить… Не мужики – изуверы!  Когда разведчики вперёд уходили, обычно мало кто видел, а когда возвращались, практически вообще никто не видел. Это ж, разведка!

Лежал, снайпер, нервничал, вертелся…

Пацаны рассказывали, Теплов сам не видел, как укропы сваркой спецом  заваривали люки на своих танках, вместе с танкистами, чтобы экипаж в плен русакам  не сдался, а стали камикадзами. Живыми картинками перед глазами стояли рассказы беженцев, как укропы расстреливали из танков те многоэтажные жилые дома, от которых жильцы, с детьми на руках, отгоняли их, чтобы не вызвали ответный огонь. Укропы отгоняли танки, потом разворачивали башни, и в отместку, или как это назвать, принимались из пушек стрелять по этим домам. До полных развалин. Со всеми, кто там был. Дети, старики, больные, взрослые – без разницы. Даже им лучше. Что это – зверство, фашизм, или врождённая ненависть хохлов к русичам?  Ну к противнику, если нас можно такими считать – ладно. Но своих украинцев расстреливать, свои неудачи, бессилие, злобу  вымещать на них – это в голове не укладывалось. Хотя… Укропы «на каждом углу» внушают своим, что бьются за свою землю. Свою! Они – свою?! А какая она своя? Она Русская! Раньше Советская, теперь Российская. Злоба их давит, фашизм из всех щелей вылезает… Потому и зверствуют. Сволочи!  Зверствуют в бессильной ярости.

От этих воспоминаний Теплов не выдерживал, зверел. Поднимался, сжав кулаки, принимался ходить по номеру…

И вообще, остались ли там украинцы вообще? Нормальные, не фашисты, не  нацики? Те, наши, Советские? Братья?! Получается нет. На передке  украинской мовы и не слыхать давно, какое-то горластое иностранное разноязычие доносится. Различить можно было  пусть и глухие, из-за расстояния, но военные команды  противника. На английском, немецком, чаще польском, французском и других непонятных языках. И это на Украине?! На войне?! Коломойский наёмников пригласил. Сволочь еврейская. Олигарх. Но пулями эти твари дырявятся за милую душу, как тряпки… «Ворон» отлично это знает. Как тряпки! Правду говорят, – с нами сейчас в большинстве своём воюет одна наёмная евро-солдатня. Мы таких вообще в плен не берём. Да и по всему фронту так. Пацаны говорят, наёмников никто в плен не берёт, нигде. И у нас так во 2-роте, и в полку так. Западло. И правильно. Они или подыхают здесь под пулями или взрывами, или разобравшись, что это никакое не романтическое приключение,  а война, дорога в один конец. Только в ящик.  Более смекалистые вояки,  если успевали – быстренько  драпали на свою «фатерлянд». Да этих трупов там, на передовой, разорванных, убитых, изувеченных, как грязи. Никто и не убирает, воняют.

Лежал Ворон-Теплов на диванчике, вспоминал, вертелся, вставал, ложился, нервничал, переживал. Тупо смотрел на гипнотизирующую красную лампочку, пока она в глазах не расплывалась в огромное блёклое пятно… пятно раненного…там, на фронте… Засыпал.

 

Чаще стал задавать себе вопрос:  а долго ли он ещё тут будет кантоваться? Чего ради? Так и СВО без него закончится. А он будет тут боевыми патронами в тире себя и мастера-наставника развлекать. Не по государственному это.  Расточительно! Да и глазунья с булочкой  – если честно – порядком надоели. То ли дело сухпай! А? Там, на фронте, вместе с ребятами… За милую душу!

Как в воду глядел.

Где-то на третьей неделе, уже поздно ночью, только красная лампочка начала в глазах Теплова расплываться, почти заснул, в номер, без стука, вошли два человека. Оба в берцах, камуфляжах, в разгрузках, в брониках, без знаков различия, но с пистолетами в кобурах и в офицерских беретах.

– Привет, лейтенант, – с улыбкой поздоровался первый, видя, что Теплов проснулся. Вошедший ниже второго, шире в плечах и по – командирски увереннее.

Их обоих Теплов видел впервые.

– Я старший сержант…

– Теплов, дорогой, это ты вчера у нас, для Родины  был старшим сержантом, а сейчас ты давно лейтенант. Тебе Родина скоро старшего лейтенанта будет присваивать, а ты стесняешься и стесняешься. –  проходя и присаживаясь на стул, с той же улыбкой играл голосом первый.

– Да, собирайтесь, Игорь Николаевич, ваша командировка закончилась. – Так же, от двери, сухо приказал второй. Высокий, худой, с морщинистым лицом.

– Да я давно готов. – Обрадованно подскочил Теплов,  надевая брюки. – А куда?

С той же дружелюбной улыбкой, чуть нараспев, почти декламируя, первый ответил чьей-то на слух знакомой строчкой.

– Так, на фронт однако. Руку вылечил… – и сразу же пояснил. – В смысле голову. Это Твардовский   Александр Трифонович.

– Василий Тёркин?

– Так точно! Это его. Не герой? – Прищурившись, вдруг серьёзным тоном спросил Телова.

«Ворон»-Теплов и глазами, и всем лицом мгновенно обрадованно расплылся в улыбке. Твардовский!  Василий Тёркин!! Сейчас?! Здесь? Это же… Это…

Поднимаясь со стула, квадратный отреагировал  спокойно.

– Значит, будешь! Поехали.

– Так я готов. – Держа перед собой почти пустой рюкзак, заявил Теплов.

– И это всё? – Удивлённо глядя, спросил квадратный.

– Я ж на фронт. Только подпоясаться.

– Ну-ну, – С усмешкой пробурчал квадратный.

– Товарищ подполковник,  разрешите я вас в машине подожду?– подал голос пожилой.

Так значит квадратный  у нас «товарищ подполковник», понял Теплов, а второй…

Квадратный кивнул головой.

– Да, Миша, подожди. Мы сейчас. Лейтенант подпоясается и… Мы догоним.

А второй, значит, Миша. Понятно, что не понятно.

Машина, вновь тот, милицейский Уазик, ехал быстро. Пассажиры и водитель, как и раньше, молчали. Минут сорок. На каком-то, неожиданно для Теплова возникшем аэродроме, винты транспортного вертолёта Ми 8, – ожидая – уже молотили воздух. Чуть в стороне, на взлётной полосе, два «горбатых» нетерпеливо ревели двигателями, ждали на старте.

Сопровождение, догадался пассажир…

– Быстрее, быстрее… Опаздываем. – Подтолкнул Теплова квадратный.

Миша почему-то не полетел, остался. Помахал рукой. Едва за пассажирами дверь Ми-8 закрылась, звук двигателя усилился, вертолёт   потянул вверх.

До линии фронта шли далеко выше облаков, но при подходе к линии фронта – Украина! – резко снизились. Минут сорок, на предельной скорости, лавируя, вертолёт “брил” поверхность земли.

– Товарищ подполковник, – Указывая на почти заполненное «брюхо» вертолёта, громко, почти на ухо квадратному,  прокричал Теплов. – Попутный груз, да? Оказия?

– Нет, лейтенант, это мы оказия. А это… – И, укоризненно глянув, замолчал.

Су-25-е, с рёвом двигателей то обгоняли вертолёт, то возвращались… Вскоре   они исчезли. Или вернулись на базу, или бесследно растворились в небе, а транспортник приземлился в какой-то точке, и вновь, едва пассажиры ступили на землю, взмыл вверх.

Их ждали. Холодно, ветрено. Дождь.

Маленькая украинская деревушка. Домов шесть, десять. Все разбиты артиллерийскими снарядами. Был пожар. Многие  хаты без крыш. Торчат печные остовы. Стены хат разрушены, повалены. Зияют пустые глазницы оконных проёмов.  Заборы побывали под танковыми гусеницами. Сараи, подсобки разрушены, где и сгорели. В одном дворе одиноко провисла верёвка, на ней так и висит детская пелёнка. Деревья в посёлке и почти все вокруг, торчат обломками, без ветвей и обгорелыми, посечёнными осколками, стволами. В середине деревни, встав поперёк, с вывернутой башней, застыл сгоревший иностранный танк, неподалёку от танка, старенький, ещё тот, Советский,  ржавый 51-й Газон. Борта оторваны, капот поднят, двигателя нет, нет и передних колёс… Дождь. Ни людей, ни собак… Вокруг огромные поля, не убран подсолнух… Поля изрыты воронками, изъезжены гусеничной и колёсной техникой. По полям разбросаны не то какие-то мешки, не то тела… Над некоторыми угадываются собаки. В округе ни одного целого дерева, ни кустарника, всё посечено осколками снарядов, или  вырвано взрывами, сожжено.

Это Украина.

Не успели прилетевшие подполковник и Теплов пересесть в ожидавший пикап, попали под артобстрел. Свистя и взвизгивая, 115 мм снаряды  разрывались с устрашающим грохотом, перепахивая под собой всё, что попадало под снаряд. Всё, что было, казалось, не перепахано.  Осколки на разные голоса визжали. Артиллеристы снарядов не жалели. Били явно по наводке, но опоздали, вертолёт улетел.

 

Война.

Да, это война. Как ты её не называй: специальной военной операцией, освободительной, против нациков, против предателей украинцев, –  без разницы. Война есть война. Да и не нужны Теплову те, тонкие нюансы, чем и которыми руководствуются президенты, разные министры, чиновники, различная элита. Зачем ему знать, что почти вся московская элита выходцы из той, Советской Украины, теперь Самостийной. Что эта Украина теперь  себя считает родоначальницей  не только России, но и других, включая даже Китай. Что московская элита тесно завязана не только на родственные, кровные узы, но и подкреплена многолетним бизнесом. Каким? Да какая разница каким? Важно, что он есть, он оброс деньгами, связями, обязательствами, передаётся из поколения в поколение, оберегается. Многие выходцы из Украины, называют себя русскими. Достигли. Добились, характерными для той нации улыбками, горилкой, подарками, музыкой, песнями, и умом, безусловно, высоких положений в структурах близких к президенту, к Администрации, к Власти. К Мин Обороне, к производству.  И в Культуре, и в науке… Получив постфактум известие о начале СВО… Именно с Украиной!! Забеспокоились.

Положение о СВО в открытую вроде поддержали, но, похоже, делают всё, чтобы Украина Украиной и осталась. Саботируют. Во всех сферах жизни страны саботируют. Вот почему Теплов не мог смотреть по телевизору непрерывные песни-пляски в стране, праздничные шоу, непрерывные развлекательные мероприятия. Россия воюет, он понимал. Воюет?! И не понимал.  Как это? В стране не до веселья. Наоборот. Россия теперь уже воюет и с НАТО, считай со всем Миром. Та Украина, которую возглавляет артист-комик Зеленский. Гад-оборотень, всех украинцев поставил  под ружьё. Сотнями отправляет на убой. Тысячами!! Как скот. Россиян злобно называет оккупантами. Призывает убивать поголовно. Детей, стариков, взрослых, не важно. Неважно где. Везде. По всему Миру. Требует – уже требует! – от американцев, европейцев: доллары, оружие, пушки, танки, технику, патроны, снаряды… Миллиардные вливания требует. Десятки миллиардов! И получает. Что удивительно – получает! И наёмников  на Украину зазывает. И Америка, Европейцы, что странно. идут на это. Странно!  Да чего странного?!  Время благоприятствует. Дождались!! Многие увидели возможность урвать кусок от Украины, быть может и от России.  А почему нет? Если сверх удачной была внешняя политика России в прежние годы. Сверх дружественной. А получается глупой, если никого кроме Белоруссии с нами рядом не осталось. Ну и пусть только Белоруссия. Зато братушки! Мал золотник, как говорится, да дорог!  Хотя… так ли всё это? Президенты же откровенно народу не говорят истинную причину вспыхнувшей «братской» дружбы. Похоже она не только в территориальной и генетической близости. Тут и экономика. Может, экономика и не в меньшей степени.

