Виктория Кузьменко. Белый след на синей воде (рассказ)

 

Егор впервые стал задумываться о девушках лет в четырнадцать. Была среди школьниц одна, которую звали Марина. Привлекли его внимание прелесть ее черт, изящная фигурка, грациозная походка и милое застенчивое выражение лица.

Будучи ребенком в достаточной степени домашним, но не погруженным в книги и домашние переживания, Егор замечал многое во внешней жизни, как бы пробовал ее на ощупь. Летние и зимние каникулы ему никогда не надоедали. Он не тосковал по контрольным работам и домашним заданиям.

Девочек в классе было много, больше половины – и Егор вдруг понял, что он их всех нежно и трепетно любит. Но время от времени Марина становилась для него самой прекрасной и иногда дарила ему рассеянный взгляд.

Она ему нравилась и он не долго думая подсел к ней за парту. Она его спихивала, а он все равно подсаживался. Давно доказано, что любовь приходит с первого взгляда, а вот у Егора было не так. Еще вчера равнодушно сидел за своей последней партой, а уже сегодня подсаживался к понравившейся девочке.

Соответственно так же он и учился. Влюблялся в отличницу – подтягивался на «хорошиста», привязывался к двоечнику – обновлял рекорд школы по числу двоек и единиц.

Промелькнула зима. И так незаметно, в прогулках под медленно летящими хлопьями снега, в походах на каток, в новогоднем школьном маскараде. Все это время вокруг Егора и Марины существовало множество людей, но они, держась за руки, были одни, видели только друг друга, говорили друг для друга. Качнулась и снова выпрямилась кривая их отметок – они не заметили этого. Для обоих учеба никогда не была главным делом, потому и теперь не мешала.

А класс следил за их романом. Мальчики, в основном, сочувственно, девочки – с завистью. Но зависть тоже разная, злая и добрая. Однако все с большим интересом, догадками и предположениями, одноклассников интересовало одно: было «что-то» между ними или не было?

Что-то было. В пустой школе, когда они оставались вдвоем дежурить, задерживались до темноты, пока коридоры не становились гулко-безлюдными, а из соседних классов не доносилось ни звука. У нее дома, в ее комнате, зная, что деликатные родители сюда не войдут. В чужом подъезде, облюбованном ими за то, что на всех пролетах стояли огромные раскаленные радиаторы, а изредка появлявшиеся жильцы были доброжелательны к девочке и мальчику, сидящим на широком подоконнике крепко держась за руки… Они целовались до головокружения, а его руки сначала робко касались ее грудей. Марина с дрожью и шепотом отказа отстранялась. Но Егор становился все настойчивее, и его горячий шепот был нежен и убедителен… И вот уже легкий стон прорывался из полуоткрытых губ навстречу его губам, прожигающим ее тело сквозь легкий свитерок. Потом по ночам болела голова, она не могла заснуть, вновь переживая свой страх, когда впервые ощутила толчки его возбужденного тела. Они стояли в полутемном классе, он обнимал ее одной рукой за плечи, вторую положил на талию…ниже, и вдруг крепко прижал. Она не сразу поняла, что с ним, замерла, но, вскрикнув, одним движением вырвалась, отбежала к окну.

Однажды Егор рассказал ей, что уже был один раз с женщиной. Это произошло минувшим летом, когда он отдыхал с родителями. Он познакомился и подружился с молодой женщиной – отлично загоревшей длинноногой блондинкой. Ее звали Людмила, но она разрешила называть ее просто Люся.

Люся была превосходным экземпляром своей породы. Она была высокая, с развернутыми плечами и хорошими формами; у нее были широко расставленные дерзкие голубые глаза и симпатичный волевой подбородок. Она держалась, словно балерина, но с более явными признаками интеллекта и с большим чувством реальности, чем это бывает у большинства танцовщиц. Она хорошо смотрелась и в костюме для тенниса и в тирольском наряде, раскидав по плечам копну своих белокурых волос. На ее лице не было косметики, но она ей и не требовалась.

Люся стала составлять ему компанию на пляже, заплывать с хорошо плавающим мальчиком за буйки, ходить в кино. Приятная их дружба длилась недолго: Люся через неделю собралась уезжать. А в последний день позвала его к себе в номер, сказав: « Ты взрослый парень, не пора ли стать мужчиной? Ты мне нравишься…»

После этого признания Егор и Марина три дня сидели за разными партами. У нее был задумчиво-отрешенный взгляд, его же глаза затянуло влажным туманом. Но Марина поняла, что любит теперь его даже сильнее. Ведь мысль о том, что он уже мужчина, что он знал взрослую женщину, лежал с ней в постели, и тело его, то самое тело, напор и толчки которого ее пугали, было обнажено и делало то, что ей представить так трудно… Эта мысль не только заставляла ее страдать, не только вызывала отвращение, но и была странно притягательна и сладка. Воображение так и подталкивало представить себя на месте той женщины.

