Побывал в Тель-Авивском театре «Гешер» на «скандальной» постановке пьесы Антона Павловича Чехова «Чайка». Спектакль шел на иврите. Голый Треплев бегал по сцене, учитель Медведенко сношался с Машей, доктор Дорн сношался с Полиной, Тригорин, естественно, сношался с Аркадиной и т.д. Причем, некоторые «откровенные» сцены были показаны со сверх-подробностью. Например, Аркадина и Тригорин после полового акта вытирали свои гениталии салфеткой. Кого сейчас этим удивишь? Да никого.

Однако, мне показалось, что текст пьесы (спектакль все-таки шел на иврите) почти не изменился. Некоторые «откровенные» сцены хорошо «ложились» на текст Антона Павловича Чехова. В этом, по моему мнению, и заключается режиссерские новации. В таком случае это не новое прочтение Чеховской «Чайки», а некая реставрация.

Еще одна режиссерская «находка», как мне показалось, это исполнение своего монолога Ниной Заречной, который начинается со слов «Люди, львы, орлы и куропатки…». Она его пропела в стиле рэп под микрофон.

#Чехов #”Чайка»

Жил в дореволюционной России такой литературный критик — Александр Скабичевский. Его еще упоминает Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита», В эпизоде, когда Коровьев вместе с котом Бегемотом пытаются войти в ресторан дома Грибоедова, то кот Бегемот называет себя Скабичевским.

Так вот, этот литератор оставил свои «Литературные воспоминания». Вот как он вспоминает свои детские годы: «Я был рьяным патриотом, сохраняя убеждение, что Россия незыблемо стоит на таких трех китах, как православие, самодержавие и народность, что она непобедима и что нам ничего не стоит забросать шапками хоть всю Европу. Перед императором Николаем Павловичем я преклонялся и считал его величавым героем, который один мог спасти Россию и вынести ее на своих плечах. Я имел возможность ежегодно любоваться на него, так как не проходило года в мою бытность в гимназии, чтобы он не посещал все учебные заведения, в том числе и Ларинскую гимназию. Делал это он обыкновенно в марте, во время поста. Заранее мы уже ожидали его посещения, причем нас учили, как вставать при его появлении, как дружно всем классом в один голос кричать во все молодые легкие: “Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!”, и стоять, пока он не прикажет садиться».

А закончил Николай Павлович свое царствование позорным для России поражением в Крымской войне. Вот, как его характеризует знаменитый русский поэт Федор Тютчев:

«Не Богу ты служил, и не России,

Служил лишь суете своей

И все дела твои, и добрые, злые, –

Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые:

Ты был не царь, а лицедей.»

После показа по TV сериала Авдотьи Смирновой «Вертинский» интерес к жизни Александра Николаевича Вертинского резко возрос. Так, в начале 30-х годов прошлого века, еще до поездки в Америку, Александр Николаевич съездил в Палестину, т. е. на территорию современного Израиля. Его туда пригласила местная еврейская община, среди которой, впрочем, как и сейчас, было много выходцев из России. Александр Николаевич был очень наблюдательным человеком. Он сразу подметил культ Сталина в Палестине, отличие местных евреев от европейских, запрет евреям говорить на идише (язык европейских евреев).

Вот этот отрывок из воспоминаний Александра Вертинского. Стоит только напомнить, что «жаргон» – это идиш, а «древнееврейский язык» – это иврит.

«Пароход уже подходил к Яффе. В самую Яффу пароход не входит: в ней нет порта. В этой местности море изобилует скалами, подводными рифами и камнями. Конечно, все это можно расчистить и взорвать, но устройство порта стоило бы миллионы фунтов, а денег на это нет. Поэтому мы остановились в море и на больших лодках-баржах поплыли в Яффу вместе с багажом.

Город разделен на две части: европейскую — Тель-Авив и арабскую — Яффу.

Тель-Авив — маленький, скромный, довольно чистенький провинциальный городок, построенный руками пионеров, наехавших сюда со всех концов света.

Палестина очень мала и не может вместить многих. Арабы считают её своей землёй и ни за что не хотят отказаться от неё. Кроме этого, развитию Палестины мешают разного рода причины, которых немало. Прежде всего, Палестину губит благотворительность, которая делает из живой и самодеятельной страны что‑то вроде инвалида, живущего на общественном попечении. Затем — отдалённость её от других стран и отсутствие портов. Это мешает её нормальному общению с остальным миром. А вечный антагонизм между еврейским и арабским населением, искусно разжигаемый и поддерживаемый заинтересованными иностранными кругами, тормозит её торговлю и естественный рост.

