«…но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить

мудрых,   и немощное избрал Бог, чтобы посрамить

сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего

не  значущее избрал Бог, чтобы упразднить значущее,

– чтобы никакая плоть не хвалилась перед Богом.»

(Апостол Павел. Первое  послание   Коринфянам, гл.1, стих 27-29)

 

Внимание!

Разыскивается Касторин Денис Анатольевич, 1986 г.р. Основные приметы: рост более 180 см, худощавого телосложения, волосы светлые, длинные, завязаны в хвост, глаза голубые. Особые приметы: над левой бровью косой шрам длиной около 2,5 см. Был одет в футболку жёлтого цвета, джинсы, обут в кроссовки белого цвета. 7 июля ушёл из дома и не вернулся. Просьба всех, кто знает о местонахождении пропавшего или имеет ещё какую-либо информацию, сообщить по телефону 02.

 

Макс проснулся от острой головной боли. В тусклом свете раннего утра он увидел чуть обвисший оранжевый верх палатки и спящую рядом Маринку. Её красота поражала, однако сейчас вид полуобнажённой девушки не вызвал в душе ничего кроме отвращения. Едва сдерживая стон, он встал на колени и выполз из палатки. Свежий воздух не помог. Вспомнив, что в зарослях камыша у него есть заначка – полуторалитровая бутылка пива,  побрёл к заветному месту. Коричневая пластиковая ёмкость покачивалась среди ярко-зелёной ряски. Вытащив бутылку из воды, открутил пробку и жадно приник ртом к горлышку. Пиво было холодным и необычайно вкусным. Утолив жажду,  почувствовал некоторое облегчение. Переведя дух, постоял, наслаждаясь.

Река, покрытая тонким туманом, казалась недвижимой. На её глади то тут, то там распластались круглые листья кувшинок. Застыли, склонив к воде длинные ветви ракиты, вдоль берега плотной стеной стоял камыш. Первозданная тишина, царившая вокруг, невольно наполнила душу покоем. Как был, в шортах, Макс продрался сквозь заросли к воде, окунулся и поплыл осторожно, не желая нарушать окружающее его безмолвие.

На середине реки повернулся на спину. Небо, исполосованное розовыми отблесками зари, опрокинулось на него. Так бы и лежать, лежать, обо всём забыв, ни о чём не думая, ничего  не желая.

Тихий всплеск воды отвлёк его внимание – должно быть, птица коснулась воды, равнодушно подумалось ему. Макс повернул голову и замер от восторга: поодаль с крутого берега в реку входила лошадь. На ней сидела девушка или девочка – не разберёшь. Он увидел голые коленки, босые ноги, тонкие руки, удерживающие повод и длинные светлые волосы, скользящие вдоль тела всадницы. Макс никогда не видел девушек с такими длинными волосами. Окружавшие его девицы стригли их совсем коротко или чуть ниже плеч, позволяя вольно развеваться при ходьбе. Прическа незнакомки была ещё более неожиданной: пёстрая лента перетягивала лоб, на затылке красовалось яркое перо. Он застыл, любуясь почти сказочным зрелищем.

Девушка, заведя лошадь в реку, ладонью зачерпывала воду и лила на загривок, хлопала и гладила животное. Волосы, подобно утреннему туману, обволакивали её тело, соскальзывая в воду. Макс не помнил, долго ли он следил за ней, но ему показалось, что прошёл лишь один миг. И вот уже лошадь с всадницей на берегу. Лёгкий рывок – и они скрылись среди ракит. Молодой человек, не желая шевелиться, мечтательно смотрел на то место, где только что была незнакомка. Трудно сказать, сколько бы он просидел в воде, если бы не услышал с берега голос Генки:

– Эй, ты живой?! Чего застыл?!

На берегу с бутылкой пива приплясывал от избытка чувств его худой долговязый друг. Ниночка, его гражданская жена, пухленькая и грудастая, одетая в Генкину рубашку, пыталась отобрать у него бутылку. Картинно вытянувшись, стояла, расправляя чёрные волосы, Маринка. Её тело в бикини было точь-в-точь, как у рекламных красоток на телевидении.

Они вчетвером, мирно усевшись на траве над рекой, пили пиво и наслаждались жизнью, когда из монастыря, находившегося поблизости, послышался колокольный звон. Первыми встрепенулись девушки.

– Давайте зайдём, хоть свечки поставим, – приподнялась Ниночка.

– Куда в таком виде? – улыбнулась Марина.

– Там, говорят, юбки выдают и платки, – Ниночка уже встала на ноги и подзадоривала подругу. – На монахов поглядим, глазки построим. Наверняка есть хорошенькие, а? Мальчики, вы как?

– Идите, если хотите. Мы же всё тут не бросим? – сказал Генка, приняв меланхоличный вид. – Тут хоть и монастырь, а оставлять машину и палатки я не собираюсь.

– Какие вы скучные, мальчики, – пропела Ниночка, – нет, чтобы, забыв о благах земных, всё оставив, последовать за Христом, так вы… машина, палатки…

Она прикурила сигарету и легла на траву.

Марина, увидев, что Макс тоже лежит неподалёку в кустах и, по всей видимости, дремлет, подошла, легла рядом, прильнула телом, погладила мускулистую грудь.

– Не мешай, – не открывая глаз, проговорил Макс, – я и так из-за тебя всю ночь не спал.

– Пойдём в палатку, – Марина, задохнувшись, прошептала ему на ухо, потянула за руку, – вместе поспим.

– Уйди, – сказал Макс, высвободил руку и повернулся на бок.

Марина посидела около него несколько минут, потом встала и пошла прочь. Макс мог расслабиться и ещё раз вспомнить поразившую его незнакомку на лошади, как возникла она из утреннего тумана, как окутывали её тело светлые волосы.

 

Рита, открыв дверь своим ключом, вошла. Мечта когда-нибудь побыть дома в одиночестве уже давно была для неё неосуществима. Вот и сейчас, стягивая с обогревших плеч рюкзак, она услышала из соседней комнаты так раздражавший её умильный голос тётки:

– Не скорби, Тамара, Господь всё управит. Вот съездим с тобой в паломническую поездку, посоветуемся со старцем. А там, может, и сладится у твоей Мариночки с Максимом.

Рита, стараясь двигаться тихо, втащила рюкзак в свою комнату. Там была тишина и порядок, которые девушка любила и которые так трудно было создавать. Не желая разбирать вещи, она решила первым делом помыться. Пот, пыль, запах костра за неделю, кажется, въелись в кожу. Взяв из шкафа халат, она, тихо ступая босыми ногами, прошествовала в ванную. Тёткин голос опять донёсся до неё:

– Екатерина привезла из поездки кусочек паутины от самой чудотворной. Я дам тебе – приложишься.

Рита не смогла удержаться, чтобы не фыркнуть от смеха.

Наполнив ванну, девушка закрутила повыше волосы и с блаженным стоном опустилась в горячую воду, не забыв плеснуть туда ароматную пену. Вот где счастье, подумала она, прикрывая глаза. Но тут же открыла, испугавшись, что заснёт – за всю неделю в лагере она ни разу не выспалась. Так что надо только чуть-чуть потерпеть. Рите казалось, чтобы отоспаться ей и суток мало. Ещё бы поесть. С этим сложнее. Тётка, наверняка, её не ждала сегодня и будет теперь одну котлету делить на троих и причитать, что жизнь такая трудная, а Рита так много ест. Ладно, что-нибудь придумаем, девушке не хотелось напрягаться даже в мыслях.

Наконец, она вышла из ванной. Желудок яростно требовал еды. Постояла, раздумывая. Из соседней комнаты всё ещё слышался наставительно мягкий голос:

– Давай сходим в Никольский храм к отцу Сергию. Необыкновенный батюшка, старец. Он такие молебны служит, прямо чудотворец!.. – и снова приторно умильная интонация. – Мой Алёша? Да ничего, слава Богу, учится, подрабатывает, вот мотоцикл себе купил. Хоть не люблю я их, боюсь до смерти, но что делать, сейчас все парни помешаны на байкерах да на рокерах. Молодость. А мне остаётся только молиться за него.

Рита, вздохнув, пошла на кухню. Ну вот, как и думала, котлеты, пюре, борщ. Но для неё ли? Конечно, нет. Всё для драгоценного Алёшеньки! Рита поставила на огонь чайник, достала батон, варенье. Пусть подавятся!

В дверях кухни появилась тётка Татьяна Егоровна, невысокая и, можно сказать, красивая дама лет пятидесяти, с волнистыми светлыми волосами, элегантно подстриженными и уложенными. На ней было старенькое, но аккуратное платье – тётка никогда не ходила в халате даже дома. По каким-то неведомым для Риты умозаключениям, она считала, что её предки – аристократы, и вела себя соответственно. Вот только покойную сестру – мать Риты, и, соответственно, племянницу она к избранной касте почему-то не причисляла. Ну да, понятно, у неё же отец – плебей, из крестьянского рода.

– Ты уже дома? А говорила, что завтра приедешь, – сказала Татьяна Егоровна.

– Так получилось, – Рите не хотелось вдаваться в подробности.

– Есть хочешь? Вот, борщ разогрей, – помолчав, добавила. – Одну котлету можешь взять. Лёшенька в последнее время такой голодный с занятий приходит. Видно, много энергии тратит. Мужчина всё-таки. Это мы с тобой – женщины, можем и потерпеть.

Рита, занятая борщом, не ответила. Она знала наизусть причитания тётки, у которой вечно не хватает денег. И это несмотря на то, что она работает учителем в школе, получает пенсию по выслуге лет, да ещё имеет доход от сдачи в наём однокомнатной квартиры, где она раньше жила с сыном и мужем. Когда Ритины родители погибли, Татьяна Егоровна вселилась в их трёшку, чтобы каждый имел по отдельной комнате.

Положив круглый подбородок на руку, тётушка попыталась узнать у племянницы, как она провела время. Девушка отвечала односложно. У неё уже давно не было доверительных отношений с родственницей.

– Хочу спать, – сказала Рита, поев и вымыв за собой посуду.

– Ах, какая ты необщительная – слова из тебя не вытянешь, – вздохнула тётка. – Смотри, как-бы в беду не попала. Я, всё-таки, за тебя отвечаю. Да и в жизни кое-чему была научена, могу предостеречь, совет дать.

– Всё в порядке, тёть Тань, – примирительно сказала Рита, готовясь улизнуть из кухни.

– Ну а парень у тебя есть?

– Никого у меня нет, – ответила Рита, подумав, что, даже если бы и был, она вряд ли бы об этом сказала.

– А в лагере целую неделю с кем была?

– Там куча народу – малышня в основном. Их строили, развлекали, обучали.

– Умники какие… Без взрослых, сами… Что за родители, таким, как вы, своих детей доверять!

– Да они уже не в первый раз, вы же знаете! И команда у нас что надо, все ответственные, серьёзные. Мы на вечернюю службу в монастырь ходили, помогали в огороде и на скотном дворе.

Тётка вздохнула. На её лице отобразилась досада – она не доверяла религиозности племянницы, недоумевая, почему та всегда оказывается в нужное время в нужном месте, но промолчала, задумавшись о своём. Рита открыла дверь, собираясь выйти. Татьяна Егоровна остановила её:

– О том вашем мальчике, что пропал в прошлом месяце, ничего не слышала?

– Нет, его милиция ищет.

– Наверняка и в живых его уж нет, – Татьяна Егоровна тяжело вздохнула.

Рита, не отвечая, вышла и отправилась к себе. Всё, теперь спать, спать… Она разобрала постель, нырнула под одеяло. Сейчас она подумает о самом-самом сладком и уснёт. Например, вспомнит, как в дождливый вечер они сидели с Олегом около палатки, и тот набросил ей на плечи свою куртку.

Но уснуть не удалось. Хлопнула входная дверь. Послышались шаги брата Алексея, который прошёл к себе мимо ее комнаты. Вскоре до слуха девушки  донеслись громкие звуки включённой музыки. Тяжёлый рок, что-то вроде Black Metal, Рита не очень разбиралась. Алексей слушал его целыми днями, когда был дома. От звуков дрожали стены, у Риты начало сильно колотиться сердце, сдавило голову. Промаявшись пару часов без сна, она села на постели и услышала жалобный голос тётки:

– Лёшенька, сделай потише, голова раскалывается!

– Отстань, мать! – послышался грубый ответ.

– Лёшенька, – опять простонала тётка, – ты же знаешь, у меня давление.

В ответ сын лишь увеличил громкость, так что не стало слышно ничего, кроме будоражащего ритмичного грома и однообразно повторяющихся фраз.

Рита, вздохнув, встала, заправила постель и начала собирать вещи. Заглянула к тётке, лежащей в бессилии на диване.

– Я ухожу, тёть Тань.

– Куда, Рита?

– Как куда, к себе, в семинарию.

 

Галина проснулась от ярких лучей утреннего солнца. Тут же поднялась, огляделась, приходя в себя. Однако казалось, что осматривая свою комнату, она ничего не видела. Ни тесноты, ни мусора, скопившегося на полу за многие годы, ни сваленного в углу тряпья. Почесав давно немытую седую голову, встала на ноги. Шёлковая юбка, скользнув вдоль тела, почти упала до пола, закрыв босые ступни, чёрные от грязи. Тяжело прошлёпав до кучи тряпья в углу, женщина достала оттуда изъеденную молью кофточку. Любовно оглядев её, кое-как натянула на себя. Повязала голову куском когда-то белой ажурной шторы. Заправив под неё волосы, по-видимому, осталась вполне довольной собой. Около двери валялся старый чёрный пакет. Галина не помнила, что кладёт в него, но знала: его надо взять с собой. Всунув ноги в старые полуразвалившиеся сандалии, вышла из дома. Дверь не запирала – даже не думала, что надо запирать. Двор перед крыльцом её дома порос крапивой и сорняком, весь его вид говорил о полной необитаемости жилья, но Галину это также не беспокоило. Миновав двор, она вышла на узкую улочку и уверенно прошествовала по ней мимо таких же неухоженных, полуразвалившихся домиков. Улица закончилась быстро. Галина вышла к перекрестку со светофором. Мимо мчались машины. Напротив возвышался недавно отстроенный роскошный супермаркет. Перейдя на зелёный свет, двинулась дальше. Женщина не смотрела на людей, идущих ей навстречу, обгоняющих её. Она вообще ни на кого не смотрела и ничего не видела. Её когда-то красивое лицо с тёмными глазами под густыми чёрными бровями было сосредоточено на каких-то своих, должно быть, очень важных мыслях. Дорога привела её к храму Святой Троицы, одному из старейших в городе, построенному  в 17 веке. Поскольку было раннее утро, люди только заходили в широко открытые высокие двери. Женщины ещё на полпути набрасывали на головы косынки, крестились, кланялись. Галина тоже перекрестилась, перепутав левое и правое плечо,  вошла. Народу в храме было немного, там царил полумрак и было прохладно. С клироса доносилось монотонное чтение псалтири. Уже зная свой путь, она приложилась к иконе святого мученика Пантелиймона???, лежащей на аналое в центре храма, потом села на скамеечку у стены, посидела, покачивая головой, и… уснула.

 

Рита выскочила из маршрутки, миновала небольшую площадь и вошла в ворота, ограждающие просторный, заботливо ухоженный двор семинарии. Когда-то это был детский садик, но в связи с печальной демографической ситуацией девяностых он был отдан местной епархии и переоборудован в женское духовное учреждение. Двухэтажное здание в изобилии окружали цветочные клумбы, пышные кусты, а вдоль ограды росли липы и каштаны.

В полутёмном холле за столом одиноко сидела вахтёр, пенсионного возраста дама в платке, с лицом воинствующей невинности. Она острым подозрительным взглядом окинула вошедшую Риту, неодобрительно оценила её лёгкое полупрозрачное платье, открытые шлёпанцы на ногах и ярко накрашенные ногти. Молча протянула журнал для росписи.

Рита улыбнулась:

– Добрый день, Валентина Николаевна.

– Добрый.

Расписавшись, Рита, прыгая через ступеньку, поднялась на второй этаж, где среди прочих девичьих спален, называвшихся тут кельями, была и та, в которой Рита прожила первый и второй годы своей учёбы и намеревалась прожить ещё три – столько положено было учиться на иконописном отделении.

– Сестры, привет! – Провозгласила радостно, едва открыв дверь.

Бывшая игровая комната детского сада теперь служила спальней для девочек-третьекурсниц. Шесть кроватей стояли посредине и вдоль стен. Из прочей мебели – лишь прикроватные тумбочки, большой старый шкаф и полуразвалившийся стол. В комнате находились только две девочки, уже вернувшиеся с каникул: полненькая, темноволосая Лида дремала, спрятавшись под покрывалом, черноглазая Оксана читала, лёжа на своей кровати. При появлении Риты обе встрепенулись, заулыбались. Оксана, грациозно вспорхнув, кинулась обнимать прибывшую.

– Ритуля, какая ты молодец, что приехала. Тут так скучно!

– Что, ещё никто не вернулся?

– К пятнадцатому приедут, как всегда. Ой, как ты загорела! В лагере всё ж была?

– Была, – Рита, оказавшись в привычной и приветливой обстановке, расслабилась. Переодеваясь около шкафа в принятую в семинарии одежду – длинную юбку, закрытую блузку и косынку, она уже весело болтала, отвечая на вопросы подруг, задавала свои, смеялась.

– Девчонки, так здорово было! – она прыгнула на свою постель. – Каждый вечер – песни под гитару. Я вам потом сыграю, обалденные! Купались каждый день. Там в монастыре хоздвор, лошади. Накатались! С семинаристами с пастырского познакомились – они там на послушании. В общем, всего не расскажешь!

– Ну а ребята? – глаза полненькой Лиды засветились.

– Какие там… – начала, было, Рита, и вдруг вспомнила. – Ой, девчонки, был там один, зовут Олег. Он командир у мальчиков, студент пятого курса, учится на ветеринара. Солидный такой, на шесть лет меня старше. Так вот, он, кажется, на меня глаз положил. Дождь был, я около палатки сижу, замёрзла, а он рядом сел, мне на плечи свою куртку набросил. Потом стихи читал.

У слушающих девочек даже глаза увлажнились.

– Тебе он нравится? – спросила Оксана.

– Ну да, наверно. Интересный такой! Представляете, я, когда в первый раз его увидела, подумала: Боже, какой уродец! Глаза маленькие, ноги кривые… Но самоуверенный, вообще без комплексов, даже порой напрягает, – Рита живо повернулась к Оксане. – Ладно обо мне, ты, Ксюша, про себя расскажи! Что, виделась со своим?

Девушка вдруг ярко вспыхнула лицом. Лида рассмеялась:

– Да, рассказывай уж, как вы с Юрочкой в любовь играли!

– Ты что?!

Рита шуточно широко раскрыла глаза:

– Рассказывай-рассказывай!

– Ну что рассказывать, – Оксана краснела всё больше, – ничего такого, в кино раз сходили.

– А после кино? – торопила её Лида – всё-всё рассказывай!

– Ну, поцеловал он меня… – она в смущении закрыла лицо руками.

– Не может быть, и это за два года знакомства! Свершилось! – полушутливо воскликнула Рита. – И как же, прямо в губы?

– Нет, что ты? Только в щёку, – Оксана под весёлый смех подруг вдруг упала на кровать и зарылась лицом в подушку.

– Грешница, ты, Ксюша, нет тебе прощения, – дразнила её Рита.

– Вечно в аду гореть будешь! – поддакнула подружка.

История знакомства Оксаны и студента с пастырского отделения Юры, а также другой семинаристки Иры и её молодого человека Константина была очень романтичной и, как полагали девушки, судьбоносной. Они только поступили в семинарию. И в первый же день их, Оксану и Иру, посадили дежурить на вахте. Изнывая от скуки, они принялись изучать список телефонов, лежащий под стеклом на столе. Нашли телефон вахты пастырского отделения и, подбадривая друг друга, решили позвонить. На том конце провода им ответил приятный молодой голос. Со смехом и болтовнёй познакомились. Его звали Юрой. Он тоже был первокурсником. А его товарищ, который в тот момент оказался рядом, с удовольствием познакомился с Ирой. С тех пор они дружили. Отношения были радостными, многообещающими, но молодые люди о своих планах говорить не спешили. Студентам семинарии сложно пожениться, особенно в первые три года учебы. И семинарское начальство, и сам архиерей были категорически против устроительства семейной жизни среди своих студентов. Жениться благословлялось только по окончании духовного учреждения. Те, кто ослушивался и каким-либо образом нарушал это правило, исключались безоговорочно. Понятно, никто не верил, что отношения Оксаны и Юры, Иры и Константина выдержат проверку временем. Впереди ещё три года – срок долгий, почти целая жизнь.

Болтовня была прервана звонком, призывающим на ужин. Девушки, как по команде, вскочили.

– Рита, идёшь или домашними щами сыта? – спросила уже пришедшая в себя Оксана.

– Какие там щи! Нет, девочки, вечно мне голодать. Что дома, где  живет голодненький Лёшенька, что здесь. Кормят, кстати, так же? Вчерашней перловкой с уксусом и на постном масле?

– А ты думала? – отозвалась Оксана, – Лида, вот из дома привезла пирожков, тому и рады. Может, девчонки привезут ещё что-нибудь.

– Надо к архиерею идти жаловаться, а то отец Никита в своём рвении из нас тут скоро бестелесных святых сделает, – проговорила Рита.

– Даже целоваться сил не будет, – хихикнула Лида.

На ужин был капустный суп на постном масле и кусочек хлеба.

– Ох, девчонки, пост впереди, вот когда голодуха начнётся! – вздохнула Оксана, почти вылизывая уже пустую тарелку. – Может, до магазина добежать, йогурта купить, или ещё чего-нибудь.

Рита, не отвечая, уронила голову на руки.

– Как я хочу спать! – воскликнула она, – может, на молитву не идти, я стоя усну!

– Ты что, Снегурка съест, – ответила соседка, делая большие глаза, намекая на гнев одной из воспитателей, которых в семинарии называли дежурными помощниками, или коротко дежпомами.

 

 

Отец Макса занимал одну из руководящих должностей в Управлении. Мать была врачом. Когда родилась Наталья, третий ребёнок в семье, Елена Георгиевна ушла с работы и целиком посвятила себя детям и мужу. Благодаря неустанным трудам отца, Владимира Степановича, их материальный достаток был высоким, как никогда, – у них был трёхэтажный особняк в «долине нищих», двор, оформленный по последней моде ландшафтного дизайна, дорогие иномарки в гараже.

Максим у матери был любимчиком, не в пример старшему брату Егору. Брат был суров, замкнут по натуре. Елена Георгиевна считала, что это последствия трудного полуголодного детства, ведь мальчик родился ещё в советские времена – тогда они жили в двухкомнатной «хрущёвке» и одну шоколадку делили на всех. Максим тяжёлое время почти не застал, он был весел и ласков, умел со всеми ладить и к любому найти подход. Егор, окончив политехнический университет, работал программистом. Недавно женившись, он жил в купленной отцом квартире. Максима отец устроил на юридический факультет. Но, если у Егора всё было, как казалось матери, ровно и гладко, то Максиму учиться было лень, и только связи и деньги всевластного отца помогли молодому бездельнику «доползти» до диплома. Работать ему тоже не хотелось. Должность адвоката тяготила. В конторе Максима терпели только ради отца. Он это знал и предпочитал по поводу и без него сбегать с работы. Куда и зачем – не задумывался, просто ему всегда было скучно. Развлечения Максим  искал всюду, но быстро к ним охладевал. Ещё студентом выпросил у отца машину. Получив желаемое, принялся гонять на ней с друзьями и девочками всюду, куда придёт в голову и в любом состоянии, уверенный в своей безнаказанности. Обожал устраивать гонки по ночным улицам города. Однако, однажды попав в аварию, в которой чудом никто не пострадал, Максим несколько поуспокоился, но тут же придумал другое развлечение – в гараже соорудил бункер. Обставив его мебелью, приглашал туда свою компанию. И уж чем они там занимались, никто сказать не мог. Только вот уже несколько лет Максим практически всегда приходил домой нетрезвым. А часто – и обкуренным или обколотым. Мать переживала, видя, что любимое чадо погибает, требовала от отца, чтобы тот воздействовал на сына. Но Владимиру Степановичу заниматься семейными делами было недосуг – проще было дать денег. Максим  заканчивал институт, когда одна из его тайных подружек сообщила, что «залетела». Сопротивлялся недолго. Перед глазами был пример брата, который с виду спокойно жил со своей женой, и он решил, что, женитьба поможет развеять скуку. Поначалу было интересно, родился Андрюшка, но уже спустя полгода Максу сообщили, что Вика изменяет ему направо и налево, а потом он нашёл подтверждение тому в её СМС-сообщениях. Считая ниже своего достоинства выяснять подробности, он подал на развод, тем более что семейная жизнь и вечно требующий внимания сын стали сильно его раздражать. Тогда Максим уже работал, вернее, ходил на работу. Радуясь свободе, он переспал со всеми молодыми сотрудницами конторы, но уже был крайне осторожен, не желая наступать на те же грабли, чтобы не получилось  как с Викой. Потом ему опять стало скучно. Пьянки стали носить затяжной характер, случалось, он забывал про работу. Но тут помогали знакомые – за небольшую мзду Максим покупал больничный на несколько дней. Когда его махинации раскрылись, от отца он услышал всё, что тот о нём думал. Только благодаря связям Владимира Степановича, Максиму удалось избежать крупных неприятностей. Но уволиться с работы пришлось. Максим был доволен, мечтая обо одном – весело жить на папины деньги, но отцу это не нравилось. Он искал возможности пристроить непутёвого отпрыска на работу и нашёл. Вскоре Максим вынужден был опять рано вставать и целый день сидеть в кабинете, перебирая непонятные скучные бумажки. На двери его кабинета висела табличка «Инспектор по охране труда». На развлечения оставалась только ночь, и не единожды, придя на работу, Максим крепко засыпал, кое-как устроившись на рабочем столе.

В одной компании он увидел Марину. Девушка была подругой его хорошего знакомого. Была юна – моложе его лет на десять. Она поразила Максима красотой. И Максим, обзывая себя растлителем малолеток и старпером, однако не смог устоять перед очарованием девушки. Ему удалось без труда отбить её у товарища. Выяснения отношений не потребовалось. Товарищ уступил перед силой, возможностями и наглой самоуверенностью Макса. Марина развлекла его. Несмотря на красоту, она оказалась девушкой неглупой и с воображением. Однако Макс был почти в отчаянии, когда спустя месяц почувствовал, что скука вновь возвращается. И ни секс с молоденькой темпераментной девушкой, ни алкоголь  (с наркотиками он тогда завязал, повинуясь подсознательному чувству самосохранения)  были уже не в состоянии облегчить его тяжкое душевное состояние.  Оно лишь углублялось, уводя в беспросветную, заживо убивающую его депрессию. Тогда он всё чаще стал подумывать о самоубийстве. Мысли о том, как его совершить, когда и каким способом развлекали его больше, чем что бы то ни было ещё. Вот в какой период своей жизни он однажды увидел на реке незнакомку с индейским пером в волосах. И был удивлён, что всё же что-то ещё осталось живым в его душе.

Впоследствии проведя пару дней на природе и вернувшись домой,  Максим по совету матери улетел в Египет. Это был тоже способ отвлечься и убить время. Ведь как он не ненавидел свою работу, отпуск так же не вселял в него особого оптимизма. И вот тупо накупавшись и провалявшись неделю на пляже,  он снова оказался дома.

 

 

Конец августа, через два дня отпуск заканчивается. И всё сначала, всё  как было. Уныло, тупо, неинтересно. Максим сидел в своей комнате, водрузив ноги на подоконник и не отрываясь смотрел на росшую перед его окном старую липу.  Совсем недавно яркие блестящие её листочки сейчас посерели и скукожились: должно быть она была напугана ожиданием осени?

Максим достал из пачки третью сигарету, отхлебнул пива. Странно, вот уже сколько времени ему не хочется ни в бункер, ни в клуб, ни просто провести время с друзьями, или хотя бы   закадрить девчонку. Он даже в Египте, где перед ним проплывали раздетые загорелые женщины с упругими  складными телами, не пожелал познакомиться ни с одной.  Он думал только: по-прежнему ли лежит в столе отца его наградной пистолет? Может, встать и посмотреть? Тем более что его нет дома. Но ему даже встать не хотелось.

Замурлыкал телефон. «Марина» – высветилось на дисплее. Макс подключился. «Привет-привет» – как без этого? «Что делаешь? – Отдыхаю, а ты?».

– Ты когда вернулся из Египта? – голос был обиженный.

– Вчера.

– И не позвонил…

– Да некогда было, отсыпался, – чёрт, ему даже говорить не хотелось – энергия Марины раздражала его.

– Так я, может, зайду, расскажешь, ой, мне так интересно послушать, как ты там!

– Да ничего я там. Купался, загорал.

– Ну ты же ездил куда-нибудь, фоткал?

– Я сказал – отдыхал.

Небольшая пауза в телефоне и очень нежный голос:

– Максимочка, я приду?

– Зачем?

– Ну… Я соскучилась.

– В другой раз, у меня дела.

– Какие дела, ты же ещё в отпуске? Ну Максимочка…

– Марин, пока, я позвоню, когда освобожусь, – сказал раздражённо и отключился. Бросив телефон на стол, вдруг подумал, как страшно заводить подруг, потому что потом так проблемно бывает от них отвязываться. Если б она знала…. Ещё тогда на отдыхе у реки он почувствовал, что присутствие Марины его обременяет. А потом вдруг та девочка на лошади… Девочка…  Странное чувство вдруг испытал он – словно что-то лёгкое и тёплое припало к его груди.

Посидев несколько минут,  взял телефон и набрал Генку.

У Макса была большая компания, но не было близких друзей. Генка был один. Так получилось, что однажды он случайно встретил друга своего детства, с которым когда-то гоняли в футбол во дворе заурядной панельной «хрущёвки», где тогда они жили все вместе. Остановились, поговорили, оказалось, Генка работает таксистом, и живёт в той же «хрущёвке» с матерью, отцом и гражданской женой, маникюршей Ниной. Поговорили, решили встретиться, потом – ещё. Завязалась дружба. Да и трудно было пренебречь таким другом, как Генка. Он всегда отзывался на любую просьбу, в любое время дня и ночи кидался на помощь и был мастером на все руки – хоть шить, хоть пироги испечь, хоть евроремонт сделать, хоть тротуарную плитку уложить, хоть дом построить. Ниночка его была столь же отзывчивой. Да что, в их гостеприимную квартирку можно было нагрянуть в любое время – и тебя примут, обогреют, выслушают, накормят. Лишь бы  не беспокоить стариков-родителей. Одни недостаток был у Генки – выпить любил, но кто сейчас этим не грешен?

– Слушай, помнишь, когда мы около монастыря отдыхали? – начал без предисловий Макс, едва услышал в трубке голос друга. – Так вот, тогда утром я увидел там девушку на лошади. Она искупала лошадь и уехала. Одним словом, я должен её найти.

– Ты даёшь, – откликнулся Генка. – Щас, поедем и найдём. Как ты это себе представляешь? Кто она, откуда?

– Я ничего, ничего не знаю, но я должен её найти! – раздражённо сорвался Макс.

– Тогда только через своего отца. Приметы, участковый…

– Иди ты!.. Я сам её найду. С твоей помощью. Короче, съездим в те края, может, чего выясним. Ты сейчас свободен? Я заеду.

 

Рита приходила домой на субботу и воскресенье. Старалась прийти попозже, а уже утром в воскресенье бежала на скаутский сбор. Они собирались в одной из классных комнат православной гимназии. Все приходили редко, но начальник дружины Юля Звягинцева, собранная, строгая в армейской рубашке с нашивками и в зелёном с чёрной полоской галстуке всегда была на месте. Из Круга – старших помощников начальника присутствовали Олег, Боря, студент техуниверситета, семинарист-третьекурсник Влад и Карина, подруга Юли, которая работала менеджером по продаже сотовых телефонов. Было и несколько малышей, «волчат» и «белочек», как их традиционно называли, видимо из тех, кто не представлял себе жизни без скаутов.

Сейчас, после летнего лагеря реальный сбор с построением и рапортами устраивать не собирались. Хотели просто подвести итоги сделанного и наметить план работы на осень. Рита сразу заметила, каким взглядом её встретил Олег, словно ждал. Улыбнулась и подошла к Юле, девушке лет двадцати семи, невзрачной, маленького роста, с блеклым лицом и редкими светлыми волосами. Юля была незамужем и все силы отдавала воспитанию детей. Скаутское движение в их городе зародилось лет шесть назад с подачи Юлиного отца, священника. Юля оказалась достойным реализатором отцовых идей.

Сначала живо вспомнили лагерь, как давали скаутское имя недавно поступившей Гале. Боря ночью выволок её сонную из палатки и стал спрашивать сколько звёзд на небе. В конце концов девочке было дано имя Иволга. Но скоро Юля перевела разговор в деловое русло.

– На первом сборе собираются сдать теоретический экзамен на второй разряд Аня и Катя. Так что,  ты, Птица-секретарь – она посмотрела на Олега, и ты, Лисица –  она повернулась к Карине, готовьтесь принимать.

Олег перебил начальника:

– Мысль насчёт Дня матери.  Предлагаю  организовать танцевальную группу. Насколько я знаю, Синица хорошо танцует, вот пусть и возьмётся обучить нас вальсу, – Олег сверкнул взглядом в сторону Риты, у которой тоже было скаутское имя – Синица.

– Ладно тебе, совсем нехорошо, – смутилась Рита, отбросив чёлку со лба, – я танцевала всего ничего.

– Но вальс ты умеешь, я знаю.

– Идея неплохая. Голосуем.

– Да когда мне… – попыталась воспротивиться Рита. Но за неё уже всё решили.

– Соберём группу и будем репетировать, – Олег даже поднялся со стула от воодушевления.

– Где?

– Хотя бы и здесь. Не переживай, я договорюсь.

Сбор шёл дальше. Идеи сыпались как из рога изобилия.

– У меня есть мысль – хочу со своими парнями устроить вылазку в леса, будем учиться выживать в экстремальных условиях, – возбуждённо сияя глазами,  выступил с очередным предложением Олег. – Сесть в электричку, куда-нибудь подальше уехать, выйти на незнакомой станции и дёрнуть куда глаза глядят на несколько дней.

– Любитель экстрима, – усмехнулась Карина. Это была хрупкая нежная девушка с мальчишеской стрижкой. Мало кто знал, что она имеет чёрный пояс по карате.

– А что, разве не в этом принцип скаутизма? – уметь выжить в любых условиях и товарищам помочь? – кинулся защищать свою идею Олег. – Не крестиком же парням вышивать?

Его горячо поддержали Боря и Влад.

– Мы вас и не заставляем, – проговорила Юля спокойно. – Идея в общем-то неплохая. Я готова занести её в общий план отряда, если никто не против, конечно.

Против не был никто.

– И ты в свой личный план занеси, – напомнила Юля. Потом оглядела собрание, – ещё какие предложения?

– А мне представляется путешествие по нашей реке от истоков, – мечтательно проговорила Рита. – Только это дорого, конечно, нам не потянуть.  И с историей можно познакомиться, и с природой нашего края. Тут и экстрим, и воспитание патриотизма.

-Ты даёшь, – откликнулся Боря. – Это знаешь, какие деньги!

– Знаю, вот и говорю, что мечтается.

– А что, почему бы нам не сходить поклянчить у Сухорукова, ведь он прилюдно клялся, что готов всесторонне помогать нашему движению.

Юля вздохнула. Карина озвучила вздох начальника:

– Да уж, на публике они всё пообещают.

– Но я попробую. А вдруг! Кто со мной?

В общем-то ребята были согласны. Денег катастрофически не хватает. Не получится на поездку, так хоть на палатки и на спальные мешки.

– Но в любом случае, в этом году уже не получится, будем планировать на следующее лето, – высказала своё мнение Юля. С ней согласились.

В конце сбора план был написан, обязанности распределены. Боре, одному из Круга было поручено заняться обучением мальчиков и девочек технике вязания морских узлов. Владу, чьё скаутское имя было Соболь, отработать приёмы самообороны.

– Вот и на концерте ко дню Матери можно показать, – предложила Карина.

– А что, пойдёт на ура, – поддержали её, – и танцы, и…

– Да, – вставил Влад, – на репетициях надо и песни подготовить.

– «Точки» не забыть, – напомнила Рита, – у Танюшки- Ёжика уже полный сборник.

– Ну до этого ещё далеко, – остановила разошедшихся товарищей Юля.

– Почему же, два месяца на подготовку – в самый раз.

– Кстати, кто-нибудь что-то знает о Денисе? – Юля оглядела товарищей внимательно-тревожным взглядом, – есть какая-нибудь информация?

В классной комнате повисла тишина. Никто ничего не знал. Лишь Карина вздохнула – всем было известно, что они с Денисом дружили. Она и ответила:

– Ищут всё… Ищут.

– У нас в храме постоянно служатся молебны о его здравии, – проговорила Юля.

Пришло время заканчивать сбор, скауты собирались расходиться, когда Юля вдруг проговорила:

-Не хотела говорить раньше времени, да уж не утерплю. Гепард звонил, сказал, что на осенних каникулах в Воронеже состоится джамбори- общий слёт всех скаутских дружин

– Вау! – в один голос закричали молодые люди, было приунывшие при воспоминании о пропавшем друге.

Рита и Олег вышли вместе.

– Ну что, когда начнём репетировать? – Олег не сводил сияющих глаз с идущей рядом девушки.

– Ты же знаешь, я могу только по выходным.

– И я. Короче, созвонимся. Давай уже в следующую субботу. Окей?

– Вот бы в Воронеж поехать! – мечтательно проговорила Рита, меняя тему разговора на то, что ей было интереснее, и думая, как бы попросить денег у бабушки и дедушки, тоже небогато живущих на одни пенсии.

– Поедем. Нам по статусу положено.

 

 

На рынке стоял привычный гомон. Все говорили и слушали друг друга одновременно Предлагали мясо, фрукты, торговались, спорили. Среди прочих тем кое-кто обсуждал странное происшествие  – около храма Троицы на заборе висел большой стенд с просьбой жертвовать на строительство церкви в новом районе города. Так на проекте, изображающем храм, кто-то вырезал все кресты.

– И не только на нём, по всему городу, где были изображены храмы, – рассказывала моложавая краснощёкая продавщица.

– Да дети балуются, – ответила ей соседка, торговавшая зеленью.

– Нехорошо балуются, – вздохнула первая, – ещё и звёзды рисуют какие-то странные.

– От этих детей не знаешь, чего ждать, – покачала головой зеленщица и, кивнув в сторону пустого прилавка недалеко от мясных рядов, сказала:

– Дашки вот уже который день нет. Знаете, у неё пацан с седьмого этажа выбросился.

Слушавшие в немом ужасе воззрились на говорившую.

– Да, – вздохнула та, – четырнадцать лет пацану… было.

– Насмерть? – зачем-то прикрывая рукой рот, спросила одна.

– Сразу.

– Несчастная любовь или что ещё? – осторожно спросила другая.

– Да кто ж его знает! Записку оставил: «Не вижу смысла жить дальше». Умные все нынче стали… Зачем, зачем? Бог дал жизнь, вот и живи. И не твоё право ею распоряжаться.

– Дашка… ох, бедная Дашка, – прозвучал печальный голос.

– Воспитала себе на горе! Раньше вот не такие грамотные были, родителям помогали, в поле работали и глупых вопросов не задавали.

– Глядите, глядите! – прервала их соседка с другой стороны, перед которой на прилавке в изобилии лежали южные фрукты, и указала рукой куда-то в толпу, – вон она идёт.

– Кто? – женщины повернулись, не зная куда смотреть.

– Да бомжиха с занавеской на голове.

– За такими только смотри, – разочарованно откликнулась зеленщица.

– Не скажи! – продавщица фруктов засуетилась. – Я уже заметила… Странно, конечно, но стоит ей у меня что-то купить, так после неё ко мне целая очередь выстраивается! День такой удачный бывает.

– Вона, примета. Да совпадение, – откликнулась её соседка.

– Не скажи… Ох, хоть бы и на этот раз ко мне!

Старушка, шаркая ногами в больших чёрных бутсах, шла между рядами, словно никого не видя, вся во власти собственных мыслей. Но, дойдя до продавщицы фруктов, подняла голову, окинула взглядом прилавок. Постояла, не замечая напрягшихся в ожидании торговок. Потом полезла рукой в изодранный чёрный пакет, выудила оттуда грязный носовой платок, развернула, принялась считать деньги. Считала долго, чуть шевеля губами. Наконец, отобрала несколько монеток, протянула продавщице.

– На апельсин хватит? – спросила тихо.

– Ой, ну конечно, хватит, – радостно засуетилась та. Забрав с грязной ладони старушки мелочь, она выбрала для неё самый большой апельсин, к нему добавила яблоко. – Ешьте на здоровье.

Старушка молча забрала, бросила фрукты в свой чёрный пакет и удалилась.

Женщины смотрели ей вслед. Недолго.

– Почём грейпфруты? – раздался вопрос подошедшего покупателя.

– Яблоки откуда? – последовал вопрос немолодой женщины.

– Киви спелые?

– Кто последний?

Торговки молчали, выпучив глаза. Вот оно, чудеса…

– И часто она заходит? – спросила зеленщица, когда у продавщицы фруктами выдалась свободная минута.

– Нет, раз в неделю. А то и реже, – вздохнула она.

– Странная какая-то…

 

 

Воскресным утром Рита отправилась в храм. Она старалась ходить и причащаться каждое воскресенье, как и советовал отец Никита, говоривший, что иконописцам иначе нельзя, ведь они делают богоугодное дело, а в нём искушений только и жди. Надев длинную юбку, захватив воздушную косынку, она тихо прикрыла дверь – дома ещё все спали. Ноги в туфельках без каблуков легко несли изящное тело. Она уже вошла в ворота, отгораживающие территорию вокруг храма, как мимо неё проплелась странная процессия – двое парней-подростков тащили третьего. Он еле плёлся, матерясь на собственную слабость. Процессия Риту не удивила – мало ли пьяных шастает вокруг, тем более что с другой стороны храмовый двор имел калитку, открывающуюся в сторону старинного кладбища, где любили по вечерам собираться подростки определённого круга.

Девушка степенно перекрестилась и вошла. Купив свечи и приложившись к праздничной иконе, заняла очередь на исповедь. В ожидании ещё раз перечитала написанную заранее записку с грехами. Вздохнула – опять одно и тоже, как от них избавиться? От осуждения, от раздражительности, от любви вкусно поесть и подольше поспать?

После чтения Евангелия почувствовала, как в кармане задрожал поставленный на беззвучный звонок телефон. Кому ещё надо? Торопливо вышла из храма. Девчонки из семинарии, спрашивали, когда её ждать, а то новости есть, рассказать не терпится.

– Я в храме. Потом, – ответила Рита тихо и отключилась. И вновь увидела тех трёх подростков. Тот, которого она сочла пьяным, теперь лежал на паперти, судороги сводили его тело, он корчился и стонал, двое других с испуганными лицами пытались поднять его.

– Может, Скорую? – спросила Рита, у которой невольно от жалости зашлось сердце.

– Шагай, куда шла, – ответил грубым голосом один из парней.

– Ну помоги вам Бог, – Рита пожала плечами, готовясь войти в храм.

– Не надо нам вашего Бога, – услышала она вслед. – Мы без него разберёмся и вам покажем, кто в мире главный. Мы – сатанисты.

Рите стало не по себе. Она, резко развернувшись, вошла в храм. Крестясь, подошла поближе к солее. Когда взволнованное сердце немного притихло, вдруг подумала:

– Пришли, а вот не зашли… «И врата ада не одолеют наш храм», – улыбнулась сама себе. Но потом ей вспомнились исторические фильмы, где остервеневшие богоборцы сжигают иконы, разбивают колокола, оскверняют храмы…. Сердце сжалось. Но тут открылись Царские Врата, священник вышел со сверкающим потиром, в котором он торжественно и благоговейно нёс Кровь и Тело Христово. И словно посветлело вокруг. Так же светло стало и на душе Риты –«А ведь не одолели, – подумала девушка, – не одолели!» и сложила крестообразно руки на груди, готовая идти причащаться.

Однако встреча с подростками несколько испортила ей настроение. Неужели и в их городе есть сатанисты? – думала девушка. – Зачем? Что они хотят? Конечно, можно сказать, что это подростковая дурь, поиск острых ощущений, желание самоутвердиться, которые с возрастом проходят, но Рита уже знала, что даже бездумные детские игры с чёрными силами всегда имеют нехорошие последствия.

 

Макс и Генка, не откладывая дела в долгий ящик, сели за руль Максовой новенькой «Каролы» и отправились в монастырь, около которого они отдыхали недавно. Оставив машину на стоянке, они первым делом решили пойти на то место, где Макс видел девушку. Походили по берегу, поднялись в лес. Здесь было чисто и пусто. Нет, вот около дерева аккуратной стопкой уложенные дрова. Место расчищено для костра. А вокруг зелёная трава, белые стволы берёз. Побродили, раздумывая. Что тут было? Кто? До монастыря далеко. Ближе разве что скит с хоздвором. Спустившись в ложбинку, сейчас, после дождя основательно раскисшую, они вскоре вышли на луг. С одной его стороны, делая крутой изгиб, текла река, с другой – высокая узкая лестница вела к небольшому двухэтажному домику. И ни одного человека, словно места необитаемые. Молодые люди направились к лестнице. Подниматься было высоко, они даже запыхались. Неожиданно из-за дома вышел молодой парень с длинными немытыми волосами в монашеской одежде и пошёл к ним навстречу. Макс и Гена заметили, что парень смотрит себе под ноги и что-то бормочет. Когда он подошёл ближе, они уловили слова молитвы «Господи, Иисусе Христе Боже наш…». Он повторял их монотонно и словно бездумно. Макс обратился к  парню:

– Спросить можно?

Тот молча остановился, но глаза не поднял.

– У вас тут летом в лесу кто был, отдыхали что ли?

– Не знаю, не видел, – ответил монах и заторопился дальше вниз по лестнице.

Парни в недоумении пожали плечами. Что ж делать, решили зайти в дом. Над его входом висела большая икона какого-то святого. Внутри их встретило такое же изображение. Было тихо, чисто, пахло ладаном.

– И что делать? – Генка повернулся к Максу, тот пожал плечами.

– Пойдём в двери стучаться, может, до кого и достучимся.

На их счастье неподалёку звякнуло ведро. Ура, живые люди всё же есть. Молодые люди бросились на звук. В большой комнате, похожей на храм, мыла полы средних лет женщина.

– Тёть, хоть ты нам ответь, – бросился к ней Макс.

Женщина выпрямилась, окинула быстрым взглядом модную и красивую одежду незнакомца.

– Мы тут ищем… Летом в этих местах отдыхал кто-то… В общем нам нужно…

Лицо женщины не изменило строгого выражения.

– Отдыхали, – ответила коротко. – Скауты. Лагерь у них  был. Они каждый год тут бывают с благословения отца Алексия.

Макс и Генка недоумённо переглянулись. Что за скауты? Это вроде американских пионеров? Хотели поподробнее расспросить тётку, но она, подхватив ведро, ушла. И опять они остались одни в тишине.

– Хоть что-то, – промямлил Генка.

– Что-что, да ничего. Скауты какие-то… Откуда?

– Без проблем, в инете поищем.

Макс лишь пожал плечами. Скауты… Он был доволен – хоть на какое-то время в нём проснулся интерес к жизни. Маленькое приключение – этим он жил. Что будет дальше и чем оно закончится, Максим привык не думать.

 

 

Марина избегала ходить поздно вечером. Неспокойно было. Тогда её красота, так ею любимая, превращалась в страшное средство притяжения нездоровых инстинктов. А тут, как назло, засиделась с Иркой. Никак наговориться не могли. Её одноклассница сразу после школы рванула в Москву, поступила в институт нефти и газа. Что говорить, умная она всегда была и не бедная. Вот теперь приехала, позвонила. Как тут не забежать? А с подружками Марина любила потолковать. Слабость у неё была такая. Никакого времени не жалела! Вот и на этот раз они то об учёбе, то о ребятах, то начали тряпки разбирать – новый Иркин прикид. Марина не смогла сдержать зависти. Подруга выглядит корова коровой, а как приоделась, хоть сразу на подиум. Вот бы ей, Марине такие же шмотки. И что она здесь, в провинции, сидит? Надо подумать, может, тоже в Москву рвануть. Там и деньги, и работа что надо, более того, с её-то красотой можно и мужичка подцепить, перед которым Макс со своей «Каролой» залипнет.

Она шла по центральной улице, где в любое время дня и ночи болтался народ. Но через остановку надо было повернуть на улицу менее людную, потом и вовсе дворами. Оно хоть и недалеко, но страшновато. Около недавно поставленного памятника местному писателю, имя которого Марина так и не запомнила, ночи напролёт тусовались подростки. Часто они выглядели довольно агрессивными. Вот и на этот раз, девушка только показалась, как услышала: «Эй, куколка, давай к нам, развлечёшься!». Обойти их было трудно – тротуар узкий, с одной стороны площадка перед памятником, заполненная тусовщиками, с другой стороны – кусты. Марина ускорила шаг,  досадуя на свою мини юбку и весьма откровенный топик. Но она ж одевалась для дня, чтобы при солнечном свете пройтись гордой и неприступной, привлекая к себе взгляды прохожих. Да и перед Иркой хотелось покрасоваться своими формами. Проскользнуть не удалось: кто-то схватил её за край разлетающейся юбчонки, потная рука стиснула голое плечо.

– Мальчики, может, не так сразу.

Она быстро поняла, что «мальчики» были нетрезвы. То ли пьяны, то ли обкурены. Что ж делать? Бежать? Да, внезапно вырваться и бежать. Даже если юбка останется в чужих руках. Она сделала вид, что расслабилась, даже откинула с шеи прядь волнистых волос. И услышала голос:

– Эй, киды, расступись!

Он был выше всех, кто окружил её. Откуда он взялся? Видно, что не подросток. Но, похоже, свой. Пацаны послушно отпустили девушку и отошли. Марина, дрожа всем телом от страха, взглянула на неожиданного спасителя. Высокий, тонкий. Она увидела аккуратно подстриженные светлые волосы, удлиненное лицо с тонкими чертами, чёрную рубашку.

– Что ж ты болтаешься здесь по ночам, да ещё в таком виде? – спросил он спокойно-насмешливо.

– У подружки задержалась, – с трудом проговорила девушка.

– А… А я думал, приключения ищешь.

– Нет, домой иду.

– Ну пошли, покажешь, где твой дом.

Она нерешительно двинулась вперёд. Парень за ней. Кто-то из толпы подростков послал вслед:

– Эй, Ариец, весёлой тебе ночки! Про нас тоже не забудь!

Парень не ответил, видимо, не посчитал нужным.

Дрожь прошла, но не прошла тревога. Если он им свой, то и намерения у него те же, только более цивилизованные. Поскольку её невольный провожатый молчал, Марина решила заговорить первая, чтобы хоть понять, кто идёт с ней рядом и чего ей ждать.

– Это что ж за прозвище такое – Ариец? Из-за внешности или группа такая?

– Не знаю, назвали давно, так и прижилось, – голос звучал довольно доброжелательно.

– Гот или скинхед?

– Развлечения для подростков, – хмыкнул он.

– Тогда как на самом деле тебя зовут?

– Знакомиться хочешь? – он глянул на неё из темноты.

– Ещё не решила, – ответила она. Вздохнула: симпатия к спасителю разгоралась с каждой минутой. Она предпочла сменить тему:

– Лет в четырнадцать я сама мечтала быть готом. Тогда как раз вышли романы Стефании Майер. Потом фильм. Мы, девочки, все воображали себя Беллой и мечтали об Эдварде, – Марина вдруг подумала, что её новый знакомый очень похож на Эдварда. Так похож, что у неё захолонуло в сердце и горячо стало в животе.

– И что ж? – спросил он. – Стала?

– Нет. Самое смешное, что из вампирских фантазий я попала прямо в православную компанию. Девчонки соблазнили скаутами. Пошла, понравилось – походы, лагеря.

– Так ты скаут?

– Уже нет. Только пока училась в школе, а потом мне надоел весь этот детский сад.

– А ты что, разве уже закончила школу?

Парень внимательно всмотрелся в её лицо.

– Ну да… – она даже немного растерялась. Ей-то всегда хотелось выглядеть взрослее своих девятнадцати. – Школу закончила, учусь в педуниверситете.

– На каком факультете?

– Начфак. Психология. Третий курс. Вот и мой дом.

Марина остановилась около подъезда трёхэтажного дома старинной, вероятно, послевоенной постройки. Повернулась к провожатому, ещё раз окинула его взглядом. Елки, даже если у него нет иномарки… Она хочет, да, хочет быть Беллой, и пусть этот Ариец впивается ей в шею ртом и пьёт её кровь!

– Меня зовут Марина.

– Меня – Ариец, – он улыбнулся, помолчал, глядя в ожидающие глаза девушки, – ну пока, и больше не ходи одна по ночам в таком виде.

– Спасибо тебе, – ей стало печально, и она решилась, – хочешь, забрось мой телефон в свою записную книжку, когда вспомнишь – позвонишь.

– Давай, – её чуткое ухо уловило лишь готовность выполнить её просьбу.

Они обменялись номерами. Марина уже повернулась к двери, когда услышала:

– Может, без телефона до завтра?

– Где?

– А хоть у памятника, где мы с тобой познакомились. Часов в семь вечера?

– Надеюсь, ты будешь без компании, – она улыбнулась и, радостная, впорхнула в дверь подъезда.

Она жила, как и многие её сверстницы. Папа – главный инженер, мама – учитель в школе. Ещё любимая бабушка. Марина была достаточно послушной девочкой, хорошо училась. Осознав свою красоту, стала задирать нос. Считала, что такая, как она, достойна лишь самого-самого. К тому времени, когда Марина заканчивала школу, бабушка умерла, папа ушёл из семьи, мама получила должность директора. Подружка и одноклассница Рита затянула её в скаутскую организацию. Марине понравилось. Там между парнями и девушками были хорошие чистые отношения, много развлечений, лагеря, походы. Она успела даже получить скаутское имя – Сорока. Наверное, потому что любила поболтать. Она и в храм тогда с удовольствием ходила, причащалась, учила молитвы, тем более что это было нужно для повышения разряда. Поступив в университет, Марина вдруг обнаружила, что большинство её однокурсниц, и более глупых, и невзрачных, чем она, уже вовсю гуляют с парнями. А она, красавица Марина даже не целовалась. Зависть – плохое дело, но Марина не устояла. Первая её любовь была в деревне, куда они поехали после смерти бабушки. В клубе она подцепила какого-то тракториста… Зато потом, одумавшись, она подошла к делу более серьёзно. Второй её любовью, а также первым мужчиной в её жизни стал жизнерадостный Эдик. У него отец занимался бизнесом, и Марина поняла, что именно это ей и нужно. Она теряла голову от восторга, когда к её подъезду подкатывала роскошная иномарка. Конечно, мамина зарплата директора школы  да скудные подачки от отца, живущего с другой женщиной не были достаточны, чтобы соответствовать такой машине – прикид не тот, но Марина не унывала – её красота вполне затмит её не особо эксклюзивные тряпки. Вскоре у Эдика её перехватил  Максим. Марина не задумывалась ни на минуту, с кем ей остаться. Мало того, что у Максима тоже была крутая иномарка и особняк в «долине нищих», но он был ещё и красив. Ну копия артист Даниил Страхов! У Марины подкашивались ноги, когда она видела его. Как и любимый артист, Максим обладал необыкновенной харизмой. Его лёгкий нрав и обаяние не шли ни в какое сравнение с парнями, которых она знала до него. А стоило Максиму поправить непослушную прядь чёрных волос на лбу или насмешливо прищурить глаза – Марина чувствовала – она готова на всё ради того только чтобы смотреть на него! Более того, Максим был потрясающим любовником. Он обучил девушку таким штучкам, благодаря которым она теперь теряла голову при одной только мысли о близости с ним! Марина всерьёз задумалась о том, чтобы выйти за него замуж. И вдруг – всё, Максим резко охладел к ней, замолчал, отстранился. Он даже ничего не объяснил! Марина думала, что сойдёт с ума от горя. Она звонила ему, даже плакала. Ну прикипело её сердце! Ходила к Ниночке и Генке, прося, чтобы они помогли ей наладить отношения, но…

Нежданно-негаданно на её пути появился высокий стройный парень, который спас её от распоясавшихся подростков.  Тогда впервые Марина подумала,  что её чувство к Максиму не такое уж всепоглощающее.

 

– Ты смотри, реальная организация, зарегистрированная, всё как надо! – воскликнул Максим, открыв сайт скаутов, – руководитель компании Звягинцева Юлия Алексеевна. И адрес!

– Теперь мы знаем, где искать, – облегчённо вздохнул Генка.

– Подожди, дай ещё посмотрю… Зарегистрирована в нашем городе 24 июня 200… года. ИНН, регистрационный номер, код… Во дела! Так, смотрим Википедию. 28 миллионов членов, в разных странах. Ни фига себе! Основатель – Роберт Баден-Пауэл.

– Ты решил стать скаутом и начать своей персоной 29-й миллион? – пошутил Генка.

– Никогда не думал…

– Вот, смотри!.. – Гена прочёл: « Наша дружина 31 человек».- . Они уже и нынешний лагерь выложили.

Лагерь «Полёт стрелы».

Под редко накрапывающий дождик, который стал нашим постоянным спутником, мы подошли к месту стоянки, где нам предстояло  прожить ближайшие 12 дней. Быстро разобрав снаряжение, звенья начали устанавливать палатки. Все старались как можно лучше обустроить свои места. Обязательными постройками были иконостас, кухня и столовая, ворота, место для пилки дров. Темой этого лагерного лета стали традиции индейцев. Мудрый Соболь и Широкий Тюлень, нарядившись в одежды краснокожих, прошли по территории, обозревая порядок и готовность участников к новой жизни. Со следующего дня начались соревнования. Сначала проводился конкурс поваров, из предложенных продуктов они должны были приготовить индейский обед. В последующие дни мы устраивали игру «Пузилитра», участники которой должны были выпить на скорость по полтора литра воды, Вертикальную бабочку, разные эстафеты, стрельбу из лука и метание копья. Были конкурсы на знание азбуки Морзе, соревнования по плаванию. Абсолютным победителем стало звено «Рысь». Много времени было отдано разведческой практике»…

– Нехило живут, – с некоторой долей зависти проговорил Максим.

– Резвятся, как дети, – согласился Генка.

– Они и есть дети, – вздохнул он. – Значит, идём по адресу.

Двухэтажное здание православной гимназии, построенное, должно быть, в сталинские времена, с мощными колоннами и тяжелой лепниной, стояло в глубине ухоженного сквера. Перед ним – статуя какого-то святого, у подножия – цветы, вокруг – скамеечки.

Молодые люди открыли высокую деревянную дверь и попали в просторный холл с иконами по стенам.

– Ничего себе, – проговорил Генка, – вот живёшь-живёшь, и ни о чём таком не подозреваешь. Посмотри, как детей нынче воспитывают!

Макс огляделся по сторонам и первым заметил выходящего из-за коридорного поворота сторожа.

– Вам что-то надо, юноши?

– Мы только узнать про скаутов. Они здесь собираются?

– Ну да. Только сейчас никого нет.

– А когда они тут бывают?

– Как каникулы закончатся  – каждое воскресенье, после службы в нашем храме. Шумят много. Директор ругается.

Молодые люди, вежливо попрощавшись, пошли к выходу. Сторож двинулся за ними, провожая.

– Ты круто въехал в эту девчонку, – проговорил Гена, когда они шли к машине.

– Надо же придумать себе какое-нибудь развлечение, – небрежно ответил Максим.

– Ну-ну. Она из православной гимназии – куда нам со свиным рылом в калашный ряд. Верующие эти знаешь, какие… Как нынче говорят, новая элита…

– Ты думаешь, она школьница? – Максим с сомнением посмотрел на друга.

– Ха-ха, знаешь, что бывает за совращение малолетних? Ну да, за тебя же есть кому постоять.

Максим никак не отреагировал на замечание друга:  что говорить, Генка прав, папаня в любом случае отмажет, но ему и самому не хотелось с малолетками связываться – скучно. Одной Маринки ему хватило  выше крыши.

– Я толком её не разглядел, – ответил он только, – вот разгляжу, тогда и решу.

 

 

Начальник следственного отделения Иван Петрович Новиков торопливо дописывал последнюю страницу длинного отчёта, когда дверь кабинета открылась, и ввалился его подчиненный и близкий друг Гоша Смирнов. Лицо вошедшего было серым после бессонной ночи, глаза покраснели. Увидев Новикова за письменным столом, Гоша буркнул:

– Слушай, бросай ты это неблагодарное дело, давай хоть перекусим, а то сутки на подножном корму.

– Одну минуту, – ответил тот, не поднимая глаз, и что-то пробормотал себе под нос.

– Осточертели эти бумаги, – Гоша плюхнулся в кресло, – о чём хоть пишешь?

– Всё о том же… О парне, который пропал – Касторин Денис.

– Бесперспективное дело.

– Висяк, – подтвердил Новиков.

– Самое странное, куда ни плюнь – везде положительный. Не был, не привлекался, не участвовал, не пил, не гулял, домой вовремя приходил, а главное – с головой дружил! Можно было бы это дело под амнезию подвести, так и того нет! Не за что зацепиться! Наша очередная головная боль: был человек – и нет. Ни одного следа

– Ну да, – Новиков, наконец, положил ручку, – пора приостанавливать производство. А как там с пожаром?

– Пожар как пожар, – Гоша пожал плечами, – ценности, вроде на месте, может, проводка?

– Может, – Иван Петрович откинулся на спинку кресла, – только странная какая-то ситуация, не находишь?

– Нахожу, – Гоша достал телефон, показал фото с места происшествия, – вот, гляди, знак там на стене.

– Где-то я подобный видел, – начальник внимательно всмотрелся, – длинная морда какого-то зверя и два изогнутых рога – своеобразная графика.

– Может, опять подростки резвятся?

Новиков встал, распрямляя спину, потянулся. Его жиденькое тело стало как-будто мужественнее и словно выше.

– Подростки, подростки, – пробурчал он, – то из окон кидаются, то кресты срезают, то памятники на кладбище рушат – не останемся мы, друг Гоша, без работы, помяни моё слово!

Гоша уже разворачивал на столе большой пакет с обедом, которым всегда снабжала его жена перед уходом на работу.  – Подсаживайся, – предложил он коллеге.

Иван Петрович вытащил из сумки термос и бутерброды с колбасой. Сложил в общую кучу.

– Как Алинка? – спросил Гоша, – выздоровела?

– Да, сегодня первый раз бабушка её в садик повела,  – ответил Иван Петрович хмуро – домашние проблемы тяготили его своей нескончаемой суетной неразрешимостью. Совсем как висяки в делопроизводстве. Особенно после того, как полгода назад умерла от онкологии его жена, и все домашние хлопоты легли на него и на его уже немолодую и совсем нездоровую мать.

 

 

Репетиции танцев, благодаря энергии Олега, начались уже со следующей недели после их сбора. Второй парой согласились быть Карина с Владом. Встречи проходили весело и плодотворно. Неотрывно следя взглядом за Ритой, Олег думал, что он никогда не был так счастлив, как теперь, и никогда уже не будет. Рита в облегающей тело белой футболке и простенькой длинной юбке, чуть прогнув спину, невесомо скользила по паркетному полу актового зала. «Раз, два, три… Раз два три…»

– Олег, выпрями спину, – он с готовностью солдата вытягивался в струнку.- Влад, не торопись, слушай музыку.

Как она хороша! Прямо неземная фея! Тяжёлый узел светлых волос, закреплённый высоко на затылке, тянул назад голову девушки, открывая её высокую тонкую шею. Музыка вальса завораживала, вызывая слёзы восторга. Да, он никогда не был так счастлив. И, похоже, не один он. Олег не раз замечал, как встречаются взглядами стройный черноглазый Влад и Карина. Вспоминая её отношения с пропавшим Денисом, невольно думал о том, как скоротечна память и как изменчива жизнь. Вдруг и с ним что-нибудь случится, и Рита забудет его. В своих мечтах Олег уже видел Риту своей женой. Более того,  он был уверен, что так и будет – ну разве можно его не полюбить и не захотеть выйти за него замуж?!

После репетиций молодые люди не спешили  расставаться. Тогда Влад доставал гитару,  они пели скаутские песни, любили «Надежду» и «Когда цветут сады» Анны Герман.

Туманом сладким веяло, когда цвели сады,

Когда однажды вечером в любви признался ты…

При этих словах песни Олег очень выразительно смотрел на Риту, девушка с лёгкой улыбкой отводила взгляд.

Даже подумывали о том, чтобы узаконить свой квартет. Но не могли прийти к согласию как его назвать.

Часто вспоминали лагерь, уборку сена. О последнем попросил желающих потрудиться батюшка Алексей, отец Юли Звягинцевой. У него в хозяйстве четыре коровы – ещё бы, семья-то многодетная! Откликнулись почти все. Отсутствовал только Олег, в июле он уезжал домой, в Донецк. Вспоминали жару и квас, которые привозил им батюшка, вспоминали звёздные вечера, песни у костра, ароматный пыльный дух, которым дышали стога скошенной травы.

– Самое счастливое время было, – мечтательно проговорила Рита.

– А в лагере что, хуже? – в голосе Олега послышалась некоторая ревность.

– И в лагере хорошо, но почему-то у батюшки было лучше. Детство вспоминалось. Я, когда в школе училась, каждое лето у бабушки в деревне жила.

Расходились парами. Олег и Рита долго бродили по улицам. Августовские вечера были уже прохладными, молодой человек с удовольствием накидывал на плечи девушки свой пиджак. Это была возможность лишний раз прикоснуться к Рите, может даже, приобнять. Но она почему-то избегала его прикосновений, утверждая, что не замёрзла.

Он много рассказывал Рите о себе.

– Вот ты с детства с Богом. У нас так не было. Мы ведь даже некрещёные были. Но настали лихие девяностые, сначала отец потерял работу, потом – мать. Мы по-настоящему голодали. Не знаю, как у вас, в России, а у нас в Украине было хуже некуда. Сестра Соня начала болеть: воспаление лёгких – одно за другим. Мать дошла до отчаяния и однажды, проходя мимо храма, не выдержала, упала на колени возле ограды и попросила о помощи… – Олег помолчал, вновь остро вспоминая пережитое. – Буквально на следующий день она встретила знакомую, та предложила ездить с ней вместе в Москву за товаром. Ты не можешь себе представить, что мы с Соней почувствовали, когда однажды увидели в холодильнике целый короб сливочного масла. А главное, мама сказала, что мы можем его есть!

Рита невольно взяла Олега за руку. Он благодарно сжал пальцы девушки.

– Короче, голод закончился. Тогда мы приехали сюда, потому что тут живёт мамина сестра. Отец Алексей нас всех окрестил. Сейчас, правда, мы чаще ездим к старцу, отцу Савве в монастырь. Он и благословил меня поступать в сельхозакадемию, хотя я хотел в семинарию на священника. И мама одобряла, но отец Савва сказал, что это не моё. Благодаря отцу Алексею я познакомился с Юлей, и мы начали создавать скаутскую организацию.

– Ты в общежитии живёшь? – поинтересовалась Рита.

– Нет, ты что?! – Олег, казалось, даже испугался. – Какое общежитие? Что мне там делать? Пить да развратничать? Нет, я, как и ты, у тёти живу.

– Твоя мама по-прежнему торгует на рынке? – спросила Рита.

– Нет, конечно. Она у меня теперь частный предприниматель. Уже несколько лет занимается ландшафтным дизайном. Тогда подобных специалистов было мало, вот она и пошла в гору. Появились деньги, начали возводить дом. Мы строили его вместе с отцом. Представляешь, был  пост, и мы с отцом ели одну картошку с растительным маслом. И ничего, сил хватало на всё! Зато как легко было!

– Здорово.

Олег засмеялся:

– Всё благодаря маме. Она главный вдохновитель наших дел и мой лучший друг. Жизнь наша стала другой, престижнее, что ли. Однажды мы с ней зашли в навороченный бутик, она хотела себе что-то посмотреть. А сама была в фуфайке, в сапогах. Продавцы так на неё посмотрели… И вдруг у мамы в кармане запел мобильник – тогда их ещё ни у кого не было. Поглядела бы ты на этих девиц! Тут же нам и чай и кофе.

– Мама твоя одна работает? – поинтересовалась Рита.

– Нет, у неё есть бухгалтер Яков Иосифович. Он тоже крестился, представляешь! Вообще, он сейчас для мамы – правая рука, всё знает, всё понимает. Она без него не справилась бы!

– А отец?

Олег презрительно фыркнул:

– Что отец? Он так же сидит без работы на маминых деньгах. Так, жалкий никчемный человек.

– Он был таким, даже когда вы вместе дом строили? – вдруг спросила Рита.

– Ну, тогда… – Олег почему-то не нашёлся, что ответить, а неожиданная встреча со знакомыми на улице, вообще отвлекла его от темы.

Как живёт Рита, он не расспрашивал, решив, что знает о ней достаточно: четыре года назад погибли в авиакатастрофе её родители, сейчас девушка живёт с тёткой, маминой сестрой и её сыном. В деревне у неё есть бабушка и дедушка, мамины родители, которых Рита очень любит и старается им всячески помогать. Что ещё особенного может быть в жизни девятнадцатилетней девушки – она ещё и пожить-то не успела. Он грезил, как будет воспитывать для себя идеальную жену. Поинтересовался лишь, как это ей пришло в голову пойти учиться в семинарию.

– А куда, в медуниверситет? – спросила Рита. – У нас таких денег нет. Я всегда хорошо рисовала, меня даже зачислили в художественный спецкласс. Тётя хотела, чтобы я училась на бухгалтера, говорила, что с такой специальностью я без работы не останусь. В десятом классе я попала в больницу с гайморитом и познакомилась там с девушкой Верой, которая заканчивала иконописное отделение семинарии. Она мне многое рассказывала. Мы подружились. Вот я и решила. Тётя поддержала, сказала, что без денег это самый лучший для меня вариант.

– Ну да, твоя профессия сейчас очень даже востребованная. Так же, как и моя, хотя и мединститут не стоит выпускать из своих планов, – загадочно добавил Олег. Молодой человек уже был наслышан о необычных дарованиях Риты в области медицины – девушка могла почти профессионально сделать массаж, а её советы всегда пригождались – и откуда она столько знала! Вросший ноготь она предлагала лечить сливочным маслом, а на жалобы по поводу болей в спине рекомендовала проверить желудочно-кишечный тракт. А как её прикосновения могли избавить даже от головной боли! На скаутах её дразнили ведуньей и знахаркой. Рита не обижалась и никогда не отказывала в помощи!

 

Марина даже не представляла, что можно так влюбиться. Ей уже было не до иномарки и ресторанов. Да что, первый раз она отдалась Арийцу в грязном подвале, пропахшем кошачьими испражнениями, и визжала там от удовольствия. Она его обожала, ей даже было неинтересно знать настоящее имя своего возлюбленного, чем он занимается, где живёт и что у него за семья. Таинственность только возбуждала её и давала пищу бесчисленным фантазиям, тем более что Марина быстро смекнула: несмотря на видимую скромность, у него водятся деньги, и не малые. Может, и машина есть, хотя предпочитает Ариец гонять на очень недешёвом мотоцикле. Это безумный восторг – нестись по ночным улицам, прижавшись к спине любимого, слившись с ним, отдавшись скорости – вне времени, вне пространства! А какой он умный, какой талантливый – Библию знает почти наизусть, в музыке разбирается, а как танцует! Они пару раз посидели в студенческом кафе под названием «Лас-Вегас», Ариец вёл себя безукоризненно, а, пригласив Марину на танец, привлёк восхищённое внимание всех находившихся в то время в кафе посетителей. Марина почти каждую встречу открывала в нём новые грани незаурядной личности. Её обожание росло, она уже давно потеряла голову! Да, самоуверенный, да, эгоистичный, напористый, порой даже грубый, но кого можно с ним сравнить?! Она таяла от одного его присутствия, от редких насмешливых фраз, от непонятной скрытности. Не представляла жизни без него, не хотела ни учиться, ни развлекаться, ни проводить время с подружками – без него жизнь теряла смысл.

Однажды он привёл её в пустую маленькую квартирку, грязную и неухоженную. На стенах висели плакаты с надписями «Взрасти в себе зло» и «Делай, что пожелаешь». Дверь в соседнюю комнату была заперта, казалось, что её уже много лет не открывали.

– Что это? Кто тут живёт? – Марина с недоумением обернулась к вошедшему следом за ней Арийцу.

– Мой друг, – ответил тот небрежным тоном, расстегивая на себе рубашку.

– Тут хоть ванная есть? – поинтересовалась девушка, не без брезгливости представляя соответствующий подобной квартире санузел.

– Разумеется, – холодные глаза Арийца скользнули по её открытой шее и груди.

– Тогда я скоро, – она зажгла свет, открыла дверь. Да, старая-старая ванная, кое-где проржавевшая, давно немытая. Открутила краны. Сзади её обхватили знакомые руки, полезли под кофточку, нашли пуговицу на юбке. И всё, грязь, вонь, недоумение – всё перестало существовать для Марины, изогнувшейся в нетерпеливом ожидании, захлебнувшейся от восторга, что есть силы завопившей от взорвавшего её оргазма.

Когда она вышла из ванной, Ариец, голый, лежал на продавленном диване, подстелив под себя покрывало сомнительной свежести. Увидев подругу, едва прикрытую узким полотенцем, протянул руку, приглашая прилечь рядом. Уже зная и желая, она сжала коленями его бёдра, вцепилась в плечи, запрокинула голову. Безудержная волна страсти, казалось, лишила её рассудка.

Наконец, можно было отдохнуть.

– Кто твой друг? Чем он занимается? – спросила Марина, дав волю долго сдерживаемому любопытству.

– Тебе это надо?

– Интересно, персонаж любопытный.

– Любопытство никогда не доводило до добра, – он щёлкнул её по носу. – Может, когда и познакомишься.

– А что в той комнате? – она кивнула головой на закрытую дверь. – А вдруг он там и сидит, притаился?

– Дурочка, – Ариец погладил её по груди. – Постой…

Он повернулся на бок, открыл болтающуюся на одной петле дверцу прикроватной тумбочки, запустил туда руку и вытащил целлофановый пакетик. Прищёлкнув языком, показал Марине:

– Пробовала?

– Что это? – насторожённо спросила девушка.

– Да не бойся, марихуана. Её курят все, кому не лень, она не вызывает привыкания. Марина предпочла не говорить, что давно на «ты» с этим, да и другими видами «курева». Благодаря Эдику, а потом Максу, она много чего перепробовала. И всё же, всмотревшись в глаза Арийца, спросила, словно что-то открывая для себя:

– Ты наркоман?

– А что, похоже? – он засмеялся. – Нет, кошка, я не из тех, кто даёт над собой власть кому-либо или чему-либо, тем более наркотикам.

Они дружно затянулись. Чувство весёлого опьянения вдруг накатило на неё.

– Ой-ё! – взвизгнула девушка, спрыгивая с дивана. – Ой-ё!

Потом она, голая, на четвереньках прыгала по комнате, изображая из себя лягушку.

 

 

К началу учебного года начали съезжаться семинаристки. Теперь в келье третьего курса были заняты все шесть коек. Рядом с Ритой было место Оли из Старого Оскола, подружки Оксаны, потом шли кровати самой Оксаны, Лиды и энергичной, громкой правдолюбки Кати. Последней приехала Маша, высокая, крупная девочка. Она явилась больная, с кашлем, сильным насморком. Постанывая, быстро переоделась во фланелевую пижаму и залезла под одеяло.

– Что терпеть приходится, – просипела она, – и всё ради чего? Ради славы Божией.

– Искушение ты, Маша, – ответила на её жалобы Оксана.

– Расскажите, что новенького произошло? Или в нашем стоячем болоте до скончания веков ничто не дрогнет?

– Почему же, – откликнулась Лида. – Акула ушла, зато Зоя Ивановна появилась.

– Странная она, сестры, – Оля подпрыгнула на постели. – Вчера её ночное дежурство было, мы лампаду зажгли – уютнее как-то с ней спать. Так она, было, хотела у нас прилечь, но лампаду увидела и говорит: «Нет, у вас тут при свете я не могу спать». И ушла.

– Наверняка болящая, – делая большие глаза, откликнулась Оксана.

– А может, одержимая.

– Ой, боюсь!

Болтовня девочек была прервана появлением дежурной помощницы, которую в семинарии прозвали Снегуркой, худенькой дамы неопределённого возраста с вечно умильной улыбкой на лице. Девочки спрыгнули с постелей, приветствуя её. Осталась лежать только Маша. Снегурка это тотчас заметила:

– Что это вы средь бела дня в постели, Мария?

– Болею, – проговорила та, закрывая платком лицо.

– А почему в брюках? – голос дежпома вдруг возвысился, выражая крайнее возмущение.  В заведении, которое требует строжайшей формы одежды! А если бы сюда зашёл батюшка?!

– Ну и зашёл бы, – ответила Маша, пожимая плечами. – Я же болею, в постели лежу. Он понял бы.

– Нет! Он потом мне бы высказал, что я допускаю подобное нарушение в стенах женского духовного учреждения. А зачем мне это нужно?!

– А вы не нашлись бы, что ответить? – больная Маша раздражалась очень быстро.

Ситуация накалялась. Девочки, притихнув, ждали, чем всё закончится, но, судя по всему, конца не предвиделось. Снегурка ждала от воспитанницы смирения, однако Маша раздражалась всё больше. Под конец, девушка закричала:

– Да провались ваше заведение вместе со всеми вами!

Снегурка такого не ожидала. У неё на миг перехватило дыхание.

– Вы… вы думаете, что говорите? Вы – православная девушка, которая посещает храм, причащается, более того, учится писать святые образы. Святые! Раньше к такому делу допускались только люди глубочайшего смирения, прошедшие многолетний искус.

– Ну да, недостойная я, грешная. – Маша уже не на шутку разошлась, самые злые слова рвались с её языка. Оксана попыталась погладить её по плечу, чтобы успокоить,  та резко отстранилась.

– В таком случае, – лицо Снегурки приняло торжественное выражение, – в таком случае, вы недостойны более находиться в этом заведении. Собирайте свои вещи и отправляйтесь домой. Я извещу батюшку.

– И пожалуйста, – видно было, что Машу уже ничем не остановить, – тоже мне, заведение!.. Тюрьма! Где людей унижают и с ними не считаются! Вы думаете, что имеете право нас смирять, кто вы такая – Господь Бог? Вы сначала на себя посмотрите!

– Маша! – пытались остановить её девочки, уже с трудом выдерживая гнев подруги.

Ничего более не сказав, дежурная покинула келью. Маша кинулась складывать вещи и переодеваться. Семинаристки, окружив её, пытались успокоить, уговаривали смириться и попросить прощения у Снегурки.

– Не такая уж она плохая, – Оксана от жалости чуть не плакала.

Маша повернула к ней лицо, искажённое презрительной усмешкой:

– Унижаться? Ради чего?! Ради этого заведения, куда мы пришли только потому, что у наших родителей не было денег на университет? А тут вроде какое-то, но образование. Дерьмо, а не образование! Унижение – находиться тут, мне стыдно признаваться друзьям, где я учусь. Сразу такие жалостливые взгляды… Ну, скажите, что мне это даст? Да я лучше продавцом пойду! И сыта, и при деньгах.

Девочки почему-то молчали. Каждая вдруг задумалась о себе. Попрощались с Машей уже спокойнее. Обнялись, расцеловались. Оксана перекрестила девушку:

– Помоги тебе Бог, – сказала она и всхлипнула.

После ухода Маши разошлись по своим кроватям, грустные, задумчивые.

– А я не согласна, – вдруг в гнетущей тишине раздался голос Риты. – Может, она и права в том, что у наших близких не нашлось денег на институт. Я, например, хотела быть врачом… Закончив десятый класс, я поехала в монастырь к одному знакомому священнику, поговорила с ним. Он не прозорливый, я так думаю, но он – молитвенник. Батюшка сказал, что я должна весь год ежедневно читать акафист Николаю Угоднику. Сестры, я читала, наизусть выучила. А, оказавшись в больнице с гайморитом, познакомилась с Верой.

– Это которая у нас рисунок преподаёт? – спросила Лида.

– Ну да. Она мне стала рассказывать о семинарии, об иконописи. Вот я и решила… Конечно, можно сказать, что я сбежала от тётки, что у меня нет денег на хорошее светское образование, но… я уверена, что это Николай Угодник меня сюда привёл. А уж он-то знает, что делает! Знаете, я не могу сказать, что иконопись – моя страсть. Но я верю святителю Николаю. Я даже думаю, что если Бог даст, и я когда-нибудь выйду замуж и рожу сына, то обязательно назову его Николаем!

– А меня старец благословил, – в тон Рите сказала Оксана.

– И меня, хотя, честно говоря, деньги на университет у моих родителей были… Мама просто хотела, чтобы я была ближе к Богу, – вставила слово Оля.

– А я так думаю, – вдруг громко заявила Катя, – Машка – дура. Да на иконописи сейчас можно такие бабки заработать! Ну кто сумеет раскрутиться. Дело то новое, вот и говорят каждый, что кому в голову придёт! Вы вот не знаете, а я слышала от старшекурсниц, что написать икону «Знамение» знаете, сколько стоит? Тридцать шесть тысяч!

– Ты что? – Лида обернулась к подруге. – Тридцать шесть?! А Тася говорит, что ей всего шесть заплатили.

– Это наша семинария во главе с батюшкой Никитой и Клавдией Ивановной на нас деньги делают. Ничего, я научусь писать как следует –  своё дело открою.

– Если раньше не вылетишь, как Маша, – с грустью проговорила Рита.

– А правда, сестры, как быстро всё случается. Раз – и жизнь даёт резкий поворот, – задумчиво, проговорила Оксана.- Что теперь Маша будет делать? Куда пойдёт?

– Промолчала – лучше б было, – проговорила Оля. –  Смотрите, сестры, два года назад нас поступило двенадцать человек, а осталось пятеро. Что дальше будет?

– Вот-вот, – согласилась Оксана, – поступить сюда легко, остаться трудно.

– Да, когда такие дуры, как Снегурка, пытаются нас смирять.

– Теперь уже никто не уйдёт, самые закалённые остались, – засмеялась Лида.

– Представляете, когда моя мама однажды приехала сюда, отец Никита попросил её зайти к нему, – Катя под наплывом эмоций подпрыгнула на кровати. – Мама зашла, и, представляете, он начал говорить ей, что в семинарии мы получаем то воспитание, которое не получили дома. А мама слушала-слушала, и говорит: «Батюшка, а как же с плохим-то воспитанием моя дочь оказалась в стенах православного учебного заведения? Ни в училище не пошла, ни на товароведа, ни на юриста, а сюда?!».

Снегурка, настоящее имя которой было Ирина Васильевна, меж тем вошла в маленькую комнатку при семинарии, которую занимали дежпомы во время своих «вахт» – две кровати, столик, шкаф и множество икон по стенам. Её рука невольно прижималась к груди.

– Господи! Прости меня, если я по неразумению совершила грех! – умоляюще проговорила она, обращаясь к иконам, и опустилась на колени. – Может, я поломала жизнь этой девочке, отвратила её от тебя, Господи! Но что я могла сделать, правила есть правила, а дурной пример заразителен. Кроме того, Господи милостивый, разве можно служить Тебе с такой гордыней!? Иконопись – это дело святых, и всякую паршивую овцу надо решительно отсекать, если нет возможности её исправить и вразумить! А кто может это сделать, если не мы, призванные Тобою быть наставниками и воспитателями?

Она вздохнула, не без страха подумав, что на это скажет отец Никита – он, как известно, батюшка крутой.

Решительно поднявшись с колен, Ирина Васильевна выбежала из кельи, заторопившись к бухгалтеру Клавдии Ивановне, с которой была дружна и которая имела большое влияние на батюшку – надо на всякий случай заручиться её поддержкой!

 

 

Максим, придя с работы, поел приготовленный матерью вкусный и сытный обед. Ну вот, как всегда – шесть часов, а делать нечего. И так вся жизнь, тупая и бесполезная. Лишь одно ещё как-то занимало его в последнее время – желание встретиться с девушкой из скаутской организации.  Только бы она не оказалась школьницей! Какой тогда будет крах! Ему так хотелось познакомиться  с ней, что временами даже казалось, что только она способна спасти его от депрессии и помочь обрести смысл жизни. Когда же это будет? Ещё август, а они соберутся только в первое воскресенье сентября. И ещё не факт, что она там будет. Но в любом случае ждать дней десять. Целых десять дней, их надо как-то умудриться прожить…

Он, наконец, обратил внимание на мать. Она странно вела себя – сидела неподвижно за столом и молчала.

