На базе футбольного клуба “Шахтер” я не был около двух лет. Вчера съездил.
Человека моего склада привести туда может только три вещи – приглашение функционеров клуба, абсолютно немецкое название – Кирша (Kirsche – вишня, нем.) и просто неземной покой на всей территории. Тишина вишнёвой базы настолько ирреальна, любой звук приглушен в такой степени, что даже череда возгласов футболистов на тренировочном поле кажутся разговором благовоспитанных детей в какой-нибудь швейцарской частной школе. Ради этого стоит приезжать. Мегаполис глушит ревом и гулом механизмов, Кирша – акустической эстетикой, намекающей на то, что здесь происходит что-то очень важное – просьба не шуметь, не беспокоить, покурите в сторонке, спасибо…
Когда-то, давно, я несколько лет служил в разных газетах спортивным журналистом, и наслужил, видимо, так, что до сих пор отдельные чиновники от спорта покровительственно кивают, а самые дружелюбные из них в духе нашего времени норовят обняться, демонстрируя братское отношение. Коллега! Как я рад вас видеть! – Взаимно! Как вы, мой друг? – Спасибо, отлично, от других….
Дела спортивные нет-нет, да и выстреливают в жизни нынешней. Приглашают – соответствуй. Но, как не старайся, будешь снобом с таким подходом. Потому что ищешь уже не эмоций, как в юности, а впечатлений, которые строчками лягут в дневник запоминания жизни. Эти строчки в сущности все, что от нас остается, поэтому обращаться с ними стоит бережно. Ах, если бы я был юнцом-фанатом, то по приезду в Кирша замирал бы от восхищения – как же-с, здесь запросто поручкаешься с Срной и Луческу, а то углядишь, как подъезжают донецкие бразильцы, и подслушаешь просительную интонацию – Ферна, можно тебя на минутку? А тот, помешкав секунду, вяло машет рукой – Потом… Что из этой сценки вырезать? – Легионеры говорят по-русски, вот он капитализм, вот они товарно-денежные отношения, о которых мы слыхали прежде только от преподавателей научного коммунизма. Смена парадигм, знаете ли… Пацаны-фанаты, идите все бегом в спортивные журналисты! Это сегодня не трудно, зато будете с кумирами фамильярничать: “Ферна…”
Конечно, будь я репортером, я бы рассказал здесь о том, что было выпытано на морозе у пышущих дыхательным парком Срны и Луческу. Но смысла в том никакого. Пока я доехал с базы до своего компьютера, все это светилось в лентах спортивных и информационных сайтов. Правильно – в этом смысл их существования, в этой оперативности. К тому же мне никогда особенно не были понятны вопросы типа, тем ли составом вы поедете в Испанию, который возили в Дубаи? На мой, давно уже непрофессиональный в спортивно-журналистском отношении, взгляд, единственный интересный вопрос был задан Луческу о его отношениях с наставником “Ромы” Раньери. И доминэ Мирча, кажется, видимо оживился именно при этом. Ну, конечно! – Это же самое важное в понимании того, что должно произойти в Риме 16 февраля. Сближаются две атмосферы – Луческу и Раньери. Наэлектризованные до предела, благожелательно посверкивающие друг в друга молниями родственных интеллектов и опыта.
Я бы хотел сказать здесь, что от этого у Мирчи Луческу романтично увлажнились глаза, но это неправда. Они увлажнились и слегка покраснели от мороза и, возможно, от легкой гипертонии – перелеты из жарких Эмиратов в коварно холодный Донбасс в его возрасте дают себя знать, еще бы. Но сам слог, этого жесткого и скупого на слова румынского мужика, говорит сам за себя. Приведу полностью, чтобы вы прочувствовали эмоцию:
Я с ним встречался, и много раз. Раньери – хороший тренер с большим опытом. Он всегда работал в хороших командах. Впервые мы встречались много лет назад, когда я возглавлял “Пизу”, а он – “Кальяри”. И еще много-много игр, которые провели мои команды против команд Раньери. Потом у нас были встречи в Лиге чемпионов, когда его “Челси” встречался с “Бешикташем”. Мы тогда выиграли в Лондоне 2:0 и проиграли на нейтральном поле в Гельзенкирхене. Бывало, что мы созванивались, когда нужна была какая-то информация – для него или для меня. Так что, я испытываю большое уважение к этому тренеру и его карьере.
Но сегодня, как сказал давным-давно поэт “опошлено слово одно и стало рутиной, над искренностью давно смеются в гостиных”. Луческу не может позволить себе искренность, слишком большое дело он тянет – громкое, денежное, и в чем-то даже опасное. Здоровье-то не железное, на душе, как на сердце – рана ране. А мы его испытываем равнодушными и неинтересными вопросами. И нам неинтересно, и ему – тоже. Но лица терять нельзя, надо доводить игру “открытая тренировка” по всем правилам до логического завершения, и мы, журналисты, продолжаем задавать сухие, безжизненные вопросы, а тренер отрывисто и так же сухо отвечает. А что, коллеги, разве есть где-то иной стиль общения? Спорт, он, конечно, мир, но мир жестокий и малосентиментальный.
…. Интервью завершилось, журналисты потащились к автобусу, дымя на ходу. Снег белой броней – толстой и глупой – лежал на холмистых складках местности, призывая нас оставить это пристанище страшно занятых и озабоченных людей поскорей, поскорее, поскорей. Я оглянулся на тренировочное поле: Луческу жестикулировал, что-то поясняя своим пацанам – он уже забыл о нас. Я повернул голову в сторону собратьев по перу – они уже тоже забыли. Ничего – диктофоны, наши маленькие друзья, все помнят.
И мне показалось, что глубокая молчаливость этого места требует своей символики. Что-то надобно придумать для Вишнёвой базы “Шахтера”. Я не знаю точно, что придумать, фантазии моей не хватает для этого. Может шестиметровую (ни сантиметром меньше!) статую Мистера. Всю такую платиновую, всю такую в бронзе. Или пригласить Эрнста Неизвестного изваять скульптурную группу “Ринат Ахметов продляет контракт Мирчу Луческу”. Я уже вижу – оба сидят за столом, Мирча жестикулирует, президент клуба загадочно улыбается. А рядом стоит директор клуба Палкин. В руках у него Apple iPad – революционное устройство на грани фантастики по невероятной цене. Вы скажете – это реклама “яблочной” машинки, а я вам отвечу – что это строки про “Шахтер”. Или, почему нет? – про Мирчу Луческу, румына.
