Пейзаж

Осенний пепел снова липок,
Костры потушены дождями.
Стволы окаменевших липок
В пруду уснули с лебедями.

Как будто звук размоклых скрипок,
Дождя неловкое бряцанье.
Безмолвное рожденье крика,
И ветра в листьях растеканье.

Остановись на этих гиблых
И неразборчивых минутах,
Когда не иссякают силы,
Но – ищут нежного приюта.

Душа – она, как дождь бездомна,
Ныряет, воет, изнемогнув,
А небо – тускло, небо – томно,
Тебя оплачет, грустно вздрогнув.

В слезах дождя – немая прелесть,
В струях тоски – слепая жалость.
Но очи всё же насмотрелись,
Но сердце всё же надышалось…

 

Две ипостаси

 

Делом занявшись, перестаю понимать содержанье часа.
Лени предавшись, бегаю взглядом по циферблату небесной сини.
Время – река, ибо уносит всё безвозвратно,
Вечные воды его – то бурлят, то стынут…

Две ипостаси мира – покой и движенье:
Слившись в одно, опять озадачат разум.
Тайны вселенной – формулами Эйнштейн
Выразить всё не может, – как и Софокл – фразой…

 

 

 

 

Вдвоём…

 

Она не понимала равнодушья,
Хотела быть навечно молодой,
Когда она не пользовалась тушью,
То просто побеждала красотой.

Её немного всё же удручала
Скупая обезмолвленость души.
Боялась тишины и не молчала,
Ломала по ночам карандаши.

Изысканности столько – сколько правды.
Играющее грустное дитя,
Так иногда задумавшись под лампой,
Она припоминала вдруг меня.

Я был дикарской замутнённой крови,
В своих мечтах я тоже был дикарь,
Но запинался я на полуслове, –
Лет сто назад ей подошла б вуаль…

Теперь другие нравы и заботы:
Мечтатель – прокажённому сродни.
Озёра превращаются в болота,
На тех болотах глохнут глухари.

Кирпичных стен ненужная опора,
И отчуждённость между этих стен.
И нервный тик ночного светофора,
И синей ночи «тёмный, тёмный плен…»

Она любила этой ночи почерк,
Отсутствие подчёркнутости черт.
Её бы раньше подвозил извозчик,
Ну, а теперь-автобус-интроверт.

Да мы расстались с этими мирами,
Воистину мы в будущем живём,
Хотя – точнее – между временами,
Так временно, безвременно вдвоём….

 

 

 

 

Околичность

 

Мне всегда было трудно расставаться с вещами.
И прощаться с местами, которыми жил.
Моё детство, настроенное скрипачами,
Вездесущим молчаньем наполнило мир.

Или может, я должен забыть эту вечность?
Неужели сломается бедный смычок?
Обрывается скрежетом бег мой по встречной,
Остаются лишь вещи, остаются лишь вещи,
Закоптелый подсвечник, да неба клочок.

Я всегда принимал околичность претензий,
Притязаний бессмысленность и наготу.
Прямоту пробежавших запястьями лезвий,
И беззвучие в деревенеющем рту.

Боже мой! О какой я толкую здесь вечности?
Наша память – всего лишь летучий обман.
Всё в тоске и поспешности, все в беде и погрешности первородной телесности нажитых ран.

И пока суицид до конца не рассердится,
Не просунет свой нос в заслоняемый стыд.
Бесконечная лестница, бесконечная лестница
В наше детство как в тайное небо спешит…

 

По-детски

 

Я буду ждать всегда.
И если надо – вечность.
Хоть между нами времени погрешность
И в отрешенности ночные облака.
Любовь в себе имеет бесконечность.
И столь трудна – насколько и легка.
Я буду ждать, покуда чувство живо.
Пока оно так горестно хранимо.
Пока не сгинут вечные века.
Я буду воскресать бумажной тенью
На позабытой школьной перемене
И падать, соскользнув, на белые колени
И на запястье цвета молока.