Снайпер сержант Воронов, теперь он лейтенант Теплов Игорь Николаевич, о таких тонкостях не догадывался, посвящён не был. С какой стати? «Кто ты такой? Я тебя не знаю, иди на…» И правда, кто он, и кто они там… Он всего лишь снайпер. С трудом, среднее образование заочной  учёбы. Рабочая специальность – слесарь.  Военно-учётная специальность – рядовой.  Последнее место службы на войне, до второго ранения: 2-я рота 154 полк. Снайпер. Старший сержант. Награждён двумя солдатскими медалями. Он патриот. Сказали  на защиту России, на защиту и пошёл! Cказали вперёд, он уже впереди. Потому что патриот. Потому что россиянин. Да и как иначе. Если российская пропаганда, и в прежние, Советские времена, сейчас тем более, многоголосьем уверяют, да Теплов и сам это прекрасно знает, что капиталисты, вместе с Америкой, неправильно управляют Миром. Неправильно и несправедливо! Вмешиваются в управление, отжимают целые отрасли промышленности. Нещадно угнетают народы, пользуют природные и человеческие  ресурсы, стервецы. Нет у них уважения к рабочему классу, нету. У них вся власть принадлежит доллару, и только доллару. Что и президенты, чтобы прийти к власти, подло подтасовывают факты. Да! Подло! С тем же Байденом если взять. Всем же понятно. Выработал человеческий организм ресурс, едва не падает старик, на ровном месте спотыкается, буквы забывает, города, континенты путает, а всё туда же, за президентское кресло, за президентскую власть, говнюк, держится. Всеми конечностями. Всеми… Не сказать пердун! Но, памперсы ему помощники наверняка уже заготовили. Ей-ей! Ну, и как нам, россиянам всё это? Куда народ смотрит, общественность, медики…  Нет, нужно менять всё в Мире! Всё расставлять по местам. Прозеваешь, время уйдёт!

 

           Разрывы следовали один за другим. Часто вместе. Оставляли после себя звон в ушах, глухоту, дымящиеся воронки и страх ожидания следующего прилёта. Артиллеристы били похоже по пикапу. По наводке. Где-то «птичку» наблюдатели прозевали. Стреляли две французские самоходки. Укропы щедро снарядами поливали уничтоженную деревню. Одним снарядом попали и в тот давно подбитый танк, и грузовичок не глядя в щепки разнесли, но пикап в это время уже выскочил из квадрата прорабатываемый артиллеристами. Стреляли самоходки недолго, как и планировали. Уже утро. Можно получить ответку. Только было собрались менять дислокацию, издалека попали в прицел двух прилетевших российских Су-25 ВКС России.  Четыре прицельные ракеты и от двух французских самоходок САУ Caezar, вместе с их обслуживающим персоналом, запасом снарядов, и прочим, остались только два глубоких котлована, покорёженный металл и горящий костёр. Сушки, веером разбрасывая за собой тепловые ловушки, ушли на базу.

Пикап, управляемый  молоденьким капитаном, хоть и нещадно подбрасывало  на неровностях поля, но капитан ловко объезжал  воронки и трупы бойцов противника, разбитую технику, сгоревшие кузова, кабины, гнал к видневшейся в стороне лесопосадке. Трупам Теплов не удивился, он и раньше видел, что укропы не вывозят погибших с поля боя. Первое время вроде вывозили. Неподалёку, в основном экскаваторами, рыли траншеи, трупы сваливали, тем же экскаватором сверху засыпали землёй.  Позже это делать перестали. Ещё и потому, что там, на передовой и не только укропы лежали, но и наёмники.

– Товарищ подполковник, – Втягивая ещё голову в плечи, Теплов нарушил молчание.  – Давно хотел спросить. Пока уходили из-под обстрелов, не до того было. Если теперь только … Вы хоть скажите, зачем и куда мы едем? Если не военная тайна, конечно. Мало ли что… Прилетит какая хреновина, я и знать не буду…

– Ну, пока мы были в России, лейтенант, это было военной тайной. А теперь, здесь, на фронте – уже работа. И нам с тобой, лейтенант, погибать никак нельзя. Не рассчитывай. Мы справедливость здесь будем наводить. Миссия у нас здесь такая. Понял, да? – Как-то непонятно ответил подполковник, и  обратился к водителю. – А Ваня поможет нам. Поможешь своими ребятами, капитан?

– Да за милую душу, Евгений Макарович, давно готовы.

Ваня,  гнал, не снижая скорость.  Напряженно всматривался в смываемые дождём грязные полосы, У пикапа, после артналёта, от встряски, наверное, перестал работать левый стеклоочиститель.

– Ну, если вкратце, лейтенант. – Подполковник перешёл на деловой тон. – Открываю задачу. Где-то здесь у Зеленского образовалась перевалочная база детских донорских органов. Наши, местные, и воздушная разведка это подтвердили. И что интересно, в развитие проблемы, в Германии неожиданно активизировался международный центр трансплантации детских донорских органов. До этого времени еле-еле дышал, а тут, неожиданно воспрял. Более того, Международный центр в Дортмунде, объявил, что на два-три месяца вперёд принимает от больных донорские заявки. Белым, чёрным – без разницы. Любые! Дорого! Мы эту тему посчитали для себя особо важной. Дали задание оперативной группе проверить правдивость этой темы, на хитрый  вброс.  Не фейк ли? Капитан вскоре сообщил.  У нациков паники нет, но у Зеленского, действительно  в разных городах, с городских сельских улиц стали дети пропадать, уже десятками, от восьми до четырнадцати-пятнадцати. Но уголовные дела не заводятся.

– Ни хрена себе! Вот скотина. – Не удержался Теплов.

– Да, лейтенант…

– А вот и сюрприз, товарищ подполковник!– неожиданно воскликнул капитан. – Так мы нашли куда их привозят, товарищ подполковник. Нашли!

– Серьёзно? Ну ты, Ваня, с твоим ребятами… герои России, не меньше. – восхищённо покрутил головой подполковник. – Молодцы! И далеко это?

В кабине пикапа, из-под капота неожиданно потянула паром. Снижая скорость, капитан сморщился.

– Маленькая проблема, товарищ подполковник. – Доложил он, сворачивая в ближайший кустарник и останавливаясь.

– Радиатор закипел? – Уточнил подполковник.

– Да. Аппарат старый. Сейчас радиатор остынет. Там ветерок. Полчаса и…- Вышел из машины. Поднял капот и, ёжась от дождя, бегом вернулся.

– В общем, не далеко. – Продолжил, как и не прерывался. – Два дня ногами туда, ночь там, два дня обратно. На околице городка. Маленький такой, “Ржечный”  называется. На выезде по сломанному указателю мы поняли.  Но на карте он у нас есть. Но поганый. В смысле загаженный посёлок. Рядом!

– Охрана?

– Снимем.

– Их крышуют?

– Так точно, товарищ подполковник, не меньше батальона полицаев из так называемой дивизии «Мёртвая голова». По шевронам. Командует батальоном известный по Майдану, дважды Герой Украины полковник Усс. Он в списке разыскиваемых Российским судом. Я давно докладывал: ваш приказ, товарищ подполковник, и мы эту тушу доставим через границу как пять копеек.

– Ваня, я помню. Чуть позже, чуть позже. Продолжай. Дальше.

– Усс эту тему лично крышует, в объединённом УкрМинОборонштабе, с кем надо видимо делится, его машины нигде и никогда не останавливают. Гривны и доллары здесь выше политики, товарищ подполковник. Это бизнес. Один ребёнок – одна тысяча гривен… Это если ребёнок не только внешне здоров, но и по анализам. Машины подходят к бывшей  аптеке. Мы это проследили. Она давно закрыта. Но, видимо оборудована. Свет под ставнями круглые сутки не выключается. И охрана тусуется. Уазики-буханки одна за другой, одна за другой… За час до трёх машин… Детей мы не видели. Их разгружают с чёрного входа и на носилках.

– Под наркозом?

– Нет, мы это не установили. Не смогли, пока. Чтобы не кричали, наверное. Но самое интересное потом. Первое. Где-то – каждые шесть – восемь часов, – мы это от хронометрировали, к аптеке подъезжает бронированный австрийский джип Вранглер, без номеров, на лобовом стекле фашистская свастика, и что-то увозит. Похоже термосы, или какие-то медицинские бачки.  Мы это, к сожалению,  не установили. Не смогли. Но проследили. Дальше дорога переходит в шоссе в сторону Польши… А там, через сто километров, мы это на картах у себя отметили,  съезд направо, через десять километров охраняемый частный аэродром. По три-четыре за сутки тяжёлые американские самолёты принимает. Выгружают боевую мат. помощь Зеленскому, и улетают.  Я докладывал, товарищ подполковник… нам бы приказ, мы бы…

–  Да знаю, Ваня, помню. И я «наверх» много раз докладывал. Но «добро» пока Москва не даёт. Кстати, «Ворон», позывной у капитана характерный – «Ветер». Но прессует он меня соответственно, как своего начальника. Не жалеет.

– Жаль, что Москва! – Капитан разочарованно стукнул кулаком по баранке. – Мы бы им точно крылья пообломали. Перерезали бы «жилку» и хана бы аэронавтам. Да и вообще аэродром бы взорвали. Это же артерия. Понимаете… – Капитан прервался, одёрнул себя. – Так, я отвлёкся, товарищ подполковник, по детям. И второе. Ближе к вечеру к аптеке подкатывает укроповская  мусоровозка.  Ящик на колёсах. Вонючий. Запах от него… Как от укропов… извините.  Вплотную подъезжает задним бортом к дверям аптеки, и… через полчаса уезжает. Что они там грузят, непонятно. Мы это тоже, к сожалению, не могли установить… пока. Но, думаю, отходы. Человеческие. После операции. На рециркуляцию. Всё. Доклад закончил.  – И воспользовался  ситуацией, пожаловался. – Но у меня, товарищ подполковник, осталось всего шесть с половиной человек. Троих мы потеряли. Но мы можем…

– Миша, кого потеряли?

– Сержанта Митрохина, позывной «Мир», осколком снаряда, в голову. Лейтенанта Дмитриева, позывной «Батя» и старшего лейтенанта Мезенцева, позывной «Валет». Два двухсотых. Оба погибли в перестрелке с охраной аэродрома. Нас коптер с тепловизором засек.

Подполковник вздохнул…

– Да, жаль ребят. Война! Сергея Митрохина я давно знаю… – Поправился. – Знал. Мудрый мужик… был… опытный. Он меня, помню, учил растяжки ставить и снимать. Показывал, где пленный может оружие спрятать, включая и ножи с заточками… Жаль! – Поправился. – Да всех жаль!  Миша, а шесть с половиной, у тебя, ты сказал, это как?

– А дядя Ваня Митрохин, старшина, позывной «Гром», из спецназовцев вы его ко мне весной перевели, – помните? – эвакуироваться на материк по ранению категорически отказался, говорит – заживёт. Да и как я вас тут одних, говорит,  оставлю, это невозможно. Если только грузом двести? Чур-чур! Ну, вот и… Хромает теперь. Сам себе перевязки делает. Бессменным дневальным себя назначил.

– Ну что ж, капитан, получается, вместе с нами, у тебя опять твои десять. – Разговор на этом прекратился. Все замолчали. Грустить было о чём.

– Как думаешь, капитан, – прерывает молчание подполковник, – наведём справедливость, сможем? – И пошутил. – Не зря же я с собой снайпера тебе привёз, а?

– Как пять копеек, товарищ подполковник.

 

Ровно работал двигатель, так же на ухабах подпрыгивал автомобиль. Что-то бренчало в кузове пикапа. Дождь прекратился, смыв с лобового стекла грязь. И разговор на этом иссяк. Грустить было о чём. И капитану,  тайно действующей на территории врага  группы российских разведчиков, и подполковнику, начальнику отела контрразведки, прилетевшему со спец заданием, и бывшему ротному снайперу Воронову, теперь лейтенанту Теплову. Всем.  Остальное время ехали молча. Каждый размышлял о своём, но, точно о Войне.

