Рок-музыка в моей жизни играла огромную роль. Когда кто-то строил карьеру, я верил в идеалы бунтарства и нонконформизма. Когда кто-то устраивал свою личную жизнь, я слушал песни про одиночество и любовь. Я верил в то, что эта музыка и, что самое главное, эти тексты – они настоящие.
В нашем городе есть одна единственная внушающая уважение рок-группа. Называется АПМ. Расшифровывается либо как Ассоциация Пролетарских Музыкантов, либо как Артель Позитивной Музыки. Группе больше пятнадцати лет. Эта группа самая известная среди новгородских команд. Если конечно считать известностью то, что о ней хотя бы слышала половина города.
А мне их песни всегда нравились. Не знаю почему, но группа АПМ была больше известна в Германии или Швеции, куда они ездят с концертами по приглашению иностранных коллег, нежели чем у нас в родном городе, который, казалось бы, итак небольшой.
Начались Ганзейские дни. Праздник, к которому город готовился много лет. Связанный с древней культурой города и викингами. Приехало огромное количество туристов, в большинстве своем немцы.
Для нас с друзьями Ганзейские дни выпали на субботу. Суббота это священный день, когда мы пьем до утра несмотря на погоду и мнение окружающих.
Наша веселая компания пришла в бар гостиницы «Россия» с целью испить пивка. «Россия» была оккупирована немцами. Причем пожилыми. Они были седые, пьяные и пели свои национальные песни. Мы начали налаживать интернациональную связь.
– Where are you from? – спрашиваю я пожилого немца, намекая на его место происхождения.
– Дойчланд, – отвечает. И весело так улыбается. Пьет с двух часов дня.
Мы быстро нагоняли немчуру. Вот наконец мы с Виталиком встали из-за стола и громко запели гимн страны. Этот пьяный патриотизм, который просыпается только при встрече с иностранцами. Немцы ответили очередным своим народным шлягером.
К нам начали подходить люди. Ну, наши. Говорят, ребята, давайте «Катюшу». Мы чувствовали ответственность перед всей страной, когда, раздирая глотки, пели национальные песни, перекрикивая германских коллег.
Часа в два ночи, старшее поколение немцев было вынуждено капитулировать в свои номера. Мы победоносно пошли играть в бильярд, который находился в соседнем зале.
Логично, что в гостинице «Россия» только русский бильярд с его узкими лузами. Для того, чтобы разыграть одну партию, нам потребовалось больше часа.
Я вышел в туалет.
– Пойду узнаю, что там с музыкой, – говорил я присутствовавшим с нами дамам, чтобы объяснить цель своего ухода.
В мужском туалете гостиницы «Россия» две кабинки. Когда я зашел туда, рядом с ними стоял немец. Он отличался от всех немцев, которых мы видели до этого. Те были одеты в брюки, рубашки и пиджаки. Этот же носил простые джинсы, футболку и бейсболку козырьком назад.
– Locked – показывает мне на одну из кабинок. Мол, заперто изнутри.
Из открытой двери второй кабинки доносился веселый пьяный голос. Он обучал немца русскому языку.
– Хули, давайте…- говорил голос.
– Ху-ли, да-вай-тье, – повторял немец.
Из кабинки вышел человек в синих джинсах и такой же куртке. Что важно, пошел мыть руки.
– А я вас знаю, – неожиданно сказал ему я. Если честно, сам не ожидал.
– Откуда это? – вяло отозвался тот. На вид ему было лет сорок с чем-то. Он был пьян и весел. Глаза покрыты пеленой мук творчества.
– Вы – солист группы АПМ! – продекламировал я.
– Какие только встречи не случаются в туалете, – говорит.
Неизбалованный встречами с известными людьми, хоть они и известны только мне, я побежал в бильярд рассказывать друзьям об этом случае.
– Выходит, – кричу, – из туалета солист группы АПМ! Какие только встречи, говорит, не происходят в уборных!
Моего энтузиазма никто не поддержал. Более того, не оценил.
Саня промахивался мимо шара, то и дело норовя порвать полотно. Мы с Беляком начинали фехтовать на киях. На нас косо смотрел охранник.
В шестом часу утра он нас все-таки выгнал. Мы забаррикадировали дверь в бильярд и приготовились к затяжной обороне. Охраннику такая шутка не понравилась.
