Шёл дождь, что называется стеной, непролазные топи бурлили своей неведомой никому жизнью, покрывались водными пузырями, медленно ползли как вдоль, так и поперёк протянутой до самого горизонта просёлочной дороги. Сапоги случайного путника шумно присасывались к жиже, тонули в ней и со свистом выпрыгивали при каждом шаге, салютуя свежей грязью вокруг себя.

Никакой зверь не желал промокнуть, никакая птица не планировала перелёта в столь ненастный час и лишь крестьянская лошадь, всю свою трудовую жизнь тянувшая на хребте тяжкий хомут, тихо плелась, волоча за собой кривоногую телегу с не менее кривоногим мужиком на ней.

Нестор Дорохин ехал с ярмарки, заработавши на ней от продажи зелёного горошка незначительную сумму фальшивыми ассигнациями, которые незамедлительно размокли, находясь в зеле, прилаженной тесёмкой к драному зипуну, походившему на дуршлаг.

Но крестьянин не ведал об этом и ехал в деревню весьма покойно, порой даже размышляя о мелких тратах своего скудного богатства.

Где-то через полчаса тяжкого пути дождь прекратился, оставив после себя безалаберные глубокие лужи, развалившиеся как попало по всей дороге и олицетворяющие собой истинно русскую беду. Болота же, живописно описанные заграничными литераторами, для крестьян всегда представлялись лишь жилищем для всякой сказочной нечисти и гибели собою не несли.

Не долго думая лошадь Нестора оступилась и ухнулась в покрытую мелкой рябью, словно озерцо на ветру, лужу. Мужик лениво соскочил с телеги и схватился за чересседельник и что есть мочи потянул за него, причитая: “Держись, матушка! Держись, Родимая! Кормилица, ты наша!”

Лошадь испуганно мотнула головой и стала медленно погружаться в воду, которая спешно увлекала тело животного в своё неведомое чрево, сопровождая погружение такими душераздирающими звуками, что по мокрой спине Нестора побежали мурашки.

“Мать честная! Отец Небесный! Спаси и сохрани!” молитвенно шептал он, не выпуская из твёрдых истёсанных тяжёлой крестьянской жизнью ладоней сыромятный ремень чересседельника.

Но дьявольская пучина продолжала начатое, не внемля Нестору. Вскоре мутная вода окрасилась багрянцем, лошадь закатила глаза и завыла по-собачьи. Телега опрокинулась на бок, упряжь лопнула, хлестанув крестьянина по измученному грязному лицу.

“Пропала!” – заорал он в испачканное рваными облаками небо.

– Зачем кричишь почём зря? – возник вдруг откуда-то сбоку хриплый мужской баритон.

Крестьянин оглянулся и увидел высокого мужчину средних лет в потрёпанной долгим путешествием поддёвке, красных шароварах и сафьяновых чёботах. В длинных изящных пальцах, которые встречаются чаще всего в дворянском сословии, он держал папиросу в длинном мундштуке.

– Лошадка моя горемычная тонет! -всхлипывая бормотал мужик.

– Это дело нехитрое! Мы её мигом извлечём!

Мужчина засучил рукава до локтей, обнажив тем самым крепкие жилистые смуглые руки, обильно поросшие, словно шерстью, чёрным волосом. Нестор не обратил внимания на контраст аристократичных кистей и крепких предплечий, а незнакомец не спешил с объяснениями, от которых, тем более в сложившейся ситуации, толку не было никакого.

– На счёт “три”! – крикнул он Нестору Дорохину и обхватил размякшую шею лошади обеими руками.

Что-то захрустело, потянулось, захлюпало. И из огромной лужи, размером с крестьянскую телегу, на свет божий появилось перекусанное напополам тело полумёртвой кобылы. Побулькивающие кашеобразные кишки с тёплым жёлтым навозом внутри медленно тянулись по грязи, оставляя следы, розовые рёбра щёлкали друг об друга, как деревянные ложки об дубовый стол, а запёкшаяся кровь выкатывалась из брюха небольшими клубками.

Лошадь стонала.

– Ну вот твоя кобыла! – громогласно изрёк мужчина, хлопнув себя ладонями по ляжкам.

– Она… Господи… Бож ты мой! Горе! Беда! – Нестор трясся в горячке, глядя на изувеченную плоть своей лошади.

– Да ты не реви, дурная твоя голова! Дай ей табаку! – он достал из-за пазухи кисет, аккуратно развязал его, затем раздосадовано сплюнул и хлопнул себя по лбу. – Вот я болван! На, держи!

Мужчина протянул дымящуюся папиросу лошади и подождал пока та затянется.

Лошадь захрипела, со свистом втянула из последних сил дым и молвила:

– Падлы вы, люди! И ты, Нестор Селифанович, падла. И ты, незаконнорожденный дворянский сын, падла редкостная.

Закончив оскорбления лошадь издохла.