Часть 1

 

Новая работа

 

Первая часть собеседования была простой. Андрею нечего было стесняться и скрывать: он был лучшим на курсе в своем институте, пусть и не престижном, но с традициями; он выглядел подходящим для того, чтобы начинать карьеру в перспективной компании; он хотел не больше, и даже меньше денег, чем предполагала должность. У него была несколько занижена самооценка, но это никак не сказывалось на его энергии. Молодая и конструктивная, она плескалась в нём, и кадровикам это было отлично видно.

– Ну ладно, очень хорошо, пойдёмте в ФЭО[1], финансовый директор с вами поговорит, – удовлетворённо сообщила кадровик Ольга.

 

Это собеседование сулило стать первым серьёзным собеседованием в его жизни. Ранее он уже успел потрудиться студентом на случайных работах, не по профилю и не в тех областях, в которых считал себя продвинутым.

Андрею было двадцать два. Он оканчивал институт и готовился к сдаче диплома этим летом. За время учёбы он порядком устал сидеть на шее у родителей и вот уже один день как искал работу. Объявление в интернете Андрей нашёл сразу, отправил резюме,–  ему тут же позвонили и предложили приехать.

Маршрутка долго петляла по аккуратному извилистому шоссе, поглощая километры новенькой асфальтовой ленты. Мелькали деревья; в окно врывался хороший холодок июньского дня.

Это был небольшой и, судя по всему, современный завод в двадцати километрах от Москвы, окружённый сосновым лесом. Входная группа, выполненная в смешении стилей минимализм и био-тэк,  выглядела просто на пять. В зоне ресепшна висела вывеска «Биотехнологическая компания “Эй-Био”».

«Всё-то тут новёхонько и круто, в этой компании!» – уважительно думал Андрей, следуя к финансовому директору за эйчаром[2] Ольгой.

 

Финансовый директор сидел в дальнем углу просторного светлого офиса, где, кроме этого, располагалось ещё пять-шесть рабочих мест. Это было стратегически важное место: оттуда просматривался вход и был лучший вид из окна, и оттуда словно были протянуты нити контроля за всем помещением.

– Ринат Ильдарович, это к вам молодой человек…

– Угу, садитесь сюда. Нет, лучше сюда вот, к Диме. Андрей, да? Так вот, Андрей…

Ринат Ильдарович был высокий, атлетически сложенный мужчина с благородной сединой и живыми подвижными глазами. Его вид был… – какое тут правильное слово подобрать?.. – …вид был авторитетным; он одновременно и располагал к себе, и настраивал на самый серьёзный лад.

– Дима вам сейчас даст задачки. У вас будет час, чтобы их решить. Идёт?

– Идёт.

Дима был финансовым аналитиком – таким, каким их, финансовых аналитиков, рисовали бы в комиксах, если бы про них кто-то рисовал комиксы. Имея лысину, грушевидную фигуру и некоторую засаленность во всём внешнем виде, он был болезненно зациклен на своём ремесле, придирчив и надменно-снисходителен:

– Что такое линейная зависимость, понимаете? А что такое экспоненциальный рост, разберётесь? Аннуитет – знакомы вообще? – слова булькали у него, как варящиеся овощи в кастрюле; зажмуренные глазки смотрели с презрительной смешинкой.

 

Позже Андрей узнал, что Дима сам придумал изощрённые задачи и так мучил соискателей из-за собственной недооценённости; он получал 400 долларов, а хотел получать 600. Но здесь ему не платили 600, и поэтому он уходил в другую компанию, а пока всем своим видом демонстрировал, какого ценного сотрудника они лишаются и как трудно будет его заменить.

Задачи действительно были край какие. Андрей просидел вместо одного часа добрых три, пользуясь тем, что про него то ли забыли, то ли подумали: пусть уж покажет всё, на что способен, торопиться некуда.

Возвращался в подавленном настроении. Вот он увидел реально крутое, по своим представлениям, место. И увидел, какие задачи надо уметь решать, чтобы тут работать. Он решил максимум половину. Это за три-то часа вместо одного! Да и Ринат Ильдарович ему понравился.

За окном маршрутки пролетали ласковые летние картины; буйная июньская зелень только пошла в рост, а он ехал и думал только об одном: что вот – теперь хрен ему позвонят.

Ему позвонили через две недели и сказали, что он принят на работу, если это ещё актуально. Он извлёк первый урок своей жизни в «Эй-Био» – что блат, связи, понтовый диплом понтового вуза – всё то, что считается залогом получения хорошей работы, – это всё необязательно. Главное – ты сам, твои знания и твоё упорство. Ольга из отдела кадров сказала ему, что другие кандидаты решили ещё меньше, к отдельным задачам даже не приступали, и большинство по три часа не сидело, а сдавалось сразу.

 

В первый день работы Андрей чувствовал себя чужаком, сидящим на открытом, продуваемом всеми ветрами месте.

Зам. коммерческого директора застала его за раздумьями, куда и с кем пойти бы на обед.

– Привет, а ты у нас новый аналитик? – спросила она дружелюбно.

– Да, – Андрей вскинул глаза и сразу приятно удивился искренней симпатии, исходящей от неё.

– А я Оксана. Оксана Полежаева. Я тут, можно сказать, торгую всякими гадостями. Типа иммуноглобулинов и бактериофагов. Зам. коммерческого. – Ну, как ты устроился?

– Всё нормально, спасибо.

– Тебе всё уже рассказали, показали? Быт устроили? Ну, там… где кофе, где курилка, где обедать?

– Нет, мой быт пока под вопросом, – улыбнулся Андрей. Ему было удивительно, что человек из другого подразделения пришёл и ему не всё равно. Что Оксану интересуют вот эти простые вещи, которые по-научному называются как-то вроде: «вопросы первого дня» или «бытовая и гигиеническая адаптация».

Оксана всё объяснила и предложила пообедать вместе.

– А чего тебя не провели, не познакомили с народом? – удивлялась она. – Всему этих кадровиков учить надо! Зла не хватает на них! Это ж – простые вещи. А Гаряев чего? О чём думает?

Гаряев – была фамилия Рината Ильдаровича.

 

Первые рабочие дни запомнились растущим восхищением перед «Эй-Био» и огромным желанием приобщиться к этой компании, и вместе с тем тихим ужасом от огромного объёма задач, требовательности начальства и от того, как другие смотрели на него… Смотрели как на подопытного кролика – потянет или нет. Испытательный срок составлял три месяца.

В течение двух недель, с утра до вечера, увольняющийся аналитик Дима передавал дела Андрею, а тот, не обладая ещё опытом отделения важного от ерунды, перенимал всё подряд, не успевая записывать, и с приходом нового дня с ужасом понимал, что новое вытесняет из памяти то, что было днём ранее.

Стол Рината Ильдаровича Гаряева стоял за спиной Андрея, так что монитор компьютера был начальнику виден как на ладони. «Естественно, как же иначе!» – с тоской думал Андрей, работая и зная, что все его операции видны боссу.

 

Одной из первых задач, потребовавшей от Андрея максимальной концентрации способностей, была подготовка модели финансового плана для получения кредита.

В один из дней Гаряев просто сказал:

– Андрей, ваша задача подготовить модель так, чтобы мы получили кредит. Всё просто: сделаете хорошо – получим, сделаете плохо – не получим. Давайте, это важно. Посмотрим, как вас там учили. В институте, – последние слова он произнёс хоть и с улыбкой, но не без ехидства.

 

Информацию для модели надо было добывать в разных отделах, и с разными людьми иметь дело.

С главбухом, с коммерческим и производственным директорами, с главным инженером, начальником департамента качества и другими.

Главбух Татьяна была высокой томной девушкой на несколько лет старше Андрея, с холодными, но искристыми глазами. В целом она была приятной. В ней сочетались деловитость, хваткость и немного лицемерная мягкость девушки-фифы. Как и Андрей, она подчинялась напрямую Ринату Ильдаровичу. Но при всяком удобном случае невзначай демонстрировала, что её статус повыше будет. И ревностно охраняла своё место под солнцем.

Татьяна немногим дольше работала в «Эй-Био», но имела, в отличие от Андрея, опыт в карьерных делах и офисных интригах, успела сколотить свою «хунту», как окрестил Пронин её окружение. Хунта, впрочем, была небольшой и едва ли опасной. Принцип, на котором она держалась, заключался в том, что это были девушки понимающие, что модно, а что нет. Девушки, вокруг которых кристаллизовались вопросы, связанные с деньгами, с понятием «крутости», чекерящие[3] – кто во что одет, у кого какой уровень зарплаты, кто типа на волне, а кто «лох педальный».

В понимании хунты Андрей был ближе к лоху, хотя и мил, и симпатичен, и поддавался перековке – попалась бы девушка поумней да поискушённей. Не всё потеряно, одним словом.

Впрочем, Андрей с Татьяной ладили нормально. Она для порядка поломается-поломается, да и даст нужную информацию. К работе относилась серьёзно, не подводила.

 

Производственным директором была малюсенькая женщина  по имени Любовь Геннадьевна – с украинскими корнями и советским производственным прошлым. Она была стройная, с большой – при её общей миниатюрности – грудью. Носила короткую стрижку, была смешливой и не чуралась шуток с межполовым подтекстом.

Любовь Геннадьевна и Ринат Ильдарович, казалось порой, души друг в друге не чаяли. Комичность их общению придавала чудовищная разница в габаритах. Она приходила к нему, садилась, и они рассказывали друг другу анекдоты наподобие следующего:

– Всем зверям раздали в лесу по мобильному телефону, – начинает Любовь Геннадьевна, – ну, все такие на эмоциях… не знают, как ими пользоваться… и тут мышка звонит слону… и, затаив дыхание, слышит там гудки…  – тут Любовь Геннадьевна, сама приложив трубку к уху и закрыв глаза, изображает мышь, ожидающую ответа.

– Алло, говорит Слон, – Любовь Геннадьевна говорит это низко, сдвинув по-мужски чёрные брови.

–  Алло, это Слон? – теперь она за мышь и пищит тоненьким-претоненьким голоском. Ринат Ильдарович уже трясётся от смеха.

– Да, это Слон.

– Ах…е-е-е-е-ть! – на долгом выдохе и в экстазе пищит «мышь» Любовь Геннадьевна, вызывая взрыв хохота в ФЭО.

Собственно, Любовь Геннадьевна была производственным директором при почти полном отсутствии производства как такового. Завод был всего полгода как построен. Строили его другие люди. Её наняли постольку, поскольку у неё был опыт организации фармпроизводства ещё с советских времён. Сейчас завод собирались запускать, но производить пока по большому счёту было нечего. Продукты, планирующиеся к выпуску, ещё не были зарегистрированы. Большую часть времени Любовь Геннадьевна занималась системой будущего документооборота – обходила в белом халате и синей шапочке производственные участки и продумывала схемы движения персонала, сырья, готового продукта. Она, как и многие сотрудники «Эй-Био» в то время, много теоретизировала. Перспективы производства были ещё слишком туманны, никто и ничего наверняка не знал.

Запускали завод, но не было ни препаратов, ни оборудования, ни людей, ни технологий. Денег тоже, как выяснилось после завершения стройки, не осталось.

Единственной активностью, которая приносила живые деньги, была перепродажа «иммунки» – иммунобиологических препаратов других заводов, умудрившихся не развалиться после хаоса девяностых. «Дистрибуцией», как это направление называли в «Эй-Био», руководила Оксана Полежаева.

При своей позитивной ауре и открытости Оксана имела стиль, что называется, бизнес-вумен, и этим выгодно отличалась от женщин «Эй-Био». Все в ней шло одно к одному – и прическа, и очки, и костюм с туфлями.

«Все чётко, и нет вопросов», – думал Андрей, глядя не неё.

Но главное – это лицо с умнымиглазами и хорошо поставленная речь.

При этом она была русской породы, без излишнего западного налёта. Очень скоро Андрей понял, что за её любезностями, улыбками и бодрящими разговорами скрывается крепкий и холодный рассудок и умение размышлять о насущных проблемах бизнеса, беспрестанно строя  планы действий. Со своими подчинёнными девочками она была не подругой, а какой-то звериной мамкой: могла и облизать, и по морде дать – фигурально, разумеется. Когда она имела с кем-то из молодых «манагеров» серьёзный разговор, то хлопала длинными ресницами, как шторами, а глаза имела пацанские, вызывающие.

 

Кредит нужен был, чтобы, под видом финансирования дистрибуции, в реальности профинансировать завершение стройки и оснастить завод оборудованием. Пусть и с попеременным успехом, но с моделью Андрей справлялся. Переделывал несколько раз в день; Гаряев проверял, отправлял в банк, ехал следом, возвращался с вопросами, давал новые вводные, Андрей переделывал заново, и так продолжалось месяца полтора.

Однако кредит не получили. Когда банк уже готов был выделить деньги, компания  отказалась подписывать договор.

А дело было так: Ринат Ильдарович позвонил Андрею из переговорной, где подписывал кредитный договор у собственника «Эй-Био», и срочно велел принести финансовый план. Когда Андрей подошёл к переговорной, он услышал оттуда простые слова:

– Да пошли они в жопу! Ещё я буду им свою недвижуху закладывать!

Андрей постучался и вошёл. Гаряев сидел напряжённый, а от него откатился на стуле невысокий и плотный мужчина со сложенными на груди крест-накрест руками и злой складкой на лбу. Он поводил шеей и имел драчливый вид. Это был собственник бизнеса – Молотов.

– Можно? – спросил Андрей.

– Да, давайте сюда. Спасибо. – Ринат Ильдарович взял бумаги у Андрея и кивнул, что всё, мол, можете идти.

– А, здрасте, – Молотов быстро взглянул на Андрея, на секунду взгляд его смягчился, и он спросил быстро:

– Вас Андрей зовут, да? А чего, Андрей, они там поручительство с самого начала в банке требовали? Они припухли, что ли?

Андрей не знал. Это вопросы решал Гаряев, который и ответил за Андрея:

– Андрей готовил модель, а про это я…

– Обожди, Ринат, Ринатик… – Было странно, что к Гаряеву обращаются «Ринатик». – Ты уже мне сказал… Андрей, вы не в курсе?

– Нет.

– Понятно, – Молотов откинулся на спинку кресла ещё дальше и почти лежал. – О`кей, спасибо, Андрей, – он показал жестом, что всё, можно быть свободным.

Андрей вышел и вернулся в ФЭО. Через несколько минут пришёл Гаряев, бледнее обычного, засунул стопку бумаг в шредер, проводил их глазами, взял со своего стола сигареты и молча вышел.

Вернулся он через десять минут повеселевшим, разнося крепкий запах табака; вновь проглянул румянец на его смуглом лице. Подмигнул Андрею и сказал:

– Ну, в жопу – так в жопу. Не хочет Молотов поручаться, ну и… Значит, сам денег даст. Мы своё дело сделали.

 

Ринат Ильдарович был первым серьёзным наставником Андрея на профессиональном поприще. Когда Андрей допускал легкомысленность в работе, он сажал его возле себя, снимал очки с круглой смуглой головы и, протирая линзы, говорил тихо и внушительно:

– Вы же мужчина, Андрей, вы же профессионал, работа ваша… её результат должен быть… верным, однозначным, окончательным. “Да” или “нет”. Расчёт должен быть выверен, вывод – подтверждён исследованием. А вы мотаетесь, как…, – тут Ринат Ильдарович делал гримасу. – Тут услышали, там сбегали… Тут нафантазировали… Что за туфта? Вы торопитесь, клеите на сопли, а надо делать крепко-накрепко!

На столе у Гаряева всегда был военный порядок. В конце рабочего дня он обязательно мыл свою кружку и вытирал насухо. Андрею никогда – ни до, ни много лет после – не удавалось организовать себе такое же удобное и чистое рабочее место. В его кружке всегда оставались то разводы от кофе, то обезвоженный пакетик чая с присохшей намертво ниткой. Впрочем, Андрей всегда прощал себе такую неряшливость и, больно ёрзая локтями по крошкам рассыпанного печенья, списывал все это на свою творческую жилку, что выделяла его среди коллег.

 

 

Шевяков и Гоша

 

На работу и обратно сотрудников доставлял корпоративный автобус – новенький ПАЗик, курсировавший между заводом «Эй-Био» и метро «Киевская». Это было время активного набора персонала под будущий запуск завода. Первое время автобусом пользовались три-пять человек, но постепенно количество пассажиров увеличивалось. Там, в автобусе, происходили и новые знакомства.

Однажды по пути с работы Андрей подсел к парню, которого вот уже пару дней видел в обществе Любови Геннадьевны где-то на производстве.

– Меня Андрей зовут, – он протянул руку.

– Саша, – откликнулся кратко парень. Рукопожатие было крепким. Рука маленькая и уверенная.

– Ты кем работаешь? – спросил Андрей.

Саша медлил и смотрел на Андрея как-то тяжко. Андрей вынужден был добавить: – Я финансист вот. А ты?

– Обеспечение качества. Департамент обеспечения качества, – ответил Саша, помедлив. – Работаю там начальником.

– А, ДОК, видел такую аббревиатуру.

– Да, ДОК. Именно.

Саша определённо не имел шансов выиграть конкурс на самого любезного собеседника.

Среднего роста, ладно сложен. Фигура мальчишечья, спортивная, с покатыми плечами. Тело немного легковесно на вид, но голова как крепкий орех, с густой копной волос. Белобрыс. Лицо без растительности. Холодный и надменный взгляд, даже с некоторой презрительностью ко всему. Потом Андрей уловил, что это впечатление создавала нижняя губа на Сашином лице, которая смешно выдавалась немного вперёд и наезжала на верхнюю, как будто Саша специально изображал какого-то качка или громилу.

– Сколько тебе лет? – спросил Саша.

– Двадцать два. А тебе?

– Двадцать восемь.

– А сохранился хорошо, – сказал Андрей.

Саша улыбнулся.

– Ты до «Киевской» едешь? – спросил Саша.

– Да. Ты не знаешь, где там мартини можно купить?

– Мартини? – Саша заинтересовался, – Да х… его знает, тут в любом ларьке. Ты какой любишь – Бьянко или сухой?

– Бьянко. Я сейчас к девушке своей еду.

– Да? А я сухой. Холодненький. Хорошо бы сейчас… А? Ледяного-то мартишка. Перед тем как к девушке…

– Ага.

 

Вышли на «Киевской». Это было время, когда на площади Киевского вокзала стояли сигаретный и, кажется, продуктовый рынки. Рынки да строительные заборы. Имелось несколько палаток. Решили взять небольшую бутылку и выпить. Сухого и холодного. Но в палатке был только Бьянко, и безобразно тёплый. Ну и шут с ним, решили. Можно и такой. Так началась эра выпиваний на «Киевской».

Пили из пластиковых стаканчиков. На улице было жарко, и ребята быстро захмелели, но продолжать не стали. У обоих были дела.

Фамилия Саши была Шевяков.

– К алкоголю надо серьёзно относиться, – сказал Саша, подняв палец, – это не шутка! Алкоголь – это такая проститутка, что сам не заметишь, как пристрастишься. Давай, разливай по последней!

Саша говорил жёстко, уверенно, и казалось, его тон не допускает возражений. Впрочем, это была не более чем такая его манера говорить. Когда Шевяков изрекал что-то многозначительное, подняв палец вверх или покручивая развернутыми ладонями перед собой, это звучало убедительно, как резцом по граниту. Вот и эту фразу про то, что алкоголь – вызывающая привыкание проститутка, Андрей запомнил и вспоминал потом часто.

– Куришь? – спросил Андрей, предлагая Саше сигарету.

Шевяков отрицательно помотал своей крепкой головой.

– Курево – это лоховство. Это даже не проститутка! – Проститутками Шевяков, видимо, называл самые разные вещи.

– Ты сказал, к девушке сейчас едешь?

– Угу.

– Любовь?

– Ну да.

– Давно встречаетесь?

– Года четыре.

– До х…! Не надоело?

– Не знаю, – честно ответил Андрей. Он ещё не вполне отдавал себе в этом отчёт.

– Запомни: никто и никому ничего не должен… в этих делах, – добавил Саша.

– Понятно, – Андрей, несмотря на жару,  с удовольствием курил, глубоко затягиваясь и чувствуя, как верно схватывает сцепление в горле. Особенно приятно поверх несильного, но быстрого опьянения, так весело и резко контрастирующего с тем состоянием, в котором они вышли из автобуса.

– Секс хороший?

– Нормальный.

– Секс должен быть ох…ным. Вот мы со своей первой женой так е…лись, что дым стоял. Вот это было – да! А потом ушло это куда-то всё… Ну и разошлись. На х… оставаться тогда? – задавал риторический вопрос Саша, обращаясь к Андрею. – Секс – это девяносто процентов того, что вообще может быть между мужчиной и женщиной! – продолжал Шевяков. – Оставшиеся десять – это всё прочее. Ну, там, разговоры, хобби и прочее. А, не-е-ет, ну дети. Дети ещё, конечно. Детей не считаем. Если от них абстрагироваться, то так. Девяносто на десять.

– А любовь? – уточнил Андрей.

– А любовь – это и есть секс! – вскричал Шевяков. – Секс – это же в широком смысле. Это не только постель! Секс – это, я имею в виду, межполовые любовные отношения.

– Смотри-ка, с тобой поговорить есть о чём! – уважительно сказал Андрей. – С тобой интересно общаться. Мало таких. Все говорят непонятно о чём – обо всякой ерунде, а ведь людям, если по-честному, что интересно – про водку и про секс.

– Ну! – удовлетворённо кивнул Шевяков.

 

К своей девушке Алёне Андрей ехал на маршрутке. Было тряско, но жары уже не было. В открытое окно врывался приятный свежий ветерок. Мысли текли по непривычной траектории, как будто кто-то взял и прочертил в песке новое русло, и ручей раздвоился, и в новое русло побежала его часть. «Секс – это девяносто процентов…». «Секс – это межполовые любовные отношения…». Интуитивно Андрей понимал, что так оно и есть, что пирог любви должен быть насквозь пропитан сексуальным сиропом и что если его разложить на компоненты и взвесить, то сироп должен занять восемьдесят-девяносто процентов веса. Но такого не было в их отношениях с Алёной. Сначала было, а потом постепенно перестало быть. Вокруг бесчисленное количество женщин, которых хочется больше, чем Алёну. У них и кожа тоньше, и зубы крупнее, и ноги не такие прямые, а поизогнутей – и оттого красивее. И весёлых среди них много, и безбашенных.

Это были не совсем оформленные мысли, а скорее намёки, о которых он боялся думать. Боялся, потому что создал из их с Алёной любви некий культ, оспорить который казалось кощунством.

Он и не знал женщин ещё, по большому-то счёту. Алёна была первая, с кем случилась яркая взаимная любовь.

А теперь постепенно и пока не вполне осознанно начиналось какое-то большое и неотвратимое действо. Действо, которое приведёт к надруганию над любовью: любовь будет втоптана в грязь, а по ней пройдут солдаты секса с женскими разнообразными лицами и голыми разнообразными фигурами. И от предвосхищения этого было одновременно и страшно, и безумно, и весело.

 

Перед домом Алёны Андрей купил бутылку мартини. Обычно он покупал что-то к чаю – пирожных или конфет, – но сегодня тон вечера был уже задан. Они выпили с Алёной по стакану мартини со льдом. Андрей рассказывал про свой рабочий день, про новых знакомых; Алёна смотрела любящими глазами и слушала. Вообще – само то, что Андрей без труда и быстро устроился работать по специальности – было очень круто. И зарплата в четыреста долларов для вчерашнего студента – это тоже было круто. Алёна гордилась своим парнем. Когда он начал рассказывать про Шевякова, она смеялась и заметно заинтересовалась теорией про девяносто на десять. И в течение его рассказа, продолжая слушать,  начала поглаживать его через брюки с хитрым выражением лица. Андрей сам не ожидал, что так сильно возбудится, и полез к ней под майку, и губами покрыл её податливые губы. Поцелуи были яркими и сладкими, и не верилось, что ещё час назад Андрей не думал, что всё будет так хорошо. «Секс ох…ный?» – вспомнил он вопрос Шевякова. –  «Вполне!» – мысленно ответил он.

