– Гриша, куда ты пошел? Вернись! – я машинально обернулся на голос маленькой девочки. Гриша. Так назвала меня когда-то моя первая хозяйка, тоже маленькая девочка. С тех пор, я всегда считал это имя своим, и всегда машинально оборачивался в такие моменты. Конечно, маленькая обладательница шоколадных кудрей обращалась не ко мне, она кричала это своему совсем маленькому братишке, который уже плюхнулся на попу в песочнице.
– Гриша? – послышалось с другой стороны, и я снова машинально обернулся. – Значит, тебя Гриша зовут.
Она стояла в лучах солнца и обращалась, несомненно, ко мне. Небольшого роста, хрупкая, с невероятно тоненькими руками, в кроссовках, синих джинсах и белой майке, линии её фигуры можно было сравнить с линиями большой грациозной кошки. На вид ей было около двадцати пяти лет. Она присела на корточки возле меня.
– А меня Арина зовут, – солнце играло в её светлых волнистых волосах, струившихся до плеч. Тонкие губы улыбались. А глаза небесно-голубого цвета смотрели прямо на меня. Когда-то я слышал от людей о существовании неких ангелов. Арина казалась мне ангелом. Я на автомате забрался к ней на руки и дотянулся своим носом до её чуть вздёрнутого аккуратного курносого носика. – Так вот как ты знакомишься. Очень приятно. Пойдем уже домой, Гриша.
Смех Арины был похож на лёгкий звон колокольчиков. Дом. Как она нежно произнесла это слово. Мне хотелось пойти домой. Мне хотелось пойти с ней. Её тонкие пальчики аккуратно, но в тоже время крепко прижимали меня к её груди. Я слышал, как бьётся её сердце. Оно билось чуть быстрее, чем положено, но в тоже время так успокаивающе. Я не сразу заметил, что пристально слежу за дорогой, за всеми поворотами, где она сворачивает. Мне хотелось знать дорогу домой, мне хотелось её знать, чтобы всегда суметь вернуться туда. Это чувство было новым для меня, и оно одухотворяло.
Её квартира была небольшой, маленькая прихожая, одна небольшая комната, маленькая кухня и туалет с ванной – всё, что здесь было. Но мне это место казалось самым уютным на свете. Арина была не очень аккуратной. В комнате диван почти всегда был разложен, скомканное одеяло лежало тут же на нём. Многие Аринины вещи были разбросанными – лежали скомканными на стульях, или неаккуратными стопками в шкафах, а в углу комнаты на кресле возвышалась гора постиранных, но не выглаженных вещей. На кухне можно было увидеть грязную посуду в раковине и заляпанную плиту. Но в выходные Арина обязательно приводила всё в порядок, пока не начинались будни, и всё снова превращалось в лёгкий бардак.
Но, не смотря на это всё, Арина мне нравилась. Я даже мог сказать больше, я любил её. Мне казалось, что я полюбил её в тот самый момент, когда повстречал. А быть может тогда, когда она впервые запустила свои нежные тонкие пальцы в мою шерсть, или тогда когда впервые коснулась своими тонкими губами моей макушки, или когда мой нос впервые уловил лёгкий и свежий запах её духов. Мне казалось, что я любил её всегда, просто раньше я не знал об этом.
Каждое утро Арина уходила на работу. Мне нравилось наблюдать за её утренними сборами, она носилась как угорелая из комнаты на кухню и обратно. Долго укладывала непослушные волосы, быстро наносила лёгкий макияж, брызгала капельку духов во впадинку между ключицами и никогда не допивала даже до половины свой бокал с утренним кофе, так и оставляя его на столе.
– Остаёшься за главного, увидимся вечером, – шептала она и целовала меня в макушку. Да, несомненно, увидимся. Я каждый раз очень ждал вечера, ждал, когда она вернется и с лёгкой улыбкой произнесет:
– Гриша, я дома! – и тогда я смогу в приветствии своим холодным носом коснуться её курносого носика.
Она много времени проводила за своим ноутбуком. Её нежные пальчики быстро плясали по клавишам клавиатуры, набирая какие-то тексты. А я часто лежал рядом, и в перерывах между набором какого-то текста, задумываясь о чем-то, она запускала свои пальцы в мою шерсть. Иногда она рисовала, без красок и цветных карандашей, одним лишь серым цветом, но мне её рисунки казались цветными. А ещё вечерами Арина любила сидеть со мной на широком подоконнике в нашей комнате, предварительно выключив свет. Она, как и я, смотрела вверх, пытаясь разглядеть крупинки звёзд на небе, или же любуясь на силуэт луны в тёмных облаках.