– Мам, – окликнул он её.

– Да, сыночка? – она словно вынырнула из какого-то глубокого забытья.

– Что-нибудь случилось? – Максим внимательно вгляделся  в её лицо.

– Да нет, всё хорошо. Устала немножко. Вот сейчас посижу и буду твой любимый тортик печь.

– Ну и отлично, – Максим поцеловал её в щёку. – А я, пожалуй, пойду прошвырнусь до Генки.

Максим знал, мать не любит его дружка, считая его не соответствующим их уровню, называет его плебеем, простонародьем. И был удивлён, что на этот раз она не сказала ни слова против Генки. Словно не слышала. Ну и ладно, не хочет говорить что с ней, и не надо. У него тоже проблем – по горло.

Хлопнула входная дверь. Елена Георгиевна вздрогнула. Сын ушёл. Все ушли. А она здесь один на один с рухнувшим миром, оскорблённая, растоптанная. Давно подозревала, что муж ей изменяет, но догадываться – ещё не знать. И вот это произошло. Она с ужасом посмотрела на лежащую перед ней телефонную трубку, и в её ушах вновь зазвучал издевательский голос Иннки, бухгалтерши мужа:

– Порадовалась жизни – хватит с тебя. Попользовалась, теперь дай другим. Ты для него прислуга – не более того. Он даже не спит с тобой больше, корова разжиревшая! Для тебя не секрет, что он даже в обществе с тобой появляться стесняется? На тебя же смотреть противно! Старая седая курица. А он молод, полон энергии и хочет жить не с тобой, а со мной, а я хочу быть с ним. И буду! Уж я-то смогу соответствовать его нынешнему статусу! Уйди, пока не поздно, всё равно он будет моим.

Елена Георгиевна уронила голову на стол. Да, он не спит с ней давно, может, и правда, она слишком уж растолстела,  но он всегда любил приходить в этот дом, где пахло вкусной едой, где всегда было чисто и уютно, делился своими проблемами. Владимир был на четыре года её моложе, но так уж получилось: Елена Георгиевна, влюбившись в единственного холостого парня в их округе, будучи девушкой хоть и скромной, но решительной, взяла инициативу на себя. Та оригинальностью не отличалась – они переспали, Леночка  забеременела. Её не испугал даже тот факт, что возлюбленный ещё не служил в армии. Перед расставанием их расписали, и молодая жена стала терпеливо дожидаться возвращения любимого. Егор родился, когда отец ещё был в армии. Но вот когда он пришёл…. Рождение Максима было уже запланировано и принесло им радость новых открытий. Елена Георгиевна  считала свою жизнь удавшейся, почти счастливой, уверенная, что эту жизнь и счастье она построила сама. И что будет строить и дальше, «пока семь пар железных сапог не сносит» – как говорилось в одной из её любимых сказок, терпеть и трудиться, трудиться и терпеть. Елена Георгиевна помогла мужу получить высшее образование, она способствовала его карьере. В свободное время  они много путешествовали, даже ходили в горы с маленьким Егором в рюкзаке. А как они любили вместе читать, посещать театры и концертные залы,  да и просто разговаривать, делясь мыслями и впечатлениями.  Уволившись с работы, Елена Георгиевна вплотную занялась семьёй. Мальчики ходили в музыкальную школу, Наташа посещала уроки  хореографии. И пусть у неё не идеальная фигура, но девочка росла стройной, грациозной. Все трое были умненькие, учились почт на отлично. В их семье было всё для детей. Им ни в чём не отказывалось. Ни мать ни отец не хотели детям такого же, как им казалось, безрадостного полуголодного детства, которое  было у них в стародавние советские времена. Елена Георгиевна также заботилась о здоровом образе жизни, о хорошем питании,  о свежем воздухе. Владимир Степанович приобрёл загородную дачу, и они с семьёй каждое лето проводили там, на природе, на парном молоке, купаясь в речке, занимаясь подвижными играми.

Семья начала рушиться, когда муж занял высокий пост и стал богатеть. Первое время Елена Георгиевна ещё удивлялась, откуда у него стали появляться большие, очень большие  деньги. Да, зарплата у него была немаленькая, но так чтобы, не раздумывая, купить сыну машину, квартиру – в нашей стране таких легальных зарплат ещё не бывало. Тогда ещё она не допускала, что муж может  быть нечестным. Она свято верила в его порядочность и благородство. Вскоре сыновья пристрастились к алкоголю. Не отставала от них и дочь, обожаемая  отцом Наталья. Она росла умненькой, но крайне избалованной. Не было ничего, что бы ни сделал для неё отец. Ей было четырнадцать, когда она со слезами сообщила, что беременна. Родители, сокрушаясь, организовали аборт. Тогда они ещё надеялись, что дочка одумается. Но напрасно надеялись. Наталья снова стала встречаться с Виталиком, парнем, от которого сделал аборт. Она едва окончила школу и не захотела учиться дальше, как и её возлюбленный, который так же не имел  образования и нигде не работал. Они оба искали лишь развлечений. Отец, Владимир Степанович, не видя иного выхода, лишь молча финансировал  их беспроблемную, весёлую жизнь. Так же как жизнь  сыновей, Егора и Максима.

Первым из дома ушёл Егор, сняв где-то квартиру. Напоследок  он наградил мать  ударом увесистого кулака – не ту рубашку подала. Поломанные рёбра после этого долго болели. Потом Наталья …  Елена Георгиевна однажды заметила, что дочь часто приходит домой пьяная. В ответ девушка  швырнула ей в лицо модельную туфельку – шрам от каблука так и остался на щеке. Всё началось ещё с подачи отца. Владимир Степанович, однажды увидев, как сын замахнулся на мать, стал лишь подзадоривать его: «Ну, ну, двинь её как следует, может, глядишь, и поумнеет!».

Когда ушла к любовнику Наталья, дома остался один Максим. Хотя и от него радости было немного. Молодой человек пропускал учёбу, пьянствовал, тоже мог в сердцах крепко двинуть мать.

Потом пошли свадьбы. Сначала женился Егор. Елена Георгиевна удивлялась его выбору – Валентина была тощенькая, блеклая, без положения, без наследства. Она оказалась дочерью бухгалтера её мужа. На свадьбу отец подарил им квартиру. Вскоре родилась первая внучка, Галка. Галчонок. Елена Георгиевна было кинулась на помощь. Но Валентина и Инка, как-то мягко, но категорично отстранили бабушку от участия в жизни ребёнка. Вскоре женился Максим. Поскольку теперь у них был большой особняк, решили, что молодая семья будет жить в нём. Вика ещё более не понравилась Елене Георгиевне. Она была отвратительной хозяйкой, была громкой, амбициозной. Всё-то ей хотелось сделать по-своему. Уже с утра повсюду в доме слышался её командный голос. И уж кто такая была, чтобы корчить из себя принцессу – мать и отец её всю жизнь проработали на заводе простыми рабочими! Но рождение Андрейки было для Елены Георгиевны подлинной радостью. Тут-то она сразу поняла, что Вике заниматься малышом  недосуг и со страстью взяла заботы о внуке  на себя. Однако радость её была недолгой – как внезапно женился, так же внезапно Максим и развёлся. Вика покинула их особняк и унесла с собой Андрейку. Теперь она лишь изредка и неохотно заходит в дом к своей бывшей свекрови, да и то, когда Елена Георгиевна приманит её предложением дать денег, продуктов или прикупит какую-нибудь обновку для внука.

Теперь стало ещё хуже, ещё страшнее. Теперь Максим не «просыхал» вообще. Не было дня, чтобы он не приходил домой пьяным, едва держась на ногах. Потом пошли наркотики… Сколько раз, бывало, они с мужем притаскивали его домой елё живого. Вызывали службу, парня прокапывали, приводили в чувство. Потом начиналось всё то же самое.  И конца тому не было. Но Елена Георгиевна ещё как-то пыталась склеивать то, что уже нельзя было склеить.  Нервничала, суетилась, устраивала сцены ревности мужу, когда он задерживался на работе, кричала, требуя, чтобы он разобрался с сыном, даже била посуду.

Владимир Степанович, чтобы чем-то занять жену, арендовал продуктовый магазинчик – глядишь, успокоится, отвлечётся. Он угадал. Елене Георгиевне новое занятие понравилось. Она почувствовала себя при деле. У неё появился личный шофёр, подчинённые ей продавщицы. Ах, как приятно было почувствовать себя не домработницей и нянькой, а важной персоной!

И вот этот звонок. Женщина поняла, что теперь уже рухнуло всё, и жизнь и семья.

Елена Георгиевна  тихо застонала. Чем и как измерить глубину горя, чем пригасить сжигавшую её боль?! Обвела комнату взглядом. С каким восторгом она покупала этот гарнитур в столовую, дубовый стол, светлый кожаный диван и кресла. Расставляла всё, неукоснительно следуя фен-шую, который всерьёз и долго изучала. Уж так ей хотелось не упустить счастье в семье. А оно вон как, вспорхнуло и улетело!  На её лице появилась презрительная усмешка, постепенно перешедшая в злобный оскал. Ну уж нет, она будет бороться. Ведь не износились ещё «железные сапоги», хоть в крови уже не только её ноги, но и сердце! Она ещё не знала, что предпримет. Пока в её голове была только одна мысль – отомстить, страшно отомстить. А там, кто знает, может, и вернуть мужа в семью.

Поднявшись, Елена Георгиевна подошла к шкафу, вытащила фотоальбом, нашла свадебные фото Егора. Вот он стоит, её любимый мальчик, полненький, вальяжный, его губы капризно сжаты, а глаза смотрят тревожно. Рядом с ним – тощая невеста, с оголёнными костлявыми плечами. Ни ума, ни вкуса. Они так похожи с матерью. Надо же, стерва –  Елена Георгиевна ещё тогда  поняла, что нечисто дело с этой свадьбой, что таким образом коварная змеюка уже лезла в её семью!

Взяв ножницы, она аккуратно вырезала фото Иннки, положила перед собой, вглядываясь с ненавистью, которая, кажется, смогла бы испепелить изображение. Потом взяла с полки книгу знахарки Травинки, полистала, ища нужное место. Вот оно. Елена Георгиевна теперь точно знала, что делать. Сейчас она возьмёт фото ненавистной разлучницы, пойдёт на кладбище и с нужными словами закопает его в чьей-нибудь могиле.

 

После литургии отец Никита, выйдя на солею, прочёл проповедь, приуроченную к началу учебного года. Оглядев склонившиеся перед ним головы семинаристок в белых платочках и их родителей, он торжественно произнёс:

– Все мы хотим счастья, мечтаем о нём, боремся за него, иногда на протяжении всей жизни. И как часто не находим его. Отчего же такое происходит с нами? Может, ищем не там, где хотим, или не то, что хотим? Ведь счастье – это слово, вмещающее в себя множество самых разных понятий. Для кого-то это здоровье, для кого-то – любовь, семья, дети. Сейчас много таких, для кого не может быть счастья без денег. Но давайте посмотрим вокруг. Мы с вами увидим огромное количество людей, которые имеют, кажется, всё, но счастливы ли они? А кто же тогда счастлив? Мы смотрим фильмы, читаем книги, любуемся живописью, слушаем музыку, проводим время на курортах – а в душе та же унылая пустота. Мы кидаемся во все тяжкие – но этим только безвозвратно губим свою бессмертную душу. Так что же нам надо? Может, только одно – остановиться и подумать: а того ли и там ли мы ищем? Не сказал ли ещё святой Тихон Задонский, что из всего, что есть в этом мире, голод душевный может утолить лишь Господь наш…

Рита уже не чувствовала ног от усталости. Услышав, что в этой жизни музыка, живопись и литература – лишние и ненужные, недоумённо приподняла бровки. Нет, подумалось ей, тут батюшка что-то заговаривается. Да, для полного счастья этого, конечно, маловато, но не значит же, что они вообще не должны существовать. Не всем быть святыми отшельниками! Ещё и любви хочется, и детей, чтобы было кому молиться за упокой  души, о прощении  грехов, за царствие Небесное. Невольно подумала об Олеге и вдруг ясно осознала – нет, не с ним, и не от него она хочет детей. И любви. И семьи. Удивилась так неожиданно пришедшей мысли. Но ведь ей так приятно с ним общаться, принимать его знаки внимания, ощущать его любовь. Нет, слишком он горяч, беспокоен. Словно живёт не своей жизнью, а кем-то для него придуманной. Да кем же, как не матерью, о которой Олег может говорить бесконечно. Порой казалось, что она всегда невидимо присутствует при их встречах. Невидимо, но назойливо, почти ощутимо стоит третьим лишним.

После молебна и праздничной трапезы девочки, наконец, вернулись в свою келью. Повалились на постели – самое время отдыхать. Но неугомонная Рита предложила:

– Сестры, может, сходим куда-нибудь, посидим, развлечёмся?

– Нет, я лучше посплю, – сонно потянулась Оксана.

Рита позвала Лиду, но тоже получила отказ.

– Скучные вы какие-то, – фыркнула девушка, – никуда вас не вытянешь, ничего вы  не хотите.

– Почему? Я хочу что-нибудь вкусненькое, – проговорила Оксана.

– Вот и возьмём в кафе, что хочешь.

– Нет, ты лучше принеси мне. Пирожное… Наполеон.

– Фигушки, сама иди и покупай!

– Рит, ты что разбогатела? – поинтересовалась Катя, сощурив и без того маленькие глазки, – в кафе собралась.

– Ну да, бабушка к первому сентября прислала, – весело ответила Рита и повернулась к ней,  – может, ты, Кать?

– А, ну тебя, – ответила Катя и углубилась в книгу, которую начала читать.

В конце концов Рита решила позвонить бывшей однокласснице Марине. В школе они дружили. Оказавшись в скаутском отряде, сблизились ещё больше. Однако теперь, когда учёба и образ жизни девушек стали разными, стали реже и их встречи. Но им по-прежнему было интересно вместе и всегда было о чём поговорить. Марина с готовностью согласилась сходить в кафе.

– Отлично, а то я сижу дома, тоска. Расскажу тебе… Ой, что я расскажу! – вдруг воскликнула Марина. – Короче, в пять у пиццерии!

Они встретились у стеклянных дверей кафе. Марина, как всегда, в мини-юбке подлетела к поджидавшей её однокласснице. Рита на этот раз была одета по-мирски: в алую юбку чуть выше колен и чёрную футболку, длинная светлая коса лежала на груди.

Войдя в довольно оживлённый зал, девушки нашли свободный столик, Рита села на кожаный диван, Марина, бросив рядом сумочку, сказала:

– Береги место, я пойду заказывать, тебе что?

Вскоре они сидели рядышком, смаковали пиццу с ветчиной, запивая слабоалкогольным коктейлем, и болтали. Марина с удовольствием выслушала рассказ Риты об Олеге.

– Слушай, какой интересный.  Замуж не звал?

– Нет, но намекает.

– А ты?

Рита пожала плечами.

– Не знаю. Правда, не знаю. Какой-то он уж очень восторженный. Нереальный. Витает где-то в своём мире.

– А вот у меня… – пока Марина рассказывала об Арийце, её глаза горели, дыхание срывалось,  – Я, представляешь, даже его настоящего имени не знаю, но так люблю…. Я ради него на всё готова. Вот скажи он мне, «Убей», я пойду и убью.

– Что, он и в самом деле производит такое кровожадное  впечатление? – спросила Рита поморщившись.

– Да, он такой… Как гот, как вампир. Посмотрит на меня своими голубыми глазами, и мне хочется опуститься на колени перед ним и целовать его ноги.

– Ну уж это слишком, – Рита даже поёжилась, – и замуж, конечно, не звал?

– Нет, но ты знаешь, он делает со мной всё, что хочет. Ой, смотри! Кого я вижу, – Марина, мигом переключившись, подскочила, закричала, кому-то махая рукой, – Максик, Гена, идите к нам! Сейчас я тебя познакомлю. Это мои друзья.

Рита посмотрела в ту сторону, куда был обращён взгляд Марины, и увидела двух парней уже далеко не студенческого возраста. Один был белобрысый, круглолицый, с маленьким подбородком и мягкими, почти женственными чертами. Другой – красавец, высокий, стройный, черноглазый.

– Похож на артиста Страхова, правда? – успела прошептать на ухо подруге Марина, пока молодые люди шли к их столику. Рита отметила, как странно «Страхов» смотрит на неё.

– Знакомься, мои друзья Максим и Гена. А это моя одноклассница Рита, – меж тем по всем правилам этикета представляла их друг другу Марина.

Рита снова отметила пристальный взгляд парня, которого звали Максимом. Он вскоре прояснил причину своего внимания к Рите:

– Это вы на лошади купались около монастыря? У вас ещё перо было воткнуто в волосы.

– Ну да, было такое, – кивнула Рита весело. – Что, подглядывали?

– Опа-на, – почему-то произнёс Гена. – Нежданно-негаданно.

– Гена у нас очень умный, ты не обращай внимания, – продолжала болтать Марина, про себя удивляясь, как быстро прошла её страсть к Максу. И ей было даже забавно видеть, как он не сводит взгляд с Риты. Подумала, что надо бы предупредить подругу, а то тоже «залипнет» на его красоту, а выйдет то же, что и у неё. И не только у неё.

– Вы, оказывается, знакомы? – произнесла она вслух.

– Видимо, да, – ответила Рита, – молодой человек подсматривал за мной, когда я купала лошадь.

– Не подсматривал, так… увидел, – проговорил Максим, любуясь внешностью девушки, её косой, нежным, чистым, словно излучающим свет лицом.

– Это в скаутском лагере? – понимающе кивнула Марина и  добавила: – благодаря Рите и я однажды оказалась в скаутах.

– Мне предложили поприсутствовать на сборе, я ещё тогда подумала, что это какая-то секта, – весело поддержала подругу Рита.

– Умереть не встать, так вы скауты? – воскликнул Гена.

– Рита – да, а я – нет, надоело, – ответила Марина.

– Вы учитесь или работаете? – Максим, наконец, дождавшись своей очереди, обратился к Рите с вопросом, который давно занимал его.

– Она у нас – семинаристка, – быстро и весело ответила за подругу Марина, – иконы учится писать.

– Опа-на, среди нас ещё и так называемая православная молодёжь. А простите за нескромность, отчего вы не по форме одеты? – Гена посмотрел на невозмутимую Риту. – Ваши, насколько я знаю, одеваются несколько иначе.

– Длинная юбка, платок на голове, – понимающе ответила Рита, – я так хожу в семинарии. И в храм.

– А здесь, значит, лицемерите? Подстраиваетесь под нас, грешных?

– Когда военные идут в гости, они ведь тоже меняют мундир на пиджак. И это никто лицемерием не называет. Тем более,  вы не можете сказать, что я одета неприлично или легкомысленно. Просто везде свой дресс-код.

– Ёлочки, она такие слова знает, образованная.

– Она ещё не то знает, Гена. – Марина обняла Риту. Она вела себя несколько возбуждённо, изо всех сил пытаясь показать Максу, что она успешна и ничуть не переживает из-за их разрыва.

– Насколько я знаю, религия – удел малообразованных… бабушек. Опиум для народа… Или секта, где гуру собирает дань с одурманенных адептов, – Гене вдруг хотелось прояснить вопрос, над которым он, по-видимому, задумывался довольно давно.

– Ни то, ни другое. – Видно было, что Рите не хочется вдаваться в спор, который с ней за прошедшее время пытались вести уже не единожды, – обыкновенное русское православие.

– И чему же вас там учат? Поклоны бить, молитвы бубнить?

– И поклоны бить, и молитвы бубнить, и доски левкасить, и сусальное золото накладывать.

– Да… Попали мы с тобой, Максик.

– Как я понимаю, девочки пришли сюда отметить начало учебного года? Помнишь, Гена, когда-то и мы этот день чтили? – Взял в свои руки инициативу Максим. – Девочки, как насчёт того, чтобы продолжить банкет?

– Девочки – за, – провозгласила Марина, – ещё коктейль, мороженое и… Ритуля, ты что заказываешь, мальчики угощают!

– Мороженое, – ответила Рита коротко. Молодые люди спорить с православной христианкой не осмелились.

Они посидели ещё около часа, дружно болтая, пока Рита не собралась уходить.

– Семинарию закроют – не пустят, – пояснила она.

– Ну, тогда быстренько доедаем и двигаем, как раз покажешь, где это у нас рассадник опиума для народа и оплот мракобесия, – заявил Гена.

Рита весело рассмеялась, она уже поняла, насколько добрая душа у этого парня и насколько потерянным и никчёмным в реальной жизни чувствует себя скучающий, всем недовольный Максим.

 

 

Марина, наконец-то познакомилась с хозяином странной квартиры, в которую приводил её Ариец. Он однажды сам открыл входную дверь, когда они позвонили. Это был невысокий парень, очень худой, сутулый с немного неприятным острым лицом, с длинными нечесаными волосами. Узнав, что его имя Юстас, Марина весело расхохоталась:

– Поняла, вы – неофашисты, так? И кликухи, и форма, и принципы.

Парни переглянулись.

– Как-то не задумывались, – ответил спокойно Юстас, приглашая девушку сесть на хорошо знакомый ей продавленный диван.

С того времени они стали видеться чаще: курили травку, болтали, спорили о жизненных принципах. Марина сразу поняла, в отношениях Ариец – Юстас главный – её друг. Ей это было приятно. В нём чувствовалась власть, эгоистическая, жёсткая, словно он хорошо знал, что делает и чего хочет. Хотя многие вещи в отношениях и взглядах парней её удивляли, если не сказать, пугали. Однажды она зацепилась за тот самый плакат «Взрасти в себе зло», висевший на стене.

– Я всё же не понимаю, зачем надо взращивать в себе зло. Целенаправленно?

– Зло верховодит миром. Тот, кто это понимает и уступает ему, становится сильнее, – ответил на её вопрос Юстас.

– Нас всегда убеждали, что «красота спасёт мир», что значит одна слеза ребёнка и так далее…

– В том то и дело, что нам внушали, но это иллюзия. В жизни всё наоборот: лишь зло искренно, нелицемерно и естественно. Потому мы стараемся смотреть на мир открытыми глазами. А разговоры о добре и милосердии – признак если не лжи, то слабости, так же, как и приверженность к какой-либо религии, мировоззренческому течению. Истинной силой обладает лишь человек свободный.

– То есть, признавший торжество зла.

– Вот именно, – вступил в разговор Ариец. – Если бы Бог был всесилен, он уничтожил бы Сатану. А раз Сатана не побеждён, Бог – не всесилен. Следовательно, за кем победа?

– Ну вы рассуждаете…

Марина, держа сигарету в тонких пальцах с покрытыми синим лаком ногтями, полулежала на диване. Иногда, глядя на Арийца, она думала, долго ли будет сидеть здесь мерзкий Юстас, не сообразит ли он, наконец, что пора оставить их наедине. Она взглядом ласкала облик Арийца, его затылок, профиль, сильные плечи и чувствовала, как разливается в теле истома, как давит на низ живота горячий ком желания. Но Ариец, кажется, не замечал ничего – его взгляд был непроницаемо холодным и бесстрастным.

– И что, от этого будет кому-то лучше? – она не могла не поддержать разговор, который её всё-таки интересовал, хотелось понять, что собой представляет её любимый.

– Разве нет? Это же очевидно, – ответил Ариец, – когда человек избавляется от иллюзий, он тем самым становится сильнее.

– Зачем?

– Например, ради власти, свободы. Самыми сильными бывают те, кто освободился от иллюзий. Ведь ими болеет жалкое тупое большинство. Почитай Ницше. Нам никуда не деться от правды. Как бы то ни было, в мире существуют плебеи и господа. Первых большинство. Это стадо, рабы. Они подсознательно ищут себе господина, кто бы вёл их, направлял по жизни, даже наказывал.

– Значит, ты себя относишь к господам.

– Да. Потому что у меня хватило сил отказаться от иллюзий и посмотреть в глаза истине. Наша цель – восстановить мир, который был извращён различными догмами и религиями, создать единое братство зла, потому что за ним сила. Мы должны принять это. И как тебе ни покажется странным, именно благодаря ему мы обретаем свободу, власть. Более того, не сдерживаемая никакими догмами человеческая воля в состоянии раскрыться до предела, найти в себе дарования, ниспосланные высшими силами.

– Например? – уже всерьёз заинтересовалась Марина.

– Дарований много, у каждого они свои. Есть дарования художественные, творческие, есть дарования эзотерические. Например, читать чужие мысли, видеть будущее, руководить толпой.

– Как у Гитлера?

– Да, он имел эти способности.

– Но зачем тебе это надо?

Ариец улыбнулся.

– Я тоже хочу власти. Хочу ощутить себя богом, вознестись над обыденностью, над серостью бытия. Может, этим я и мои сподвижники сможем изменить мир, усовершенствовать вырождающуюся человеческую природу. Человек становится всесилен, когда его ничего не сдерживает. Вот почему наш девиз: делай всё, что пожелаешь.

– Бред, – констатировала Марина. – Такими же идеями болели многие до тебя, и что вышло?

– Каждый добавляет от себя крупицу труда ради будущего.

– Ты – слишком малая крупица, поверь мне. И… ваши убеждения – это тоже догма. Есть догма религии и догма её отрицания, да догма той же свободы. Мы все завязаны на них, – Марина чуть улыбнулась.

– С какой стороны посмотреть. Просто мы признаём то, что нам надо, и отвергаем лишнее. В полном праве такого выбора и есть наша свобода. Между силой и слабостью, мудростью и глупостью.

– Вы считает себя сильными и мудрыми?

Как ни странно, Ариец ничего не ответил, он не торопясь затушил сигарету, посмотрел на Марину, потом перевёл взгляд на Юстаса. Тот, молча встав, набросил куртку:

– Пойду схожу за пивом.

Хлопнула дверь. Марина скользнула на пол к ногам Арийца.

– И какую же роль ты предоставляешь мне в твоих трудах? – она подняла к нему страстное, улыбающееся лицо. – Рабыни, удовлетворяющей твои желания по второму принципу на плакате «Делай, что пожелаешь»?

Он опять ничего не ответил, опустился на колени подле лежащей перед ним Марины, стал раздеваться.

– Что же ты молчишь?

– Ещё не время, – он, жадно оскалив зубы, склонился над ней.

– У тебя странная татуировка на плече.

– Молчи, – он впился ртом в её губы.

 

 

Олег и Рита продолжали репетировать танцы и гулять долгими вечерами. Прогулки нравились обоим. Особенно это касалось Олега. Ведь у него никогда не было столь серьёзных отношений с девушкой, несмотря на то, что ему было уже двадцать два. Это всё мама. Она рассказывала ему, как хороша настоящая любовь, и что стоит избегать легковесных пошлых отношений. Что надо суметь не растратить себя, сберечь чувства для единственного, настоящего. Вместе со старцем они убеждали Олега не торопиться давать волю юношеской  сексуальности, пока не встретит ту, с которой – как в красивой сказке – сможет прожить всю жизнь в любви и согласии и умереть в один день. И вот, казалось, он встретил её, которой можно было отдать всё – всю свою жизнь, с прошлыми и будущими мечтами, желаниями, планами, реализовать все неизрасходованные чувства, поделиться самыми сокровенными мыслями, о которых он молчал, ожидая встречи с единственным, навсегда близким и понимающим другом, любимой!

Нет, конечно, за годы учёбы он встречался с девушками, даже пару раз поцеловался. И одна – красавица Лариса, его однокурсница, гордая и капризная уже было так захватила его, что Олег решил – вот она! То, что Лариса была нерелигиозна, мало волновало юношу, он был уверен, что сможет перевоспитать подругу. Бабушка Ларисы, истовая молитвенница и прихожанка местного храма способствовала их сближению. Старушке нравился верующий, чистый и порядочный мальчик. Наконец, посоветовавшись с матерью, он решил сделать девушке предложение. И вдруг – летний лагерь, а в лагере – Рита, её хрупкие плечи, нуждающиеся тепле,  её нежный голос, роскошные волосы, а главное – религиозность! Олег словно воочию увидел осуществившуюся мечту – православная семья, куча детей, воскресные походы в храм и она, молчаливая, смиренная, в платочке – добрый ангел его домашнего  очага.

Мама много рассказывала ему о женщинах, учила, как надо обращаться с ними, как ухаживать. Встретившись с Ритой, Олег каждый день благодарил маму за науку. Оказывается, делая приятное девушке, открываешь для себя мир, полный новых, ранее не испытанных удовольствий, начинаешь ощущать себя выше, благороднее, настоящим мужчиной.

Мама снабжала его деньгами, поскольку стипендии не хватало даже на еду. Получив перевод из Донецка, Олег первым делом звал Риту в кафе, задаривал  подарками. Больше, больше – он был готов осыпать любимую всеми дарами неба и земли. Когда через десять дней деньги кончались, он звонил матери, просил ещё денег, выслушивал  нотации и вздыхал – мать не особенно баловала его. Ну что ж, обойдёмся без подарков. Олег воровал цветы в чужих палисадниках и всовывал их за ручку двери, когда знал, что Рита дома. Писал стихи, сочинял песни. Благодаря маминой любви и её неустанному восхищению им, своим сыном, Олег вырос очень самоуверенным. Риту и радовало и смешило в результате развившееся в его характере полное отсутствие комплексов. Однажды они решили съездить в монастырь. Простояв службу и побегав на свежем воздухе, девушка проголодалась, так Олег не постеснялся, пошёл к игумену и попросил, чтобы их накормили в монастырской трапезной.  Он мог прямо на улице закружить Риту в вальсе а, вручая цветы или подарок, встать на колено.

Однако, несмотря на пылкую влюблённость, Олег не спешил переходить порог от простых  дружеских к отношениям более близким. Этому тоже учила его мама – не спеши, выжди хоть пару месяцев, дай девушке привыкнуть к себе, приглядись сам, чтобы в случае чего не делать больно ей и не сильно разочаровываться самому.  Вот он и дружил и приглядывался, хотя для себя уже всё давно решил. Ждал, когда пройдёт поставленный мамой и им самим себе срок, и он сделает Рите предложение. А потом они поедут к нему в Донецк, он познакомит Риту с мамой. О, маме Рита должна очень понравиться – ведь это его выбор, самый главный и самый важный в его жизни. И тогда у него будут две, нет, три самые любимые на свете женщины – мама, Рита и сестрёнка Соня.

Разумеется, такие ухаживания не могли не увлечь девушку. Она тоже летала и кружилась в этом великолепном круговороте  радости. Даже его некрасивость, так шокировавшая её вначале,  куда-то исчезла, растворилась в несокрушимой самоуверенности юноши и в его обаянии. Нет, Олег не был первым парнем, влюблённым в неё. Хотя то, что было в её жизни, было так незначительно. Мальчик, провожающий до дома из школы, потом ещё один из её класса. Его скоро перехватила более решительная одноклассница. Рита  ещё училась в школе, когда погибли её родители. И разве до мальчиков тогда было?! Жизнь как в тумане, она многое даже не помнила из того, что тогда было, как заканчивала школу, как поступала в семинарию. В прошлом году пришло сильное увлечение. Оно, наверно, и встряхнуло её, позвало к жизни. Это был молодой курсант из Московского военного училища. Они познакомились в парке, куда Рита и Марина однажды зашли побродить и поболтать. Саша был очень привлекателен – блондин с голубыми глазами. Его отличала хорошая спортивная фигура и военная выправка. Кроме того он был умён, воспитан, обладал редким даром юмора. Саша сильно увлёкся девушкой. С ним Рита впервые узнала, что такое страсть. Но молодой человек не собирался жениться, а Рита, всегда настроенная серьёзно, иных отношений не желала. Они расстались. Следом за Сашей Рита увлеклась ещё одним юношей, студентом технического института. Но парень быстро охладел к подруге, едва узнал, что та учится в духовной семинарии. Потом был семинарист, Вадим, который после нескольких встреч предложил Рите выходить за него замуж. Девушка отказала, потому что испытывала к парню абсолютное равнодушие. Правда и молодой человек не долго страдал, сразу вслед за отказом Риты, он женился на другой девушке.

И вот теперь Олег. Умеющий ухаживать как никто, образованный, верующий. Рита не могла не понимать, чего он хочет от неё. Правда, Рита не испытывала к юноше того, что когда-то было в  её душе в отношении курсанта Саши. Нет, было нечто спокойное, рассудочное, хотя и очень приятное. Она веселилась и наблюдала. Наблюдала и ждала. Определённости в себе. Решительных действий или слов со стороны Олега. А наблюдать было за чем.

Однажды, не спеша расходиться после репетиции,  молодые люди в который раз вспомнили  радости летнего сенокоса.

– Да вы же бесплатно на него работали! – вдруг почти закричал Олег. – И говорят, он уже не впервые использует дармовую рабочую силу.

– Но отец Алексей нас и не заставлял, – удивилась Рита, – он предложил, мы согласились, всё по-честному. И ведь здорово же было!

Она посмотрела на Влада и Карину, которые тоже были на сенокосе. Те утвердительно закивали головами.

– Нас кормили, поили и спать устроили в палатках.

– Всё равно он ведёт себя как помещик. Слышали, у него на Урале целая ферма, и люди на него работают? Да и здесь…

– Ах, Олег, нам ли судить, тем более, священника.

– И всё равно они хапуги – и он, и всё его семейство.

– Я слышала, он даже церковные деньги тратит на развитие своего хозяйства, – вдруг заявила Карина.

Все замолчали. Наступила неловкая пауза. Атмосферу разрядила та же Рита.

– Да у нас любого батюшку готовы с грязью смешать! – возмущённо воскликнула она, – бабок наслушаемся, сплетни насобираем!

– А если это всё правда? – с серьёзным видом спросила Карина. – И батюшка в самом деле такой?

В разговор вступил дотоле молчавший Влад:

– Даже если и так – не нам говорить. Как бы то ни было, это священник, на нём лежит благодать рукоположения, а если он в чём и грешен, он перед Богом стоять будет. А Божий суд, как вы знаете, покруче любого нашего суда.

Отвечать на это уже ни у кого не возникло желания.

В другой раз Олег начал подговаривать друзей устроить «бунт на корабле», предлагая сместить Юлю и выбрать  начальником отряда его самого.

– Она ж девчонка, а скаутское движение – больше мужское дело: выживание, спорт. Да и глядишь, замуж выйдет.

Карина отреагировала первая:

– Ты что, ещё не понял, всё наше дело держится на том же отце Алексее, а Юля – его дочь. Не будет она начальником, не будет и скаутов.

– Ненадёжно, – усмехнулся Олег. – Вы хотите сказать, что наше дело зависит от прихоти одной семьи? Уже в этом одном есть неправда. Мы должны, пока не поздно, перестроить эту систему, поэтому власть должна уйти из рук Юли, а значит, и всего их семейства.

– На кого же мы тогда будем опираться? – удивилась Карина, – ведь отец Алексей всем нас снабжает – на его деньги куплены палатки, спортивный инвентарь, он организует наши лагеря, договаривается с властями.

– Да, он поддерживает нас, но, поверьте, нельзя зависеть только от одной семьи, такое дело обречено! – не успокаивался Олег. – Мы должны взять всё в свои руки, надо самим идти в молодёжный комитет, в администрацию.

На этот раз точку в бурном споре поставила Рита:

– Олег, я не ожидала, что ты будешь копать под Юлю, ведь она взяла тебя в организацию, доверилась, выучила, дала возможность стать командиром.

Олег только мельком посмотрел на девушку, ничего не сказал, но всем было понятно, что своё мнение он не изменил и намерения свои не оставил.

Подобные сцены были крайне неприятны для Риты. Давно убедившись, что ни перевоспитать, ни переубедить человека невозможно, она лишь в очередной раз чувствовала, как лёгкий холодок в её отношении к Олегу ничуть не растапливается, а делается только холоднее.

Олег много говорил о поездке в Воронеж. Мечтая, он каждый раз многозначительно смотрел на неё, и тогда Рита догадывалась, что именно там Олег решил окончательно с ней объясниться. Усмехалась и спрашивала себя, а чего она, собственно, хочет? И вообще, нравится ли ей Олег настолько, чтобы согласиться стать его женой. Проще говоря, готова ли она мириться с его недостатками. Иногда думала о Максиме, с которым познакомилась в кафе. Но тот больше не казал глаз – Рита не обижалась, понимала, не каждый парень может принять её религиозность. Только вот чего они боятся, не могла понять. И украдкой вздыхала, вспоминая его спокойную сдержанность, лёгкий прищур глаз, чёрные низкие брови, а особенно кривую усмешку, так красившую его лицо и придающую завораживающее сходство с актёром Даниилом Страховым.

 

 

Максим, полулёжа на диване, тупо смотрел на противоположную стену, покрытую серебристо-чёрными обоями и время от времени отхлебывал по крупному глотку коньяк из бутылки, которую держал в руке. Его одежда была в беспорядке, рубашка распахнута на груди. Впрочем, это было его почти постоянное состояние. Полужизнь-полусмерть, ничего ни рядом ни внутри. Он был уже достаточно пьян, и ждал лишь того момента, когда сон окончательно сморит его. Меж тем заходило солнце. В открытую дверь его комнаты оно просачивалось с лестничной площадки. И вот в какой-то момент яркий оранжевый свет обрисовал на тёмной стене большой квадрат. Нет, скорее, дверь. Солнечная дверь в… Максим понял – это был портал. Портал куда? Ну конечно, в другой мир. В голове замелькали виденные в кино фантастические картины. Что там? Сверхлюди… атомные взрывы, война машин, страшные морды монстров… И Максим понял, что его тянет туда. Всего надо подняться и шагнуть. Но он не хочет. Скорее, у него просто нет сил. Но портал притягивает. Шагнуть – и всё кончить. Его мышцы чуть напряглись. Нет, он не сможет. А, может, и не надо? Портал меж тем медленно гас, уходил, оставляя тягостное ощущение нереализованной возможности. Вскоре чёрная стена стала словно поглощать его. Солнце таяло. И вот оно бледным пятном лежит на полу, как теряющий силы зверь. Максим прикрыл глаза. Там, за смежившимися веками – очертания девичьего лица, светлые глаза, нежная кожа, роскошные волосы…. А может, он ошибался, и портал звал его не в ужас потустороннего кошмара, а к этой девочке? Максим горько усмехнулся. Рита… Девочка, почти на десять лет моложе его, чистая, наивная, верящая в какого-то там Бога. Смешно. Что он, Максим, может дать ей? Свою треснувшую душу, свою горечь и опустошение? Безжизненность и умирание? Нет, смешно… они на разных планетах. Они слишком далеко друг от друга. Так, что даже говорят на разных языках. Нужен ли ему её мир? Или ей – его? Нет, конечно, нет, тупо, скучно…Она живёт, радуется и верит, он… Чёрт, у него не сил даже для того, чтобы взять отцовский пистолет…

Максим сделал ещё один глоток. Ну почему не приходит сон?

Должно быть, он уже спал, потому что звонок по телефону заставил его сильно вздрогнуть. Протянул руку.

– Да?

– Привет? Куда делся? – это был голос его однокурсника, Ромы. Они дружили уже много лет, потому что обоим хотелось развлекаться и убивать время. Отец у Ромы был предприниматель, хозяин одного из городских рынков.  Когда у него родился сын, папа во всеуслышание заявил:

– Я отдал полжизни на то, чтобы разбогатеть, я отдал этому здоровье,  молодость, силы. Пусть мой сын не знает того, что знаю и что испытал я. Пусть мои деньги пойдут на то, чтобы он прожил такую жизнь, какую хотел и не смог прожить я.

В результате Рома не смог ни учиться, не работать. У него не было семьи. А. главное – не было радости в жизни. Они с Максимом хорошо понимали друг друга. И помогали друг другу облегчить своё состояние.

– Да никуда я не делался. Лежу. Пью.

-А… А я хотел позвать тебя прошвырнуться. Тошно что-то стало дома. Представляешь, маман мне очередную невесту где-то высмотрела. Курица такая…

–  Давай, что ли…

– Я знал, что не ошибусь в тебе. Жди, я заеду.

-Да я сам.

– Да ты ж лыка уже не вяжешь.

– Вяжу. И ещё много свяжу…

– Ну тогда на нашем месте.

До «нашего места» Максим не доехал.

Перестав рассчитывать скорость, он нёсся по центральной магистрали города. Мелькали люди, мелькали дома, машины. Он лихо лавировал между ними и подхихкивал, когда удавалось в очередной раз «подрезать» какого-нибудь «крутяшку» на джипе. Весь отдавшись игре, он не заметил женщину, вынырнувшую из-за стоящей на остановке маршрутки. Максим никогда ещё не ощущал такого…удар.. прыжок…словно наехал на мешок с картошкой… Картошка. Откуда картошка? Ах, ну да, отец завозил её в гараж, когда они жили на даче…Но причём тут картошка? Или это он наехал на человека? На какую-то дуру-бабу… огромную бабу с  растрёпанными тёмными  волосами…Он начинал трезветь.

 

 

Однажды Рита  сообщила, что в очередные выходные она на репетицию не придёт, потому что поедет в деревню к бабушке и дедушке помогать копать картошку. Олег, сообразив, что долго не увидит Риту, вдруг спросил, далеко ли деревня и как до неё доехать. Девушка вкратце объяснила.

Она отправилась в дорогу рано утром на рейсовом автобусе. Бабушка Аня и дедушка Коля были родителями её покойной мамы и тёти Тани. Нельзя сказать, что Рита очень любила деревню. Запах навоза, куриный помёт во дворе, удобства на улице – не очень были ей по душе, но она ездила, потому что с бабушкой и дедушкой ей было хорошо, они искренне любили её, в их доме, пахнущем, как все деревенские дома, печкой и молоком, ей было тепло и уютно.

– Бабуль, дедуль, привет! – крикнула она, едва отворив калитку.

Откликнулась одна бабушка, дед где-то во дворе был занят по хозяйству.

Бабушка Аня, высокая, ещё крепкая женщина лет семидесяти пяти, радостно обняла внучку. Рита живо выгрузила на стол гостинцы – конфеты, хлеб, копчёную скумбрию, сахар.

– Это тётя Таня передала, – сказала она.

– Чего ж она сама не приехала? Да и Алёшу мы давно не видели, – сказала бабушка.

– Не знаю, им всё некогда. Бабуль, есть что поесть? Я голодная, как волк!

– Картошка варится. Хочешь, пока порежь салат.

Рита кивнула.

– Только переоденусь.

Она вскоре вышла из дома в старенькой футболке и джинсовых шортиках. Шлёпая резиновыми тапочками, уверенно отправилась на огород. Там ещё краснели последние сентябрьские помидоры и перцы, ярко зеленели лук-батун, петрушка. Набрав овощей для салата, девушка помедлила, наслаждаясь мягким теплом дня. С её лица не сходила улыбка. Ещё бы – сентябрьское солнце светило совсем по-летнему, празднично краснели высокие георгины, пестрели пышные головки астр. Поприветствовав завилявшую хвостом собачонку и «кышнув» на кур, которые опять залезли куда не положено, она вернулась к дому и, устроившись на веранде, принялась за дело. Бабушка подсела, желая послушать внучку. Рита с удовольствием принялась делиться новостями о семинарии, о скаутах.

– Ну а тётя Таня что же?

– Да у неё сейчас самая запарка, ты же знаешь – планы на новый учебный год, журналы и так далее. Она вся в бумагах.

Когда к обеду был накрыт стол и ждали деда, заканчивающего какую-то неотложную работу, Рита вдруг села поближе к бабушке, обняла её и прижалась к тёплому плечу. Бабушка в свою очередь обхватила девушку за тоненькую талию.

– Птичка ты моя, – тихо прошептала она, – всё поёшь, радуешься, слава Богу.

Рита  шмыгнула носом:

– Мы ведь к маме и папе на могилку сходим, ба?

– Сходим, сходим, родная.

Говорить стало тяжело, но так хорошо вместе. Их молчание было прервано вошедшим дедом.

– Ну что, собрались? Давайте побыстрее, а то Климыч уже сейчас подъедет с лошадью.

Рита живо подбирала картошку, складывала в ведро, ссыпала в мешок. Работа шла споро. И вдруг… Она подняла голову и увидела Олега. Он шёл к ним, утопая ногами в рыхлой земле.

– Олег, откуда?

– Приехал помочь.

– Как приехал?

– На велосипеде.

– Что, все сорок километров?

Вид у парня был весьма самодовольный. Рите пришлось знакомить его с бабушкой и дедушкой. Пожав руку хозяину, он тут же ухватил мешок, полный картошки.

– Да ты что, Олег, ты бы отдохнул, – невольно забеспокоилась Рита. Тот только улыбнулся.

Работа пошла быстрее. Бабушка принесла банку холодного компота и кружки. Закончили, когда начало смеркаться. Усталые, пыльные работники ввалились в дом.

– А что, речка тут есть? Искупаться бы! – спросил Олег, уже чувствуя себя как дома.

– Ну сходите, сходите, как раз вернётесь к ужину.

Вода в речке уже остывала, но молодые люди, распаренные работой и чувствами, холода почти не ощущали. Они плавали,  брызгались водой, смеялись. Потом с аппетитом поели. Когда дедушка и бабушка пошли отдыхать, Олег предложил Рите посидеть на скамеечке перед калиткой. Засиделись до полуночи. Олег всё норовил подержать Риту за руку, читал стихи. А утром, проснувшись, она увидела на столе около своей кровати букетик полевых цветов в пол-литровой банке. Тогда она уже не впервые подумала, что, может, она и в самом деле влюблена в Олега и ей стоит ответить согласием,  когда он сделает ей предложение?

На другой день Олег уже как член семьи трудился с дедом, помогая ему перекрывать крышу сарая, ремонтировать мебель.

Рита с бабушкой, наблюдая, лишь переглядывались с улыбкой. В какой-то момент Рита не выдержала, спросила:

– Ну как он тебе, ба?

– Приятный, – без лишних эмоций откликнулась бабушка Аня, – что, замуж предлагает?

– Да ещё нет, просто дружим. А как ты считаешь, если предложит, соглашаться?

– Ты уж сама думай. Тебе виднее. Что до меня, он мне нравится.

– Слишком он положительный. Так и кажется, что это игра, – высказала свои сомнения Рита.

– Тебе не угодишь, – рассмеялась бабушка.

– Почему же? И куда спешить? Мне ещё только девятнадцать. Да и в семинарии не благословят.

Олег даже выразил желание сопровождать их на кладбище. Совсем как свой. Стоял, сокрушённо опустив голову, потом осторожно сжал прохладные пальчики Риты.

Он уехал домой на велосипеде, Рита – на автобусе. Перед отъездом бабушка нагрузила внучку овощами, яблоками, дала немного денег на жизнь, а дедушка попросил передать тёте Тане, что на неделе завезёт им картошку.

– И в семинарию, хоть мешочек, – не забыла напомнить Рита о ежегодном вкладе в трапезную.

– Само собой, – ответил дед, добавил, – ты того,  ешь побольше, а то уже прозрачная стала, кабы не заболела, – сказал, обнимая внучку на прощание.

 

Семинария всё бунтовала по тому или другому поводу. Однажды, вернувшись с очередного свидания, Рита застала подруг в гневе и в слезах. Оказывается, дежпомы решили провести обыск в вещах девушек для выявления предметов, не совместимых с нравственностью и порядками духовного учебного заведения. Они бесцеремонно перетряхнули сумки, постели, тумбочки, шкаф. И нашли – у Лиды под матрасом лежал журнал «Лиза». Снегурка торжествующе подняла его вверх подобно знамени революции:

– Вот он, рассадник разврата, вот чем занимаются православные девушки, забывая, что ничего не спрячешь от всевидящего Божьего ока!

Демонстративно потрясая журналом, Снегурка в сопровождении единомышленниц отправилась к батюшке. Лида сидела убитая. Неужели и её выгонят из семинарии, что она будет тогда делать? А как мама? Она так надеялась, что её дочь будет писать иконы и этим приблизит свою семью к Богу. И что теперь? Только бежать к батюшке, кидаться на колени, просить прощения и обещать, что никогда, никогда!

Девчонки были расстроены не меньше.

– Вообще-то, мне кажется, Снегурка взъелась на Лидусю. Лид, чем ты ей не угодила? – спросила Рита.

– Если б я знала…

– Я слышала, если Снегурка кого невзлюбит, – вступила в разговор Оксана, – считай – конец. Помните Таню с третьего курса? Она ж и писала хорошо, и батюшка её работы ценил. Ну не доставало ей смирения! Да и то, она ж старше нас, ей уже лет тридцать было. А эта ведьма: «Что вы так платок повязали, словно на гулянку собираетесь! Перевязывайте немедленно! Нет, не так. Ещё приличнее. Сейчас, при мне, в глаза мне смотрите!» Вообще, ужас. И ещё таким издевательским тоном! Наверно, её предками были гестаповцы.

– Нет, насколько я знаю, – проговорила Катя, – она в советские времена на базаре рыбой торговала. А теперь, видишь ли, Бог ей открылся, вразумил, как нас, паршивых овечек, спасать.

– С себя начинала бы спасаться, – сказала Рита.

– О, она уже спаслась! Пару книжек про старцев прочитала и решила, что на ней особая благодать!

– Да, но что будет с Лидусей? – грустно проговорила Оля, – может, и вправду, сходила бы ты к батюшке.

– Без толку идти к батюшке, он целиком Снегурке доверяет!

– Нет, он мудрый, – попыталась всех вразумить тихая Оля.

– Уж знаем, ты, как стала его духовной дочерью, стала батюшку боготворить, – остановила её Рита.

– Снегурка тоже его духовная дочь, – сказала Оксана.

– Смотри, Оля, как бы у тебя крыша не поехала, как у Снегурки!

– Уже поехала, она, ведь в монашки постричься собирается!

– Ну-ну, – Рита предпочла не развивать эту тему.

– А я лучше сходила бы к владыке на приём! – вдруг послышался решительный голосок Кати. – Мы бы всё ему рассказали, и как нас унижают, и как нас кормят! И вообще, в тюрьме лучше к людям относятся, чем к нам!

– Скоро Рождество пресвятой Богородицы, – вдруг ни с того ни с сего вспомнила Рита. – Будет ночная служба, не знаете?

– Как же, конечно, – ответила Оля.

– Пойдём?

Забыв споры, девочки единодушно решили, что всей кельей обязательно пойдут на ночную праздничную службу.

На другой день Снегурка торжественно сообщила, что батюшка готов простить провинившуюся, если она покается, но наложил епитимью – теперь Лида должна будет в течение месяца дежурить в трапезной – убирать со столов, мыть посуду, чистить картошку.

– Слава Богу, помиловали, – насмешливо прокомментировала слова дежпома Катя.

Лида с облегчением перевела дух.

 

Женщину, попавшую под колёса Максимовой машины, с пронзительной сиреной увезла вовремя подоспевшая Скорая.  В сгустившемся полумраке на асфальте осталась видна небольшая лужица крови, потерянная туфля, и почему-то далеко отброшенная сумка. Рыночная, самая обыкновенная, в которую поместится и колбаса, и батон и коробка молока. Огромная толпа людей, испуганных, любопытных обступила место происшествия.

Максима на патрульной машине отправили сначала на освидетельствование в городской наркодиспансер, потом в отделение милиции. Там в маленьком, полутёмном кабинете, где почему-то воняло хлоркой и табаком, ехидный следователь долго расспрашивал его. Максим, не скрывая торжества, назвал свои фамилию и адрес. Наверняка следователь понял, кто сидит перед ним, однако на его румяном лице не дрогнул ни один мускул. Допрос длился часа три, основательно вымотав молодого человека. Наконец, подписав требуемые бумаги, в том числе и приказ о невыезде, он покинул наводящий уныние кабинет. Нет, он особо не волновался – знал, отец «отмажет». А что до тётки – сама виновата, надо правила соблюдать.

Отца к счастью дома ещё не было. Мать, обеспокоенная поздним прибытием Максима, предложила ему ужин. Но тому было не до еды – голова раскалывалось, подташнивало. Буркнув что-то нечленораздельное, он пошёл к себе, мечтая лишь об одном – лечь и заснуть. Выложив на стол мобильник, заметил множество неотвеченных вызовов – Рома, потеряв друга, обрывал телефон. Максим не стал перезванивать, он просто отключил связь и, переодевшись в удобную пижаму, залез под одеяло.

Отец поднял его, едва Максим провалился в сон. Морщась от яркого света, который включил отец, он увидел страшно искаженное лицо, нависшее над ним. Владимир Степанович, подняв сына за воротник пижамы, жестко тряс расслабленное ото сна тело.

– Ты, скотина, что ты натворил?! – отец не кричал, он хрипел, – О чём твоя безмозглая голова думала?.. Ты… – ему не хватало слов. Было одно бескрайнее бешенство.

– Я? А что? – ничего более умного Максиму на этот раз не пришло в голову.

Отец швырнул его обратно на подушку. Было выпрямился, и вдруг, резко развернувшись, вмазал Максиму по лицу. Было больно. Из носа потекла струйка крови.

– Пап, но я…Она сама… Не на переходе…

– Ты был пьян, ты знаешь, сколько алкоголя было у тебя в крови?!- теперь уже в полный голос завопил Владимир Степанович. Максим, наконец, заметил, что отец даже ещё не снял мундир, в котором ходил на службу.

– Она выскочила…

– Идиот, что она?! Ты был пьян, а это всё!  Крышка, если она не выживет, ты… Ты представляешь, что будет?! Мне, тебе?! Это полный амбец! Тебе срок, мне – конец карьеры.

– Ну, может, обойдётся? – робко промямлил Максим.

Владимир Степанович взглянул на сына. И вдруг схватился за голову:

– Господи милостивый, и что за придурки окружают меня?! И я должен всё это терпеть, разруливать, выбрасывать деньги, тратить нервы. За что?! Ну хоть бы один ребёнок в этом чёртовом выводке был бы нормальный.

В проёме двери показалась квадратная фигура Елены Георгиевны в объёмной белой ночной сорочке. Её волосы были растрёпаны, глаза заспаны. Она тихо, как привидение стояла на пороге. Краем глаза Владимир Степанович заметил её. Хотел что-то сказать, не нашёлся,  плюнул. Снова обернулся к сыну:

Смотри, если она не выживет… Моли Бога, иди в церковь, ставь свечки!

– Д..да… А что она сейчас?

-Что?! – вдруг снова резко сорвался на крик Владимир Степанович, – вот завтра утром иди и выясняй, что!

 

 

– Мариночка, завтра праздник большой, надо бы в храм сходить, – Тамара Семёновна робко посмотрела на дочь, которая куда-то собиралась. Мать никогда не знала, что у той на уме. Почему-то связь, которая была у  них когда-то, разорвалась. Марина жила своей жизнью, о которой Тамара Семеновна могла только догадываться. Вот и сейчас, стоя перед зеркалом, дочь делала яркий макияж. На ней короткая джинсовая юбка в обтяжку, тонкий свитерок. Она умеет одеваться, и Тамара Семёновна не может не любоваться своей красавицей. И в кого она такая – принцесса! Жениха бы ей вровень стоящего, богатого. Тамара Семёновна, работая директором школы, делала всё, чтобы обеспечить дочь необходимым. Старалась ни в чём не отказывать – девочке надо одеваться, развлекаться. Ведь только так можно привлечь к себе мужчин. Как она горевала, что Марина рассталась с Максимом, какая отличная была бы партия! Жила бы – как сыр в масле каталась. Но ничего не попишешь, значит, нет на то воли Божьей. Тамара Семеновна чувствовала, у Марины есть кто-то. Девочка так изменилась, стала беспокойной, нервной, рассеянной. Это любовь – качала головой мать. Как бы узнать кто он?

– Нет, мам, некогда, – откликнулась, не отрываясь от зеркала Марина.

– Раньше, когда в скаутах была, ходила, – с сожалением произнесла Тамара Семёновна.

– Ну и снова пойду. Как время будет, так и пойду.

– Да никогда его у тебя не будет, – с сокрушением проговорила Тамара Семёновна.

Что касается Татьяны Егоровны, тетки Риты, то она уже давно не спрашивала сына, пойдёт ли он в храм. Потому что он сильно раздражался, когда мать заговаривала о церкви. Она  смирялась, стараясь не вводить сына в искушение, понимая, что ей ничего не остаётся, как только за него молиться. А вот когда он был маленьким… На лице Татьяны Егоровны появлялась полная нежного умиления улыбка. Она вспоминала, какой Лёшенька был херувимчик – светлый, голубоглазый. Она наряжала его в матроску, как обыкновенно одевали своих детей дворяне, восхищалась его умом, поистине незаурядным. Татьяна Егоровна как святыню хранила его детские стихи. А как трогательно Лёшенька читал Евангелие! Ну херувимчик Божий, а не человек из плоти и крови! Конечно, он сильно изменился с тех пор. Но что поделать – мужчина, они все эгоисты. Вот закончит институт, найдёт работу, женится – тогда всё и придёт в норму, – успокаивала себя Татьяна Егоровна.

Проходя мимо комнаты Риты, крикнула в закрытую дверь:

– На службу собираешься? Давай поторопись, а то вечно опаздываешь, копуха.

Рита всё равно опоздала – по пути зашла в семинарию за подругами, чтобы пойти вместе. Особенно долго собиралась Оксана – она с волнением сообщила подругам, что за ней в конце службы зайдёт её Юрочка. Девчонки подняли визг – Оксаниного Юрочку ещё никто не видел, и потому новость взбудоражила всех. Олег тоже заходил за Ритой. Но Олега все уже знали, он примелькался девушкам, каждый раз норовя развлечь их и насмешить.

Татьяна Егоровна и Тамара Семёновна явились в храм, как положено, до начала службы. Смиренно выстояв очередь, купили свечи, заказали обедни за здравие и за упокой близких, панихиду, молебен ко Пресвятой Богородице. Потом пошли вместе по храму, кланяясь и прикладываясь к любимым образам. Народу в храме было ещё мало, они никому не мешали.

Около иконы Покрова Пресвятой Богородицы на лавочке сидела нищенка. На ней был потёртый, болоньевый плащ, какие носили в советские времена, спортивные штаны, мужские ботинки и тюлевая оконная штора на голове. Лица нищенки видно не было – похоже, она спала.

Татьяна Егоровна, чинно приблизившись к иконе, вдруг сморщилась, почуяв неприятный запах, исходящий от сидевшей.

– Фу, сколько вони! – проговорила она, отворачиваясь и совсем не заботясь, что нищенка может её услышать. Да пусть бы и услышала, думала бы в другой раз, в каком виде в храм Божий идти.

– Да, – сокрушённо покачала головой Тамара Семёновна, – таких бы вообще не пускать в места, куда приличные люди ходят.

– Не говори, теперь от неё весь храм провоняет, хороша служба будет! – поставив свечи, женщины отошли от нищенки подальше.

Семинаристки вошли, когда уже читались часы. Девушки были нарядно одеты: Оля и Оксана – в длинных чёрных юбках и нарядных блузках, на Рите ладно сидел тёмно-синий костюм с облегающим коротким жакетом. Все они неплохо шили и умели одеваться со вкусом. Стройные, красивые девушки в белых косынках тут же обратили на себя внимание присутствующих, особенно двух молодых семинаристов, читавших на клиросе. Они часто посматривали на девушек и о чём-то тихо переговаривались.

– Лидуся и Катя уже на месте, – Словно не видя семинаристов, пытающихся привлечь к себе внимание девушки, она заглянула на клирос.

– Ой, у меня аж дух захватывает, когда они поют, – воскликнула Оля, – а на Херувимской даже плакать хочется.

– Ну да, особенно когда рядом с ними  двое молодых красавчиков, которые не сводят с кого-то из нас глаз. Какие тогда просыпаются религиозные чувства! – с весёлой иронией прокомментировала ситуацию Рита, намеренно сбив умилённый настрой подруги. Оля не обиделась. Знала – в семинарии не любят выражения возвышенных чувств. Может, так и надо – недолго и в прелесть впасть!

Девушки шли по храму, ловко протискиваясь между стоявших. Подошли к иконе Покрова.

– Смотри, – Оксана ткнула локтем Риту под бок, обращая внимание на странную прихожанку, – жива ли?

Девушки посмотрели на сидящую, скорее, уже полулежащую на скамейке старушку-нищенку. Её глаза были закрыты, седая прядь, выбившаяся из-под тюлевой занавески, прикрывала лицо. Рита, присев рядом, легонько коснулась давно немытой, но изящной руки. Женщина открыла глаза.

– С вами всё в порядке? – спросила Рита. – Вам не плохо?

Слабая улыбка тронула когда-то красивые губы:

– Нет, не плохо.

– Может, вам что-то нужно?

Нищенка выпрямилась.

– Ничего, спасибо.

– Я вас часто вижу в этом храме, вы, должно быть, живёте где-то рядом?

– Да, рядом, – ответила та

– А как вас звать? – продолжала расспрашивать Рита.

– Галина, – прозвучал ответ и тут же категоричное: – Давайте слушать молитвы.

Рита, извинившись, встала, отошла к подругам. Во время службы она посматривала на нищенку. Та, склонив голову, опять задремала. Когда Оксана, широко зевнув, решила сделать небольшой перерыв в течение долгой ночной службы, пойти поспать, Рита опять кинула взгляд на старушку. Наконец тяжело вздохнув, покопалась в кармане жакета, достала оттуда пятьсот рублей – это были деньги, выданные ей тёткой на неделю – проскользнула между молящихся, подошла ко всё ещё крепко спящей нищенке и осторожно положила деньги в её чёрный пакет.

Между тем в конце службы на солею вышел отец Никита. Высокий, худой, с бледным вдохновленным лицом он возвышался над толпой подобно средневековому проповеднику. Поверх ярко-голубой, расшитой золотом  фелони он держал большой тёмный крест. Девочки, увидев священника, тяжко вздохнули – и так сил нет стоять, а тут ещё проповедь минут на сорок – отец Никита любит поговорить. Сразу настроенные не прислушиваться, девушки тихо зашептались. Отдельные слова и фразы иной раз доходили до сознания но, не задерживаясь, неслись в пустоту забвения. Отец Никита говорил:

– Несмотря на огромное разнообразие жизни, однако думающее человечество давно нашло ответ на главный вопрос. А именно –  в чём заключается основной смысл нашего существования здесь, на земле. Ответ прост, как и всё великое – в продолжении рода. Да-да, несмотря на множество искушений, соблазнов и страстей человек находит для себя успокоение лишь в одном – семья, дети. Есть ли что либо более радостное, чем смотреть на лицо матери, прижимающей к себе ребёнка, или отца, видящего в родившемся чаде продолжение своего рода. Какое умиротворение испытывают люди, общаясь со своим дитятей. Не говорит ли это о том, что это и есть главное дело каждого человека, пришедшего в мир? Возрастать, чтобы найти себе достойного мужа или жену, сочетаться браком, чтобы родить детей. Так и никак более. Господь послал нас сюда, чтобы мы растили ангелов для светлого Его Царствия.  И в то же время,  как говорит апостол Павел, «сие сказано мною как позволение, а не как повеление. Ибо желаю, чтобы все люди были как и я( в смысле безбрачны), но каждый имеет своё дарование от Бога, один так, другой иначе. Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться так». Это, братья и сестры, тот, я бы сказал уровень человеческой жизни, который одолевается лишь избранными. «Не все вмещают слово сие, но кому дано», как сказал Господь наш Иисус Христос.

Наконец, отец Никита закончил проповедь, люди неспешно двинулись к кресту. Девушки, в свою очередь так же приняв батюшкино благословение, весело оглядывались: в храме,  давно  ожидая, стояли неподалёку друг от друга изнеможенно ссутулившийся  Олег и Оксанин Юра – высокий стройный юноша с коротко стриженными светлыми волосами и выразительным взором ярко-голубых глаз. На нём были хорошо сшитые чёрные брюки и тёмная рубашка со стоячим воротником. Девушки  уже были готовы встретиться со своими парнями, когда двое семинаристов с клироса, дружно спрыгнув со ступенек, направились к ним. Сомнений в их намерениях не было, они шли к Рите и Оксане. Олег и Юра, быстро оценив обстановку,  решительно опередили их. Вмиг оказавшись около подруг, они с видом собственников подхватили их под руки и вывели из храма. Оксана была счастлива, а Рите показалось, что один из семинаристов был очень даже ничего.

Весело болтая, под колокольный звон они шли дружной гурьбой, предвкушая праздничный завтрак и блаженный отдых.

– С праздником, – поздравили их выходящие следом Татьяна Егоровна и Тамара Семёновна.

– С праздником! – послышались в ответ звонкие девичьи голоса.

На востоке занималась заря.

 

Полина медленно брела по улице. Её рабочий день закончился в пять, но идти домой отчаянно не хотелось. В старой трёхкомнатной квартире, где она с детства жила с мамой и папой, после их смерти, было пусто и тихо – так тихо, что иногда чудились чьи-то голоса, так пусто, что, казалось, вымер весь мир. До какой степени раньше она любила свой дом, так теперь его ненавидела. Ненавидела и всю свою бессмысленную жизнь. Живут, когда есть надежда, Полина её давно потеряла – значит, у неё не было будущего.

Она росла в обычной семье, училась в обычной школе. Мечты уносили девочку в прекрасное завтра, где её ждали необыкновенная любовь, семья, куча детей. Полина представляла, как читает своим детям сказки, учит мальчиков быть мужчинами, а девочек – накрывать на стол, готовить вкусные кушанья, шить и вязать наряды для кукол. Она фантазировала, рисовала себе сцены отношений с мужем, словно видела, как они сидят за столом,  вместе отдыхают вечером после работы, и даже что происходит ночью в постели. О, какой необыкновенной любовницей она могла бы быть! А какие кушанья бы готовила! А как наряжалась бы для него, единственного! Полина снисходительно относилась к своей довольно блеклой наружности, полагая, что её внутренний мир способен компенсировать её внешнюю невыразительность. Главное, чтобы кто-то заметил, кому-то вдруг оказался нужен этот внутренний мир, чтобы кто-то понял, какая необыкновенная из неё получится жена и мать.

После окончания школы отец помог девушке поступить в институт культуры. Ей было восемнадцать, когда он, бросив их, ушел к молодой любовнице. Это было первое потрясение – казалось, рассудок оставил её: она всю ночь бродила по городу, чуть не попала под машину. А потом ничего не помнила.

Мать, оставшись одна, сильно переживала – страдания привели её в церковь, где она нашла утешение. Для Полины предательство горячо любимого отца так же не прошло бесследно: появился страх боли, измены и лжи, она стала избегать людей. Однажды на улице девушка познакомилась с красивым армянином по имени Гамлет, завязался роман. Когда Полина привела его домой, чтобы познакомить с мамой и попросить благословения на брак, та категорически ответила «нет».

– На что нам нацмены? Они даже не православные. Русских нет что ли? -возмутилась женщина.

– Мама, мы любим друг друга. Он добрый и порядочный человек, – попыталась защитить избранника Полина.

– Нормального ищи, – отрезала мать.

– Ну ты же знаешь, у меня больше никого нет, и неизвестно, будет ли, а я хочу иметь семью! – отчаянно сопротивлялась дочь

И тогда мать сказала решающую всё и вся фразу:

– Только через мой труп.

Корить себя за труп матери Полина не была готова, с армянином рассталась. Гамлет уехал на родину.

После института Полина устроилась на работу в библиотеку. Потекла однообразная серая жизнь. Умер от рака отец, потом – мать. Их не стало, а жизнь текла, становясь всё более серой и унылой. Сначала Полина ещё поглядывала на молодых людей, ища своего единственного рыцаря, но годы шли, а рыцаря всё не было. Однажды осознав, что его и не будет, она решила покончить жизнь самоубийством. Не смогла – инстинкт жизни оказался сильнее. Девушка пришла в церковь и покаялась, но легче не стало. Теперь казалось, что никто не мог дать ей утешения, даже Бог.

Уже который год, возвращаясь с работы, она,  вместо того чтобы идти домой бродила по городу пока не уставала. Дома наспех кушала и ложилась спать. Иногда читала, но книги, как и всё в её теперешней жизни, были лишь способом убить время. Зачем? Перед ней вставал один и тот же вопрос, зачем читать, что-то узнавать, чем-то интересоваться. Ведь полученные знания ценишь только тогда, когда они кому-то могут принести пользу. А от неё никакой пользы – ни от её знаний, ни от её женственности, ни от её любви. Значит, нет смысла жить. Она часто плакала, иногда снова хотелось напиться таблеток и обо всём забыть.

Октябрьский день был так чудно ясен. Полина ходила по улицам. Почему-то вспоминались стихи, Есенин, Ахматова. Она читал их вполголоса. Носки ботинок цепляли упавшие листья, и ей было даже весело. Увидев лавочку, села, чтобы ещё раз полюбоваться красотой желтеющих берёз, проследить за тихим парением листьев. Как хорошо умереть вот в такой день, вместе с природой – чтобы листья осыпали золотым ковром её могилу, а ей бы казалось, что они ложатся ей на грудь. Стало и грустно и тепло.

Рядом на скамейку присела нищенка. На ней было изрядно потрёпанное пальто, мужские брюки и сапоги «прощай молодость». Полина мельком посмотрела в лицо старушки, невольно изумившись его цыганской красоте, несмотря на то, что в глубоких морщинах прятались потёки давней грязи. На голове нищенки поверх довольно бесформенной шапки была повязана когда-то белая тюлевая занавеска. Старушка сидела, опираясь на палку, сгорбившись и опустив голову, казалось,  она дремала. Девушка, откинувшись на спинку скамейки, уже почти забыла о ней, как вдруг услышала:

– Чего тут сидишь? – голос у нищенки был словно простуженный, хриплый, – иди к огню.

Полина не поняла, о каком огне говорит старушка.

– Ну там который, – она махнула неопределённо рукой, словно рассердилась, после чего, опершись на палку, торопливо поднялась и зашагала прочь.

Полина в растерянности посидела некоторое время. Что делать? Принять во внимание слова незнакомки и идти к огню? К какому огню? Вдруг сообразила – к Вечному огню, что горит недалеко в скверике. Но зачем? А может, пойти, мало ли что?

Девушка поднялась, чувствуя лёгкий озноб, поёжилась и быстро, чтобы согреться,  двинулась к скверу. Издалека он, осыпанный жёлтой листвой, был сказочно красив. Редкие прохожие, мамы с колясками и детьми были подобны тёмным мазкам кисти художника на фоне пылающего золота. Полина перешла на другую стороны улицы и свернула в аллею, ведущую к Вечному огню. Она не сделала и нескольких шагов, когда услышала позади себя отчаянный детский плач. Обернулась – девочка лет трёх, перебегая дорожку, споткнулась о бордюр и упала. Полина бросилась к ней. Малышка в красном пальто и в цвет ему шапочке, из-под которой выбивались белокурые кудряшки, показалась ей чрезвычайно милой. Девушка подняла её, отряхнула пальто, ласково прижимая девочку к себе, постаралась успокоить:

– Ну зачем же плакать? Ты ударилась? Где, покажи, я пожалею, а противный бордюр мы накажем, да? А чтобы тебе стало совсем весело, пойдём, я покажу тебе Огневушку-Поскакушку! Что же, идём?

Полина выпрямилась, огляделась, чтобы поискать маму девочки, но вместо мамы к ним подошёл мужчина лет тридцати пяти. Девочка кинулась к нему.

– Папа, тётя мне невушку-какушку покажет!

Полина смущённо улыбнулась.

– Это я про огонь, чтобы успокоить.

– Дём, – девочка уже тянула её за руку. – Дём, тётя!

Мужчина пожал плечами и молча последовал за ними. Он выглядел замёрзшим, уставшим и ко всему безразличным. Пока Полина, присев на корточки, рассказывала девочке на ходу придуманную сказку про огонёк, стоял молча. Девочка слушала внимательно. И вдруг, обняв Полину, сказала:

– Я знаю, кто ты! Ты – моя мама! Ты с облачка слетела и пришла ко мне!

Полина подняла испуганные глаза на отца девочки.

– Алина теперь во всех женщинах маму видит. Она умерла полгода назад, – сказал мужчина ровным и безразличным голосом.

– Простите, – почти прошептала Полина.

– Да нет, всё нормально, – и вдруг предложил, – вы, я вижу, замёрзли, может, пойдём в кафе выпьем горячего чая.

– Выпем, – повторила девочка и сжала руку Полины.

– Да я не знаю, – она была смущена.

Но девочка ещё раз умоляюще потянула её за руку и повторила:

– Чая выпем, мама…

 

Попавшая под колёса Максимовой машины женщина осталась жива, хотя травмы, полученные ею, были тяжелы, и грозили  несчастной  пожизненной инвалидностью. У неё были раздроблены кости таза.

Максим на следующее утро после аварии пришёл навестить пострадавшую. По дороге купил цветы и апельсины. Но ему сказали, что женщина в реанимации, и когда её переведут в палату, никто не знает. Предложили звонить. Максим звонил. На второй, на третий день. Наконец ему сообщили, что интересующую его пациентку можно навестить. Когда он шёл к ней, его сердце колотилось, пот тёк по спине и груди. Что он увидит, как она отреагирует на него, на его слова и предложение?

Больница имела безрадостный вид – обшарпанные стены, изорванный линолеум в коридоре. Надо было внимательно смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть. Больные в бинтах, на костылях медленно двигались туда и обратно. И вот белая дверь с ободранной краской. Номер 8. Максим постучал, вежливо подождал, толкнул. Палата на четверых, высокий по-старинному потолок, огромные окна. На деревянных кроватях  с пёстрым домашним бельём – женщины. Максим суетливо огляделся, ища ту, к которой пришёл.

– Мне… Я… Говорова Анастасия здесь?

Женщина прямо около двери подняла голову:

-Ну, это я, – голос был неприятно хриплый, какой-то вульгарный, как показалось Максиму.

Максим положил цветы на тумбочку, пакет с апельсинами. И теперь более внимательно посмотрел на женщину. Она была довольно молода – лет тридцать с небольшим. Крашеные в каштановый цвет волосы огромной спутанной массой лежали на серой застиранной подушке. Лицо нездорово бледное, одутловатое, однако не выражало страдания, большие тёмные глаза смотрели прямо и, как бы Максим мог сказать, нагло. В то же время молодой человек уловил знакомый огонёк, который всегда выражался в глазах женщин, когда они видели его. Что его особенно удивило, её губы были накрашены очень яркой помадой.

– Я… ну в общем.. – у него сжалось сердце перед необходимым признанием, он уже почти представлял как такая женщина отреагирует на его слова, – Я тот, по чьей вине вы пострадали…

– Огонёк пропал из глаз женщины. Глаза злобно сузились.

-Ах, вот оно какой ты… Красавчик, папин сыночек, мажорчик хренов…- Она даже попыталась приподняться, но охнула от резкой боли, – Что, пришёл посмотреть? Это хорошо, что хотя бы пришёл. А свои подношения убери, как бы ими не отравиться.

– Я пришёл… Я очень сожалею…

– Он сожалеет, – по базарному взвизгнула женщина, и оглянулась, словно ища поддержки среди таких же несчастных созданий. Теперь Максим увидел их, точнее её, поскольку, плохая была лишь одна  – молодая женщина с жёлтым восковым  лицом и с перевязанной головой. У него даже мелькнула мысль, что женщина мертва, просто этого почему-то никто не замечает. Другая выглядела вполне здоровой. Юная, кудрявая, в кокетливом халатике она лежала и играла в телефон, иногда украдкой поглядывая на красивого посетителя. Ещё одна кровать была свободной. – Он сожалеет! А о чём ты думал, хрен собачий, когда гнал свой лимузин не глядя по сторонам, а ещё, как говорят, был под хорошим кайфом! Что, думаешь, уговорить от показаний отказаться?! Перо тебе в задницу! Нет, посажу, да так, чтобы весь срок отпахал! Что б не повадно было… Хоть на одном отыграюсь… Сволочи вы… Народ пашет, за копейку угробляется, а такие как ты…

Она долго кричала, злопыхала, жаловалась. Максим не мешал ей, давая женщине выговориться, «сбросить пар», да и находя, что она, в общем-то,  права. Во всём. И несмотря на все свои эгоистические страхи и  несимпатию к ней, грубой базарной бабе, доставившей ему столько неприятных часов, жалел её. С холодком в сердце представлял, как она будет долго выздоравливать, страдать. Как она будет дальше жить с такой травмой.

Наконец он взял шаткий стульчик, подвинул поближе к кровати. Достав из нагрудного кармана записную книжку и маленькую ручку,  написал несколько цифр. Как говорил отец. Дрогнувшей рукой  протянул:

– Я хочу сделать всё от меня зависящее, чтобы помочь вам. Отдельная палата, посуточная сиделка, санаторий. Я думаю, этой суммы вам будет достаточно на первое время.

На этот раз его голос прозвучал искренне. Женщина словно нехотя глянула. Зрачки её мигом расширились. Потом такими же огромными глазами она посмотрела на него. У Максима опять взмокло под мышками. Он ещё не представлял, какая может быть её реакция.

– Сигарета есть? – вдруг спросила Анастасия.

– Есть, но.., – он смущённо оглянулся на присутствующих в палате.

– И что теперь?! –  воскликнула больная, – мне теперь лежать невесть сколько, и что, даже сигаретку не выкурить? Девки, – она обратилась с соседкам, – да будьте милосердны!

Та, что лежала с перебинтованной головой, не шелохнулась, молоденькая нерешительно пожала плечами.

Максим дал женщине сигарету.

– Окно открой, а то вдруг врач. Скорее бы в отдельную палату. Буду как новая русская, –  Анастасия громко захохотала.

По палате пошёл сигаретный душок. Женщина с наслаждением втягивала в себя дым.

-Да уж, и сигаретки твои – не наша «Прима». И сам-то… – она хохотнула, губы сластолюбиво изогнулись. – И тут же в упор спросила:

– Что я за это должна?

– Лечитесь, выздоравливайте. – Максим встал, готовясь идти, – Следователь зайдёт попозже. – Он оглянулся.

– Ага, сказать, что я сама под колёса прыгнула! – Хохотнула женщина, – глаза её опять злобно вспыхнули.

Наконец Максим собрался уходить

.- Я зайду ещё.

– Ну-ну, – откликнулась женщина, – и сигаретки приноси. Можно и чакушечку, против не буду. А то сам знаешь, как тошно. Вот только на обезболивающих и держусь!

Она вдруг странно потянулась, по лицу разливалась бледность.

– Иди, – вдруг проговорила с трудом, – да по пути медсестру кликни, пусть укольчик сделает.

Он молча положил в тумбочку пачку пятисоток.

– На необходимые расходы, – сказал торопливо и вышел, потому что от вида женщины ему самому становилось плохо. «Дебил» – прошептал  в сердцах, имея ввиду себя.

 

 

 

 

У Олега в институте началась практика, свободного времени стало больше, и он стал бывать у Риты дома всякий раз, когда она бывала там сама. Практически жил у них, уходя только на ночь. Вообще чем дальше, тем больше Рите казалось, что он словно забирает её в тиски, обкладывает, как обкладывают силками на охоте волка. Куда бы она ни повернулась, куда бы ни пошла – он был везде. Он встречал её около семинарии, он сопровождал её в магазин, он шёл за нею в храм, не говоря о скаутских сборах и репетициях танцев. Девушка невольно вздрагивала, когда в очередной раз слышала его голос. Его темпераментная напористость часто утомляла её. Он бесцеремонно вторгался в её жизнь, в её душу. Ему было дело до всего и всех, с кем бы Рита ни общалась, чем бы ни занималась. Он знал всех её подруг. Что уж говорить о Татьяне Егоровне. Олег называл её тётей Таней, не интересуясь, нравится ли той иметь подобного племянника. Тётя Риты в свою очередь вынуждена была познакомиться с его тётей, которая не вызвала у неё особой симпатии.

– Так, серая мышка, – презрительно охарактеризовала её Татьяна Егоровна.

Да и Олег ей не очень нравился.

– Не люблю таких беспардонных! – как-то сказала она, когда вынуждена была в очередной раз делить запеченную курочку на четверых.

– Алёшенька никогда бы такого себе не позволил. Он с детства был скромным и уважительным мальчиком, – говорила она, когда Олег часов в одиннадцать вечера, наконец, покидал их дом.

Однако самоуверенность и обаяние молодого человека, наконец, растопили даже её сердце. Особенно когда Рита поговорила с Олегом, деликатно заметив, что их финансы не настолько велики, чтобы постоянно кормить ещё молодого здорового мужчину. Юноша нисколько не смутился, заявив, что всё понял, и теперь являлся к обеду, щедро вываливая на стол конфеты, крупы, пельмени.

Он умудрился окружить вниманием и Татьяну Егоровну. Олег внимательно выслушивал её проблемы, связанные с работой, обсуждал религиозные вопросы,  беседовал о жизни. Но вот с Алексеем, братом Риты, он не нашёл взаимопонимания. В ответ на приветливую улыбку и простодушную болтовню Олега молодой человек процедил несколько невнятных фраз и ушёл к себе в комнату, откуда тут же послышались громкие звуки тяжёлого рока.

Рита лишь пожимала плечами. Она с усмешкой наблюдала потуги кавалера быть всеобщим любимцем и понимала, что неприятие его тётей Таней идёт лишь от зависти – общительный, весёлый, лёгкий Олег выгодно отличался от мрачного, погрязшего в комплексах Алексея. И всё же он тяготил её, заставляя менять спокойный размеренный образ жизни, к которому Рита привыкла и который любила. Хотя в то же время и веселил её – никогда не знаешь, с чем он явится в очередной раз. Однажды Олег пришёл к ним весь провонявший скотным двором. Попросив разрешения зайти в ванную, объявил, что только что принимал роды у коровы. Процесс вызвал у него неудержимый восторг. Весь вечер юноша рассказывал Рите, как это было. Потом вдруг сообщил, что его отправили на практику на кроликоферму. После чего начал строить планы на собственный бизнес и подсчитывать ещё незаработанные барыши. Риту несколько утомляли его фантазии. Терпеливо слушая Олега в течение нескольких дней, девушка вдруг сказала:

– А ты не думал, что кролики часто болеют и дохнут, и что все твои грандиозные планы могут вылететь в трубу?

Почему-то после этих слов энтузиазм молодого человека несколько поугас.

А сколько рассказов обрушил на неё Олег, когда они с группой скаутов-мальчишек все-таки отправились в «дикий» поход, как они сами его назвали. Потому что  до воскресенья, до сбора, ещё было много времени, а поделиться впечатлениями Олегу не терпелось. Он пришёл в семинарию и каким-то образом ухитрился уговорить Снегурку на пару часов отпустить Риту. И когда Рита появилась в дверях, почти испуганная таким позволением, он кинулся к ней, схватил за руки:

-Идём, я должен тебе это рассказать!

Они ходили по улицам города, Олег, не заботясь, что его слышат все прохожие, рассказывал:

– Представляешь, мы сели в электричку… да мы даже не посмотрели, куда она идёт. Ехали, ехали, потом Влад предложил выйти на остановке, где не было ничего, только лес. Рюкзаки на плечи – и вперёд. Если б ты видела, через какие заросли мы пробирались! И, главное, сами не знали куда. Это ж так здорово – оторваться от всего, стать просто первобытным человеком! Полная свобода!

Он рассказывал, как они добывали пищу, как разжигали костёр, как провели ночь, как потом искали выхода к цивилизации.

– И не хотелось, понимаешь, если б не учёба, не родители…  Может, и мы с тобой когда-нибудь вот так же уйдём! А что – это ж главная задача скаутов – выжить в любой ситуации, в любой среде.

Рита, повосхищавшись рассказами друга, на предложение уйти вдвоём, однако, ответила:

– Ну да, выживать надо уметь, но не жить постоянно. Мне всё-таки привычней нормальная постель и наличие ванной.

Вечером, улёгшись в постель, Олег строчил СМСки маме, докладывая, как прошёл день, спрашивал совета, интересовался жизнью близких. «Приучаю Риту к себе»,- писал он. «Не переусердствуй», – отвечала мама. «Но,  думаю, поцеловать её уже можно» – «Не спеши давать волю своим чувствам, можно не успеть остановиться» –  «Рита притормозит. Она – кремень». «Надеюсь, у неё чистые намерения» – «Мама, ты не представляешь, какая это необыкновенная девушка!» – « И всё же будь внимателен. Необыкновенные девушки тоже могут серьёзно попортить жизнь» – «Нет, мама, нет. Ты знаешь, в начале ноября мы едем на джамбори. Там я думаю сделать Рите предложение. На Рождество привезу её знакомиться с вами! А летом после диплома  сыграем свадьбу. Надеюсь, Рита тогда уже окончательно останется с нами. Если б ты знала, как я люблю её, как я счастлив!»

