АЛИСА.

                                                        Странные и удивительные приключения английской

                                                 девочки Алисы, в изложении – вольном переводе –

                                                 Пашкина Владимира.

 

Аять.  2017г.

 

 

 

 

Глава  первая

 

 

 

 

Алиса страдала, как могут страдать только маленькие девочки, оказавшиеся в ее положении.  В жаркий полдень, она сидела, как привязанная,  подле старшей сестры, на берегу  и ей было скушно невыносимо. Голову  палило солнцем и это при отсутствии малейшего ветерка, прохладное течение которого успокаивает нервы. .

Сестра, самозабвенно погруженная в книжку, которую  читала, старательно переворачивая розовым ноготком страницы, испещренные текстом,  не обращала на Алису совершенно ну никакого внимания, что уже  само по себе странно. Обычно старшие сестры всегда заботятся о младших, как резонно казалось тогда Алисе. Она даже, вытянув шею, заглянула той через плечо, дабы узнать, чего такого в книжке интересного, как быстро убедилась, что в книжке начисто отсутствуют, как картинки, так и разговорные строчки.

«И что за интерес читать столь неинтересную книгу?» – грустно  подумалось Алисе и она  деликатно зевнула, не забывая при этом, для приличия, прикрыться ладошкой, как ее учили.

Еще правда остаются цветочки, и Алиса могла бы заняться ими, и обязательно бы занялась, если бы не  солнце, возбуждающее лень, что приводит к преждевременной усталости. Да и сама мысль заняться этими  ромашками и маргаритками показалась ей столь чудовищно отвратительной, что Алиса не могла пошевелиться.

Возможно, девочка даже и немного вздремнула, самую малость, разве что чуть-чуть.

И тут показался кролик.

Ну, совершенно белый, как все белые кролики, с оранжевыми крохотными глазками и пробежал совсем рядом. И при этом он еще и говорил, припадая на лапку:

–    Ой, ой, ой! Опаздываю, опаздываю, опаздываю…

«Странно, – подумалось Алиса, – куда это он опаздывает?

Алиса, в ее возрасте от старших уже знала, что спешить, не обязательно опаздывать, тем более приходить вовремя.

Другая бы девочка, будучи на ее месте, удивилась и мудро бы заметила, что говорящих кроликов не бывает, их просто нет в природе. Поскольку эта самая природа не допускает ничего такого, что могло бы поколебать могущество человека  в ней самой. Но Алиса  придерживалась иного мнения:

Если кролики все же существуют, а они существуют, ибо Алиса их видела и даже ела однажды, пусть и в гостях, то почему бы одному из них  и не заговорить! И тут еще, замешкавшись, кролик как бы подмигивает ей правым глазом, и потом  вдруг вынимает, хозяйским таким жестом из жилетного кармашка, круглые, подобно луковице, золотые часы. Потом, постучав их по камню,  прищуривается, совсем как настоящий аптекарь, что отвешивает лекарства  в аптеке, долго смотрит на них, и вздохнув, произнес как бы размышляя:

–    Так-так!

Алиса даже привстала; мало того, что кролик был говорящим, но еще и разбирался в часах, знал время, и тем не менее он куда то запаздывал. Все равно, что Алиса, когда ее приглашают в гости, то она непременно придет позже, даже если все время будет смотреть на часы.

А еще кролик сказал:

–    Гм! Стоит ли торопиться, когда уже поздно?

Он словно бы заглянул ей в душу, ибо Алиса, когда попадала в подобное положение, то говорила себе: «зачем торопиться, когда опаздываешь»!

Конечно, Алиса  знала, что лучше придти поздно, чем никогда не придти. Она бы непременно то посоветовала кролику, что ему все же следовало бы поспешить, как кролик, уже спрятав часы, мчался дальше.

Осторожно глянув на сестру, и не заметив в той ничего подозрительного, Алиса тихохонько поднялась, сделала шаг, другой, третий и вот она спешит вслед за столь чудесным кроликом, почти волшебным. А ведь ничто столь сильно не притягивает маленьких девочек, как само волшебство..

Загоревшись любопытством, что погубило до селе немало невинных душ, Алиса уже мчится, что есть мочи, за кроликом, чей белый хвостик мелькает средь кустов и деревьев, как тот внезапно  вдруг исчезает. И не успела наша Алиса сообразить,  что к чему, как последовала за ним, то есть кроликом, который исчез в норе, которая была под изгородью, внезапно перегородившей ей дорогу.

Конечно, она могла бы подумать, пораскинуть мыслями, как будет выбираться обратно, да и вообще, стоило ли ей, вполне разумной девочке, преследовать какого то там кролика, пусть даже и говорящего… Но, разве многие девочки даже в наше серьезное время, следует столь  разумному правилу, а что говорить об английской девочке середины девятнадцатого века?

Дальше – больше, Алиса и не заметила, как из под ее ног ушла земля  и вот она уже летит вниз, естественно вниз, куда еще можно лететь под землей, как не внутрь этой самой земли.

–    Ух! – воскликнула девочка озираясь по сторонам.

И поскольку времени у нее теперь было предостаточно, да и кролик исчез, она наконец стала прикидывать в голове,  что же такого она делает. И решила, что необходимо прежде всего осмотреться, что Алиса тотчас и сделала. То есть, взглянула под ноги, где низ,  куда она падает. Но внизу было темно. Тогда она посмотрела вверх; ничего, ну совершенно ничего, как будто не существовало вовсе верха, откуда она только что пришла, в смысле прилетела.

Но зато сам колодец, как вскоре успокоилась Алиса, а то уже было принялась волноваться, был вполне ничего.  Стены колодца были сплошь уставлены шкафчиками и шкафами разной длины, величины и высоты. Между ними располагались полки и полочки. Там даже попадались картинки, картины и даже целые полотна, но они мелькали столь быстро, что невозможно было разобрать, что же было на них изображено такого.

Но вот на полках пошли банки и одну из них Алиса прихватила. На ней было написано, по английски конечно, поскольку все действие происходило в Англии и Алиса могла читать только английскими буквами: «Варенье Апельсиновое, очень вкусное».

–   Ого! – сказала девочка и тут же сунула нос в эту самую банку.

Но заглянув во внутрь, Алиса увидела, что банка уже была пустой и тогда она ее немедленно отправила обратно на полку первую попавшуюся. Она бы могла ее просто бросить, но Алиса была аккуратной девочкой.

–    Обманывать нехорошо, – заметила Алиса, вытирая ладошки одна о другую.

 

–    Так я же лечу! – весело подумалось Алисе, – А на самом деле падаю, – тут же пришло ей на ум, отчего Алисе бы стало грустно, если бы ей вдруг решилось немного взгрустнуть.

Взамен она попробовала сосчитать, сколько же миль, – (английская мера длины) – она уже пролетела, и решила, что много. И если так, то она должна бы приближаться к центру Земли, ибо должен быть непременно центр, куда сходятся все параллели и меридианы. А то, как же без центра?

У девочки  даже в мыслях не было, что она могла лететь и просто так. И падающая – летящая –  парящая девочка  тут же принялась высчитывать, на какой долготе и широте она могла находиться, пока она кружится в этом колодце, столь похожем на  широкую пароходную трубу, как то делают  моряки в море. Но морякам ориентирами служат звезды, а что ей поможет сориентироваться?

Но, сколько Алиса не крутила своей головкой, с развевающимися от скорости косичками, она ни за что не могла уцепится взглядом, и тогда она решила, что вовсе не обязательно знать, где ты сейчас находишься, когда все равно узнать это нет решительно никакой возможности.

И тогда девочка сказала себе:

–    Послушай Алиса. Ты, вот, все падаешь и падаешь, и кажется конца и краю этому не бывать. Хотя, разве конец обладает отдельным краем, когда сам конец и есть край всего. И край земли разве не является концом ее? Однако, – мысли Алисы метнулась в сторону:-  если мы «конец» воспримем, как начало, то «край» станет лишь его ограничением?

От подобного, чего она только слегка коснулась в воображении, голова Алисы решительно пошла кругом, так что к ее падению еще прибавилось и кружение.

 

Вскоре ее  мысли, однако, переместились к другой, более очевидной проблеме, а именно, что будет, если она вот так летит и летит, и пролетит всю землю насквозь, то, что же получается? Те люди, которые будут там, окажутся по отношению к ней на головах получается?

У Алисы  дух перехватило, как она вообразила тамошних обитателей.

–    Бедненькие, – сказала она участливо, – это надо же всю жизнь ходить на головах, так и заплутать недолго. И еще, – сказала себе девочка, поскольку говорить ей было не с кем, она решила разговаривать сама с собою, – они тогда будут по отношению меня все равно как бы антипатами, то есть арнаутами, или артефактами. И тогда я нагнусь, поскольку они ж, на головах стоят, и спрошу у них: «Простите, сударыня, а как ваша страна называется? Австралия или Новая Зеландия»?

И Алиса тут же попробовала порепетировать в реверансе. Ибо, к незнакомым людям, тем более, если они стоят еще и на голове, подходить следует предельно вежливо, иначе они могут обидеться да и стукнуть ее коленкою, что им в их положении  ничего не стоит.

Но с реверансом у нее ничего не получилось, что не удивительно, поскольку для настоящего красивого реверанса необходимо иметь точку опоры. А где ее взять эту самую точку, когда девочка все кружится и кружится в этой пароходной трубе, и платьице ее  кружится и руки кружатся и ноги тоже.  Так и голова может закружиться, если она будет падать, то есть лететь, еще долго – долго.

И тут ей на ум пришла ее кошка Дина, и девочка ей сказала.

–    Вот, меня нет и некому будет налить тебе молочка, и почесать за ушками тоже никто не догадается. – Алиса тяжко вздохнула, – И тогда Дина пойдет меня искать, а меня нигде нет.

Тут Алиса принялась размышлять, что если бы Дина была в эту минуту с ней, рядом, то  бы могла от скуки ловить мышек. Только интересно, летучие мыши бывают?  Пусть кошки и не едят то, что ловят, но от скуки помогает, и время позволяет скрадывать, хотя красть время нехорошо.

 

Потом у нее от монотонности падения стали слипаться глазки. Алиса зевнула и сказала.

–    Если предположить, что летучие мыши все же бывают, то их должны ловить настоящие летящие кошки, иначе кто же, как не они, на этих самых летающих мышек смогут охотиться.

И она представила себе, как у ее Дины  отрастают крылья и она отправляется в полет за мышами. Алиса забеспокоилась, ибо ей хотелось предупредить Дину, чтобы она не запаздывала к ужину, и неизвестно, сколько та времени проведет в воздухе, как тут она со страшным треском пала на кучу валежника и сухих листьев, подняв вокруг себя облако лесной пыли. Такие кучи садовниками и дворниками во множестве по весне собираются по всей равнинной Англии.

 

Когда пыль рассеялась, стало так светло, как бывает только на обратной стороне Земли. Алиса увидела вокруг себя несколько плодовых деревьев с красивыми да румяными яблоками. Одно яблоко висло прямо перед ней и ей ничего не стоило его сорвать и надкусить.

–    Фу! Какая гадость эти ваши яблоки! – воскликнула девочка выплевывая то, что откусила.

А само яблоко закинула куда подальше. Красивое да румяное не обязательно вкусное и спелое, – решила девочка и поднявшись с кучи принялась приводить себя в порядок.

Словно как Дина, когда та неизвестно где шлялась. Алиса пыталась Дине выговаривать за ее поведение. Но помогало мало. А теперь вот и она оказалась точно в таком же положении. .

Алисе повезло, что она упала именно на эту кучу, а не на какую то другую, сложенную из палок или бревен. Приняв вертикальное, как она считала, положение, тут же двумя пальчиками собрала с  локтей всякие прилипшие к коже травинки и листочки, затем оправила платьице.  Алиса была очень аккуратной девочкой,

Разумеется, кролика, если он и был здесь, давно  простыл след.

Алиса захотелось сразу  расстроиться, что она с видимым удовольствием проделывала неоднократно, когда была не в духе или что-тот у нее получалось.

Но н успела, как трава заколыхалась, словно бы в ней кто-тот копошился, потом показались ушки, потом хвостик.

Сердечко у девочки радостно екнуло.

Разумеется, то мог быть только ее кролик, тем более, что из колышущейся травы доносился и  его тонкий нервный голосок:

–    Мои бедные усики, мои несчастные ушки… Ах, ах, ах! Я опоздаю, непременно опоздаю, если не прибегу вовремя.

 

Когда  Кролик исчез  вновь, то  Алиса, будучи у него на хвосте – крылатое выражение –  сразу очутилась в очень странном месте. А именно, в длинной, с бесконечно высоким темным потолком, зале, слабо освещенной множеством тусклых светильников испускавших  зеленовато желтый сияние, которое с большой натяжкою можно было охарактеризовать, как свет.

И все это поразительно  напоминало девочке настоящее английское ночное болото эпохи собаки Баскервиль, если разумеется она читали Конан Дойла.  И вообще все в этой зале было уж очень странным, в особенности это невероятное, я бы сказал бесчисленное количество дверей по обе ее стороны, уходящими также в бесконечность. Ни в одном старинном замке не могло быть столько дверей.

Алиса попробовала было открыть одну из них, а потом и другую, но они оказались, как бы заперты изнутри, поскольку с ее стороны никаких замков не было. Она подергала сильнее, но с тем же результатом девочка могла бы ломиться в стальные двери Тауэра. Тогда Алиса с грустью прошлась по блестящему полу, сплошь выложенному плоскими малахитовыми плитами.  Где то она уже видела нечто похожее, или подобное, но не могла вот только вспомнить, где. Разумеется, ей захотелось отсюда выбраться, но только как ей было это сделать.

 

И тут ее внимание привлек столик. Он был стеклянным, и на его поверхности одиноко лежал крошечный золотой ключик. Если бы стол не был таким стеклянным, то Алиса бы ни за что не заметила ключика, настолько он был маленьким. Алиса почему то решила, хотя для этого, что я в особенности подчеркиваю, у нее не было решительно никаких оснований.., что этот ключик для чего то здесь непременно лежит, и значит, им вполне можно воспользоваться.

Но и ключик не помог ей открыть ни одной двери. И тогда она пошла еще дальше, пока не наткнулась на занавеску, за которой оказалась совсем уж небольшая бронзовая дверка. И в этой дверке, там, где положено было, имелась замочная скважина. Алиса сунула туда ключик, и дверка открылась.

Алисе открылся проход, но настолько узкий, что если бы даже Алиса захотела, ей бы ни за что не удалось в него, или по нему, пролезть, настолько сама девочка оказалась большой. Но куда то же он должен идти?

Тогда Алиса опустилась на колени, приложила голову к полу и увидела в самом конце прохода,  по выходе, сад удивительной красоты с самыми настоящими розовыми фонтанами, бронзовыми львятами. Из которых вверх били розовые водяные струи, и там высоко-высоко рассыпались в мириады крашеных крошечных брызг, что все вокруг казалось, становилось розовым и очень-очень красивым.  А еще там летали разноцветные птички размерами с колибри, и на разные голоса пели разные  песни на всех мыслимых языках.

Алиса от огорчения запричитала.

–   Если бы нора была побольше, а я поменьше! А так, что толку, что есть вход и выход, которыми я все равно не смогу воспользоваться.

Вот так и получилось, что Алиса была по одну сторону, а сад оказался по другую.

 

Однако сидеть дольше у недоступного было свыше ее сил. Алиса, закрыв дверку ключиком, – ( не закрывайте то, что потом не сможете открыть) – с грустью поднялась и вернулась к тому самому стеклянному столику, не без основания полагая, что если там лежал ключик от той самой дверки, что вела в столь дивный сад, должно же там быть и то, что ей поможет туда проникнуть.

Теперь вместо ключика на столике лежал бочком пузырек, в коих имеют обыкновение хранить разные лекарства. То, что его раньше не было, тому Алиса по наивности не придала никакого значения. Положив обратно ключик, девочка принялась за пузырек, чем неизбежно обрекла себя на бесконечные превращения.

К пузырьку прилепилась бумажка, по которой было написано крупными четкими буквами.  «Пусть девочка, нашедшая этот пузырек, выпьет его содержимое». Алиса погрозила пузырьку пальчиком, уж что-что, а пить из пузырьков, когда не знаешь, что там, в высшей степени безрассудство.

Она перекатила пальчиком пузырек, но на обратной стороне не оказалось той зловещей надписи, что Алиса опасалась, а именно: «Яд».

Тогда Алиса задумалась.

Алиса уже знала, что все девочки делятся на послушных и непослушных. Причем, если с первыми ничего никогда не происходит, то вторые, напротив то и дело вляпываются в разные нехорошие истории. Им, например, ничего не стоит схватить чужую собаку за хвост, или кота щелкнуть по носу, а то и ухватиться вечером у горящего камина за раскаленную кочергу. И сколько бы, этим самым нехорошим девочкам,  не объясняли, что опасно собак дергать за хвосты, а кошек щелкать по носу, и нельзя притрагиваться к раскаленной кочерге, ничего, как правило не помогает. И потому, Алиса бы ни за что не притронулась к пузырьку, если бы на нем было написано яд, да еще и изображены были бы кости и череп.

Алиса свинтила осторожно крышку пузырька и принюхивалось. Пахло приятно, девочка немного отпила, и на вкус это было здорово, ни чем не хуже фруктового лимонада, и Алиса не заметила, как пузырек опустел.  И тут  девочка почувствовала, что с ней творится что-то неладное и совсем непонятное, она вроде бы как ужалась, или сжалась. Крышка стеклянного столика ушла вверх, а пол, на котором девочка стояла, приблизился, что до него было, в буквальном смысле, рукой подать.

Алиса как бы уменьшилась в размерах.

Что, впрочем, ее поначалу не слишком обеспокоило. И первое, что ей  сразу пришло в голову, теперь то она точно сможет проскользнуть в тот самый злополучный сад с розовыми фонтанами, и как она еще надеялась и мечтала, что там окажутся и самые загадочные существа на свете, которых никто никогда не видел, а именно розовые фламинго.

 

Отныне в девочке росту было с локоть. Если она бы  стала уменьшаться еще, согласно геометрическому закону, то вскоре могла бы исчезнуть совсем, сгореть, как сгорают свечки, если их на ночь забудешь погасить.

Алиса  немедленно побежала, чтобы вернуться, к той самой заветной дверке, быстро-быстро перебирая короткими ножками, что создавало теперь девочке известное неудобство. Все таки, согласитесь,  передвигаться трудно короткими ножками, пока добежишь, хорошие места уже будут заняты,  игрушки разобраны, а от вкуснятины останется лишь мокрое место.

И тут только девочку осенило, что злополучный ключик  остался на столике.

Вернувшись, она видела его  сквозь стеклянную крышку, но как она могла при таком росте добраться до него? Было от чего огорчиться, и Алиса едва не заплакала. Во всяком случае, слезки на ее глазах появились точно.

Но Алиса бы не была Алисой, если бы позволила себе отчаиваться долго. Она сказала, имея в виду разумеется себя.

–    Ну, что разнылась? Подумаешь, ключик достать не можешь! А кто может?

Вообще то и в принципе, Алиса иногда и не без основания считала себя девочкой вполне разумной, хотя и не всегда соглашалась с собственными доводами. Однажды ей запросто удалось обыграть себя в крикет, правда тут не обошлось и без некоторого жульничества, за что одна Алиса потом горько раскаивалась перед другой Алисой, и в результате обе они так запутались, что порешили считать то самое жульничество как бы фактом чисто мифологическим, а значит и не вполне   достоверным.

Тут Алиса почти споткнулась о плоскую, тоже кстати стеклянную, коробочку под столом. Она бы ни за что ее не увидела, настолько та была прозрачной и невидимой, если бы не споткнулась. Во внутри той коробочки лежала вполне нормальная румяна булочка, почти французская, сверху которой также по английски и английскими буквами было выложено полукругом темно вишневыми изюминками. Изюм, это такой высушенный виноград.

«Съешь меня, девочка»!

Отныне Алису уже ничто не удивляло. К тому, чем она могла рисковать, когда таких булочек она уже переела видимо-невидимо. Она надкусила кусочек и стала медленно и тщательно прожевывать, все таки понимая, что неспроста та булочка оказалась там, откуда она ее достала. Вообще она заметила, что в этом новом для нее мире многие вещи имеют собственное значение.

И Алиса сказала:

–    Если булочка повлияет на размеры моих размеров, то я либо вырасту, в смысле стану больше,  и тогда завладею ключиком, либо уменьшусь до такой степени, чтобы пролезь под той самой  дверкой.

Она еще и потому ела осторожно, что ей вовсе не хотелось  ростом сравняться с деревенской колокольней, или вдруг уменьшиться до размеров микроба, строение последнего они вот-вот должны будут проходить в школе, и потому она еще не совсем толком понимала, что это такое.

 

 

 

Глава вторая.

 

 

–    Ой, ой. Ой! – вскричала Алиса стремительно поднимаясь от полу, и проскальзывая мимо крышки стола, где так и остался лежать тот самый злополучный ключик. – Если я не расту, то тогда, что это такое со мною?

Она глянула вниз, себе по ноги, которые вытянулись и стали похожими на тростинки. Так же недолго и переломиться, могла бы испугаться девочка, если бы не была ее головка занята в это самое мгновение другими, сугубо прозаическими вещами. Она вспомнила, как каждое утро, с тех пор, как перешла во взрослую категорию, самолично стала обуваться, одевать носочки и все такое. Как же она будет теперь натягивать  туфельки на ножки, когда они стали так далеко от нее? Придется, что-то придумывать, а пока оставим вас в покое.

Но после столь жестокого решения она не успокоилась, да и не могла успокоиться, ибо несмотря на все превратности ноги то по прежнему были ее ноги, и в случае неласкового к себе отношения, они могли взбунтоваться и отправиться не куда глаза  глядят, а куда угодно и завести Алису туда, откуда и выхода нет, то есть в  места, где и Джон телят не гонял. .

И тогда она сказала:

–    Так и быть, что-нибудь придумаем. А пока я по прежнему обещаю вам на каждое Рождество по паре новых и красивых туфелек.

Тут Алиса размечталась и придумала, как она с посыльным собственным ногам посылает каждой по туфельке, и адрес соответствующий пишет: «Дом девочки Алисы, ее собственноручным ножкам лично в ноги. От любящей вас хозяйки Алисы.»

И скоро она домечталась до того, что едва не ударилась головою об потолок. Все таки, потолок здесь был. Вот какой высокой Алиса стала,  и пока не поздно она начала действовать.  Нагнувшись, Алиса схватила злополучный ключик и вышагивая тонкими ногами, направилась к садовой дверке, как вскоре  до нее дошло, прежде чем она до нее дошла, то есть ее буквально стукнуло, что при таком росте единственное, что ей остается, это одним глазком,  и то лежа, взглянуть на тот недостижимо дивный сад, в который по прежнему для нее нет доступа.

Только теперь Алиса  по настоящему расплакалась. И действительно, что еще ей оставалось после стольких ухищрений опять оказаться опять ни с чем, то есть на бобах.

Оплакав положенное, Алиса вздохнула  и сказала:

–    Как не стыдно такой большой, – (действительно большой и длинной), –  девочке, стоять посреди залы и плакать.

Сказать то она сказала, а слезы продолжали все литься и литься, и тут уже она ничего не могла поделать, и скоро Алиса наплакала не только лужу, но как бы уже целое небольшое озерко.

 

Тут послышалось частое топанье, и скоро на краю залы, – должен же у залы даже такой большой иметься край – показался тот самый белый кролик с оранжевыми глазками бусинками. На самом деле, как потом разглядела Алиса, глаза у него были разные. И если один был более сиреневый, нежели оранжевый, то другой более оранжевый, нежели сиреневый.

–    Ой! – воскликнул Кролик, едва не оступившийся в озеро. – Откуда  вода?

Алиса хотела сказать ему, что «вода от верблюда» и еще показать язык. Но не сделала ни того, ни другого. Справедливо рассудив, что обидеть столь  малое существо для такой большой, как она, последнее дело.

На этот раз кролик излучал само благородство, и был одет подобающе придворному костюму. В одной руке у него была зажата пара лайковых перчаток, – (в те времена, о которых идет у нас речь, они были страшно модными. И все, кто их имел, вызывали жгучую зависть у тех, у кого их не было) -. другая же кроличья рука, в смысле лапка, держала веер, тоже очень красивый и очень большой. Кролик опять, куда то торопился и на ходу быстро-быстро проговаривал:

–    Ах, ох! Запоздаю я, запаздываю! – и обходя озеро, добавил с горечью, – Герцогиня рассердится, непременно рассердится и надерет мне мои ушки.

Алиса набрала воздуха в грудь, и как только кролик поравнялся с нею, то есть оказался под нею, она сказала робко и трогательно именно тем самым голоском, от звучания которого тают самые жестокие сердца:

–    Простите, сэр…

От неожиданности и испуга кролик вначале присел, поскольку голос сходил на него сверху, как бы с самых небес, потом стал оглядываться, не поднимая, однако головы. Ибо боялся всего сверхъестественного,  – он был прозаическим кроликом, – и только  потом резко так подскочил, что выронил и веер, и перчатки, и тотчас исчез.

Алиса подняла веер и стала им обмахиваться, лишь бы чем то заняться полезным. Перчатки она также прибрала.

Алиса обмахивалась и говорила:

–    Вот так всегда, стоит мне только на кого-то понадеяться, как его и след простыл. А все потому, что день сегодня какой то странный. Утром я проснулась, если это была я. Во сне так легко перепутать себя с другими или даже другим, что не удивительно, когда засыпаешь сама, а утром вместо тебя просыпается другой.

Тогда, где я? И кто такая, кто проснулся на моем месте?

Алиса пораскинула мыслями, как она умела, и скоро пришла к определенному выводу, из которого вообще в принципе не могло быть выхода:

–    То, что я проснулась, вовсе не означает,  что это я проснулась. Как и вообще, – самозабвенно перечисляла Алиса все возможные варианты:  –  и вообще, вполне возможно я еще сплю и вижу сон, где я проснулась. Значит, мне это все снится, и когда я проснусь, всего этого простынет след?!

Впрочем, пока я не зашла слишком далеко, стоит вернуться немного назад, с чего все началось.

Значит утром, – вспоминала Алиса, – на берегу реки сидела уже не я. Иначе чем объяснить ту скуку, что столь сильно овладела мной, когда я не смогла усидеть на месте? Значит утром проснулась, к примеру какая-нибудь …

Тут Алиса споткнулась и принялась перебирать в уме своих подружек:

–    Разумеется,  я не могла быть Адой, у нее еще волосы не такие, как у меня. Мэгги тем более менее всего подходит. Ей, что ни скажи, хоть кол теши, она ничего не понимает и ей все надо объяснить, разложив по полочкам. А я напротив, как говорит моя бабушка, схватываю на лету, и стоит кому то раскрыть рот, как я уже знаю, что он скажет. Могу даже вам продемонстрировать, если мне не верите. К примеру, спросите меня, сколько будет.., сколько будет…

Алиса задумалась:

–    Сколько будет пятью пять, или шестью шесть, или семью семь? Мэгги бы ни за что не ответила, а ей я подсказывать не собираюсь. Или, к примеру, столица Турции!  Я знаю, но промолчу, пусть сама отвечает. Да хоть бы спросите ее про главный город Испании, или про самый большой на свете остров? Ни за что не ответит, даю слово.

И все таки, что-то меня тревожит, – продолжала взволнованно Алиса. – А что если я в самом деле Мэгги, и теперь такая же дура, как она. Но это легко узнать, стоит мне только прочитать одно из самых моих любимых стихотворений, которого Мэгги уж точно не знает.

И Алиса, сложив ладошки на коленках, принялась читать не своим голосом.

 

Плачет, плачет крокодил,

Он малютку проглотил,

Птички весело поют

Про домашний свой уют.

 

Даже маленькая черепашка

Знает где ее чашка

Черепашке все равно,

Кто там смотрится в окно.

 

–    Странно! – задумчиво сказала Алиса. – Я прочитала стишок, который не знаю. Но как я могла его прочитать, если я его не знаю. Во всяком случае, ничего подобного я не помню. Получается, что за меня его прочитал кто-то другой?  И вполне возможно эта самая Мэгги. И что теперь мне делать, когда я это Мэгги, и получается, что Мэгги это я. Выходит, я такая же дура теперь, как она, а она став мной, обратилась разом в умненькую и красивую девочку, у которой хорошие и добрые родители и совсем-совсем ее не наказывают, разве что изредка. Ну, чуть-чуть.

Тут Алиса вздохнула, совсем уж тяжко для своего возраста:

–    Тогда мне ничего не остается, как остаться тут жить. Пусть только попробует, кто придти за мной, я сразу спрошу, кто я, и пусть думают, что ответить. И если ответ мне их не понравится, я тогда тут останусь навсегда, а если понравится, то может быть еще подумаю.