 

Приехали.

Почти упёрлись бампером в подбитый БТР Советского производства. БТР от взрыва перекошен, передние двери разбиты, несколько колёс сгорели, задняя дверь вырвана. Вокруг пожухлая растительность, редкие, чахлые кусты, неприглядность, глазу не за что зацепиться. В сторонке останки разбитой и сгоревшей деревенской хаты, обгорелые посечённые осколками снарядов деревья, почти полностью разрушены сарай для скота, курятник… разбросаны жерди и доски выгула  скота… Высится длинная жердь, с пустым гнездом для аиста, «сохнут» несколько треснувших  пустых кувшинов, забытых на остатках забора. Неподалёку колодец с длинным журавлём над ним.

Здесь жизнь была. Жила семья. Был скот, а теперь… Война.

Но, оказывается землянка у разведчиков была именно здесь, под БТРом. Замаскирована. И вход есть – через заднюю дверь БТРа, и неподалёку речка – мелкая и узкая, и разбитый и разобранный на дрова дощатый сарай. В него и загнали пикап. И со стороны не видно и коптер не заинтересуется.

А там, в землянке, всё обустроено серьёзно, не на один день. И керосиновая лампа, и маленькая кухонька, и место для сушки обмундирования, и мини оружейка, и печка-буржуйка, и двухэтажные деревянные лежаки. Всё вроде узкое, небольшое, но по-военному достаточное. Приезд подполковника, начальника подразделения, разведчики встретили в строю. Кто в чём – отдыхали. Даже раненый в ногу старшина Митрохин  в строй встал…

Оглядев разведчиков подполковник спросил:

– Командир, а где «Турист», «Грек». Не вижу в строю. Они здоровы?

– Здоровы, товарищ подполковник. Они в увольнении, в отпуске.  На материке. Полгода здесь, десять дней дома, не считая дороги.  Третий день как.

– Понятно. Как время летит. Вроде… Правильно, командир, пусть отдохнут. Я вот тут вам газеты кое-какие привёз. Митрохину журнал про рыбалку. «Профессору» Академический вестник на английском. Извините, отвлёкся. – Продолжил. – Познакомьтесь товарищи – Теплов Игорь, лейтенант. – Подполковник представил Теплова. – Позывной «Ворон», снайпер. Из 100 – 95 его. Глаз-алмаз! Боевой товарищ. С 14-го на фронте. Награждён боевой солдатской медалью «Славы»… Но, предупреждаю, опыта нашей работы  у него нет. Будет работать индивидуально.

«Ну хорошо, лейтенант, молодец!» «Нашего полку медалистов прибыло» «У нас уже два героя России есть. Лейтенант, занимай очередь»

– Так мы за этим с Тепловым и приехали. – Подыграл подполковник. Разведчики дружно рассмеялись шутке.

Послышалось, ободряющее: «Голова есть, уже хорошо». «Не тушуйся, «Ворон». Остальному враз научим».

– В чём я не сомневаюсь. – Улыбнулся подполковник. – В общем, как говорится – прошу любить и…

Послышалось…

– …не жаловаться!

На это разведчики дружно рассмеялись. А «Ключ» поправил…

– Нет, я хотел  сказать… Одеть, обуть, броник и всё прочее, и снайперку… Найдётся?

Мгновенно, как ждал,  с готовностью отозвался дядя Ваня Митрохин, старшина. Позывной «Гром», как запомнил Теплов.

– Да мы его не только оденем, обуем, винтарь подберём, товарищ подполковник,  ещё и женим… Невесту найдём!

Последнее вызвало громкий хохот. Похоже  тема с женитьбой здесь возникала и не раз.

Потом был обед…

А потом…  Разведчики, как и раньше похоже, собрались вокруг железной печурки. Кто перекурить, кто байки послушать, кто на огонь посмотреть,

И… неожиданно для Теплова, да и подполковника, похоже, тоже, словно что-то вспоминая, негромко начал запев разведчик «Бася». Почти речитативом в начале.

 

                                Бьётся в тесной печурке огонь.

                                На поленях смола, как слеза…

 

Сам он не высокий, жилистый, Голос у него низкий, глубокий, с хрипотцой… Песню немедленно разноголосо и в унисон, также негромко подхватили остальные разведчики.

                                 И поёт мне в землянке гармонь,

                                 Про улыбку твою и глаза…

                             Про тебя мне шептали кусты.

                             В белоснежных полях…

 

И конечно же, это не солисты Большого театра, что в Москве на Театральной площади, а простые мужики, не певцы. И не концертный зал это, а землянка. Не та, конечно, что в Великую Отечественную, но тоже фронтовая… «Не «в три наката», как  фронтовая песня рассказывает, но «сосна сгоревшая» точно есть. И не одна. А почти вся Украина. А сколько украинцев по миру разбежалось. Кто от страха, кто в надежде на мирную, спокойную жизнь… Хотя бы для детей. Другие, привычно рассчитывая на сладкую халявную жизнь. Множество украинцев. Великое множество. В голосах певцов слышалась и грусть, и любовь к дому, к любимым, и к Родине… Россия! Да, это Родина. И отстаивать её готовы, и погибать, если придётся и… Пусть не всё так ладно в стране. Кто этого не понимает? Порой абсолютное неуважение к простым людям, непонятки, как белые нитки на тёмном шитье. Лезут в глаза. Говорят – застят. А народу из всех «утюгов» одно и тоже постоянно твердят – потерпите, мы всё исправим. Исправят? Они? Да хрен там! Потому и пляшет, поёт, танцует Москва.

 

В городок “Ржечный” Ваня, позывной «Ветер», привёл разведчиков на третий день. Почти к полуночи. Пешком, скрытно, где и ползком.

– Заметьте, братушки, что не характерно для этого времени и именно для этого района, – перед последним броском к городку, на отдыхе, пошутил «Бася» он из Могилёво, доброволец, – мы ни разу под дождь не попали. Ни разу! Представляете? А почему? А потому, что наш «Ворон» такой оказывается счастливый. Да! Ребята, а пусть «Ворон» всегда с нами ходит, а? И робу сушить не нужно будет.

Видимых военных действий в этом городке ещё не было. Или не дошла война, или где-то в стратегических планах Генштаба России значится. Городок промышленный, шахтёрский. Несколько в стороне от прекрасного, европейского четырёх полосного шоссе. В городке дороги гораздо ниже классом, выполняют другую функцию: обеспечивают шахту всем необходимым. Попутно растаскивают на колёсах грязь и уголь. От шикарного шоссе, на съезде, разъезженная дорога ведёт к работающей шахте. На одном из высоких угольных терриконов, задыхаясь от усилий, тарахтит бульдозер, Сам чёрный и стёкла чёрные,  раз за разом старается поднимать уголь наверх, освобождая место для вновь поступающего угля.  Неторопливо двигался, тоже весь чёрный,  старенький погрузчик, загружал уголь в высокие кузова подъезжающих самосвалов. Гуднув, давал отмашку водителям. Те отъезжали. На высоком копре, в темноте, на фоне более светлого неба,  быстро вращалось подъёмное колесо. Живая шахта, работающая. Огорожена забором и шлагбаумом с надписью на украинском и английском языках: «В’їзд і виїзд без пропуску заборонений. Приватна територія». «Entry and exit without a pass is prohibited. Private territory». В будке и возле шлагбаума прохаживалась вооружённой до зубов охрана. С шевронами «Мёртвая голова»

Теплов в сердцах сплюнул.

– Нельзя, – Тихо, словно угадал его мысли «Ключ» – Выполним задание – там видно будет. Да и люди тут. Работяги. Они же не солдаты.

– А чего ждать? – Шёпотом возмутился «Ворон». – Уголь – стратегический материал, говорили! Шарахнули ракетой и… сосите, дядя, лапу. А люди… А бандиты Зеленского считаются с людьми, считаются?

– Мы не бандиты!

Этот диалог расслышал Ваня, капитан, позывной «Ветер», возник из темноты. Ни лица, ни фигуры в темноте видно не было.

– Вот видите, товарищ подполковник, что говорит «Ворон», – укоризненным тоном прошептал он. – у него не только глаз-алмаз, он соображает. Потому и c нами.  И я вам сто раз говорил, разрешили бы нам навести здесь порядок – мы бы навели.  За милую душу.

– Ваня, товарищ капитан,  дорогой, тысячу раз тебе говорить,  да не я это не даю. Это Москва не даёт.  У них там свой какой-то план. Нельзя, говорят, рано. Короче, у нас есть сегодня задание, капитан? Есть? У каждого?

– Так точно!

– Вот и выполняйте! Вопросы?

– Никак нет, «Ключ», выполняем…

– Действуй.

«Ветер» в темноте растворился.

И у «Ворона» задача была. Поставлена.  Держать наготове винторез, настроить оптику. Всё, как и раньше, там во 2-й роте капитана  Збруева. А здесь у разведчиков, как только «Ветер» вслух озвучил задачу обеспечить снайпера подручным «инструментом», старшина, Иван Митрохин, не смотря на раненую ногу, подхватился, выбежал из землянки, вскоре вернулся, держа на руках, как дрова, «охапку» иностранных винтовок, на выбор.

– Вот, чуть не надорвался. – Пригибаясь под тяжестью, наигранно пожаловался. – Выбирай, Ворон, какая глянется. У нас тут этого добра, как грязи. И винтовки, и автоматы, и гранатомёты, и… да мы хоть гаубицу здесь можем прихватить. Жаль она большая, не поместится. Да и где её держать? Не спрячешь. Да и командир не разрешит. Выбирай. Какая тебе ближе: американская, английская, немецкая?

– Не, – отказался «Ворон», –  мне иностранную не надо, я в них не верю, подведёт. Я привык к нашей СВДешке, и оптика чтоб была наша, надёжная ПСО-1. Такую найдём, старшина? Есть у вас?»

Командир группы, капитан, неожиданно играя голосом, скопировал какого-то артиста. Шутовски сообщил:

– А у нас, как в Греции, лейтенант, всё есть. Так, нет, старшина? Скажи!

– У нас?! – удивлённо воскликнул старшина. – Конечно, есть. Айн момент, командир. Так бы сразу и сказали. Щас!

И вновь отковылял на выход из землянки. Вернулся уже с СВД-ешкой, прицел он держал за пазухой.

– Вот. –  протягивая «инструмент», спросил. – Она? Почти новая.

Ооо!! Без слов, одним лицом восхитился снайпер.

Всё это «богатство» Ворон проверил, настроил, отстрелял сразу же, ещё вчера. Вся группа разведчиков с интересом наблюдала за процессом подготовки «инструмента». Лично просмотрели отстрелянные мишени. Одобрительно выразили общее  мнение: «Годится. Наш человек. Глаз-алмаз. Пойдёт». И в этот же вечер Теплов, наконец высказал подполковнику своё тайное условие. Было и такое.

– Товарищ подполковник, можно обратиться?

– Ты что, «Ворон», забыл где мы находимся? Не на строевом плацу… Что случилось? Говори.

– Виноват. Я вам должен сказать, товарищ подполковник…

Подполковник, сдерживая гнев, резко перебивает.

– «Ворон», в этой обстановке, здесь, на фронте, на задании, для всех, и для тебя в том числе, я сейчас не товарищ подполковник, а «Ключ». Уяснил?

– А, ну да. Так точно.

– Да что ты будешь делать… – Всерьёз рассердился «Ключ». – Я «Ключ», а ты «Ворон»… Твой позывной… Мать твою. Для меня и для всех.

– А, понял. Понял.

– Так в чём дело, «Ворон», говори.

