Уже миновала неделя, как Саня Бздун служил в ворганах. Здание в Темном Перелеске наконец-то открылось для юноши. Туго соображающий Саня все-таки кое-как сформулировал: отныне это плацдарм его замыслов; тут уж он разгуляется (в лучшем смысле)… Но именно сделавшись сотрудником Здания, собственно в о р г а н о м, Саня маленько приуныл. Даже и не приуныл, а растерялся; не смекнул сразу, что именно станет делать. Это было тем более не просто, что о молодом человеке как будто разом все позабыли. Постучали по плечу: мол, валяй, действуй! – а как действовать, в каком направлении, – не указали.

Не исключено, со скорбью размышлял Бздун, его проверяют. То есть собственно принимают решение: как именно использовать его способности? А способностей-то хватало, тут Бздун никак не беспокоился. Первое: Саня имел аналитический склад. До сих пор это так уж сильно не проявлялось, но, опять же, где? Сидя под елкой (грубо выражаясь), не нужно быть аналитиком. Сидишь, да и всё, шишки считаешь… Но в острых жизненных обстоятельствах Бздун умел быть проворным (его разум был проворен). Имелись этому примеры: когда в Волдыре прошел слух, что возможно наводнение (городской пруд из-за длительных дождей тогда маленько вспучило), Саня, как и некоторые горожане, принялся за строительство лодки. Ну, лодки-не лодки, но плавательного снаряда… Так вот: как начал Саня свое строительство, так, через полчаса, и покончил, ибо угодил молотком по пальцу, так что даже получил на пару дней бюллетень. Что это доказывает? Только то, что, в целом, Бздун неплохой аналитик. Сразу смекнул, что на лодке далеко не уедешь, нечего и париться… И вот, на уровне подсознания, плюнул на строительство да и отбил палец… Все равно, мол, без надобности!

Утешительные мысли, однако, не особенно помогали. Слоняясь с утра до вечера по Зданию, Бздун невольно примечал, как иные ворганы, постарше, при виде его, Саниной, фигуры, сплевывали в урны, называя его сквозь зубы по фамилии: Бздун. Точно с подтекстом, ей-богу!

Старался Саня, как мог; направлял внимание старших товарищей на свою персону, – да без особого результата. Терся в курилке, к примеру; пробовал даже слово вставить… Так, пискнул однажды, с критическим прицелом, что деревья в Волдыре надобно постричь, а то живем, как в лесу.

Сотрудники, присутствовавшие при этом решительном демарше, вроде бы, реагировали одобрительно; один даже сказал:

– А что, дело. Вон бери ножницы, да валяй.

Другой же, не слишком-то и месту, вставил:

– Операция «Бздун».

Все засмеялись. Ну а Саня солидно кашлянул и высказался, что название маленько неудачное. В том смысле, что можно подобрать позаковыристее… А то все сразу догадаются: раз операция «бздун» – значит, ему, Бздуну, поручена. По логике-то, а?

Выслушав эту речь, сотрудники молча переглянулись и, не сговариваясь, покинули курилку. Видать, не придумали, что возразить… Бздун сдержанно крякнул; все же он молодец!

Но гордиться долго не пришлось. Уже через пару дней Саня Бздун получил задание. То есть не то чтобы задание… Уж очень неопределенно высказался наставник. Сказал:

– Хватит уже под ногами путаться. Недели не прошло, а ребята жалуются…

– На что? – вскричал Бздун. А был, по совести говоря, эпизод… Но вроде никто не был в курсе… Дело в том, что в один из первых дней Саня не сладил с дверным замком. Ради конспирации заперся на оба замка; но оказалось, что вторым, запасным, не пользовались со времени постройки Здания… Ну а Саня переусердствовал. Когда пришло время убирать в сейф документы (а всех документов-то был чистый лист бумаги! 11 формат. Да пара стрелочек – результат Саниных интеллектуальных спазмов)! Короче, так или иначе, Саня Бздун действовал строго по инструкции: опустил жалюзи и запер дверь последовательно на оба замка. Ну, запер и запер… Через минуту же, упрятав бесценный пустой лист, Саня предпринял попытку вырваться из кабинета. Потому что уж, действительно, было пора! Пора было домой, но главное – остро хотелось в туалет. Ну вот. Первый-то замок поддался без разговоров; а второй – никак. Стоп, как говорится, машина. И главное – в туалет хотелось ужасно… Саню буквально зазнобило… Выходил, натурально, конфликт чувства и долга.