Существует ещё целый ряд обстоятельств. Палестину строила молодёжь. В большинстве это люди интеллигентных профессий — врачи, адвокаты, архитекторы, студенты. Увлечённые идеей иметь своё собственное отечество, они, приехав в страну, горячо взялись за работу. Не покладая рук, строили дороги, дома, возделывали землю, все создавали сами, не брезгуя никакой чёрной работой. Так был построен Тель-Авив, так были созданы и другие города и колонии.

Старики же смотрели на Палестину иначе. Они видели в ней только Святую Землю, землю предков, на которую они приезжали умирать. У знаменитой «Стены Плача», накрывшись покрывалами и раздирая на себе одежду, дряхлые миллионеры перед смертью замаливали свои грехи. Палестина была как бы кладбищем или преддверием тьмы.

Поэтому между стариками и молодёжью шла глухая борьба. Это борьба Дня и Ночи, Света и Мрака. Эта борьба также мешала развитию страны.

В Палестине запрещено говорить на жаргоне. Говорят там или на древнееврейском, или на русском языке.

Древнееврейский язык очень красив и звучен. Когда слышишь его, чувствуешь всю пламенность, всю горячность этой тысячелетней расы.

Иногда из пустыни в Тель-Авив приезжают на верблюдах евреи какого‑то особого племени — смуглые, как арабы, с жгучими глазами и гордыми линиями профиля. Из маленьких шатров на горбах верблюдов мелькают лица библейских женщин, прикрытые до глаз чем‑то вроде чадры. Так, вероятно, выглядели Рахиль или Лия, которую любил Иаков. Им запрещено даже разговаривать с посторонними людьми. Приезжают они в город за покупками с утра, а к закату солнца, плавно покачиваясь, караван уходит обратно в пустыню.

Это племя каким-то чудом осталось в пустыне и живёт, не смешиваясь с остальными евреями.

Местные жители принимали меня очень тепло, так как подавляющее большинство эмигрировало в Палестину из России и у всех сохранилась нежность и любовь ко всему русскому.

Однажды вечером директор «Колумбии» предложил мне посмотреть Яффу — арабскую часть города. Она мало отличалась от Бейрута. Те же дома с плоскими крышами, те же грязные улицы, тот же вечный базар. На маленьких осликах, волоча ноги по земле, проезжают трусцой задумчивые люди в красных фесках. О чем мечтают они?

Когда-то эта земля принадлежала им. Но они продали её за хорошие деньги. Получив их, они купили себе европейские одежды и стали пить свою знаменитую «мастику» — анисовую водку — в маленьких экзотических кафе и слушать заунывную музыку бродячих оркестров. Пили до тех пор, пока не пропили все. Оставшись без земли и без денег, они стали понимать, что сделали глупость.

Раньше такой араб лежал целый день на горячей земле под сенью оливы, которую он даже не сажал, она росла сама по себе. С оливкового дерева на землю падали зрелые плоды. Он брал мягкую, как блин, хлебную лепёшку, испечённую женой, заворачивал в неё оливу и отправлял в рот. Ел прямо с косточкой. Больше ему ничего не надо было, ибо это была его природная и любимая пища. А продав землю, он остался без пищи и без крова. Отсюда и пошёл антагонизм, недовольство евреями.

Земля в Палестине на вес золота. Вероятно, нигде в мире она не стоит так дорого, как там. Купивши землю, усаживают её апельсиновыми деревьями, которые через несколько лет дают огромный урожай знаменитых яффских апельсинов, самых крупных и самых вкусных в мире. Весь этот урожай экспортируется в Англию. Он скуплен на корню и даже не поступает в продажу или местное пользование. Проживая там два месяца, я даже не видел этих изумительных фруктов. (…)

В Хайфу я попал на концерт вечером и вечером же уехал, не успев осмотреть её как следует. Зато в Иерусалиме я задержался на несколько дней. Концерт мой был в саду, и семь тысяч иерусалимцев радушно принимали мои песни. После концерта я остался осмотреть город.

Когда-то он был местом паломничества христиан со всего мира. Теперь там никого не было. Дороговизна билетов, трудности с получением визы — о поездке туда нечего и думать.

Раньше большинство паломников ехало из России, поэтому здесь даже арабы говорят по-русски. Многие из них были гидами и работали с богомольцами.

