Борис Углицких. Заповедь от Матвея (повесть-фэнтези, 46-50)

46.

 

До чего же вкусен был бабушкин пирог с мясокапустной начинкой. Отведав бабушкиной стряпни, друзья вышли во двор и, присели на завалинку щуриться на солнце.

– А у меня сегодня экзамен по математике, – рисуя прутиком зигзаги на песчаной дорожке, задумчиво сказал Мишка.

– Во сколько?

– В одиннадцать…

– Успеем…

– Тогда пойду прощаться…

– Погоди…мы ведь так ничего и не нашли…хоть бы зацепка была какая…

– Схему?

– Ну да…вторую ее половину…

– Ты думаешь, в доме ее нет?

– Нет, иначе бы те летучие бестии, каких мы с тобой вчера спугнули, обязательно бы ее нашли…

– А вдруг они снова вернутся? – Мишка уронил прутик и резко встал, – а как же мы оставим в таком случае здесь бабушку?

– Не беспокойся, они уже здесь больше не появятся…это я тебе обещаю…

– Слушай, – присел снова Мишка, – а мне кажется…надо нам сходить на дедову могилку…только я на ней еще ни разу не был…

– Вот это тебя не красит, – покачал головой Алексей, – ну что ж, пошли…а бабушку не напрягай…пошли с ней попрощаемся…

…Бабушка так и не поняла, каким это поездом внук ее собрался ехать домой в такую рань (через их станцию поезда проходили только вечером), но успела-таки собрать в дорогу сумку, куда положила варенье, соленье, стряпню – словом, все то, в чем всегда нуждается любой обыкновенный студент.

А на кладбище друзья не взяли бабушку, потому что очень спешили. Бабушки – они ведь очень впечатлительные люди и на кладбищах ведут себя так, как будто во всем мире теряется ход времени. Они моментально, как только переступают черту, отделяющую настоящее от прошлого,  словно, впадая в транс медитации, цепенеют и немеют от горя. И время действительно останавливается для них, а, может быть, даже и течет вспять, потому что они, совсем не напрягаясь, а, только закрыв глаза,  попадают в те миры, где все люди одинаково молоды и где нет зла и болезней.

Грустное зрелище и совсем не присущее русской православной душе представляют собой наши российские провинциальные кладбища. Особенно когда снег только-только начинает сходить с пригорков, а на откосах у могильных плит проклевывается молодая травка. Буйно разросшиеся, нетрогаемые суеверной человеческой рукой кустарники и деревья, еще голые и черные после зимы безобразными своими ветками упираются в нагромождение околомогильных перил и заборчиков, в хаотическом беспорядке разбросанных по всему видимому глазу пространству. И тропинки, по которым едва можно разминуться со встречным посетителем этих скорбных мест, то и дело упираются в тупики, образованные новопоставленными оградками, потому что есть у многих людей традиция хоронить своих родственников непременно по соседству друг с другом.

Читайте журнал «Новая Литература»

Но и летом, когда буйно растущая зелень закрывает весь этот убогий хаос, ощущение неприкаянности мест захоронений все равно остается. Хорошо ухоженные могилки чередуются с заброшенными, на которых и холмика не видно, и крест деревянный, догнивая, лежит в сторонке на прошлогодней траве. И мусор могильный чернеет там и сям, где среди искусственных цветов и пихтовой хвои можно встретить зачем-то брошенные сюда же рваные ботинки и дырявую зимнюю шапку.

Алексей шел по этому тихому, обездоленному кладбищу уверенно, заранее обходя случавшиеся на пути тупики, как будто бы заранее знал дорогу. И Мишка, молча, шел за ним следом, задумчивый и насупленный.

Когда они пришли на место, Мишка первым делом, войдя в оградку, начал руками выгребать с могилы  остатки сухой листвы, потом поправил цветы на памятнике и только после этого сел на лавочку и стал смотреть на овальный портрет. Дед тоже смотрел на него чуть задумчивым взглядом, и как будто бы живой свет неясным свечением лучился из его глаз.