 

Олегу снились кошмары. Он видел Риту, выходившую из подвала в изодранной одежде, в крови и жутких синяках. Он понимал, что её изнасиловали, и терялся в ужасе, не зная, что делать. Когда его переполняли чувства, он испытывал горячую потребность с кем-то поделиться. Но с кем? Может, с самой Ритой?

В воскресенье со скаутского сбора они как всегда вышли вместе. И Олег первым делом, волнуясь и теряясь, рассказал свой сон.

– Ты поосторожнее, – предупредил он девушку, закончив рассказ.

Рита в ответ рассмеялась:

– Разве можно верить снам?

Олег предложил зайти в кафе. С наслаждением уплетая пирожные, девушка рассказывала последние новости. Когда её тарелочка опустела, она тщательно вытерла руки и вздохнула:

– Ах, как хорошо, поста нет, можно есть всё, что хочется!

В этот момент у Олега зазвонил телефон.

– Да, мам. Да… – долгая пауза, в течение которой лицо юноши начало бледнеть, – мам, ты… Ну что ты, мам… Держись. Да-да, я помолюсь. Мы вместе помолимся… Я приеду, завтра же приеду, мама, я успею… Держись… Хорошо. Хорошо!

Отключив трубку, Олег долго молчал, борясь с готовыми брызнуть слезами. Наконец, поднял голову:

– Мамин друг Яков Иосифович умер. Сердечный приступ, – Олег с хрипом вдохнул. – Он нам был так близок.

– Я сочувствую.

– Мне надо ехать, поддержать маму. Надеюсь, билеты на сегодня есть.

– Так поедем на вокзал, узнаем, – предложила Рита.

– Да-да, – Олег, торопливо расплатившись за заказ, встал. – Мне за маму страшно. Представляешь, она просит меня молиться, чтобы Яков Иосифович воскрес. Говорит, молитва чистого и целомудренного человека скорее до Бога дойдёт!

Теперь он уже не мог сдерживать слёзы. Рита коснулась его рукава:

– Поедем на вокзал, а потом – в храм. Поедем…

Ей было жаль Олега и его маму, и всё равно она не понимала, как можно так убиваться по чужому человеку, когда рядом есть муж, отец. Наверное, это Бог так управил. Услышав молитвы когда-то страдающей женщины, Он попустил ей искушение, но и спас её. Неизвестно до чего дошло бы её чувство к Якову Иосифовичу. А теперь, перестрадав, она одумается и вернётся к мужу, как порядочная женщина, как христианка, и тем спасёт себя и своих детей. Так думала Рита, но вслух она этого не сказала.

 

О случившемся Елена Георгиевна рассказала мужу после завтрака, надеясь, что,  будучи сытым,  Владимир Степанович, примет известие спокойно – смешно, она ещё его жалела. Даже несмотря на то, что после слов его любовницы о том, что она лишь прислуга и он стыдится её… Эти слова забыть было невозможно. Но, несмотря на всю её злость и обиду, Елена Георгиевна понимала, что проблем мужу в связи с аварией Максима уже и так достаточно.

Лицо Владимира Степановича резко изменилось, задёргался глаз. Она хотела продолжить, но прозвучал грозный крик:

– Наталья!

Дочь неторопливым шагом вошла в столовую, оглядев родителей, предпочла не садиться, лишь прислонилась к косяку двери, картинная, насмешливо-невозмутимая. На ней были длинная пёстрая футболка и чёрные лосины, обтягивающие короткие, но хорошей формы ноги.

– Это правда? – Владимир Степанович начал без предисловий.

– Что правда? – было заметно, что Наталья скрывает волнение под показной бравадой.

– Опять взялась за старое?! Шлюшка маленькая, совсем оборзела?! Ни учиться, ни работать, а только папины деньги со всякими недоумками просаживать?

Елена Георгиевна вся сжалась от грубости мужа, но произнести что-либо не посмела – знала, стоит ей встрять,  гнев Владимира Степановича обрушится на неё. Что же она не так сделала, в чём виновата, что её дети просто сошли с ума?!

– Ты мне скажи, когда это кончится? Когда ты за ум возьмёшься? – продолжал рычать Владимир Степанович.

– Взялась уже, – ответила Наталья тихо, хотя и не без вызова.

– И как же ты решила поступить? Мать говорит, что второй аборт грозит тебе полным бесплодием.

– Рожать буду, – сказала Наталья, не без страха переводя глаза с матери на отца.

– Дура! Ты мне сначала скажи, тот придурок, который тебе детей делает, собирается жениться?

– Н-нет, он в армию уходит… сейчас, осенью. Г-говорит, чтобы… ну я сама со своими проблемами разбиралась, – всё ж плохо ей удавалось скрывать чувства, вон даже заикаться стала.

– И он посмел… – Владимир Степанович даже приподнялся со стула. – Он посмел… Да я его…

Елене Георгиевне показалось, что его сейчас хватит инсульт, но опять не решилась подать голос. Меж тем Владимир Степанович снова сел, отдышался и уже другим тоном проговорил:

– Вот что, армия откладывается. Я сам решу этот вопрос. А когда этого паршивца я притащу сюда, готовьтесь к свадьбе!

Он обвёл присутствующих злобным взглядом. Неожиданно остановил его на жене:

– Всё из-за тебя, дуры, – проговорил он. – Воспитала выродков! Нет, ну бывают же женщины как женщины, но эта…

Он поднялся из-за стола.

– Денег больше не просите, – сказал, невольно злорадствуя. – На одного придурка, чтобы от тюрьмы его спасти, уже сколько ушло, теперь эта…. Хоть бы кого дельного нашла, а то такого же… Не ждите, ещё одного нахлебника тянуть не буду, свадьбу сделаю, а с остальным сами разбирайтесь!

Вслед за отцом  молча ушла Наталья. Не сказав ни слова, вышел Максим. Елена Георгиевна опять осталась одна. В состоянии полного бессилия она опустилась на стул. Ненадолго, надо ещё убрать посуду и подумать об ужине. Она всегда очень тщательно обдумывала меню, чтобы угодить всем домочадцам. Ну да, её обзывают прислугой, кухаркой, но она так любит вкусно приготовить и вкусно поесть! Наверняка мужнина «проститутка» (в последнее время Елена Георгиевна иначе не называла подругу Владимира Степановича) не заботится о еде. Стоит только взглянуть на её тощую фигуру.  А ведь мужчина  – это Елена Георгиевна знала с юности – в первую очередь покупается именно на вкусную еду. И вот пример – он развлекается со своей бухгалтершей, но живёт-то дома! Да, и надо торопиться, потому что сегодня она собиралась заехать в свой магазин. Что ни говори, её маленький бизнес так же требует постоянного контроля. И Наталья… Взгляд Елены Георгиевны упал на нижний ящик шкафа. Она подошла, выдвинула, достала заветную тетрадочку. «Может, хоть духи помогут», – с тоской подумалось ей.

Максим, по-своему переживая случившееся, вышел на крыльцо покурить. Руки дрожали. Как он был зол на эту чёртову шалаву… Он только собирался просить у отца денег на ремонт машины, пострадавшей во время аварии. А тут она… Да, прав отец, не семья – балаган какой-то! Когда-то было иначе, сейчас всё изменилось. Мать говорит, что отец виноват – гуляет. Ну да какой мужик не гуляет. На себя бы посмотрела, расползлась как квашня, баба бабой! Конечно, Максим отдавал себе отчёт, отцу по статусу не такая жена нужна. И всё же как обидно, как больно, что у них больше нет той семьи, которую он помнил с детства! Дружеского общения, совместных обедов, походов в горы, в театр, на концерты.

Он только выбросил в мусорку окурок, как позвонил Генка.

– Прошвырнуться не хочешь, а то что-то тоска заела, – послышалось в трубке.

– У самого так же, – ответил Максим, – надраться хочу.

Договорились о встрече. Максим зашёл домой, чтобы взять куртку, и натолкнулся на мать.

– Уходишь? – она, боязливо подняв на сына взгляд, поняла: опять придёт пьяный, грязный – боль её, мука беспросветная.

– А что мне тут делать? Наташкин навоз выгребать?

– Анжелочка только что звонила, сказала, что придёт, – сказала со слабой надеждой удержать сына.

– Её дело. И твоё. Потреплетесь, всех обсудите, я-то здесь при чём?

– Максик, она же любит тебя… Хорошая девочка, такая не будет из-за денег на шею вешаться. Ты знаешь, кто у неё отец.

Он нечленораздельно выругался и вышел из дома.

Анжела жила по соседству – лет на пять его моложе, красивая, как кукла Барби. С некоторых пор девушка, не на шутку увлекшись Максимом, стала буквально его преследовать. Она сдружилась с Еленой Георгиевной, стала часто бывать у них в доме. Когда Максим возвращался с работы, сторожила около входа.

Однажды подъехав к воротам своего дома, он увидел – в белом костюме – очень короткой юбке и лёгком пиджаке – Анжела вышагивала около забора собственного особняка. Увидев подъехавшего Максима, заторопилась к нему. Сильно накрашенные ресницы хлопали, как крылья мотылька, делая её глаза большими и круглыми. Ярко-красный рот был приоткрыт в форме маленького кружочка, словно Анжела хотела произнести звук «о».

– Максим, как хорошо, что ты приехал, – затараторила девушка, – представляешь, пришла из института, а дома – никого. И ключа нет.

Максиму было неинтересно общаться с Анжелой, но он был воспитанным молодым человеком, поэтому предложил:

– Заходи, посиди у нас, пока твои не придут.

– Но я помешаю.

– Не помешаешь, дома никого нет, как и у тебя.

Анжела радостно впорхнула в приветливо раскрывшуюся перед нею дверь. Бросила на кресло сумочку, процокала каблучками до кухни, устроилась на стуле.

– Чаю попьём? – спросил Максим, со своей неотразимой кривой усмешкой поглядывая на девушку. Не обращая внимания на её ответ, поставил чайник, достал с полочки любимое печенье матери.

– Да ты не беспокойся, я так посижу, – в голосе Анжелы слышалось смущение.

Он накрыл на стол, сел сам. Взглянув на сидящую напротив Барби, вдруг поднялся, достал коньяк.

– Будешь?

Она неожиданно для него кивнула. Максим плеснул в бокал ей и себе. Он уже всё понял. Кровь живее побежала по жилам.

У Анжелы была на редкость нежная шейка и соблазнительная складочка между двумя высокими припухлостями грудей. Он смотрел на неё и чувствовал, что тоска, всё время грызущая его душу, растворяется в созерцании прелестей девичьего тела. К Анжеле он всегда испытывал лёгкое пренебрежение, воспринимая  как  наивную дурочку. Сейчас у него мелькнула мысль, что её любовь и красота могут помочь ему развеяться. Уж слишком невыносимо было порой жить!

Плеснул ещё коньяка себе и ей, потом пригласил в свою комнату послушать музыку. Почему-то из-за того, что Анжела на всё соглашалась, захотелось смеяться. Он смотрел, как двигались её обтянутые белой тканью бёдра, пока она поднималась по лестнице. Кровь сильно била в виски.

Он даже не стал включать музыку. Просто обнял девушку со спины. Руки ловко проникли под тонкую кофточку. Анжела в ответ охнула, потом, развернувшись к нему лицом, обняла. Он всё понял правильно, не ожидал одного – Анжела оказалась девственницей. Настроение оттого не улучшилось. Стало совсем  тошно. Максим мог представить, какие последствия повлечёт его собственное легкомыслие.  Анжела, ласкаясь, словно озвучила его мысли:

– И мы поженимся?

Ему многое хотелось сказать, потому он счёл благоразумным промолчать. Но с тех пор решительно избегал всяких встреч и тем более разговоров с Анжелой. Однажды застал её у себя дома, она о чём-то говорила с его матерью и плакала. Увидев её такой несчастной, почувствовал, что в его душе к ней нет ничего, кроме ненависти и раздражения. Тогда его всё раздражало – в первую очередь, пустота и бессмысленность жизни.

За столиком в кафе «Рапсодия», Гена и Максим сразу потребовали бутылку.

– Водки, – сказал Генка.

– Коньяк, – перебил его Максим.Рзумеется, его слово было последним.

Официантка Любочка, не первый год вздыхающая по красавчику Максу, тут же выполнила заказ. Поставив на стол бутылку, бокалы, тарелочку с лимонами, она не торопилась уходить, со сладкой улыбкой порхая вокруг   их столика. Парни на этот раз совсем не обратили на неё внимания. Максим налил себе и Гене.

– Случилось что? – Гена заметил подавленность друга.

– Да так, – Максим не было настроен на откровенность.

Выпили.

– Что, жар сошёл по прекрасной незнакомке с пером и на лошади? – спросил Гена, с улыбкой глядя на непривычно молчаливого друга. – Да и понятно – семинария, православные девушки. Чёрт их знает, чего от них ждать? Моралью задолбает, жизни не рад будешь. Ведь живём же ради удовольствия, а для покаяния ещё времени хватит, если верить, что вечная жизнь существует. Хотя я в этом как-то сомневаюсь.

– Ну да, – ответил Макс неопределённо. – Наверное.

– Я вот как-то тоже решил приобщиться, так сказать, – продолжал разглагольствовать Генка. – Евангелие купил, молитвослов. В Евангелии с трудом несколько глав одолел, а что касается молитвослова – то там, вообще, бред сивой кобылы. Например, двенадцать раз надо прочитать «Господи помилуй». А если я хочу тринадцать? Короче, тупость одна. Так я и бросил. Понимаешь, Бог в душе должен быть, а не в кем-то сочинённых словах. Вера – это порыв души, а тут тебе – двенадцать раз…

Максим вылил из бутылки в стакан последние капли, потребовал ещё. Любочка тут же явилась, озарив парней ослепительной улыбкой, знала, пьяные более податливы на внимание, но Максим не смотрел на неё.

– Вот для чего мы живём? – пристал он к Генке, уже еле ворочая языком. – Все пытаются изобразить, что им чего-то надо. А ведь никому и ничего… Телик, комп, секс – это только способы убить время. А оно идёт… Трахаешься с тёлкой, потом делаешь вид, что создаёшь семью… Или не создаёшь, а готов бежать от неё на край света. Нигде ни в чём никакого смысла… Скучно!

Гена, тоже уже хорошо пьяный, слушал, какой бред несёт Макс и невольно вспоминал рассуждения своей мудрой Ниночки:

– Да у него с головой того… Ему к психиатру надо.

Что ж, у него, у Гены, тоже бывали моменты, когда депрессия давила. Но не до такой же степени!

Генке пришлось выводить друга из кафе, пока тот в поисках смысла жизни не закатил скандал. Но, едва переступив порог кафе, Максим опустился на тротуар, скорчился, обхватив колени руками.

– Ничего не хочу… Всё бессмысленно… Бессмысленно и тупо…

Генка лишь с сокрушённым видом взирал, как превращается в грязную тряпку элегантный костюм друга – его светлые брюки и белая фирменная рубашка.

 

Семинаристки всё же сходили к владыке, пожаловались на еду, на обращение. Катя, как всегда, была за главную. Она больше всех и говорила. Девушки лишь робко поддакивали. Боялись, как бы чего не вышло. Но владыка был внимателен и добр. Он выслушал, обещал разобраться. Они вышли из епархии взволнованные, даже не сразу смогли говорить. Каждую мучил страх быть отчисленной. Мало ли чего можно ждать от владыки. Хоть он и выглядел доброжелательным, но всякая душа – потёмки.

– Я думаю, узнаем, – проговорила Ксюша. – Юра с Хомячком знаком (так называли секретаря владыки за его пухлые щёки и маленький рот), может, чего и выспросит.

– Интересно, у Хомячка есть девушка? – весело хохотнула Катя. – Умеет мальчик карьеру делать. Хороший из него муж получился бы.

– Да ну, – отозвалась Рита, – ради карьеры жить с нелюбимым?

– О, простая, – Катя презрительно дёрнула плечами. – А много ты от своей любви получишь, если ни денег, ни квартиры? Нет, девочки, я только за богатого и перспективного. Другие мне не нужны!

– Ищи-ищи, деньги, знаешь, к деньгам липнут.

– Ну и что? Я, как иконы научусь писать, тоже при деньгах буду.

– Ох, молчи, Катя, – с досадой прервала подругу Оля.

– Ты, Оля, без пяти минут монашка. Тебе ли наши проблемы знать?

– Ну почему? Может, я тоже замуж выйду, если на то Воля Божия будет.

– Воля Божия – это наш выбор и усилия. Под лежачий камень вода не течёт.

– Вот и потечёт, когда владыка разборки начнёт, – вернула девочек к настоящему Оксана. Все замолчали.

Владыка в самом деле занялся жалобой семинаристок. Еда вдруг стала лучше. Даже сосиски стали выдавать, хоть дешевые, соевые, но всё же. А Ксюша от Юры узнала подробности, о чём тут же девочкам рассказала. Оказывается, епископ вызывал к себе отца Никиту и долго с ним беседовал. Хомячок даже услышал слова, сказанные владыкой в полураскрытую дверь:

– Нельзя людей силком в рай загонять.

Девочки с радостью захлопали в ладоши. Чувство благодарности и восторга переполняло их.

– Какой у нас владыка! Вот человек!

– Да, настоящий пастырь, – не смогла промолчать Оля.

– Глядишь, и Снегурка присмиреет, – высказала надежду Рита.

Они торжествовали – их взяла. И даже никаких последствий не было, в смысле, мести со стороны начальства. Более того, на одной из общих встреч с семинаристками отец Никита вдруг начал говорить о своих планах на будущее, ведь финансовое положение семинарии улучшается – иконы пользуются большим спросом, строятся и украшаются многие храмы, поступает много заказов и из других областей и районов. Следовательно, можно улучшить быт и учащихся, и работающих, даже, возможно, открыть детский сад для работников, имеющих детей, а для студентов организовывать учебные поездки по храмам и монастырям России. У присутствующих на собрании глаза загорелись, хотя были скептики – хорошо обещать, но вот выполнит ли батюшка обещанное?

Когда девушки вернулись в свою келью, первая дала волю иронии Катя:

– Выслуживается перед начальством, ну-ну, поглядим – поездка по городам России! Держите карман шире, сестры!

Её не поддержали – всё-таки батюшка, к нему с уважением надо относиться, какой бы он ни был.

Маленький случай, произошедший с Ритой, заставил её и вовсе переменить своё мнение о батюшке.

Как-то раз ночью, часа в три, Рите не спалось, и она отправилась в туалет рядом с их спальней. Девушка вошла в предбанник, затворила дверь, хотела зажечь свет, да помедлила. Её взгляд упал на стену соседнего дома, который так же относился к храму и в котором жили те, у кого не было своего жилья. Рита знала, что в том доме живёт и проректор семинарии отец Никита с женой (детей у них не было). Риту удивило, что в его квартире горит свет. Более того, через неплотно задёрнутые шторы она увидела батюшку на коленях перед иконами. Он молился, сомнений не было. Рита стояла и смотрела. Множество мыслей проносилось в её голове.

Утром она поведала подругам о том, что видела и что надумала:

– А ведь он о нас молился, – проговорила девушка задумчиво. – О нас, беспокойных, нетерпеливых, страстных. Вы знаете, я кожей чувствовала его молитву.

– Ну и что, кто ему запрещает? – фыркнула Катя. – Это он защиты у Бога просил, чтобы его власти не лишили после нашей жалобы.

– Дура ты, Катя, – сказала Оксана, которую затронул рассказ Риты,  – Да, сестры, может, чего-то и мы недопонимаем.

– Ещё как, видим только своё, – согласилась Рита. – Словно у каждого свои очки. Судим, рядим, критикуем, требуем. А всё ж со своей колокольни – чужую мы в упор видеть не хотим.

– Да, а у него даже собственной квартиры нет, – проговорила Оля.

– Ладно тебе, всё у него есть. Особняк ещё какой, – ответила Катя. – Это он так, чтобы смиренным показаться. Ну поближе к месту быть, чтобы, как говорится, бразды правления не упустить.

– Язва ты, Катя, – сказала Оля, – можно подумать, что ты и в самом деле такая. А я ведь знаю, ты в душе добрая и хорошая. Просто язык у тебя без привязи.

– Тоже мне, душевидица, – фыркнула Катя, и замолчала, не зная, как скрыть удивление.

 

 

Он не ожидал услышать в трубке голос Изиды – Она никогда первая не звонила.

– Алё, Ариец, что хорошего?

– Всё, как всегда, – его голос был спокоен.

– Рада, что всё в порядке.

– Могла бы и не спрашивать, ты же ведьма, – лениво пошутил он.

– Напрягаться не хочется. Я к чему – Белояр приглашает тебя на наш праздник, вместе со мной, конечно.

– Что ему от меня надо? Вроде мы не пересекались.

– Значит, пересечёшься. Пошли?

– Что за праздник?

– Двадцать восьмое сентября, Таусень, день осеннего равноденствия.

– А, ну понятно – хороводы и вышиванки, – насмешливо проговорил он.

– Можно подумать, твои мессы лучше, – тут же ответил весёлый голос.

Они встретились на автостанции, Изида была хороша – не стесняясь, она носила костюмы в фольклорном стиле. На этот раз на ней была белоснежная блузка, богато вышитая красно-чёрными нитками и нарядная длинная юбка, чёрная, с ярко-красными пересечениями квадратов, из-под которой виднелась широкая полоса кружев. На груди – переливчатая масса бус, оберегов. Поверх белокурых волос, заплетённых в тугую косу девушка надела ободок с длинными подвесками. Они, как рамка, обрамляли её узкое тонкое лицо. Ариец был, как всегда, в подчёркнуто чёрном – узкие брюки, рубашка с воротником-стойкой. Они с Изидой были ярким контрастом друг другу. На них обращали внимание. В автобусе нашлись и знакомые, также едущие на празднование Таусеня.

Через некоторое время почти все пассажиры высыпали гурьбой на маленькой остановке, отмеченной покосившимся дорожным знаком, и пошли через посадку в сторону открытого поля. Ветерок был не по-осеннему тёплый, он приносил с полей аромат отцветающих трав. Кто-то запел вольную русскую песню, её подхватили. Изида глянула на Арийца, но разве что-то можно было понять по его лицу. Лишь тень саркастической улыбки отметила девушка, но к такому выражению лица друга она привыкла. Ей стало чуть жаль его, не способного ощутить радость жизни.

Наконец, впереди увидели тех, кто приехал раньше. Человек сто, не меньше. Белояр  вместе с несколькими парнями сносил ветки для костра. Это был молодой мужчина лет тридцати пяти, высокий, хорошо сложенный. Его широкие плечи облегала богато вышитая красными и чёрными  нитками рубаха, светлые волосы, падающие до плеч, стягивала на лбу узкая берестяная лента. Его лицо было таким, какими мы привыкли видеть былинных героев – большие светлые глаза под густыми ресницами, решительный нос, чуть впалые щёки, твёрдо сжатый рот под небольшой курчавой бородкой. Он исподлобья бросил взгляд на подошедших Изиду и Арийца, но ничего не сказал, коротко кивнул в знак приветствия и продолжил заниматься своим делом.

– У тебя скучающий вид, порадуйся, – сказала, наконец, Изида Арийцу, когда они обошли почти всю поляну, заполненную весело настроенными людьми.

– Мне и вправду скучно, – ответил Ариец.

– Ты заставляешь меня напрягаться.

– Не стоит. Я решил этот день полностью посвятить тебе.

– Ну спасибо. За что же такая честь?

– Ты же никогда не отказываешь мне в моих просьбах, а долг платежом красен. Да и любопытно взглянуть, чем вы тут занимаетесь, а то всюду только и слышишь – родноверы, язычество.

– Тебе должно понравиться.

– Вряд ли, – Ариец пожал плечами, – я уже вышел из детского возраста. Мне эти поскакушки и болтовня как-то неинтересны.

– Ну, ты ж у нас великий и могучий, – Изида скорчила смешную рожицу. Ариец нахмурился и ничего не сказал.

Меж тем костёр, зажженный по-старинному – трением, вспыхнул. Послышались звуки бубнов. В центр вышел сам великий волхв – Белояр, поднёс к губам рог, и его звук разнесся далеко по окрестностям.

– Ой вы, духи, слетайтеся на наш праздник-пир, благословите преданных вам, осените их благоволением великим!

Белояр поднял руки к небу, рядом с ним встали двое красивых юношей тоже в древнерусских одеждах, с факелами в руках. «Сварожичам слава!» – воскликнули они громко, и народ, стоявший вокруг и с любопытством взирающий на действо, хором ответил:

– Слава!

– Триглаву великому слава! – воскликнули юноши.

И народ громко и слаженно поддержал:

– Слава!

Они долго взывали к богам, просили о помощи, о защите, требовали сохранить их во время грядущей зимы, отвести отчаяние тьмы и нападения духов страха и смерти. Ариец начал зевать.

– И долго это всё будет продолжаться? – спросил он.

– Только начало, потом другие обряды, песни.

– И ты петь будешь? – спросил с любопытством Ариец, зная, как хорошо поёт Изида.

– Буду.

– Хоть какое-то удовольствие, – он улыбнулся девушке. Его зубы хищно блеснули.

Девушки в славянских одеждах ходили по рядам участников, разбрасывали зерно. Свои движения они сопровождали однообразным пением, в котором Ариец с удовольствием слышал чистый голос Изиды. Потом опять на середину поля вышел Белояр. У него в руках был микрофон. Видимо пришло время проповеди. Ариец не ошибся.

– Люди русские! – провозгласил волхв величественно, – все, вы, собравшиеся здесь, чтобы обратить свои молитвы к нашим древним богам и почтить их, напомнив, что мы по-прежнему любим и помним их. Что мы всё сделаем, дабы стоял вековечно род наш, имя которому – славяне. А если забудем, предадим его, если лишим себя счастья общения с природой-матерью, если перестанем блюсти законы предков, то кончится русский народ, и придут на его место другие, лишь свои законы помнящие. Ведь мы с вами – это единственный мост, соединяющий поколения, и от нас зависит, что за люди придут нам на смену, и будет ли жива  русская земля!

Он говорил много и красиво. После его выступления на всеобщее обозрение вышла Изида. Взяв микрофон, она вскинула голову, взмахнула рукой, и полетел её голос, низкий, сильный на широкий простор:

– Поднимайтесь с колен, люди русские,

Оглянитесь назад, вспомнив предков наказ,

Да храните свой род, вашу родину-мать.

Нам не ждать благодать, нам бы души спасать.

Пение девушки завораживало, увлекало. Потому, когда к Арийцу подошёл Белояр, молодой человек обернул к нему слегка зарумянившееся лицо с заблестевшими глазами.

– Хороша дивчина, а? – Белояр усмехнулся в густую русую бороду, – только вот как прицепила она себе это дурацкое имя Изида, так и не прилипает к ней наше славянское.

– В имени есть своя мистика, не находишь? – небрежно бросил Ариец.

– Хочешь сказать, она принадлежит вам, а не нам?

– А разве мы – не одно? – вдруг спросил Ариец, и насмешливая усмешка изогнула его тонкие губы.

– Ты это о чём? – голос Белояра сделался менее дружелюбным.

– Как-будто сам не знаешь, – тут же ответил молодой человек, небрежно засунув руки в карманы брюк. Он даже не взглянул на подошедшую к ним Изиду. Девушка, приблизившись к Арийцу, положила руки ему на плечо, прильнула, искоса поглядывая на Белояра. – Просто вы играете с тем, что мы принимаем в чистом виде, приукрашаете то, на что мы не боимся смотреть прямо.

– Это ты про свои игры с сатаной? – густые брови Святояра сошлись на переносице.

– Мы как раз не играем, мы верим и служим ему открыто и честно. А вы бросаете пыль в глаза и себе, и людям.

– Наркотики, алкоголь, секс без разбора – да что у нас общего с тобой! Мы за чистоту, за возрождение Руси, за торжество идеалов, которым издавна верили наши предки.

– Неужели ты говоришь это от сердца? Ты же умный мужик, Белояр! Разве вы не ищете мистических откровений с помощью некоторых курительных смесей, не продаёте древнерусские, так сказать, алкогольные напитки, не культивируете свободу секса, полагая, что так жили наши предки? Я же помню праздник вашего Купалы.

Белояр кашлянул. Да, он понял, на что намекает Ариец, тогда он и сам, великий волхв, ударился во все тяжкие. Спьяну не помнил, с кем и сколько.

– И всё равно у нас красота, культура.

– Я ж говорю – всё прикрасить, всё завуалировать.

– Что – всё?

– А разве не тому же сатане вы служите? Ваши Даждьбоги, Стрибоги, Макоши, Свароги – разве это не имена одного и того же? Кому вы молитесь, кому приносите жертвы – не ему ли, поделённому в вашем воображении на множество образов? Если нет – то где они, силы небесные, силы земные? Мы знаем, существуют силы зла и добра. Бог и сатана. Где стоят ваши Стрибоги? Со Христом или с сатаной?

– Христос – греко-византийская выдумка.

– Ну да, Стрибог существует, а Христа и сатаны – нет? Короче, надоел мне этот разговор, Белояр, пойду, лучше пройдусь с Изидой.

Он обнял девушку за талию.

– Но моих людей не соблазняй! – вдруг закричал Белояр, – не уводи их от веры истинной!

– А тебе мало доходов? Друзья должны делиться, – насмешливо проговорил Ариец.

– Не понимаю, что они нашли в тебе!

– Честность, вот что рано или поздно приводит к нам твоих сподвижников. Люди хотят честности. Твой прикрытый вышиванками сатанизм скоро начинает вызывать оскомину. А мы не скрываем, что служим  злу.

– Бред. Я верю, то, что проповедуем мы, в конце концов восторжествует.

– Я тебе не мешаю. Наш принцип – пользуйся свободой и не притесняй свободу других.

Белояр, гордо вскинув голову, повернулся, чтобы уйти, прямой, важный – настоящий великий волхв.  Ариец посмотрел ему вслед. Изида почувствовала, как что-то дрогнуло в его теле, и в этот самый момент Белояр вдруг споткнулся и упал. Упал смешно, почти прыгнув на траву, нелепо растопырив руки.

– Чёрт! – выругался он, поднялся, отряхнул рубашку и посмотрел на Арийца. Насмешливое лицо парня было прямо обращено к нему.

– Это ты, что ли? – лицо Белояра исказила ненависть. Ариец не ответив, рассмеялся и пошёл прочь, уводя за собой Изиду.

На лугу меж тем набирало темп веселье – парни играли, сходясь стенка на стенку, женщины с пением водили хоровод. Ариец и Изида, пройдя сквозь толпу, вошли в посадку. Высокая жухлая трава доставала до колен. Низкие ветви берёз задевали лицо. Они шли неторопливо, гуляя. Почти не разговаривали.

– Забавную ты сыграл шутку с Белояром, – вдруг сказала Изида.

– Да нашло на меня – захотелось  спесь сбить.

– Он смотрелся глупо, – засмеялась Изида, и повернула лицо к Арийцу. – А что бы ты хотел сделать со мной?

Он удивился:

– С тобой? Ничего.

Изида отошла от него, прижавшись спиной к тонкому стволу берёзы, закинула назад руки, тонкая рубашка обрисовала её круглые груди.

– Например, потрогать меня, – девушка слегка подалась телом к Арийцу.

Тот, задержав взгляд на её груди, ответил:

– Зачем? Раздразнить себя, тебя… Или ты предлагаешь секс на этой колючей траве на виду весёлой толпы? Знаешь ли, я давно стал капризным в этих вещах – мне надо удобную постель, чистое тело, отсутствие свидетелей.

Изида выпрямилась, не сумев скрыть досаду, однако её большие тёмные глаза выдавали какую-то напряжённую мысль.

– Можно подумать,  я не знаю… – она пожала плечами. – И твою подругу знаю. Смуглая она, черноглазая. Статуэтка… С ней ты можешь всюду и как угодно, но она тебе не принесёт ничего хорошего. Более того, она погубит тебя.

– Это ты от злости, – ответил Ариец, не веря.

– Думай, как хочешь, – Изида передёрнула плечами и ушла прочь, не оборачиваясь. Ариец неторопливо двинулся следом.

 

Максим продолжал навещать Анастасию в больнице. Так же носил ей фрукты, цветы, сигареты, однажды принёс хороший коньяк, что особенно порадовало больную.

Теперь Анастасия лежала в отдельной палате. Она ненамного отличалась от общей. Её стены так же нуждались в ремонте, но тумбочка около кровати была более крепкая, и единственный стул не грозил рухнуть, когда Максим на него опускался. Палата находилась рядом со столиком дежурной, да и кнопка вызова работала безотказно. Теперь Анастасию обслуживала платная няня, которая приносила ей еду, кормила с ложечки, расчёсывала, обмывала, ловко меняла памперсы. Помимо Максима Анастасию навещал её отец, который с трудом терпел капризы дочери и младшая сестра, которая работала на рынке. Сестра была так же вульгарна, и так же как Анастасия была не прочь выпить.

Максим с трудом терпел общество подобных женщин. Но отец требовал, и парень подчинялся ему, не видя другой возможности задобрить пострадавшую. Он выслушивал  слезливые рассказы о её разнесчастной жизни и нетерпеливо ждал, когда весь этот кошмар закончится.  Однако вызовы к следователю продолжались. Угроза тюремного заключения висела. Отец молчал. Моральное давление не отпускало, и Максим стал чаще прикладываться к стопке. А однажды, когда зашёл разговор о выписке Анастасии из больницы, хотя она по-прежнему была прикована к постели, женщина вдруг встретила парня кокетливо причёсанная и накрашенная. Синие веки ярко оттеняли длинные чёрные ресницы, полные губы пламенели кроваво красной помадой.

– Заходи, заходи, красавчик, – промурлыкала она, едва Максим появился в двери.

Максим привычно сел на стул около кровати, вытащил из пакета угощение. Вздохнул, что дальше?

– Выписывают меня, – заявила Анастасия весело, – говорят, скоро можно будет подниматься. На костылях, правда, но пробьёмся, не правда ли, красавчик? Вишь, что ты со мной сотворил? А ещё хочешь, чтобы я тебя от тюрьмы отмазала! Замотался, небось, что ко мне бегаешь, а?

– Да нет, – уклончиво ответил Максим, – работа позволяет.

– Что ж у тебя за работа, коли такие деньжищи ты на меня отваливаешь? А ещё реабилитация сколько возьмёт.

– Думаю, справимся.

-Ты-то справишься. А мне, вот, как?

– Поправитесь, время только нужно. – Максим нахмурился, видно судьба надолго связала его с этой мерзкой бабой.

– Ты мне вот что скажи, ты не женат?

Он удивился, ответил, что не женат. Подумал, что лучше бы прикусил язык, но было поздно. Анастасия хохотнула:

– Ну так ты на мне женись, я ж тоже холостая. Тогда я точно, всё сделаю, чтобы такого красавчика от себя не отпустить.

Максим посмотрел на женщину – нормальная ли она? Хотел сказать, что тогда уж лучше в тюрьму. Но сдержался. Лишь усмехнулся:

– Вы поправьтесь сначала.

– Да я хоть сейчас. Только тётку из ЗАГСа приведи… Ну да ладно, не пугайся, я не тороплюсь. Хотя, знаешь, я ж никогда замужем не была. А ведь хочется… И ненамного я тебя старше. Мне только тридцать два. Это жизнь меня состарила. Ты ж не знаешь, каково на рынке стоять и в жару и в мороз. А жрать-то хочется, –  не всем же как тебе везёт.  Вот и размечталась я в хорошем доме пожить  сытно да вольготно. Да ещё с таким красавчиком,  – Анастасия вздохнула.  Потом подмигнула Максиму:

– А что, я серьёзно. Если хочешь, чтобы я тебе помогла. Услуга за услугу. Ты же меня покалечил, вот и расплачивайся.

Максим несколько минут в упор смотрел на неё, потом выдавил:

– Вам надо сил набираться.

-Ха-ха-ха, у меня-то хватит, хватило бы у тебя! – расхохоталась Анастасия, но потом посерьёзнела, заявила:

– Короче, ты думай пока. Время ещё есть. А моё условие ты понял.

Её глаза злобно, непримиримо сверкнули.

 

 

Марина долго уговаривала Арийца прийти к ней на день рождения, которое она собиралась праздновать двадцать пятого октября. Он, узнав, кого ещё пригласила его подруга, стал упорно отказываться, потом начал раздражаться.

– О чём мне говорить с твоей мелюзгой? – спросил резко.

Марина легонько ткнула его кулаком в грудь:

– Ты – человек тьмы. Мы столько времени вместе, а я не знаю о тебе ничего.

– Узнаешь, – ответил Ариец. – Тридцатого мы будем отмечать Хэллоуин. Придёшь и узнаешь.

– Это та компания, что тусуется около памятника?

– Не только.

– И что я там буду делать?

– Играть роль, как и другие. Ты… – он помедлил, глядя на девушку своими холодными непроницаемыми глазами. – Ты будешь моей ведьмой.

– Вроде как бал у Сатаны из «Мастера и Маргариты»?

– Если хочешь, считай так.

– И что вы будете там делать? Пить кровь и устраивать оргию? – Марина шутила. Лицо Арийца было серьёзно, хоть и слегка насторожённо.

– Кому как нравится.

– По тому принципу, что проповедуете вы с Юстасом? Свобода, свобода и свобода? Когда-то мы  читали в учебниках истории. Красная звезда, алое знамя и свобода…

Он словно пропустил её слова мимо ушей.

– Покурить есть? – вдруг спросила Марина. –  Я не откажусь, если ты мне дашь пакетик для моей праздничной вечеринки. Не  я одна принесу, главное – чтобы всем хватило.

– Не докуритесь до дуриков, – предостерёг Ариец.

– Не впервой, знаем.

Марина пригласила и школьную подругу Риту.

– Зачем? Она нам весь кайф испортит, – возмутилась одногруппница Аня.

– А  для прикола, – ответила весело Марина. – Для тех, кто пофилософствовать любит.

– Ты Алика имеешь ввиду?

– Его, и не только. Нам будут меньше мозги забивать.

Рита явилась к назначенному времени. Снимая курточку, с любопытством огляделась. У Марины она бывала редко. В старой «сталинке» с высокими потолками было просторно, недавно сделан ремонт: модный ламинат, на стенах обои под бархат, в зал ведёт причудливая арка.

Марина окинула взглядом наряд подруги: ничего нового – Ритка бедствует. Хотя на её фигурке и расклешённые брючки, и простенькая трикотажная кофточка смотрелись отлично.

– Прекрасно выглядишь, – подбодрила она Риту.

Сама Марина была в одной из своих любимых коротеньких юбок и блузке с низким вырезом на груди. Терпеливо подождав, пока подруга приведет в порядок свой роскошный хвост на голове, предложила пройти в зал, где уже собралось несколько человек. Рита с любопытством оглядела присутствующих. Хозяйка меж тем начала их представлять: девушка с ярким макияжем и в рыжий цвет окрашенными волосами оказалась сокурсницей Аней, ослепительно яркая девица с высокомерно вздёрнутым подбородком и татушками на спине и плечах – Юля, нечёсаный юноша с тонким мечтательным лицом – Алик, самодовольный мускулистый красавчик именовался Гошей, а долговязый худой юноша – Игорем.

Они прервали разговоры, устремив взгляды на вновь прибывшую. Рита чуть засмущалась. Подскочивший Игорь предложил ей своё кресло. Марина  умчалась на кухню, откуда послышался её испуганный визг: «Ёлки, подгорело!». Однако никто на помощь не поспешил, все вернулись к прерванной теме.

– Галка, наконец-то «Урал» купила, – рассказывала Аня  громким, привлекающим всеобщее внимание голосом. – Тормоза, правда, не работают, зато с документами.

– И как оно – без тормозов? – поинтересовался Гоша.

– Гы! Едем вчера с горки на Запольной, там, где ее снизу трамвайные пути пересекают. Галка за рулем, я сзади на гитаре играю. Не слышно ни фига, но прикольно – даже гаишники рядом притормозили послушать. В общем, мы сверху едем, а внизу – наперерез трамвай. Все машины тормозят, а мы не можем. Я только и успела подумать – гитару, блин, жалко. Пролетели мимо машин, проскочили перед носом у трамвая. Из окон водилы выглядывают, свистят, хлопают. Думают, мы выпендриться хотели. А мы едем обе цвета того «Урала», зеленые, в общем…

– Да, «Урал» – это клево. И «Ява» – супер, – поддержала разговор Юля. – Ленка недавно со своим парнем поспорила на бутылку водки, что заедет на ступеньки драмтеатра.

– И как, заехала?

– Еще как! Разогналась получше и газанула так, что взлетела на ступеньки и врезалась во входные двери. Там теперь доска сломана. Не знаю – от байка или от ее башки. А Юрик бутылку не отдает, говорит, она не заехала, а взлетела.

– Вот гад! Парни иногда, вообще… Мне недавно чуваки из «Теней» на халяву байк ремонтировали. Дык они мне на бензокраник шланг из небензостойкой резины поставили. Я две улицы проехала, а он взял и растворился… Мастера, блин.

Гоша хотел вмешаться в разговор, когда их кухни послышался зов:

– Девки, идите помогать, стол накрывать!

Марина потрудилась на славу. На столе были и оливье, и селёдка под шубой, и жареная курица.

– Тебе, Мариш, уже можно замуж выходить, – похвалил её старания Гоша, голодными глазами оглядев стол.

– Ну да, и выпить, и закусить есть, – поддержал его Игорь, кивая на строй водочных бутылок.

Сытые и захмелевшие парни и девушки расслабились.

– Ань, сыграй что-нибудь, – попросил кто-то.

Марина принесла гитару.

– Да ну, народ, я пьяная. Сейчас такого наворочу! – воспротивилась девушка.

– Ладно тебе, мы слышали, ты группу свою создала, выступаешь, – подбодрил её Гоша, – о чём хоть поете?

– Вроде Рамштайна.

– Что, и по-немецки? Откуда ты его знаешь?

– Учим по самоучителю.

– Ты даёшь!

– Только там ничего полезного  нет – все про школу, яблоки и сыр.

Она перебрала струны, подкрутила, настраивая колки, подняла голову, оглядывая товарищей из-под длинной чёлки:

– Ну и о чем мне петь?

– Как о чем? «Закидайте школу яблоками и сыром!»

Посмеялись. Аня, ещё не настроившись на игру, рассказала:

– На одном нашем концерте скинхеды, когда немецкий услышали, решили, что это про Гитлера и стали возле сцены «зиг хайль» делать, а после выступления руку мне жали и спрашивали, когда следующее выступление.

– Как хоть вы называетесь, может, придётся когда услышать? – спросил Игорь.

– О, думали долго. Полная хрень выходила. Потом решили, назовёмся «Wirhabenniсhteinigeproblemen». Правда, перед концертом мне позвонили из типографии и предупредили, что целиком название в афишу не влезает, и его придется сократить. Так что стали мы «WirHaben», а зрители нас быстренько переименовали в «Вир Бабен».

– Здорово, – вздохнула Марина.

Аня пела в общем-то недурно. Сначала на немецком, потом – на русском. Ей стали подпевать. Неожиданно Марина воскликнула:

– Стойте, ведь у нас Ритуля ещё как поёт.

Она вручила гитару девушке. Та, сильно раскрасневшись, попыталась отказаться.

– Давай, давай наше, скаутское! Для души.

Рита поняла, долго сопротивляться глупо. Чтобы немножко себя приободрить, начала с любимой «Надежды». Ей тут же все подпели. Затем пошли «Бричмула-бричмулы», «Милая моя, солнышко лесное…», «Изгиб гитары жёлтой». Марина вспомнила «Еретика». Первая запела:

– Звонят вверху колокола, сорвавши талость душ кругом.

И все швырнули факела на хворост под еретиком.

Гоша первый вспомнил, что подруга Марины – семинаристка. Думал долго, мысль не давала покоя. Не выдержал, сообщил:

– Я вот как-то рассказ написал о природе времени. «Кольцо» называется, типа фантастика. Начинается с того, как питекантроп Уыхх оглядывает новую местность и думает, что здесь его племени будет хорошо. Потом проходят тысячелетия, и человечество на пике технического развития обнаруживает, что на земле истощены все природные ресурсы, повышается радиация, короче, возникает угроза вымирания. Тогда при помощи сверхинтеллектуальных роботов те, кто не вымер, покидают Землю и в глубинах космоса находят пригодную для жизни планету, эдакий райский уголок. Ну и живут там при полной халяве – вкалывают роботы, человек счастлив. Все есть, думать ни о чем не надо, роботы даже воспроизводят себя сами. И так за несколько тысяч лет люди деградировали до первобытного состояния, а природные ресурсы истощились, и на этой планете уже и роботам воспроизводиться стало не из чего. А на Земле за это время остатки мутировавших животных успели мутировать в динозавров и прочих птеродактелей, из разрушенных зданий возникли всякие меловые периоды и остальная геология, вода и воздух постепенно очистились и т д. И остатки разумных роботов решают отправить оставшихся людей назад на землю и больше ничем им не помогать, чтобы человечество развивалось самостоятельно. Короче, кончается рассказ тем, что питекантроп Уыхх оглядывает новую местность и думает, что здесь его племени будет хорошо… Написал я все это и даже счел себя гением – вот какое открытие сделал, понял, что время – это кольцо. Дня два собой гордился, а на третий попалась мне старая песня Визбора почти про то же самое. А кончается, знаете, как? «На остатках огромных пожарищ питекантроп готовил копьё»…

Аня похлопала его по плечу:

– Ничего, Гоша, ты все равно гений. И Визбор – гений.

– Я тоже когда-то об этом задумывался, – послышался голос до того молчавшего Алика. – Если время бесконечно, представить бесконечность будущего я еще могу, а вот прошлого – уже с трудом. Мне тоже проще всего предположить, что время закольцовано. Тогда и все замороки на тему происхождения человека исчезают. Да ниоткуда он не происходил, а всегда был, как в твоем рассказе.

– А некоторые вот считают, что людей Бог создал, – громко проговорил Гоша, намеренно не глядя на Риту. – Только интересно, кто же в таком случае создал Бога? Или он всегда был? А чего он тогда раньше делал?

– Мы с Борей эту тему развивали, – заявил Игорь.

– Подожди, какой Боря?

– Ну, с которым вчера бухали.

– А, с ним трындеть прикольно, такие, как он, зацикленны – ездят по одним и тем же рельсам, и ни шага в сторону.

– Во-во. Я этого кренделя полночи разводил на тему расплаты за грехи.

– Грехи – это в смысле «не убей, не укради» и все такое? А расплата –  когда грешники после смерти в ад попадают, где их варят в котлах?

– Глянь, да ты шаришь. Чё, тоже в церковь ходишь?

– Не, мне бабушка когда-то что-то такое рассказывала.

– Бабушка ему рассказывала… «Не убий, не укради и все такое» – это заповеди. А грехи – это заповеди нарушать. Вот ты, Гоша, заповеди нарушаешь?

– А есть такая заповедь – «не кури коноплю»?

– Вроде, нет.

– Значит, не нарушаю.

– Не убиваешь, не крадешь?

– Ты чё, больной?

– А ты не нарушаешь заповеди, потому что возмездия боишься, что тебя после смерти в ад отправят?

– Да не, не хочу просто. На фига мне убивать? Мне ж никто ничего плохого не делает.

– А если сделает? Вот если кто-нибудь Ирку твою грохнуть захочет, а единственным способом его остановить будет убийство – тогда убьёшь?

– Тогда, ясен пень, убью.

– И что же получается – согрешишь и попадешь в ад?

– Да хрен его знает.

Говорившие посматривали на Риту, явно провоцируя её, но девушка молчала, словно спор ей был безразличен. Гоша не выдержал первый:

– А что вы, девушка, скажете? Ведь вас наш разговор в первую очередь касается.

Ясные спокойные глаза Риты обратились на раскрасневшегося юношу:

– Да нет, совсем не касается.

– И что, вы нам вопрос о грехах никак прояснить не сможете?

– Я не проповедник. У каждого есть своё мнение.

– А ваше личное мнение?

Рита досадливо вздохнула – где бы она ни появилась, тут же начинается одно и то же! Ну что она может сказать, кроме того, что написано в Евангелии две тысячи лет назад!

– Вы же сами всё знаете, – сказала она, – и многое лучше, чем я.

– Ну да, Гоша у нас всю Библию прочитал! – с гордостью за друга проговорила Аня, прильнув к парню.

– И сатана всё знает, только святым оттого не становится, – вдруг заявила Марина, она почему-то вспомнила Арийца, и её сердце сжала болезненная тоска по нему.

От Риты, поскольку девушка продолжала молчать, отстали. Она так и сидела, тихо перебирая струны на гитаре. Вскоре Юля начала целоваться с Игорем. Аня прильнула к Гоше. Марина уткнулась в телефон. Алик пропал. Кто-то потушил свет. Рита, поднявшись, решила выйти, чтобы не мешать. Она прошла в комнату Марины.  Там было прохладно и тихо. Не зажигая свет, девушка остановилась около окна.  С третьего этажа открывался великолепный вид на гору, застроенную множеством частных домов. В темноте ночи эти дома сверкали и переливались миллионами ярких огней. Ей стало грустно. Отчего? Можно ли разобраться?

Тихо отворилась дверь. Рита обернулась и увидела  Алика. Покачиваясь, он добрёл до кресла и тяжело упал на сиденье.

– Куришь? – спросил коротко.

– Нет.

Он поднял голову, пытаясь разглядеть девушку.

– Тогда подойди, посидим рядышком. Ты такая хорошенькая.

Рита села на широкий подоконник напротив.

– Не хочу.

– Совсем не хочешь? – он поднялся, подошёл, – у тебя кто-то есть?

– Есть.

– Но его тут нет?

– Нет.

Алик попытался обнять Риту. Она вывернулась со спокойным, почти равнодушным видом, что несколько охладило пыл молодого человека.

– Я тебя сразу заметил. Таких, как ты, изображали художника раннего Возрождения. Тонкая, почти прозрачная чистота, излучающая свет… Ты что, и вправду веришь в Бога?

– Да, верю.

– И что Он тебе даёт?

Рита отвернулась к окну. Опять всё снова. Ну не скажешь же этому пьяному озабоченному парню, что думаешь, – не поймёт, и это будет простое сотрясение воздуха. Они слишком разные, словно из разных миров.

– Ты думаешь, что я не пойму, – вдруг изменившимся тоном сказал Алик, словно угадав её мысли. – Но я хочу понять! Честно. Вот послушай меня и ответь, что ты по этому поводу думаешь.

– Давай, – согласилась Рита, поскольку иного выбора у неё не было.

– Вот мы говорим о будущем. О нашем там, наших детей. Это ещё ничего. Но вот если заглянуть дальше… Как тебе сказать… Ведь в том далеком будущем нас ждёт конец, гибель всего, что было создано человечеством, того, что, может, ещё удастся создать мне, другим… Понимаешь, мне кажется, что ещё можно жить, пока существуют Венера Милосская, Джоконда, Боттичелли, Репин и Левитан, стоит церковь Покрова на Нерли. Когда их не станет, жизнь прекратится. Чёрт, я совсем пьяный… Но ты не обращай внимания, что я… Язык заплетается. Короче… я боюсь, что придёт время, и их не станет. Не станет того святого, бесценного, во имя чего мы ещё живём, любим, надеемся. Даже Гитлер не был способен уничтожить всё это, но вот будущая война, всемирная катастрофа… Когда я думаю, что люди могут быть настолько безрассудны, что захотят погубить нашу планету, не могу понять, зачем жить, мечтать, стремиться, строить планы. Не лучше ли просто прожигать жизнь? Иногда я чувствую себя очень беспомощным, и мне хочется верить, что существует какая-то реальная сила, перед которой сошедший с ума человеческий разум может отступить…. Хочется, чтобы существовали далёкие цивилизации, люди мудрые, добрые, сильные, могущие защитить Землю, Венеру Милосскую, церковь Покрова на Нерли и всё, что есть и что будет. Чтоб жизнь была вечной и чтоб ничто не прошло бесследно…. Вот ответь, что ты думаешь обо всём этом, или не думаешь, а тупо веришь в своего Бога?

– Думаю, – ответила Рита, поняв, что на этот раз от ответа не уйти. Но Алик не дал ей договорить, решив, наверное, высказаться до конца.

– Не знаю, о чём ты там думаешь, но я вот смотрю на тебя и вижу – смотришь ты на это звёздное небо, и оно не пугает тебя, как меня своей бесконечностью, словно ты знаешь, что там…. А меня пугает. Мы ничто в этом мире, и душа болит. Душа, которая никому не нужна перед такой вот пустой… тупой бесконечностью. Зачем, скажи, эта жизнь, душа, наша боль? Всё, всё?! А может, ты просто тупая и то, что я говорю, для тебя лишь сотрясение воздуха?

– Может, и тупая, – спокойно ответила Рита, – потому что я не заморачиваюсь подобными вопросами. Знаю, что в мире есть много такого, что всегда будет непостижимым для самого проницательного человеческого ума. Ты прав, мы слишком ничтожны, малы и невежественны. Более того, осмеливаемся судить о Боге, которые создал всё, что вокруг нас, внутри нас, всё, что кажется нам великим и непостижимым. Это я о том разуме, о котором говоришь ты.

– Ты считаешь, что мы ему нужны, этому великому и непостижимому?

– Да, – тихо, но уверенно проговорила Рита. – Бог создал всё, а потом из любви к своему созданию – человеку сам приблизился к нему, чтобы помочь его спасению. Он сошёл на Землю, приняв на себя страдания во имя этого спасения.

– И ты вцепилась в своего Бога в надежде, что Он даст ответ на вечный  тупиковый вопрос – зачем? Объяснит тебе смысл твоего существования?

– А за кого ещё цепляться? Материальное – не вечно. И Венера Милосская, и даже церковь Покрова на Нерли… Как ни жаль, но ты прав, всё когда-то закончится.

– Ты знаешь художника Васильева? Он ведь был талантливее многих, а умер молодым! Зачем тогда он жил, зачем ему был дан этот талант?!

– Я тоже об этот думала. Когда прочитала дневники Башкирцевой… Может, оттого и потянулась к Богу – это единственное, в чём живёт Вечность. Не материальная, но вечность души.

– Вечность? Где она?

– В Боге.

– Слишком спорно, – печально усмехнулся Алик.

– Да, то, что нельзя потрогать руками, кажется ненадёжным, но потом оказывается, что именно это нематериальное наиболее долговечно и крепко. Более того, оно намного больше и значительнее, чем всё, что мы можем видеть или потрогать. Важнее даже церкви Покрова на Нерли.

– Тебе везёт, для тебя всё ясно. А если не можешь в это поверить? Если всё  кажется бабушкиной выдумкой, чушью собачьей, детским садом?

– Каждый выбирает сам, во что верить и ради чего жить. – Рита пожала плечами.

– Хорошо, и ради чего ты живёшь? Тебе трудно ответить на этот вопрос?

– Совсем нет, – ответила Рита, уже начиная тяготиться темой разговора. – Я живу для того, чтобы… заслужить себе право быть в вечности. Духовной. А она может быть только с Богом.

– Как у тебя всё просто. А если не можешь поверить, если хочется вцепиться зубами в эту, реальную  жизнь, а она ускользает, а с ней и смысл, и радость…

Алик сел в кресло, опустил голову, длинные волосы закрыли его лицо.

– Если захочешь – сможешь.

– А я не могу, – наконец, сказал он. – И оттого я не хочу жить, а чтобы не думать, пью, курю траву и участвую в оргиях.

– И всё-таки ты счастливей многих, – вдруг улыбнулась в темноте Рита.

– Я? – он тяжело поднял больную голову.

– Ну да, многим жить не менее тошно, но они даже не задумываются о причинах и как из этого выйти. Ты думаешь и ищешь – значит, найдёшь и смысл жизни, и ответ на вопрос «зачем?».

– Иди сюда, – он протянул Рите руку. – Иди сюда и поймёшь, что, когда чувствуешь тепло другого тела, то становится легче жить и меньше чувство одиночества. В этом единственная, хоть и скоротечная, правда моей жизни, любящей и понимающей только материальную реальность.

– Мне не трудно жить, и я не одинока.

– Но мне плохо. Где же твоё христианское милосердие? Или вся твоя мудрость – только в умных словах?

Не ответив, Рита проскользнула мимо колен Алика и скрылась за дверью.

Она ушла от Марины рано, боясь, что закроют семинарию, и она не попадёт внутрь. Её дружно проводили все, кроме Алика. Парень так и заснул сидя в кресле. Когда за девушкой захлопнулась дверь, Марина торжествующе извлекла из кармана пакетик с марихуаной:

– Ура, теперь оторвёмся!

Рита торопилась в семинарию. К счастью маршрутка подошла быстро, и девушка успокоилась, решив, что теперь не опоздает. Было темно, но людей на тротуарах было много. Мчались машины, ослепляя ярким светом фар. Сверкали рекламные вывески. Радостно быть частью этого огромного мира, даже и сознавая, что когда-то ему придёт конец. Приятно стучат каблучки, развеваются волосы, она словно летит, наполненная чувствами, ожиданиями, окрылённая молодостью, переизбытком сил, осознанием своей красоты.

Подойдя к семинарии, заметила стоящую около ворот чёрную иномарку. «К кому это крутяшки приехали в такое позднее время?», – мелькнуло в голове. Дверца машины хлопнула, из неё вышел худощавый высокий мужчина в длинном тёмном плаще. Белое кашне на шее выделялось ярким пятном среди общего мрака. Он направился прямо к ней:

– Здравствуйте, я боялся, что не дождусь вас.

Рита, не отвечая, вгляделась в лицо незнакомца и тут же узнала –  Макс, друг Марины, с которым они познакомились в кафе.

– Здравствуйте, – ответила она, не скрывая недоумения, – только я очень спешу, двери закроют.

– Знаю. Вот и ждал, надеясь, что хоть к закрытию вы подойдёте.

Рита, не отвечая, смотрела на его красивое лицо. Широко расставленные глаза, низкие виновато сдвинутые брови, сочные губы с капризно опущенными уголками, зачесанные назад чёрные волосы, ямочка на подбородке – ну точно Страхов! Она всё ещё ничего не понимала.

– Я хотел бы… Да, я понимаю, вы спешите. Но, может, мы продолжим наше знакомство? Вы оставите свой номер, и я позвоню.

Неожиданно для себя Рита согласилась. Она продиктовала Максу телефон и, коротко попрощавшись, скрылась за воротами.

Он вернулся к машине, сел, расслабленно откинувшись на спинку сиденья, закурил.  Он сам не понимал, что занесло его в район, где находилась семинария, и что заставило его дожидаться эту девочку. Отчаяние, злоба? Желание… странное желание вдруг разделить свою тоску с ней. Чтобы хоть какая-то тень набежала на её безмятежный лобик. А то живёт в поднебесной, словно реальной жизни не существует. Хотелось опустить её. Посмотреть, как бы она… Короче, окунуть её в свой мир, мир кошмаров, тоски, безвыходности и хоть таким путём, но обрести душевное равновесие. А что? Когда он пришёл навестить Анастасию уже дома, женщина, корячась на костылях, с каплями пота на жёлтом лбу, страшная как ведьма, закричала:

-Что, когда заявление в ЗАГС понесёшь, а то невтерпёж мне!

Он едва ушёл от неё.  Хотел рассказать матери о требовании пострадавшей, не смог. Стыд и ярость не давали ему спокойно дышать. Он злился на отца, который  никак не решит его дело, вынуждает Максима терпеть и унижаться, хотя видит, тот уже на пределе. Издевается, наверно, мстит. Мать по уши в своих личных проблемах.  Решила, видите ли, работой заняться, самоутверждением, что она, видите ли, личность, а не домохозяйка. Поздновато только собралась! Целыми днями где-то бегает. Хорошо, хоть, поесть успевает приготовить. Короче, всё кувырком. Не семья, а сумасшедший дом. Новая волна ненависти поднималась в его душе.

А тут вечером к ним домой  заявился старший брат, Егор. Он был пьян, еле держался на ногах. Узнав, что отца нет дома, прицепился к матери с требованием денег. Она отвечала, что денег нет, что отец собирается вызволять Катиного парня из армии, после чего они будут готовиться к свадьбе. Да и с Максимом дело ещё не улажено. Слово за слово – пьяному море по колено. Разъярившись не на шутку, Егор ударил мать. Максим, кинувшись на защиту, получил синяк под глазом. Завязалась драка, неожиданно серьёзная, словно дрались не на жизнь, а насмерть, жестоко, до крови. Не без труда, но Максим справился. Дотащив брата до своей машины, отвёз домой. И там отчётливо понял, что ранее казавшаяся ему вполне благополучной жизнь брата на самом деле отвратительна, как и у всех. Дверь открыла невестка, с сигаретой в зубах, разодетая как для стриптиза и тоже пьяная. Увидев окровавленного мужа, Валентина разразилась визгливой руганью, где один мат перемежался другим, ещё более изощрённым. Когда Максим втаскивал брата в квартиру, невольно увидел на кухне дымящее сборище парней и девок.

– Где Галка? – поинтересовался он местонахождением племянницы.

– У себя… наказана. До двоек, бл… съехала, – еле ворочая языком ответила Валентина.

Домой ехать не хотелось – никуда не хотелось. Перед глазами – пьяная Валентина. Какая мерзкая жизнь! – подумалось ему, – и без просвета». Его даже немножко подташнивало. Выйдя на улицу, сел в машину. Ну что, врезаться во что-нибудь – и конец? Нажал на газ. Ехал, не разбирая дороги. Казалось, заблудился. Притормозил. Каково же было его удивление, когда обнаружил, что стоит подле ворот, ведущих в женскую семинарию, где учится та девочка с ясными глазами. Вновь вспомнил её верхом на лошади, потом – за столиком в кафе. Нет, в эту минуту ничто не грело его. Слишком много злобы было в его душе. И хотелось одного – мстить, мстить и мстить…

В семинарии ему сказали, что Рита ушла и вернётся поздно. «Тоже шляется где-нибудь. Все они…» – Максим сплюнул и… решил дождаться. Он удивился, когда, увидев, как Рита легкими шагами спускается с горки вниз к зданию семинарии, вдруг почувствовал непривычное волнение.

 

 

Нарядиться в ведьму – дело непростое, потому что непривычное. Ариец сказал, какой хочет видеть её, но легко сказать – сложнее сделать. Мать за каждым шагом следит – ни накраситься, как следует, ни причёску соответствующую сделать. Марина решила, что лучше закончить где-нибудь вне дома. Хорошо бы, конечно, посоветоваться с Арийцем, но не решилась ему звонить – мало ли как он воспримет её вопрос. Но одевалась со знанием дела: короткая широкая юбочка из чёрного атласа, из-под которой при каждом движении ног видно кружево чёрных чулок, а при старании – даже кружевные стринги Сверху она надела чёрный корсаж со шнуровкой, на шею – серебряные побрякушки. Ещё несколько мелочей – и одежда готова. Макияж и причёска – по прибытии на место. Она сунула в пакет туфли на шпильке, косметичку. Надела сапоги и пальто.

– Далеко собралась? – появилась в дверях мать.

– С девчонками, на дискотеку, – не моргнув, солгала Марина и улыбнулась матери. – Не переживай, всё окей!

Ариец встретил её, как и договаривались, на остановке троллейбуса.

– Чего без макияжа? – спросил недовольно.

– При матери не смогла. Давай после накрашусь, место же найдётся?

– Я должен представить тебя своим друзьям, как положено, – ответил он и, недолго раздумывая, завёл в подъезд какого-то дома, – доставай, что у тебя есть, я сам тебя накрашу.

Марина не решилась выразить удивление. Он действовал быстро и умело, тем более, что с собой у него тоже был набор косметических средств. Через полчаса девушка не узнала себя. Тёмные, глубоко запавшие глаза были окружены звёздным сиянием. Искусным росчерком карандаша Ариец подчеркнул горделивую линию бровей. На белом лице сочно заалели кроваво-красные губы. На груди и на щеке – нечто вроде магической татуировки. Волосы девушки Ариец так же привёл в порядок. Растрепав чёрные кудри, он соорудил на макушке нечто, похожее на рожки. Всё это было расцвечено блёстками и яркими прядями. Вручил чёрную маску:

– Наденешь, когда приедем, – приказал он, потом подобно фокуснику извлёк из пакета чёрный плащ. – Вот, спрячешь своё секси.

– Не нравится?

– Нравится, – ответил он, – только хотеть тебя имею право я один.

Марина возбуждённо задохнулась:

– Может, здесь?..

– Ещё будет время, – он взял её за руку.

– А ты – настоящий дизайнер, – сказала девушка восхищённо, ещё раз оглядев себя в зеркале.

Ариец привёл её на улочку, где стояли готовые к сносу старые постройки прошлого века. Приказал надеть маску из чёрного бархата, такую же надел сам, после чего толкнул калитку. Дом был большой, каменный, покрытый штукатуркой и покрашенный почему-то розовой краской. Во дворе были развешаны тыквы с горящими глазами. Около костра, разведённого тут же, сидели несколько подростков. При виде Арийца они подскочили, вытянулись по стойке «смирно», а любопытные глаза устремились на спутницу хозяина, на стройную девичью фигурку, завёрнутую в чёрный плащ.

– Народ где? – спросил Ариец.

– В доме, хозяин, все собрались, ждут вас.

Не отвечая, Ариец толкнул входную дверь, и они с Мариной оказалась в тумане, обволакивающем толпу присутствующих. Все, кого она видела, были наряжены, как и полагалось в Хэллоуин, чудовищами, скелетами, привидениями. Многие были в масках. Среди толпы она к своему удивлению увидела группу готов с «ирокезами» на головах и выбеленными лицами, на которых кроваво алели щедро раскрашенные губы. Её неприятно удивило и присутствие подростков в чёрных рубашках со свастикой на рукавах. На небольшом возвышении двое парней подчеркнуто неряшливого вида бескостно извиваясь, пытались изобразить нечто ритмическое на гитаре с ударником, одновременно подпевая себе под нос заунывно однообразные слова. Задавать вопросы спутнику Марина  не стала, но наблюдала с интересом.

– Ура, хозяин! – закричала толпа, едва Ариец вошёл.

Он сбросил куртку. Кто-то её подхватил. Ариец был в своём обычном одеянии – чёрной рубашке с воротником-стойкой и такого же цвета красиво облегающих узкие бёдра брюках. Протащив Марину сквозь толпу, он вышел на открытое пространство. Поднял руку, призывая к тишине.

– Приветствую вас, друзья, на нашем празднике! – сказал он. – Это наш день, когда все силы земли и неба с нами, когда торжествует зло и царствует тьма и не существует границ! Вы – свободны!

В ответ раздался поколебавший стены вопль. Вскинулись вверх руки в жесте, напоминающем фашистское приветствие.

Он обернулся к стоящей рядом с ним Марине.

– Разрешите представить вам вашу королеву, – он возвёл её на помост и театрально сдёрнул с девушки плащ, – ведьма Марго!

Марина стояла перед тёмным скопищем вопящей толпы в своей коротенькой юбчонке и облегающем тело корсаже.

– Королева требует поклонения. В благодарность она будет нашей покровительницей. Нет, она будет символом нашей свободы! Ура!

Он первый упал на колено перед девушкой, поцеловал край юбки и отступил, давая место прочим. «Вот так чувствовала себя Маргарита на балу у сатаны», – думала Марина, наблюдая, как подходящие целовали её юбку, туфли, а кто-то норовил и коснуться губами  колена. Один скелет даже попытался куснуть её там, где заканчивалось кружево чулок. Ариец, заметивший вольность, выступил вперёд:

– Королева – моя!

– Ты же сам говоришь о свободе, – послышался грубый голос из-под маски.

– Придёт время, когда и у тебя будет королева, надо только уметь ждать.

Скелет хотел что-то сказать, но его быстро оттёрли те, кто ждал своей очереди. Когда церемониал приветствия был закончен, две девицы, одетые привидениями, принесли бокалы с шампанским.

– А теперь – музыка, будем развлекаться! – провозгласил Ариец.

Ему ответил громкий одобрительный вопль. Двоица музыкантов уже хлёстко зазвенела тарелками, гитарист пьяно ударил по струнам.

Ариец, отдав бокал Привидению, повернулся к Марине и обнял её за талию:

– Я никогда ещё с тобой не танцевал, – сказал он, улыбнувшись.

– Что ж, попробуй, – она положила руку на его плечо.

Как оказалось, Ариец был не только талантливым визажистом, он был и профессиональным танцором. Марине приходилось стараться, чтобы, фигурально выражаясь, не упасть лицом в грязь. Музыканты пытались соответствовать. Ариец танцевал нечто вроде танго, гибкий, быстрый, ритмичный. Потом перешёл на «латину». Марина чувствовала, что выглядит весьма «бледно», но Ариец не пытался унизить её, напротив, помогал ей, упрощая и подсказывая движения. Получилось красиво. Публика аплодировала. Разгорячённые, они пили, потом снова танцевали. Того, что происходило вокруг, Марина старалась не замечать. Она была счастлива. И какая разница, что где-то там переходит из рук в руки шприц, а в тёмном уголке парочки занимаются любовью, курят марихуану, смотрят стриптиз. Какая-то девица в маске и купальнике закрутилась вокруг шеста. А Марина купалась в восхищении Арийца. Она умирала от любви к нему. Его внимательный холодный взор будоражил её изрядно пьяные чувства.

– Я хочу тебя, – шептала Марина, прижимаясь к нему.

Он словно не слышал. Но вот наступил момент, когда Ариец взял её за руку и куда-то повёл. В маленькой комнате стояли три кровати. На двух возились, вздыхая, пары. Третья была свободна. Ариец толкнул на неё Марину.

– Ты что, здесь? – Она испугалась, это всё же было слишком. Ариец, не говоря ни слова, уложил девушку, потянул вниз её стринги.

– Нет, – Марина воспротивилась. – Я не могу. Так, здесь…

– Предлагаешь снять номер в гостинице? – усмехнулся он.

– Хотя бы и так.

– Но сначала я хочу тебя здесь.

Она сдалась, как сдавалась всегда, пребывая в ужасе, что те четверо на соседних кроватях будут смотреть, как она выше головы задирает ноги в кружевных чулках. Ариец, казалось, не замечал ничего. Он, стянув корсаж, целовал её груди. Она стонала и посматривала на тех, других. А её партнёр вошёл в раж, демонстрируя подругу и свою власть над ней.

– Не надо, не надо, прошу, – умирая со стыда, шептала она, когда он ставил её на колени.

Казалось,  это никогда не кончится. Когда же Ариец затих, Марина робко посмотрела на соседей. Они все сидели на своих кроватях и смотрели на них.

– Сэм, – вдруг проговорил Ариец, обращаясь к одному из присутствующих, – принеси-ка нам ширнуться.

Марина подскочила.

– Ты что, нет, я не хочу!

– Разок, ничего не будет… Сегодня без этого нельзя, ты очень зажата. Мне это не нравится.

– Я не буду…

Вошёл Сэм со шприцем.

– Чистый?

– Для тебя.

Марина, в ужасе глядя на иглу, попыталась соскользнуть с постели. Её поймали.

– Не бойся, дурочка, узнаешь, как это хорошо. Тут доза махонькая… чтобы расслабиться. Тут все под кайфом, разве не видишь? И тебе положено. Ну же… Иначе вышвырну тебя к чёртовой бабушке!

– Нет, – замирая от ужаса, прошептала Марина, когда Ариец, уже завладев её рукой, затягивал  жгут. Потом лёгкая боль от укола, испуганное ожидание и…

 

 

Олег вернулся из дома через неделю успокоенным и, как всегда, живым, энергичным, полным затей и фантазий. Едва сойдя с поезда, позвонил Рите, желая встретиться. Его глаза горели, когда он увидел её, был готов заключить в объятия и расцеловать девушку, по которой так безумно соскучился, но не стал, гордясь своей сдержанностью, ведь он поставил себе срок и условия, когда, наконец, скажет ей всё то, что решит их будущее. Срок приближался.

– Мы с мамой были у старца, – сказал он, почти задыхаясь от волнения. – Я спрашивал о тебе.

– И что? – полюбопытствовала Рита, у которой какие только мысли ни промчались в голове за это время.

– Он внимательно выслушал. Улыбался. Ласково так…

– И?..

– Ну и всё, – Олег был полон самых радужных предчувствий. Рита, напротив, всё поняла.

– Я сказал, что… после учёбы поеду домой, в Донецк, устраиваться на работу, ну и попросил благословения. А он ответил, что лучше остаться здесь, в России, что на Украине будет война.

– Ну какая война, – Рита пожала плечами, – это он, наверное, имел ввиду что-то иносказательное.

Потом поговорили о маме Олега. Она пыталась справиться с горем, с головой уйдя в работу и молитвы. И, наконец, самая приятная и волнующая тема – джамбори. До отъезда несколько дней  – а ещё ничего толком не готово!

Рита постоянно сравнивала Олега с Максимом. Хотя она почти ничего не знала о своём новом знакомом (после той короткой встречи около семинарии, они ещё не виделись, только перезванивались) но он казался ей очень солидным, выдержанным и самостоятельным, что всегда пленяло её в мужчинах. Не анализируя свои желания, Рита, в пятнадцать лет потерявши родителей и оставшись в одиночестве, подсознательно искала себе второго отца, который заменил бы ей утерянного. Может, именно поэтому девочка не потянулась к Олегу, который в свою очередь искал себе вторую мать.

Максим позвонил на следующий день, радостный, что у него, наконец, выпала свободная минута, и он сможет прогуляться с новой знакомой и как следует познакомиться с ней. Однако Рита ответила отказом:

– Прости, но завтра мы уезжаем в Воронеж на скаутский слёт. Мне надо собираться – виновато откликнулась девушка.

– Надолго? – спросил Максим. В его голосе она почувствовала угрожающий холодок. Ну разумеется, он не привык к отказам!

– На неделю – пока у школьников каникулы, – Рита уловила его тон, но что она могла поделать – скаутов она любила больше всего на свете.

– И что, даже на час не можешь выскочить?

– Пойми, я учусь в закрытом учебном заведении. Давай встретимся, когда вернусь?

– Понятно, – сказал, словно подвёл итог и тут же отключился.

Рита немного погрустила, но, в конце концов, на нём клин не сошёлся. Да и некогда думать. Надо к отцу Никите пойти, слёзно умолять его отпустить её, к бабушке съездить – попросить денег на дорогу, к Маринке забежать за рюкзаком, а к Томке – за спальником, подготовить  вещи, потом с Олегом закупить продукты на весь отряд.

Максим позвонил ей перед самым отъездом, когда Рита забыла и думать о нём.

– Чемодан уже собрала? – на этот раз теплоты в его голосе было больше.

– У меня не чемодан, а рюкзак, – ответила Рита, невольно обрадовавшись.

– Жаль, что я не могу поехать с тобой! Я читал о вас в интернете.

– Ну да, там о нас быстро всё выкладывают.

– И о том, что вы готовите концерт ко Дню матери.

– И это уже есть?

– Есть. И если ты не против, я хотел бы посмотреть на вас.

– Да ничего особенного ты не увидишь –  рубашки цвета хаки, сине-жёлто-зелёные галстуки. Построения, речёвки.

– Понятно, детский сад. Короче, счастливого пути, хорошо отдохнуть, развлечься и… до встречи.

– До встречи, Максим! – радостно ответила девушка, невольно размечтавшись и не меньше разволновавшись – такой солидный, красивый, богатый и помнит о ней.

Она была уже в дороге, когда Максим прислал СМС: «Прочёл призыв вашей организации. Понравилось». Рита улыбнулась про себя. Этот призыв они писали все вместе – Юля, Олег и она.

«Ты пришел к нам для того, чтобы стать скаутом-разведчиком. А знаешь ли ты, кто они, скауты-разведчики? Скаутинг возник в 1907 году в Англии (английское слово «scout» переводится на русский язык как «разведчик») и до сего дня дает ответы на самые острые вызовы современности.

Сегодняшнее увлечение мира материальными ценностями приводит к упадку веры, морали и нравственности…

Мы все стоим на перекрестке жизненных дорог. Легче всего, конечно, выбрать проторенный путь, влиться в общую массу и существовать без особых забот и обязанностей, не усложняя себе жизнь размышлениями о судьбе России, о ее будущем, о том, какими должны расти ее граждане….

Но есть и другой путь, ведущий наверх, к высотам, с которых открывается бескрайний горизонт. Этот путь тяжелый, требующий много жертв, заставляющий без конца трудиться и достигать следующих вершин….

Мы, российские разведчики, как раз и идем по этому пути. Мы — руководители и разведчики старейшей русской детской организации. ОРЮР (организация Российских Юных Разведчиков), которая обладает огромным и бесценным опытом, прекрасными традициями. В основе нашей идеологии лежат традиционные российские ценности — Православие, патриотизм, деятельная любовь к ближнему.

«Честным словом обещаю…» – с этими словами Торжественного Обещания мы встаем на выбранный путь. И путь этот путь окажется главной дорогой нашей жизни.

Дорогой друг! Торжественное Обещание может оказаться главным моментом твоей жизни — ведь тебя тоже примут в нашу большую разведческую семью.

Наше будущее должно быть достойно нашего прошлого! Мы открыты для всех, кто любит Бога и Родину, и хочет стать достойным их.

Счастливой разведки!»

Олег сидел в автобусе рядом с Ритой. Он тут же  заметил на её лице улыбку:

– Кто это? – в его голосе послышались ревнивые нотки.

– Так, знакомые, – ответила она и притворилась, что хочет спать.

Олег всё чаще проявлял ревность. Однажды он чуть не подрался с парнем из воронежской дружины, потому что ему показалось, что тот слишком долго разговаривает с Ритой. Тогда девушка впервые сильно поссорилась с ним.

– Я тебе ни жена, ни невеста, какое ты имеешь право указывать мне, с кем и как разговаривать?! – возмутилась Рита.

Он вдруг смешался, опустил глаза и отошёл в сторону. А на другой день предложил Рите съездить к мощам Митрофания Воронежского. Девушка с удовольствием согласилась.

Огромный Благовещенский собор находился в самом центре города. Построенный в Ново-Византийском стиле, он поражал своим великолепием и высотой.

– Говорят, это один из трёх самых высоких храмов в России, – сказал Олег.

Рита набросила на голову шерстяной шарфик, перекрестилась. Прямо перед ней присыпанная снежком, стояла статуя святого, окружённого ангелами. Его поднятые руки, благословляя, словно обнимали мир.

По лестнице с роскошными белыми перилами они вошли в сам храм. Служба уже закончилась, уборщицы домывали блестящий кафельный пол. Тихо ступая, молодые люди приблизились к раке святого, изготовленной из резного дерева. Молча остановились. В эти минуты не хотелось говорить, хотелось мысленно разговаривать с тем, кого избрал народ в свои единомышленники и заступники, поверив и доверившись как одному из надёжнейших вестников Воли и Правды Божией.

Рита невольно сложила руки, переплела пальцы. Как легко думалось! «Святой Митрофаний, не смею, не желаю ни о чём просить тебя. Да будет всё по воле Господа нашего, а мне дай силы эту волю принять и полюбить».

Олег, опустив голову, чувствовал, как на глазах накипают слёзы: «Я люблю её, ты знаешь, как я люблю её! А она ускользает, молчит, смеётся. Я долго ждал, присматриваясь и приучая её к себе, а теперь, святой Митрофаний, будь свидетелем и помощником, благослови меня на главнейший в моей жизни разговор! Ведь мне уже двадцать три. Я хочу семью, детей, хочу, чтобы рядом была православная женщина. Я хочу послужить тебе и Господу моему с радостью и благодарностью! Помоги мне!»

Столь долго ожидаемый Олегом разговор состоялся вечером, когда все уже легли спать, и в комнатах школы, которую выделили им для проживания городские власти, было тихо. Олег вошёл в спальню девочек, высмотрел Риту, подозвал.

– – Пойдём поговорим.

Она, завернувшись в шерстяное одеяло, вышла в едва освещённый пустой холодный коридор.

– Я спать хочу, – ворчала она, а ему  казалась самой близкой и дорогой – ведь именно такой представлял её Олег в своём доме, сонную, ворчливую, родную.

– Иди сюда, к батарее, тут тепло, – он бросил на пол куртку, усадил Риту.

– О чём ты хотел поговорить?

– О тебе. О том, как мне хорошо с тобой. А тебе? Ты хотела бы, чтобы мы с тобой были вместе всегда?

Она больше не зевала, поняла, что Олег решился на разговор, к которому так долго готовился.

– Рита, я понял, я только с тобой могу быть счастлив, потому что люблю тебя.

Она почувствовала, как трудно было ему сказать эти слова, и удивилась, что не почувствовала ничего.

– Рита, – он попытался повернуть к себе её лицо. Она дала ему эту возможность. – Скажи…

Ей стало неловко. Рядом с его чувствами её равнодушие казалось ей преступлением.

– Олег, я не знаю, что говорить… Всё было нормально… Мы дружили, танцевали, но … я не готова.

– Я могу ещё подождать. Или ты любишь другого?

– Нет, Олег… Ну ты всё обо мне знаешь…Да и когда мне кого-то любить? Мне ещё учиться.

– Рита, ты должна подумать и сказать. Что касается меня, то я решил – мама дала мне добро – в этом году я заканчиваю учёбу, мы женимся и уезжаем ко мне в Донецк, где я помогу тебе устроиться в мединститут, там проще, у моей мамы есть возможности! Потом, может быть, вернёмся сюда, если так старец говорит.

– А семинария? – спросила Рита.

– Что же делать, у нас её нет, но есть мединститут, о котором ты мечтала. Да ты и так уже научилась рисовать, сможешь выполнять заказы, если захочешь подработать. У нас ты сможешь знаешь, какие деньги зарабатывать! Ведь в Донецке храмы строятся, а иконописцев практически нет!

Рита, сжавшись и слегка подрагивая от пронизывающего холода, а может, и волнения, невольно смотрела в далёкую темноту коридора. Темнота была непроглядной, бесконечной, неведомой, как жизнь. Ну что девушка  могла поделать? В своём будущем она не видела рядом с собой Олега. И мединститута – тоже. В её жизни была семинария с «чокнутыми» дежпомами, добрыми подружками, с батюшкой, который молится по ночам, с вечерним правилом при свете свечей. Разве можно что-то изменить? Ведь это сам Николай Угодник привёл её туда! И другого пути для неё нет.

– Рита, что ты молчишь?

– Смотрю в тот коридор. Он такой длинный и такой тёмный, как наше будущее.

– Я не о том…

– А я о том, Олег. Нет, прости, я не выйду за тебя замуж, у тебя своя дорога – у меня своя.

– Рита, ты хорошо подумала? Ведь это сам Бог привёл нас друг к другу.

– Нет, Олег, я поняла, что не хочу быть твоей женой. Мне было хорошо с тобой, ты здорово ухаживал, как никто и никогда в моей жизни… Очаровал моих старичков, многое помог мне понять в этой жизни. Я благодарна тебе и никогда не забуду, но большего, прости, дать тебе не могу!

Она поднялась с пола и так же, завернувшись в одеяло, отправилась спать. Почему-то у неё даже не возникло мысли, что Олег может страдать.

По пути домой ещё в автобусе Рита написала СМС Максиму: «Возвращаемся. В воскресенье будем дома», – на что Максим тут же ответил: «То есть дома, не в семинарии?» – «Да, дома». «Тогда до встречи» – было тут же отбито в ответ.

На этот раз в автобусе они с Олегом сидели на разных местах. Рита всячески избегала его. Девушку раздражал его собачий просящий взгляд. Перед отъездом он ещё больше разочаровал её. Олег вдруг обнаружил, что у него не хватает общественных денег на обратную дорогу. А ведь он отвечал за кассу всего отряда. Рите был неприятно видеть его истерику.

– Рита, Рита, что делать? Я пропал, может, написать маме?!

Деньги нашлись в другом месте, о котором Олег забыл, всё уладилось, но испуганное растерянное лицо товарища долго стояло перед её глазами, вызывая брезгливую жалость. Да, с ним хорошо в праздник, но если что-то случится, он будет искать поддержки в жене или матери, подумала Рита. И опять сравнила его с Максимом. Вот он бы так себя не вёл, подумала Рита, он бы сам всё решил, как настоящий мужчина!

 

Подружки в семинарии, узнав, что Рита рассталась с Олегом, её решение не одобрили.

– Ты капризная, – искренне удивилась Катя, – мужик так ухаживает, не жадный, тратит деньги.

