Анна Сергеевна или, как её называли в небольшом степном посёлке, кто тётей Аней, кто Сергеевной, кто просто Аней проснулась ранним февральским утром от тихого, но настойчивого стука в окно. «Кого принесла нелёгкая в такую рань? Ну, что за люди. Три часа ночи …»
За окнами ещё с вечера не унимался ветер. Он – то подвывал, то поскуливал, а иногда как взревёт, и громыхнёт каким ни будь куском жести на крыше сарая или забытым у порога пустым вед- ром, которым он не переставал играться, перекатывая из одного угла двора в другой.
Осторожно, чтобы не разбудить раньше времени мужа, она отки- нула одеяло и опустила ноги на пол. «Может быть показалось? Или приснилось?». Но нет – стук повторился. Чуть было не споткнув- шись о приютившегося у догорающей печи серого мурлыку Ваську, Анна Сергеевна, накинув на плечи тёплый халат, прошла на веран- ду, поёжилась от нахлынувшей прохлады, откинула крючок и при -открыла дверь. Ветер тут же, обнаружив щель, обдал её ноги сухим снегом.
Под тусклым светом лампочки над порогом, опираясь о палоч- ку, стояла согбенная старушка, соседка – бабушка Валя.
Анна Сергеевна удивилась:
– Бабушка Валя, что случилось? Почему в такую рань? А ну-ка
быстрее в дом. Осторожнее, у нас ступеньки высокие, – она, поддер- живая старушку за локоть, провела её на веранду.
Жалкий вид соседки согнутой «в три погибели», её дрожащие, сухонькие ручки и взгляд в котором застыла мольба, заставили Анну Сергеевну отступить и развести руками:
– Да что с вами? Бабушка Валя, а ну-ка проходите в комнату, не дай бог простудитесь… Ветер-то какой на улице…
В печной трубе завыло, точно сторожевой пёс, предчувствуя чью-то беду. То запоёт, то загудит в дуду над крышей, то вдруг за-
хлебнётся, умолкнет, а затем, откашлявшись, засвистит как какой-то шаловливый герой из сказок о домовых и вурдалаках. Ухнет, ахнет, взревёт так, что всё тело замрёт. И только догорающий огонь в печи утешает: тебе уютно? Тепло? А от остального просто отрешись, не поддавайся страху. Просто ветер хулиганит, как оторвавшийся от родительской опеки подросток. Только и всего. Ну, заигрался. Ну, немного нашкодил. Подумаешь…
Бабушка робко вошла, отложила в сторону палочку, расстегнула давно истёртый, изрядно поношенный плюшевый полушубок, развя- зала пуховый платок, отдышалась и тихо простонала:
– Аня, мени уже всё равно. Сегодня я помру. Врэмя прыйшло, знаю.
Морщинистое лицо задрожало и сухие глаза, которые давно вы- страдали и выплакали все слёзы, смотрели с таким отчаянием, что Анне Сергеевне стало не по себе, даже жутковато. Такой она не ви- дела свою соседку никогда.
«Зачем она пришла ко мне? Да еще в такую рань…»
Анна Сергеевна была в недоумении.
И вдруг произошло непредвиденное. Старушка опустилась на колени, упёрлась руками в пол и сипло прошептала:
-Аннушка, будь свидетелем и прости, если сможешь…
Анна Сергеевна оторопела:
– Тётя Валя, вы о чём? Да разве ж вы были, когда ни будь предо
мной виноваты? Окститесь! Что за глупости? – она старалась гово- рить потише, чтобы не разбудить детей и мужа. Ему скоро просы- паться, завтракать и на работу – в рейс.
Старушка из боязни, что её не поймут, обхватила дрожащими руками ноги молодой женщины и заторопилась:
– Аня, Анечка, я – великая грешница… Сама знаешь, у нас в се- ле нымае ны церкви, ны попа. Я откроюсь тоби. Ты у нас очень ува- жаемая. Не можу я помереть без покаяния. Аня, попросы у Господа для меня прощения, – старушка застонала. Тоненько, обессиленно.