И Мишка снова увидел те дедовы тетрадные листочки и мысленно перелистнул их один за другим…

…И теплыми, душевными интонациями зазвучала в его сердце  мелодия напевной песни, которую он когда-то слышал лишь однажды в далеком детстве. А потом, словно «репродукторским», сопровождаемым шелестящими шумами радиоэфира голосом дедушки зазвучало окончание его рассказа, который он так и не успел поведать внуку наяву:

«…Осенью 1945 года я встретил в своей жизни замечательную девушку. Была она из бедной семьи и в семье была старшей. Отец ее был старым большевиком. Младше моей Лизоньки, как и у меня, были три брата. Когда отец и мать работали в колхозе, она была у них в доме за хозяйку – вела домашнее хозяйство, доила корову, ухаживала за животными и всему этому учила братьев.

Я тоже не забывал о своих братьях. Переписывался с Александром, который к тому времени заканчивал службу в армии, ездил проведывать Гриню с Ленечкой.

И вот в 1946 году в январе мы с Лизонькой поженились. Ну, а какая семья без детей? Как и у всех, у нас они тоже стали появляться один за другим, и стало их у нас пять человек: две дочери и три сына. Познав все премудрости семейной жизни в юности, она, моя Лизонька – мой ангел-хранитель, научила и своих дочерей доить корову, состряпать пирог, сшить платье, опрясть шерсть и связать из нее носки и варежки. Я, в свою очередь, так же учил сыновей: как направить косу, пробить ее, как умело косить траву, сметать в стог сено и еще многому другому…

Прошли годы. Дети выросли, а мы с Лизонькой постарели. Скоро уже и наши дети станут дедушками и бабушками. И жизнь будет дальше продолжаться, но уже без нас. А мы с Лизонькой уйдем в иной мир, который с живым никогда и нигде не пересекается….»

 

47.

 

Теперь уже Мишка точно знал, для чего в его жизни появился Алексей. Все замкнулось в одну четкую, точно выверенную цепочку событий и мотивировок намерений, этим событиям предшествующих, которую без помощи волшебных сил он сам никогда бы не понял. И Добро, так ясно ощущаемое в помыслах деда Матвея, не могло кануть вместе с погребенным праведником в вечность незамеченным разумной Вселенной. «Но почему эти волшебные силы оставили неразгаданной тайну большого тайника?» – думал он, чувствуя, что к этой неразгаданности как будто специально дано приобщиться ему (почему-то именно ему?) для осознания каких-то важных тайн Вселенского Бытия. А может быть, все дело просто в проверке (замысловатой и изящной по своей четко продуманной конструкции) его, Мишкиной духовной зрелости? Может быть, весь сценарий его сумбурной и головокружительно яркой жизни последних двух лет был заранее кем-то тщательно выверен и успешно поставлен? Но нет…А смерть деда? А неудачи в схватках с силами зла?

«Ты прав, – услышал он в ответ на свои мысли мысленное послание Алексея, внимательно смотревшего на него из-за могильной оградки, – Скорее всего, борьба Добра со Злом – это неизбежный атрибут любой разумной жизни, которая потому и развивается, что никто в этой борьбе не может победить. Скорее всего, любое движение живой материи немыслимо без заинтересованности, без острого любопытства, без стремления испытать новые, никогда доселе неиспытанные ощущения. Добро консервативно по своей сути, потому что довольствуется только теми ощущениями счастья, которые уже достигнуты. А Зло активно, неугомонно и находится в вечном поиске удовлетворения своих никогда неудовлетворяемых похотей. Мы ищем, выдумываем, изобретаем, скорее всего, со зла. Мы все более погружаемся в пучину цивилизационных благ, где тело и душа отдаляются от живительных контактов с природой, где разум перестает живо реагировать на искривление полей добропорядочности мирского общежития, где главными участками нашего мозга становятся те, которые отвечают за наслаждение. Добро, собственно, совсем не против прогресса. Оно наивно полагает, что ничего плохого нет во все более изощренной эксплуатации человеком природы. Более того, светлые и очень уважаемые  умы, утверждают, что наша планета – всего лишь колыбель человечества, а подрастающее и пытливое дитя не может вечно жить в колыбели….