Мы вернулись в бар. За последним оставшимся занятым столиком сидели люди. На гитаре играл тот самый солист группы АПМ, рядом сидел немец в бейсболке и много еще кого. Видимо это тоже были музыканты, то есть люди искусства, которым вполне свойственны длительные пьянки до утра. Они представляли собой старшее поколение рокеров.
– Простите пожалуйста, – говорю, – не споете ли вы донскую песню «Ой то не вечер, то не вечер»?
Я обращался к лидеру группы. Не знаю, почему эта народная песня вдруг пришла мне в голову. Но она пришла и твердо там засела.
Что-то невнятное пробормотал. Тогда мы просто сели рядом и стали слушать. Пел Николай (так его звали) хорошо. Несмотря на то, что за прошедший день провел два концерта. Немец в бейсболке активно подпевал, да подхлопывал. Не каждый новгородец знает песни группы АПМ, а вот немец, гляди ж ты, подпевает. Мой друг Беляк решил проявить осведомленность в деятельности группы:
– Как вы в четверг в Питере выступили?
– Хуёво, – лирично ответил Николай.
– А на вчерашнем концерте на Центральном стадионе?
– Да тоже хуёво…
– А как вообще жизнь то? – решил сменить тему Беляк.
Николай улыбнулся:
– А вообще жизнь – заебись…
Он продолжал играть свои песни, я кое-что подпевал. Когда он устал, то отставил гитару в сторону. Саня спросил:
– Можно наш друг что-нибудь исполнит?
Николай был не против. Однако гитара принадлежала немцу в бейсболке. Тот отдал ее, но предупредил:
– Этой гитаре пятьдесят лет, – сказал он по-английски, – так что будьте очень, очень аккуратны!
Я заверил его в своём уважении к музыкальным инструментам. Не знаю почему, но было волнительно. На улице вовсю светило солнце. Было что-то то около семи утра. Мои часы безнадежно остановились еще ночью. Перед нами сидели люди, которые действительно всерьез занимаются музыкой. Немец, как выяснилось позже, играет в нескольких группах на бас гитаре. Перед такой публикой мне выступать еще не приходилось.
Мы лирично затянули «Ой-йо» Чайфа. Подпевал и немец, и Николай. После песни раздались аплодисменты. Это оказалось неожиданно приятно.
– One more! – попросил немец.
Мы пели песни групп Кино, ДДТ, Би-2. После каждой песни немец хлопал и кричал «One more!».
Я больше хотел послушать Николая. Выпив еще одну рюмку, боюсь даже представить какую, он начал говорить. Первое слово я не расслышал, потому что кашлял, и поэтому переспросил:
– Что вы говорите?
– Да я говорю, пиздец, – улыбнулся Николай. – Вы поете-то хорошо. Ты бы это дело не бросал. Все задатки есть. Мы в семидесятых тоже собирались на валу с гитарой и пели…
– Во! – закричал Санек. Он узнал описываемое место действия, так как мы часто собирались на валу попеть и попить.
– … ну а потом уже как-то начали сочинять и понеслось, понеслось…- у Николая сделался пьяно-лиричный взгляд, – Хорошо бы и ты тоже свое что-то писал, а не только чужие песни пел. Хотя и мы поначалу не свои пели…
Путь музыканта тернист и обманчив. Сначала ты сочиняешь песни, вкладываешь в них душу, оставляешь часть себя. Свято веришь, что несешь этими песнями людям какую-то информацию, пытаешься что-то донести. Хочешь изменить людей своими песнями. Очень трудно не сорваться в пропасть пОпса. А к этому приходят многие музыканты, когда их песни никому не известны. В угоду известности и сиюминутной славе, многие начинают петь не о том, что думают, а то, что хотят слышать люди. Люди, в мозгах которых жиреет попс.
Рядом с Саньком сидел какой-то мужичок из этой тусовки. Он был уже сильно поддат, но из последних сил подпевал нам песни Шевчука.
– Леша, ты живой? – спросил его Николай.
– Я стараюсь, – икнув, ответил тот.
Им надо было уезжать. Мы допели песню «Мама-анархия». Напоследок Николай не хлопнул меня по плечу и не сказал: «Эх, смотрю я на вас и рад, что и в молодом поколении остались еще верные року люди». Мы просто пожали друг другу руки и Николай со своими коллегами-музыкантами ушли.
За опустевшим столом сидели мы втроем и немец в бейсболке.
Его звали Стэфан.