… Конечно, из кабинета Саня Бздун, в конце концов, вырвался. Маленько с опозданием (если быть точным); но – лучше поздно, чем никогда. И главное, как глупо вышло! От отчаяния (да и все равно нужно было какое-нибудь решение) Саня решил сходить в пепельницу… тем более – будучи человеком некурящим… Решил – и сходил; да только не рассчитал! И даже не он не рассчитал, а пепельница на э т о не была рассчитана. В общем, побежало это дело по столу, хорошо хоть документы были в сейфе…

Так или иначе, начало Саниных подвигов оказалось так себе; серединка на половинку. Так что час, когда Бздуну было решено  д о в е р и т ь   ответственное задание (а других тут и не бывало), молодой человек встретил, можно сказать, в мокрых подштанниках, хотя, конечно, с горячим желанием приносить пользу. Но то-то и оно, что польза не яйцо; тут на природу надеяться нечего… Да и потом (размышлял Саня), другие ворганы   т о ж е… Не сказать, чтобы надрывались на государственной службе. Более травили анекдоты, чем служили. На физиономии каждого воргана (подметил наблюдательный Бздун) сидело выражение брезгливости и иронии одновременно. Будто человек ест изо дня в день несвежую пищу, и знает притом, что пища несвежа, а поделать все-таки ничего не может. Исполняет свой окаянный долг – и жрет, жрет, жрет! Будто приговоренный, право… Ну-с, а Саня тоже не дурак. Он смотрел на других и прикидывал… Соображал – как заявить о себе таким образом, чтобы и молодые ворганы, и ворганы-ветераны содрогнулись? Конечно, дурацкий случай с пепельницей в счет не шел… Ну а другого случая не подворачивалось; то есть не подворачивалось до тех пор, пока наставник не придумал дать Бздуну задание.

В кабинет к начальнику Бздун вошел натурально строевым шагом. И неплохо, кстати говоря, получилось; хотя, конечно, все равно было видно штатского человека.

При явлении Сани Бздуна наставник маленько вздрогнул, полез за куревом, да тут же и вспомнил, что бросил… Короче – смех, да и только. Сидит человек, в неплохой должности, за столом – и так его и корежит… Саня не без гордости отметил про себя спазмы начальника. «Вот как бывает, – с удовлетворением думал Бздун. – Сидит человек в кресле, сидит-сидит… А столкнется с ЛИЧНОСТЬЮ – и вянет, как трын-трава…». Личностью, само собой, Саня назначил себя; дело-то молодое…

Немного пофыркав и покрутившись на стуле (стараясь не смотреть на Саню), наставник хмуро сказал:

– Болтаешься, как говно в проруби. Пора делом заниматься.

Саня Бздун щелкнул каблуками, но поскользнулся и едва не рухнул на пластиковый пол (вот тоже: стелют полы, как в сортире! До первой травмы, как говорится…).

Наставник продолжил, совершенно отвернув голову от Бздуна и уткнувшись взором в занавешенное окно:

– Говно в проруби… – повторил он задумчиво. – Ну-с, и дело твое тоже… мокрое, ммм… С сегодняшнего дня твоя тема – рыбы. Участок, сам понимаешь, проблемный. (Тут наставник слегка приободрился). – Так себе участок… Во-первых – водная среда… Да и сами рыбы… Идут на контакт неохотно, максимум – подвигают жабрами.

Саня Бздун важно кивнул.

– Приходилось сталкиваться, – произнес он сквозь зубы и с горечью. – Паршивая публика. Мало что молчат – еще с таким видом молчат, будто ты еловая шишка, а не человек. А главное – в руки не даются!

– Вот! – сказал наставник и со стуком захлопнул пустую папку. – Именно. То есть продолжай вести наблюдения. Легенда же твоя будет простая: турист.

– А реквизит? – прошептал, подавленный блеском перспективы, Бздун. – Палатка имеется…

– Ну, – заметил наставник рассеянно. – То есть тем более. Палатка, сачок для бабочек…

– Сачок? – удивился Бздун.