А потом Егор влюбился в свою учительницу литературы. Как-то оставила Анна Ивановна Егора после уроков – с этого и началось. Учительница была как учительница, не очень красивая и не очень молодая. Соответственно и относился Егор к ней до того случая ласково и равнодушно. Но уж очень славно она позанималась с ним после уроков: вообще перестал читать литературу, чтобы Анна Ивановна имела повод побыть с ним наедине.

Когда на ее уроках он отвечал у доски, голос его дрожал и срывался.

– Ты трепещешь при встречах с классикой! – восхищалась она.

Но он трепетал при встречах с ней… Она советовала искать идеал в повестях и романах. А он нашел его в жизни! Но молчал…

Егор пересел от Марины за другую парту и стой поры стал торопиться в школу. Если б там преподавали одну, лишь литературу, он готов был выдержать не шесть, а десять или даже двенадцать уроков. Скоро Егору и этого показалось мало – начал ходить заниматься к Анне Ивановне в дом. Кончилось тем, что Анна Ивановна перевелась в другую школу, а когда и это не помогло, вышла замуж и уехала в другой город.

А Марина переживала. Подливали масло в огонь подружки-«доброжелательницы».

Правильно, он прав – думала Марина – все это мура, чепуха и очень, очень даже глупо… и надо забыть и плюнуть… Ну, не плюнуть, просто забыть… Стыдно как… А что стыдного? Что ей понравилось лицо человека, его ум, как он разговаривает? Ну и что с того, что были у него другие женщины? Значит, теперь он больше видел, думал, пережил… Она ж ничего от него не требует… Смешно… Как он простых вещей не понимает? Если б с ним так? Сначала дружили, обо всем разговаривали, делились, а потом – вдруг – раз, и все?! Как отрезали. Приятно, да?.. Это же просто не по-человечески. Так люди не поступают… Не должны поступать во всяком случае… Нельзя же так избавляться от своих друзей… как Сальери от Моцарта…

Читайте журнал «Новая Литература»

Егор вернулся домой поздно. В темную комнату он вошел с уверенностью давнего обитателя дома, безошибочно направился к столу, он даже нашел выключатель настольной лампы и включил ее. Мама не спала.

– Что же мне с тобой делать? – сетовала она, глядя на его нескончаемые любовные приключения.

А он и сам не знал ответа на этот вопрос. Но он взрослел. И постепенно сужался его круг любимых, пока не осталась одна, Катенька, презиравшая Егора больше других. Он, конечно, и к ней домой приходил до тех пор, пока она не перестала его впускать.

С ее светлым образом он и сдавал экзамены на аттестат зрелости.

Потом дома, откидываясь в кресле, в сто первый раз пытался логически решить задачу: «Я люблю девушку, девушка меня не любит, но относится хорошо. Что делать?».

Что, собственно, изменилось бы, если бы она меня полюбила? Можно было бы обнимать ее и целовать. Можно было бы быть все время вместе с ней. Я бы гордился. Все, кажется. Глупо. Просто исполнилось бы еще одно желание. Как все это убого выглядит, когда рассуждаешь логически. А по-другому рассуждать я не умею. Пустой я человек, циник. Он увидел Катеньку, как она говорит, – немного через плечо, и глаза у нее прикрыты ресницами… Почему все устроено так глупо: можно спасти человека от беды, от болезни, от равнодушия, и даже от смерти, и только от настоящей беды – от любви – ему никто и ничем не может помочь… Всегда найдется тысяча советчиков, и каждый будет советовать сам себе. Да и потерпевший-то дурак, сам не хочет, чтобы ему помогали, вот что дико…

Прозвенел последний звонок, отшумел выпускной бал.

Уже давно погасли огни в городе, засветилось небо над лесом. А Егор и Катя все шли и шли по мощенной булыжником улице и все не кончались у Егора самые важные и необходимые слова. «Все, – думал он. – Больше ничего не надо». Именно этого разговора, оказывается, и просила его душа, и теперь лечилась, утоляла жажду, что так долго томила его. В конце концов, может быть, Катя уже переменилась к нему.

– Ты хороший, – сказала Катя, когда стало еще светлее, и можно было разглядеть ямочку на подбородке. – Давай попрощаемся с тобой навсегда!

Она поцеловала Егора в щеку и пошла, пятясь, улыбаясь, и он тоже улыбался, согласно кивал, уверенный, что для нее он на все готов, даже проститься навсегда.

 

Егор был высоким парнишкой, уже сейчас намного обогнавший в росте отца. Рыжеволосый, с узким и вытянутым лицом, с прямым отцовским носом и простодушными материнскими глазами серого цвета.