Анна Сергеевна растерялась:
– Тётя Валя, с чего это вдруг вы засобирались помирать? Да вам ещё жить и жить…
Старушка помолчала, горько улыбнулась и тихо заговорила:
-Я ж тоби кажу, шо врэмя прыйшло. Врэмя, Аня, прыйшло. Ме- ни, ведь, на днях уже сто вторый год пийшов. Я ж родылась в одын год с Лениным… Та и жить надоило… Хиба цэ жизнь? Смэрти нэ боюсь. Суда Страшного боюсь. Я ж не оправдаюсь перед Отцом небесным ны чим. А ты, я знаю, верующая, православная, и цёго нэ скрываешь. А я, Аня, хто б тильке знав, всю жисть мучаюсь. Хочу перед смертью покаяться… перед Господом, а ты, Аня, будь свидетелем.
Анна Сергеевна посмотрела на распластавшуюся перед ней на полу соседку, и у неё сжалось сердце: «А ведь действительно, ка- кая она старенькая. Ещё живые, но давно уже дряблые мощщи».
Но так уж устроен русский человек – он всегда старается подбод- рить даже безнадёжного больного. И делает это всегда искренне.
И всё же Анне Сергеевне стало неловко перед старушкой, да и вообще в этой неожиданной ситуации она не знала как себя вести.
Решила молчать и слушать. Старушка застыла у босых ног соседки.
Бабушку Валю Анна знала давно. Шутка ли – прожить напротив друг друга, через дорогу по улице почти два десятка лет. Скромная, добрая бабуля. Начиная с первых ласковых майских дней, она каж- дое утро присаживалась на скамейку у своего двора и молча си- дела до самого заката. Проходящих на работу соседей приветство- вала едва заметным кивком головы. Когда полуденное солнце ос- лепляло глаза, старушка прикрывала их ладонью, встречая идущих на обеденный перерыв всё тем же едва заметным кивком головы. Седые пряди волос серебром выскальзывали из под белого платоч- ка с незамысловатым, выцветшим рисунком голубеньких цветочков.
Когда Анна Сергеевна с мужем и тремя детьми поселилась в этом тихом посёлке, бабушка Валя довно уже была старенькой и по утрам просиживала день-деньской на скамейке у калитки перед своим двором. Казалось, что она вечно будет там сидеть. Для всех соседей скамейка и бабушка Валя были неразделимы. Завидев иду- щих в школу маленьких детей, она оживлялась, приостанавливала их и угощала конфетами, доставая из кармана опрятного фартука. При этом смотрела на мальчика или девочку с удивительно непод- дельной нежностью, как будто хотела сказать что-то очень доброе, ласковое. Думалось, бабушка нарочно поджидала детей, чтобы угостить их скромным лакомством. В ту пору сельчане жили небога- то. Родители давали своим детям в школу по пять – десять копеек на пирожки, которые во время большой перемены после третьего урока приносили в школу работницы сельской столовой. И, прохо- дя мимо бабушки Вали, дети знали, что получат кто конфетку, кто пряник, испечённый в домашней печи, кто бублик.
Такой для всех была эта приросшая к своей скамейке старушка с бесконечно добрыми, ласковыми глазами.
Бабушка жила со своей семидесятилетней дочерью, для всех со- седей – бабой Олей. Баба Оля была старухой колоритной. Вся такая крепкая, основательная. Никогда не болела. А о больных говорила: «Робыть ны хотять, ось и притворяются». Угольный шлак из печи по утрам выносила босиком, раздавливая лед на примороженных лужицах возле двора, и приговаривала: «Ух, як же-ш и гарно!». И притаптывала босыми ногами: «хруп-хруп, хруп-хруп…»
Бабушка Валя очнулась, села на пол, попыталась выпрямиться, что ей не очень-то удалось, и, не торопясь, дрожащим голосом за- говорила:
– Цэ було давно, сразу писля войны. Ох, Аня, моя Ольга була такой гуляшей, шо уси за спыной называли её сучкой. С ким она тильке ны якшалась. Мужик-то на фронте сгынув.
( Родить ребёнка без мужа, или, как тогда говорили «нагу- лять, принести в подоле», было несмываемым позором. Это сейчас современному человеку абсолютно всё равно или, как выражает- ся нынешняя молодёжь – «по барабану» кто, с кем, когда, от кого, зачем и почему. А в то время… « О времена, о нравы»!)
– Когда она забрюхатела, я заховала её от людэй в нашей хате на пивгода, пока она не родила. А у нэй уже було трое деток от мужа.
