«Абсолютная пустота, в ней находятся пару маленьких капель кислоты и мой голос… Это всё, что осталось от целого мира. Кислота, которая уничтожила всё материальное и мой голос без рассудка, который заставил тебя, умереть. Это то самое троеточие в конце твоего существования в конце бренной загадки существующей между строчек, между небом и землёй. Как жизнь, как . Как сожженные рукописи, кислотой!!!
Ты так любил жить, и потому, ты не справился с управлением собственного тела.
Разум пострадал первый, потом руки, пальцы, глаза и всё и конец… полный, завершённый.
Я бесконечный, я отрицательный, я уже говорил. Я ни с кем, не уходил и с тобой не уйду.
Я останусь здесь. В этой пустоте в этих взглядах пропитанных эгоизмом, в которых синем дымом отражается всё существование мира, моего мира… Навсегда!!!» «Путешествие в бетонных стенах» Мифодий Ионов
Жест, мимикация, коррозия, поддон, пардон…
– Пардон, старушка…, – кепель по козырьку как от фильтра к концу по сигаретке пальцы…, – нате…, – букетик полевых ромашек…
Тухлое мясо, визг монеток в конверте, пляс конкордат плесен в конфетных обертках… Власть выбрана!!! Пара лавочных старушенций – на тот свет, улучшение демографической ситуации, пускай и в не пользу будущих демократических побед, но все же можно больше украсть… На пропитание давать меньше… Се ля ви… Бог дал – Бог взял… А нам еще Марс осваивать…
В общем, тополиный пух… В пух и прах… Подушки… Перья бороздят пространство инсценуаций… Свобода!!! Кто-то льет абрикосовый джем… Человек выходит опудалом… Даже вороны в трауре…
«Лишь тот узнает все блаженство жизни
Кто сам у края пропасти стоял
Кто как слепой опасности не видя
Споткнулся и чуть все не потерял
Лишь тот поймет, запомнит и оценит
Все то, что он до этого имел
Кто за какой-то миг всю жизнь измерил
Кто за какой-то день вдруг постарел
Лишь тот узнает, что такое воля
Кто выл по-волчьи в четырех стенах
Кто задыхаясь от душевной боли
Узнал и понял, что такое страх
Кто километры взад вперед отмерил
Кто есть не мог не мог ночами спать
Лишь тот поймет запомнит и оценит
Что значит в этой жизни слово мать»
Михаил Круг «Свобода».
Опудало у края пропасти?! А не посмеялась ли пропасть над опудалом?! Не опудало ли и есть пропасть?! Слепец!!! Как ты мог идти?! Еще и на черте лететь за сапожками?! Экстравагантно… Да, во вкусе тебе нет равных… Только вот кто укусы твои излекарять-то будет, если и лекарь не прочь самопонаслаждаться?! Вау, бикини!!! Эксгибиционизм?! Нет?! Природа!!!… Ништяк.
Стоит значит опудало в музее СЛАВЫ… А пропасть и молвит ему…
– Ты хоть понимаешь в какой заднице мы с тобой находимся?! Тебе нужен тот свет в том туннеле?! Ты думаешь свет отличная инстанция?! Субъект, более красочный субститут?!
«Судьба разбитая в дугу
Закрыта на засов железный
Я от нее не побегу
Да потому что бесполезно.
Иголки не найти в стогу
Всегда учил отец скажи мам
Не пожелаю я врагу
Пятнадцать строгого режима»
“Разбитая судьба” Наговицын Сергей
– Я знаю это… Ох, сколько я видала над собой таких не жадных… И сколько я видела их спин… И сколько за свою спину, других ко мне летевших…
– Да не молчи ты, говори… Копишь энергию, негодь орать вздумал?! Думал враги закончились?! Думал, ты другой… Был, стал… Изменился, искренне?! А может ты и не изменялся… Может ты просто, тогда разогнул дугу?! Бесполезно?! А может именно это и есть полезность… Не маргинальная…
– Да, не молчи же ты!!! – опудало начинает трести, гнется… Пантомима…
– Все, все, молчи!!! Но для этого мне придется убить… Кого, за что… Сколько нужно для настоящей свободы?! Тогда у меня просто не было выхода… У них все построено на математике… Если само свалившийся кирпич кого-то убивает, то это значит, лишь то, что его кто-то само скинул. Все. Не может быть, что кирпич с другой точки отсчета взлетел к высшим чувствам, а случайный прохожий ему просто в этом помог… Да, я помог той девчонке, но крестный папка того педераста оказался…
– Хватит лирики… Будем убивать власть имущих – это еще сильнее укрепит их… И облака нам гарантированны.