– Нижняя челюсть у тебя явно слабовата, – заметил отец, – и более решительной она так никогда уже не станет, поскольку черты лица достаточно оформились и скорее всего, останутся у тебя такими уже навсегда.

У Егора был уже не детский голос. Это был низкий грудной голос, возникающий где-то в самой глубине его стройной фигуры, и звучал он как-то неуместно в устах такого мальчишки, которому едва исполнилось восемнадцать лет.

Егор поступил в университет на журналистский факультет. Он с детства мечтал об этой профессии.

Ощущая себя моложавым ангелом, который, покинув грешную землю, вновь оказался в любезных своему сердцу райских пущах и кущах, Егор переступил порог университета и мгновенно почувствовал, как легкие его наполняются чистейшим кислородом вольнолюбивой студенческой беззаботности и легкомыслия.

И, этого следовало ожидать, вскоре его внимание привлекла Оля. Она для него была словно головоломка, кусочки которой открывались перед ним по одному поочередно, и каждый следующий оказывался загадочней предыдущего.

Потом глаза – огромные, пленительные глаза глубокого и богатого синего цвета, напоминающие бархат. Удивительные глаза. Медоточивые и выразительные, с длинною бахромою ресниц.

Она не была красавицей в общепринятом смысле этого слова, и хорошенькой ее тоже не назовешь, но, когда она посмотрела на него, он пережил настоящее потрясение. У нее оказались высокие, изящно вылепленные скулы, гладкая как алебастр кожа, тронутая бледно-розовым румянцем, небольшой нос. По контрасту с этими нежными, тонкими чертами маленький подбородок выражал каменное упрямство, и все-таки, Егор был уверен, что при улыбке рядом с ним появлялись две крошечные ямочки.

Все это, вместе взятое, делало ее лицо интригующим и чарующим, решил он. Определенно чарующим. А ведь он еще не позволил себе вспомнить мягкие полные губы.

Вообще-то симпатии Егора к Оле были очень неопределенны и расплывчаты, потому, что такие же симпатии он испытывал, например, и к пышноволосой блондинке Лизе, и к надменной синеокой красавице Алине, и даже к воображале Светке.

Справедливо было бы заметить, что за годы своего пребывания в университете Егор так и не сумел до конца выяснить для себя вопрос, какое же место в его жизни должна занимать женская половина человечества. Напряженное бытие на кафедре журналистики не оставляло совершенно никакого времени для твердых сердечных привязанностей.

И, тем не менее, Егор иногда увлекался девушками как со своего факультета и курса, так и с других факультетов.

Настю он впервые увидел на университетской сцене, когда она выступала в «Братьях Карамазовых» – спектакле поставленном студентами ее факультета. Она играла Грушеньку, и он был потрясен – то ли ее игрою, то ли образом, созданным гением Достоевского, а скорее всего и тем и другим сразу. Это случилось с ним на последнем курсе, когда и он и она уже заканчивали свое обучение. Настя изучала искусство и мечтала стать актрисой.

С тех пор он стал разузнавать об этой высокой и стройной студентке с большущими черными, как самая глухая ночь, глазами, с длинными, спадающими на плечи, тщательно ухоженными каштановыми волосами, волнующе хрипловатым грудным голосом и, судя по тому, как она командовала своими подругами, решительным и гордым характером. Сам он был мягок и добр. Его всегда тянуло к сильным натурам – может быть, это было неосознанное стремление укрепиться с их помощью самому, а может быть, и инстинкт самосохранения слабого существа, надеющегося укрыться от жизненных бурь за спиной сильного. Он не отдавал себе отчета в том, что тянуло его к ней, но тяга эта становилась все сильнее с каждым днем, и тогда, наконец, он признался самому себе, что по-настоящему влюблен, что жить без нее он не может.

В университетской библиотеке, в столовой, в аллеях университетского парка, на теннисном корте, в бассейне она отныне видела грустные серые глаза стройного рыжеватого парня. Он попадался ей везде и всюду и поспешно отступал, освобождал дорогу, когда они сталкивались. Объяснений такому поведению не требовалось, его быстро заметили и ее подруги, а затем и другие студенты.

Сначала он заикался, голос его дрожал, он не знал, куда деть свои руки, краснел под ее пристальным, чуть насмешливым взглядом. Вскоре ее начал забавлять этот робкий парень, так не похожий на других студентов: напористых, шумных, вспыльчивых.

 

Дождь безумствовал всю ночь, барабанил в окна, озорничал на балконе. Гром прокатывался над районами застроек, беспокоя счастливый сон новоселов.

Егор проснулся от недобрых предчувствий. Распахнул дверь и пошел на грозу. Его охватила ночь. Тяжелые струи ломались о мускулистые плечи. «Хорошо, хорошо», – шептал он, подставляя лицо ливню.