– Сачок, удочка, ну да сам увидишь… П о   м е с т у.

– Слушаюсь! – рявкнул Бздун, но щелкать каблуками поостерегся; с такими дурными полами…

 

Вот как получилось, что начинающий ворган Саня Бздун стал, что ни день, мелькать на берегу городского пруда. То есть на том самом месте, где жизнь текла почти неприметно; серые воды пруда были неподвижны, облака скользили по бледному небу медленно и неохотно, а волдыри почти совсем не являлись на пруд. Чего там ловить-то, в самом деле? Разве что с рыбами на память фотографироваться?

 

На второй день наблюдений Саня Бздун сделал открытие: он был на берегу не один. Являлись тут одни… публика – не разбери поймешь… Но не рыбы, факт. «А если не рыбы, – пытал себя Бздун, – чего тогда явились к пруду? Утопиться, что ли?».

 

Таинственной публикой были молодые коршуны. А с ними – собственной персоной – отец Сойка.

 

При виде незнакомцев первым Саниным побуждением было   з а х о в а т ь с я; укрыться, грубо говоря, в складках местности. Однако, по размышлении, Бздун принял вполне взвешенное решение: именно   у к р ы т ь с я   в   с к л а д к а х   м е с т н о с т и, дабы в дальнейшем беспрепятственно вести наблюдения, держать руку на пульсе. Сане вдруг открылась вся небесная мудрость начальства: вот, выперли его на этот долбаный пустынный берег, отмахнулись – и все под видом того, что тошнит их от Саниной энергичной персоны! Но – это только первый план, внешние, п е р в и ч н ы е признаки! А на деле-то, на деле на Бздуна возложили серьезнейшую миссию: контролировать действия неблагонадежных горожан во избежание глупостей, которые могут натворить иные г о р я ч и е г о л о в ы. Те же коршуны, отец Сойка – о, безусловно, это народ кругом честный и проверенный. Но, допустим, коршуны – при всей внешней благонадежности – еще в школе, помнится, в золотые-то годы… какие раздавали Сане п о д ж о п н и к и! ух, какие… Да еще присовокупят при этом действии, скажут: массаж. Цена две копейки. Ну – денег, конечно, не брали, хотя поджопники раздавали не скупясь. Преподнесут этак, да засвистят мелодию на выдуманные слова: «Бздун – птичка певчая»… Шутка, само собой, потому что какая Бздун птица? Даже и в границах живой природы?

Но где прикажете укрыться на голом берегу мертвого пруда? Разве выкопать канаву и устроиться там под видом рядового покойника? Полагаясь, так сказать, на авось? Либо – что уж совершенно смешно и практически малоисполнимо – нырнуть в вонючий пруд и имитировать рыбу?! Хотя плавает Саня Бздун неплохо; не рыба, конечно, но – в тот же День Снулой рыбы – в младшей возрастной группе пришел первым… Правда, тогда соревновались в плавании на берегу, но, тем не менее, кто-то пришел вторым, а кто-то и третьим…

Так Саня Бздун принимал свое непростое решение. Ничего смешного, кстати говоря, в его сомнениях не было; и даже наоборот! Тем более, если учесть, что волдыри – такой народ, которому, в принципе, чужды всякие сомнения…

Промучившись над проклятым вопросом – как укрыться на пустом берегу от пронзительных глаз коршунов? – Саня Бздун, в конце концов, принял единственно верное решение: нашел дома старую удочку да сел на голый берег, закинув сей снаряд в пучину вод. Ну а для острастки принялся насвистывать что-то вроде беззаботной песенки… Мол, отдыхает человек, понятно? А раз отдыхает – с него и взятки гладки.

Однако, сидя на твердой сырой земле, Саня то ли маленько поумнел, то ли еще что; а только вдруг задал себе простой вопрос (на который, кстати, не имелось однозначного ответа): а если, подумал осторожный Бздун, коршуны возьмут да и утопят меня в пруду? Просто ради какого-нибудь глупого предрассудка? Либо – во имя превратно понятого долга?

