«Честно выговоренное узренное…»

О  рассказе Виктора Герасина «Лошадь»

 

«Дух всевидящ  и вездесущ. Он присутствует во всем и каждом. Но поступает  каждый по своей сути».

Виктор Герасин

 

Отныне  всякий раз, когда  вижу лошадей,  их  косматые развивающиеся  над головой пряди, в памяти  почему-то всплывает  несущийся  табун  из  стихотворения «Утро» Виктора Герасина.

 

«Табун ожил,

и молодо, игриво

взлетели кони

вихрем по утру,

и извергаясь,

пламенели гривы,

и не сгорая,

бились на ветру.

Бег ради бега –

самоутвержденье.

Упорный конский

молчаливый бег

сводил пространство,

время и движенье

в одно, понятное,

земля – для всех». [1]

 

Лошадь  ведь  всегда пленяла людское воображение в течение многих веков. О ней повествуют мифы, легенды, сказки, различные истории из повседневной жизни человека.

Она  изображалась в самых ранних произведениях искусства.

Писатели и поэты, да и просто люди, сегодня, как и прежде, черпают  вдохновение во внешней красоте лошади. Интернет пестрит  мнением, что «лошадь – это поэзия в движении».

***

У русского писателя  Виктора Герасина, какое произведение ни возьми,-  обязательно   встретишь повозку или  всадника  в дороге, то ли жеребёнка,  бегущего рядом с матерью, или пасущегося на лугу мерина, пьющую  родниковую воду  кобылицу ,  в общем, –  вечную помощницу человека – лошадь. Его многие  персонажи  не расстаются с вожжами в любое время  года.

 

А уж о любви людей к этой домашней скотине  и говорить не приходится,  что к Бурчику – «вездеходу»  в рассказе  «Сыпал снег буланому под ноги…» [2], что к вожаку табуна «Ворону»  в повести «Живоносный источник»[3], или к  красавице Весёлке с резвым  Кудряшом  в рассказе  «Обо всех нас»[4].

А то,  как детвора потешалась «Звёздочкой», как Колька и Сашка обходились  и   разговаривали с ней  в повести «Васильки», [5]- роднее и ближе существа у сирот  не было.

«Колька снял со стены сбрую и пошёл к сараю. Звёздочка стояла возле телеги, лениво перебирая свежую траву. Кольку она встретила тихим ржанием.

– Соскучилась? – спросил Колька. – А меня вот на все лето отправляют. Как быть? Не знаешь? И я не знаю. А пока поедем за водой к родникам.

Звёздочка будто понимала, о чём с ней говорит этот молодой человек, при слове родник у неё задрожали её бархатистые мягкие губы,  и она горлом издала звуки, похожие на тихий радостный смех. Колька поглядел на неё внимательно:

– Ну, все ты понимаешь, всё, что скажу я, вот только говорить  не умеешь. А если бы умела, то сколько бы ты мне интересного порассказала. Да? Ну, давай голову.

Колька держал хомут на поднятых руках, а Звёздочка сама сунулась в хомут мордой, а когда он влез  ей  на уши, она вскинула голову, тряхнула ей, хомут скользнул на шею, сел на место.

– Видишь, какая ты молодчина, сама на себя хомут научилась одевать. – Колька приговаривал, заводя лошадь в оглобли. С ее же помощью он с самой весны стал  самостоятельно запрягать её, чему был несказанно рад. Ему казалось, что он сможет уже работать на лошади один, возить, например, корм к телятнику. “А что? Вполне могу, – рассуждал он сам с собой. – Ещё как! Кусок хлеба себе заработаю. А меня в какой-то лагерь. Додумались тоже”.

Он умело накинул седёлку на спину лошади, заложил в гужи оглобли, поставил дугу, стянул хомут супонью, делая это по-мужски, упираясь левой ногой в клешню хомута, завязал чересседельник, подняв хомут так, чтобы он не тёр лошади шею, чтобы она работала плечами, пристегнул  мусатиками вожжи, сел на телегу…»

***

Чем же так привлекателен   образ  лошади  прежде всего для автора?  В его дневниковых записях «Отдушины» [6] читаем:

«Лошадь – это же великое прошлое человека.

Хотим мы этого, не хотим ли, но оно в нас живет, в крови, в генах.

