***
Метрополитен – место, где я ухожу
в свои мысли так глубоко,
что между мной и другими пассажирами
возникает непробиваемая стена.
Она – из образов, знаний и знамений
в свете ламп и смартфонов.
Я сижу с наглухо закрытыми глазами,
а вокруг – искусственные лучи.
Я не вижу их. Я просто знаю, что они здесь.
Названия станций звучат тише,
чем музыка в наушниках сидящего рядом,
но свою не пропустишь – наизусть помнишь время в пути.
Муравейник.
Я помню, как огромный блочный дом,
Который муравейником прозвали,
Внушал мне в детстве ужасы, притом
Что я была пацанкой крепче стали
И первой верховодкой во дворе.
Мне думалось, что эта биомасса
По высоте равняется горе
И, становясь все шире час от часа,
Готовится к убийству: муравьев-
Жильцов недальновидные колонны,
Чьи жала хлеще ружей и штыков,
Однажды уничтожат обозленно
Во мне мечты и сделают меня
Одной из них – всего лишь насекомым,
Упрятанным от солнечного дня
В пространство, именуемое домом.
***
Летнее утро промокло до каждой травинки,
Каждого дерева, каждой кувшинки в пруду.
Бледная – бледная высь: ни единой кровинки,
Краски и запахи вязнут в туманном бреду.
Люди, как тени от образов из иносферы,
Молча теряют различья в движеньях, и знак
Миру о том, что вещественны, делают серым,
Схожим с явлением жизни в рассеянных снах.
Гаснут поляны цветов – в исчезающем свете
Веет едва уловимой кантатой духов.
Гнутся леса и заборы – седлает их ветер,
Скисшая пена – на каменном дне городов.
Кашляет август: летят скользкой жижи ошметки;
Тут пригодилось бы солнечной грелки тепло.
Не за горами оно – высоко. Век ненастья – короткий:
Завтра – ни тучи, ни вихря, и будет светло.
***
Его пустая жизнь текла в обход
Чужих соблазнов, маний и примера
Как поднимают в небо теплоход,
Когда желанье побеждает вера
В чудесное. Рассудку вопреки
Все шишки, камни и бугры – бесплотны
Для вышедшей из берегов реки,
Пока другие реки несвободны.
Но радость мимолетна, как беда:
Любой поток со временем мельчает.
Где был песок, а где была вода
Потом никто вовек не отгадает.
***
Чем громче и ясней о неизбежном вести,
Чем гуще чернота далеких туч вокруг,
Тем веселее дни, в которые мы вместе,
Тем тяжелей часы мучительных разлук.
Однажды разойдясь, не встретимся вовеки:
Заглохнут голоса на мертвой глубине,
Потухшие глаза, захлопнув створки – веки,
Оставят мрак с самим собой наедине.
Ни лиц, ни городов; и тихо, как на воле,
Когда сны – летуны, решив передохнуть,
Скрываются от нас в забытом жизнью поле,
Куда ветрам и тем, видать, заказан путь.
Вот и возврат домой – к любимым и родным –
Все чаще как полет и бег во весь опор,
Едва окончен труд, значением иным
Тревоживший наш дух до некоторых пор.
***
Трехмесячный костер почти потух;
Никто ему полена не подбросит,
Дождей не видно тоже – воздух сух;
Скупые искры листьями заносит.
Сквозняк как замер. Не обожжена
Частицей красной, под широкой кроной
На августовской травке тишина
Калачиком свернулась обреченно.
Речные стекла, в каждом из лесов
Служившие русалкам зеркалами,
Поблекли – и не слышно голосов
Волшебных женщин с ясными глазами.
Дым коромыслом по краям земли –
Фрагменты облаков от черт и грез
Мгновений лета. Прошлое – вдали.
К пейзажу подбирается мороз.
Переменчивость.
Гремит ненастья колокол в час пик.
Его набат нервирует теченье
Энергий мира. Солнца мокрый лик
Перекрестила мгла, прогнав свеченье.
Испуганные вихри на лету
Ориентир теряют в небосклоне
И стаями снижают высоту,
Чтоб к почве приложиться, как к иконе.
Проспавший до полудня слышит тишь,
Повисшую над облаком. Просветы
В тумане, обитающем у крыш,
Вовсю пылают от прилива лета.