В постель Егор вернулся умиротворенный. Через пятнадцать минут он уже спал счастливым детским сном. На нем линяли трусы, а ему снилось море и белый пароход.

Проснулся он поздно. Выходной. Настроение, несмотря на беспокойную ночь, было отличное. И точно также как закончился дождь, и прошла гроза, закончились и прошли все его чувства к Насте.

Он сделал на балконе зарядку и вышел к завтраку.

Не поддавайся иллюзиям. Не верь тишине, – говорил он себе. Мир полон неожиданностей и страстей – глубоких и темных, как Мариинская впадина. Древние как-то умели все это измерить и с потрясающей силой излить. В этом и Еврипид, и Эсхил, и Софокл. Без страстей не было бы Вильяма Шекспира, и Данте Алигьери и т.д.

Словом, страсти надо менять: они украшают жизнь и мобилизуют волю.

Когда Егор начинал работать в журналистике, один старый газетный волк, глядя, как ему хотелось всюду успеть, дал совет: «Не дергайся. По телефону можно сделать все, кроме детей».

Вернувшись домой, он достал из морозилки пельмени, которые лепил сотнями, когда на него находила тоска, и заправился… Легенду, что холостяки питаются плохо и потому мучаются желудками, придумали одинокие женщины, мечтающие выйти замуж. Потом он курил на балконе, рассматривая свежераспустившиеся листочки, и думал с грустью о Марго, этот образ в последнее время все чаще тревожил его холостяцкое воображение.

Ее длинные льняные волосы, разделенные посередине пробором, обрамляли лицо как тонкая золотая пряжа, а оранжево-тигровые глаза угрожающе смотрели на Егора. Она была похожа на сердитого ангела.

Она обладала способностью использовать совсем не то средство нападения, которое от нее ожидали окружающие. Удивительно красивое лицо, печальные всевидящие глаза – и репутация безжалостной журналистки: за этим, казалось, таилось коварство дикой кошки. Странной в ней была и отчаянная независимость, свойственная, впрочем, представительницам ее профессии. Она, казалось, не слишком церемонилась с теми, о ком готовила материалы, что позволяло ей пойти дальше безобидного почесывания спинки, к которому склонялась современная журналистика.

Егор подумал, что работа для нее не была средством к существованию, и если он все же и поддастся ее чарам, то совсем не из чувства страха.

Он понял суть этого чувства. Оно было сродни тому, что лежит в основе садомазохистских отношений. Если на человека сильно давить, то в конце концов он ожесточится, замкнется и будет молчать. Но если подойти к нему как она, исподволь, не замечая его настороженности, улыбаясь уверенно, с пониманием, но показывая при этом свою силу, то скоро тот, кого допрашиваешь, подумает о том, что вся эта утомительная бесконечная процедура выше его сил и отдается в руки следователя. Да, это незаменимый метод в полицейских расследованиях. Человек неизбежно подчинится превосходству более сильного и расслабиться.

Егор понял, что она прекрасно ведет журналистские расследования, возможно, не сознавая своей силы, и умеет заставить подчиняться, как подчиняется раб хозяину.

Выйдя из ее подъезда, он тут же выбросил это мелкое приключение из головы. Печальнейшая асимметрия человеческих отношений: пока она бессчетно проигрывала весь сеанс его посещения от первой минуты до последней, как будто намеревалась навеки закрепить в памяти все его движения, дав каждому слову многообразные толкования, заспиртовать это свидание навек. Он продолжал жить в мире, в котором она полностью отсутствовала.

Раньше он никогда не задумывался о своем возрасте и о том, какой образ жизни ему соответствует. В молодости он жил жадно, спешил, рвался больше узнать, увидеть, почувствовать, совершить. Потом немного успокоился, начал отделять главное от пустяков и только на главное употреблять свои силы. И все было в соответствии. И вот теперь, когда ему по положению надлежало пребывать в мудром, благословенном покое, чтобы с достоинством дожить эту жизнь, он потерял свое достоинство.

Он вертится перед зеркалом, думает о нарядах, мечтает кому-нибудь понравиться и уже готов на все, не подобающие в его возрасте петушиные действия.

Егор решил уехать к морю отдохнуть.

Море билось о скалы, и в воздухе вздымались облака мельчайшей водяной пыли. Брызги то и дело ударяли в лобовое стекло машины, стоявшей на маленькой площадке, у обочины дороги. Стекло было совсем уже мокрое, и Егор, сквозь стекающие по нему струйки видел синее пятно моря, словно через бутылочные осколки.

От пристани отчаливал белый пароход. И было в этом что-то грустное. Он подумал о том, что он также как этот пароход отваливал от всех пристаней так и не пристав ни к одному из берегов. И все, что осталось после него – это белый след на синей воде.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.