С приходом холодов Арина часто по приходу домой долго стояла на кухне у включенной конфорки, не снимая своего огромного пальто. Она держала свои тонкие замёрзшие пальцы над языками синего пламени, растирая и пытаясь их согреть. А вечерами я ложился на её холодные ноги в шерстяных носках, чтобы помочь ей согреться. И всё это было так дорого дня меня, её холодные руки, свистящий закипающий старый чайник на кухне, запах тёплого какао, который она так часто готовила зимой. Какое-то странное тепло разливалось у меня внутри, мне казалось, что вся моя жизнь до этого была зимой, а теперь, наконец-то, наступила долгожданная весна. Арина носила в себе какой-то свет, который дарила всем вокруг, в её присутствии мне всегда становилось спокойнее и теплее, да и не только мне. Все её друзья тянулись к ней именно поэтому.
День за днём текла безмятежно моя жизнь с Ариной, мне казалось, что так и должно быть, что нам с ней больше никто не нужен, что мы есть друг у друга и этого достаточно. Достаточно было для меня, но не для Арины. В середине весны она вернулась домой с какой-то озаряющей улыбкой. Она всегда улыбалась, когда заходила домой, но в этот раз она просто вся светилась, не переставая улыбаться. Быстро переодевшись и капнув на себя капельку духов, которыми она пользовалась только по праздникам, она снова ушла. Вернулась она довольно поздно. Глубоко вздохнув, она с довольной улыбкой упала на диван, не переодеваясь в домашнюю одежду.
– Гриша, сегодня такой замечательный день! – воскликнула она, когда я подобрался ближе к ней.
Какое-то странное неприятно щекочущее чувство поселилось во мне с того самого дня. Арина стала почти каждый вечер куда-то уходить, а если оставалась дома, то подолгу разговаривала с кем-то по телефону. Она все также запускала свои нежные пальцы в мою шерсть, целовала меня в макушку, а вечерами сидела со мной на подоконнике, но это странное неприятно щекочущее чувство у меня внутри не исчезало, и это мучило меня все сильнее день ото дня.
Однажды вечером, когда Арина, как уже вошло у неё в привычку, с кем-то весело и непринужденно болтала по телефону, я сделал то, что сам от себя не ожидал. Она сидела на диване, телефонный аппарат лежал прямо перед ней. Она непроизвольно наматывала телефонный шнур себе на палец. И вот когда в очередной раз раздался её веселый колокольчиковый смех, я не удержался и нажал лапой на кнопку сброса на телефонном аппарате. Её смех оборвался так резко, что от возникшей тишины, в которой были слышны лишь частые гудки в телефоне, мне стало жутко. Она смотрела в мои глаза, не отрываясь и не моргая, несколько секунд. Но эти секунды казались мне годами, которые тянулись и тянулись, оставляя за собой лишь неприятное чувство ожидания. Но затем, откинув трубку в сторону, Арина как-то нежно улыбнулась и взяла меня на руки.
– Ты что же ревнуешь? – она продолжала смотреть в мои глаза. Ревность. Так вот как называется это неприятно щекочущее внутри чувство. – Не бойся, он тебе не соперник.
Она снова мягко улыбнулась и поцеловала меня в макушку. Не соперник. И снова что-то теплое разливалось у меня внутри, заставляя непроизвольно урчать. Краем уха я слышал, как Арина набирает какой-то номер на телефоне.
– Представляешь, мой кот ревнует к тебе! – её колокольчиковый смех снова раскатился по комнате. Но меня это больше не беспокоило, ведь он мне не соперник.
Прошло несколько дней, прежде чем наступил этот день нашего знакомства с телефонным собеседником Арины. Она как заведенная носилась по квартире, вычищая и приводя её в тот вид, в котором её жилище не находилась даже в самом прибранном виде. Я понимал, что это могло означать лишь то, что сегодня у нас будет гостить этот загадочный телефонный собеседник. Нервозность Арины передавалась и мне. Я бесцельно слонялся по комнате, не находя себе места и часто попадаясь под ноги своей хозяйке. Звонок в дверь, подобный щебетанию птиц, застал меня на тумбочке перед телевизором. Я устало сел, понимая, что мне будет не уютно сейчас в любом угле этой комнаты. Арина, внимательно оглядев себя в зеркало на дверце шкафа, помчалась в маленькую прихожую открывать дверь. Я сознательно не пошел за ней, предпочитая встретить гостя здесь.