– Но этим мы убъем и их… Отнимим поводыря…
– А ты вообще представляешь себе как им не хочется жить?! И ведь только сама жадность их держит… Или ты думаешь, почему я пропасть… А не напасть… Они просто другого не знают, ибо никогда не пробывали, а кто… не может им сказать, что не жалеет…
Земля осталась одна… Пропасть изливает джаз… Встречает свою родню… На облачках как-никогда веселится весь честной народ… Снимают клеточки… Обнимаются, пьют, танцуют…
Алладин, паладин, воздон, пардон…
– Пардон, проказница… – он подошел к пропасти, схватил ее за талию, тиски, соски, над ней, в ней… А ты сексуально смертельна… И почему…
« Мы покорно соглашаемся с тем, что Мольер должен был умереть!
У Ницше тоже бывали приступы тоски. Но он ничего не хотел просить у неба. Его решение: потребовать от человека того, чего нельзя потребовать у Бога; это сверхчеловек. Странно, что в отместку за такое самомнение его самого не сделали Богом. Быть может, это вопрос времени. Будда проповедует мудрость без богов, а через несколько столетий ему самому поклоняются как Богу.
Европеец наслаждается собственной храбростью: он любуется собою. Отвратительно. Истинная храбрость пассивна – это безразличие к смерти. Идеал: чистое познание и счастье.
Что может быть лучше для человека, чем бедность? Я говорю не о нищете или безнадежном труде современного пролетария. Но я не знаю, что может быть лучше бедности в сочетании с деятельным отдыхом.
Древние философы размышляли гораздо больше, чем читали (и недаром). Вот отчего в их сочинениях так много конкретности. Книгопечатание все изменило. Теперь читают больше, чем размышляют. Вместо философии у нас одни комментарии.
Именно это имеет в виду Жильсон68, когда говорит, что философов, занимавшихся философией, сменили профессора философии, занимающиеся философами.
В таком подходе – и скромность, и беспомощность. Мыслитель, который начнет свою книгу словами «Рассмотрим все с самого начала», вызовет насмешки.
Дошло до того, что сегодня философский трактат, не ссылающийся ни на какие авторитеты, не подкрепленный цитатами и комментариями, никто не принял бы всерьез. И все же…
Когда, несмотря на уверенность в том, что «все дозволено», преодолеваешь соблазн, в душе все-таки остается след – перестаешь судить других.
Предчувствие смерти, к которому я с некоторых пор привык: оно лишено поддержки болью. Боль привязывает к настоящему, она вовлекает в борьбу.
Но предчувствовать смерть просто при виде окровавленного носового платка, не совершая никакого усилия, – это головокружительное погружение во время: страх перед изменчивостью бытия.
Смерть сообщает новую форму любви – а равно и жизни, она превращает любовь в судьбу. Твоя возлюбленная умерла в пору, когда ты любил ее, поэтому любовь твоя пребудет вечно – в противном же случае от нее не осталось бы и следа. Чем же был бы мир без смерти – вереницей исчезающих и воскрешающих форм, мучительным бегством, миром, не знающим завершенности. Но, к счастью, она существует, – она, надежная опора. И любовник, оплакивающий прах возлюбленной, Рене на могиле Полины69, проливает слезы чистой радости – ибо совершилось, – радости человека, сознающего, что судьба его наконец определилась.»
Альбер Камю
«Записные книжки /10 февраля/»