Потому и внимание к лошади особое. Пусть непонятное нам, но особое.

Как и к  кормилице корове. Когда-то крестьяне сжились, срослись с этими животными.

А предки нам передали это чувство к трудяге-лошади, к кормилице – корове.

Время идет и уводит человека  в стороны вроде бы, новые поколения уже не знают ни коня, ни коровы. И все же, если пятилетний малыш видит  лошадь, то сколько восторга

появляется в его глазах, какая тяга проявляется, как хочется ему потрогать лошадку».

 

***

 

Виктор Герасин не одинок в русской литературе в том, что попытался через образ животного передать самое ценное в  человеке: умение сострадать, соучаствовать, сопереживать, трудиться.

Это же  прослеживается  в русской литературе,-   как  в прозе, так и в поэзии, – например, в произведениях А.Куприна, Н. Гоголя, М.Салтыкова-Щедрина, М.Лермонтова,  Ф.Достоевского,  В. Высоцкого и многих других.

И сегодня  не идут из памяти  «влачащая непосильную ношу “лошадь-калека» Н.Некрасова, [7]«пахнущая сбруей и лошадьми» конюшня И.Бунина, [8]«смоль качающихся грив» С.Есенина, [9]  Н.Рубцова  « я забыл, как лошадь запрягают»,[10] « упавшая лошадь  на опрокинутой улице» В. Маяковского.[11]

Эти  поистине  духовные творения  возвращают  человека к  истокам, корням, многовековой культуре.

В их  ряду теперь  стоят  и произведения Виктора Герасина, в том числе и   рассматриваемый новый   рассказ «Лошадь» впервые опубликованный в журнале «Новлит»( Главный редактор И.Якушко)[12]

***

Запоминающуюся  герасинскую  клячу зримо хочется пожалеть и… отвести глаза от её взгляда.

Он словно  молчаливый укор:  напоминает  о том, что  мы люди  и жить нам  надо по сути своей человечьей, той, что отвечает «всевидящему и вездесущему духу». [13]

Сюжет рассказа «Лошадь» изначально самостоятелен,  в нём  отсутствует так модное ныне  перепевание  чужих мотивов и сюжетных  ситуаций.

У автора  есть  своё видение,  он находит нужные  слова, свой «не спотыкающийся», «не скрипучий»[14] стиль, благодаря которому образ Лошади как своеобразной «зоометафоры» приобретает  черты  реального  близкого и родного существа.

«А мы, Оль, лошадушку свою в тележку или в санки заложим, сядем с тобой рядышком на разостланный ковёр и покатим по лесным дорожкам.  А? И опять станем молодыми. Что машина? Мертвечина! А лошадушка наша… Ты только представь, Оль. А?»

 

После таких слов и читателю  не терпится  подойти к этой «лошадушке», погладить, сказать ей доброе слово, поцеловать  в бархатный нос, ощутить  её горячее дыхание, неосязаемый дух свободы,  и хотя бы на минуточку стать ей другом, в котором и она, Божья тварь,  в судьбоносном  инстинктивном  своём естестве, также нуждается.

***

Означает ли это, что писатель очеловечивает животное, не преувеличивает ли его значение в  нашей жизни? Или он  далёк от этого и намеревается через  образ животного что-то  сказать важное читателю о самих людях?

Читая рассказ, прежде всего  видишь  реалистичную картину жизни.

«Семёныч  жил в своём  домике  на окраине города. Улица – в один ряд дома – окнами глядела на лес.  Машины сюда заходили редко, потому перед  оградой росла трава. У самых деревьев напротив каждого дома имелись скамеечки, а у некоторых даже беседки. На скамеечках и в беседках обычно летом перед сумерками  собирались соседи, обсуждали свое житьё-бытьё».

Не навязчивыми  штрихами автор обеспокоенно  говорит о проблемах обустройства  людей: об опустошении, заброшенности, оскудении земли, о безработице,  непростых  человеческих  взаимоотношениях, скорее, не столько  о полноценной жизни, сколько  об удивительной   способности  труженика выживать.