На месте страданий Христа построен огромный храм, который куполом как бы накрывает места, где его распяли, где он был похоронен и где воскрес. Тут и Голгофа, и Пещера Воскресения, и Крёстный Путь. Двадцать религий имеют здесь свои храмы. Католики, русские, греки, армяне… Все увешано лампадами, но зажжённых немного. Притока верующих почти нет, и храмы пустуют.

После концерта со мной познакомился человек, который имел там свою автомобильную контору. Он был русским и православным, и именно он взялся показать мне все святыни храмов Гроба Господня, а потом пригласил меня обедать к себе домой.

Каково же было моё изумление, когда, войдя, я увидел на стене его кабинета… огромный портрет Сталина! После всего того настроения, которое создаёт блуждание по пещерам и алтарям, после мистической полутьмы, запаха ладана, треска свечей и мерцания лампад — вдруг портрет Сталина…

«Так вот куда проникло влияние этого человека! — думал я. — В цитадель христианства! В колыбель старого мира!» Я был настолько поражён этим, что долго стоял с разинутым ртом, глядя на портрет».

«Ах!… Возьми меня! А теперь, войди в меня! Ох!… Ай!… О-а-а-а…». Все. Дальше можно не читать. Потому, что дальше будет скучный текст о теории немецкого ученого-экономиста Вернера Зомбарта.

Два немца в начале прошлого века поставили себе цель выяснить корни современного экономического человека (homo economicus). Эио были: Макс Вебер и Вернер Зомбарт. Существовавшая в то время передовая марксистская теория не удовлетворяла этих пытливых ученых. Она все объясняла объективным ходом истории (диалектический и исторический материализм). Собственно, сами марксисты дали повод подозревать их учение в научной нечистоплотности. Дело в том, что вся история в их, на первый взгляд, стройной теории почему-то подозрительным образом обрывалась на коммунистической формации. Далее шла ненаучная тишь, да благодать. Вебер и Зомбарт, в отличие от марксистов, считали

капиталистическую цивилизацию не промежуточным историческим этапом, а феноменом. Кстати, Зомбарт, а не Маркс, как отметили русские рецензенты книги Зомбарта «Буржуа: Этюды по истории духовного развития современного экономического человека», одарил человечество термином «капитализм». Знаменитые немецкие социологи-экономисты трезво смотрели на вещи. Страсть к богатству и наживе, по их мнению, присуща большинству людей всех времен и народов. Но далеко не очевидно, считали ученые, что эта страсть приводит к зарождению хозяйств на капиталистических началах. Для исторического прорыва нужны так называемые «бациллоносители» или, иначе говоря, носители буржуазного духа. Буржуазные натуры, считали ученые, наличествуют в любой человеческой популяции. Все зависит от степени их концентрации в данное время в данном месте, которая спровоцировала бы носителей буржуазного духа на активные действия.

Это, так сказать, была их общая платформа. Далее научные пути двух соплеменников разошлись. Макс Вебер, решив, что «натура – дура», стал искать корни капитализма в протестантской этике. Вернер Зомбарт, в свою очередь, пришел к выводу, что семя буржуазности в человеческом сообществе заложено самой природой. Либо буржуазность есть, либо ее нет; и никакая протестантская этика, ни другие привнесенные обстоятельства вбить в человеческую особь буржуазный дух неспособны.

В это же время, когда Вернер Зомбарт исследовал корни капитализма и писал в Берлине книгу «Буржуа», другой «ученый» и революционер, Владимир Ильич Ленин, разрабатывал теорию о том, как этот самый капитализм уничтожить и на его обломках построить коммунизм в соответствии с теорией другого немца Карла Маркса. Владимир Ильич проживал в это время в Женеве по адресу: rue du Foer, 10, и писал книгу «Что делать?». Внешняя обстановка располагала к размышлениям и написанию книг: травка зеленеет; солнышко блестит; коровки пасутся, позвякивая колокольчиками; Монблан за углом; царские ищейки не рыскают… Сиди и думай, пиши. О сосредоточенности Владимира Ильича на своих мыслях в это время в среде русской эмиграции Женевы ходили легенды. Когда кинорежиссер Михаил Ильич Ромм готовил актера Бориса Васильевича Щукина к образу Ленина в фильме «Ленин в Октябре», то собирал разные сведения о вожде. Вот что рассказала Михаилу Ромму вдова Ленина Надежда Константиновна Крупская: «Гуляли они однажды большой группой в Швейцарии, в горах; вышли внезапно из ущелья на площадку перед Женевским озером, и тут раскрылась такая красивая, величественная панорама гор, освещенных заходящим солнцем, что все замолчали. Благоговейное молчание продолжалось минуты две. Нарушил его Ленин. Он сказал: «Сволочи!» Это было так неожиданно, что его спросили: «Кто сволочи?» «Как кто? — ответил Ленин.— Меньшевики, конечно! Кто же еще?…»».