А самое ужасное, что цепочка ее превращений может никогда не закончиться, и тогда уже точно все ее примут за Мэгги! …

 

Было от чего расплакаться и Алиса снова расплакалась, так ей стало себя жалко, а не Мэгги, которая теперь живет в ее доме на всем готовеньком. В  ус не дует, и ни за что не признается, что она вовсе не Алиса, а самая что ни на есть настоящая Мэгги.

И тогда Алиса возмутилась уже вполне по взрослому:

–    Ну почему до сих пор меня никто не ищет и не нашел?

И тут она обнаружила, что уже не достает головой до потолка. Значит, либо потолок вырос, либо она уменьшилась, и когда Алиса с дрожью в сердце глянула вниз себе под ноги, то увидела, что туфельки ее аленькие с бантиком приблизились к ней. Она это еще определила по тому, что крошечные перчатки кролика, что она до сих пор держала в руке, становятся ей впору.

Она не стала определять, как это ей удается становиться все меньше и меньше, ей было не до этого, и она больше всего боялась, что если она еще начнет сейчас размышлять, то может вскорости уменьшиться до таких размеров, что и уже размышлять ей станет нечем. Поэтому она решительно откинула в сторону веер и скоро убедилась, что именно он и был причиной.

–    Да…! – важно сказала. отдуваясь Алиса и радуясь, как она столь ловко избежала наиглавнейшей опасности в своей юной жизни. – Еще бы немного и мне конец.

 

Конечно, она сразу вспомнила про сад, хотя, и на минуту не забывала о нем и бросилась к той самой дверце, как тут же убедилась, что дело ее не сдвинулось с места ни на йоту, дверца по прежнему заперта, а ключик как лежал на столе, так и лежит. И даже нечего пытаться добраться до него при ее теперешнем  росте.

И тут она позволила себе возмутиться:

–    Ну знаете, это уже … ни на что не похоже.

Она бы еще добавила от себя про ворота, в которые невозможно пройти и прочее, как вдруг оступилась и полетела в воду. Та оказалась соленой на вкус и доходила ей почти до подбородка. Еще бы немного, и Алиса могла захлебнуться.

Ну хоть в чем то ей сегодня повезло, решила Алиса, и стала раздумывать, что это за море такое, когда его не было. Вы не подумайте, что Алиса не знает, что такое море и чем оно отличается от неморя. Однажды ее возили к нему по железной дороге, как в ту сторону, так и обратно. Значит, мелькнула мысль в ее головке, если есть море, то должна быть  и железная дорога и тогда уже ей не придется возвращаться домой  пробираясь по трубам и норам. Она просто сядет в поезд, купит билет и поедет. Алисе даже в голову не могло придти, что билеты покупаются при наличии денег, которых естественно у Алисы не  могло быть.

Но долго раздумывать Алиса не могла, не тот у нее был характер и она решила выбраться на берег, тем более, что купаться она вовсе не собиралась. Она стала искать берег, которого нигде не было, и только тут до нее стало доходить, что вполне возможно это и не море вовсе, а те самые слезы, что она наплакала, будучи большой.

Алиса огорчилась и дала себе слово, что больше никогда ни при каких обстоятельствах не будет столько плакать, и все потому, что обстоятельства  в любой момент могут измениться, и ей не удастся выйти из ситуации, и она окажется не подконтрольной.  И тогда ей ничего не стоит, как утонуть в океане собственных слезах, как это не стыдно.. Это и есть; «оказаться в плачевном положении…»

 

Сбоку послышался сильный всплеск, и  Алиса решила, что это либо бухнулся в воду целый обломок скалы, либо бегемот.  Но вглядевшись, она увидела, что это всего навсегда обыкновенная серая мышка. Просто сама Алиса маленькая.

Алиса могла бы не разговаривать с мышкой, настолько та была незначительной. Но любопытство было превыше ее и она сказала:

–    Привет!

Мышка даже не взглянула в ее сторону, знай себе лапками перебирает и плывет.

Тогда Алиса изменила неудачную тактику. До этого ей еще ни разу не приходилось общаться со столь малыми созданиями на английском языке. Она постараюсь вспомнить несколько правил английской грамматики:

(Не следует забывать, что Алиса разговорила исключительно  на английском языке).

Именительный – Мышь,

Родительный – Мыши,

Дательный – Мышей,

Винительный – Мышам,

Множительный – Мышами,

Звательный – О, Мышь!

И Алиса сказала торжественно и строго, как говорила ее классная дама:

–   О! уважаемая Мышь! Позвольте обратиться к вам с вопросом, как можно выбраться из данных обстоятельств, не нарушив эти самые обстоятельства, коли я попала в них не по своей воле?

Мышка чуть-чуть всплеснула вокруг себя воду, то есть слезы, которые и стали водою, и вполне возможно еще и чуть подмигнула краем глаза. Но не ответила.

Алиса задумалась: вполне возможно данная  Мышь не разговаривают по английски, особенно, если учесть и принять в внимание, что войска Вильгельма Завоевателя приплыли в Англию на пароходах, где много французских мышей.

Из французского Алиса знала лишь одну фразу, которую выучила, разговаривая с Диной, своей кошкой, на ее родном языке.

–    Ou est ma chatte?

Что вероятно означало, «кошка, скажи, где мышка», а может еще что-нибудь в этом роде, или даже более непристойное. Но не успела Алиса закончить фразы, как мышка дернулась и вытаращив глаза принялась с ужасом оглядываться, пока не убедилась, что на всем обозримом пространстве кошками пока и не пахло.

Алиса смутилась:

–    Простите, если я вас чем обидным задела, – сказала она вежливо.

На что мышка злобно огрызнулась:

–    Немедленно зарубите себе на носу; ненавижу, ненавижу, ненавижу кошек! – пропищала она.

Алиса попробовала успокоить чересчур нервное создание:

–    Еще раз простите, – сказала Алиса. – Я не подумала, что слово кошка вызывают у вас столь негативные ассоциации. Вот моя Дина, вам обязательно следует с ней познакомиться. больше всего на свете обожает ловить мышей. Правда, она их почему то не ест, поиграется и когда задушит, навсегда забывает о них. … Ах! Вам плохо? … Если вам то неприятно настолько, я могу …

Мышка громко и нервно пискнула:

–    В природе нет никого, кто более бы внушал отвращение своей невоспитанностью и хамским отношением к мышам, как те, которые зовутся кошками. Низкие, гадкие, вульгарные твари, скопище всевозможных зловредных  пороков, мелкие наглые прохиндеи.! Слышать о них ничего не желаю больше!

Алиса из деликатности отставила неприятную для собеседницы тему.

–    А как вы относитесь к собачкам?

Мышка фыркнула, отвернув головку с остреньким черным носиком, на конце которого было нечто вроде бородавки.

Алису не смутило ее поведение и она продолжила:

–    Вы не поверите, но по соседству с нами живет очень милый песик. Я  уверена, он вам понравится. Он очень красивый, шерстка гладкая, глазки черные, умные преумные, и сам он умный. Если ему что-то надо, он становится на задние лапы и пока ему не дашь, косточку или еще что вкусное, будет смотреть на тебя такими грустными глазами, что в лепешку расшибешься, но пойдешь на поводу у него. Хозяин на него не нарадуется, еще бы, он не только охраняет дом, но и так славно и ловко ловит мышей, что ни одной мышки в округе не осталось.

И тут только спохватилась Алиса, что она опять опростоволосилась.

–    Ах! – быстро затараторила она, – вы не обращайте внимания, что я говорю, ибо две мышки спаслись, им удалось бежать и теперь они слоняются по земле в поисках нового для себя дома.  … Мне их конечно жаль, но песик такой умный, такой доверчивый …

Мышка тем временем уплывала все дальше и дальше, а Алиса продолжала говорить, все более понижая голос, уже окончательно осознав, какую она глупость только что сморозила, лишившись единственного товарища в океане слез. Она была готова снова расплакаться, но сдержалась.

И тут мышка неожиданно повернула назад.

–    Вот, будем на берегу, – дрожащим голоском сказала она, – и я вам поведаю самую правдивую, и самую грустную историю на свете.

 

А в луже тем временем становилось совсем уже тесно. Откуда-то сверху в нее беспрерывно падали самые разные птицы, зверушки малые и зверушки побольше, и прочая всякая живность. Бок о бок с Гусем Робином плыли Птица Додо и Попугайчик Лори, а следом за ними барахтались Орленок Эд и всякие остальные не менее удивительные существа.

Алиса произнесла грустно:

–    Еще бы знать, где этот берег.

–    Экая невидаль, – сказал Додо, – куда поплывешь, там и будет твой берег.

Послушавшись мудрую птицу, Алиса принялась махать руками и ногами и вскоре все водяное племя дружно потянулось за ней.

 

 

 

Глава третья.

 

 

Вы бы видели, что за пестрая компания подобралась на берегу. Мокрые, дрожащие от холода твари, с торчащими в разные стороны перьями и скатавшейся в клочья шерстью, все они имели весьма и весьма непрезентабельный вид. Каждый из них сердито предлагал свой способ обсушиться, и Алиса, уже вполне освоившая со своей ролью самой умной и находчивой девочки, даже поспорила с надменным Попугайчиком Лори, который дулся и беспрестанно твердил:

–    Я старше, я умнее, я лучше знаю, я дальше вижу…

Тут Алиса решительно попросила его назвать свой возраст, и когда тот отказался, все стало на свои места.

Наконец Мышь, молчавшая до этого, сказала мрачно:

–    Чего вы галдите, как люди. Замолчите немедленно и слушайте, что я скажу.

Удивительно, но Мышь пользовалась среди собравшихся непререкаемым авторитетом. Все тотчас замолчали, расселись кружком и приготовились слушать.

–    Кхе, кхе, кхе..! – откашлялась Мышь. – Я единственная, кто знает, что вам потребуется на ближайшие пятнадцать минут, чтобы обсохнуть и придти в себя. А начнем мы с Вильгельма- Завоевателя, что с благословения Папы Римского произвел быстрое подчинение себе всех тогда существующих англосаксов на территории   современной Англии. Эдвин, граф Мерсии, и Моркар, граф Нортумбрии…

–   Бу-бу-бу..! – бормотал Попугайчик у которого зуб на зуб не попадал.

Мышь тотчас обернулась к нему и строго так спросила:

–    Вы, кажется, хотели что-то добавить?

–    Н…, нет, – торопливо ответил Попугайчик Лори и смутился от собственной несдержанности.

–    Получается, мне померещилось, – насмешливо сказала Мышь и продолжила, – Эдвин, граф Мерсии, и Моркар, граф Нортумбрии, поддержали Вильгельма Завоевателя, и даже Стиганд, бывший всегда себе на уме,  архиепископ Кентерберийский, нашел сие решение  вполне благоразумным…

–    Кого! – вырвалось у Гуся Робина, который в отличии от Попугайчика Лори наполовину пришел в себя, и теперь пытался там согреться.

Мышь прервалась, скроив при этом столь недовольное лицо, насколько  то было возможным в ее положении.

–    Как кого?

Гусь Робин заторопился. Ему становится очень  неловко, что он по пустякам, из-за собственного необразования, вынужден прерывать докладчика.

–    Ну, нашел он кого, я плохо понял?

Мышь  осмотрела Гуся Робина с ног до головы и нашла его все еще очень мокрым и глупым. И она сказала:

–    Он нашел, если мне не изменяет память, «сие решение». И когда он его нашел, то оно оказалось «вполне благоразумным». Еще вопросы будут?

Последние слова Мышь сказала столь твердым голосом, что вопросов больше не последовало, и она смогла продолжить.

–   … Нашел сие решение вполне  благоразумным и надумал совместно с Эдгаром Этелингом отправиться к Вильгельму и предложить тому корону. При личной встрече сам Вильгельм им понравился, но выходящая за пределы наглость его солдат норманнов … –    Как ты чувствуешь себя милая? – неожиданно прервав сама себя обратилась Мышь к Алисе.

Алиса вздохнула и с печалью ответила крайне образованной Мыши.

–    Все бы ничего, но только я ни как не могу обсохнуть.

Тут вылез Удод и грустно сказал:

–    Предлагаю принять резолюцию о ликвидации всяческих резолюций и собраний, и начать сохнуть по настоящему настоящим образом.

С ним тотчас не согласился Орленок Эд, он впрочем, редко с кем соглашался,  даже с самим собой.

–    Вы хоть сами понимаете, что вы сказали, уважаемый, – проскрипел Орленок Эд. – Если вас послушать, то нам ничего не остается, как по новой залезать в эту проклятую лужу.

Птицы, смутившись и от чего то, застеснявшись, отвернулись в сторону и захихикали. А Додо все упрямо гнул свою линию:

–    Он просто имел в виду, что требуется одно: выстроившись в одну линию, в затылок друг другу тотчас начать бег. Тогда каждый, кто добежит, может сказать про себя, что он если не высох, то согрелся уж точно. А это почти то же самое, что высох, я думаю.

–   А куда бежать? – опять вмешался орленок Эд. – Я понимаю так, если бежать, то куда? Иначе можно оказаться в очень странном месте, откуда и выхода нет.

–    Верно! – сказал Додо, – тогда будем бежать по кругу.

Тут возник вопрос у Алисы.

–    А если кто не добежит, что с ним?

Несомненно, Додо, как всякий уважающий себя выступатель, ожидал нечто подобное, и потому он ответил быстро и скоро.

–    Таких быть не должно, потому что всех, кто не добежит, мы просто выключим из списка, как бы их и не было вовсе.

 

И тут же Додо перешел о  слов к делу, начертив по земле линию, берущую начало там, где она заканчивалась, и уже по этой линии выстроил в затылок всех жаждущих скорейшего просыхания. Неровность линии он всем желающим тут же попутно объяснил несоизмеримостью задачи стоявшей пред ними. Но только ему стоило дать отмашку, как строй тотчас сломался и каждый побежал, куда хотел, точнее, куда мог. Каждый, при таком беспорядке, беспрерывно стукался о другого, и скоро началась такая катавасия, такая неразбериха, что сам черт ногу сломит и никому не стало никакого дела до порядка.

Быстро все запыхались и с удивлением обнаружили, что просохли и даже согрелись. Или наоборот, согрелись и даже просохли. Тогда Додо, почему то решительно взявший на себя роль всеобщего руководителя громко скомандовал.

–    Стоп!

И все остановились, до конца так и не поняв, что же произошло. Но тем не менее вдруг каждому захотелось знать итоги забега, будто это было так важно. Другой бы, на месте Додо растерялся, не в силах из кучи вытащить одного единственного победителя. Но Додо был находчивым и он решил вот что:

–    Друзья мои, – сказал Додо, – Бег на месте обще примиряющий и потому у нас не должно быть ссор, кто первый, а кто последний. Отныне мы все равны и свободны. Каждый из вас отличился в меру своих сил и потому каждый достоин награды, то есть самого главного приза.

Со столь разумным решением трудно было не согласиться, но  опять возник спор, кто будет им, победителям вручать эти самые награды! Додо не задумываясь, ткнул в сторону Алисы, поскольку та была здесь крайней, ибо оказалась в стороне.

–    Разумеется, она!

Додо еще тогда не знал имени Алисы, но это уже никого не интересовало. Сразу поднялся такой шум и гам, ибо каждый себе требовал приза, и при том наилучшего, и в первую очередь. Алиса растерялась, и сунула руку в кармашек на платьице, и вытащила оттуда первую попавшуюся  вещицу, которая оказалась коробочкой полной вкусных превкусных шоколадных батончиков. И тогда каждый получил по батончику и лишь самой Алисе ничего не досталось. Все огорчились от такой видной несправедливости, а мудрая образованная Мышь сказала.

–    Если каждый из нас, как победитель, заслужил награду, то и этой девочке должно хоть что-то перепасть. Иначе выйдет некрасиво и несправедливо, а это уже неправильно.

Додо, пережевывая батончик, мудро заметил.

–    А ты еще полазь по карманам, авось, что и нашаришь.

Но сколько Алиса не совала ладошки в карманы, там кроме соринок не было ничего. Алиса воздохнула. Ей стало так обидно, прямо до слез. И тогда уже Додо, так и не прожевавшись, протянул ей наперсток – (откуда у Додо мог оказаться, быть наперсток? Не иначе он заранее вытащил его у Алисы) – и важно сказал.

–    Вот  тебе этот, как бы  изящный колпачок,  в награду за самое первое место среди всех прочих первых мест.

Тут все принялись кричать ура и все такое, что обычно кричат победителям. Алиса шмыгнула носиком и, чинно поклонившись высокому собранию, взяла сама себе из рук Додо свою награду. Потом все принялись жевать батончики, один Додо стоял в стороне и с грустью смотрел в землю. Он то свое угощение уже слопал. Орленку Эд стало жалко товарища, и он после некоторых колебаний отломил кусочек и протянул его Додо. Тоже сделали, и еще некоторые, и в общем, никому не было грустно, а если Додо досталось больше всех, так он всех больше и  старался.

 

Наконец батончики закончились, собравшиеся почувствовав себя вполне сносно, расселись вокруг Мыши, чтобы та со свойственной ей мудростью, рассказала им что-нибудь такое, чего нет  и в то же время вроде бы и есть. Даже птичье и звериное племя любит, а некоторые просто обожают, страшные истории, или попросту страшилки.

Мышь тяжко вздохнула. Вполне возможно, ей не хотелось ничего рассказывать, да и разве они поймут, не побывав в ее шкуре, какое порой нелегкое житье у мышиного племени.

–    Это, грустная история и имеет очень и очень древнее происхождение, так что вполне про нее можно сказать, что она как бы с бородой, – монотонно начала свой рассказ Мышь. И Алиса тотчас представила себе эту древнюю историю и какая у нее длинная борода, да так ярко, что сама чуть не запуталась в той бороде, и тогда она позволила себе перебить Мышь.

–    А зачем истории  борода? – воскликнула Алиса.

–    Потому что она древняя, вот  и с бородой, – ответила ей Мышь, и продолжила свой рассказ.

Алиса то ли ее слушала, то ли уже не слушала, только представилось ей вот что:

 

Жили-были

в одном доме

кот,

да мышка побирушка.

На охоту кот ходил,

вкусно кушал,

сладко пил, и

до позднего утра,

спать любил.

Мышка ж,

в подполе жила,

плохо ела,

не спала, и

одной считай водицею,

сыта была.

Как то, так, их

сводит случай. В гости

кот ее зазвал.

Мышка с дуру согласилась, вот

бледная

в гостях она сидит,

кот бахвалясь, речь ведет:

«Что ж ты глупая ты мышь,

не поинтересовалась, что за дичь,

я из лесу приношу?

Вашим братом и сестрою, я питаюсь ….»

 

Не успела Алиса досмотреть свою историю до конца, как  послышался, как бы сквозь туман, голосок настоящей Мыши:

–    Ты что это сегодня позволяешь себе голубушка не слушать меня? Иль, самая умная?

И так мерзко еще при этом подхихикивает, кабы самая настоящая классная дама.

Алиса очнулась, то есть она вернулась обратно в реальный по отношению к ее фантазиям мир, и сказала, виновато потупившись.

–    Простите, что я потеряла нить вашего повествования, дорогая Мышь?

–    Как так потеряла? – взъярилась Мышь гневно: – Ищи!

–    Так я и пытаюсь, – отвечала Алиса, шаря глазами по земле.

–    Плохо пытаешься, если до сих пор не нашла.

–    Я обязательно найду, – пообещала Алиса. – Только я не помню, что искать.

–    Вот еще! – воскликнула Мышь, обводя глазами слушателей. – Кто мне скажет, что требуется найти?

–    Нить повествования! – сказал орленок Эд.

–    Нить повествования, – хором подтвердило большинство слушателей.

–    Нить повествования? – переспросила Мышь и уже сама задумалась. – А где она?

–    Я не знаю, – совсем смутилась и смешалась Алиса.

–    Все из-за тебя, негодная девчонка, – сказала сердито Мышь. – Теперь и я не знаю, где начало и где конец. Теперь вот  я по твоей милости потеряла то, что у меня еще было. И что теперь?

Алиса растерялась:

–    Надо искать, – робко предложила она грозной Мыши.

–    А что искать прикажешь? – еще более грозно спросила девочку Мышь.

–    Нить повествования, – робко пискнул орленок Эд.

–    Это мы уже проходили, – нравоучительно отозвался Додо, – и не нашли. Да и где ее найдешь, если потерял.

Тут Мышь окончательно разбушевалась:

–    Она не знает. Никто не знает. А кто должен знать, я спрашиваю? …

Откуда то появилась Курочка Миссисипи и сказала. (Она была немножко хромой и потому всегда стеснялась и говорила тихо, как могла. Из-за чего ее редко слышали и никогда не слушались).

–    Так, зачем предлагать, когда все равно не знаешь.

–    Это она во всем виновата, – злобно выкикнула Рыжая Лисичка, которая каким то боком затесалась среди присутствующих.

Немедленно все обратились к бедной Алисе, стали на нее кричать, обвиняя ее во всех возможных грехах и поступках, даже в том, что по ее милости они оказались здесь, а не дома. Ведь именно Алиса затопила своими слезами весь мир. Даже ее друг, Додо остался в стороне.

Вероятно, они бы тут на месте растерзали бедную девочку, но Мышь вдруг  вступилась за Алису:

–    Хватит! – грозно сказала Мышь, – каждый из нас виновен, что оказался в нехорошем месте и в нехорошее время.

А Алиса сказала:

–    Простите меня, я больше никогда не буду плакать.

–    Вот это правильно, – поддержала ее Мышь.

И только Алиса обрадовалась, что она чем то угодила такой строгой Мыши, как сразу опростоволосилась. Я бы сказал, села в лужу, но это уже было.

–    И про Дину простите?

–    Про какую еще Дину? – наивно спрашивает Мышь.

–    А вы уже забыли разве? Дина, которая ловит мышей!

–    Ах ты, негодная девчонка, – гневно вскричала Мышь. – Да как ты смеешь при меня такое говорить! …. Нет, меня на мякине не проведешь, я знаю вашего брата?

–    Какого еще брата? – удивился орленок Эд.

–    Вы все, все тут заодно! – громко пищала Мышь! – Но ничего, отольются еще кошке мышкины слезки! Еще посмотрим, кто кого съест!

И с этими словами Мышь засобиралась, тем более, что шерстка ее высохла окончательно и стала правильной, и гладкой! «Вот и расшибайся в лепешку, после чего слушать такие подобные глупости! И как только таких девочек земля носит?  Очень обидно»! – уходя шептала себе под нос Мышь.

 

Алиса только и успела вслед ей крикнуть:

–    Да куда вы, дорогая Мышь! Я вовсе не хотела вас обижать!

–    Вот еще, – фыркнула Мышь сердито: – Стану я на всяких бродячих девочек, не имеющих даже собственного жилья, обижаться!

Сказала и исчезла, очень обидчивою попалась Мышь. Напрасно вслед ей неслись жалобные голоса высокого собрания, все попусту. Мышь не вернулась, потому что она, как она считала, ушла, и ушла не просто так, а навсегда.

–    Как жаль, что она ушла, а не осталась, – сказал Попугайчик Лори, добрый в душе. – Если бы она осталась, тогда бы ей незачем было уходить.

А старая престарая Медуза проворчала своей старой престарой дочери:

–    Вот видишь, что происходит с теми, кто не может себя держать в руках.

На что ей старая престарая дочь ответила примерно следующее:

–    Лучше бы помолчала маменька, пока тебя никто за язык не потянул. Взглянули бы  лучше на себя, вы даже маленькую устрицу выведете из терпения!

–    Если бы здесь была моя Дина, – мечтательно сказала Алиса, поднимая глазки, – она бы точно не допустила ничего такого, и всех бы нашла и каждого бы тогда поставила на свое место.

 

Раз Алиса не обращалась ни к кому из высокого собрания лично, то ей отвечать взял на себя за труд Попугайчик Лори. Он сказал:

–    Позвольте позволить вас спросить, а кто есть эта самая Дина?

–    Разве вы знаете? – удивилась Алиса. – Это  кошка, которая ловит мышей. А как она охотится за птичками, вы бы видели, подкрадется, ам-ам, и все. Перышки одне и только.

Эта ее речь словно бы встряхнула высокое собрание, Несколько птичек улетело сразу, а пожилая Сорока, кутаясь в то, что она называла шалью, заметила как бы в сторону:

–    А не пора ли и мне меру знать, как некоторым. Здешний воздух более чем вреден для дыхания легких. Ангина от него, не иначе.

Сказала, и тут ее только и видели.

А вечно печальная Канарейка принялась скликать своих детушек дрожаще печальном голоском:

–    Детушки мои, пташечки малые. Не пора ли вам в постелишку теплую, да на перину мягкую!

И скоро под разными предлогами, не осталось никого, а значит, Алиса вновь осталась одна.

–    Вот что получается, – с грустью подумалось Алисе, – когда девочка мелет что попало. Так и до беды недалеко. Хотя, все же, следует признать, что лучше моей Дины нет никакой кошки на свете, такая она у меня добрая и ласковая. А то, что она иногда ловит мышек и птичек, так она ж не виновата, что уродилась такой. А кому что на роду написано, тот так и живет. Не понимаю, чего обижаться!.

 

 

 

 

Глава четвертая.

 

 

Так бы Алиса сидела и грустила, кабы не послышался ей звук  легких шажков. Алиса подняла головку и огляделась. Может Мышь   вернулась, чтобы закончить рассказ, печальнее которого по ее словам, не может быть ничего на свете.

Но это был всего лишь Белый Кролик. У него действительно оба глаза были разные: один сиренево-оранжевый, а другой – оранжево-сиреневый. Но Кролик об этом не знал. Он, в отличии от Алисы, редко смотрелся в зеркало, так ему было недосуг всегда. Вот и на этот раз он явно спешил и снова опаздывал:

–    Бедные мои лапки! Бедные мои ушки, бедные, бедные усики! Если она меня велит казнить, то непременно казнит, уж такая она герцогиня. И что тогда будет с моими усиками, моим хвостиком, лапками? Как же они без меня ..!

Кролик нервничал и явно что-то искал, и Алиса сразу догадалась; то были перчатки и веер. Как я уже упоминал, Алиса  была славной девочкой, а почему бы ей не помочь Кролику, и она тут же принялась ему помогать. Но мир, окружающий ее изменился; исчезала зала, хрустальный столик, дверцы и чудный сад за одной из них. Исчезло все, растворилось, словно бы и не было, оставив ее в диком лесу.

Но еще был Кролик и пропавшие перчатки с веером.

Тут Кролик, наконец заинтересовался девочкой.

–    Эй ты, – грубо сказал он, – Мэри-Энн, а тебе что тут приспичило? Не лучше ли тебе отправиться до дому, да поскорее, и принести мне мои веер и перчатки.

Алиса несколько ошеломилась его странным приказом, а это был именно приказ, что бросилась бежать, словно бы знала, куда.  Возможно, он принял ее за горничную или  прислугу, но Алиса даже не попыталась это предположение его оспорить. «Все равно, – думала она на ходу, – когда он узнает, что я Алиса, а не какая то там горничная или прислуга, он потом одумается и извинится».

И тут она сквозь деревья увидела на опушке беленький чистенький такой домик. У домика была дверка аккуратненькая, а сбоку прибита табличка медная, начищенная до блеска с надписью: «Б. Кролик».

Алиса с ходу одолела ступеньки, двери были не заперты, она вошла, точнее, будет, влетела в дом, пробежала несколько комнат кряду, и замерла в одной из них, пораженная внезапной мыслью, которой до этого почему то у нее не было. «Если даже какой то Кролик, пусть белый и говорящий, позволяет себе такое, то, что стоит хотя бы Дине, ее пушистой кошечке, вдруг сказать:

–    Алиса, милая, присмотри за мышками, пока я не схожу на променад.

Девочку даже в пот бросило, ведь после этого Дину непременно выгонят!

 

В большой комнате Алиса увидела  стол, на котором лежал веер и сразу несколько пар перчаток, точно такие, какие были у Кролика. Она схватила то и другое и уже собралась возвращаться к Кролику, как взгляд ее остановился на пузырьке. С горлышка пузырька свисала  этикетка: «Выпей меня».

Алиса уже попадалась на подобную удочку, и если бы она была поосторожнее, как ее учили, она бы ни за что не взяла тот пузырек. А взяв его в руки, Алиса уже не могла остановиться, рассуждая, как интересно было бы узнать, что произойдет с нею на этот раз.

Закрыв глаза от страху, она поднесла пузырек к губам и, не успев допить его до половины, как почувствовала, что снова растет. Она первое время даже обрадовалась, что не такая уж она теперь маленькая и не позволит больше собой командовать,  как тут же уперлась головою в потолок.

–    Это что же творится. – на всякий случай возмутилась девочка, – Если так пойдет дальше, то я не смогу пролезать даже в самые большие двери!