– Не свои. Мамины, – откликнулась девушка, почувствовав себя безмерно уставшей.

– Зато специальность у него какая. Будет элитных собачек да кошечек лечить. Деньги рекой потекут.

– И не в нашем случае разбрасываться, – подключилась к разговору Лида, – что, большой выбор? А вдруг никого больше не встретишь? Будешь потом локти кусать! А тут порядочный парень, православный.

– Почему-то мне неприятны   парни, которые мечтают создать православную семью, – вдруг заявила Рита, – что за особый такой сорт семьи? Каждая семья должна быть православной.

– Кстати, вы знаете Раису, она в тридцать замуж вышла. Тоже чтобы создать православную семью, – вступила в разговор Лида. – За православного человека. Про любовь они только забыли. Теперь вот, разводятся.

– Ой, – Оля в ужасе прикрыла ладонью рот.

– Но Олег любит Риту, да и она, по-моему, всё это время летала  на крыльях восторга, – заметила Катя.

– Что ты, Катя, пристала, – заметив выражение лица подруги, сказала Оксана. – А я давно поняла, есть мужики для праздника, а есть для каждого дня. Вот как мой Юрик.

– Подожди, не говори гоп, – охолодила её Катя. – Вот зашлют твоего Юрика на приход в глухую деревню на подножный корм, где ещё ни газа ни воды, тогда узнаешь, чего стоит праздник, а чего – каждый день. Первая взвоешь!

– Не взвою, – решительно откликнулась Оксана, – я знаю, на что иду, и готова нести свой крест. Да и в город всегда можно съездить, вон Юрику родители какой ещё мотоцикл подарили! А там, глядишь, и машину купим! Я ж тоже зарабатывать буду.

Перед тем, как уснуть, Рита прижалась к Оксане и еле слышно прошептала:

– Знаешь, я, кажется, влюбилась. Ох, влюбилась, Ксюшка, не на жизнь…

 

 

Когда Ариец позвонил и позвал Марину прийти на квартиру Юстаса, девушка, вспомнив пережитое на Хэллоуине, ответила не сразу. Ариец понял и засмеялся.

– Да не буду я тебя больше колоть. Понимаешь, не входило это в мои планы, так получилось.

– И опять получится, – робко намекнула Марина, вспомнив всё, что она испытала и как потом перебаливала.

– Ну, как хочешь, – небрежно бросил Ариец.

– Нет-нет, я приду, во сколько?!

– А если уколю? – он улыбнулся в трубку.

– Ты знаешь, я тебя люблю и готова принять от тебя всё, даже смерть, – помолчав, наконец, решительно ответила Марина.

– Ладно, пока мне это не надо, короче, приходи.

Он и в самом деле пришёл без наркотика, принёс шампанское, конфеты.

Потом они без устали занимались любовью и блаженно отдыхали, лёжа на продавленном диване. Рассматривали фотографии, принесённые накануне Юстасом. Это были изображения монастырских стен с огромными надписями 666, молодежь в масках, скачущая по могилам и памятникам, были даже снимки откровенно сексуального характера – девушки, распятые на ремнях, измазанные кровью лица. Марина не испытывала восторга от увиденного.

– Не знаю, что тебе тут нравится, – фыркнула она, заметив интерес Арийца.

– Мне нравится, как молодёжь умеет отрываться. Это же великолепно – полная свобода!

– Да, и почему-то полная свобода не ведёт к добру, а напротив…

– Вот-вот, ты тоже заметила. А всё отчего? – потому что суть человеческая изначально зла. Она предана сатане, даже сама того не подозревая. Религии и прочие догмы пытаются лишить человека его природного естества, заковать его в условности и создать искусственно благородную натуру. Но этого нет и не может быть! Попробуй какому-нибудь блюстителю порядочности хотя бы дать под зад… Я уж не говорю о случаях голода, когда эти возвышенные натуры жрали себе подобных. Когда встаёт вопрос о борьбе за выживание мы все – животные. И это нормально, потому что естественно!

– И однако ты сам знаешь, есть много случаев, когда люди готовы жертвовать собой.

– Есть, не спорю, но они единичные, скорее, исключения. А я говорю о подавляющем большинстве, потому что это и есть та масса, которая составляет человечество. Зачем притворяться? Это глупо. Надо иметь смелость быть самим собой. А значит, взращивать в себе зло, которое и способно повести человека к каким-то достижениям, к усовершенствованию, успеху, без оглядки на других.

– По трупам, – продолжила его мысль Марина.

– Да, потому что, играя в благородство мы только теряем себя. Всё теряем! Поверь, все великие достижения творились исключительно из эгоизма. Возьмём знаменитого Сахарова. Он что, с самого начала не понимал, что творит? А потом испугался, спрятался в кусты и давай блеять о высоких материях, нет уж, врёшь, наш ты человек, Сахаров! Просто у многих не хватает мужества, чтобы признать эту истину. А если бы он не струсил, как далеко мог бы пойти свободный ум!

– Ну и рассуждения у тебя.

– А что, я не прав? Разве в глубине души ты не согласна со мной? – Ариец, склонившись над девушкой, посмотрел ей в глаза. «Как Демон над Тамарой» – подумала она, замирая от блаженства. «Мой Демон…». Марина обвила его шею руками, потянулась к нему ртом.

– Ты великолепен, но мне надо ещё многое додумать и понять, – сказала она нежно, – ты говоришь такие странные вещи.

– Что ж, думай. У нас ещё достаточно времени, – он провёл рукой по её телу, сжал грудь.

– Времени для чего?

– Я хочу, чтобы ты стала моей настоящей подругой и единомышленницей.

– Ведьмой, – возбуждённо засмеялась Марина.

– От слова «ведать» – всё знать и всё мочь.

– А мне показалось, ты решил посадить меня на иглу, – всё ж проговорила девушка, невольно задохнувшись и от боли и страсти.

– Зачем? Мне ты нравишься и такая.

– А ты сам колешься?

– Что я, враг себе? Так, изредка…

– Я бы тоже изредка. С тобой. Но боюсь, не смогу потом отвыкнуть.

– Вот-вот, тебе это ни к чему. Ты ж и так полностью в моей власти, ведь так? – он посмотрел на неё и улыбнулся, будто шутке. Улыбка вышла мальчишеская, озорная.

– Да, мой дорогой, вся, до смерти.

Она обхватила его бёдра ногами. Впилась пальцами в плечи…

– И тебе не страшно узнать, что я поклоняюсь сатане? – его улыбающееся лицо было под ней.

Девушка была уже не в силах отвечать. Она торопила экстаз, выгнув напрягшееся тело, запрокинув голову, отдавшись бешеной скачке…. Она позволила себе закричать…. И упала любовнику на грудь, задыхаясь и медленно приходя в себя. Недолго. Опершись о его грудь руками, гибко приподнялась, отбросила назад спутавшиеся локоны, прошептала:

– Ты – самый прекрасный Сатана. Мефистофель. Демон… Только зачем тебе это нужно?

– Нужно. Сатана хотел быть Богом, овладеть тайнами человеческой души, стать носителем высшего знания и тем самым обрести власть.

– И та малышня на Хэллоуине – тоже сатанисты? Сатанята?

– Ты верно поняла, сатанята. Они ищут острых ощущений, не делая разницы между истинным сатанизмом, неофашизмом, готами, скинхедами и футбольными фанатами – резвятся. Некоторые достигают определённого знания. Большинство уходит от нас навсегда. На их уровне ещё можно уйти. Остаются лишь избранные, не подверженные слабостям, наркотику, толпе. Личности. Они идут по пути знания и совершенствования собственной индивидуальности, изучают боевые искусства, овладевают мистическими навыками. Становятся сверхчеловеками.

– Зачем?

– Чтобы, продвигаясь всё выше, сметь сказать себе – я стал богом, я владею собой, как владею всеми тайнами мироздания. В результате – власть не только над собой, но над людьми, иногда даже над обстоятельствами. Такие добиваются высокого положения в обществе, делают головокружительную карьеру, деньги текут к ним ручьями.

Ариец снял Марину с себя, уложил на постель. Склонился над ней.

– Власть, власть, власть… – прошептал он как заклинание, – над собой, над тобой, над миром…

– Откуда ты всего этого набрался?

– Из бесед с умными людьми, из книг.

– В самом деле попахивает Мефистофелем Гёте.

– «Фауст» – гениальная вещь, но Гёте притормозил, ему не достало истинного полёта. Он мечтатель без крыльев,

– Я не совсем понимаю… – настаивала Марина, вопрос волновал её. – Я всё равно не понимаю, ну эти дети – ты же не ребёнок?

– И что? А ты хочешь знать – сейчас вся мировая власть принадлежит сатанистам? Они владеют некоторыми мощными компаниями, цель которых, продвигая свои идеи, положить конец идеалистическим устремлениям и установить мировое господство на земле.

– Например?

– Например, новые тенденции в половом воспитании детей. Ты уже поняла, секс – великая сила, которая может помочь полностью завладеть человеческими душами.

– Да, узнав тебя, я думаю о нём каждый день, каждую минуту… Ты – мой повелитель, мой наркотик, моя жизнь.

– Моя цель – подняться на более высокую ступень познания, а, значит, и власти, – продолжал он, глядя в потолок. – Где власть, там деньги, много денег. Придёт время, и большая, ощутимая власть будет в моих руках. Я знаю, как этого добиться – играть на низменных чувствах тех, кто имеет деньги, заставить вкладывать их в мою организацию, а иногда и платить за удовольствия, за молчание… Иметь своих людей во властных структурах – мои ребята есть уже в милиции, в больнице. И они верят, что, только служа сатане, можно достичь всего, чего хочешь. Вот твоя маман работает в школе, неужели она откажется собрать детишек на пару лекций определённого содержания?

– Ну, ты это…- попыталась протестовать Марина.

– А что, разве тем же не занимаются сайентологи, масоны? Мы же все братья, хоть и не все хотят согласиться с этим. Да вся государственная власть принадлежит ему… Помнишь, как в Евангелии: «Дам тебе все царства мира, если ты поклонишься мне». Так ему и кланяются. Все. Те, кто продал совесть, а, по сути, душу  ради денег и власти.

-Ты хочешь быть с ними? – Спросила Марина, невольно вздрагивая – чем дальше вёлся разговор, тем ей было всё более некомфортно.

– Я и так с ними. Цели у нас общие. Деньги и сейчас текут ко мне. Те, кто хотят полной свободы, платят ежемесячные взносы. У нас есть деньги. И будет больше и больше! А я буду подниматься всё выше и выше!  Потому что я хочу быть над ними!

– Сколько же существует ступеней твоей высоты? – Марина подняла голову, уткнувшись ему в подбородок.

– Высшие сатанисты – иллюминаторы. Они способны управлять самими бесами,- ответил Ариец.

– Вот ты и договорился. А тебе не страшно?

– Те, кто отдают себя во власть сатане, полагаются и на его помощь. Мы – его младшие помощники. Он опирается на нас, люди – на него. С ним они способны творить чудеса.

– Ты что, прошёл ритуал отречения от Бога?

– Да, я отрекся от Бога и продал душу сатане, – сказал Ариец, с улыбкой посмотрев на испуганное лицо Марины.

– Но сатана имеет огромную силу и может сыграть с вами злую шутку.

– Вот иллюминаторы и есть люди, по силе своей уподобившиеся бесам, а сатане нужны помощники.

– И ты хочешь стать иллюминатором?

– Это слишком высоко, но хотел бы – тогда мне ничего не будет страшно, все тёмные силы будут в моих руках и будут зависеть от меня.

Марина, посмотрев на Арийца, заметила, как горят его глаза на бледном лице,  ей стало не по себе.

– Что, вы и жертвы приносите, – спросила тихо, – и чёрные мессы устраиваете?

– И чёрные мессы, и жертвы… Но только для посвящённых. Малышню мы в этом не задействуем – у них крыша поедет. Им достаточно чувства вседозволенности, наркоты и секса. Они – наши, и мы управляем ими, когда они нам нужны.

– Кто вы?

– Тебе не достаточно ли информации? – повернулся он к ней.

– Ну а дальше? – Марина не могла успокоиться. – Ты думаешь на всю жизнь зависнуть в сатанизме? Сомневаюсь, что у тебя это получится. Насколько я знаю, приверженцы сатаны или сходят с ума или… короче, плохо кончают.

По лицу Арийца пробежала тень.

– Возможно, так и будет, но зато я уже много сделал, – сказал он. – Если…

– Даже если всё и обойдётся, ты вряд ли сможешь долго удерживать подле себя свою компанию. На зле долго не продержишься.

– Дурочка, ты ещё очень мало понимаешь. А знаешь, что, кроме чистого сатанизма, есть и другие его виды, например, секты, которые обещают людям счастье, радость, удачу… Рон Хаббард – основатель сайентологии, к примеру, сказал, что лучший способ разбогатеть –создать новую религию. Он смог. А вдруг и я с помощью моего покровителя смогу совершить нечто подобное, а? Может, я ему нужен, чтобы продолжать сеять зло на этой планете? И придёт момент, когда зло восторжествует! Весь мир поклонится ему!

Марина вздрогнула, ей показалось, что Ариец  в самом деле сходит с ума.

– Но есть пророчества о торжестве Божьего Царства. Три года власти антихриста – и всё, сатане конец, – робко произнесла Марина.

– Что – слова? Кем они написаны? Трясущимися от страха людишками, которые успокаивают себя сказками.  Нет, когда зло победит на этой планете, власть антихриста будет вечной!

– Ты не боишься? – решилась задать вопрос Марина.

– Где страх – там слабость. Нет, не боюсь, я верю моему повелителю.

– Почему ты только сейчас решил рассказать мне всё это? – вдруг тихо спросила Марина, у которой в горле поселилась неприятная тошнота, словно её организм не хотел принимать услышанное и пытался вытолкнуть его из себя.

– Хочу пригласить тебя на чёрную мессу. Мы проводим её два раза в месяц. Приглашаю тебя принять в ней участие в качестве королевы.

– И что я должна буду делать? Трахаться с избранными? Колоться? Пить кровь?

– Прежде всего, ты должна повиноваться мне, – ответил Ариец.- Ничему не удивляться, следовать моим указаниям и вести себя как королева.

– Ты посвятишь меня в ведьмы?

– Смотря, как ты будешь себя вести.

– А кто там будет ещё?

– Сама сказала – избранные. И некоторые люди, которые хотят остаться неизвестными, но испытать кайф. О них, разумеется, я не буду тебе рассказывать. Они платят хорошие деньги за удовольствие и молчание.

– Как у тебя всё раскручено

– И надеюсь, что с помощью моего покровителя – сатаны достигну колоссальных успехов.

Марина хотела что-то сказать – не успела: губы Арийца впились в её губы, рука стиснула живот. Девушка сладострастно застонала. Последним отзвуком в её мозгу была мысль: «Я не хочу быть посвящённой, ведьмой, мне просто нужно быть с ним…»

 

Вечером она позвонила Рите, чтобы договориться о встрече. В последнее время девушки стали видеться чаще, и в основном по инициативе Марины, которой не с кем было поговорить, отвести душу, успокоить мысли. Однако всё рассказывать Рите боялась. Ариец предупредил, чтобы она не болтала лишнего. Сказал словно в шутку, но ей стало не по себе. В улыбке Арийца была угроза, от которой мурашки забегали по спине. «Вот влипла», – подумала она.

С Ритой они гуляли по парку. Опавшая листва почти вся лежала на земле, бурая и грязная после недавнего дождя. Но было тепло, мягкий влажный воздух окутывал девушек, наполняя грудь свежестью и ароматами уходящей осени.

– Когда-то мы с родителями в такую погоду любили ходить в лес, – вспомнила вдруг Рита. Её голос дрогнул.

Марина боялась – когда Рита заговаривала о родителях, она забывала обо всём на свете.

.- А я только школу помню, как мы наматывали тут круги.

– Я тоже, – тихо проговорила Рита.

– Ну а с Олегом что? – поинтересовалась Марина, чтобы вернуть подругу к настоящему.

– Расстались. Теперь встречаюсь с другим. Ну да, ты же знаешь – Максим, с которым ты меня познакомила.

У Марины на миг прервалось дыхание. Вот на кого он её сменил! На безродную, нищую, внешностью не блещущую Риту. И что он в ней нашёл? Но как бы то ни было, у неё, Марины, тоже  есть другой.

– Да, другой. – вдруг вслух произнесла она, –  И как он тебе?

– Мне нравится, – коротко ответила Рита, – серьёзный, умный.

– Вы спите?

– Нет, конечно.

– Он что, на тебя виды имеет? – невольно вздохнула Марина.

– Не знаю. Он ничего не говорит, я не спрашиваю. Да и о чём говорить, ведь до конца семинарии мне замужество не грозит. Если он захочет ждать…

– Ты счастлива? – Марина повернула к подруге волнующе красивое лицо, с огромными глазами, удлиненно тонкое, выразительное в рамке меховой опушки капюшона.

– Конечно, – Рита даже удивилась, – я всегда счастлива. Жизнь такая непредсказуемая. Кажется, вот-вот тиной затянет, и вдруг… Я каждый раз просыпаюсь утром в ожидании чуда, которое может случиться.

– А если долго не случается, или растёт череда неудач?

– Ну и что? Богу виднее. Зато потом вдруг рассеются тучи…

– А если не рассеются, а только становятся всё грознее и грознее…

Рита вопросительно взглянула на подругу:

– Что-то не так? У тебя что-то случилось, а ты забиваешь мне мозги моими интересами. Говори, в чём дело.

Марина непроизвольно сжала руки.

– Не знаю… Просто плохо мне.

– Ты ещё встречаешься с тем парнем?

– Встречаюсь. Иногда мне кажется, что я влезла в паутину, что меня используют, а я… вместо того, чтобы выпутаться, увязаю всё больше и больше!

– А поподробнее?

– Вся беда в том, что я не могу поподробнее. Только меня гнетёт предчувствие… Кажется, что случится беда, и я не в силах противостоять. У меня нет воли – я им порабощена. Он имеет нечеловеческую власть надо мной. Раньше ещё можно было что-то сделать, но теперь… Иногда меня мучает ощущение близкой смерти.

– Всё так серьёзно? – Голос Риты выдавал нешуточную тревогу. – Но безвыходных ситуаций не бывает!

– Тебе так только кажется. Самое страшное, когда ты раб… Он говорит – пей, я пью, кури – курю, колись, трахайся…

– Ну да, я помню, ты что-то на вроде того рассказывала, но тогда ты была в восторге.

– Да, меня это будоражило. А теперь я боюсь. – Марина вдруг живо обернулась к подруге. – Скажи, вот у тебя столько парней было, и ты ни разу, ни с кем?

– Ни с кем.

– И не хочется? Я почему тебя спрашиваю, у меня какая-то одержимость, ничего не могу с собой поделать. И ты вроде живая, молодая, здоровая.

– Живая,  – Рита улыбнулась. – Помнишь, я тебе рассказывала про курсанта Сашу? Стоило ему коснуться….  Меня тогда спасли посты. В моей семье я постилась с одиннадцати лет. Это было так мучительно, но ты не представляешь, как я благодарна родителям! С тех пор у меня так и отложилось: как бы ни вкусна была лежащая перед тобой колбаска или жареная курочка, а раз нельзя – значит, нельзя.

– Только-то! – воскликнула Марина недоверчиво.

– А ты попробуй! Вот где приучаешься владеть своими чувствами и желаниями.

Марина промолчала. Нет, не так-то всё просто, подумалось ей. Это у Риты темперамент такой. А вот у неё…

– А ещё мы в семинарии каждый вечер читаем молитвы. Все собираемся и читаем. Так вот, там есть одна, где говорится… постой…да… «…соблюди нас от всякого мечтания, и темныя сласти кроме; устави стремление страстей, угаси разжжения востания телеснаго. Даждь нам целомудренно пожити делы и словесы…» И что я тебе скажу, такого, как у тебя, у семинаристок нет, а у нас нормальные девчонки, тоже влюбляются, мечтают, но крышу ни у кого не срывает.

Марина опять ничего не ответила – подруга в очередной раз несла свои религиозные бредни. Если бы всё  было так просто!

– И вообще, почему бы и не заниматься сексом? – вдруг заявила она. – Для здоровья полезно, да и жизнь коротка, чего ждать, ради чего беречь себя?

– У каждого на этот счёт своё мнение, – пожала плечами Рита. – Что же касается здоровья… Мне кажется, такую теорию выдвинула низшая часть рода мужского, чтобы было меньше проблем для удовлетворения собственной похоти. Развратили женщин, а теперь сами воют, не знают, что с этим делать, вроде как выпустили джина из бутылки. Нет, Марина, здоровье тут ни при чём, Я знаю множество женщин, которые занимались сексом для здоровья и умерли от онкологических заболеваний, и кучу других, которые, не занимаясь сексом, живут до старости и не знают, где кабинет гинеколога. Дело тут только в душе.

– Предположим, – Марина тряхнула головой. – Вот ты влюбилась в Максима, хочешь за него замуж, надо же проверить, как вы подойдете друг другу в этом деле. Мало ли что – сколько из-за секса семейных союзов разваливалось.

– Как кролики подопытные, – поджала губы Рита. – С одним попробовала, с другим… На скотном дворе так. Нет, Марина, не нравится мне это. Можно знаешь, до чего допробываться…. Так и во вкус войдёшь. Я предпочту на волю Божию положиться. Уж Он всё знает, кто мне подойдёт, а кто нет, и сколько мне в жизни надо радости отмерить, а сколько скорби, и какой крест понести. Моё дело – довериться Ему и принять Его волю.

– Совсем замолилась, подружка, – Марина вздохнула, решив, что и здесь она не найдёт решения своих проблем.

 

 

Татьяна Егоровна пригласила Тамару Семёновну зайти к ней в гости на чаёк. Женщины встречались редко, чаще перезванивались. Их дружба была давней, с тех пор ещё, когда вместе работали в одной школе. Три года назад Тамару Семёновну повысили, предложив ей должность директора в другой школе. Женщина отказаться не могла – зарплата выше, а ей в одиночку растить дочь.

Невысокая, моложавая, с коротким светлыми волосами, уложенными в красивую причёску, она появилась на пороге с пакетом ярко-оранжевых мандаринов. Женщины расцеловались, Татьяна Егоровна тут же накрыла на стол, поставила бутылку крымского портвейна. Ах, как они рады встрече, как много им надо рассказать друг другу! Начали со школьных сплетен – темы наиболее животрепещущей. Обсудили, как развивается роман у организатора с учителем ОБЖ, какие пакости творит завуч, посетовали, что новая директриса, увлечённая личной жизнью совсем не занимается школьными вопросами, обсудили некоторых детей и родителей.

– Что говорить, его мамаша все годы была в школьном комитете, жила школой, нам такой поддержкой была, во всём помогала, и вдруг на тебе… – рассказывала Татьяна Егоровна об одной из мам ученика. – Сына бросила с бабкой. А сама уехала – на Садовой живут с мужем.

– Пьёт, наверное.

– Есть такое подозрение. А мальчишку жалко, он теперь всё сам. Бабка-то старая. Скорее, за ней уход нужен.

Потом плавно перешли на религиозные темы.

– Помнишь, я тебе рассказывала,  – проговорила Тамара Семёновна, – ещё когда около храма «Неупиваемая чаша» кто-то крест поджёг? Так Алевтина, что там у батюшки Илии работает, из этого креста икону сделала. Не представляешь, какая красота! На красном бархате… сожженный Христос. Его ноги, почерневшие от огня, она немного тюлем прикрыла, – Тамара Семёновна отвернулась, пряча слёзы.

Татьяна Егоровна перекрестившись, вздохнула сочувственно.

– А потом вдруг оказалось, – справившись с собой, продолжила Тамара Семёновна, – что нашего батюшку Илию снимают с настоятеля, а назначают какого-то отца Власия, говорят, он  ещё и игумен в каком-то монастыре.

– Всё людям власти не хватает, даже на таком святом посту! – воскликнула Татьяна Егоровна.

– Вот-вот, так ты знаешь, он ремонт затеял, а нашу икону, Христа сожжённого, взял и во двор выкинул!

– Так взял и выкинул? – в ужасе перекрестилась Татьяна Егоровна.

– Представь себе! А отец Илия подал прошение направить его в деревенский храм. Теперь он служит в Шуклино. Такая там нищета, ты бы видела! Первую зиму даже без отопления были. Хорошо, люди добрые помогли.

– Слава Богу! Как-нибудь съездим к нему вместе. Может, помочь чем-то надо. Да, святые подвижники наши батюшки! Ну а что с храмом «Неупиваемая чаша»?

– Не знаю, я теперь туда не хожу.

– Священники – те же люди, – вздохнула Татьяна Егоровна, – их так же обуревает жадность, славолюбие.

– Ещё как, – поддакнула ей Тамара Семёновна. – Вот у нас есть батюшка, отец Владимир, только-только семинарию закончил, а уже и квартиру купил, и машина у него. Откуда, скажи, деньги?

–  А ты слышала про настоятеля Крестовоздвиженского храма? У нас его жену обсуждают. Всё-то ей развлечения подавай да деньги. Поговаривали, что она хочет батюшку бросить и в Америку укатить.

– Да у них же пятеро  детей! – ахнула Тамара Семёновна.

– Вот-вот, а ты говоришь! В своей семье ладу не дадут, нами берутся управлять. Женщины помолчали, переживая.

– Как Мариночка? – Татьяна Егоровна  задала вопрос на тему, которая волновала обеих.

– Да что? О Максиме теперь она и слышать не хочет, говорит, что другого любит. Но ты знаешь, как-то эта любовь меня пугает.

В этот момент на кухне появился Алексей, высокий, худой с бледным лицом. Коротко поздоровавшись, он тут же потянулся к мандаринам на блюде.

– Алёшенька, как учёба? – поинтересовалась Тамара Семёновна.

Молодой человек не ответил. Уничтожив одну мандаринку, он принялся за другую. Женщины молча смотрели, как пустеет блюдо. Татьяна Егоровна была смущена, но сказать что-либо не решалась.

– Да, вот так… – пробормотала она, только чтобы что-то сказать. – Значит, Марина влюбилась. А не говорила, в кого?

– Из неё разве что вытянешь. Беспокойная стала, нервная, дома не посидит, замечаю, что лекции пропускать стала. С подружками почти не встречается. А дома то спит, то музыку слушает.

Последняя мандаринка исчезла во рту Алексея. Вытерев руки о полотенце, он так же молча вышел из кухни. Женщины, посмотрев друг на друга, вздохнули.

– В паломнической службе, мне сказали, бонусы ввели. Кто купит десять поездок, для того одиннадцатая бесплатно, – сказала Татьяна Егоровна.

– Да когда тут ехать, Учебный год в разгаре. Сейчас семинары пойдут.

– А я бы съездила, хоть в однодневную. Надо, Тамара, за дочку молиться. Ох, горе с этими детками! Алексей мой и учится, и вроде бы не влюбился, а душа болит, видишь какой.

– А Рита?

– Что ей сделается? В семинарии за ними, слава Богу, присматривают. Поездки её скаутсткие мне не нравятся, только что вернулась из Воронежа. Но что с ней сделаешь? Бабка деньги даёт. Я  сколько говорила, испортите мне девчонку. Родители ей всё позволяли, теперь старые жалеют сиротку. Да эта сиротка нам ещё даст прикурить!

 

 

Рита знала, она никогда не забудет первое свидание с Максимом. Оно произошло в воскресенье, когда позади был скаутский сбор, на котором обсуждались последние приготовления к празднованию Дня матери, а так же репетиция танцев и песен, с которыми молодые люди собирались выступать на мероприятии. Рита по-прежнему танцевала с Олегом. Девушка вела себя как обычно, по-дружески, весело. Олег же угрюмо молчал, имея вид насмерть обиженного всеми человека. «Да, недооценили» – усмехалась про себя Рита. Однако мысли её были заняты другим – ожидаемой встречей с Максимом. И девушка волновалась уже с утра, думая, что ей надеть и как себя вести.

Обед, который подала тётя Таня, не лез ей в горло. Рита постоянно посматривала на часы, понимая, что не должна прийти раньше, но как дождаться условленного времени, чем занять себя, когда впереди ещё полтора часа, час, полчаса! Она сидела в своей комнате, уже одетая, накрашенная. Разве что не обутая. Максим пригласил её в кафе – на улице было прохладно. Значит, надо было обдумать наряд. Девушка, перебрав весь свой небогатый гардероб, остановилась на светлых брючках и тонком бледно-розовом пушистом пуловере. Он хорошо облегал её ладно скроенную фигурку. Волосы Рита затянула резинкой в хвост высоко на затылке, который затем заплела в тугую косу, и  прикрепила её к резинке.

Но вот подходит время…. Да нет, ещё много… идти всего минут десять…. Но она пойдёт очень медленно-медленно… Рита надела курточку, вязаную шапку.

– Тёть, я ненадолго, – крикнула в приоткрытую дверь и выскочила на лестницу.

Как ни медленно она шла, но пришла точно вовремя. И ещё издалека увидела Максима. В знакомом ей длинном чёрном пальто и белом кашне. Он стоял и курил. Риту увидел издалека, бросил сигарету, устремился навстречу.

Вот он, ярко освещённый последними ослепительными  лучами осеннего солнца. Гладкая кожа, глубокие тёмные глаза под низкими бровями, красивые манящие губы.

Максим заметил внимательный взгляд Риты, улыбнулся:

– Вот ничего и не скроешь. Перед вами, девушка, старый, потасканный, разочарованный в жизни мужик.

– Нет, молодой, – в ответ улыбнулась Рита, – потому что разочаровываются в жизни, насколько я знаю, молодые, а старые потасканные мужики как правило, очень даже и очарованы ею.

Он неожиданно для себя засмеялся. Рита посмотрела, как он смеётся и поняла, что влюблена окончательно и бесповоротно.

Их роман закрутился неистово и бурно, приятно удивив Максима и почти напугав Риту  – такого с ней ещё не было. Их отношения напоминали спуск на лыжах  с крутой горы. Несёшься – и страшно и сладостно, и  остановиться невозможно. Не имея возможности часто встречаться, они созванивались по нескольку раз в день. А встречались по вечерам в воскресенье. Иногда среди недели, когда Риту отпускали прогуляться. Максим всякий раз гнал машину, потому что ожидание встречи было почти мучительно. Рита перестала ходить, она только бегала. Скорее, скорее, она задыхалась от нетерпения увидеть его. Они бросались друг к другу. Рита теряла сознание от наслаждения, когда его руки хватали её в объятия. Уже на второй встрече Максим, не в силах совладать с собой поцеловал её, и Рита откликнулась, порывисто, жадно.

А потом они говорили, говорили, не в силах наговориться. Рита испытывала настоящий восторг уже от того, как Максим умел слушать её. Никто никогда не слушал её так, как он. Он словно погружался в неё, ловя каждое её слово, требовал всё новых и новых откровений. И Рита говорила уже всё, что придёт в голову. О себе, о родных, о жизни, детстве, о Боге…

– Мой прадед по отцу был осуждён и сослан на Соловки, как тогда говорили, за религиозную пропаганду, – однажды принялась рассказывать Рита, отвечая на вопрос, откуда у неё вера в Бога. – Он был священником.  В моей семье все  были верующими – и дедушки, и бабушки, и папа, и мама. Хотя профессии у них были обычными. Папа  – инженер-авиатор, мама работала на закрытом военном заводе. О Боге я тогда знала только от бабушки и дедушки, родителей мамы,  папины  рано умерли. В деревне я выучила первые молитвы, по вечерам  с бабушкой читали Евангелие. Тётя Таня – преподаватель русского и литературы, можно сказать, учитель от Бога, когда приезжала с Лёшкой погостить в деревню, тоже многому нас учила, водила  в деревенскую библиотеку, советовала, какие книги читать, мы даже вели читательский дневник,  сочиняли рассказы, стихи, буриме. А сколько она рассказывала о жизни, о Боге, о святых! Религия представлялась мне такой красивой, праздничной! С родителями тоже было хорошо… – Рита помолчала, вновь болезненно переживая их утрату. Подняла руку, оперлась подбородком на согнутые пальцы.- Папа любил классическую музыку, мы ходили на концерты,  однажды ездили в Большой театр на «Бориса Годунова». Он собирал диски, где одно произведение исполняют разные музыканты. Слыша разницу,  блаженствовал, сравнивая  то или иное исполнение. Отец хотел, чтобы я училась музыке, хотя такого слуха, как у него, у меня не было, а мама  мечтала, чтобы я  стала балериной. Вот и отдали меня в школу искусств, где я проучилась семь лет. Научилась танцевать и играть на фоно и на гитаре.

– В пятой? – вдруг поинтересовался Максим.

– Ну да, а что?

– Моя сестра тоже там училась.

– Как её  зовут?

– Наташа. Наташа Конева.

– Так мы с ней в одном классе были! – радостно воскликнула Рита. – Как она?

Максим вздохнул, изумляясь разнице между Ритой и Наташей. Он ещё был не готов говорить о своих семейных проблемах, напротив, хотелось, слушая Риту, забыть обо всём, уйти в её причудливый, детски-наивный чистый мир, поэтому ответил уклончиво:

– Замуж собирается в декабре.

– Как здорово! А где учится?

– Нигде, – хмуро сказал он,  потом добавил. – Не хочет она учиться… Беременная уже.

– Ну что ж, хорошо, значит, дядей будешь.

Рита  вспомнила непривлекательную девочку Наташу Коневу:  короткие ноги, полные плечи и абсолютное отсутствие талии. Её кукольное личико  постоянно выражало капризное недовольство, пухлые губы были поджаты, глаза смотрели с высокомерным презрением. Вела себя Наташа крайне самоуверенно, а часто и по-хамски. Она могла в любой момент отказаться репетировать,  завернуться и уйти,  оговаривалась и дерзила преподавателю, которого все  девчонки обожали. Сергей Иванович, несмотря на то, что любил выпить и часто являлся на занятия нетрезвым,  горячо любил свою профессию. Танцы были смыслом его жизни. Девочки с самого начала почувствовали эту любовь, а вместе с ней тонкость и деликатность его души и отдали ему свои сердца. Уже давно позади школа искусств, танцы, экзамены, музыка, но раз в год бывшие ученицы собирались, покупали цветы и  продукты и дружной толпой шли навещать Сергея Ивановича, который по-прежнему работал в пятой школе искусств. Все, кроме Натальи. Её не любили, особенно после выпускного, когда они и их родители собрались поздравить и поблагодарить Сергея Ивановича, а  девушка завернулась и ушла домой. Смущённая, расстроенная  мама была вынуждена извиняться за дочь, а потом  поехала домой, чтобы привезти непутёвое  чадо обратно.

 

Рита не предполагала, что об одном парне можно думать постоянно, днём, ночью, за работой, даже за молитвой. Мысли о нём настолько поглощали её, что хотелось всё бросить и только думать, думать, вспоминать, мечтать. Это было время какого-то невыносимого порой страстного бессилия. «Максим, Максим» – постоянно крутилось в её голове, и тяготило и раздражало всё, что могло перебить одно только повторение этого имени. Ощущая всю силу своей увлечённости, Рита боялась одного – что Максим захочет перейти к более близким отношениям. Так, ведь, все делают. Вон, и Маринка, даже Карина уже живут со своими парнями. Рита не хотела. Не хотела, чтобы было как у всех. И было бы глубоким разочарованием для неё, если бы Максим тоже повёл бы себя так же как и другие. Нет, он не такой, уверяла себя Рита, он всё понимает, он чуткий, он  любит её не ради кратковременного удовольствия. И в то же время видела, что этот красивый, избалованный мужчина не привык сдерживать свои чувства, а привык получать всё и сразу. Что он знает жизнь, что он опытен во всём, касаемо и женщин. Недаром он мог так обнять её, что Рита чувствовала, как словно ток пронизывает её от головы до кончиков пальцев. А его губы вообще сводили её с ума. Нет, она была уверена, что никогда  не согласится лечь с ним в постель без свадьбы.  Даже если свадьбы не будет, она не позволит себе опуститься до простого сожительства. Так называемый гражданский брак церковь называла блудным сожительством, и Рита вполне разделяла эту точку зрения. Блудный, а не гражданский, поскольку гражданские браки заключаются в ЗАГСе.  Но Максим и не делал никаких попыток к сближению. И Рита была бесконечно благодарна ему.

. Однажды Максим спросил, как  она оказалась в семинарии. Рита поведала ему историю про Николая Угодника.

– Трудно там учиться?

–  Не трудно – жить трудно. Каждый старается тебя смирять, воспитывать, все считают, что мы самые что ни на есть лентяйки, воровки, лгуньи. Многие девочки не выдерживают, уходят.

– А ты?

– Я – ничего, пока терплю, – весело ответила Рита. – Наверное, у меня характер такой. Да и закалённая я. Меня тётушка, знаешь, сколько раз обвиняла то в воровстве, то во лжи. Сама потеряет что-нибудь, так сразу на меня, что я взяла. А к постам, молитвам и стоянию в храме я ещё с родителями привыкла.

– И ты… правда, веришь во всё это?

Рита кивнула:

– Конечно. Я другой жизни не представляю! Особенно, когда родителей не стало. Без Бога никак нельзя. Иначе…. просто невозможно выжить!

Она замолчала, низко опустив голову.

Спустя несколько дней Максим позвонил Рите и вдруг сообщил:

– Представляешь, я вчера решил пойти в церковь. Всё, как ты сказала, – засмеялся он. – Только вот странно, я не смог найти вход.

– Не поняла, – девушка даже растерялась, – как не смог?

– Вот так, подхожу к дверям, они заперты, подхожу к другим, тоже не открываются.

– Может, ты не вовремя пришёл?

– Да нет, половина шестого было вечера. Темно было, правда.

Рита не знала, что и сказать.

– Мне хочется твой мир понять, – услышала она вновь голос в трубке, – что даёт тебе Бог, зачем ты к Нему стремишься?

– Ничего сложного, – ответила Рита после недолгого раздумья, – если хочешь, давай в другой раз сходим вместе.

– С удовольствием. Может, с тобой Бог меня пустит.

Он любил расспрашивать её об иконописи, пытался понять, смеялся своей бестолковости.

– Так, доска. Её покрывают левкасом – смесью желатина и мела. Растирают…

– Нет, сначала берём доску, желательно из липы, промазываем  желатином, сверху наклеиваем паволоку и только потом – левкас, шесть-семь слоёв.

– Потом дают высохнуть и натирают наждаком. Потом?

– Потом делают прорись.

– Обалдеть, да я все эти премудрости за всю жизнь бы не запомнил! Ты знаешь, я всегда интересовался живописью. Родители возили нас и в Третьяковку, и в Эрмитаж. Я тащился от Айвазовского, мне казалось, никто не способен так реально изобразить прозрачность воды. А увидев картину, где Иван Грозный убивает своего сына, я потом долго не мог спать – виделись  глаза царя, обезумевшего от горя. Но вот на иконы я не обращал внимания. Мне казалось, что их пишут те, кто не мастер в живописи. Так, мазня на уровне древнеегипетских фресок. Ну ладно ещё католические картины, но вот православие…

– Да, а оказывается, в этом кажущемся примитивизме есть своя философия.

– И ещё какая, – согласился Максим, – ты где-нибудь училась рисовать?

– В художественной школе. Меня приняли туда без экзаменов, хотя я особенно живописью не интересовалась, больше скаутами: походы, приключения.

– Кстати, ты говорила, что у вас скоро концерт, посвящённый Дню матери. Пригласишь?

Рита помедлила, представив себе встречу Максима и Олега. Вспомнила недавний разговор. Олег пришёл к ней домой с цветами. Он просил её передумать, он плакал и даже встал на колени. Воспоминание было тяжёлым.

Максим  ждал ответа.

– Не знаю, – наконец, призналась она, – там будет парень, с которым я раньше встречалась. Максим обнял её:

– Только-то! Да не нужны мне твои парни, я на тебя хочу смотреть!

Рита доверчиво прижалась к любимому – какой он взрослый, серьёзный, надёжный. Совсем не похож на её ровесников, в том числе и на Олега.  С таким не пропадёшь.

 

 

Мать подала завтрак – жареную курицу с рисом, салат оливье, пирожные, компот. Она не присаживаясь, двигалась по кухне, непомерно толстая, но ловкая и быстрая, точнее сказать, удобная, уютная в новеньком халате, ярко разрисованном алыми маками, с аккуратно прибранными волосами, которые она подкрашивала, чтобы скрыть седину. Максим любил  утро, заботливую мать, даже не представляя, что что-то может измениться. Он знал, что у отца есть любовница, бухгалтерша Инна, знал также, что Валентина, жена Егора – её дочь. Вроде бы ничего в этом особенного Максим не видел. Все мужики имеют права иметь бабу на стороне для разнообразия, все имеют право жить и любить кого им хочется.  Но данная ситуация его почему-то беспокоила. Во-первых, обидно было, что любимая им семья вдруг в одночасье рухнула. В случившемся он винил и мать, непристойно растолстевшую, и отца, пустившегося во все тяжкие. Но было и другое – Максим чувствовал, что отцовы деньги утекают на сторону, а молодой человек был абсолютно уверен, что всё, заработанное им должно принадлежать только их семье, а не какой-то хищной жадной бабе, пытающейся вторгнуться в их мир. Это злило Максима, а порой просто приводило в бешенство. Особенно когда он наблюдал жизнь брата. Как долго тот скрывал, что у него всё хорошо, а оказалось.…  Валентина портила Егору жизнь как могла. Да и не только ему, но и милой племяннице Галке-Галчонку. Она пьянствовала и блудила. Максим одного понять не мог, почему брат терпит её? Давно бы вышвырнул бы под зад ногой. Не давала покоя Максиму и мысль об Анастасии. О её требовании жениться на ней. Вдруг это правда и ему придётся пойти на эту авантюру?  Что ему тогда останется делать? А Рита –  его милая светлая девочка, без которой он уже попросту не мог жить.

Вся его жизнь – безостановочный  бег в бесконечном лабиринте.

Отец молча ел. Ножом отрезал небольшие кусочки курицы, накалывал вилкой, клал в рот. Рядом лежала салфетка – всё как в ресторане. И сам уже одет с «иголочки», красивый, холёный. И безразличный.

Скривив губы, Максим некоторое время смотрел на отца, потом заявил:

– Наша пострадавшая, Анастасия Головина предложила мне жениться на ней.

Мать, услышав заявление сына, чуть не выронила из рук тарелку. Отец  перестал жевать. Потом  поднял на Максима глаза. Нечто похожее на смешливых чёртиков  прыгало в них. Он вытер губы салфеткой, сказал:

– А что, неплохая партия. Ты её заслужил. Когда же планируете свадьбу?

Максим, подыгрывая отцу, ответил,однако, не без затаённой злобы:

– Как получу родительское благословение.

-Ну да, ты же у нас послушный сын! Ну-ну. Правда, со средствами у меня сейчас туговато. Но напряжёмся. Вон, и мать у нас теперь при деньгах, как ты знаешь. – Сделаем всё что надо.

– Отец! – воскликнула, не выдержав, Елена Георгиевна, – ты что серьёзно?!

– А почему бы и нет? По вине нашего сына тяжело пострадавшая женщина поставила нам условие. Разве она не права? Ей будет полное удовлетворение,  сын остепенится. Это ж понимаешь, баба из тех, что коня на скаку остановит, как раз, какая нашему сыну нужна. С такой особо не разбегаешься.

Неужели отец говорит  всерьез? – вдруг ужаснулся Максим, пристально вглядываясь в его сухое холодное лицо. Тогда ему… что тогда ему остаётся?! Отец, наконец, закончил завтрак, откинулся на спинку стула, сказал:

– Собираемся твою невесту в реабилитационный центр, потом в санаторий отправить. Сиделку к ней приставили. Может, к тому времени её страсть поутихнет, а может, ещё кого она там себе найдёт.

И вдруг неожиданно подмигнул сыну. Если бы он знал, как много сказало Максиму его шутливое подмигивание. Главное – вдруг вновь появилось осознание, что  всё равно у них есть семья, где все за одного, и где никто не позволит кому-то со стороны манипулировать ими, где никто не оставит без поддержки, где всё равно, и вопреки всему – они вместе. Максим не смог сдержать радостной улыбки. Вот только бы не висела над душой отцова любовница и угроза развала семьи!

Владимир Степанович думал своё. Если бы они знали, как ему всё надоело, как он устал всех спасать, всех удовлетворять! То у жены, уже свихнувшейся от ревности, полезли амбиции, захотелось  показать всем, что она чего-то стоит; потом дочь со своими беременностями; спивающийся на пару с женой Егор; Максим…. Если бы он знал, чего  стоило угомонить разошедшуюся бабёнку, пострадавшую в аварии, сколько на это ушло времени, денег, нервов. Чего стоил только разговор со следователем с просьбой закрыть дело?! Теперь он, Владимир Степанович, начальник, хозяин, будет по гроб жизни обязан ему. Он чувствовал, что увязает всё больше в навалившихся на него проблемах – семейных, служебных, финансовых. Как, порой, хочется сбежать из этого вертепа бездельников и пройдох в тихую квартирку Инны. Она стройная, изящная, ей так идёт сексуальное бельё, и ещё она умеет быть такой беспечно весёлой, изобретательной, нежной. Да, его жизнь тоже конкретно зашла в тупик…

Отец уже одевался, стоя в прихожей, когда Максим, из мыслей которого не выходила Рита, сказал:

– Знаешь, я познакомился с девушкой, которая в скаутах. Ну там был убитый парень. Она знала его, – проговорил он.

Отец, не отвечая,  поправлял перед зеркалом шарф.

– Я понимаю, тайна следствия, но дело-то продвигается? – поинтересовался молодой человек.

– Продвигается, – ответил Владимир Степанович неопределённым тоном.

– И подозреваемые есть?

– Ты же сам сказал – тайна следствия.

– Да, но когда же  оно закончится?

– Когда придёт время, – ответил отец, – когда придёт время и всё, наконец-то, закончится.

– Короче – висяк, – подытожил Максим.

Отец, не ответив, вышел из дома. Максим некоторое время постоял, глядя на дверь. Ему вдруг стало весело. Захотелось позвонить Рите. Не позвонил, вспомнив, что она на занятиях, да и ему пора собираться на работу. Как весело стало! Уже почти готовый выходить из дома, вдруг поцеловать мать. Он был уверен, уж Риту они примут!

О своём романе с девушкой Максим никому не рассказывал, ни родным, ни друзьям – разве они смогут понять? Только опошлят то, что горит в его душе таким чистым светом. Генка – другое дело, тот всё поймёт, хотя… Генка человек без лишней романтики, практик. Вот, на Ниночке жениться не спешит, пашет на всех фронтах. Детей не заводят, потому что не решён вопрос с квартирой. И всё равно Генка ближе ему,  чем другие. И Максим рассказал, потому что  чувства уж очень переполняли его душу.

– Это ненадолго, – пророчествовал  друг с философским видом, затягиваясь сигаретой. –  Она такая же, как и все. Когда ты это поймёшь,  сразу опустишься с небес на землю.

– Я думаю жениться на ней, – он невольно улыбнулся, вспомнив, что совсем недавно дамоклов меч женитьбы на Анастасии висел над его головой, –   Именно такой я всегда представлял себе жену, мать моих детей.

Генка присвистнул:

– Молитвы круглыми сутками, походы в церковь, а, главное, посты. У них же во время постов, знаешь, даже сексом заниматься нельзя.  Ты только подумай!

-Да, да, да, как это ни смешно, – ответил Максим  вполне серьёзно, –  ради неё я готов терпеть всё, даже посты, только бы она была.

– Ни фига! – Генка в полном изумлении посмотрел на друга. – И когда же это случилось?

Максим передёрнул плечами:

– Когда-то пришло и случилось.

 

Максим всё же пришёл в православную гимназию на празднование Дня матери.  Сидел на приставном стуле среди зрителей,  родителей и знакомых и постоянно искал взглядом Риту.  Она была одной из ведущих  праздника, непривычно взволнованная и серьёзная, в строгом форменном костюме, с туго заплетённой косой на спине. Скауты маршировали, выносили  знамя, кого-то награждали, повязывали галстук, произносили клятвы. Потом началась неофициальная часть. Читали стихи, пели песни, водили хороводы. Рита среди прочих девочек,  одетых в красные сарафаны, плыла по залу под звуки народной песни.  Между номерами дети кричали: «Плывёт кораблик по волнам, скорее дайте точку нам!». Точки были смешными:  вышли три девочки с пакетами на головах и запели: «Мы – весёлые медузы, мы похожи на арбузы!». Максим хохотал, чувствуя себя  ребёнком и отнюдь не раздражаясь оттого. Дети скандировали: «Эта точка просто диво, и звучит она правдиво!». Потом, развеселившись, он даже принял участие в игре «Репка», исполнив роль Деда. По условиям игры тот персонаж,  которого называли, должен был приседать. Рассказчик, забавляясь, заставлял участников приседать по многу раз.  Все раскраснелись, развеселились и хохотали вместе со зрителями.

Наконец объявили вальс, который танцевала и Рита. На сцену вышли две пары. Девушки были одеты в бальные платья из жёлтого шёлка,  их партнёры – в строгие костюмы с бабочкой (Максим не знал, что эти бабочки Рита соорудила  вместе с Кариной накануне вечером). Зазвучала музыка. Пары кружились, мелькали быстрые ноги, развевались юбки. Максим заворожено следил за танцующими, и его сердце наполнялось восторгом.  В чувстве, которое он испытывал к Рите, давно потонули тревожащие его когда-то злоба, раздражение, даже желание ткнуть девушку носом в реальную жизнь. Нет, ему наоборот хотелось её уберечь, потому что она была ему нужна такая, какая есть. Да он просто не выжил бы, если бы она была такая как все! Ведь она, как оказалось, была его спасением, его жизнью, тем лучшим, что ещё билось в его душе!

После концерта  участники и зрители долго фотографировались, делились впечатлениями.  Максим вышел в фойе, поджидая Риту, которая побежала переодеваться. Неожиданно  рядом оказался  её партнёр по танцу, молодой парнишка с некрасивым лицом, выражавшим неприкрытую агрессию. Проходя мимо, он грубо толкнул Максима плечом. Максим постарался не заметить, уж в очень благодушном настроении он был! Но парень не позволил  не заметить себя, его глаза пылали ненавистью.

– Ты откуда тут взялся? – спросил  он, излучая  такую мощную волну злобы, что не почувствовать её было невозможно.

Максим, не отвечая, смерил юношу взглядом и отвернулся. Задиристый мальчишка, решил он для себя, нечего с таким связываться. Но Олег  осознанно шёл на ссору. Не зная к чему придраться,  он попытался двинуть его кулаком в грудь. К счастью, появилась Рита  и встала между парнями.

– Это твой новый? – прошипел бывший ухажёр.

– Да, мой новый, – ответила девушка.

– Едва мы расстались… А может, ты давно его присмотрела?! Папика захотелось приручить? Только  одного не пойму, зачем ты его сюда привела? Мне  нос утереть?

– Олег, не неси чушь! – воскликнула Рита.

– Ты просто… просто…, – Он вдруг махнул рукой и ушёл.

Максим молча помог Рите надеть курточку, заметив, насколько одежда тонкая и лёгкая и совсем не подходит для столь прохладной погоды.

Они вышли на улицу,  девушка впрыгнула внутрь машины Максима, дрожа и  ёжась от холода.

– Сейчас включу печку, – Максим запустил мотор, пока машина грелась, повернулся к Рите и вдруг спросил: – И сколько же у тебя было поклонников до меня?

Рита смутилась, не зная, что ответить:

– Ну были… Немного.

– И все замуж предлагали?

– Олег предлагал,  –  кивнула она, – ещё один был…

– Обалдеть. Что ж они в тебе такого находили?

Рита удивлённо посмотрела на Максима:

– Наверное, я сексапильная, – проговорила неуверенно.

Он повернулся к ней.

– Что? – его лицо расплылось в улыбке. Он всматривался в Риту, пытаясь понять, искренне ли она говорит, и понял, что искренне. Весело рассмеялся. – Я тебя люблю, моя сексапильная девочка! Люблю очень сильно и очень серьёзно. Ты мне столько нового открыла. Я впервые почувствовал себя счастливым. Ты – моё счастье.

– Опасно видеть в другом своё счастье, – тихо проговорила Рита.

– Я ждал тебя много лет, нет, всю жизнь, – Максим не слышал её. –  Много лет я был как слепой котёнок, искал смысл в жизни. Встретив тебя,  понял: ты – мой смысл, моя истина, моя жизнь.

– Не говори так, – Рита всерьёз испугалась, слова Максима, казалось, возлагали на неё непосильную ответственность. – Так не бывает, так не должно быть.

– Но это так.

– Истина может быть только в Боге.

Максим повернул к себе лицо Риты, любуясь гладкой   кожей, длинными ресницами, пухлыми, как у ребёнка губами. Может, и в самом деле она сексапильна, он как-то не думал об этом.

– Кажется, что от тебя исходит сияние… Я люблю тебя.… Если бы ты знала, как я люблю тебя.

Он отчаянно хотел поцеловать её, но он ещё не всё сказал:

– Ты не всё знаешь,  впрочем, ты ещё ничего не знаешь …. Но главное… Я был женат, у меня есть ребёнок, – сказал он и отметил для себя, как испуганно взметнулись её ресницы.- Мы развелись два года назад. Она изменила мне.

– Ты это видел? – вдруг тихо спросила Рита.

– Что? Как изменила? Нет, но я случайно прочёл её СМС.

– Там она конкретно говорила, что изменяет тебе?

– Нет, но по  переписке с тем парнем, я понял… Короче, мне неприятно об этом вспоминать.

– А как зовут твоего сына? Сколько ему лет?

– Андрейка, ему три года.

– Вы встречаетесь?

– Ну да. Раз в неделю я забираю его домой. Мать его любит.

Рита молчала. Целый вихрь чувств поднялся в ней. Если бы она только могла в них разобраться!

– Мои слова разочаровали тебя? – пряча страх, спросил Максим.

– Нет. Было, значит, было. Ты её любил?

– Наверное. Но теперь мне кажется, что я никого и никогда не любил, кроме тебя. И откуда же ты взялась, чудо моё, радость моя?!  Ты согласишься выйти за меня замуж?

У Риты даже рот от удивления раскрылся. В голове пронеслось: «Который по счёту? Вадим, Олег – за два-то года» Она богата на предложения. Можно покапризничать и повыбирать. Но почему-то не хотелось.

– Так скоро? Но мы же… – произнесла она нерешительно.

– Я слишком боюсь потерять тебя. А если ты будешь моей женой, то  не так просто будет тебе исчезнуть из моей жизни.

– Но подожди…

– Я не хочу ждать! – он, схватив Риту в объятия, прижался губами к её доверчиво открывшимся ему губам.

Перед тем, как высадить её из машины перед домом,  спросил:

– Ты согласишься прийти ко мне в гости и познакомиться с моей семьёй?

–  Да,  конечно.

– Значит, ты согласна стать моей женой?! – радостно воскликнул Максим, – хотя нет, я ещё не сделал тебе официального предложения.

– С кольцом и на коленях? – пошутила Рита.

–  И обязательно в лучшем ресторане города! Так что подбирай прикид.

– Только когда Рождественский пост закончится, – улыбнулась девушка.

– Как тебе угодно. Мне уже радость, что ты  со мной, что я могу тебя видеть, касаться, слушать тебя!

– Право, молодой человек, – Рита кокетливо коснулась пальчиком его губ. – Ваша пылкость настораживает. Как бы вы не разочаровались. Девушки при ближайшем рассмотрении не всегда оказываются такими,  какими вы себе навоображали.

– Только не ты!

Взяв её руки в свои, Максим прижался к ним губами.

 

Марину возбуждало и будоражило чувство и опасности и восторга от всего, что делал с ней Ариец. Послушная его приказу ничего не узнавать о нём, она находила неописуемое наслаждение в том, чтобы открывать для себя всё новые и новые черты его многогранной и необычайно притягательной натуры. Девушка восхищалась его умом, талантами, умением общаться с людьми и руководить молодежью. Под конец она начала даже верить, что верно не то Евангелие, которое она когда-то изучала,  а то, которое предлагал ей Ариец. У неё кружилась голова от  глубин познания, которые  он иногда приоткрывал, и ей тоже хотелось обладать мистическими способностями, иметь власть и деньги.

– Тебе и наркота не нужна, – как-то посмеялся он, в очередной раз, осознав, как она от него  зависит.

Одним из наиболее приятных для них развлечений было гонять по ночному городу на мотоцикле.  Носились с рёвом, на полной скорости, только ветер шумел в ушах. Жаль будет, когда начнутся снегопады и мороз, придётся ставить мотоцикл на прикол, но в этом году зима задержалась, дни стоят довольно тёплые, и они  могут себе позволить выезжать, оба в полнейшем упоении, готовые на всё, хотя их езда иногда напоминала игру со смертью.

Иногда к ним присоединялись друзья Арийца, байкеры, и они носились все вместе, заставляя оглядываться редких прохожих и  испуганно притормаживать встречающиеся им машины. Пьянило чувство скорости и власти.

Но сегодня они выехали одни. Марина, ловко усевшись на сиденье позади Арийца, пристегнула шлем, мотор взревел, и они понеслись. Скорость казалась запредельной. «Вот так бы и взлететь на небо, – думалось Марине, – и кончатся все страхи, недоумения, затихнет нескончаемая душевная боль. Главное – вместе с ним!». Она была почти в трансе от быстрой езды и не сразу пришла в себя, когда почувствовала – мотор заглох. Выпрямилась, большими глазами глядя на Арийца.

Она не заметила, как они заехали на территорию Детского парка.  Поздней ночью, когда листва уже полностью облетела с деревьев, он казался чёрным  скопищем скелетов. Марина поняла, что они стоят перед небольшой площадкой, увенчанной мрачным силуэтом Ленина. А перед ним –  толпа подростков,  яростно дерущихся стенка на стенку почти без возгласов – боялись привлечь внимание полиции. И это молчаливое движение тоненьких теней производило жуткое впечатление.

Марина, сняв шлём, встряхнула волосами и  вопросительно посмотрела на Арийца. Тот был спокоен, хотя и не отрывал глаз от дерущихся. Ей стало страшно, хотелось закричать, броситься разнимать или звонить в полицию, но поскольку Ариец был невозмутим, Марина постаралась успокоиться: её любимый знает, что делать. Девушка замирала от ужаса, видя, насколько жестокие приёмы применяют дерущиеся друг к другу, как летают мальчишеские тела, как корчатся  от боли и, не выдержав, прошептала:

– Ариец, надо же что-то делать!

Молодой человек  не ответил, и она не решилась заговорить вновь.

Меж тем драка затихала, силы и азарт, видимо, был исчерпаны. Тогда Ариец слез с мотоцикла и, сунув руки в карманы короткой кожаной куртки, не спеша двинулся к толпе. Марина боязливо последовала за ним.

-Приятная встреча, – вдруг кто-то проговорил рядом.

Ариец  резко повернулся в сторону говорившего. Из темноты появился парень по виду чуть старше Арийца, и хоть роста он был невысокого,  но даже куртка не могла скрыть гору мускулов  и ширину плеч.

– А, Викинг,  наконец-то довелось встретиться, – проговорил Ариец, в голосе его слышалась лёгкая усмешка.

– Ты как всегда предпочитаешь быть зрителем? – Викинг не уступил ему в иронии. – Ну да, насколько я помню, ты всегда был слабоват в этом деле, – Его глаза прямо устремились на девушку за спиной Арийца, необыкновенно красивую девушку, это было видно даже в темноте, и Викингу доставило удовольствие унизить перед ней её друга. – По крайней мере в последний раз, когда мы дрались, ты выглядел не очень-то презентабельно.

– Ты хочешь драки? – спросил Ариец спокойно.

– Ну да. Надо же показать нашим бесенятам, чего стоят их вожди.

Ариец оглянулся на испуганную Марину и сказал ей коротко:

– Отойди.

– К…куда? – спросила, заикаясь,  девушка.

– К моим пацанам. Они тебя не тронут.

Марина посмотрела в сторону площадки, которая вмиг была очищена. С десяток подростков стояли под памятником. Другая группа теснилась с противоположной стороны. Марина пошла к Ленину, перед ней молча расступились.

Викинг был похож на медведя. Ариец, тонкий и чёрный, казался по сравнению с ним  тонкой струной. Девушка с восторгом увидела, как  он ловко отражает удары мускулистого противника. Более того, вскоре она поняла, что её друг только кажется более слабым. Он был на редкость гибким, стремительным, обладал  молниеносной реакцией,  и даже небольшие с виду выбросы ног или рук повергали противника в кратковременный шок. Девушка поняла, Ариец владеет техникой восточных единоборств, это окрылило её. Воодушевились и окружавшие её подростки, внимательно следившие за схваткой.

Сражение закончилось так же быстро, как и началось. Никто не был повержен, никто не остался победителем.  Противники просто опустили руки и, ещё тяжело дыша, отошли друг от друга.

– Молодец, Ариец, – отдышавшись, проговорил Викинг, – за три последних года ты неплохо преуспел.

– Старался, – ответил тот с усмешкой.

– Вот и впредь старайся, – продолжал Викинг. – Теперь я вижу, ты и твои парни – противники достойные. Значит, я могу объявить тебе войну.

– Войну? – Ариец как будто не удивился.

– А сколько можно предупреждать? Мы уже не раз договаривались о территории. Ты не касаешься моего, я –  твоего. Но мне доложили, что твои бесенята вот уже пару недель назад разрисовали заборы вдоль завода, и не просто граффити, а мордами сатаны. Что ты хочешь этим сказать? Ты знаешь, я этого не люблю. И сколько раз я просил тебя не трогать чёрных, которые под моей защитой? Надо соблюдать договор, Ариец.

– Это всё? – спросил тот.

– Нет, я только начал.

– Можешь не продолжать. Ты знаешь, я сам следую договору, и если мои в чём-то неправы, я разберусь.

– Вот и разберись. Последний разговор. Потом пеняй на себя, – Викинг поднял указательный палец.

Ариец промолчал. Его соперник исчез в темноте. Подростки  кинулись к Арийцу с выражениями восторга, вопросами и  предположениями.

– Да он потому битву и остановил, что понял – ты сильнее!

– Ты молодец, Ариец, сохранил ему лицо, пусть теперь умывается!

– И пацаны его не под стать нашим, ты же видел!

Ариец, не отвечая, надел шлём, кивнул Марине, чтобы тоже готовилась, сел на мотоцикл. Помедлил, оглядывая выстроившихся перед ним подростков.

– А правила надо соблюдать. На сход приказываю доставить мне художников и Ворга с Мюллером. Потолкую, – поставив ногу на педаль и крепко взявшись за руль, вдруг громко  добавил. – Киды, я горжусь вами!

Восторженный крик перекрыл  звук взревевшего мотоцикла. А Марина, словно вновь открыв для себя любимого, мечтала о сексе. Когда он остановил машину около её дома, спросила, прижавшись:

– Юстас дома?

– Да, – ответил Ариец с усмешкой, понимая её желания, – все дома.

– Тогда… – Руки девушки провели по его телу, – я не могу… я люблю тебя… хочу…Ты сегодня был такой…

Он, убрав её руки, сказал:

– Завтра в наше обычное время у Юстаса будет собрание. Хочешь, приходи.

– А сейчас?.. Ариец, я умру… Ну пойдём хоть куда-нибудь… У нас подвал открыт.

Его глаза смотрели на неё холодно и чуть насмешливо:

– Сегодня нельзя. Завтра.

Он коснулся её губ спокойным поцелуем, сел на мотоцикл.

– Ариец, – Марина в отчаянии прижала к животу руки.

Мотоцикл, обдавав её вонючим выхлопом, скрылся за углом дома.

Девушка пришла домой раздражённая. Грубо ответив на какой-то вопрос матери, вошла в свою комнату, сорвала  одежду и кинулась на кровать. Чёрт, что же с ней происходит? Она как будто не в себе. Не может здраво ни думать, ни поступать. Иногда Марине казалось, что она медленно сходит с ума и ничего не могла с этим поделать! Стоит Арийцу поманить её пальцем. Она не знает, кто он, какая у него семья,  образование, учится он или работает. Даже его имя ей неизвестно! И в то же время идёт за ним, готовая на всё, даже  по его приказу продать дьяволу душу. Или она её уже продала? Марина знала, что такое может быть и предполагала, какие могут быть последствия. Но что ей делать? Наивная Рита предлагает молиться. Что, она не молилась? Девушка чувствовала: против силы Арийца бессильна любая её молитва. Но она же не совсем тряпка, вот возьмёт и не пойдёт завтра на их сборище, даст ему понять, что ещё может противостоять ему!

Марина плохо спала ночью. Её мучили кошмары. Она несколько раз просыпалась, ей казалось, что по квартире кто-то ходит, звенит посудой  на кухне, в то время как из соседней комнаты до неё доносилось спокойное дыхание спящей матери.

Утро принесло облегчение.  Вроде всё как всегда. Только голова болела. Наверное, это оттого, что она плохо спала. Ничего, придёт из института, поспит вместо того, чтобы бегать за Арийцем. Самоуверенный придурок, вот он кто, насмотрелся сериалов про вампиров и вообразил из себя супермена.

За день в институте голова разболелась ещё сильнее. Две лекции, семинар – кто такое выдержит, да ещё такая духота в аудиториях, что Марина почти падала в обморок. А  у преподавателя по детской физиологии как назло такой заунывный и монотонный голос, что не мудрено заснуть на её лекции даже тому, кто отлично выспался. К семинару по истории педагогики Марина не была готова, как это случалось в последнее время не единожды. Благо, подружки выручили – по просьбе преподавателя кое-как прочитала выписанные соседкой тезисы из трудов Песталоцци.

Из здания института вышли вместе с Аней. Она предложила прогуляться, на что Марина согласилась, надеясь, что на свежем воздухе пройдёт головная боль. Подружка была по-прежнему увлечена музыкой, и всю дорогу рассказывала о группе, которую ей удалось создать. Марина, довольная, что может отвлечься от тяжелых мыслей, старалась поддерживать разговор.

– Ты как, на басу играешь?

– Играю, правда, недавно. Инструмент есть, и точку знаю, где репетировать – у меня дома, пока шнурки на работе. Ирка на установке, одеялами заглушенной, я на акустике и Катька без микрофона. В общем, слышны только барабаны. Пока без вокала играли, еще ничего было. Ирка меня, конечно, не слышала, но в местах, где нужно ритм менять, я ее ногой под зад пинала.

– Парней  в группу не берешь?

– Да ну их. Общалась тут с одним клавишником, вроде как он что-то подходящее придумал. Звоню, говорю – диктуй ноты. Ну, он и диктует – «до, ре, потом вон та, черненькая, слева от ре…» Не, на фиг парней. Алекс вообще над нами ржет, говорит, когда такие вот девочки в коже пытаются тяжеляк рубить, это выглядит как «я злой и страшный серый волк, я в поросятах знаю толк…».

– Вот идиоты. А что у вас за стиль вообще?

– Э… Как тебе сказать… Барабанщица рок-н-ролл играет, Катька – блэк, я – дойчехартэ. А что играет клавишница, никто не знает, потому что ее не слышно.

– Прикольно. А в записи себя слушать не пробовали?

– А как же! Ирка сказала, что в записи её барабаны звучат как будто она сначала шкаф с посудой уронила, а потом стала содержимое поочередно назад закидывать.

– М-да…

– Кстати, хочешь хохму – Юльку вчера на стихи пробило, так она написала:

Я бледность щек удвою пудрой.

Я тень под глазом наведу,

Намажусь черною помадой

И так на улицу пойду.

Пусть грозный блэк гремит погромче,

Чтоб дом взорвался на куски

Узнают все – это «Immortal»

И круче группы не найти.

И вот сижу я средь развалин,

Играюсь чьей-то я рукой,

Вдали лежит мой холодильник

Да, не дружу я с головой.

Посадив громогласную Аню на маршрутку, Марина еле доплелась до дома. Перекусив тем, что  нашла в холодильнике, рухнула на постель и провалилась в сон. Во сне увидела Арийца, протягивающего к ней тонкую белую руку. Пальцы на  ней длинные. Нет, не пальцы, а когти… С них капает кровь… Они искрятся, и Марина дико боится, что одна из молний попадёт в неё. Но не сбежать… Молния вонзается в неё, огнём вспыхивают волосы. Девушка с криком проснулась и тут же  посмотрела на часы. Было восемь, начало девятого.

Ариец обычно приходил в квартиру Юстаса к девяти вечера, утверждая, что только после девяти демонские силы обретают полную власть над миром. Время близилось. «Не пойду, – думала Марина, делая вид, что  листает учебник психологии. – Не пойду, совсем не пойду… Мне  страшно… Ненавижу, он опустил меня ниже плинтуса. Кто он такой? И вообще пора  заканчивать наши отношения».

– Мариночка, ужин готов! – послышалось из кухни.

– Не хочу, мам, спасибо! – волна тошноты поднялась к горлу.

Она поднялась со стула, глянула на себя в зеркало, и поняла, что пойдёт и позволит опустить себя ещё ниже, позволит всё, что бы он ни захотел, и готова целовать следы его ног, терпеть побои, насмешки, издевательства, наркотики. Девушка прижала к лицу руки: «Боже мой, Боже мой, до чего же это дойдёт?! Чем же это кончится?». Девушке в какой уже раз уж почудилось, что на неё повеяло могильным холодом. И в то же время сладкий спазм сжал её живот в предвкушении встречи. Умереть в его объятиях – да, это, пожалуй, лучшее, о чём она может мечтать. Или спрыгнуть с высотки вместе, взявшись за руки, соединившись в вечном полёте. К вечности… нет, положительно, она сходит с ума!

У Юстаса в квартире она застала небольшую компанию – человек шесть парней и две девушки.  Марина не знала никого, кроме Арийца и  хозяина, и потому с любопытством оглядела собравшихся. В углу сидела, обнявшись, парочка – жалкого вида девица и белобрысый парень затянутый в  кожу, другая девочка с аппетитной попкой  расположилась на протёртом ковре, уставившись немигающими глазами на Арийца, рядом с ней ещё два парня, тоже строго в чёрном, у одного Марина заметила на рукаве фашистскую символику. Полный, с пивным животиком тип развалился на диване,  где она так часто лежала с Арийцем; у его ног, на полу примостился Юстас, хлипкий, длинноволосый и неаккуратный, как всегда. Ариец сидел на крутящемся кресле с дранным сиденьем. У всех в руках –  банки с пивом и сигареты, отчего в комнате было  нечем  дышать.  Марина  тут же почувствовала напряжённую атмосферу и посмотрела на Арийца, пытаясь понять, что происходит, и услышала продолжение разговора:

– Это вроде как в Оптиной на Пасху?

Ариец, не отвечая, представил Марину:

– Знакомьтесь, Марго, наша ведьма. Будешь?

Он предложил ей банку пива и сигарету – девушка  не отказалась. Расположилась тут же на полу около кресла Арийца, с удовольствием закурила. Поскольку все молчали, уставившись на неё, Марина решила спросить:

– Обсуждаете вчерашнее?

– А что его обсуждать? – откликнулся Ариец. – Амбиций много, а силёнки не достаёт, но пока пусть порадуются, недолго им осталось.

– Это ты о чём? – задал вопрос одни из лежащих парней.

– Да так… – Ариец отхлебнул большой глоток пива, – вот проведём чёрную мессу, там посмотрим.

– Лия в отпаде, – проговорил тягучим голосом   парень, лежащий на диване.

– Что, кроме Лии, никого?

Все почему-то посмотрели на Марину, и девушке вдруг стало  не по себе. Ариец спросил:

– А как Сафо?

– Да никакая, за дозу готова не только на алтарь залезть.

– Только это нам и надо. Значит, месса сейчас, потом месса на христианское Рождество, и на Крещение. На Крещение будем крестить Марго.

– Все разом посмотрели на Марину. Ариец, словно не замечая, продолжил:

– На Пасху… Ну мы уже обговорили…

– Что на Пасху? – поинтересовалась Марина.

Ариец посмотрел на девушку с непонятной усмешкой:

– А на Пасху бывает заклание агнца.

С дивана, словно проснувшись, поднялся толстяк:

– Так ты это что, серьёзно?

– По-моему у нас всё серьёзно, – ответил ему Ариец.

– Ну, знаешь… Тогда мне тут делать нечего.

– А ты думал, мы играем? – Ариец невольно повысил голос. – С сатаной не играют, видишь ли.

– Ты что, в самом деле веришь в сатану? – толстяк поднялся на ноги, он оказался очень высоким и  словно заполнил собой всю комнату. – А раз в сатану, значит, и в Бога? Прикольно. Я, знаешь ли, иначе воспитан – ни в Бога, ни в чёрта. Компашка у нас, конечно,  хорошая. Ну, поразвлеклись. Ты это, не усложняй, пусть остаётся, как было. Раз сорвалось, проехало, к счастью – теперь давайте жить мирно, а то ты всерьёз поверишь… Тут и до психушки недалеко.

Ариец, спокойно пожав плечами, проговорил:

– Даже игра в сатану – это уже обещание сговора с ним. Ты просто играл и развлекался, Гор, а я верил по-настоящему. И теперь я знаю, он – со мной и  даёт мне силы и возможности. Да и не ты ли прошлый раз говорил, что он тебе помогает – работу нашёл, денежки потекли, а?

Гор с раздражением передёрнул плечами:

– Говорил, но не всерьёз же. Вообще, в последнее время происходящее тут мне нравится всё меньше. Из-за тебя, Ариец.Очень ты о себе возомнил. Уже не простой пацан, а какой-то сверхчеловек. Знаешь, я всё чаще ловлю себя на мысли, что мне хочется всерьёз послать тебя к чёрту и уйти. Видимо, я перерос детские завлекалки. Мне в самом деле работать надо, деньги зарабатывать.

Окружающие притихли. Только Юстас тихонько пробормотал: «Бунт на корабле».

– Ты же знаешь, от нас нельзя уйти, ты связан кровью, – голос Арийца был еле слышен, лицо приобрело какой-то синеватый оттенок, глаза потемнели.

– Детский сад! – Гор схватил куртку, что лежала на диване. – Насчёт всего, что здесь происходило,  не бойся, я молчать умею!

Он  собрался покинуть комнату. Словно желая его задержать, Ариец протянул руку, и едва Гор подошёл к двери, как в её проёме вспыхнуло пламя и  полностью закрыло выход. Жар дыхнул на присутствующих в комнате. Парни и девушки с испугом вскочили на ноги. Послышался визг.  Крики и ор стали ещё ужаснее, когда все увидели, как у Гора вспыхнули волосы… Сорвавшись с места, к горящему кинулся парень со свастикой на рукаве. Снимая с себя куртку, он уже готовился набросить её на несчастного… И вдруг всё стихло. Огонь стал быстро уменьшаться в размерах, достиг пола и рассыпался затухающими искорками. Вскоре он совсем погас. Остался только запах  подгоревших волос. Бледный, с ненормально выпученными глазами и трясущимися толстыми губами Гор обернулся к Арийцу. Тот стоял  бледный, суровый, с каменной улыбкой на красивом лице. Ему тоже нужно было время, чтобы прийти в себя. Наконец, выдохнув, он  произнёс:

– Тебе понравилась такая игра?

Гор молчал, он был не в силах говорить.

– Тогда сядь и слушай меня, – голос Арийца стал отдавать металлом.

Парень медленно опустился на диван.

Ариец,  окончательно придя в себя,  обвёл взглядом собравшихся, увидев на лицах благоговейный ужас, удовлетворённо кивнул головой:

– Видишь – мы не играем и клятвы даём не понарошку, и кровь нас связала навсегда. Отсюда – или в психушку, или в гроб. Все поняли? – он, повысив голос, обвёл взглядом присутствующих. Те с готовностью, как один, закивали головами. – Я думаю, никто не захочет неприятностей себе или близким. Поэтому предпочтём отдаться ему, послужить и довериться ему. До конца. Тогда придут и сила, и власть – всё, что вы ни попросите у него! Он щедр безгранично и готов вознаградить за преданность сполна – дать всё, что ни попросите. Это не Бог с его теорией смирения, это – царь, одаривающий всех предавшихся ему, исполняющий всякое желание, даже сверхъестественное. Каждого, кто поклонится ему!

Ариец, до конца расслабившись, откинулся на спинку кресла:

– Обсудим приготовления к мессе.

В конце разговора он  скомандовал:

– А теперь прошу вас оставить меня.

– Но, Ариец, напоследок, может, оторвёмся? – послышался голос одной из девушек.

– Нет, у меня другие планы. Если хотите, то  без меня. Юстас, выдай всем желающим по дозе.

Юноша послушно взял рюкзак. К нему тут же потянулись руки с зелёными купюрами. Деньги быстро исчезали в его карманах. За них каждый получил по аккуратно расфасованному пакетику с травкой.  Марина ничего не хотела, она с видом преданной собаки смотрела на  возлюбленного.

Гости расходились. Юстас отдал деньги Арийцу. Тот, пересчитав полученное, отдал несколько бумажек другу, остальные положил себе в карман. Попрощавшись, Юстас покинул квартиру. Следом за ним с трудом, словно через силу поднялась Марина.

– Останься, – негромко приказал он ей. Чувствуя, что её желания близки к осуществлению, девушка в волнении закрыла руками лицо.

– Ариец, ты потряс нас, – проговорила она, когда за последним закрылась дверь. – В тебе и впрямь такая сила! Ты – как сам сатана!

Он продолжал курить, сидя в кресле. Девушка подошла к нему, опустилась на пол около  ног, счастливая уже тем, что он не потребовал её ухода вместе со всеми.

– Должно быть этой силой ты привязал и меня.

– Я ничего не делал. Это в тебе самой, тебе с этим и разбираться.

Он взял её  за подбородок, долго смотрел своим холодным пугающим взглядом.  Марине стало жутко. Веяние смерти, или предчувствие катастрофы?

– Ариец, я люблю тебя. А ты никогда мне не говорил…

Он отпустил её, насмешливо встречая полный преданности и обожания взгляд, посмотрел  на полураскрывшиеся губы.

– Ну что ждёшь, целуй меня, – проговорил  небрежно, расстегивая джинсы.

 

Елена Георгиевна давно не чувствовала себя настолько довольной жизнью – она финансово независима, удовлетворено её тщеславие. Ещё бы, она – хозяйка хоть и маленького, но своего магазинчика, где торгуют молочными продуктами, хлебом и колбасой. У неё есть две продавщицы и свой шофёр с машиной. И пусть машина всего лишь старенькая «Ока»,  но всё же машина. Елена Георгиевна важно плюхалась рядом с водителем и командовала, куда её везти, она распекала продавщиц, считала деньги, близким знакомым милостиво делала скидки. Дома, бросив  дела, высокомерно заявляла: «Мне в магазин, товар получать». Ещё мечтала, как развернёт дело. А что, чем чёрт не шутит! И не будет больше цепляться за мужа и выпрашивать у него копейки, сможет и детям помочь. Что – дети? Наверно, хватит ей жить их жизнями, кидаться спасать, выручать, перестать ждать и терпеть. Да и просто она стала меньше думать о них и о любовнице мужа.

Но дети не желали оставлять её в покое. Елена Георгиевна была очень удивлена, когда Максим вдруг заявил, что хочет познакомить её со своей девушкой. Елена Георгиевна несколько растерялась – вообще-то сын  никогда такого не делал. Неужели что-то серьёзное? Она постаралась расспросить, кто она, откуда. Была удивлена – девятнадцать лет, сирота, учится в семинарии. Что скрывать, окрылённая своими успехами мечтала о совсем другой невестке, даже уже присмотрела одну…

– Ты что же, задумал жениться? – спросила, не скрывая удивления.

– Возможно, – ответил Максим. – После Рождественского поста сделаю ей официальное предложение, а летом планирую свадьбу. Точную дату мы ещё не обговаривали. Зависит от священника, который будет нас  венчать.

Заранее испытывая неприятие к избраннице сына, мать, однако, постаралась скрыть свои чувства:

– Не забудь, нам ещё предстоит раскошелиться на Ташенькину свадьбу. А ты знаешь, сколько стоило отцу, чтобы Виталика отпустили из армии? Да и чтобы замять твоё дело…

– Не волнуйся, мать, – Максим вдруг чмокнул её в щёку, – деньги – дело наживное, к лету скопим. Главное – она очень хорошая девушка и тебе понравится!

Ласка сына  смягчила сердце Елены Георгиевны, и всё ж она спросила:

– А что же Вика, Андрейка?

–  Вика в прошлом, развод – официальный. У неё давно своя жизнь, у меня – своя. Что касается Андрейки, то я как был его отцом, так и останусь. Он так же будет приходить к нам, я  по-прежнему буду его содержать.

– И где вы собираетесь жить с новой женой? У неё же ни кола, ни двора, – задала следующий вопрос мать.

– Здесь. Наталье отец обещал квартиру купить, а мы тут с тобой, чтоб не жаловалась, что тебе одиноко.

– Ещё как отец воспримет твою затею…

– А что, это моя жизнь, мне и решать.

Елена Георгиевна тяжело вздохнула:

– Ну что ж, приводи свою подругу – встретим, накормим, развлечём. Хотя кому встречать и развлекать? Отец, как всегда, сутками на работе, Ташенька тоже неизвестно где. Дома ей не сидится, где угодно – только не дома, хоть и беременная.

– Не горюй, мать,  выйдет замуж – угомонится, а у тебя будет ещё одна дочь, ласковая, искренняя, заботливая. Уверяю, тебе не будет хуже!

– Как хорошо, хоть ты один у меня такой, понимающий, нежный.

Максим в ответ лишь фыркнул.

Отцу Максим решил рассказать о своих планах на Риту не сразу – всё чувствовал некий холодок страха, представляя, как может отец отреагировать на его сообщение. Не ошибся. Владимир Степанович, услышав, что сын собирается жениться на студентке духовной семинарии, сироте, похолодел лицом.

-Очередная блажь, – сказал он, покривившись, – самое дурное в этом то, что все ваши фантазии ложатся на мои плечи. А я не семижильный.

Максим, если бы хотел, заметил бы на лице отца почти болезненные признаки усталости. Серый цвет кожи, врезавшиеся морщины, опущенные уголки губ и беспокойный взгляд отца говорили о том, что его нервная система уже не справляется с тяжестью навалившихся на него проблем и глубокой усталостью.

-Да ты не волнуйся, – торопливо добавил сын, – до лета подождём, а к тому времени я заработаю. – Он смущённо помедлил, – может, там найдётся для меня работка с чуть большим окладом. Ты же видишь, я теперь дисциплинированный.

– Там – это где? – с холодной усмешкой спросил Владимир Степанович.

– Ну по твоим связям…

– Вот и ищи по своим связям. Не вчера родился.

Отец помедлил, потом, показывая, что разговор закончен, проговорил:

– Конечно, я понимаю, что ты всё равно сделаешь по своему, но подумай – эта девушка не для тебя. Найди кого-нибудь   поближе к нашему кругу.

– Мне тошнит от нашего круга, – в сердцах ответил Максим.

Отец, не отвечая, вышел из комнаты.

 

Рита чувствовала, Максим волнуется, ведя её к себе домой. Но куда деваться, семья, родители – без них никак. По дороге купили торт.

– Чёрт,  у тебя же пост, тебе нельзя, – вдруг вспомнил он.

– Да нет, можно, – улыбнулась Рита.

– Давай я для тебя фруктов возьму.

Фрукты Рита любила, тем более что  есть их приходилось редко.

Максим остановил машину около двухэтажного особняка с черепичной крышей, с балконом на втором этаже. Вышел, открыл ворота своим ключом.  Просторный двор  был  усыпан снегом,  у забора стояли ёлочки, вдоль дорожки – заботливо укутанные мешками туи, из-под горок снега едва торчали розовые кусты.

– Мама занимается? – спросила Рита.

–  Да. Она у нас всё успевает.

Рита вошла в приветливо распахнутую дверь,  их встретила полная женщина в ярком платье-халате. «Совсем не изменилась», – мелькнуло в голове у Риты, которая помнила Наташину маму ещё по школе искусств, важную, хорошо одетую, снисходительно взирающую на одноклассниц дочери. Она улыбалась.

– Мама, это Рита, Рита, это моя мама Елена Георгиевна.

Рита  заметила,  мать Максима не узнала её,  лишь придирчиво оглядела одежду девушки: её жалкую курточку, джинсы, купленные в секонд-хенде и розовую трикотажную кофточку с рынка – и решила не напоминать об их знакомстве.