* * *

Я почти что уснул.
Только сумерки в синих глазах.
Вот остались обиды
и слёзы твои на листах.
Я почти что уснул.
Только строки горели на письмах.
Пусть останутся детские мысли
Звёздной пылью в ночных небесах.
Это купленный совестью страх.
Или – знанье, что истина только в устах.
Я прошу тебя – только приснись мне…

 

 

Обручённый

 

О смерти думал я и долго и печально,
В уединенье кельями влеком.
И вдруг открылась мне она случайно.
И суть её светла и безначальна
Теперь вокруг присутствует во всём…

Как к наготе святой, незнающей касанья,
Я подойду к звезде, светящей под Луной.
И будет шествовать печально предо мной
Душа исполненная святости и знанья.
Так через зеркало, в котором нет стекла,
Меня влекла сюда петлистая дорога.
Душа возвысилась – дотронулась до Бога,
Взлетела радостно и в выси утекла…

 

 

* * *

Я как будто забыл, всё о чём рассказать собирался.
Словно силился вспомнить, и опять провалился в печаль.
Словно вихрь безумный над городом мрачным метался,
И осталась в мозгу от него только чёрная мелкая гарь.

И закат – как зараза, и ночь – как распятье немое.
Я сегодня узнал, что такое бессмертья позор.
Я над Духом почувствовал звёздную силу покоя,
И пропитанный жалостью, Бога прощальный укор.

* * *

 

Даруется

 

Земное – ласково и нежно.
Как трудно нам проститься с ним.
Но мы уходим неизбежно.
И божий суд неотвратим.

Мы постоим на перепутье.
Помедлим ночью под Луной.
Вдохнём тоску озябшей грудью
И тихо вступим в мир иной.

В юдоли этой мы – одной
Стоим ногой, а слух – за гранью.
Но в искупление страданью
В конце даруется покой.

* * * *

 

Без слов мне стало ясно, что мы любим.
Так бессловесен медленный закат.
Когда взлетающие звёзды – мирно спят,
И путь вечерний ласково-безлюден.

Я тоже знаю, что в конце тропы
Вечерний сумрак холоден и тяжек.
Но милое окно огонь свечи покажет,
И вход домой счастлив и тороплив.

Сегодня тайны мира – все просты
Твои персты спокойные на пряже.
Я даже знаю – ветер с нами ляжет
В одну постель и наколдует сны.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Пробужденья

 

Мне снился снег. Свет искрами смеялся.
Ребёнком я бываю лишь во сне.
Быть может, – просто память о звезде,
Где я снежинкой неба воплощался…

Там музыка играет лишь для тех,
Кто сам в душе немного музыкален.
Из ноты вынимая детский смех,
Экстаз мы пьём и тут же погибаем.

Других миров предчувствуя виденья,
Мы усомнились в плоти бытия.
А звёзды льют лучи – и говорят, светя:
«Уже грядут иные пробужденья…»

 

*  *  *

 

Светловолосая, ты пришла в сны мои издали.
Среброголосая, как душа полюбила тебя забыть не могу.
Как руки твои целовал исступлённо.
Ты говорила, что нас разлучила любовь непонятая твоя,
А я говорил, что моя.
Но полно, забудем обиды и злые ошибки,
Теперь разлучить никто нас не сможет!

 

 

Волна

 

Я слышу неясные звуки,
Как будто из-за стены.
Как будто ласкает шлюпку
Шёпот речной волны.

Какое-то шелестенье
Кувшинок – или камыш.
Как будто стекает время
На сдвинутые колени,
На которых ты спишь.

Будто я снова грежу
Тем, что ушло навек.
Слияние рук твоих нежных,
Словно смыкание рек.
Ты сопричастна тайне
Грустной моей любви.
Клумбы покрыты цветами.
Хотя бы один, на память,
Ты сегодня сорви…

Нет, я не знал, что трепет,
Этот детский простой,
Меня повзрослевшего встретит
Лёгкой, немой тоской.