 

***

По утрам в ожидании автобуса часто сидели за железными столиками «Макдональдса» – то поодиночке, то в небольшой – в два-три человека – компании, пили кофе, жмурясь на солнце, вяло поутру разговаривали, курили, рассказывали анекдоты. Было приятно сидеть в утренней прохладе, под лучами, которые только-только начинали греть. Вокруг прыгали воробьи и ходили голуби, охотясь за рассыпанной  картошкой-фри; изредка проходили бомжи и попрошайки; потом приезжал автобус, все вздыхали и занимали свои места.

На автобусе добиралась на работу разноликая компания – и Любовь Геннадьевна, и Шевяков – начальники департаментов, и аналитик Андрей, и специалисты отдела контроля качества, и сантехник Анатолий, и курьер Глеб.

 

В одно утро посреди недели Андрей увидел за железным столиком «Макдональдса» Шевякова в компании какого-то странного типа. Типу было лет 30-35, вида он был самого мрачно-экзотического. В старомодной одежде в серо-чёрных тонах: просторная рубашка, чёрные брюки бананами, со стрелками, сидящие, прямо скажем, высоковато, а снизу выглядевшие слегка короткими. Коричневые сандалии. Закатанные рукава рубашки обнажали белые узловатые руки с крупными кистями и выдающимися венами. От рук веяло силой.

– Это Гоша, – представил Шевяков своего собеседника Андрею.

Они пожали друг другу руки, и Андрей уселся третьим за столик.

– Гоша собирается навести порядок с нашими кадрами, – с мрачным пафосом, исподлобья проговорил Шевяков.

– Да, на-ве-дём, – неопределённо пошевелив пальцами, по слогам проговорил Гоша и улыбнулся.

Улыбка каким-то зигзагом прошла по его лицу. Интересное было лицо. Худощавое и обветренное. Крупные, выдающиеся, грубые черты. Прическа по-военному короткая, с несколько длинной лихой чёлкой.

– Ольга всё уже. С вещами на выход. С сегодняшнего дня Гоша будет кадрами заниматься, – сказал Шевяков.

Андрей слышал, что Шевяков достаточно близко подпущен к Молотову и всё больше начинает влиять на управление компанией.

– Тут завод надо запускать, а она – Ольга – развела с кадрами тонкую душевную работу, – с некоторым ожесточением продолжил Шевяков. – А тут нужен поток! Чтобы шли рабочие, чтобы шли технологи, чтобы шли лаборанты. Пришёл – работай! Смотрим ­– не подходит – на х…! Следующий. Пока надёжными людьми все вакансии не заполним. И взаимозаменяемость чтобы была! – Шевяков допил кофе и швырнул пластиковый стаканчик в урну.

Пока он говорил, Гоша с театральным изумлением и деланным испугом на своём коряво-красивом лице смотрел то на Андрея, то на Шевякова, но при этом подмигивал Андрею.

– С мааим при-хо-дом нач-нём ещё какую душевнааю работу! – по слогам, нараспев проговорил Гоша, шевеля пальцами, словно щекотал  невидимого собеседника. И беззвучно, с застенчивостью монстра, рассмеялся, прикрыв рот огромным кулаком.

– Гоша по образованию психолог и работал санитаром в психушке, – сказал Шевяков Андрею с серьёзным видом. Андрей не знал, следует ли тут смеяться, и Саша добавил: – Это кроме шуток. Во, автобус уже ждёт, пошли!

Молодые люди встали, смахнули со стола объедки и поспешили к автобусу. Пока шли, Андрей ещё раз посмотрел на Гошу: тот был небольшого роста, с узкой талией и широкими плечами. Походка была матросская, с лёгким намёком на развалочку; добротные сандалии лихо пошаркивали по асфальту. «Ну и кадр!» – подумал Андрей.

 

Не сказать чтобы с набором персонала были какие-то серьёзные проблемы, но Андрей слышал о некоторых трудностях, связанных, во-первых, с узкой специализацией необходимых сотрудников, а во-вторых – с территориальной удалённостью завода от Москвы. Слышал он и о том, что эти факторы приобретают особенно сильное влияние именно в совокупности с третьим обстоятельством ­– сознательным, почти двукратным занижением зарплат. Все сотрудники получали зарплату примерно в два раза ниже рыночной. В обмен на перспективу. В стране мало кто мог похвастаться открытием нового высокотехнологичного производства, а здесь был как раз такой случай, да и заманчивое слово «биотехнологии» создавало у людей ощущение, что за ними будущее, а это дорогого стоит.

 

Стоило Ринату Ильдаровичу побеседовать с Гошей, как он тут же окрестил его «победитовым». Гоша пришёл знакомиться с финансовым директором, уселся напротив Гаряева и стал расспрашивать его о потребностях и точках взаимодействия кадров и ФЭО.

Надо сказать, что, судя по этому разговору, Гоша был человеком прямым и нехитрым. Гаряев посетовал, что отдел кадров никогда не предоставлял ему нормальный план по набору персонала и сопутствующим затратам.

– Такой, знаете ли, план в удобной таблице… с расчётом затрат на зарплату, налогов… – мечтательно описывал Гаряев.

Гоша сидел прямо, смотрел на Гаряева и задавал «уточняющие» вопросы, из которых было видно одно:  не стоит обольщаться, в ближайшем будущем никакого подобного плана не предвидится.

Потом, когда Гоша ушёл, пришла Любовь Геннадьевна. Они с Гаряевым, похохатывая, обсуждали что-то, и Ринат Ильдарович сказал:

– Вот тут ваш приходил, этот, победитовый…

– Кто? Какой?

– Ну, этот, Георгий…

Так это было тонко подмечено, что Андрея это рассмешило. Действительно, несмотря на шутки, Гоша был твёрд, суров и неприхотлив, словно какая-то неведомая горная порода.

Что до Яковенко, так она вообще покатилась от хохота. Отдышавшись, спросила:

– Только почему он наш-то?

– Ну, я не знаю, он у вас там рядом сидит. Вы все там близко к царю.

Тут Любовь Геннадьевна через стол приблизилась к Гаряеву и  перешла на шёпот:

– Он вроде раненый… в какой-то горячей точке.

– Да ну? – Гаряев искренне удивился.

– Да, он вроде воевал где-то, мне Саша сказал.

– Что ж Молотов… я думал, он не берёт таких.

– Так его Саша привёл.

– Шевяков?

– Ну да.

– А, понятно.

– Ну, посмотрим, – прошептала Яковенко, – мне много персонала нужно. Может, пойдёт дело.

Гоша действительно не рассуждал, а делал. Он был неприхотлив, как колючка в пустыне. Просто сел на своё рабочее место, поставил сумку, включил компьютер и начал звонить и набирать персонал. И довольно большая волна новых людей появилась в «Эй-Био» с его лёгкой руки. Если ему и мешала узкопрофильность специалистов, удалённость и низкий уровень зарплат, то сетовал он на это гораздо меньше, чем его предшественники. Молотов, надо заметить, любил людей, которые не ноют, а делают.

Гоша принял на работу главного инженера, начальников двух производственных участков, начальника отдела снабжения, начальников двух лабораторий, укомплектовал производственно-механический отдел, и это ещё не считая вспомогательных подразделений. Каждый день в автобусе появлялось два-три человека, направляющихся на собеседование, и каждый понедельник два-три новых сотрудника выходили на работу.

 

Купание

 

В финансово-экономическом отделе была только одна вакансия – специалиста по управленческому учёту. Перед ФЭО стояла задача выстроить систему учёта и экономического планирования производственной деятельности. На эту должность Андрей привёл своего сокурсника и близкого друга Влада. Ринат Ильдарович предложил Андрею самостоятельно сформулировать задачи для тестирования, а ему самому оставалось утвердить конечный вариант письменного задания и, в случае успешного прохождения, провести устное собеседование. Андрей был уверен в способностях товарища, помня его вклад в совместную подготовку курсовых работ во время учёбы в институте.

Помнил он, ясное дело, и то, как хорошо с Владом пьётся пиво – ночами напролёт – и легко бегут километры тротуаров в бесцельных шатаниях по ночной Москве и Красногорску.

Тестирование Влад прошёл. Устная часть собеседования также удовлетворила начальство. Влад был принят.

Был он весь добротный, мягкий и сильный. Он посещал качалку, и, несмотря на то, что был не худ, большие плечи, бицепсы и шея делали его фигуру вечно спортивной – такую ничем не испортить. В делах Влад был нетороплив, покладист, основателен – бегун на длинные дистанции. Такому долго надо готовить рабочее место и профоснастку – чтобы всё было удобно, всё под рукой. Этой фундаментальностью он отличался от стремительного и увлекающегося Андрея, и они удачно дополняли друг друга.

 

Основой начала дружбы, ещё в институте, стало для них совместимое (и немного упадническое) чувство юмора, а также умение делать тонкие, на их взгляд, бытовые наблюдения. Друзья любили выпивать, пожертвовав делами и планами, и чем больше дел и проблем копилось, тем невыносимее становилось разорвать этот круг и тем приятнее было их мучительное декадентство. Из двух альтернатив – делать дело или пить пиво – ребята чаще выбирали вторую.

 

Однажды днём в ФЭО заглянула Полежаева и провозгласила: водитель автобуса согласился завтра сделать крюк, и перед тем как  отвозить людей в Москву, завезёт всех желающих на реку – купаться. А уж оттуда домой– кто на чём. Стояла июльская жара, воздух сладко пах травами. Охотников купаться набралось не так уж много: из парней были Андрей с Владом, из девушек – вся бухгалтерия и несколько девочек-продавцов под предводительством Полежаевой. В местном сельском магазине оставалось всего несколько холодных бутылок пива – взяли все. Этого было мало, естественно, и оттого пиво пилось с особенным удовольствием, до последней капли.

Было непривычно, вмиг скинув офисную одежду, оказаться в одних плавках и сидеть на чьём-то полотенце, курить, смеяться, приминать ступнями мягкую прохладную траву и разглядывать девочек в купальниках, которые – как назло – шутили всяко и на темы всякие… Это было удобное для купания живописное место, какие, кажется, редко встретишь в Подмосковье. Маленький пляж был чистым, здесь купались только местные, деревенские. Кое-где в тени ив земля была сырой и пахла болотом. От воды грунт достаточно резкоподнимался, и начиналось поле. За его горизонтом медленно садилось солнце, окрашивая полевые травы в разные цвета. Через поле шла еле заметная дорога – даже не дорога, а две колеи примятой колёсами травы, уходящей вдаль по дуге. Горизонт тонул в пока ещё ярком жёлтом зареве, который вскоре должен был стать красным закатом. Смотреть туда было невозможно – слепило глаза.

Одни и те же горлышки пивных бутылок облизывали девушки своими многочисленными и разнообразными ртами, оставляя на них свои отпечатки, из них же пили и ребята. Поднялась главбух Татьяна и стала зазывать сыграть в волейбол. Она поскользнулась босой пяткой на  осклизлой чёрной земле, отчего её ступня покрылась чёрной грязью. Андрей смотрел на её ноги и хотел с ними что-нибудь сделать. Как и со всеми девушками в этой компании. Он почувствовал, что его жестоко и избыточно сильно атакует какой-то тёплый зверь. «Это инстинкт. Это гормональная атака», – тоскливо подумал он, испытывая почти невыносимое желание. Он пошёл в воду. Течение было сильным, а вода чистой. Андрей поплыл против течения в сторону высокого бетонного моста. Делая большие и размеренные гребки, он плыл, не двигаясь с места. До чего же приятна была эта прохлада, поглотившая его ноющее тело! Было тихо, вода журчала, спотыкаясь на неровностях берега.

Он лихорадочно думал, что делать, если так хочется секса. Что делать, если неудовлетворение имеющимся сексом (который был всё же несколько раз в неделю) настолько катастрофическое?

Выйдя из воды, вернулся к народу. Девочки играли в волейбол. Влад курил, чертя палочкой на земле какие-то фигуры.

– Блин, пива мало взяли, – морщась, сказал он.

– Не трави душу, – отозвался Андрей.

 

Тем временем Татьяна собралась уезжать. Она поставила свой старенький красный BMW в поле, метрах в двадцати от пляжа. Андрей пошёл её проводить. Она была немного выше, и её затянутый в купальные трусы зад оказался на уровне его пупка. Для видимости он небрежно осмотрел её и с насмешкой произнёс:

– А ты, Тань, ничего, хорошо удалась.

– Да? Спасибо! – промурлыкала она. – Подержи мне полотенце, я переоденусь.

Перед тем как сесть в машину, она шуточно толкнула его своим сырым и холодным плечом:

– Иди давай. Поиграй в волейбол. А то девочки в шоке. Парни собрались с ними на пляж, а даже в волейбол с ними не играют. И друга своего, тюленя, раскачай!

– Ладно. – Андрей тоже в шутку толкнул её плечом и поплёлся обратно. По пути завернул в кусты отлить. Как только просунул руку в свои холодные плавки, остановиться уже не мог. Всё произошло быстро.

Вернулся и сел на полотенце. В ушах гудел далёкий-далёкий монотонный писк. Уши слегка закладывало. Стоило сглотнуть, как он словно выныривал и звуки меняли объёмность. Внизу живота воцарилась  яркая и счастливая пустота. Тёплый зверь получил свою пищу и спал. Предметы и люди приобрели необычайную, карикатурную чёткость. Андрей сидел, обхватив голени, и думал.

 

Он не то чтобы не знал – он даже не умел думать о том, как соблазнить женщину, если она не твоя девушка. В его понимании сначала надо было предложить кому-то встречаться, а потом уже можно было с этим «кем-то» спать. Но сперва ведь надо расстаться с той, с которой ты уже встречаешься. Слишком сложно. Почти невозможно.

Пару раз в институте у Андрея были романы или лишь начавшиеся хвосты от романов, и всякий раз так называемый конфетно-букетный период (КБП) вызывал у него тоску и уныние. Одна девушка не давала раздевать себя ниже пояса. Это – железно. Только голый торс. Что за хрень! Другая требовала, чтобы её всегда и везде сопровождали. И обижалась, если Андрей не хотел, например, идти к её подруге на день рождения. И ладно бы идти – ехать надо было посреди зимы в такую чёртову натуральную деревню, что только путём уговора друзей с машиной Андрею удалось исполнить эту её прихоть.

Он не создан был для КБП. По математике Андрей хорошо решал задачи с параметрами, решал их порой нестандартно, увлекался литературой и поэзией – в общем, имел достаточно извращённый мозг, поэтому ему нужно было, чтобы в отношениях был какой-то излом, изъян, какой-то перекос, жертва или гротеск.

С Алёной получилась любовь из-за резкой смены её жизненной ситуации. Первые годы в институте Алёна считалась чьей-то невестой и была недоступна, а потом у неё случилось несчастье – погиб жених, и она растерялась от молодого горя. Через некоторое время отошла, пустилась в загул. Потом опутала Андрея и почти сразу же предложила ему секс – всё, что ему требовалось – на постоянной основе, много и без лишних разговоров. И первое время Андрей был очарован и по-детски счастлив, возил её трусики с собой в сумке, чтобы потом заниматься с ними фетишизмом. Один раз её трусики даже помогли ему отказать своей бывшей девушке, в которую он был глубоко и несчастливо влюблён ещё в школе – помогли отказать, когда она стала приставать к Андрею на какой-то пьянке.

 

Время от времени случалось: проглядывала чудовищная пропасть между тем, как они с Алёной видят мир. Алёна, к примеру, делала совершенно безобразные, по мнению Андрея, вещи: обижалась в случае отсутствия подарочка, открыточки, нежного сообщения на пейджер (да-да, тогда ещё были пейджеры!)

«Девушка с иллюзиями – это не моё, – всё чаще думал Андрей. – Мне нужна без иллюзий, покорёженная жизнью, нюхнувшая пороху», – то ли в шутку, то ли всерьёз размышлял он.

Алёна с ревнивым недоверием относилась к его увлечению – музыкальной группе, где Андрей играл, к их концертам и репетициям. И проскользнуло у неё как-то, что они теряют время, не добьются ничего. «Тебе-то почём знать! Ты ничего лучше Savage Garden не слышала!» – с досадой подумал тогда Андрей.

– Алёна – это не для тебя. Алёна не твой человек, она тебя вниз тянет, – сказал как-то Жан, его друг и единомышленник по творчеству. И тот, помнится, сперва возмутился, но… Друг попал в цель, чего уж говорить. И потом не раз с ноющей тоской Андрей ощущал, что это была сущая правда. Но в то же время он любил Алёну, любил за их прошлое. У них были свои слова и понятия, свои нежные прозвища и памятные даты. Свой секс, который придумали и отработали сами. Свой мир, которому суждено было разрушиться.

 

 

 

 

 

Артём и Люда

 

Автобусная компания стараниями Гоши быстро пополнялась. В автобусе день за днём входила в обиход манера перешучиваться через весь салон – о разном. И старожилы, и новички, и даже кандидаты по пути на собеседование попадали под этот перекрёстный огонь. Перекидывание горячих острот, как жонглирование огненными пирожками – кто поймал и не перебросил соседу, тот ожёгся.

В один из актов такого вот перекрёстного перешучивания Андрей поймал единую волну юмора с новичком с ПМУ – производственно-механического участка. Звали его Артём. Артём Селивёрстов. Свежий выпускник МВТУ им. Баумана, он был отчаянно располагающим к себе, красивым, черноволосым и кареглазым парнем, роста выше среднего, статным, с мягкими кошачьими движениями.

Как позже выяснилось, Артём, талантливый технарь, относился к машинам и механизмам с нежной привязанностью, как к любимой женщине; он понимал язык машин, а они, словно чувствуя это, слушались его с полуслова. В его отношении к машинам не было фанатизма или болезненного стремления к порядку, а было что-то доверительное… как в отношении казака к своему верному коню. Он поступил в аспирантуру, начинал какую-то научную деятельность, но по-прежнему любил руками, по болтику, разбирать, обслуживать и собирать машины лично. “Не перетяни”, “Железо устало”, “Смотри, как запела”, “Дай, сколько она хочет”, – такие фразы говорил он то и дело в отношении этих железных созданий.

Артём с Андреем переглядываясь, провоцировали Люду, начальницу лаборатории, их ровесницу из города Иваново, на очередной злой выпад в адрес мужчин.

– Даром, что Иваново город невест! – начинал Андрей.

– Не-не, если там так любят нашего брата, мы туда не поедем, – продолжал Артём. – Люд, а отчего ты так возненавидела мужское племя?

– Да вы посмотрите на себя, что вы можете дать женщине? – начинала Люда. – Раньше вот мужчины…

–…Раньше и конфеты “Мишка на севере” были вкуснее! – перебивал Андрей.

Люда была симпатичная: рыжая, веснушчатая, губы красила в серебристый металлический цвет, отчего была похожа на какое-то инопланетное создание, девушку-пришельца. “Ее просто никто не …”, – многозначительно, беззвучно, одними глазами и движением губ Артём с Андреем проговаривали любимую фразу и начинали смеяться, счастливые безмерно.

Люда не видела этого и, соответственно, не обижалась, но продолжала гнуть свою линию разочарования в современных мужчинах. Она была недотрогой и нервно реагировала на любые межполовые выпады. Это тем более было странно, потому что иногда она начинала кокетничать сама, но стоило парню «повестись», как тотчас же его обрубала, и весьма жестоко.

– Ой, Андрей, открой, пожалуйста, люк, – плаксиво и просительно протянула Люда.

– Для тебя всё что угодно, Мила, – откликнулся Андрей, быстро встав и открыв люк на крыше.

Ветер ворвался внутрь салона, пытаясь растрепать Людины рыжие кудри.

– Спасибо, ой, как хорошо! – блаженно закрыла глаза Люда и пошевелила металлическими губами.

За всем этим весельем молча и смотря каким-то странным безумным взглядом наблюдал новый сисадмин по имени Акмаль. Он был азиат. Кажется, Гоша говорил, что Акмаль родом из Узбекистана. Губы его плотно и зло сжимались в нитку, глаза блестели и смотрели куда-то наискось и вверх. Ему не по душе были такие балаганы.

– Закрой, – вдруг сказал он.

Некоторое время автобус продолжал ехать, никто не понял, что это было.

– Что? – спросил Андрей.

– Закрой люк, – глухо сказал Акмаль Андрею.

– Зачем? – запротестовала Люда.

– Помолчи! – Акмаль прервал Люду. – Закрой люк, говорю!

– Ты чего? – сказал Андрей негромко. – Кто тебя учил так разговаривать? Вот сам и закрывай. А я обратно открою.

– Помолчи. И люк закрой.

– Ты ох…л? – Андрей встал.

Акмаль тоже поднялся. Был он невысокий и тщедушный, но, видимо, компенсировал это своей злостью и взрывным характером. Тут же вскочил Артём и ещё какие-то люди и растянули врагов по сторонам.

– Ты ох..ел? – повторил Акмалю вопрос на этот раз Артём. – П…ды хочешь получить? Сейчас вообще все вместе отп…им тебя прямо тут!

Акмаль, щеря зубы, процедил:

– Потом поговорим.

– О чём и с кем ты хочешь поговорить? – повысил голос Артём.

– Я не с тобой разговариваю, а с ним, – Акмаль кивнул на Андрея.

– А я с тобой говорю, – сказал Артём.

Акмаль молчал и скалил зубы, как будто радуясь. Дальше ехали молча. Адреналин понемногу рассасывался. О чём думал Акмаль – неизвестно, но Андрей думал о том, что надо было его всё-таки бить. Хотя… может, и хорошо, что до этого не дошло, потому что за такое могли уволить с работы. Какие на этот счёт правила – Андрей не знал. На «Киевской» Андрей с Артёмом отошли в сторону и взяли по пиву. Акмаль напоследок ещё раз сверкнул глазами в их сторону и направился к метро. Никто из них не предпринял попыток окончательно выяснить отношения.

Повинуясь каким-то инстинктам, с друзьями пошла и Люда, хотя прежде вытащить её на кружку пива казалось нереальной затеей.

– Совсем ох…л, зверёк, – широко улыбаясь, с какой-то даже добротой говорил Артём про Акмаля.

– Зря ты, Андрюша, ему не дал! – ободряюще сказала Люда. – Ну ничего, в следующий раз. Да ладно, я шучу! – засмеялась она. – Не надо связываться – он больной какой-то.

Люда расслабилась, что было на неё непохоже, и пила какой-то коктейль, нимало не заботясь, что пьянеет на глазах.

Хлынул дождь, и друзья побежали в арку, но успели промокнуть. Люда начала ныть, что ей зябко, и Андрей дал ей свой пиджак. За это она его как-то смазано – полу-в-щёку, полу-в-губы – поцеловала, но тут же одёрнулась, смутилась. Переждав дождь, засобиралась. К метро направились все вместе, смеясь. Андрей шёл и думал, что, пожалуй, Людин поцелуй  ему понравился, хоть и дурная она характером. Щупал щёку – не осталось ли металлической помады.

 

Акционеры

 

Помимо Молотова, бывшего банкира, акциями «Эй-Био» – в паритете с Молотовым – владела некто Новинская Ирина Борисовна. Выпускница мехмата МГУ, она, вроде, была финансистом при одном из главных олигархов страны. В отличие от Молотова, предпринимателя до мозга костей, чьим личным детищем был «Эй-Био», Новинская в оперативное управление бизнесом вмешивалась не так часто – главным образом на советах директоров и в формате квартальных встреч с финансовым директором. Но это не значит, что её вмешательство не чувствовалось. Для Гаряева встречи эти, как и советы, были подобны посещениям детьми зубного врача, который будет сверлить – это как минимум, – а то и рвать.