Колыбель! Вот оно ключевое понятие в нашем отношении к Земле. Как мы относимся к своим колыбелям, когда обнаруживаем их в самых дальних закоулках захламленных сараев? Да никак…В лучшем случае, задумчиво пощупаем, отерев от пыли старые, матово-поблескивающие темным лаком  доски; посидим, тщетно пытаясь вспомнить свои младенческие годы, и забудем их тут же, как выйдем из сарая на нынешний солнечный свет.

Лучшие умы человечества, которые никак нельзя заподозрить в соратничестве со Злом, с незапамятных времен упорно играют нам на дудочке свой незатейливо-игривый мотив, за которым мы, как завороженные овцы за пастушком, беспечно идем к краю пропасти.

Где они, затуманенные дальними далями космические миры, которые нам предстоит обживать? Где оно, наше космическое бессмертие? Где они, встречи с желанными братьями по разуму, готовыми немедленно вступить с нами в деловые и духовные контакты?

Их нет, а колыбель наша уже давно начала трещать по швам. Не ошибаемся ли мы в своих понятиях Добра, которые нам сформированы с древних времен идеями нашей веры? Не в идеях ли непротивления Злу и всепрощенчества  таится причина мирового грехопадения? Мы заранее оправдываем свои грехи тем, что можем их потом замолить. Мы заранее миримся со Злом, уповая на то, что Христос взял все наши грехи на себя.

Да, в той главной библейской истории нам ясно и наглядно был продемонстрирован урок человеческого грехопадения. И если в Святом Писании не сказано, какая расплата за причиненное Богочеловеку зло ждала Пилата, Иуду и всю ту толпу, которая, беснуясь, орала «Распни его, распни!», то это дано было додумать нам. Так почему мы с тех пор, скорбя по невинно убиенному Христу, не скрежещем зубами по поводу его убийц? Почему мы и в мирской жизни вот так же не обращаем внимания на окружающих нас злодеев? И можно ли в связи с этим считать, что идеи Святого Писания нами поняты правильно?

Добро – это не просто антипод или некий противовес Злу. Добро – это непримиримый и бескомпромиссный его противник. И надо всем нам понять, что не мы нуждаемся в Добре, а Добро нуждается в нас. Надо понять, что идеалы нашей веры проповеданы нам не только для того, чтобы мы знали, что Высший Разум – за нас. Надо понять, что их глубокий смысл вовсе не в благоговейном ожидании Судного дня, когда справедливость восторжествует независимым от всех нас грешных мудрым и жестким решением Всевышнего. Надо понять, что Судный день для каждого из нас в отдельности вершится уже сейчас – ежедневно, ежеминутно, ежесекундно…».

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

 

 

48.

 

Нет, никогда не бывает так радостно и светло на душе, как в день твоего шестнадцатилетия!

Как будто душа, вся в предчувствии скорого счастья, вдруг получила долгожданный намек на его скорый приход. Как будто все твои чувства, таившиеся и ждущие этой самой минуты, вдруг вплескиваются наружу, навстречу солнечному дню, летнему шальному ветерку, отчаянному воробьиному чириканью и шумному рокоту, напоминающему морской, городских утренних буден.

И радостно было Мишке еще и от того, что кончилась, наконец, учебная сессия, а с ней и учебный год, что остались позади полные забот каждодневные будни, а впереди маячила веселая и счастливая пора для студента – летние каникулы.

Алексей первым поздравил Мишку, разбудив его ни свет, ни заря и заставив сплясать лезгинку (почему лезгинку – Мишка так и не понял),  в виду того, что принес с вахты письмо от Нади. Мишка спросонья под восторженные возгласы соседей по комнате сплясал и лезгинку, и цыганочку с выходом, но Алексей письма все не отдавал.

