1.

В ночь грозную, злую, роковую и страшную ночь, младенец родился. Он мать рождением убил, на первый крик ответил гром. Вместо теплых, нежных материнских рук его омыл холодный дождь. Не в колыбели спал новорожденный – на сырой промокшей земле. И колыбельную спел ему тогда злой ураган, сносящий все живое; на море шторм (море было вокруг скалы, на которой младенец родился) ему подпевал, малыш так кричал, что тонули, о скалы разбивались корабли.

Так встретила земля той ночи грозной единственного сына. Но все ж на черном небе единственная звезда ему светила, но туча чернее ночи ее заслонила, и погасла звезда, и уж больше не светила.

Вся жизнь его прошла, как эта ночь. Он сам подобен этой ночи был: высок и могуч, как та скала, о которую в ту ночь от крика его вдребезги разбивались корабли, так об него все разбивались судьбы, недосягаем, неприступен, как вершина скалы, на которой рожден. Глаза черные – молнии пускали; иглы длинных, колючих, словно кинжал ресниц души на части рвали; черные глаза убивали, жизнь людей не признавали. Лицо из камня точно было неприступное, жестокое, неуловимое, далекое, и самое красивое лицо на свете.

Постоянный шторм в его душе жить спокойно ему не давал, все кипело, бушевало в нем, и успокоить хоть на секунду шторм в душе одинокой было невозможно.

Сердце большое, заполненное только пустотой, свет еле видный той звезды единственной, что в небе черном светила в ту страшную ночь, притаило. О звездном свете он не знал, звезды в ту ночь он не видал, он был слишком мал, о звезде той известно было только ночи.

 

Однажды приснился ему сон, будто в ту далекую ночь рожден для него был скакун – чернее ночи, быстрее ветра. Он скакал, а гром его сопровождал. Человеческая рука его ни разу не касалась, хозяин продавал его уж много лет, но подходить к нему и сам не смел. Так привиделось ему и движимый рукою проведенья, он за скакуном своим пошел. Куда он шел, не знал, но шел, его вела туда судьба.

 

– Ну, что ж, Заир, будешь делать с жеребцом? Ты не устал возиться с ним? Давай заколем, и мучениям твоим придет конец. – сказал один мужик, другому.

– Икир, я об этом как-то думал, но в ту же ночь мне приснился сон, и во сне мне строго запретили трогать жеребца – он хозяина ждет своего. Знаешь, Икир,  что самое странное? Ему уж двадцать лет, а он, заметь, он не стареет, наоборот, он будто б молодеет. Уж нету больше сил, пусть кто-нибудь придет за ним, – закричал, что было сил Заир, и мгновенно грянул гром.

Люди расступались, навстречу жеребцу шел он. Он подошел к нему, ему кричали: – «Стой!»

Лишь посмотрел Сын ночи на коня, как пал пред ним он на колено, он оседлал того скакуна, и хлынул дождь, грянул гром, и не осталось ни следа от селения того. Теперь не знала ни душа о том, кто оседлал того коня. С тех пор прошел уж год, но буря в душе не утихала, жажда мести людям за одиночество свое его переполняла. И он смиренно ждал, когда расплаты час придет. И вот однажды на вершине скалы он верхом на своем черном коне, с еле заметным белым пятном на груди, стоит и в море черными глазами молнии пускает. Орлиным взглядом видит он корабль, и на секунду ведение ему явилось, он вспомнил ночь, в которую рожден, услышал младенческий свой крик, разбивавший корабли о скалы. Он крикнул так, что было сил, и грянул гром, в море буря поднялась. Глазами молнии метнул и в дребезги разбил он тот корабль. Земля казалось с ним кричала, небо на части разрывала. Он неподвижный, как скала; под проливным дождем стоял, он знал, что час его настал.

 

2.

В городах и селах люди говорили лишь о Сыне ночи и его коне. И ночи все в страхе ждали, они ведь точно знали, что и их черед придет. Он жизни их погубит, на каменном лице ничего не дрогнет.  Ему все равно: муж, отец, сын, старик иль может быть младенец, он уничтожит всех, никого в живых он не оставит. Так в селении Арджы-Бешур темной звездной ночью рассказывал о нем старик Бесур.