Еще был какой-то «Андрюха», как его называл Молотов. Андрей Орленко, муж Новинской. На бумаге «Андрюха» не владел ничем, но Молотов именно его упоминал как совладельца: “мы с Андрюхой решили…”, “Не, Андрюха не поймёт…”

Судя по всему, Новинскую Молотов чисто по-мужски, за глаза, немножко дискриминировал. Рассматривал как приладу к мужу, финансового гения и цербера, а также как источник дополнительной, более осторожной мудрости и необходимого порой консерватизма.

Молотов знал математическую хватку Новинской, прагматизм и быстроту её решений, лаконичность и прямоту её, – и они вместе с Орленко её немного побаивались. По крайней мере, между собой шутили, что побаиваются.

Дело шло к концу лета, когда приехали Новинская с Орленко. За два дня до этого Гаряев заметно нервничал, загрузил Андрея с Владом горячей работой, про которую спрашивал каждые пять минут, то и дело подходя к их мониторам – смотреть, уточнять, корректировать. Досталось и Татьяне: улыбки и пересмешки в бухгалтерии куда-то делись, и она сосредоточенно работала, односложно и сухо командуя девочками.   Новинскую было не видно, она сразу засела в переговорной изучать отчёты, чтобы потом вызвать Гаряева на дачу пояснений. Орленко же прошёл по офису, с интересом озираясь, все замечая, и даже заглянул в ФЭО.

– Всем привет, – он бегло осмотрел помещение. – Новые лица. Приятно!

– Здравствуйте, – ответил ему нестройный хор голосов.

– Андрей Леонидович, – вдруг вспомнила Татьяна, спохватившись, – мы вам должны передать… Для Ирины Борисовны… – она подошла к девочке-кассиру. – Свет… Дай, быстро, там конверт… И, опять обращаясь к Орленко, улыбнулась: – там двенадцать тысяч рублей… В прошлый раз недодали…

И протянула конверт.

– Хм… двенадцать, говорите? – в его глазах появились заговорщицкие нотки. – Так, может, я их потрачу, а? – спросил интимно у Татьяны.

– Ну, потратьте, конечно, – рассмеялась та, смущённая.

Орленко был красив и мужественен – настоящий денди, лет сорок было ему. Он походил на тех рейнджеров, что снимаются в рекламах внедорожников и сигарет. И лицо умное, уверенное, и лоб высокий, загорелый. Стиль одежды соответствующий: грубая материя, кожа, тёртая джинса – коричнево-зелёные цвета. Был он строен и лёгок: дай коня – взмахнёт в седло и будет гарцевать.

«Следит за собой, чертяга, – думал Андрей, глядя на него, – баб кадрит… Таня вон… Хотя… Гаряев ему не уступит. А в диких условиях, в схватке двух самцов, пожалуй, и одолеет его». Андрей слышал, что Гаряев увлекается охотой и рыбалкой, и евро-мачизм – это его стиль. Пожалуй, Орленко был помельче Гаряева и чуть более рафинирован. В Орленко угадывался гибкий хищник, а в Гаряеве – хитрый охотник.

– Ринат, кстати, а можете распечатать мне бизнес-план? – повернулся Орленко к Гаряеву на выходе, словно вдруг вспомнив. Хотя конечно, это было не вдруг – заходил-то он именно за этим.

– Что, весь? Там много, – сказал Гаряев.

– Нет, не весь. Мне только табличку. Где видно… – тут Орленко изобразил пальцами движение, словно считал на счётах. – Тун-тун – вот вложено, бах – минус, вот продукты, вот они идут: минусы, минусы, а вот пошли плюсы. Вот пошли плюсы по продукту «сыр», вот пошли плюсы по «колбасе», вот по «ряженке», вот по «сосискам». А вот – нарастающий итог… Один листик.

Андрей сидел и, отвернувшись к окну,  смеялся, чтобы не было видно – так забавно  и ловко всё у Орленко выходило! Молодец Орленко! Даром что не утруждал память сложными названиями лекарств, а быстро, схематично показал, что ему нужно – вот «сыр», вот «колбаса».

У Гаряева требуемый листик был заготовлен – специально на такой вот случай. Взяв из рук Рината Ильдаровича листок бумаги, Орленко вскинул брови, словно приятно удивившись, и сказал:

– Приятно! Да, вот такой, ничего лишнего. Буду изучать.

С этими словами он аккуратно сложил листок ввосьмеро и убрал в нагрудный карман.

– Всем пока.

«Интересно, достанет он его оттуда когда-нибудь вообще? – подумал Андрей. – Или так и постирает с ним свою рейнджерскую рубашку?».

 

Вскоре Гаряеву позвонила Новинская из переговорной, и он ушёл с бумагами.

– Сейчас начнётся, – со значением, негромко сказала Татьяна и невесело подмигнула Андрею.

– Мы купаться сегодня едем? – спросил Влад, отвлёкшись от монитора. – Я взял маску и трубку.

Все рассмеялись.

Через двадцать минут Гаряев из переговорной позвонил Андрею и велел распечатать и принести калькуляции себестоимости, которые Андрей делал вместе с Любовью Геннадьевной.

– Удачи… – протяжно сказала Таня вслед выходящему Андрею.

В переговорной, помимо сидящих за столом Гаряева и Новинской, расположились Молотов, Орленко и коммерческий директор – Алексей Владимирович Миронов. Миронов держал в руках фломастер и стоял возле белой доски, разрисованной схемами, цифрами и стрелками. Его ладони были в чернилах.

Оглянувшись на вошедшего Андрея, Молотов кивнул ему:

– Садитесь. Вон, чтобы видно было, – показал на стул.

Андрей сел и протянул листки с калькуляциями Гаряеву.

Молотов подошёл к Миронову, взял у него фломастер и начал сам писать на доске:

– Смотри, Ир, Ира, – вот то, что дистрибьюторы продадут до конца года, вот их прогнозный склад на конец года, чтобы войти в январь, понимаешь? А вот сколько мы хотим сделать и им продать до конца года, чтобы их затоварить так, чтобы у них цифры сошлись, понимаешь? Ты чего, Лёш, не мог так объяснить?! Ты заумно говоришь…

– Ну, ничего страшного, Миш, я понимаю, когда говорят заумно, и когда ты говоришь – незаумно – тоже понимаю, – ответила Новинская.

Первое впечатление, которое она производила: ничем не примечательная, скромная русская женщина, небольшая, прямая, с короткой стрижкой. Черты лица имела приятные. На ней были кругленькие очки. Кажется, она была беременна.

– Дайте мне калькуляции, – ледяным повелительным тоном сказала она и протянула руку.

Гаряев дал ей листки, которые принёс Андрей.

– Это с производственниками как-то согласовано? – спросила она, повернувшись к Андрею.

– Да, это с ними делали, – ответил тот.

Новинская удовлетворённо кивнула. Потом взяла острый карандаш и начала писать на листке, внятно и нудно проговаривая вслух:

– Ну и что вы мне говорите. Вам нужно продать на 160 миллионов, у вас тут соотношение примерно 20, 35 и 45. То есть 32 миллиона, 56 и 72 – получаем…

– Ирина Борисовна, вот вам калькулятор, – предложил Миронов любезно (Новинская считала в столбик).

– А, да, спасибо, – она придвинула калькулятор к себе.

– Цены – вот они. Штуки посчитаем. Это несложно. 213, 340 и 385 тысяч. А склад у вас помните какой? – она спросила у Миронова. Тот молчал. – Помните? – она перевела взгляд на Гаряева.

– Ну, есть тут все цифры, – сказал тот.

– Давайте, диктуйте, – велела она.

Гаряев назвал ей цифры.

– А теперь – что у вас в калькуляциях… так… – она перебирала листки. – Вот: закупка материалов… да, тут всё есть – в расчёте на штуку. Давайте посчитаем. Получается…  Десять… Тут одиннадцать… Тут… тоже одиннадцать. Всего 32 миллиона вам нужно на закупку. Сейчас оборотка какая у вас? Не знаете? А я вам скажу. 40 миллионов она у вас. И срок оборота четыре месяца. И почему вы говорите, что вам не хватит? Вы до конца года спокойно можете купить на  32 миллиона. И восемь мне отдать! И Мише отдать!

– Ринат, а принеси папку с нашими расчётами, – вкрадчиво сказал Молотов.

Когда Гаряев вышел, Новинская вспылила, забыв, что тут посторонние:

– Вы что тут меня обманываете! У вас финансовая дисциплина ни к чёрту! – Она звонко чеканила слова.

– Ир, Ира, обожди, смотри… – говорил Молотов.

– Да всё я уже посмотрела! Что ещё мне посмотреть? – раздражённо спросила она. – Давай ещё смотреть, у вас что, ещё какие-то планы? Несите. У меня времени много.

В течение разговора Орленко стоял и смотрел в окно.

– Миха, – он показал пальцем вниз, – это твоя машина, что ли?

– А? – Молотов рассеянно подошёл к окну. – А, эта? Ну! – расслабленно повел он плечами.

– А зачем?

– Да ты чё – это ж непростая машина!

Во дворе стоял двухместный спорткар.

– Не понимаю твоего вкуса, – сказал Орленко.

– Конечно, зачем тебе-то? Тебе беременную жену возить надо! Семеро по лавкам! – ловко подколол друга Молотов и захохотал.

– Ггы-ы-ы, – передразнила его Новинская.

Как позже выяснилось, у Орленко с Новинской было пять детей, и шестого они ждали.

– Андрюх, по стопочке сейчас выпьем и в «Причал» поедем, я тебя прокачу, – пообещал Молотов.

Вошёл Гаряев с папкой. Молотов, вспомнив, что тут Андрей и Миронов, сказал:

– Всё ребят, спасибо, давайте, идите. Лёш! – он окликнул выходившего Миронова. Тот обернулся, – Лёша, просто всё объясняй! Выкинь шелуху эту от эм-би-эй, ты понял? Не заумствуй.

– Да, Михал Валентиныч, буду проще, – весело пообещал Миронов.

Вышли с Мироновым в коридор. Помощник Молотова Наташа, маленькая кудрявая блондинка, одарила их улыбкой. Миронов на ходу обратил на неё продолжительный взгляд, продолжая идти, отчего шея его поворачивалась всё сильнее и сильнее, до упора. Наконец он вынужден был развернуться и продолжил удаляться задом наперёд, успев сказать Наташе:

– Так и хочется почаще к Молотову заходить, чтобы вас видеть!

– Устроить вам частые встречи? – спросила Наташа шутя.

Коммерческий директор Алексей Владимирович Миронов был подвижным улыбчивым молодым мужчиной – то ли с арабскими, то ли с индусскими чертами лица, большими выразительными глазами и чёрной кучерявой шевелюрой. «Еврей. Хороший такой, симпатичный еврей», – подумал Андрей, когда увидел его впервые.

Оксана Полежаева была его замом. Ему подчинялся как блок дистрибуции во главе с Оксаной, так и блок рекламы и продвижения продуктового портфеля «Эй-Био».

Был Миронов среднего роста, всегда взлохмаченный и озабоченный, всё делающий в последнюю минуту и вечно куда-то спешащий. Одевался модно, любил яркие пиджаки, и узкие джинсы, и галстуки «с гондонами» – как шутили Андрей и Влад (это означало галстуки, как у стиляг). Был резок, но добр, пробивной в делах, но интеллигент.

 

После этого приезда акционеров Гаряев сказал:

– Всё, начинаем закручивать гайки.

И действительно принялся наводить порядок и ужесточать дисциплину. На работе Андрея и Влада это сказалось следующим образом. Теперь у каждого из них был листок на один день, куда они записывали список дел накануне. Когда рабочий день кончался, они подсаживались к Ринату Ильдаровичу и вместе с ним вычёркивали выполненные пункты из списка. Оставшиеся переписывали на следующий листок, дальше Гаряев добавлял туда новых задач – и так каждый день. Темп работы увеличился. Контроль исполнения задач стал тотальным.

Ввёл Гаряев и жёсткий финансовый контроль, повысив требования к обоснованию покупок и усложнив путь, который необходимо было пройти заинтересованному лицу, чтобы приобрести оборудование, реактивы, оргтехнику. Это были меры, безусловно, благотворные с точки зрения ограничения денежных трат. За жёсткую финансовую муштру выступала Новинская. Но подвох такого подхода заключался в том, что он снижал скорость ввода завода в эксплуатацию и запуска производства. А за быстрый запуск радел Молотов. Гаряев оказался между «Молотовым и наковальней», как шутили Андрей с Владом.

Были трения и с Мироновым, и с Полежаевой по вопросам размера складских остатков, задолженности аптечных сетей и дистрибьюторов. Были разногласия по премированию продавцов за достигнутые объёмы продаж на направлении дистрибуции. Существующая система премирования была сделана так, что допускала различные толкования и интерпретации, и это создавало почву для конфликтов. В условиях нехватки денег финансовый директор отстаивал своё, толковал все спорные моменты в сторону сокращения, одним словом, «зажимал бабки», как говорила Полежаева.

К Ринату Ильдаровичу приходили и подолгу сидели, обосновывая и убеждая: Яковенко, Шевяков, Миронов, Полежаева, Гоша, главный инженер, начальник отдела закупок и другие начальники и специалисты. В свете того, что Молотов всех подгонял и никаких отговорок слушать не хотел, у многих накапливалось против гаряевских методов глухое раздражение.

 

 

Николай. Яна. Вероника.

 

Территория «Эй-Био» занимала около гектара. Кроме здания завода и ряда строительных бытовок, не разобранных после стройки, оставшееся место занимал пустырь, поросший сорной травой. Бытовки, стоящие в два этажа, были приспособлены под столовую.

В один из дней, когда Андрей Пронин и Артём Селивёрстов обедали, к ним подсел Николай Петров, человек из команды главного инженера, из новеньких.

– Ребят, можно с вами? – густо пробасил он.

– О, Николай, – Артём, видимо, уже его знал и приветливо подвинул тому стул, – садись. Третьим будешь? – Артём незаметно подмигнул Андрею: мол, сейчас начнётся.

– Третьим? – с интересом начал озираться Николай. – А что, есть чего? – подмигнул он.

Николай был мужчиной лет на пятнадцать-двадцать старше ребят. Он был невысок, имел крупную статную голову, крупные черты лица с прямыми и лучистыми глазами и щёткой жёстких русых усов. Весь он был скорый, шумный, с громким командирским голосом.

– А вы – кем? – спросил Андрей.

– Андрей, ты ведь Андрей? Можно на “ты”. Давай на «ты», и всё!

– Давай.

– Ну, лады, – Николай вынул из сумки литровую банку с супом и поставил в микроволновку. – Вот жена наготовила – щи. Вам-то пока никто не с собой харчи не готовит! – утвердительно, как бы сам с собой,  говорил Николай, нарезая сало с чёрным хлебом.

– Нет, пока нет, – сказал Артём. – Я – по «Дошираку», а ему вот, – Артём кивнул на Андрея, – мама собрала.

– Мама? Мама – это хорошо. Берите сало.

От вида сала, недавно ещё замороженного, а теперь уже слегка размякшего, нарезанного хорошими гнутыми кусками, с мясной полоской, щедро сдобренного чесноком и перцем, у ребят перехватило  дыхание. Взяли по куску с чёрным хлебом.

– Запомните, ребят, будете жениться – выбирайте жену не только для «этого» дела, но и чтобы готовила с желанием, с отдачей, с душой, – разглагольствовал Николай басовито, зачерпнул горячие щи и оторвал кусок хлеба зубами от горбушки, так, что аж шея крутанулась, затрещав.

– Так и для «этого» дела нужно тоже, чтобы с желанием, с отдачей была! – парировал Андрей.

– Правильно! – заорал Николай. – Смотри, как друг-то соображает! – И толкнул Артёма локтем: – Бери ещё сала, хлеба!

– Была у меня одна, – принялся вспоминать он, – я её брал на руки, сажал на себя, и она прямо выла! Семенила ногами по стенкам… В котельной дело было, – понизив голос, сообщил Николай. – Я тогда в воинской части главным инженером работал. Главным инженером! Не то что тут. А тут тружусь инженером по КИПиА.

– «КИП» и – что? – уточнил Андрей.

– Контрольно-измерительные приборы и автоматика, – подняв палец вверх, авторитетно расшифровал Николай.

Артём с Андреем встали, чтобы налить себе чай. Артём вытащил припасённый «Сникерс» и разделил его ножом на три части.

– Не, спасибо, я не буду, – запротестовал Николай, – я такое г… не ем! Это бабы любят. Я его по-другому использую. Это с девяностых  повелось… Я вообще так говорю: понравилась баба – берёшь банку джин-тоника и «Сникерс». Всё! Ничего больше не надо. Никаких подарков! – Николай решительно рубил воздух ребром ладони. – Банка и шоколадка. И либо баба твоя, либо ты – дурак! Всё! Третьего не дано!

Ребята веселились, хоть и немного натянуто. От шуток Петрова было немного неловко. Признаться, Николай немного напрягал. Впрочем, не сильно, терпимо.

«Ржевский, – окрестил его про себя Андрей. – Уверенный и милый ухарь-пошляк…».  Нормальный такой военный юмор. Андрей встречал такой в избытке у офицеров на военной кафедре.

Тут Николай умолк и засмотрелся в окошко вагончика.

– Кааа-кой станок! – мечтательно простонал он, не отрывая глаз от окна.

Ребята тоже прильнули к окну. По направлению от курилки к заводу шла девушка – новый начальник отдела закупок. У неё была короткая стрижка, круглый зад в облегающих светло-серых брюках и узенькая талия, и, видимо, где-то на границе того и другого затерялся взгляд Николая Петрова.

– Это Яна Шутец, – сказал Андрей.

– Кто? – не поняли Николай с Артёмом.

– Так её зовут. Начальник по снабжению.

– Как я однажды… – снова вспомнил Петров. – …Баба идёт одна – тоже хорошая такая, а я говорю, громко так: «Какой станок!», – она поворачивается… а мы с мужиками стояли… она поворачивается и говорит: «Не с твоим разрядом за таким станком работать!». И я… как рыба, в рот воды набрал… Не нашёлся что ответить… Так меня мужики засмеяли!

Между тем начальник по закупкам остановилась на полдороге, развернулась и пошла в сторону вагончиков, где обедали ребята.

– О, сюда идёт, – подмигнул Николай. – Сейчас проведём рекогносцировку.

Она зашла в вагончик и направилась мимо мужской компании к шкафчикам.

– А… простите… – басом закашлялся Петров, обращаясь к ней, – а сладкого не хотите? И чаю с нами попить? – тут он вытащил откуда-то из сумки целую шоколадку. – С изюмом.

Девушка остановилась и, щурясь, через очки, смотрела. Сначала на Николая, потом на ребят. Немного дрожа коленом. Губы у неё были как натянутая красная нить. Волосы короткие, как у мальчишки.

– Спасибо, – наконец сказала она серьёзно и немного скрипуче. ­­­– Она у вас, наверное, растаяла. В сумке лежала. Только измажусь, а поесть – не поем, – и прошла до холодильника, открыла его и вытащила новую, замёрзшую шоколадку. – Сами угощайтесь. С орешками. Не хотите? – Все непроизвольно покачали головой. – Ну как хотите,– и вышла.

Мужчины расхохотались.

– А она бедовая! – уверенно изрёк Петров, отсмеявшись. – За словом в карман не полезет. Видели, как глазами сверкает! Объект!

После обеда Андрей с Артёмом стояли на улице, курили, жмурились на солнце и обсуждали Шутец.

– А она и правда бедовая!

– Да, ты видел, как она курит на пенёчке, вон там? Одна. И смотрит в одну точку.

– На ней печать дьявольской депрессии. «Развеселите меня,  мальчики. Но предупреждаю: вам будет нелегко».

– Да, на ней прямо какая-то романтическая печать. Какая-то колдунья.

– Она вуду занимается. Завтра Николай на работу не придёт. Что случилось? Да ничего. Это просто Яна баловалась. Пришла домой. Выпила коньяка. Из хлебного мякиша слепила Николая и проткнула иголкой.

– А-ха-ха.

– Вот тебе и ха-ха.

 

Яна довольно часто приходила в ФЭО и передавала счета в оплату. А поскольку оплачивать их Гаряев обычно не спешил, она подсаживалась к нему, тихо и настойчиво повествовала о необходимости оплаты и терпеливо отвечала на вопросы Рината Ильдаровича. Как и многие в то время в «Эй-Био», Яна не была профессионалом в своём ремесле, но активно училась, матерела на глазах. Первые дни она робела перед Гаряевым и лепетала что-то невнятное на его каверзные, с подвохом вопросы. Которые были нацелены на то, чтобы снижать цены, не увеличивая объёмы. Или так: сокращать объёмы и закупать чаще, добиваясь при этом, чтобы цены поставщик не повышал. Платить, ясное дело, чем позже, тем лучше. Гаряев загонял её в тупик, она со всем соглашалась и уходила переделывать. Тогда Ринат Ильдарович окликал её в дверях и говорил: «Яна… Товарищ Шутец… ну что вы так грустно куда-то пошли? Наверное, хотите, чтобы я рассказал вам, как это сделать быстрее? Идите сюда. Всё легко, смотрите…»

Но прошло совсем немного времени, и она пообвыкла, начала огрызаться и пошучивать в ответ на выпады Гаряева. Всё чаще они улыбались, завидя друг друга издалека. Улыбками хитрыми, словно между ними какие-то счёты, которые ждут удобного момента, чтобы их свести.

Походка её была немного шаркающей, голос – немного скрипучим, движения – угловаты и резки, но – странным делом –  была Яна необычно привлекательной. Она не была ни на кого похожа. Это был такой её стиль. Близорукая, в кругленьких очках, с подрагивающим коленом, когда она стояла. И мальчишечья головка, и округлые женские линии ниже талии, и выпуклая грудь. Особенно нравилось Андрею, когда красила она свои тонкие губы красной помадой.

 

И  имелась у Шутец подруга – Вероника Андреева. Обе ездили на работу на автобусе. Обе москвички. Вероника тоже была из новеньких. Она подчинялась производственному директору Яковенко. Ее должность звучала забавно: «начальник участка мягких форм».

– Вероник, а Вероник, как-как твой участок называется? – смеялся Андрей в автобусе.

– Скажи нам это, мы хотим это услышать, – подхватывал Артём.

– Ну, если вы хотите это услышать, ну что ж… Участок мягких форм, – томным низким голосом говорила Вероника и тоже смеялась.

– А ты можешь ещё раз повторить, пожалуйста?

– Мягких-премягких, текучих и скользких… Каких вам ещё?

Андреева, как и Шутец, была немного, года на три, старше ребят. Высокая, статная, разбитная, с длинными чёрными волосами, она была похожа на красивую цыганку или испанку, на виске её билась синяя жилка, а под выразительными карими глазами лежали глубокие тени. Ей шло чёрное, красное, жёлтое и белое, да, впрочем, все контрастные сочетания в одежде, как и положено дикаркам Андалузии.

– Ты, кстати, видел Веронику вообще при исполнении? Не здесь, а на первом этаже, на производстве? – спрашивал Артём у Андрея громко, вслух, так что другие пассажиры автобуса оборачивались.

– Нет, – мотал головой Андрей.

– А я вот видел! Ты знаешь, как ей идёт белый халат? И такая милая шапочка. Из-под которой волосы так и норовят вырваться и попасть прямо в ёмкость с полупродуктом.

– О да, представляю, – закатывал глаза Андрей.