Но она продолжала все расти, и ей пришлось вначале усесться на пол, а потом и лечь, а она все росла и росла, и руки ее росли, и ноги, которые она успела выставить одну в окно, а другую поместила в камине, все вытягивались и вытягивались.

Дальше расти было некуда.

Тут Алиса взгрустнула, такой большой ей никогда уже не выбраться на волю.

–    Конечно, дома было хорошо, – рассуждала сама себе Алиса, – там я была всегда одного роста, которого хватало, чтобы ко мне все относились с уважением. Где бы я не позволила каким то там кроликам и мышкам так неволить меня. И зачем только я сунулась в распроклятую норку, побежала за кроликом и потом все это началось? Но, с другой  стороны, где бы я могла встретить самого настоящего разговаривающего Кролика и столь обидчиво мудрую Мышь! И хорошо бы это все происходило в сказке, а тут наяву.

И Алиса решила, что когда она выберется из  этого переплета, то ни за что не попадет в следующий. «Что-что, а с нее хватит». – заключила она решительно.

И, с этой самой минуты она решила жить  более осмотрительно, с оглядкой, иначе наломаешь дров, когда все только вперед и вперед. Но для этого ей необходимо срочно определиться в собственных размерах.

 

Тут было от чего приуныть и прикусить губы. Но под окнами визгливо уже звучал кроличий противный голос:

–    Опять ты куда-то провалилась, несносная Мэри-Энн! Тебя только за смертью посылать. Вот, рассчитаю тебя без выходного пособия, тогда узнаешь и никто тебя больше на работу не возьмет. И ты пойдешь по миру. Затем вернешься, ибо кому ты еще нужна, и  будешь просить меня взять обратно. Я, конечно, тебя снова возьму, но скажи, на кой ляд мне сдалась такая горничная, которая не в силах в критический момент найти мне мои перчатки и мой веер в моем же доме?

Так Алиса узнала, кем она будет для Кролика, и что ей грозит в будущем, если она немедленно не доставит перчатки и веер их хозяину. А Кролик уже взбирался на крыльцо, и явно искал ее, чтобы уволить. Забыв, что теперь она уже не прежняя крошка, Алиса испугалась и как все, кто боится, начала дрожать так, что скоро весь домик уже ходуном ходил, и со стен посыпались полки и все, что висело по ним. Поднялся такой грохот, такой шум, что  заложило в ушах, а Кролик уже ломился в двери ее комнаты. Хорошо, что Алиса успела их подпереть локтем.

И тогда Кролик сказал:

–    Свалилась на мою голову! И куда я смотрел, когда брал ее на работу? Говорили же мне, что Мэри Энн еще та! Наплачешься с ней! … Ну ладно, если она там, то я непременно ее найду и тогда уж, как пить дать, выдеру для начала, как сидорову козу. А потом  уволю без выходного пособия. Пусть идет, куда глаза глядят, мне то что!

Поскольку в дверь он пройти не смог, он вернулся назад и принялся обходить дом, намереваясь залезть через окно.  Алиса, заслышав его шаги, высунула одну руку наружу, и попыталась на ощупь ухватить кролика за то место, за какое Дина, будь у нее котята, перетаскивала бы их с места на место, меняя одно на другое.

И она действительно нащупала пальцами что-то теплое и пушистое, но Кролик – (если это действительно был он) – выскользнул. Зазвенело разбитое стекло, и явно было, кто-то, куда то упал, вполне возможно, что в теплицу.

И тут уж послышался совсем сердитый голос Кролика, который невозможно было спутать ни с одним голосом, столько недовольства его переполняло, что казалось обладатель его еще немного и лопнет.

–   Пат! Пат! Пат – вопил Кролик, – Почему я вечно никогда не могу до тебя докричаться?

Издали, как бы из под земли, послышался другой голос:

–    Я на месте, ваша честь, у грядок, яблочками занимаюсь.

–    Яблочки, видите ли у него на уме! – окончательно вышел из себя Кролик, – Нашел время, когда твоему хозяину плохо.

–    Сейчас, – сказал голос. – Уже иду.

 

Наверное, Кролику удалось с помощью яблочника выбраться из теплицы, потому что он уже более спокойно произнес:

–    Пат, ты ближе к окну, скажи, что это?

–    Рука, ваша честь, не иначе.

Кролик возмутился.

–    Где ты видел руку таких размеров?

–    Может в зоопарке? – предположил Пат.

–    Но ее не должно быть в моем окне, если это окно мое?

–    Ваше, ваша честь.

–    А рука тогда чья?

–    Не ваша, ваша честь.

–    Дурак! Это я и без тебя знаю, что не моя. Я спрашиваю, чья?

–    Если не ваша, то тогда явно не ваша, – заключил Пат.

–    Так убери ее оттуда и немедленно. Я не потерплю, чтобы в моем окне из моего дома торчала чья то рука.

Тут некоторое время слышалось лишь шевеление и пыхтение, и тот, кого называли Патом, сказал:

–    Что-то не лежит у меня к этому сердце, ваша честь. Не лучше ли оставить все, как есть и не вызвать подмогу.

–    Ты просто трус, и дождешься, что я и тебя уволю, непременно уволю.

–    Ну это уж воля ваша. Только я нанимался вам яблочником, а не руки вынимать из окон. Кто ее туда засунул, тот пусть ее и вытаскивает, а меня уволь.

–    И уволю, непременно уволю, как только.., – пообещался Кролик.

И неизвестно, до чего бы у них дошло, как вдруг пальчики руки начали шевелиться Это потому, что от неловкости, рука у Алисы начала затекать.

–    А…а! – раздалось сразу несколько воплей, топот ног, звон стекол и все такое и только потом затихло.

 

Прошло совсем немного времени, как снова послышались голоса. Теперь их было намного больше, значит,  Кролику подошло подкрепление.

–    Лестница, лестница где, болван?

–    Должна быть тут сэр.

–    Но ее нет!

–    Значит, убрали.

–    Кто убрал, куда? Когда, зачем? И вообще, кто имеет право без спроса убирать лестницы?

–    Хозяин, или тот, кто ее сюда ставил.

–    Я хозяин, но я ее сюда не ставил.

–    Странно, она была здесь, когда я уходил.

–    Когда это было?

–   Дай вспомнить? … Кажется, года три прошло.

–    Совсем дурак! Будет тебе лестница тут три года стоять! А, вот и она. Да какая большая! Билл, где веревка?

–    Тут она, вот  она, хозяин.

–    Привязывай ее сюда.

–    А зачем?

–    Не твоего ума дело, все равно не понимаешь. Пат, лезть на крышу.

–    Лезу, хозяин, только она может меня и не выдержит.

–    Вот мы это сейчас и узнаем. Если провалишься, полезет Билл, он легче.

–    Вот так  всегда, чуть чего – сразу Билл!

–    Молчать, уволю. … Как там на крыше, Пат?

–    Ветрено, хозяин.

–    Дымоход нашел?

–    Нашел. Я держусь за него, чтобы не сдуло.

–    Теперь лезь в трубу.

–    Зачем?

–    Лезть, кому говорят. Или напомнить, кто тебе платит?

–    Я бы рад, хозяин, только труба не для меня. Она узкая, а я широкий. Пусть уж лучше Билл лезет, а я покараулю. Когда застрянет, скажу.

–    Билл, вперед!

–    Да, лезу уже, лезу, чего там.

–    Несчастный Билл, – подумалось Алисе, как она представила себе  Ящерку Билла, которому всегда достается.

Тут она  потянулась, чтобы, когда  злополучный Билл достигнет камина, ей бы еще удалось пнуть его ногой  как следует.

 

Скоро зашуршало где то сбоку, потом из трубы каминной посыпалась зола, и выждав момента Алиса так двинула ногой, что кого то – скорее всего Билла – уж точно поддела крепко.

–    А..! раздалось у нее над ухом, потом послышался грохот, и раздались встревоженные голоса:

–    Вот он, я его вижу.

–    Летит, летит!  – восторженно вторил первому голосу второй.

Тут заговорил Кролик, впрочем, без особого расстройства.

–    Его следовало бы поймать в полете, пока  не приземлился, а то все кусты мне переломает.

Тут раздался треск, и тот же голос с легким огорчением продолжил.

–    Впрочем, если он еще жив, я у него эти кусты из задницы вытащу.

–    Да жив он, жив, только не дышит.

–    А ты ему виски влей. Вот, держи.

–    Не жалко?

–    Жалко, да надо. .

–    Не льется, видишь. У него, наверное, горло неправильное.

–    Сам ты горло неправильное. Дай ка, я попробую. … Вот, кажется, задышал. Ну, жив еще?

–    Жив, да что толку. Сжечь бы его, дом этот чертов, да и дело с концом.

–    А вот это мысль! – подхватил радостно  Кролик. – сколько живу, а столь дельной мысли еще не слышал.

Тут уж Алиса испугалась не на шутку. Она несколько раз видела в своей  короткой жизни, как по улице проезжали пожарные в медных касках и как сильно грохотали их телеги по булыжнику.

–    Только попробуйте! – набрав воздуху закричала Алиса! – я вам такое устрою, что сладким не покажется.

 

Сразу наступила там тишина, которую писатели называют мертвой. У Алисы было время подумать и она подумала:

–    Интересно получается! Если бы хотя бы у одного из них были мозги, они бы для начала догадались снять крышу.

Потом Кролик сказал:

–    Нужна тачка!

Алиса не могла врубиться, зачем Кролику  тачка? И тут в окно полетел град мелких камней и камушков. Некоторые даже залетели внутрь, а некоторые ударили, не больно, правда, по ее руке.

–    Ну, это уже слишком! – рассердилась не на шутку  Алиса, и крикнула: – Если вы немедленно не прекратите, то я за себя не ручаюсь!

И опять стало тихо.

Не знаю, что бы надумала дальше Алиса, если бы не заметила, как камешки, залетевшие внутрь комнаты, вдруг становятся пирожками. От них даже и пахло как от пирожков, когда их только вынут из печи.

–    Странно это, как странно! – подумала  девочка, и взяла, только понюхать один из пирожков. И тут ее будто осенило, наверное, нечто подобное бывает только раз в жизни. Она вспомнила, как совсем недавно съела точно такой же, только булочку, как сразу уменьшилась. И Алиса решила немедленно съесть тот пирожок, что она держала в руке. А чем она собственно рискует, когда ее положение хуже не придумаешь? Во всяком случае пирожки попали именно к ней неспроста!

Она раскрыла рот и тут же сразу весь до крошки последней и съела его. И не успев даже дожевать последний кусочек, как быстро уменьшилась в росте, что скоро могла соскочить с пола и отряхнувшись, и огладив платьице, я уже упоминал выше, насколько Алиса была аккуратной и воспитанной девочкой, сразу бросилась в двери. И лишь потом, на крыльце она позволила себе степенный и важный шаг, а то  решат, что она испугалась.

 

Во дворе к этому времени собралось, «будто на представление какое», – мелькнуло у Алисы,  целое собрание разного рода и толка зверушек и птичек. В центре на зеленой траве лежал тот самый злополучный и невезучий во всем Билли Ящерка. Две морские свинки деловито на весу держали его голову и что-то упорно в нее вливали. Увидев Алису, они подскочили от неожиданности, и уже бросились к ней, с явно неясными для Алисы последствиями и намерениями,  отчего девочка решила благоразумно уклониться и что есть прыти пустилась в лес, пока не оказалась в столь дремучей чаще, что дальше некуда. И именно только тогда она наконец решилась принять на себя прежний вид.

После многочисленных мытарств Алиса решила составить на себя план, которому решила незамедлительно тут же с ходу и следовать. А смысл плана заключался в том, что ей необходимо во что бы то ни стало найти дорогу в тот чудный сад.

И она сказала, пробираясь по едва заметной тропинке:

–    Главное, это составить правильный план, а потом следовать по плану, и тогда у тебя все получится.

Алиса сделала еще несколько шажков и остановилась. Она не учла одного, даже самый лучший на свете план нуждается в его осуществление, для чего крайне необходима отправная точка. А Алиса не знала даже, где она сейчас находится, чтобы уже потом отыскивать ей эту самую проклятую точку.

Но можно обойтись и без точки, если план составлять, а найти его.

 

Тут ее почти испугало тявканье над самой головою ее.

–   Тяф! – Тяф!

Она подняла глаза и сквозь листву увидела нечто огромное, лохмато рыжее. Это существо уставилось на нее почти круглыми большими, но такими добрыми голубыми глазами и протягивало лапу, тоже большую.

«Разумеется, это щенок, – решила  Алиса, – только большой пребольшой».

Ей и в голову не пришло, что это не песик большой, а она маленькая.

И она  сказала ему:

–    Бедненький ты мой песик, хорошенький какой!

Она хотела коснуться его, но тут же отдернула руку. «Если он такой большой, а она по сравнению несравнимо мала, то, что ему помешает, съесть меня»?

Для начала знакомства следовало бы с подружиться  с ним и узнать, насколько он опасен? И Алиса, подняв с земли веточку, осторожно протянула ее щенку. Щенок от радости, что ему уделили внимание,  подпрыгнув почти до середины могучих деревьев, обрушился на эту самую веточку, схватил ее, мотнув башкой и закинул ее куда подальше. Потом в прыжке ухватил ее на лету  громадными челюстями и снова бросил, нот уже  вбок.

И все это он проделывал в столь гигантских прыжках, и ужимках, что Алиса сочла благоразумнее держаться подальше и наблюдать за ним издали. Щенок вел себя, как слон в посудной лавке, и мог запросто одним неловким движением раздавить маленькую девочку. Но она продолжала подкидывать песику веточки, надеясь с ним познакомиться.

Наконец щенок  запыхался и, высунув язык, на котором могла поместиться калачиком сама девочка, до такой степени он был велик,  снова уставился на Алису, явно ожидая продолжения, а может на уме было у него и нечто другое, все таки время обеда еще никто не отменял.

Пока пес отдыхивался, Алиса решилась оторваться от него подальше. Она попятилась, потом побежала, всей спиною чувствую грозившую ей опасность. Но то ли собачка действительно устала, или у нее было другое обеденное время, но она отказалась преследовать девочку, и скоро Алиса вновь осталась одна в  глухом лесу.

 

И вот, что с ней поделаешь, стоило миновать опасности, как Алиса размечталась, что если бы песик был соответствующих размеров, или она была бы побольше, то тогда ей можно бы приучить его, и научить разным фокусам, которые выделываются цыганскими бродячими собаками.

Затем Алиса  сравнила себя со цветами и бабочками, и решила, что неплохо бы ей для начала подрасти. Но, судя по предыдущему ее опыту, чтобы измениться, необходимо что-то съесть или выпить, только вот что?

Она внимательно осмотрелась, заглянула под каждый листок и цветок подле, но вот чего-то подходящего пока не находила. Разве что гриб, да и он был почти с ее ростом. Девочка обошла гриб по кругу, – ничего. Хотелось бы поглядеть еще, что у него на шляпке, только вот как туда добраться?

Но Алиса не была бы Алисой, если бы у нее на такие пустяки не хватало бы мозгов. Она собрала несколько веток, ступила на них, поднялась даже на цыпочки, вытянула шею, и увидела.., На грибной шляпке сидит огромная – преогромная Синяя Гусеница. Они встретились глазами, и глаза также у нее были синие пресиние. Алиса испугалась, но ненадолго. С одинаковым безразличием эта самая Синяя Гусеница могла бы смотреть на облако, или на кончик собственной ножки. Их кстати у нее было видимо-невидимо. А все потому, что Синяя Гусеница сидела и курила кальян, да-да, самый настоящий кальян из черного смородинового дерева.

Это могло бы еще долго продолжаться, но Алиса кашлянула. Она где-то читала, что если ты хочешь, чтобы на тебя обратили внимание надо непременно или кашлянуть, или чихнуть. Алиса кашлянула.

 

 

 

Глава пятая.

 

 

Гусеница неторопливо вынула кальян из толстых синих губ, и спросила:

–    Ты кто?

–    Алиса, – робко отвечала Алиса. – А ты кто?

–    Что, не видишь? – безо всякой теплоты в голосе отозвалась Гусеница, снова затягиваясь кальяном. – Синяя Гусеница я, понятно?

–    Понятно, – подтвердила Алиса, раздумывая как продолжить беседу.

Но Гусеница ту проблему решила за нее:

–    А ты и в самом деле Алиса, или только так, на время?

–    Понимаете, добрая Гусеница, – заторопилась Алиса. – Когда я утром проснулась, я думала, что я Алиса, а потом…, потом засомневалась.

–    Это почему же? Я вот и утром Гусеница, и в обед, и вечером тоже Гусеница, как ни повернись, пока мое время не выйдет.

Тут Алиса принялась рассказывать ей про свои превращения, про Мэгги, про собачку и Белого Кролика, пока не запуталась окончательно. Гусеница слушала ее, слушала, потом ей надоело. Или она не могла поверить, что столько чудес могло случиться с одной единственной девочкой за столь короткое время. А может она, просто курила кальян, и ей все было по барабану.

–    Врешь ты все, моя милая, или придумываешь, что впрочем, одно и то же. Я вот, здесь сижу уже часа четыре и ни о чем таком еще не слышала, и ничего подобного не видела.

–    Честное слово, правда! – жалобно сказала Алиса не привыкшая, что ей не верят на слово.

–    А чем докажешь? …. То-то же! Прежде чем трепаться языком и сочинять разные небылицы неплохо было бы обзавестись доказательствами. Тогда может, кто и поверит, только не я. Меня не проведешь, я не лопоухая.

Гусеница еще затянулась кальяном и продолжила:

–    Ладно, допустим, ты и в самом деле Алиса, как я Синяя Гусеница, ну и что из того?

Алиса смешалась окончательно. Еще никогда она не чувствовала себя столь по дурацки.

–    Не знаю, – сказала Алиса. – Но вдумайтесь, скоро и вам предстоит пройти несколько стадий, пока вы не достигнете состояния бабочки. Тогда вам тоже первое время будет не по себе.

–    Чепуха, – сказала Гусеница. – Полная и стопроцентная чепуха. Просто ты девочка, а я Гусеница. И я никогда не попаду в такое положение, в какое попадаешься ты. И все оттого, что ты девочка, а я Гусеница. Быть Гусеницей намного выгоднее и проще, нежели быть девочкой.  У тебя, если хочешь знать, все проблемы из-за того, что ты девочка, а у меня нет никаких проблем, потому что я Гусеница. У меня на роду написано быть Гусеницей, а потом бабочкой. А у тебя на роду написано быть девочкой и попадать в разные неприятные обстоятельства.

Тут Алиса огорчилась и хотела было уже идти дальше, но Гусеница сказала, оставив ненадолго свой длинный кальян.

–    Ты будешь меня выслушать до конца, – сказала Гусеница, путая язык.

–    Зачем? – спросила Алиса.

–    Я должна тебе кое-что сказать.

–    Что? – заинтересовалась Алиса. «А вдруг Гусеница и вправду знает дорогу?»

–    То, чего ты не знаешь, и о чем не имеешь никакого представления.

Алиса обрадовалась, и решила, что речь идет именно о дороге к дивному саду. Ни о чем другом она и не мечтала в тот момент. И все же она решила не торопить события.

–    И что же это такое?

Она бы могла еще добавить, «с чем это едят?», но решила, что уж это точно будет непозволительной дерзостью.

–    Держи себя  в руках, – сказала Гусеница. – Не выходи, будь начеку, думай.

–    И это все? – разочаровалась Алиса.

–    Нет, – сказала Гусеница, снова принимаясь за кальян. – Это лишь отправная точка.

Тут Алиса вспомнила, как она искала недавно отправную точку для своего блестящего плана. Но дело было в том, что план этот самый уже не держался в ее головке. И Алиса сказала:

–    Но, к сожалению, у меня ничего не держится в голове.

–    Плохо, – подытожила Гусеница. – Очень плохо, совсем плохо, никуда не годится. У такой девочки, как ты, все должно быть в голове, иначе пропадешь, ни за понюшку,  ни за грош, ни почем зря. Это я тебе обещаю.

–    Я даже стихов не помню, – призналась Алиса.

–    Бывает, – неожиданно согласилась Гусеница. – У девочек это бывает, случается, поэтому они не злопамятны, как  гусеницы, и потому у них в голове ничего не задерживается. Хотя твои слова для начала следовало бы проверить. Вот, прочти к примеру хотя бы это, как его.., «Папа Уильям», кажется.

Алиса перевела дыхание, встала поудобнее, открыла рот и застыла. Она решительно не могла вспомнить это короткое и такое простое стихотворение, хотя старательно заучивала в школе.

–    Ну что? – спросила Гусеница, попыхивая кальяном.

–    Не помню.

–    Я так и знала, – сказа Гусеница. – Ты ничего не помнишь, даже то, что у тебя в голове. Вот скажи, какой сегодня день?

–    Пятница, – наугад брякнула девочка.

–    Понедельник. Горе тебе, девка.

–    А почему именно понедельник, а не пятница, или суббота к примеру?

–    Потому, что завтра  воскресение.

–    Да, а почему воскресение?

–   Потому что выходной день.

И тут Алиса прочитала стих, который не знала и никогда не учила, потому что этого стиха не было, пока она не стала его читать.

 

Если ветер  крыши рвет,

громко  гром   грохочет, –

само время  погулять,

хочется детишкам.

 

Дождь покапал  и прошел.

солнце  в целом свете,.

плохо   это очень,

очень это  плохо.

 

Если рвешь ты все подряд,

и дерешься крепко,

значит мальчик ты что надо,

очень славный мальчик.

 

–    Стоп, – сказала Гусеница не вынимая из рта кальян. – Глупость все это! Где ты этому научилась, негодная девчонка?

–    Само пришло. .

–    Само ничего не приходит, тем более в голову.

–    Может, упало? – наивно предположила девочка.

–    Откуда упало?  – спросила Гусеница и на всякий случай взглянула на небо.

–    Может оттуда? – указала Алиса на одно облачко, которое показалось ей наиболее подозрительным.

–    Все то ты знаешь, – рассердилась Гусеница окончательно, – только вот врешь много.

–    Ничего я не вру, – обиделась Алиса. – Оно само так получается, я не виновата.

–    Виновата, – упорствовала и стояла на своем Гусеница. – Само собой ничего не получается, чушь это собачья. Лучше скажи мне, чего ты вот сейчас в эту самую минуту и секунду хочешь больше всего?

–    Вырасти и стать как прежде. Какой я раньше была до всего этого!

Гусеница затянулась кальяном. Она не привыкла все делать впопыхах и на скорую ногу. Из нее я думаю, получится очень хорошая и красивая бабочка.

–    А зачем тебе еще расти. Сколько росту у тебя в настоящее время?

–    По моему, три дюйма, – неуверенно ответила Алиса. Она всегда была не в ладах с арифметикой.

–    Три дюйма это прекрасно, – сказала, как отрезала Гусеница. – Во мне и того нет, однако, я терплю и молчу.

–    Но вы же не девочка? – возразила Алиса.

–   Вот еще! – пыхнула кальяном бабочка. – чего мне не хватало, так это быть на твоем месте.

 

Пока Гусеница молчала, Алиса думала. И так как она ничего не надумала, то сошлась на том, что со здешними обитателями следует держать ухо востро, иначе они все страшно как обидчивые.

Тут Гусеница пошевелилась, всем своим видом показывая, как ей не терпится отправиться по делам. Да и кальян у нее уже кажется потух к тому времени. Ноги у Алисы страшно затекли, она бы с удовольствием присела, но упрямо ждала, вдруг от гусеницы ей будет хоть какая то польза.

И Гусеница сказала:

–    Ты еще здесь?

–    Здесь, – устало подтвердила Алиса.

Гусеница подползла к краю гриба и начала спускаться.

–    Ты все еще все здесь? – опять спросила Гусеница.

–    Здесь, – опять подтвердила Алиса уже теряя последнюю надежду и силы.

Так вот, – сказала Гусеница, опускаясь на землю. – Откусишь с одного краю, вырастешь сколько захочешь, с другого краю куснешь, уменьшишься на такую же пропорцию. Поняла?

–    Поняла, – сказала Алиса. – только, что кусать то?

Гусеница качнула головой. Более глупого существа, чем девочки,  она еще не встречала за всю свою жизнь.

–    Гриб. – буркнула Гусеница и исчезла в траве.

 

С минуту-другую Алиса в задумчивости смотрела на гриб, пытаясь угадать одну и другую стороны. Вообще у круглого, как она могла рассудить, есть только одна сторона, но очень большая. Можно конечно порассуждать о северной стороне, южной и так далее, но как определить, где север, а где юг, и главное, какое это имеет отношение к принципу увеличения и уменьшения?

Алиса даже немного вспотела. Еще никогда она не рассуждала столь сильно, и все равно была в тупике. Тогда оставалось на собственный страх и риск, методом проб и ошибок пойти от случайного, и …

Тут она осторожно, обхватив гриб ручонками, поднатужилась и отломила с каждой стороны по кусочку.

–   Интересно, – сказала Алиса рассматривая тот и другой кусочек. – Какой из них мой, а какой не мой.

И тут она решила применить очень старый и почти верный способ. Зажмурив глаза она принялась считать: «на большом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой. … Вот этот», – радостно воскликнула девочка и куснула немного с краю.

Но она даже не успела прожевать, как гриб остался высоко в небе, а она стремительно падала к земле.

–    Ой! – с полным отчаянием закричала Алиса и тут же куснула другой кусок, и принялась лихорадочно жевать его. – Ой! – причитала Алиса, – Не успею, исчезну, как пить дать исчезну, не успею. Ой, исчезла, – все восклицала она, как вдруг…

Все, что заслоняло раньше для нее горизонтом и служило естественным препятствием для зрения, вдруг исчезла, а сама линию горизонта была теперь далеко, далеко, в голубой дымке солнца. Почувствовав свободу, голова ее повернулась, нагнулась. … и если бы Алиса захотела, она бы с легкостью могла склониться до самых коленок. Только вот где они, когда книзу ее, по пояс была какая то странная зеленая трава, а сверху по небу плыло ослепительное яркое солнце.

Тут до Алисы дошло, что она выросла и не просто выросла, а сделалась, а стала ну очень большой. Она попробовала пошевелить руками, это ей почти удалось, зато головой она могла вращать, как угодно, словно та на шарнирах, не иначе. И Алиса тут же принялась ей выделывать разные такие выкрутасы, пока ее не остановило злобное шипение и полный отчаяния голос, что раздался буквально у самого ее лица.

 

Она подняла глаза и увидела Голубку, что отчаянно раз за разом бросалась на нее, и отчаянно кричала в страхе:

–    Змея, змея, змея! – разносился ее голосок над лесом.

–    Где змея? – испугалась Алиса и принялась осматриваться, она тоже боялась змей, тем более  при  таком росте.

–    Как где? – возмутилась Голубка. – Ты змея.

–    Я? –  удивилась девочка. – Я Алиса, дорогая моя.

–    Никакая ты не Алиса, –  упорствовала Голубка. – Ты змея, вот ты кто! И не сметь называть меня дорогой! Я конечно, не дешевка какая, я Голубка.

–    Нет! – решительно сказала Алиса. – Вы обознались, и я действительно девочка Алиса. Только большая, – немного поправилась она.

–    Все равно змея, – разозлилась окончательно Голубка. – Разве девочки не бывает змеями?

–    Но не все же? – робко возразила Алиса.

Голубка задумалась:

–    Может и не все, но ты точно змея.

–    Но почему?

–    А что тут думать, когда я так думаю. Змея и все!  …

Голубка замолчала вдруг и потом продолжила  более примирительным голосом:

–    Понимаешь, я все перепробовала и никакого толку. Эти змеи, они повсюду, а я тоже спать хочу. Я уже целую неделю не смыкаю глаз, а вы…, вы!

Тут Голубка всхлипнула и продолжила еще тише.

–    А ты даже сюда забралась, ну, скажите, куда это годится? Совсем стыд потеряли, – еще добавила несчастная мать семейства.

Тут только до Алисы стало доходить в чем дело. И она сказала.

–    Мне очень жаль, но поверьте, я тут ни каким боком.

–    Никаким боком она, – снова завелась Голубка. – А сама только смотришь, вона, глазищи то какие страшные, как моих малых деток умыкнуть. … Ничего у тебя не получится, вот что я тебе скажу, и прошу, забирай свои манатки и убирайся, откуда пришла. Прошу по хорошему, – предупредила Алису Голубка и тут издала такой вопль, что слабым не покажется.

Алиса брякнула первое, что ей пришло в голову:

–    Я не хотела…

Уж лучше бы она этого не говорила.