– Понимаете. Я не смогу стрелять в гражданских людей, особенно в женщин и детей. Не могу. И раньше не мог, и сейчас не смогу. Я понимаю, мы, конечно, на войне, но…

– Так, «Ворон», и в этом твой вопрос? – Перебивает «Ключ». – Я понял. Отвечаю. Я бы удивился, если бы ты просил разрешение стрелять во всё, что движется и шевелится. А в гражданских… в женщин, детей… «Ворон», у тебя всё нормально. Ты  нормальный человек, не выродок укроповский, не идиот. Не размышляй над этим. Я, например, знал одного человека, кто не мог хлеб ножом резать. Категорически не мог! Хлеб резать ножом не мог. Не мог! Ещё одного знал: он не мог деревья пилить, или рубить топором.  Не мог. Говорил – рука не поднимется. Они ведь живые. Как можно их жизни лишать.

– А как, этот, который хлеб не мог… хлеб нарезал?

– Понимаешь, дорогой мой человек, он хлеб не резал. Он  его руками разламывал. Не хотел ему делать больно. И что интересно, многие считали этого человека  кандидатом в Кащенко. В лечебницу. И второго тоже. А я считаю, это высоким уровнем человечности. Именно высоким уровнем человека.  Поэтому то, что ты не можешь убивать детей, женщин, и… Это для человека нормально. Для нормального человека. Пусть даже и снайпера.

– Да, я не могу…

– Потому ты и с нами. Мы завтра утром пойдём устанавливать справедливость. Избавлять эту страну, и Мир, Человечество,  от так называемых людей, которые приехали в эту страну  делать преступный бизнес на живых людях, на детях.  За гривнами, долларами. На продажу вырезая у детей   жизненно  необходимые органы. И что особенно удивительно, руководить этим преступным, подлым, бесчеловечным делом приехала женщина. Англичанка, и два её английских помощника.  Создали в Германии центр по продаже детских органов. Представляешь? Схема. Здесь нацики Зеленского похищают, поставляют им детей, а эти эскулапы вырезают у детей органы, платят нацикам, а вырезанные органы, в замороженном состоянии, самолётом переправляют в Германию. А там получают еврики.  Здесь платят за каждый орган 1000 гривен, а там – берут 11000 евро. Такой вот у них «гуманный» бизнес. Ну, с первой проблемой я думаю мы решим. Надеюсь завтра. Если живы останемся. Но есть и вторая – Германия. Есть и третья. Она здесь на Украине. Но, с этим чуть позже.  А твой вопрос. «Ворон», выкинь из головы. Это тебя недостойно. Ты истинно русский человек. Ты нормальный человек. Норма-а-льный! – Произнёс с нажимом и в растяжку, хлопая Теплова по плечу..  – А в этих, наших предстоящих проблемах здесь… – Произнёс, над  чем-то своём, размышляя. -Сначала сделаем первый шаг. Как говорят укропы – «Крок за кроком», если одновременно не получится…

– А давайте не будем загадывать. Пусть будет «Крок за кроком»

 

Но здесь, сейчас, ночью, у Аптеки, на боковой или встречный ветер «Ворону» настраивать оптику не нужно было. И дальномер не нужен был. До аптеки метров шестьдесят. Безветренно. Темно, как в шахте, говорят, в… выработанной штольне.  Дверь чёрного выхода из аптеки угадывалась и без оптики. По плану, «Бася» должен был отключить подачу электроэнергии в Аптеку. Закоротить подводящих два электро провода. В темноте  разведчика видно не было. Как и остальных. Рядом с «Вороном» был только «Ключ». И его «Ворон» не видел, только иной раз в темноте чувствовал плечо подполковника. «Ключ», курировал его. Сейчас, на этом этапе, здесь, оба переживали – сможет закоротить «Бася» провода, нет? Да, у него это получилось! Свет за ставнями аптеки неожиданно мигнул и погас. «Ворон» быстро направил ствол винтаря на дверь. Снял с оптики защитную крышку, прицелился. Дверь в оптике смотрелась даже лучше, чем днём, только очень грязной, обшарпанной и со всеми трещинами в покраске, А вокруг темно. Только  отдалённые звуки работающего трактора, смех охранников, звуки отъезжающих самосвалов… Почти полная темень. По плану, дверь должна была открыться. Она действительно вскоре открылась, один за другим из помещения, светя фонариками под ноги, подталкивая друг друга, вышли три человека. Похоже перекурить. Женщина и два мужика. На головах медицинские шапочки, на лице женщины блеснули очки, из-под армейских полевых курток, накинутых на плечи, выглядывали белые медицинские халаты. У женщины из-под шапочки выбивались седые волосы. Дружно склонили головы друг у другу, вспыхнул огонёк от спички, высветлил не только лица, но и тёмные пятна на руках, груди и животах. Прикуривают.  «Ключ» толкнул «Ворона».

– «Ворон», они! Твой ход.

«Ворону» прицеливаться не нужно было. Он уже держал их в прицеле. Три раза нажал на спуск. Винтовка три раза глушителем тихо чвякнула. Приклад в плечо привычно отработал. Курильщики один за другим свалились как подкошенные. Охранники, они тоже были видны по сигаретным огонькам, бросились сначала в стороны. Потом опомнились, отшвырнув окурки,  включили ручные фонари, выкрикивая: «Русаки, русаки. Сюди! Сюди! Напад! Аларм! Аларм!». Высветили три неподвижно лежащие в грязи фигуры в халатах. От неожиданности иди испуга, охранники длинными очередями принялись стрелять в воздух. Стрельбу и крики мгновенно подхватили охранники у шлагбаума, к этому грохоту и крикам присоединились подъехавшие два местных полицейских Уаза и полицейская Буханка. Не разбираясь и не выясняя, все, человек двадцать, дружно принялись стрелять по Аптеке. Аптека  вспыхнула ярким костром, высветлив в панике мечущиеся и по-русски матерящиеся фигуры вооруженных людей.

Что было дальше, «Ворон» не видел. Его почти до утра, бегом тянул за собой «Борман». «Борман» – это позывной. По накануне намеченному плану, он должен был вернуть «Ворона» на базу. Выводил из этого ада:  пылающего огнём здания, летящих во все стороны пули, крики….  Как «Борман» ориентировался на местности, ночью «Ворону» понять было невозможно. Но, что удивительно, на взгляд «Ворона», ни на одну мину они не наступили. Даже не заметили, были ли такие. И ни одной «птички» над собой не слышали. Правда несколько раз падали. Падал в основном «Ворон». Вымазался с ног до головы. Колено ушиб, лицо ветками где-то расцарапал, но даже заикаться о такой малости не стал. Бежал, под ногами ничего не видел. Старался не отстать. Да «Борман» бы и не допустил отставания.  Но вернулись действительно не все. Это стало понятно позже, когда в землянке собрались все разведчики, вернувшиеся с задания. Не вернулся «Ключ». Подполковник. С ним работал «Удомля». Они должны были вдвоём захватить джип, тот бронированный, на котором перевозили термосы с замороженными, вырезанными у детей органами…

Но, на разборе, «Удомля» ничего вразумительного сказать не мог, при захвате джипа был тяжело ранен. Даже потерял сознание на какое-то время. Когда его «Ветер» подхватил, в этой «каше», потом он  его на себе нёс, «Удомля» пришёл в себя,  но что стало с подполковником, он не видел. Последнее, что помнил, как «Ключ», пригибаясь от стрельбы нациков в слепую, в припрыжку скачет от горящей аптеки с какими-то банками или флягами в руках, к джипу. А из приоткрытой двери джипа, «Удомля», не успел дверь к сожалению перехватить, в него кто-то выстрелил… И всё, «Удомля» поплыл. А джип вроде уехал.

– Да, он уехал. – Подтвердил «Ветер». –  Я видел. Но подполковника я в этой каше не видел. Значит, будем считать не убит, в плен не попал. А всё остальное… Война. Да, Пал Дмитрич, ты лежи, лежи, тебе нельзя двигаться. Ты ни в чём не виноват. В той карусели запросто можно было потеряться. Ты – не потерялся. У нас никто не потерялся. Вы все молодцы.

– И ты, капитан.

– Согласен, мы все молодцы. Особенно «Ворон»… А вот с «Ключом»… Будем считать, пол дела мы сделали. Прервали цепочку детских смертей.  Уже хорошо. Я свяжусь со своим командованием, доложу. Попрошу вертушку за «Удомлей». Его срочно оперировать нужно.

 

Москва.

Кабинет начальника одного из отделов контрразведки РФ

Генерал за рабочим столом, он в полевом камуфляже. Без знаков различия. Просматривает поступившие за ночь на стол документы – донесения. Алексей Николаевич Руднев, в возрасте. Где-то едва за 50. Но с удивительно густой шевелюрой, широким лбом с залысинами, прямым носом, на первый взгляд с отсутствием интереса к подчинённым, на самом деле очень внимательным и заинтересованным взглядом, с великолепной памятью на лица, факты и события. Генерал. Рабочий позывной «Моцарт». Чтение прерывает зуммер спутникового телефона. Закрытая линии связи.

– Да, «Ветер», рад слышать. Как у вас дела?  Как  прошла операция? Все здоровы? Как «Ключ»? Потери?

На другом конце связи капитан, начальник специальной разведгруппы «Ветер».

– Первый этап успешно, «Моцарт». Навели шороху. Английские агенты зачищены. «Ключ», к сожалению, потерян. На базу всем удалось вернуться, кроме «Ключа». Есть «трёхсотый». Нужна срочная операция.

Выражение лица генерала не изменилось, только голос погрустнел.

– Ни среди живых «Ключа», ни…

– Да «Моцарт». Я уходил последним. – Поправился. – Крайним. Прошли уже сутки.

– Ну, может…

– И мы так думам. «Ключ» – профи.

– Да, это так. Так!  – Генерал вздохнул. – Но, «Ветер», будем надеяться. Ваша операция это только начало. Жаль, жаль! Но то, что вы сделали, это отлично. На отличившихся список.

– Есть, «Моцарт»! Уже готов.

– Вертушку я закажу. Санитаров тоже. Сейчас же. О вылете доложат. Чтобы приготовились. Но сутки, «Ветер» уйдут, к сожалению. «Трёхсотый» выдержит?

– «Моцарт», нам бы подкрепление. Нас осталось-то… Но «Ворона» прошу оставить. Он наш, и снайпер ценный.

–  Рад, что в нём не ошиблись. Пусть остаётся.   Ещё вопросы?

– Никак нет. Только с вертолётом и подкреплением… Человека бы четыре, пять…  и вертолёт с врачами. Ранение в шею. Серьёзное.

– Понял. Решаю. Всё, отбой. – И,  как бы между прочим. – А то шарахнут американские укропы ракетой из космоса на сигнал…

 

 

Глубокий тыл противника.

На несколько километров безлюдное, на сто рядов взрывами снарядов,  гусеницами танков и самоходок перепаханное пустующее пространство. Грустное, гнетущее впечатление.  Ландшафт пересекают два извилистых шоссе, сохраняемые в приличном состоянии, покрытых асфальтом.  Одно тянется с Запада на Восток. От границы с Польшей куда-то на Киев, другое, с Севера на Юг. На Одессу. Есть и сельские дороги, грунтовые, узкие, просёлочные, множество их. Угадываются. Словно мелкие кровеносные сосуды соединяют несуществующие теперь сельские поселения, вчистую разрушенные артиллерийскими снарядами, заросшие травой, сорняком. Ни людей, ни живности здесь давно нет. Дороги уже и форму свою потеряли… А по тем дорогам, широким, асфальтированным – раньше по ним возили сельскохозяйственную продукцию. Автоколоннами возили. С красными транспарантами.  Туда – сюда. Сейчас больше иностранные армейские тягачи утюжат, трейлеры. Мрачные,  однотонной или камуфлированной раскраски, С многоствольными боевыми единицами западного производства на платформах, и другими изделиями непонятной устрашающей формы. Каждую колонну сопровождает порой непременно многочисленная, такой же расцветки грузовики, с вооружёнными солдатами, подпираемые сопровождающими  БТРами. БТРы разрисованы фашистскими символами, такими же флагами. Колонны практически всегда с обязательной воздушной охраной над ними. Один-два истребителя Су-25, российского производства или вертолётами, тоже российского производства. Всё серьёзно. Груз охраняют военный, иностранный,  супер дорогой,  потому и… Транспортная колонна никогда и нигде не останавливается. Даже на заправку. Бензин и солярку, тяжелые трейлеры и другие машины, возят с собой. Потому что знают, по трассе, ни на одной автозаправке никакого топлива давно нет, как и  самих автозаправок. Укропы всё предусмотрительно разбомбили. По пять-шесть раз в сутки колонны «шлифуют» дорогу. Спешат, чтобы как можно быстрее проскочить открытый участок трассы. Как можно быстрее.  Война.