– Эй, вы чего на мои волосы наезжаете! Они у меня пока не особо-то выпадают! Ещё держатся, – хохотала Андреева.

Автобус ехал. Ребята смеялись. Кто-то сидел уставший и дремал. Кто-то читал. Шевякова в автобусе не было: он теперь ездил на машине. Яковенко, как маленькая мышь, сидела спереди и не участвовала в веселье, а если до неё долетали какие-то обрывки, то улыбалась и качала головой. Кадровик Гоша был в тусовке. Он участвовал в шутках, своеобразно и хищно смеялся, прикрывая рот своими кулачищами, иногда подолгу останавливался на Веронике взглядом, когда та не смотрела в его сторону. Сисадмин Акмаль сидел, глядя перед собой немного безумными глазами, и казалось, что он улыбается. Но это была  такая его манера переживать ярость.

 

Ехал со всеми и Николай Петров, ехал впереди, лицом повернувшись к задней площадке автобуса, в котором царило веселье. Неожиданно он встал и, держась за поручень, направился ко всем. Автобус в этот момент поворачивал, и Николая бросило на Веронику с Яной. В последний момент он успел схватиться за кожаную петлю и повис, накрыв собой Веронику. Все закричали.

– Пардон, – пробубнил он. – Мадемуазель, я не специально. Прошу меня простить.

Тут все поняли, что Николай слегка пьян. Днём в службе главного инженера отмечали чей-то день рождения.

Андреева и Шутец как могли защитились от него руками, вскочили, на их лицах отразилось негодование.

– Николай, вы чего? Может, вам удобно будет сесть, где сидели? – поморщившись, произнесла Вероника.

– Пардон, – ещё раз пробормотал Петров. – А может, я сяду среди вас, в цветнике? Как вы на это смотрите? – и сделал движение, чтобы сесть между девушками, взяв на колени их сумки, что стояли на том месте.

– Нет, не надо! Николай, Коля! – строго посмотрела Шутец.

– Николай, сядь ты уже! Сейчас опять упадешь! – заговорил Артём.

– А я у Вероники хочу спросить… – сказал Петров и наклонился своими усами к её уху, что-то говоря.

– Николай, идите сядьте где сидели, – отрезала Андреева, отстранившись.

Николай встал и проворчал тихо:

– Давно тебя не крыл никто! – и побрёл обратно. Хорошо, что Вероника уже этого не слышала. Но Гоша что-то такое услышал и изменился в лице.

– Чего ты сказал? – встал и прошёл вслед. Они сели вместе на переднем сиденье.

Ребята сзади видели, как Гоша что-то говорит Николаю на ухо. Тот слушал и кивал, смотря в пол. Потом посмотрел на Гошу, в глаза, долго, потом опять кивнул несколько раз, уже как будто виновато.

 

Удар

 

На следующее утро, когда почти все заняли в автобусе свои места, случилось ещё одно происшествие.

Сисадмин Акмаль зашёл в автобус едва ли не последним и увидел, что его место заняла Люда. Вернее, все места не были жёстко ни за кем закреплены, но если мест хватало, то все старались придерживаться своих, насиженных. Сегодня же всё было занято, на Людином сиденье расположился какой-то здоровый, кудрявый и очкастый кандидат. Она же заняла место Акмаля и подмигнула Андрею: сейчас, мол, придёт да обломится.

Акмаль сделал два шага вглубь салона, но, поняв, что место занято, улыбнулся широкой и невыносимой гримасой и вернулся к передней двери.

Там сидел курьер Глеб, невысокий и щуплый паренёк, вполне хулиганистого вида. Акмаль, очевидно, был посильнее.

Автобус стоял. Кого-то ещё ждали. Дверь была открыта, у шофёра играло радио “Шансон”. Стояло тихое и свежее утро.

Внезапно Андрей услышал, как Акмаль, резко повысив голос, что-то дерзкое кричит Глебу в лицо, не выпуская его руки (за несколько секунд до того они протянули друг другу руки для приветствия).

Глеб что-то тихо отвечает.

Потом Акмаль, так же, не отпуская руки курьера, несильно бьёт его снизу под подбородок левой рукой, едва сложив пальцы в расслабленном кулаке.

Отчетливо клацают зубы Глеба, который ничего подобного не ожидал, и голова его откидывается назад, но тут же возвращается в исходное положение. Глаза напуганы.

Время как будто замедлилось; все продолжали сидеть, радио играло какую-то песню Круга.

Немного помедлив, Андрей встал и, пружиня на невесомых и лёгких ногах, пробежал на цыпочках по салону автобуса, присел, и, ощутив в себе какой-то страшный  механизм, подобный катапульте, быстро оглядел Акмаля сзади и сбоку, а потом резко выстрелил ему кулаком в левое ухо.

Акмаль от удара упал и скатился в дверной проём автобуса, суча руками по воздуху. Зацепившись за поручни, как кошка, он повис, ошёломлённый.

Время нырнуло под воду – и вынырнуло; в автобусе кто-то вскочил, забегал; время ожило и побежало. Акмаль встал, качнулся и снова упал, потом опять встал и стал пробираться внутрь салона, к Андрею, хрипя проклятия, но его держали и пытались оказать помощь, заглядывая в ухо.

– Тебе конец! Я порву тебя! Ты понял? – кричал Акмаль. Он снова рванулся, но хватка нескольких человек была крепкой.

Артём посадил Андрея и сам сел рядом, негромко приговаривая с явным удовлетворением:

– Вот и хорошо, вот и чудно, давно надо было.

Яковенко сидела, улыбаясь, словно на детском празднике.

Какая-то сотрудница склада подошла к Андрею и сказала суетно:

– Ты что! Да у него уже сотрясение! Да ты знаешь, что с ним может быть?!

– С кем? С ним? – сдерживая смех, переспросил Артём.

Яковенко повернулась и сказала, обращаясь к женщине со склада:

– Ира, сядь. С такими ничего не бывает. Он только лучше станет.

Гоши в автобусе не было. Все присутствующие были не боевики, а санитары и психологи. Наконец автобус тронулся. Перед этим шофёр сделал громкое внушение:

– Эй, боксёры! Кто сейчас не успокоится, я вышвырну из автобуса! Ты, – обращаясь к Акмалю через плечо, – сел на место и притих! – гаркнул и прибавил громкость своего радио.

История с Акмалем, к счастью, почти не имела продолжения. Андрей не знал, откуда и когда Гаряеву стало про это известно, но Ринат Ильдарович, ничего не сказав сразу, всё же как-то припомнил шутливо.

– Вы, Андрей, идите, потрясите там инженеров, чтобы правильно авансовый отчёт заполняли. Ну, вы умеете, – на этих словах он покрутил суставом кисти правой руки, словно разминая. Раздался тихий хруст. – Про Акмаля им напомните.

Гоша же, напротив, сразу вдохновился историей и в тот же день  подошёл к Андрею, взяв его за локоть и отведя в сторону:

– Ну ты даёшь! Ну ты тигр!

– Я обезьяна, белая.

– Да ты не в курсе, – Гоша смешно шевелил своими рельефными кистями и пальцами, как Фредди Крюгер в перчатке-бритве. – по маае-му ка-лен-да-рю ты, выходит, тигр!

– Гош, что вообще… Кто в курсе, кто нет? Какой ход будет?

– Да не дрейфь, спустим на таар-ма-зах. А азиата всё равно Валентиныч хотел увольнять.

По-настоящему Андрей удивился, когда его задержал как-то в коридоре Молотов.

–  Привет, здрасте, Андрей, Андрюш, ну я нормально так хохотал, ты понимаешь, – последние слова он произнёс не как вопрос, а это у него была присказка такая. Молотов, как всегда, немного весь ходил ходуном, поводил плечами, подбородком, как будто пытался занять какое-то удобное положение. Глаза его смотрели то на Андрея, то на потолок, то куда-то позади Андрея.

– Зверёк совсем оборзел, да?

– ???

– Ну, этот, Кемаль… Или как его… Понимаешь, да…

– А, да! – улыбнулся Андрей.

– Андрей, Андрюш, я тебе вот что скажу… Зверёк оборзел, он и девочек тут обижал, вот только сейчас мне Лёша Миронов говорил. Ты воду взбаламутил, и много мне стали тут говорить, – дробно и весело засмеялся Молотов. – Только я знаешь чего скажу… – Молотов всё продолжал поправлять то шею, то руку, словно пытаясь поместиться с комфортом внутри собственной одежды. – Ты больше особо никого не бей. Договорились? – он иронично осмотрел Андрея. – Ну ты, вроде, и не хулиган, ты, вроде, спокойный парень более-менее, а? – он хохотнул ещё и хлопнул Андрея по плечу: – Скоро попрошу тебя посчитать кое-чего, понимаешь, да… Ну, всё, побежал.

 

Акмаля уволили одним днём. Не успела даже кончиться неделя. Настала пятница. Вероника ещё утром, за чашкой кофе возле «Макдональдса», сказала:

– А почему бы нам вечерком не выпить? Здесь где-нибудь. Нервная была неделя! И зарплата сегодня… Да, Дрон? – и обнажила в голливудской улыбке свои белые зубы.

Они сидели с Андреем, Гошей и Яной.

– А и правда! Дело! – подхватил Артём, который как раз подошёл с бутылочкой холодной колы.

– Если ты пьёшь хаа-лод-ную колу, значит, ты ещё молод и без-забо-тен, – сказал Гоша Артёму, – значит, врачи тебе ещё не запретили её пить.

– А тебе уже запретили? – спросил Андрей.

– Мне – да. За-пре-ти-ли. Я и алкоголь не пью. После того, как аас-колок вытащили, – сказал Гоша и похлопал себя по поджарому волчьему животу.

 

Вечером, выйдя на «Киевской», накупили вина в магазинчике и пошли в скверик, на скамейки между «Макдональдсом» и жилыми кварталами. Пошёл со всеми и Влад, который обычно до Москвы не ездил, но в этот раз Андрей ему посулил весёлый вечер в яркой компании, и Влад поехал – покутить. Позвали и Глеба, курьера, который пообещал «проставиться» Андрею за заступничество.

К ним присоединилась и Татьяна Захарова – специалист по документообороту, ровесница Андрея, Влада и Артёма, высокая спортивная девушка с длинными загорелыми запястьями и голенями, с милым лицом и тёмной короткой стрижкой. Она была из Армавира и снимала квартиру где-то в Крылатском вместе с сестрой.

Выпили пенистого красного вина из пластиковых стаканчиков, быстро забалдели. Все одновременно начали говорить, перебивая друг друга и смеясь. Густая зелёная листва шелестела над головами, все были молоды и выпить горазды. Резво наполнялись всё новые и новые бокалы, и их содержимое пропадало в горячих красных ртах друзей. Только Гоша не пил, что, впрочем, не мешало ему тусоваться. С его манерой говорить, мрачно жестикулируя, и с его матросской походкой казалось, что он всегда немного под кайфом.

Уже у Яны Шутец блестели глаза, шире обычного алела полоска губ и движения стали необычайно плавными и грациозными. Вероника Андреева держалась за Артёма, который ей, очевидно, нравился, полоскала направо и налево своей цыганской красой, а на виске её пульсировала синяя жилка, надутая больше обычного.

Гоша говорил:

– …Позвал его туда, где каан-дици-аанеры, зашли, я разделся до голого торса, сейчас, говорю, я тебя, Николай, друг мой, бить буду…

– Чего? Чего? Кого? Ты Николая позвал в 314-ю? – не понял Андрей, который подошёл только что со свежей порцией вина.

– Ну, а кого ещё? Хочешь, тебя позову, – сложив губы застенчивой трубочкой, захихикал Гоша в свою кулачину.

– Бить, говоришь, буду? Ты не врёшь?

– Да ну, зачем мне врать?

– А за что бить-то?

– А ты слышал, что Петров тогда Веронике сказал? В автобусе.

– Ну, что-то сказал… типа, тебя никто не…

– Ну, вот за это я и сказал, что бить его буду. Он-то думал, что я его по линии кадров и дисциплины буду прижимать, к Молотову пойду…

– Так-так, – перебил Артём. – Так вы с ним зашли, ты разделся, как Брюс Ли, и сказал, что бить его будешь?

– Именно!

– И что он?

– …Или бить буду вот этими кулаками, – тут Гоша поднял их к своему носу, – или пусть он просит пра-щения у неё вон, – кивнул на Веронику. Та опустила глаза, но за хмелем непонятно было, то ли смутилась, то ли просто красуется.

– И чего он-то? – не терпелось всем.

– А ничего! Он не ожидал, что я разденусь, афи-гел, и обещал, что да, что всё понял, что паа-просит праа-щенья.

Тут все взоры обратились на Андрееву:

– Ну-у?

– А я смотрю сегодня, заходит ко мне на участок… Николай в халатике и в шапочке… – заговорила Вероника, округлив глаза. – Говорит, такой, потупив глазки: «Извини, Вероничка, вёл я себя вчера нехорошо…» Я прифигела. «Да ничего, говорю, Николай, я уже и забыла всё. Давай дружить, что ль?»

На этих словах она хлопнула Артёма по заднице. Селивёрстов подпрыгнул.

– Ох и хороший зад у тебя! – похвалила Вероника. – Повезло твоей маленькой Сашеньке! (Артём как-то упоминал, что у него есть любимая «миниатюрная девочка Сашенька»).

– Да ты знаешь, какой ты зад сейчас хлопнула вообще! Этим задом я горел! Он у меня прошёл огонь и воду! На, пощупай ещё! – он слегка повернулся, и Андреева беззастенчиво ощупала его ягодицы.

Гоша смотрел на Веронику и на то, что она делает, и ему всё это было, похоже, неприятно.

Внимание переключилось на Артёма.

– Не, серьёзно! Я тут на днях защитил диплом и – у нас в «Бауманке» так принято, по крайней мере, в общежитии, – берёшь железный таз, прокладываешь дно лекциями, конспектами, всё туда наваливаешь… Таз привязывают к машине, ты садишься туда, и тебя катают так вокруг общаги, пока дно не прогорит и лекции не загорятся. У меня загорелись, реально! Чуть штаны не сгорели. Серьёзно!

 

Пьянели. Темнело.

В нескольких шагах стояли Влад с Глебом, с Татьяной Захаровой и её сестрой, которая зачем-то приехала. Сестра, кажется, была постарше. Андрей подошёл к ним. Глеб сгонял ещё за вином, сказав, что должен угостить Андрея после истории с Акмалем.

– Нет, Андрей, реально, спасибо тебе, что ты угондошил этого козла, – говорил маленький проныра Глеб. – Я сам заробел что-то… – честно признался он. – Хотя теперь постоянно думаю, что надо было…

Глеб был ещё совсем юноша, но вид у него был хулиганский, и видно было, что он вытягивается и приобретает мужские черты буквально на глазах.

Влад пил вино прямо из картонного пакета. Сестра Татьяны сделала ему замечание, на что он спокойно ответил:

– Когда я потерял девственность, мне это не запомнилось. Ты можешь сделать так, чтобы я потерял её во второй раз? Только смотри – давай договоримся, чтобы уже запомнилось!

Влад был на кураже. Он получил заинтересованную оплеуху от Татьяниной сестры и передал ей пакет с вином, показав, как пить и как нажимать на крантик.

Андрей сам не помнил, как он начал целоваться с Захаровой, схватив её за затылок. Кажется, она стала говорить ему, что он одет как лох, что его рыжие ботинки не гармонируют с чёрными брюками и голубой рубашкой. Он не помнил, что ей ответил тогда. Вообще – на работе Татьяна иногда цеплялась к нему по всякой ерунде. То он сформулировать задачу чётко не может. То подошёл как-то не так. То в письме «наезд» она вдруг разглядела. И Захарова пыталась смеяться над ним. Андрей – честно – не находил эти шутки забавными, так как подходил к работе серьёзно, но ей казалось, что она попала в точку, и она веселилась от души. Андрей не то чтобы злился, но горячо раздражался от такой глупости. Да и кто она такая? Приехала девочка, какой-то свой провинциальный вуз закончила – и смеётся.

Поцелуи ударили в голову, как волна, переворачивая и смазывая картинку перед глазами.

 

А Глеб говорил Владу:

– Давай ещё возьму вина! Надо тратить деньги – сро-о-чно! Я же как получу зарплату – еду на метро, выхожу там, у себя, на «Кантемировской», иду в игровые автоматы, и всё проигрываю обычно. Либо иногда выигрываю…

Влад и Глеб по габаритам были как слон и моська. Татьянина сестра всё-таки за что-то обиделась на Влада, сказала, что она с ним не разговаривает, и собралась уходить. Тогда Влад сделал попытку открыть сумку, что-то достать … Сумка перевернулась, всё её содержимое рассыпалось по асфальту. Влад нашёл ручку и бумагу, накарябал что-то и передал через Татьяну записку сестре. Сестра, раздражённо морщась, прочитала записку и решила остаться.

Шутец, Андреева и Гоша пошли в «Макдональдс» пить кофе. И больше не вернулись. Может, и вернулись позже, но никого уже не было. Татьяна с сестрой, кажется, пошли к метро, а Влад пошёл их провожать. Андрей хотел записать адрес и телефон Татьяны; он убеждал её, что если они с Владом вскоре приедут к ней в Кунцево, то это будет правильно и для всех хорошо. Так ни до чего и не договорились. Влад шепнул, что всё-таки записал адрес, и ушёл провожать. В сумке была зарплата. Андрей пошёл отлить и оставил сумку Глебу, а когда вернулся, то ни Глеба с сумкой, ни кого-либо ещё на их месте не было.

Минута за минутой к Андрею приходило осознание, что Глеб пропал вместе с сумкой, где была зарплата, ключи от дома и рабочие документы. Телефона Глеба у Андрея не было. Андрей позвонил Гоше, но тот был недоступен. Соображалось с трудом. Вспомнились весёлые слова Глеба о том, что он выходит на своей станции и идёт прямиком в игровые автоматы. Вспыхнула яркая картинка, как Глеб дёргает «однорукого бандита» где-то в притоне на «Кантемировской» и угощает шлюх шампанским. Гуляем на всю катушку! За чей счёт банкет? Да за счет Дрона с работы. Кто такой Дрон? Дрон мёртв, детка, Дрон мёртв – вспомнилось из “Криминального чтива”. Глеб, тебе же завтра на работу! – смеются шлюхи. На работу? Вот ещё! Тут мои четыре зарплаты! А вот, пацаны, смотрите: никому ключи не нужны?

Андрей в ужасе думал, что он скажет родителям про ключи и деньги. Ну ладно, деньги можно занять, но ключи… Придется звонить в дверь, отец заметит, что без сумки, пьяный. Да и денег… целый месяц работы… Ах, как всё безобразно! Ну ладно, Глебулька, буду тебя ждать на работе, буду надеяться на твою порядочность. Я же за тебя Акмаля угондошил, Глебка.

Б…ть! Ах ты, что ты будешь делать, там же ещё и векселя «Эй-Био»! Андрей был готов расплакаться. В сумке было несколько бланков векселей «Эй-Био», подписанных Молотовым, без заполненных сумм… без печати… Это п…ц! При желании эти векселя можно предъявить к оплате…

В отчаянии Андрей сел на лавку и закрыл лицо руками. Посидев некоторое время, поднялся, пошарил в карманах и нашёл мятую купюру в тысячу рублей. Повертел в руке. Поодаль стояла группа пёстрых цыганок, делила дневной навар. Внезапно Андрею захотелось покуражиться, он направился в их сторону. Цыганки насторожились.

– Милые женщины, а тысчонку не разобьёте, случайно? – и протянул им купюру.

Цыганки, заточенные на то, чтобы воровать, онемели. Их картина мира дала трещину. Странное дело – в этот момент словно не сам Андрей, а кто-то внутри него заключил пари, что если сейчас они его начнут “кидать”, не давая сдачи и заговаривая зубы, то сумка к нему больше не вернётся. Если же разменяют тысячу, как просит, то всё обойдется благополучно.

– Так разменяете? – нарушил он немую паузу. – Табачком вас угостить? – приоткрыл и протянул пачку сигарет.

Цыганки пришли в движение. Зашелестели юбки.

– Дай, милок, нам три сигареты, – сказала одна.

Он дал.

– Как разменять-то? – сурово спросила старшая.

– Да по пятьсот хотя бы… лучше бы одну – по сотням.

Она покачала головой.

– Всё тебе отдаю, – и протянула деньги, как Андрей просил.

Он взял деньги, пересчитал: всё правильно. Внутри него всё возликовало.

 

Всё путём

 

Он доехал до дома на частнике. Прежде чем идти домой, зашёл к Жану, своему школьному другу. Нужно было чуток прийти в себя и позаимствовать какую-никакую сумку, чтобы не явиться домой с пустыми руками: пропажа была бы сразу заметна.

Жан был старшим из трёх братьев, словно вылепленных из одного теста. Все погодки, красавцы, носители отменных генов. Видимо, доставшихся от отца-француза. Его не стало, когда Жану было пять или шесть. Жили они все с русской матерью, в прошлом оперной певицей, а ныне – преподавателем вокала.

Четырёхкомнатная квартира их в центре Москвы была дружественным местом: дверь никогда не закрывалась на замок, даже ночью. Пока в одной комнате Ольга Викторовна преподавала вокал очередной девочке – из тех, что обивали пороги кастингов на ставшие такими популярными мюзиклы, – в другие младшие братья таскали друзей и девушек, а в комнате старшего репетировали свои песни для институтских концертов Андрей, Ваня и Жан. На кухню все ходили пить чай и ликёры, курить. Выходила курить и Ольга Викторовна, грузная теперь уже женщина в неизменном чёрном балахоне.  Дым висел коромыслом, пепел падал под собственным весом длинными безвольными хлопьями. Всегда встречались разнообразные друзья семьи и какие-то сомнительные родственники. Дополняли картину три весёлых собаки, все дворняги, которых братья выгуливали по очереди.

Андрей зашёл в квартиру Жана и, уже стоя внутри, с порога позвонил в дверь. Жан встретил его с пониманием, ребята попили на кухне чай.

От горячего напитка Андрей окончательно пришёл в себя и даже ощутил бодрость.

– Коньячку будешь? – предложил Жан.

– Нет, мне уже надо идти, я же в дверь звонить буду, родителей  придётся будить.

– Вот и хорошо, мне больше достанется, – удовлетворённо кивнул Жан.

А коньяку хотелось. Несмотря на пропажу Глеба с сумкой, Андрей был в удивительно приподнятом настроении. Винный хмель выветривался как-то легко и гуманно, и хотелось ещё выпить.

Домой Андрей пришёл в час ночи, с сумкой Жана на плече. Разбудил, конечно, отца. Впрочем, особенного недовольства с его стороны не было: Андрей уже зарабатывал деньги сам, работал по специальности, а потому имел некоторое право выпивать и приходить поздно. А уж по пятницам – дело святое. Сумка сыграла свою маскировочную роль.

Андрей прошёл в свою комнату, лег в постель, но спать не хотелось. Он вышел на балкон и открыл окна лоджии. Внутрь влился густой и пряный августовский запах города: листвы – взрослой и уже потерявшей свою сочность, и тёплых моторов заглушенных машин, и едва тёплого асфальта. Ветер тихо перебирал листья на деревьях; было и легко, и как-то тревожно от скорого начала осени. Осень всегда означает конец беззаботных дней и начало неумолимых производственных процессов – будь то учёба в школе, или институт, или работа, когда все выходят из отпусков и начинается сезон. Начало борьбы и метаний, проблем и поисков.

Скрипнула дверь в соседнем доме, и Андрей увидел Жана, который вышел выгуливать своих питомцев.

– Эй, – позвал он негромко.

– Чего тебе? – поднял голову Жан.

– Неси сюда коньяк.