Владимир Ильич, когда писал «Что делать?», конечно, знал о существовании Вернера Зомбарта, но был невысокого мнения о нем, считая последнего «вульгарным, буржуазным экономистом». Вот как Ленин отзывался о Зомбарте в работе «Победа кадетов и задачи рабочей партии»: «это — образчик того, как при помощи ссылок на Маркса извращают Маркса. Точь-в-точь так, как брентано, зомбарты, бернштейны и Ко подменяли марксизм». Вот так, о врагах с малой буквы и во множественном числе. Это был общепринятый язык печатной полемики в то время. Но изобрел этот язык не Ленин.

Еще задолго до рождения Владимира Ильича жили в Санкт-Петербурге два журналиста — Максим Антонович и Варфоломей Зайцев. Максим Антонович работал в журнале «Современник» у Николая Некрасова, а Варфоломей Зайцев работал в журнале «Русское слово» в отделе у Дмитрия Писарева. Оба журнала: и «Современник», и «Русское слово», считались прогрессивными и работали на одну аудиторию — так называемую, прогрессивную столичную молодежь: «наши», как их обозначил Федор Михайлович Достоевский, в романе «Бесы», и их подруги «углекислые феи», как их прозвал Николай Семенович Лесков в романе «Некуда». Антонович и Зайцев все время спорили между собой, кто из них «круче» в глазах прогрессивной молодежи, чтобы завоевать аудиторию. Напишет, например, Иван Тургенев роман «Отцы и дети» и оба журналиста давай «выкобениваться» перед своими читателями, спорить — Тургенев написал «прогрессивный» роман или «ретроградный». В конце концов Максим Антонович припечатал Ивана Тургенева к стенке, как автора «ретроградного» романа. Он так и написал: «разные там тургеневы, писемские, маркевичи». Так, в споре двух этих журналистов и родился язык печатной полемики.

Однако, стоит вернуться теории Вернера Зомбарта о происхождении современного капитализма, изложенной в его книге «Буржуа». Так же, как и другие инстинкты, буржуазность, согласно его теории, передается по наследству. Целостная буржуазная натура, по Зомбарту, складывается из предпринимательского инстинкта (активное начало) и мещанских добродетелей (пассивное начало). Буржуазным натурам, в свою очередь, противостоят, так называемые, эротические натуры. Эротические натуры всячески сопротивляются капиталистическому укладу жизни. Эротическую личность трудно выявить рациональным способом, ее можно только почувствовать. В качестве теста Зомбарт предложил использовать выражения типа: «Я страдал и любил, любил и страдал, таков был в сущности образ моего сердца». «Способность к капитализму, — заключает Зомбарт, – коренится в половой конституции, и проблема – любовь и капитализм – стоит в центре нашего интереса». Это, так сказать, один из признаков homo economicus. Есть и другой.

Проанализировав племенную предрасположенность народов, населяющих Европу, к капитализму, Зомбарт заключил: 1. Все народы Европы предрасположены к капитализму; 2. Различные народы предрасположены к капитализму в различной степени. Среди народов со слабой капиталистической потенцией Зомбарт выделил потомков кельтов (ирландцы, шотландские горцы, иберы, часть французов) и готов. Племена с сильной капиталистической потенцией Зомбарт разделил на народы героев («с задатками к разбойничеству») и народы торговцев. Классические примеры первой группы: римляне, норманны, лангобарды, саксы, франки; второй: этруски, фризы, алеманы (предки современных швейцарцев), греки, евреи. Повсеместное смешение кровей сделало невозможным провести такую же классификацию между государственными образованиями. Однако, согласно Зомбарту, отбор капиталистических видов проходит везде по одному и тому же принципу, а в два этапа – «сначала вытравливаются некапиталистические элементы» (эротические натуры – М.Л.), потом из капиталистических разновидностей отбираются варианты торговцев.

Трудно сказать, что имел ввиду Вернер Зомбарт, когда вводил термин «эротическая натура». Ведь и тогда было известно, что и носители буржуазного духа и их противники, все занимаются сексом. Скорее всего, Зомбарт задумался над тем, а с какой целью люди занимаются сексом, и под термином «эротическая натура» включил тех, кто не задумывается о потомстве, а ходит «на сторону». Действительно, если кто-то получает удовольствие «на стороне», то ему или ей нет никакого дела до капитализма. Например, средневековым рыцарям.