–    Не хотела она, видите ли, не хотела кушать моих малых детушек! А чем ты еще питаешься, как не моими детушками? Ты не только самая что ни на есть настоящая змея, но еще и лгунья страшная, каких еще поискать надо. Учти, я всем расскажу, как ты врать умеешь, и больше никто в нашем лесу не поверит тебе. А вообще, мы сейчас быстро проверим, кто ты есть на самом деле. Вот скажи, ты яйца любишь?

–    Люблю, – простодушно ответила Алиса.

–    Вот! – радостно завопила Голубка, – что я говорила. Хоть раз сказала правду, и то ладно. Раз ты ешь яйца, кто ты тогда. как не змея? А…, что молчишь?

–    А разве одни змеи едят яйца? – робко пробовала опротестовать умозаключение Голубки наша Алиса, впрочем, безо всякой надежды на успех.

–    Не знаю, как на счет других, а в нашем лесу они только за этим и охотятся, – заключила Голубка.

И тут Алиса подумала: она такая большая и оправдывается, перед какой то махонькой птичкою, словно бы виновата перед ней. И Алиса сказала решительно.

–    И вообще, я не люблю сырых яиц, можешь не волноваться.

Но Голубка, уже поняв шестым материнским чувством, что пусть эта девочка и змея, но не опасная,  отправилась досиживать своих будущих детушек, где разместившись удобно, сказала с полным равнодушием.

–    Если ты не змея, то мне до тебя нет никакого дела. И вообще, не знаю, кто ты, но проваливай, проваливай и не мешай мне высиживать моих птенчиков.

–    Ну и сиди! – огрызнулась Алиса, и стала выпутываться из ветвей.

Она по прежнему держала в каждой ладони по грибному кусочку, и размышляла, как их использовать, чтобы уменьшиться, а не наоборот, вырасти аж до самого неба. Вся проблема, однако, заключалась в том, что Алиса решительно не могла запомнить, какой кусочек для чего предназначался. И, потому, выбравшись на более или менее свободную от деревьев площадку, очень осторожно принялась откусывать совсем-совсем крошечные кусочки, пока не опустилась до прежних размеров,, которые она уже решительно забыла, столько всякого рода невероятных событий произошло с ней с момента ее Великого Побега за Белым Кроликом.

–    Ну вот, – сказала Алиса, – начало положено. А теперь, немедленно в сад, где бы он ни находился.

Как вы заметили, любознательный читатель, Алиса вовсе не отказалась от мысли о том загадочном саде, на который она то и взглянула всего однажды, и то одним глазом. Так велика в человека тяга ко всему новому и неизвестному, что прошу всех вас запомнить эту несложную истину и оставаться дома подольше, хотя бы до своего совершеннолетия.

Алиса все шла, шла, раздвигая ветки руками, пока не вышла на солнечную полянку, где опять же стоял аккуратный домик в итальянском стиле.  И тут Алиса вновь совершила ошибку, чтобы попасть в этот домик, она должны была  уменьшиться в несколько раз, что девочка с помощью грибных остатков тотчас и сделала.

Она еще оправдывала себя:

–    Если полезу в домик в таком  виде, то не напугаю ли его обитателей до смерти?

 

 

 

                                               Глава шестая.

 

 

 

Алиса подошла совсем уже близко, как тут из лесной чащи выскочил почти настоящий ливрейный лакей и что есть силы забарабанил в двери. На самом деле, как после догадалась Алиса, то был простой карась, просто одетый под лакея. Двери тотчас открылись и на пороге появился другой ливрейный лакей, с выпученными глазами, ну, вылитый зеленый лягушонок. У обоих головы украшали большие пудренные парики с длинными белыми локонами.

Разумеется, Алиса не стала торопить события, и, приготовившись узнать для себя много разного и поучительного, она быстро спряталась за деревья и стала подслушивать и подглядывать за обоими, хоть это и было нехорошо.

Лакей-Карась важно достал из подмышки длинный конверт размером с него самого и торжественно вручил его Лягушонку-Лакею.

–    Вот, – важно сказал он, – Ее милости Герцогине от Ее Величества Королевы. Приглашение на крокет.

Лягушонок-Лакей с не меньшей торжественность и церемониальностью, приняв сие послание, постарался слово в слово:

–    От Ее Величества Королевы Ее милости Герцогини, приглашение на крокет.

Затем они поклонились еще друг другу, так что их напудренные локоны смешались и им потом долго пришлось трясти головами, чтобы выпутаться из создавшегося неловкого положения. Алиса чуть не давилась от смеха, пока наблюдала за ними, настолько то было смешно.

Когда Алиса успокоилась и снова взглянула в сторону домика, карасеобразного Лакея уже и след простыл, а Лягушонок грустно и одиноко сидел на крыльце и все еще держал в руках то самое послание.

Алиса приблизилась к домику, поднялась на крыльцо и робко стукнула пальчиком по двери. Лягушонок вроде бы очнулся и сказал:

–    Можешь не стучать, ибо мы оба с тобой в одинаковом положении. А те все равно не услышат, им сейчас не до того.

Дверь была немного приоткрыта, Алиса прислушалась и действительно, в доме стоял такой грохот, словно там одновременно работало несколько камнедробильных машин. И еще там явно били посуду.

–    И все же, – вежливо спросила Алиса, – как я смогу туда попасть, если мне то захочется?

–    Нет ничего проще, – сказал Лягушонок, – если бы я оставался по ту сторону двери. Тебе стоило только постучать, я бы спросил, кто там и по какому делу. Вы бы мне доложились, я бы доложил Ее милости Герцогине, Герцогиня бы посоветовалась с кухаркой, та бы ей рекомендовала или не рекомендовала, тогда бы Герцогиня отдала мне распоряжение, я бы с этим распоряжением вернулся обратно и открыл бы вам двери, иди наоборот бы закрыл их пред вами навсегда.

Пока Лягушонок проговаривал всю эту галиматью, глаза его были полузакрыты, он словно бы дремал или раздумывал, дремлет ли он, спит ли по настоящему, и настоящий ли он сам, не считая,  разумеется, самого  Солнца и Неба.

Алиса вежливо откашлялась и еще более почтительно обратилась к Лягушонку.

–    Простите, но мне позарез необходимо в дом.

–    Зачем? – Лягушонок был хладнокровен, как хладнокровное животное.

–    Как зачем? – удивилась искренне Алиса. – Разумеется, в гости.

–    Вас кто-нибудь приглашал?

–    Нет, но…

–    Тогда какой разговор может быть? Гости это те, кого приглашают, все остальные либо разбойники, либо воры.

–    Но мне очень хочется! – настаивала Алиса.

–    Ну, если очень, то …

Не успел Лягушонок закончить свою речь, как двери распахнулись и в его сторону полетело огромное блюдо с недочищенными овощами. Лягушонок и головы не повернул, может он знал нечто, чего не знаем мы.  Блюдо врезалось в дерево, и разлетевшись на мелкие фарфоровые кусочки, забрызгало овощами все дерево. Одна половинка помидорки попало на Лягушонка, но он только утерся.

–    … придется подождать, – закончил Лягушонок воспринимая совершившееся событие как  само собой разумеющееся.

–    Но я не могу ждать, мне некогда?

–    Мне тоже.

–    Но ты сидишь и ничего не делаешь. Даже не чешешься!

–   Ты тоже стоишь и ничего не делаешь, даже не чешешься.

–    Но все потому, что …

Тут Алиса замолчала, ибо глупость Лягушонка могла доконать кого угодно. А Лягушонок продолжил, очень важный от собственного ума.

–    К тому же, у меня время терпит, а если у тебя не терпит, то это твое дело.

–    Но время ждать не может. Оно же время!

–    Еще как может, – перебил Алису  Лягушонок. – Я же жду.

–    А вы чего ждете, – поинтересовалась Алиса?

–    Когда закончится время,

–    И что, тогда?

–    Еще не знаю, надо дождаться.

Алиса, если бы не ее безвыходное положение, так бы стукнула этого глупого, но столь упертого Лягушонка, что даже не знаю, что бы тогда было. Но Алиса была английской девочкой, и не могла, даже в запальчивости обидеть того, кто меньше ее и слабее. И она только спросила:

–    Когда?

–    Что, когда?

–    Когда это все закончится.

–    Я же сказал, когда кончится время.

–    А когда оно кончится, это самое время.

–    Еще не знаю, может сегодня ночью, может завтра утром. Надо ждать, я ведь жду!

 

Но Алиса так долго ждать не могла.

–    Что у них там? – спросила она, когда шум из-за двери немного утих. «Может у них кончилась посуда?» – с надеждой подумалось Алисе.

–    Оне выясняют отношения.

–    Кто, «оне», и почему они таким способом выясняют эти свои отношения? Так же никакой посуды не хватит!

Тут только Лягушонок изволил взглянуть на девочку и подивился ее наивности.

–    Во первых, – сказал он, как говорит учитель глупому ученику, – посуда у нас одноразовая, как раз для таких случаев, а от выяснения отношения между Герцогиней и кухаркой зависит, будет ли у нас когда-нибудь ужин.

–    И что, теперь?

–    Ждать! – рассердился Лягушонок ее непонятливости и, выйдя из себя, принялся следить за небом, постепенно опуская глаза к горизонту.

Но Алиса ждать не хотела. Решительно встав, она открыла дверь и вошла. Никто и не пытался ее задерживать.

 

Посреди  просторной кухни, где все было перевернуто вверх дном, на простом колченогом табурете сидела сама Герцогиня и качала младенца. Кухарка ее возилась у печи, помешивая варево. Воздух в кухне был сильно прокопчен, и к тому же ощущался запах перца. Едва Алиса вошла, как у нее тотчас начали слезиться глаза и запершило в носу. Она принялась немедленно чихать и чихала, пока не остановилась. Герцогиня также время от времени чихала, и кухарка чихала, и младенец чихал тоже. И, еще при  этом умудрялся визжать, что было мочи. Только огромный кот палевой масти, что сидел у печи, улыбался. Просто лежал, и улыбался.

Алиса, закончив с чиханием,  поинтересовалась:

–    Скажите пожалуйста, ваш кот улыбается просто так, или он всегда так улыбается?

–    Чего ж тут непонятного, – ворчливо отозвалась Герцогиня, не придавшая ни малейшего значения появившейся словно бы ниоткуда, девочке, – это ведь Чеширский кот, а Чеширские коты …

Тут она не закончила, поскольку ее младенец издал такой силы рев и визг, будто это был не младенец, а недорезанная свинья.  Герцогиня же, приняв самое ласковое выражение на лице с добродушием и нежностью сказала, обращаясь неизвестно к кому:

–    Экий поросеночек!

Но Алису более интересовал кот и она еще полюбопытствовала:

–    Я, слышала  конечно, что существуют Чеширские коты, но чтобы они улыбались?

Алиса никогда и нигде не могла слышать про  Чещирских котов, но перед герцогиней она не могла в том признаться.

–    А, чего там! – отмахнулась Герцогиня. – Улыбаются, да еще как! Правда не все, только настоящие.

–    А что есть и ненастоящие? – как бы невзначай поинтересовалась Алиса, не сводя глаз с кота, который казалось стал несколько меняться  в очертаниях, сделавшись немного расплывчатым, как многое вокруг.

–    А ты что, и этого не знала? – буркнула герцогиня и на всякий случай ткнула пальцем ребеночка, словно проверяя того на упругость.

Тем временем кухарка, ни с того – ни с сего, без слов и без всякого повода вдруг принялась расшвыривать разные кухонные принадлежности и предметы по сторонам, причем некоторые из них явно предназначались для Герцогини и младенца. Но что из того, что по всей кухне летели тарелки и чашки, если Герцогиня при этом даже бровью не повела, пусть даже они попадали в нее.

Что же до младенца, он вел себя естественно, то есть кричал, дрыгал ножками  и вопил.

 

Алиса, заметив, как чугунная сковорода с огромной ручкой летит по окружности и метит явно во младенца, решилась вмешаться, и вежливо заметила кухарке.

–    Простите меня, уважаемая, но чем младенец то вам не угодил?

Пока она проговаривала столь длинную фразу, сковорода промчалась по кончику носа младенца. А за кухарку ответила Герцогиня:

–    А пусть не суют нос, куда их не просят. Тогда глядишь, и мир перестанет крутиться, а то в глазах рябит.  – пробурчала Герцогиня.

Разумеется, Алиса не знала, как по настоящему должен крутиться мир. Но она это тут же связала с тем, как ее учили на уроках естественной физики, а именно, что земля вращается – (крутится) – вокруг Солнца, потому что  так положено по законам физики. И она тут же выпалила:

–    А мир и так крутится, как ему положено и чужие носы тут вовсе не причем.

–    Много ты понимаешь? – сказала на это Герцогиня, и после некоторого, слабого впрочем, колебания, предложила кухарке. – Слушай, дорогая! А не оттяпать ли нам, этой девочке, для начала голову?

Кухарка, то ли не слушала ее, то ли просто не обратила внимание, а закончив метание чашек, ножей и вилок, она снова с прежней тщательностью принялась варить суп, если то был суп, что кипело у нее на плите.

Алиса перевела дух и уже более осторожно заговорила, пытаясь предстать перед незнакомой герцогиней еще умнее, чем была:

–    Вообще то, одним вращением все не заканчивается, – продолжила Алиса экскурс  в естественную физику. – Случаются такие тела, как кометы к примеру, которые летят куда хотят, и зачем хотят. Иногда, по признанию некоторых ученых, они приносят с собою войны, чуму, наводнения и прочее…

Впрочем, Алиса могла бы и помолчать, ибо ее все равно никто не слушал. Кухарка занималась своим делом, Герцогиня своим, и при этом еще напевала:

 

Спи младенец, мать твою,

Да на самом на краю,

Спи младенец, не зевай,

Попадешься под трамвай.

 

Переедет он тебя

Станет мальчиков сразу два,

Если девочек, то две,

Спи младенец, спи себе

 

Второй куплет они, – то есть сама Герцогиня и ее кухарка, – исполнялся уже дуэтом. При том, Герцогиня подбрасывала младенца к самому потолку, при этом еще умудряясь кидать его в придачу с руки на руку. Алиса каждый раз при этом вздрагивала, ибо  у Герцогини не было ни малейшего шанса поймать ребеночка обратно, когда он возвращался к ней из полета.

–    У..! Лови!  – завопила вдруг Герцогиня ловким движением перекидывая младенца в сторону Алисы, и той лишь чисто случайно удалось поймать в полете его за ногу.

 

–   Спасибо! – поблагодарила Герцогиня Алису.

А чуть позже объяснила девочке свое, не совсем корректное поведение:

–    Понимаете, мне следует переодеться к вечернему крокету у Королевы. Ее Высочество не переваривает, когда ее подданные шныряют вокруг нее, в чем попало.

И с этими словами она быстро исчезла в одном из выходов, и вслед ей немедленно полетела кастрюля с кипящим маслом.

Алисе еще никогда не доводилось иметь дело с младенцами. И, поскольку тот беспрерывно кричал, изворачивался и всячески демонстрировал свою готовность вырваться и упасть в кипящее повсюду масло, то в целях безопасности Алиса не нашла ничего лучшего, как ухватив одной ладонью мальца за ухо, а другой за одну из ног. После чего ей только осталось скрутить, визжащего и кричащего младенца  наподобие морского узла, и лишь затем, вытащив того на свежий воздух, Алиса наконец смогла немного перевести дух.

Стоит ли говорить, в некрасивый переплет попала девочка, но выбираться из него надо. Но и оставлять младенца с «этими» было равносильно преступлению. Рано или поздно они его прикончат.

Все эти мысли мигом пронеслись в ее головке, как их прервал истошный поросячий крик!

–    Не хрюкай, – строго сказала Алиса, – а то превратишься в поросеночка.

Но младенец снова как бы хрюкнул и тогда только Алиса, с некоторым подозрительным сомнением принялась его рассматривать. Хотя ей он, откровенно говоря, совсем не понравился и действительно больше напоминал поросеночка, чем живого и настоящего ребенка. Но, тем не менее, Алиса решила, что если куда она пойдет, то только с ним.

И тут же Алиса несколько раз пригрозила своему новоприобретению, что если тот не перестанет придуриваться, то она непременно его бросит. Но младенец, затихнув на время, иногда все же продолжал всхрюкивать, как бы напоминая о себе.

 

Заприметив пенечек, на котором было бы неплохо передохнуть, Алиса опустилась на него, как тут младенец, сам выскользнув у нее из рук, брякнулся о землю, гордо подкинув на девочку голову. Правда, то был уже не младенец, а самый что ни на есть настоящий  живой поросенок.  Он даже победно хрюкнул ей на прощание, что мол, чья взяла! И быстро потрусил по траве в лес.

Алиса ни чуть не удивилась такому взаимопревращению. Она просто сказала:

–    В случае дальнейшего роста из него бы получилось весьма отвратительное дитя. А вот, как поросеночек он очень даже ничего.

Тут ей на память стали приходит знакомые ей детки, из которых, если бы только знать то магическое средство, вышли бы ну просто отличные поросята.

 

Тут у Алисы поднялось настроение, она шла и шла, пока  не вышла на Чеширского Кота. То был несомненно он, иначе, кто бы просто сидел на ветке, ничего не делал, только улыбался и все. Хотя вид у него и располагал к дружбе и товарищеской беседе, но когти были такой длины, а зубы столь остры, что как то Алисе расхотелось с ним дружить. И на всякий случай она обратилась к нему с доброжелательной речью:

–     Милый Чеширский Котик! – ласково и чуть заискивающе сказала Алиса, размышляя, не обидит ли столь гордого и независимого котика подобное обращение.

Коту видимо понравились слова Алисы. Во всяком случае его улыбка расширилась еще на два дюйма. Алиса обрадовалась, значит, она в обращении с ним обрела нужный тон, и уже смелее она сказала:

–    Скажите пожалуйста, Ваше Величество Чеширский Кот, правильно ли я иду?

–    Правильно, – ответил Кот, улыбаясь пуще прежнего, – если ты идешь правильно и не будешь по дороге никуда сворачивать.

–    Но я не знаю, – подивилась Алиса столь неразумному ответу своего собеседника, – насколько правильно я иду.

–    А это уже зависит от того, куда ты идешь.

Тут Алиса задумалась, куда же собственно она направилась. Про сад ей говорить не хотелось. И поскольку ничего путного в голову пока не приходило, она чистосердечно призналась:

–    Не знаю.

–    Тогда ты на правильном пути.

–    Ага! – жалостливо сказала Алиса. – Мне бы попасть куда-нибудь.

–    Непременно куда-нибудь да попадешь, если идешь, – пообещал Кот.

Тут Алиса уже совсем размечталась:

–    Хорошо бы где перед дорогой отдохнуть..!

Кот совсем осклабился:

–    Так в чем дело? Там, если налево, и чуть правее, а потом снова левее, и тогда по правую руку будет натуральная Соломенная Шляпа. А за ним, – впрочем, они часто ходят друг  к другу в гости, так уважают один другого, что часа не могут прожить раздельно..,  – Мартовский Заяц. Вообще то он родился  в апреле, но считается, что в марте. И он так считает, и все так считают, а потому и Мартовский, потому что все так считают. В настоящее время, что один, что другой находятся хотя и дома, но как бы не в своем уме.

–    Это как понимать, что не в своем уме? Тогда в чьем, получается?

–    А вот этого как раз никто и не знает. Может даже в твоем, все равно этого никто не знает.

–    Не, только не это, – испугалась Алиса, – зачем мне еще один безумец!

–    Теперь уже поздно что менять, – отмахнулся от девочки Чеширский Кот, – мы здесь все как бы не в своем уме. Так, что получается, где то мы должны быть. Так почему бы твоему рассудку не оказаться в голове у Мартовского Зайца, а его уму не перейти в твою голову. Все правильно, почему бы вам не обменяться на время рассудком, все равно, что от одного, так и от другого никакой пользы. А была бы польза, то что бы ты здесь делала, сидела бы у себя дома и книжки читала.

Довод этот показался Алисе совсем не убедительным, но она не стала спорить, а только еще спросила:

–    А как вы себя оцениваете?

–    Ни как, – бойко ответил Кот. – По десятибалльной на пятерку с плюсом, а по пятибалльной на троечку с трудом выхожу. Все ясно и понятно, а все потому, что я еще в далеком прошлом обменялся своими мозгами с соседским щенком Теперь он лает, а я мяукаю, хотя должно быть наоборот. А впрочем, суть от этого не меняется, теперича я кот, а он пес. Я живу, как хочу, а он, как хозяева ему позволят. Чуешь разницу? А все потому, что как я сказал, в глубоком детстве мы невзначай обменялись мозгами. А что ты сегодня вечером делаешь?

–    Еще не знаю, – растерялась Алиса, – как и обещала, пойду дальше.

–    Кому ты еще обещала? – возмутился Кот, – никому ты не обещала. Разве тебя не пригласили к Королеве на вечерний крокет?

Алиса поежилась, и призналась, что ее не приглашали, хотя ей очень хочется побывать у Королевы на вечернем крокете.

–    Вот тебе  и дело на вечер нашлось, – решительно сказал Чеширский Кот. –  От имени Ее Величества в моем лице тебя приглашает Ее Величество, – объявил он и исчез.

 

Алиса не удивилась его исчезновению. Она даже заметила себе. что пора бы привыкнуть к разного рода несуразностям этого странного мира. Она чуть было не зевнула, убеждая себя в правильности собственной мысли, как на той же самой ветке, с которой она вопреки всему не сводила взгляда, снова не появился тот же самый Чеширский Кот со все той же идиотской ухмылкой через все лицо:

–    Привет, – сказал Чеширский Кот. Я вот по какому делу, что на счет того ребеночка, хотелось узнать?

–    Ребеночек стал поросеночком, – просто ответила Алиса.

–    Гм! – на секунду задумался Чеширский Кот, – Впрочем, этого следовало ожидать.

И не объяснив, почему именно «этого следовало ожидать», он вновь исчез, растворился, и так далее.

Из деликатности, а может, наступившего одиночества,  Алиса еще ждала немного, и только потом  направилась к Мартовскому Зайцу. Шляпочников в нашем городе хоть отбавляй, что женских, так и мужских, а вот увидеть настоящего, что ни есть, Мартовского Зайца, который на самом деле апрельский, ей еще видеть не доводилось. При условии, разумеется, – тут же добавляет благоразумная девочка, – что он вернулся и в настоящее время как бы дома.

 

И снова на ее дороге на ветке покачивается, взявшийся ниоткуда. Чеширский Кот.

–    Простите, я плохо понял, – сказал он, – во что превратился ребеночек?

–    В поросеночка, во что же еще может превратиться ребеночек, если он поросенок?

–    В прошлый раз я не то сказал, – затараторил Чеширский Кот, – на самом деле ребеночек может превратиться в кого угодно, хотя бы в тебя.

–    Только не в меня, с меня – меня вполне достаточно! – отказалась Алиса с возможной твердостью в голосе, как только представила,  на своем месте то хрюкающее существо.

–    Ты неправильно меня поняла, – ухмыляясь как можно шире, сказал Чеширский Кот. – Я имел в виду не конкретно тебя, а просто, как возможность.

–    И этого не надо! – даже от такой простой возможности еще более решительно отказалась Алиса. – Пусть превращается в кого угодно, хотя бы, к примеру…, в Мэгги!

Алиса сказала и рассмеялась звонко. А потом добавила.

–    Если надумаете исчезать, то моя просьба, не исчезайте внезапно, а как бы по частям. А то у меня уже голова кругом идет, а мне еще с ней  идти да идти.

–    Хорошо,  я подумаю и решу. А на счет Мэгги, я не знаю никакой Мэгги, я знаю тебя. Ну, пока, кажется, на этот раз я точно уже точно все сказал, что хотел сказать, и узнал, чего не знал.

Тут Кот улыбнулся в последний раз, как могут улыбаться только Чеширские Коты, от ушей до ушей и.., стал исчезать. Впрочем, теперь он исчезал не сразу, постепенно, начиная от хвоста, и через спинку и лапки, и скоро  воздухе повисла только его безбрежная улыбка.

–    Здорово, – сказала Алиса. – какие все таки разные коты бывают.

Она пошла дальше и скоро вышла к домику Мартовского Зайца. Из трубы торчали заячьи уши, используемые как дымоход. Алиса могла сразу зайти в дом, но лишняя осторожность никогда не помешает.

На всякий случай Алиса еще немного поела гриба, от которого растут. И теперь, имея в росте не менее двух футов, она смело двинулась к дому, решая по ходу еще одну беспокоившую ее проблему, в связи с возможным в принципе отсутствием ума у хозяина.

Рассуждала она примерно следующее:

–    Отсутствие ума ведь не обязательно делает зайцев безумными? Они могут быть и тихо помешанными и просто глупыми зайчишками, или совсем ленивыми, ни на что не годными, как австралийские кенгуру. А может, – предположила Алиса, –  лучше бы сразу направиться к изготовителю шляп и шляпок, Шляпнику то есть, для безопасности?

Еще никто не мог пожаловаться на шляпников в случае безопасности.

 

 

 

Глава седьмая.

 

 

 

Она бы еще долго думала и колебалась, но, как это часто случается, разрешение проблемы пришло само собой. Под деревьями стоял стол, за которым сидели Мартовский Заяц и Шляпник. Они пили чай, а между ними, уютно положив голову на стол,  мирно посапывала Садовая Соня, нечто среднее между некоторыми маленькими грызунами. Можно было представить, что когда-то ее положили туда и потом забыли.

И хотя стол был длинным, чаевники примостились на самом краю, там, где было менее всего удобно.

Завидев Алису, они дружно замахали руками.

–    Проходи, проходи, занято! Мест нет.

–    Подумаешь, – возмутилась такой наглостью Алиса и уселась посреди стола в самое большое кресло.

–    Она села, – обидчиво сказал Мартовский Заяц, обращаясь к Шляпнику.

–    Действительно села, – подтвердил Шляпник, не обидевшись, и не удивившись.

Садовая Соня промолчала, она спала.

–    Плохая девочка. – высказался обидчиво и чуть  рассержено Мартовский Заяц.

Он игнорировал гостью тем, что не смотрел в ее сторону.

–    Хуже некуда, – подытожил Шляпник, уставившись в другую сторону.

 

Так бы они и сидели, пока их взгляды не сошлись.

–    Ты чего? – спросил Шляпника Мартовский Кот.

–    Я ничего, – отвечал Шляпник – А ты чего?

–    Я ничего! А ты?

–    И я ничего! А чего?

–    Чего я, чего?

–    Чего ты, спрашиваю, спрашиваешь чего?

Мартовский Заяц пожал плечами. Они у него были  покрыты белой шерсткой, за которой он вопреки всему, деликатно ухаживал, каждое утро смачивая мокрой водой. Когда Шляпник у него поинтересовался, почему он свою воду называет «мокрой», когда она и без того мокрая, то Мартовский заяц не нашел ничего лучшего, как снова подать плечами.

Так он всегда поступал,  когда ему нечего было сказать. Хотя, при наличии достаточного образования, подумалось Алисе, он бы мог вспомнить про живую» воду и воду «мертвую».

–    У нас, между прочим, – заметил Шляпник, – гостья!

–    Незваная! – уточник Мартовский Заяц.

Тут они оба взглянули на Алису, словно бы только ее заметили.

–    Гнать ее в шею! – предложил  Мартовский Заяц.

–    А кто будет гнать? – поинтересовался Шляпник, не представлявший себе, как можно человека, тем более девочку, «гнать в шею».

–    Ты и будешь! – предложил Мартовский Заяц.

–    А почему не ты?

–    Я предложил!

–   Все верно! Твоя идея, ты и гони в шею.

Тут они насупились и отвернулись друг от друга.

Но скоро взгляды их снова встретились.

 

–   Хочешь чаю? – поинтересовался у друга Мартовский Заяц.

–   Составишь компанию? – с затаенной надеждою спросил Шляпник.

–    Можно. – согласился Шляпник и друзья выпили чаю.

Пока они беседовали, Алиса, представленная сама себе, уже пила чай с французскими булочками.

–    Она пьет наш чай! – заметил Шляпник.

–    Ну ее! – отмахнулся от Алисы, как от мухи, Мартовский Заяц.

Некоторое время над столом повисло неловкое молчание. Садовая Соня похрапывала,

–    Не спи! – сердито говорил Мартовский Заяц, тыча ее в бок.

–    Я и не сплю, – отвечала Садовая Соня, продолжая похрапывать.

Шляпнику стало неловко за Садовую Соню, и он пожаловался на нее Алисе.

–    Она хорошая, но совсем не умеет спать. А вы умеете?

–    Умею, – отвечала Алиса.

После второй чашки чая ее потянуло на сон, и она бы с удовольствием  немного отдохнула.

 

–    Может, желаете чего? – вдруг предлагает Шляпник и придвигает гостье тарелку с недоеденным печеньем.

–    Вина ей, непременно вина, – радостно закричал Мартовский Заяц.

–    Вина.? – удивилась Алиса, отставляя чашку, и оглядывая стол. И даже заглянув под него.