– Зачем?– Пить будем. – Андрей придумал, что он сейчас сделает. – Неси, говорю.

– Ну, сейчас, через десять минут…

Андрей вернулся в комнату, выпростал одеяло из пододеяльника, связал простыню, пододеяльник и два свои ремня воедино – получился подъёмный механизм.

– Ну ты даёшь, – засмеялся Жан, когда вернулся с коньяком и уже без собак.

Жан прихватил две немаленькие конусообразные рюмки, какие были в советских сервизах – под всяческие наливки и настойки.

Бутылку привязали к простыне и передавали друг другу вверх-вниз, выпивая, негромко беседуя, беззвучно хохоча над чем-то. Вместе с опьянением в душе гигантским и очень красивым цветком распускался праздник. Остроту вкуса и эмоциональный восторг усиливала тихая и таинственная августовская ночь.

 

***

В понедельник Глеб на работу не вышел. Андрей сильно занервничал. Ещё в автобусе, видя отсутствие Глеба, он погрузился в тревожные раздумья и не принимал участие в весёлых захлебывающихся рассказах о пятничной гулянке и смаковании выхваченных деталей и картин. Гоши в автобусе также не было. Тот часто ездил с Шевяковым. Андрей мысленно торопил водителя – давай же, езжай уже быстрей! Еле дождался приезда на завод – и прямиком направился к Гоше. Но его, как назло, не было – на собеседовании, сказали ему.

Сел за работу – работа не шла. Наконец позвонил Гоша. Андрей не снял трубку, а сразу пошёл к нему.

– А, привет, Тигр! Ну как ты? – Гоша откинулся на спинку стула.

– Да как-как! – Андрей объяснил, что Глеб уехал с его сумкой, а сегодня его нет. Не знает ли Гоша, почему Глеб не вышел? Нет, Гоша не знал и удивился, что Глеб никого не предупредил.

– Телефон его хоть есть? – с надеждой спросил Андрей.

– Не дрейфь, Тигр, есть. В нашем отделе все есть, – поводив костистым пальцем в толстой тетради, Гоша нашёл домашний телефон Глеба. Набрал. Трубку сняла его мать.

Нет его. На работе он, сказала. Гоша ухмыльнулся. Андрей закусил губу.

– Ну ничего, Тигр. Объявится. У него здесь трудовая. Может, погудит немного – и придёт. В сумке-то много чего?

– Много, – с досадой выдавил Андрей.

– Ладно, не дрейфь. Тебе это не к лицу. И не такие переделки бывают. Это, поверь, ерунда.

 

Глеб объявился на следующий день. Его молодое худое лицо было слегка подпалено пьянкой. Вручил Андрею сумку. Сумка была цела.

– Я её не открывал, – улыбнулся он, – извини, что так вышло.

– Да ты куда делся-то в пятницу?

– Менты подошли. Я от них съе…ся.

– С сумкой?! – опешил Андрей.

– С двумя. У меня ещё своя была.

– А вчера что не вышел?

Глеб застеснялся, улыбнулся в сторону.

– Да – забухал…

– С сумкой?

– Зачем с сумкой? Я в пятницу пришёл домой и положил вещи – мама следила. И ушёл.

– В игровые автоматы?

– Ну! – кивнул Глеб, криво улыбаясь.

– Зарплату проиграл?

– Сначала выиграл.

– А потом?

– А потом проиграл… ползарплаты.

– Остановился, что ли?

Глеб отрицательно замотал головой.

– Как тут остановишься? Я маме ползарплаты сразу отдал. Твоя сумка помогла. Если бы её не было, я бы сразу играть пошёл. А так – сначала домой зашёл.

 

***

Молотов зашёл в ФЭО, когда Гаряев был в отпуске.

– Всем здрасте, – бегло кинул он. – Привет, Танька, как дела?

Все уже знали, что когда Молотов спрашивает, как дела, – спрашивает вроде бы даже и без вопросительной интонации, – то это следует понимать буквально. Это означает: как дела? И отвечать нужно конкретно, чётко, говорить всё самое новое и свежее, ничего не придерживать на потом. «Потом» может уже и не наступить. Вот сейчас твой момент – говори. Это такой его источник, такой метод получать информацию о бизнесе и людях. Кто-то получает из отчётов. Кто-то на совещаниях. А он вот так – глазами и ушами. Обрывками фраз, снимками, выхватами. Ходит, разговаривает со всеми. Всё бегло, всё как будто по верхам. Но картинка-то в памяти остаётся. Слово, интонация, жест – остаются. Это такой способ держать руку на пульсе бизнеса и быть в курсе успехов конкретного человека – полезен он или с ним пора потихоньку расставаться. «Потихоньку» на самом деле означало довольно быстро.

– Да как тут могут быть дела, Михаил Валентинович… – закатила глаза Таня.

– Да, как? – подбодрил Молотов. Он уже рассматривал оконные петли. Окно плохо закрывалось, и он, судя по всему, принимал решение, что он скажет на этот счёт завхозу.

– Всё сводим и сводим, проверяем и проверяем… Ручками приходится работать. «1С» вот глючит, – говорила Таня.

– А чего, к этому… к Скунсу обращались? Он смотрел?

Скунсом называли вольнонаёмного программиста «1С», которого время от времени привлекали для разработки программы.

– Нет, ну мы, конечно, обратимся…

– А чего не обратились ещё? Чего ждете, Танька? – как старый задушевный друг удивился Молотов.

– Да мы не ждём, пишем заявку.

– Да, напиши всё, напиши, мне покажешь тоже?

– Конечно, покажу!

– А чего, где бойцы твои? – невзначай поинтересовался Молотов, уже вертя в руках и разглядывая компакт-диск на столе Влада.

– Лена в отпуске, Света отчётность повезла сдавать, а мы тут с Лизой…

– А чего вы возите до сих пор отчётность? Чего не сдаёте по электронке?

– Да нельзя же ещё, Михал Валентиныч! – убедительно объяснила Татьяна. – Ещё только хотят ввести эти… электронные подписи. Пока не договорились наши законодатели.

– Тань, Таня, а когда они введут?

– А я откуда ж знаю?

– Ну, я знаешь что думаю: давай следить, как только можно будет, сразу по электронке начинайте сдавать, договорились?

– Конечно.

– А это чего такое? – обратился Молотов к Владу, читая надпись на диске. – «Статистикс»… – прочитал он вслух.

– Это программа такая, чтобы зависимости строить.

Молотов вскинул брови, заинтересовавшись.

– Там пакет матстатистики, любые функции, – продолжил объяснять Влад.

– Да? А чего мы в ней… Что-то строим?

– Ну, нам нужно планировать расходы. Например, затраты на спецодежду. Мы сначала смотрим, от какого параметра они зависят. Например, мы думаем, что они зависят от объёма производства на участке порошков… Как зависят? Вот это программа и проверяет. Даёт функцию этой зависимости. Или говорит, что тут зависимости нет. Теперь мы имеем функцию и используем её в финплане.

– Да, хорошая программулина! – засмеялся Молотов, довольный.

– Андрей, Андрюш, – повернулся он к Андрею, – а мы же можем такие статистические заморочки получать из единой системы, потом, когда у нас не будет этих разных лоскутных одеял?.. Понимаешь, да?

– Да, а у нас будет единая система? Это было бы здорово!  – откликнулся Андрей.

– А чего, Ринат не говорил? – он обернулся и к Татьяне тоже.

Андрей, Влад и Таня отрицательно помотали головами и навострили уши.

– Конечно, надо делать единую систему, это же понятно! Только хочется хорошую. Но там цена… – Молотов закатил глаза в потолок и присвистнул. – Сейчас мы их маринуем, утаптываем, понимаешь, да, чтобы скидку получить. И я вам скажу: там просто… – он набрал воздух в рот и сдул его, сделав комичную гримасу, – …там просто – всё что хочешь. Вот эти заморочки, все корреляции, чтобы нормально планировать, всё сами настроите себе, и вперёд!

– А там можно формулы писать, как в «Экселе»? – спросил Влад.

– Конечно! – округлил глаза Молотов, словно искренне удивившись  вопросу. – Мы же ещё программиста возьмем нормального! Или если просто формулы, то вы сами сможете, там такая фишка есть: конструктор формул. Специально для вас, ребят!

Звучало убедительно.

– А находясь в отчёте, там можно провалиться до первички? – спросила Таня.

– Тань, Танька, там технология “дрилл даун”! Ты чего! Ты сверлишь вниз, пока не увидишь всю первичку! Ты поняла?

– Михаил Валентинович, а когда будет это внедряться? – спросил Андрей.

– Андрей, я тебе так скажу, – Молотов посмотрел куда-то вдаль сквозь окно и повёл подбородком. – Будем внедрять, как только договоримся по конфигурации и цене. Потом программиста найти. Это всё хотелось бы быстро, но ты знаешь, тут от всех будет зависеть, и от вас, и от Оксанки, и от Рината, и даже от меня, не поверишь! – шутнул он. – Реально где-то… – тут он словно пожевал упругий воздух, – …год-полтора, понимаешь, да.

– Андрей, заскочи ко мне сейчас… ну, через сколько-то минут, там кое-чего посчитать надо, – сказал он, выходя.

Через пять минут Андрей зашёл в кабинет Молотова.

– Ага, заходи, садись, – тот водил мышкой по столу и полулежал в своём кресле. – Смотри… у тебя как с английским? Дружишь?

– Да, нормально, – кивнул Андрей. Он приятно заволновался, зная, что язык его сильная сторона.

– Смотри: тут методичка есть от этих… крутых консалтеров, – он назвал бренд. – Знаешь таких?

– Ну, слышал.

– Тут в методичке всё написано: как делать оценку текущего состояния… ну, там… производственного, торгового блоков, понимаешь, да, – он листал красочную книжицу, наугад тыкая в неё пальцем. – Вот смотри: «дю-понт»… знаешь такую методику?

– Да, знаю.

– Ликвидити рэтиос, – шевелил губами Молотов. – Ликвидность тут, оборачиваемость, леверидж – всё есть тут! – он захлопнул брошюру и протянул Андрею. – Можешь сделать такую для нас методичку… попроще, с формулами, чтоб инструмент готовый был? Мы просто подставим цифры – чик-чик, и смотрим на выходе, что получается. Реагируем. Понял?

– Да, попробую.

– Да, разложи просто по полочкам: тут у тебя активы, смотрим, раз-два-три, сразу понятно, сколько бабок вложено и откуда они. Бах – смотрим, эти активы приносят столько-то, эти – столько-то; эти оборачиваются два раза, эти три и так далее, понимаешь, да, – Молотов ручкой рисовал маленькие кривые кружки, кляксочки и чёрточки, взывая ещё и к зрительной памяти Андрея.

– О`кей.

– И табличку пока в «Экселе» можно, чтобы подставить цифры и сразу всё видеть, договорились?

Андрей кивнул.

– И Ринату скажешь, что я тебя попросил это сделать… так, чтобы не особо отвлекать, у тебя, наверно, там и так задач хватает… А? Есть, да? – засмеялся Молотов, – Ильдарыч загрузил немного?

– Хорошо, Михал Валентиныч, постараюсь и то и то успеть.

Андрей вышел, вернулся на место и задумался. Потом улыбнулся, вспомнив кривые кракозябры, которыми Молотов визуализировал задачу.

 

Осень

 

Вернувшись из отпуска, Гаряев кратко, но обстоятельно переговорил по-отдельности с Татьяной и Андреем на предмет того, что  произошло за время его отсутствия, какие результаты и новые вводные имеют место. Андрей упомянул о задаче, поставленной Молотовым, показал брошюру, с которой начал разбираться. Ринат Ильдарович отреагировал спокойно, немного поинтересовался, как Андрей это  собирается осуществить, и заметил:

– Вы, Андрей, получили задачу от руководства, задачу эту надо решать, за неё отвечаете перед Молотовым вы. Будут трудности – давайте советоваться. Но это прежде всего ваше задание.

– Да, хорошо.

Ринат Ильдарович достал тряпочку и начал протирать очки.

– Но вы должны знать, кто ваш непосредственный начальник, и если текущая  работа и задачи, поставленные мной, вступят в конфликт с эти делом Молотова, то вы должны мне об этом обязательно сказать. Текущая работа страдать не должна.

– Понятно.

– Если вовремя мне скажете, то я пойду к Молотову и поговорю с ним о приоритетах, а потом скажу вам, что делать в первую очередь, а что на досуге, – на последних словах он подмигнул и улыбнулся. – Всё ясно?

Андрею было ясно.

 

С приходом осени работы существенно прибавилось: начался сезон, кончились отпуска, пошли частые совещания и пятиминутки. Задачи сыпались одна за одной; Гаряев был очень требователен, а порой и недоволен результатами. Андрею была непривычна и неприятна ситуация, когда им недовольны. Такого в его опыте почти и не было: и в учёбе, и на разных подработках в студенчестве он всегда был одним из лучших, и это замечали преподаватели и начальники. А тут – на тебе! При том что старался он изо всех сил, ежечасно думал о работе, начал брать работу на выходные.

С задачей Молотова Андрей с переменным успехом справился, точнее они с Гаряевым, но результат был смазан тем, что сама эта задача отчасти слилась и растворилась в смежных заданиях, которые поручал Гаряев и за которые он  перед руководством сам и отчитывался. Индивидуальный вклад Андрея, казалось, был Молотову не виден, рассосался в более глобальных делах.

Гаряев с утра до вечера видел монитор Андрея, контролировал от а  до я каждое действие и всё время подгонял со сроками.

В октябре запустили завод. Заработали сразу два производственных участка. Согласно уговору Молотова с наиболее приближёнными начальниками, зарплата большинства сотрудников их департаментов должна была удвоиться. Простым умножением на два. И так произошло в отношении производственников. Шевяков настоял. Продавцам повысили уже не так хорошо. Остальным – выборочно. Главбух Татьяна выбила повышение себе в полтора раза и своим девочкам – на треть. Про повышение Андрею с Владом речь не шла. Андрей работал с этими самыми таблицами, делая их вместе с Гошей, и все цифры были у него на виду. По идее, именно у Гоши должны были появляться свежие новости – кому и сколько. Но с некоторых пор у него не оказывалось актуальной информации: Молотов всё решал напрямую с начальниками. Андрей вылавливал линейных руководителей, получал от них данные, а потом интегрировал их в модель финплана с учётом налогов, то есть, по сути, делал те самые волшебные таблицы, которые Гаряев когда-то хотел получать от Гоши, но потом махнул рукой.

– Вот так, Тигр, зарплаты растут, да только это всё не про нас, – невесело, но и без особой грусти говорил Гоша.

Андрей не мог относиться к этому так же легко. Горькая обида и уязвлённое честолюбие разливались в его сердце и отравляли жизнь, когда Андрей сопоставлял зарплату куриц-бухгалтерш со своей и у куриц оказывалось больше. Это при том, что работал он заметно больше, а уровень проникновения технологий в работе Андрея и Влада был выше. Бухгалтеры если и пользовались таблицами «Эксель», то ради красивых рамочек: вычисления все равно делали на калькуляторе, а результат вводился в «Эксель» прилежными руками этих флегматичных девочек из Подмосковья.

Вдобавок ко всему как-то выяснилось, что большинство смет, которые формировали подрядчики в ходе стройки завода, не соответствуют критериям, согласно которым «Эй-Био» должно было взять к зачёту налог на добавленную стоимость. Как-то так получилось, что и Гаряев, и главбух Татьяна, эти сметы пропускали в неправильном виде, не позаботившись о соответствии заранее. Неожиданно образовался аврал, связанный с переделкой смет, отправкой их подрядчикам и получению обратно в исправленном и подписанном виде. Ринат Ильдарович поручил эту неприятную и громоздкую работу Андрею, а сам засобирался на недельку на охоту (он был заядлым охотником).

Второпях, в пятницу,  когда автобус уже уехал, увозя в Москву друзей и весёлые планы, Гаряев объяснял Андрею эту задачу, которую требовалось выполнить в течение следующей недели.

В выходные у Андрея созрела идея: вот только закончит со сметами – и уволится. Чего ради продолжать пахать в этом изнуряющем режиме, терпеть при этом понукания и недовольство, видеть, как хихикают девочки, сидящие в той же комнате, которым ни за что пробили повышение?

В конце концов, он и не выбирал работу – пошёл в первое попавшееся место. Да, сначала «Эй-Био» ему понравился – ну, а потом разочаровал.

Написал заявление, отнёс Гоше. Гоша посмотрел и крякнул.

– Ничего себе, Тигр, что ты задумал! Расскажи-ка, что у тебя пра-изошло!

Андрей нехотя объяснил.

– Да, Гаряев чего-то перегибает палку, – рассеянно и задумчиво проговорил Гоша.

– Да не в нём дело. Просто надоело.

На самом деле у Андрея было ощущение постоянно занесённого меча над головой. Это и называется «стресс» – осознал он недавно. Просто хотелось лёгкости и свободы. Хотелось вернуть хоть ненадолго то ощущение беззаботности, которое он испытывал в недавнем студенчестве.

– Я хочу, чтобы ты дал моему заявлению ход.

– Да ладно, может, ты подумаешь? А? – Гоша начал свои танцы, которые умеет исполнять каждый кадровик, но Андрею не хотелось этой возни.

– Гош, я тебя прошу: дай ход заявлению.

– Хорошо, – наконец проговорил Гоша, в упор глядя на Андрея, – дам. Я и сам подумываю уходить.

– Серьёзно? – Андрей с изумлением уставился на Гошу.

– Да. За-пресса-вали! Прессует и прессует Валентиныч, надел шпоры, а я ему не конь, чтобы вот так со мной обращаться. Да и Гаряев наглеет, при Валентиныче наезжает, попался бы он мне на службе!

Гоша принял у Андрея заявление и пообещал организовать дальнейший процесс.

После работы Пронин на электричке поехал к Алёне. Рассказал о своём решении. Она поняла и разделила все его мысли. Они лежали под одеялом в её розовой спальне. Внезапно он понял, что эта опрятненькая розовая спальня после недавнего скромного ремонта, с новыми шторами, покрывалом на кровати, плитками из пенопласта на потолке – со всеми её провинциальными финтифлюшками  – его дико раздражает. То, на что раньше он не обращал внимания, сейчас бросалось в глаза. Кто так делает! Неужели у неё, его Алёны, совсем нет вкуса?

Он попил чаю и засобирался. Алёна немного обиделась.

Вечером они с Владом напились пива на спортивной площадке в Красногорске, возле дома Влада, которому Андрей позвонил на полпути домой, передумав ехать к родителям. Вот где было хорошо и беззаботно. Пили пиво прямо из бутылок, курили одну за одной, обсуждали людей с работы, ходили отливать за гаражи. Дело шло к ноябрю, и было бы довольно холодно и неуютно, будь они трезвыми. Но они не мёрзли. В карманах кожаной куртки было тепло, там перемешались крошки табака, соли и рассыпавшихся арахисовых орешков. После очередного глотка Андрей слюнявил палец, опускал в карман и потом касался им языка. Хорошая была приправа к пиву. Воздух пах сырой глубокой осенью. Холодные лужи мерцали в темноте, мёртвые листья резко выделялись своей отчаянной желтизной, крепко приклеенные к чёрному асфальту. Расходились, шатаясь.

 

На следующий день Андрея вызвал к себе Молотов.

Андрей предстал перед Молотовым со слегка воспалённым и невыспавшимся, после вчерашнего, лицом. Войдя, он на секунду опешил. Босс стоял в центре кабинета с отведенными назад и вверх руками, в которых была зажата… какая-то сабля. В следующее мгновение Молотов шумно выдохнул и со свистом рассёк перед собой воздух, и тут же лезвие, как на пружине, отпрыгнуло вверх и, слегка покачиваясь, зависло.

– Что это, Михал Валентиныч? – оторопело улыбнулся Андрей.

– А? Это? Это меч такой. Самурайский, – Молотов протянул рукоятку Андрею. – Хочешь посмотреть? На!

Андрей взял меч в руку и покачал им немного. Руке было удобно: меч словно являлся её продолжением.

– Эргономичный, – заключил он.

– Ха-ха, – засмеялся Молотов, – Ну ты сказал! Хорошо! Эргономичный, а! Ха-ха.

– Занимаетесь? – уважительно спросил Андрей.

– Я? Да, а чего. Занимаюсь чуть-чуть. Кто чем. Вон Ринат охотой промышляет, а я вот такие вот танцы исполняю.

Говоря это, Молотов взял прислоненные к стене ножны, принял у Андрея меч, аккуратно убрал его и сел в свое кресло на колёсиках, глазами приглашая сесть и Андрея.

– Ну чего, Андрей, – забубнил он, съехав на кресле куда-то вниз, чуть ли не под стол, и глядя в монитор, словно там что-то привлекло его внимание. – Ты же тут… как его… бумагу написал, вроде… Мне так сказали. Что ты, вроде, уйти хочешь… понимаешь, да.

– Ну да, написал. Заявление, – с некоторой паузой ответил Андрей.

– А чего так?.. – почти без вопроса дружелюбно процедил босс, по-прежнему глядя в экран.

– Ну… Понимаете… – Андрею неловко было говорить про высокую загруженность, так как он знал, что способен выдержать и больше. Не хотел он говорить и про тотальный контроль и придирки со стороны Гаряева, чтобы не подставить начальника. Говорить же про то, что у «куриц» зарплата выше и это несправедливо, тоже не к месту. Поэтому он сказал, что нет какой-то одной причины. Тут всё сплелось – и низкая зарплата (Андрей не забыл упомянуть, что такая работа стоит не четыреста, а все шестьсот долларов!), и невозможность поднять голову от бесконечных цифр, и просто раздражение от того, как проходит рабочий день.

Пока он говорил, Молотов периодически быстро поглядывал на него и утвердительно кивал, как будто всё знает.

– Понятно, – сказал он, поворачиваясь наконец к Андрею. – Всё? Это всё или ещё чего-то?

– Всё. Просто с утра едешь на работу и уже знаешь, что по уши завален рутиной.

– Андрей, Андрюш, послушай, – Молотов подался вперёд и положил локти на стол. – Просто тебя замариновали немножко. И ты нагрелся, да? Так ведь? Перегрелся немножко. Вон: ты подустал, по лицу видно.

– Да я и сильнее нагреться могу. Тут дело не в сложности. Хочется более умной работы. А я не могу разорвать круг горящих дел и не успеваю все больше и больше. Возникают ошибки.

– Понятно. Тебя Ринат бухгалтерской работой загрузил. Он Таньку не гоняет, а начинает тебя гонять.

– Ринат Ильдарович ни при чём…

– Понятно, все ясно, Андрей. Давай так: я подумаю, поговорю с Ринатом…

– Не надо.

– Обожди, – Молотов отмахнулся как от мухи. – Я подумаю, как сделать, чтобы все процессы, связанные с развитием этой конторы, вас всех и тебя лично начали касаться. Просто… так сейчас получилось, что вас там в вашей лодке немножко в сторону занесло, а корабль в другую сторону плывёт. Это я немножко процесс отпустил. Такая фигня. Понимаешь, да. И денег это тоже касается, – добавил он быстро. – Ты чего, думаешь, я не понимаю, что всем повысили, а вам нет?.. Тебе и другу твоему, качку этому. Я вижу.

– Михаил Валентинович…

– Андрюш, смотри, обожди, послушай… Мы же будем систему внедрять. «И-эр-пи», понял? И я тебе скажу: ты… – Молотов поболтал воздух между губами и зубами, – ты будешь там конкретно участвовать, в рабочей группе. Вы все там – финансисты – мне нужны тут, на корабле. Ты вообще понимаешь, что мы тут все делаем? – он поднял брови и смешно сдвинул рот на сторону. – Знаешь?