По ослепительно чистому гладкому и тёплому  паркету они прошли через маленький светлый холл, где стояло дорогое пианино, диван, журнальный столик и кадки с цветами, в большой полутёмный зал. Там  размещались несколько диванов и большой телевизор, а стены были увешаны картинами.  Наверх вела широкая деревянная лестница с затейливо вырезанными балясинами. Потом они оказались в просторной кухне-столовой. Вычурно-красивый  кухонный гарнитур занимал полторы стены. Посередине стоял большой полукруглый стол, покрытый скатертью и уже сервированный к обеду. Вокруг торжественно выстроились стулья с гобеленовой обивкой. Однако Рита заметила и то, что в доме нет икон, а вместо них повсюду развешаны таблички с иероглифами, на полках стоят пирамидки, китайские божки и прочие символы – на богатство, благополучие и любовь. «Неуютно здесь», – подумалось девушке, однако мысль, что, возможно, она когда-то будет тут жить, была ей  приятна.  В их с Максимом комнате обязательно будут иконы и лампадка. И вышитая салфетка на столике под иконами – как у мамы. Сердце сладко сжалось – своя комната, муж… А скоро она приступит к написанию венчальных икон. Только у батюшки благословение возьмёт.

– Садитесь, Рита, – Елена Георгиевна была мила, приветлива и, казалось, вполне искренна. Она тут же начала накладывать гостье на тарелку кушанья.

– Неужели всё это вы готовили сами? – невольно изумилась Рита.

– Неужели я буду покупать полуфабрикаты и травить мою семью?! Нет-нет, всё готовлю сама,  я умею это делать прекрасно. Ни у кого в моей семье никогда не было проблем с желудком, – хозяйка не упустила возможности похвастаться. – Это кролик под белым соусом, отбивная из парной свинины. У меня вся еда качественная. Пирожные я беру только в одном магазине у знакомой продавщицы, то же касается мяса, овощей. Многое мы выращиваем на огороде.

– Я заметила, какой порядок во дворе.

– Вы не видели моё хозяйство летом!  Никогда прежде не занималась огородом, я сама городская, но вот как вышла на пенсию – потянуло.

Они болтали непринуждённо и весело. Елена Георгиевна не преминула сообщить, что у неё свой магазин, что товары у неё лучшего качества.

– Цены так же соответствующие, – продолжала рассказывать Ритина будущая свекровь, не скрывая самодовольства, –   Но зато у меня есть свои покупатели, которые ходят только ко  мне. Они знают, что у меня всё самое лучшее!

Рите понравилось, что Елена Георгиевна умеет не только рассказывать, но и слушать.  Она смотрела на Риту внимательно и изучающе, с её полного, покрытого морщинками лица не сходила снисходительно-доброжелательная улыбка.

– Максик сказал, что вы учитесь в семинарии, – проговорила Елена Георгиевна.

– Да, уже третий год. А всего  пять лет. Если я буду хорошо писать, меня по окончании семинарии оставят работать  в мастерской.

– Оставят, – Елена Георгиевна с уверенностью покачала головой. – У вас такая аура… нежная, чистая. У вас всё будет хорошо.

– Спасибо, надеюсь, – вежливо поблагодарила Рита.

– А родители ваши?

– Они погибли в авиакатастрофе четыре года назад, – ответила  девушка, удивляясь, неужели Максим ничего не рассказывал о ней матери. – Теперь я живу с тётей и её сыном.

– Да… – сочувственно покачала головой женщина. – Сирота… Очень прискорбно! Ну хорошо, хоть так пристроились. А мой Максик – как кот в масле. Все – ему. Оттого он стал капризным, непостоянным, но добрый, умный мальчик. Мы с отцом постарались дать ему всестороннее образование, и не только ему.  У нас многодетная семья – брат Максика  Егор женат. Я водила сыновей в музыкальную школу.  Говорила им, что в жизни не всегда бывает достаток, всё может случиться, зато вы, умея играть на скрипке, с голоду  не умрёте – где-нибудь в переходе сыграете, вот вам и кусок хлеба. Наталья, наша младшая, тоже в музыкальную школу ходила, танцевала. Это для девочки, ой, как полезно. Ну а сейчас мы к свадьбе готовимся. Ташенькиного жениха в армию забрали, так отец ездил туда, отпросил Виталика, скоро он приедет.

Максим в разговоре не участвовал. Женская болтовня ему  была неинтересна. Только заметил, что Рита, несмотря на пост, ни от чего не отказывается, ни от отбивных из парной свинины, ни от кролика, ни от пирожных. С одной стороны он был удивлён, с другой – благодарен, что Рита не демонстрирует свои убеждения, тем более что его семья всегда была далека от православия.

– Рита тоже музыкальную школу закончила, она с нашей Натальей занималась в одном классе, – неожиданно произнёс он.

– Неужели?- на лице  матери изобразилась радость. Она вдруг вспомнила худосочную девочку, которую водил на танцы высокий красивый мужчина. Елена Георгиевна тогда ещё удивлялась, почему он ничего не покупает дочери, в то время как она сама старалась угодить своей Ташеньке,  раскрывая кошелёк, едва только та собиралась протянуть ручку к приглянувшейся игрушке или лакомству. Помнила голодные глаза молчаливой девочки и чувство лёгкого презрения к мужчине, который не торопился побаловать дочь. «Нищета»- так она его охарактеризовала для себя.

– Рита ещё прекрасно рисует! – продолжал расхваливать подругу Максим.

– Да-да,  мой муж Владимир Степанович тоже хорошо рисует. Его отец, дедушка Максика, был художником, и, знаете, неплохим. У нас в гостиной висят его работы. Идёмте, я вам  покажу.

Елена Георгиевна зажгла свет в соседней комнате, где стояли диваны и телевизор. Театральным жестом указала на развешанные по стенам картины.

– Вот, смотрите! Он был членом союза художников, несколько раз выставлялся, его картины хорошо покупались.

Рита с интересом рассматривала полотна, на которых в основном была изображена деревенская природа.

– Это его родина. У нас там долгое время был большой удобный дом, в котором я жила летом с детьми.  Они там здоровья набирались на весь год. Потом муж его продал, о чём я, конечно, жалею. А так мы во многих местах бывали. И за границей – в Турции, на Крите. Альпинизмом занимались. Можете себе представить нас с детьми в рюкзаках на спине! Да, чудесное было время, – воскликнула Елена Георгиевна и вдруг погрустнела, задумавшись.

Но пора было расходиться. Рита тонко чувствовала нужный момент. Поднялась, вежливо поблагодарила за прекрасный вечер. Двинулась в прихожую одеваться.

Когда Максим и Рита, распрощавшись с  хозяйкой, вышли на улицу, было уже темно.

– Всё нормально? – спросила Рита, заглядывая в лицо друга.

– Да, ты была умницей, даже про пост не заикалась.

– Я завтра буду поститься, – засмеялась девушка.

Они шли по тёмной улице. Поблёскивал снег, в витринах уже сверкали  ёлочные украшения. Говорили о планах на Новый год.

– Мы его не отмечаем, – поделилась Рита с грустью. – Тётка демонстративно ложится спать, говорит, не может быть праздника в пост. Лёшка уходит из дома. А что мне одной делать? Девчонки из семинарии тоже спят. Им дай волю – проспали бы всю жизнь.

– Что, даже телик не смотришь?

– Ты что, у нас во время поста все развлечения – грех. В семинарии и то веселее.

– А у нас гульба идёт! – сказал Максим. – Мать наготовит всего вкусного, брат с Валентиной приходят, Наталья, отец, мамина родня. Весело бывает.

– Твоя мама готовит вкусно. Вот бы у неё поучиться, – проговорила Рита.

– Научишься, – он нежно обнял её за талию. – Всему научишься! Ну а когда пойдём к твоей тётке знакомиться? Я, честно говоря, хотел первого числа её с Новым годом поздравить, а теперь уж и не знаю.

– Тогда после Рождества.

– Что ж, как скажешь.

– Ой, смотри! – Рита вытянула шею. –  Там лежит кто-то прямо на снегу. Вдруг ему плохо?

– Да алкаш какой-нибудь, – попытался её удержать Максим.

– Нет-нет, надо убедиться. А потом, может, вызвать скорую или милицию.

Рита подбежала к лежащему на снегу человеку, мимо которого, равнодушно, не оглядываясь, проходили люди. Наклонилась.

– Максим, иди сюда, это не алкаш. Смотри, это старушка. Я, кажется, её знаю, она в наш храм ходит. Жива ли?

Максим нехотя подошёл, увидел побледневшее от холода старческое лицо с густыми чёрными бровями.

– Наверно, померла. – Сказал он с досадливым равнодушием.

– Нет-нет, она дышит. Матушка Галина, матушка, – Рита стала трясти её за плечи. – Что с вами? Вам плохо?

Старушка открыла глаза, но не сразу поняла, в чём дело. Увидев склонившееся над ней девичье лицо, попыталась подняться. Рита помогла.

– Вам плохо? Чем я могу помочь?

– Нет… всё хорошо. Просто сознание потеряла. Голова закружилась.

– Максим, помоги же мне!

– Давай такси вызовем и отправим её домой, – вдруг предложил он.

Рите идея понравилась. Вдвоём они втащили Галину в машину.

Максим дал водителю деньги:

– Отвезите её по адресу, который она  назовёт.

-Нет-нет, Максим, смотри, она же еле ноги передвигает! – воскликнула Рита. – Надо ехать с ней.

Максим поморщился: вместо того, чтобы гулять и целоваться с любимой девушкой, он должен спасать каких-то вонючих старух, но отказать Рите он не мог.

От старушки они едва узнали адрес. Казалось, она сама не помнила, где живёт. Кое-как добрались. Вдвоём  заволокли Галину в дом. В темноте Рита не видела, как брезгливо Максим отряхивает своё пальто.

– Но где же свет? – произнесла девушка.

– Нету света. Ничего нету, – послышалось слабое. – Не оплачено.

– Но…

– Там свечки…

Слабый свет церковных свечей осветил приют убогой старушки – сваленное в кучу тряпьё, горы мусора. В этом доме не было ничего, что напоминало бы кухню или постель. И ещё был лютый холод. И жуткий запах, от которого выворачивало внутренности.

– Бог мой, – не смогла не воскликнуть Рита. – И вы тут живёте?! Как же так?

– Живу, слава Богу, – откликнулась Галина, уже устроившись на чём-то вроде кровати. – Вот тут я сплю.

– Но здесь же нет тепла.

– А я наброшу на себя всё, что можно – и радуюсь.

– Но… Так же не должно быть. У вас есть  родственники?

– Пашка деньги забирает, я на пошту хожу, а он забирает.

– Что за Пашка?

– И-и, Пашка… Жалость, а не Пашка.

– Ну а ещё кто? Родные, дети?

– Родные? Дети? – повторила старушка в тон Рите. Перед глазами женщины вдруг встала картинка: белая комната,  на столе, покрытом белой простынёй  лежит  светловолосый мальчик.  Помещение освещало заходящее солнце. Оно было ярко-оранжевым, а в комнате всё – белое. Потом мальчик стоял на окне и протягивал к солнцу руки. Галина покачала головой, седые пряди выбились из-под платка. Она не помнила, кто был этот мальчик, и не знала, почему он то и дело появляется перед её мысленным взором.

Рита развела руками:

– Максим, мы должны что-то сделать! Может, отправить её в дом престарелых? У тебя же есть возможности!

Галина, прислушавшись, начала креститься.

– Нельзя в дом престарелых, – вдруг сказала она. – Господь меня там долго искать будет, а здесь Он скоро найдёт! Нельзя мне отсюда.

– Но вы тут замерзнете!

– Ещё не замёрзла – Бог хранит. А как замёрзну – бегу прямёхонько в храм Божий – к батарейке прижмусь и греюсь.

Рита  посмотрела на Максима.

– Давай ей хоть поесть принесём, а там я что-нибудь придумаю.

– Ты же видишь, она тут живёт, привыкла, и всё ей хорошо, – попытался закончить неприятную историю Максим.

Галина подняла на него глаза:

– Да-да, всё хорошо. А вы идите, идите, у вас свои дела.

Они оказались на улице. Рита остановилась:

– , Пойдём в магазин, купим ей что-нибудь. Может, она от голода в обморок упала. Старенькая же, слабая.

Максим обречённо вздохнул.

Они купили хлеба, молока, сосисок.

В холодной комнате была тишина. Мерцала, догорая, свеча. На кровати под кучей тряпья спала Галина. Она дышала мерно и спокойно. Её губы улыбались. Положив продукты на стол, молодые люди тихо вышли. Мороз крепчал. На чёрном небе мерцали звёзды. Рита, поёжившись, улыбнулась.

–  Ты всё-таки постарайся чем-то ей помочь, ну хоть свет, тепло.

– Максим обнял девушку, прижал к себе:

– Постараюсь. Хотя я тоже не волшебник.

Рита подняла на него глаза:

– А я люблю тебя, вот….

Когда Максим вернулся домой, отца как всегда ещё не было, мать по обыкновению сидела на кухне одна за пустым столом. Увидев сына, подняла голову:

-Проводил?

Максим подсел к ней. На его лице блуждала счастливая улыбка.

– Ну как тебе Рита? – его вопрос прозвучал несколько деланно – он хорошо знал свою амбициозную мать.

– Что сказать? – она приняла вид умудрённой жизненным опытом старицы, – молоденькая, хорошенькая. Но… Всё ж меня удивляет, отчего ты каждый раз выбираешь всякую голь перекатную? Хоть бы красавица была, я бы поняла, а то  выглядит, словно из детдома сбежала. Ну пусть не Анжелочку, и всё же. Одну жену на шею отцу посадил, теперь  другую.

– Пусть лучше так, всё его проститутке меньше достанется. А о нас он обязан заботиться – и о тебе, и о своих детях! – раздражённо ответил Максим.

 

 

 

Марина пришла на мессу в тот розовый дом, в котором когда-то праздновали Хэллоуин. Воспоминания были тягостны, страшно было думать и о предстоящем. Кто эти люди? Что они задумали? Как всё будет происходить? И чего лично ей ждать от всего этого? И ещё её занимал вопрос, продала она свою душу сатане или ещё нет? По тому, что она чувствовала, ей казалось, что она уже безвозвратно  в его власти и выхода у неё никакого нет.

Как приказал Ариец, Марина была  в чёрном костюме ведьмы  и в наброшенном на него чёрном плаще. Другие люди так же были в плащах и масках – никого нельзя было узнать. Девушка поняла одно, подростков тут не было,  только взрослые мужчины и несколько женщин, человек пятнадцать, не больше. Были даже двое,  которых привели в дом с завязанными глазами –  искатели экстрима, пресытившись жизнью, они были готовы платить за новизну впечатлений. Все стояли посреди комнаты полукругом, молчаливые и неподвижные. «Надо же, всерьёз», – почему-то подумала Марина, чувствуя холодок в душе.

Большая комната была убрана по случаю. Стены разрисованы сатанинской символикой. Большая светящаяся пентаграмма сияла на потолке. На одной из стен был изображён перевёрнутый  крест и бычья голова с рогами.  По периметру комнаты стояли дымящиеся жаровни, распространяющие  дурманящий аромат.

Невысокий коренастый мужчина-жрец, стоя на возвышении,  вёл церемонию, похожую на церковную службу. Только он  дико извращал строки молитв и Евангелия. Потом  на возвышение поднялась девушка в чёрной маске. Марину поразило – она была совсем голая и, двигаясь,  пьяно пошатывалась. Костлявое, с голубым отливом тело не было красивым. С помощью какого-то парня в чёрном плаще она  вскарабкалась на стол,  возвышавшийся у подножия креста, и встала на четвереньки. Её спина прогнулась, отвисли тощие груди, светлые волосы полностью закрыли лицо. После непонятных, произнесённых жрецом слов к ней приблизился высокий мужчина в чёрном плаще и, накрыв её зад плащом, изобразил движения, совершаемые при половом акте. А может, он совершил его на самом деле. Марине, которой этот мужчина показался похожим на Арийца, стало плохо. Её затошнило, потемнело в глазах, она в бессилии опустилась на стул. Между тем мужчины, находящиеся в комнате, поочерёдно подходили к худой девушке на столе… Она постанывала, дёргалась, запрокидывала голову. Вдруг Марину начало трясти от возбуждения. Она стиснула дрожащие колени, сжала ледяные пальцы…

Когда первая часть обряда была закончена, в комнату внесли петуха. Жрец разрезал ему горло, под кровь, брызнувшую из раны, подставили золотой кубок. Марина невольно содрогнулась, представив, что её потом заставят пить эту кровь. Но нет, петушиной кровью мазали лица, сначала девушке,  теперь в бессилии упавшей  на стол, потом – остальным. Когда месса закончилась, начался праздник, вернее оргия. Рекой лилось вино, в электронной записи звучали песни Элвиса Пресли.

– Странный выбор  музыки, – сказала она Арийцу, которому поторопилась отдаться тут же, в общей комнате, среди прочих постанывающих от наслаждения пар и групп. Теперь она не стеснялась, теперь бесстыдная демонстративность совершаемого ею действа только ещё больше возбуждала её.

– Он – наш кумир, – ответил Ариец. – Пресли считал своей миссией разрушение христианства.

Он лежал полуголый, вольготно раскинувшись на ватном матрасе. В одной  руке была сигарета, другой он обнимал Марину.

– Что вы все зациклились на христианстве?

–  Оно мешает торжеству сатанизма.

– Бред. И кто ещё так считает?

– Стивен Кинг, Артур Кларк, Джон Леннон. Ты английский хорошо знаешь?

– Так себе.

– Так вот, он поёт, – Ариец приподнялся и изобразил певца с гитарой:

Освободи людей сейчас,

 Сделай это, сделай это сейчас.

Мы хотим кричать тебе молитву:

Освободи же людей. 666 – имя тебе!».

– Ни фига себе!

Потом, подогретая вином и марихуаной, она решила дать себе полную свободу. Марина  скакала на столе, недавно бывшим алтарём, и пела:

  Я была навеселе, я летала на козле,

  На козле на Бафомете. Аве Сатане, е-е-е!

Как сквозь сон до неё  доносились слова. Кто говорил, она тоже плохо соображала, но что среди говоривших был Ариец, знала точно.

– Убивать – наша первая задача. Дьявол любит тех, кто убивает, особенно невинных.

– Я давно говорил о теракте.

– Я даже знаю, что и где.

– А на Пасху надо «заклать овечку».

– Да, именно невинную.

– Я знаю, где её взять… Богу молится. Иконы пишет.

– Ты уверен, что невинная?

– Кто нам мешает проверить?

Что было дальше, она помнила плохо.  Очнулась лишь на воздухе, когда Ариец вывел её из дома. Она хотела продолжения любовных радостей, но Ариец, видимо, был настроен иначе. Он проводил её до маршрутки, холодно поцеловал и впихнул в забитый людьми салон. Спустя несколько остановок освободилось место, и она смогла сесть. И тут ей снова стало плохо. Марина  выскочила на тротуар, решив пройтись.  По дороге её вырвало, после чего стало немного легче.  Еле передвигая ноги, Марина пошла. В душу закрадывалась липкая тоска. Всплыли слова о невинной овечке, которая пишет иконы. Интересно, о ком это они?  Узнать и предупредить? Не хотелось домой – никуда, ничего. И вдруг она поняла, чего ей хочется – молиться. Марина вспомнила  молитву: «Отче наш…».

Мать, открывшая дверь, испуганно посмотрела на дочь.

– Марина, что ты делаешь с собой? – спросила она задрожавшим от тревоги голосом.

– На хрен всё, – пробормотала она, – всё на хрен, спать…

 

В воскресенье  решила зайти к Рите в гости.

– Чай будешь? – встретила её  та, как всегда спокойная, приветливая. Марине уже от одного её вида стало легче. Рассказывать о произошедшем с ней  не стала, понимая, что это секрет, да и страшно  было.

Девушки поболтали о своих делах, Рита рассказала о концерте в честь Дня матери. Не утерпела, признавшись, что Максим сделал ей предложение.

На лице Марины появилась грустная улыбка. Вот, когда-то она об этом мечтала, а оказалась… Боже, где она оказалась! Но почему? «Почему Рита так и живёт в своём светлом спокойном мире, как под колпаком, – подумала со вспыхнувшим раздражением, – а её угораздило…»  Это всё из-за Арийца и из-за её безумной страсти. Но  он не хочет жениться на ней, как не хотел в своё время и Максим. А вот Рите почему-то в первую очередь все предлагают жениться – и Олег, и даже Макс. Интересно, если бы Ритка познакомилась с Арийцем, он бы тоже?… Наверное, это оттого, что она хитрая, никому не даёт, вот мужики от этого и балдеют.  Вздохнула, понимая, что сама она просто не может иначе. Одно прикосновение мужчины сводит её с ума: тело крутит, выворачивает наизнанку, подчиняет себе и разум, и чувства. Ритка же фригидная, неизвестно ещё, как она Максу подойдёт. Он  избалован искусными женщинами!

– Спите с ним? – всё ж поинтересовалась Марина.

– Нет, конечно, – ответила Рита. – Куда спешить?

– Максик у нас любитель изысканного секса, – не удержалась девушка.

– А ты откуда знаешь?

– Да я с ним и спала, – торжествующе провозгласила  она, любуясь растерянным видом Риты, – О, ты не горюй, это было ещё до тебя, летом. Он меня потом бросил.  Максим всех бросает, кого добьётся. Неделю-две – и всё, финиш. Со мной, правда, богатенький буратино  целый месяц был.

– Я  ходила к нему в гости, – зачем-то сказала Рита, у которой от неприятной информации всё в душе перевернулось. Она вдруг вспомнила, как тётка с Марининой мамой обсуждали какого-то Максима, так, значит, это он и есть!

–  Как тебе его мамаша? Во, штучка… Корова коровой, ни сказать, ни молвить, но амбиций выше крыши. И сестрёнка – настоящая оторва – со школы аборты делает. Б… законченная, короче. Да и сам Макс. Ты думаешь, он такой белый пушистый? Я кое-что о нём слышала… Он же от папани никуда. Тот все его забавы, капризы, проигрыши оплачивает! Одну машину разбил, папа ему другую, покруче… Ты знаешь, он, однажды, чуть в тюрьму не угодил – документы подделал. Папа его, конечно, отмазал, но с работы его попёрли….  Ха, ты, наверно, думаешь, богатого папика нашла?– Не мечтай, Макс без папы ничего – зарабатывает копейки, и то, когда на работу ходит. Бездельник из бездельников! Да и алкаш ещё тот! Я его вообще трезвым не помню. У него одно хобби – пить и девок трахать. И насчёт папаши – ты что, всерьёз думаешь, что за ментовскую зарплату можно такие особняки, квартиры, машины покупать?! Так что сама видишь, куда ты влезла. Общение с этой семейкой до добра не доведёт, помяни моё слово! Советую тебе, подружка, пока не поздно…

Марина не договорила – и так понятно. Но стало легче, особенно, когда увидела, какое выражение лица было у подруги. Позлорадствовала про себя – вот, пусть ей тоже плохо будет, не ей же, Марине одной страдать!

– Нет, ну кто его знает, – снисходительно произнесла девушка, – Кто знает, может, ты для него будешь единственной. Может, ты его спасёшь и всю семейку к Богу приведёшь. Хотя… Не такой он человек, чтобы свой крест нести. Поразвлечётся и бросит. Мажорчик – он и есть мажорчик. Не для каждого оно – христианское самоограничение и воздержание. Вот я же не выдержала. В жизни столько интересного, а я должна воздерживаться? Нет, я  сначала всё от жизни возьму, а потом в старости начну грехи замаливать.

– Если успеешь, – хмуро отозвалась Рита и вдруг вспомнила, как на днях они с Максимом ходили на службу в храм.  Он мужественно выстоял всю Литургию, а после того, как они вышли на улицу, вдруг обнял девушку и спросил:

– Мы с тобой в этом храме венчаться будем, да?

Она опустила голову.

 

Шок, который испытал Рита при заявлении Марины  быстро прошёл – что делать, не ревнивая она.  Да и в чём обвинять Максима,  если всё это было до их знакомства, тем более что Марину он бросил, а ей предлагает замуж. А что касается «белого пушистого»…. Да, конечно, страшно, что она узнала. Но девушка искренне верила, что Максим изменится. Он уже не такой. По крайней мере, Рита ещё ни разу не видела его выпившим.  И в остальном, была Рита убеждена, он тоже станет другим. Ведь он же пошёл к Богу. А Бог всесилен и способен помочь человеку в его добрых намерениях. А главное – она его любит и верит в него! Риту больше обеспокоила Марина. Она никогда не видела подругу такой злой, такой намеренно пытающейся ущемить, сделать больно. Она была не такой как всегда, Рита даже таких слов, которые Марина употребляла, никогда не слышала от неё. Даже сам вид девушки вызывал неприятные ощущения – Марина стала нервной, беспокойной. У неё бегали глаза, постоянно и словно непроизвольно двигались руки. Спросила бы, может, чем-то помогла, но Марина, набросившись на подругу, не дала ей этого сделать.

Между тем пришло время  идти к отцу Никите с просьбой отпустить её с занятий на целую неделю.  Они опять собираются в скаутсткий лагерь в монастыре. Робея, Рита всё же надеялась на благоприятный ответ. Отец Никита хоть и обзывал скаутов сектантами, однако никогда не отказывал.  Он был дружен с отцом Алексием.

Привычно поворчав,  священник подписал прошение. Радостная, Рита ворвалась в келью:

– Ура, я еду, еду, еду! – девушка затанцевала по комнате.

Девчонки, хоть и не разделяли Ритину любовь к скаутскому движению,  радовались за неё, тем более  их тоже отпускали  домой отмечать Новый год  до 2 января, а с 6-го уже начинались Рождественские каникулы. Длинные – до Крещения!

О  совместном праздновании Нового года Рита и Максим не договаривались.  Девушка даже вопросов не задавала – это семейный праздник. Конечно, интересно побывать у них дома, когда там вся семья, – подумала Рита, и приятный холодок окатил её –  наверняка это скоро  случится. А пока  она  дома одна: Лёшки нет, тётка спит. Девушка приготовила для себя небольшое угощение – пожарила рыбу, порезала варёную картошку с солёным огурцом и луком, красиво накрыла стол, оделась. Как встретишь, так и проведёшь, – невольно подумалось ей, но Рита тут же тряхнула головой – нет, всё будет хорошо, потому что есть Бог, и он знает, что для неё хорошо, а что плохо. Её дело лишь повиноваться Его воле.

Услышав по радио бой курантов, Рита подняла бокал с компотом. С Новым годом! И уже черед несколько минут раздался звонок – Максим.  Он поздравил Риту с праздником и сообщив, что через час-полтора  будет свободен от семейных обязанностей,  предложил погулять.

Взвизгнув от радости, Рита оделась и тихо выскользнула из квартиры.

Они гуляли всю ночь, танцевали на Красной площади, пили шампанское, пели хором, барахтались в снегу и целовались.

– Это самый лучший Новый год в моей жизни, – призналась Рита, когда в шестом часу утра они расставались около дверей её дома.

– Как встретишь, так и проведёшь, – Максим казался ей необыкновенно красивым, желанным. Она уже давно забыла о признаниях Марины.

– Когда увидимся? – спросил он, не желая выпускать её из своих объятий.

– Нескоро. Послезавтра мы опять едем в лагерь. Там будем отмечать Рождество – глаза Риты сияли, зацелованные губы смеялись и весело, и кокетливо и даже вызывающе.

– Я начинаю ревновать тебя к твоим скаутам.

– О, кто не ревнует, тот не любит!

– А когда же мы пойдём знакомиться к твоей тётке? – Максим вдруг болезненно остро ощутил, как  хочет зайти в тёмную квартиру Риты, и там, затворивши дверь тут же, в темноте обнять девушку, зацеловать, увлечь в постель. Желание было столь острым, что сначала ему показалось, что справиться с ним невозможно.

– Как приеду. Давай на старый Новый год – она его  отмечает!

–  А может, мы сегодня продолжим праздник? Тётка  не услышит.

– Ты что? – Рита сделала большие глаза. – Я уже на ходу сплю.

Она чмокнула Максима в щёку и исчезла за дверью подъезда. Прыгая через две ступеньки, взлетела на свой четвёртый этаж, ворвалась в квартиру, прижалась к двери. Волна страсти, которая в тот момент закипала в крови Максима, передалась ей. Рита её почувствовала. Щёки горели, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ведь она так хорошо помнила прикосновения Макса, когда он мягкими губами щипал её ушко, как гладил её шею, как его руки, проникшие под курточку, сжали её грудь. Был даже момент, когда ей захотелось позвать его. Она долго не могла прийти в себя. Наконец, кое-как совладав с собой, разделась, приняла душ, смыла макияж. Ну вот, всё хорошо, всё спокойно. Девушка  с блаженством нырнула под тёплое одеяло. И опять подумала, что её самоуверенные утверждения, что она всегда сможет владеть собой, очень уж шатки. Значит, что – надо пореже встречаться, избегать располагающих к интимности ситуаций и побольше молиться.

 

Готовясь к поездке, Рита не забыла забежать к Галине. На этот раз  принесла ей продуктов больше, чем обычно, объяснив это тем, что  уезжает дней на десять.  Она опекала несчастную, несмотря на то, что пенсию теперь у  женщины никто не забирал. Рита с Максимом ухитрились выследить пьяницу Пашку, а Максим нашёл подходящие слова убеждения. Взяв жалкого пьянчужку за грудки, молодой человек крепко потянул его кверху, чуть не отрывая  ноги от земли, после чего по деловому объяснил, что значат  нападения на старушку и чем они ему грозят.

– Уголовное дело о хищении чужого имущества я могу возбудить  прямо сейчас. На какой срок это потянет, тебе объяснять не надо. Или надо?

Паша, с трудом подбирая слова, постарался дать ответ, что он и так всё понял. С тех пор даже при незапертой двери дома Галина всегда имела при себе свою жалкую пенсию. Правда, куда она её тратила, никто не мог сказать. Сама  женщина – тоже.

Оказавшись в неуютной промёрзшей комнате старушки, девушка привычно поставила на электроплитку воду. Максим посодействовал, чтобы Галине провели электричество – правда, платить за него приходилось Рите. Она навела относительный порядок, подключила раздобытый в кладовке у тётки рефлектор, поставила на стол еду.

– Садитесь есть, – пригласила она.

Женщина подошла, увидев творог и яйца, воскликнула:

– Да что ты, Ританька, пост!

– Не мы для поста, а пост для нас. Скажите, когда и что вы в последний раз ели? И когда поедите в следующий? Когда я вернусь? Вот так-то, поэтому не сопротивляйтесь, ешьте, пока дают!

Она вручила Галине только что вымытую ложку. Та, покорно взяв, вдруг всхлипнула:

– И за какие такие заслуги послал мне тебя Бог?! Ты же ангел, девочка моя, спаси тебя Господи!

– Вы не знаете меня, раз ангелом называете, – засмеялась Рита и тут же вздохнула, подумав о своей греховности.

Когда Рита, подробно рассказав о своих планах, собралась уходить, Галина перекрестила девушку и проговорила мечтательно:

– Как бы я мечтала при монастыре пожить! Всю жизнь мечтала. Да Господь мне тут благословил, – сказала, улыбнулась. – Ну, езжай. От меня поклон передай Божией Матушке.

 

 

Татьяна Егоровна внимательно слушала в телефонную трубку голос Тамары. Изумлялась, терялась. Что же это такое с Мариночкой произошло?

– Она в последнее время вообще сама не своя стала, – плакала Тамара. Мрачная, раздражительная, всё о чём-то думала, бровки  так сведёт…  Тревога сжимала сердце -чувствовала, не так что-то. А она – молчит. А вчера… Лежит на диване, телевизор смотрит, всё вроде спокойно, уж не помню, что там показывали… Только вдруг как начала она подскакивать, словно кто-то под диваном сидит и его толкает. Я к Мариночке, а у неё глаза огромные от ужаса. А сама подскакивает… (Тамара Семёновна стыдливо умолчала, не решившись сказать, что телодвижения дочери уж очень походили на те, когда женщина в пароксизме страсти отдаётся мужчине). Ох,  я страха натерпелась! Потом слышу, она так отрывисто говорит: «Врача, мама, врача!» А у самой зуб на зуб не попадает.  Скорее в Скорую звонить. Приезжает врач, такой молодой, серьёзный. Поглядел, как Мариночка-то скачет, говорит: «Тут, мать, не врач нужен, а священник». Я вообще без ума была. Говорит, подождите, у меня есть один, и набирает номер. Представляешь, Марину мою на руки взял и в храм отвёз, Николы Угодника. А там батюшка… отец Вадим, кажется, поглядел на Мариночку… Короче, только после его молитвы девонька моя стала успокаиваться.  На глазах становилась всё тише, тише… Врач Скорой как увидел, что всё хорошо, так и уехал, вроде как всё сделал. А Марина моя бледная, еле живая. Батюшка у неё что-то спрашивает, а у неё глаза закрываются – не в себе, короче. Тогда он ко мне подошёл, говорит: «Не буду говорить, что с вашей дочерью, сами знаете. Молитесь за неё. И пусть она молится и чёрные дела оставит». Я как закричу, какие это чёрные дела? А он и говорит, мол, она  сама знает. И чтоб в церковь ходила,  иначе ещё хуже будет. Да я ж разве против?! Но попробуй заставь  её!

Татьяна Егоровна, ошеломлённая услышанным, не сразу смогла заговорить. Наконец, после большой паузы  выдавила из себя:

– И что же, пошла в церковь?

– Да это только вчера произошло, сейчас, вот,  лежит, больная, даже в институт не пошла. Страшно, право…

– Тогда ты сама по храмам пройдись,  в семи церквах закажи сорокоусты о здравии. Если б они, молодые, понимали… А про какие чёрные дела батюшка говорил? – Татьяна Егоровна не смогла сдержать любопытства, – Она что, колдовством занялась?

– Да ты что?! Нынешняя молодёжь ни в Бога, ни чёрта… А колдуют только те, кто на этом заработать хочет. Но это не о Марине  речь.

Тамара уже пожалела, что разболталась, но хотелось с кем-то поделиться, страх и отчаяние разрывали её на части.

– Вы хоть поговорили?

Тамара вздохнула:

–  Из неё слова не вытянешь. Я только спросила: «Ты видишь, доченька, без Бога никуда?» Она ничего не ответила, только к стенке отвернулась.

Марина пролежала целый день, думая, вспоминая. В памяти вдруг всплыли слова Арийца: «Настраивайся, в день православного Крещения будем тебя посвящать». Теперь она ясно понимала – она не хочет и боится.  Священник  сказал, будет ещё хуже, если она не остановится. Всё, что поначалу казалось баловством, детским развлечением, оказалось вполне серьёзным. Но как остановиться, если вместе с уходом из организации она потеряет Арийца. А без него она просто не сможет жить. Да и отпустит ли он её? И чем может грозить ей неподчинение? Достаточно посмотреть на Гора. Его хорошо  припугнули. Теперь ходит, как помешанный,  по сторонам озирается.

Всю ночь Марине не спалось. Стоило задремать, начинали мучить кошмары. Просыпалась – лезли неотвязные мысли. Опять слышался голос, предлагавший совершить жертвоприношение на Пасху. Кого они наметили? Девочку-иконописца. Знала бы, кого конкретно, предупредила бы… А предупредила ли?.. Или даже в этом случае она готова на любую подлость ради того, чтобы быть с Арийцем? Неужели готова? Но как ей жить дальше? Чем и ради чего? Он не женится на ней, Марина это понимала отчётливо. Тогда что же?

В полусне она уже в который раз видела себя на крыше огромного небоскрёба. С него город – как игрушечный. Человечки – как муравьи. Зато над ней – прозрачно-голубое небо,  тихое, безмятежное, оно дышит обещанием мира и покоя. Надо только шагнуть вперёд. Во сне Марина делает этот шаг и чувствует, как летит над городом, над человечками,  наслаждаясь своей властью над телом, над пространством, над высотой. Это вольное парение наполняет её душу восторгом. И вдруг какая-то сила сверху вдруг тяжело падает на неё и Марина, потеряв лёгкость, начинает головокружительное падение вниз. Скорость стремительно увеличивается, шумит в ушах, ужас наполняет каждую клеточку её тела…  Она ещё ищет,  за что уцепиться… «Ариец!», – истошно кричит девушка и сильно вздрагивает, потому что уже наяву слышит свой голос.

 

 

 

На этот раз скаутов поселили в Доме детского творчества, который находился прямо около ворот монастыря. Разумеется, комфорта там не было никакого, спали на полу на тюфяках, питались в трапезной монастыря, трудились. В их обязанности входило убирать снег, помогать на хоздворе, чистить картошку. В свободное время устраивали спортивные соревнования, ходили в короткие походы, играли.

К Рождеству скаутам разрешили нарядить ёлку на монастырском дворе. Поскольку игрушек не хватало, украшали чем придётся. Изготовлению ёлочных украшений был посвящён не один день лагерной жизни. Пришло время начальнику отряда Юле Звягинцевой показать свои таланты. Как оказалось, девушка привезла с собой много необходимых для такой работы вещей. Творчеством увлеклись все от мала до велика. Игрушки мастерили из орехов, оборачивая их в фольгу и украшая ленточками и бусинками, из шишек, даже из пластиковых бутылок, вырезая из них снежинки, звёздочки, рыбок и птичек. Юля обучала желающих делать декупаж на старых электрических лампочках, а Карина оказалась мастером по изготовлению игрушек из воздушных шариков. Они надувались, обматывались разноцветными нитками, смоченными в клее. После того, как клей высыхал, шарик прокалывали иголкой и вытаскивали. Из оставшейся нитяной формы делали зверушек, вазы, лампы. Что уж тут говорить о съестных украшениях – мандарины, конфеты, засахаренные фрукты – чего только не было на огромной ёлке в центре монастырского двора перед храмом Рождества Богородицы между трапезной и домом монастырского игумена!

На праздничную всенощную собирались идти даже те, кто в церковь заходил лишь по случаю. К большому изумлению и радости Риты, накануне вечером приехал Максим.

– А мы на службу собираемся, – сказала, невольно смущаясь.

– И я с вами, – Максима невозможно было узнать, он смеялся как ребёнок.

Но ночная служба ему лёгкой не показалась. Рита с невольной жалостью смотрела, как любимый томится, переступая с ноги на ногу, как слипаются его глаза, как раздирает его рот непослушная зевота. Но что поделать? Она его не тащила.

Последние песнопения, молитвы ко причастию. Очередь к Чаше была нескончаемо долгой. Казалось, служба никогда не закончится. Максим вышел из храма вместе со всеми под колокольный звон, но даже в зимней темноте было видно, как он бледен и измучен.

– Вот так-то, нелегко, – вздохнула Рита, оказавшись рядом, – наверное, теперь в храм ни ногой?

– Но ты же можешь, почему я не смогу? – Максим заставил себя улыбнуться.

Всех, кто достоял до конца службы, монахи пригласили на трапезу разговляться. Максим попытался отказаться:

– Я же не постился.

– Какая разница, праздник-то общий, и Бог – для всех! – теперь смеялась Рита.

Максим внимательно всмотрелся в лицо девушки, её смех показался ему необычным.

– Смеёшься ты как-то… – на удивлённый взгляд девушки с трудом подобрал слова. – Как колокольчик. С тобой невольно самому хочется смеяться.

Не отвечая, Рита потащила его в трапезную. Перед каждым на тарелке лежал большой кусок домашнего сыра, шоколадка, конфеты.

– Ура! – радостно закричали дети-скауты.

Максима положили в общей комнате с мальчиками, недалеко от Олега. Ему сначала показалось, что тот опять пытается начать выяснение отношений. Или ему это только приснилось? Его разбудили звонкие детские крики – пора собираться на обед. Вот неутомимая молодёжь, с досадой подумал он, и не спится им. Пришлось вставать. Он поправил одежду, умылся ледяной водой. Проснуться никак не удавалось. Но потом невольно закружился в общем веселье. Он от души восхищался рождественской ёлкой во дворе и был не прочь поплясать вокруг неё, когда девочки, надев поверх шуб русские сарафаны, вдруг взяли его за руки и потащили за собой в хоровод. Потом Максим вспомнил, что привёз скаутам подарки – пакеты с конфетами – опять слышалось радостное «ура».

Был момент, они оказались с Олегом наедине.

– Слушай, – вдруг быстро проговорил молодой человек, приблизив лицо к Максиму. – Я не ревную – не думай. Она… достойна счастья. И если выбрала тебя, это её право… Я уважаю её выбор. Береги её. Таких девчонок ты больше не встретишь. Таких просто нет. И не дай Бог, узнаю, что ты её обидел!

В другой раз Максим мог бы ответить грубо: «Не лезь, куда не просят». Но в тот день его настроение продиктовало ему совсем другое:

– Я знаю, – сказал он, – и постараюсь сделать всё, чтобы она была счастлива.

Молодые люди примирительно хлопнули друг друга по плечу и разошлись.

С Ритой наедине ему побыть так и не удалось. Но он не очень по этому поводу переживал, целый день испытывая какое-то необычное, но очень приятное чувство благодушия – чего с ним ещё никогда в жизни не было. Ему всё было хорошо, всё нравилось.

Вечером собрался уезжать – впереди рабочий день. Его провожала вся ватага мальчишек и девчонок. «Странное у меня настроение, – думал он, выезжая на трассу, – наверное не выспался…» Вспомнил, как Рита общается с ребятишками, представил её матерью их общих детей, блаженно улыбнулся и расслабился.

Неожиданно в какой-то момент расслабления, вызвавшего секундное отвлечение внимания, Максим увидел… Он даже не сообразил вначале, просто резко надавил на тормоз. Машина, мирно катившая по гладкому асфальту, кое-где припорошенному снежком, испуганно дёрнулась. Её зад круто занесло, и она медленно, но неотвратимо поползла в сторону кювета, доверху набитого слежавшимся снегом. Это было просто чудо, что она всё-таки не нырнула туда.

Так же, стоя поперёк дороги, Максим перевёл  дыхание, вытер пот со лба. Проезжавшие машины сигналили. Одна даже остановилась, но Максим махнул рукой –  всё в порядке. Он с трудом приходил в себя. Вспоминал, изумлялся – перед лобовым стеклом совершенно натурально появилась Анастасия. Он отлично разглядел её огромные тёмные глаза, ещё более раскрывшиеся в ужасе, увидел встрёпанные волосы, он успел даже разглядеть снежок, подбеливший их, и ещё толстые, красные, ослепительно красные губы. Максим понял, что это была галлюцинация, но был поражён и напуган тем, насколько она была явственной. Он что, сходит с ума?

А молодёжь продолжала развлекаться и праздновать. Каждый вечер колядовали по посёлку, на окраине которого стоял монастырь, в самом монастыре. Колядки пели вполне профессионально – хоть на концерте выступай! Под конец осмелели, нагрянули к самому игумену. Тот встретил детей приветливо, пригласил в дом, напоил чаем с конфетами и долго с умильным выражением лица слушал их пение.

А Рита в СМСках каждый вечер читала: «Люблю, люблю, жду, скучаю».

Тогда же в лагере Рита узнала, что у Олега появилась новая подружка, Лора – из их же дружины. Лора появилась у них недавно, но уже успела свести парней с ума своей сексуальностью. Её миниатюрная фигурка обладала  всеми женские прелестями.  Девушка медленно двигалась, медленно говорила, закатывала глаза, и ласково касалась маленькой рукой  собеседника. Рита о Лоре знала мало – не до неё было. Знала только, что девушка учится в каком-то колледже на швею, что живёт в частном доме с матерью, что отец их бросил, женившись на другой.

Всегда и во всём значительно более информированная Карина рассказывала  Рите (порой внимательно вглядываясь в выражение лица подруги):

– Ты тогда не была на сборе. Лорочка пришла и давай ныть, что у неё кошечка заболела. И эдак глазками в сторону твоего Олега поводит… А Олег словно не замечает. Она к нему поближе подсела, и уже напрямую, мол, Олежек, ты ж у нас без пяти минут ветеринар и должен проявить милосердие. Олег вначале отказывался. Но Лора ж как банный лист. Короче, они уехали. Как мне потом Влад рассказал, лечил Олежек кошечку до утра…. –Карина весело рассмеялась. – Насколько я знаю, до сих пор  лечит.

– Ты знаешь, я рада, – просто ответила Рита, – мне было тяжко, когда он страдал. А теперь всё в порядке, у меня Максим, у него Лора.

– Да не скажи! Лора кому-то из девчонок доложила, что Олег требует, чтобы она отрастила волосы и покрасила их в светлый цвет.

Рита невольно рассмеялась.

– А что, – продолжала сплетничать Карина, – он тебя всерьёз любил. Мы же все это видели. А с Лорой… Страсти – дело опасное. Не удалось бедняжке целомудрие сохранить до первой свадебной ночи.

– Его мама боялась, что я его совращу, а оказалось вон как.

– Влад говорит, Олег ему рассказывал, что Лора такая уж искушённая в этом деле. Что учатся они всяким приёмам по видео.

-Это сколько ж у Лоры до Олега парней было?!  – Изумилась Рита.

– Ты что!? – Карина притворно широко раскрыла глаза, – Олег утверждает, что она была девственницей! Ха-ха, вот уж умеют подобные девицы парням мозги пудрить.

-Да, Олег-то всё-таки простодушен, наивен.

– Был, – прокомментировала Карина. – удивляюсь только, как её мать такое допускает. Представляю, привела бы я к себе парня в дом, чтобы он у нас жил…. Да меня бы вместе с ним…

Рита вздохнула:

– Всяко бывает.

-Я тебе скажу,  – ещё вспомнила Карина, – Лора как-то призналась, что она к нам в скауты пришла только за тем, чтобы нормального парня себе отхватить. У нас же все ребята что надо!

– Может, она теперь и уйдёт из дружины? – выразила надежду Рита, – а то неприятно как-то с такими хищницами общаться.

– Может, и уйдёт. Вот Олег сейчас университет закончит,  они поженятся и уедут!

 

 

Встретиться им не удалось до старого Нового года – сразу после возвращения из лагеря Рита уехала навестить и поздравить с праздником дедушку и бабушку. Пробыла с ними пару дней, всё рассказала, и про Максима, конечно, тоже. Бабушка слушала с улыбкой, качала головой.

– Ах, вертихвостка ты, внученька, – ласково проговорила она, – смотри, только глупостей не наделай.

– Да не наделаю, что я, школьница? Потом, Бог даст, привезу его к вам, познакомлю, и вы увидите, какой он… – Рита радостно вздохнула. На праздник он к нам придёт с тётей Таней знакомиться, а после этого пригласил меня в ресторан, чтобы сделать официальное предложение!

Девушка не выдержала, засмеялась от счастья.

Накануне праздника Рита решилась всё рассказать тётке.

– Тёть Таня, вы не будете против, если сегодня поздравить нас зайдёт мой парень? – спросила она, подойдя к тётке сзади, когда та, отвернувшись к плите, жарила курицу.

Рита не видела её лица, а Татьяна Егоровна не сразу повернулась к ней.

– Что за парень? – спросила, наконец, холодно, уже прокрутив в своей голове все выгоды и невыгоды для себя и  сына от очередного увлечения племянницы. Тот факт, что Рита рассталась с Олегом, ей очень не нравился. Вышла бы Ритка за него замуж и уехала бы подальше, оставила бы её в покое – дочь умершей сестры сильно тяготила её.

– Мы с Максимом хотим пожениться. Вот он и придёт знакомиться.

– Что-то ты быстро женихов меняешь, то один, то другой, а не за горами третий.

– Нет, тёть Тань, это последний. Мы любим друг друга.

– А из какой он семьи?

Услышав, кто отец жениха, Татьяна Егоровна первым делом подумала, что Ритка, выйдя замуж за обеспеченного человека с домом, хоть не будет нуждаться в жилье. Следовательно, Татьяна Егоровна может с сыном переселиться в свою квартиру, а Ритину трёшку, в которой они сейчас живут, тоже сдавать, но уже за значительно большую сумму. И тут же в голове мелькнула досадная мысль: «И что в ней такого, что липнут к ней все серьёзные, и состоятельные. И, главное, сразу замуж зовут!». В её собственной жизни любви особо не было – кому она была нужна, нищая студентка пединститута с пропиской в полуразваленной общаге?! Те несколько романчиков, что случились в её молодости, заставляли лишь краснеть и стыдиться своего не очень нравственного прошлого. Ей было уже тридцать, она работала в школе учителем русского языка и литературы и также жила в общаге с протекающим потолком и гнилыми полами, когда в одной компании познакомилась с Виктором. Знакомство было пьяным и скоро позабылось бы, но… спустя месяц после случившегося Татьяна позвонила своему случайному партнёру и сообщила, что беременна.  Это был заранее продуманный ход – она устала от одиночества и от общаги, а у Виктора от родителей осталась двухкомнатная квартира в центре города. Слабое сопротивление бедняги она живо сломила, пригрозив комсомолом, тем более что Виктор делал головокружительную карьеру, быстро продвигаясь по служебной лестнице, собирался вступать в партию.

От семейной жизни Татьяна Егоровна ничего хорошего не ждала – знала цену подобным вымученным бракам, но надеялась. Однако всё получилось, как ожидалось. Виктор стал пить, гулять. Пригрозить в то время было уже нечем – рушилась партия, а вместе с ней и комсомол. Женщина попыталась скандалить, но в ответ получила удар кулаком, от которого очнулась лишь в больнице. Выздоровев, начала бракоразводный процесс. Алёше тогда был всего один год. Она отсудила себе квартиру и выставила мужа на улицу. В результате он ушёл жить в общежитие, с горем пополам нашёл работу. Алименты платил исправно, однажды даже пытался мириться, но Татьяна Егоровна уже успела почувствовать вкус свободы, когда не надо ухаживать за капризным мужем, терпеть его претензии и ущемлять собственные интересы. Главное-то у неё уже было – положение хоть и разведённой, но всё ж побывавшей замужем женщины, с ребёнком, с квартирой, с алиментами.

Так и прожила большую часть трудовой жизни, отдавая себя сыну и любимой работе. О муже вспомнила, лишь получив от родственников известие о его смерти. Узнала, Виктор так и перебивался всю жизнь в общежитии, пил, иногда сходился с женщинами, потом перестал – здоровье было подорвано, жизнь потеряла смысл. Узнав, погрустила, повспоминала, съездила с тогда уже двадцатилетним Алексеем на похороны и предпочла забыть, тем более что после страшной трагедии, случившейся с её сестрой и её мужем, на её руках  оказалась их дочь Рита.

Татьяна Егоровна переехала в трёхкомнатную квартиру сестры, а свою двушку сдала внаём. Теперь были отдельные комнаты у Риты и у Алексея. Себе она оставила зал, благо, что непроходной, обставив его по своему вкусу – роскошный дорогой диван, старинный письменный стол, кресло-качалка с овчинной шкуркой. В восточном углу – иконостас с маленьким аналоем. Там же несколько старинных книг – оставшееся от предков наследство.

Время шло, взрослел Алексей, хорошела Рита. У племянницы женихи появлялись один за другим. Замкнутый, не уверенный в себе сын, кажется, глубоко страдал от одиночества, огрызался, когда мать пыталась поговорить с ним  – как-то так случилось, что контакт  между ними был давно потерян. Да и был ли этот контакт? А у Ритки всё – как по маслу. Даже религия, которую Татьяна Егоровна так старательно прививала обоим, пустила корни почему-то только в ней, Алексей не признавал Бога, раздражался, когда мать пыталась заговаривать с ним на эту тему.

Год от года недовольство росло в душе Татьяны Егоровны, копилось озлобление, а с ними – запоздалая женская ревность:  всё даётся девчонке, а она, Татьяна, умная, красивая прожила без любви, всю жизнь пробивалась, чтобы сына уберечь, выучить да просто, чтобы выжить, прокормить, особенно в девяностые… А у этой – ничем не заслужившей, пальцем не шелохнувшей – уже будущий муж с машиной, особняк. Прямо Золушка, как перчатки меняющая принцев!

Татьяна Егоровна с любопытством смотрела в окно, ожидая, когда подъедет гость. Увидела красивую блестящую иномарку. А при виде самого жениха у Татьяны Егоровны даже рот перекосился – таких красавчиков она только в кино и лицезрела. Знакомая волна ревнивой злобы поднялась в её душе.

Максим вошёл с большим букетом роз, торжественно улыбаясь. В другой руке он держал пакет с бутылкой шампанского, мандаринами и большим тортом.

– С Новым годом, Татьяна Егоровна, – провозгласил он весело.

Женщина чувствовала себя убитой – она впервые сидела за столом со столь красивым, молодым, богатым и уверенным в себе мужчиной! А, выходя на кухню, поглядывала на себя в зеркало – парню под тридцать, Ритка слишком молода для него, а ей самой временами так хочется любви! Она об этом  не говорила даже на исповеди, сознавая, что её беспокоят  лишь последние игры умирающих женских гормонов.

Парень не спускал с Ритки полного обожания взгляда, старался предугадывать любое её желание. А та смеялась, кокетничала, счастливая и, если быть честной перед собой, – красивая.

Максим меж тем невозмутимо рассказывал Татьяне Егоровне о своих планах

– Назавтра я пригласил вашу племянницу в ресторан, хочу сделать ей официальное предложение. А там подумаем и о заявлении в ЗАГС. Хотя бракосочетания  ждать придётся до лета – у меня в феврале сестра выходит замуж, а две свадьбы в финансовом отношении осуществить сложно.

– Татьяна Егоровна кивала головой, соглашаясь и сожалея, что ещё полгода не удастся избавиться от племянницы.

– А там неплохо будет, если мы познакомимся семьями, – деловито продолжал Максим.

– После Великого поста, – торжественно ответила Татьяна Егоровна. – А вы в Бога веруете?

– Конечно, – улыбнулся Максим, – с вашей племянницей поведёшься, в кого только не поверишь.

Хозяйке не понравился шутливый тон молодого человека.

– А как ваша семья, вы воцерковлены?

– Нет. Видите ли, моя мама выросла в такое время, когда о религии даже думать запрещалось, но могу вас уверить – она необыкновенно добрый, нежный и понимающий человек. Я знаю, Рите с ней будет неплохо, – Максим улыбнулся. – А что касается Бога, насколько я понимаю, у каждого человека свой путь. И ответ перед Ним тоже будет у каждого свой.

Татьяна Егоровна не ответила – только губы поджала.

 

Было холодно и скользко, Галина, опираясь на тонкую ненадёжную палку, брела привычным путём от дома к храму. Её лицо было опущено, глаза не отрывались от земли: страх упасть неосознанно сидел в каждом суставе, в каждой жилке маленького высохшего тела. Ледяные кочки следовали одна за другой, между ними – пушистые снежные намёты. А под ними – тот же лёд. Люди осторожно шли навстречу, обгоняли. Лица спрятаны в большие воротники, в шарфы, в капюшоны. Никто ни на кого не смотрел – холод, снег, скорее бы добраться до тепла.

Галина вздрогнула, почувствовав удар в спину. Но как обернуться? Она же еле стоит на ногах. Ещё один удар. Старушка остановилась. И тут послышался задорный детский смех. Тех, кому любая погода хороша, когда можно пошалить и попроказничать. Ещё один снежок полетел в Галину и теперь уже попал ей в голову, снег посыпался на шею. И снова смех. Только, хоть и детский, но не добрый. Издевательский смех маленьких бесенят. Чего добивались мальчишки, обстреливая  старую жалкую нищенку? Ах, вот чего, чтобы она всё-таки оступилась и, проехав по льду, неловко упала на тротуар. Веселью детей не было предела – ведь старушка падала так смешно! Добившись своего, мальчишки, послав ещё пару зарядов в лежащую женщину, убежали.

Галина лежала, люди шли мимо. На неё падал снег, ветер трепал выбившиеся из-под шапки седые волосы. Лежала, замерзая, ещё немного времени – и она навеки прилипнет ко льду.

Молодой мужчина в тёплой куртке с артистической бородкой наклонился – жива ли старушка? И почему-то вздрогнул, встретив прямо на него устремлённые глаза.

– Что, будем подниматься? – спросил.

Она, не отвечая, продолжала смотреть на него. Мужчина больше не удивлялся – чего ждать от выживших из ума бомжичек? Просто сильными руками взял старушку подмышки, поставил на ноги, подал отлетевшую в сторону палку.

– Держитесь? – спросил, осторожно отпуская руки.

Она держалась. Посиневшие от холода губы разомкнулись:

– Маму в Москву вези, не надо заграницу. В Москве её вылечат. Там врачи хорошие.

Мужчина от изумления даже приоткрыл рот. А старушка, болезненно прихрамывая, посеменила дальше.

 

Рита ходила в рестораны вместе с родителями, когда была школьницей. Мама и папа считали, что необходимо приобщать дочь к изысканности и этикету. И ей нравились белые скатерти на столах, услужливые официантки, вкусная еда. Последний их поход в ресторан пришёлся на начало девяностых. Тогда в меню стояла обыкновенная столовская еда, а под коньяк им подали медицинские мензурки с делениями. В последующие годы если она и выходила с кем-то из своих бывших поклонников, то это были в основном кафе, пиццерии или рестораны быстрого питания. Каков настоящий ресторан сегодня? Рита волновалась и чувствовала себя жалкой провинциалкой. Семинарские подружки, из тех, кто не уехал домой на каникулы, всесторонне подбадривали её и вместе собирали – наряжали, красили. В результате Рита явилась на место встречи, как принцесса, – в Катиной шубке и в Оксанином платье. Длинные волосы были сколоты на затылке красивой заколкой, а дальше  распущены и туго завиты на концах. Максим был в чёрном костюме, в белой рубашке с галстуком. У дверей ресторана их встретил метрдотель, проводил к заказанному столику, на котором стояли роскошные приборы, пирамидками высились накрахмаленные салфетки, горели две свечи. «Выход в свет», – подумалось Рите, готовой засмущаться. Но что-то изнутри вдруг всплыло, давняя память… Мама, отец… Может, она ничуть не хуже Максима, чья мать по сравнению с её родителями… Ах, да все мы одним миром мазаны – весело подумала она и решила наслаждаться представившимся ей моментом. Девушка расслабилась, улыбнулась, взяла предложенную папку с меню.

– Знаешь, мне почему-то вспомнился эпизод из «Золотого телёнка» – вдруг весело проговорил Максим, – где Киса Воробьянинов привёл девушку в ресторан.

– Ну да, только ты совсем не похож на Кису, – Рита вскинула на него длинные

чёрные ресницы.

– Но ты совсем как та девочка, красивая, светлая, а я…

– Мне не достаёт только белых носочков! – перебила  Рита со смехом. – А тебе – лысины!

Принесли заказ – шампанское, закуски. Рита взяла пальчиками высокую ножку бокала. И тогда Максим, совсем как в кино, вытащил из кармана красную коробочку с золотым кольцом, украшенным бриллиантом.

– Я хочу официально сделать тебе предложение. Рита, будь моей женой, – проговорил он торжественно и настоял, чтобы девушка тут же надела колечко. Рита с удовольствием выполнила его просьбу – ах, как иной раз хочется роскоши и красоты!

Потом они ели, смеялись. Девушка следила за Максимом, положив подбородок на ладонь, и думала о том, как она счастлива. И ещё размышляла, возможно ли, чтобы люди так менялись. Пьяница и бездельник Максим – так о нём говорила Марина, желающий лишь прожигать папины деньги… Иногда происходящее казалось ей спектаклем, в котором он играл, а она подыгрывала. И долго ли это будет продолжаться? Ведь когда-то он очнётся и станет таким, каким был всегда. И что тогда делать Рите, ведь она любит его, хочет быть с ним. Или не станет? Почему-то подумалось – словно бес отводит её от семинарии, от иконописания. Сначала Олег, теперь Максим. И всё сильнее, всё агрессивнее. Но ведь она не имеет права, это будет изменой Николаю Угоднику, который печётся о ней.

Максим любовался ею.

– У тебя руки – маленькие, пухлые, как у ребёнка и тонкие грациозные запястья. А лицо нежное и прозрачное. Как у ботичеллевской Весны – так же светится. Нет, лучше… В нём и свет, и тайна, и какое-то неземное сияние… Хочется смотреть и смотреть на тебя! Мне жаль каждой минуты, проведённой без тебя… – и вдруг совсем иной тон, его глаза сузились, сверкнули белые ровные зубы. – А может, я опять обманываюсь, и ты со мной только потому, что я богат?

Рита, которая слушала его с улыбкой, при последних словах распрямилась, посерьезнела. Помедлив немного, сказала:

– Конечно, если я буду говорить, что мне безразличны твои деньги, это будет ложь, и ты сам мне не поверишь. Как и любой девушке, мне хочется красиво одеваться, вкусно есть и жить в большом доме, но я не привыкла к роскоши и вполне могу без неё обойтись. Я умею жить тем, что мне даётся. И потому твои деньги, Максим, для меня лишь приятное приложение к тебе. Любой, с деньгами или без них, с домом ли, с машиной ли. Главное в этом во всём – ты, и я люблю тебя, такого нежного, вдумчивого, серьёзного. Мне нравится, что ты имеешь больше жизненного опыта, что ты старше, умнее. Мне тоже хочется смотреть и смотреть на тебя! На твои брови, на волосы, которые правильной волной ложатся на лоб, на необыкновенные глаза, глубокие, чёрные… Они – как угли… А твои губы… – Рита замолчала, опустила голову: пожалуй, у неё опять «рвёт крышу».

Максим осторожно взял её руку, поднёс к губам. Прошло время, прежде чем они справились с собой. Молодой человек спросил:

– Когда ты хочешь устроить свадьбу?

– Я хочу венчаться на Сергия Радонежского – восемнадцатого июля, – тут же ответила Рита, всё ещё не решаясь поднять глаза –  вдруг он увидит всю бурю страстей, что одолела её, и тогда их понесёт!

– Так долго? Может…

– До двенадцатого – Петровский пост.

– Раз так, заявление мы понесём за три месяца… – Максим, взяв мобильный телефон,  нашёл функцию «календарь», – ну да, восемнадцатого апреля. Вторник.

– Значит, восемнадцатого апреля! За  это время я как раз успею дописать венчальные иконы! А накануне схожу к архиерею за благословением.

– Зачем? – сообщение Риты его неприятно удивило.

– Ну как же, я учусь в подначальном ему учебном заведении. У нас так положено, тем более, что я надеюсь, он позволит мне продолжить обучение, но уже жить дома. Так у нас многие делают.

– А если не разрешит?

Рита вздохнула:

– Хотелось бы, чтобы разрешил. Но даже если и нет, я уже умею писать, значит, смогу работать самостоятельно.

– А я, если ты захочешь, попрошу отца устроить тебя в медицинский, как ты мечтала, – с лёгким вздохом облегчения проговорил Максим. Значит, всё решилось, Рита будет его… Чёрт, ещё полгода!

После ресторана Максим предложил зайти к ним. Елена Георгиевна была, как обычно дома. Она обрадовалась, увидев сына и Риту, и поторопилась на кухню. Максим опередил её:

– Не надо, мам, мы сыты. Мы пойдём ко мне, – заявил он и с видом собственника обнял девушку за талию.

Комната была небольшая, квадратная, с двумя высокими окнами, но неуютная. На Риту удручающе подействовали обои с нарисованными на них чёрно-серыми раковинами с серебряным отблеском.

– Ну и вкус у тебя, – не выдержала она.

– Вкус депрессии, но ты можешь переделать всё, как тебе нравится.

Рита села в крутящееся кресло около компьютерного стола, повернулась вокруг.

– Стиль хай-тек. Минимум всего, чтобы избежать вещевого шума. Серый – цвет металла мне нравится. И ещё что-то яркое, жёлто-голубое. Прозрачное.

Максим положил руки на спинку кресла, прокрутил Риту ещё раз, поймал.

– Художник, – он улыбался, глядя ей в лицо, – может, тебе на факультет дизайна? Зарабатывать будешь хорошо.

Рита перестала улыбаться.

– Нет, мне не нравится.

Она хотела подняться. Максим взял её на руки.

– Я день и ночь представляю тебя моей женой, такую, изысканную, строгую, красивую, – он уложил её на тёмный диван, положил под голову подушку. – В мыслях я одеваю тебя, раздеваю…

Он коснулся губами её губ, потом спустился к шее, к ямочке над ключицами. Глаза Риты потемнели, но она не шевелилась, напряжённо ожидая. Максим, не встречая отпора, расстегнул верхнюю пуговицу на её платье, потом ещё… Рита дёрнулась. Максим сжал её руки. Его губы прижались к груди.

– Нет, –  девушка вывернулась и скатилась с дивана. Её волосы растрепались, лицо горело ярким румянцем. Максим последовал за ней на пол, но Рита ещё более решительно отстранила его.

– Оставь, не надо больше, – сказала твёрдо. Застегнула пуговицы, встала и вновь пересела в крутящееся кресло.

– Не понял, – Максим не мог скрыть досады, – разве ты не моя невеста?

– Невеста, но не жена.

– И что же… Разве это не почти одно и то же?

– Конечно, нет. Я несколько раз была невестой, но ни разу не была женой. Разве тебе было бы приятно, если бы я имела близкие отношения со всеми, чьей невестой я была?

– Как-то меня это особенно не заморачивало.

– А меня – да.

– Получается, я один из всех тех, с кем ты…

Рита вдруг рассмеялась.

– Но я же согласилась быть именно твоей женой! Твоей единственной. Навсегда, пока смерть не разлучит нас. Для меня было бы сложнее, если бы до тебя у меня было много мужей. Я относилась бы иначе и к жизни, и к себе, ну и к мужчинам тоже. Короче, мне трудно объяснить, если ты не понимаешь. Я… не хочу размениваться, хочу всерьез раз и навсегда.

– Но разве что-то может разлучить нас?

– Пойми, Максим… Мне хочется по-настоящему, чтобы было Божие благословение, чтобы свадьба, и я – в белом платье. Чтобы первая брачная ночь…

– Я понял, но до этого так долго ждать.

– Не так уж и долго, – ответила Рита, думая о чём-то, чего не хотела говорить Максиму. А потом решила перевести разговор на другую тему: надо же было окончательно привести свои чувства в порядок.

– Представляешь, вчера зашла к Галине, а у неё опять лютый холод. Спрашиваю, где рефлектор, говорит – поломался. В самом деле поломался. Я ужасаюсь, как она может так жить, а она смеётся, довольная.

– Ты разве не поняла, она просто выжила из ума. Такие себя подожгут и не заметят. – Максим сидел на диване, хмурый, не испытывая желания разговаривать на данную тему. Рита словно не замечала:

– А может, как раз она и есть самая мудрая. Вон как она смеётся, так никто не умеет смеяться. Словно чувствует что-то такое, что нам всем недоступно.

– Впала в детство. – Максим испытывал всё большее раздражение.

– Может быть. По-Евангельски: «будьте, как дети, ибо таковых есть Царствие

Божие» и «не будете, как дети, не унаследуете Царствия Небесного». Не уверена, что правильно цитирую, но смысл таков.

– Предлагаешь, всем впадать в маразм?

– Ну не всем. Хотя никто этого не избежит – всему своё время.

– Что ты хочешь сказать? – Максим поднял голову.

– Ничего. Просто я думаю о том, что главное в жизни.

– И что же надумала? – в глазах Максима вспыхнул интерес.

– Успеть покаяться перед смертью, – Рита встала и сказала, что ей пора домой. Да, пора было уходить, потому что её чувства никак не хотели приходить в норму. И Максим, видно было, тоже был не в себе. Он был бледен и, Рите  даже показалось, зол.

В те дни Максим, очень хорошо помнивший чуть не стоившего ему аварии явления Анастасии,  думал, стоит ли рассказать о случившемся Рите. Но время шло, Максим молчал. Потом стал реже об этом думать, найдя более или менее правдоподобные причины случившегося. Потом, втянутый в привычную жизнь и волнующие радости, и вовсе обо всём забыл.

 

 

На праздник Крещения Рита и Максим в компании с Генкой и Ниночкой ездили в монастырь. Там парни лихо окунулись в прорубь, девушки, зябко кутаясь, лишь смотрели на них, повизгивая от переизбытка эмоций. Выскочивших из морозного плена парней встретили рукоплесканиями. Ниночка помчалась растирать полотенцем Генку, Рита, посмотрев на неё, двинулась к Максиму. Так сладко и так страшно было коснуться его обнажённого тела. Так хотелось прижаться к нему, раствориться в нём.

– Какой ты красивый, – только и смогла прошептать девушка, вытирая полотенцем его грудь.

Одевшись, они вчетвером, довольные жизнью и собой, долго  лазили по сугробам, играли в снежки. Устав и проголодавшись, поужинали в близлежащем кафе. Девушки быстро нашли общий язык. Нина выспрашивала Максикову подругу о религии, и Рита охотно отвечала на её вопросы.

Генка вполголоса сообщил другу:

– Знаешь, я не ожидал, нормальная девчонка.

– Конечно, нормальная, – согласился Максим.

– И что, не прессует тебя постами и молитвами?

– Ещё как прессует. На Рождественскую службу ночь стоял в храме.

– Ни фига! И как же ты терпишь?

– А мне нравится, – Максим вдруг широко улыбнулся. – В этом что-то есть. Я пока не разобрался что, но… Короче, в этом, всё же, есть какой-то смысл.

– Какой? По двенадцать раз вычитывать «Господи помилуй?».

– И в этом, но так быстро не разобраться. Я только пытаюсь.

– Ну-ну. Ты мне скажи, что, и секса нет?

– Нет. Сказала, что хочет, чтобы была настоящая первая свадебная ночь.

– Нет, ты что, и правда? И ничего? Никого? И она того…

Максим затянулся сигаретой:

– И я, – сказал он весело. – Мне тоже захотелось первой свадебной ночи. Знаешь, во всём есть какой-то праздник, и хоть и надуманный, но умиротворяющий порядок… Вообще, мне пришло в голову, что религия – это праздник, которого тем больше, чем больше потерпишь какие-то неудобства.

– Терпеть, – Генка с сомнением посмотрел на друга, – ты можешь терпеть?!

– Знаешь, когда праздник каждый день, как-то устаёшь, и всё тебе не то… Тошно, когда праздником становится вся жизнь. А тут… Усилие, натуга перед прыжком, ну как в спорте – и вот он, фейерверк… Смак такой. Не часто, но ощутимо.

– Не понимаю. Не есть мяса два месяца, чтобы потом нажраться. Какой тут смысл?

Максим не ответил. Он и сам толком не знал, что отвечать. Сложно, никогда не общаясь на такую тему, вдруг взять и найти нужные слова. Лишь озвучил недавно появившееся мнение:

– Я как-то сделал вывод, религия, ну не знаю, православная или любая – в первую очередь не логические рассуждения, а эмоции, чувства. Потому нам, мужикам, трудно понять, в чём дело, а женщины ориентируются быстрее. Ведь они все на чувствах. Есть ещё опыт общения с Богом. У таких, как мы, его нет. У таких, как Ритуля, у кого все верующие от пра-пра, – проще. Но я стараюсь понять.

– Зачем? – Генка пожал плечами, – что, тебе плохо жилось?

– Представляешь, плохо. Так плохо, хоть вешайся. А теперь с Ритулей и её Богом как-то отлегло. И пить не хочется, и в жизни словно какой-то смысл появился. Не знаю, надолго ли и к чему приведёт. Ну, поживём, увидим… Ты, кстати, в курсе, что будешь у меня свидетелем на свадьбе?

– Уже?! – воскликнул Гена, и с шутливым сокрушением пожал плечами, – и когда же?

– Планируем на восемнадцатое июля. Рита ещё хочет к батюшке за благословением сходить.

– А если не даст?

– Как не даст? – удивился Максим. – Хотя, это, конечно, формальность. Просто она хочет, чтобы её в семинарии оставили, то есть, она будет ходить на учёбу, как все нормальные люди, а жить дома. Ну, и насчёт венчания договориться.

– Да, запущено всё.

Возвращались в город счастливые, расслабленные. Генка вёл машину, Ниночка сидела с ним рядом и старалась не оглядываться назад, где самозабвенно целовались Максим и Рита.

В ту ночь Анастасия ему приснилась.  Это был кошмар. Как будто она умерла и уже похоронена. И вдруг вечером она, мёртвая,  встала около их дома и начала стучать в дверь. Максим поторопился запереть замок, и вдруг понял, что сила, с которой пришла Анастасия, мощнее любых замков. Он в ужасе принялся звать  своих близких – какое счастье – и мать и отец и брат и сестра – все оказались рядом. Они дружно навалились на дверь. И вот Анастасия разгоняется, бежит и толкает. Всё дрожит вокруг, сам дом сотрясается. Но дверь устояла. Почти успокоившись, Максим приникает к глазку – и видит, Анастасия с той стороны тоже приближает к глазку лицо. Он видит её огромные красные губы, раскрывшиеся в злобно-издевательской насмешке, и слышит голос:

– Что, думаешь, спрятался от меня? А не уйдёшь, всё равно мой будешь!

Он проснулся  в холодном поту,  с неистово бьющемся сердцем.

 

На Крещение Марина, как и приказал ей Ариец, явилась в розовый домик на краю города. Она вошла в прихожую, дрожа от холода – мороз стоял настоящий, крещенский. Не решившись раздеваться здесь, открыла дверь в общую комнату. Там было тепло и, как всегда, накурено. В синем тумане девушка разглядела несколько фигур.

– Привет, – прозвучал её звонкий голос. Марина, наконец, скинула шубу, оказавшись в длинном чёрном трикотажном платье, которое красиво облегало идеальные формы её фигуры. Поправила причёску. Теперь она носила каре – прямые волосы вдоль лица, чёрная чёлка до изогнутых крутой дугой бровей. Она была в прекрасном настроении, она решила быть ведьмой. Особенно насмотревшись всяких магических шоу, «дозоров» и «Мастера и Маргариту». Почему бы и ей не рискнуть и не попробовать? От случившегося с нею недавнего припадка она отошла, успокоилась – мало ли что не бывает? Перенервничала. Но теперь всё будет по-другому.

Из голубого тумана вышла высокая девушка. Её белокурые локоны живописно ложились на голые плечи. На ней была короткая кофточка, которая держалась  благодаря множеству шнурков. Её великолепные бёдра облегали коричневые лосины под замшу. Голые руки были сплошь в татуировке.

– Привет, ты кто? – спросила незнакомка, окидывая взглядом Марину.

– А ты кто?

– Я – Гера, ведьма. – Ответила та и протянула Марине руку, – а, поняла, ты – Марго, Ариец рассказывал. И мы должны тебя сегодня посвятить в ведьмы. Так что готовься. Будем сёстрами.

Марина ответила смущённой улыбкой.

Народу в комнате было немного – человек десять взрослых парней  и четыре  девушки. Нашла любимого. Он был самый высокий, стройный, подтянутый в своём обычном чёрном прикиде – рубашке с воротником стойкой, тёмных джинсах и полуоблегающем пиджаке.

Марина подошла к нему. Ариец глянул, улыбнулся, обнял за талию.

– Готова? не боишься?

– Ну как тебе сказать…

– Страх – первое, что лишает силы. Страх расслабляет и превращает человека в ничтожество.

– А ты  что, совсем ничего не боишься? – удивлённо спросила Марина.

– Ничего, – он самоуверенно улыбнулся.

– Даже смерти?

– Все смертны. Раньше – позже. Главное – что оставишь после себя. Я хочу оставить после себя торжествующее зло, – он засмеялся.

– А если существует загробная жизнь?

– Бабушкины сказки! – он повернулся к Марине и, глядя ей в глаза, проговорил: – знаешь, это больше всего напрягает меня в тебе.

-Что именно? – у Марины, словно от страшного предчувствия похолодело внутри.

– Твоя слабость, – ответил он серьёзно, – я не люблю слабых.  Они не способны к принятию даров сатаны.

Увидев, как напряглось лицо девушки, Ариец вдруг ободряюще улыбнулся:

– Ничего,  сегодня мы посвятим тебя в ведьмы. Я надеюсь, это придаст тебе сил, и ты станешь такой, какой хочу видеть тебя я.

– К…какой?

– Свободной. От страхов, от сомнений. Ты будешь повиноваться лишь своим желаниям. Перестанешь привязываться к обычаям, россказням, традициям и, как их, верованиям…

Он поцеловал девушку в губы. Поцелуй был похож на укус. После чего он повернулся к присутствующим  и громко сказал:

– Приступим, братья! Сегодня мы посвящаем в ведьмы Марго!

Его объявление было встречено радостным воплем. Занавес на помосте раздвинулся, представляя взорам присутствующих сатанинские символы. Ариец и с ним ещё двое в чёрных плащах с капюшонами обратились к этим символам с торжественной речью. Звуки музыки, от которых холодела кровь и по телу бежали мурашки, сопровождали их слова. Стоявшие вокруг помоста хором повторяли то, что говорил Ариец. В конце речи все дружно упали на колени, после чего двое в плащах отошли в стороны, Ариец взял Марину за руку, возвёл на помост и вдруг приказал:

– Раздевайся.

– С… совсем? – Она с ужасом посмотрела на любимого.

– Разумеется.

Она послушно расстегнула «молнию» на платье, стянула его с плеч и бросила на пол. Присутствующие, окружив её полукругом, молча следили за её движениями. Стояла тишина. Марина расстегнула бюстгальтер, сняла, с трудом оторвав его от тела. Все молча ждали. Она медленно скатала колготки, взялась за резинку трусиков… Вздрогнула, услышав петушиный крик. Ариец дёрнулся:

– Живее!

Трусики упали на пол. Тело покрыла испарина. Ариец заставил Марину повернуться к символам, изображённым позади неё и громко произнести слова отречения и клятву верности сатане. Она, с трудом соображая, что говорит, помня только, что стоит совершенно голая перед всеми в этой комнате, произнесла требуемое. Потом от неё потребовалось сделать земной поклон. Спустя несколько минут парень, как и все, одетый в чёрный плащ, вынес петуха. Он держал его за тело и за голову. Ариец, поставив Марину на ноги, протянул ей нож:

– Режь! Это твоя жертва.

Девушка отшатнулась.

– Ты же знаешь, мы не играем. Соверши первый поступок.

Ей казалось, она упадёт в обморок. Непослушными пальцами взяла нож, проговорила необходимые слова. Подняв глаза, встретила взгляд Арийца, холодный, жесткий. Боже, как она любила его! Ради него…

Её крик смешался с предсмертным криком петуха – брызнула кровь. Пытаясь протереть глаза, покрытые красным туманом, Марина пошатнулась. Чьи-то руки размазывали по её телу кровь. Кто-то бормотал ещё какие-то магические слова. Её затошнило. Рука Арийца протянула ей чашу.

– Нет, нет, – захрипела девушка.

– Дурочка, выпей, это вино. Оно придаст тебе сил.

Вино было крепким. Ей и вправду немного полегчало, но сильно закружилась голова. Однако она смогла увидеть и сообразить, что происходит дальше: четыре девушки, тоже обнажённые, окружили  и принялись ласкать и гладить её тело. Марина хотела вырваться – женские ласки были ей неприятны, но не хватало ни возможности, ни сил. Она лишь в ужасе отталкивала от себя оплетающие её, как верёвки, руки, выворачивалась от липнущих к её телу губ, зажимающих её ног. Кажется, она кричала. От отвращения, от беспомощности, от оргазма. Она ещё не успела прийти в себя, как увидела над собой искажённое страстью лицо Арийца. Краем глаза заметила, что все девушки, только что ласкавшие её, тоже отдаются ошалевшим от возбуждения парням. Это была оргия, комок голых тел, содрогающихся в конвульсиях. Для Марины близость дорогого тела стала словно освобождением,  кульминацией восторга.

– Я люблю тебя, Ариец! – закричала она во весь голос, отдаваясь ему.

Потом был праздник – еда, алкоголь, танцы, секс. Они так и не оделись, Марина, вымазанная кровью, была в центре внимания, счастливая до умопомрачения. Потому, когда Ариец предложил ей уколоться, она с радостью протянула руку.

 

Накануне свадьбы сестры Максим позвонил Рите и предложил в качестве его невесты пойти с ним в ЗАГС, а потом в ресторан. Предложение не вызвало у Риты особой радости. Вариант предстать перед семьёй Максима и его богатым окружением смутил её. Эти люди были ей чужими, она не имела подходящего наряда, а выглядеть жалкой нищенкой не хотела. Нет-нет, в другой раз, когда она будет его женой и будет жить в достатке. Однако Максим настаивал и был готов обидеться:

– Ты что, пренебрегаешь моей семьёй? – спросил он. – Значит я и люди, близкие мне, для тебя не имеют значения? О какой же серьёзности в наших отношениях тогда можно говорить?

Рита была вынуждена согласиться и признаться, что причина её отказа в том, что ей просто нечего надеть.

Максим тут же пригласил Риту пройтись по магазинам. Она лишь обречённо вздохнула – выхода не было. И всё же примерять дорогие роскошные вещи ей нравилось. Максим напомнил  про бельё и обувь. «Должен быть полный прикид, мисс», – улыбнулся он. И добавил весело: «Узнаешь, что значит быть моей женой!»

В результате она явилась в ЗАГС под руку с женихом, и выглядела отнюдь не хуже собравшихся там молодых женщин. На ней было модное платье из серого кружева на атласной подкладке, на ногах – белые туфельки с серебряными ремешками и тонкая нитка жемчуга на шее. Рита обращала на себя внимание стройностью, осанкой балерины и роскошными волосами – закрученные в причудливую косу они кудрявой массой ложились на спину.

Максим представил Риту отцу, родственникам. Они, фальшиво улыбнувшись девушке, тут же отвлеклись на свои дела. Невеста с круглым животом на последнем сроке беременности вообще её проигнорировала. Рита не смутилась – ей было весело и любопытно. Наблюдая за церемонией, они с Максимом представляли, что когда-то подобное случится в их жизни.

После регистрации катались по городу. Возлагали цветы. В этой весёлой нарядной группе, сопровождающей молодых, именно Максим и Рита выглядели настоящими женихом и невестой. Они ходили, обнявшись, смотрели друг на друга больше, чем на окружающих, беспрерывно целовались. Наташа же с Виталиком, очевидно, были в ссоре – они не глядели друг на друга, а суть их разговоров сводилась к бесконечным подколкам. Рита с жалостью смотрела на молодую жену, понимая, как та несчастлива. Она, Рита, никогда не вышла бы за такого парня, как Виталик. Он отличался разве что смазливой мордочкой. Но мордочка была абсолютно невыразительна. Быстрые глаза производили неприятное впечатление, а в улыбке было что-то хищное.

Праздновали в Центральном ресторане, считавшимся наиболее элитным ещё с советских времён.  Рита невольно охнула, увидев столько яств на столах.

– Боже, я никогда не представляла, что бывает такое! – невольно воскликнула она.

Насытившись, девушка принялась осторожно разглядывать окружающих. Общество ей нравилось всё меньше. Сухопарый, довольно элегантный отец Максима откровенно заискивал перед некоторыми импозантными господами, даже перед самим директором ресторана, впрочем, довольно привлекательным мужчиной. Женщины –  как на подбор разъевшиеся толстухи в сверкающих платьях и драгоценностях на потных шеях всем видом демонстрировали свою важность и значимость в этом мире. Боже, неужели ей, Рите, придётся жить среди подобных торговок! Даже мать Максима в строгом синем платье казалась намного интеллигентнее окружавших её хозяев жизни.

Максим не давал девушке долго размышлять. Оказывается, он любил танцевать, и они не пропустили ни одного танца. Вскоре Риту начали приглашать другие мужчины. Она болтала, знакомилась, участвовала в многочисленных конкурсах, предлагаемых неугомонным тамадой, как ребёнок, вся отдавшись вдруг представившейся возможности повеселиться. Максим начал ревновать,  девушка только смеялась.

– Да, чувствую, хлебну я с тобой, – не выдержав, проговорил он почти всерьёз.

Рита в ответ лишь прижалась к нему, прошептала: «Люблю тебя!» – и помчалась в танцующий кружок молодёжи.

Максим, решив немного передохнуть от танцев – возраст, всё-таки, устроился в удобном кресле с сигаретой в руке. Он сидел, небрежно развалившись, особенно  элегантный в  светлом костюме, приятно расслабленный от выпитого коньяка и наблюдал за Ритой. Вот, думалось, повезло  ему с такой женой. Изящная, воспитанная, умеющая общаться с людьми, она будет ему не только верным другом, приятной любовницей, хорошей матерью их детям, но и надёжной спутницей в том будущем, о котором он строил мечтал. Мечтал, что наконец-то, взявшись за ум, с помощью отца он сделает головокружительную карьеру. И там, в другом мире, в другом обществе Рита  будет достойно представлять его. Он не будет стыдиться её, как отец стыдится своей жены, он будет горд, когда такая девушка будет сопровождать его. Она сделает его дом в соответствии с его новым статусом, а со стола исчезнут селёдка под шубой и салат «оливье», но появятся изысканные блюда вроде тех, которые предлагает телезрителям входящая в моду Юля Высотская. Они будут ездить по заграницам, отдыхать на знаменитых курортах. Конечно, неплохо, если ему удастся несколько ограничить Ритино религиозное рвение. Хотя бы настолько, чтобы оно не мешало наслаждаться жизнью – ведь он уже сполна смог оценить влияние религии на женскую душу – доброта, искренность, честность, порядочность – вещи отнюдь не лишние в этом мире.