-Дедушка, ну откуда Вы знаете это?

-Детка моя, Мендели, об этом знают все.

– Ну почему он так жесток, быть может, он просто очень одинок?

– Одиноким, Мендели, велела быть ему судьба! Сын ночи – Ангел мщенья имя его.

– Ангел мщенья? И у него должно быть есть душа? Дедушка Бесур, расскажи еще мне про него.

– Мендели, рассказывать о нем не безопасно, ночь вмиг расскажет все ему, и тогда спасения не будет никому.

– Ну, хоть одну историю, прошу!

– Ладно, слушай, но если явиться он, то знай, ты, ни в чем не виновата, я сам начал свой рассказ, а значит, он об этом услыхал.

 

Однажды в долине Серде праздновали свадьбу своих детей купцы, им люди местные говорили, чтобы они до наступленья ночи справили торжество и покинули долину в указанный срок, но ослушались они.

Стоял яркий солнечный день, но лишь зашло солнце за горизонт, как набежали тучи, и гул стоял такой, будто гонит кто табун арабских скакунов. Небо все трещало. И вот они все увидали, всадник мчится на коне, и лишь коснется он земли, как загорается она под ним. Не странно было то что появился он в долине. Толпа не шевелилась, надеялась спасение в повиновении найти. Он взглядом всех окинул и остановил черный взгляд на молодых. На колени пал тогда жених и стал его молить:

– Прошу, Сын ночи, пощади!

На него Сын ночи просто продолжал смотреть, казалось, он не понимал язык. Юноша осмелился в глаза ему взглянуть, как тут же пал и никогда уж больше не вставал. Та же участь ждала его жену.

 

– Вот такой рассказ, – тихо прошептал дед Бесур.

– А что же стало с долиной той, дедушка Бесур?

– От доли той остался только пепл и больше никого и ничего!

 

Это последние слова, которые произнес старик Бесур. Лишь он закончил свой рассказ, как пред собой всадника того он увидал, старик не стал внучку пугать, она спиною к нему сидела и увидеть его не успела. Бесур как завороженный в черные глаза смотрел, и слова произнести не смел. Через минуту он замертво упал. Мендели знала – явился он за ними.  Почувствовала спиной, всем своим существом обжигающий взгляд горящих черных глаз. Странно, ей нисколько не жалко было старика, она поняла давно, что всю жизнь встречи с ним ждала. Обернулась, и пара черных очей насквозь пронзили сердце, душой ее они овладели.  И поняла она, что еще не любила никогда!

– Тебя я, всадник, не боюсь. Жизнь мне без тебя ни к чему, не спрашивай почему. Душа моя давно томиться, давно я жду тебя, с именем твоим любовь пришла. Мне все равно, будешь ты убивать или уничтожать людей невинных, а может их детей. Я сама желать им смерти буду, если меня покинешь ты. Слово тогда всадник не произнес, но казалось, что человеческий он стал понимать язык. С коня он соскочил, за стройный стан поднял и на черного коня усадил. Привез он ее на вершину той скалы, на которой рожден. Стоял он одиноко на вершине, о девушке забыв, и долгий взгляд в море устремил. Мендели понять ничего не могла, она просто подошла и любимого за могучий торс обняла. Отскочил Сын ночи от нее, словно обожженный, словно громом и молнией сраженный. Он не понимал, что в душе его происходит, впервые больно стало ему, впервые он почувствовал тоску. Он не знал, почему это с ним происходит, но сопротивляться не было сил.

– Не пугайся чувств.