– Ну… Вы про лекарства будущие?

– Конечно! Но только не про лекарства, Андрюш, а про назологии я говорю. Про болезни. Ты знаешь, что мы хотим лечить?

– Эээ… Дисбактериоз…

– Андрюш! – привстал Молотов. – Ты чего! Какой на х.. дисбактериоз! Онкология! Неврология! Рассеянный склероз! Болезнь Альцгеймера! Так, на минуточку…

Молотов театрально отъехал от стола к окну на стуле.

– Мы сложную тему затеяли. У нас есть научный институт. Ты знаешь про него? Ты чего? Мы в мире… В мире есть несколько контор, которые это делают, и мы будем среди них. Понял? Ты хочешь быть участником процесса?

– Да, – после короткой паузы сказал Андрей.

– И будешь! А ты увольняться хотел. Ты куда хотел пойти? Ты сам себе троечку поставить хотел? Ты что, троечником хочешь быть по жизни?

Молотов вытащил из ящика листок и помахал им перед лицом Андрея. Это было его заявление.

– Андрей, давай так: забирай его. Договорились? И помни, что я тебе сказал. А я буду вас сейчас интегрировать в бизнес, чтобы вы на кончиках пальцев всё чувствовали. Договорились?

– Да, Михаил Валентинович.

– Ну всё, – кивнул Молотов, повёл подбородком и ослабил рукой ворот сорочки.

Андрей вышел и побрёл, пытаясь собрать разъехавшиеся мысли воедино. “Да, оратор!” – подумал он, усмехнувшись.

 

–…Ещё надо было, чтобы он подкинул твое заявление и – вжжжить! – в два удара разрубил мечом, –  подытожил вечером Жан, друг Андрея, когда тот, сидя у него на кухне, рассказывал про разговор с боссом.

 

После этого эпизода с Молотовым Андрей, ясное дело, увольняться передумал. Он получил новую порцию мотивации, которая вскоре должна была ещё и некоторым ощутимым образом материализоваться. Занял место в строю, зашагал человеком, задышал. Снова начал шутить и смеяться. Так, с улыбкой на лице, он и встретил Гаряева, который вернулся с охоты. В первый день после своего возвращения Гаряев во второй половине дня какое-то время отсутствовал, а потом позвал Андрея в маленькую, на двоих, переговорную.

– Мне тут Молотов сказал, что вы увольняться собирались, так? – начал он медленно, подбирая слова. Его локти упирались в стол, кисти сцеплены в замок, на который опирался подбородок.

– Да, писал… заявление, – нехотя признался Андрей. Надо сказать, что со своим заявлением, переживаниями и реабилитацией он и думать забыл о начальнике.

– А почему… вот просто объясните… почему вы не могли со мной поговорить сначала? – вкрадчиво спросил Гаряев.

Андрей не знал что ответить. Когда он писал заявление, то больше всего он хотел уволиться и меньше всего – говорить с Гаряевым.

– Я не знаю. Я хотел отработать после вашего возвращения две недели или месяц – сколько понадобится отработать… и уволиться.

– Но с Молотовым-то вы пошли разговаривать! И очень хорошо поговорили. Что же вы так поступаете? А? Вам… вот вам лично это кажется нормальным?

– Я пошёл к нему, потому что он меня вызвал. Я просто заявление написал и в кадры отдал! – Андрею было вдвойне обидно от того, что (это он только сейчас начинал понимать) со стороны это действительно выглядело так: дождался отпуска Гаряева и пошёл к Молотову жаловаться. – Я хотел уволиться… Это было, может, и неправильное, и необдуманное, но моё твёрдое решение.

– Вы у Молотова попросили повышение зарплаты, – Гаряев посмотрел на Андрея и прищурился, – на двести долларов, кажется? Так?

– Молотов сказал мне, что работа всего финансового блока будет более разнообразной и интересной, что будет развитие, что он помнит о том, что всем повысили, а нам нет.

– Понятно, но вы у него двести долларов просили?

– Нет.

– А откуда тогда он взял, что вам нужно добавить двести долларов? Он сказал, что это была ваша просьба.

– Я, кажется, говорил, что такая работа стоит шестьсот долларов, а я получаю четыреста.

– Понятно. Вы знаете что сделали? Знаете, как это называется? Вы меня подставили.

– Я не думал…

– Мужчина должен думать! Головой! – вскипел Гаряев. – Мужчина должен иметь выдержку. В разведку я бы с вами не пошёл! Вот знайте. Хотя… вы, кажется, не служили? – опять сузил он глаза.

– Нет.

– Вот – оно и видно. Если бы вы служили, вас бы научили. Вы бы поняли, а сейчас вы просто на меня смотрите и ничего не понимаете, – уже как-то устало сказал он, снял очки и стал разминать пальцами переносицу. – Я от вас, Андрей, такого не ожидал. Так и знайте. Работайте. Получайте свои шестьсот долларов. Но подумайте об этом. О том, что я вам сказал. Я это постараюсь не вспоминать и мешать вам в работе не намерен. Всё! – он встал и вышел из переговорной.

 

После этого разговора Андрея хлестко, как плёткой по лицу, ударило ощущение непоправимости. Потом была долгая ноющая боль, как после ампутации органа. Что-то умерло, что было важно. Он упал в глазах начальника, в глазах, в которых он был едва ли не более реален, чем в самой реальности. Отражаясь в них, он реализовывался на данном этапе жизни. Именно эти глаза… не родителей, не друзей и не девиц… а эти – были самыми главными сейчас.

 

Лео

 

По осени пристрастились ходить по пятницам в «Леонардо», выбранное по рекомендации Вероники рок-кафе на Страстном. Оно располагалось в глубине двора, через две арки. Рекомендация оказалась ценной. «Леонардо» было неброским дружественным заведением, где по пятницам играли молодые коллективы с хорошо подобранным репертуаром – так, что почти сразу после начала концерта рождался весёлый и шумный вибрирующий круг танцующих посетителей, такой же весёлый и ритмичный, как сама музыка. Под старомодным вращающимся разноцветным шаром, под песни Стинга, Марка Нофлера, Джо Кокера  мелькали белые блузки офисных девиц и сорочки молодых клерков средней руки. В «Леонардо» было отчаянно весело, но, пожалуй, главный секрет этого заведения заключался в его дружественности, витающей в воздухе подобно парам шампанского.

Кто ходил. Не считая случайно залетевших – в водовороте пятничного ухарства – в “Лео” ходили Шевяков, Гоша и Андрей, в прекрасном обществе Шутец и Андреевой, подкрашенных, сияющих, с чёртиками в глазах. Чуть реже ходил Миронов. Артём Селивёрстов был всего раз или два (он всегда спешил к своей миниатюрной невесточке). Компания была, в отличие от компании с «Киевской», более замкнутая, для своих. Тут были свои роли, свои шутки, свои мифы.

Шевяков был самый крутой – как будто. Не потому что он был «зам. самого». А просто он считался самым искушённым по части бизнеса, карьеры и разврата. Он приехал из провинции, но Москва не устояла перед его обаянием. Эксперт по женщинам, алкоголю и ночным клубам, он чётче всех излагал свои хлёсткие и прожжённые суждения. Когда он играл в бильярд и удачно попадал в лузу, он делал такие движения с кием, что людям за другими столами становилось неловко, а свои – хохотали. То ли как будто он этим кием кого-то «жарил», то ли сам себя, то ли этот кий был его х… и он им грозил, в общем – полная умора. Шевяков круче всех танцевал. Причём никогда не делал этого всерьёз, а всё время кривляясь и походя. Ему были свойственны врождённая пластика и шарм.

Шевяков был круче всех именно в плоскости сытой офисной жизни.

В тёмных же и неприглядных сторонах жизни, среди бытовухи, простонародья и бедноты, в сферах, где бомжи и насилие, кровь и безумие – экспертом был, безусловно, Гоша. Как бывший спецназовец и санитар в психушке.

Алексей Миронов был «делегатом» от учёных, от евреев, от интеллигенции. Он недавно развёлся с женой и был экспертом (как, впрочем, и Шевяков), в том, как разбиваются браки, хотя, в отличие от бездетного Шевякова, Миронову ещё пришлось переживать расставание с маленькой дочкой, которая осталась с бывшей женой.

У Андрея Пронина была роль юмориста, весельчака и – немного – «ботаника». Он был самым молодым и неискушённым.  В «Лео» имелся бильярд (правда, «американка»), и друзья часто перед танцами гоняли “перепелиные яйца”, как «американку» прозвали с легкой подачи Миронова, по зелёному сукну. Андрей играл в бильярд и пел лучше всех. В комнате с караоке имели обыкновение заканчиваться бурные посиделки в «Лео» – под струи шампанского и дружную разноголосицу.

Андреева и Шутец были женской душой компании. Непохожие друг на друга, обе озорные и свойские. Любовные дела в тусовке были не приняты. За внимание девушек ребята не боролись. Кокетства доставалось всем, а большего никто особо не добивался. Хотя… Гоша ухаживал за Вероникой, но – слишком осторожно. Андрей приударял за Яной, но ненастойчиво и бесцельно. Шевяков никого не хотел и, пьяно обнимая девушек и целуя их в белые щёки, говорил, что они друзья, а это святое. Конечно, девушки находились в состоянии поиска. Они не возражали бы и против отношений иного рода.

Но Шевяков только что обзавёлся второй женой – сметчицей из компании подрядчика, у них всё началось с секса на рабочем месте. И теперь жена ждала его дома, а он пропадал в «Леонардо».

Миронов мутил с секретаршей Молотова. У Андрея была Алёна. И только Гоша был серьёзен в своих ухаживаниях, но на его счёт Вероника пока сомневалась.

Все братались, пили на брудершафт, целовались так, что девочки были перемазаны помадой. Это были золотые времена тусовки.

Андрей, конечно, хотел от Яны большего, но ему не позволяло наличие Алёны. Он пару раз провожал Яну и не мог оторваться от неё, но не скрывал, что у него есть девушка, а Яна в этом плане отличалась порядочностью и заявила, что раз есть девушка, то пошёл вон. Вот если нет девушки, тогда ради бога.

 

Тем временем Гоша увольнялся. Перестал он устраивать Молотова. Был Гоша твёрдым, неприхотливым – этого не отнимешь, был эффективен на быстром наборе, но вот настал момент, когда понадобился человек более рафинированный, с имиджем, более свойственным деловой среде. Такой, чтобы пришёл кандидат, а перед ним – ухоженная баба, прожжённая, примоднённая, с поставленной речью и хорошей причёской, и –  вопросов чтоб не возникало. Такую и нашли. Но о ней позже.

А пока дело это – увольнение Гоши – отмечали в «Леонардо». Он не очень-то горевал. Он был бодр, свеж, имел планы пойти по кадровой стезе в охранный бизнес, поэтому отмечали как событие праздничное.

Заняли два кожаных дивана, поставив один напротив другого, посередине – столик. Диваны были компактные, поэтому сидели чуть ли не друг на друге. Кроме завсегдатаев, была секретарша Молотова, кудрявая жизнерадостная блондинка, которую оккупировал Миронов; была ещё Олеся, начальница химико-аналитической лаборатории, короткостриженая, жилистая, но в целом привлекательная особа, любительница походов. Ей было двадцать пять, она была замужем, но без детей. Семью завела рано, и теперь у нее, вроде, был кризис отношений с мужем. Ещё присутствовал новый начальник ИТ-отдела Боря, которого нашёл Гоша после Акмаля, красивый и находчивый парень и любимец женщин – это сразу бросалось в глаза.

– Нам… Сколько нам?.. Десять? Девять? Х… с ним – пусть будет десять для ровного счёта… Десять шотов рома принесите, будьте так добры, Катерина… Катя… Белоснежка… – говорил Шевяков официантке с нежностью. – А потом шампанского со льдом… пока одну?.. Да, пока одну бутылочку.

– Ну, Георгий, спасибо тебе за кадры, спасибо, что нам нашёл таких культовых личностей!  Ты же до х… нашёл! – Шевяков оглядел всех. – Друзья, выпьем за Гошу! Чтоб у тебя на новом месте все зае…сь было! – он проглотил свой шот, срыгнул, подмигнул девушкам и продолжил: – Может, с Прониным к тебе придём скоро работать охранниками. Х… его знает. Шарик-то круглый! Возьмёшь нас?

Все смеялись, и чокались, и пили, и женские бедра тесно касались мужских, и перетягивались через стол, и дрожали женские груди в вырезах блузок, дразня пьяный глаз.

– Я Тигра возьму. Вон он как вырубает живую силу противника, – кивал Гоша на Андрея, вспоминая историю с Акмалем.

– Какую живую силу? – спросил Боря – он был не в курсе.

Вероника к нему перегнулась и рассказала на ухо, чтобы её можно  было расслышать за громким голосом Шевякова, который продолжал вещать что-то. Она с начала вечера посматривала на Борю.

– О! – заинтересовался Боря. – А по тебе не скажешь, что ты боевик такой! Сейчас напьёмся, будем бороться на руках!

Да-да, тема! Поддержали все. Решили устроить импровизированный чемпионат по армрестлингу на бильярдных столах.  Все со всеми. Было весело. Девушки и парни истошно орали, болея. Потом боролись против каких-то пьяных мужиков. Те были в целом сильнее, но Гоша в конце концов уделал и их. Стёрли локти об сукно. Охрипли от крика.

– Молотов – зае…сь руководитель! – говорил Шевяков Пронину и Миронову возле барной стойки, где они заказали водки с лимоном, пока девушки резвились на танцплощадке. – Только в Гошу не верит. Захотелось поиграться в пиз…тые эйчары!

– Да, ты же видел тоже ту тёлку! – оживился Миронов. – Там такая… машина! Деловой костюмчик, грудь вперед. А взгляд её ты видел? Как будто она тебе сейчас скажет… Не знаю, что скажет… – Миронов запнулся и засмеялся, так как Пронин и Шевяков как раз внимательно его слушали.

– Скажет: «Возьмите меня, мальчики!» – придурился Шевяков, сделав характерный лыжный жест.

– Ага, как бы не так, – парировал Миронов. – Она думает: я знаю, что вы меня все хотите именно вот в этом костюмчике, и в этих моих очках, и вот с этой моей прической, да только – во вам! – Миронов ударил себя по сгибу локтя. – Я эйчар-директор, и это я вас буду трахать, а вы у меня тут все по струнке ходить будете!

– А по ночам… на меня! – не унимался Шевяков, красноречиво изображая действие, о котором говорил.

Все рассмеялись.

Андрей вспомнил, как они недавно мечтали с Артёмом об этой женщине, новом эйчар-директоре. Взгляд у неё был насмешливый, синий, холодный. Синие очки. Каштановые волосы. Прическа каре. Оранжевый костюмчик, фигурка точёная. Они тогда смеялись, как дурашливые жеребята, и вслух мечтали о классике жанра – пойти с ней в туалет, увидеть это её лицо в подчинённом положении, сверху вниз, чтобы в этих очках…

 

На танцполе какая-то группа играла «I’ll be watching you» Стинга. Офисный планктон раскачивался в такт музыке; внутри толпы – то здесь, то там – парни и девушки издавали выкрики удовольствия, подхватывали друг друга. Женские бёдра вытворяли змеиные танцы; веретеном крутились тонкие талии разномастных красавиц. Где-то в гуще танцующих были Вероника, Гоша и Боря. Яна с секретаршей Молотова пили мартини на диване и о чём-то болтали.

 

– Нет, кроме шуток, Гоше следовало быть чуть похитрей, – рассуждал Миронов, глядя на Шевякова с Прониным своими индусскими глазами с тёмными ободами теней. – Он начинал спорить с Михал Валентинычем, а не надо было. Ну и… Потом… Надо Гоше что-то с имиджем делать… Одеваться получше.

– Как ты, что ль? Галстуки носить с гондонами, как ты? – шевельнул бровью Шевяков.

–  А ты зря, не надо смеяться, ты думаешь, это не важно? Это, Саша,  ох как важно! Ты должен выглядеть так, как надо в этом бизнесе. Вот сейчас Гоша как раз имеет имидж для люмпенизированных мужских сообществ.

– Че-го?! – хором ответили Андрей с Сашей.

– Ну, как раз то есть тюрьма, охранники, милиция… Вот, кстати, он и идёт в охранный бизнес, ну, дай бог, чтобы там все сложилось!

– Да я тебя умоляю, Лёш, – обнял его Шевяков. – Ты пойми, имидж, конечно, такая проститутка… важная, не спорю! Но главное другое. Главное – что любой начальник, мать его за ногу, подбирает себе людей… просто на свой человеческий вкус. С кем ему комфортно, тех он держит, с кем нет – тех на х…! И дело тут не в знаниях и способностях. Точнее, не только… и не столько в навыках, квалификации, сколько просто – как человек он каков – комфортен или нет. Это только кажется, что на собеседовании всерьёз задаются какие-то вопросы по профессии… На самом деле первый взгляд даёт основную картину, а первые пять… Да какие пять – две минуты! – и ты уже знаешь, возьмёшь этого человека или нет. А все остальное время ты для приличия уже сидишь и сам себя убеждаешь в принятом вот здесь, – тут Шевяков похлопал себя по груди в области сердца, – вот здесь принятом решении. Ты либо валишь его и чморишь, либо вытягиваешь, подсказываешь, заигрываешь с ним. Это ж – как ребёнок с игрушкой! Или нравится, или нет.

– Вот и Молотов наигрался и хочет новую, – задумчиво проговорил Миронов.

– Не, Молотов ох…ый директор! Психолог зашибись! Люди танцуют под его дудочку, выжимают… – Шевяков крепко сдавил кусок лимона, меж пальцев потек сок, – …лучшие свои соки и сами не понимают, что их так мотивирует. Пока ты с ним на одной волне, он мотивирует будь здоров!

Подгребла пьяная вдрызг Олеся, главный химик-аналитик, и начала соблазнять Андрея с помощью какого-то разнузданного танца, видимо, полагая, что он, этот танец, сексуален. Он подыграл ей, и её движения стали ещё более нелепыми. Зря он. Не прошло и пяти минут, как Андрей бегал от Олеси меж бильярдных столов, а она, натыкаясь на углы и досаждая играющим, пыталась его догнать. С недоброй улыбкой она приговаривала:

– Ну что же ты, Пронин, куда же ты! Как пошлить в автобусе – так ты горазд, а как здесь, то в тину…

Через четверть часа её уже рвало в туалете. Яна её держала, чтобы та не испортила одежду.

Боря с Вероникой сидели на диванах и примерялись, как бы выпить «Б-52»[4]. Коктейль горел. Боря выпил первым, крякнул и закусил губу, потом выпила Андреева, вытерла рот рукавом блузки. Полураскрытые хищные губы её заалели сильней обычного. Лицо побледнело и было прекрасно, как у вампира. Жилка на виске пульсировала, и ее обладательница вся как будто просилась к Боре в руки. Но Боря играл с ней, как кот. Лукаво, расчётливо и жестоко. То бил на поражение, то ухаживал, как добрый доктор.

Миронову принесли мясо на отчаянно шипящей сковороде, и он занёс над ним свой нож и вилку.

 

Время близилось к полуночи, когда Гоша отозвал Андрея в сторону. Чтобы не мешала музыка, они вышли на улицу. Холодный и  сырой декабрьский воздух приятно охлаждал лицо. Тишина уединённого двора, где располагался «Леонардо», была комфортной и резко контрастировала с оставленным на минуту помещением.

Вышли. Гоша чиркнул в темноте зажигалкой, прикурил, затянулся глубоко, раздувая горячий красный кружок. Начал выпускать дым, дозируя колечки.

– Я с таабой, Тигр, хотел пагааварить, – Гоша обнял Андрея за шею одной рукой,  притянул поближе. – На, подержи секунду, – он дал Андрею сигарету и зачем-то полез в карман.

– Давай руку, – он взял Андрееву руку, развернул ладонью вверх и широким жестом сверху вниз вложил что-то холодное, металлическое, тихо звякнувшее в руке. – Это тебе.

– Что это?

На ладони лежал какой-то блестящий прямоугольник с закруглёнными краями. На поблескивающей толстой цепочке.

– Жетон. Спецназовский! – гордо произнес Гоша.

– Зачем?

– Есть зачем, – убедительно кивнул Гоша.

Андрей рассматривал подарок. На жетоне был изображён оскаленный череп в беретке. Под ним была старательно выцарапана надпись «Тигр».

Андрей был тронут такой Гошиной сентиментальностью.

– Спасибо, Гош. Только к чему это?

– Пусть эта будет твой, типа, таа-лис-ман, – растягивая по своему обыкновению слова, проговорил Гоша. – Тебе пригодится, – убеждённо добавил он. –  Видишь ли, Тигр, как тебе сказать… Тебе скоро предстоит много встреч… Не только с добром, но и со злом… И с ангелами, и с демонами… И с богом, и с дьяволом, – Гоша говорил неспешно, сквозь зубы, то кривя рот, то смешно складывая губы трубочкой, словно пробуя слова на вкус, как кислые ягоды. – В тебе есть…

Открылась дверь, и на порог вышел Шевяков:

– Ну что за проституция! Зае…сь вам тут! Хуясе!

Гоша дёрнулся и повернулся:

– Саша! Дай нам паагаварить! Скоро придём!

Шевяков харкнул в темноту, развернулся и исчез в дверях.

– На чём мы остановились? В тебе есть твёрдая порода… Но в тебе есть и гнилая древесина… Не обижайся… Я вижу, – Гоша помолчал немного, ветерок трепал его чуб. – Без обид. Вот чтобы твёрдая порода победила, я тебе дал этот талисман. Чтобы её не съела гниль. И Тигром я тебя назвал – это тоже талисман.

– Ладно, Гош, спасибо, – Андрей тоже закурил, затянулся, обдумывая.

– У тебя есть твёрдость, Тигр, у тебя есть хитрость… но не очень много… Многие хитрее тебя. Но не страшно. У тебя есть воспитание. Это очень важно. В карьере тебе всё это должно помочь. Но тебе предстоит выдержать войну. Войну взросления. Кто-то её проигрывает, кто-то выдерживает. С потерями, но выдерживает. Очень мало кто выигрывает!  Талисман поможет тебе хотя бы просто выдержать. Это уже немало. Ты уязвим. Это видно.

Андрей докурил и забычковал сигарету о стену.

– Пойдём? – сказал он.

– Пайдём, – тряхнул головой Гоша. – А! Падажди, паслушай… – он остановился, его тон сменился и стал неуверенным: – Тигр, слушай… Если вы без меня будете гулять… Можешь оберегать Веронику? – он поднял глаза.

– Оберегать?

– Смотреть, чтобы с ней ничего не случилось.

– Ну… А что, например…

– Она бедовая, Андреева, – смотря куда-то вдаль сквозь упавший на глаза чуб, проговорил Гоша. – Вон она как сейчас увлекалась этим… Борей.

– Слушай, ну я же не могу в её жизнь лезть!

– Ну да, наверное, ты прав, – Гоша помолчал, опустив голову, сплюнул. – Ладно, не бери в голову, пойдём!

Но уйти они не успели. Послышался рёв мотора, через арку во двор влетел УАЗик и, осев носом, резко затормозил около ребят. Из него вышел наряд милиции; один из группы – видимо, старший – поспешил отсечь ребят от входа в «Леонардо». На непонимающий жест Гоши он сказал с вызовом и в то же время как бы между делом:

– Куда спешим, уважаемый? – последнее слово он произнес как “у-ве-же-ме”.

– Чего такое-то? – спросил Андрей.

– Стой и жди – чего! – оборвал мент.

Через вторую арку в другом конце двора влетела патрульная «десятка». Несколько человек в форме забежали в один из подъездов. На втором этаже в паре окон погас свет, послышались какие-то крики. К подъезду подбежали два человека. Кажется, с камерой для съёмки.