Подумал так – и сразу выяснилось, что Бздун есть Бздун; ничего не врут фамилии… Проникнувшись поганой перспективой, Саня натурально задрожал. Тем более, коршуны, как выяснилось, приметили одинокого рыболова…

– Рыбы передохнут, – заметил какой-то молодой коршун, оценив Санину фигуру. – Со смеху…

– Да это Саня Бздун, – откликнулся другой. – Ну Бздун, забыли, что ли? П е р д и л а – а т а м а н (а у Сани, еще в школьные годы, имелось такое прозвище: Пердила-атаман; что правда, то правда…).

… В принципе, Саня мог им тут же все и выложить. По поводу своей миссии, так сказать. Но, опять же, мог, да не мог. Потому что тогда как быть с заданием? С легендой?

Маленько помявшись и напустив на себя совершенно простодушный вид (отчего стал еще более походить на того Пердилу-атамана, из детства), Саня Бздун беспечно объяснил приступившим коршунам, что он тут, на берегу пруда, т р е н и р у е т с я.

– Не понял, – молвил один из коршунов, сдерживая смех. – Тренируешься, что ли, на жопе сидеть?

Формулировка Сане не понравилось, но он напомнил себе мысленно про чувство долга и ответил сдержанно:

– Не на жопе. А просто, на всякий случай, готовлю себя    к   п е р е м е н а м к л и м а т а. Чтобы не застали врасплох. Так что сижу на берегу в любую погоду – дождь ли, град…

Коршуны вытаращили глаза, а самый молодой присовокупил:

– Град? Летом-то?

Приблизившийся к собеседникам отец Сойка движением руки остановил обмен репликами, потом сказал наставительно:

– Человек отдыхает. И мы вышли на берег за тем же – я разумею свежий воздух. Не будем же друг другу мешать суесловием, отвлекать от природы.

– Вся природа тут – одни рыбы, – заметил Бздун. – Да и тех не видать…

На это замечание обе стороны вздохнули; да и что было говорить?

Так, день за днем, на берегу пруда продолжались нечаянные встречи коршунов во главе с отцом Сойкой – с одной стороны, и Сани Бздуна с его миссией – с другой. А тут ведь важно что? Важна система. Вот и вышло, что коршуны и Саня попривыкли друг к другу; так даже попривыкли, что коршуны стали принимать Бздуна за какое-то береговое сооружение; непутевое – но что поделаешь? Стоит и стоит… (хотя Саня как раз не стоял, а сидел на берегу. Ну да не в этом суть!).

Одновременно Бздун, естественно, продолжал вести свои наблюдения. Рыбы, впрочем, как чувствовали: вообще не являлись на глаза. Казалось даже, пруд давно мертв; травы и той было не видать, одна мутная взвесь дрожала в неглубоких водах… И вот в этой взвеси как-то (но нет, скорее всего это было видение, да и всё!)… И все-таки, в один прекрасный день Бздуну померещилось… Представьте себе: огромный корабль, на борт которого усаживаются пассажиры – сплошь рыбы! Ни одного путного пассажира среди этой публики нет, одни рыбьи брезгливые физиономии. И вот, стало быть, всходят на борт (а корабль огромен! Для нашего-то пруда – просто невероятно велик!); всходят на борт, р а с п о л а г а ю т с я… И сразу вослед этому корабль, мягко покачнувшись, отчаливает и на век покидает берега родного Волдыря! Навсегда… Но рыбы не плачут и не горюют (даже не машут руками остающимся по   э т у   сторону). Они спокойно и брезгливо осматривают родимый берег, а потом, как по команде, отворачиваются и смотрят в невидимую даль с непонятным чувством… Смех, да и только… Сане, впрочем, никак не было смешно. Он с внезапным ужасом осознал, что если видение сбудется и рыбы свалят в таинственную неизвестность, – то что останется им, рядовым волдырям? Исчезнет неприятное рыбье войско из их жизни, оставит их один-на-один друг с другом… А далее что, скажите на милость? Далее – ж р а т ь друг друга?

Саня Бздун резким движением отвернулся от темных вод, голова кружилось, а за закрытыми глазами так и мелькал неизвестный прекрасный корабль, уносящий в недосягаемую даль проклятых рыб!

«Бежали! Откупились…» – бессвязно думал Саня. Не мог смириться с мыслью, что вот так, ни за что, за одну только вековечную рыбью печаль, – забрал чудесный корабль рыб на свой борт – да и был таков!

Коршуны же, изо дня в день, терпеливо, как школьники, слушали старшего товарища – отца Сойку.