« У нас лес рядом. Речки в лесу. Ягоды. Грибы. Орехи. Да мы лошадку-то запряжём, сядем и покатили на рыбалку. Не на рыбалку, так за ягодами, за орехами. А грибы? То мы пешком неподалёку ходим, а на лошадке-то мы с тобой куда уедем? Далеко уедем. Да куда захотим – туда и укатим. Грибов-то сколько нарежем в нехоженом месте? Возом будем возить домой. Вот тебе и заработок. Всех своих обеспечим на зиму, а к магазину станем с вёдрами – грибы за милую душу пойдут. То же – ягоды, орехи. Да мало ли! Травы всякие набирать станем. Вон, один мужик веники банные летом вяжет, а зимой у него нарасхват они идут. Ныне любителей баньки сколько развелось, что мужики, что бабы в баню дуром лезут. И каждому веничек дай. Кому берёзовый, кому дубовый. А мужик тот – он особые веники вяжет, травинки между веток пропускает: зверобойчик, душичку и другие прочие. Его веники спросом пользуются немалым…»

И осмысливая всё это, вопреки  заботам и невзгодам,  автор, тем не менее, сохраняет  надежду на будущее.

«Весна придет, мы и пчёлок заведём. Врач, который у мамы был – он пчеловод. У него пасека большая, хороший приработок к его невеликой зарплате. Говорит, что на нашем месте пчёл водить – благодать. Лес рядом, луг, река за лесом. Не много, а десяток ульев можно смело поставить, цветов всяких пчёлкам хватит. Помочь с обустройством пасеки обещал. И нечего думать – ах, без работы остались. Они все там, начальники наши, без работы останутся, а мы пока не инвалиды, мы еще ой-ой. Как это без работы при полном здравии можно оставаться? Земля есть, лес есть, здоровье есть – чего ещё надо? Теперь вот лошадь ещё есть. Работай – и всё у тебя будет».

***

Именно  на этом  оптимистическом фоне и  разворачивается история покупки   главным  персонажем  повествования Семёнычем лошади,  «тощей»,  «убогой»  «шкетины» с  «выпирающими рёбрами», обречённой пойти «на колбасу». Такую участь ей  уготовили и бывший хозяин,  и Пётр Васильевич, директор скотобойни.

Случайная встреча Семёныча с этой несчастной  скотиной, её взглядом перевернули в нём всё  естество, то, чем он жил на этой земле от рождения.

«Лошадь повернула голову в сторону Семёныча и продолжительно посмотрела на него. Она будто пыталась узнать в нём кого-то своего, привычного, который возьмёт вот её и отведёт в родную конюшню. В Семёныче вдруг стало проявляться какое-то ещё неосознанное тепло, что-то в нём зашелестело, как луговая трава на ветру, вроде бы кто-то стал на него глядеть со всех сторон одновременно, невидимый за воздухом, а глядит. Выжидательно глядит. Будто подталкивает к действию. Молча. Нехорошо даже сделалось на душе у Семёныча…»

Это не только  глубочайшая жалость к загнанной  изработавшейся  скотине, но и  стержень отношения к жизни, её многовековому  укладу,  когда в большом лошадином глазу  труженику  видится он сам, его род, его жизненные параметры: связь с землёй и  небом, и всем тем, что питает  тело и душу.

И когда перед Семёнычем постаёт нравственный выбор, он отдаёт предпочтение тому важному, без чего ему не жить. Ибо, если не  спасти лошадь от забоя, он  ощущает себя предателем,  не просто представителем, а участником нового, злодейски практичного, жестокого времени. А коль так, то тогда и смысл  его жизни теряется.

« – Ну не выкуплю я лошадь, то мне и жить-то незачем станет. Понимаешь? Вот что-то случилось со мной, что всё, что до нынешнего дня было – это куда-то в глубину ушло, а лошадь так и стоит передо мной, так и смотрит на меня выжидательно. Не понимаю сам, будто заболел я. Одно знаю, не выкуплю лошадь – жить мне незачем станет. Всё, от всех своих предков я оторванный человек. А этого делать никак нельзя, оторванности никак нельзя допускать, она в нас должна из поколения в поколение вестись, связь эта потомственная, родовая. Держать её надо».