– Чего ждать, капитан? – спросил Гоша, помолчав.

Тот не ответил. К нему подошёл кто-то, выйдя из-под арки.

– Что у вас? – спросил быстро.

– Вот, – кивнул на Гошу капитан.

– Да! Хорош! А это кто? – кивнул на Андрея. – Так, зашёл? Повезло, что не в постели кверху жопой.

– Ты, – он пальцем указал на Гошу, – полезай в машину!

– Да мы в кафе сидим! Ты чего, капитан!

– Ага, документы давай, – повелел тот.

– Внутри все документы! – махнув в сторону двери кафе, объяснил Гоша.

В том подъезде, куда забежали “сотрудники”, послышался шум, и через минуту на улицу вышли две растерянные девушки в наспех накинутых одеждах, с двумя сопровождающими силовиками.

У капитана зазвонил мобильный.

– Да, алло… Ничего… Да тут… на Страстном… бордель накрыли… Не знаю. Вот… какой-то тут стоял… Сейчас проверяем…

Гоша с Андреем обменялись растерянными взглядами. Хоть стой, хоть падай.

– Внутри, говоришь? Пойдём внутрь, – капитан показал Гоше на дверь кафе. – Ты тоже, – обернулся он к Андрею. – Где вы тут сидите? Где ваши вещи? – быстро спрашивал он.

Ребята подвели его к диванам. На диванах и возле них, за бильярдом, никого не было. Капитан напрягся.

– Не проблема! – молвил Гоша, – пошли в комнату караоке!

– Зае…ли вы! – приговаривал капитан раздражённо, следуя за ребятами.

Открыли дверь, на них сразу обрушились нестройные голоса, исполняющие Боярского: «…Ты отвези меня туда… О-о-о-о-ла-ла-ла-ла-ла – где будут рады мне всегда…. Всеее-гда!»

Пели Вероника с Яной – в один микрофон, а другой держал в руке Боря, изгибаясь и изображая рок-певца. Миронов с секретаршей Молотова пили коктейли за столиком. Олеся мирно спала на диванчике.

Никто не понял, с кем ребята зашли, но зашевелились приветливо.

Гоша прошёл, взял свою сумку, порылся и протянул паспорт стоящему на пороге капитану. Пояснил всем, что это из милиции. Девушки прекратили петь и смотрели ошалело. Миронов привскочил и снова сел. В его глазах была тревога. «Здоровый еврейский инстинкт», – улыбнулся Андрей. Музыка продолжала играть одиноко и громко. Наконец кто-то выключил караоке. На миг наступила тишина.

Тут дверь открылась, и вошёл Шевяков, держа между ног бутылку шампанского.

– Кого отыметь? – спросил он с порога.

Все молчали. Кто-то не сдержал смешок. Капитан поморщился.

– Сядьте, уважаемый, – сказал капитан. – Идёт проверка документов.

– Хуясе! – тихо проговорил Шевяков.

– Отдыхаем своей компанией… вот так вот, – пояснил Гоша.

Проверив паспорт и задав пару вопросов для виду, капитан  протянул документ обратно.

– Всё, извините за беспокойство, отдыхайте, – развернулся и вышел.

Грянул истерический хохот.

 

Прощались перед вереницей такси на улице. Гоша был в петушке[5] с надписью «SPORT» и мохеровом бордово-синем шарфе. Его худое, грубым резцом высеченное лицо в этой шапке было особенно зловещим. «Да, имидж – это фактор! Его со счетов не спишешь», – думал Андрей, усаживаясь в такси.

 

На следующий день (точнее, субботним вечером) Андрей, зайдя в гостиную, где родители смотрели телевизор, сначала увидел на экране какую-то до боли знакомую картинку… Доля секунды ему понадобилась на то, чтобы понять и покрыться холодной испариной… Лицо… Знакомое лицо… Капитан… Оперативная группа… Подпольный бордель на «Пушкинской»…

Он подумал, что вот сейчас должны показать его, Андрея, крупным планом… И отчётливо представил, как к нему повернутся родители и спросят, тихо так: «Ты был, Андрей, в борделе, да?»

Но он быстро овладел собой – с чего бы это его показывать-то стали? Сюжет закончился. Андрей свободно вздохнул.

Чужие отцы

 

Этой осенью Андрей поступил в аспирантуру. Поступил, потому что на этом настаивал завкафедры, выделяя Андрея как одного из лучших в потоке. Неправильным было бы отказываться. Тем более что там, в аспирантуре, не надо было, по большому счёту, ничего делать. Помех работе не предвиделось. Родители тоже советовали: кандидат наук – это все же кандидат наук. Кто знает, как дальше жизнь повернётся. А степень будет. Её никто не отнимет. Глядишь – и окажется полезной. Но главным в аспирантуре было то,  что оттуда не призывали в армию. Поступив, он узнал, что числился в призывных списках как офицер запаса. (А ещё позже, окольными путями, узнал, что служить предстояло на Северном Кавказе). Но так и не дождалась армия Андрея. Итак, его молодости, здоровью и карьере теперь ничто не угрожало.

Родители были мудры и осторожны. Что называется, “интеллигенты от труда”. Оба родились вдали от столицы – отец в Сибири, мама в Тульской области, – но стали москвичами благодаря своим родителям, переведённым в Москву по линии министерств сельского и лесного хозяйства. Там, в этих министерствах, в советское время работала система продвижения ценных специалистов, каковыми являлись оба деда Андрея. Отец окончил МВТУ им. Баумана и пошёл инженером на современный оборонный завод, связанный с ракетостроением. Но реализоваться в этой профессии не пришлось: как молодого инженера и кандидата в мастера спорта по дзюдо, его пригласили работать в госбезопасность. Где и служил до сих пор. Андрей был горд за отца – за то, что после 91-го года он не ушёл в бизнес – каким-нибудь начальником службы безопасности банка, как сделали многие его сослуживцы, – а продолжал выполнять свои обязанности, пусть это было не престижно и прекратили платить.

Мама окончила институт пищевой промышленности и работала на ИТР-должностях на кондитерской фабрике, постепенно поднимаясь и достигнув в итоге среднего руководящего поста – благодаря своему трудолюбию, прилежному уму и деловой скромности. Теперь её фабрику купил французский концерн. Мама стала менеджером среднего звена. Вовремя подтянула английский до степени свободного общения. Выучила базовый французский. Стала ездить в загранкомандировки.

С детства родители прививали Андрею практичность, любовь к труду, неумение болтаться без дела, людскую порядочность и отзывчивость, развивали в нём инстинкты безопасности и рациональности. В жизни Андрея с детства имел место режим. Пусть не очень строгий, но распорядок всегда присутствовал. Вот уж что точно было запрещено, так это ночные гулянки в школьные и в первые институтские годы. Гулянок родители боялись. И в этой области у Андрея долго, понемногу, неотвратимо копилась большая неудовлетворённость. Когда одноклассники уже начали тусоваться друг у друга по ночам, Андрей страдал – не отпускали. Когда он гулял с любимой девочкой, то он не мог, как другие, предложить ей попить пива ночью в парке – и она подарила свою девственность другому. Пусть внешне и не было заметно, но подсознание Андрея было этим изранено. И это позже дало обратный эффект.

Постепенно Андрей начал все яснее осознавать, что не живёт с родителями душа в душу. Они не знают его, настоящего своего сына. Общение с отцом в подростковом возрасте (который пришёлся на пьяно-разнузданные девяностые с их ценностно-разрушающими факторами) сводилось к сухому и сугубо функциональному, целевому взаимодействию. По принципу, что надо делать и чего делать не следует. А ведь что интересно подростку, что интересно парню? Друзья-девки-гулянки – это понятно. Но за этим скрываются пласты новой, настоящей жизни. Вписаться в мир людских отношений, эмоционально насыщенный и жёсткий мир, взрослый, интимный и неприкрытый, то греющий лучами успеха, то воспаляющийся гнусными волдырями проблем. К этому Андрея никто не готовил. Впрочем, неподходящее это слово. “Готовить” и не надо. Нужна была дружеская, свойская и грубоватая близость с отцом. А её не было. Был культ дела. Культ Дела – с заглавной буквы.

В реальной жизни школьной подростковой компании, в которую входил Андрей, принимали живое участие два чужих отца. Дядя Игорь и дядя Боря. Дядя Игорь был отцом Виталия Иващенко, самого способного паренька в классе. Это был бизнесмен первой волны, светлолицый, умный, пузатый, с первых минут внушающий безоговорочную симпатию мужик. Чем он занимался – толком ребята не знали. Интересы ребят были замкнуты на самих себе, а дядя Игорь просто при любом удобном случае вторгался с разговорами в их мир, внимательно выслушивал их суждения, шутил, угощал коньяком, аппетитно курил и в меру философствовал. И организовывал им самые яркие и многочисленные тусовки, собирающие чуть ни весь класс – и дома, и на даче, и в павильоне на ВДНХ, где базировалась его фирма. Как-то раз, отправляя небольшую компанию парней в дом отдыха, он спросил, дымя сигаретой, и стряхивая пепел в пепельницу, которую держал в руке, облокотившись на крышу машины возле своего павильона:

– Вы хыть презервативы-то с собой взяли?

Ребята засмеялись. Там, дядь Игорь, купим, – отшутились. Но не тут-то было.

– Ген, – позвал он помощника. – А сгоняй с ребятами в аптеку, а? Они, стыдно сказать, гондоны не взяли.

– В аптеку? – переспросил Гена, улыбаясь, но не спеша садиться за руль, словно ожидая, что это, может быть, шутка.

– Да, в аптеку – в ту, в третьем павильоне.

– Так она закрыта, – с облегчением откликнулся Гена.

– Так ты в другую! Хотя стой, ладно, – дядя Игорь с силой затушил сигарету, сломав её, и передал пепельницу Гене. – Я сам поеду, а то ведь не купят ни хера, – и подмигнул друзьям: – Рассаживайтесь, чего стоите!

Виталий, Андрей и Жан сели в машину, смеясь и переглядываясь. Виталий слегка был слегка смущён поведением отца, но веселье пересиливало.

Дядя Игорь подъехал к соседнему павильону. Все вместе вышли из машины.

– Ну что, пошли! – скомандовал он.

Неужели он с ними выбирать пойдет? Вот умора!

Он показал рукой на вывеску, и ребята замерли. “Интим-магазин «Божественная комедия»”.

Попали…

И чуть ниже: “Пройди все круги рая”.

Продавец была похожа на порнозвезду с лошадиным лицом и большими сиськами. Уздечки ей не хватает, подумал Андрей. За её спиной, словно мишени в тире, красовались резиновые члены. Надо, чтобы они ещё ехали – а то так неинтересно, продолжал мысленно Андрей, отчаянно веселясь.

– Давайте, берите, – кивнул дядя Игорь на кассу.

Ребята стояли не двигаясь и смотрели с дурацкими улыбками. Виталий начинал злиться.

– Ладно, пойдем, пап, мы не будем тут брать, – тихо процедил он.

Дядя Игорь шумно выдохнул, покачал головой и сам подошёл к «порнозвезде» и купил россыпь презервативов и ещё что-то.

Вышли на улицу. Не допуская возражений, он пересыпал в сложенные лодочкой руки ребят  свои покупки.

– Так, а вот теперь слушайте меня внимательно, – произнес отец Виталия, вынимая белый пузырек и показывая его ребятам. – Если что-то… как-то… почувствовали не то, то вот! – он потряс пузырьком. – Убивает все! Засовываешь в х… и брызгаешь! Ясно? – он обвел ребят взглядом. – Только все трое не засовывайте. Это кому-то одному, самому везучему из вас!

Такова была его манера жить на близкой эмоциональной волне с сыном, оберегать от непоправимых ошибок, сохранять искреннюю атмосферу в семье. Ругаться – ругался, и крепкими словами. Баловать – баловал. Требовать – требовал.

Глядя на белый пузырёк, который надо было «засовывать в х…, чтобы он все убил», Андрей вспомнил, о чём с ним говорили его, Андрея, родители, когда он собирался в этот дом отдыха. «А что вы там будете есть?», «А попить взяли что-то?», «Так, а из тёплой одежды что ты берёшь?» Дядя Игорь тряс пузырьком, а Андрей попытался представить своего отца в этой роли и – не смог. Это было невозможно.

 

Вторым «мировым папой» был легендарный дядя Боря, отец Тани Беляковой, первой любви Андрея. Танин дом был центром притяжения компании одноклассников Андрея, насчитывающей более десятка ребят. Почти все жили на Самотёке или около. Самотёкой называли Самотёчные переулки. Чуть что – «пойдём к Белке», – так говорили про высокую, изящную, премило-угловатую девушку Таню. Она унаследовала от мамы восточный разрез глаз и чёрные волосы и походила на хорошенькую казашку.

При взгляде на её отца, дядю Борю, у Андрея в памяти всплывала откуда-то услышанная фраза, что самым лучшим украшением интерьера для женщины является правильно подобранный мужчина. Он был не просто клёвый, но интерьерообразующий дядька, настоящий центр, пуп этого дома. Широкий, в старом прокуренном свитере, ноги колесом,  нос орлиный, в больших рваных тапках – хозяин берлоги. Безработный и деловой. Такой жук-делец, постоянно проворачивающий какие-то махинации во дворе – с гаражами, землёй, коммуналкой, счётчиками и ещё много чем. В постоянных мелких тяжбах. Вечно «отжимающий» какие-то блага: в страховой компании, собесе, поликлинике, ДЭСе, ЖЭКе, и т.д. Важничающий, тщеславный и – трогательный.

Дяде Боре, за всей его «занятостью», иногда (а откровенно говоря, довольно часто) бывало решительно нечего делать. Поэтому, а также в силу своей исключительной общительности, он всегда был рад, когда к Тане приходили друзья. Его голова за день не успевала выработать свой ресурс: ему требовалась всё новая и новая информация, свежие новости, тёрки, прожекты. Обладая жадной любознательностью, он был хорошим слушателем и порядочным «язвой». Сам являлся незаурядным рассказчиком, и чувство юмора у него было на месте. На перекурах с ребятами на лестничной клетке, в адском облаке дыма, он травил ядрёные байки про свою московскую молодость, службу в армии и всякие передряги. Докурив, возвращались в квартиру – пить чай или пиво с креветками. На пиво и снедь скидывались все вместе. Поход к Белке был любимым способом распорядиться вечером. Особенно хорошо удавались осенне-зимние, тёмные вечера.

 

В этом году кончилась институтская жизнь, ребята из Белкиной тусовки неохотно занялись поисками работы.  «Лоховская» работа – что-то делать руками или бегать на ногах – никого не прельщала. Все были москвичи, привыкшие валять балду в институте, все жили с родителями и хотели работать в светлом офисе – маркетологом-юристом-экономистом, – ничего не делать и получать нормально. Тусовка поостыла и замерла. Давно уже, больше полугода, Андрей не заходил к Белке. И вот как-то раз в один из декабрьских будних вечеров, слоняясь с Жаном по Самотёке, решили они заглянуть к Беляковой – спонтанно, наугад. На душе у обоих было неладно. Жан был в скверном и нелюдимом настроении. Виновницей тому была Олеся, ученица его мамы, певичка из Краснодара, мечтающая покорить Москву и походя, играючи, вскружившая его непутёвую голову. Теперь же она в очередной раз уехала на целый месяц к родителям в Краснодар, где в родительском доме вроде бы, как считал Жан, встречал её местный бандит Женя – её бывший, который ждал Олесю, прощал ей бабью дурь и с отеческой снисходительностью относился к её столичным грёзам. Жан со злым остервенением поедал на декабрьском ветру американские пирожные, которые ребята купили в кулинарии (он отчаянно любил сладости), молчал, стрелял сигареты у Андрея и сплёвывал пропитанную табачным ядом слюну в темноту.

У Андрея были нелады с Алёной, которая ждала его отпраздновать вместе Новый год и к которой он не хотел ехать, желая провести новогоднюю ночь в компании Вероники Андреевой и Яны Шутец, у Андреевой в гостях, куда был приглашен и куда обещал подтянуться Гоша и, может быть, Шевяков с женой. Андрей понимал, что это нереально, и Алёне о своих желаниях, ясное дело, не говорил, и был раздосадован, что вот так вот она, жизнь, складывается.

Намедни прошёл снег, потом подтаял, потом подморозило. В девятом часу вечера они направлялись к дому Белки. Было скользко и сухо, дул холодный ветер.

В дверях их встретил дядя Боря.

– О, мать, ребята пришли! – крикнул он через плечо. Это адресовалось Таниной маме. Та выглянула из-за его спины, улыбаясь своими восточными глазами.

– А Таня дома?

По лицу дяди Бори пробежала едва различимая тень.

– Нет, её нет. Она где-то у подруги. Ну, вы зайдёте? Или чего? Особое приглашение оформить?

Зашли, разделись, сели в кухне.

– Ну-у! Чего расскажешь!? – дядя Боря просверлил глазами Андрея. – Ты! Или ты! – он перевел свои навыкате глаза на Жана.

– Да чего рассказывать… – улыбались ребята, зная, что рассказывать что-то всё равно придется, иначе стали бы заходить?

– Ну, где трудишься? – начал свой допрос с Андрея. – Этот-то, – дядя Боря ткнул пальцем в Жана, – я знаю, что всё дома сидит, поёт. А ты-ы?

– Да… работаю в фармкомпании.

– В како-ой? – дядя Боря заерзал на стуле, усаживаясь поудобнее.

– «Эй-Био», это биотехнологическая компания.

– Не слыхал такую – это что, какой-то старый завод переименовали? – Беляков  азартно искал брешь, куда бы ввернуть буравчик ехидства.

– Нет, это новый совершенно завод, с нуля, стоит в лесу, вокруг – белки.

– Иностранцы поставили?

– Нет, один русский, бывший банкир.

– И кем ты там? – громкий голос дяди Бори словно раскачивался, как рессора, прыгающая по ухабам.

– Финаналитиком.

– И сколько?

– Что – сколько?

– Сколько платят?

– Шестьсот долларов.

– У-у! Нормально! И кто устроил тебя? – вопросы ускорялись, дядя Володя подгонял, это был такой стресс-тест, в котором собеседник должен был сбиться с ритма, открыться, дать захват – и тогда последует избиение.

Андрей выждал паузу, степенно отхлебнул чай.

– Сам.

– А как нашёл?

– По интернету.

Дядя Боря крякнул, на минуту отпустил хватку и окунул баранку в чай.

– Повезло, – изрёк он со знанием дела.

– Наверно, – ответил Андрей.

– Он их разделал по математике, – подал голос Жан. – Они почувствовали маньяка – и взяли! Хотя… Если б позвонили мне, я бы им не посоветовал его брать! – заявил Жан, скалясь.

Дядя Боря переметнул вопросительный взгляд на Жана.

– Ну, щас я всё про тебя расскажу! Держись! – пообещал Жан, смеясь, Андрею. – Мне этот человек, – Жан показал на Андрея, – после атаки Аль-Каиды на нью-йоркские небоскрёбы хорошо удружил. Пришёл и сказал, что идёт продавать доллары.

– Та-а-к! – недобро оживился дядя Боря.

– Ну, я тоже взял свои доллары… мамины доллары взял… думаю: он же финансист! – Жан снова негодующе кивнул на Андрея. – Пошли вместе в обменник, а там как раз таких, как мы, и ждали. Ну и нагрели нас тогда! Благодаря ему.

– Ты… ты чего! Ты дурило, что ли! – дико вращая глазами, обрушился дядя Боря на Андрея.

–  Дурило – не дурило, а «высадили» нас хорошо тогда на курсе, – покачал головой Андрей, признавая свои грехи.

– Да они только и ждали, когда все посмотрят новости и прибегут менять доллары! – гремел дядя Боря. – Ну ты даёшь! Ну – аналитик! Ты бы на собеседовании про это рассказал! Ха-ха-ха, – зашёлся он хриплым смехом. – И этого разорил! – тыча пальцем в Жана, хохотал он.

Дядя Боря прыгал на поверженном противнике, но это было делом обычным и вовсе не обидным.

Насмеялись. Допрос продолжился. Теперь целью допроса было найти брешь в «Эй-Био». А то слишком ладно всё у Андрея выходило.

– Ну хорошо, так что, ты говоришь, твой завод выпускает?

– Ну, пока мало… бифидумбактерин в пакетиках.

– Погоди, погоди, ты сказал, что это биотехнологическая компания, а бифидумбактерин в Союзе тыщу лет уже выпускали!

– Ну, это пока.

– А где вы биомассу берёте?

– В… не помню… в институте каком-то… покупаем.

– Так вы, значит, только фасуете? – подводил к черте дядя Боря.

– Не только фасуем, но и готовую форму делаем. Смешиваем и фасуем.

– Смешиваете и фасуете! Вот тебе и производство! – торжествующе заключил дядя Боря.

– Это не профильный препарат.

– А какой профильный?

– Противовирусные свечи с интерфероном.

– Та-ак! Вот теперь самое интересное: а где вы берёте-то интерферон? Вы что, его сами производите? На заводе, построенном с нуля?

– У нас есть научный центр. Там, пока в лаборатории, пока партии небольшие, – там производят.

– А научный центр – тоже сделали с нуля?

– Нет, это бывший советский НИИ. Его купили.

– Андрей, мне достаточно! Можешь больше ничего не говорить. Всё понятно.

– Что понятно?

– Что Вы паразитируете на советском наследии. И ничего нового не делаете. Такие, как ваш бывший банкир, развалили Союз и паразитируют на его останках!

– Ну, дядь Борь… Вы так понимаете, а я иначе.

– А как ещё? – искренне удивился дядя Боря.

– А так, что выпускается новый препарат, которого не было вообще никогда. Пусть интерферон и был, но препарата такого не было, и урологию, и гинекологию этим конкретным препаратом – не лечили!

– Да как ты не понимаешь!… – и т.д. и т.п.

Андрей не хотел, но всё-таки вступил в дискуссию с этим завзятым спорщиком и манипулятором. И так было всегда, и всегда он знал, что ни о чём не доспорятся, и всегда попадался на его крючки.

 

Поспорили, поостыли.

– Как у Белки-то дела? – спросили наконец.

– У Белки? Нормально у Белки, – как-то странно, не живо ответил дядя Боря.

– Что?

– Да… – неопределённо поморщился он. – Я с ней не разговариваю.

– Вот те раз! Почему?

– Есть почему.

– И долго?

– Долго.

– А она?

– Что она?

– Разговаривает?

– А-а, нет.

Так вот почему, когда ещё только зашли, Андрею показалось, что дядя Боря не такой, как всегда.

 

– Полицейский разворот умеете делать? – спросил он вдруг.

– Это что? Это как?– не поняли ребята.

– Ну, как-как! Рулём и ручником, – дядя Боря изобразил рукой, как тянут ручной тормоз.

– А, на машине! Нет, не умеем.

– Ну поехали – научу!

– Сейчас?

– Ну а когда? Поехали! – он уже шёл в коридор и тянулся рукой к своей аляске.

Во дворе стояла старенькая, видавшая виды «четвёрка». Ребята смахнули рукавами и обломанной щёткой снег с кузова и уселись внутрь.

– Сейчас, за пивом заедем только, – сказал дядя Боря, резво выруливая из двора.

– О! Давайте!

Взяли несколько бутылок холодного пива и поехали на заснеженную площадку возле «Олимпийского».

– И что, и пить будем? – спросил Андрей.

– А что на него, смотреть, что ли? – ответил дядя Боря, и открыл бутылку зажигалкой. Приложился, опустошив бутылку на треть. Крякнул.

– А как вы обратно поедете?

– Да чего тут ехать-то? И чего тут пить!

Ребята с удивительной жадностью последовали примеру старшего. Холодное пиво, несмотря на декабрь, было вкусным и обжигающим.