– Волдырь, – внушал терпеливой пастве отец, – место в некотором роде благословенное. Тихое, как омут (что и неплохо); поскольку народ тут проживает изначально послушный и с мутными, готовыми внимать рылами. Однако (тут отец Сойка поднял палец, фиксируя внимание) имеется у наших сограждан недостаток. Помимо войлочных физиономий (что было бы и неплохо), мозги в головах также из войлока. И это факт, подтвержденный специально проведенными исследованиями. Из войлока и строительной ваты. Ну а на что годятся такие мозги? Особых свершений, увы, дожидаться нечего. Зато волдыри послушны и ласковы, в особенности в период зимней спячки. Как плюшевые мишки, право! Легли на бок, и считают сладкие сны. Однако эта публика такова (тут отец Сойка вторично поднял тонкий указательный палец), что ежели ее не снабдишь – своевременно не снабдишь! – примерным пинком, то и будет недвижна, как пень. Ровно та же социальная активность…

– Ход, – внушительно говорил отец Сойка, – это вам не рядовая прогулка по пустой улице.

– Понятно, – вставил один из коршунов. – Ясно, не простая… Приодеться, наверное, следует; лица это самое… почистить …

Полыня брезгливо поморщился.

– Что значит «почистить»? ты, что ли, физиономией говно хлебаешь?

Молодй коршун обиделся, но сдержался; объяснил хмуро, что ничего подобного, ест он ложкой, так что нечего к словам цепляться…

– Помыться – ради торжественности, – добавил он прежним угрюмым тоном.

Отец Сойка благостно улыбнулся спорщикам.

– Пойдем с утра, – говорил он, смежая глаза. – Под благоухание черемухи, сопровождаемые парящим в небесной синеве голубем, двинемся по центральной улице. Вдохновленные нашим примером, скорее всего и даже наверное за нами потянутся люди… Под теплым благодатным солнцем Ход двинется в путь, и не всякий дойдет до цели, ибо Большой Спасатель наделяет каждого по его скудным возможностям…

Увлекшись, отец Сойка слегка порозовел и говорил, хотя и сдержанно, но с большим чувством. Стоило ему, однако, перевести дух, как слушатели разом загомонили:

– А куда пойдем-то? То есть какова цель?

– А голубя где возьмем? Парить-то?

– Черемухи сейчас не сыскать, не сезон. Чето благоухать станет?

– А ежели солнце не выглянет? Ну? Благостный свет откуда польется?

И так далее, и тому подобные вопросы – один, надо признать, глупее другого.

Отец Сойка молча оглядел бестолковую паству, потом легко прихлопнул ладонью по колену.

– Благость – не ваша забота. Для этого имеется Большой Спасатель, ну и я – его скромный служитель. Ваше дело прийти в срок и не с пустыми руками.

– То есть? – удивились коршуны хором, а Полыня даже легко присвистнул; тоже подивился…

Отец Сойка вздохнул, потом молвил печально и тихо:

– Бестолковые чада. Уж, казалось бы, сколько в пустые головы вложено… Прийти, сказано, не с пустыми руками. Ибо – чем, милые мои, станете оборонять Ход от злонамеренных и дурномыслящих? Ничтожными сетованиями? Увещеваниями?

Тут уж настала очередь коршунов перевести дух.

– Да ведь волдыри сроду не бунтовали. Никому отродясь не перечили…

Отец Сойка ласково улыбнулся на наивную речь.

– Не перечили – и очень хорошо. Однако сила убеждения должна быть поддержана простыми, материальными аргументами. Молоток ли, топор, обычная арматура – главное, потяжелее…

– Можно и гаечный ключ? – замирая от восторга, воскликнул самый юный коршун.

– Можно, сынок.

– А кого будем… эээ… убеждать?

Отец Сойка легко пожал плечами.

– Кто под руку попадется, – просто сказал он. – Старого и малого. Включая их жирные погреба… А то уж иные… гм! Иные – больно разъелись!

– А рыб? – пискнул прежний коршун.

Сойка замолчал, на лицо его легло выражение угрюмой сосредоточенности.

Помолчал, потом сказал сквозь зубы:

– Рыб не достать. Но (в воздух вновь оказался воздет указательный палец пастыря) – у меня имеется план.