***

И автор рассказа, это чувствуется, не позволяет своему персонажу переступить черту гуманности, видимо, потому, что  трудно и ему, познавшему ещё в юности  тяготы  рабочей участи, принять безжалостные современные устои. Для него, как и для  Семёныча, важно, чтобы связь с природой, её творением – лошадью, не рвалась в одночасье, чтобы память о прежнем опыте оставалась  живой и деятельной.

Именно в этот момент читатель понимает, что  Семёныча гложет не только тоска по прошлому, но и  органично присутствующее осознание того, что и он сам до некоторой степени «лошадь», пусть нелепой породы, но в выживании  сродни лошадиной: тянуть бремя жизни, свой крест, свою ношу.

В канве рассказа писатель ещё и ещё раз возвращается к нравственному оселку-глазам лошади, на котором  и собраны в единое целое сюжетные  коллизии.

«Лошадь там. Завтра забьют её. Такая тощая лошадка. А посмотрела на меня, и мне показалось, что из неё, из глаз её все родственники мои близкие и далёкие смотрят, все мои деды и прадеды испытующе глядят, вроде того, что вопрошают:  « Ну и что же ты, отступишься от лошади, от кормилицы нашей древней?» Веришь, так и спрашивали молчаливо, с укором даже».

Этот смысловой ряд о лошадином взгляде повторяется сознательно. Писатель тем самым   напоминает нам то, ради чего написан этот рассказ.

***

Семёныч был удручён увиденным. И его взволнованность усилилась, когда увидел глаза лошадиные, совсем, как у Маяковского, «Подошёл/ и вижу/ глаза лошадиные… за каплищей каплища/ по морде катится, / прячется в шерсти…». [15]

В этих растерянных глазах животины, наполненных слезами, вдруг для мужчины открывается вечная тайна  не только сострадания слабому, но и единства с миром природы.

Читатель при этом вовлечён в действо душевной эмоцией: волнению Семёныча он верит, ибо  оно   полно печали, сочувствия и ласки.

Писатель ещё и ещё раз уподобляет случившееся с лошадкой  судьбе человека, на долю которого порой выпадает трудная жизнь, ушибы и оскорбления недоброжелателей и недругов. Но  и в такие  минуты  человека не должна покидать вера  в себя.

Вспомним, как  у  В.Маяковского:

«Лошадь, слушайте –

Чего вы думаете, что вы их плоше?

Деточка.

все мы немножко лошади,

каждый из нас по-своему лошадь»

Не только в понимании «тягла», но и животины, требующей к себе уважительного отношения, ибо с ней связаны невидимые скрепы  со всем тем, что  веками заставляло хлебную ниву колоситься и песню  жаворонка звучать над ней.

***

Создаётся впечатление,  что  В.Герасин  просто осязает эту вековую родовую связь времён и поколений.

Надо сказать, что это характерно не только для  рассматриваемого рассказа, но и для всего творчества  автора. Совсем не случайно я обозначила вторую книгу о его реалистическом правдивом сочинительстве как  о «Бессмертнике родства Виктора Герасина».[16]

Исконно русский, патриотический дух заключён в этом подходе. И тут   лишними будут  слова о патриотизме, преданности  Родине и пр., ибо истинная любовь к земле, России, людям, истории Отечества читается между строк.

Супруга Семёныча пришла на встречу с животиной  с хлебом-солью, выказав ей тем самым  неподдельную любовь и ласку.

Сам факт приобретения неказистой  лошади, Вороного, как назовут её   потом, помог не только лошади, но и  преобразил её новых хозяев,  ту же Ольгу.

«Гляди ты, её как подменили. То зашумела, закричала – копейки не дам, к дому не подпущу, а то сама теперь ведёт лошадушку нашу. Чудной народ эти бабы, пойди вот, разберись в них»… В груди у Семёныча всё теплее делалось от мыслей об Оле. Знал ведь, не сомневался – самостоятельная баба, надёжная, а вот такую, хозяйку, ведущую в поводу лошадь, даже представить не мог. Скажи кто ему ещё в полдень об этом, – не поверил бы».

