***

Метрополитен – место, где я ухожу

в свои мысли так глубоко,

что между мной и другими пассажирами

возникает непробиваемая стена.

Она – из образов, знаний и знамений

в свете ламп и смартфонов.

Я сижу с наглухо закрытыми глазами,

а вокруг – искусственные лучи.

 

Я не вижу их. Я просто знаю, что они здесь.

Названия станций звучат тише,

чем музыка в наушниках сидящего рядом,

но свою не пропустишь – наизусть помнишь время в пути.

 

Муравейник.

Я помню, как огромный блочный дом,

Который муравейником прозвали,

Внушал мне в детстве ужасы, притом

Что я была пацанкой крепче стали

И первой верховодкой во дворе.

Мне думалось, что эта биомасса

По высоте равняется горе

И, становясь все шире час от часа,

Готовится к убийству: муравьев-

Жильцов недальновидные колонны,

Чьи жала хлеще ружей и штыков,

Однажды уничтожат обозленно

Во мне мечты и сделают меня

Одной из них – всего лишь насекомым,

Упрятанным от солнечного дня

В пространство, именуемое домом.

 

***

Летнее утро промокло до каждой травинки,

Каждого дерева, каждой кувшинки в пруду.

Бледная – бледная высь: ни единой кровинки,

Краски и запахи вязнут в туманном бреду.

 

Люди, как тени от образов из иносферы,

Молча теряют различья в движеньях, и знак

Миру о том, что вещественны, делают серым,

Схожим с явлением жизни в рассеянных снах.

 

Гаснут поляны цветов – в исчезающем свете

Веет едва уловимой кантатой духов.

Гнутся леса и заборы – седлает их ветер,

Скисшая пена  – на каменном дне городов.

 

Кашляет август: летят скользкой жижи ошметки;

Тут пригодилось бы солнечной грелки тепло.

Не за горами оно – высоко. Век ненастья – короткий:

Завтра – ни тучи, ни вихря, и будет светло.

 

***

Его пустая жизнь текла в обход

Чужих соблазнов, маний и примера

Как поднимают в небо теплоход,

Когда желанье побеждает вера

В чудесное. Рассудку вопреки

Все шишки, камни и бугры – бесплотны

Для вышедшей из берегов реки,

Пока другие реки несвободны.

Но радость мимолетна, как беда:

Любой поток со временем мельчает.

Где был песок, а где была вода

Потом никто вовек не отгадает.

 

***

Чем громче и ясней о неизбежном вести,

Чем гуще чернота далеких туч вокруг,

Тем веселее дни, в которые мы вместе,

Тем тяжелей часы мучительных разлук.

 

Однажды разойдясь, не встретимся вовеки:

Заглохнут голоса на мертвой глубине,

Потухшие глаза, захлопнув створки – веки,

Оставят мрак с самим собой наедине.

 

Ни лиц, ни городов; и тихо, как на воле,

Когда сны – летуны, решив передохнуть,

Скрываются от нас в забытом жизнью поле,

Куда ветрам и тем, видать, заказан путь.

 

Вот и возврат домой – к любимым и родным –

Все чаще как полет и бег во весь опор,

Едва окончен труд, значением иным

Тревоживший  наш дух до некоторых пор.

 

***

Трехмесячный костер почти потух;

Никто ему полена не подбросит,

Дождей не видно тоже – воздух сух;

Скупые искры листьями заносит.

Сквозняк как замер. Не обожжена

Частицей красной, под широкой кроной

На августовской травке тишина

Калачиком свернулась обреченно.

Речные стекла, в каждом из лесов

Служившие русалкам зеркалами,

Поблекли – и не слышно голосов

Волшебных женщин с ясными глазами.

Дым коромыслом по краям земли –

Фрагменты облаков  от черт и грез

Мгновений лета. Прошлое – вдали.

К пейзажу подбирается мороз.

 

Переменчивость.

Гремит ненастья колокол в час пик.

Его набат нервирует теченье

Энергий мира. Солнца мокрый лик

Перекрестила мгла, прогнав свеченье.

 

Испуганные вихри на лету

Ориентир теряют в небосклоне

И стаями снижают высоту,

Чтоб к почве приложиться, как к иконе.

 

Проспавший до полудня слышит тишь,

Повисшую над облаком. Просветы

В тумане, обитающем у крыш,

Вовсю пылают от прилива лета.