Теперь имеет смысл наложить эротическую теорию происхождения капитализма на нынешнюю ситуацию в России.

Начнем со второго признака. Хотя Зомбарт в своей теории не указал ни один народ, населяющий Россию, кроме евреев, но, если предположить, что Россия — это Европа, то все в порядке. Ведь по Зомбарту, все народы Европы предрасположены к капитализму. Но, с другой стороны, в значительной части населения России бытует мнение, что «Россия – это не Европа». Согласно этому мнению. «Гей-ропа нам не указ, и вообще, у нас свои «скрепы»». Трудно сейчас предположить, какое из этих мнений победит в России.

Но и с первым признаком не все так просто. Сидящий Кремле верховный правитель России вроде бы 100%-ный носитель буржуазного духа. Некоторые люди, стоящие вокруг него, постоянно обогащаются, как будто они потомки фризов, алеманов, или др. народов. Достаточно посмотреть список богатых людей России в журнале “Forbes”, там будет много его друзей. Но, с другой стороны, его враги оказываются почему-то либо в Лондоне, либо в местах не столь отдаленных. Поговаривают, что строит он не свободный капитализм, как в Европе, а некий государственный капитализм, чтобы все было под его контролем.

Так кто же он, «носитель буржуазного духа» или «эротическая натура»? Нет ответа.

И снится Верочке сон. На этот раз приснилось Вере Павловне, что стоит она на Красной площади в Москве недалеко от Покровского собора, или, как его прозвали, храма Василия Блаженного. Вокруг нее на площади штабеля бревен и досок, по углам площади на брусчатке лежали горками сложенные крюки, цепи, железные котлы. Потом на площади появились какие-то работники и закипела работа: застучали топоры, завизжали пилы. Через некоторое время эта суета работников прекратилась. На Красной площади возвышались виселицы, около Лобного места был сложен костер из досок, над костром висел железный котел, наполненный водой. И тишина….

Вдруг ворота Спасской башни раскрылись и на Красную площадь вышел главный начальник. Вера Павловна не знала и никогда не встречала его в реальной жизни, но в этом своем сне почему-то знала его звание. Главный начальник вышел на площадь в окружении свиты. Все люди, составляющие свиту, были как на подбор военной стати, но одеты в штатские дорогие костюмы темных цветов. Все они были в белых рубашках и в галстуках. Некоторые были в солнцезащитных очках. Главный начальник приказал свите собрать на площади как можно больше городских обывателей, чтобы они увидели, как их начальник уничтожает своих врагов, и ужаснулись. Свита разбежалась. Вскоре на площади, действительно, собралось множество людей разных возрастов, а свита опять сконцентрировалась вокруг главного начальника. Когда публика сгруппировалась на Красной площади, главный начальник обратился к ней с речью. «Народ мой! Мои избиратели! – сказал он, – Сейчас вы увидите, как я расправляюсь с врагами нашего Богоспасаемого отечества, которые сговорились извести меня и всех ваших начальников. Поверьте мне, это не наши люди. Это — экстремисты! Смотрите и не бойтесь! Я вас защищаю!». В ответ из публики донеслись крики: «Ты прав! И правь нами, сколько захочешь. А изменникам нашего отечества туда и дорога». Эти крики подхватили все обыватели, собравшиеся на площади. Молчать в такие минуты было слишком рискованно. Когда публика затихла, на площадь вышла группа людей, окруженная стражниками. Во главе ее шел высокий человек, как показалось Вере Павловне, со следами пыток. Остальные шли, еле передвигая ноги. На их желто-бледных лицах застыло выражение полного равнодушия ко всему происходящему. Некоторые из них останавливались, и тогда стражники подгоняли их ударами дубинок. Из толпы обывателей до Веры Павловны донеслись глухие возгласы: «Навальный» и «Фбк». Тут Вера Павловна увидела какого-то человека, проезжающего на ослике рядом. Он проезжал по Васильевскому спуску, с другой стороны Покровского собора. Вдруг какой-то мальчик выскочил из толпы обывателей, указал на этого человека рукой и крикнул: «Да это же Малюта Скуратов!».