Вот поэтому, чтобы считать и докладывать армейскому командованию России: что, куда, когда, и сколько проехало, передислоцировалось –  российские разведчики и «арендовали» землянку. «Для маскировки», неподалёку  речка как бы пристроилась – мелкая и узкая… Вокруг пожухлая растительность, кусты, неприглядность… На рельефе реальная грязь, воронки от разрывов снарядов, торчат рамы сгоревших и перевёрнутых бортовых КАМАЗов, сгоревшая автоцистерна-бензовоз, остовы сто раз обстрелянных деревьев, кусты, овраги, холмы…

Никакой живой украинской жизни здесь уже нет. Война.

Только ветер, и редкие птицы где-то высоко в небе, да вороньё, скачущее на полях над чем-то для себя съедобным, гневно вспархивающих от шума мтмо проезжающих автомобилей …

Война.

 

Но жизнь, именно здесь, всё же есть. Она глубоко в землянке. Там обосновались  российские разведчики.

Активные боевые действия они вести не могут. Это не их задача.  Хотя,         если где подворачивается что-то посильное, так кто их остановит. Они же россияне, они солдаты страны, которая очищает свою территорию от фашистской заразы, от пришлой нечисти…  Они – глаза фронтовой армейской разведки. В данном случае  контрразведки.  Они мужчины. Они бойцы.

 

Все вместе разведчики в землянке бывают редко. Постоянно, парами, где-то всё время на задании. Изучают противника, записывают, сверяют, фотографируют… Сейчас, в землянке только «Ветер», «Ворон» и Иван Митрохин. Митрохин как бы дневальный. Отказался от госпиталя, сам теперь  свою раненую ногу лечит.

– Товарищ командир, можно вопрос? – спрашивает старшина.

«Ветер» отрывается от своих каких-то командирских размышлений.

– Валяй, тёзка.

– А ребята когда вернутся, не знаете?

– А в чём вопрос?

– Да вот думаю, на сколько человек обед готовить?

– Живыми бы вернулись… Давно уже, как… – Вздыхает капитан, выдаёт расчёт. –  Готовь на всех, не ошибёшься.

В землянку вваливаются «Турист» и «Валет», едва войдя, падают на нары.

Спецодежда, руки, лица мокрые, грязные, сами уставшие.  Сбрасывают каски, подшлемники, снимают автоматы.

– О! Как раз к обеду. С возвращеньицем! – Обрадованно восклицает старшина Митрохин. –  Устали, ребятки? Чайку?

– Ні, спочатку роботу здати… – Словно всё ещё там, на задании, по-украински, с закрытыми глазами, произносит «Профессор».

– Потім спати. Спати. Очі злипаються.  Дві доби не спали. – Так же, с закрытыми глазами бормочет «Грек»

«Ворон», торопливо  отодвинув рукой сохнувшие на верёвке свои  штаны, бросается  принять у вернувшихся с «работы» оружие, амуницию с жёлтыми нарукавными повязками, с шевронами дивизии мёртвая голова, расшнуровывает  берцы… Старшина  с готовностью протягивает две кружки чая. При этом, отчего-то переходит на украинский язык.

– Міцний. З цукром. А обед я щам зварганю.

«Ворон» в трусах, в тельняшке, в берцах на босу ногу, с удивлением слушает чистый украинский язык. Он и раньше знал, что здесь все разведчики  знают по несколько иностранных языков, но такое видел и слышал впервые.

Командир поясняет Теплову.

– Игорь, не бери в голову. Это нормально. Они почти трое суток вживались в языковую среду укропов, только такой язык сейчас понимают. Устали.  Даже говорить продолжают на языке укропов… Живыми вернулись! Это хорошо.

Только для них отвечает на украинском…

– Ви не поспішайте, хлопци. Відпочивши. Обробити встигнемо.

Но это они уже не слышат. Они спят. Полураздетые, с грязными руками,  грязными лицами… Но лица спокойные, ровные.

 

 

Ростов-на-Дону.

Генерала в кабинете нет. Он на местном рынке. Здесь, что его удивило, никакого военного ажиотажа ни в городе, ни на рынке нет. Как и войны вроде… Наоборот. Спокойно. Солнечно. Людно. Чисто. Шумно. А запах на рынке… остро пряный, от которого сам по себе возникает аппетит. Алексей Николаевич Руднев, генерал, в Ростове-на-Дону никогда не был. Сейчас он в гражданской одеже. Брюки, лёгкие туфли, светлая рубашка на выпуск, фуражка. Шёл по ориентирам. Перепутать рынки… их здесь в городе если не с десяток, то около того. Только основных, главных, несколько. И «Центральный» и «Северный» и «Донские зори», и… Множество. Но ему нужен был один. Ориентиром была знаменитая в Ростове местная колокольня. Как ему сказали, там, в Москве, с этой колокольни начался Ростов – папа.   Колокольню искать не пришлось.  Местные ему сразу же рассказали как её найти. Даже сопроводили, чтобы не сбился. И рядом нужный ему рынок. Огромное пространство в два этажа. Продуктов на рынке преогромное множество. Перечислять, слов не хватит. А уж запах…  На втором этаже рыбные, сырные и другие ряды.

Татьяну Семёновну он узнал не сразу. И не удивительно. Не видел лет восемнадцать. Завербовал он её практически девчонкой. Сколько ей тогда было – лет 19 – 20. Она проходила практику в гостинице Интурист, в Москве.  Весёлая, смешливая, с аккуратной фигуркой, легко сходилась с людьми, была студенткой Иняза. Два языка. Жила в общаге. Но позже, переехала в однокомнатную квартиру. Принимала гостей. В основном иностранцев.  В этом её задача и была. Переспать, завербовать… Её услугами иногда  пользовался и  Алексей Руднев. майор, в то время, Но чаще Валька Збруев, старлей. Красавец, соблазнитель. В те годы в гостинице Интурист, не только переводчицы были завербованы, но и весь  обслуживающий персонал гостиницы. Такие пьянки  с девчонками коллеги майора  устраивали – мама дорогая. У Татьяны даже кличка  неофициальная была – «Танька три стакана».

– А, майор, сто лет бы тебя не видеть, ты каким ветром здесь?  Не ужель за рыбкой пришёл? Рекомендую нашу селёдочку, донскую. Пальчики оближешь. Влёт уходит.

– Привет, Татьяна Семёновна. Я не майор уже.

– Что так, турнули из твоей гебешной шарашки? – Наиграно удивилась Татьяна. –  На пенсию спровадили?

– Нет, я поинтересоваться. Ты как тут, давно работаешь?

– Да сразу, как замуж вышла, Муж из донских  казаков. Дочь родила, теперь вот внуки. Старший внук водителем дальнобойщиком в Америке работает, зарабатывает – не чета мне,  а младший… здесь где-то, со мной, на рынке. А ты что хотел-то? – Простецки улыбнулась. – Я-то уже не в профессии.

– Нет, Татьяна Семёновна, я  уже тоже…  на тренерской работе. Спросить хотел. Не заметила здесь каких пришлых, чужих… Может…

– А, ты по этому делу? СВО?

– Да нет, просто полюбопытствовать.

– ФСБешник?

– Что-то в этом роде.

– А звание у тебя какое?

– Генерал.

– Ух, ты, ёшь твою в качель! Не слабо! Значит, отличился по службе, ханурик.

– Почему ханурик?

– А ты тогда был худющий, как вот эта селёдочка. Мы тебя так между собой и называли, Валька тебя так назвал. Этот, Зубровой или… А, Збруев. Помнишь? Где он сейчас, с тобой?

– Нет. Валентин  погиб. Мину в Афганистане поймал. Подполковник.

– Ох, ты…Жаль! Царствие ему небесное! Хороший трахальщик был. Мастер по бабам, водку пил и не пьянел. Так ты интересуешься… Да-да, я помню. Так вот, генерал, скажу тебе. Вчера двое чужаков здесь точно крутились. У меня глаз намётанный. Закупали продукты. Я по глазам вижу. Она покупает, а он глазами по сторонам стреляет. Явно ментов опасаются. Я Вовку, Вовка это мой второй внук,  младший, со мной здесь, послала узнать их адрес. На всякий случай. Он и сказал, что они его по городу, как собачонку не понятно зачем таскали. Я и поняла, что они оттуда, с Украины. Шпионы. А тут ты как раз объявился! Так их брать надо, генерал, пока они свою задачу не выполнили. Бабахнут здесь, мы и выскочить не успеем.

– Возьмём. А адресок…

– Да без проблем. Вовка покажет. Он мне сказал улицу, но я навру, не дай Бог. случайно… Память-то… Вовка! Эй, торгаши, передайте там, чтобы Вовку к бабушке отправили. Мухой!

 

Старшина, Иван Митрохин,  в маленьком, почти детском тазу моет посуду, «Валет» и «Турист»,  отчитавшись перед командиром,  в шашки играют. «Борман» утреннюю зарядку делает. Тоже с задания только что пришёл, «Свист» укладывается спать. «Ворон» туда-сюда ходит, в который раз убеждается, что его камуфляжка так ещё и не высохла. Он в трусах, в тельняшке, в берцах на босу ногу.

– А не нужно было, дяденька,  на четвереньках ползать. – Беззлобно поддевает старшина, В твоём возрасте «Ворон», пора бы уже на двух ногах передвигаться. А ты?

– Так там темно было!

«Валет», не отрываясь от игры, обращается к «Борману»

– Толя, какой ты оказывается не внимательный, тебе нужно было помочь товарищу, засветить человеку фонарь под глаз, он бы видел, куда падает.

– Ага, засветить. Там действительно темно было. Ночь!  И, к тому же, умник, ему глаз больше чем тебе нужен. – Отзывается «Борман».

– Ладно, я умолкаю. – Миролюбиво заявляет «Валет» и через мгновение азартно кричит. – Партия! Партия! Я выиграл! Выиграл, выиграл!

Иван Митрохин, закончив процесс мытья посуды, удовлетворённо крякнув, переключается  на разборку-сборку-смазку своего автомата.

«Ворон», задумчиво глядя на висящие на верёвке штаны, обращается к Ивану Митрохину, к старшине

– Старшина, скажи, вот как ты думаешь, если я штаны полу сырыми надену, они же наверное быстрее высохнут, да,  быстрее?

– Как пять копеек. Проверенный факт. Мы почти всегда так делаем.

– Ну вот. И я так подумал, зачем ждать?

Натягивает штаны, обращается к командиру группы

– Товарищ капитан, скажите,  не понимаю: почему президенты разных стран от нас отвернулись, более того – позорятся. Мы же Россия.

В землянку без стука неожиданно вваливаются «Профессор» и «Грек», мокрые, грязные, уставшие, но счастливые. С широчайшим улыбками… Они с тощими вещмешками, но с магазинскими пакетами в руках, всё сваливают на руки старшине. В землянке все безмерно удивлены, но при виде товарищей,  раскинув руки для объятий бросаются встречать… Праздник! Ура! Праздник! Но останавливаются.