Далеко за полночь Максим провожал Риту домой. Она немного устала от шумного разнообразия вечера, и  теперь шла рядом  притихшая и молчаливая. В такие минуты он любил  делиться с девушкой самым сокровенным. В тот вечер он решился рассказать Рите об Анастасии. Ведь если отец всё-таки решил проблему как избежать нежеланного брака с нею, то решить проблему её фантомного присутствия в его жизни он не мог. Никто не мог. Женщина преследовала его. В последнее время Максим даже стал испытывать страх перед тем как лечь в постель. Он всячески пытался избавиться от её присутствия, один раз даже напился до бесчувствия. Не помогло. Напротив, стало хуже. Слабо выраженный на трезвую голову её образ обрёл реально ощутимые черты живой женщины, во всём, вплоть до запаха и тепла. Она лезла ему в постель, прижималась, обвивая его шею руками.

– Я хочу рассказать тебе…  Может, что посоветуешь, – начал он.

Рита уловила его встревоженный тон и тут же обратилась в слух.

– Понимаешь, мы тогда с тобой ещё не встречались… Я пьяный сел за руль и  сбил женщину. К счастью, не насмерть. Хоть и довольно серьёзно… Мне грозила тюрьма, отец, ты знаешь, кто он у меня, смог отмазать…. Но самое неприятное в этой истории, что с некоторых пор Анастасия, так звать эту женщину стала мне являться, как говорится, и во сне и наяву. Нет, мы, точнее, отец, всё для неё сделал – лечение там, санаторий, деньги… Я не пойму…Что это и что ей от меня надо?

. Максим замолчал, Рита тоже молчала, обдумывая.

– Вообще-то в таких случаях идут не к невесте, а к священнику, – она попыталась улыбнуться.

– А священник тут при чём? – раздражённо пожал плечами Максим.

– При том, что не Анаста… Не эта женщина тебя достаёт, а бесы… За что-то…

– Ну да, я ещё заметил, что это бывает после того, как я… Она кинулась мне под колёса когда я в Рождество ехал от вас домой, и на Крещение, когда мы были в монастыре. А сейчас уже чуть не каждый день без разбору. Главное, я не пью и никаких галлюциногенов не принимаю. Знаешь, меня это в некотором роде напрягает. Значит, я должен идти к священнику? Или, может, к психиатру? Но что я им скажу? И чем они могут мне помочь?

–  Дадут  дельный совет.

Рита прошла несколько шагов, потом тихо сказала:

–   Попробуй сам к этой Анастасии сходить.

-Она мне в галюниках надоела, теперь ещё её в натуре видеть!?

-Ну я не знаю… Может, поговорить с ней надо, прощения попросить…. Максим, я не спец в этих делах! – она подняла на него отчаянный взор.

– Ты что?! У неё прощения просить?! – воскликнул Максим, – ты думаешь, что говоришь?! Да она хотела, чтобы я на ней женился. И вдруг я заявлюсь! С кольцом и цветами!

– Максим, я повторяю, я сказала то, что знаю. Всё остальное решать тебе.

– И мне придётся вести в ЗАГС не тебя, а её?

– Твой выбор.

– Ты серьезно?

– Ах, Максим, – с досадой воскликнула девушка, – ведь ты же знаешь, мы все имеем свободу выбора.

– Раз ты даёшь мне свободу, значит, ты меня не любишь.

– Разве в этом дело?! И вообще, давай на другую тему.

– Ты мне не ответила.

Рита встала перед ним и, глядя в глаза, проговорила:

– Дорогой мой, я тебя люблю, как никогда и никого не любила и не полюблю. Навсегда, на всю жизнь.  Но…

– Никаких «но»! – вдруг воскликнул Максим, подхватил Риту на руки и закружил её посреди тёмной улицы.

 

 

 

Наташа после свадьбы ожила. Теперь она ходила гордая и важная, выставив вперёд толстый живот. Даже Виталик, казалось, был доволен – ещё бы, тесть обеспечил их  жильём и содержанием на первое время. Предлагал найти Виталику работу, но тот энтузиазма не выказал, сказал, что подумает, с друзьями посоветуется. А Наташе заявил, что пока они поживут на папины деньги, ведь кто-то должен будет помочь ей  с ребёнком. Часто звонила мать: «Наточка, я тебе из магазина кефирчика и творожка принесла» или: «Наточка, забеги, я тебе мяса хорошего купила», предлагала котлеты, рыбу. Дочь не отказывалась – не самой же готовить в её-то положении!

Однажды вечером Наталья заявилась домой без звонка. Девушка знала – в это время мать обычно приходит домой с работы. Скинула норковую шубку, отдуваясь, плюхнулась на диван.

– Ты одна? – спросила у матери.

– Как всегда, – вздохнула та. Муж, окончательно обнаглев, всё чаще не приходил ночевать. Максим наверняка гулял со своей подружкой, которую Елена Георгиевна никак не хотела называть невестой.

– Я тебе рассказать пришла, – сообщила Наташа. – Я вчера у экстрасенса была. Видела, в газете реклама – Дарья? Дорого берёт, зато на все вопросы ответы дала.

– И о чём же ты спрашивала? – Елена Георгиевна даже разрумянилась от вспыхнувшего интереса.

– Ты сперва поесть дай, а то я с утра не жравши.

Елена Георгиевна с быстротой фокусника выставила перед дочкой холодец, фаршированные перцы, селёдку под шубой. Нарезала сыра-колбасы, достала из холодильника компот.

– Ну, короче, – Наталья, оглядев стол,  не знала с чего начать. – В последнее время аппетит зверский. Даже по ночам встаю – так есть хочется. В общем, я обо всём её расспросила, и о себе, и о тебе.

Фаршированный перчик захватила руками, откусив, смачно облизала пальцы, измазанные томатным соусом.

– Сказала, двое детей у меня будет. И два мужа.

– Это как же? – Елена Георгиевна опустилась на стул.

– А что, Виталька… – проговорила Наташа, потом вдруг резко погрустнела. Как бы она не притворялась счастливой новобрачной, счастья у неё не было. Было всё – муж, комфорт, деньги, тряпки, развлечения, но главного – счастья, не было. Недаром говорят, насильно мил не будешь. Вот и в их квартире, когда они оставались одни, Наталья каждый раз до мучительной боли в сердце чувствовала себя чужой и ненужной. Словно  заперта в холодном душном помещении. И не пробиться, и не докричаться.  Иногда ей казалось, что Виталька ей изменяет. Устраивала сцены с битьём посуды. Истерики. Грозилась покончить с собой. А он лишь смеялся и уходил, оставляя её выть от беспредельности одиночества. Как ещё ребёнок держался! И уйти не могла – любовь-страсть держала её около этого человека покрепче любых цепей. Ведь первый, единственный… Она день и ночь изводила себя, вспоминая начало – их знакомство, первые встречи, первую близость. Как он был нежен тогда, как предупредителен. Да, тогда он любил её. Куда, почему всё вдруг исчезло?! Она пыталась поймать, вспомнить  тот миг, когда Виталик стал уходить от неё… Неужели после того, когда она сказала, что не будет делать второй аборт? Или раньше? Дождаться бы родов. Да, дождаться и уйти. Должно же ей хватить гордости! А может, она лелеяла в себе надежды, что Виталик, взяв на руки ребёнка, всё-таки изменится, и вернётся всё то, о чём так тосковала её душа?

Тряхнула кудрявой головой, словно отгоняя посторонние мысли:

– Про папаню спросила… Короче, сучка эта его реально околдовала. Оказывается, её мать – потомственная ведьма. Так что… Дарья сказала, что может порчу свести, но недёшево будет. А так он всё равно к ней уйдёт. И ещё сказала, что в доме у нас нехороший человек есть. От него нам будет много зла.

– Кто же это? Вроде никто и не бывает. Вика с Андрейкой, Клара, моя сестра.

– А  Максикова новая пассия, – Наташины губы презрительно скривились, – почему к нему всякая голь липнет? – Наташа помнила её на уроках танцев – худенькую, бледную, плохо одетую. И на свадьбе –  красивую, модную.  Наташа была уверена, что не на свои деньги оделась её бывшая одноклассница. И не могла забыть с какой восторженной любовью смотрел на неё брат.  У Натальи аж зубы сводило!  Надо же, жалкое ничтожество – и на тебе – лезет в их круг! Со свиным-то рылом… Дура, выскочка! И ещё вид-то какой довольный!

– Да, ты права, дорогая, – покачала головой Елена Георгиевна, –  Кроме того, боюсь, эти церковные девицы могут какую угодно порчу навести!

– Не бойся, маман, мы против её порчи такую порчу выставим – пожалеет, что на свет родилась! – Наталья, поднеся ко рту тарелку, выпила соус через край.

– Мне Анжелочку жаль, – вздохнула Елена Георгиевна. – У неё родители, с которыми хорошо бы дело иметь, сама такая изысканная, не стыдно на люди показаться, юрист.

– Что Анжелочка – Максик же её не любит!

– Вот мы с папой по любви…

– Можно Дарью попросить, она приворот сделает, а от этой благоверной – отворот. Давай только деньги.  – Наталья подумала и о себе с Виталиком. Может, тоже привлечь Дарью, привязать к себе Витальку намертво? Хотя слышала, до добра эти привороты не доводят. Вон у её знакомой, дочки хозяйки нескольких салонов красоты как получилось. Аринка тоже приворожить решила. Получилось. Парень на коленях приполз, но через год пить начал, а потом умер при странных обстоятельствах. Хотя, вероятнее, совпадение такое.

Елена Георгиевна помолчала, задумавшись. В это время её руки ловко управлялись с грязной посудой. Вымыла, вытерла руки, проговорила:

– Там видно будет. Мне уж одно хорошо – Максик хоть не пьёт пока… Чего только я не натерпелась за эти годы!

– Ага, потом охомутает, и будет тебе ещё одна головная боль. Да и мне ни к чему бедные родственники. Одной Егоркиной дуры хватает! У папочки кошелёк не безразмерный.

– Ладно, сама, можно подумать, за богатого вышла.

– Это моё дело. А баб-побирушек нам тут не надо, – самоуверенность Натальи была непоколебима.

Елена Георгиевна тяжело вздохнула – она уж и понимать перестала, что надо и что не надо.

– До свадьбы ещё далеко. Погуляет пока, а я отдохну от тревоги за него, – сказала, что думала, вспомнив заодно, что на днях они с отцом должны будут отправиться знакомиться к Ритиной тётке. Надо думать, что надеть – хотелось показать жалкой учителке, кто она и кто они! Надо бы с дочкой посоветоваться, она у неё умница!

– Я уверена, маман,   долго эта дурочка с ним не продержится, – меж тем вещала Наталья. – После всех его девок, красивых, богатых… Главное, чтоб не забеременела, а то Максик у нас честный… Одной Викуши по горло! А задержится, я приму меры! Знаю, как эту выскочку, польстившуюся на чужие деньги, поставить на место! Так что отдыхай пока, маман. До  свадьбы дело не дойдёт, я уж прослежу!

Наташа гордо запрокинула голову, лицо её приняло привычное выражение капризного недовольства.

 

Юстас шёл по центральной аллее городского кладбища, как обычно, ссутулившись, запустив руки глубоко в карманы куртки, набросив на голову объёмистый капюшон, намеренно скрывая под ним лицо. Оттаявший снег образовывал грязные лужицы, и стоило  повернуть на боковую аллею, как  он тут же увяз в грязи. Но это не страшно, если учесть цель, ради которой он здесь. Накануне, оплатив на автомате требуемую сумму, он почти тут же получил извещение,  где будет лежать очередная закладка. Люди,  с которыми связан Ариец, исправно сигнализируют ему о нужных местах. Сегодня это кладбище. Хорошее место – никто  не догадается. Кто бы  подумал этак года три назад, что он, будучи вечным двоечником в школе, воспитанным истеричной маменькой, имеет талант к химии. За это и взял его к себе Ариец.  Тот вообще подбирал в своё братство людей, обладающих какими-либо незаурядными  способностями. Гор, к примеру, имеет  феноменальную память, Гера – кандидат в мастера спорта, Волк – компьютерный хакер, каких мало, Изида могла чётко предсказывать будущее, правда, своим она напрочь отказалась гадать.  Бесталанные в братство не входили – они служили материалом для определённых нужд, особенно девицы. Их быстренько сажали на иглу и использовали в чёрных мессах. Юстас невольно подумал, какое место Ариец уготовал Марго – его сегодняшняя подруга довольно заурядна, хоть и неглупа и божественно красива.  Юноша сам был бы не прочь развлечься с такой девочкой. Но кто может вторгнуться в мысли  их предводителя и  его планы? Остаётся только доверяться и ждать своего часа.

Ариец рассказал ему о братстве почти  в самом начале их знакомства. Тогда Юстас в свою очередь поведал  о том, что  умеет изготавливать курительные смеси, что в квартире,  доставшейся  ему по завещанию  бабушки, он организовал целую лабораторию. Тот подхватил идею и включился в работу, тогда   их спайсы стали ещё круче. Покурил – а эффект как от гашиша. Молодёжь «тащилась». Главное, перед законом чисты – кто придерётся к курительной смеси, основную часть которой составляли ромашка да перечная  мята. А то, чем они были политы – знали лишь несколько человек. Позже появился героин – это уже  опасно, но друзьям был необходим адреналин и деньги. Ариец даже Юстасу не говорил, откуда  получает драгоценные пакетики, но к распространению привлекал. Вскоре у  одного появился крутой байк, по цене равный автомобилю,  другой тоже неплохо проводил время.

Отношения с Арийцем подняли самооценку Юстаса. Парень почти влюбился в своего нового друга и старался делать всё, чтобы заслужить его уважение или хотя бы похвалу. Ради этого он пристрастился к чтению, изучил Лавея, древнюю историю, прочёл даже Библию. Теперь он знал и понимал многое и шёл за Арийцем осознанно, восхищаясь и благоговея перед ним. Идея торжества вечного зла воспламенила душу парня,  вседозволенность вскружила голову. Однако он не спился и не скурился, и не подсел на наркотики как многие другие – Ариец был для него примером.   Тот говорил: «Только сильные могут владеть миром».  Вместе они мечтали о будущем, когда вокруг них образуется общество, которое будет иметь влияние на все сферы жизни. Тогда у них  будут власть и деньги. Они войдут в мировую систему сатанизма и станут наслаждаться всеми благами мира: самые красивые девчонки,  крутые тачки, рестораны, путешествия. Ариец мечтал начать подпольный игровой бизнес. Юстас не представлял себе жизни без друга – он умный и сильный,  всё знает и  может.

Дальше пришлось продираться между кустами мокрого кустарника – туда, где была едва заметна  почти сровнявшаяся с землёй могилка. На кресте написано: «Вера Ивановна Анненкова. 1899-1937 годы». Юстаса не интересовало, кто  здесь похоронен, он думал о том, что за крестом есть замшелый камень,  под ним – отверстие. Сейчас он запустит туда руку, а уже завтра к нему потекут деньги. Не много, конечно, он ещё должен делиться, но для студента монтажного техникума, вполне достаточно. Пока.

Юстас уже держал на ладонях приятно тяжёлый пластиковый пакет, наполненный шелестящим содержимым, когда кто-то грубо и больно заломил ему руки.  Он сразу  понял, в чём дело и что его  ждёт. За изготовление и распространение наркотиков срок немалый. Значит, ему остаётся одно…

Его затолкали в милицейскую машину. Что они лютуют, как-будто он собирается бежать, плечи и руки теперь болят – пошевелить невозможно.

Сидя в изоляторе временного содержания, Юстас имел время подумать и составить примерный план защиты. Он будет выгораживать себя – охота ему сидеть срок за всех, кто пользовался плодами его труда?! Пусть ему вменят наркоту, главное, чтобы не всплыло убийство, совершённое ими летом прошлого года. Юноша поёжился – он никогда не сможет забыть того дня. Не хотел участвовать в этом дурацком жертвоприношении, но Ариец приказал!  Заявил, что все они должны быть связаны кровью,  что за пролитую в честь сатаны кровь  тот откроет им внутреннее видение и даст особые силы. Они сделают первый шаг к тому, чтобы стать сверхлюдьми, – так говорил Ариец, сверкая глазами и словно гипнотизируя их. Идеи-то были хороши, вот только путь к ним… Они пили  кровь, их рвало, потом  ели  сердце, поджарив его на костре. С тех пор Юстас не знал ни одной спокойной минуты. Да, неплохо быть сверхчеловеком днём, но вот что делать с собой, маленькой тварью, ночью, когда страх перед разоблачением не даёт  расслабиться, когда от липкого пота насквозь промокает футболка, когда вздрагиваешь от каждого звонка в дверь, когда любой взгляд на улице кажется взглядом рокового свидетеля. Он всегда удивлялся хладнокровию Арийца, тот был  словно вылит из стали – ни нервов у него, ни чувств. Как иногда ему хотелось напиться до потери сознания или всадить  себе наркотик! Только воля Арийца  его  удерживала.

Скоро  позовут на допрос, а там спецы опытные,  живо  расколют. Юстас чувствовал, как сосёт  под ложечкой, как кишечник содрогается в болезненных спазмах. Неужели конец и нет никакой возможности выплыть? Что ему остаётся? Только попытаться спасти себя, если чёрт вывезет. Чёрт, чёрт, ну, выручай, гад!

Когда его вызвали,  он уже был без сил, еле волочил ноги и готов был рыдать и плакать.

Симпатичный дядька сидел за столом – с виду совсем не злой, вроде как свой. Но Юстаса не проведёшь, он наслышан об этих оперуполномоченных. Дядька представился Анатолием Сергеевичем, равнодушным тоном задал несколько вопросов о его личности. Записав всё быстрым аккуратным почерком, поднял на Юстаса глаза. Юноша поспешил опустить свои – вспомнил, Ариец говорил, что врагу нельзя давать возможности читать твой взгляд, и  что это поможет не поддаться влиянию собеседника.

– Ну что скажете, Павел Васильевич Старов, 1985 года рождения, студент монтажного техникума, проживающий с матерью по адресу: улица Заводская, 54 и имеющий квартиру по улице Ломоносова, 77, где он легкомысленно хранит наркотические средства и содержит лабораторию по изготовлению курительных смесей?

Юстас почувствовал, как у него задрожали руки и ноги. Что его мучить, раз они и так всё знают?! Он ещё ниже опустил голову и буквально подскочил на стуле, когда симпатичный дядька по имени Анатолий Сергеевич вдруг стукнул по столу кулаком.

– Что глаза прячешь? Голову подними, в глаза мне смотри, паскуда! Сколько ж времени ты этим занимался? Людей травил, жизни калечил, а?!

Юстас почувствовал, как у него язык присох к гортани,  попытался что-то сказать, но из горла вырвался лишь нечленораздельный звук.

– Что мычишь, как баран! Слова проглотил? Давай уж, выкладывай, всё, как есть.

– Ч… что в… выкладывать?.. – наконец прорвалось у Юстаса.

– Я задал вопрос, – прогремело в ответ. – Сколько времени ты этим делом промышлял, кому сбывал, кто подельники, сколько ещё закладок, где, имена, адреса, живее!

– Я… того… года… щас…

– Ты что, не понял? – оперуполномоченный даже приподнялся со стула и навис тёмной громадой над до смерти напуганным Юстасом.

– Я щас… Я всё скажу… Всё скажу!

Он  был вынужден поднять глаза на Анатолия Сергеевича, виноватые, полные слёз.

Оперуполомоченный взял в руки шариковую ручку:

– Давай, обо всём и во всех подробностях. И попробуй только что-нибудь забыть, мы тебе тут же напомним, а за твою забывчивость  все нераскрытые по наркоте дела повесим. Сечёшь, какой срок тебя ждёт?

– Это Ариец… – Юстас давно понял, что своя шкура дороже.

– Что за Ариец, ты мне кликухи не штампуй!

Юстас невольно похолодел.  Что он знал об Арийце?! Да ничего, даже его имени, тем более, адреса.

– Что замолчал?

– Я… – слёзы полились по щекам Юстаса, – я, правда…

– Что, совсем ничего? – голос оперуполномоченного словно смягчился.

– Да… – Юстас проглотил непрошеный комок. – Ну, умный он очень, гипнозом владеет, танцует клёво, единоборствами занимался, и… сейчас занимается… ещё в театре играл…  Да, девка у него красивая. Марго, Марина то есть…  в педике учится… Во, ещё, у него  мотоцикл классный – ЯМАХА!

– Дальше, – подогнал его Анатолий Сергеевич.

– Ариец и предложил… Это он материал доставал. Где – не говорил… И герыч он.

Когда Юстас исчерпал всю известную ему информацию и замолчал, голос оперуполномоченного зазвучал чуть по-другому.

– Да, информация желает быть более исчерпывающей… Ну что есть. Короче, ты, Павел Васильевич Старов по кличке Юстас, 1985 года рождения, готов сотрудничать со следствием?

Юстас быстро и радостно закивал головой, да, он на всё готов! Только бы про убийство… Черт, чёрт…

– Там, глядишь, и срок тебе скостим.

Юстас понимал, что опер врёт, ну а вдруг…

– Честное слово, я…

– Вот и ладненько, – Анатолий Сергеевич встал, прошёлся по маленькому помещению, остановившись за спиной Юстаса, неожиданно спросил:

– А это что означает?

Юстас не успел повернуться, когда жёсткая рука наклонила его голову вперёд. Он похолодел, зная, о чём его спрашивает оперуполномоченный – на шее под длинными волосами, он  прятал  татуировку – сатанинский символ: треугольник – бычья голова с двумя кривыми рогами.

– Да ничего. Так… по глупости, – ему показалось, что он тонет, но Анатолий Сергеевич, словно потеряв интерес к изображенному, уже выписывал ему пропуск. – Вызовем, когда понадобишься, а так, если что, сам звони.

 

Владимир Степанович в самом деле всё реже бывал дома – скандалы утомляли –  оправдывал он себя. Ну да, ему всегда нравилось приходить домой, где порядок, где вкусно пахнет и стол ломится от яств, и жена, сидящая напротив, ловит каждое его слово. Если б можно было иметь двух жён. Инну и Елену. Ну почему в одной женщине не может совмещаться всё, что хотелось бы ему видеть в женщинах – домовитость, заботливость и одновременно внешность, с которой не стыдно показаться в обществе, сексуальность. Он давно понял, что Елена глупа. Конечно, когда он был простым служащим, это ещё можно было терпеть, но теперь, когда положение обязывает, появляться где бы то ни было с разжиревшей, глупой и бестактной женой просто стыдно! Уж он пытался придать ей вид, водил по салонам, одежду заказывал у самых выдающихся мастеров города. Но что сделаешь с мозгами! Под конец он был вынужден признаться себе, что такая жена ему не подходит. Но она была так заботлива, так вкусно готовила, так старалась угодить. Инна – та напротив, предпочитала рестораны, фаст фуд и личные удовольствия, доступ к которым она открыла благодаря  его деньгам. Владимир Степанович посмеивался, наблюдая, как молодится его подруга, как в сорок четыре года пытается разыгрывать из себя двадцатилетнюю. Да и доверия к ней как к жене Елене у него не было – он был уверен, что Инна сама подложила дочь в постель к его сыну, чтобы сблизиться с ним. Добилась, всего чего хотела, добилась, хотя Владимир Степанович знал, что счастья этот брак его сыну не принёс. Да и его собственную семью она разрушала настойчиво и планомерно. И вот теперь с Еленой стало почти невозможно находиться в доме – она постоянно раздражалась, вспышки ревности повторялись почти ежедневно. Да, чуть бы ума его благоверной… Магазин ей купил, думал, займётся делом, успокоится, но и тут ума не хватило – продавщицы постоянно обманывают её,  жена всё глубже утопает в долгах.   А с Инной спокойно, весело. Вот она сидит с ногами на диване, на ней пикантный красный пеньюар, обнажающий уже потерявшую девичью гладкость кожи грудь. Белокурые волосы, продуманно подвитые, падают на плечо. А за плечом – антикварная ваза с букетом живых цветов –  картина.  Инна умеет нравиться, умеет любить, она темпераментна, сексуальна, в неё столько жизни, задора. Не всякая молодая может сравниться с ней. И как приятно появляться с ней в обществе – Инна как художник подбирает себе наряд, причёску. Хоть это  и не сложно – с такой фигурой, стройной, гибкой, женственной ей всё к лицу. Конечно, друзья подшучивают иногда, говоря, что Инну тоже пора менять на более молодую, но Владимир Степанович лишь улыбается.  Если честно – не до того ему! Сколько уже времени он чувствует себя совершенно выжатым на работе. Не единожды обращался к врачу – сердце давит, голова болит. Только Инна и помогает ему иногда отвлечься.

Его мысли неожиданно переключились на детей. Он вспомнил, что недавно звонила дочь, опять требуя денег. Поднялась волна раздражения.

– Когда ж они нажрутся, всё давай и давай им! – вдруг воскликнул он.

Инна, не отнимая пилочку от пальца, спокойно ответила:

– Да ты сам их и приучил: с самого начала выбрал наиболее лёгкий способ не заниматься детьми – денег сунул и забыл. Вот теперь и получай что вырастил.

– И что же теперь? Не давать? – он почувствовал, что ему нужен совет.

– Да они  на части тебя разорвут, – ответила женщина со смешком, – нет уж, дорогой. Никуда ты от них теперь не денешься. А их аппетиты будут всё расти и расти.

– Ну да, я скован по рукам и ногам.  Но есть же какой-то выход! Сейчас вот Наталья повесила мне на шею своего мужа, Теперь Макс собирается жениться на какой-то интернатской.  Да будь я самим олигархом, у меня не хватит на них всех!

– Но они-то это не знают, они считают, что у тебя бездонный кошелёк!

– Короче, лучше просто сдохнуть.

– Но, дорогой, что же я буду делать без тебя? – произнесла Инна нежно и в очередной раз полюбовалась на свои ухоженные пальчики.

– Что ты? У тебя хороший счёт в банке, и на тебя и на твою дочь хватит.

– Милый, да я разве о деньгах!

Инна легко соскользнула с дивана, обняла любовника, присела ему на колени, – ты же сам знаешь…

Он не чувствуя никакого волнения от ласк женщины, отвернулся – груз проблем перевешивал всё. Иногда ему казалось, что он держится из последних сил.

– А что если я разведусь,  и мы поженимся? – вдруг проговорил Владимир Степанович.

 

Каникулы закончились, теперь Макс и Рита  были заняты работой. Встречи опять стали редкими – чаще перезванивались. А накануне Великого поста Рита совсем прекратила общение.

– Первая неделя Великого поста  самая строгая, каждый день в храме, – торжественно сообщила она.

Максим почувствовал, что временами его уже начинает тяготить огромное количество постов и ограничений, но Рите ничего не сказал. Знал – бесполезно. Но скучать ему не пришлось – в марте сестра  родила сына. Почему-то Максима это вдохновило. Он до утра отмечал событие сначала дома, где спьяну полез обниматься с рыдающим от счастья Виталькой, потом в клубе. Под утро друг Рома предложил покататься с ветерком. Максим вскинул руку с криком  «Есть»  и впихнул непослушное тело на водительское место своей Мазды.  Мотор взревел – и плевать ему на всё и всех, на посты, на молитвы, на Анастасию, которая сегодня ночью опять приходила к нему и гладила его, да ещё как гладила!, на.… Он скрипнул зубами – Рита, Рита – вот кто ему был нужен больше, чем воздух, больше, чем жизнь,  её тоненькое тело, её строгий взгляд, её голос, её дыхание….

Ему казалось, что он не доживёт до свадьбы, что бушевавшие в нём страсти просто разорвут его на мелкие части!

 

 

Подъезд был грязным – валялись окурки, на подоконнике стояла пластиковая бутылка с непонятной жидкостью, воняло кошачьими испражнениями, а на стене было написано «Настя – сука». «Нет, никогда не буду жить в общественном доме, только в своём собственном»,  – думал Максим, поднимаясь на второй этаж. Вот она, квартира, к которой он шёл так долго. Нажал покоробленную пластиковую кнопку звонка. Ждал довольно долго. Наконец услышал медленные, неровные,  шаркающие  шаги. Невольно сжался, предчувствуя, что увидит.

Анастасия стояла перед ним, одетая в спортивный костюм, волосы забраны в пучок на затылке. Максим успел заметить – взгляд ясный, значит, не пьяна и не обкурена.

Женщина сильно удивилась, увидев Максима.

– Ну, красавчик, вот кого не ждала! Что, соскучился, или пришёл, наконец-то обещание исполнить, меня в ЗАГС пригласить? А то, я скажу, твой папаша так уж расстарался, чтобы я обо всём забыла. Гад твой папаша, скажу…

– Зайти можно? – Максим поторопился прервать поток слов женщины.

– Да заходи, заходи, красавчик!  Это тебе повезло, что ты меня дома застал – я ж на больничном – цистит прихватил – ну сколько можно на холоде перетаптываться.

– Максим оглядел комнату, в которую его привела Анастасия. Нет, комната была не нищенская и довольно чистая – хрустальная посуда в серванте, ковры, новый мягкий  «уголок» у стены, на газетном столике – журналы «Космополитен». Даже икона Божией Матери в углу. Только пахло тут…Несвежестью что ли.

– Вот так я и живу. Не хоромы, конечно, но для меня нормально. Да ты садись, щас чайку принесу.

Максим послушно сел, вытащил из пакета бутылку коньяку, коробку дорогих конфет.

– О,  со своим угощением! – воскликнула Анастасия и нервно рассмеялась, после чего, опираясь на палку, проковыляла на кухню. Она вернулась скоро, неся в руке чашки из сервиза, потом на столе появилась вазочка с печеньем. Из серванта достала пару стопок, даже порезала лимон:

– И мы не лыком шиты,  – опять нервно хохотнула, неловко опустилась в кресло напротив Максима. – Ладно, наливай, – кивнула головой на бутылку, – под коньячок хорошо говорится.

Он не сразу решился заговорить, хотя накануне приготовил всю речь. Он пил чай, закусывал печеньем. Поглядывал на Анастасию, замечая её волнение. Почему-то всё больше проникался к ней жалостью и сочувствием.

-Ну так зачем пришёл? – наконец, не выдержала Анастасия, – уж не с предложением в ЗАГС, наверняка. А что хочешь? С деньгами тоже вроде дело решили, – в её лице  появилось выражение тревоги.

Он вдруг резко покраснел, или чай горячий с коньяком в лицо бросился.

– Я пришёл у тебя прощения просить, Анастасия, за ту пьяную аварию, за враньё, за… отца. Короче…

Анастасия с минуту смотрела на него своими огромными чёрными глазами и вдруг из этих глаз потекли слёзы. Она, стыдясь, закрыла лицо руками. Попыталась взять себя в руки,  несколько раз глубоко вздохнула. Максим не мешал ей – постепенно все плохие чувства к ней улетучивались из его души.

Наконец, женщине удалось справиться с  собой. Она потянулась к сигарете, Максим поднёс ей зажигалку, закурил сам.

Ох, простите, сама не знаю, что со мной. Как дура… – она достала одноразовый платок. Вытерла слёзы, высморкалась.

– Мне очень неприятно, – Максим чувствовал, что должен сказать что-то ещё и не находил слов. Анастасия заговорила первой:

– Вот уж сюрприз, – она ещё раз всхлипнула, – оказывается, и среди вас  есть ещё люди.

Вдруг улыбка засияла на её лице. Максим даже отпрянул, Подумал, что все они, бабы одинаковы, что эта Анастасия, что его мать, что даже его любимая Рита… Все на эмоциях, то плачут то смеются. Эх, милые, милые женщины!

– Не думайте, Максим, – Анастасия вдруг перешла на «вы», – не думайте, я на вас зла и не держала. Обидно, конечно, было, но чего не бывает. Больно, знаете ли… Но да всё позади. Надеюсь. И прощение ваше принимаю. Знаете, вы мне сегодня как подарок сделали…. Всегда хорошо, когда люди оказываются лучше, чем мы о них думали. Да и вы меня простите. За то, что я к вам с замужеством приставала. Это от злости, знаете ли.  Я ведь прекрасно понимаю, у вас – своя жизнь, у меня – своя. И в общем-то неплохая. Живу, как видите, – обвела вокруг себя взглядом.  – Одинока, конечно….  И мужа хочется. И детишек…. Ну уж как Бог даёт. А вы не думайте… Живите себе с миром. – и вдруг хохотнула:  – А если найдётся среди вас какой-нибудь завалящийся…. Да не думайте, я так, шучу, –  она снова всхлипнула.

Они расстались неожиданно тепло. Хотя Максим в душе надеялся, что их дороги уже не пересекутся. Только бы перестала она являться к нему.

 

Как-то возвращаясь с работы и уже выруливая на свою улицу, увидел бывшую жену. Она шла, невысокая, тоненькая, в простеньком синтепоновом пальтишке. За руку вела Андрейку. Встреча с сыном не могла не задеть чувств Максима. Он резко остановил машину, вышел. Сын бросился к нему, знакомый, родной, со столь любимым запахом, прикосновением мягких губёнок.  Расцеловавшись с Андрейкой,  всё ещё держа ребёнка на руках, посмотрел на Вику. Её подчёркнуто независимый вид его  раздражал. «И что из себя корчит?», – не впервые подумал про себя.

– Как ты? – спросил, потому что надо было о чём-то спросить.

– Всё отлично, – ответила молодая женщина. – Твоя мама звонила, спрашивала, когда Андрейку приведу.

– Значит, ты к нам?

– Ну да.

– Садись, вместе доедем.

Вика не стала спорить. Трогаясь с места, Максим мельком ещё раз глянул на бывшую жену, поражаясь той блеклости и невзрачности, которая теперь лежала на её облике. И где её любовники,  шикарная жизнь, о которой она так мечтала? Он ясно видел, что теперь Вика, как множество матерей-одиночек выбивается из сил, чтобы заработать на кусок хлеба и прокормить ребёнка, что недосыпает, чтобы вовремя отвести его в садик  и успеть на работу. Нет, он никогда не жалел денег для сына, но, видимо, недостаточно. Ну сколько мог. Не ущемлять же себя ради женщины, которая в своё время предала его.

Заметив его взгляд, Вика повернула голову. И тут впервые за все годы Максима вдруг осенило, что несмотря ни на что, она его  любит, все эти годы любит и ждёт. Что ж делать, она не смогла дать ему то, что дала Рита. Так тому и быть! Андрейка доверчиво прижался к его боку.

Елена Георгиевна встретила их у порога, поцеловала сына, холодным взглядом окинула Вику, потом, присев на корточки, начала сюсюкать с Андрейкой.

Максим хотел уйти к себе, но мать остановила:

– Поешь сначала, потом пойдёшь.

Она, как всегда, хлебосольная, выложила на стол всё, что имела – запеченное мясо, тушеную с грибами и яблоками капусту, фаршированную рыбу, нарезала колечками колбасу, сыр. Андрейка радостно потянулся к колбасе.

– Постой, давай я тебе капустки положу, – заботливо склонилась к нему бабушка.

– Не хочу капусты! Я хочу колбасы, – капризно заявил мальчик.

Максим, меж тем, не скупясь, навалил себе всего, что было на столе, и вдруг заметил: Вика не ест ничего, кроме капусты.

– Что, постишься? – спросил насмешливо.

– Пощусь, – прозвучал ответ.

– Когда это ты такая благочестивая стала?

– Когда пришло время, тогда и стала, – ответила молодая женщина и отвернулась.

Максим лишь усмехнулся про себя: вот уж от кого-кого, а от Вики он такого не ожидал. Давно ли она, пьяная, танцевала на столе, курила марихуану, травила богохульные анекдоты и больше всего на свете обожала секс. Да, неисповедимы пути Господни, подумал он с привычным недоверием и скептицизмом. Кто угодно –  только не Вика.

Поев,  пошёл к себе, забыв даже попрощаться. Детский крик остановил его. Андрейка вырвался из рук бабушки и помчался вслед.

– Па, я хочу, чтобы ты дал мне игру, что в последний раз. Ну па!..

Взъерошенный, белобрысый, с маленьким курносым носиком и пухлыми губёнками, он показался Максиму на редкость умилительным:

– Ну пошли, – сказал он, улыбнувшись.

 

Пост казался ему вечностью.  Встречи с Ритой теперь стали очень редкими – то одна особая служба, то другая, то третья.

– Как в каком-то хомуте, ни шагу в сторону, – как-то высказался он с недовольством, когда Рита в очередной раз отказалась пойти с ним в кафе. – Не пойму, зачем тебе это надо? Ну что это даёт? Сплошные ограничения!

– Я привыкла, – ответила девушка виноватым тоном.

– Но зачем?

Рита задумалась:

– Как-то не могу иначе. Понимаешь, моей душе это необходимо. Благодаря молитвам я чувствую покой и радость.

-А я вот тебя не понимаю! Можно и без молитв чувствовать то же.

– Нет, без молитв не получится, – тихо сказала Рита. В её голосе слышалась глубокая убеждённость в том, что она говорила.

– Живут же люди… И не стоят часами на службах, не изводят себя постами, не ограничивают себя в удовольствиях и всё равно довольны, счастливы. И мы можем так же, а, Рита?

– Не знаю. Я таких не встречала. Может, раньше было, когда у тех людей в роду хорошие молитвенники были, благодать была, а сейчас – нет… Какой-то период они живут, радуются, им кажется, что они всем довольны и всё у них есть, а потом вдруг тяжёлая болезнь, или ещё что-то, и человек оказывается без опоры.

– Значит, церковь для тебя – это как тот плацдарм, куда можно в случае чего заскочить.

– Хотя бы и так. Да для всего Он, Бог. И для душевного покоя, и для радости, и как спасение в горе. Если бы не Господь,  не знаю, как бы я пережила смерть родителей. Прости,  не понимаю, как можно жить без Него, это ж как будто подвешен между небом и землёй – ни опоры, ни надежды. Люди мечутся, ищут удовлетворения кто в чём –  в алкоголе,  в наркотиках,  в развлечениях, в любви или в работе. А радости как не было, так и нет. Потому что не там ищут! А ведь всё так близко, только руку протяни… Многим кажется, что к бабке пойдут, к колдуну или целителю, и те им дадут желаемое. Хотят всё и сразу. А так  не бывает. Пока себя не поломаешь, пока жизнь тебя не погнёт, не поранит, чтобы очистить, новый мир открыть… Ну, не знаю, как ещё сказать. Знаю одно, радость начинается тогда, когда из всех удовольствий жизни человек не поймёт, что над всем стоит Бог. Он – как вершина пирамиды. Всё к нему и всё от него всё. Остальное – лишь приложение… Короче, не могу я объяснить, Максим.

Он улыбнулся и ласково обнял её:

– Я постараюсь понять.

–  Если мы поженимся, – прошептала она виновато, – я  не буду вынуждать тебя поститься или молиться. Буду всё делать тихо-тихо, чтобы тебя не раздражать. Бог дал нам свободу выбора, вот и решай сам, что тебе нужно.

– Я знаю, что мне нужно, – он повернул девушку к себе, – ты, вся, такая как есть, со своим Богом, со всеми тараканами в твоей голове, только я не понимаю, зачем слово «если», ты ещё в чём-то сомневаешься?

– Бог смеётся над планами людей.

– Нет, я в себе уверен и в своём будущем и  в твоём. Есть ты – моя любовь, моя жизнь, всё лучшее, что во мне есть, смысл моей жизни, сама жизнь!

– Не люблю, когда так говоришь. Я вовсе не то, что ты во мне видишь. Я ленивая, вредная, люблю поспать, вкусно поесть, тряпки люблю, наряжаться.

Он радостно засмеялся, потом подхватил её на руки, закружил.

– Ты даже не представляешь, что я готов сделать для тебя!

Накануне Вербного воскресения они подали заявление в ЗАГС. Регистрацию им назначили, как они и хотели – на восемнадцатое июля на десять часов утра. Теперь можно  покупать открытки и писать приглашения на свадьбу. Можно покупать свадебное платье и искать подходящего парикмахера, который в состоянии будет  справиться с Ритиной шевелюрой. Можно мечтать о новой, необыкновенной жизни. Рита, не выдерживая радости, крепко зажмурилась. Счастье казалось ей таким огромным, что у девушки даже закрадывался в душу страх – не может быть такого в её жизни, это слишком хорошо, почти сказочно, и потому не может осуществиться в реальной жизни. Семинарские подружки, когда Рита делилась с ними своими ощущениями, смеялись – вот поженитесь, сказка уйдёт и наступить самая реальнейшая реальность. Но девушка надеялась на хорошее. Разве Бог оставит её?

 

 

Раннее утро. Их будит звонок как в школе. Как тяжело подниматься!  Пост истощил последние силы. Но деваться некуда, девушки выползают из-под тёплых одеял, в одних рубашках бредут в ванную, ворчат, вполсилы переговариваются, сладко зевают. Но времени на раскачку немного. И вот уже все, как одна, в длинных юбках, джемперах, свитерах, блузках, с аккуратно повязанными косынками на головах собираются в общем зале. Там много икон, горят лампады, полутемно и прохладно. Сегодня утреннее правило читает дежурная Олеся Колесова. Девичий голос звучит монотонно, усыпляющее, но стоя не очень-то и уснёшь.  Семинаристки крестятся, кланяются, когда приходит время поминать родителей, сродников, наставников и друзей – сначала – о здравии, потом – об упокоении. Читается Евангелие и глава из «Апостола». Тихой, молчаливой стайкой девушки напоследок прикладываются к иконами и выходят из зала. Теперь их путь – в трапезную. Есть хочется всегда, особенно в пост, недаром, взяв пример со старшекурсниц,  одна из девушек привезла из дома электроплитку и теперь по ночам, стараясь, чтобы не унюхали дежмопы, жарят себе картошку.

В столовой всё то же самое – гречка без масла, чай, по кусочку черного хлеба. Общая молитва перед едой  и после. Голоса поющих звучат, услаждая слух звонкой гармоничной слаженностью. Теперь пора и на занятия.

У Риты, как и у всех  семинаристок, стол в общем ряду около окна. На столе – идеальный порядок: кисти в керамическом горшочке, отдельно – карандаши, стопка бумаги, прикрытая льняным полотенцем недописанная икона.

Перед началом работы – опять молитва, лёгкий скрип придвигаемых стульев. Преподавателя ещё нет, но каждая знает задание на этот день. Катя, готовясь к долгому однообразному труду, надевает наушники, в наушниках и Лида, и Рита.

– Ты что слушаешь? – интересуется у подруги Лида.

– Эстраду восьмидесятых.

Оля с возмущением комментирует:

– Святые иконы – и под эстраду!

– Не я одна, – Катя кивает на Риту.

Рита молча вытаскивает наушник, усиливает звук и там слышится текст речи профессора богословия Осипова.

– Ну, не все ж такие умные, – Катя лишь передёргивает плечами.

С ней особо не спорят – надо начинать работу. Рита пододвигает к себе икону, снимает полотенце. Весеннее солнце уже высоко, его лучи падают на изображение Божией Матери. Видны все погрешности. Надо поправить рисунок, после чего начать раскрывать в цвете. Рита окунается в работу. Но даже при полной сосредоточенности девушка постоянно чувствует в душе волнительную радость – Максим, они поженятся, они будут вместе. Непослушное воображение рисует один за другим фасоны свадебного платья, тонкости свадебной церемонии.… Подруги давно заметили непривычную Ритину отрешённость. Но, зная о причине её, предпочитают делать вид, что ни о чём не догадываются. Только порой с нежным любопытством взглядывают в её лицо, словно изнутри озарённое внутренним светом тихого счастья.

Так в тишине проходит около получаса.

– Ой, девчонки, вспомнила! – восклицает Лида и всем телом поворачивается на своём стуле к остальным. – Вчера кино было! Пошла я в нашу  церковь. Вечер, темнеет. Только взошла на паперть, вдруг из храма мне навстречу какая-то девушка, чуть с ног меня не сбила. У самой глаза – как тарелки огромные: «Скажите, в этом храме служба сегодня будет?». Я на часы посмотрела: «Уже должна быть». А та отвечает: «Да нет, я зашла – а там темно, и гроб посредине». Знаете, мне и впрямь страшно стало. «Пойдёмте посмотрим», – говорю. «Нет, я в следующий раз», – и унеслась. У меня душа в пятки. Захожу, а там всё как всегда – ну да, полумрак, свечи горят, Дима на клиросе читает, батюшка в алтаре, несколько бабушек – день-то будний. Ну а в центре – да, гроб, но в этом тоже нет ничего особенного. Представляете! А ту девчонку прямо как что-то вынесло из храма.

– Что, что,  понятно, что, – прокомментировала Оля, усмехаясь. – Каких только страхований бесы не придумывает, только бы от храма Божьего отвадить.

– Ну да, – вступила в разговор Катя, – у меня одна знакомая  вообще не могла порог храма переступить. Встанет, как вкопанная, и ни туда, ни сюда.

– Так и не ходит? – спросила Оля.

– Нет, заставляет себя.

– Молодец. А то моя тётка вообще в храм не ходит, – подала голос Оксана, – говорит, у неё от церковного воздуха  астма.

– Ну да, ещё одна отговорка, – согласилась Лида, – у кого астма, у кого спина, у кого гробы по воздуху летают.

– А может, и вправду люди не могут в храм ходить? – Засомневалась Оля.

– У меня знакомая говорит, вот почувствую, что я должна пойти в храм, тогда и пойду, – послышался голос Риты, которая  не смогла не включиться в разговор, несмотря на сложность работы. – Я ей говорю, жди-жди, может, и дождёшься, вот рак на горе свистнет, тогда и дождёшься.

– Да, странные есть люди. – Проговорила Оля. – Ноют, страдают, из депрессии не вылезают, а Врача рядом с собой не видят! Ведь вроде всё так просто!

– Оль, кончай проповедовать, а то я сейчас рисунок запорю.

Тишина наступила сразу, лишь иногда короткие реплики резали тишину.

Неожиданно вновь прозвучал нежный голос Оксаны:

– Я, вот, что хочу сказать, сестры…. Я сейчас читаю Откровение Иоанна Богослова…. Знаете, а страшно! Конечно, я понимаю, надо верить в Божие милосердие, но как оно совместится с теми  язвами, ранами, катастрофами… Нет, я понимаю, всё должно быть, так надо, почему-то… Целых три года власти антихриста…. Я боюсь, сестры!

– Не для нашего ума это Откровение, – ответила всегда жизнерадостная Катя.

А я тоже об этом думала. – послышался голос Лиды, – в самом деле страшно… И я пришла знаете к какому выводу?

Все с любопытством уставились на неё.

– Хорошо бы раньше этого умереть. По крайней мере телесно мы не будем страдать.

– Ну да, а вдруг это случится, когда живы наши дети, внуки… Ещё страшнее!

– Рит,  ты что молчишь? – Лиде потребовалось услышать ещё и Ритино мнение по поводу конца света.

Девушка вытащила наушники из ушей

-А? что?

Ей объяснили.

– А, – опять протянула Рита, вновь всовывая в уши наушники, – я как-то ничего не думаю. Да и не читаю я ничего такого.

– Ты что? И правда? – изумилась Оля.

– Ага, – послышалось рассеянное, – не грузите, да не грузимы будете.

Рита было вновь склонилась надо работой. Но тут же вспомнила:

– Видели, Завалишин приехал, значит, сегодня у нас ещё будет экскурс в историю живописи? Я люблю, как он рассказывает!

Болтовню нарушил  начальник семинарии. Он вошёл в сопровождении своего вездесущего заместителя Клавдии Ивановны. Девушки вскочили со своих мест, дружно поклонились.

Отец Никита поднял руку:

– Работайте, работайте, я просто посмотрю, как у вас тут.

Семинаристки послушно склонили головы над иконами. Отец Никита двигался медленно,  останавливаясь около каждого стола,  делая замечания:

– Тут охры надо добавить. Что-то у вас, Ксения, краски прямо химические, глаз рвёт… Ольга, неплохо, но цвета воздушнее. Маргарита… так, рисунок уже лучше, думаю, можно начать раскрывать в цвете.

Когда отец Никита и Клавдия Ивановна вышли, девушки  дружно бросили работу. Оксана сразу вспомнила:

– Слышали, у второкурсниц скандал был?  Их всех к батюшке водили. Клава откуда-то взяла, что к ним ночью пьяные ребята лазили через окно.

– Ой, – Оля в испуге закрыла рот ладонью.

– Что, и правда?

– Ты либо с крыши свалилась, к кому там лазить? Вспомните, какие мы были год назад – овечки овечками! От каждого окрика вздрагивали, все в монахини постричься собирались. Вот и они такие же. Стоит только на Софию поглядеть, или на Ирину.

– И что же тогда? – поинтересовалась Катя.

– Решили,  что на регентском, там девки оторви и брось, – сказала Лида. – К ним, наверно, и лазили, а Клава спросонья на наших подумала.

– Да, девчонки, а мы изменились, – вздохнула Оксана.

– Ну да, в монастырь уходить раздумали. Целуемся на всех углах, женихов, как перчатки, меняем. Одна только Оля никак не перевоспитывается, – весело заявила Катя.

– Да, распустились, обнаглели, – шутливо поддакнула ей Лида.

– А что, моя бабушка говорила: «Живёте в мире, ну и живите по-мирски, только меру знайте», – проговорила Рита.

– Если бы эту меру знать, – вздохнула Оксана.

– А если честно, ведь каждый её чувствует! Только не всегда хочет  остановиться. Это – как глас Божий в душе, – воскликнула Оля, словно делая открытие.

Прокомментировать её слова не успели – появилась преподаватель, недавняя выпускница семинарии, высокая и нескладная Елизавета.

 

Марина теперь довольно часто появлялась в домике на улице Урицкого в надежде встретить там Арийца. И бывала вне себя от радости, когда находила его там. Хотя в последнее время её комфортное самочувствие было крепко поколеблено. Причина того заключалась  в Гере. Белокурая ведьмочка всё больше раздражала Марину. Видно было, что Геру тянет к Арийцу. Она всякий раз норовила подсесть в парню поближе, тесно прижавшись к его боку, обнимала его, даже порой поводила губами по его коже. И, что было самым неприятным, Арийцу, похоже,  это нравилось. Тогда, на инициации, когда Марина только познакомилась с Герой, и даже когда та участвовала в групповухе, где они были все вместе – и она, Марина, и Ариец, и ещё какая-то девка, Марина ещё не придавала значения оказавшейся в их компании девице. В групповухе все равны. Но теперь… Гера нагло заменяла  то место рядом с Арийцем, которое принадлежало только ей, Марине. Более того, она делала это нагло и вызывающе. Марине казалось, что Гера нарочно провоцирует её.  Однажды, не выдержав, Марина обратилась к Арийцу:

-Почему ты позволяешь этой… этой… оскорблять меня? Ведь не она, я – твоя девушка.

Ариец любил, когда Марина выходила из себя. Он улыбнулся:

– У нас принято каждому поступать так, как ему хочется. Мы – свободны.

– Я понимаю её, но ты…

– А что, я должен быть привязан к тебе цепью? Может, ещё и в ЗАГС с тобой сходить?

Марина опустила глаза – Ариец слишком больно ущипнул её этими словами.

– Нет, – выдавила она из себя, – но… я думала, ты любишь меня.

– Люблю. Но мне нравится и Гера, и другие девчонки. И вообще, я не прочь повторить ту групповуху, которая была у нас на твоё посвящение. Гера была вне всяких похвал.

– А…я?

– И ты, кошка, – он приобнял её за талию. И вдруг сказал:

– А давай мы устроим гладиаторский бой – ты и Гера. Если кто проиграет, на того я  больше не взгляну, клянусь!

Марина в растерянности отступила:

– Ты… ты хочешь, чтобы я дралась за тебя с Герой?

– А что, разве ты не хочешь польстить моему самолюбию? И вместе с тем доказать, что ты в самом деле любишь меня?

Марина стояла перед ним как школьница перед директором. Стояла и молчала. Думала. И всё больше понимала, что даже если она согласится на такое постыдное предложение, она проиграет. Ведь известно, Гера мастер по боевым искусствам. Тогда почему Ариец предлагает ей такое? Разумеется, ему хочется поразвлечься, наблюдая за яростной кровавой битвой двух девок, влюблённых в него. Но он сказал, что на проигравшую он больше не посмотрит…  Что, он хочет, чтобы она проиграла? Она надоела ему, и он хочет от неё избавиться? Марина почувствовала, как холодеют её внутренности, как отнимаются у неё ноги.

– Нет, – наконец, сказала она, – я не буду драться. А то, что я люблю тебя, ты это знаешь прекрасно.

– Жаль, а то я уже был весь в предвкушении азартного зрелища. Ладно, не горюй, – он  притянул девушку к себе, обхватив ладонью её затылок, поцеловал. И вдруг сообщил: – есть свеженький. Может, ширнёмся?

Марина с тоской посмотрела на него:

-Ты подсаживаешь меня на иглу? Зачем? Ты же знаешь, к чему это ведёт.

– Что может быть слаще смерти, кошка! – ответил он, смеясь своими холодными голубыми глазами. – или секса под кайфом.

Она поняла, что не посмеет отказаться, её лишал воли страх  потерять любимого.

Ариец приготовил всё необходимое для укола. Перетянул Маринину руку…

Потом девушка пыталась вспомнить, а сделал ли Ариец укол самому себе? И вообще, делает ли он их когда-нибудь?

Близость в наркотическом опьянении была особенно сладостной. Не было сладко потом, когда Марина оставалась одна. Она с ужасом думала, что же будет дальше. Хотя, и так догадывалась – каждодневные инъекции уже определённо сделали из неё наркоманку. Противостоять она не могла. Разве можно противостоять Арийцу? А делал это он целенаправленно. Значит, она так надоела ему, и он хочет убить её? Марина пыталась поговорить с ним.  Он лишь смеялся и переводил разговор на другую тему. В душе Марины поселялась глубокая тоска. Она опять думала о смерти.

 

 

Однажды, едва только она вошла в комнату и радостно улыбнулась, увидев дорогое лицо, Ариец сам подошёл к ней.

– К тебе дело, – сказал он, прикоснувшись к её губам коротким, но обещающим поцелуем.

Взяв  за руку, усадил на воздушный матрац, на котором сидели Гор и Юстас, предложил сигарету. Парни были серьёзны.

– Короче, дело такое… –  в его холодных глазах мелькали насмешливые огоньки. – Скоро Пасха. Мы должны отметить её в лесу, на жертвенной поляне. Ты догадываешься, нам нужен чистый невинный агнец.  Насколько я знаю, у тебя есть подруга, Рита.

Марина хотела вскочить на ноги – Ариец удержал.

– Ты правильно поняла – нам нужна её кровь и  сердце. Мы хотим принести её в жертву, как когда-то были принесены в жертву три монаха из Оптиной пустыни.

– Ариец, ты совсем свихнулся! – вдруг закричала Марина в полный голос. – Ты хоть сам себя слышишь?!

– И себя слышу, и тебя. А ты обещала быть послушной.

– Но не до такой же степени, – она всё-таки встала на ноги, – прости, но всему бывает предел. То, о чём ты говоришь, дико для меня… ну просто…нет слов.

– А если нет, не визжи, садись и молча слушай. Я ещё не всё сказал. Короче, ты не можешь отказаться. Отказ выполнить моё приказание – равносилен смерти. Не она – значит, ты.

Она испуганно дёрнулась.

– Но я думаю, до этого не дойдёт. Просто прими во внимание, тебе некуда деваться. Ты – посвящённая.

Она открыла рот, но ни звука не слетело с её губ. Ариец меж тем спокойно продолжал:

– Гор и Юстас подстрахуют тебя. А то ещё в милицию соберёшься, – он улыбнулся. – Или подружка что-нибудь выкинет… Короче, вот тебе задание – ты должна привести её сюда ровно в десять часов ночи накануне пасхальной службы. Как ты это сделаешь, меня не интересует. Я просто отдаю приказ.

Марина упрямо наклонила голову:

– Нет, я не сделаю этого.

– У тебя неделя. Думай, – Ариец обернулся к Гору. – Если Марго ещё не усвоила, как надо себя вести в организации, расскажи ей. У тебя есть опыт.

Гор с видом абсолютной покорности сложил ладони и кивнул. Ариец встал, и она поняла, что он собирается уходить. Марина посмотрела вслед тоскующим взглядом.  Ужас перед тем, что он приказал ей только что, и отчаяние при мысли, что сегодня она не будет с ним, разрывали душу на части. Но есть же здравый рассудок! То он предлагает ей драться с Герой, а тут вдруг – вести на смерть подругу…. Девушка в бессилии опустила  голову на колени, обтянутые чёрной кожей. И тут же подняла её – неужели Ариец уйдёт, и она не получит ни секса, ни дозы? Марина боялась ломки и не могла представить себе жизни без Арийца. И если она откажется, прекратится и то и другое? Но она же ещё не совсем свихнулась! Она сможет справиться. Должна справиться. Потому что несмотря ни на что она ещё хочет жить и при этом сохранить здоровье и психику. Да и свободу тоже! Пусть уходит! В конце концов есть мама, есть врачи… – Марина закрыла руками лицо, – решение давалось непросто, но именно в этот момент она поняла, что должна сделать выбор именно сейчас. Сейчас или уже никогда. Словно последняя черта, разделяющая жизнь и смерть. И она уже точно никогда не спрыгнет с крыши высотки, как ни раз происходило в её страшных снах. Она…

Знакомая рука тронула её шею. Марина, вздрогнув, подняла голову, ей улыбался  Ариец.

– Кошка, ты совсем сникла, – сказал он, и девушке даже почудилось, что она слышит некую теплоту в его голосе – не ответив, отвернулась.

– Иди ко мне, – он поднял её почти силком, обнял, прижал к себе. – Глупая кошка, ты ничего не понимаешь, я тоже прошёл через это. Пойми, человеческая кровь, пролитая  при жертвоприношении…

– Замолчи, я не хочу об этом слышать! – почти истерически закричала Марина.

– Но от тебя требуется только привести её.

Тогда девушка посмотрела на него в упор и отчеканила:

– Я не приведу её.

– Ты хочешь, чтобы принесли в жертву тебя вместо неё? – он был непривычно терпелив и ласков.

– Вы все сошли с ума. Не верю, что вы так просто можете лишить человека жизни. Не верю… Ты просто пьян или обкурился.

– Как хочешь, – Ариец вдруг спокойно пожал плечами. – Найдём того, кто сделает это за тебя. А ты можешь идти – свободна. Ну…

Он подтолкнул её к двери. Марина, не веря своим ушам, медленно надела куртку, набросила шарф на голову, сделав усилие, переступила порог. Дверь тут же захлопнулась за её спиной.

Ночью у неё начался насморк, Марина без конца чихала, из глаз лились слёзы,  тело ломало.  Мать, поднявшаяся на работу, удивлённо посмотрела на дочь, потрогала лоб:

– Ты  заболела?

– Да, наверно, – ответила девушка.

– Тогда не ходи на занятия, отлежись, – засуетилась Тамара Семёновна.

Марина закрыла глаза – забота матери вызвала в её душе почти оглушительное раздражение. Едва дождалась, когда она уйдёт. Оставшись одна в тишине, подумала,  что неплохо бы заснуть. Но непонятное напряжение в теле не давало расслабиться. Немного прошло времени, когда до Марины дошло, что её состояние не совсем похоже на обычную простуду. В сердце закрался страх. Нет, нет, не может быть…. Девушка похолодела, её бросило в пот.

К вечеру ей стало совсем плохо. Тело сотрясала дрожь. Её бросало то в жар то в холод. Нарастала боль в мышцах. Скоро Марина уже едва могла сдерживать стоны.

Напуганная не на шутку Тамара Семёновна  пыталась напоить дочь жаропонижающими и обезболивающими. И пугалась той злобе, с которой дочь реагировала на каждое её предложение. Не понимая в чём дело, порывалась вызвать Скорую, но её останавливал злобный крик Марины – «Не смей!». Остатками сознания Марина ещё пыталась бороться с собой. Она знала, что ломку можно перетерпеть, и тогда придёт облегчение. Кончатся все её мучения, а с ними наркотики, и даже Ариец со своими дикими предложениями. Всего несколько дней – из последних сил она успокаивала себя, корчась на постели.

К утру Марина поняла – выдерживать дальше эту муку она не в состоянии. Она беспрерывно чихала, вместе с чохом из её рта непроизвольно текла слюна. А боли в костях стали такими, словно их ломали. Её даже казалось, что она слышит как они трещат. Посмотрев на задремавшую около её постели мать, девушка, сделав над собой невероятное усилие, поднялась. Даже кое-как оделась. Несколько шагов – её вырвало. Ох, только бы не разбудить мать! Держась за стену, доползла до входной двери. Почти скатилась с лестницы на улицу. И там дрожащими непослушными руками набрала заветный номер.

Услышав недовольный сонный голос, смогла лишь пробормотать:

– Не могу… Умир-раю… Помоги!

Она не ожидала, что Ариец так скоро примчится к ней на мотоцикле, на ходу сбросит шлём, вытащит из кармана ключ. Переступив порог, согнулась пополам от приступа невыносимой боли и с воплем упала на пол.

Очнулась лёжа на знакомом надувном матрасе в блаженном состоянии великого телесного и душевного облегчения. Ариец сидел рядом, сворачивая жгут.

– Я люблю тебя, – прошептала она, замирая от восторга. – Ты не представляешь, как я люблю тебя. Ради этого стоит жить!

Девушка протянула к нему руки и в кружащемся хороводе ярких вспышек, цветных звёздочек, увидела самое желанное, самое дорогое лицо. Оно склонялось к ней, его губы искали её губы, а прикосновения рук казались обжигающими лучами солнца, бликами на воде, она тонула в упоении, погружаясь в пучину, где перед ней расцветали кораллы и плавали необыкновенные рыбы. Она не чувствовала своего тела, только блаженство,  летала и кричала, потому что лучи пронизывали её насквозь, и всё её существо, подобно тому же  кораллу  тоже вздрагивало и колыхалось, омываемое нежно щекочущими струями живительных вод.

Казалось, они никогда ещё не любили друг друга так самозабвенно. Но перед расставанием Ариец, напоследок целуя Марину, вдруг напомнил:

– Ты всё же подумай, как заманить к нам твою Риту,  – он подмигнул, словно не замечая, как вмиг побледнело её лицо. – А насчет всего остального – звони.

– А… сколько это стоит? – едва смогла пролепетать Марина. Она с ужасом думала, где будет доставать следующую дозу, если Ариец откажется её снабжать. Ведь ещё раз выдержать весь тот кошмар, который она только что испытала, она уже знала – ей не по силам.

– Для послушных девочек – пока бесплатно. До встречи.

Уже в дверях девушка обернулась и в упор посмотрела на парня:

_Скажи, Ариец, зачем ты со мной такое сделал?

– Ну разве это неприятно? – улыбнулся он – такой кайф стоит самой жизни. Скажешь, не так?

-Но ты сам не колешься.

– Отчего же? – его холодные синие глаза смеялись,  – колюсь, нюхаю и глотаю. Просто ты оказалась менее устойчива, чем другие. Я сам удивляюсь, как ты съехала с катушек уже через месяц! Я же давно понял, ты – слабачка, и телом, и главное, душой.

– И ты решил уничтожить меня?

Он не ответил, только смотрел на неё. Марина не могла прочесть, что выражал его взгляд. Потом он сказал:

– Ладно, пора разбегаться. А то у меня ещё куча дел. Да, кстати, на вечер, если уж совсем… – он достал из кармана хрустящий пакетик, который Марина, не раздумывая,  тут же схватила. – Следующий будет только в обмен на Риту. Усекла?

И теперь уже, не обращая внимания на взгляд широко раскрытых глаз девушки, захлопнул дверь.

Она бежала домой, торопясь к матери, надеясь, что та ещё дома. Сейчас, о, сейчас она придёт  и всё-всё расскажет. Мама непременно придумает, как ей помочь. Она спасёт её. И от наркотиков, и от Арийца, и от себя самой… Скорее…Марина вопреки всему верила, что ещё не всё потеряно.  Да, она будет жить, опять будет жить нормальной жизнью, как все, как всегда. Боже, какое это счастье – просто жить как всегда и не думать, где достать очередную дозу, которая сокращает её жизнь, уничтожает всё, что есть в этой жизни дорогого и прекрасного!

В кармане задребезжал мобильник. Марина  достала, взглянула – Ариец. Что ему надо ещё!?

– Да, я,  – отозвалась непривычно холодным тоном.

– Кошка, забыл предупредить, – услышала в трубке знакомый насмешливый голос: – ты смотри, много не болтай, а то первая болтовня станет последней в твоей жизни. Ты меня знаешь.

– О,Ариец, – только смогла выдохнуть Марина.

Мать была дома. Не на шутку встревоженным взглядом она встретила появившуюся дочь.

-Мариночка, ты где была? – спросила. Голос дрожал.

– Подышала свежим воздухом, – небрежно бросила девушка, проходя мимо.

-Марина… – От того голоса, каким мать позвала её, могло бы разорваться сердце. Марина резко бросила:

– Отстань,  мать, я всю ночь не спала, хочу отдохнуть.

– Но…

– Отстань! – вдруг непонятно откуда взявшимся, страшно грубым голосом закричала, нет, истошно заорала она. И захлопнула дверь своей комнаты прямо перед лицом матери.

Не раздеваясь, она бросилась на постель. Было ли ей хорошо? Ведь она получилась дозу, утихомирившую её взбунтовавшийся организм, ведь она имела невероятно приятную близость с Арийцем, который требовал от неё привести на смерть Риту….Запретил жаловаться и искать спасения…. Марина закрыла глаза. Полнейшее бессилие овладело ею. Бессилие в мышцах, бессилие в душе. Тогда она поняла, что реально хочет одного – умереть. Прикрыв глаза, она видела, как поднимается на крышу высотки, идёт… Вот он  – край, ветер обвевает её лицо, перед ней – чёрный, погрязший в мерзостях город  и  безмерное, манящее чистое небо… Возьми меня, смерть!

 

 

Ариец вышел из маршрутки, бросив вокруг внимательный взгляд, перешёл дорогу. Идти было недалеко, сразу за супермаркетом стояла многоэтажка, в которую он и направлялся. Нажав кнопки кодового замка, дёрнул дверь. В подъезде привычно  завернул за угол и вошёл в лифт. Новенькая металлическая дверь с глазком была напротив. Позвонил. Отворили почти сразу. В полумраке прихожей стояла Изида. Светлые прямые волосы были распущены, чистый высокий лоб пересекала вышитая повязка. На ней было длинное прямое платье очень  яркой расцветки, похожее на кусок большой ткани, в который она тщательно завернулась. На груди висело множество побрякушек – бус, кулонов, амулетов. Увидев Арийца,  она не выразила удивления и отступила в тень, давая возможность пройти.

– У тебя никого?

– Пока никого, – ответила хозяйка, – мои клиенты приходят позже – по записи.

– Хорошо ты дело развернула.

– Если получается, почему бы и нет?

– Деньги лопатой гребёшь? – улыбнулся он, словно в шутку.

– Так же, как и ты. Проходи.

Ариец вошёл в единственную комнату, светлую, просторную и полупустую. Из мебели всего лишь широкая тахта, большой стол и шкаф-стенка позади стола, заполненный в основном книгами. Мельком оглядевшись, сел на стул подле стола.

– Я к тебе погадать пришёл, Изида.

Светлые глаза девушки смешливо сузились:

– Разве ко мне за чем-то другим ходят?

Изида подошла к шкафу, достала из ящичка колоду карт. Ариец проследил за нею взглядом – под тонкой тканью отчётливо выделялись линии её фигуры – прямая спина, гибкая талия, соразмерно широкие, но крепкие бёдра.

– Неужели любовника нет? – спросил, улыбаясь.

– Что мне надо, то и есть, – Девушка передёрнула  плечами.

– Значит, есть… Хороший стимул для радости жизни.

Изида, не отвечая, села за стол, положила перед собой карты.

– Сними.

Ариец выполнил просьбу и больше не мешал, только следил за выражением её лица. За то время, пока она раскладывала карты, успел рассмотреть и узор на головной повязке, и аккуратно подрисованные брови, и узкий носик, который вдруг заблестел от покрывших его капелек пота. Её лоб пересекла морщинка.

– Что? Что там? – заинтересованно спросил он.

– Сейчас… – Изида не спешила, но Арийцу показалось, что она уже всё поняла. Наконец девушка откинулась на спинку стула, она была  бледна.

– Вот потому я и не люблю гадать своим – всегда что-то нехорошее откроешь, – сказала она и вытерла лоб. Её поведение было слишком уж необычно.

Ариец наклонился вперёд:

– Говори!

– Что говорить? Сам не видишь? И Изида подвинула к нему даму пик.

– Пакости от бабы? – он попытался улыбнуться.

– Да, от бабы. Только имя её…

– Ты знаешь имя?

– Все знают это имя. Говорить ли? – Изида подняла на Арийца глаза.

– Я за тем к тебе и пришёл, – он тоже побледнел. – Говори же!

– Смерть тебя ждёт. И далеко не в старости.

– Скоро? – он почувствовал, что губы не слушаются, но изо всех сил пытался сохранять лицо.

– Кто ж его знает! Вижу только, что по короткой дорожке она бежит.

– А… причина?

Изида собрала карты, подровняла края.

– Причины в основном скрыты в нас самих.

– Болезнь? – пытался он вызнать.

Изида резко встала:

– Не знаю, ничего больше не знаю, Ариец! И вообще, тебе пора, ко мне скоро люди придут.

Он встал, помолчал,  понял, что говорить больше не о чем. Надо хотя бы в мыслях своих разобраться. Выходя из квартиры Изиды, не увидел, как на  миловидном личике девушки  появилась насмешливо-злорадная усмешка.

 

Пропавшего прошлым летом парня нашли случайно: в отделение милиции поступило сообщение от местного жителя, в котором говорилось, что, гуляя с собакой в посадке за объездной дорогой, он нашёл присыпанный землёй труп неизвестного человека, который, судя по слабо сохранившимся приметам, мог быть Касториным Денисом. Дело об убийстве было возобновлено. В ходе рассследования обнаружили, что у трупа не было сердца.

– Похоже на ритуальное убийство, не находишь? – проговорил Гоша.

– Ритуальное? Да… – Анатолий Сергеевич наклонился над столом, торопясь выписать повестку.

– Ты по поводу того парня, что проходит по делу о наркотиках? – спросил Гоша.

– Татуировка у него, помнишь, бычья голова с рогами. Я уже не раз встречал это изображение, может, есть какая связь?

– Так он тебе и расскажет!

– Посмотрим.

Юстас послушно явился в кабинет следователя. Взволнованный, бледный – неужто что-то ещё накопали?

Анатолий Сергеевич предложил садиться. Когда  молодой человек сел, следователь наклонился к нему ближе и резко проговорил, одновременно спрашивая и утверждая:

– Сатанист? Жертвы приносили? Парня угробили?

Юстас испуганно отшатнулся, прячась от пронзительного взгляда.

– Говори! – вдруг закричал Анатолий Сергеевич. – Говори, когда  спрашиваю!

И тогда Юстаса прорвало: размазывая по щекам слёзы, всхлипывая,  он стал рассказывать:

– Он, короче…

– Короче, кто?

– Да Ариец! Сказал, что мы должны принести жертву сатане…

– Имя, имя! – закричал следователь, злясь уже на самого себя, что до сих пор не выяснил личность, скрывавшуюся под столь многоговорящей кликухой.

– Да не знаю я, – в ответ ему крикнул Юстас.

– Дальше! – ох и тошно слушать про эти ритуальные убийства.

– Гор и я… Гор дружил с ним.

– Что за Гор, имя!

– Ромка… Роман Костров. Короче….Он и привёз его туда, вроде как на шашлычки с рыбалкой. Короче…Мы тогда все под наркотой были… – сам, в ужасе от того, что было ими сотворено, Юстас закрыл руками лицо. – Мы не хотели, чтоб он мучился…  Мы… Его сперва зарезали…

– Кто? Как? Всё- всё подробно! Кто первый, сколько раз…

– Сперва Ариец, потом я… Мы должны были нанести  тринадцать ударов в грудь. Потом…  он подставил чашу, в которую собрал его кровь…

 

Сразу после Вербного воскресенья Рита сообщила Максиму, что должна съездить к бабушке и дедушке  помочь посадить картошку. Тот, давно ощущая необходимость её постоянного присутствия в своей жизни, тут же предложил поехать вместе. Девушка хмыкнула, представив, как отреагируют старики на её появление теперь уже с другим парнем да на крутой тачке. А соседи! Бабушка с недовольством как-то высказала Рите, что после приезда Олега  они замучили её вопросами о свадьбе. Что будет, когда она появится с другим?! Ситуация показалась ей забавной, но она знала, что бабушка в любом случае  поймёт и не осудит.

«Мазда»  Максима произвела в деревне  фурор. Из-за заборов выглядывали все, кто только мог передвигаться. Вышли и бабушка  с дедушкой. Дед вежливо ответил на рукопожатие гостя, его лицо не выразило ничего. Бабушка лишь внимательно посмотрела  на них  и пригласила в дом. Максим, уже готовый идти работать, спросил, где можно переодеться.  Девушка повеселилась, увидев на женихе новенький спортивный костюм, который, он, видимо, только что купил. Сама Рита надела старые видавшие виды штаны и футболку.

Работа шла быстро. Картошку сажали под лошадь опять же на виду у всей деревни. Бабушка несколько раз выносила труженикам банки с компотом, который тут же уничтожался. Даже отдыхать не хотелось.

К вечеру, когда всё было закончено,  обмывшись под рукомойником, сели за стол. Дед налил по стаканчику самогона, бабушка поставила варёную картошку, домашние соленья – всё постное. Рита улыбалась – лицо Максима лучилось, загоревшее, румяное,  счастливое. Потом мужчины пошли покурить, Рита осталась с бабушкой. Она  ждала этого момента.

– Ну что, бабуля, как он тебе? – Внучка, не глядя, свалила посуду в большой таз.

– Да что-то у меня уже в глазах рябит от твоих женихов, – бабушка не улыбалась, – не знаю, куда от стыда деться.

– Да ну, бабуля, это последний, – Рита примирительно улыбнулась. – Да-да, единственный и навсегда! Мы уже и заявление подали. Так что, на Сергия Радонежского просим на свадьбу. Максим даже кольцо с бриллиантом мне подарил, вот. Ну что ты, бабуля, хмуришься. Он тебе не нравится?

– Лишь бы тебе нравился, – фыркнула бабушка.

– Нравится, очень, ты не представляешь, как!

– За кольцо с бриллиантом?

– Да нет, это  не главное, хотя и  приятно. У него дом громадный такой!

Бабушка задала несколько вопросов о Максиме, о его родителях, о семье. Рита ей с удовольствием всё рассказала.

– Да нормальные они, как все. У мамы, правда, заморочки всякие с фэн-шуем, но нас это не касается. Так она спокойная, домашняя, готовит  вкусно!

– Не церковные?

– Нет, но Максим тянется за мной, в храм ходит, даже причащается.

Бабушка, поставив на полку вытертую посуду, села на табурет, сложила руки на коленях. Как Рита любила её руки, большие, жилистые, с крупными венами, но  такие ласковые и тёплые!

– Нынче по «Союзу» отец Димитрий Смирнов выступал.  Отвечал на вопрос одной такой же влюблённой девочки, которая, будучи воцерковлённой, хотела выйти замуж за неверующего. Говорит, можно медвежонка из лесу взять, соской кормить, играть с ним, баловать, обучать. Он такой послушный, ручной – что хочешь, с ним можно сделать. Но проходит года этак три – и приходится медвежонка в зоопарк сдавать, потому что три года – это срок, когда медвежонок становится медведем.

Рита поняла, что хотела сказать бабушка, не смея возразить, робко пискнула:

– Ну он же сам… И в церковь ходит, и причащался…

– Это пока для него всё в новинку.

– Так что – невозможно?

– Я тебе что, пророк? Мне вот Олег твой больше нравился.

– Ну, бабушка, Олег – маменькин сыночек!

– А этот – папенькин? – ласково улыбнулась бабушка. – Да  у него жена, ребёнок. Ох, нехорошо это!

– Ну и что же, с кем не бывает? Жена сама стала ему изменять, а ребёнка он не бросает.

Бабушка не ответила, лишь, покачав головой, спросила:

– А что с семинарией? Бросишь или как?

– Постараюсь остаться. Вот после Пасхи пойду  к архиерею.  Как благословит. Папа Максима  поможет мне в мединститут поступить, а ты знаешь, это всегда было моей мечтой!

– Так просто семинарию бросишь?

– Ну, бабушка, ты сама говорила, что для женщины семья – главное. Вот я и выбираю семью. Да я иконы рисовать уже научилась. Что случись, без куска хлеба не останусь. Попробую, конечно, всё сделать, чтобы там остаться и закончить, но…

Бабушка помолчала, потом перевела разговор на другую тему:

– Что же с тобой ни Лёшенька не приехал, ни Таня?

– У Лёшеньки спинка болит, – Рита скорчила смешную физиономию, – а тётя Таня, ты же знаешь, работает.

– Ну да, она сутками работает, о матери-отце и вспомнить некогда.

– Я у тебя за всех, бабулечка! – Рита пылко кинулась к  старушке и обняла её.

– Ну да,  когда отец на своём горбу им картошку привезёт, у них ничего не болит, – видно было, что бабушка расстроилась.

– Ба, – вдруг вспомнила Рита, – а можно я чуток оставшейся картошки возьму с собой? У меня, знаешь,  старушка одна появилась, она такая несчастная, бестолковая.

– Да и не только картошки наложу тебе, как уезжать будете.

Увидев входящего Максима, Рита кинулась к нему, склонила голову на плечо, – благословишь ли, бабушка?

Та подумала, потом торжественно взяв икону, перекрестила молодых.

– Бог благословит.

– Ветер у тебя в голове – и учиться и жениться, – пробурчал наблюдавший за всем дедушка и обратился к Максиму. – Ты повнимательнее смотри, кого  в жёны берёшь.

– Посмотрел, – улыбнулся тот, – и увидел, что лучшей девушки на свете нет.

В город они приехали поздно вечером. Максим, остановив машину возле дома, где жила Рита, потянулся к ней, чтобы урвать хоть и кратковременную, но столь желанную близость, не успел,  девушка, чмокнув его в щёку, выпорхнула из машины и скрылась за дверью подъезда.

 

На Чистый четверг Максим в церковь не пошёл, заявив, что надо собираться с силами перед ночной пасхальной службой. Да и работы много, добавил он уже серьёзным тоном. Рита по своему обыкновению ничего не стала комментировать. Вместе с тёткой, взяв по фонарику для четвергового огня, она направилась в храм. Девушка с детства любила эту службу, хоть она и была долгой, и в храме из-за множества присутствующих людей и горящих свечей было душно и тесно. Но что эти неудобства по сравнению с радостью делиться с окружающими огоньком перед чтением очередного Евангелия и наблюдать, как множество таких же огоньков бегут по храму, нежным светом озаряя усталые, но ласково улыбающиеся лица. В этих действиях  – трогательное единение людей, совсем незнакомых друг с другом, но  в данную минуту охваченных радостным и благоговейным чувством.

В толпе Рита потеряла тётку, но искать не стала, хотелось побыть наедине с собой. Уже в конце службы, стоя в очереди к кресту, оказалась рядом с большой иконой Серафима Саровского, где он, воздев руки, молился, стоя на камешке. Очередь медлила, и Рита решила приложиться. Перекрестившись свободной рукой, приблизила лицо, коснулась губами края камешка. И вдруг  почувствовала –  он обнял её. Не конкретно руками, а живым теплом, как облаком окутал…. Ощущение было даже не физическое, она словно и телом и душой в другое измерение нырнула, туда, куда обычно человеку доступа не бывает.  Несколько мгновений – и всё, она опять на земле.

Когда служба закончилась,  Рита с фонариком вышла во двор храма и приостановилась. Куда нести огонёк? Домой? Но там управляет тётка. В семинарию? Там и без неё всё есть. И решила Рита пойти к Галине – старушки сегодня в храме не было.

Идти было не близко, но Рита почти не заметила дороги, следя за тем, чтобы не угасло маленькое пламя. Да и приятно было видеть вокруг, в сумерках наступающего весеннего вечера там и тут горящие точечки в бережных руках проходящих людей. Опять вспомнилось детство, первый поход в храм… Мама, в своё время пережившая комсомольское давление, тогда так радовалась, что можно вот так, без страха, открыто свидетельствовать о своей вере. Рита хорошо помнила, как восторженно они с папой приняли Горбачёва, давшего свободно дышать, и Ельцина. Никакая критика и обвинения в адрес бывших президентов уже не могли поколебать родительской благодарности к ним. «Ведь они дали свободу верить и ходить в храм, свободу быть самими собой, не лгать и не лицемерить, а это стоит всех денег на свете, любых зарплат и самых элитных видов колбасы!», – говорил отец. Мама кивала, соглашаясь с ним.

Дверь у Галины как всегда не заперта. Везде было темно, и Рита встревожилась, не случилось ли чего? Девушка осторожно заглянула и увидела старушку. Она как обычно сидела на кровати, сгорбившись, опершись локтями о колени, в руках её были чётки. Рита с облегчением перевела дух.

– Матушка, вы меня напугали, – невольно воскликнула девушка, – а я  вам, смотрите, что  принесла!

Огонёк осветил унылый приют нищей старушки, отразился улыбкой в её глазах.

– Вот вам на мир, на радость и на Божию защиту, – Рита, поднеся фонарик к двери, копотью начертила на притолоке небольшой крест. Подошла к серванту, на котором перед иконой из календаря десятилетней давности стояла стеклянная лампадка – её собственный подарок на Рождество, и зажгла фитилёк. Сделав дело, опустилась на стул, расслабилась. Праздник начался. Приближалось Великое Воскресение. Галина молча смотрела на огонёк.

– А вы не были сегодня в храме? – спросила девушка.

– Была, как же, – ответила Галина.

Рита не стала уточнять, где и когда была старушка, захотелось рассказать о волновавшем:

– А вы знаете, сегодня, когда я приложилась к иконе Серафима Саровского, он обнял меня.

– Защищает, – ответила  старушка.

– От чего? – не поняла Рита, но та словно не расслышала.

Подождав некоторое время, девушка спросила:

– У вас хлеб есть? – она пошуршала пакетом, заглянула в ведро, где ещё было достаточно воды.

– Вода есть, – откликнулась Галина, – а еды не надо, не время, завтра – Страстная пятница.

– Мы с девчонками на погребение Плащаницы собираемся.

Рита ещё некоторое время посидела с Галиной, радуясь, что наступает весна, и в домике старушки уже не будет так холодно. Рассказала о поездке в деревню, о Максиме. Повздыхала и собралась уходить. Сегодня она будет ночевать в семинарии.

– Ну, я пошла, матушка, оставайтесь с Богом.

Галина подняла голову, словно проснулась и вдруг громко, почти грозно проговорила:

– Никуда не ходи, слышишь, никуда не ходи!

Рита оторопела.

– Вы о чём? Куда не ходить? Когда не ходить?

Галина словно не слышала и только повторяла с выражением  какого-то ужаса в голосе:

– Никуда не ходи! Никуда не ходи! – а её пальцы быстро-быстро перебирали узелки чёток.

Так ничего и не поняв, Рита не без страха вышла на улицу и помчалась в семинарию. Прибежала с часто бьющимся от волнения сердцем, бледная. Вахтёрша с недоумением посмотрела на неё и тут же прокомментировала:

– Так приличные девушки себя не ведут. Надо всегда быть сдержанной и скромной.

Она успокоилась  лишь в своей келье, рассказав об услышанном девчонкам. И все до полуночи обсуждали волнующий вопрос, куда всё-таки нельзя ходить Рите.

– Может, надо было в её доме остаться? – высказала предположение Рита, отнюдь не радуясь при мысли о ночёвке в промёрзшем, грязном, наполненном тошнотворными запахами доме.

-Да кто ж её знает, – растерянно проговорила Оксана.

– Или в храм? – послышался испуганный голосок Оли.

– Нет, ну на службу-то я пойду, – решительно заявила  Рита.

– Мы с тобой будем, – заверила подругу Оксана. – Но только на службу и только с нами.