– Ой, привет! Ого, не нужно было… мне очень приятно, – я знал, что Арина ослепляющее улыбалась сейчас, хоть и не видел её. – Что же мы на пороге? Проходи, проходи!
Голоса гостя я не слышал, либо он молчал, либо очень тихо разговаривал. Первой в комнате появилась Арина, держа в руках огромный букет из алых роз.
– А это мой… – Арина указала на меня только, что вошедшему молодому мужчине.
– Гриша, – выдохнул он, не сводя с меня своих зелёных с карими вкраплениями глаз. Неожиданность приковала нас обоих к тем местам, где мы находились, встретившись друг с другом глазами. Он почти не изменился – высокий, не худой и не толстый, волосы черного смоляного цвета, прямой нос, чуть пухлая нижняя губа. Только аккуратно выбритой чёрной бородки, с которой я его помню, не было, что делало его значительно моложе и открывало взгляду еле заметную ямочку на подбородке. Пётр был отцом моей самой первой хозяйки. Сейчас в его глазах застыла смесь из удивления, страха и отдаленных отблесков боли. Наверно, он видел в моих глазах то же самое, потому как никто из нас не мог пошевелиться.
– Я не говорила тебе его имени, – улыбка пропала с лица Арины. – Петя, ты его знаешь?
Голос Арины, с нотками испуга, вывел меня из оцепенения. Меньше всего на свете мне хотелось её пугать и огорчать. Я спрыгнул с тумбочки и пошёл навстречу Петру. Петр присел на корточки, словно догадываясь, что я хочу сделать. Я медленно дотронулся своим холодным носом до его носа прямого и жесткого.
– Да, ты помнишь меня, – лёгкая грустная улыбка появилась на его губах. – Где же ты пропадал всё это время? Я ведь, искал тебя, Гриша.
– Петя, может, всё-таки объяснишь, откуда ты знаешь моего Гришу? – настороженный голос Арины заставил его отвести от меня глаза.
Он взял меня на руки, и я почувствовал его неловкость и смятение.
– Прости Арина, – Петр переступил с ноги на ногу. – Может, ты присядешь? И я всё тебе расскажу.
– Я хочу постоять, рассказывай, – требовательно попросила она.
– Хорошо, как удобно, – Он вздохнул, собираясь с силами. Петр всё крепче прижимал меня к себе, словно бы это придавало ему решительности. – Дело в том, что это кот моей дочери.
– Что? – глаза Арины расширились, она отступила на шаг назад. – Что? Ты говорил, что у тебя была жена. Но что у тебя есть дочь…
– Была дочь, – Петр перебил её, не дав договорить. – Она с ранних лет, болела лейкемией, мы боролись… Но…
Пётр тяжело вздохнул. Арина медленно села на краешек дивана, всё еще прижимая букет роз к себе.
– Мне тяжело про это вспоминать, – он сглотнул и присел на диван рядом с ней. – Мы нашли его котенком, под крыльцом одного детского сада…
Я почти не дышал, в то время как Пётр пересказывал нашу историю Арине. Воспоминания, которые все эти годы я гнал прочь от себя, обрушились на моё маленькое тело, придавливая меня всем своим весом. Пётр крепко держал меня в своих руках, видимо я придавал ему смелости пережить это всё вновь. Арина молчала и слушала, не перебивая и совсем не шевелясь. Она была похожа на большую фарфоровую куклу с большим букетом цветов в руках.
– Утром Гришу я уже не нашел, – Пётр снова тяжело вздохнул, заканчивая свой рассказ. – В каком-то смысле, я понимал его. Я тоже не мог находиться в той квартире, где всё напоминало мне о Маняше. Квартиру я продал, жил некоторое время у родителей, пока не подыскал новую. Забывать всё это было тяжело, вспоминать об этом ещё тяжелее… Прости ещё раз, что не был до конца откровенен с тобой.
Арина медленно кивнула, я видел, что слёзы собирались в её глазах.
– Я, пожалуй, поставлю чайник, – Она быстро поднялась и вышла из комнаты.