– Да что тебе письмо, – махнув рукой и моргая ребятам одним глазом, закривлялся он, – зачем тебе письмо, когда твоя ненаглядная Надя здесь присутствует сама…собственной персоной!

– Где? – вскричал ошеломленно Мишка, – она здесь?

Он бросился стремглав натягивать брюки, побежал под общий хохот ребят к дверям, застегивая рубашку изнаночной стороной, вернулся…

А она действительно сидела на стульчике около вахты и умиротворенно листала прошлогодний журнал «Крестьянка», который всегда лежал на столе у вахтерши поверх всех ее бумажек и газет. Лучик солнечного света золотил русую челочку, делал бархатистым светло-коричневый плащ, игриво скользил по выглядывающим из-под юбки коленкам к сапожкам, возле которых лежали две увесистые сумки.

Мишка спустился на нижнюю ступеньку и с тревожно бьющимся сердцем остановился. Кто была она для него – эта девушка? Неужели этот человечек, рядом с которым он рос и взрослел и которого когда-то считал таким же товарищем детских лет, как десятки других, оставшихся в памяти цветным и шумным смазанным пятном, и есть его судьба? И есть та самая единственная, какой должна быть женщина, предназначенная мужчине из всех других женщин, непохожая на них тем, что ее женственная суть полностью отвечает идеалам, будоражащим сны с момента возмужания? Непохожая на других своей милой, по-детски хрупкой беззащитностью? Почему ему сейчас до дрожи в коленях хотелось схватить эту девушку на руки и закружить по этому пыльному коридору, и понести, ощущая родной и теплый трепет мягкого тела со всеми его милыми округлостями и припухлостями, куда-нибудь туда, где бы никто им не мешал предаться радости любовного общения?

Он шагнул, а Надя уже, роняя сумки и цепляя плащом бумаги на вахтенном столе, бежала ему навстречу, вся светящаяся и порывистая…

– Миша, – тихо прошептала она, неловко ткнувшись ему в грудь, – я так по тебе скучала…

– Здравствуй, моя Наденька…

– Поздравляю тебя с днем рождения! Я специально подгадала с приездом, чтобы тебя поздравить…

– Спасибо, Наденька…

– Ну, вот что, Сабельников, – с притворной строгостью сморщила лоб вахтерша, – пускай девушка к тебе проходит, но только чтоб ненадолго, ты меня слышишь?…на час…и чтобы никаких шуры-муры…ты меня понял?

– Понял, Екатерина Андреевна, – засмеялся Мишка, – мы только сумки в общаге оставим – и пойдем гулять…

– И то верно, – одобрительно отозвалась вахтерша, своим необъятным задом уютно угнездяясь на стуле и вписывая с умным видом в замусоленный журнал какие-то округлые каракули, – вон какая на улице благодать…

…А улица действительно была вся насквозь пропитана вешними ветрами затянутых белесыми дымками голубых небесных пространств.

Алексей, проводив Мишку с Надей до ближайшего перекрестка, попрощался и, поняв, что они даже не реагируют на его присутствие, моментально исчез.

– Ну и что же ты не спрашиваешь, как я закончила школу? – кокетливо склонив на сторону головку, спросила улыбающаяся Надя.

– Спрашиваю: как? – приобнял ее, делая серьезными глаза, Мишка.

– Все экзамены сдала на одни пятерки!

– Вот это умница…небось, вытянула на золотую медаль?

– Немного не хватило…

– Ну и ладно…куда теперь? Ты хотела в медицинский?

– А куда бы ты посоветовал?

Мишка даже деланно возмутился:

– Что значит – я? А у тебя самой к чему душа лежит? Разве не к медицине?

– К медицине, Мишенька…но я же должна услышать твое мнение…

– Мое мнение? Да каким оно может быть, если ты рождена быть врачом?

– Ты это серьезно?