– Товарищ капитан,  – Излишне громко, как Министр обороны на войсковом параде, как глухим, рапортует «Грек». – Я и «Профессор», бойцы вашего «полка», без происшествий вернулись из краткосрочного отпуска.  – По-армейски  вытянувшись, рукой у каски, «Грек» шутовски  докладывает поднявшемуся навстречу командиру группы. – Правда, немножко оглохли, извините, подзадержались…

– А… как вы… – это единственное, что от удивления с трудом смог вымолвить командир. – Подзадержались… Это же почти… эээ,  три недели!

– Да, командир. Так получилось. Пешком пришлось, в смысле на пузе. А в отпуске мы смогли выдержать только суток двое – трое…  Там же от скуки…

– Там же тоска, Иван Павлович…  – Дополнил «профессор». – Рутина. Я даже своим знаком Героя России в своей Бауманке особо похвастать не успел, там же песни и пляски, а по телевизору так вообще – чёрте что.

– Мы соскучились, пацаны… – Восторженно пожаловался «Грек». –  Думаем – как вы тут без нас? Надо проверить! Вот и… встали на лыжи.

Землянка забурлила вопросами. Отпускников обступили. Обнимали, тормошили…

– Какие лыжи, какие лыжи… Как вы добрались, черти вы этакие. Здесь же везде фронт, война… Везунчики! На чём?

– Так на попутках. – Даже не улыбаясь, легко пошутил  «Грек». – Мы с академиком зашли в нашу контору, в Москве. А там, как раз, незнакомый майор, новый зам начальника,  отправляет через линию фронта вертушку. Готовит. Смежники, на передке запросили овощи, яблоки… на Соледар… Витамины! Представляете в каком запахе мы летели

– Так Соледар – это же чёрте где от нас…

– Да, правильно. Потом нас подхватили диверсионно-разведывательные группы Минобороны, мы напросились, потом мы напросились к разведчикам дивизии Росгвардии, потом к морякам Тихоокеанцам, потом к вагнеровцам… мы же все коллеги, как нас не взять… Можете нами гордиться, мы не подкачали… То на пузе, то на броне, то в штыковую,  то скачками… Короче… А сколько мы нового, пацаны, узнали, пока переползали с ними. Вы не поверите. Оказывается – тёмные мы тёмные, ползаем, ползаем, и не знаем, что лампасные наши, в Москве, брякают эполетами, бодаются. Да, натурально!

– В смысле? – не понял «Турист»

– Тёрки там у них какие-то, с кем то. – Пояснил «Грек». – Тёрки. Бодаются.

– Ну, правильно. – Разливая по кружкам густо заваренный чай, заметил старшина. – Им же нужно задницу, столько лет сидючи в кабинетах размять, вот и брякают эполетами. Бодаются.

– Ха, а «они»  нам надо, – беря в руки кружку, отмахнулся «Турист» – Пусть бодаются, лишь бы боеприпасы и харчи без задержек отправляли на фронт, и всем, вовремя. А  тут уж мы сами…

– Вы не знаете, Верховный сменил одного командующего, на троих. Теперь на  каждом направлении свой командующий.

–  Ух, ты!  Манёвр такой, да? Толковые хоть?

– А кто их знает.  Генерал-полковники. Маршалы. Герои России.

– А над ними целый нач. штаба МО. Тоже, кстати, герой России.

– Ну, если Герой, значит, порядок будет.

– Да, чтоб не забыть, подтверди, «профессор» – вспомнил «Грек»,  там, не  помню где, кто-то из разведчиков  сказал нам, чтоб мы знали, что у них все пацаны на фронте решили, что если кто-нибудь из начальства  застопорит эту СВО, ему бошку оторовут, вместе с гландами и яйцами.

На шутку  никто не  рассмеялся. Все отнеслись серьёзно.

– И правильно. – Выдохнул «Борман». –  Столько пацанов положили. Дяденьки, – не понятно к кому обращаясь, громко заявил «Борман» куда-то вверх, – Алё, запомните, вы, там! – мы назад не ходим, и дело на пол дороге не бросаем. …

– Да, короче, братаны, – радушно и широко улыбаясь, вспомнил «Грек», – так я про нашу эпопею. И месяца не прошло, как мы с академиком оказались в наших краях. А тут, Господи, смотрим, да здесь же всё до боли знакомое, до боли наше, родное, близкое… удачно попали под контр артиллерийскую дуэль… прыг, прыг, туда-сюда… оглохли опять не много, и вот мы здесь. Здорово, братки!  Мы соскучились! Ура-а-а! Мы дома!

Ур-ра-а-а! Конечно ура!

Больше часа в землянке колобродили. Обнимались, хлопали «отпускников» по спинам, плечам, Радовались их благополучному перемещению из «краткосрочного» отпуска на службу. Чай пили с конфетами, был ещё и торт, но он от встрясок и перемещений превратился в бесформенную массу, но и она за первый сорт пошла, «Грек» и «Академик» рассказывали, как они по-пластунски с разведгруппами смешно ползали, как открытое пространство с разведчиками под миномётным огнём перебегали… «Ворон» рассказывал, как чуть от неожиданности не об… не важно что, но, перепугался, а это, оказывается, были  музыканты.

– Да не музыканты это были. Они так себя называют. Это были пацаны из ЧВК «Вагнер».

«Профессор» сразу же уточнил.

– Кстати, у них полные контры с Минобороны и Генштабом, как я понял  Ну обидно же лампасным. Представляете, у «вагнеровцев» всё получается. Берут объект за объектом. А у Генштаба и Минобороны нет. То на одном участке сбой, то на другом. Назначили, говорят генерал-полковника ответственным. Так хоть он, говорят, спасибо ему, фронт выровнял. А теперь его сменили. Короче, у «Вагнеровцев» всё получается.  Сразу и без осечек. Какую угодно оборону укропов берут, в каком угодно месте, причём с минимальными потерями. Нет, если честно, потери у них огромные, но прошибают всё, как кувалдой по бетону. А командиры у них каждый раз другие. Почти из рядовых, но смекалистых, Каких сами назначат. И всё получается. Элитные многозвёздные генералы зуб огромный на «вагнеровцев» точат, на… этого… эээ… сейчас, сейчас, вспомню… А, Пригожин, его фамилия, вспомнил. На Пригожина зуб точат. В военном деле он полный авторитет. Прямо так и сказал лампасным, что у него опыта в военном деле побольше, чем у Генштабистов вместе взятых. Да, говорит,  засиделись лампасные на пятых точках…

– На жопах. – Ставя чайник на печь, поправил старшина.

– Можно и так сказать, – хмыкнув, согласился «Профессор». – Как моряки разведчики, нам с «Греком» два дня назад сказали, когда мы где-то в воронке пережидали. Они, кстати, тоже за ЧВК переживают. Как и весь фронт.  Мол, у наших Генштабистов, как  у моряков говорят, чем дальше командиры от моря, тем фуражки у них шире.  В общем, обиделись, лампасные, но Верховный, с чьей-то подачи,  вовремя, говорят, погасил вспышку: Назначил начальника Генштаба ответственным за СВО. Чтобы антагонизм прервать. Прервал? Или не прервал?  Не знаю.

– Вот,  а ты Игорь Николаевич говоришь, музыканты. Не музыканты они, спецы они, профи!  –  Старшина подлил в кружку «Ворона» чай.

– И мне, и мне… послышались голоса.

– Только подогрей, остыл чифирок, пока «Грека» слушали.

Возникла пауза. Разведчики пили чай, размышляли. Командир вспомнил вопрос, заданный «Вороном». Изучающе смотрит, потом отвечает.

– «Ворон», ты вопрос задавал, как я помню, вот у «Профессора» и спроси. Не даром он у нас в Бауманке философию преподавал.

«Профессор» одобрительно оглядывает «Ворона»,

– Ещё не высохли? Ну всё равно так лучше,  так штаны быстрее высохнут. Точно-точно! Мы всегда так делаем. Проверено.  Так в чём у вас вопрос, молодой человек… эээ…  – вспомнил, где находится.

– А-а-а, я помню. Не понимаю: почему президенты разных стран от нас отвернулись, более того – позорятся. Мы же Россия.

– Спасибо…эээ… Хороший вопрос. Я понял вопрос. Понимаешь, Игорь Николаевич, я тебе отвечу, быть может более доходчивее,  чем для студентов. Мне эти заезженные ответы уже надоели. О том, что Западный мир давно мечтал Россию разделить на управляемые части. Что давно мечтали избавиться от конкурента. Да, это именно так. Показано и доказано. Я нашёл более яркий  аналог ответа именно на твой вопрос. Знаешь, где-то в какой-то сказке есть эпизод: крысы… Заметь – крысы! – Одна за другой, почти в затылок друг-другу, не размышляя, идут куда то вперёд – к гибели наверное, под монотонные звуки дудочки. Загипнотизированные. Без размышления.  В нашем случае, крысы это президенты и лидеры политических европейских партий, а дудочка в руках, и не дудочка это, а доллары. А ведут их к гильотине. Секир башка называется. А секир бошка, это мани- мани. Плюс к этому, НАТО – продукт «Сделано в Америке». И что есть у этих стран? Полная зависимость. Полнейшая! Финиш!

– А народы… Они  дураки что ли?  Тоже на дудочку ведутся?

– Уважаемый Игорь Николаевич, народы, люди – это материал. Всего лишь материал. Глина, в руках опытных политологов. Глине можно любую форму придать, а можно и в мусорную корзину кусок выкинуть.

 

 

– Последний раз спрашиваю: кто из вас троих, укроповский ублюдок, на кнопу нажал?

Следователь, молодой человек, капитан, в гражданской одежде, напротив него, через стол, допрашиваемый Игнат Добчин, украинец. 1998 года рождения, Хмельницкая область, не женат. военно обязанный. Диверсант. Уже не подозреваемый, а точно диверсант. Он в помятых брюках, в измятой безрукавке, на голове кудрявый волос, борода, усы. Лицо крупное, толстые щёки, крупный нос, яркие губы, низкий лоб, глаза с хитрым прищуром. Губы распухли, на лице краснеют свежие ссадины, оба глаза заплывают желтизной. Крупные, загорелые руки в свежих ссадинах, на запястьях наручники. Кривая полуулыбка.

Алексей Николаевич Руднев, генерал, в другой комнате, в соседней, за тонированным толстым стеклом, наблюдает. Дежурный офицер, старший лейтенант, здесь же, за стеклом, контролирует ситуацию в допросной, и запись допроса на плёнку.

– Какую кнопку, товарищ начальник? Вы что-то путаете. Я плохо вижу. У меня болит голова.

– Ваши товарищи в Киеве. – Без усмешки парирует следователь. – Здесь вы гражданин. Задержанный. Диверсант.

Голос следователя почти ровный, спокойный. Он знает свою задачу. Хотя, была бы его воля, своими бы рукам задушил террориста. Всех троих. Прямо здесь, сейчас. Все трое «дуру» нарезают. Издеваются.

Алексей Николаевич прямо там, на рынке, от рыбной выкладки Татьяны, через ФСБешную справочную, позвонил, практически напугал начальника  районного отделения полиции, майора Вяземского, сообщив по телефону: «Пока вы спите, майор, у вас под носом диверсанты расхаживают… Да, с той стороны. Того и гляди что-нибудь взорвут. Вот адрес. Записывай. Да поживей. Бери их! Кто, кто генерал ФСБ Руднев, вот кто. Бегом!

Их всех троих спецназ взял прямо на выходе из арендованного частного дома, скрутил в пару минут

Хозяина дома уже допросили. Он никакого отношения к подрыву не имеет. Есть алиби. А вот эти трое…

Может чуть помяли, так не нужно было руками махать, да вопросы задавать, но это издержки профессии. При задержании такое допускается. Главное, как спецназ получил приказ, так и… без потерь личного состава. И быстро.