Далее, стражники схватили высокого человека, возглавлявшего группу и посадили его в железный котел, наполненный водой. Затем, кто-то из работников зажег костер, через некоторое время послышалось клокотанье закипающей воды и над железным котлом «поплыли» клубы пара. Человек в чане сначала что-то кричал, потом замолк. А группу унылых людей стражники развели по виселицам и повесили.

Между тем, главный начальник в окружении свиты не ушел с площади после экзекуции, а обратил внимание на Веру Павловну. «Ты мужчина или женщина?» – обратился он к Вере Павловне. «Привести мне этого трансгендера»,- приказал он свите. Вера Павловна не знала, что такое «трансгендер», но ей стало страшно. Она побежала с площади, но упала, споткнувшись о брусчатку и проснулась.

#ВераПавловна #сны #рассказ

Французская актриса Анна Вяземски – не эмигрант 1-й волны из России. Эмигрант 1-й волны — ее отец, Иван Владимирович Вяземский-Левашов. Он родился в 1915 г. в Санкт-Петербурге в семье, принадлежащей к высшей аристократии. Достаточно сказать, что один из его родственников был министром двора у царя Александра III. В трехлетнем возрасте Иван Владимирович Вяземский-Левашов был увезен из России и остался во Франции.

Анна Вяземски родилась в 1947в поверженном Берлине, где ее отец, будучи офицером Французской армии, служил в оккупированной зоне Берлина. Ее мать, Клер Мориак, дочка французского писателя Франсуа Мориака. Таким образом, она, мало того, что по отцу принадлежит к высшей дореволюционной российской аристократии, но и внучка лауреата Нобелевской премии по литературе

В 2001 г. в Москве, в издательстве «Текст» в переводе на русский язык был издан роман Анны Вяземски «Горстка людей. (Роман об утраченной России)». В этой книге она описывает семью своего отца в преддверии революции. А потом пришли коварные большевики и семьи не стало. Ее поступок — более, чем похвальный, учитывая, что она любила своего отца.

Но, Анна Вяземски долгое время была женой и музой французского кинорежиссера Жан-Люка Годара и снималась во многих его фильмах. Известно, что Жан-Люк Годар даже по меркам Франции через чур «левый». В своей «левизне» он «переплюнул» всех французских интеллектуалов. В частности, Анна Вязмски снялась в главной роли в фильме Годара «Китаянка», где Годар ее устами прославляет Мао Дзедуна.

Из ее творчества, на мой взгляд, выходит, что русские «большевики» – плохие, а китайские «маоисты» – хорошие.

Анна Вяземски умерла Париже в 2017 г.

У женщин, может быть, и бывают, как кто-то сказал (точно, не Навальный), «нехорошие дни». Но лучше, если бы женщины сами определяли, какие дни у них «хорошие», какие – «нехорошие», или еще какие-нибудь другие. Не мужское это дело. Конечно, бывают чисто женские физиологические явления и чисто мужские, а бывают и общие. Например, бывает, как утверждают врачи, мужской климакс. Для просто-самцов этот климакс не проблема. Современные медикаментозные средства позволяют его нейтрализовать. Проблема это для альфа-самцов потому, что, помимо интимных отношений, первичные половые признаки играют у альфа-самцов важную для них социальную роль. Те альфа-самцы, у которых не работают первичные половые признаки, стараются  отвлечь публику другими действиями, например, играют в солдатики так, чтобы все видели. Исследования, проведенные у человекообразных обезьян, показали следующее: Вожак обезьяньей стаи, почему-то с рыбкой в зубах, пораженный мужским климаксом, обращаясь, так сказать, к своему «электорату», т.е. к простым членам стаи, взмахивает рукой и вертит натренированным торсом (больше вертеть нечем). В переводе на человеческий язык это означает: «Бандар-логи! К мне! А кто не ко мне, пусть валит из моей стаи. Кто не свалит, тех убью. Все. Время пошло». А что же «электорат», т.е. простые члены стаи? Ответ можно найти у Редьярда Киплинга в стихотворении «Дорожная песнь бандар-логов» (перевод Виктора Лунина): «Для всех мы отбросы, так что же! //Мы корчим ужасные рожи! //Напрасно смеетесь! Мы скачем по пальмам //навстречу великим делам!». То, о чем думает вожак стаи, у которого застряла рыбка в зубах, опять можно найти у Редьярда Киплинга в стихотворении «Командир морского конвоя» из цикла «Эпитафии» (перевод Константина Симонова): «Нет хуже работы – пасти дураков. //Бессмысленно храбрых – тем более. //Но я их довел до родных берегов //Своею посмертною волею.».