Бабушка Валя замолчала. Было видно, что она собирается с ду- хом, и что даётся ей это нелегко.
Анна Сергеевна заволновалась:
– А дальше?
– Дальше?.. Она родила раньше, чем я ожидала. В той дэнь я соб- ралась хлеб печь. Уже и ны помню як и дэ раздобыла трохы муки, замесыла тисто, растопыла печь… С дровами тоди тоже було туго. Сама знаешь, топылы даже кураём.* А я разжилась дровами.
Бабушка ещё раз тяжело вздохнула и продолжила:
* Курай – шаровидный бурьян «перекати-поле».
-Тилькэ уложила тесто в формы – Ольга закричала. Мне приш-
лось принимать роды. Она ж рожала, чтоб никто ны бачив, никто ны знав.
Бабушка Валя не на долго задумалась. Было видно, как ей трудно открывать мучавшую долгие годы правду. Анна Сергеевна повтори- ла:
– А дальше? Бабушка Валя, что дальше?
Старушка задрожала. Она снова обхватила ноги своей соседки и завопила:
– Я не знаю, шо со мной зробылось! Я хотила скрыть позор. Я… Я бросила ребёнка в огонь. В печь. И даже не помню, мальчик цэ був або девочка…
Сказать, что Анна Сергеевна ужаснулась – не сказать ничего.
– Как?! – она содрогнулась и застыла.
Старушка молчала. Она казалась не живой. А, может быть, она умерла уже давно? Кто знает…
В душе Анны Сергеевны взбудоражились, закипели противоре- чивые чувства. Как любящая мать троих детей она не могла пове- рить в возможность даже подумать о таком. Её сковал ужас. А перед ней на коленях ползало и дрожало тело всеми любимой соседки бабушки Вали и царапало босые пятки молодой матери старчески- ми, иссохшими руками. И вдруг, этот скрюченный комок плоти за- скулил в отчаянии, как собачонка:
-Анечка! Попроси у Бога для меня прощения! Или хоть какого-то
послабления… Ведь теперь мне придётся вечно гореть в той печи.
Аня! Если б ты знала, як мени страшно! Тодди я думала, як бы скрыть позор! Да лучше пусть був бы позор, чем такой грех. Сегод- ня я буду стоять перед Господом… Шо я ему скажу? .. Аня, попроси для меня прощения… Попроси… Умоляю…
Ветер в печной трубе умолк и вдруг завыл с такой неистовой си- лой, как будто хотел чем-то пригрозить.
Старушка опустила голову и, обессилев, попросила:
– Анечка, наложи на меня крестное знамение… Господи, Отец наш небесный, смилуйся…
Анна Сергеевна много знала о смертных грехах, но о таком она слышала впервые. Она помнила, что Всевышний может простить любой грех, если человек искренне осознает всю его тяжесть, пока- ется. Но сейчас она растерялась.
Раскаяние было таким искренним, что Анна Сергеевна всё же сложила три перста и окрестила седую голову с тихим шепотом:
– Не мне прощать… Бог простит…
На другой день бабушку Валю всей улицей провожали к послед- нему пристанищу.
По мраморному лицу идущей за гробом Анны нельзя было уз- нать, смогла ли она понять бабушку Валю и, тем более, простить?
Наверное, ответ знает только ветер.
На этом рассказ можно было бы и закончить, но…
Более двух десятков лет спустя Анна Сергеевна с немногими соседями провожала в последний путь теперь уже бабу Олю. Не переставая, лил холодный осенний дождь. Невольно вспомнилось далёкое февральское утро. Вспомнилось, что младший сын бабы Оли умер в психиатрической лечебнице. Один из внуков выбросился с балкона своей городской квартиры на третьем этаже, покале- чился и еще целый год пролежал в постели без движения до того, как уйти на вечный покой. Теперь вот и бабу Олю провожали под нескончаемым, нудным дождем. Отмесили по вязкой грязи до са- мой ямы залитой едва ли не до половины желтой от глины водой. Гроб пришлось опускать прямо в эту муть.
Всю дорогу от кладбища к своему дому Анну Сергеевну не от- пускали мысли о простой, давно известной истине, что каждому из нас за всё приходится платить.
Разница только в цене.
2018 .