Бабочка жила в моей квартире всего два дня.

Черные зрачки с голубоватой радужкой на крыльях её то вспыхивали перед моим взглядом, то пропадали, складываясь в тонкое остриё, похожие на лезвие бритвы.

От резкого моего движения впорхнет неожиданно и суматошно, будто в истерике начинает носиться по комнате, воспламеняясь огненно- красным мельканием крыльев. Вот она в обмане своем получить свободу натыкается на круглое зеркало, весящее на стене. Оттолкнувшись от его гладкой поверхности, устремляется на дневной свет в окне, но прерывает полёт, легко и беззвучно ударившись о стекло.

На мгновение замрёт и вдруг неожиданно начинает медленно двигать крыльями, будто демонстрируя безразличие к невозможности вырваться из замкнутого пространства комнаты.

Полдня не вижу её –  прячется где-то в глубоких складках цветных занавесей.

Вечереет. Холодный свет настольной диодной лампы сужает пространство комнаты. Поверхность моего письменного стола, заваленная раскрытыми книгами, исписанными листками, заставленная несколькими фарфоровыми статуэтками – контрастно выделяется из полумрака.

Я в ожидании, но бабочка не сразу выпархивает к свету, будто не может понять, откуда в естественно наступающей темноте взялся этот неожиданный светящийся воздух.

–  «Быть может, он подобен стеклянной поверхности зеркала или окна, и также тверд, как и они? – верно, думает она, если только по-своему бабочки могут думать.

К лампе близко не приближается, а парит вкруг неё, будто разглядывая уже знакомую комнату в искусственном свете.

Вся мебель в полумраке: потертый диван, книжные стеллажи до самого потолка, шахматный столик с фигурами незаконченной партии, турецкая секира, висящая на стене под картиной псовой охоты – представляются, словно нарисованными или собранными на долгие времена из какого-то детского конструктора.

До появления бабочки, в отличие от мертвых предметов, живыми существами в квартире, не считая меня, были герань с розовыми цветами и маленького роста черная кошка по имени Мотя.

Могут ли скучать цветы – мне не ведомо, а вот кошки обычно не знают, что им делать от скуки вечерами. Доподлинно известно, что они не способны писать трактаты о мгновениях вечности, либо на газовой плите варить для домашних щи в алюминиевой кастрюле.

Вот и моей кошке сегодня вечером едва ли хотелось сочинять стихи или готовить ужин. Звёздное небо отражалось в её зеленоватых глазах и, возможно, кошачья душа желала чего-то неземного. Желание это выдавало шальное движенье хвоста.

Признáюсь, моя кошка умна и в меру душевна, как и все беспородные звери, чутко двигая ушами, она несколько раз на дню ловит поток телевизионных новостей.

Как-то я заметил, что она огорчается, если где-то с другими случились несчастья. Сидя напротив телевизора, иногда улыбается мило, если на экране заметит знакомых ей персонажей.

Моя кошка страдает от расстройства больного желудка, но таблетки и микстуры глотает с неохотой.

Догадываюсь, что она, считает меня, своего  хозяина, человеком хорошим, но лишенным рассудка, а терпит и любит лишь за то, что кормлю, порою нежно глажу её  и за ушком почесываю.

…Мотя встрепенулась, заметив бабочку. Вскочила на стол, смахнув несколько  листков, и опрокинула одну из статуэток. Испугавшись бумажного шуршания и звонкого стеклянного звука, стремглав покинула стол и унеслась в другую комнату, где спряталась под кроватью – там было её потаённое убежище от моих нареканий за царапины на обоях или за какие-то мелкие кошачьи провинности.

Верно предугадав кошачью смертельную опасность, моя бабочка мгновенно неожиданным образом растворилась в неосвещенном пространстве комнаты. Теперь я не стал искать бабочку, переживая и за неё, и за кошку, и за своё состояние какого-то первобытного испуга.

Рано утром следующего дня я надолго отлучился по делам. Перед моим уходом бабочка не появилась. Искать её я не стал, но чтобы обезопасить её от любопытства Моти, уходя, плотно прикрыл дверь в свою комнату в надежде, что ночью в темноте гостья не перелетела куда-нибудь в другое помещение квартиры.

Недалеко от дома, я сел в старенький красно-желтый трамвай и задремал на несколько остановок. В полудрёме город кажется удивительным, не похожим на себя в прошлые дни. В нем даже ночь перестаёт быть действительной ночью, чтобы призраки мрака не пугали малышей.

Почта в городе исчезла – сегодня новости разносили сороки, а пауки сплетали целомудренные сети предсказаний нереальных событий.

Закон заменил суду на сады; вечерние чаепития предполагались под цветущими липами, приветствовались иронические куплеты под аккомпанемент саксофона.

Молчуны без умолку заголосили, а словоохотливые, как им стало предписано, всё больше молчали, а вместо билетов в кино принимали яркие конфетные фантики. Усатые пожарники приехали очищать городской зоосад.

…К вечеру город приобрел свое привычное состояние.

Я вернуться домой затемно – начало смеркаться и редкие звезды поочередно стали проступать на июльском небе.

Бабочка, распластав крылья, лежала на белом листе, исписанным моим неразборчивым почерком. Нет, нет, она была живой – антенны-усики слегка подрагивали.  Я протянул руку в направлении бабочки, вовсе не желая притронуться к ней. Но от этого моего движения радужные крылья сложились, превратившись в тоненькую плоскость, сверху похожую на прочерченную линию, перечеркнувшую строчки моей рукописи.

Бабочка чего-то ждала…

С неопределенным смешанным чувством расставания, волнения и печали  я нерешительно подошел к окну и приоткрыл форточку. Легкая волна ночного теплого воздуха, слегка качнув занавески, растворилась в комнате.

Сложенные крылья бабочки от этого дуновения колыхнулись, на мгновение вновь замерли, медленно раскрылись и опять замерли в симметричном разноцветии и снова слиплись в тоненькую пластинку.

Вдруг она вспорхнула со стола и как-то медленно с неохотой, но желанно вылетела в форточку, поднимаясь всё выше и выше, растворилась в ночном небе в направлении Большой Медведицы…

Несколько мгновений в состоянии светлого расставания я вглядывался в черный квадрат форточки. Глубоко вздохнув, обернулся.

В полутемном проеме дверей стояла рыжеволосая девочка, лет двенадцати. Она держала, прижав к груди, Мотю и загадочно улыбалась мне.

Было в этом явлении что-то не разгадано странное, то ли  переливающаяся мелодия рыжих волос, то ли цветное чувство моей благодарности и нежности.

 

Январь 2019