– Да, но на Пасху я должна быть дома – тетке ж надо помочь, она вечно с постной голодухи пиры затевает, а потом от изнеможения в обморок падает.

– Проводим, – успокоила её Оксана, – а в храм ты уже не одна пойдёшь.

– Ну да… – Рита всё не могла успокоиться: что-то очень страшное ей послышалось в голосе Галины. Она даже не отреагировала на рассказ Оксаны, прерванный её внезапным появлением.

– И вот мой Юрик – всё, уходит.

– Он хоть объяснил причину? – спросила Катя.

–  Говорит, что ошибся, что семинария не для него и что он не хочет быть священником.

Оксана сидела, опустив плечи, уронив безвольные руки.

– И что же он будет делать?

– В армию. Представляете, девчонки, он сам хочет в  Чечню.

– Ни фига себе! А может он это просто так, повоображать, мол, вот я какой крутой!

– Нет, не похоже. Он и в самом деле так решил.

– А ваши отношения? – подала голос всерьёз расстроенная Оля.

– Сказал, как вернётся,  поженимся.

– Ну вот, это же самое главное! – воскликнула Катя. – Так что не переживай, подруга, тебе всё равно ещё два года учиться.

Два дня прошли в суете. В субботу, занятая нарезкой салата оливье Рита нашла возможность посмотреть передачу о схождении Святого огня на Гроб Господень. Она всегда ждала  этого, веря, что если когда-нибудь огонь не сойдёт, наступит конец света. Но  он сошёл в очередной раз.  Девушка сморгнула непонятно откуда взявшиеся слезинки.

Красная и распаренная  тётка не выходила из кухни, занятая приготовлением отбивных. Алексея не было дома. Его всегда раздражала предпраздничная суета, он предпочитал приходить к накрытому столу и жадно поглощать яства, приготовленные матерью и сестрой.

В шесть вечера, всё приготовив и прибрав, Татьяна Егоровна и Рита, как правило, ложились отдыхать.  Они обе  собирались на праздничную службу.  Там, около храма Рита как обычно встретится  со своими подругами, там же должен быть и Максим. Он обещал подъехать  к началу, а потом пойти к ним домой разговляться. Ох, как она соскучилась по нему за прошедшие три дня! Но это было её решение – не видеться перед Пасхой, а, тем более, не целоваться. «Максимчик», – прошептала она ласково, заползая под тёплое одеяло, и уже мысленно видела его лицо,  взгляд, при одном воспоминании о котором у неё начинало чаще биться сердце. В голове забегали мысли и мечты – она вновь и вновь представляла их свадьбу, их первую ночь, их жизнь. Разве можно не разволноваться от подобных представлений. Да ещё на этот раз всё было так живо, так почти осязаемо.  Рита даже улежать не могла, крутилась с боку на бок. Сон никак не шёл к ней. Рита принялась считать овец в слабой надежде, что это поможет ей расслабится. Потом стала ждать, что сейчас придёт Алексей и включит свой  хард-рок, как это было на Рождество. И отчего он так любит всё делать назло? Потом полезли в голову мысли о жареной курочке, что стояла в большой кастрюле на кухне, они были такие живые, что Рита уже начала ощущать её запах и вкус. Ну как заставить себя уснуть?! И тогда раздался звонок по мобильному. Вздрогнув, схватила трубку. Марина.  Хотела с досадой отключиться, но не решилась – мало ли что заставило подругу звонить в такое время – голос у  неё был взволнованный.

– Ритуля, помоги мне, а то я даже не знаю к кому обратиться.

–  В чём тебе нужна помощь? – досада Риты постепенно проходила.

– Понимаешь, я повредила ногу, прямо тут, на улице. Не могу идти… Сижу, как дурочка, на бордюре.

– Где ? – Рита глянула на часы – этак она может и на пасхальную службу не успеть.

– На Урицкого.

– Бог мой, что тебя туда занесло?!

–  Дом моего друга недалеко, а телефон вне сети… – Рита вдруг поняла, что Марина плачет.

– Ну подожди… – ситуация  казалась Рите нелепой, но она не могла сказать, почему. Главным было, что Марина плакала.

–  Сиди,  сейчас приеду, – решила, наконец, девушка.

– Да-да, Риточка, умоляю!

Улица Урицкого была далеко. Но  ей повезло, быстро подошёл полупустой троллейбус. Доехав до места,  почти бегом пустилась туда, где её  ждала Марина.  Она и в самом деле сидела на бордюре, в облегающих джинсах и коротком пальто, сжавшаяся в комочек,  и выглядела такой жалкой и одинокой, что  невольно защемило сердце.

– Ну что? Где болит?

Рита склонилась к Марине и заметила, что та дрожит.

– Тебе холодно?

– Нет… да…  – Марина дёрнула носом, – Помоги подняться. Представляешь, звоню-звоню, а он, гад, трубку не берёт. И на улице ни души. Доведи меня.

Голос Марины срывался. Она говорила  словно через силу, торопливо и невыразительно.

– Может, лучше Скорую? – Рита не на шутку забеспокоилась.

– Да какая Скорая?! – вдруг резко оборвала её  подруга и громко чихнула – Просто доведи, а то я хотела уже ползком.

– Ты ещё и заболела, – сочувственно проговорила Рита, помогая Марине встать. Прыгая на одной ноге, та оперлась о плечо  девушки.

– Так, может, я лучше схожу за этим парнем? Ему проще будет тебя довести или донести.

Марина посмотрела в лицо Риты, её взгляд казался безумным, или это её глаза косили от боли? Помедлила.

– Попытаюсь допрыгать, если не получится, сходишь.

– А вдруг его нет дома? Нет, давай всё-таки я сама схожу. Да и Скорую надо вызвать. Ты сиди здесь.

– Только быстрее, – почти простонала Марина. С помощью Риты она опять опустилась на бордюр и скорчилась, прижимая руки к животу.– Каменный, розовый дом под шиферной крышей. Ты не стучи, сразу в калитку заходи – собак нет

Рита пошла. Её мысли были заняты только тем, как поскорее помочь Марине и успеть в храм на службу.  Она быстро нашла  нужный дом: и розовые стены, и шиферную крышу, и калитку, которая держалась на честном слове. Во дворе было пусто и темно. Девушка нашла входную дверь, боязливо постучала.  Не дождавшись ответа, решилась толкнуть. Дверь отворилась в тёмную прихожую, в полумраке Рита увидела высокого тонкого парня. За ним – ещё какие-то фигуры.

– Привела? – спросил парень, с трудом различая в темноте девичью фигуру.

Рита воскликнула:

– Лёшка, ты?!

Парень поначалу отпрянул, но тут же резко выдвинулся вперёд и, схватив Риту за руку, втащил  в комнату, где тоже было полутемно и  чувствовался какой-то странный запах. Ничего не понимая,  она собралась  рассказать о Марине.

– Так это ты её парень, что ж она не сказала? Она там, на тротуаре с поломанной ногой. Я хотела…

В этот момент произошло и вовсе нечто  странное. Между Алексеем и Ритой каким-то образом просочилась ещё одна фигура, в которой Рита, к своему изумлению, узнала Галину.

– Матушка, а вы как здесь?

– Говорила же тебе – никуда не ходи, – проговорила Галина сурово, не обращая внимания на окруживших  их парней, – а ты попёрлась.

–  Подруге стало плохо, вот я и подумала…

– Подумала, – проворчала  старушка. – Иногда и о себе стоит думать. Ну что разговорилась, пойдём отсюда!

– Но Марина… А это мой брат…

Галина, больше не говоря ни слова, взяла Риту за руку и повела  к двери. Двое высоких крепких парней встали на их пути. Девушка растерянно приостановилась, наконец-то  почувствовав угрозу, исходящую  от этого дома, от незнакомых парней, от странного поведения брата. Но Галина,  не замедлив шага,  провела девушку сквозь неожиданную преграду, вывела во двор, потом на улицу.

– Всё, иди, скоро уже колокола зазвенят.

–  Давайте  вместе,  как же вы одна по тёмным улицам?

– Я разберусь, а ты беги, беги.

Рита опять хотела запротестовать, и Галина, словно уже соглашаясь, сделала несколько шагов вслед за девушкой, но когда та повернулась к ней, чтобы что-то сказать,  обнаружила, что старушки  рядом нет, и она одна на тёмной пустой улице. Взвизгнув от ужаса, Рита  помчалась так быстро, как могла. Бежала до самого храма. И, лишь попав на его просторный двор, полный празднично настроенных людей с горящими свечками в руках, остановилась. Отдышавшись, нашла взглядом Максима и бросилась к нему.

– Ты что такая взъерошенная? – Спросил молодой человек, радостно посмотрев на Риту.

– Ой, Максим, что со мной было…. Но не сейчас, потом, потом. Ты случайно не видел, Галина здесь?

– Здесь, куда ей деться, на своём обычном месте и, как всегда, спит.

– Давно?

– Да,  как я пришёл, с полчаса, народу ещё было мало, надеялся, что с тобой поговорю, а ты вон, к самому началу.

Рита невольно прижала руку к сердцу:

– Не говори ничего. Дай мне прийти в себя…. О, Господи!

– Да что с тобой? – Максим  внимательно вгляделся в лицо девушки.

Но тут раздался перезвон колоколов,  длинная процессия с хоругвями и с пением двинулась из дверей храма.

«Воскресение Христово видевши, Ангели поют на небесех…», – Рита вместе со всеми подхватила радостный гимн свершившегося торжества, но неожиданно комок подкатил к горлу. Чтобы задавить непрошеные слёзы, прижала к губам руку. На вопросительный взгляд Максима лишь улыбнулась.

 

Алексей, он же Ариец, как и парни, находившиеся с ним в комнате, долго не мог прийти в себя после происшедшего. Они стояли, как парализованные, не в силах двигаться и говорить.

Ариец очнулся первым, с лицом, перекошенным от злобы,  завопил:

– Куда они делись, что за чёртову старуху она привела?! Где они?! Где эта дура?!

Парни  растерянно оглядывались, а  тот продолжал вопить:

– Ну, что застыли?! Догоните,  или вам не жить! Они не могли далеко уйти!

Ребята бросились выполнять приказание, но, как только  они выбежали за дверь, через порог переступила Марина. Она едва двигалась,  не могла даже стоять и, едва войдя, ухватилась за косяк двери.

– Ну что? Я сделала, что ты просил? – почти простонала она. – Теперь дай мне…

Ариец  подскочил к ней и вцепился в горло руками:

– Сделала?! Что ты сделала? Посмотри, где она?! Где, я спрашиваю, да ещё какую-то старуху полоумную с собой притащила!

– Я никакой старухи не видела, – Марина растерянно обвела вокруг себя взглядом, – Ариец, я сделала, как ты просил, больше  ничего…

А он вдруг понял, что хочет задушить  девушку и  посмотреть, как  выкатятся её глаза, как она  будет ловить ртом воздух, как судороги пойдут  по телу и вывалится язык. И где  тогда будет её красота? Нет красоты, есть лишь дьявол и его образ – страх и уродство- единственная реальность этой жизни. Уже не владея собой, он ещё крепче стиснул руки на горле у девушки. Это походило на начинающийся оргазм. Закончить ему помешали вошедшие пацаны.

– Ариец, их нигде нет! Как сквозь землю, – Гор проследил взглядом, как медленно опускается на пол Марина, как задыхается в кашле.

–  Это ты, дура! – он с силой ударил её в бок ногой, она застонала. Тогда Ариец наклонился, поднял её голову за волосы, всмотрелся в искажённое мукой когда-то прекрасное лицо. – Значит,  вместо неё будешь ты. Гор, грузите её, поехали на наше место, а то скоро ночь пройдёт! Не та – так эта, жаль, что не девственница, сука.… Ну да никуда наша девственница не денется!

Гор отнёс слабо сопротивляющуюся Марину в машину, сел за руль, Ариец с ним рядом,  девушку с обеих сторон стеснили ещё двое. Машина понеслась. На старенькой раздолбайке следом  выдвинулись Волк и Юстас.

Марина тихо стонала, запрокидывая голову, подтягивая к животу ноги. Парни, пользуясь темнотой, вседозволенностью и беспомощностью жертвы, дали волю рукам. А Марина даже не могла сопротивляться, с ужасом ощущая, как они тискают её грудь, мнут живот, раздвигают ноги.

Спустя полчаса, когда они уже выехали за город, Ариец вдруг приказал:

– У поворота останови, я выйду.  Готовьтесь, я подойду к  началу. А до того можете попользоваться ею.  Как хотите, всё равно конец один.

Он вышел, хлопнула дверца. Несмотря ни на что, Арийцу не хотелось смотреть, как другие будут насиловать его бывшую любовницу, но предотвратить  не мог – таков  закон любого жертвоприношения. Вот если бы на её месте была Ритка,  он приложился бы первым. Двоюродная сестрица уже не один год вызывала в его теле похотливые судороги. Если бы  не сбежала в свою семинарию, он бы не выдержал.  Когда она выходила из ванны в коротком халатике и  полотенце, обмотанном вокруг головы, неся с собой облако  горячих ароматов, он  терял голову. Самым мучительным было то, что он знал –  девушка недоступна для него. Сначала, когда она пришла к ним жить после смерти своих родителей, и ей было всего четырнадцать, Ритка была не в себе. Он тогда жалел её. Может, то было последнее человеческое чувство, которое он позволил себе испытать. Жалость прошла, когда уже через год какой-то придурок пришёл к его матери с просьбой отдать ему Ритку в жёны. Разумеется, мать выставила жениха за дверь, да и  сестра вроде особенно не волновалась. Но это уже было начало его боли, страсти и  ненависти. Он видел, как парни вьются вокруг неё. А то, что она никого не воспринимает всерьёз, его с одной стороны радовало, а с другой злило – вишь, возомнила о себе! Теперь сестра собралась замуж за богатенького бездельника. Что ж, он ничего не сможет предпринять – остаётся  лишь одно – принести Ритку-Маргариту в жертву своему сатане, стать для неё первым и последним. Какая-то старуха вмешалась в его продуманный план, что ж, пусть тогда дура Маринка расплачивается за его неудачи.  Марина – Маргарита – Марго…. Её имя в тот вечерний час первого знакомства с Мариной соблазнило его. Он знал – даже ценой собственной жизни  совершит то, что задумал. Алексей каждый день вспоминал предсказания Изиды и, уже хорошо зная уровень их достоверности, пытался представить, на каком этапе жизни его ждёт смерть. Боялся, ждал, но ничего не мог поделать со своими страстями.

Он шёл по тёмной просеке,  мысли были целиком заняты предстоящим. Ариец достал нож – сталь блеснула при лунном свете. На ножнах выгравированы символические знаки и текст клятвы.  Её он зачитает вслух, когда  все будут стоять над распятой жертвой, подняв кверху ножи. И символ веры. Теперь он знает, как чувствует себя рука, входящая в тело человека. В первый раз ему было страшновато. Пугали глаза парня, и Ариец, не выдержав, приказал завязать их.

Вскоре впереди в темноте он разглядел огни их капища. Замедлил шаг, подумав, закончили ли они, или лучше подождать. Вот на фоне костров вырисовались фигуры Гора, Волка и Юстаса. Они казались огромными и зловещими. Галла не видно, наверно, ещё на Маринке. Ариец попытался представить, что с ней сейчас. Вспомнил её красивое тело, собачью преданность… Нет-нет, он не должен предаваться чувствам, у  слуги сатаны, не должно быть чувств.

Из темноты неслышно появились ещё несколько чёрных фигур.  Ловко скрутив всех троих, они подняли и встряхнули Галла, кто-то взял на руки тело Марины. Ариец оторопело встал, он отказывался верить своим глазам. Неужели? Не может быть. Откуда они узнали? И что теперь?  Он невольно присел, скрывшись между кустов. Даже услышав звук отъезжающей машины, не спешил подняться – может, они оставили засаду. Кто? Милиция? Или… Да, вероятнее всего милиция. Но в любом случае, на капище ему делать нечего. Надо думать о собственной безопасности.

Просидев довольно долго в своём укрытии, Ариец поднялся и решительно двинулся к трассе в надежде поймать попутку.  Шёл быстро, с  губ слетали проклятия, в голове билась одна мысль: кто выдал? Кто?! И что они могут сказать про него?  Он тщательно следил, чтобы никто не знал ни его имени, ни где он живёт, ни чем  занимается. Разве только Ритка? Надо же, вмешалась старуха.. Что за старуха?!  Ритка…. Сейчас, в момент страха и разочарования он ненавидел её. Такая она всегда весёленькая, всем довольная. Иконописец, видишь ли… У него темнело в глазах от злобы, когда он видел написанные  ею иконы.  Недоразвитая дебилка, как и мать её, и все….

О том, какие гадкие люди Ритины родители, он слышал с детства от матери. Непонятно, почему, но та ненавидела их лютой ненавистью. Потом Алексей догадался, что дело в примитивной бабьей зависти к более удачливой сестре. Но корни ненависти  проросли  глубоко. Мать обладала сильным даром внушения, он так и не смог освободиться от некоторых её установок, а они в основном были злыми. Мать осуждала правительство, начальство, соседей, родственников.  Она умела красиво говорить, ей нельзя было не поверить. Так он поверил в Бога,  с радостью читал Евангелие, молился перед иконами. Чистый и светлый мир, полный ангелов, казалось, окружал его. Они и с Ритой тогда дружили, вместе мечтали, фантазировали. В деревне, куда они уезжали на лето,  его мать так же проводила там свой отпуск.  Они ходили в библиотеку, читали, сочиняли стихи. Он любил гулять, замирая от восторга пред красотой родной природы. Они тогда наперебой декламировали Есенина. У них было много общего, несмотря на разницу в пять лет. Он был на редкость изобретательным. Ритка всюду, как хвостик, следовала за ним.  Строили города из песка, ухаживали за зверьём. А однажды, прочитав книгу о зелёном патруле, сделали из  ластиков печати и припечатывали грузовые машины, вывозившие с их луга песок – тогда строили аэродром.

Ему было четырнадцать лет, когда однажды он стал свидетелем грязной сцены, изменившей его жизнь.  Он пришёл из школы раньше обычного, отпер дверь своим ключом и увидел в зале мать. Полураздетая, с оголённой грудью она обнимала Риткиного отца. Её губы искали его поцелуев, тело прижималось к нему, а он отворачивался и пытался что-то сказать…. Тогда рухнул его чистый мир. Реальный мир оказался гадким и пошлым. И что же тогда Бог, о котором с таким умилением говорила мать? И есть ли Он, если может допускать подобное?! Молитвы кончились, закрылось Евангелие, ангелы улетели.

Тогда он, уже полностью разрушив отношения с матерью, решил сам делать себя и искать свои пути в жизни. Убеждённый ею, что он – самый умный и талантливый из всех окружающих его людей, Алексей понял, что должен совершенствовать себя и искать достойное своих дарований место под солнцем. Окончив девятый класс, поступил в культпросветучилище на режиссерское отделение. Уже тогда  знал, как необходимы  знания, которые могла дать ему учёба в этом заведении. Мысль о власти над тупыми и недостойными существами рода человеческого уже тогда приходила ему в голову. Он успешно овладевал навыками лицедейства, блистал в студенческих спектаклях, научился владеть голосом, танцевать, прекрасно фехтовал, разбирался в тонкостях грима и одежды. Достав книгу Зинаиды Гиппиус по психотренингу, уделял много времени самостоятельным занятиям по её системе. Учёба давалась легко и не отнимала много времени. Потому он смог посещать различные секции – сначала  поставил себе целью научиться драться, параллельно записался в секцию йоги и свободного дыхания. Тогда на сеансах, проводимым опытным гуру, его впервые начали посещать видения, которые юноша с подачи учителя стал воспринимать как пророчества. Ему словно открывался неведомый мир, дарующий Знания, которые были недоступны более примитивному человечеству. Да, он многого достиг, научившись владеть и своим телом, и своей душой. Но для власти этого мало.  Нужно что-то, что привлекло бы к нему людей, удерживало  тех,  на кого можно опереться, и с их помощью  подниматься всё выше и выше. Тогда его любимыми книгами были Ницше и «Майн кампф». Он учился у Гитлера управлять людьми. Его идеи о всемирной власти увлекали юношу. Но не является ли власть нацизма лишь частью чего-то более крупного, более мощного? Под влиянием некоторых книг и фильмов Алексей вдруг решил, что если он предаст свою душу сатане, тот поможет ему. Ведь в мире торжествует зло, и оно  сильнее, это однозначно. И  Алексей решил быть служителем зла.  Сначала попал в компанию к готам, потом – к неофашистам,  и, наконец, к тинэйджерам, вообразившим себя сатанистами. Его лидерские качества сразу были замечены и вызвали раздел в секте. Кто-то его ненавидел, кто-то принимал его авторитет. Одним из тех, кто решил пойти за ним, был Юстас, Пашка Старов, студент монтажного техникума.  Ему были нужны рынки сбыта курительных смесей, которые он изготавливал  из поставляемых ему нелегально компонентов. Алексею нужны были власть и деньги, потому как всякая власть сильна деньгами. Тогда, чтобы призвать себе на помощь сатану и заручиться его помощью, а также обрести единомышленников, связанных одной кровью, они  вчетвером –  Ариец, Юстас, Гор и Койот – студенты разных высших учебных заведений (Алексей тогда уже учился в университете) решили принести человеческую жертву. Денег, власти, наркотиков хотелось всем, а для большой игры нужны большие жертвы.  Денис учился вместе с Гором и был не против, когда однокурсник позвал его на рыбалку с шашлычками. Сатана принял их жертву и даже помог скрыть следы преступления. Парни перетряслись, но потом увидели, что милиция сбилась с пути. Зато их дела пошли в гору: антураж, наркотики, секс – у них было всего вдоволь. И никто уже не спорил, что Ариец в их компании главный. Он умел вести, вдохновлять, обеспечивать радости жизни. Появились деньги. Первое, что решил приобрести себе Ариец, был дорогой байк.  Мечтал о нём с детства, и вот, свершилось, он с рёвом гоняет по ночным улицам города, а за спиной, крепко прижавшаяся к нему,  Маринка. Он тогда был сильно увлечён девушкой, голова кружилась от её красоты, но потом  и она перестала пленять, а нерешительность и слабохарактерность девушки  начали раздражать. Нет, она не соответствовала тому образу подруги-ведьмы, который он надеялся в ней обрести. Но Алексей, даже теряя к Марине интерес, некоторое время берёг её. Он уже давно решил воспользоваться ею, чтобы принести ещё одну жертву в надежде на ещё большие дары от сатаны.  Голова кружилась, ему нужно было идти вверх, покорять новые вершины, а не закисать в наркотических разгулах с теми, кто  большего не хотел. Придурок Гор ещё думал, что это игра. Но Алексей знал, где нет Бога, там – сатана. Среднего не дано – что говорить, знакомство с христианской религией  помогло ему многое понять.

Он опять вспомнил Риту. Какая хорошая была бы жертва! Чистая, преданная своему Богу, тупая, наивная девушка. И вдруг всё рухнуло всего лишь из-за какой-то старухи! Ариец скрипнул зубами. Неужели всё? Ведь, если быть честным перед собой, он знал – теперь не до жертв,  ему надо скрываться.  Если они вычислили место  жертвоприношения,  то запросто вычислят и его. Следовательно, домой ему нельзя. Куда можно? Но кто же гад, предавший их?! Вот она,  жертва, Алексей знал, ничто не помешает ему, узнав, кто это, уничтожить его самым жестоким способом. Ради сатаны! И себя, которого он порой отождествлял с сатаной. Да нет, место отсидеться у него есть  и деньги есть, чтобы  уехать из города и затаиться где-нибудь подальше отсюда. Он и сделает это сейчас, немедленно. А счёты сведёт, когда всё утрясётся. Ведь будет суд, тогда он всё  и узнает.

Выйдя на шоссе, Алексей ускорил шаг. Теперь бы  поймать попутку, пока ещё у него есть возможность скрыться незаметно и быстро. Вокруг была тишина. С одной стороны – тёмные поля, с другой – чёрная стена леса.

Он остановился как вкопанный, увидев, как прямо перед ним мелькнуло светлое облако. Мелькнуло и легло. Внезапно из облака материализовалось нечто в сером капюшоне. Лица Алексей, как ни пытался, разглядеть не мог. Он уже догадался, кто пред ним и испытал страх, который перешёл в благоговейный ужас. И уже сердцем почувствовал – это его, они едины, общая душа, общие цели. Сущность словно ждала, когда молодой человек разберётся со своими чувствами. Когда же в его мыслях воцарилось согласие, она заговорила. Голос был глух, но вполне располагающ.

– Куда бежишь? Боишься, что тебя поймают? Но даже если так, ты всё равно со мной. Ведь ты – это я, я – это ты. А со мной тебе не страшно ничего. Ты же сам говорил – что нет ничего сильнее зла? Зло всесильно, значит, оно должно торжествовать.

– Да, я так говорил, – решился произнести в ответ Ариец.

– Вот видишь, а я тебя слышал и соглашался с тобой. Тогда чего же бояться? Этих грубых хамов в форменной одежде или ту старуху, что помешала тебе воспользоваться девочкой? А, может, саму девочку? Глупый, ты же знаешь, как обращаться с девочками!

– Не мог же я её насиловать!

– Почему? Для торжества зла – всё одобряется. И даже более того…

– Ты хочешь мне помочь? – Алексей не мог сдержать раздражения, тем более что на тёмной трассе он увидел фары приближающейся машины.

– Это ещё не твоя, подожди следующей. Так ты просишь о помощи? Тогда помоги себе сам.

– Я уже решил.

– Но ты, отдав мне свою душу,  не выполнил всего, что мне надо.

– Что же тебе надо? И почему сейчас, в столь напряженный момент, я должен думать о том, что я тебе  должен?

– Ты всегда должен об этом думать, – ответила сущность. – Потому что, как никто другой, ты имеешь контакты со мной, а, следовательно, и те дары, которые ты просил, а я давал тебе.

– Я благодарен тебе.

– Этого мало. Совсем недавно ты решил принести мне жертву, но непредвиденные события помешали тебе. Ты обязан довести дело до конца.

–  Маринку увезли…. Предателя я ещё не знаю. Кстати, не можешь ли ты сказать мне, кто это? Вот будет приятная жертва тебе!

– Нет, ты  всю жизнь готовил для меня Риту. Так иди, выполни, что собирался! Тогда ты сам не поверишь тому обилию даров, которыми я осыплю тебя! Что касается той крысы, что выдала вас, ты узнаешь его имя тут же, как кровь девочки прольётся ради меня. Помимо всего прочего я награжу тебя даром прозорливости!

– Ты знаешь, чего я хочу.

– А ты знаешь, чего хочу я. Но того же хочешь и ты. Так что смелее, иди и сделай то, что должен!

– Но на квартире меня наверняка ждёт засада. Может, посоветуешь, где безопасно?

– Никакой засады там нет. Если ты поторопишься, то всё успеешь.

– Ты в курсе, что мне предсказали смерть? – вдруг спросил он, наконец, решившись.

Сущность засмеялась:

– Нашёл, кому верить! Глупая девчоночья болтовня. Вот что ей самой в инвалидном кресле всю жизнь кататься – это точно!

Алексей почувствовал, как с его души упал тяжеленный камень, он даже выпрямился, взбодрился и решил продолжить волнующую его тему.

– Я знаю, как к Рите относятся. И как относились к тем оптинским старцам. Мы пополняем их сонм святых, тебе это надо?

– Зато их нет, нет…

Сущность вдруг всколебалась, из неё посыпались искры.

– Они приносят мне души. Много душ. Мне нужны души…

– Но ты же знаешь, я – твой.

– Ты мой! Тогда ты будешь совсем мой!

Сущность вдруг стала бледнеть. В какой-то момент она неожиданно приоткрыла свой капюшон, и Алексей  содрогнулся от ужаса, увидев на миг то, что предстало ему.

– Убей! – прорычала сущность. – Убей.

Облако закрутилось по спирали и, вытянувшись, унеслось в чёрное ночное небо. Откуда-то из-за спины Алексей услышал тихий издевательский смех. И снова похожее на звериный рык, но тихое: «Убей!»

Он долго стоял, потрясённый увиденным и услышанным. Немало прошло времени, прежде чем решился двинуться дальше, но едва сделал шаг, в его ухо прошептал уже знакомый голос:

– Убей! – и опять противный смех.

Блеск фар ещё одной машины, приближающейся к нему, на миг ослепил его.

 

Они вышли из храма втроём – Татьяна Егоровна, Рита и Максим.

– Как хорошо! – воскликнула  девушка и  вскинула вверх руки. Почти всю службу она обдумывала то, что  произошло накануне, душу грызла непонятная тревога, но когда всё закончилось, почувствовала, что от сердца отлегло, и на самом деле всё весело и просто.   Люди вокруг поздравляли друг друга, целовались, восклицая «Христос воскрес!» Рита поискала взглядом Галину, желая поздравить с праздником и её, но  обнаружила, что старушки нет на месте, она уже ушла.

– Ну а теперь к нам, разговляться, –  заявила девушка, повернув к Максиму сияющее лицо.

– Да, поздно уже, вы устали, –  со смущением стал отказываться  Максим.

Но Риту поддержала Татьяна Егоровна.

– Идёмте, Максим. Вы уже  почти член нашей семьи, – она улыбнулась и вдруг вспомнила недавнишний визит к ней будущих родственников, родителей Максима. Они сидели за столом богатые,  важные, самодовольные. У неё неожиданно свело скулы от ненависти, но она продолжала улыбаться: – Может, и Алексей будет дома,  познакомитесь.

Долго упрашивать Максима не пришлось, он находился в том состоянии внутреннего подъёма, когда душа сама просит праздника.

В квартире никого не было, зато на кухне их ожидал накануне празднично накрытый стол: на белой скатерти – сервизные тарелки, хрустальные бокалы, туго накрахмаленные салфетки, а в самом центре – румяный кулич, окружённый ярко раскрашенными яйцами.  Рита зажгла свечи, принесла бутылку вина. Татьяна Егоровна достала из холодильника салат оливье, нарезки, студень.  Все втроём пропели праздничный тропарь, ещё раз  дружно похристосовались.

Едва они  помолились и приступили к еде,  хлопнула входная дверь, и на кухне появился Алексей. Он был бледен,  губы кривила злобная усмешка, взгляд блуждал.

– Ах, Лёшенька как хорошо, что ты пришёл, проходи,  садись праздновать с нами, – встрепенулась Татьяна Егоровна. – Знакомься, это жених Риты.

– Спасибо, – пробурчал Алексей и тем своим странным блуждающим взглядом   посмотрел на сестру. – Я ненадолго, дела. Рит, выйди, поговорить надо.

Девушке с его появлением стало не по себе. Она  вновь ощутила тот ужас, который  испытала, увидев его в розовом доме.

– Что тебе надо? – произнесла она, не решаясь, подняться из-за стола.

–  Сказать надо кое-что по поводу твоей подруги.

– А что с ней? – Рита встрепенулась. – Скорую  вызывали? Что с ногой? Ой, прости, меня матушка Галина увела и я…

– Быстрее, некогда мне ждать, – вдруг оборвал её Алексей, которому не давал покоя  зудящий голос в ушах, требующий убийства сестры.

– Иду, иду, – Рита протиснулась за стулом Максима. Тот встал.

И тут в дверь позвонили.  Резкие, настойчивые звонки следовали один за другим. Все на миг замерли, не понимая, что происходит.

– Откройте,  полиция!

Рита бросилась открывать, но Алексей перехватил её  на полпути.

– Нет, сестричка, – он говорил громко, стремясь перекричать грубый хрип «убей, убей её!»,  преследующий его. – Сначала я должен довести до конца моё дело…

Перед глазами Риты мелькнул длинный нож, но уже в следующее мгновение она почувствовала себя свободной, а брат Алексей с окровавленной головой лежал на полу. Голос в его голове замолк, лёгкое похихикивание перешло в гомерический хохот, потом всё поглотила тьма. Над ним, уже бесчувственным, стоял Максим с табуреткой в руках.

Такую  картину застали ворвавшиеся в квартиру сотрудники полиции.

 

 

 

Вся Светлая неделя прошла, как один непрекращающийся кошмар. Сначала, правда, была  благоприятная новость – Алексей после удара табуреткой остался жив, хотя с диагнозом сотрясение мозга оказался тюремной больнице. Но потом в их квартире был обыск. Татьяна Егоровна и Рита сидели на диване в состоянии крайней подавленности, пока неизвестные мужики в присутствии двух понятых перетряхивали их бельё, шкафы, книги. Когда обыск был закончен и ничего не нашедшие сыщики ушли,  появился Максим. Он застал Татьяну Егоровну в полуобморочном состоянии лежащую на постели. Рита дрожащими руками пыталась навести какой-то порядок. Молодому человеку ничего не оставалось, как начать ей помогать.

Эти дни он почти всё время проводил с Ритой. Во-первых, он всячески старался поддержать её, а во-вторых, у него самого в доме начался кошмар, переросший в трагедию. Владимир Степанович сообщил жене и бывшему в то время дома сыну, что  уходит жить к любимой женщине. Более того, что они собираются пожениться. Максиму показалось, что  его облили кипятком. Был момент, когда ему  захотелось встать и ударить отца. Может, и ударил бы, но тут в наступление перешла мать.  В своём женственном халатике, расцвеченном алыми маками, она вдруг рванулась к отцу.

– Уходи! – срывающимся голосом завопила она. – Уходи к своей проститутке! Будь она проклята и ты вместе с нею! Кобель, подонок, ты… ты всю мою жизнь загубил, детей уничтожил,  всех нас уничтожил в угоду своей мерзкой похоти!

Максим не узнавал мать. Раскинув руки, красная, с горящими глазами она походила на ведьму. Усиливали  сходство растрепавшиеся полуседые волосы. Елена Георгиевна сама принялась выталкивать мужа из дома, сопровождая свои действия воплями и проклятиями. Следом за Владимиром Степановичем летели его вещи. Обозвав под конец жену мегерой, с которой он сам удивляется, как прожил столько лет, хозяин и кормилец захлопнул за собой дверь.

После его ухода упав на стул, мать ещё долго истерически рыдала. Случившееся было катастрофой не только для неё, но и для  Максима.

– Подлец, – наконец смог выговорить он.

Елена Георгиевна, подняв голову, закивала:

– Да, да, подлец, мерзавец… за проституткой помчался… – женщина, прижав к груди руки, хрипло застонала.

– Он разрушил нашу семью, – продолжил  её мысль Максим. – Какая у нас была семья! Мать, я всегда так её любил! Это было  так для меня важно –  знать, что есть семья.

И вдруг Максим вспомнил о Рите – вот кто поможет ему вернуть  её –  скромная, одухотворённая девочка. Кто,  если не она, явится творцом его нового мира. Пусть даже там будут молитвы, посты и иконы. Конечно, порядком подустав от Ритиной религиозности, он бы предпочёл  обойтись без церковных атрибутов, но если иначе нельзя – что ж, главное, чтобы она была рядом. Потом Максим подумал о расходах на женитьбу, о будущей жизни с молодой  супругой, о возможном свадебном путешествии.  Кто теперь это всё оплатит?

– И на что мы теперь будем жить? – высказал он слух то, что так его тревожило.

Елена Георгиевна подняла голову. Мысль о том, что она не будет пользоваться неограниченным кредитом у мужа, поразила её,  как удар грома. Дохода от магазина практически не было, долги росли, а надо ещё за аренду платить. Муж ещё худо-бедно её поддерживал, а теперь – как? А Наташенька? Она же в декрете! И её придурочный муж не работает, бездельничает. У Максика  на носу свадьба…

– Ты бы не торопился с женитьбой, раз так, – вдруг проговорила она, – денег-то нет.

– Отец обязан, он обещал, – жёстко проговорил Максим – Я ему позвоню и  потребую.

Почти успокоившись, Елена Георгиевна посмотрела на сына: какой он у неё красивый.  Что у него за жизнь будет, если отец откажется помогать? Разве такой, как Максик, может на одну свою зарплату существовать? Ему ж и одеваться надо, и машину содержать, и развлекаться.

–  На молодую жену, ох, какие расходы… Были бы у неё хоть какие-то деньги, а то нищета. Да и после того, что с её братом произошло, перед людьми стыдно: сын такого человека связался с сестрой уголовника, убийцы!

– Это уж моё дело! – раздражённо воскликнул Максим.

– Нет, не твоё – семейное. У нас ещё Наталья с ребёнком на шее. Страшно представить, что с бедной девочкой будет, когда она узнает.

– То же и будет, – обрубил Максим. –  Мы – его дети, а ты – его жена, и он будет помогать нам.

Елена Георгиевна, не отвечая,  уронила голову на стол.

 

После обыска начались допросы.  Когда Татьяна Егоровна  узнала, в чём обвиняют её сына, бедная женщина вообще была  не в силах ни жить, ни работать. Вызвали Риту. Неприятный следователь смотрел ей в глаза холодным немигающим взглядом.  Девушка, не чувствуя за собой никакой вины, старалась на все вопросы отвечать исчерпывающе и искренне. Видимо,  такой стиль поведения был приятен следователю,  и он несколько расслабился,  даже  тон потеплел. Трудно было не поверить  студентке духовной семинарии с ясным открытым взглядом, когда она говорила, что  ничего не знала о жизни двоюродного брата,  а с его друзьями и подругами  не встречалась. Только с Мариной. Но та  никакой информацией не делилась, Рита только замечала, что  подруга с каждым днем становится всё более подавленной и раздражительной.  Знала, что  встречается с каким-то парнем, но  имени его она не называла. Только по ней было видно – счастья  эта любовь ей не приносила.

Рассказав всё, что могла,  Рита решилась спросить, что с Мариной. Следователь хотел было пресечь любопытство девушки, но, подумав, всё же ответил:

– Жива ваша подруга, в наркодиспансере. Потом, возможно, её переведут в психбольницу.

Ритин взгляд, полный ужаса, явился свидетельством того, что  она и не представляла, что же на самом деле произошло.

После долгого утомительного разговора следователь, наконец, её отпустил, предупредив, что, если потребуется,  вызовет вновь. Она вернулась домой совершенно разбитая, с головной болью. Ни с кем не хотелось говорить, никого не хотелось видеть. В большой комнате на своём роскошном диване всё так же неподвижно лежала тётка. Обеда не было.

– Тёть Тань, вы хоть что-нибудь покушаете? – тихонько спросила Рита. – Я приготовлю.

В комнате стоял вечерний полумрак. Длинные тени ползли  по старинной мебели и густой синевой ложились на лицо Татьяны Егоровны. Рите стало не по себе. Но вот тяжёлые веки затрепетали, глаза открылись:

– Пришла? Что так долго?

– Следователь расспрашивал.

-И ты всё рассказала?!

Рите было непонятно настроение тётки и смысл её слов. Сознавала лишь одно – глубокую жалость к несчастной женщине, по сути, потерявшей сына, который был смыслом  жизни.

– Всё рассказала, – не дав ответить Рите, повторила уже утверждающим тоном  Татьяна Егоровна.  Её лицо вдруг исказилось, она поднялась, села в постели, запахнула на груди цветастый шёлковый халат. – И то, что из-за тебя…

Рита даже отшатнулась – столько злобы было во взгляде тётки.

– А из-за кого же?  Ты  святую из себя корчила, а он страдал… Всю жизнь страдал по тебе.

– Тёть Тань… – Рите хотелось успокоить, объяснить несуразность  подозрений, но та, видимо, решилась выплеснуть годами копившуюся ненависть.  –  Он  любил тебя с детства, а ты шлялась с кем ни попадя.   Совсем, как твоя мать.

– Тётя… – это был  удар ниже пояса, однако Татьяну Егоровну остановить было невозможно.

– Что, ты думаешь, я не знаю?! – Татьяна Егоровна вдруг резво поднялась с постели. – Твоя мать всегда была шлюхой. Мужики цепляли её – она никому не отказывала! Твоего отца поймала с квартирой – всегда знала, что ей надо! Как она над ним издевалась! Он тогда… да, он тогда ещё ко мне приходил, хотел твою мать бросить, со мной жить! Я-то отшила его, не хотела  на пути сестры становиться, а наверняка были и такие, которые не отталкивали. Два сапога – пара! Вот и ты вся в них, точнее, в неё – один, другой, третий… Это ещё Максим не знает про все твои похождения, но,  думаю, должен знать! Я его просвещу! Как твоего отца в своё время просветила, что его любимая супруженька ему рога наставляет! Да она ж ведь последней дурой была, недоразвитой, даже высшего образования получить не смогла.  И ты в неё пошла! Кроме семинарии, тебя никуда не взяли. Для полоумных твоя семинария! Хоть я и пыталась дать тебе хоть какие-то знания, но яблоко от яблоньки… Вот Алёшенька умницей был, не пил, не курил,  и всё, за что ни брался, ему удавалось. В школе задачи университетского уровня решал! Пел, танцевал – всё умел. А какие стихи сочинял! Даже шить умел, а готовил как! Вот ты, бездарь, и мстила ему! Ты жизнь ему испортила! Ты во всём виновата!

Рита, не в силах издать ни звука, большими глазами смотрела на тётку.

–  Знаю, без тёмных сил тут не обошлось, – продолжала Татьяна Егоровна выплёскивать  годами копившийся яд. –  Всё от неё, от матери твоей. Ведьма она была. Ворожила на всех, от кого ей что-нибудь было надо. И  отца твоего приворожила. Уж не знаю, когда моя сестрица успела душу дьяволу продать, и  тебе  всё передать.  Лёшенька пытался с тобой бороться! А ты…  мстила ему  за то, что он умнее, успешнее. Гадина! Мерзкая, завистливая гадина.  Понятно, почему к тебе  богатенькие липнут, хвостиком за тобой ходят. Ну была бы красавица, а так – ни рожи ни кожи. Всё-всё твоему Максиму расскажу, пусть подумает, с кем он хочет жизнь связать!  Как тебя еще в храме Божьем терпят! Да уж наслышана, многие колдуны в храм ходят, энергетики набираются! Но знай, во всём, что с нами случилось, виновата ты одна!  И потому не будет тебе счастья ни на этом свете, ни на том, – тётка вдруг завизжала и,  указав на дверь, крикнула, – вон, вон отсюда!

Рите не надо было повторять, на ходу схватив с вешалки куртку, она стремглав вылетела на улицу и натолкнулась на Максима. Он  увидел расстроенное, залитое слезами лицо девушки и попытался привлечь её внимание:

– Что с тобой?

Но  она словно не видела его. Максиму пришлось долго успокаивать её, пока та, наконец,  смогла проговорить:

– Я должна уйти из дома.  Никогда больше там не буду жить.

– Вот и хорошо, переберёшься ко мне, – живо отреагировал молодой человек.

Рита вдруг пришла в себя. Она серьёзно посмотрела на  него и проговорила:

– Нет, зачем? Сейчас я пойду в семинарию, у меня там  есть место. А потом… мы  все жили в квартире моих родителей, а тёткину квартиру сдавали, вот и пусть она идёт к себе.

– Ты сможешь её выдворить?

–  Завтра же и поговорю.

–  Может, всё же ко мне?

– Нет, Максим, нет…- она  подняла на него усталый и измученный взгляд. – Пойми, я хочу побыть одна.  Прости.

– Давай  довезу тебя до семинарии, – предложил разочарованный Максим.

Мельком глянув на жениха,  она согласилась.

К счастью, благодаря каникулам, в их келье была только одна Лида,  да и та спала. Раздевшись, Рита упала на постель, ей казалось, что она умирает. Даже слёз больше не было. Вспоминала язвящие слова тётки,  страшные обвинения в адрес родителей.  Разве такое можно пережить и простить?!

Тётку Рита не любила с детства,  хотя тогда она ещё не отдавала себе отчёта в причинах этой нелюбви.  Взрослея, пыталась её оправдывать и даже быть благодарной, что та приучила их с братом к чтению, развила  воображение, научила мыслить. Благодаря  сестре матери, Рита отлично овладела родным языком – и грамматикой, и орфографией. У неё в школе по  этому предмету всегда была «пятёрка», даже на экзамене. Тётка была первым человеком, рассказавшим ей и Алексею о Боге. Вместе с бабушкой она учила их молиться. Но почему-то обиды  всё хорошее перечёркивали. В тёткиной семье был культ Алексея – он был самым умным, самым талантливым, ему прощалось всё, – и то, что он бил  свою маленькую сестру и разорял кукольные уголки, которые она строила в деревне,  и то, что плохо говорил о её маме и папе,  ябедничал,  дразнился,  лгал,  ухитряясь выходить сухим из воды. Да и по жизни всё лучшее было у Алёши,  что похуже – отдавалось Рите.  Её место за столом было вдали от света, а у Леши – рядом с окном  – глазки у него больные.  Алёша спал в деревне на кровати, а она  на полу – у братика спинка слабая. Татьяна Егоровна всегда оправдывала сына, что бы тот ни совершил. А когда обиды были явными и жестокими, говорила Рите: «Женщины должны уметь терпеть». Сама она терпела племянницу с трудом. Когда по вечерам они в деревне читали Евангелие, тётушка едва выдерживала несколько стихов в прочтении Риты. «Отдай Алёше, ты совсем не умеешь читать по-старославянски!» – почти кричала она. Алёша всё делал лучше – и читал, и писал, и сочинял. Рита  не обижалась, ведь он был старше, а, значит, умнее, но почему-то сейчас ей было очень больно. Вспомнила, как однажды тётка, потеряв книгу, обозвала  племянницу воровкой. Над ней устроили семейный суд, и её никто не поддержал, потому что тётка была отличным обвинителем. Книжка потом нашлась, но обвинения с Риты всё равно не сняли. С бабушкой тётя Таня обходилась не лучше, и  та частенько из-за неё плакала. А когда дедушка пытался приобщить Алексея к мужскому делу – что-то прибить, распилить, отремонтировать, Татьяна Егоровна, как коршун, налетала на отца с криком: «Ты что, старый, а если  он руку повредит или щепка в глаз попадёт?!» А ещё тётя Таня никогда не помогала родителям, а только требовала, требовала… В то время как бабушка готовила для неё  вкусности, тётушка читала романы, покачиваясь в гамаке. Когда погибли Ритины родители, и девочка была вынуждена жить с Татьяной Егоровной, отношения стали ещё сложнее.  Тётка решила взяться за Ритино перевоспитание. Ведь она считала, что родители не в меру избаловали её, воспитали капризной, своенравной, ленивой. Она преследовала её, без конца делая замечания и наставляя на путь истинный,  лезла в  мысли, даже требовала, чтобы та каялась перед нею в своих грехах и постоянно напоминала племяннице о её недостатках. Над сыном она тогда уже не имела власти и потому всю свою педагогическую энергию  обрушила на Риту. «Ты должна быть смиренной,  послушной», – как заведённая, повторяла тётка и пыталась сделать из неё прислугу.  Рита, поглощенная своим горем,  реагировала  плохо, а, окончив школу, ушла из дома в семинарию, где быстро стала приходить в себя и постепенно становиться тем человеком, которым и должна была быть по замыслу о ней Божиему, какой есть у Создателя на всякого сотворённого Им человека.

Только в тот день, когда тётка выплеснула на Риту своё горе и  ненависть, девушка вдруг остро ощутила, какую лютую злобу  питает к Татьяне Егоровне. Видимо, она жила в ней всю жизнь и только сейчас  вырвалась наружу.  «Чтоб она сдохла,  –  твердила про себя Рита, дрожа всем телом, не в силах справиться с собой. – Стакан воды не подам, корку хлеба не брошу – пусть страдает! Чтоб Лёшке срок до конца жизни дали!» А из глаз катились слёзы от обиды за себя, за отца, за маму. Она мало верила в обвинения тётки. Ну какая из её мамы, добрейшей, чуткой, нежной,  глубоко религиозной – ведьма. А что насчёт обвинений в развратном образе жизни – то если даже такое предположить, что само по себе невероятно –  это её личное, женское дело. Для неё же, Риты,  мама всегда была и оставалась образом недосягаемого благородства, почти святости, так же как и отец.

Проведя ночь без сна,  Рита решила, что именно сегодня  пойдёт к тётке и потребует освободить  квартиру, но, измотанная душевно,  решила  сначала навестить Галину, а то уже Светлая неделя заканчивается, а она так и не удосужилась поздравить старушку. Ещё ейй казалось, что общение с Галиной, её доброе благословение придаст ей сил действовать дальше. Да и покоя ей не давало воспоминание о неожиданном появлении Галины в розовом доме. Ведь о том, что там могло с ней произойти, Рита теперь знала, как и о роли брата и  Марины.

Галина встретила её, как обычно, с улыбкой.  Она сидела в своей любимой позе на кровати с чётками в руках,  в доме  по-прежнему было темно и грязно, и витал всё тот же неприятный тяжёлый запах. Включив свет, Рита принесла  из колонки воду, вымыла пол, разложила по местам вещи, выбросила мусор. Она уже не сердилась, не возмущалась  тем, что Галина совершенно не обращает внимания на бытовую сторону своей жизни, просто делала своё дело. Потом решила помыть саму Галину. Нагрела воду,  нашла мыло, губку. Старушка воспротивилась, не пожелав раздеваться, пришлось ограничиться головой, лицом и ногами. Но  переодеться в чистое  девушка всё-таки её заставила. Потом накрыла на стол, разложив всё, что принесла – творожную пасху, крашеные яйца, маленький куличик, запеченное мясо. Усадила Галину, сама села за стол. Улыбнулась, видя, как посветлело лицо старушки, предложила пропеть праздничный тропарь. Похристосовавшись, приступили к  трапезе.

Тогда Рита и решилась заговорить на волновавшую её тему:

– Матушка, как вы оказались в том доме, где меня хотели… Куда меня пытались заманить? Вы что, знаете этот дом, этих людей?

Галина, деликатно вытерев губы после  ложки творожной пасхи, словно задумалась.

– Ну что же вы молчите?

– Не знаю я никого, – ответила она, – и вообще, про то, что ты говоришь, в первый раз слышу, когда это было?

– Да в самую Пасхальную ночь.

Галина опять задумалась. А может, просто отдыхала?

– Что же вы молчите?!

– Я и не знаю, что отвечать. Нигде я не была, ничего не знаю, да и тебе, верно, что-то просто показалось.

– Да нет же!  Вы  были там!  Ещё ругали меня, а потом вывели на улицу и исчезли. Если б не вы, меня  на свете уже не было бы!

– А, так это ангел-хранитель тебя вывел, – проговорила Галина уверенно-спокойным тоном и добавила: –  Устала я, детка, ты своими непонятными разговорами меня утомила.

Рита поняла – ничего ей больше не выяснить,  да и что ещё выяснять – она и так всё поняла. Оставалось только бежать в храм и  благодарить Господа за ниспосланное ей чудо спасения.  Снова вспомнила тёплое объятие Серафима Саровского. Вот к чему всё было, за что-то он любил её, грешную и недостойную, и защищал от зла этого мира.

Не решившись более тревожить старушку тяготящими её расспросами, рассказала ей о брате, о Марине, о ссоре с тёткой и о своём намерении переселить её в собственную квартиру, а самой жить в квартире родителей. Рита уже давно смекнула, что Галина обладает даром предсказания и совета, и, выложив всё, замолчала, ожидая, но  старушка не отвечала.

– Не даёт мне покоя то зло, какое я ощущаю в моей душе, но ничего не могу с собой поделать, – наконец признала Рита. – И ещё обида за маму и  папу гложет. Тяжко мне.

– Тяжко, – повторила Галина, покачивая дремотной головой, – но любовь Божия всё покрывает.

– Вы думаете мне следует… с квартирой? – наконец, напрямик спросила Рита. – Вот останусь я одна хозяйкой, вас к себе заберу, хоть в старости вольготно поживёте.

– Да что мне? У меня тут дом, – ответила, наконец, Галина и вдруг добавила мечтательно, – я о монастыре когда-то так мечтала, но их тогда  не было.

– Вот у меня…

– Так у тебя своё, у меня своё, – прервала её Галина.

–  Конечно, надо своё иметь. Когда я за Максима замуж выйду,  придется  у него дома жить с его мамой, с его родными общаться, вдруг не выдержу, тогда у меня хоть свой дом будет,  без тётки. – Рита вздохнула. – Вот  Светлая неделя пройдёт, пойду к архиерею «сдаваться». Боязно мне, вдруг из семинарии прогонит.  Ох, столько всего навалилось, и не разберусь!

Галина,  слушая и не слушая,  молча качала головой, иногда начинала перебирать чётки и что-то бормотать, но  ничего осмысленного не сказала. С тем Рита и ушла.

Покачиваясь на мягком сиденье троллейбуса, девушка поняла, что  готова к разговору с тёткой. Пока ехала, опять вспоминала все её оскорбления и упрёки, особенно обвинение в колдовстве.  Смешно, но, если тётке захочется об этом поговорить с окружающими, они могут поверить, будут избегать её, бояться. И не доказать, и не оправдаться. Решила обсудить этот вопрос с батюшкой во время исповеди.

Когда Рита, открыв дверь своим ключом, вошла, то поначалу решила, что тётки нет дома – везде была тишина и выключен свет. Девушка прошла в зал  – Татьяна Егоровна сидела с ногами на диване, завернувшись в плед. Она повернула голову навстречу вошедшей.

– Можно я зажгу свет? – спросила Рита.

-Зажигай, – голос был  неприветливым.

Щёлкнула выключателем. Пройдя в комнату,  сесть не решилась,  боясь очередных выпадов  тётушки.

– Я на минутку, хотела сказать вам… –  женщина молчала, Рита решилась. – Прошлый раз вы кричали  «вон отсюда». Я была расстроена и потому не смогла ответить, но сейчас  хочу сказать:  это квартира  моих родителей, – значит,  моя. А ваша находится по другому адресу. Мне бы хотелось, чтобы каждый занял то место, которое ему принадлежит.

Тётка медленно подняла на Риту глаза:

– Вот ты и показала зубки, дрянь неблагодарная, – прошипела Татьяна Егоровна, – да разве ты умеешь быть благодарной, дитя своих родителей! Матери-проститутки и отца, который пока не вошёл в нашу семью, вилки в глаза не видел.

– Напрасно вы меня упрекаете, тётя Таня, я прекрасно помню и ценю всё, что вы для нас сделали. И всё же теперь я хочу забрать квартиру моих родителей.

– И оплатить её сможешь? – с издевкой проговорила Татьяна Егоровна. – Ты, наверное, и не подозреваешь, что за квартиру платить надо и что все эти годы её оплачивала я. Ты посчитай, сколько ты мне должна!

– Это был ваш выбор, тётя Таня. Кроме того, вы получали за меня пенсию. А у меня была временная прописка в семинарии.

– Ведьма,  всё тебе припомню…- прошипела тётка. – Я тебе устрою весёлую жизнь с Максимом, помяни моё слово!

– Воля ваша, – почти равнодушно ответила Рита, привыкшая уповать  на Бога.

Она собралась уходить, когда Татьяна Егоровна вдруг спросила:

– А если Леша вернётся? Где он будет жить?

– Тётя Таня, вы же знаете, что  за те преступления, которые он совершил…

– Замолчи! – завизжала  женщина. Соскочив ногами на пол, она величественно выпрямилась   и  заявила:

– На выходных перееду, и дай, Бог, мне больше не видеть тебя!

– Спасибо, – ответила Рита и, уже готовая уйти, сказала: – Тогда на той неделе я смогу заменить замок на входной двери?

С этими словами вышла и захлопнула за собой дверь. Немного успокоенная, она весь вечер гуляла с Максимом,  довольная тем,  что теперь у неё будет своя квартира. Она сделает  ремонт, обставит её, как  хочется.

– И зачем она тебе?

– Ну что ты, трёшка в центре города! Пока мы будем жить  у вас, я буду её сдавать, а там, может, детям.

– Лучше её продать. Для детей ещё заработаем, а деньги нам сейчас нужны.

–  Что ты! Это же единственное, что осталось у меня от мамы и папы!

В тот вечер Рита даже решилась рассказать Максиму о ссоре с тёткой. О её злобе и ненависти к ней и её семье.

– Представляешь, она упрекает мою маму в колдовстве, – не смогла не пожаловаться девушка, – мою-то маму!

– Бред, – согласился Максим, – да кто к подобным обвинениям в наше время может серьёзно относиться? Это просто зависть. У твоей мамы был хороший муж, нормальная семья, замечательная дочь. А что у неё? Неудачница во всём, вот на тебе и вымещает злобу.

– Да, но она и в храм ходит, и молится. Хотя да, – Рита перебила сама себя, – Не в этом главное.

– Вот-вот, и я о том же! – воскликнул Максим.

Рита грустно улыбнулась:

– Но и без этого нельзя. Форма без содержания.

-Но содержание – главное – подвёл итог Максим, – вот как в тебе.

Рита не ответила.

В общем, вечер они провели замечательно, посидели в кафе, наговорились за все прошедшие дни, нацеловались, расположившись на скамеечке в парке.

Тогда ещё Рита почему-то вспомнила  рассказ Максима о преследовавшей его женщине.

– Анастасия, так, кажется, её звать? – спросила девушка, не скрывая любопытства, – как она?

– Представляешь, хорошо, – с удовольствием откликнулся молодой человек, – я ж сходил к ней, поговорил, ну как ты советовала. В принципе, она отнеслась нормально. Ну и пропала. Не она, конечно, а эти галюники. Надеюсь, больше не вернутся.

– Не вернутся, – весело ответила Рита.

Когда они расставались,  Рита заявила, что на Радоницу хочет съездить в деревню, навестить бабушку и дедушку, поздравить их с Пасхой, сходить на могилки и помянуть родителей.

– Езжай, – согласился Максим. – У меня работа. Вечером могу тебя забрать.

– Я буду рада, – кивнула Рита, –  тем более  что бабушка и дедушка вечно накладывают такие тяжёлые сумки, что я одна еле их тащу.

Девушка представила, что будет со стариками, когда они узнают, что случилось с Алексеем и ссоре с тёткой.

 

Светлая неделя закончилась, студенты вернулись на занятия. Рита с облегчением принялась за привычное  дело, словно ничего и не было,  ни преступления брата,  ни сердечного приступа, которой случился с бабушкой, когда она обо всё узнала,  ни расставания с тёткой, после которого Рита, наконец, осталась одна в родительской квартире. Максим прислал Генку, который тут же врезал в дверь  новый замок. Тревожило  одно – поход в епархию. Вдруг не позволят выходить замуж до окончания семинарии, и она будет вынуждена оставить учёбу, ведь Максим не Оксанин Юрочка, и не Ирин Константин, он не будет ждать столько лет. Значит, ради него придется поменять свою жизнь. И неизвестно, потеряет она от этого что-то или приобретёт.

Перед тем, как идти  к владыке, Рита полночи готовила речь. Утром зашла в храм, попросить Божьего благословения.  Напомнила и подругам, чтобы молились за неё.

В епархии было тихо, пахло ладаном.  Поднялась на второй этаж, заглянула в кабинет секретаря. Несмотря на тишину, там уже сидели в ожидании приёма несколько батюшек. Что-то печатал на компьютере Хомячок. Когда Рита открыла дверь, он поднял голову – на важном лице  отразился вопрос.

– Я к владыке по личному делу, – затараторила смущённо девушка.

–  Его ещё нет, – ответил Хомячок. – Жди.

Рита  присела  в уголке, печально склонив голову,  ни на кого  не обращая внимания. Встрепенулась, когда из соседнего кабинета вышел отец Андрей, заместитель владыки. Он был высок, важен, шёлковая ряса пышными складками облегала его непомерно большой живот.

– Что, батюшки, по каким делам? – обратился он к ожидающим священникам. Один из них протянул прошение, отец Андрей прочёл, вернул. – Ждите владыку, пусть он решает.

Неожиданно посмотрел на Риту.

– А вам что?

– Да я по личному…

Отец Андрей ждал, Рита молчала.

– Ну, заходите, рассказывайте.

– Да мне бы владыку, – пролепетала  она. Отца Андрея семинаристы не жаловали. Долгое время была на слуху история, как он выгнал из семинарии двух студентов, которые  не вернулись в общежитие к положенному времени. Его  считали карьеристом, ни во что не ставящим нижестоящих священнослужителей.

– Владыка вернётся нескоро, и уедет опять, рассказывайте, в чём дело, возможно, я смогу решить вашу проблему. Если же нет – сообщу.

– Да я хотела благословения, чтобы замуж… – Рита почувствовала, что тонет.

– Вы на каком курсе? – спросил отец Андрей. Его голос стал ещё более строгим.

– Третий заканчиваю.

– Вы же знаете наши правила – замужние женщины не могут жить в семинарии.

– Знаю, но  я бы  могла учиться,  а жила бы дома, ведь так можно? Говорят же, что после третьего курса…

– Кто ваш избранник? Семинарист?

– Нет, он работает в государственном учреждении.

– Сколько же ему лет?

– Двадцать девять.

– Он православный?

– Да, батюшка, с того времени, как мы познакомились, он стал регулярно ходить в храм.

– И где вы с ним познакомились?

– В… кафе.

Брови отца Андрея сошлись на переносице.

– В кафе? Вы, православная девица, семинаристка, ходите по кафе?!

– Подруга пригласила.

Отец Андрей важно сложил пухлые руки на животе.

– Что я вам скажу, милая девица, – произнёс он после недолгой, но очень внушительной паузы. – Тут речь идёт уже не о домашнем проживании с мужем, а о том, имеете ли вы вообще право называться семинаристкой.  Понимаете, что порочите духовное заведение, которое приютило вас, воспитывает, содержит, кормит и обучает? Да где это слыхано, чтобы православные девушки ходили по кафе и знакомились там с мужчинами? Этак до многого можно докатиться. Я льщу себя надеждой, что хоть в своих отношениях с молодым человеком вы ещё не позволили себе перейти границы, установленные для приличной девушки? Или сроки поджимают? – он мельком окинул взглядом тоненькую фигурку Риты.

Рита возмущённо вспыхнула. Отец Андрей заметил её реакцию, но она не смягчила его праведного гнева.

–  Простите, я вынужден сказать вам, что вы не имеете больше права учиться в семинарии. Возвращайтесь, собирайте свои вещи и ищите себе место по вашим убеждениям. Разумеется, вы  вольны выбирать себе мужа, где угодно и выходить замуж, когда вам это угодно. В духовном заведении для вас места больше нет. Я сегодня же сообщу о моём решении отцу Никите. Ваше имя?

– Маргарита Русанова, – еле  ворочая языком, ответила Рита.

Отец Андрей важно кивнул головой, давая понять, что аудиенция окончена. Рите ничего не оставалось делать, как поклониться и молча выйти.

Она шла до автобусной остановки, почти ничего не видя перед собой. На переходе чуть не угодила под машину. Войдя в транспорт, села и задумалась.  Случилось то, чего больше всего боялась.  Она покинет семинарию и будет до свадьбы жить в своей трёхкомнатной квартире без всяких средств к существованию. Тех денег, которые дала ей бабушка, хватит разве что на оплату жилья. А  питаться на что? Или в самом деле переселиться к Максиму? Как не хочется до времени! Да и будущие свекровь со свёкром будут упрекать, что нищая явилась. Работу бы какую-нибудь найти. Что ж, завтра с утра и начнёт. Эх, свобода! А сейчас она  придёт в семинарию в последний раз, всё расскажет девчонкам, соберёт вещи, простится. Рита не заметила, как слёзы потекли по щекам. Так, заплаканная, и вошла в келью. Подруги  сразу поняли, в чём дело, кинулись утешать, Оля, обняв её,  заревела в голос. Самой активной утешительницей оказалась Катя:

– Нашла чего реветь! Великое учебное заведение! Оксфорд! Переедешь к жениху. У Максика твоего денег навалом.  Засядешь за учебники, вспомнишь, что надо, репетиторов наймёшь. А там – студентка медуниверситета!  Вытри слёзы, подруга, наша семинария их не стоит.  Считай, что тебе повезло, жизнь  делает новый поворот, и я уверена, он будет  более удачным.

Речи Кати имели успех, Рита взбодрилась. Может, это только вначале всё кажется страшным? Она подняла голову. Надо позвонить Максиму. Вот, наверное, обрадуется!  Да и она привыкнет к новой жизни, и всё прошлое ей будет казаться досадным недоразумением.  Жаль только, три года занятий иконописью насмарку, вечерние молитвы, образа на иконах…. Три года жизни… Николай Угодник…Ей не давала покоя мысль, что она предала любимого святого.

–  Что грустишь, ты же можешь уже писать иконы самостоятельно – подрабатывать будешь, – кинулась поддержать её Оксана. –  Помните, у нас училась Света, Фотиния,  она же после четвёртого курса ушла, её жених семинарию закончил и ждать не мог, надо было в деревню ехать служить, вот они и поженились. Она, кстати, очень неплохо писала. В деревне прижились, батюшка храм отреставрировал. Людка мне недавно рассказывала, у матушки Фотинии уже двое детей, третьего ждут, живут с батюшкой хорошо, он служит, она и по дому, и писанием икон подрабатывает. Чем не пример?

Рита лишь уныло пожала плечами. Всё так. И она уйдёт из семинарии, будет жить с любимым человеком, может, будет писать иконы дома на заказ, зарабатывать, у них тоже будут дети. Всё, что ни делается, – к лучшему. Так и должно было быть. Чего, она, собственно, горюет?

Снегурка заглянула в келью девушек.

– Маргарита, вас батюшка зовёт.

Девушка подскочила. Подруги  встревожено посмотрели на неё.

– Иди, – скала Катя громко, – всё плохое уже совершилось, теперь впереди только хорошее.

На ходу поправляя косынку, Рита кинулась вон из кельи. Перебежав через двор, ворвалась в прихожую. Кабинет отца Никиты был в конце длинного коридора. Перед закрытой дверью Рита постояла, стараясь справиться с дыханием, перекрестилась и тихо постучала.

Он сидел за большим полированным столом, худой, с длинными седыми волосами вдоль лица. Его глаза глубоко запали, почти не было видно тонких губ. Благословив девушку, пригласил сесть.

– Ну, рассказывай.

– Отец Андрей вам уже всё рассказал, – Рита дёрнула плечиками.

– То он, а то ты.

Рита, готовая снова заплакать, молчала.

– Замуж захотелось?

– Да.

– Что ж, расскажи, что он за человек.

– Зачем? Вы же всё равно решили от меня избавиться, как от безнравственного… – Она с усилием подавила готовые вырваться слёзы.

– Я пока ничего не решил и избавляться от тебя не собираюсь, тем более что несу перед Богом ответственность за вас всех.

Рите невольно вспомнились его ночные молитвы, и она немного смягчилась.

– Он юрист. Был неверующим. Сейчас пытается понять Бога.  Очень меня любит, считает, что я ему новую жизнь открыла. Заботливый.

– Сколько же ему лет?

– Двадцать девять.

– Возраст подходит.

– Только он был женат, – почему-то решила Рита признаться до конца. – Недолго. Сейчас в разводе, есть сын.

Лицо отца Никиты потемнело.

– Почему же они развелись?

– Максим говорит, что она ему изменила.

– А сыну сколько лет?

– Три, кажется.

Отец Никита опустил голову и глубоко задумался. Рита смиренно ждала его решения.

– Что я тебе скажу, девочка, – проговорил он, наконец, почему-то тихим голосом, – не ходи  за него. Ты встретишь другого, хорошего, неженатого бездетного парня. Зачем тебе связывать жизнь с человеком, имеющим такое прошлое? Что – последний шанс? – он грустно улыбнулся. – Ты молодая, красивая, умная – не спеши.

– Но он…. – Рита почувствовала, как  с треском окончательно разрывается  её сердце, и из-под ног уплывает пол. – Я для него всё – он пропадёт…

– Неужели ты думаешь, что ты печёшься о нём больше, чем Бог?

Ей нечего было ответить на это.

– Что же касается семинарии… Иди в свою келью, а завтра выходи на занятия, как будто ничего и не было.

– Но отец Андрей…

– Я поговорю и с отцом Андреем, и с владыкой. А ты иди и ни о чём не думай. Просто глупостей больше не делай. Хорошо?

Поняв, что разговор окончен, Рита встала и подошла к священнику за благословением.

 

День на работе тянулся как всегда долго. Сдав все бумаги, подготовленные им после очередной комиссии на производство,  Максим переключил компьютер на любимую игру. Следуя за героем по запутанному лабиринту улиц, он даже на время отвлёкся.  Но потом его мысли вернулись к насущным проблемам. И прежде всего к тому, что произошло с отцом. Он никак не мог успокоиться и смириться со случившимся, тем более, что свадьба с Ритой через пару месяцев, надо уже о нарядах думать, ресторан заказывать. До молодого человека доходили слухи, что отец живёт с любовницей в новой квартире в центре города, что даже в очередной раз собирается венчаться. Оказывается, сейчас появился чин развенчания, – Максим иронически улыбнулся сам себе – вот она, святость и незыблемость церковных устоев! Всё – в угоду тем, кто платит!

Руки бессильно опустились, игра больше не увлекала. Максим потянулся к телефону. Набрал знакомый номер.

– Да, отец, это я, – сухо поприветствовал он, едва услышал в трубке знакомый голос. Сейчас Максим, считая отца виновным в том, что произошло,  полагал, что имеет право быть более дерзким и прямым, чем обычно.

– Ещё помнишь, что у тебя есть дети? – Не смог не съязвить он.

– Ты знаешь, я об этом никогда не забывал, – послышалось в трубке, но не такое властное и уверенное, как всегда.  Максим торжествовал, сейчас было самое время прижать отца к стенке.

– Ты знаешь, у меня в июле свадьба. А та работа, на которую ты соизволил меня устроить, не даёт мне возможности не только свадьбу играть, но и вообще содержать семью.

– Я помню об этом, – ответил отец,  его голос возвращался к привычной жёсткости, ну достали его великовозрастные детки со своими проблемами, – хотел тебе звонить, – есть место в одной крупной строительной фирме. Им требуется юрист. Хотя боюсь, ты будешь не аховский специалист, судя по тому, как ты учился.

– Разберусь, – ответил Максим, – предложение отца показалось ему стоящим. – И когда мне к ним обратиться?

– Я скажу.

-Но ты скажешь когда-то, а мне надо к свадьбе готовиться.

– Сколько тебе надо?

– У сестры тоже спрашивал, сколько надо? А ведь всё организовал по высшему разряду.

– У меня нет лишних денег.

– А квартиру для подруги было за что купить? – Максим сам удивился своей наглости. Но он имел на то право!

Отец некоторое время молчал. Максим мог представить, что тот думал и куда посылал его, своего сына.  Наконец, Владимир Семёнович ответил, голос звучал как сквозь стиснутые челюсти:

– Я посмотрю, что можно сделать. Но и сам мог бы подумать, не младенец уже, а то нашёл себе девку из приюта.

– Я же не критикую твой выбор, – торжествующе отпарировал Максим и положил трубку.

Он вальяжно потянулся в кресле – что ж, жизнь налаживается. Сейчас отец сделает им свадьбу, а потом, на новой работе он будет получать такие деньги, что вполне обеспечит и себя и Риту. А не будут платить, сколько ему надо, отцом припугнёт!

Глянув на часы, молодой человек понял, что можно покинуть опостылевший кабинет. Нажал кнопку, выключающую компьютер, Встал. И тут раздался звонок мобильника. На дисплее высветилось: «Любимая».

– Да, солнышко, – он поднёс трубку к уху.

-Максим, – голос был странный, – Максим, я хочу тебе сказать, – Рита словно задыхалась, – меня не благословили выходить за тебя.

Выпалила, замолчала. Максим не принял её слова очень всерьёз:

– Кто посмел? – он невольно улыбнулся, – Есть кто-то, кто знает о нас больше, чем мы о себе?

– Да, Максим, и не улыбайся, я говорю серьёзно. Нас не благословили. И я намерена послушаться… – голос Риты в первый раз сорвался.

– Как это?

– Да, да, Максим, я позвонила тебе, чтобы сказать, что надо забрать заявление из ЗАГСа, я не выйду за тебя замуж, не буду с тобой больше видеться, и ты должен забыть обо мне. Навсегда.

-Рита, да ты в своём уме? – он, наконец, уловил нечто серьёзное в её тоне, – кто тебе наплёл такие глупости, чтобы принимать столь категоричное решение?

– Никто не наплёл, мой батюшка сказал. А я ему верю.

-Кому?! Да что он знает?!

–  Просто не раз было, если идти против благословения, то ничего хорошего не получится.

-Рита, ты сошла с ума. Давай  встретимся и поговорим, а то ты, наверно, не выспалась!

– Нет, Максим, это наш последний разговор. И не звони мне больше. Мне и так очень трудно.

– Рита, ну что ты несёшь, у нас же восемнадцатого свадьба. Отец ресторан будет заказывать. А у меня будет новая работа, денег будет больше.

– Не надо ничего… Прости…

В трубке короткие звонки. Максим вновь опустился в рабочее кресло. В голове звенело, глаза ничего не видели.

Выключив телефон, Рита  вернулась в келью.

Девчонки уже знали, что отец Никита не благословил её выходить замуж за Максима, и что сейчас, в коридоре, она прощается с ним. Едва Рита вошла, к ней обратились встревоженные и сочувствующие лица, но она, ни на кого не глядя,  упала на постель и   спрятала в подушку лицо. Никто не посмел подойти к ней и что-то сказать. В келье воцарилась мёртвая тишина.

 

 

В начале мая девушкам объявили, что через пять дней,  в день памяти благоверных Бориса и Глеба к ним приедет сам владыка,  следовательно, надо готовиться, прибирать, украшать, репетировать концертную программу, закупать продукты и накрывать столы. Суеты и волнений было много. Рита, находясь в прострации после всего пережитого, вынуждена было вместе со всеми мыть окна, мести тротуары,  полоть клумбы, белить деревья, а по вечерам – репетировать. Её взяли в хор и в танцевальную группу,  где поручили развести хоровод – о танцевальных способностях и опыте Риты уже знали. Спать ложились за полночь, волновались и  торопили время. Дождались. От въездных ворот до дверей семинарии разложили красную дорожку. Владыка подъехал на чёрном джипе в сопровождении священников. К нему устремились служащие семинарии и студентки за благословением. Архиепископ продвигался неспешно,  с улыбкой отвечал на вопросы и оглядывал территорию семинарии, а так же студенток в белых платочках, в белых блузках и длинных чёрных юбках. Его провели по всему зданию, отец Никита шёл впереди, вспотевший, бледный от волнения. В домашней церкви семинарии был отслужен молебен, после чего владыку пригласили в нарядно убранную трапезную. Там столы ломились от яств, как при царском дворе. Во главе стола встал сам владыка со своими приближёнными, дальше другие присутствующие священнослужители, за ними – руководство семинарии, и только после – семинаристки, в этот день молчаливые и смиренные. Хором прокричали «Христос Воскресе», пропели праздничный тропарь,  расселись, стали наполнять бокалы и накладывать кушанья. Вскоре напряжённость официального приёма несколько  сошла, один за другим говорили тосты, часто похожие на короткие проповеди. Неожиданно владыка обратился к семинаристкам:

– А что наши иконописцы молчат? Может, тоже тост  скажут?

Девушки смущённо переглядывались. Неожиданно поднялась Катя.

– Я скажу, – заявила она  звонким голосом. – Хочу всех поздравить с праздником, и прежде всего вас, владыка, потому что вы для нас всегда были как отец, – и помогали, и защищали, и поддерживали. Я думаю, ни в одной епархии нет такого доброго и отзывчивого  архипастыря, многая вам лета!

Призыв девушки подхватили все, хором радостно пропели многолетие. Однако увидев, что Катя  продолжает стоять, замолчали в тревожном ожидании.

– И вот что ещё, – прозвучал уверенный голосок девушки, – хочу высказать пожелание. Нам отец Никита  обещал путешествие по России, но вот уже полгода прошло…  А хотелось бы… Вашего благословения ждём, владыка.

Отец Никита сильно покраснел и опустил глаза,  почтенный гость засмеялся:

– Так за чем же дело стало? Отправляйтесь, автобус выделим, финансируем по возможности. Занимайтесь, отец Никита.

Владыка лукаво посмотрел на смущённого батюшку.

Молодёжь развеселилась, подготовленный концерт прошёл на ура.

Поездку запланировали на начало июня, на каникулах. Девушки возбуждённо обсуждали предстоящее путешествие, только Рита молчала, не до того было. Помимо сердечной боли, которая временами становилась невыносимой, её по-прежнему мучили  вызовы к следователю.  Не могла она забыть и тех слов и обвинений, которые обрушила на неё тётка. Злость и обида грызли её душу, не давали покоя. Порой ей становилось даже плохо от собственных своих чувств. Ведь она так привыкла жить благодушно, весело. А тут эта разлагающая и душу и тело ненависть. Ходила к исповеди, каялась, но чуть что, она буквально нападала на неё и накрывала с головой.

А тут ещё Максим. Рите и так было невыносимо плохо без него,  а тут бесконечные звонки, следующие один за другим уговоры, угрозы, мольбы и даже слёзы. Однажды он позвонил ей будучи совершенно пьяным. Он громко ругался и кричал в телефонную трубку: «Мы отвечаем за тех, кого приручили!»

Наконец, чувствуя, что слабеет, Рита перестала отвечать на звонки. Тогда Максим пришёл в семинарию. Когда Рите сказали, что он просит её выйти, девушка спряталась под одеяло, и ничего не ответила. Было всего очень много, и было порой страшно.

Однажды Максим позвонил в дверь её квартиры, улучив момент, когда она была дома. Рита, не открывая, лишь смогла умоляюще проговорить через дверь:

– Максим, ты всё знаешь, ты всё понимаешь, но если в тебе ещё есть хоть капелька любви ко мне, оставь, не приходи больше!

– Я и пришёл сказать, что я люблю тебя, и что не отдам никому, ни Богу, ни кому-то ещё! – послышалось из-за двери.- Открой, Рита. Ты – моя! Ты всё равно будешь моей!

– Это не любовь. –  сказала Рита, – это эгоизм… Это – закон джунглей… Так не должно быть… Максим, ты же добрый…

Разговор грозился продлиться всю ночь. Рита, будучи в полном изнеможении, наконец, перестала отвечать. Тогда Максим завопил:

– Я сейчас проломлю дверь!

Рита всё равно молчала. Да она и не смогла бы ответить, потому что, сидя около двери на полу, беззвучно плакала.

Ты знаешь, я всё равно добьюсь своего! – кричал Максим.

В подъезде послышались недовольные голоса соседей. Кто-то грозился вызвать полицию. Причём возмущались не только поведением Максима, но и Ритой. Она тоже довольно много нового услышала о себе. Максим не смог вынести оскорбительных слов в адрес любимой, кинулся в драку.

Рита открыла дверь только когда приехала полиция. Перед ней предстал   удерживаемый двумя полицейскими Максим. Его лицо было в крови, одежда разорвана, глаза метали злобные искры. Увидев, наконец, Риту, прошипел, сплёвывая кровь:

– Ну и упёртая ж ты… Ведьма.… Но всё равно будет по-моему, вот увидишь!.. А ты знаешь, я никогда не уступал!.. Убью, но ты будешь моей!

После этого случая Рита опасалась приходить домой. Вообще, она стала теперь бояться даже выйти на улицу. Стены семинарии – и те, казалось ей, было непрочны перед натиском Максима.

 

Рита сама не помнила, как сдала экзамены за третий курс. Всё шло как на автомате. Прячась от Максима, даже сим-карту поменяла в телефоне. Ждала поездки, надеясь, что там он не достанет её.

Их  было немного – в автобусе поместились студенты четвёртого, пятого курса и преподаватели. Рассчитывали на четыре дня. Удивительно, как много они успели за это время! Проехали Москву, где долго бродили по залам Третьяковской галереи, посетили Даниловский монастырь и, конечно, Троице-Сергиеву Лавру. Помедлив у мощей святого, Рита вдруг расплакалась. Слёзы перешли в душераздирающую истерику. Девчонки с трудом отвели её от раки.  Автобус повёз их в Ростов Великий, в Вологду, в Ферапонтов монастырь. Основанный в четырнадцатом веке,  он сохранил уникальные работы одного из величайших иконописцев русского православия – Дионисия. Девушек ввели в храм Рождества Пресвятой Богородицы, и они  сходу окунулись в небесный мир одного  из самых светлых художников прошлого. Там были высь и свет, голубое сияние неба и необозримые пространства вечности. Юные иконописцы стояли, замерев,  открывая для себя нечто новое, и, несомненно, очень важное в своей жизни.

Для Риты работы Дионисия тоже стали откровением. После неожиданных слёз около мощей святого Сергия  ей стало легче. Сейчас, когда голубое небо с лучезарными ликами святых как бы вращалось вокруг неё,  ей казалось, что светлые ангелы поют  самую сладостную песнь на свете: «Ты не одна, ты не одна…».

Усталые, счастливые, переполненные впечатлениями, они вернулись в родной город. Кто-то на каникулы уехал домой, Рита предпочла остаться в семинарии – здесь она чувствовала себя в большей безопасности. А вот домой по-прежнему ходить боялась. И в деревню к дедушке и бабушке ехать не решалась. Даже к Галине не ходила.  Хотя заметила – Максим словно исчез, вот уж сколько времени он не даёт о себе знать. Задумал что-то?

А домой хотелось, в свою новую квартиру. Но, может,  Бог даст, всё успокоится, и она сможет туда попасть. Более того, остаться  там. Ведь  батюшка сказал, что в следующем году все  старшекурсники смогут жить дома.  Им обещали выплачивать проценты от сделанной работы и зарплату – одну тысячу в месяц. Ну и кормить в семинарии будут два раза в день. Рита была довольна – с Божией помощью проживёт. Одна, теперь и отныне всегда одна, нет ни близких, ни любимого.

Отец Никита дал ей послушание.

– Вы, Маргарита, девушка образованная, с людьми разговаривать умеете, возьмите на себя обязанность экскурсовода в нашей иконописной школе. Сами видите, к нам много людей  приходит, которые интересуются иконописью, школьники, студенты. Вот и знакомьте их, рассказывайте о нашем искусстве, о технологиях, об истории, о великих мастерах прошлого.

Она поначалу испугалась, стала отказываться,  однако он её  прервал:

– Раз я говорю, что сможете, значит, сможете. Литературу почитайте, с преподавателями посоветуйтесь и приступайте.

– Благословите, – лишь ответила Рита, которой вдруг поручение отца Никиты понравилось.

Прошло больше месяца, о Максиме так ничего и не было слышно, Рита решилась попросить батюшку благословить её поехать в деревню.

– Конечно, езжайте, – вдохновенно проговори отец Никита, –  Отдохните хорошо. А по возращении приступайте к своим обязанностям.

 

 

Изида шла по тротуару, направляясь к себе домой. Летнее солнце приятно ласкало кожу, разлетались волосы, вольно кружилось вокруг длинных ног лёгкое платье. Она наслаждалась и жизнью и собой. Ещё бы, сессия позади, впереди – радости каникул. Папаня обещал оплатить поездку в Париж. Встал вопрос о покупке машины. Теперь Изида регулярно посещает курсы водителей. Надо же, как иногда всё хорошо складывается – и деньги, и успех и все прочие радости. Она почти купается в славе. От нуждающихся в её экстрасенсорных  услугах нет отбоя. А она любит деньги, и никому ни в чём не отказывает. И что же – она здорова, красива, богата. Изида уже не единожды подумывала об официальном открытии собственного салона. Какую рекламу она себе сделает! Да и то, она же настоящая ведьма, не то что те, которые умеют только пускать пыль в глаза. А назовёт салон своим прозвищем – «Изида». Она любила это имя. Его ей дал Ариец когда-то.  Ариец… Тогда его звали Алексей Орлов.

Они  учились вместе в университете. У девушки всегда ёкало сердце, когда она видела этого парня на лекциях – высокий, худой, всегда в чёрном. Он был романтически молчалив, ни с кем не общался. Но у него светились глаза – умом, жаждой познаний, вниманием к окружающему. И ещё он был красив. Тонкие, изысканные черты лица напоминали Изиде старинные портреты русских аристократов. Однажды на занятиях она села с ним рядом. Нет, ничего не изменилось в том взгляде, который он бросил на неё. Но Изида поняла – она влюблена окончательно и бесповоротно! И всё же они стали друзьями. Особенно когда Ариец узнал о её даре. Он, смеясь, просил её подсказать, какой билет ему вытянуть на экзамене. Изида ни разу не ошиблась! Долгое время девушку удивляло то, что парень очень строго ведёт себя – он всегда занят, он избегает пьяных вечеринок, не дружит с алкоголем, не говоря о наркотиках,  не бегает по девчонкам. Любопытство и страсть привязывали девушку всё крепче. Да и он постепенно, хоть и весьма скупо начинал раскрываться перед ней. Иногда их философские беседы продолжались до утра. Хотя она мечтала об одном – о его теле… Сама Изида распростилась с девственностью ещё в школьные годы. Из того же любопытства. Понравилось. Правда, её связи после случившегося были кратковременны. Она искала любви. Но когда нашла её в лице Арийца-Алексея, он упорно не хотел её брать. Иногда ей казалось, что он понимает её прекрасно, видела даже легкую насмешку на его губах и ещё больше сходила с ума. Боль, страсть, злоба, желание отомстить и уничтожить просто раздирали её душу.