И ведь неудивительно, что  приобретённая  лошадь  так всколыхнула души и Семёныча, и Ольги. Жизнь-то не давала им повода для  особой расточительности эмоций и чувств, доброты и нежности. Вот  как муж рассуждает о жене:

«Что в жизни она видела? Деревню свою? Колхоз? Да и в городе-то не легче. Работа. Восемь тонн  продукции перетаскай, загрузи на втором этаже в смеситель, да эти же восемь тонн выгрузи уже на первом этаже. И всё на горбу своём, иначе нельзя, взрывоопасно. И всё за одну смену. Детей двоих вырастила. Внуки вон уже скачут. Мне прошлым летом как ловко за воротник воды холодной кружку вылили, думал, кипятком сварили, а это ледяная вода. Озорники».

Попробуйте при  этом  не согласиться с автором: трудящийся человек – это та же тягловая лошадь. Это и  роднит  их, это и напоминает  о необходимости бережного отношения друг к другу.

***

Рассказ  не был бы столь проникновенен без  смыслового напластования нескольких тематических линий, а главное, без его лейтмотива: нравственно, гуманно то, что зиждется на корнях, непреходящих  мировоззренческих  устоях поколений.

И  в таком аспекте название  произведения   скорей всего употреблено  как великолепная  метафора, через которую  воспевается его величество  трудящийся Человек.

Да, у каждого писателя-художника есть свой самобытный творческий  почерк, особый  способ задумывать произведение, вынашивать его и облекать  в образы,  «воображать свой замысел, почувствовать желание, как бы свои художественные очки».[17]

Вот уже полвека творческой деятельности такие «художественные  очки» не подводят  русского писателя Виктора Ивановича Герасина. Он в любом литературном произведении, независимо от жанра, «выговаривает узренное» [18] честно,  как  и подобает мастеру   классического русского слова.

Следуя правде жизни, Виктор Герасин  стал   « художником  чувственного естества», созидателем русского духа и веры, истинным  хранителем  литературных  традиций.

 

 

Литература

1.Герасин В.И. Утро./ Герасин В.И. Помяни моё слово. Стихи.  Тамбов: «Пролетарский светоч». 2003.

2.Герасин В.И.Сыпал снег  буланому под ноги… Рассказ.  http://newlit.ru/~gerasin/4733.html

3.Герасин В.И. Живоносный источник. Повесть. Тверь:  «Принт-Копи», 2013, с.112.

4.Герасин В.И. Обо всех нас. / Герасин В.И.  Нравы-норовы. Повести. Рассказы. В 2-х томах. Тамбов: «Пролетарский светоч», 1998, т.2.

5.Герасин В.И. Васильки./ Герасин В.И. Нравы-норовы. Повести. Рассказы. В 2-х томах. Тамбов: «Пролетарский светоч», 1998, т.1.

6.Герасин В.И. Отдушины. http://lit.lib.ru/g/gerasin_w_i/

7. Некрасов Н.А. Под жестокой рукой человека.(О погоде). Русская поэзия ХIX века.-М.:АСТ: Астрель:ОАО «ВЗОИ»,2004, с.127-128.

8.Бунин И.А. Сенокос. Собрание сочинений в 6-и т./ Бунин И.А. –  М .: Издательство «Художественная литература», 1987.- Т.1.

9.Есенин С.А. Табун. Собрание сочинений в 5-и томах./ Есенин С.А.-М.: Издательство «Художественная литература», 1966.-Т.1, с. 176.

10.Рубцов Н.М.  Я забыл, как лошадь запрягают. Сборник «Звезда полей. / Рубцов Н.М. – М.: Издательство «Советский писатель». 1967.

11.Маяковский В.В. Хорошее отношение к лошадям. Сочинения в 2-х томах. Т.1./ Маяковский В.В. – М.: «Правда»,1987.

12.ГерасинВ.И.  Лошадь. Новлит. http://newlit.ru/~gerasin/5094.html

13. Герасин В.И. Суть зверя. В кн.: Своя сторона. Проза.Тамбов: «Пролетарский светоч». 2009, с.302.

14.Ильин И.А. Собрание сочинений в 10т./ И.А.Ильин.-М.: Русская книга,1996.-т.6.-Кн.1,  с.215.

15.Маяковский В.В. Хорошее отношение к лошадям. Там же.

16. Демченко С.А. Бессмертник родства Виктора Герасина. Москва: Редакционно-издательский дом «Российский писатель». 2013.- 136с.

17.Ильин И.А. Там же, с.188.

18.Ильин И.А. Там же, с.210.