Пётр молча почесывал меня за ухом. Я чувствовал, что эта боль, которая комом сидела все эти годы у меня внутри, потихоньку уходила. Наверно, Пётр чувствовал то же самое, поскольку дыхание его постепенно приходило в норму. Что за сеть странных совпадений заставила нас с ним выбрать одну и ту же девушку, я не знал. Быть может, это то, что люди называют судьбой. Быть может, нам было суждено вновь встретиться и встретить Арину, чтобы, наконец, отпустить эту боль, что сидела внутри нас обоих.
С того дня Пётр стал частым гостем в квартире Арины. Неприятное щекочущее внутри чувство, которое Арина окрестила ревностью, больше ко мне не возвращалось. Напротив, я был рад за этих двоих, и они дарили мне в два раза больше тепла. Чувство спокойствия и умиротворения вновь пришло ко мне, и к этим двоим тоже.
Через год Пётр и Арина поженились. Я помню, как рано утром я увидел Арину в белоснежном платье с крошечной диадемой в волосах. Она была похожа на сказочную принцессу, и была так красива, что я не мог оторвать от неё глаз. Мы переехали на квартиру Петра, она была больше и просторней маленькой уютной квартиры Арины. В тот год я понял, что «дом», это не квартира, в которой ты живешь, а «дом» – это люди, к которым ты всегда готов вернуться.
Еще через год я почувствовал, что нас стало больше. Об этой маленькой жизни, которую я чувствовал внутри Арины, казалось, не догадывалась тогда даже сама девушка. Я помню, как она боялась сообщить об этом Петру, боялась, что воспоминания о Маняше снова нахлынут на него. Но скрывать такую новость она тоже не могла. Пётр подхватил её на руки, и, радостно смеясь, кружил и кружил, пока Арина, также смеясь, не пожаловалась, что её начинает тошнить. Мне казалось, что живот Арины и соответственно малыш внутри неё росли очень быстро. Я помню те странные незабываемые ощущения, когда я почувствовал впервые, как малыш с той стороны живота стучит наружу. Я сидел у Арины на руках в тот момент, и сначала испугался, что что-то не так, но Арина успокоила меня своим колокольчиковым смехом. Я урчал, прислонившись к животу Арины, и чувствовал, что малышу нравится мой тембр.
К концу лета Арина родила девочку. В тот день, когда у Арины начались схватки, я старался максимально снимать с неё боль, пока не приехала скорая и не забрала её. Пётр был весь бледный и почти не разговаривал. К вечеру он пришел домой уже расслабленный и довольный, сообщив мне, что у него родилась дочка. Девочку назвали Верой. Я увидел её только через несколько дней, она была совсем крошечная и совсем лысая. Ночью она часто будила нас своими криками, извещая всех своим громким голосом о том, что что-то не в порядке. Днём я часто наблюдал за ней и её хаотичными движениями ручками и ножками. Девочка быстро росла и крепла, и чем больше она становилась, тем больше становилась похожей на Арину, с одной лишь разницей – глаза у неё были, как и у Петра, зелёными. Она была совсем не похожа на Маняшу, но отчего-то так сильно напоминала мне её. Это были приятные воспоминания. Видимо не только мне Вера напоминала Маняшу. Года в полтора Пётр купил для Веры краски, которыми можно было рисовать руками. Вера быстро освоилась в этом деле, и вскоре все стены были увешаны странными рисунками малышки.
Это случилось в то лето, когда малышке Вере через пару дней должно было исполниться два года. Собрав всю семью и друзей, Пётр вывез всех на дачу на шашлыки. Меня тоже взяли. Маленькая Вера, еще не совсем устойчиво державшаяся на ногах, то и дело норовила уйти куда-нибудь, пока Арина отвлекалась разговорами с друзьями. Но я пристально следил за всеми её похождениями, сопровождая её везде. В очередной такой раз маленькая Вера уверенным шагом направилась в направлении проселочной дороги, которая вела к другим дачам. Я не упускал её из виду, следуя за ней шаг в шаг. Выйдя ровно на середину дороги, она уселась на корточки, пристально изучая камни под своими ногами. И в этот до моего чуткого слуха донеслось шуршание колёс автомобиля, быстро приближавшегося к Вере. Чувство паники охватило меня, я не знал что делать, броситься за Ариной, или броситься к малышке. В отчаянии я громко закричал. Я видел, как Арина и Пётр бежали к нам, и слышал, как, не сбавляя скорость, неумолимо приближался автомобиль. Перед моими глазами вдруг возник образ Маняши, покрытой бисеринками холодного пота и часто-часто дышавшей. Я потерял её тогда, но я не мог потерять сейчас Веру. Не соображая, что я делаю и как я могу помочь, я бросился на дорогу к малышке. Пытаться заслонить её своим телом, было глупо, я был слишком мал, чтобы погасить энергию от столкновения. Тогда я бросился вперед, навстречу всё приближающемуся автомобилю.