К нему Мендели подошла и в каменные уста поцеловала. Закружилось все, земля ушла из-под ног, казалось, Сын ночи дышать не мог, ее он с силой оттолкнул и тут же нестерпимую почувствовал боль. Он к ней подбежал, сильными руками к могучей груди прижал и поклялся никогда не отпускать. И ему единственная звезда той ночи страшной засветила. Она все сердце озарила, душу ото сна пробудила, любить одну Мендели обрекла. И он любил, одной лишь ею жил. Успокоилась душа, утихла буря навсегда, людей он ненавидеть перестал, он про них забыл и с тех пор ни разу и не вспоминал. Чувства его переполняли, лишь ею он дышал. Ради нее он ночь предал.  Они без слов все понимали и плод любви своей вскоре ожидали.

 

3.

С тех пор как Сын ночи увез Мендели, люди забыли все страхи свои. Они спокойно ночи спали и за жизни детей своих не переживали. В селении Арджы – Рухат жил молодой Зураб, он славы для себя искал, он всех сильнейших побеждал. И вот однажды вышел спор среди селян.

– Зураб, ты, конечно, силен, а смог бы ты сразиться с самым сильным и могучим?

– С кем? Я не боюсь никого, даже Сына ночи самого!

Вскочила мать Зураба, к сыну подлетела и прошептала:

– Зураб, глупости ты сынок не говори, а то накличешь беду. Победить его нельзя, а и потом покинул эти он края. Оставил жителей и спокойно он живет и людей не трогает давно.

– Мать, ты меня не учи, я не с тобой говорю! Не верите мне, эй, вы толпа слабаков! Так вам я докажу, его сюда я приведу, и сражаться буду с ним перед глазами у всех.

– Зураб, ты идиот! Он сюда и близко не пойдет! Он живет на вершине скалы со своей любимой Мендели.

– тогда сюда я приведу его жену, а за ней-то вернется.

Мать бросилась к его ногам и молила непутевого сына:

– Зураб, Зураб, молю, сынок, остановись, погубишь всех глупостью своей.

Мать свою Зураб ослушался и, отправился за Мендели. К утру пришел он на вершину, за ними долго наблюдал и вот увидел он девушку одну. Сын ночи в то время был вдалеке, водил он коня напоить к реке. Зураб к Мендели подошел, сильной рукой за запястье схватил, она понять ничего не смогла, как кинжал в сердце молодое он вонзил. Девушка оземь упала и имя любимого лишь прошептала. Слезы застыли в прекрасных глазах, младенец родиться должен был сейчас. Зураб на руки взял Мендели и в родное село привез. Лишь отворилась дверь, как мать его сказала:

– Что ты натворил, сынок?

Девушку, увидав на кровавых руках, она лишь прошептала:

– Да будь ты проклят, сын! Сегодня младенца ты сиротой оставил!

Зураб как туча, что в ту страшную ночь звезду заслонила, ворвался через час в материнские покои он взял мертвое тело и на площадь принес, застыл он в ожидании соперника своего. Вокруг давно уж собралась толпа зевак.

В то самое мгновенье, как кинжал жизнь Мендели забрал, в душе сына ночи буря поднялась. Он понял все, на коня он вскочил, он летел быстрее ветра к месту, его ждала Мендели. Он прискакал, но любимой своей не нашел, лишь видел он тот окровавленный кинжал.  Он знал, куда идти, куда бежать, куда лететь. Черные глаза сверкали, как тысячи кинжалов острых, душа перевернулась вся. Он больше не помнил себя. И вот на площади бездыханное тело любимой он видит. Он рычал, он так кричал, он землю криком сотрясал. Небо разошлось на части, огненные стрелы поражали все. И вот свирепые глаза на испуганного Зураба смотрят. Он подошел, взглянул черными глазами на него и вырвал сердце из груди проклятого убийцы. Он крушил, он убивал, он страшен был как никогда, но боль не утихала, пустота в душе не наступала, и полетел он на коне к вершине той скалы и кинулся с обрыва он, и душа одинокая лишь в море обрела покой. Ночь еще страшней была, гроза, огонь и смерть вокруг, а в колыбели мать Зураба, качала дочь Мендели и Сына ночи. Хотя ночь была страшна как никогда, но на небе все ж яркая звезда светила, и туча ее уж никак не заслонила».