–   А что? – просто сказал Шляпник, – разве вам, как гостье, не хочется чего-нибудь такого, поинтереснее.

Когда то Шляпник был неплохим кавалером, но это было давно.

–    Если бы я даже и пожелала его, вина вашего, так его нет, – сказала презрительно Алиса. – Разве можно предлагать то, чего нет?

–    Можно, – миролюбиво отозвался Шляпник.

–    Нет, – сказал Мартовский Заяц. –  ничего такого нельзя, чего нет.

–    Можно! – возразил другу Шляпник. – ты сам только что предлагал гостье вина, которое у нас кончилось еще в прошлое воскресение.

–    Прошлого воскресения никакого нет, как и вина в прошлое воскресение.

–    Это еще почему? – удивился Шляпник.

Он впервые столкнулся, когда при нем что-то отрицали.

–    Потому что ты ни чем мне не докажешь, что вино, которое кончилось в прошлое воскресение, у нас было и оно кончилось и именно в прошлое воскресение, которого не было

–    Как так не было! – совсем запутался бедный Шляпник, – когда оно было.

–    Не было! – решительно сказал Мартовский Заяц и для верности сжал одну из лапок в кулак.

Шляпник к покосился на кулак и вздохнул.

–    Ну, если так, то я свои слова беру обратно.

–    А я тебе их не отдам! – заявил Тартвоский заяц.

–    Тогда я от них отказываюсь! – сказал Шляпник.

На этом друзья помирились и тут они в третий раз заметили гостью.

 

–    Ты еще тут? – спросил девочку Шляпник.

–    А где мне еще быть? – поинтересовалась Алиса наливая себе уже третью чашку чая.

–    Где-нибудь. Хоть там!

И он показал на ветку.

Алиса взглянула н ветку и сказала:

–    Этот некрасиво, выгонять гостью из-за стола.

–    А красиво и вежливо садиться за стол без приглашения? – поинтересовался  Шляпник.

–    Откуда мне знать, что стол накрытый таким количеством приборов, предназначен лишь для двоих.

–    Спрашивать надо.

–    Ладно, – согласилась Алиса, понимая, что прав он, а не она. – В следующий раз непременно так и сделаю. Но вы не ответили мне, зачем вам столько приборов?

–    На всякий случай, – сказал Мартовский Заяц. – К тому же нас не двое, а трое, – добавил он указывая Садовую Соню.

–    Она же спит, – сказала Алиса.

–    Проснется, – заверил ее Мартовский Заяц. – Непременно проснется, стоит только подождать. Видите, таким образом, нас вроде двое, а на самом деле трое. Вы плохо изучаете естественную физику, мисс.

Последнее утверждение Мартовского Зайца было из разряда трудно оспариваемых, и Алиса промолчала.

 

–    Вы давно из парикмахерской? – неожиданно подает голос Шляпник. Он хотя и замолчал, но за Алисою следил с любопытством, особенно наблюдая форму ее головы.

Грубая бестактность Шляпника возмутила Алису.

–    Это не ваше дело, мистер Шляпник, – резко ответила она.

–    Ваша головка нуждается в дополнительном уходе, – как бы между прочим заметил Шляпник.

–    Это я уж как-нибудь сама разберусь.

Шляпник покрутил головой, словно бы ему жало в вороте:

–    Ваше дело, – обронил Шляпник и тут же с ходу спросил: – Какая разница между вороном и вороной?

Алисе хотелось показать Шляпнику язык, настолько ей показался его вопрос спорным.

–    А какая между вороной и вороном, – выпалила Алиса.

У Шляпника тотчас понурилась голова, а Мартовский Заяц с ехидцею заметил: «что, съел мол»? Ему еще ни разу не приходилось видеть своего приятеля в луже, да еще с понурой головой.

А Алисе он сказал:

–    Нужно всегда говорить правду и тогда не пропадешь.

–    А разве за правду не могут казнить или повесить? – удивилась Алиса.

Ей уже приходилось слышать  вполуха, как на центральной площади еще несколько веков назад казнили разбойников и душегубов. По ее размышлению, их казнили только потому, что кто-то сказал правду: либо они сами признались в содеянных преступлениях, либо их заставили в них сознаться. Значит, их как бы казнили за правду. Ведь, если бы не знали, что они разбойники и душегубы, разве бы их казнили?

Но Алисе не хотелось затевать спора по пустякам, и она промолчала.

 

А между тем спор другого рода уже разгорался между Шляпником и Мартовским Зайцем. Спор по существу являлся философским, и Алиса прислушалась, раздумывая, когда ей удастся сказать слово.

–    Так ты чего доброго еще скажи, – ехидничал мартовский Заяц, – если одно заменить другим,  в смысле поменять местами, то выйдет другой смысл. Если это так, тот куда денется тот, старый смысл! Или его вообще там не было?

–    Не скажи, дружок! – оспаривал друга Шляпник, – Одна и та же шляпа, даже на одной голове, в одно и тоже время, в одном и том же месте, при одинаковом освещении, будет смотреться по разному, в зависимости от угла зрения того, кто смотрит. То есть, от наблюдателя.

И тут во сне заговорила Садовая Соня.

–    Где то я такое уже слышала.

–    Смотри ка, проснулась! – радостно воскликнул Мартовский Заяц, которому нечем было крыть на возражение Шляпника. – Я же говорил, она проснется!

Но Шляпника нелегко сбить с толку, особенно, когда он на коне.

–    Отсюда мы видим, что все дело в шляпе!

–    Или, – подает во сне голос Садовая Соня. – Я сплю во сне, или, во сне я сплю?

Тут возникает пауза, ибо то, что сказала Садовая Соня требовала осмысления.

–    Ничего такого я не имел в виду, – произносит, в конец озадаченный Шляпник.

 

С минуту, а может две, все  сидели с закрытыми ртами.

Первым заговорил Шляпник:

–    Я бы мог иметь в виду сегодняшнее число, если бы мне его кто напомнил.

Обращался он, разумеется, к Алисе. Она была для него человеком новым, и могла знать то, чего не знал он. Для чего он даже достал из кармана круглые часы и приложил их к уху.

–    Четвертое, – ответила Алиса, не подумавши.

–    Отстают, – сокрушенно сказал Шляпник, рассматривая  часы на ладони.

–    И что теперь? – полюбопытствовала Алиса.

–    А ведь я предупреждал, что не всякое сливочное масло – сливочное, – подал голос Мартовский Заяц. – Думать надо, когда смазываешь; и, когда смазываешь,  надо думать.

–    Так оно свежее было, – возразил было Шляпник.

–    Это еще ничего не значит. Могли попасть крошки и все такое. За хорошими часами, как за женой, глаз да глаз нужен.

Шляпник еще раз посмотрел унылыми глазами на часы и сунул их в чай.

–    Это я так, – объяснил он Алисе, – на всякий случай.

–    Кто бы мог подумать, – уныло добавил  он. – Ведь масло выглядело таким свежим.

Тут он вынул часы. Алису разбирало любопытство и чтобы его утолить, она заглянула на циферблат.

–    У вас  часы неправильные, – сказала Алиса. – Они показывают не время, а сутки.

–    Разумеется, – отозвался Шляпник. – А ты чего хотела?

–    Время узнать, который  час.

–    Зачем?

–    Чтобы знать, который час.

–    Зачем тебе знать, который час. Ты что, торопишься куда?

–    Да нет.

–    Тогда тебе время совсем не к лицу, обойдешься.

–    Нет уж! – возмутилась Алиса. – Я хочу знать, который час?

–    Вот, попрыгунья! Часы не твои, что хотят, то и показывают. Заведи свои, и потом командуй временем, как тебе заблагорассудится. А в чужое – не лезь. Поняла?

–    Поняла, – сказала Алиса, понимая, она опять оказалась не в своей тарелке.

 

Потом они молчали, пока Шляпник не плеснул на носик Садовой Соне из чайника.

–    Вот, – сказал он. – Опять спит.

Соня пошевелила головкой, укладывая ее поудобнее, хотя, какие могут быть удобства на столе? И пробормотала сквозь сон:

–    Пиф! Подумаешь, подумала, что сказала! Я так тоже могу.

–    О чем это она? – заговорщически спросила Алиса Шляпника.

–    Кабы знать! – сокрушенно ответил Шляпник.

–    Хоть бы кто  загадку загадал, – подал голос Мартовский Заяц:

–    А зачем? – сказал Шляпник. – Все равно кто-нибудь да отгадает, не сегодня – так завтра.  Так, стоит ли напрягаться?

Алиса сказала:

–    А что делать, время то идет?

–    Ну и пусть себе идет, – отозвался Шляпник, – Наше стоит себе и стоит, каши не просит. С крыши не каплет и ладно.

 

–    Так вы получается, как временщики! – догадывается Алиса, – если живете вне времени.

–    Может быть, а может быть и не может быть. Ты когда-нибудь пыталась убить время?

–    Нет, – откровенно отвечала  Алиса.

–    А вот попытайся, тогда узнаешь, насколько это тяжелый и неблагодарный труд. За просто так, и по головке никто не погладит.

–    Я вот, – воодушевилась Алиса, – иногда задавалась себе вопросом, как бы получше, в смысле повеселее, провести время, чтобы оно не догадалось, что его провели.

–    Понятно, – сказал Шляпник, – ты просто боялась в очередной раз сесть в лужу со временем. С ним, в такие шутки играть опасно: к примеру, тебе не хочется на уроки, ты тянешь время, тянешь, а оно раз, и закончилось. И тебе ничего не остается, как бежать, наверстывая упущенное.

Тут подал голос Мартовский Заяц:

–    Мне кажется, самое лучшее держать его про запас. И тогда можешь опаздывать сколько угодно, никто слова не скажет.

–    Только вот где? – загрустила Алиса.

–    Где-нибудь, – убедительно высказался  Шляпник. – По моему, там для него самое лучшее место. Никто не найдет и не догадается, что оно там.

–    Или, когда запаздываешь, и тебе не хватает времени, то его можно обождать, – подбросила мысль Алиса.

–    Жди, не жди, а больше времени все равно не станет. – убежденно произнес Мартовский Заяц. – И ничего нет лучшего, чем новое время по сравнению со старым. Если времени не хватает или даже его не стало, то значит, что старое время закончилось и пора переводить стрелки на час вперед, или на час назад.

–    А помнишь, как ты прокололся со временем, когда исполнял Королеве ее любимую песню.

–    Да! – грустно поник головой Шляпник, – было такое дело. Я  ошибся то всего на сутки, а шуму, шуму..,  Меня потом месяц королева тем концертом попрекала, так неудобно, так неудобно..! Но, ничего не поделаешь, время ушло, ушло мое время.

И тут он запел, подыгрывая себе ложкой о чашку.

 

Цыпленок жаренный, цыпленок пареный,

Пошел по городе гулять …

 

–    Какая песня дурацкая, – сказала Алиса. –  Неудивительно, что Королева напрочь отказалась тратить на нее свое драгоценное время.

–    А ты дальше послушай, – посоветовал Мартовский Заяц, и Шляпник продолжил петь.

 

Его поймали, арестовали,

Велели паспорт показать…

 

–    Полная глупость и чушь, – громко заключила Алиса. – Первое, жаренные цыплята не гуляют, и тем более у жареного никакой дурак не станет спрашивать документов.

Тут подала голос Садовая Соня и совсем тонюсенько пропищала.

 

Выпил рюмку, выпил две,

Закружилось в голове.

 

–    Не успел я закончить и одного куплета. – пустился в воспоминания Шляпник. – как Королева кричит:

–    Караул, отрубить ему голову, он время убивает. Какой позор, какой неслыханный позор на мою королевскую голову! Топор, скорее несите топор!

–    Какая невиданная и несправедливая жестокость, – непритворно возмутилась  Алиса. – Если бы только вы один были такой!

–    Нашей Королеве хочется, чтобы она не только распоряжалась нашими жизни, но даже нашим временем! – горестно поведал Шляпник.

–    К сожалению, то есть возмутительное свойство всех королей.

–    И потому, мы всегда в одно и тоже время садимся пить чай, и пьем, пока время не кончится. А когда оно кончится, про то никто не знает. Вот так, уже почитай неделю, а может год, а то и все десять лет, если не все сто, мы и сидим и пьем чай, а время все не кончается.

 

Алиса еще бы долго дивилась превратностям местных обычаев, если бы Мартовский Заяц не переменил тему.

–    Пусть нам наша дама сказку какую расскажет, а мы ее и послушаем, – предложил он.

Поскольку Садовая Соня спала, то Алиса решила, что вопрос относится к ней и сказала:

–    Что вы! Какие сказки? Мне бы как выбраться из того положения, в которое я попала.

–    Это ты сама расхлебывай, – заартачился Мартовский Заяц, – мы тут тебе не помощнички.

–    Тогда придется будить нашу Соню, – предложил Шляпник, и Мартовский Заяц тут же согласился с товарищем.

–    Соня! – позвал он Садовую Соню.

И тут же оба ущипнули ее – каждый со своего боку.

–    Ой! – сказала Соня.

Приоткрылся один глаз:

–    Чего кричишь, черт недорезанный. Говори, зачем звал?

–    Сказку? – потребовал Мартовский Заяц.

–    Сказки ему захотелось!

Садовая Соня моргнув вторым глазом сладко – сладко потянулась, что Алиса даже ей позавидовала. Она и забыла, когда в последний раз касалась подушки.

–    Как же я долго спала! – еще слаще зевнула Садовая Соня.

–    Так ты будешь нам сказку рассказывать? – пристал к бедной  Соне Мартовский Заяц!

И Шляпник тоже потребовал.

–    Сказку, сказку..! Да поторапливайся, пока не заснула. У нас времени, сама знаешь, в обрез. И то,  кот наплакал.

«… Это они, наверное, про Чеширского Кота вспомнили», – подумалось Алисе.

Садовая Соня, зевнув еще раз, начинала сказку:

–    Давным-давно это было, еще не при наших родителях, жили как то на одном острове, в царстве государстве три сестрички – невелички. Звали их поочередно, Элси, Эсли и Тилси!  И жили они ни где-нибудь, а на самом дне, самого что ни на есть настоящего и очень глубокого колодца.

–    А  что у них было на ужин? – поинтересовалась Алиса, как только представила себе этот мрачный их дом.

–    Кисель! – буркнула недовольно Соня. Ей всегда не нравилось, когда ее прерывали.

–    Кисель на ужин? – удивилась Алиса. – Не может быть, ни за что не поверю.

–    Ну и не верь, – отвернулась от Алисы рассказчица и продолжила печально. – Их так и прозвали кисельные барышни. А потом они заболели все, как один, точнее одна и очень серьезно.

Но Алиса бы не была Алисой, если бы не попыталась все выяснить до конца:

–    А, кроме колодца там что жить негде?

–    Может, еще чаю? – вмешался Мартовский Заяц.

Его не интересовали подробности.

–    Как может быть еще, когда я не пила совсем, – поджимает губы Алиса. – Вы вначале предложите мне, а потом спрашивайте про добавку.

То, что она пила до этого – не в счет.

–    Хм! – заметил Мартовский Заяц, разглядывая пространство, – наша гостья отказывается от чая.

–    Ничего такого я не имела в виду! – вспыхнула от возмущения Алиса. – Вы меня не передергивайте.

–    Наша гостья желает сказать, что она не могла выпить того, чего не пила, и разумеется, не может выпить еще столько же.

–    А вас вообще никто не спрашивает, – сердито сказала Алиса.

–    Вот, – торжествовал Шляпник, – что и требовалось доказать!

 

Алиса решила, что отвечать Шляпнику ниже ее достоинства и чтобы было чем заняться, она помазала булку маслом, снова сама себе налила чаю в чашку, немного покушала и лишь затем обратилась к замолчавшей, казалось навсегда, Садовой Соне:

–    Интересно все таки на счет того колодца… Как они там поместились?

–    Ты о чем это?

Садовая Соня уже готовилась ко сну.

–     Ну, про этих сестер, что на дне колодца!

–    Какого колодца?

–    Ну, где сестры жили.

–    А! – дошло наконец до Сони и она сказала, – Они пили кефир. Их так и звали, кефирными барышнями.

–    А кисель кто пил?

–    Они же, а кто еще. Там только сестры и жили. Вначале кисель, а потом его запивали кефиром. Не понимаю, чего тут необычного и почему ты ради этого не даешь мне поспать. Это уже голубушка, вторжение в личную жизнь, а мы такого не терпим. Правда? – обратилась она к Шляпнику.

–    Правда, – ответил Шляпник на всякий случай,  ибо для него всякая правда, даже горькая,  была предпочтительнее любой сладкой лжи.

И тут на Алису ни с того, ни с сего  зашищикал Мартовский Заяц, который больше всего боялся правды, или что она всплывет наружу.

–    Какая тебе разница, кефир или кисель! Сиди – молчи, будто самая умная. Или слушай других, или не мешай другим слушать, когда сама не слушаешь! .

–    Молоко скисло, и тогда они перешли на кефир, – сказала Соня, – чего тут непонятного, не понимаю. Надо быть последней дурой, а я не такая.

–    А при чем здесь молоко? – удивилась Алиса.

–    А при чем здесь кефир? – сердито сказал Шляпник, который был не от мира сего.

–    Помолчите все, – сказал Мартовский Заяц, – если не знаете правды, то лучше всего помолчать. … Может тогда она сама всплывет  наружу. – неожиданно предложил он.

–    Если ждать, молоко непременно закиснет, – сказала Садовая Соня.

 

Алиса, на всякий случай,  решила часть своих слов взять обратно.

–    Наверное, я действительно ко в чем дала маху, – призналась Алиса делая реверанс в сторону Мартовского Зайца и Шляпника. – Пожалуй, теперь я буду прежде думать, а потом говорить.

–    Мудрое решение – заметил Шляпник.

С ним тотчас не согласился его друг, Мартовский Заяц.

–    Может и мудрое, только безосновательное.

–    Это почему же?

–   А потому, что если человек или какое другое существо с преобладающим влиянием в себе человеческого разума начнет думать, то тогда оно никогда не сдвинется с места. Ибо у существа разумного, действительно разумного, на энное количество доводов «да», тотчас найдет не меньшее число доводов «против».

–    И что теперь? – растерялся Шляпник.

«Все таки он будет немного поглупее своего товарища», – решила Алиса.

–    А на это существует «гордиев узел и Рубикон! – торжествовал своей начитанностью Мартовский Заяц.

Тут фыркнула Соня:

–    Так мне продолжить сказку, или сразу заткнуться.

–    Лучше заткнуться, – сказал Шляпник.

–    Фу! – сказала Алиса, – как грубо.

–    Зато правда, – сказал Шляпник.

–    Плевать я хотел на твою правду, – сказал его друг Мартовский Заяц.

–    Продолжайте, пожалуйста,-  сказала за всех Алиса..

–    Так то! – буркнула Соня и продолжила. – Надо заметить, что жили она там припеваючи, даром, что ели одну простоквашу.

–    А что они пели, позвольте узнать? – вмешалась Алиса еще не оставившая мысли о вокальном искусстве, несмотря на полное отсутствие слуха. –  И не забудьте упомянуть, кто их учил?

–    Как они могли петь? – удивилась непонятливости Алисы Садовая Соня, – когда они пили простоквашу. – Ведь ты не можешь одновременно кататься на велосипеде и плыть на пароходе?

–    Это еще как сказать, – вмешался в разговор Мартовский Заяц. – Можно кататься на велосипеде по палубе плывущего парохода.

–    Еще скажи, вверх по течению, – вконец осерчала Садовая Соня.

–    Можно и вверх, – сам себя поддержал Мартовский Заяц, – если течение вниз, то почему бы и не на велосипеде?!

 

Тут его прерывает Шляпник:

–    Где моя чистая чашка! Мне нужна чистая чашка, эту кто-то испачкал.

–    Да кто ее мог испачкать, сударь! – пожурила его Соня, – кроме тебя некому.

–    А вот она и испачкала, – тычет пальцем Шляпник в сторону Алисы и при этом еще ей подмигивает.

–    Да не пачкала я его чашки? – проигнорировала Алиса его подмаргивание? – сам  испачкал, а на других сваливает.

–    Правильно, – неожиданно согласился Шляпник. – чья чашка, тот и хозяин.

 

Всем пришлось передвинуться по кругу, и при этом выиграли все, и теперь перед каждым стояла чистая чашка, кроме Алисы. Она одна из принципа захватила с собою свою прежнюю. Мартовский Заяц при этом еще умудрился на себя опрокинуть молочник со скисшимся молоком.

Когда все успокоились, Алиса робко спросила:

–    И все таки, если кефир был из молока, откуда в колодце молоко?

–    Вопрос не по существу, – сказала  Садовая Соня.

–    Как не по существу! – воскликнула Алиса, но ее тут же прервал Шляпник.

–    Чего тут разводить сыр бор, не понимаю. Живут же рыбы в воде, хотя тараканы предпочитают селиться поближе к людям. Все правильно, истинные причины многих явлений скрыты от нас в биологической толще истории. Так стоит ли ее ворошить, может оказаться, что между мной и тобою девочка, имеются прямые родственники, и что оба мы произошли от некоей ящерицы или даже удава. Так что мы, в некотором роде, родственнички с тобой, – захихикал Шляпник. – Посему, вопрос считается исчерпанным и закрытым.

–    Ну, нет уж! – возмутилась Алиса. – Умерла, так умерла.

К чему или кому относилась ее последняя фраза не смог бы объяснить никто, да и это не требовалось, поскольку никто на нее не обратил внимания, а значит, ее как бы и не было.

–    Что тут непонятного, не пойму – сказал Шляпник. – Те сестрички были молочными сестрами, что сразу упрощает вопрос.

Против такого поворота Алиса не нашлась, что возразить и решила свои лучшие аргументы оставить на потом.

 

Наконец-то Садовая Соня смогла продолжить.

–    Так они и жили, – зевнула Соня, – как рыбы в молоке. – Когда им становилось скучно, они рисовали.

–    А что они рисовали? – опять оживилась Алиса, тоже большая любительница порисовать что-нибудь, все равно где.

–    Ну, может, и не совсем рисовали, – поправилась Садовая Соня, – может они лепили, или вышивали бисером, а то и рассказывали друг дружке разные случаи из жизни, которые бы непременно начинались с буквы «м».

–    Ничего не понимаю, – начинает запутываться Алиса. – Почему не с «п» или «у»?

–    А что в этом такого? – вставил словечко Мартовский Заяц. – «м» тоже неплохая буква. Многие хорошие вещи начинаются с «м». Например, «много».

–    Или «мало», – подсказывает Шляпник.

–    Лучше много, чем мало, – сердится Мартовский Заяц.

–    То же мне, специалист, – фыркает Шляпник. – Достаточно сказать «много горя и мало радостей», как от твоих доводов не остается живого места.

 

Садовая Соня молчала, пока ее не ущипнул Шляпник. Оказывается, воспользовавшись собственной паузой, она успела немного вздремнуть.

–    На чем я остановилась?

–    На букве «м», – подсказала Алиса.

–    Вот и нет, – вмешался Мартовский Заяц. – Эту букву мы уже проходили.

–    Следующая «у», – протянул Шляпник.

Алиса поразилась их неграмотности.

–    За «м» идет «н», – сказала она.

–    Это у вас, – сказал Мартовский Заяц, – а у нас «у» или «ща».

–    Вот и нет! – сказал Шляпник. – Это вчера была «ща», а сегодня «ю».

–    «Ю» будет завтра, – упорствовал Мартовский Заяц, а сегодня «ща».

Алиса подивилась, как они не имевшие правильного времени, а точнее, вообще его не знавшие, могли рассуждать о «сегодня», «завтра» и «вчера»! Делать ей здесь решительно было нечего, и Алиса собралась было уходить, и стала собираться. Хотя, что она могла бы из присутствующего на столе с пользою захватить для себя?

Садовая Соня уже спала, уютно в чашке расположив головку и обхватив ту ручками-лапками. Никто на Алису не обращал ровно никакого внимания, хотя признаться, она сильно надеялась, что ее все таки позовут обратно, и она успеет дослушать до конца ту загадочную историю о таинственных сестричках на дне колодца. Ведь она так и не узнала главного, как они  туда попали, кто их родители, и вообще, ходили ли они в школу!

Не выдержав, она оглянулась, и последнее, что она видела, как общими усилиями Мартовский Заяц и Шляпник засовывали Садовую Соню обратно в чайник. Почему «снова», так я забыл упомянуть, что Садовая Соня на самом деле ни какая не Садовая, а Чайная Соня. Вот такие дела у нас.

–    Что бы я еще хоть раз к ним попала? – негодовала Алиса, – (ей не понравилось, как они быстро о ней забыли). – Да ни за что! ни за какие коврижки, пусть и не уговаривают, не извиняются…  Они еще пожалеют, пожалеют, да будет поздно.

Она бы еще могла им многое припомнить, поскольку озлилась сильно, как заметила под деревом аккуратную норку, которую уже где-то однажды видела.

 

Сколько раз уже Алиса попадала в разные истории, вот и на этот раз она точно влипла, точнее влипнет, как опять полезла в эту самую дверку, даже не удосужившись подумать, а «это ей надо»?

И вот снова она оказалась в длинном зале возле хрустального столика на крышке которого сбоку все также лежал тот самый маленький медный ключик.

–    Теперь то никто меня не проведет, – произнесла Алиса загадочную фразу, словно бы ее кто-то уже пытался куда то провести.

В кармане у нее еще оставалось немного от грибных кусочков. Она пожевала один из них, и выбор ее и пусть был случайным, зато оказался верным и оказал  на нее именно то влияние, на которое она рассчитывала. Уменьшившись до нужных размеров, она с ключиком в руке пробежала к дверке, быстро открыла ее, чтобы уж точно никто не смог бы ей помешать, и скоро очутилась в волшебном саду.

 

 

 

 

Глава восьмая.

 

 

 

Здесь все было волшебным; от высокого оранжевого неба с плывущими по нему лепестками белых роз, до фонтанов, полных прохладной газированной водой.  В изумрудно свежих водоемах плавали разноцветные рыбки, а которые не хотели плавать, то просто сидели на розовом камнепаде.

Одни рыбки были перламутровыми, другие просто испускали лазоревый свет.

А какие там росли деревья, а какие птички  пели, перелетая с одного дивного куста на другой, еще более дивный и загадочный..? Заросли фруктовых и прочих деревьев, готовых обрушиться под тяжестью оранжевых и прочих святящихся спелостью, плодов.

Некоторым не находилось даже имени, и тот, кому  хотелось их  опробовать, вынужден был вначале найти им имя. Для чего, у расставленных, ради праздника там и здесь столов, были разложены десятки толстых фолиантов, то есть старинных  книг,  с не менее загадочными письмена, написанных загадочным языком.

Из центра сада, веером, во все стороны разбегались широкие дорожки, посыпанные белым и серебристым песком. А вдоль дорожек стояли картонные гусары с пышными усами, на которые то и дело садились колибри.

Под кустами, в тени деревьев, под нависшими рыжими скалами предполагалось  наличие таинственных пещер;  с колдунами, разбойниками и непременными сундуками золотых монет и всяких драгоценностей дам. На кустах же, здесь и там, качались хрустальные шары, издававшие мелодический звон, и все вокруг дышало ароматами неги и полных удовольствий.

Но, прежде чем Алисе успела насладиться столь дивным видом сада, как она заметила у самых ворот, – (разумеется, там были ворота, где вы видели сад без ворот) – как три садовника красят большой розовый куст, покрывая его в ядовито зеленый цвет.

 

Осторожно, на цыпочках, Алиса подкралась, и вот  что она подслушала.

–    Смотри, – говорил Первый  Другому, – видишь?

–    Ничего  не вижу, – отпирался Другой. – А если что и есть, так это не я.

–    Тогда кто?

–    Наверное он, больше некому, – предположил Другой показывая на Третьего товарища, усиленно обрабатывающего огромной зеленой кистью маленький розовый щип.

Третий, разогнув спину, хмуро сказал:

–    Если и я, так что?

–    Я же говорил, я же говорил! – торжествовал Первый.

–    Что ты говорил? – сказал саркастически Другой. – Если бы он не признался, то я бы подумал на тебя.

–    А я бы на тебя, – отвечал Первый.

Тут Третий сказал:

–    Хватит болтать, работа стоит.

И принялся с прежним старанием обрабатывать шип столь жгуче зеленой краской, что она злобно  щипела, когда он ее накладывал. .

 

Первый  вернулся к своему товарищу:

–    Ну что?

–    Ничего.

–    Он признался!

–   Признаться то признался, да что толку, – сказал Первый и нехорошо посмотрел  в сторону Алисы, не видя ее в упор.

–    А что такое? – встревожился Другой.

После некоторого колебания Первый сказал:

–    А ты в курсе, что вчера я собственными ушами слышал приказ Королевы, от самой Королевы отрубить тебе голову?