Думаешь – я забылся
В глупой возне речей?
Тот поцелуй, что не сбылся,
Нет его горячей.

Если терзает память,
Значит – где-то есть путь.
Я земными руками
Мечтаю тебя вернуть.

 

Море

 

Я хотел бы спуститься к морю,
Сесть на прибрежный валун
И долго-долго, до головокружения,
Наблюдать за волнами…

Моё тело подчиняется законам распада.
Белки бесполезно размножают себя,
Посылая почти идентичные копии в будущее.
А море остаётся морем,
Даже если меняет берега…

Песчинки, опускаемые и поднимаемые водой,
Удовлетворённо чавкают.
Я закрываю глаза:
Бесконечный, бездонный шум….

Твоё лицо… смотрит на меня,
Подсвеченное экраном компьютера…
С каждым наступлением утра и наступлением вечера…
Мой взгляд, проникнув в твои зрачки,
Найдёт твою душу в астральном бытие…
Мой вздох обнимет твоё тело лёгкой дрожью…
Нас разъединяют такие пространства…
Такие безнадежные сны…
Мы должны были разучиться мечтать,
Но море, море… продолжает нашептывать твоё имя…

 

 

*  *  *

 

Приходит время забывать
Все муки тяжкие земные,
И медленно – в миры иные
Ночные окна открывать…

 

 

*  *  *

 

Изнанка

 

Подёргиваясь и мыча,
Проходят мимо два придурка.
Как будто – тема для смычка.
Изнанка божьего искусства.

И если думать сгоряча –
И не грустишь, и не жалеешь.
Идешь, мыча, и душу греешь
У «добродушного» врача…

Сегодня Солнце ставит банки.
И пухнут улиц синяки.
А мы – избранники тоски,
Рассказываем людям сказки
О том, что это пустяки:
Болезни взрослые близки,
И ада жаркие подарки…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Слеза

 

Молчанье длится три секунды,
И тихо падает слеза.
Я никогда смотреть не буду,
Смотреть опять в твои глаза.

Нам начертали расставанье
Дороги, звёзды, фонари.
Я вспомню о твоей любви,
Пространства жизни покидая.

Остались песни и стихи,
Не воплотившиеся всуе.
В надзвёздном мире нам рисуют
Блаженно тихие пути…

 

 

Песня женщины

 

Мне твоё лицо бывало страшно:
Столько изуверства и добра!
То – в цвета тоски оно окрашено,
То в нём – просветления жара.

Иногда печалями погашено,
А порой светлей, чем благодать,
Мог ты и серьёзно и дурашливо
Мудростью всегда располагать.

На тебе миров прикосновение,
Битва вдохновенья и греха.
Я всегда искала объяснения,
Смысла конвульсивного стиха.

Не был на улыбки расточителен,
Но всегда, с какой-то высоты,
Упадал кадык душе-мучительный,
Наглотавшись горькой пустоты.

Через губ убийственных расщелину
Сыпалась усмешка на меня.
Да, конечно, я была растерянна,
Слишком влюблена, чтоб обвинять.

А теперь, кому споёшь ты песенку?
Кто оценит царский этот гимн?
С кем тебе однажды будет весело?
Для кого ты будешь дорогим?

 

 

*  *  *

 

В холодном воздухе

 

В холодном воздухе весны
Снежинки медленные тают.
Так сны печально отлетают,
Забвеньем в ночь унесены.

Мне остаётся вспоминать
Прикосновенье и улыбку,
В которых невесомой пыткой
Ко мне струилась благодать.

И чем печальней – тем прекрасней,
И чем нежнее – тем больней,
Воспоминания тихо гаснут
Закатным солнцем меж ветвей…

 

 

На Уме

 

Я жду приближения сна,

как алкаш с трясущимися руками
ждёт водки в шалмане:
Он – на грани! На грани! На грани!