Машина успела затормозить перед Верой, но она не успела затормозить передо мной. В этой сплошной всепоглощающей боли, я чувствовал еще остатки своего разума. Мои глаза были открыты, но картинка предательски расплывалась, как я не пытался на ней сосредоточиться. Тошнило. Я мог различить лишь силуэт Арины, склонившейся надо мной:
– Гриша, дыши! Дыши, маленький, – истошно шептал её отчего-то севший голос, пробивающийся через чье-то очень громкое частое дыхание.
Темнело. Почему солнце садится так рано? Темнота окутывала меня. Кто это так громко и часто дышит? Боль не давала мне сообразить, она, словно пучина, затягивала меня всё дальше и дальше в темноту.
Я почувствовал как чьи-то нежные руки, подняли меня в воздух. Боль отходила, я почти не слышал уже голос Арины, не слышал чьего-то частого и громкого дыхания. Давящая тишина заполняла всё собой. Тело больше не болело, словно бы, боли и не было. Что происходит? Я с силой открыл глаза. Слишком яркий свет, потоком хлынувший в мои глаза, заставил меня зажмурится. Так солнце всё-таки не ушло, просто это я закрыл глаза. Немного подождав, я снова открыл глаза. Я увидел рыдающую Веру на руках у Петра, глаза которого, словно, превратились в стекло и уставились в одну точку где-то позади меня. Казалось, он даже не слышал этих криков, с которыми, заливаясь, рыдала Вера. Что ты плачешь, маленькая? Всё ведь хорошо?
– Петя, он не дышит. Гриша не дышит, – услышал я позади себя срывающийся шепот Арины.
Как это не дышу? Я же здесь! Всё в порядке!
Я резко обернулся. Увиденное мной заставило меня резко сесть. Арина была напугана, её губы дрожали, слёзы текли по щекам, но она даже не пыталась их вытирать. В окровавленных трясущихся руках она держала чье-то тело. В сгустках бордово-чёрной крови я узнал собственную чёрную шерсть. Что-то тяжелое словно бы обрушилось мне на плечи.
– Гриша? – я почувствовал, что кто-то присел со мной рядом. Мой нос уловил слабый запах сладкого молока. Я обернулся. Она совсем не изменилась, только, быть может, стала еще бледнее. С мелким ёршиком волос на голове, лопоухая с большими зелёными глазами, маленьким курносым носиком и тонкими губами передо мной сидела Маняша. Она положила свою маленькую ладонь мне на макушку. – Ты всё правильно сделал. Молодец. А теперь… нам пора…
Её голос звучал совсем тихо, словно шелест слабого ветерка. Я подошел к ней и уткнулся своим носом в её мягкий курносый носик.
– И я тебя люблю, малыш, – улыбнулась Маняша, подхватила меня на руки и зашагала куда-то вдаль. А затем загадочно прошептала. – Тебе там понравится, там так много красок!
Я видел, как отдаляются от меня Пётр со всё еще рыдающей Верой на руках, как отдаляется Арина, всё еще плачущая над моим телом, но я не чувствовал сожаления. Мне было хорошо, меня прижимала к себе Маняша.
У людей есть поверье, что у каждой кошки или кота есть девять жизней. Но не многие из них знают, что на самом деле девять жизней котам и кошкам даются для того, чтобы найти ту жизнь, с которой уже никогда и ни за что не захочется расставаться. Мне повезло, я нашел её с первой попытки, но потерял в самом начале своего пути. Но мне кто-то дал второй шанс, и мне снова повезло, прожив все эти жизни, я познал девятую и даже чуть-чуть десятую, к которым привязался также сильно, как и к первой. Я знал, что ещё встречу их, ведь они те самые! Они моя семья, а с семьёй не расстаются. Но так же я знал, что это произойдет еще не скоро. А пока у меня есть ещё много времени, и я знал, как его провести – Маняша, ведь сказала, что там много красок!