– Може вона сама вибухнула, громадянин начальник … а я винен. – Продолжает актёрствовать допрашиваемый. – Так ми взагалі приїжджали тільки пофоткатися, хотіли взагалі переїхати в Росію.

– Добчин, ты забыл где ты? Говори, скотина, по-русски.

Допрашиваемый легко переходит на русский язык, говорит без акцента.

– Пожалуйста, гражданин начальник. Я извиняюсь. Я и говорю…  Да мы вообще приезжали только пофотаться,  Хотели вообще переехать в Россию. Мечтали. Здесь же не стреляют, и город хороший и вода есть, и… И вообще, мне положен адвокат. Без адвоката я говорить отказываюсь.

Генерал поймал себя на том, что не слушает через микрофон голос допрашиваемого. Память прокручивает события. Только привезли арестованных, нейтрализовали, только оформили… В городе раздался мощный взрыв. Мощнейший. В первые минуты все подумали, что это Американцы! И генерал Руднев так подумал. Началась настоящая война… Укропы ракетой по России стреляют?! Уже?! Сволочи, решились?! Одни  бросились от взрыва, другие наоборот. Облако пыли. Под ногами осколки. Рынка нет. Стекляшка рынка сложилась, завалив  и торгашей, и овощи с фруктами, и рыбу… И…  «Татьяну три стакана», и её внука и… всех, кто случайно оказался  в зоне взрыва и под завалами. Пыль. Обрывки тел… Кровь. Крики о помощи. Стоны! В радиусе 50-ти, 60-ти метров, от места подрыва, в зданиях повылетали стёкла, осколками посечены и люди, и автомашины… Зависла густая пыль…

Генерал смотрел на стекло допросной, и не видел. В глазах всё расплылось. Он беззвучно матерился. Как так получилось, как? В городе силовых структур, ментов, следственных комитетов,  вояк, прокуроров, призывных пунктов не меряно, а террористов не видят. Никто не видит. Не боятся?! Ни участковые, ни менты, не прокурорские, ни следаки, ни Губернатор с Главой города… Террористы свободно разгуливают.  Свободно! Как? А если бы не моя интуиция? А если бы  я Татьяну, Царствие её Небесное, с её внуком не нашёл, не встретил, да если бы не спросил, да если бы не её намётанный глаз…  Получается, приезжай, кто хочет, похищай, насилуй, убивай, взрывай… Как так?  И в любом городе страны так?! Мы кто? Мы где живём?  В какое время? У нас война идёт. Война! А мы…   Мы… Ёпт… твою мать! Идиоты!  Сталина б сюда! Сталина! Он бы… Иосиф Висс…

 

 

У «Ворона» своя работа, свой счёт.

В очередной раз в своём снайперском камуфляже «леший», «Ворон», выбрал для работы точку в 25-ти километрах от землянки, ждёт объект. Не впервые. Это обычно бывает пикап, а в кузове непременно пулемёт, и вооружённые головорезы. Так укропы  время от времени совершают диверсионные выезды. И не важно, что под пулями окажутся «свои», важен факт. Смысл один – трупы и мародёрство.

Ночь. Темно. Ветрено. Ветер в лицо.

На земле темень, выше  – светлее. От этого машина, на спуске, на фоне чуть более светлого неба будет смотреться достаточно чётко. Могут быть включены подфарники или ближний свет. Что, конечно же, мародёрам не желательно, но «Ворону» это и не важно. В снайперский прицел, ночью видно всё, что снайперу нужно.

Пока всё хорошо. Одно плохо: время движется медленно. Через несколько часов рассвет. А это сейчас нежелательно. И что интересно, – усмехнулся Теплов, – когда не надо – время движется быстро.  А когда нужно… Сейчас медленно.

В который раз проверил  оптику. Убедился, что настройки не сбились.  Ни на дневной режим, ни на расстояние, ни на ветер… Патрон в патроннике. Запасная обойма рядом. И граната, как последнее «прости, мама» под рукой. Место «Ворон» выбрал не ближе почти километра от нужного ему перекрёстка дорог, в одной из воронок от 125 мм укроповского снаряда, которых здесь множество. На дне воронки вода, значит и в других так же. Перед перекрёстком дорог укропы обязательно должны будут снизить скорость, там для машины препятствие. Польская разбитая самоходка.

Ждал уже больше часа. Прохладно. Ветрено. Но терпимо. Фоном, по окружности, где-то далеко, висел глухой монотонный, с перерывами  звук артиллерийских выстрелов. Но где-то над собой, расслышал опасную для себя трескотню дрона. Испуганно сжался – лишь бы не с гранатами! – закрыл глаза, притаился. Превратился в сплошной слух. Надеялся, в спец костюме «Лешего» его не только не видно, но и тепловизор не засечёт. Дрон несколько раз недоверчиво  облетел место лёжки «Ворона»… Или «Ворону» так показалось.  Оператор ничего подозрительного похоже не заметил на экране, и тепловизор не отреагировал, направил «птичку» куда-то в темноту. Исследует территорию, понял «Ворон», значит сейчас приедут мародёры, появятся.

И неожиданно, каким-то собачьим, снайперским, третьим чутьём, почувствовал рядом с собой чьё-то присутствие. Опасное. Неожиданное. Не нужное… Собака? Человек… Испугаться не успел. Разобрал еле  слышное.

– Братка, тут кто –то есть.

Это не мне, это кому-то третьему, догадался снайпер, кому?

– Труп? Где? – через тишину, так же едва различимо прошелестело.

– Да вот, прямо перед тобой. Живой вроде.

– Добей. Наверняка укроп.

Русские! Русичи!! «Это наши!», обрадовался «Ворон».

– Эй-эй, я не укроп, я русский. – Поторопился сообщить. Пытаясь в темноте увидеть, различить кто это на него наткнулся. – Вы кто?

– А ты, братка, кто? Как здесь оказался? Работаешь?

– А вы?

Разглядел. Трое. В касках с приборами ночного видения.

– А мы музыканты. – Мелодично прошептал первый голос, и хриплым голосом просипел: «Засыпает Москва, стали синими да-а-а-ли-и»…

– Здесь, с концертом? – удивился «Ворон» – Здесь же нацики, здесь же фашисты.

– Потому мы и здесь. – С едва уловимой усмешкой сообщил первый голос.

– Ага. Проездом. – В том же тоне прошелестел второй.

«Ворон» не успел уточнить, а вопросы были, но первый голос уже попрощался.

– Ну всё, братка, лежи, отдыхай, а нам некогда. Будь здоров.  Покеда!

И оба голоса, или сколько их было, так же, едва слышно напевая: «День прошёл стороной, вы наверно устали…» неслышно исчезли, растворились в темноте. Как и не было их. Что это было? И было ли?  Сон… Мираж… Почудилось?  Привиделось? Так  «Ворон» и  подумал: задремал видимо в тишине, вот и привиделось. Конечно, приснилось.

А дальше…

Щёлк, щёлк… 36-й, 37-й, 38-й… мысленно считал «Ворон», прицеливаясь в голову очередной мечущейся в темноте фигуры.  В другие места живой фигуры снайперу стрелять не имело смысла. Они же все в брониках.  Кроме как в лоб, чуть ниже среза каски, или в переносицу. В крайнем случае,  в шею.  И всё, каюк укропу. Двухсотый.

От первого выстрела пикап вильнул, ткнулся бампером в  подбитую самоходку. Голова водителя упала на руль. Пикап огласил округу отчаянным воем  автомобильного сигнала. В открытую пассажирскую дверь, выпал ещё один… Потом выскочил и ещё один, задержавшийся … Щёлк… 39-й… Отметил «Ворон». Быстро переключил внимание на кузов.  В кузове пикапа от резкой остановки укропы сначала повалились на кабину пикапа, потом вскочили, принялись  что-то кричать, выпрыгивать и безостановочно стрелять по сторонам.  Хотя, зря. Для укропов это не  имело смысла. В прицел «Ворон» видел всё и каждого. Щёлк…щёлк… 40-й, 41-й, 42-й… Не прошло и двух минут… Работа снайпера была закончена.  Прекратились и крики. Выезд нациков не состоялся.

Наступила прежняя тишина.

Фоном, всё так же, где-то далеко, висел глухой, монотонный, с перерывами,   ухающий звук артиллерийских одиночных выстрелов,  а здесь, истошный вой автомобильного сигнала.

– Вот и всё, гуляй, Вася. Молодец! – Сам себя вслух похвалил «Ворон» и вдруг спросил себя, как там, у Твардовского, в поэме «Василий Тёркин» – Не герой? –  и сам же себе ответил. – Покамест нет, – И дальше, всё, как в той поэме  у попутчика потребовал, – Доставай тогда…-  на слове «кисет»,  – «Ворон» – снайпер, он не курит, – отсоединил оптический прицел, пригибаясь, сверяясь с картинкой ночного прицела, трусцой направился к едва, ему, видимому ориентиру…

 

 

           – А я говорю, не нужно передо мной оправдываться. Не нужно. Я всё понимаю. Всё. Сам такой. Но ни я, ни вы не имеете права рисковать собой, нашей работой. Нельзя. Не имеете права. Мы на войне. Понимаете, на Вой-не! А вы?

«Ветер» отчитывает провинившихся. Кто они? Они напротив командира. Не стоят. Сидят. Руки, плечи опущены, Головы  повинны, но в глазах и непонимание, и сопротивление, и вызов. Трое. «Турист», «Свист» и «Грек» – разведчики. Чем они провинились?

– А мы как раз и… – передёргивает плечами «Грек»…

– Товарищ капитан, но мы же не железные. – Обиженно тянет «Турист».

В землянку втискивается улыбающийся «Ворон». Он  в своём маскхалате. В руке винтовка, в другой руке оптический прицел.  Видит, что застал товарищей в трудной ситуации…

«Ветер», увидев снайпера,  вскакивает, указывает на «Ворона»

– Вот ему можно. Только ему. Потому что он снайпер, не как вы.

Старшина берёт у «Ворона» винтовку, помогает снять маскхалат. «Ворон» шёпотом его спрашивает…

–  Дядь Ваня, что-то произошло?

Это слышит командир.

– Ничего не произошло. – Особо, голосом  подчёркивает. – Пока не произошло. – Оглядывает провинившихся. – Опять нарушают приказ. Снова!

– Товарищ командир, да мы…

– Отставить оправдываться! В который раз напоминаю. Нам строго запрещено принимать активные боевые действия ни на фронте, ни в тылу противника. Запрещено. Категорически запрещено. Мы разведчики. Мы глаза и уши.  Пусть часть глаз и ушей, в масштабах фронта, но… Вы думаете мне не хочется на передовую? Хочется! Я такой же как вы.  Тоже хотел бы участвовать в бою, и мне хочется давить укропов, но нельзя. Нам нельзя. Мне нельзя. Вам нельзя. Мы разведчики.  Не имеем права подвергать друг друга провалу. Никто. Ни я, ни вы. Никто. Любое ранение может свести нашу задачу к нулю. Вы – каждый человек, на счету. Вы дороже золота. Понимаете? Это аксиома.

– А «Ворону» можно. Ему только. – Укоризненно заявляет «Свист».

– Да, он тоже золотник. Да, «Ворону» можно. Да, только ему!  Потому что в отличие от нас с вами, он не разведчик, он снайпер. Он прикрытие. Кстати, – поворачивается к «Ворону». – Как сходил?  Нормально?

– Семь двухсотых.

– Ну вот, молодец!

– А у нас, товарищ командир, между прочим, – торопливо замечает провинившийся разведчик, позывной «Турист», –  только за этот выход – штук двести укропов. В перемежку с поляками. Три снаряда из пушки и… все двухсотые.