–    Не..! – протянул Другой. – А зачем мне голову рубить?

–    Откуда мне знать. Отрубить и все.

Другой голову опустил от предчувствия.

–    Может она забыла?

–    Если обещала, так непременно отрубит, – порадовал товарища Третий. – по воду не ходи, коль обещала.

–    А может действительно забудет? – снова предположил Другой.

–    Вряд ли! – ухмыльнулся Третий. – Вот скажи, какой ей резон забывать?

–    Никакого резона, – грустно согласился Другой. – Но все же..?

 

Они как то одновременно заметили Алису. То, что с ними тут вдруг  произошло, не поддается никакому описанию, и объясняется ни чем, кроме как чудом. На их лицах изобразился мгновенно весь тот ужас, что таится в сердце каждого, именно для такого случая. Пав на колени, они еще умудрились, опрокинуть  на себя  остатки зеленой краски, что сразу стали похожими на осьминогов, какими их показываются туристам в морских аквариумах.

Алиса рассмеялась и спросила, что  такого они в ней увидели?

–    Простите, Ваше Высочество! – жалобно произнес Первый, не поднимая головы.

–    Простите нас, Ваше Величество Мы не знали, а потом не сразу поняли,! – сказал Другой и заплакал.

Следы его слез доныне украшают остатки того сада.

–    Мы больше не будем, Ваше Высочество! – заныл Третий.

Алиса понимая, что садовники ждут от нее слова, спросила:

–    А вы правильно красите или неправильно?

Садовники переглянулись и поскольку, Первый был ближе к ней, отвечать пришлось ему.

–    Мы красим таким образом, как нам сказали.

–    А зачем вы их красите?

Все трое вновь переглянулись, и опять выпало говорить  Первому:

–    То наша ошибка, Ваше Сиятельство. Видите ли, розовые розы сажают справа налево, а красные, слева направо. А мы, как дураки, розовые посадили, – голос его становится совсем и особенно грустным, – как красные, а красные посадили как розовые. Вот, главный садовник до прихода королевы распорядился, чтобы мы свою ошибку сами и закрасили.

–    А почему в зеленый? – допытывалась девочка.

Садовники снова переглянулись.

–    А ты не скажешь? – жалостливо спросил Первый.

–   Конечно, нет, – заверила девочка.

–    Понимаешь, – вмешался Другой, – краски другой не было.

–    Понятно, – деловито сказала Алиса. – Значит и красные розы и розовые теперь одинаково зеленые. А что королева скажет?

–    А этого мы еще не знаем, – горестно вздохнул Третий. – Вообще то, я виноват, но я так не думаю.

–    Почему?

–    Понимаете, меня гложат сомнения. Если виноват я, то почему меня гложат сомнения. На моем месте мог быть любой, так при чем здесь я?

–    Вы не виновны, – решительно сказала Алиса.

–    Правда?

–    Да.

–    И об этом узнает королева?

–    Разумеется.

–    Как я вам благодарен, Ваше Высочество! Не знаю, чтобы я делал без Вас, – почти расплакался Третий.

Тут Алиса обратилась к остальным двум садовникам.

–     Надеюсь, ваш рот на замке?

–    Разумеется, Ваше Высочество, – наперебой закричали садовники. – Да как Вы могли такое подумать!

Хотя Алиса понимала, что словам этих садовников грош цена она сказала:

–    Я надеюсь на ваше слово.

 

 

 

 Глава девятая.

 

 

Далее у них почти завязался интересный разговор о природе солнечного ветра, как вдруг на них обрушился грохот множества барабанов.  Один из садовников, оглянувшись,  тихо, голосом полным полного ужаса, прошептал:

–    Кажется, это она!

И упал в обморок.

Надо заметить, что встретив поддержку со стороны девочки, которую они приняли за Ваше Высочество, Ваше Величество и Ваше Сиятельство, они смогли встать на  ноги. Правда, из-за возникшей сутолоки они немедленно перепутали ноги.

–    Она! – в страхе подтвердил Другой и тоже упал в обморок.

–    А..! – просто сказал Третий и присоединился к товарищам. .

Поднялась пыль,  Алиса чихнула, заторопилась… и увидела Королеву.

До сего дня она настоящую королеву видела только на открытках. Перед Королевой выступали гордо пятьдесят новеньких барабанщиков, которые гордо били в пятьдесят плоских новых барабанов. Позади их выступали десять начищенных до зеркального блеска солдат с готовыми пиками в тонких ручках.

У солдат, как и у садовников, ножки были также тоненькие, а шейка настолько тонюсенькой, что можно было только предполагать, как на ней еще держится плоская головка. И само туловище их было тонким, как бумажный лист.

За ними выступали  настоящие придворные, расфуфыренные по последней французской  моде, с одеждами расшитыми крест на крест косой стежкой. Двигались они, наподобие солдат, по двое. Меж придворными в умеренном количестве затесались дамы.

Дальше вприпрыжку бежали королевскими отпрысками. Их оказалось столько, что они порой мешали шествию.

Меж придворными тоскливо вышагивало несколько гостей, как и тех, кто предпочитал считаться гостем, нежели быть просто придворным. Был меж последними замечен и наш Белый Кролик. Он быстро-быстро говорил по французски, обращаясь без разбору то к одним, то к другим, и всем еще успевал улыбаться. Хотя вряд ли кто его понимал, тем более  слушал и слышал за общим торжественным шумом и гамом королевского выхода. Он прошел совсем рядом с Алисой, и то ли не заметил ее, то ли сделал вид, что не заметил.

И наконец, в качестве замыкающих возглавляли процессию сам Червонный Король и не менее его Червонная Королева.

По мере приближении  процессии, все, кто находился в пределах прямой видимости, тотчас падали ниц. Даже Алиса заколебалась, не будет ли со стороны нее слишком уж неприлично глазеть на все это разинув рот. Но оправданием ей послужило простое объяснение, если она по примеру остальных окажется лицом к земле, как же она сможет увидеть то, что еще никогда не видела.

 

–    Это еще что и кто? – грозно спросила Королева, когда поравнялась с Алисой.

Барабанщики подняли палочки. Они так и стояли с поднятыми палочками до самого конца, пока и сами не закончились самым естественным образом.

Вопрос повис в воздухе. Ибо никто, в том числе и сам вопрос,  не знал, к кому он обращен.

Валет, он был рядом, изобразил вымученную улыбку и промолчал.

–    Как глупо! – пренебрежительно обронила Королева, и уже сама обратилась к девочке? –  Ты кто будешь, милая?

–    Алиса, – сделав реверанс, ответила Алиса, не спуская с королевы смиренного, но столь любопытного взгляда, – Ваше Величество.

И тут  до нее дошло, где это она могла еще наблюдать подобное безо всякого риска для здоровья. Иногда бабушка от нечего делать раскидывала пасьянсы, и ее карты были точь в точь копией этих карт. Только барабанщиков там не было. И заместо детей, шестерки и семерки.

–    Очень плохо, – сказала Королева безо всякого объяснения, и обоснования, и оборачиваясь к упавшим у недокрашенного куста садовникам: – А это что? мне кто-нибудь может объяснить?

Придворные затряслись подобно осиновым листьям, и даже Валет постарался выглядеть как можно тоньше. Алису же, напротив,  распирало от желания говорить.

–    Не что, а кто, Ваше Королевское Величество, – как на уроке быстро отбарабанила Алиса, – Но меня это не касается ни коим боком.

Ответ Алисы был более, чем дерзок. Стоило ли удивляться, что Королева покраснела, и раскрыв тонкие бледные губы завопила изо всех сил:

–    Бунт, на корабле мятеж! Немедленно отрубить ей голову.

Никто однако, не пошевелился, и приободренная Алиса еще более дерзко и заносчиво сказала:

–    Ишь, чего захотела. И не надейся. Я не ваша подданная.

Королева онемела. Еще никто с тех пор как, то ли она, то ли король, – (кто разберет их за давностью) – ступил на престол, еще никто не позволял себе разговаривать с ней таким тоном.

 

Зато у Короля оказалось доброе сердце, и он  робко произнес:

–    По-моему,  вы торопитесь, моя дорогая. Взгляните, она же сущий ребенок!

–    Вот и надо, пока не поздно, – ответила ему Королева и, обращаясь к Валету, с неожиданной теплотою в голосе попросила его:

–    Голубчик, сделай так, чтобы я их видела.

Королева имела в виду садовников, что лежали на животе лицом вниз.

Валет остроконечным носком туфли брезгливо перевернул их на спину.

–    Встать! – завопила Королева, распознав в садовниках садовников.

Те поспешно вскочили и стали отбивать поклоны всем, кто был пред ними.

–    Хватит! – завизжала Королева. – А то у меня голова кругом пошла от ваших приседаний.

Затем она протянула худющую ручку в перчатке по локоть и тронула куст.

–    Что это такое?

–    Позвольте мне вам, Ваше Высочество с Вашего Высокого соизволения сказать мне, объяснить то есть, как все получилось так, что мы были вынуждены.., – начал было Первый, как Королева неожиданно успокоилась.

–    С вами все ясно…

Шествие удалилось. Лишь три солдата остались на садовой дорожке, к чему то явно готовясь. Один принес топор, второй тащил березовую колоду, третий стоял подле несчастных садовников. Те выглядели, как в день Страшного Суда.

 

–    Что с вами? – важно спросила их Алиса.

После того как голову ей таки оставили, она стала о себе очень высокого мнения.

Другой садовник, сокрушенно подняв на нее взор обреченного, только махнул рукой:

–    Лучше не спрашивай. Ее Высочество  только что распорядилась казнить троих из нас.

–    Но вас всего трое?

–    Вот именно, это и страшно. Никто даже не расскажет родным, что мы погибли не просто так, а от руки Ее Высочества. А это значит, что наши семьи останутся без единого куска хлеба. Ибо каждый может тогда помыслить, что нас убили враги.

–    А мы еще думали, что вы одна из них, – вмешался Другой. –  Вы так хорошо и красиво выглядите. Ну прямо настоящая маленькая принцесса.

–   Спасибо!

Алиса покраснела. Ей еще не делали столь дивного и верного комплимента,

–    Но что я для вас могу сделать?

–    Боюсь, уже поздно, – с горечью в голосе сказал Третий.

–    Не стоит отчаиваться, пока вам не отрубили голову, – воскликнула Алиса и обратилась к солдатам. – Что это?  – строго спросила Алиса, указывая на колоду.

–    Колода, – сказали те хором.

–    Вы и в самом деле собираетесь отрубить этим несчастным на ней головы?

–    Нам бы не хотелось, конечно, но придется. Мы солдаты, и наше дело исполнять приказы. Иначе нас просто уволят.

–    Но вы можете их казнить и завтра!

–    Можем то можем, но лучше сегодня. У нас, в аккурат, выдалось немного свободного времени, так почему его не употребить с пользой.

–    Время ваше, действительно ваше и оно свободно?

–    Разумеется наше, чье еще, и оно свободно.

–    Если вы сами в воле распоряжаться своим свободным временем, то  вы можете, как рубить головы, так и не рубить.

–    Так то  оно так, но лучше отрубить. От греха подальше.

–    Но приказ был, а время есть, вы им еще не распорядись…

–    Верно, – говорили солдаты, еще не понимая, куда клонит эта не по годам смышленая девчонка.

–    Разве можно прошедшее время выполнить в настоящем?

Солдаты зачесали головы. Не иначе, как сам черт подослал им эту девочку.

–    Вам приказали отрубить головы немедленно, но это в прошлом, а в настоящем времени  у вас такого приказа нет.

Солдаты совсем смешались. И пока они раздумывали, садовникам ничего не оставалось, как бежать. Скоро их и след простыл.

 

–    Ну что, отрубили головы? – бодро обратилась Королева к солдатам, когда те нагнали ее.

–    Так точно, Ваше Королевское Высочество, то есть, ни как нет, Ваше Неисчислимое Высочество, – разом гаркнули солдаты. – Голов нет.

–    Как нет?

Королева от возмущения даже не могла возмутиться, как следует.

–    А вот так! – еще более решительно отрапортовали бравые служаки. – Нет и все!

–    Но почему? Всему должно быть объяснение, я так понимаю.

–    Ваше Высочество, – взмолились солдаты. Все из-за разницы между прошедшим временем и временем настоящим. Ваше протеже …

–    У меня нет протеже, – гневно сказала Королева. – Предо мной все равны, разумеется, пока им не отрубили головы.

 

Не знаю, чтобы случилось с теми незадачливыми солдатами, если бы не неожиданный возглас:

–    Крокет, ваше высочество! – сбоку ненавязчиво подсказывает Королеве Валет.

–    Отлично, тогда сыграем в крокет, – выпалила Королева и благодарственно взглянула на Валета. Тот просиял от видимого удовольствия.  – А с вами я еще разберусь, ступайте, – сказала она солдатам.

–   Крокет, да здравствует крокет! – послышались отовсюду довольные голоса ее подданных, и Королева, и вся процессия направились к площадке для игр.

Алиса пристроилась сбоку и, хотя она шагала далеко, как не в ногу, была довольна.

 

–    Как вы находите погоду, мисс? – послышался под ухом робкий, но приятный голосок.

Алиса обернулась. Смешно попрыгивая рядышком с нею шел Белый Кролик и беспокойно оглядывался.

–    Погода просто отличная! – сообщила ему Алиса. – Но я что-то не вижу Герцогини?

–    Ш..ш..ш… – зашипел Кролик. – Разве вы не знаете..?

И, приподнявшись на цыпочки, в самое ухо, прошептал

–    Она в комнате ожидания. Ее ждет, или она ждет ее, – казнь.

–    Это ужасно, – сказала Алиса, хотя ей было все равно. Во всяком случае никакого беспокойства она не испытывала. В здешних местах настолько часто подданных приговаривают к смерти, что на саму смерть перестают обращать внимание.

–    Ты спросила, за что.. ? – не понял ее Кролик.

–    Я сказала, мне очень жаль, – поправила его Алиса.

–    Она дала Королеве четыре пощечины.

–    Зачем Королеве понадобились целых четыре пощечины? – удивилась Алиса.

Дело, в общем, такое скучное в начале, становилось все более и более захватывающим.

–    Понимаешь, – в задумчивости поясняет Кролик, –  Герцогиня  попадает впросак. Король пробует ей помочь, Королева сердится и …

Кролик замолкает. По его сильно смущенному виду и можно определить, что все и так ясно. Но не ля Алисы:

–    И все же! Четыре пощечины, это много!

–    По местам! – послышался зычный королевский голос.

И тут все перемешалось, поскольку прежде, чем найти свое место, с него требуется сойти. Тем более, когда каждый стремился стать ближе к королевской чете и подальше от Королевы.

Игра началась.

 

Нет ничего более странного, чем игра в королевский крокет, где шарами служили ежи, молотками – фламинго, а воротцами – солдаты. Они делали мостик – да так и стояли, пока их не сменяла следующая пара.

Алисе достался очень противный фламинго; только успеет она сунуть его вниз головой под мышку, отведет ему ноги назад, нацелится и соберется ударить им по ежу, как он – имеется в виду фламинго – так изогнет шею и поглядит ей укоризненно прямо в глаза,  что она начинает то смеяться, а то заплачет. А когда ей, в конце концов, все же удается прищемить бестолкового фламинго, пока она его головой не сработает по ежу,  то ежа, в смысле шара крокетного,   след пропал.

К тому времени вся площадка оказалась яма на яме, и скоро почти в каждой сидело по солдату, а оставшиеся солдатики, как только кто наметился по ним бить, тотчас сдвигали воротца.

Вот  такая нелегкая выдалась игра. Скоро над площадкой сплошной стеною поднялась пыль, и Алиса решила за лучшее пока отойти от игры. Тем более, что разъяренная Королева умудрилась с ходу шестерых из числа   подданных, приговорить к смерти. Алиса уже думала намылиться от греха подальше, как словно облачко какое; меж листвы, на фоне лазоревого неба появилась улыбка и больше ничего.

Хотя потом, многие уверяли, что видели будто и спинку, и хвостик и даже лапы. Разумеется, это был  Чеширский Кот, и ни кто иначе.

–    Как жизнь? – спросил Чеширский Кот, потому что надо чего то спрашивать после такого длинного отсутствия.

К улыбке добавились кончики ушей и легкое сияние над нами. По всей видимости ему  и этого было по за глаза.

–    Ничего, – вежливо отвечала Алиса радуясь, если что, то Чеширский Кот непременно будет свидетелем. – Но кажется, игра у остальных не вполне заладилась. Никто даже не думает о правилах и все боятся, как бы им случайно не попасть в воротца. И потому, никто не забивает, ворота пустые, и все такое. А Королева сердится, хотя могла бы из приличия сама выучить пару правил.

Чеширского Кота мало интересовала игра. Иначе, зачем бы он стал интересоваться здоровьем Королевы.

–    Как здоровье у Королевы? – спросил он деловым тоном.

–    Спроси сам, – рассердилась Алиса, – буду я еще интересоваться ее здоровьем. Мне что, делать нечего?

–    А ты ничего и не делаешь, могла бы и поинтересоваться.

–    Не буду, не хочу, не желаю – заупрямилась Алиса.

–    Ну ладно, оставим ее здоровье на твоей совести. Но что ты можешь сказать о ней самой?

–    Чего о ней говорить? Королева как Королева и если бы не была Королевой…

Тут Алиса заметила, как Кот ей делает какие то знаки, она оборачивается и … Позади нее стояла сама Королева и беззастенчиво подслушивала. И тогда Алиса без тени смущения продолжила: – если бы настолько не была милостива к подданным. И вообще, я тебя скажу, более искусного и тонкого  игрока в крокет мне еще не доводилось встречать нигде.

Королева улыбнулась, и пошла дальше.

Ее присутствие тут же замещается ее Королем.

–    Ну, дочка! – нарочито бодро говорит Король, – как у тебя дела, с кем это ты разговариваешь.  А это кто?

Столько вопросов за один раз еще не задавалось Алисе.

–    Знакомьтесь, Ваше Высочество, мой друг Чеширский Кот. А дела мои так себе, потому что я не вижу выхода.

–    Его никто не видит, – отмахнулся Король, а вот  на Котика он обратил пристальное внимание.

–    Экое чучело, – сказал Король. – Он что, настоящий?

–    Коты всегда настоящие, – скромно ответила Алиса.

Ей еще хотелось добавить, что только Короли могут быть карточными.

–    Что-то в нем есть подозрительное, – сказал Король, рассматривая Чеширского Кота с разных сторон, – Тебе не кажется … Впрочем, я не буду против, если он спустится, и приложится к моей руке.

–    Вот еще! – буркнул Кот. – Делать мне нечего, как целоваться с королями.

–    Видишь, дерзит! – отметил Король, и на всякий случай сделал два шага назад, так, что оказался за спиной у Алисы. – Он на меня смотрит, – еще пожаловался Король.

–    Пусть смотрит, – сказала Алиса. – Нет такого закона, по которому котам нельзя смотреть на то, что они видят.

–    Я бы его все таки убрал, – пробормотал Король, высовываясь из-за Алисы. – Так, на первое время, а там видно будет.

 

Тут появилась Королева, и он ей гаркнул, как солдат:

–    Дорогая моя, здесь Кот и он меня видит.

–    Возмутительно! – сказала Королева, даже не взглянув на Чеширского Кота. – Почему ему до сих пор не отрубили голову?

–    Бегу за палачом, – обрадовался Король и исчез.

Чеширский Кот улыбался печально и смотрел теперь на Алису. Издали доносился голос Королевы. Кот сказал, он был очень догадливый.

–    Посмотри, что там, а я пока посижу.

Алиса согласилась и побежала смотреть. Отдохнув,  ей снова захотелось играть в королевский крокет, когда еще такое подвернется. Пусть Король и Королева, и все остальное было  ненастоящим, зато крикет – королевским. А это в глазах Алисы что-то, да значило. Королева еще отдала несколько приказов на счет голов, но все происходило в такой спешке, что вряд ли об уготованной им участи услышали сами виновники, то есть лица более чем заинтересованные. А в солдатах, как на войне, ощущалась острая нехватка.

Тут подошла ее очередь бить по мячу, во всяком случае так считала Алиса, и она отправилась искать своего ежа.

Еж скоро нашелся. Занятый дракою со своим сородичем он не слишком остерегался быть пойманным, но не было фламинго. А чем еще бить по ежу, как не фламинго! Его Алиса нашла на дереве. Фламинго попытался залезть повыше, но у него ничего не вышло. Алиса сняла его с дерева и сунув под мышку, направилась к ежу, но того снова след простыл, и никто не знал, чем все таки закончилась драка. Воротцев, которые она заприметила заранее, тоже не стало, и Алиса щелкнув по носу фламинго, чтоб не щекотал ее, вернулась к Котику.

 

Там, вокруг головы Чеширского толка творилось целое представление. Посреди толпы Палач, Королева и Король занимались ожесточенным спором, причем каждый уверял другого исключительно о собственной правоте. Остальные слушали, не зная, кто победит и потому не решались принять ни одну из сторон.

Завидев Алису, Палач, Королева и Король разом набросились на нее, требуя немедленно признать правоту каждого. Но поскольку крик стоял такой силы, что Алиса все равно, даже при желании ничего долго не могла понять.

По уверению Палача, приговор не может быть исполнен физически, поскольку голову рубить не от чего, и потому, по его словам, осужденного  проще утопить. Король утверждал обратное, что голова, при всем желании утонуть не сможет, поскольку круглая, разве что ее положить в мешок, куда покласть побольше камней. А где взять столько камней? Так что остается рубить, даже если одна голова.

На  взгляд Королевы весь спор не стоит выеденного ею за обедом яйца. Если имеется приказ рубить, то чего тут думать.  А при наличии  головы,  должно быть где-то и само тело. А в случае, что оное обнаружено не будет, придется искать среди придворных, и если постараться, то подходящее всегда можно найти.

Все вышеизложенное нам понятно, а вы поставьте себя на место маленькой девочки и тогда поймете, почему Алиса выбрала единственное правильное решение.

И вот что она сказала

–    Кот принадлежит Герцогине, значит, он ее вассал, и не может перед королем или кем то еще отвечать за собственные поступки. Необходимо найти Герцогиню, наказать ее и пусть она накажет Кота, и это будет справедливым.

–    Как же ее наказать, если она уже наказана! – хмыкнула Королева, имея в виду нахождение Герцогини в комнате ожидания.

–    Значит необходимо отменить старое наказание, чтобы назначить новое, – подсказала Алиса, и Королева,  согласившись с ее доводами, тут же обратилась к палачу.

–    Немедленно и тотчас. Одна нога здесь. другая там.

Палач бросился исполнять приказ, понимая его буквально, для чего ему срочно пришлось отрезать одну из ног. Так на одной ноге он и поскакал, впрочем, этому никто из присутствующих не удивился слишком. Но пока он скакал туда и обратно, то Кот, точнее его голова, растаял  без суда и следствия.

 

Вскоре вернулся хромой палач с Герцогинею, Ногу ему кое-как подвязали, пусть и ступнею назад, он прихрамывал, но ходить мог. Король и Королева вернулись к своим обязанностям, и про саму Герцогиню  само собой забылось. .

–    Ах! – ворковала Герцогиня, беря Алису за руку, – ты не понимаешь, как я рада тебя видеть!

Тюремное заключение пошло ей только на пользу. На щечках Герцогини заиграл нежнейший румянец, и в голосе появилось много теплоты. Алиса тут же ударилась в мечтания, что если когда-нибудь пусть в отдаленном будущем ей вдруг удастся в силу обстоятельств стать графиней, она обязательно заведет себе отдельного Чеширского Кота и если кто не пожалует в гости, пусть даже без спроса, она никогда не будет вести себя по хамски и разумеется, у нее не будет такой кухарки, что способна только швыряться посудой.

–    Ах! – продолжала герцогиня, – как прекрасно, что мы снова вместе. Вы не поверите, но я без вас скучала. Вокруг, куда не посмотришь, такая унылая печаль, так прямо холодно делается. Хоть стой, хоть падай.  Вы у нас по делам, али так?

–    По делам, – ответила Алиса.

–    И какие у вас дела? – горячо поинтересовалась Герцогиня.

–    Разные, – уклончиво отвечала Алиса.

–    Понимаю, понимаю, – говорила Герцогиня, – Говорят вы протеже самой Королевы, и сама Королева отзывалась о вас как о крайне способном игроке в крокет. Интересно, где вы ему так научились, да еще в столь юном возрасте?

–    Я всегда хорошо играла, – скромно отвечала Алиса.

–    Это здорово! – все более и более заволновалась Герцогиня. – Я всегда мечтала о подобной дочери. Ведь у меня, окромя Чеширского Кота никого нет.

–    А кухарка? – мстительно напомнила Герцогине Алиса.

–    Я ее утопила, – вдруг расплакалась Герцогиня. – И теперь ума не приложу, что мне со всем этим делать. Может еще кого утопить?

И Герцогиня при этом так внимательно взглянула на Алису, что той стало неловко.

–    Лучше не надо, – сказала Алиса.

–    И я о том же, – подозрительно быстро согласилась Герцогиня. – А то я вот все переживаю и переживаю, а  потом места себе не нахожу.

 

И тут Герцогиня неожиданно умолкла. Алиса повернула голову и снова увидела Королеву. Та стояла пред ними,  скрестив руки на тощем животе и с очень решительным видом. «Может она вспомнила, – подумалось Алисе, – что обед, а она все еще никого не казнила».

–    Опять ты? – строго спросила Королева.

–    Да, я. – вздохнула Алиса, не зная, какой придумать такой ответ, чтобы пришелся по душе августейшей особе.

Но как назло ничего стоящего не могла припомнить.

–    Замечательная погода, не правда ли, Ваше Высочество – вдруг заговорила Герцогиня крайне слабым  голосом.

–    Разве тебе еще не отрубили голову? – удивилась Королева. – Палач! Где палач?

–    Простите, Ваше Высочество! – заплакала Герцогиня, – можно вас попросить об одном одолжении?

–    Да, – милостиво разрешила Королева, – при условии, что это не займет много времени.

–    Всего минуту, – взмолилась Герцогиня. – Неужели вам будет жалко одной минуты для своей верной подданной?

–    Нет, минуты мне не жалко. Что у тебя? Да побыстрее, а то мне некогда У меня, знаешь ли, дела.

–    Позвольте перед тем, как навсегда попрощаться с жизнью, сыграть в крокет. Ничего более замечательного и тонкого, чем королевский крокет,  я не знала на протяжении всей своей жизни. И мое служение вам самым тесным образом связано с этой трогательной для разума и чувств игрой.

То была открытая лесть, и Алисе становится неудобно перед Королевой за Герцогиню. И она сказала:

–    Вы бы ее помиловали, Ваше Высочество, пока она не наговорила больших глупостей.

–    Вы так думаете или только считаете? – обратилась Королева к Алисе.

–    Думаю, потому что считаю, – отвечала Алиса.

–    Странно, что я вас до сих пор не  казнила, – нахмурилась Королева. Она, как и все остальные короли, считала себя особенно умной. – И что вы предлагаете?

–    Я бы, Ваше Королевское Высочество дала ей не минуту, а две минуты, а там, глядишь бы, и палач сам нашелся.

Королева сочла слова Алисы вполне разумными и отпустила Герцогиню проститься с крокетом, и та вскоре скоро  исчезла среди придворных.

 

–    Ну… – обратилась снова Королева к Алисе, – и что теперь скажешь?

–    А что говорить! –  растерялась Алиса, собираясь с мыслями.

Королева вроде бы немного сдобрилась.

–    Ты действительно так считаешь, или сказал кто, надоумил?

–    Я считаю, что вижу, Ваше Высочество, – смущенно пробормотала Алиса и покраснела. – А пока, мне кажется, мне следует вернуться к нашей игре.

И она не больно щелкнула Фламинго по носу. Фламинго от того щелчка было не жарко и не холодно. Ему за свою долгую жизнь при королевском дворе и не такое приходилось испытывать на себе. И ничего, привык.

 

Когда они вернулись, то застали королевское общество в полном беспорядке. Каждый делал что хотел, а вместе они ничего не делали, то есть, не занимались ничем.

Разумеется, для восстановления порядка, Королеве ничего не оставалось, как объявить во всеуслышание, что если кто немедленно не примется за игру, то ему незамедлительно и тотчас, то есть сразу, отрубят голову.

Надо заметить, что судя по тому, с какой охотою гости и придворные бросились с головой в игру, слова королевы не всегда расходились с делом.

Наконец и Королеве надоело гонять ежей по полю, да и сами ежи порядком уже износились. И тогда, запыхавшись, она остановила Алису, которая, впрочем, никуда и не шла, и  задала ей вопрос, который кого угодно мог поставить в тупик.

–   Не знаешь, где мне найти  черепашку Квази?