Стёкла в машине начали запотевать. Весело и громко ревел газ. Печка разогрелась, становилось жарко. Долго искали, где её сделать потише. Ничуть не захмелев, дядя Боря поочерёдно учил ребят разгоняться, дёргать ручник и разворачиваться на 180 градусов, как в полицейской погоне. И передом, и задом. Мотор отчаянно ревел. Под снегом был лёд, и машина крутилась, как по маслу. Летели брызги снега, в салоне пахло бензином и выхлопными газами. Пивной хмель веселил, но – что интересно – почти не разговаривали. Только по делу. Когда крутануть руль, когда дёрнуть ручник. Заглох – заводись. Выходи – следующий. Делали всё молча, сосредоточенно. Прикладывались к бутылкам, жестоко пришпоривали эту небольшую и послушную лошадку, и каждый думал о своём. Андрей о новогодней ночи. Жан об Олесе. Дядя Боря, вероятно, о Белке.

Новый год

 

За несколько дней до Нового года Молотов собрал в большой переговорной начальников департаментов и отделов, чтобы сказать несколько поздравительных слов и обозначить – крупными штрихами – планы на следующий год.  Кроме руководителей, были приглашены ещё несколько человек – те, кого Молотов выделил и отличал от прочих – те, с кем он связывал определенные перспективы. В их число попали Артём Селивёрстов и Андрей Пронин. Им, простым специалистам, это было лестно, они все подобрались внутренне, надели галстуки и были серьёзны как никогда: за этим шагом Молотова угадывалось, что следом будут поставлены конкретные задачи и придёт неминуемая ответственность.

Молотов был в приподнятом настроении, благожелателен и источал уверенность и оптимизм, базирующийся на знании. Он перемещался вдоль белой доски, на которую время от времени в творческом беспорядке наносил закорючки, кружки и стрелочки. Маркер пачкал ладонь, и рукав белоснежной сорочки был подвёрнут. Невысокий и весь упругий, словно мяч на пружинах; на его подвижном круглом лице топорщилась короткая и бодрая чёрная щетина.

– Прежде всего, хочу всех поздравить с наступающим! Мы… Ну, я вам скажу… реально много сделали в этом году!

Он говорил про окончание стройки и приёмочную комиссию, про запуск производства, отметив – вроде бы вскользь, но персонально – каждого из сидящих здесь, кто принимал участие, рассказывал про приобретение научного центра…

Когда Молотов говорил, его лоб собирался в эмоциональных складках, а глаза всегда бегали и смотрели на мир удивлённо и как бы с вызовом. Андрей заметил, что Молотов никогда не скрещивал ног, умудряясь двигаться при этом ловко и всегда находясь внутри своего невидимого, но ощущаемого круга, словно в луче прожектора. Ничто не могло выдернуть его за пределы этого круга. Наоборот, это он затягивал кого надо в свой круг, кружил и отпускал только когда захочет. Он был как борец: прямая спина, глаза нижним зрением следят за отворотами собственной борцовки на груди, готовые в любой момент дать сигнал рукам сорвать захват противника.

– …Понимаете, да. Любовь Геннадьевна, – вдруг обратился он к Яковенко, вздрогнувшей от неожиданности. – Вот вы как считаете, какие у вас цели в следующем году?

– У нас… цели… – протяжно повторила она.

– Да, у вас, у вас! – Молотов пошёл по дуге вдоль сидящих, как в танце, лихо передернув правым плечом.

– Ну, какие у нас цели… Наладить серийное производство «ГСУ» мы должны… Пройти госрегистрацию… Получить лицензию.

– Да? – спросил Молотов с усмешкой.

– Ну да, – подумав, ответила Яковенко, поворачивая свою маленькую головку вслед за боссом. Она строго смотрела сквозь очки, похожая на стрекозу.

– Правильно! – тихо сказал Молотов, остановившись. – А чего так неуверенно-то? Всё правильно вы сказали! И я вам только одно могу добавить: это просто надо сделать! – нараспев проговорил он. – А сделать это никто в такие сроки, кроме нас, не сможет. И никогда не делал. И никто не верит. И все, кому я говорю, они просто мне говорят: «Ты чего! Нереально!». А я вам скажу: Любовь Геннадьевна сможет. И Сашка сможет, – он кивнул на Шевякова, который отвечал за регистрацию препарата. Тот покачал головой, мрачный.

– Чего, Сашка, качаешь головой? – осведомился босс.

– Да ничего, Михал Валентиныч. Просто так качаю, – произнёс Шевяков.

– Говори, чего ты! – дружески подбодрил Молотов.

– Просто это вам не два пальца… Непросто это. Тут надо всё перевернуть.

– Перевернём! Не сомневайся.

– Ну смотрите, – неопределенно сказал Шевяков и сжал челюсти.

– Артём, Артёмка, а ты в курсе, что линию надо запустить к марту? Любовь Геннадьевна тебе говорила? – Молотов повернулся к Селивёрстову.

Тот откашлялся, посмотрел на Яковенко, потом на Молотова.

– К марту? Говорила.

– И что скажешь?

– Работаем.

– Артём, хорошо, я зайду к вам и посмотрю, как вы работаете. И помогу, – подмигнул ему Молотов. – Хорошо! Всё-то у вас хорошо, я смотрю….

Молотов налил себе стакан минералки и выпил.

– Лёш! Оксан! И, кстати, Ринат! А у вас ведь тоже, я вам скажу, интересная задачка будет, – он сделал паузу, подошёл к окну и посмотрел вниз.

– Да у нас всегда интересные задачи, Михал Валентиныч, обижаете! – вставил Миронов.

– Про ваши задачки мы отдельно ещё поговорим, – Молотов мельком посмотрел на часы. – Я только вам быстро скажу… Кто-то уже знает… Мы же интересную тему затеяли… Тут от Рината много чего зависит, – Гаряев невозмутимо выдержал брошенный взгляд Молотова. – Ваш торговый блок и весь текущий кэш-фло[6] – в первую очередь мы хотим перевести на «Интуишн». Это, кто не знает, – и-эр-пи-система такая. Так что вам тоже есть чего запускать и налаживать. Ринат, Оксан, слышите? Нужна рабочая группа. Роли распишите, мы посмотрим, утвердим и – сначала на презентацию, потом план. Со сроками. Поняли? Андрей, – он обратился к Пронину. – Кстати, а ты в институте… Вы же там делали курсовые работы, дипломы… В какой системе все делали?

– В «Экселе».

– И всё?

– Ну, в «1С».

– Андрей у нас сертифицированный специалист по «1С», – внезапно сказала Марина Олейник, новый HR-директор, откинув свою каштанового цвета чёлку.

Селивёрстов, сидящий через стол от Андрея, подмигнул ему.

– Да? Это серьёзно, слушай! – с уважительной шутливостью сказал Молотов и оглядел всех, качая головой. – Ну, я вижу, специалисты у вас есть, давайте, ребята, слышите? Главное – делайте! Не сидите! Все поняли, о чём мы сегодня все говорили? Всё, договорились! Всех с наступающим, увидимся после праздников! Всё, побежал, – и вышел.

 

***

Чем ещё запомнился этот год, так это корпоративным новогодним застольем. 31-го декабря до середины дня полагалось работать. Молотова вот уже несколько дней как не было: он отдыхал где-то в Юго-Восточной Азии. Не было и Гаряева, который довольствовался русской зимой со всеми её сопутствующими радостями в семейном кругу где-то в уединённом домике в Ярославской области. Отсутствовала и Марина, кадровик. Надо ли говорить, что 31-го декабря работа не спорилась? Люди разделились на тех, кто коротал время до конца дня, чтобы поспешить  по семейным делам, и на тех, кто пребывал в возбуждении, предвкушая близкое хмельное дыхание сабантуя. В офисе с самого утра волнующе пахло шампанским, кое-где слышались раскаты беззаботного смеха.

Один из взрывов хохота, грянувший в офисе “коммерцов” (как называли сотрудников департамента маркетинга и продаж, с ударением на первый слог), был услышан, наверное, и на производстве. Виновником тому был Миронов. Он один в офисе не разделял предпраздничного настроения, уткнулся своими воспалёнными арабскими глазами с чёрными от недосыпа полукружьями в монитор и лихорадочно что-то писал. Его рабочее место было возле окна. Это было окно, открывающее красивый вид. Люди,  приходящие к Миронову по рабочим вопросам, часто задумывались о чем-то, любуясь красноватыми стволами сосен в лесу, стоящем в каких-нибудь тридцати метрах от окна. Сейчас к Миронову никто не подходил и не садился рядом, чтобы не нарваться на грубость или на срочное задание.

В какой-то момент раздался внезапный глухой скрежет где-то сверху, на крыше, окно стало чёрным, Алексей вздрогнул, втянул плечи, что-то большое с нарастающим тяжёлым гулом неслось, как ему показалось, прямо в висок. Он, как ужаленный, вместе со стулом взмыл вверх и вбок, от окна. Тут нужен стоп-кадр. Миронов завис в воздухе. Напротив его окна – чёрный зверь, заслонивший своей шерстью свет…

Алексей приземлился на пол, на задницу, и конвульсивно отполз ещё метр по-паучьи. Шумно осыпались последние комья снега. Это  была лавина, сорвавшаяся с покатой крыши.

Сначала в помещении образовался вакуум, дрожащей каплей отразившийся в глазах девочек-продавцов, а потом лопнула граната хохота, который презрел боязливое уважение к начальнику. Впрочем, и сам начальник начал смеяться, смущённо отряхивая узкие модные джинсы.

 

Насущные рабочие проблемы были заметены под ковёр на несколько праздничных дней, а там – хоть гори всё синим пламенем. Бухгалтерши, пользуясь отсутствием Рината Ильдаровича, закрыли на ключ дверь и примеряли какие-то шмотки, чуть ли не нижнее бельё (одна из них принесла откуда-то на продажу – “по хорошей цене знакомая девочка предложила”). Работать в этой обстановке было невозможно, и Андрей с Владом вышли и слонялись между курилкой и местом предстоящего банкета, где шли приготовления. Стол накрывали в средней переговорной. Без особого размаха, по-скромному.

 

В два часа дня начался праздник. В комнату поместились все, кто не уехал на первом автобусе и остался на сабантуй, человек двадцать. То, что происходило на банкете, никак не напоминало официальное мероприятие. Это были двадцать человек, для которых праздник на работе значил больше, чем приготовления к новогодней ночи дома. Двадцать самых весёлых людей, которые хотели душевно выпить, завести широкий хмельной разговор и облобызать друг друга, если обстановка того потребует. Произносились тосты, сначала торжественные – «за «Эй-Био!»»;  вдохновенных ораторов не перебивали. Потом тосты стали общечеловеческими – «За нас!», «За вас!», «За дам!».  За любовь и красоту, за дружбу и готовность совместно и сплоченно надрать всем задницу.

Лилась водка и шампанское. Стопки водки пропадали в разинутых ртах мужчин, как в банной печи исчезает кипяток, что плескают на камни. В углу небольшой магнитофон играл лёгкую музыку, сообщая молодым захмелевшим сердцам мелодии и ритмы, от которых хотелось кричать, танцевать и совершать безумства.

Шевяков как бы представлял в этой компании руководство. Его тост был первым, задающим дух. Это Шевяков должен был дать собравшимся работягам нехитрую и крепкую дозу мотивации через испытанное веками и многими поколениями прозрачное зелье, дающее ощущение силы, восторга и неуязвимости. Зелье, выпиваемое наравне с начальством и с его безусловного одобрения. Сегодня можно. Мужчин было подавляющее большинство. Тут были мужики с производства, из инженерных и хозяйственных служб. Из молодых были Артём Селивёрстов, Андрей Пронин и Борис, новый ИТ-начальник. Они образовали своего рода щит, которым прикрывали своих «play mates»[7] – Андрееву и Шутец – от взглядов, шуток и прочих поползновений пьяных взрослых дядек. Принцессы пили мартини, смеялись чистым волнующим смехом и благосклонно принимали ожерелья комплиментов, складывая их в свои женские душевные шкатулки.

Ещё была Любовь Геннадьевна Яковенко. Она жила одна, без мужа, её дочь была замужем и встречала Новый год отдельно. Дома Яковенко никто не ждал. Она тонко смеялась, как мышь из анекдота, зубоскалила с мужчинами, в которых вселился могущественный джин с гусарскими повадками, и время от времени одёргивала Шевякова, который пошёл вразнос. Кто-то вспомнил, что шампанское гусары открывают саблей. В голове Шевякова грешным делом родилась мысль – взять меч из кабинета Молотова и срубить горло зелёной бутылке.

– Саша, фигнёй не занимайся! – строго крикнула Яковенко.

Осознанная часть вечера продолжалась до того момента, пока кто-то из производства не принес «настоечку». «Давай, давай! Попробуем!» – восторженно загудели голоса. Досталось всем. После приёма внутрь этого красно-коричневого напитка с резковатым еловым запахом что-то горячее и бессловесно-весёлое глухо толкнуло в грудь; картинка перед глазами начала смазываться, звуки померкли и наступило очень короткое, торжественное и величавое состояние нереальности. Далее всё пропало.

 

Потом, просматривая видео с банкета, Андрей с Артёмом хохотали от того, насколько ладным вышел один запечатленный на плёнку отрывок вечера: музыкальную канву задает бесконечно повторяемое из динамиков “Life is life!”, нестройные голоса подхватывают: “Най-на-на-на-най”. И снова: “Life is life”, – оператор снимает пружинисто ходящую в такт музыке грудь Любови Геннадьевны, её тонкую талию, её поднятые над головой руки с тонкими белыми запястьями. Она пританцовывает, томно закрыв глаза и запрокинув голову: «Life is life!» – «Най-на-на-на-най».

И ещё одно короткое видео: Андрей стоит на стуле и декламирует Маяковского: “Я сразу смазал карту будня, плеснувши краски из стакана…” А внизу люди трясут пустой бутылкой из-под настойки и аплодируют. Конец видео.

 

Очнулся Андрей в «Макдональдсе» на «Киевской». Вернее, там он вновь начал осознавать себя как личность. Что было до этого момента – как закончился банкет и как ехали в Москву – пришлось восстанавливать позже, по частям – из разрозненных рассказов и отрывочных впечатлений, ярких, как фотографии, лежащие беспорядочно в темноте и быстро появляющиеся в рыскающем луче света.

Он пошарил в карманах, нащупал сумку. Для верности намотал на руку её ремень. Всё на месте. Одежда чистая. Шапки нет. Хрен с ней, с шапкой. Который час? Шесть вечера. Андрей начал осматриваться и сразу увидел Веронику, спящую за столиком напротив. Рядом с ней сидел Боря, айтишник, и пил кофе, бледный как смерть. Андрей подошёл к нему и спросил, как они тут оказались и всё ли в порядке. Боря сказал, что сам не помнит. Его крупное красивое тело слегка потряхивало.

– Ты настойку пил ту, красную? – спросил Андрей.

– Да, а ты?

– Как видишь.

– И она, – Боря указал глазами на спящую Андрееву.

– Шапки моей нет у вас?

– Нет, откуда.

«Свободная касса!» – донеслось до него.

Андрей подошёл к кассе, подумал и взял кофе и чай. Посидел немного с Борей. Проснулась Вероника, стала испуганно озираться. Увидев ребят, чуть успокоилась.

– Как же мы, мальчики, так нажрались! – горестно и смешливо протянула она. На её виске лихорадочно билась синяя жилка, в глазах читалось страдание. Андрей тупо смотрел на кольца лука и размазанный кетчуп в картонной коробке напротив Бори, в которой некогда, очевидно, лежал чизбургер. Соображалось вяло, с трудом. На телефоне десять пропущенных вызовов. Сегодня тридцать первое. В восемь вечера семья собирается за столом и отмечает Новый год по-красноярски. Он должен успеть. Должен успеть.

– Ребята, я поехал, – сказал он и встал. От резкого движения в голове плеснуло чем-то горячим, ухнуло, и с шумом начал раскачиваться какой-то маятник.

– Доедешь? Нормально? – спросили они.

– Я-то да, а вы?

– Я её провожу, – сказал Боря.

 

Прежде чем идти домой, Андрей зашёл к Жану. Жан отпоил его чаем. Молодой организм быстро приходил в норму, и всё же, когда Андрей вошёл домой, мама сразу поняла его состояние.

– Как же ты к деду пойдёшь?

– Не волнуйся, сейчас ванну приму – и всё будет хорошо.

Он набрал полную ванну холодной воды и, выдохнув, погрузил туда своё умоляющее о пощаде и крепком сне тело. Процедура помогла. Не считая блестящих воспалённых глаз и красных ожогов под ними, Андрей был в порядке. Через полчаса они шли с мамой к деду, у которого собиралась вся семья. Такая была у них традиция – встречать вместе Новый год по-красноярски в восемь вечера по Москве.

 

Посидев два часа с семьёй, Андрей сказал, что ему надо собираться. Он ехал к Алёне. Родня многозначительно покачала головой: невеста так невеста. Дед вышел проводить его на улицу.

– Так ты к кому сейчас едешь? – деловито осведомился он.

– К девушке.

– Это вот к Алёне этой, да?

– Да.

– Что там у вас, какие сейчас отношения? Ты ночуешь там?

– Ну, да, бывает.

– Да… – дед кряхтел и был обеспокоен чем-то.

– Чего, дед.

– Видишь ли, в чём дело… Ты сейчас только начинаешь жить. Не ошибиться бы тебе с избранницей. Я её не знаю, на всякий случай говорю.

Андрей молчал.

– Ты же ещё ничего не достиг. Девки тебя – в твоём расцвете – ещё не видели. Сейчас ты с этой живёшь. Ещё женишься на ней. А ну как потом тебе получше какая понравится? Девок – их много! Смотри…

– Да я смотрю, смотрю, дед. Давай… – Андрей хотел быстрее исчезнуть.

– Ну, давай, ступай, смотри езжай осторожнее! Сейчас праздник, пьяных много. – Дед стоял на крыльце подъезда, его белые вьющиеся на макушке волосы развевались на ветру, глаза смотрели строго, добро и тревожно. Он хотел ещё что-то сказать, но как обычно, многого не договаривал. Да и этого было для немногословного деда более чем достаточно, подумал Андрей.

 

Он шёл к метро по прямой уютной улице. Падал хороший снежок, горели фонари. Запоздавшие люди спешили по домам и в гости – с шампанским и крест-накрест перевязанными тортами. Под покровом курточек, пальто и дублёнок во встречных девушках угадывалась принаряженная красота; от их волос и из-под воротников пахло пряными духами. Наверняка на них было красивое, приготовленное для особенной новогодней ночи бельё. Андрей переспал бы с каждой из них. Они все совершенно абстрактно и в то же время – раздень любую – абсолютно конкретно волновали его. И постольку, поскольку Алёна также была девушкой, наверняка сейчас уже расфранчённой и надушенной, то Алёна волновала его тоже, пусть и меньше, чем эти праздничные незнакомки.

 

На Белорусском вокзале он сел в электричку. До Нового года оставался час с небольшим. Андрей сидел в почти пустом вагоне и смотрел на медленно пробегающие улицы, снежные насыпи, фонари, мосты, пустыри промзон. Смотрел и думал умиротворённо о всякой ерунде. О том, что он полюбил ездить в электричках с тех пор, как стал встречаться с Алёной. Есть в них что-то такое романтическое. Вагон электрички даже пахнет как-то особенно. Пылью, железом, людьми и ветром. Думал о том, что зря он сначала не хотел ехать к Алёне. Теперь это  желание пришло. Он не останавливал мысли, они проносились в его голове, как мелькающие за окном столбы. Не остановил и пропустил он, походя, мысль о том, что едет с желанием только оттого, что отчаянно прогулялся в эти сутки, что душа его дрожит и требует покоя. Вздыбленная алкоголем и впечатлениями, она хочет к кому-то на грудь и не может быть в одиночестве. Не остановил и пропустил он мысль о том, что дед сказал сегодня о своих опасениях относительно будущего, а оно, это будущее, уже тут, уже наступило. Ловушка захлопнулась. Но эта мысль улетела куда-то в темноту, понятная, тяжкая и неинтересная. Вот мысль о кружевном Алёнином белье была приятнее. Как и мысль о предстоящей новогодней ночи в одинцовском кафе, где Алёнина мама работала администратором. Электричка ехала очень медленно, периодически останавливаясь на перегонах.

В какой-то момент Андрей заметил, что электричка стоит дольше положенного – уже минут пять после того, как проехали МКАД. Он огляделся. Соседями по вагону были четыре парня постарше Андрея, вроде военные. Вроде подвыпившие. Они оживились и тоже недоумевали, почему не движется электричка. Андрей посмотрел на часы. Было 11:43.

– Эй, и чего нам, тут сидеть что ли?

– Зае…сь Новый год встретим!

– А чё – водка-то есть ещё?

– Есть, куда ей деваться!

Андрей начал звонить Алёне, чтобы сказать, что не успеет к бою курантов. Тем временем электричка тронулась. Сеть была перегружена, и дозвонился он, только когда стрелка часов уже подходила к полуночи. Оставалось только поздравить.

– А что, романтика! Тебе есть с кем там выпить шампанское? – сказала она.

– Сейчас буду искать кого-то, – сказал он.

– Приезжай, всё равно ждём тебя, целую, – сказала она.

– И я. Давай жди, надеюсь, скоро буду.

Андрей повесил трубку.

– Эй, парень, иди сюда, выпьем с нами за Новый год! Раз уж так попали, то не сидеть же! – позвали его военные.

Андрей подошёл к ним и достал бутылку шампанского, которую сунул ему в сумку дед перед выходом.

– О! Шампанское есть! – обрадовались парни.

Андрей открыл с хлопком, пробка полетела в темноту окна, шампанское потекло, пенясь. Разлили в пластиковые стаканы и дружно выпили под стук колёс разогнавшейся, словно виноватая лошадь, электрички.

 

В кафе, где проходил новогодний банкет, Андрея встретили с распростёртыми объятиями. Гуляло несколько компаний, включая Алёниных родителей и друзей семьи. Андрей выпил немного, и ему этого хватило, чтобы войти в счастливое и бездумное состояние. В какой-то момент они поцеловались с Алёной, сидя рядом на диване. Ему было хорошо. Правда, когда он случайно закрыл глаза, у него возникло ощущение, что кафе – это маленький островок в огромной снежной пустыне. За пределами островка простор, и куда ни глянь – снежная гладь. Это ощущение его заинтересовало, он попытался усилием воли вернуть все соседние дома и улицы, которые хорошо знал, на место. Забавно, но у него ничего не получилось. Казалось, что за стенами кафе – сразу снег, бескрайняя тишина и пустошь.

 

Громкий голос ведущего объявил в микрофон:

– Эта песня посвящается дяде… дяде Володе из Голицына. Ну что же, друзья, кто-то уже не может сидеть и так и просится танцевать! Танцуем друзья! Итак – «Life is life»!

И заиграла музыка.

– Най-на-на-на-най, – подпел Андрей.

[1] Финансово-экономический отдел.

[2] Термин происходит от английской аббревиатуры «HR», что обозначает «Human Resources» – человеческие ресурсы. Так часто называют себя – на западный манер – отечественные кадровики.

[3] Чекерить – следить, шпионить, наблюдать, присматривать (жарг.).

[4] «Б-52» – коктейль, состоящий из трёх наслоённых ликёров. Существует вариант, в котором коктейль поджигают, после чего необходимо очень быстро выпить его через трубочку.

[5] Спортивная вязаная шапка специфической формы, напоминающей гребешок петуха.

[6] Cash flow («денежный поток») – движение денежных средств в рамках компании, проекта или продукта.

[7] Дословно: подруг по играм.