Надя взглянула на Мишку таким пронзительно благодарным взглядом, что ему даже стало как-то не по себе.

– А вот у меня планы такие, – поднял Мишка руку, как держат ее в стране все памятники революционному вождю, который с кепкой на голове, – закончить техникум и сходить в армию…

– А институт?

– Потом уж и буду решать…никуда от меня институт не денется…главное, чтобы ты меня дождалась…

– Миша…что ты такое говоришь? – сверкнула обиженными глазами Надя, – сколько надо будет, столько и буду ждать…

– Слушай, Надя, – вдруг потер переносицу Мишка, – а что же ты ничего не рассказываешь о Леше.

– А что про него рассказывать? Растет…развивается…Я тебе уже говорила о его заветной мечте?

– Чтобы мы его с тобой усыновили?

– Ну да…забавно, да?

– Но это же не скоро, – резонно заметил Мишка.

– А он тоже готов ждать…

– Вот оно как, – расхохотался Мишка, – попробуй тут планы изменить, когда сразу аж два человека уже прописали себя в них.

И они шли по звонким улицам большого города  веселые своей молодой радостью, счастливые своим юным здоровьем и беспечные своей неопытной бесшабашностью, потому что печалиться совершенно не было причин.

А когда Мишка, вдоволь погуляв по городу и проводив Надю до квартиры ее тетки, вернулся в общежитие и прочитал Надино письмо, так и неврученное ему Алексеем, то обнаружил в нем всего четыре слова: «Мишенька, я тебя люблю».

 

 

49.

 

Утро следующего дня Мишка встречал в глубокой задумчивости. Он уже договорился с Надей ехать дня через два домой, а дела с раскрытием секретов большого тайника так и не сдвинулись с мертвой точки. Он знал теперь точно, что схема его местонахождения каким-то образом была известна дедушке и что найти ее, а вернее, вторую неизвестную половину, без его, Мишкиного участия, скорее всего, не получится.

Мишка смотрел на безмятежно спящих своих соседей по комнате и думал: «…а может быть, где-нибудь в письме, которое писал дед, и было упоминание об этой схеме? …и где же та деревянная ручка со школьным пером?». Он почему-то подумал, что именно с этой ручкой связана тайна дедова послания. Он потихоньку встал и подошел к письменному столу. Ручка лежала среди вороха бумаг. Мишка повертел ее, даже поднес к глазам, чтобы прочитать какие-то маленькие буковки на пере… и ему вдруг вспомнились строчки письма, где говорилось об учебе Грини, дедова маленького братишки…точно…там говорилось о том, что мальчик рано выучился грамоте…писал, читал газеты… так-так…а еще… «…а еще наш Гриня хорошо рисовал. Все больше животных любил изображать, особенно лошадей. Но как-то раз принес он мне и показывает какой-то замысловатый рисунок – линии да зигзаги. «Что это?» – спрашиваю, а он мне отвечает: «Сам не понимаю, но от этого рисунка мне хорошо…а значит, он волшебный…». «А как ты догадался его нарисовать?». «Я его срисовал с крышки маминого сундука». Посмеялся я тогда над братишкой, но рисуночек тот аккуратно свернул и стал хранить, как единственную ценность, оставшуюся от мамы».

«Ну как же я мог про эти строчки забыть? – с досадой хлопнул себя Мишка по лбу – …крышка маминого сундука…вот она где эта схема!».

Но он тут же осадил себя: «А что это я радуюсь? Сундук…где теперь искать тот сундук?». Мишка не то, чтобы не видел у своих стариков никакого сундука, он даже представления не имел, как этот сундук вообще выглядит.

Быстро одевшись, он на цыпочках, чтоб не разбудить спящих соседей по комнате, вышел в коридор. Он намеревался немедленно вызвать Алексея и уже начал было делать первые пассы, как вдруг увидел поднимающуюся по лестнице свою двоюродную сестренку.

– Миша, приветик, а я к тебе, – весело прощебетала она, подбежав и подпрыгивая от переполнявшей ее энергии.