Соскочила со старой пластинки игла.
Граммофон мой не выдержал грустного блюза.
И таращит глаза на меня из угла,
Одинокая, голос сорвавшая муза.

У меня на уме отрывки из Упанишад,
Я вчера со смертью выпил на брудершафт.

 

 

 

 

*  *  *

 

Ночной сумбур

 

Когда голова отсырела от сна,
И спички набухли от сырости ночи,
То воспоминанья о детстве – короче
И реже приходят – чем в память весна.

Когда светофоры – как жёлтые спички,
Погаснут и вспыхнут, и снова – в огне,
И ты просыпаешься где-то во вне
И смысла всем телом заспавшимся ищешь.

И сны – как нарывы на ягодном теле.
И сок сновидений по утру оглох.
И ты вспоминаешь как тяжко смердели
Глухие потери распавшихся слов.

 

Гимн Баху

 

Могильный прах – где пальцев невесомость,
И в каждом такте – космос зарычал!
И шестипалый звук – в нём демона качал,
Почуяв к звёздам нежность и влекомость.

Аккордов задрожала лихорадка,
И кто-то ласковый морщины охладил.
И прорастающая крыльями лопатка, –
Как страшная разгадка темноты.

И в перекате гордом тех беззвучий,
Он перенёс печаль – движеньем век со лба,
И одолел её – и дёрнулась губа,
И в небо поднялся поток токкат могучий.

Так Серафим задремлет над листом,
И, просыпаясь, чувствует взросленье.
Межзвёздных нот читая повторенья,
Записанные кряжистым перстом.

Тут Пассакалья – ясно чувству внемлет.
И детство в нём – как песня светлячка.
Дитя изображает старичка

И яблоко тоски прикладывает к стеблю.

Мечтательное

 

Я уеду туда, где зимы не бывает.
Там и воздух прозрачен, и мягок загар.
Ветер медленно лапами пальмы играет,
И от моря к звезде поднимается розовый пар.

Стану молча бродить по песчаным заманчивым дюнам,
И с прибрежных камней осторожно моллюсков снимать.
Там почувствую снова себя и весёлым, и юным.
Научусь мимолётного счастья дары принимать.

Там печаль шелковистей, и время скользит незаметней.
Воспевается небом пространства задумчивый взор.
Там отдамся раздумью и сладости летней,
И над морем увижу мираж лиловеющих гор.

 

Я думал ты придёшь

 

Я думал ты придёшь.
Я думал ты нагрянешь,
Как летний дождь летящий свысока..
Но нет тебя – и на душе тоска,
Когда в грядущее через окно заглянешь.

Надежды не вместит фантазии челнок.
И сон – не заменит прикосновенья.
Прошедшего прекрасные мгновенья
Пусть будут в памяти, пусть их заметит Бог.

У грусти – прелесть тайная своя.
И если не любовь, то грусть нас посещает.
И белые страницы освещает,
Как освещает взор печальная слеза.

И, может, счастлив я – хоть я один.
Весь светел и далёк от сутолок и торга.
И буду жив до пепельных седин,
Лишь памятью тобой зажжённого восторга.

 

 

 

 

 

 

Не забудьте…

 

Подойди к окну. Неслышно
дышит небо облаками.
Облака роняют боль
В нас – усталыми дождями.

Если к смерти – лучше пешим.
Если к небу – на карете.
Облака роняют шелест
И как будто говорят:
“Не забудьте о Гамлете,
Об обманутом Гамлете.
Он ни в чём не виноват”.

Всё что сыграно без фарса –
Бесполезный спор с богами.
Облака роняют шелест.
Облака роняют боль.
Может, лучше – пообщаться
Сквозь пространства… облаками.
Дождь, колышимый ветрами
Говорит про нас с тобой.