Однажды он рассказал ей о сатанизме, о чёрных мессах, которые  он и небольшая группа его единомышленников проводят регулярно. Предложил поучаствовать. Сказал, что это поможет развиться её дару.  Изиде мысль понравилась.  Моления сатане захватили её. А особенно то, что было после. Тогда, из того же любопытства согласившись на наркотик, она, наконец, получила Арийца. Ощущения, которые девушка испытала, показались ей чрезмерными. Она долго болела. Нет, она не хотела больше ни месс, ни наркотика. Она хотела только Арийца. И понимала, что он будет с ней только там, в розовом доме на улице Урицкого во время страшной и разрушающей всё и вся мессы. Но пока Изида боролась с собой, не зная на что решиться, у Арийца появилась девушка, причём, постоянная девушка по имени Лера.  Для многих это было  шоком – обычно он пользовался девушками только на мессах. Для Изиды же это был смертельный удар. Тогда она подумала было заняться приворотом. Она уже знала как. И была изумлена, обнаружив, что её силы, так легко действующие на других людей, на Арийца не действуют. Она перестала посещать мессы. Отдалилась от Алексея, пытаясь  полностью освободиться от него. Когда подруги пригласили её на языческий праздник, Изида с готовностью ухватилась за предложение. Там её познакомили с Белояром. По его глазам девушка сразу заметила вспыхнувший к ней интерес. Когда он узнал, что та хорошо поёт, предложил участвовать в действе. Так Изида из группы сатанистов примкнула к группе новоязычников.  Увлеклась. Да, там было лучше, чище, без наркотиков, без оргий. Но однажды Белояр попросил её привести к нему Арийца. Боль вновь всколыхнулась… Тогда Изида узнала, что теперь у Арийца новая подруга. Марина. И ещё узнала, что Ариец влюблён в неё всерьёз. Так передавали друзья. Те же друзья позже сообщили и о трагическом конце этой любви. Изида была уверена –  её ненависть к Марине довела ту до полного жизненного крушения. Вот так, не стоит становиться на пути ей, Изиде, потомственной колдунье! И злобно торжествовала, узнав, что Ариец попал в тюрьму. Это была её месть! И сила этой мести  ещё не истощилась!

Давно позади были  мессы в розовом доме. Но Изида не единожды чувствовала – хоть и кратковременное посещение их сильно повлияло на неё. Словно её возможности ещё более расширились Может, даже и больше, чем нужно. Иногда её прямо «несло» – она видела и чувствовала больше, чем ей это было нужно. А, главное, новые ощущения и видения совершенно расстраивали её самочувствие. Порой Изиде казалось, что она сходит с ума. Например, накануне, зайдя в аптеку, она увидела яркое и пёстрое свечение вокруг голов присутствующих там людей, более того, она смогла услышать их мысли, и как на рентгене  увидела все их внутренности. Изида никогда не думала, что это так страшно – чёрные прокуренные лёгкие у одной, маленький червячок-зародыш в животе у другой, а у третий служащей – отвратительно расползающаяся по желудку опухоль… Да и само здание аптеки как ей показалось, качается, словно его подбрасывают лёгкие подземные толчки, оно трансформируется, плывёт, словно хочет сойти со своего места, словно ему там некомфортно. Под полом она увидела фундамент, а там – кости… Крайне неприятно.  Девушка осознавала, что никак не хотела бы увидеть такое ещё раз. К счастью, подобные видения и ощущения бывали с ней редко. Но, с другой стороны, если   привыкнуть, более того, научиться управлять ими, какие это сулит ей возможности, какие деньги!

Девушка с улыбкой смотрела по сторонам, радуясь жизни, себе, перспективам. И вдруг её взор остановился на странной старушке. Та сидела на краешке большой скамейки, сгорбившись от слабости, всем телом опираясь на кривую палку. Одетая не по-летнему  в потёртое пальто и широкие пыльные штаны, она, казалось, не видела ничего вокруг. Её выцветшие от старости глаза слезились, в их выражении не читалось ни одной мысли.

Изида некоторое время разглядывала старушку,  потом, резко повернувшись, подошла к ней.

-Здравствуй, баба Галя, – громко окликнула девушка.

Старушка вздрогнула, словно очнувшись, подняла на подошедшую взгляд.

-Что, не узнаёшь внучатую племянницу?

-Как же, узнаю, – ответила та безо всякого выражения, – Верочка ты, Надина дочка.

– Видишь, а то я думала, ты совсем из ума выжила. Я  тебя быстрее  признала бы, если б не этот твой вид. Что, совсем в нищете, бабуля?

-Совсем, – покачала головой Галина.

– Когда же ты успела? Вроде в моём детстве ты ещё ничего была. Работала на престижной работе… Пенсию тебе хорошую дали. Отчего же сейчас ты выглядишь как бомжичка?

– Да, выгляжу, – эхом откликнулась Галина, её морщинистое лицо с залёгшей в глубоких складках грязью не выражало ничего.

– Ну, бабуля, – Изида села чуть поодаль – вонь, исходившая от старушки, била в нос, – Какая ты была…Красивая, властная. Все тебе подчинялись. Я так тобой восхищалась. А сейчас? Когда же ты успела так опуститься?

– Успела, – Старушка покачала головой.

– Я же знаю, у тебя  сила была. У нас это наследственное, от прадеда.  – Изида вдруг всплеснула руками, – ну никак я такого от тебя не ожидала! Думала, у тебя где-нибудь свой салон, что ты купаешься в деньгах. Ты знаешь, я, как поняла, что у меня сила-то эта есть, пошла учиться на экстрасенса. И теперь видишь, живу, не горюю. И богата, и красива, и здорова. Вот папаня обещает в Париж меня отправить. Заканчиваю курсы – машину будем покупать. Да я уже и без папани прожить могу. Ну да пусть  тратится, пока деньги есть. Деньги лишними не бывают. А ты, наверно, на одну пенсию.

-На одну, – опять кивнула Галина.

– Ничего себе! Где же ты живёшь, там же?

– Там же.

Изида брезгливо оглядывала старушку.

-И одна?

– Одна.

– Да… – протянула Изида, вспомнив, что у бабы Гали близких родственников и не было. Сестра её, бабушка Шура, от которой пошёл их, Изиды, род, давно померла. И старой одинокой женщиной никто не интересовался. Да что было интересоваться, в молодости баба Галя с родственниками не общалась, гордая была, важная, никто ей был не нужен. И её все оставили в покое. Проще говоря, забыли. Потом слухи  ходили, что, вроде, у бабы Гали ребёнок умер.  Чей ребёнок, от кого – никто не знал, Галя семью так и не смогла создать. Хотели помочь, посочувствовать, но женщина всех сочувствовавших выставила за дверь. Ну не нужны и не нужны, вскоре про неё забыли. Пока в этот ясный солнечный день Изида, точнее говоря, Верочка, случайно не увидела её. Ещё удивительно, что   узнала. Узнала, пожалела. Но что можно сделать?

– Слушай, баба Галь, а давай мы с тобой вместе бизнесом займёмся, ты да я – деньги к нам рекой потекут. Я вот планирую свой салон открыть. «Изида» – будет называться. А ты  будешь как Ванга – тебе просто надо, как и ей,  рекламу сделать. Папаня раскрутиться поможет. А что, сейчас это проще простого, когда интернет есть.  К Ванге, знаешь, люди со всего мира ехали, правительство, знаменитости. Да ты её просто за пояс заткнёшь! Ну как? Возьмемся? А то сидишь, с таким даром-то и в таком виде, голодная, неухоженная.

– Неухоженная, – печально покачала головой баба Галя.

– Ну как, по рукам? Я как из Парижа приеду, сразу к тебе, а ты пока обдумывай.

– Да зачем мне? – Вдруг проговорила уже другим тоном Галина.

Изида опешила:

– Как зачем? Я же тебе говорю, деньги, слава. Ты хоть заживёшь по-человечески, наешься, оденешься.

-Да ненужно мне всё это.

– А что нужно – вот так прозябать? Как раз я этого не понимаю – в холоде, в голоде…. Зачем тебе это?

Она ждала, что баба Галя, наконец, ответит что-то вразумительное. Но та молчала. Изида посмотрела ей в лицо, и тогда девушке показалось, что как раз баба Галя знает, зачем она так живёт. Да и вообще – всё на свете знает – и даже зачем – зачем светит солнце, играет листва, смеются дети, зачем есть любовь, горе и радость, вообще вся жизнь – зачем. Изида невольно наклонилась к старушке – ей вдруг сильно-сильно захотелось услышать ответ на свой безмолвный вопрос. Так сильно, что у девушки на миг остановилось сердце. Но Галина молчала.

-Скажи, ба… – задыхаясь, прошептала она.

Пустые бесцветные глаза старушки бессмысленно смотрели в никуда.

Подождав некоторое время, Изида поднялась со скамейки.

– Ну ладно, бабуль, жди, до встречи. Как приеду – сразу к тебе.

Галина вдруг подняла к девушке лицо.

– Что? Хочешь что-то сказать? – Изида со вновь вспыхнувшей надеждой  наклонилась, заглянула в её глаза. – Что, баба Галя? – в голосе девушки послышалась непонятная тревога, – ты что-то плохое видишь? Что-то случится? В Париж мне не лететь?

Баба Галя молчала. Но что это? – между сморщенным лицом старушки и взглядом девушки вдруг мелькнуло что-то…. Изида внимательнее вгляделась и резко отпрянула. Смерть стояла перед ней. Липкая и липнущая, подобная промозглому ночному туману, узкими щупальцами пробирающаяся к её сердцу.  Изида закрыла руками лицо. Но когда открыла его вновь, ничего не было. «Показалось», – подумала девушка. Тем более, что лицо бабы Гали по-прежнему не выражало ничего. «Ну конечно, пора и ей на тот свет» – решила Изида, усилием воли пытаясь скомкать мучительную тоску в душе.

Выпрямилась, достала из сумочки сотенную бумажку, вложила в ладонь  старушки.

– Вот, пока что могу, – сказала деланно весёлым тоном и, поскольку Галина так и не проронила ни одного слова, ушла.

 

 

 

Рита не ожидала, что в деревне так хорошо отдохнёт. Она успела накупаться, позагорать.  Неожиданно открыла для себя классику – в школе книги великих литераторов были скучны и непонятны, а тут вдруг Риту охватил азарт, она перечитала собрания сочинений Куприна, Бунина, Чехова с первого тома до последнего, включая дневники и письма.  Успела и старикам  помочь – каждый вечер, утопая босыми ногами в тёплой  земле, поливала овощи, собирала ягоды, варила с бабушкой варенье, пропалывала морковку. О причинах расставания с Максимом  Рита рассказала близким уже спокойно. Они не стали комментировать произошедшее, постаравшись не теребить свежие раны. Тем более что тоска в глазах Риты упорно не таяла.

Она не единожды думала, что Максим после той неприятной сцены около её квартиры всё-таки пропал. Послав ей страшные обвинения и клятвы – взял и пропал. Вот оно как, – грустила девушка, – так они все…. А ещё говорил о вечной любви! Тоска грызла  душу, не давая покоя ни днём ни ночью. От тревоги заходилось сердце. Вдруг с ним что-то случилось? Ну не пойдёшь же к его матери спрашивать….Часто, обессиленная от собственных переживаний она ложилась на постель и вспоминала, вспоминала…  Вот она быстро спускается к нему  с горки. Длинная юбка развевается,  тонкую курточку  продувает ветер. Темно. Но она знает, сейчас попадёт в тёплые объятия, и весь мир перестанет для неё  существовать! Вспоминала их неторопливые беседы за ресторанным столиком, поцелуи в машине, радостные встречи, когда перехватывает дыхание. Мечты, планы… Свадебное платье…. И вот теперь – конец. Слёзы капают на подушку. Пройдёт ли когда-нибудь эта боль, обретёт ли она вновь силы жить и противостоять обстоятельствам?  Максим думал, что ей было так легко отказаться от него…. Она вновь тихо шептал его имя, слабея, тихо звала…. Жизнь впереди казалась беспросветным чёрным коридором. Не раз в голову приходило предательское: плюнуть на всё и вернуться к нему. Даже при мысли о том, её душу охватывало сумасшедшее предвкушение счастья, которого, она была уверена, теперь лишена была навсегда! Да, да, вернуться, и пусть всё летит на все четыре стороны! Хоть немножко порадоваться, немножко пожить как хочется, а там – не всё ли равно?

В её комнатке  уютно, тихо. Так может быть только в деревне. Пахнет печкой и сушеными травами.  Заходящее солнце, беспрепятственно вторгаясь через небольшое оконце, всей массой своего света заливает пол, стены, каждый уголок, ложится на кровать. Что бы Рита ни отдала, чтобы сейчас, сию минуту в эту комнату вошёл Максим. И всё стало бы общим – тишина, солнце, кровать…

 

Из деревни она  выезжала лишь один раз – на похороны Дениса Костырина. Следственные действия по  делу были закончены, и тело молодого человека, наконец, отдали родителям.  Пришли все  – скауты, однокурсники, друзья. Дорогой  гроб стоял в церкви с уже приколоченной крышкой. Его едва было видно из-за обилия цветов. Отпевали долго, по полному чину.  Во всё продолжение службы в храме слышались непрекращающиеся рыдания.

– Он стал святым, – прошептала на ухо Рите заплаканная Карина. – Такой чистый, такой светлый…  Принял мученический конец.

Скауты, одетые по форме, выстроились у гроба, как торжественный караул. Рита стояла, опустив глаза, ей казалось, что все смотрят на неё с ненавистью и осуждением – ведь она была сестрой убийцы. Но, возможно, так думала она одна. Она не нашла в себе сил пойти в дом Дениса  на поминки, сбежала с кладбища незаметно, бросив горсть земли на его гроб. Шла одна по пустынной аллее  под накрапывающим дождём  и плакала. Вспомнились  похороны родителей в таком же закрытом гробу. А теперь ещё неживое лицо  матери Дениса стояло перед её мысленным взором. Единственный сын, как  и Алексей у её тётки, Алексей-убийца. Сколько боли, Боже мой! Уже не справляясь с ней, камнем давящей её на сердце, Рита шептала и шептала про себя молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй  меня, грешную! Господи, Иисусе Христе…» И так бесконечно, уже бездумно, почти тупо: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешную!»….

 

 

Максим простоял всю службу. Слышал, как начали петь панихиду, служащая прошла по храму, гася свечи, но уходить не спешил, стоял, словно чего-то ожидая, перед образом Спасителя. Свет от лампады  озарял Его лицо, взгляд, устремлённый вперёд, выражал спокойствие и абсолютное бесстрастие. Но почему лицо, выписанное на доске, казалось живым?

Наконец, стихли последние шаги. Максим остался один в  полутёмном храме. Он опустился на колени.

– Господи, – проговорил едва слышно, обращаясь к Христу, – Господи… Что мне сделать, чтобы Рита была со мной? Она такая упорная, считает, что её батюшка знает всё, но это же глупо, ни один человек не может знать всё.  Прошу тебя, я готов на всё, даже на невозможное! Ты только дай знак, что мне надо сделать. Я хочу её видеть, слышать каждый день и час. Господи, Ты же знаешь,  мне нет жизни без неё! Она – мой свет, мой воздух, моя радость… Только я ничего не могу сделать, она не хочет меня видеть. Я чувствую, что должен как-то заслужить её, но  не знаю, как, скажи мне.  Обещаю всю мою жизнь служить Тебе,  отдавать деньги на благотворительность, я… Ну что ещё  пообещать?!

Он почувствовал слёзы на своих глазах, удивился и, прижав ладонь к лицу, затих.

 

Через пару недель Карина позвонила  снова. Увидев знакомое имя на дисплее, Рита напряглась – звонки скаутсткой подруги уже  ассоциировались  с плохими новостями. Но на этот раз Карина щебетала своим обычным жизнерадостным голоском:

– Я тебе новости рассказать.  Юля наша замуж выходит, восемнадцатого июля, на Сергия!

– Ты что! – воскликнула Рита, проглотив  комок в горле –  у них с Максимом тоже должна была бы быть свадьба восемнадцатого июля. – И кто ж избранник?

–  Из Питера, какая-то шишка по делам молодёжи.

– Ничего себе!

– Ну да, Юля приглашения всем разослала, скоро и тебе придёт, так что встретимся.

Для Риты что похороны, что свадьба – всё непереносимо, но она предпочла не делиться  переживаниями с Кариной.

– Здорово, – только и сказала она. И тут же испуганно:– Только это что же, получается,  она уедет в Питер с мужем? И что будет со скаутами?

–  Мы спрашивали, говорит, её сестра  Зинаида согласна взяться за дело, и батюшка благословил.

– Зинаида, – разочарованно произнесла Рита.

– Ну да, конечно, она не Юля,  та ещё….  не будет отдавать всю себя скаутскому делу.

– Я слышала, Олег хотел… Вот ему и раздолье. Помнишь, как он всё пытался сместить Юлю?

– А, Олег!  Наш Птица-Секретарь! Приходил нынче, показывал диплом, – Карина получила новый заряд вдохновения. – Сиял как пряник! Мы с Юлей, конечно, давай его о его планах расспрашивать. Он, представляешь,  домой, в Донецк, собирается! Мама, говорит, там работёнку ему непыльную нашла.

– А Лора?

– Вот и мы тоже – «а Лора?». Интересно же! Так он с таким невинным  видом говорит: «поеду,  устроюсь, а потом вернусь и заберу». Кино и немцы! Будто не видно, что он уже сам не знает, как от  неё избавиться.

– Но она так его любит.

– Ну да, Лорку жаль, но сама дура. Куда лезла? Тупому ясно – так тебя любил, надышаться-наглядеться не мог и вдруг сразу, через неделю – новая любовь. Так же не бывает. Там кроме секса ничем и не пахло!

– А у тебя как с Владом? – спросила Рита.

– Нормально. Мы с ним теперь  гражданским браком живём. Надо же в себе разобраться. Ты знаешь, он  решил, что не будет священником. Говорит,  не его это. Устроился работать программистом. Ты же знаешь, как он в компьютерах сечёт. Да, кстати, заранее предупреждаю, Зинаида  планирует с первого августа лагерь  в монастыре. Будет называться «Древняя Русь». Так что ты, подруга, не теряйся в своей деревне, готовиться надо.

– На свадьбу приеду, там и решим, – ответила Рита почему-то без всякого энтузиазма.

Положив трубку, вспомнила Олега, свою,  точнее, его любовь к ней. Странно, ни сожалений, ничего – пусто. Только Максим… Вот кто ей душу выжег, лишил жизни, радости. В тот день Рита почувствовала, что устала от всего, в том числе и от скаутов.

 

 

Праздник Ивана Купалы отмечали как всегда с размахом. Белояр радовался – народу собирается всё больше – вон, на машинах приехали, палатки поставили, женщины в сарафанах, мужчины в русских рубахах, даже детей нарядили, повсюду музыка, песни, смех. Вдоль границы большого зелёного поля – лотки с товарами – народные промыслы, пирожки, напитки. Да, дело приобретает популярность. Конечно, Белояр не обманывал себя, понимал, что с верой тут мало что связано, что люди в основном приехали отдохнуть и развлечься, но и то неплохо.

К своей вере он пришёл давно и вполне искренне. Ещё учась в институте на историческом потянулся к древнеславянским обычаям. Чем дальше, тем больше, только в этой вере, казалось, ему, в возвращении к истокам была единственная истина, залог сохранения русского самосознания, а с ним государственности и прочности существования народа, проживающего на данной территории. Закончив институт, Белояр, тогда ещё Слава Козельцев, честно отправился отрабатывать затраченные на него государством деньги. Три года он  пробыл учителем истории в школе, однако мысль о создании сообщества, готового возродить древность, не давала ему покоя. Но она требовала времени и денег. В результате Славе удалось стать хозяином авторемонтной мастерской. Появились деньги, потом время. Друзья, разделявшие его идеи, уже были. Чем дальше, тем больше с головой уходил теперь уже Белояр в свои планы, удивляясь, сколь многим и людям близки его мысли. В сводное время он рылся в библиотеках, копался в компьютере, совершал поездки по деревням, собирая по крупицам древние обычаи,

Готовя необходимое к праздничным обрядам, повторяя сценарий, он, не переставая,  искал взглядом Изиду – уж она-то должна приехать, иначе кто же развлечёт пением публику. Да и поговорить хотелось. Было о чём. Особенно  после разговора с её отцом-предпринимателем. Кто знает, что того подвигло вложить деньги в его, Белояра,  проект. Но он чувствовал себя окрылённым. Вот, всё ж таки боги, которым он молится,  помогают ему! В своих языческих богов, которых когда-то Ариец сравнивал с бесами, Белояр искренне верил. Недаром же их чтили столько поколений древних славян.  Невольно торжествовал, узнав, как подшутил Сатана над Арийцем, которому тот тоже верил.

Но где же Изида?!  Он вглядывался в группы девушек в пёстрых нарядах, с белокурыми косами. Изиду он узнал бы сразу – по стати. Да нет, просто потому как ёкало его сердце, стоило ему её увидеть. А уж когда она пела… Белояр не единожды приносил жертвы Ладе и Лелю, читал заклинания, ворожил.  Ну должны же они услышать его, смягчить сердце девушки! Тем более, что Ариец, к которому как он догадывался, Изида была неравнодушна, теперь в тюрьме.  Изида, её серо-голубые глаза, её точёные черты лица, чистый лоб, высокая грудь – настоящий образец чисто славянской внешности. Тем более, что её отец согласился вложить деньги в его проект, а как он осуществит его без Изиды. Чёртово имя, надо убедить её сменить его. Иногда про себя он называл  Голубицей.

Но пора начинать – солнце клонится к закату. Народ собрался. Ждёт.

И вот она появилась. В белой рубахе с вышивкой на груди. Разрезы по бокам высоко и возбуждающе открывали её ноги. Распущенные волосы ложились на плечи и на спину как шелковистые нити. Как обычно она пела, и как обычно Белояр почти терял сознание от красоты её голоса. Однако подойти и поговорить пока не было возможности – сценарий был весьма насыщенным. Надо было развлекать народ.

Меж тем стемнело совсем. Изида среди прочих девушек плела венок, зажигала свечи, опускала его на воду. Следом, рядом, впереди плыли  другие венки. Река был тёмной и тихой, маленькие огоньки казались Млечным путём в почему-то перевернувшемся небе. Было красиво, всё было красиво, особенно Изида в белой рубашке на берегу, тонкая, напряжённая, она верила в чудо Купайлина огонька.  Белояр следил за нею, и подошёл бы. Но опять некогда!

Участники жгли костры, пускали огненное колесо, устраивали шуточные состязания. Потом пришло время ритуального наказания девушек. Сочиняя сценарий, Белояр всякий раз пытался связать развлечения с обычаями, с приметами, найти древний тайный смысл  всякого действа. Не всегда находил. Но присутствующие его и не требовали, хотелось просто веселиться. И вот парни набрасываются на девушек, хватают их, тащат к воде, визг, хохот, крики. Где она, Изида?  Но раздумывать было некогда, пришлось обнять другую. Она билась в его руках, извивалась, пытаясь вырваться. Он лишь крепче прижимал её к себе, он уже не чувствовал, как возрастает его сила. Он готов был раздавить бьющуюся девушку. И вот всплеск воды, отрезвляющая прохлада. Девушка, наконец, вырвалась, принялась отчаянно брызгать на него водой. Он же, отвернувшись, сразу забыл о ней, ему нужна была Изида. Где она, в чьих объятиях? Как пьяный, Белояр вылез из воды. Теперь им владело лишь одно желание – найти Изиду.

Девушки выскакивали из воды мокрые, в облепивших их тела рубашках. Многие тут же попадали в объятия парней. А Белояр искал Изиду. Молодёжь бежала к кострам, начинались пляски, игры в « ручеёк», прыжки через огонь. Впереди была целая ночь, ночь до рассвета. Вскоре Белояр почувствовал, что его руководящая роль уже не нужна.  Народ развлекался  кто как мог – музыкой, танцами, песнями. Вот в шуточной рукопашной сцепились двое, вот один, хорошо подвыпивший, привязав длинную палку к низу живота ходит, многозначительно покачивая  ею под общий хохот. Кто-то кричал, что пришло время искать цветущий папоротник.

Белояр подошёл к Изиде сзади, прервав её беседу с подругами.

– Ну а мы, что ли, пойдём папоротник искать? – спросил с лёгкой хрипотцой.

Изида обернулась. Лицо как всегда спокойное, но какое прекрасное, Белояр готов был опуститься на колени перед нею.

– Ты, Белояр, всё со своими фантазиями, – произнесла она с добродушной насмешкой.

– Кто знает, где фантазия, а где реальность? Ты и сама это не хуже меня знаешь. Так пошли, что ли?

Изида повернулась к подружкам, попрощалась. Да, она готова идти. Всё такая же спокойная, невозмутимая. Такой ли она был с Арийцем?

Белояр вёл девушку в сторону леса. Сейчас, ночью, даже несмотря на обилие света от костров, несмотря на многоголосие огромной толпы на лугу лес выглядел одиноко и устрашающе.

– Ты, либо, и в самом деле веришь в цветущий папоротник? – насмешливо произнесла Изида.

– Верю, я во всё верю, – ответил он вполне серьёзно. – И удивляюсь, почему не веришь ты?

– Зачем? Что мне это даёт? – Изида в темноте лишь передёрнула плечами.

Он резко остановился.

– Сядем?

В темноте Изида с трудом разглядела поваленное дерево.

– Что, папоротник тут цветёт?

– Папоротник цветёт в наших сердцах.

– И в моём?

– Изида, я не могу забыть о разговоре с твоим отцом. Какой же он у тебя! Неужели он поверил в мой проект?!

– Может, и поверил, я не знаю, отец никогда не высказывает свои мысли вслух.

– И мы это сделаем! Мы начнём с нескольких домов… Гойко и Вятич тоже готовы участвовать. Представляешь, настоящий славянский быт. Между прочим, Гойко строит настоящую ладью.

– Ну да, хорошо. – Изида никак не разделяла восторга Белояра.

– Конечно, я понимаю, твой отец вкладывает деньги в туристический бизнес. Но его надо развить. И мы с тобой за это возьмёмся.

Изида повернула к нему лицо.

– Мы с тобой? А я тут каким боком? Варить на печке кашу в чугунке, ткать при свете лучины? Ты этого хочешь?

– Но мы же должны попробовать? Жена Гойко поддерживает мужа.

– И пусть поддерживает, на то она и жена. Они вечно на пару с ума сходят.

– Изида, чёрт, как я не переношу это имя, но смотри сама, какие это возможности – реконструкция, полнейшая реконструкция… И деньги…

– Белояр, я достаточно имею денег, – ответила Изида, – и для этого мне не надо спать в холодной избе, топить печку и так далее. Тебе нравится, ты и занимайся.

Её спокойная холодность смущала Белояра. Но не могла успокоить его кипящие чувства. Более того, темнота, лес, уединение  – они были словно одни во всём мире. Они были словно при акте творения… Он хотел творить… Он почти скрипел зубами. Потому что желания рвались наружу с неудержимой силой. Изида рядом. Он чувствует её тепло, её запах – смесь речки и полевых цветов от венка на её голове.

– Ты не хочешь поддержать меня? – спросил он тихо.

-Нет, Белояр, мне это не интересно. Ищи других единомышленников.

– И ты не хочешь быть со мной?

Она повернула к нему лицо. Он не видел её насмешливый взгляд. Но хорошо, что не увидел. Он просто положил руку ей на шею. Изида не шевелилась. Тогда он погладил её. Шею, затылок, ухо. Он сам был поражён, что она позволяет ему дотрагиваться до себя, и тогда осмелел. Девушка лишь вздрогнула, когда он коснулся её груди, и неожиданно выгнулась, словно подставляя себя под его ласку. Их губы соприкоснулись. Движения рук Белояра становились всё более решительными. Теперь он уже не думал ни о чём, и не о чём не хотел говорить, потому что в этой волшебной ночи он хотел одного – соединиться  с любимой женщиной. Её бёдра были прохладны и упруги. Её живот горяч, плоть податлива и влажна. Белояр, наконец, выплеснул своё желание и удовлетворённо почувствовал, как в последней сладкой судороге дёрнулось  тело лежащей под ним женщины.

Потом пришли мысли. Нет, какие-то отголоски ранее бурных мыслей. Изида лежала рядом, отдыхая тоже в состоянии блаженства.

– Что  же, всё-таки вместе? – наконец, спросил он.

– Почему ты так решил? – послышался из темноты её обычный спокойный голос.

–  В эту ночь… Ты – моя жена.

– Брось свои фантазии   в эту ночь мне просто захотелось. Надо же иногда..

– Что, без Арийца изголодалась? – с неожиданной злобой спросил он

– Нет, Ариец не захотел меня, – прозвучал столь же спокойный ответ.

Белояр резко поднялся, поправил одежду. Молча

– Вставай, – сказал резко, – пора идти, не оставлять же тебя одну здесь

– Благородно, – насмешливо ответила девушка.  Однако послушно встала, надела рубашку, головной убор.

– Значит – нет? – он вдруг грубо схватил её за плечи.

– Значит – нет, – ответила Изида, и улыбнулась. Ей казалось,  она знала свой путь.

 

 

 

К восемнадцатому июля Рита приехала в город и присутствовала на свадьбе Юли. Она была  спокойна и весела, но многие заметили и её бледность, и натянутость улыбки, даже слёзы порой блестели в её глазах.

Навеселившись от души, молодые люди все вместе покинули дом батюшки, где проходила свадьба. С криками, со смехом, с песнями высыпали на тихую деревенскую улицу. Домой идти не хотелось. Тёплая июльская ночь будоражила и без того взбудораженные чувства. Прошли до конца улицы, туда, где начинался город с навязчивыми огнями реклам, с ослепительными подсветками, с гулом машин. Миновав широкую площадь перед новым гипермаркетом, они спустились в небольшую зелёную зону. Сейчас, ночью, там было пусто. В тени густых деревьев дремали белые скамейки. Вдруг бросившись наперегонки, молодые люди добежали до одной, упали. Но когда подошли девушки, тут же поднялись, уступая места. Сами разместились кто на бордюре, кто просто на траве.

– Ох, хорошо-то как! – Карина откинулась назад, поболтала в воздухе  стройными ножками.

– Словно последний день, – засмеялся Юра, один из скаутов.

– Это ты о чём? – Карина скосила на него черные глаза

– Да ни о чём,  – юноша передёрнул плечами, – просто вот такое радостно-беспечное настроение бывает перед концом чего-то.

-Типун тебе на язык, – отозвалась одна из девушек, боевая и задорная Лиза.

– А я знаю, чему конец, – вдруг заявила Карина, – нашей скаутской дружине.

Кто-то выпрямился, напрягся. В наступившей тишине слышалось даже дыхание.

– А что, Карина права, – наконец, подал голос Влад, – как мы не обманываем себя, а с отъездом Юли нашей дружине, нашим весёлым сборам, нашим планам – конец.

– Ты что, не веришь Зинаиде? – удивилась Лиза. Они с Зинаидой были подружками.

-Нет, Лизок. – Сказала Карина, – Ты сама знаешь, Зина не подвижница.

-Но она так искренно хочет, так увлечённо говорит.

– Ха, пока дело не коснулось. Вот пройдёт летний лагерь – там и  посмотрим.

– А как же малыши? Они верят нам, – вдруг послышался тихий голос Риты, в тот день всё больше молчавшей.

– А что малыши? – Боря оглядел присутствующих, – малыши должны знать правду.

– Какую? –  с вызовом обратилась к нему Лиза.

– Такую, – ответил Боря, – что мы просто играли в скаутов. А на самом деле ничего не было. Была идея одной семьи, которая решила развлечься…

– Не говори так, – остановил его Влад, – всё было серьёзно. И мы верили Юле.

– Вот-вот, верили Юле, ты прав, а теперь Юля покидает нас, и что остаётся? Ну что может быть серьёзного в деле, которое держалось, по сути, на инициативе одной семьи.

– Мы пытались выйти на общероссийский масштаб, – проговорила Карина, – ещё Олег, помните, говорил…

– Олег был прав, когда говорил, что надо выйти из семьи, иначе – крах – взволнованно перебил её Влад, – всё шло к тому. Мы это чувствовали. Мы всеми силами пытались как-то удержать.

– Но мы можем попробовать. Ведь никто же не хочет, чтобы наша организация развалилась!  – воскликнула Лиза.

-Да. Сейчас Зинаида всё возьмёт в свои руки, и мы прогнёмся. Ведь вся материальная часть нашей организации зависит от её отца. Последняя агония. Нет, мы обречены, – сделал заключение Юра.

– Да, что в истории, что в политике, что в нашей организации как много зависит от одного человека!- Вздохнула Карина.

Последовала недолгая пауза. Всем было горько и обидно, ведь они и в самом деле верили, и прикладывали все усилия, чтобы влиться в лучшую в мире организацию.

– Может, мы напрасно, – вдруг тихо сказала Лиза, – может, всё-таки, с Зинаидой…

В темноте лишь махнули рукой.

– Зинаиде не нужны наши идеи, ей нужен только её бизнес.

– Какой? – Спросил кто-то ещё, видимо, не осведомлённый.

-Ну как же, у неё частная иконописная мастерская, налаженные связи, работающие на неё люди. Нет, Зинаиде не нужны скауты, не до них ей.

Молодые люди повздыхали.

– Ну если так вздыхать – то, конечно, ничего не будет, – вдруг послышался бодрый голос Влада. Я, например, знаю, куда идти.

К нему повернулись несколько голов.

– Есть другая организация, «Витязи», слышали? Это не частная лавочка. Эта организация действует по государственной программе, её благословил сам патриарх, они работают вместе с Думой, и Министерством спорта, даже со службой по контролю за оборотом наркотиков.

-Это тоже что-то искусственное, – поморщилась Карина, – скауты хоть имеют исторические корни.

– «Витязи» тоже. Только они были основаны русскими эмигрантами после революции семнадцатого года. Они делали всё возможное, чтобы дети из эмигрантских семей были воспитываемы в духе любви к России. Там тоже были и лагеря, и встречи, и обучение.

Влад замолчал. В тишине раздался голос Риты:

– Ну и дальше? Что и где они сейчас?

-Как я вычитал в интернете, они сейчас везде – Это огромная ассоциация, объединившая различные спортивные клубы,  у них есть свой кодекс чести и свои правила. Они являются обладателями Президентского Гранта 2008 года, они победители конкурса молодёжных программ  Минспорта 2009 года, участники Детского движения, лауреаты премии ГУВД. А посвящают в «Витязи» в дни памяти святого Александра Невского и святых Мефодия и Кирилла.

Молодые люди помолчали, обдумывая услышанное. И почему-то подсознательно искали к чему б придраться.

– Ну да, для тех, кто ищет свой круг, – наконец задумчиво проговорил Борис. И пояснил: – для определенного возраста.

– А это большинство. Тем более, туда принимают так же детей и подростков.

-Интересно, в нашем городе есть «Витязи?» – спросил Юра. И вдруг виновато сообщил: – я же увлекаюсь единоборствами. Так что  лучше заниматься в такой организации, проверенной и надёжной.

– А что, Юра прав, – тряхнула головой Карина,  – что-то в этом есть. Только не для меня, я, кажется, уже переросла этот период.

– И я, – вздохнула Рита.

– Вольному воля, – жизнерадостно откликнулся Влад.  – А я, думаю, поведу туда своих волчат. Может и белочки за нами последуют. Ведь наши дети – это наша забота.

-Ну да, – кивнула головой Лиза, – хоть какую-то пользу принести.

– Что ж, идея, – задумчиво пробурчал Боря. – Что до меня… Я останусь верен скаутам и тем, кто не хочет их покинуть.

– Ты? – несколько взглядов обратились в сторону юноши.

– Ну да, с Зинаидой или без неё, я хочу продолжать.

–  Кто же будет вас финансировать?- По-деловому осведомился Влад.

– Я уже был в комитете по делам молодёжи.  Сказали, поддержат. Ну и в епархии. Владыка так прямо обрадовался, благословил, тоже помощь обещал.

– Смотри, так на новый круг выйдете, – ободряюще улыбнулся Влад. – Ну и про нас не забывай. Мы всё ж одно целое.

Он не пояснил, что «целое». Никто не спросил. Но каждый подумал своё – компания, дружба единомышленников, а может, и вся страна?

 

 

После свадьбы приступили к сборам. Надо было писать план, составлять программу, закупать продукты. Рита невольно вспомнила прошлый летний лагерь, когда они  были индейцами. Как всё тогда было по-другому! Тогда брат Алексей не ждал суда, а тётка ещё не произнесла страшных слов в адрес её покойных родителей, и она сама ещё не была знакома с Максимом. Она была такой весёлой, лёгкой. Как давно это было! С тех пор Рита ни разу не видела Татьяну Егоровну – не могла. А, посещая храм, каждый раз просила Бога помочь ей простить тётку.

Вернувшись в город, Рита первым делом пошла навестить Галину. Набрала продуктов, в  контейнеры налила суп, положила картофельное пюре с сарделькой и направилась к её дому, в душе чувствуя угрызения совести, что на столь долгий срок покинула старушку.

Толкнув знакомую калитку, продралась сквозь заросли чертополоха и крапивы. Подойдя к дому, удивилась, обнаружив, что дверь полуоткрыта. Не без страха  вошла. Вопреки ожиданиям в комнате было пусто, и что-то подсказало Рите, что здесь давно никто не жил. Девушка некоторое время постояла  в недоумении, потом повернулась к выходу. Что ж, зайдёт в следующий раз. А вдруг Галина умерла? – вдруг пришло ей в голову. Рита  вздрогнула – нет, не должно такого быть, чтобы  её не стало, а  она с ней не попрощалась, не проводила в последний путь. Даже где её могила теперь будет невозможно узнать. Это было бы слишком обидно. Дай Бог, чтобы всё было благополучно, и Галина вновь встретилась бы на её пути!

Рита  забежала в дом  старушки на следующий день, и на третий, но  там было по-прежнему пусто. Нет-нет, такого не должно быть!  Она приложит все силы, чтобы узнать, найти…  Девушка подумала, что Галина может быть в храме.  В тот же день  отправилась на всенощную.

В субботние вечера народу в храме бывало, как правило, немало. Купив свечки – Рита  ставила их по своему порядку – одну к празднику на центральный подсвечник, другую – Богородице за себя, третью – Николаю Угоднику – за всех родных и друзей, и  две – на панихидный стол: одну – за всех умерших, а большую – за родителей.  Она прошла по храму, расставляя свечи, крестясь и прикладываясь к иконам и одновременно выискивая взглядом Галину. Но  старушки не было  и в храме. Нахмурившись, остановилась перед Иверской иконой Божией Матери. Подняв глаза на сияющий новыми красками недавно написанный лик, прошептала:

– Не допусти, Матерь Божия, дай мне найти её!

Неожиданно почувствовав устремлённый на неё чей-то взгляд, повернулась – моложавая стройная женщина в по-монашески длинной чёрной юбке и в лёгкой, но закрытой блузке навыпуск  с печальной полуулыбкой на бледном лице смотрела на девушку. Рита не сразу узнала её.

– С праздником, Тамара Семёновна, – девушка смущённо поклонилась маме Марины, снова чувствуя себя виноватой за  случившееся недавно.  Первой её мыслью было попросить у несчастной женщины прощения.

– С праздником, Маргарита, – ответила та. Взгляд женщины был спокоен и даже приветлив.

– Как ты? – спросила она и настороженно оглянулась в сторону алтаря – в храме разговаривать не положено.

– Слава Богу, – Рита смущённо  улыбнулась.

Они молча стояли рядом  до самого отпуста,  и вместе вышли из храма под радостный колокольный звон.

– Простите, Тамара Семёновна, – проговорила, едва успев перекреститься при выходе девушка, голос её дрогнул.

– Бог простит, – ответила та и повернулась. – За что только?

– За… за… – Рита не могла продолжать, боясь причинить боль.

Тамара Семёновна поняла и сказала в ответ:

– И ты  прости. И меня, и Марину.

– Мне не за что вас прощать, – сказала и решилась спросить: – как вы, как Марина?

– Мариночка в психбольнице, лечат  от наркозависимости.  Говорят, что ей значительно лучше, обещают выписать. А я…  Я думаю с работы увольняться – не имею права воспитывать детей, когда собственную дочь не доглядела.  С другой стороны  без денег тоже не проживёшь, а Марине надо  лечиться… Она от наркотиков немного оглохла,  считай, инвалид, теперь не до учёбы.  Я надеюсь, слух со временем восстановится. В общем, как Бог управит.

– Конечно,  всё будет хорошо, – сказала Рита с трудом. Услышанное потрясло её.

– Я тоже так думаю, – Тамара Семёновна слабо улыбнулась, – помолись за неё.

– Обязательно! – горячо воскликнула Рита, и они разошлись каждый своим путём.

Рита шла не торопясь – погода располагала. И, как обычно бывает после храма,  чувствовала себя умиротворённой и почти спокойной. Знала, не надолго, но хоть немножко пожить без сжигавшей её душу непрекращающейся, порой невыносимой  боли.

– О. старая знакомая, – вдруг кто-то окликнул её, – Рита повернулась на голос.

В стоящем перед ней парне невысоком, худом и сутулом она с трудом узнала Алика, с которым познакомилась когда-то у Марины на дне рождения. Сразу отметила – тогда он выглядел приличнее и чище. Сейчас девушка обратила внимание на его заношенные джинсы, давно не стираную футболку, на слипшиеся от грязи волосы. Да и лицо его красное и отёкшее выдавало уже устойчивую привычку к алкоголю. От него и сейчас несло не очень приятно – смесь нечистоты и перегара. Отметив всё это, Рита даже хотела поскорее отойти от него, но Алик не дал.

-Что, всё своему Богу молишься? – спросил насмешливо.

– Молюсь, – коротко ответила Рита, ища момент ускользнуть.

– А я вот, пью.

– Каждый себе удовольствие выбирает.

– Ну и что твой Бог тебе дал?

– А что тебе твоя пьянка?

– По крайней мере могу не думать… не думать о бессмысленности этой жизни… Или ты уже нашла в ней смысл, а?

Рита почувствовала, что не хочет отвечать и вновь попыталась пройти мимо.

– Нет, ну ты, вот, скажи, зачем мы живём? Ну хотя бы для чего мы пришли в этот мир, зачем, на хрен, мы этому Бог нужны? В этом космосе, в этих бесчисленных галактиках? Что мы?.. И почему-то мы должны что-то делать…или не делать? А, может, вообще никакого Бога нет, и всё это дикая цепь случайностей, а? «Миг между прошлым и будущим…»  Всего лишь миг, чёрт возьми! А мы хапаем, дёргаемся, ищем удовольствий… Да это же только миг – и всё, амба!

Рите,  наконец,  удалось обойти навязчивого собеседника.

– А, не хочешь говорить?! Я знаю почему – потому что ты сама – дура, и как все дуры даже не задумываешься ни о чём. Ходишь к своему Богу, потому что видишь ли,  все так делают. Мода у нас такая пошла. А в мозгах – плесень…

– Извини, Алик, мне надо спешить, – Рите пришлось ускорить шаг.

– Ну-ну, спеши-поспешай! Деловая…А такая же б… как и все бабы… – он уже кричал ей вслед. Прохожие оборачивались.

 

 

Они зашли в кабинет, когда Владимир Степанович только-только успел задвинуть ящик стола, в который его очередной клиент бросил толстый пакет с деньгами. Он сразу всё понял и не пытался даже ни оправдываться, ни обороняться, ни тем более качать права. Да, сначала стало плохо – тошно, противно. Его словно кипятком обварили. Руки затряслись, сердце заколотилось. Но не долго. Уже когда на его запястьях защёлкивались наручники, жар прошёл, и стало смешно. «Как в кино», – подумал он. И ещё подумал о тех, кто так ждал и любил эти его неправедно заработанные деньги – всех, жену, дочь, сыновей, любовницу – и стало ещё смешнее. Он бы и рассмеялся, но не хотел выглядеть истеричным или помешавшимся. И тогда пришло чувство огромного облегчения – всё, всё кончилось. Он может, наконец, расслабиться и жить!

Он шёл по длинному коридору, провожаемый десятками глаз сослуживцев и подчинённых. Но  думал о близких, и наслаждался мстительной радостью. Вот, пусть они теперь попляшут. Он так был увлечён своими мыслями, что даже проговорился вслух: «Ну что, выкусили, пираньи…». Слышавшие лишь недоуменно переглянулись. И самому показалось странным, что его сердце не дрогнуло даже крохотным тёплым чувством ни к кому, не только к жене Елене и детям, но и к новой жене, и даже к внукам.  Да и к самому себе тоже.

Репортёры и журналисты были тут как тут. Ну прямо – звезда! Владимир Степанович приостановился. «Король умер – да здравствует король», – захотелось сказать ему, но кто-то, шедший сзади, грубо подтолкнул его.

Его везли, оформляли, размещали, допрашивали. А у него всё крутилось в голове: «Король умер…». Да что же за король умер? Или это он – король? Но «Да здравствует король» И где тот король, который здравствует? Владимир Степанович вдруг понял, что это тоже – он. И что когда жизнь не кончается, она только начинается. Следовательно, когда король умер, он ещё и здравствует….

 

 

Лагерная жизнь  на время отвлекла Риту от горестных мыслей.  Автобус выгрузил их около ворот монастыря и дети, водрузив на себя весь  скарб, дружно и весело отправились к месту стоянки. Место их летнего лагеря в берёзовой роще над рекой было уже ими  обжито.

До позднего вечера обустраивались – ставили палатки, расчищали территорию, готовя места для молитвы и линеек, кухни, туалета. На площадке для сборов провели построение, под звуки гимна России подняли трёхцветный флаг, после чего дружно пропели полагающиеся в таком случае молитвы. Командир отряда, Зинаида, маленькая, коренастая девушка объявила об открытии лагеря, о стоящих перед ними на этот раз задачах и о планах на следующий день.

Древняя Русь вдохновила всех. Девочки ходили в сарафанах, парни – в вышитых рубашках. По звеньям разучивали народные песни и танцы, соревновались  в знании истории, устраивали турниры и сражения, провели конкурс на лучшее национальное блюдо. В общем, затей  много, скучать и бездельничать некогда. А однажды на сборе Зинаида объявила, что  монастырский игумен обратился к ним за помощью – в монастыре строят колокольню, хорошо  бы помочь с уборкой и расчисткой территории. Старшие крикнули: «Ура!». Дети подхватили.

На другой день после построения и завтрака, горланя отрядные песни, скауты отправились на работу. Однако пришли раньше времени – и строители, и прорабы, отстояв службу в храме,  ещё завтракали. Молодёжь разбрелась по округе в ожидании распоряжений.

Рита отправилась на площадку, где на высоком холме возвышалась литая фигура коленопреклонённого  Серафима Саровского. Он стоял на камне, широко раскинув руки, словно обнимал окружающий его мир. Девушка подошла к подножию памятника, опустилась на колени, прижалась лицом к холодному металлу: о чём просить, чего желать? Может всё ж одного – мира, покоя душе и сил для послушания воле Божией? Кажется, всё не так уж и плохо, и можно жить, улыбаться и даже радоваться.  Да и то,  занятая детьми и множеством обязанностей, девушка как-то начала успокаиваться,  чувства стали приходить в равновесие. Она опять наслаждалась палаточной жизнью, песнями у костра, бесчисленными затеями.

Стояла  долго, наслаждаясь ощущением близости святого и своим душевным состоянием, Так бы и стояла здесь до скончания века! Но пора идти. Поднялась, отряхнула колени, обернулась и увидела Максима. Рита  даже пошатнулась от резкой боли в сердце. Успела заметить и его бледность и растерянность. И что-то светлое… Да, рубашка на нём светлая. Она так оттеняет его загорелое, немыслимо красивое, любимое, дорогое лицо!

– Привет, – он сумел первым прервать молчание.

– Привет, – голос её не слушался.

– Опять скауты? – спросил со своей неподражаемой кривой усмешкой. Кивнул на её одежду – защитного цвета штаны, лёгкую футболку и синий галстук.

– Да. А ты как здесь?

– Да вот, работаю… Попросился трудником в монастырь, осваиваю профессию строителя.

Рита покосилась на его открытые,  загорелые и мускулистые руки. Увидела перевязанный грязным бинтом палец.

– Рада за тебя, – сказала, чтобы что-то сказать.

– Молюсь, – он опять усмехнулся, – пытаюсь тебя вымолить у Господа.

Рита вздрогнула.

– Не надо, Максим.

– Что, скажешь, Бог не услышит меня? А я всё равно буду просить и молить. И  ты  всё-таки будешь моей! –  Он подошёл к ней совсем близко, заглянул в испуганные глаза. – Ты же сама говорила, Бог всякую молитву слышит. Вот я и добьюсь, чтобы Он и мою услышал. Как мать говорила, хоть семь пар железных сапог изношу… Просто ты должна знать, никто никогда не любил и не полюбит тебя так, как я! И мы всё равно будем вместе, я тебе обещал!

Она подняла к нему лицо.  Сдаться, уступить, прильнуть к его груди, сейчас так сладостно пахнущей солнцем, загаром, здоровьем? И тогда кончится боль, уйдёт всё плохое. Она, словно под действием гипноза, даже сделала шаг  навстречу, но споткнулась о постамент, на котором стоял батюшка Серафим. Чтобы не потерять равновесие,  одной рукой ухватилась за него, другую поймал Максим. Так она и стояла, с одной стороны – святой, с другой – любимый. Кого отпустить? Почему-то она даже не почувствовала колебаний.

– Нет, Максим, – проговорила Рита  уверенно и спокойно, –  не надо надеяться,  мучить себя и меня, у нас нет будущего, но, я знаю, Бог – с тобой. Прости ещё раз!

Развернувшись,  она побежала прочь.

На рабочей площадке толстый с растрёпанной бородой монах командовал взрослыми и детьми, одновременно всем и сразу раздавая приказания. Рита, ещё плохо соображая, кинулась в толпу и вдруг замерла: матушка Галина, старенькая, сгорбленная, в грязной юбке и   плохонькой курточке, в сбившемся на сторону платке  подносит строителям кирпичи. Идёт неуверенной походкой, спотыкаясь на каждом шагу. Рита стремглав кинулась к ней.

– Матушка! – почти закричала она, от  волнения чуть не плача, – матушка, вот вы где!

Галина распрямилась, увидев Риту, улыбнулась:

– Да, здесь я, видишь, работаю.

– А я с ног сбилась, приехала, а вас нет. Я так испугалась, – на какой-то миг девушка даже испытала желание поцеловать старушку.

– Да куда ж я денусь, – Галина улыбалась спокойно и ясно,  и эта  ясность вдруг стала вливаться в душу Риты, неся  волны умиротворения.

– А мы  здесь со скаутами, – она  поискала глазами бывшего жениха, и сказала тихо – я с Максимом всё-таки рассталась, и даже жить можно.

Но Галина словно не слышала её, она   смотрела куда-то в сторону и вдруг громко крикнула:

– Стойте!

Удивлённая её тоном Рита обернулась – к стройке, облепленной деревянными лесами, подходили  женщина и мужчина с ребёнком лет трёх. Дамочка, услышав окрик,  недоумённо вскинула резко очерченные брови: что это за бомжиха командует там, где должны  руководить батюшки. Мальчик, наклонившись, подобрал что-то с земли, но мать грубо дёрнула его за ручонку, пытаясь заставить подчиняться. После небольшой заминки они  продолжили свой путь. Не дошли – огромная деревянная конструкция лесов, накренившись, с грохотом рухнула вниз, обдав близстоящих облаком песка и пыли. Бледная женщина, придя в себя, повернулась к остановившей их старушке, но той уже не было на месте. Бросив работу,  споро, помогая себе палочкой, та спешила в сторону храма. «Постойте! – крикнула ей женщина и  прошептала мужу, – она  спасла нас… Я хочу её  поблагодарить».  Рита, наблюдая за происходящим,  улыбалась – бесполезно, она Галину  хорошо знала.

После разговора с Максимом, после поддержки, которую Рита почувствовала  от Серафима Саровского, а потом и от Галины, девушка почти успокоилась, и, как ей казалось, навсегда. Жалость, которую она ещё испытывала по отношению к бывшему жениху, тревога за его жизнь и тягостное сочувствие  его страданиям прошли однажды во время молитвы в храме. Стоя перед иконой Серафима Саровского, Рита невольно спросила его, что же будет с Максимом. Она была уверена, что  святой ответил ей внезапно пришедшей  в голову мыслью: «Бог разберётся».

Спустя несколько дней Максим, правда,  нашёл её в лагере, отозвал в сторонку.

– Пойдём поговорим, – сказал он, зачем-то увлекая её в заросли.

-Нам больше не о чем говорить, – Рита попыталась высвободить руку, за которую Максим крепко держал её. – Пусти!

-Проблемы? – услышала вдруг Рита позади себя знакомый голос. Обернулась – Боря, Влад и Юра, все трое высокие, широкоплечие, красивые стояли рядом. Ей почему-то стало смешно.

-Да нет, ребята, всё в порядке. – Ответила девушка. – Это мой друг, он хочет поговорить.

– А нам показалось, что ты не хочешь разговаривать, – сказал Влад.

– Ну да, не хочу, – согласилась Рита. Теперь никто не держал её руку. Придвинувшись ближе к друзьям-скаутам, она обратилась к Максиму:

– Давай не будем, – попросила его Рита, – мы уже всё обговорили….Пусть… Мы будем друзьями,  Максим. – Она запуталась, засуетилась и вдруг, развернувшись, бросилась бежать прочь. Парни молча последовали за ней.

 

 

 

О том, что мужа арестовали прямо на рабочем месте за крупную взятку, Елена Георгиевна узнала не сразу. Да и то из телевизионных новостей, открывших весь позор её зарвавшегося мужа. Почему-то ей никто не спешил сообщить это нерадостное известие.  Да и кто мог сказать?  Владимир давно не жил с ней. Елена Георгиевна знала, что муж недавно расписался с любовницей и даже сыграл пышную свадьбу. Раз в месяц он заезжал и вручал бывшей жене сумму, достаточную, чтобы оплатить дом.  Но что деньги? В какой-то момент вдруг случается так, что нужны не деньги, а люди.  Была многодетная  семья со  своими проблемами, радостями и горестями, толкотнёй и суетой застольями и приключениями, и вдруг в одночасье не стало никого. Елене Георгиевне было пронзительно одиноко, дни стали казаться бесконечно долгими и ненужными. Хотя с другой стороны понятно – дети вырастают, обзаводятся своими семьями. Но неужели у всех так плохо, как у неё? Егор ходит потерянный, много пьёт, в то время как жена болтается по клубам и постоянно требует денег. В их доме нежилой дух, пустой холодильник и грязь. К тому ли привык её избалованный сыночек?! А Наталья? Теперь  она сидит с ребёнком одна в новой квартире, в то время как Виталик где-то  неделями пропадает. Понятно, развод не за горами. Он уже очевиден у дочери, вполне возможен у сына. Тем более сейчас, когда арестовали отца. И даже Максим, единственный, кто  сочувствовал ей, разговаривал,  несмотря на то, что он тоже  не был ангелом, но  отличался ласковостью и душевностью в их семье вдруг взял и ушёл в монастырь. Елена Георгиевна такого не ожидала. Неужели та девчонка из семинарии так зацепила его?!  С одной  стороны она была рада, что свадьба расстроилась, а с другой… Монастырь…. Елена Георгиевна даже не знала, как к этому отнестись, поскольку от церкви  всегда была далека – пионерско-комсомольское воспитание  сыграло свою роль. Она лишь надеялась, что сын перебесится и вернётся. Чего ни бывает в жизни! Всё худо-бедно тянулось. И вдруг этот арест. Теперь уже полный крах. Всего, что ещё оставалось в её жизни и в жизни её детей. Да, Максим об этом, наверно, ещё не знает, а то давно бы приехал. Вместе было бы легче перенести такой удар. Но Елена Георгиевна даже не знала, как сообщить ему.

За последние годы она так привыкла быть женой важного человека, которого через день показывают по телевизору. Теперь у неё словно почву выбили из-под ног. Не то что высоко держать голову и при каждом удобном случае всем напоминать, кто у неё муж –  людям стыдно в глаза глядеть. Когда-то она  любила, чтобы муж присылал за ней машину,  вынуждала  водителя ждать час-полтора.  Свысока глядела на  секретаршу, без доклада входя в  кабинет  в любое время. Заставляла  пресмыкаться  и парикмахершу, и портниху. Она  вела себя как прежде даже  когда Владимир ушёл от неё. Ведь он всё равно оставался её законным мужем. Даже когда женился на своей проститутке. Но теперь он арестован, ждёт суда, его имя  треплют в газетах, по телевидению. Более того, она осталась без денег и будет вынуждена искать  средства к существованию. На свой магазин Елена Георгиевна  уже не надеялась, остаться бы хоть на плаву. Она уже давно запуталась в цифрах, продавщицы её нещадно обворовывали. Но она терпела и тянула – ведь иначе ей придётся искать работу. А какую работу  можно найти в её возрасте – только вахтёрши или уборщицы? На неё будут показывать пальцем. И что делать с домом? Надо бы посоветоваться с детьми. Ей одной такой дом не нужен. Но с кем посоветоваться? Разве Егора и Наталью когда-нибудь интересовали её проблемы? Главное – Максима нет…

Взгляд Елены Георгиевны упал на фигурку недавно купленного божка.  Нужно поискать подходящие заклинания, а вдруг поможет, ведь с этой проституткой, к которой ушёл её муж, помогло  – во-первых, она тоже осталась с носом. Хоть у неё наверняка и есть хороший счёт в банке, но мужа-то нет. А с ним кончилось и положение и вольготная жизнь. И, как догадывалась Елена Георгиевна, навсегда. Ведь, отсидев – сколько ему дадут – три, пять – он уже не займёт прежнего места, а по возрасту ему грозит только пенсия. А ещё ходили слухи, что её видели в онкоцентре.  Вот так-то, не лезь в чужую жизнь! И всё же…

Одна радость –  внучек Андрюша. Вика  каждую неделю навещала бывшую свекровь. Они пили чай, говорили,  наблюдая за вознёй маленького Максимыча, как называла его бабушка.  Елена Георгиевна постепенно смягчалась и начинала более доброжелательно смотреть на бывшую жену сына. Молодая женщина  уже не казалась ей  хищницей, по крайней мере, с женой Егора  ни в какое сравнение не шла. Может,  жизнь изменила и её?  Вика была тиха, скромна, внимательна. Свекровь с барского плеча не единожды давала ей деньги, подбрасывала списанные продукты из магазина, а то и кое-какие тряпки, что  бросала  за ненадобностью капризная Наталья. Сейчас под грудой свалившихся на неё несчастий Елена Георгиевна  приходила к пониманию, что, может, именно эта девочка не оставит её, и радость видеть Андрюшу будет для неё единственным огоньком, поддерживающим смысл её жизни.

Тогда  ей в голову пришла мысль  сходить в храм и поставить  свечку за себя, за мужа, за детей. И даже от одной мысли об этом у неё словно отлегло от сердца.

 

 

Галина чувствовала, что замерзает. Не помогало ни одеяло, которое накануне зимы притащила ей Рита, ни куча тряпок, которые она набросила на себя. Подумала было об обогревателе, но разве достанет у неё сил дотянуться и включить его, если она не может даже поднять руку. Что с ней?! Холод медленно заползал под одеяло, сжимая пальцы ног, потом сами ноги, подползая всё ближе к туловищу, охватывая живот, грудь. Галине стало не по себе. Что-то похожее на страх возникло в её сердце. Она никогда не испытывала подобного. Хоть бы кто-то пришёл, постучался в дверь, сказал  ласковое слово. Ах да, Рита обещала зайти. Дождаться бы… Губы начали привычно шептать молитву. «Господи, буди милостив ко мне, грешной, Господи, буди милостив ко мне, грешной…» В первые минуты ей даже показалось, что стало теплее. Нет, только показалось – сквозь окно, разрисованное морозными узорами, в комнату проникло заходящее солнце. «Боже, милостив буди мне, грешной…» Мороз проникал всё глубже. Холодело сердце, руки, голова. Как тяжко умирать одной! Но разве ж она одна?! Перед глазами туман. Наверное, глаза тоже замерзают. Где-то есть ангелы Божии, они не оставят её. Ах, как холодно! Она пытается вспомнить, что надо сказать перед смертью, но в голове пусто, она ничего не помнит. Ангелы склонились над нею, она их не видит, но слышит, чувствует руки, которые поднимают её. Куда, Господи, куда? Но  вынуждена подчиниться, потому что тело не слушается её,  даже не ощущает больше холода.  Ангелы несут её над снежной пустыней. Но это только кажется, что пустыня.  Поднимается солнце, и белый мальчик бежит по ровному белому полю: «Мама, – кричит мальчик, – мама, Боженька идёт!» Галине хочется приподняться, чтобы тоже увидеть Боженьку, но у неё нет сил. Она только слышит голос  ребёнка, и он столь приятен,  сладостен, что на губах умирающей появляется блаженная улыбка.

Когда Рита вошла в комнату, она увидела старушку, вытянувшуюся под одеялом и неподвижную.

– Матушка Галина, – окликнула её девушка, – вы спите?

Она наклонилась над кроватью, хотя уже всё поняла,  и прижала ладонь к губам: «Боже мой!»

Риту поразило, какое у неё спокойное и красивое лицо, словно помолодевшее, морщинки почти разгладились, черты лица утончились, но, самое удивительное, на губах  сияла  блаженная улыбка. «Словно Бога увидела», – невольно подумалось  девушке. Она опустилась на стул около постели: надо что-то делать,  но почему-то даже  двигаться не хотелось. Вот так бы сидеть,  смотреть на милое спокойное лицо да молиться. Рита нашла на серванте Псалтырь, открыла молитву на отлучение души от тела, зажгла свечу.

Закончив читать,  достала телефон и набрала 112.

Дальнейшая суета была тягостной и долгой – она сидела на стуле и отвечала на бесконечные вопросы следователей. «Меня подозревают», – думала про себя  и тут же успокаивала – это их работа.  Следователь, представившийся Дмитрием Сергеевичем, был молодой, худенький, с ясными глазами и очень серьёзный. Он задавал вопросы и что-то быстро записывал, даже ни разу не взглянув на Риту. Закончив опрос, встал: «Постарайтесь никуда не выезжать из города, вас ещё вызовут».  Рита согласно кивнула. Приехала машина, чтобы вести Галину в морг, вошли носильщики. Тут  девушка встрепенулась:

– Скажите, а потом – что?

– Что? После необходимых процедур похоронят, – ответил полицейский.

– Я хотела бы сама похоронить её, можно? И… как это сделать?

– Узнаете, когда можно забрать тело,  получите необходимые бумаги. – Рита кивнула, готовая действовать, хотя сама не представляла, как это сделать, где взять деньги, людей, а Дмитрий Сергеевич вдруг спросил: – Зачем вам это, вы ж  говорите, что ей никто?

– Да, но  я хочу её похоронить, как положено, она многое сделала для меня.

И тут молодой человек впервые открыто посмотрел на Риту. Она ещё раз увидела его серьёзные глаза, детский рот, длинную шею и вдруг ясно поняла, словно сама матушка Галина шепнула ей: «Он будет твоим мужем. Вы поженитесь, проживёте вместе долгую жизнь, как у всех, полную и радостей, и скорбей, у вас будут дети, которые после вашей смерти будут молиться за вас».

Рита смущённо отвела глаза. Неужели права тётка, она и в самом деле ведьма?  Потом посмотрела на полицейского:

– Я свободна?

– Да, можете идти, – ответил тот и почему-то проводил  девушку глазами.

 

 

Изида выпорхнула из родительского дома, на ходу доставая ключ от машины. О, ей просто не верилось – вот она её маленькая красавица, ослепительно алый «Матисс» с жёлтым восклицательным знаком на заднем стекле. Её машина, её цель, её радость. Девушка не могла насмотреться на неё. Хотелось гладить, пробовать, более того, разговаривать с ней как с живым существом.

Устроилась на удобном сиденье, мысленно проговорила, а затем проделала все действия, которые ещё не стали автоматическими. Счастливо улыбнулась – машина мягко завелась. Но что ж, пора ехать. Ехать к себе, в салон «Изида» – теперь официально зарегистрированный, оборудованный и уже опробованный. Там – полумрак. Там тёмные искрящиеся шторы, большой старинный стол, свечи и хрустальный шар. Конечно, это просто бутафория. Для клиентов. Ведь самой Изиде этого ничего не надо. Она может гадать, предсказывать, ворожить, лечить без всякой атрибутики. У неё столько сил. И эти силы растут день ото дня, Изида порой чувствует, как они просто разрываю её.  Иногда ей казалось, что она может всё. Вот скажи: взорвись этот дом, загорись лес, ударь гром – и будет. И неважно, что душу её не оставляет смертельная тоска, что мучают боли в сердце, а голова иногда готова лопнуть. Всё это мелочи перед силой, которая живёт и действует в ней, вызывая ни с чем несравнимое чувство гордости упоения. Изида жалела только, что рухнули её планы на бабу Галю. Ведь это был бы ещё другой, не менее, а может, и более обильный источник денег и славы. А их, как известно, мало не бывает. Но получилось так, что когда Изида вернулась из Парижа и пришла к Галине, то не застала её. Условия, в которых та жила, ужаснули девушку,   более того, даже поколебали её надежды на успех задуманного ею дела. Изида решила, что бабушка в полном маразме и толку от неё уже не будет. А может, и умерла – уж очень заброшенным выглядел этот дом.  Она ещё несколько раз заходила к ней,  зажимая нос и брезгливо перешагивая разбросанные на полу вещи, но результат был тем же  – баба Галя пропала бесследно. Обращаться в полицию Изида не решилась – да её просто высмеют, когда узнают, кого она хочет разыскать! На том Изида и остановилась, решив опираться только на свои возможности.

Машина не спеша катилась по недавно отремонтированной и почти пустой дороге. До города – всего полчаса езды. Изида позволила себе чуть расслабиться. На её лице мелькнула улыбка удовлетворения и покоя. Напрасно. Выезжавшая справа фура была замечена ею не сразу  – несколько деревьев  на обочине частично прикрывали  поворот. Нет, она бы успела, и всё было бы благополучно. Просто от неожиданности девушка перепутала педали…

 

 

 

 

Эпилог

Рита проснулась. Она просто почувствовала, что сознание возвращается к ней, но ни двигаться, ни шевелиться не могла – бесконечная слабость владела ею. Боль в животе, неприятная тяжесть грелки со льдом,  ощущение липкой крови на теле. Вспомнила – ребёнок, у неё родился ребёнок, маленький мальчик, Николушка, как давно она решила назвать его в честь своего любимого святого Николая Чудотворца. Не открывая глаз,  лежала с нежной улыбкой  на губах. Малыша тотчас же после родов акушерка с радостным восклицанием поднесла к ней. Он дёргал ножками и ручками и истошно кричал. «Мой мальчик, – подумала Рита, – мой сыночек». Сердце наполнялось лёгкой радостью, словно в него вливалось солнце. Всё  произошло  накануне вечером:  выворачивающая все внутренности, разрывающая на части тело боль, тяжкий, изматывающий труд на родильном столе, потом крик новорожденного…  Когда её вывезли из родильного зала,  едва нашла в себе силы позвонить мужу. В палате,  едва сдерживая стоны,  перевалилась на кровать и тут же уснула.

И вот утро. Как-то чувствует себя Митька? Наверное, скоро придёт,  она уже послала ему СМС: «Умираю от голода и жажды». Митька… Её дорогой любимый мужчина,  друг, муж…

После короткого невесёлого и совершенно формального знакомства около тела недавно усопшей матушки Галины следующий раз они встретились спустя почти год. Рита тогда, сдружившись с Лидой, уговорила ту бегать по утрам в парке. Следователь Дмитрий Сергеевич Гладких в том же парке и в то же время выгуливал свою собаку. Молодые люди увидели друг друга, узнали, остановились поговорить. Вскоре закрутился роман. Рита, уже отойдя от своих скорбей, влюбилась. Хотя не так пылко, как это было с Максимом. Более того, боясь наступить на те же грабли, девушка смогла объяснить Мите, как она его называла, что серьезные отношения между ними, в том числе и какие-то планы на будущее  возможны только когда она  закончит семинарию и устроится на работу. Митя, не сводивший с Риты влюблённого взгляда, согласился со всем. Подружки семинаристки дружно обсуждали нового ухажёра Риты, сравнивали с Максимом, с Олегом. Да, не такой он галантный, как Олег, не такой красивый и богатый, как Максим. Рита соглашалась. Да, он не так изящно воспитан, не так образован, бывает грубоват, резок.

– Но, сестры, – Рита как бы извинялась, – в нём есть что-то… Не знаю как сказать… Ну он как вековое дерево – ни сломить, ни согнуть. Твёрдость какая-то, уверенность в себе.

-Как за каменной стеной, – подсказала Оксана.

– Вроде того, – кивнула Рита. – Он знает, чего хочет. И ещё я уверена, ну почти уверена, что такие как он, не предают, не спиваются, не бросают. Он до конца будет стоять. И ещё он честный. Знаете, так здорово – иметь рядом с собой честного человека! Он и в работе честный, и с близкими.

– А он верующий? – спросила Оля.

– К сожалению, нет, – проговорила Рита, – и я знаю, чем мне и ему это может грозить. Но попытаюсь…

– Да, как апостол Павел говорит,  – вспомнила Оксана, – что неверующий муж спасается женой верующей. Может, ты ему на то и дана, чтоб спасти его и весь его род!

Рита засмеялась:

– Да уж, великую  миссию ты на меня возложила, Ксюша. Тут бы с собой ладу дать, а потом уже мир спасать!

Рита уже работала в мастерской отца Никиты, когда молодые люди решили, наконец, сыграть свадьбу. Поскольку неверующий жених не отказался венчаться, Рита  сама написала венчальные иконы.

.  Митины родители, тепло приняв юную невесту сына, организовали роскошную свадьбу.  Бабушка Аня дала неожиданно много денег на платье, на маникюр и педикюр,  причёску. Бедная парикмахерша – она впала в отчаяние, не зная, что делать с  длинными роскошными волосами невесты. Но в конце концов  со своей задачей справилась, соорудив нечто сложное и запутанное.   У неё было необыкновенное белое платье,  длинная фата, красивые туфли. Венчал их  отец Никита. На свадьбе были почти все её подруги – успевшая выйти замуж за священника Лида, Катя, тоже замужняя и уже беременная, даже Оксана, которая наконец-то дождалась своего Юру и тоже готовилась к свадьбе. Тем более её подружка Ира, с которой они когда-то судьбоносно побаловались звонками в семинарию, уже вышла замуж за Константина, и молодой человек готовился к рукоположению в дьяконы.   Оля вместе с девочками с регентского чудно пела на клиросе. На свадьбу приехали Ритины бабушка и дедушка. Они целовали и поздравляли её, бабушка плакала от радости.  Татьяны Егоровны не было, да Рита как-то и не решилась пригласить её, хотя в  своей душе она уже давно обрела мир. В первое же после их ссоры Прощёное воскресенье  позвонила тётке и от души, искренно попросила прощения. К тому времени она успела вполне осознать долю своей вины хотя бы за ту злость и ненависть, которую испытывала  в отношении неё долгое время. Покопавшись в своей душе, нашла в себе и  некоторую долю злорадства и чисто фарисейского тщеславия – мол, я не такая, как вы. Тётка лишь ответила: «Бог простит» – и положила трубку. Больше они не общались. Встретились только на суде.

Рита никогда не забудет того ужасного дня. Слушая обвинительную  речь, она дрожала и обливалась холодным потом – нет, не мог её брат творить такое! Она смотрела на его лицо, холодное, непроницаемое. злое и пыталась понять… Алёшка – единственный для неё родной и близкий человек. Её с ним роднило так много – воспоминания о детских играх и приключениях, о задушевных разговорах, философских спорах и  редких минутах бесконечно дорогой её сердцу братской близости и понимания. Ведь было, несмотря ни на что, было же, хоть и так нереально  давно! И вот всё, он уходит, как ушли родители, как ушла тётя Таня, как скоро уйдут дедушка и бабушка.  Рита знала, что, даже вернувшись после отсидки, Алёша больше никогда не будет ей братом. Ему дали максимальный срок – двадцать пять лет строгого режима. Услышав, как закричала тётя Таня, девушка хотела было броситься к ней. Вовремя остановилась. Потом самой стало плохо. Какое счастье, что тогда у неё уже был Митя. Он не умел толком утешать, но ей было достаточно, что он просто крепко сжал её руку. Дальше было ещё хуже. Алексей не отсидел и года, когда у него обнаружился  давнишний туберкулёз лёгких в открытой форме. Через полгода его не стало. Известие о смерти брата потрясло Риту. Она, тогда уже не думая, как воспримет это тётка, пошла на похороны и горько оплакивала столь рано ушедшего брата. Тогда девушка вдруг осознала, что в глубине души верила, что Алексей всё поймёт и изменится, что когда его выпустят, они найдут общий язык и снова подружатся. Как ни странно, на похороны пришло довольно мало народу. Среди небольшой группы незнакомых людей Ритино внимание  привлекла одна девушка, которую привезли в инвалидном кресле. Наверно, когда-то она была красива, но теперь лицо с правильными тонкими чертами было таким измождено-бледным, почти жёлтым, что было просто удивительно, как она ещё дышит. Девушка не отводила взгляд от гроба, её губы дрожали, в глазах стояли слёзы. Рите даже в какой-то момент захотелось подойти, поговорить и утешить её, но женщина, которая везла коляску, вдруг тихо проговорила: «Поехали домой, Верочка, время принимать лекарство» и, не дожидаясь согласия, развернула кресло. Рите оставалось лишь проводить их глазами.

Что до Татьяны Егоровны, она осталась одна в своей квартире. Выйдя на пенсию, женщина не изменила своему одинокому образу жизни. Много читала, ходила в храм. В храме стояла мученицей, привлекая к себе сочувственные взгляды и склоняя на свою сторону жалостливые сердца. Даже приобрела несколько почитательниц, с которыми устраивала чаепития по четвергам, на которых с высоты своего горестного опыта учила жизни молодых.

На свадьбу пришли даже её скаутские друзья – Карина, Влад и Юра. Парни  взахлеб рассказывали о «Витязях». А Боря привёл часть своей скаутской дружины – юных волчат и белочек – все в форме, в галстуках. Они показали настоящий концерт, состоящий из скаутских навыков и музыкальных номеров. Рита невольно всплакнула, вспомнив раннюю юность. Из разговора узнала, что Юля по-прежнему живёт с мужем в Питере, а Зинаида, бросив скаутов, всерьёз занялись бизнесом. Её иконописная мастерская довольно успешно работает на Москву.

От Влада Рита узнала и об Олеге. Молодые люди по-прежнему дружили и вели активную переписку в интернете. Влад и рассказал, что Олег всё-таки сдержал своё слово, приехал к Лоре. Но что там был за разговор,  и в чём была его суть, Влад не сказал. Домой, в Донецк,  Олег уехал один и уже навсегда. Там он впоследствии женится, обзаведётся детьми, а когда на Украине начнётся война, переедет в Крым, в Россию, как и советовал когда-то его старец. Только не в ту, о которой они мечтали в юности.  И долго ещё будет выспрашивать у Влада, как там живётся Рите…

Зато с Тамарой Семёновной Рита осталась дружна. Они каждое воскресенье встречались в церкви, приветствовали друг друга и иногда вместе  прогуливались. От неё Рита узнавала новости о Марине. Выйдя из больницы,  девушка не стала восстанавливаться в институте. Немножко пожив с матерью и слегка поправив здоровье,  уехала в Москву. Там нашла работу, сняла квартиру, потом – не совсем хорошо, но что поделать – сошлась с женатым, но очень богатым мужчиной.  Он так увлёкся девушкой, что обеспечил её всем: денежной работой, хорошей квартирой, даже купил ей машину.  Отпуска Марина стала проводить в путешествиях. Тамара Семёновна не без лёгкого хвастовства несколько раз показывала Рите привезённые дочерью фотографии   из Италии,   Парижа. Вот только ни семьи, ни детей у неё не предвиделось.  По словам матери у Марины проявилась какая-то серьёзная женская болезнь, которая не даёт ей возможности забеременеть. Девушка часто навещает мать, но встреч с бывшими подругами избегает.  Рита не горевала. Всё случившееся  было бы уже очень далёким воспоминанием, если бы не Тамара Семёновна, которая могла часами говорить о дочери. Как-то  посетовала, что дочь после случившегося стала совсем другой. Несмотря на радости жизни, она часто бывает в депрессии, раздражается. «Я денно и нощно молюсь за неё» – печально  произнесла Тамара Семёновна, когда они в очередной раз прогуливались с Ритой. «Вот и слава Богу, – поспешила поддержать её девушка, – сами знаете, материнская молитва со дна моря достанет». – «Да я и ей говорю, чтобы в церковь хоть иногда заходила, а она только злится». Тамара Семёновна ещё не знала, что всё ж её молитвы слышит Господь – Марина уже вот несколько месяцев подряд регулярно заходит в один из московских храмов, который находится совсем рядом с домом, где она живёт.

Вспоминала ли Рита о Максиме?  Боль отступила в тот день, когда её руку «удержал» святой Серафим Саровский.

Прожив в монастыре более полугода, Максим вернулся домой и первым делом позвонил Рите. Девушка поначалу забеспокоилась, зная, чем всякий раз ей грозило  общение с Максимом, но молодой человек разговаривал спокойно и доброжелательно. Он вкратце рассказал о своей жизни в скиту, о чувствах не сказал ни слова.  Свой звонок объяснил желанием узнать как дела у Риты. Прощаясь, лишь спросил разрешения иногда звонить ей, Рита такое разрешение дала.  Они с тех пор созванивались раз в два-три месяца. Потому Рита всегда была в курсе жизни бывшего жениха. Так она узнала, что Максиму удалось устроиться на хорошую работу. Один из начальников крупной строительной фирмы, который в своё время был в хороших отношениях с Владимиром Степановичем и знал, что тот ищет работу для сына, после ареста друга сам позвонил Максиму и предложил прийти на собеседование. Его приняли на должность юриста. Максим, зная, что теперь никто не стоит за ним, взялся за работу со всем усердием. Благодаря чему он получал хорошую зарплату, которая позволяла ему содержать дом, где он продолжал жить вместе с матерью. Более того, ему пришлось некоторое время выплачивать долги, которые Елена Георгиевна наделала, будучи хозяйкой продуктового магазина. К счастью, с магазином было давно покончено. Он был продан и о нём забыли. Потом на него легли заботы, связанные с сестрой Натальей. Разойдясь, в конце концов с мужем, она пустилась во все тяжкие, постоянно подбрасывая родным своего маленького сына.

Рита не стала скрывать от Максима, что выходит замуж. Известие было принято молодым человеком довольно болезненно, состоялся ещё один мучительный для Риты разговор. К счастью, этим разговором всё и закончилось. Вскоре Рита узнала, что Максим вновь сошёлся со своей женой Викой, что они даже обвенчались, и теперь живут вчетвером –  он, его жена, сын Андрейка и Елена Георгиевна,  умирившаяся и почти счастливая – она вновь обрела то, о чём так долго тосковала – семью. Знала Рита и ещё одну сторону жизни Максима – её несостоявшийся супруг, несмотря ни на что, порой не отказывал себе в удовольствии выпить и не единожды изменял своей жене.

Не забывала Рита и о матушке Галине. Когда-то ей, растерянно стоявшей над телом упокоившейся старушки, неожиданно и очень деятельно помог отец Никита. Он, узнав от Риты о случившемся, организовал похороны, сам отпел и сопроводил усопшую до могилы. На первые заработанные деньги Рита заказала небольшое надгробие и крест. И с тех пор навещала могилку регулярно. Иногда ей казалось, что Галина не оставляет и помогает ей и после своей смерти. Девушка считала её святой, и регулярно заказывала обедни о её упокоении.

Рита  открыла глаза и  улыбнулась – скоро она увидит своего сына. Надо же, словно святой Николай Угодник знал её мысли – малыш родился точно в день его памяти- девятнадцатого декабря! И имя ему – Рита давно это решила – тоже будет Николай. Николай Дмитриевич.

Обвела взглядом больничную палату, желая сориентироваться. Захотелось в туалет. Собравшись с силами, поднялась, спустила с кровати ноги и, взглянув на них, испугалась – они были такими тоненькими, бескровными! Рита отбросила от себя пузырь со льдом и, прижав к висящему как большой мешок, больному животу руку, с трудом поднялась. Голова закружилась, затошнило, но всё же решилась сделать первый шаг,  один, другой. Ох, как далеко до туалета. Ноги не слушаются. Кровь… Когда она вернулась назад к своей постели и упала на неё еле живая, услышала с соседней кровати:

– Привет.

Повернула голову и увидела молодую женщину со светлыми волосами и светлыми бровями, довольно полную, но приятную на вид.

-Привет, – ответила. – У тебя кто? – спросила тут же.

– Дочка, три восемьсот. А у тебя?

– Сын, три сто. Тебя как зовут?

– Полина, а тебя?

-Рита.

– Хорошо, мы с тобой как родственники, наши дети родились почти одновременно.

Разговор был прерван ударом снежка в окно.

Обе женщины подхватились, ещё не зная, к кому пришли. До окна почти ползли, сгибаясь и держась за животы, Но, выглянув во двор, тут же «выздоровели». Внизу, на белом снегу они стояли рядом – муж Риты и муж Полины с девочкой лет шести. «Опять шарф не надел, – вздохнула Рита, увидев в вороте распахнутой куртки длинную тонкую шею мужа – никак его одного не оставишь!». И тут же радостно замахала рукой. Полина  пыталась жестами что-то объяснить  мужу, смеялась его непониманию, а потом вдруг замолкла, блаженно припав лбом к стеклу. Так они стояли и смотрели друг на друга. Рита, восхищённая поведением соседки, тоже прижалась к стеклу и замерла. Их единение было прервано санитаркой, принесшей передачи. В доверху наполненных пакетах красовались большие букеты цветов. Послав воздушные поцелуи мужьям, женщины дружно бросились разбирать принесённое.

– Вам хорошо, у вас уже есть дочь, так что и опыт имеется, – сказала Рита, – а я не представляю, как с новорожденными обращаться, одна надежда на свекровь.

– Это не моя дочь. Я вышла замуж за вдовца с ребёнком.

– А, – ответила Рита, невольно примеряя ситуацию на себя.

– Вам не кажется, что наши мужья знакомы? – вдруг спросила Полина. – Ваш муж кто?

– Следователь, а ваш?

– И мой – следователь.

– Ну вот, видите, тесен мир! – засмеялась Рита.

– Мой муж вел следствие, помните, по  ритуальному убийству юноши в лесу.

Рита лишь кивнула, не отвечая – не хотелось ворошить ещё бывшие болезненными воспоминания, но Полине, видимо, хотелось поговорить:

– Какое трудное было дело, он ночи не спал… Знаете, я тогда думала, что всё закончилось, что нет больше сатанистов в нашем городе. А недавно на заборе около храма прочла: «Зло торжествует». Вот так.- Она грустно вздохнула.

– Ну как же оно торжествует? – вдруг весело откликнулась Рита – разве оно торжествует здесь, в нашей палате, где мы ждём наших детей?  В наших сердцах? Зла много, я согласна, но добро и радость неискоренимы так же,  и всегда находят себе лазейку. И ещё какую! Разве не так?

Полина серьёзно задумалась. Она думала и смотрела на мужа. Долго и непонятно. А потом вдруг улыбнулась.

– Да, вы, пожалуй, правы, – проговорила она, – но это ещё зависит от того, какими глазами мы смотрим на этот мир.

Глубокомысленные размышления молодых мам были прерваны  появлением нянечки. На её мощных руках лежали два маленьких свёртка.  Тот и другой  двигались и попискивали.

– Так, – нянечка внимательно взглянула на одну из бирок:  – Маргарита Гладких. Мальчик. Принимайте!

Рита порывисто протянула  руки.