– Ко мне? В такую рань? – осадил ее недовольно Мишка, но уже спустя мгновение растаял, невольно заразившись Дашиной энергией, и заулыбался, – …и с какой это стати я тебе вдруг понадобился?

– Ну, во-первых, уже совсем не рань, – продолжала кокетливо дурачиться Даша, – а во-вторых…

Она хитро прищурила глазки.

– Ну, что во-вторых? – не выдержал паузы Мишка.

– Во-вторых, я купила билеты в цирк…и теперь уже ты от меня не открутишься…

Мишка даже не знал, что сказать своей сестричке на это. Он, тщательно подбирая слова, чтобы ее не обидеть, вначале намекнул на то, что у него есть «одна очень хорошая девушка», потом, сыпя комплиментами, пообещал сходить с ней и в цирк, и в кино, но – «в следующий раз»…

– Ее, эту твою девушку, я знаю? – совсем не обидевшись, спросила Даша.

– Нет, она приехала из другого города… всего на три дня…

– Слушай! – вдруг радостно хлопнула в ладоши Даша и даже взвизгнула от удовольствия – пойдемте в цирк все вместе…я так хочу познакомиться с твоей девушкой…правда-правда…

– Ты мне позволишь, сестренка, хотя бы одеться? – махнул на нее рукой Мишка.

– Да, пожалуйста…у нас еще есть в запасе почти три часа…

Мишка уже было повернулся и двинулся по направлению к своей комнате, как вдруг, будто кто толкнул его в бок, вспомнил: «Сундук…». Он остановился и оглянулся. Даша стояла все на том же месте – строгая и задумчивая.

– Даша, – позвал ее тихо Мишка, – у вас дома была когда-нибудь старая мебель? Ну, что-то вроде сундука?

– Ты сказал – сундука? – подняла удивленно брови Даша.

– Да, сундука…

– Понимаешь, вчера позвонила мать…сказала, что отец немного приболел, потому что надсадился, выкидывая на мусор старый сундук…

– А откуда он был у вас? – язык Мишки еле ворочался от сильного волнения.

– Не знаю, – мило пожала своим хрупким, полуобнаженным плечиком Даша, – наверное, по наследству…

Мишка сокрушенно покачал головой и, выдавливая из себя слова, тихо проговорил:

– Извини меня, Даша…но цирка сегодня точно не будет…я тебе ничего пока не могу объяснить…просто у меня очень большие проблемы…

– Это связано как-то с девушкой?

– Нет…это связано со мной самим…

 

 

50.

 

Алексей понял Мишку с полуслова.

  • Где она живет? – он тоже заметно нервничал.
  • В пригороде, можно доехать автобусом…
  • Давай одевайся…и кубарем вниз…там внизу ждет такси…

…Они приехали вовремя – угол сундука торчал из кузова мусоровоза, над которым угрюмый мужчина с помощью манипулятора уже занес на вилах большой металлический ящик с мусором.

– Стойте! – закричал Алексей.

Но мужчина, равнодушно скользнув взглядом по его встревоженной физиономии, нажал кнопку, которая, приведя в действие вилы, с грохотом опрокинула занесенный ящик. И только опустив ящик на землю, угрюмый мужчина недружелюбно поинтересовался:

  • Тебе чего?
  • Сундук видел?
  • Ну, допустим…
  • Мне он позарез нужен…
  • Так зачем выкинул?
  • Ну, получилось так…нечаянно…понимаешь?
  • И что, я тебе сейчас его оттуда выковыривать буду?
  • Об чем базар? – высунулся из кабины шофер с веселыми глазами.
  • Да вот…сундук, видишь ли, нечаянно выбросили…а я его уже засыпал мусором…
  • От клоуны, ей богу…с вами тут не соскучишься…езжайте за мной, стало быть – на свалке и подберете…
  • Ну, спасибо, дяденька, – в сердцах огрызнулся Алексей, – удружил…

…Это был тот самый сундук! И схема на крышке, нанесенная тонкой кистью несмываемой темно-коричневой краской по желтому фону, была идеально чиста. А внизу, под схемой ровными столбиками разместились витиевато разрисованные буковки.