 

Будущее земли

 

Как хорошо писать о чувстве,
Когда – ни чувства – ни тоски.
Так вечность давит на виски,
И жив покуда – не отпустит.

Как хорошо писать о грусти,
Когда земля – бетонный шар.
Когда безвременья кошмар
Сжигает поцелуев устья.

Как страшно мне баюкать смерть
Руками, что любви искали.
И вот, душа моя – в бокале.
Последний шанс чуть-чуть прозреть.

Я вижу день – сгорят все письма.
Поэты будут казнены.
И в чей-то мозг вживляя числа,
Машины будут видеть сны.

Двойник

 

Я исчез, растворился в воде.
Не ищи меня больше нигде.
Я – лишь пар над осеннею лужей.
Я лишь – ворона скаредный крик.
И поверь, что – не я тебе нужен,
А – рождённый печалью двойник.

Как младенец, я смертью разбужен.
Снова детство я вижу своё.
День постиран, помыт, отутюжен,
Столь любезно ко мне бытие?

Был я, с яслей, спокойный и мудрый.
Рано знал – что такое тоска.
Почему-то тошнило от пудры
И мутило от пасты слегка.

Всё поплыло, прошло, зачерствело,
Наизнанку одетая явь.
Слишком быстро в глазах почернело,
Помутнело, как старый хрусталь.

Обесславь этой жизни природу.
Улыбнись, как мертвец мертвецу.
Ведь любовные глупые слёзы
Люциферу совсем не к лицу.

И не хочется «доброго» бога
О загробных поблажках просить.
А – реальность – зашторьте немного,
Если вовсе нельзя погасить…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Облака

 

Так легко и так плавно по небу плывут облака.
По тихому небу,
По чистой лазури.
Плывут облака так неспешно …
Плывут, обо всём позабыв.
А небо, столь безмятежно …
Тёплый ветер веет так ласково,
Плывут облака, обо всём позабыв.
Безвременье стало над миром
И вечность …
Хаос пронизала безбрежный,
Тоскою мне сердце пробив.

 

 

Немного о судьбе и любви

 

Я не хочу идти завтра в город
И говорить с людьми о ценниках,
Которые нужно налепить себе на лоб,
Чтобы получить хорошую работу.
В моей комнате протекает река спокойствия.
Я хочу говорить с другими людьми,
Которые будут слушать меня так же внимательно,
Как их слушаю я,
Которые будут грустно кивать на мои слова.
По их комнатам протекают реки спокойствия.
И не дай мне бог встретить человека,
Который будет удивлён тому, что я скажу,
И станет громко одобрительно смеяться.
Потому что я не люблю чувствовать себя актёром.
Я хочу положить голову на твою ладонь,
потому что её линии – это линии моей судьбы.
И ты знаешь, что у жизни нет цены.
И, что в этом есть двусмысленность –
– река спокойствия.
Но завтра я пойду в город
И буду говорить с людьми,
И они подумают, что я забыл о твоей ладони.

 

 

 

 

 

Изъян

 

Весь день в словесной нищете.
Вся ночь в безумии пожара,
Неотразимом на листе,
И не подвластном буйству дара.

Слова бессильны, голос глух.
Полёт души неописуем.
Произнося названья вслух,
Мы только тени снов рисуем.

Когда сорвёшься с высоты
На холод каменной кровати,
Твоим губам огня не хватит,
Чтоб выси оживить черты.

Постигнуть можно только чувством.
Всё остальное станет прах.
Чтоб этим овладеть искусством,
Познай изъян во всех словах.

 

Беспозорность

Как небеса чисты и нежны!
Они свободны и безбрежны.
В них – Беспозорность наготы,
А я отвык от чистоты.

Порой так хочется умчаться
Туда! – в безудержную высь…
Где сонмы ангелов роятся,
Где звёзды вечные зажглись.

Но держит крепким притяженьем
И угнетает взор земля:
Мечты мгновенным отрешеньем
Стальных оков уйти нельзя.