Алиса могла поклясться, что знать не знает ни о какой черепашке, но говорить правду Королеве было так неудобно. Вдруг она огорчится, да еще  отрубит голову.

И Алиса сказала.

–    Вчера, в смысле сегодня.

–    Так, вчера или сегодня?

–    Сегодня, в смысле вчера.

–    Ничего не понимаю! – возмутилась Королева. – По моему, ты специально водишь меня за нос.

–    Да нет, – огорчилась Алиса, что ее снова не понимают.  –   Я просто не знаю еще, какое у вас время.

–    Жаль, – деловито произнесла Королева. – если увидишь ее, передай ей приглашение на черепаховый суп.  Да смотри у меня, чтобы без опозданий! – пригрозила Королева.

–     Я все сделаю, как вы скажете, – отвечала Алиса, – только не отрубайте мне, пожалуйста, голову.

–    Это мы еще увидим, – смилостивилась Королева и добавила: – Пошли, а то опоздаем.

Алисе не надо было повторять дважды и она направилась вслед за Королевой искать Черепашку Квази, которому — или которой –  предстояло вскоре оказаться в супе приготовленном из нее самой.

По их уходу тотчас появился  Король и грустно объявил:

–    Всем, кому не успели отрубить голову, прошу к столу.

 

 

 

 Глава десятая.

 

 

Вскоре они увидели Грифона, спящего на солнцепеке. Это был именно Грифон, а ни кто другой, ибо, ни  кем другим Грифон быть не может. Иначе он не Грифон.  Даже если кто и спутает Грифона, то только с ним самим.

–   Все спишь, – достаточно дружелюбно толкнула по свойски Королева Грифона под бок. – Если время найдешь, отведи эту девочку куда подальше, в смысле заведи ее к черепашке Квази. Пусть он этой девочке расскажет, если есть что рассказать. А я пойду, сам знаешь, как мне некогда. Не успеешь одну голову отрубить, вторая на подходе. Если дела и дальше пойдут, как идут, никаких голов не хватит.

Королева удалилась, оставив девочку с Грифоном. Алиса не знала, как себя повести с тем, кого видит впервые, и не то, чтобы он не внушал ей доверия, если честно, он ничего ей не внушал.

–    Ну, – проскрипел Грифон. – что скажешь? Смех да и только, если только смех.

–    Ну да, – согласилась Алиса, не имея ни малейшего понятия, что тот имеет в виду.

Видимо и сам Грифон был схожего мнения.

–    Вот заладила, того казнить, этого!  Смех и только. Скоро в Королевстве ни одной головы не останется. Ты что-нибудь понимаешь?

–    Нет, – откровенно отвечала Алиса.

–    Вот и я не понимаю. И никто не понимает, а головы все летят, летят, и конца и края этому не предвидится. Ну что расселась, пошли. А то я сам не сдвинусь.

Алиса подумав, что не успеешь присесть, как приходится идти все дальше и дальше. Никогда и никто еще так не командовал  бедной Алисой.

–    Пошли, – согласилась Алиса, и встала, отряхнула платьице. Однако Грифон даже еще не пошевелился. – Ты чего – возмутилась Алиса, – меня гонишь, а сам?

Грифон взглянул на себя и удивился, и даже не тому, что  безродная девочка оказалась права, а тому, что сам не сдвинулся с места.

–    Пошли – согласился он.

И они тут действительно пошли.

 

Далее они встретили черепаху, которую и имела в виду Королева. Он, это был он – лежал на краю крутого утеса и смотрел вниз. Еще он вздыхал так тяжко, как среди людей уже давно и никто так не вздыхает. И Алиса сразу поняла, насколько у него не сложилась жизнь.

–    Что с ним? – шепотом спросила Алиса, обливаясь жалостью ко всему живому.

–    Разве! – громко удивился Грифон, – вот уж от кого не ожидал, так не ожидал.

Они подошли к Черепашке Квази. Тот поднял на них глаза полные слез и лишь вздыхал и вздыхал. Первым к Черепашке Квази обратился, разумеется, Грифон. Алиса все равно от жалости не смогла бы связать и двух слов.

–    Прости, что обеспокоил вас, мистер Квази. Но вот незадача, Королева хочет, что она хочет, чтобы ты, послушал эту девочку, что она скажет. А потом скажешь ей сам, что скажешь, чтобы она, эта девочка сказала тебе, что я, Королева, передаю тебе приглашение на черепаховый суп.

Черепашка Квази медленно, очень медленно раскрыл рот, и  вот что он ответил:

–    Я вам, дорогие мои, скажу: ну, если Королева сказала, тогда может быть и что выйдет. А пока рассаживаетесь,, я решу с чего мне начать. И не вздумайте даже в мыслях рта раскрывать, как бы чего не вышло.

Пока гости рассаживались, Черепашка Квази молчал. Молчал он и потом, когда они уже расселись. И Алиса подумала, что вероятно история настолько запутанная, что пока он отыщет один ее конец, второй уже будет далеко.

 

–    Однажды, – начал Черепаха Квази с глубоким вздохом и ослепительно жалостливыми слезами на глазах, – когда я был настоящей хозяйской черепахой…

И тут уж рассказчик разрыдался настоящим образом. Алиса еще не видела, и не слышала, чтобы так искренне и жалостливо рыдали. У нее и самой уже слезы навернулись на глаза, но она решила, что двух плакс это явный  перебор.

–    Когда мы были маленькими, – продолжил он в перерыве, – взрослые так и оставались взрослыми, они не меняются, в отличии от детей. Так вот, жили мы тогда на дне моря, и там же ходили в морскую школу. Ты знаешь, что такое морская школа? – обратился Черепашка Квази к Алисе?

–    Нет, – быстро ответила Алиса. – А ты?

–    Вот и я не знаю, – подозрительно быстро согласился Черепашка Квази. .

–    Но как же ты ходил в школу, которой  не знаешь?

–   Меня водили, – стыдливого признается Черепашка Квази. – и тут же обращается к Грифону и говорит ни с того, ни с сего.

–    А может мы того, съедим ее от греха подальше

У Алисы, аж глаза расширились от ужаса. Но это оказалась всего лишь шуткой, и Черепашка Квази, немного оправившись от слез, смог продолжить.

–    Вот так мы ходили, точнее плавали в школу, а если и ходили, то по самому дну. Вы тут на земле даже в страшном сне не сможете себе представить, что значит не только жить, но и учиться на самом дне. А мы жили, и неплохо жили, так теперь не живут, а если кто и живет, то разве узнаешь … Может, ты мне не веришь? – засомневался черепашка Квази.

–    Да как я могу верить или не верить, когда вы еще ничего не рассказали, – возмутилась Алиса.

–    Разве! – искренне удивился Черепашка Квази, – А мне показалось, что я только тем и занимаюсь, что рассказываю и рассказываю.

–    Вы бы еще побольше слез лили, – крикнула, выходя из терпения, Алиса!

–    Как вам не стыдно! – вступился за друга Грифон. – Вы никому не даете рта раскрыть.

–    Образование мы получали по частям, частичное образование, хотя школу посещали чуть ли не каждый день. – продолжил рассказчик. – А кто пропускал, то потом, чтобы не догонять, его ставили впереди класса.

–    А у нас, у столь нерадивого ученика давно бы вызвали в школу родителей и так их пропесочили, что сладким не покажется, – опять вылезла со своим мнением Алиса. – И был бы он тогда, как шелковый.

–    Все это потому, что вас учат неправильно и не тому, чему учили нас, – нравоучительно сказал Черепашка Квази.

–    А вот и нет! – заспорила Алиса и уже не могла остановиться. – Нам преподают даже музыку и французский, даже тому, кто не петрит. .

–    Какое некрасивое слово, – скривился Черепашка Квази, непетрит. – Сразу видно, что школа у вас неправильная. Поэтому, сейчас я лежу на солнцепеке и ничего не делаю, поскольку уже все имею, а ты носишься сломя голову, пока тебе ее не отрубят. А что отрубят, то правильно сделают. Зачем тебе такая голова, которая ни черта непетрит. Но это к слову. С вашего позволения я продолжу.

Поскольку никто не возражал, Черепашка Квази продолжил рассказ

–    Многие думают, что если они думают, они умные. А многие ничего не думают, и все равно думают, что они умные, – начинал издалека Квази. – Так и мы, поначалу нас учили-учили, а потом мы учили-учили, и к чему мы пришли? Но это все случилось потом, когда мы выросли. А до этого ходили в школу, точнее плыли, и когда приплыли, то уже было поздно что либо менять. А кто менял, или менялся, если ему было что менять, с кем и на что, то его, если ловили, оставляли на второй год. А если не ловили, все равно  оставляли, ибо в нашей школе было двухлетнее образование, и потому каждый второй школьник был двухгодичником, второгодником то есть.

–    Если судить по тебе, – насмешливо заметила Алиса, то знаниями похоже вас не слишком обременяли.

–    Как же! – нисколько не обиделся  Черепашка Квази, – нам преподавали все то, что может пригодиться в жизни.

И Черепашка принялся перечислять с необходимыми пояснениями

–    Первое напервое это питание, оно должно быть сбалансированным. Второе – отчитание; ты обязан отчитываться в том, что ты сделал, мог сделать, сделаешь, что задумал, чего не сделал, на что позарился, или напротив прошел мимо очевидной выгоды и так далее и тому подобное. Потом шло уважение, ну это не требует объяснений, тут все понятно, уважай себя и тогда тебя зауважают другие. И далее шло искажение в изменении через умножение и деление.

–   Может хватит про это самое, – пожаловался  Грифон. – Расскажи-ка ей лучше про наши игры…

 

Но Черепашка Квази не мог пока говорить, ибо его снова душили рыдания. В отчаянии он закрыл глаза и из под скорбно опущенных век по морщинистым щекам лица, много видевшего и много пережившего, стекали слезы.

–    Ну, не опять, так снова завелся, – сказал безо всякого раздражения Грифон.

Он уже настолько привык и свыкся с приятелем, что если бы не Алиса, он бы ни почем не заметил тех слез.

Но тут как то надо выходить из положения, и Грифон принялся изо всех сил колотить друга по спине, лопаткам и прочее, пока тот не раскрыл глаза и не сказал скорбно.

–    В самом неожиданном месте …

Передохнул чуток и собравшись с силами продолжил

–    Я остановился, когда вы меня слушали. Прошу меня простить, и поверить на слово, жизнь на самом дне, не имеет ничего общего с жизнью на поверхности. Проходят дни, недели, месяцы и годы, а вокруг тебя одна лишь зеленая зелень донного дна великого Океана жизни. Да, дорогая моя, через все это и еще многое мне пришлось пройти, пока течение жизни не прибило меня к сему благословенному берегу покоя. Ты когда-нибудь оказывалась, моя дорогая, в положении подобном?

–    Нет, – честно сказала Алиса.

Она почувствовала, как от рассказа у нее начинают мурашки бегать по спине и вот-вот застучат зубы и вообще – озноб по телу.

–    Значит, ты не знаешь, что такое настоящее морское дно?

–    Не имею ни малейшего представления, – с трудом выдавила из себя Алиса.

–    Оно и видно! – торжествовал Черепашка Квази, – куда вам до нас! А общаться с живым, не консервированным, не потрошеным жителем морских глубин розовым омаром тебе не приходилось?

–    Я.., – и тут же Алиса прикусила себе язык.

–    Жаль, очень жаль! Вот куда мы скатились, друг мой! А все оттого, что дети наши, и не наши тоже, не такие как мы, и  никогда такими уже не станут. Получается, ты пропустила в жизни самое потрясающее зрелище, это ночной танец  с красавцем омаром на гребне волны. Это надо видеть, а еще лучше – чувствовать.

–    Для начала, ты встраиваешься в общий ряд – прерывает товарища Грифон, – чуть касаясь подошвами набегающих морских волн.

–    В два, два ряда, – обрывает его Черепашка Квази. – Если не знаешь, лучше не говори, а то наговоришь невесть что, а мне за тебя разгребай. Давай договоримся сразу, либо ты молчишь – либо молчу я. Или, если я говорю, ты не говоришь, согласен?

–    И нет и да, – сказал Грифон. – Давай лучше сделаем так, ты говори, а я буду помогать по мере сил.

–    Хорошо, – неожиданно согласился Черепашка Квази, – ты главное не мешай, и тогда я тебе  мешать не буду.

 

На том они и порешили.

–    Для начала делаешь два шага вперед и … – начинал рассказ Черепаха Квази.

–    Омара держишь все время рядом, как бы он у тебя с боку. Вот так! Отлично. – добавляет товарища Грифон, показывая жестами, как это все выглядит.

–    Проход и еще проход, кидаешься, бросаешься, делаешь вид и …

–    Меняешь омара на омара, возвращаешься назад уже не как прежде, сохраняя тем не менее свежий порядок. – закончил Грифон.

–    Потом, потом.., швыряешь его что есть сил…

–    Имеется в виду омара, – вставляет фразу Грифон.

–    Да! именно его! Он сопротивляется и в то же время своим сопротивлением как бы помогает тебе.

–    Ты буквально вышвыриваешь его в море, – почти кричит Черепашка Квази.

–    А потом, потом следом бросаешься сам и плывешь, плывешь! – торжествует Грифон.

–    Ты кувыркаешься, вытворяешь черт знает что и все тебе сходит с рук, а как бы ты здесь  не при  чем, ибо ты отныне часть одного целого с Океаном, источником жизни. – восклицает Черепаха Квази и проходится колесом по песку.

–    Снова меняешь омаров! – вопит во весь голос Грифон.

–    Возвращаешься на берег.., и …, вот кажется и вся первая фигура. – говорит Квази внезапно упавшим голосом. И два друга, только что, как безумные, прыгавшие по песку, загрустили, сели и с тоской взглянули на Алису.

 

–    Это, должно быть, очень красивый танец, – робко заметила Алиса.

–    Да, конечно! Хочешь  взглянуть? – спросил Черепаха Квази.

–    Очень, – сказала Алиса. – Если, конечно, вас не затруднит.

–    Вставай, – приказал Грифону Квази. – Покажем ей первую фигуру. Ничего, что тут нет омаров… Мы и без них обойдемся. Кто будет петь?

–   Пой ты, – сказал Грифон.

–   А почему не ты?

–   Прости, но у тебя лучше получается. К тому же, у меня печень и еще я плохо запоминаю слова. Точнее, если хочешь знать, я их не помню совсем.

–    Какой ужас! – ужаснулся Черепашка Квази и совсем другими глазами посмотрел на друга.

И тут они пустились в столь разгульный пляс, что составили бы несомненную конкуренцию многим новомодным танцорам. И пусть они при этом запинались,  обступали, как могли, ноги Алисы, и вообще вели себя по дурацки, та была на них не в обиде.

Потом  Черепашка Квази затянул столь грустную песню, что я не решаюсь воспроизвести ее.

 

–   Большое спасибо, – сказала Алиса, радуясь, что танец наконец кончился. – Было очень интересно и весьма забавно.

–   Кстати, о треске, – начал Черепашка Квази. – Ты, конечно, имеешь о ней представление

–   Да, –  сказала Алиса, – она у нас часто подается к обеду.

–    Мда! – помрачнел Черепашка   Квази, – вам только дай волю, вы все море вычерпаете себе на обеды и ужины.

–    Но мы же должны что-то есть! – горячо возразила Алиса. – Вы тоже ведь кушаете разного рода моллюсков и прочих. И мы не виноваты, что нам на обед полагается треска.

–    Чего вы спорите! – подал голос Грифон, – подумаешь, кто то там кого то съел? Нам то что!

–    Вот отрубят тебе голову, тогда узнаешь! – мрачно пошутил Черепашка Квази.

–    Но ведь пока не отрубили и это уже хорошо, есть чему радоваться, – отвечал приятелю Грифон. – . Давайте поговорим о чем-нибудь приятном, радостном, жизнеутверждающем наконец. Да, рано или поздно каждого из нас кто-то непременно съест и с этим ничего не поделаешь. Но ведь и мы пока едим других, и разве это плохо? А о треске, если захочешь, я расскажу тебе в следующий раз. Ну что мы все о себе, да о себе, пора и нашей гостье рассказать, как она докатилась до такой жизни, – обратился к Алисе Грифон.

–    А тут и рассказывать нечего.- растерялась Алиса.

–    Каждому есть что рассказать, – нравоучительно, сквозь слезы, сказал Черепашка Квази. –  На худой конец, или добрый, придумай что-нибудь. Тебя за язык никто не тянет и под хвост не заглядывает. Говори, что думаешь.

–   Иначе, это будет  неправильно, – сердито сказал Грифон. – рано или поздно тебе придется расколоться, не нам, так кому другому, и выложить все начисто, как есть, что невозможно без достаточной подготовки. А если ты и дальше будешь молчать, тебе никто не поверит. И тогда однажды Королева прикажет отрубить твою голову.

–    Это правда, – горестно подтвердил слова товарища Черепашка Квази.

–    И странно, что такой вкусной девочке нечего о себе говорить.

–    Очень странно! – подтвердил Черепашка Квази.

–    Даже очень странно, – продолжил Грифон.

–    Ни в какие ворота не лезет, – добавил Черепашка Квази.

–    А ты пробовал? – спросил Грифон.

–    А ты?

–    Я первый спросил.

–    Тогда, нет, – сознался Черепашка Квази.

–    И я вот не пробовал, – признался тогда Грифон.

–    Вы оба говорите, о чем не знаете, – сердито сказала Алиса.

–    О чем же еще говорить? – изумились оба. – А так бы сидели, молчали себе в тряпочку и в ус не дули.

–    По моему, это ни на что не похоже, если и похоже на что-то, – едва слышно прошептал Черепашка Квази.

–    Если бы она могла, что объяснить… – высказался Грифон. – то она бы непременно объяснила.. Вдруг что-то упущено лично нами, и девочка здесь не при чем.

Черепашка Квази высказался еще менее конкретно

–    Тогда пусть растолкует нам, какое отношение имеют пироги к сапогам, а сапоги к собаке.

–    Не! – сказал Грифон. – Это мы уже проходили.

–    Вовсе нет! – попробовала вставить слово Алиса.

–    Полнейшая чепуха! – сердито сказал Черепашка Квази.  – Стоило ли из такой ерунды городить  сыр-бор

–    Действительно, нехорошо получилось, – вздохнул Грифон. Может нам стоит на этом поставить точку а там видно будет.

–    Я согласна, – выкрикнула Алиса.

–    Тебя не спрашивают, ты не сплясывай. – сердито сказал Черепашка Квази.

И тут он опять пустился в слезы и пока не выплакался, не мог говорить.

 

А потом было уже поздно.

–    Что у тебя в голове, – спросил Грифон Черепашку Квази.

Тот почесал и достал насекомое.

–    Вот, насекомое.

–    Откуда оно?

–    Не знаю.

Алиса хотела сказать, что насекомые заводятся от нечистоплотности, но не посмела. А тут и само насекомое открыло рот.

–    Встать, суд идет.

Грифон, а следом ему и  Черепашка Квази сразу изменились в лицах, и если Грифон вскочил с явным намерением смыться, то его  товарищ сразу ударился в такие слезы, что дальше некуда.  Насекомое между тем заскочило на ветку и снова пропищало:

–    Встать, суд идет!

–    Бежим! – воскликнул объятый ужасом Грифон и он тотчас бы побежал, но не знал куда.

Потом все же побежал, но скоро вернулся. Черепашка Квази все слезы лил. Алиса стояла столбом, решительно не понимая, как столь малая мошка могла навести столько страху на двух взрослых особей. Значит, им было, что скрывать и они не хотели ни в какую то потерять, что скрывали, тем более понести наказание.

Это было единственное объяснение, а другое на ум не приходило, хотя относительное отсутствие оного еще не означает его полного отсутствия.

–    Бежим, – вопил Грифон, размышляя, не слишком ли он торопится.

–    Куда, бежим? – резонно спросила Алиса.

–    Все равно куда!

–    Так не бывает, – сказала Алиса. – Иначе, можно оказаться там, где тебя не ждали.

–    Туда, – вопил Грифон показывая налево.

–    А может, туда?

–    Встать, суд идет! – пропищало насекомое над самым ухом.

–    А…! – взвыл Грифон, и исчез.

 

Черепашка Квази, вытерев слезы обратился к Алисе:

–    А ты чего?

–    А ты, чего? – поинтересовалась девочка.

–    Мне поздно, я опоздал.

–    А я, – начала Алиса, но тут вернулся Грифон и схватил ее за руку:

–    Ты еще здесь?

–    А где мне еще быть?

–    Все равно где, – умоляя девочку громче громкого вопил Грифон.

Но попробуйте справиться с девочкой, когда ее вовсю разбирает любопытство

–    А суд по какому поводу? – вырываясь, спросила Алиса.

–    Нам то какое дело! – крикнул Грифон, пытаясь утащить девочку подальше.  Он по собственному опыту знал, что спасать  Черепашку Квази себе дороже.

–    Но это же так интересно! – воскликнула напоследок Алиса.

Они бежали, продираясь сквозь кусты и чертополох, плач за их спинами Черепашки Квази становился все тише и тише. пока  не стих совсем. Наконец кусты расступились, и Алиса и Грифон вдруг оказались в самом центре значительных событий.

 

 

 

 

                                              Глава одиннадцатая.

 

 

 

Зеленая лужайка имела вид тронной залы. Его и Ее Высочества сидели на троне, а вокруг верещала неисчислимая толпа разных зверушек, пичужек и прочих плутоний. Но были и вполне серьезные звери и птицы, о которых речь пойдет ниже. Перед троном стоял в цепях, наподобие злостного разбойника, несчастный Валет, тонкий и бледный настолько, что просвечивал.

По правую королевскую руку располагался никто иной, как  Белый Кролик, с трубой в одной руке, и невероятно длинным пергаментным свитком в другой, то есть левой. А посредине лужайки стоял стол с такими редкостями, и такой вкуснятиной, что у Алисы слюнки потекли безо всяких.

Алиса еще подумала, а к столу позовут до, или после казни. Она вертела головкою, но спросить было решительно не у кого. Каждый был занят своим, и только Алиса была не у дел.

Его Величество играло роль судьи. Парик помещался поверх короны и оттого выглядел не особенно аккуратно. «Но главное, чтобы судил судья по справедливости, – решила Алиса, а как одет, не все ли равно»  Разве одной правды недостаточно для торжества истины?!   – задумалась философски Алиса.

По левую руку от трона, располагались присяжные числом двенадцать. «И откуда только взялась эта дурацкая цифра, – прикидывала Алиса, по младости лет не имевшая понятия о таинственной мистике чисел, – не тринадцать, не семь»?

Грифон был рядом, переминаясь с ноги на ногу. Он явно не ждал ничего хорошего от начавшегося процесса. Алиса слышала о таких людях, которые всегда предрасположены к несчастью, и даже когда оно каким то боком обходит их, они все равно сокрушаются., предчувствуя, что рано или поздно везение закончится.

Вот и теперь он шептал:

–    Ох! Не спроста, не спроста это все!  Как бы теперь чего хуже не вышло.

Алиса спросила:

–    Чего это они, а?

–    Кто они, и чего? – не разобрался Грифон весь погруженный в мрачное предчувствие.

–    Да они, которые эти, присяжные то есть.

–    А! эти, – протянул печально Грифон. – Они пишут.

–    А что они пишут?

–    Что приедет в голову, то и пишут, – пояснил Грифон.

–    Для чего? – не отстает Алиса.

–    Это уже  у них спрашивай, а еще лучше у самого Короля. Это он для памяти придумал.

–    А если они забудут, что записали, как тогда?

–    Ну.., существуют еще секретари, которые записывают за присяжными, что записывают те.

–    А если и эти забудут? – упорствовала Алиса.

–    Не забудут,- с печальной уверенностью сказал Грифон, – ибо за теми, кто записывает, всегда стоит тот, кто записывает, кто что пишет.

–    Тяжело, – вздохнула Алиса,  поскольку так и не смогла представить себе, сколько же тогда потребуется секретарям секретарей и секретарш.

 

И в эту минуту Белый Кролик затребовал тишину.

–    Не шуметь, никому не шуметь.

Король одевает очки-блюдечки, и важно рассматривает зал.

–    И все таки, интересно бы увидеть, что они пишут, – задумалась Алиса, – тогда бы я запросто узнала, что у них в голове.

Но для этого не представлялось возможности. Каждый из присяжных тщательно охранял свою доску слева, а именно слева и стояла Алиса.

Один из присяжных,  потеряв грифель, тут же принялся выводить пальцем. Получалось плохо, но получалось. Лишь бы не заметил судья. За утерю грифеля полагалась сразу двойная смертная казнь с одним помилованием всего. Этого малого звали Крошка Билль. Если кто из вас слышал или читал  «Билль о правах», так его автором и был этот самый наш Билль, но с тех пор много воды утекло. Теперь это уже был не тот непререкаемый знаток права, и искуснейший казуистик. По последнему слову можете справиться в словаре, если кто его не знает.

–    Долго я еще могу ждать? – сердито обрушился Король на Белого Кролика.

Белый Кролик вздрогнул, словно он до этого пребывал в некоем сомнамбулическом состоянии и откашлявшись, приложился к трубе.

–    Бу-бу-бу! – проревела труба.

И лишь, потом дождавшись благосклонного королевского взгляда, Белый Кролик решился  развернуть пергаментный свиток

–    Итак, слушают все! – приказал Король-судия и мигом на лужайку легла мертвая тишина.

Кролик прокашлялся еще раз. Голосок у него был так себе. задним ничего не доставалось и даже передние не всегда могли разобрать слов.

–    Дама червовая, знатная дама, – затянул Кролик заунывно, по мусульмански, – возвращаясь с прогулки, обнаружила недостачу личных вещей в виде исчезновения некоторого количества хлебобулочных изделий. Из чего следует, что недостающие кренделя и булочки были украдены, и ни кем иным, как Валетом, ибо он был единственным из подозреваемых на тот момент, таким и остался. Коли других подозреваемых не намечается, то переходим к сути. А именно, отдельно подчеркиваю,  преступление считается доказанным, когда его преступник изобличен как преступник.

Кролик делает вид, что садится.

 

Слово берет Король и передает его присяжным.

–    Дело за вами, господа присяжные, – говорит он с достоинством короля.  – Если Валет виновен, то пусть его виновность не служит никому оправданием.

Присяжные, как один, подняли головы и тотчас опустили их, как только Кролик завопил по примеру Грифона:

–    Прошу присяжных отметить, что мы рассматриваем данное дело по существу.

Король крякнул от смущения и обратился к Королеве:

–    О чем это он?

Королева ткнула его в бок:

–    Не обращай внимания, ты Король. .

–    Понял, – отвечает Король и откашлявшись в платочек продолжает гораздо более уверенным тоном.  – Свидетелей на  стол, – приказывает он.

Разумеется, Король знал, не мог не знать, что прежде решения всегда выслушиваются прения сторон.

Белый Кролик прикладывает к трубе глаз, высматривая зал.

–    Свидетель номер один, вызывается. Приготовиться свидетелю за вторым номером и так далее по списку.

 

К удивлению Алисы, первым вызвался Шляпник, хотя по номеру стоял седьмым. Даже в столь высоком присутствии Высочайших Особ он продолжал пить чай с баранками. ,

–    Прошу прощения, – сказал Шляпник откланиваясь. – Меня побеспокоили за чаепитием, и я, дабы попусту не транжирить время, явился как был.

Королева благосклонно улыбнулась Шляпнику, ибо это был лучший шляпник на свете. К том уже, он берег не только свое время, но и ее.

Заметьте, по столь торжественному случаю голову Шляпника , как бы случайно,  украшала новая шляпа.

–    Мог бы и не успеть, – заметил Король. рассматривая его новую шляпу, – если бы не садился так поздно.

Поблизости от Шляпника стоял Мартовский Заяц, на которого тот всегда мог положиться, и голову которого использовал теперь заместо чайного столика.

Королева тут прошипела, теряя терпение.

–    Пора начинать, Ваше Величество. Время поджимает.

–    Так уже началось, моя дорогая. А времени всегда мало, даже тогда, когда оно в избытке и тебе нечего делать, кроме как его транжирить.

Если преступник время растягивает, прячась от наказания, судьи напротив сужают его, тем самым выдавливая лицо совершившего преступление на поверхность. Еще некоторые находят при этом время ловить рыбку в мутной воде, но о последнем поговорим попозже, когда Алиса вырастет.

 

–    Как давно вы знаете преступника?

–    Я его совсем не знаю, Ваше  Величество.

–    Тогда, что вы можете сказать по существу дела?

–    Ничего, Ваше Величество!

Король обращается к Белому Кролику.

–    Тебе не кажется, что свидетель намеренно искажает факты?

–    Вероятно, это связано со временем или его новой шляпой? – предположил Кролик.