  • Ты чего-нибудь понимаешь? – шепотом спросил Мишка.
  • Только не мешай…надо сначала с текстом разобраться…а он составлен на каком-то древнем языке – отозвался задумчиво приятель.

Томительно долго потянулись минуты.

–   Так мне вас ждать? – спросил незаметно подошедший сзади  водитель такси, – а то это…я…мне некогда…

–  Ну, конечно, конечно, командир, – успокоил его Алексей, – мы же договорились…

И тут же, радостно блеснув глазами, он сдавленным голосом прохрипел:

–    Все…расшифровал…

…Когда они выехали с территории городской свалки, Мишка, аккуратно, чтобы не прикусить язык от сильной тряски на дорожных колдобинах, спросил:

  • А почему ты сундук…ну, то есть схему…оставил там?
  • Ты хотел сказать: не уничтоженной?
  • Ну да…
  • А кому она теперь будет нужна, если через (он посмотрел на часы) двадцать минут то, что в ней зашифровано будет в наших с тобой руках…а теперь, командир (он тронул легонько рукой водителя), прямо – вон к тому леску…
  • Мы так не договаривались, – вдруг заупрямился шофер, – я в лес не поеду…

–   Значит, дальше пойдем пешком, – миролюбиво согласился Алексей и, расплатившись, отпустил такси, – собственно, и идти-то нам всего ничего…

И действительно уже минут через десять они вышли на лесную полянку, в середине которой  топорщил желто-зеленую поросль прошлогодней травы чуть заметный небольшой бугорок.

  • Ну вот мы и пришли… – как-то по будничному просто сказал Алексей.
  • Будем копать? – засуетился вокруг бугорка Мишка.
  • Да нет… – остановился рядом приятель и воздел глаза к небу.

И тут же земля у них под ногами зашевелилась; и медленно, осыпаясь краями, поползла сначала в стороны, а потом вглубь воронка, освобождая скопившийся в лесной почве и истомленный от предчувствия близкого сокодвижения сладковато терпкий запах прелого чернозема. И когда в глубине этой воронки что-то блеснуло, Алексей проворно опустился на колени и бережно достал золотисто отблескивающую на солнце маленькую, расписную затейливыми узорами шкатулку.

Приятели не сразу открыли ее. Еще боясь поверить в свершившееся чудо, они, молча, смотрели друг на друга и глупо улыбались.

  • Ну, давай, – наконец не выдержал Мишка.
  • Ну, давай…

Но когда они с готовыми выскочить из груди сердцами открыли заветную крышечку, то обнаружили в шкатулке синий конверт с дедовым письмом на линованной бумаге, на котором в том месте, где указывается адрес, меленькими буковками было написано: «Тем, кто будет жить после меня».

«…Прошли годы. Дети выросли, а мы с Лизонькой постарели. Скоро уже и наши дети станут дедушками и бабушками. И жизнь будет дальше продолжаться, но уже без нас. А мы с Лизонькой уйдем в иной мир, который с живым никогда и нигде не пересекается. И никогда не увидим плодов с тех деревьев, которые мы посадили; никогда не поймем, тем ли богам молились, тем ли истинам верили.

Мы жили, потому что любили жизнь. Потому что растили и воспитывали детей. И если нам суждено было оставить свой след на земле, то он останется в продолжении нашего рода…», – прочитал вслух Мишка.

–  Ты что-нибудь понимаешь? – повернулся он к окаменевшему от догадок приятелю.

– Теперь, по-моему, да…мы просто опять не увидели…не разглядели в простом человеческом обличии того, кто должен бы был стать нашим, – Алексей вздохнул и посмотрел виновато в небо, –  Учителем…

 

 

2009-2010г.г.

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.