– Честное слово, мы  не хотели менять задание, товарищ командир, мы случайно на них наткнулись. – Усиливает оправдание «Грек». – Ну и… товарищ командир, ну не могли мы не воспользоваться, это же наш противник. Укропы.  Они же с пушкой. Стреляют. И с автоматами. Сколько можно их терпеть?  Взяли всех в плен. И куда их девать?. Мы потом проверили результат стрельбы. Все двухсотые, а какие симулировали – реально стали двухсотыми.

– Вот как! А кто пушку наводил?

– Так они сами и наводили. Мы же их с трёх сторон окружили. «Сдавайтесь, мол, укропня, сдавайтесь фашисты, и всё такое.  – Вставил «Турист». – Они и сдались. А потом и…

– Сами застрелились?

– Нет, мы помогли… Не в плен же их брать?

– «Ворон», ты посмотри, что наши разведчики делают, а? – С лёгкой издёвкой в голосе, командир обращается к снайперу. – Открыли фронт в тылу врага. Без разрешения. Ну не орлы ли, а? На гауптвахту бы вас…

– Нет, товарищ командир, нам лучше бы на фро-онт. – Просительно тянет «Турист»

– А мы где находимся? – Хмурит  брови капитан. И по одному только выражению лиц провинившихся,  уже угадывает ответ, по командирски рубит. – Но нам нельзя! Повторяю. Нам категорически нельзя участвовать в боевых действиях. Категорически! Там и без нас специалистов достаточно. Справятся.

 

«Ветер», только в воспитательных целях  не стал рассказывать своей провинившейся группе, как он сам, вместе с «Вороном», два дня назад, утром, на окраине городка, возвращаясь с задания, наткнулись на только что начавшийся бой, между группой укрнацистов и, понятно, что  русскими. Кто они такие капитан узнал позже. Укропы, на окраине городка, сидя в окопах, вырытых в полный профиль, яростно отбивали атаку небольшой группы российских солдат.  С обоих флангов били из пулемётов, стреляли  из имеющихся видов стрелкового  оружия.  Не сговариваясь, оба, и «Ветер», и «Ворон», открыли огонь в поддержку. Вовремя. Выручили. Укропы и не ожидали, и не поняли откуда вдруг взялась помощь русским, в возникшей панике побросали оружие и с криками, выскакивая из траншей, бросились убегать. Беглецов даже достреливать не стали. Стрельба по зайцам… западло. Или в плен брать? Куда их? Когда русские и двое поддержавших стрельбу встретились в освободившейся траншее, командир русских с чувством пожал обоим руки, поблагодарил: «Ну, спасибо, спасибо! Вы чьи, пацаны? Какой бригады?» «Мы – специальной! – Представился «Ветер».  – Разведчики». «О, и мы тоже разведчики. – обрадовался командир. – Коллеги. Разведывательно-диверсионная группа. Мы на маршруте. Разведка боем. Работаем. Но извини, брат, ещё раз спасибо, нам некогда. Скажи своему командиру, чтобы объявил вам благодарность от имени моряков разведчиков. Только не забудь! Из Владика мы. От моряков!». Ещё раз обоим крепко пожал руки. И, пригибаясь, повёл группу куда-то дальше, вглубь городка, спотыкаясь и оскальзываясь на хламе от разбитых кирпичей, бетоне, обходя трупы, разбитые легковые автомашины, хвостовики остатков реактивных снарядов. Ушли!

 

По лицам провинившихся легко читалось, что они поняли генеральную установку командира, поняли и осознали свою вину, прятали глаза, в которых запросто  можно было увидеть, как глубоко они поняли, и как глубоко осознали.

– Понятно, нет? – Закончив выговаривать, строго оглядев каждого, уточнил командир.

– Так точно! – Все трое ответили чётко по уставу. Что явно соответствовало пониманию.

Даже «Ворон» и старшина согласно кивнули.

Командирский гнев уже прошёл, видел и старшина. Из положения «вольно», наливал в кружки чай, как «мировую». «Ворон» поспешил сменить тему.

– Товарищ командир, а я сегодня музыкантов видел… кажется. Удивился вначале: какой может быть концерт на фронте, хотя… в Москве, например…

– Здесь, в тылу укрнацистов? –  удивился старшина.

– Ну! Или мне… привиделось Чуть-чуть заснул вроде. Я на точке был. Не высыпаюсь, «Борман» ночью храпит, как скрипучая труба, да и днём, если с ночи…

– Музыканты, музыканты. – Поддержал «Ветер». – Только не те, которые в Москве, а которые здесь, на войне. Тебе «Ворон» не приснилось. Это были они – бойцы «ЧВК Вагнер». Их разведгруппа. Я так думаю. Если тихо и привиделось, значит, они. Тебе повезло познакомиться.

– Да не познакомились мы, а так, просто обменялись…

 

 

Генерал Руднев, выслушал по телевизору очередную позитивную сводку пресс секретаря Департамента Минобороны России генерал-лейтенанта Конашенкова… о делах на фронте, одобрительно кивнул головой, и выключил  телевизор.   Это второе за утро хорошее сообщение. Первое. И главное. Его любимчик, «Ключ», оказывается нашёлся. Да-да, нашёлся. Нелегальная резидентура в Дортмунде прислала сканы украинских волонтёров записавшихся в Германии на курсы подготовки обслуживающих американскую артустановку НIMERS.  В одном из них Руднев неожиданно узнал своего любимчика, Евгения Макаровича Сотникова, позывной «Ключ»  И второе. Его «третий отдел» по обработке поступающей информации от всех его четырёх разведгрупп, нелегально работающих на территории Украины, вовремя подготовил очередную ориентировку для Генштаба России.

Радостное настроение постепенно угасло, заместилось тревожным.  То,  что Женя Сотников нашёлся, это хорошо. Значит работа продолжится. Обживётся, внедрится – даст знать. Хорошо! Молодец! Удача! И легенду разработаем и задание проработаем. А вот та военно-политическая обстановка, которая складывается вокруг страны, несмотря на действующую нелегальную резидентуру, катастрофически ухудшается. Вот сволочи, словно команду «фас» получили. И Эстония, и Румыния, и Польша, и Венгрия, и… Америка.  Ну Америка, сволочь,  не рычит, она хитрее.  Она поводки дёргает. Поощряет. И ведь уговаривали Сталина, наши старики в Конторе помнят, все, как один помнят и все матерятся. Жуков умолял Сталина: «Иосиф Виссарионович, товарищ Сталин, дайте команду, мы одним маршем до Тихого океана дойдём, очистим Европу от капиталистической заразы…» Нет, не разрешил. А зря. Вот теперь и пожинаем. Но уж если что… теперь-то уж точно никто не остановит. Генералиссимуса нет, а эти – не тянут… Лишь бы точно войска разозлились.  И Верховный не понятно, что сопли жуёт… чего ждёт? Чего?

Ведь каждый пацан с детства знает закон улицы: если тебя окружила группа агрессивно настроенных хулиганов, тем более если они старше тебя и сильнее, не раздумывая, бей первым. Бей самого большого из них, самого внешне сильного… и в нос… Чтобы «умылся»! А уж дальше… Зависит от силы твоего удара и неожиданности. Большим и сильным он может быть внешне. Увидев твою «неожиданную» выходку, шестёрки могут и струсить, могут и разбежаться. Да и у тебя, сам потом удивишься, откуда смелость взялась, отчаянье и сила удара.  Это  Рудневу хорошо знакомо. С тех уличных разборок нос навечно на сторону свёрнут. Он в школьные годы жил и учился в таком районе Челябинска, что странно, как вообще жив и на свободе остался. Тюремная решётка светила реально. Но спасло военное училище. Вовремя поступил. Позже и генералом стал. Так всю жизнь с уличной кличкой и прожил: Кассиус Клей. Про клей Лёшке не нравилось. Это потом он  узнал, кто такой Кассиус Клей, загордился.  В общем, драться приходилось. А вот сегодняшний военный маршал, похоже и не дрался никогда, не смотря на его знак Героя, многочисленные ордена и медали, а уж президент… и подавно. Похоже в уличных шестёрках оба были. Да если бы его наша Контора не проталкивала, не поддерживала… Его самого и его олигархов? Где бы он сейчас был, кем бы они были? Козлы – дойные коровы!

А пока…

 

А пока… Страна торопится встать на военные рельсы. Спешит. (Несмотря на песни и пляски по телевизору. Да это не дурость пропагандистов, это манёвр, надо понимать такой, отвлекающий, мол: «А мы,  жлобам и жабам вставив клизму, плывём назло империализму!»). Похоже, тот паровоз, который на запасном пути, наконец-таки стране понадобился. Молодцы коммунисты, в  том, бывшем СССР, на запасном пути держали, под парами технику содержали. Он и понадобился. С одной поправкой: сволочи бы сейчас не мешали. Тайные и явные оборотни. Везде палки в колёса ставят. Главное, делают это с улыбками, невинно так, вину и ответственность сваливают на какие-то мнимые детали, мифические трудности, сложные финансовые обязательства, толерантность, разночтения между структурами, и прочую ересь… А какие там сложности, какие разночтения? На кону жизнь и свобода России! Европой и Америкой России объявлена война! Не прямо объявлена, а опосредовано. Обложили страну Натовскими войсками. Удавкой на шее затягивают. Эшелонами гонят Зеленскому оружие, патроны, снаряды, пушки, волонтёров вербуют, теперь до танков дошли, вскоре, похоже,  начнут поставлять и боевые самолёты… Ну, и как это называется?  Да всё просто. Нужно бить первыми. Первыми! Не считаясь с возможностями, юридическими и демократическими условиями. Обстоятельства требуют. А пока наши войска раскатывают противника на украинском направлении, ура-пропагандисты вербально пугают противника: «Мы помним, как горят немецкие «Тигры» и «Пантеры». Теперь посмотрим, как будут гореть ваши «Ягуары», и прочая иноземная тварь».  Да, страна, народ помнит, как противник ползал в собственной юшке. Помнит. Главное, чтобы противник вспомнил… Хотя, как он вспомнит? Если им на смену пришли непомнящие и не ведающие. Молодые! Медальками хотят «пацаны» побрякать. Где и в высокие управленческие кресла сели, где за рычаги боевых машин… А как же груз «двести»?  Они не думают о таком исходя для себя, не предполагают? А это реально. Пусть подумают. Представят.

Но, быть может, именно это и нужно Американским кукловодам. Хотя, сдаётся, и ими кто-то управляет. И это ли им нужно? В таком случае, по тем и этим, в первую очередь, и нужно бы…

А пока…

Весна!

Первые дни весны!!

 

Что они Миру принесут? России… Российским войскам? Бойцам ЧВК «Вагнер», братьям украинцам? Всем, кто мечтает о Мире. Желает Мира!

Поживём – увидим!

 

СВО продолжается.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Владислав Вишневский. Миссия – СВО (повесть): 2 комментария

  1. admin Автор записи

    Автор тщательно позаботился об агитационных акцентах в тексте, но у него это получилось сделать за счёт художественной убедительности. Персонажи вышли схематичными, как в боевике или детективе. Писать в такой манере о реальных и важных событиях, прямо сейчас происходящих за окном – значит выхолащивать глубину вопроса, нагнетать в читателе жар в ущерб осмыслению. А ведь задача художественного слова – возвышать чувства и мысли в человеке, а не угнетать их, как мне кажется.

  2. ГМ03

    Помнится, раньше военную прозу делили на солдатскую, лейтенантскую и генеральскую. Давно это было. Сейчас она вся шаблонно-кинематографичная. Пули улетают с противным взвизгом, гранаты опасно взвизгивают осколками, развалины дымятся, камуфляж дымится, крупным планом – мужественное лицо капитана Збруева (сто пудов, Безруков будет играть). Ну, и далее по тексту шаблон за шаблоном и шаблоном погоняет. Для тех, кто настоящих книжек не читал, сойдет. Ну, а те, кто читал и помнит про художественную ценность… Хотя много ли таких осталось? А я вот помню и читала кое-что. Поэтому от меня твердый минус.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.