–    Возможно, – согласился Король и обратился к свидетелю, – И когда ты нашел время на свое это чаепитие ?

–    В прошлый четверг, Ваша Светлость, – выпалил Шляпник.

–    А если поточнее, – настаивает Король.

–    Тогда, наверное, в позапрошлую пятницу, – не задумываясь ни минуты, отвечает  Шляпник.

–    А еще точнее! – требует Король.

–    Не могу сказать, Ваше Высочество, но весь последний год мы провели за столом, пили чай, на чей счет у меня  имеются свои свидетели.

Алиса даже подпрыгнула от известия о свидетелях у свидетеля. Хотя чего тут странного, есть же у обвиняемого обвинители.

–    Прошу занести  в протокол, – поворачивается Король к присяжным, – свидетель путается в  показаниях и не может выступать как свидетель.

–    Совершенно верно, – с облегчением отвечает  Шляпник и пытается вернуться на свое место.

–    Стоп! – говорит Король, отрезая  путь к спасению – Откуда у вас новая шляпа.

Шляпник бледнеет, как всякий, кто попадает впросак.

–     Я же шляпник!

–    А я король, что из того?

–    Ничего, Ваше  Величество.

–    Вот именно ничего, окромя того, что я король, а ты шляпник. Мое дело спрашивать — твое отвечать. – обращается к Королеве: – Страшно представить, что если бы каждый жил сообразно уму, а не подчинялся обстоятельствам!

Говорит Палачу:

–    Отрубить ему голову.

–    За что, Ваше Величество? – падает ниц Шляпник, отчего шляпа сваливается с его головы и скатывается к подножию трона. Одновременно Королева и Король тянутся за шляпой.

–    Я первый! – кричит король хватая шляпу.

–    А  я леди! – восклицает Королева и вырывает шляпу у Короля.

 

–    Шляпа не моя, – запинаясь, говорит Шляпник, устраиваясь на полу.

–    Не имеет значения, – говорит раздосадованный говорит Король, оставшись на бобах. – Следующий свидетель.

–    Да, Ваше Величество, – отвечает Шляпник ,даже в столь неловком положении  продолжая пить чай.

–    Тебе следует обращаться ко мне со словами Ваша Честь

–    Да, Ваша Честь Ваше Величество.

–    Отрубить свидетелю голову.

–    Это нечестно, – вдруг раздается громкий голос.

Алиса, возмущенная явной несправедливостью, вдруг начинает расти,  и скоро достигает  таких размеров, что ее видно с самого дальнего места! Так что даже сидевшая поодаль Садовая Соня  разнервничавшись, пододвинула к себе чужую сумочку, – (У Садовых Сонь по наследственной линии передается из поколение в поколение, как проснутся, сразу начинает искать сумочку). Одним словом  Садовая Соня так разнервничалась, так разнервничалась, что не выдержала и сказала Алисе

–    Вы не могли бы быть менее навязчивой, моя дорогая

–    Не могу, к сожалению, – сказала Алиса. – Ведь я расту.

–    Где это видано, – возмутилась Садовая Соня. – чтобы на заседании кому то дозволялось вырасти. Если зло не пресекать на корню, каждый тогда может в конце концов дорасти до начальника.

После чего  погрузилась в глубокий сон.

–    Это нечестно, – тихо повторила Алиса и села. Но даже и в этом положении  она была всех выше, чего остальные решительно не замечали.

 

А Королева все рассматривала шляпу.

–    Кажется, я где-то уже ее видела, – задумчиво сказала Королева, и Шляпник тотчас заметил:

–    Не иначе, как у меня на голове, Ваше Высочество.

–    Так это твоя шляпа?

–    Ни как нет, Ваше Высочество. – Я простой Шляпник,

Шляпник так задрожал, что у него развязались шнурки и ботинки сами сползли с ног.

–    Я очень и очень маленький человек, – едва не плакал Шляпник. – Мне все равно, казнят меня или не казнят, главное , чтобы восторжествовала правда и ее сестра – справедливость.

Королю ответ Шляпника очень понравился и он мог бы даже, если Королева того захочет, заменить смертный приговор несчастному на пожизненное заточение в башне, которую вот-вот достроят, если уже не достроили. (Король последние семь лет не посещал ни одного строящегося объекта).

 

И тут в судьбу несчастного Шляпника вмешался случай. Королева говорит, обмахиваясь шляпой словно веером, Королю.

–    Ты слишком жесток, мой милый. Спроси, что он может сказать в  оправдание.

–    Чье оправдание? – не понимает Король, еще не решивший, что он сделает со шляпой  Шляпника, когда она окажется в его руках, когда тому отрубят голову.

–    В свое, разумеется.

От ее слов Король ошалел:

–    Но я то в чем виновен, моя дорогая?

Королева поморщилась от такой глупости. Она всегда подозревала, что у Короля не все дома, и сказала:

–    Не в твое, его оправдание.

–    Но ты только что сказала: «свое оправдание»!

–    Ты что идиот?

Подобного оскорбления, тем более от своей лучшей половины, даже Король не мог  вынести.

–    С чего ты взяла, что Король идиот? Король не может быть идиотом, тогда бы он не был Королем. Значит, если Король идиот, он не король, и если он Король, то уж ни как не идиот.

Король  вспотел от столь длинной речи, зато Королева осталась довольной. Пока тот говорил, она успела переглянуться с Валетом, и заронила тому в сердце немалую толику надежды. Надо заметить, что с некоторых пор они были близки, как два сапога пара.

Король обратился к приунывшему Шляпнику и сказал:

–    Преступник, что вы можете сказать в свое оправдание?

Шляпник немного вздрогнул: «его дело, – решил он, – в шляпе, а шляпа у Королевы, и значит его судьба в ее руках, не иначе».

–    Мы пили чай, – начал Шляпник, дрожа как осиновый лист, – как вдруг филин…

–    Какой это еще филин? – насторожился Король, и тут же за советом обернулся к Королеве – Дорогая, ты знаешь что-нибудь на счет филинов ?

–    Нет, а ты?

–    Если бы я знал, то разве бы спрашивал?

Королева не могла упустить такого случая и мигом подхватила его за краешек, повелела подвести к ней Валета, сильно изнемогшего, в столь жаркую погоду, от тяжести цепей.

–    Голубчик, что ты можешь сказать на счет филинов?

Бедняга Валет, уже простившийся  с жизнью, ее вопрос воспринимается им, как глоток свободы. Это его последний шанс.

–   Филин,  это филин, который свистит.

–    Вот видишь, – повернулась к Королю Королева. – Это просто филин который свистит.

–    Я так и думал, – сказал Король. – И почему я первый не догадался? – Что у тебя еще?  – обратился он к Шляпнику.

Тот окончательно был ни жив, ни мертв.

–    Это надо у Мартовского Зайца спросить. Он у нас всему голова.

–    Нет уж, увольте! – восклицает Мартовский Заяц. – Дружба – дружбой, но своя голова ближе к телу. Я тут не при чем. Это у кого угодно можно узнать. Вот, Садовая Соня, она не даст мне соврать.

 

Садовая Соня только проснулась, а не потому, что подскочивший солдат уже стал хлестать ее по щекам, пытаясь добудиться.

–    Вы меня? – захлопала она столь длинными и густыми ресничками, что начинаешь понимать, отчего ее  столь часто и неотвратимо клонит ко сну.

–    Вас-вас! –  подтвердил Кролик, – Что вы можете сказать на счет чаепития.

–    Я спала, – зевнула Соня.

–    А потом, когда вы проснулись

–    Уснула, – сказала Соня.

–    Но, когда проснулись?

Садовая Соня снова захлопала ресничками изо всех сил пытаясь не уснуть.

–    Но я ведь сказала. что уснула.

–    Но когда то вы наконец просыпаетесь?, – не выдерживает Король.

–    Разумеется, – подтвердила Садовая Соня и закрыла глаза. Ей одной нечего было скрывать.

–    Ну и…

–    Сплю дальше.

Король в изнеможении откидывается на троне. Это не подданные, а черти какие то. Ну почем нельзя заказать новых подданных, которые королей своих будут понимать с полуслова

–    Но когда то же вы не спите – предполагает Король.

Садовая Соня ни как не может врубиться. что от нее хотят эти высокопоставленные особы, которых она глубоко уважает, но больше всего на свете ей хочется поспать. Вот и сейчас она клюет носом, а могла бы спокойно себе посапывать, никому не мешая.

–    Разумеется, – соглашается Садовая Соня, – когда не сплю.

 

–    С меня хватит, – устало говорит Король,  и Садовая Соня довольная  засыпает.

–    Я не верю ни единому его слову, –  обращается Король к присяжным. – Если у вас есть желание,  можете не вносить весь этот бред в протокол, мне все равно.

Крошка Билл от подобного святотатства едва не сломал палец, которым он столь тщательно записывал все показания слово в слово.

–    Но как это можно, Ваше Высочество? – взмолился он.

–    Можно, – милостиво сказал Король. – Или у вас есть возражения?

–    Но.., если так.., – забормотал Крошка Билль, которого пытались заставить замолчать остальные присяжные насмерть перепуганные, что им могут объявить неуважение к суду, что считается наивысшим грехом и карается немедленным отсечением головы.

–    Ты что-то хотел сказать?  – не расслышал того Король.

–    Ни как нет, Ваше Высочество, – вмешался Белый Кролик, – подсудимый сказал все.

–    Но он пока еще не подсудимый! – удивился Король, не поспешавший за событиями.

–    Исправим, – флегматично произнес Белый Кролик и тут же перевел одного из присяжных, заместо Крошки Билля,  Серого Индюка в разряд подсудимых. Теперь преступников уже стало трое.

 

–    Что толку проводить следствие, – ворчит Король, – если от следствия никакого толку.? Тем более, когда ни обвиняемые, ни свидетели все равно не говорят правды.  Не проще ли вначале заняться головами, а уж потом переходить к остальному А впрочем, как знаете. Мне то какое дело, когда моя голова на месте.

Не успел Кролик прикинуть, что к чему, как Шляпник воскликнул

–    Кажется, я вспомнил. Там был филин. Он сказал, он сказал …

–    Сам ты филин, – буркнул Король. – Молчал бы…

 

На заседании также присутствовали  морские свинки, очень беспокойные особи. Их хлебом не корми, дай поаплодировать. И одна разошлась так, что зажгла своим энтузиазмом многих, и ее естественно скоро удавили в возникшей свалке. К сожалению, и такое случается. Солдаты аккуратно выскребли ее останки лопатами и сунули в мешок. Тут главное, не забыть потом его убрать.

Король поморщился, Королева, по прежнему, была индифферентна.

–    Ну, думаю достаточно. – сказал Король, – Пора и меру знать. Закругляйся!

–   Это я всегда готов, – заулыбался Шляпник, думая, что речь идет о шляпе. – За мною не заржавеет и считайте, что она уже в  шляпе, то есть, в кармане.

–    Если мы этому болвану сегодня не отрубим голову, то завтра придется рубить пол королевства, – с грустью констатировал Король неоспоримую на сегодня истину.

Тут затоптали еще одну свинку и снова солдаты долго и тщательно отскребали и складывали ее в мешок.

 

Алиса вздохнула, не зная, жалеть ли ей свинок, или ограничиться простым возмущением. Пока разбирались со свинками, Шляпник сбежал. Король решил, что никуда тот не денется и ограничился пока простым недовольством. Зато Королева неистовствовала, хотя до этого вела себя вполне пристойно.

Когда улеглось, Король распорядился на счет следующего свидетеля. Им оказалась кухарка. На ней по прежнему было то же грязное в пятнах платье. Сама ее неряшливость играла кухарке на пользу. Ни Король, ни Королева не любили, когда кто-то выглядел лучше чем они.

–    Ваши показания, – произнес Король и чихнул. Потом чихнула Королева и следом, как по команде расчихались многие.

Вот и Алиса, сморщив носик, на всякий случай чихнула дважды.

–    Это еще что – пробурчала кухарка. – Вам надо, вот вы и давайте, а мое дело сторона.

Король обратился к Белому Кролику, который не любил кухарок из-за их пристрастия к жаркому из кроликов.

Кролик пошептался и сказал

–    Мое мнение подвергнуть эту особу самому жесткому перекрестному допросу.

Присутствующие оживились.. На их памяти подобная мера применялась впервые. Еще задавили двух морских свинок, потом  одну.

Король нахмурился и Кролик нахмурился, одна Королева не нахмурилась, поскольку еще задолго до суда была уже недовольна его результатом.

–    Крендели, ваша работа?

–    Моя, ну и что.

–    Из чего вы их лепите, уважаемая?

–    А это уж мое дело, уважаемый.

–    И все же , ,

–    Из перца она их лепит, из перца, – раздался крик в зале.

И тут еще Садовая Соня подняв голову, подлила масла в огонь.

–    А по моему, так из кефира.

–    А..! – вдруг завопила Королева совсем не по королевски, – ату ее, ату! Голову мне ее голову, и немедленно!

Переполох достиг Садовую Соню. Она проснулась окончательно и исчезла. Тут явно не обошлось без нечистой силы. И когда солдаты привели собравшихся на поляне в чувство, кухарка исчезла вслед за Садовой Соней. «Вот и верь после этого людям, – прошептала Алиса».

–   Следующего свидетеля, – с облегчением сказал Король. Ему не нравилось, когда его подданные не считались с его королевским величеством.

Белый Кролик склонился над списком, Алиса  зевнула, такими темпами им вряд ли удастся до вечера отрубить хотя бы одну голову. Она даже немного позлорадствовала, что именно против нее они ничего не смогут выдвинуть, а то она бы им показала, где раки зимуют, как тут случилось такое…

Белый Кролик поднял голову и оглядывая публику, четким голосом произнес

–    Алиса!

Имея в виду именно ее, Алису.

–    Ну..с, моя дорогая. – неожиданно обратился Король к Королеве, – Теперь твоя очередь, я  побежал мыть руки.

–    Нет уж! Ваше Высочество! Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

 

 

 

Глава двенадцатая.

 

 

 

–    У..о! – крикнула Алиса, подскакивая со скамьи, совершенно забыв о произошедших с нею изменениях. Разумеется, она тут же нечаянно опрокидывает скамью с присяжными, и те рассыпаются, беспомощно скользят по траве, как аквариумные рыбки, если конечно опрокинуть аквариум.

–    Ах, бедненькие вы мои, – защебетала Алиса, собирая незадачливых присяжных в небольшие кучки и затем заново рассаживая их по местам. В суматохе она не могла не ошибиться. и в результате посадила верного Ящерку Билла вверх тормашками. Но к его достоинству следует добавить, что сам он при этом не издал ни звука, воспринимая случившееся с ним как неизбежную необходимость, и когда Алиса перевернула его, то даже благодарственно помахал ей своим хвостиком. Но она бы не была Алисой, если бы не пробормотала при этом.

–    Словно для них есть разница между верхом и низом.

Она даже собрала их письменные принадлежности, в результате чего они долго спорили и не начинали процесс, у кого чья доска, пока не сошлись во мнении, что лучше иметь чужое, чем не иметь ничего вовсе.

Согласитесь, нет ничего глупее.

–    Ну! – спрашивал Король у Алисы, когда все устаканилось, в смысле утряслось. – Что скажешь?

–    А что говорить то?

–    Что знаешь, то и говори. Правду и чистую правду и ничего кроме правды, – продолжал Король.

–    Но я даже правды не знаю, – сказала Алиса.

–    Но что-то ты должна знать! – осерчал слегка Король. – Так не бывает, чтобы свидетель ничего не знал.

–    А может мне тогда немножко соврать – предложила Алиса.

У Короля даже цвет лица изменился.

–    Запишите немедленно ее последние слова, – слабым голосом указал он присяжным. Прошу всех обратить на это внимание; и если это не прямой подкуп, тогда,  что это такое, я спрашиваю.

Кролик почесал за ушками, и понимая, что процесс пошел наперекосяк и теперь  Алисе, на которой собственно держится повествование,   отрубят голову,  предложил на выбор:

–    Ваше Величество! А не кажется ли вам…

–    Нет не кажется, – быстро сказал Король. – Что еще?

–    Я думаю, Ваше Высочество…

–    Я тоже.

–    А если, Ваше Величество…

–    Никаких если. Ты понимаешь, о чем я?

И Король самолично на пальцах тут же объяснил присяжным, что с ними будет, если Белый Кролик будет продолжать упорствовать. Он прямо так и заявил

–    Вы знаете, я не потерплю, не потерплю, так и знайте.

И столь решительно при этом постучал  кулачком, что последняя оставшаяся в живых морская свинка расплакалась. Как вы понимаете,  скоро и от нее не осталось даже мокрого места.

–    Тихо, когда говорит Король! – проквакал Белый Кролик, и стал местами похож на курицу.

–    Тихо, тс..! – тут же подтвердил Король, понимая, что если он немедленно не избавится от дерзкой девчонки, то получит на сегодня  второй прецедент, а это уж слишком.  И, заглянув в книжку, что лежала на его на коленях, громко прочитал

–    Лица, достигшие совершеннолетия через свой рост подлежат немедленному удалению, как лица несовершенные и не могущие давать показания ни на себя, ни на кого угодно.

Все поняли, что речь идет именно об Алисе, но девочка не собиралась сдаваться так просто.

–    У вас неправильная книга, или вы ее не правильно держите.

Она тут же, заглянув через несколько человек  в книгу, которую Король держал вверх ногами.

–    Ну, что я вам говорила!

–    Какая невоспитанная девочка, – спохватилась Королева.

Пока она молчала, все словно бы забыли о ее существовании, и теперь с удивлением ее разглядывали.

Король побледнел и закрыл книжку.

–    Ваше решение, господа присяжные, –  обратился он к присяжным, которые к этому времени все уже были на стороне Алисы.

 

Белый Кролик не мог не знать, – значит он знал –  что то, что он сейчас сделает и скажет, нельзя делать ни при каких обстоятельств.

И вот он что сделал и сказал

–     С Вашего позволения, э.., Ваше Высокое  Величество, э… –   запинаясь бормочет Кролик, чувствуя, как страх сползает по его позвоночнику к хвосту и там опускается до кончиков  задних лап.  –  Только что… э,  был нами найден один документ… э.

–    И что это значит, э? – спросила Королева.

–    Э.., это такой документ,  что был нами обнаружен.

–    Обстоятельства обнаружения? – спрашивает Король.

–    Подозрительные, Ваше Величество.

–    Время обнаружения?

–    Неопределенное, Ваше Величество.

–    Отлично! – сердится Король, понимая, что он в очередной раз дал маху, назначив Белого Кролика Секретарем Высокого Королевского Суда.

Не справляется, надо сказать, Кролик!  Не иначе, как свои интересы имеет, шельмец.

–    Есть основание, Ваша Честь считать,  что оное письмо написано самим обвиняемым.

–    О! – оживилась Королева, – интересно, очень интересно!

А Король сказал:

–    Тогда данное обстоятельство в свете вышеизложенного, в корне меняет дело. Кто-нибудь успел с ним ознакомиться?

–    Вряд ли, – потупился Белый Кролик. – Да и кто посмеет, Ваша Честь, письмо сугубо конфиденциально! .

–    Тогда ознакомьтесь, за чем стало? – приказывает Король и, обращаясь к Королеве добавляет. – Ну что за народ, что за подданные, им хоть кол на голове теши. Пока по шее не настучишь, не почешутся.

–    А на чье имя письмо? – обратились со скамьи присяжных.

Наверное, то был Крошка Билль, не иначе.

–    Не важно, вот это совсем неважно, – поторопился Король. – Пусть каждый занимается своим делом.

–    А почерк? Почерк подвергнут экспертизе? – звучит со скамьи все тот же противно скрипучий голос. – Действительно ли правда в данном случае правда соответствует истине?

Король и Королева сделали вид, и последний вопрос пролетел мимо.

 

Белый Кролик между тем разворачивал свиток и чем дальше он в него углублялся, тем лицо его становилось длиннее и длиннее, а ушки острее.

–    Здесь не письмо, а целая поэма в стихах, – растерянно говорит он, обращаясь к публике.

–    Меня интересует сам почерк, – прогнусавил все тот же голос.

–    С почерком, – Кролик уткнулся в текст и минуты четыре шевелил губами. – С почерком, к сожалению проблемы. Пока он не идентифицируется ни с одним нам известным. И это, я должен заметить и сказать вам, выглядит более чем подозрительно, когда неизвестное нам лицо пишет неизвестный текст неизвестным почерком.

–    Следует ли из этого, что почерк подделан?

–    Вполне возможно, – задумался Белый Кролик, – на данном этапе этого не исключено.

–    А подпись! – ни как не угомонится Крошка Билли, – Что с подписью?

–    Подписано, Валет, Ваша Милость, – прочитал Кролик.

–    Тогда зачем вы нам всем голову морочите? – возмутился Король.

–    Еще не знаю, – простодушно отвечал Кролик.

Тут зазвенели цепи и слабый голос прошептал:

–    Клянусь честью, Ваше величество, – мне кажется, я не имею к данному письму никакого отношения.

–    Но ваша подпись?

–    Его честь, секретарь только что подтвердил вам ее поддельность.

–    Я этого не говорил, прошу занести сие в протокол. – засуетился Кролик. – Меня неправильно поняли. То, что подпись поддельная, и подпись подделана это совершенно разные вещи и я прошу их не путать.

–    Обвиняемый отказывается от подписи, что доказывает его виновность, – сказал Король. -. По моему, нам ничего не остается, как отрубить ему голову хотя бы в назидание другим, если кто вдруг усомнится в справедливости приговора.

Рыжая Курочка пропищала:

–    Давно бы так, а то развели, понимаешь тут.

Алиса была ошеломлена приговором, и крикнула:

–    Требую для полной ясности прочтения самого письма.

–    Гм..! – задумался Король и осведомился у господина секретаря:

–    Как у нас со временем, милейший?

–    Сколько угодно, Ваше Величество, – сказал Белый Кролик.

–    Тогда читайте, только без остановок, и не вешайте мне лапшу на уши.Да зарубите себе на носу, со мною такие номера не проходят бесследно.

Кролик, поправив очки, стал читать. Ни я, ни он, ни вы, ни мы,И не один из нас,Не мог сказать, но говорилКоторый завтра час. Он мог проснуться в ночь – полночь,И на простой вопрос,Который час, он говорил,Который завтра час. Шел ли в школу, иль домой,Но по дороге, каждый раз,На наш простой вопрос твердил,Который завтра час. Я как то сам встречался с ним,Дружок, куда спешишь,Не глядя на часы сказал,Который завтра час. –    Феноменально, – сказал Король, и оборачиваясь к супруге. – А что скажете вы, дорогая?  –    Я была бы вполне довольна, если бы ему уже  сегодня отрубили голову, – сухо сказала Королева. –  На часах –  шесть часов, меня тошнит, и у меня еще нет ни одной головы.  Такого не наблюдалось со времен смерти моей пра-пра-пра-бабушки.-    Не дождетесь! – громко выкрикнула Алиса. – Хватит рубить головы. И прошу это немедленно занести в протокол.    Присяжные застрочили грифелями, а Ящерка Билль записал пальцем: «прошу немедленно занести в протокол».  –    Вот видите! – Король развел руками. – Я умываю руки. … Впрочем, нам ничто не мешает сделать еще одну попытку. Как вы относитесь, подсудимый к чувству времени? – обратился Король к подозреваемому.    Валет вздрогнул и стал из червонного немного зеленым.-    Мне кажется, мне кажется …    Тут Алиса стала ему на пальцах объяснять, что он должен сказать, но Валет упорно смотрел в другую сторону. И тогда Алиса  еще  громче крикнула:-    Разве вы не видите, подсудимый  не в себе, чего тут не ясно!      Король пошамкал губами, хотя у него была отличная вставная челюсть.-    А где?  – позвольте вас спросить?-    Н.., –  растерялась Алиса. – не знаю.-    Вот, когда узнаете тогда и поговорим.-    Но будет поздно, ему уже отрубят голову. –    Вполне возможно, если он вернется, – с завидным хладнокровием отвечал Король и обратился к подсудимому:-    Вы тоже так считаете?-    Нет.., – сказал Валет, – то есть.., да, в смысле нет, если можно, Ваше Королевское Высочество! .-    Все ясно. Еще вопросы будут?-    Будут: – сказала Королева и тотчас швырнула чернильницу в Ящерку Билля.     Тот едва успел записать, «да, в смысле нет».

Король обращается к подсудимому:

–    Вы что-то сказали?

–    Пока еще нет.

–    Так говори, черт тебя побери! – воскликнул Король и стащил у Королевы шляпу. –  У нас туго со временем, и тогда ты рискуешь опоздать на собственные похороны.

–    Но мне еще не отрубили голову, Ваше Величество, – резонно заметил обвиняемый.

–    Так в чем дело! Палач, отрубите голову сему человеку согласно его желанию.

–    Вы меня неправильно поняли, – возмутился Валет, которому уже крутили руки.

–    Не имеет значения, – сказал Король. – Раньше следовало думать.

–    Я хотел …

–    Хотеть мало. Что у нас еще? – обратился Король к Белому Кролику.

–    Ее Величество просит слова, – заметил Кролик указывая на Королеву.

–    Разве ей кто затыкает рот? – удивился Король.

–    Отрубить ему голову! – говорит Королева, показывая на Ящерку Билла.

–    А ему то за что? – удивился Король. – А впрочем, если Королева желает, отрубить ему голову!

Солдаты хватают Ящерку Билла.

–    А..! – кричит Ящерка Билла! – Я не виновен, прошу занести это в протокол.

–    Занесите в протокол: не виновен, и отрубите голову.

–    Ну уж нет! – окончательно возмутилась Алиса поднимаясь во весь рост. – Это уже полный беспредел и я буду жаловаться.

Король обращается к присяжным:

–    Занесите в протокол, она жалуется. Без беспредела, пожалуйста. Что еще? – спрашивает он у девочки, что возвышается над всеми подобно пизанской башне.

–    Это возмутительно, – над всеми звучал голос Алисы. – И я вас не боюсь!

–    Неужели этой девчонке до сих пор не отрубили голову? – покраснела Королева.-    И не отрубите, – окончательно осмелела Алиса, и показала  царствующий чете язык.-    Ох! – прошептала Королева и упала в обморок.-    Ох! – прошептал Король, хватаясь за сердце.    Валет пятился, пока не исчез. Его примеру  последовал Ящерка Билл. Потом и другие стали потихоньку разбегаться и разлетаться. Алиса, одиноко возвышаясь над опустевшим залом, сказала строго, но справедливо: –    Подумаешь, испугали! Какая то всего-навсего затрепанная колода карт. Ну, может несколько колод, какая разница. Пока приводили в чувство Королеву и оказывали первую помощь Королю, Алиса вдруг почувствовала, насколько она соскучилась по живым людям. И ей ужасно захотелось домой, в добрую старую Англию, на берег, под ослепительно белым солнцем. И не дай Бог, если сестра ее обнаружит ее исчезновение! Тогда грехов не оберешься.     Отыскав глазами Белого Кролика – (кого еще можно найти глазами? …  А тот  уже намыливался смыться вслед за всеми ) – Алиса последовала за ним.  Последнее, что она видела там, точнее запомнила, это  ослепительно мудрая улыбка Чеширского Кота, что  раскачивалась над всем высоким собранием.  Казалось, он один понимает, что все это значило.      На этот раз Белый Кролик не торопился, ибо день его на сегодня  оказался безнадежно испорчен. Он так и сказал сам себе: «Мой день, на сегодня, испорчен!.  –    Что, испорчено? – полюбопытствовала Алиса, пытавшаяся все это время догнать Белого Кролика. –    А! – вздохнул Белый Кролик: – Теперь уже все равно! –    А что все равно? – не отставала Алиса.     Ей все не удавалось попасть в ногу с Белым Кроликом, поэтому она смешно подпрыгивала.  –    Какая разница! – тяжко вздохнул Белый Кролик, – когда все равно.     Алиса не могла с ним согласиться, но они стояли уже на берегу реки.     Перед расставанием, Кролик замялся, словно ему хотелось, что-то совершенно секретное и важное на прощание поведать маленькой девочке. Но, не смог. –    Пока! – говорит Кролик и быстро исчезает.     Алисе показалось, что на его глазках мелькнуло нечто вроде слезы. –    Что с тобой, дорогая? – раздался, как гром среди ясного неба, голос старшей сестры. – И этот нелепый веер, и перчатки! Откуда они у тебя?     Алиса колебалась несколько, раздумывая, рассказать ей или не рассказать, что с ней происходило, пока сестра дочитывала  скучную книгу. И решила, что не стоит. Все равно не поверит, так, к чему стараться, как сказал бы Белый Кролик.     А перчатки и веер она с тех пор хранит как самую дорогую память о том сказочном путешествии в мир чудес и фантазий.

 

 

                                                    конец. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

.

 

 

 

 

 

–