На грозном тронном возвышенье
Следит Господь, творитель дня
Надежд души моей круженье
И угасание огня…

 

Но сердце знает эту тайну:
Мне снится – я лечу во снах…
Ночь оборвётся, и случайно
Проснётся сердце в небесах.

 

Зима

Моя душа грустней самой себя, —
От музыки печальной — в просветленье.
Твои худые детские колени —
Виденье, — что преследует меня.

Мои глаза — испуганней, чем страх,
Они уже давно не замечают
Оранжевых на фоне снега чаек
И застыванье слова на устах.

Кружится явь, и времени печать
Неосязаемо и безвозвратно снята.
Распахнута больничная палата,
В которой больше некому кричать.

Мы силились друг друга обогнать,
А вот и к нам надвинулись угрозы.
Мы беспощадно подавляли слёзы,
Чтобы теперь улыбку подавлять.

 

 

*  *  *

 

Прости, что ты сейчас мне так нужна.

Подросток, девочка, ребёнок – не жена.

Свеча любви, что где-то зажжена,

Была во мне, – давно погасла.

И я готов простить тебя за то, что ты прекрасна.

 

Куда идёт калека? – не дознаться.

И как узнать, – где бьют струи вина?

Мы можем в сумерки друг к другу прикасаться.

Подросток, девочка, ребёнок – влюблена…

 

И я влюблён. Но гнёт могильной скорби

Мне говорит: “Не прикасайся к ней.

Пройдёт немного дней – ты будешь сгорблен.

Убогий вид твой скорбен будет ей.

 

Прости, что ты сейчас мне так нужна.

Подросток, девочка, ребёнок – не жена.

Свеча любви, что где-то зажжена,

Была во мне, – давно погасла.

И я готов простить тебя за то, что ты прекрасна.

 

 

Структурный бред

 

Прямоугольник стола.
Запахи времени.
Свет. Тьма.
Оцепенение взгляда,
ведущего в никуда.
Пыльный ожёг суеты.
Музыка повисшего поцелуя…

Вьючные спины планет.
Бутоны тоски.
Орбитальные безмолвия.
Улыбка на лице дьявола
Кроткая…

Грёзы лишённые образов.
Имя созданное из вакуума.
Неосязаемые флюиды смысла.
Бог.
Глубокий старик, засыпающий
перед смертью у экрана телевизора.
Проглоченный атом.
Матрёшка души с улыбающимися
лицами политиков.
Человек без кожи.
Иглы под ногтями.

Кратер зрачка.
Ночь не помещается в слово.
Антарктида – самый большой айсберг.
Если ты спишь больше, чем пол часа, –
ты трус.
Если ты понял, что за тобой следят, –
Ты философ или шизофреник:
это одно и то же.
Если ты любишь спать при свете, –
Ты психолог или шарлатан:
Не обманывай ночь.

Никому не говори, что деревья умнее
людей.
То, что первичнее, то непостижимей.
Самое недолговечное – это смерть.
Если тебе бывает скучно,
попробуй изобрести колесо.
Или заедай свою тоску
Сухофруктами цивилизации.
Не дави паука, у которого восемь лап.

Время истекает.
Бог спрятался от времени.
Выкуп, который он заплатил, –
Третья часть его души.
Всё бессмысленно пока ничего
нельзя нарушить.
Смысл – есть Бог.
У каждого плода есть зерно.
Зерно – это смерть.
Самое драгоценное – это гармония.
Люди спрятались от гармонии.
Выкуп, который они заплатили,
Ещё не оценен.

Если твои башмаки промокают,
Значит ты близок к Богу.
Потому что Бог там – где вода.
Ноги того, кто наступает на бога,
холодны.
Если в твоём сердце есть огонь, –
Не бойся одиночества.
Пусть его раздувает ветер.
В мире скоро не будет слов,
Готовь себя к холоду бессмыслия.

Мироздание имеет свои тайны.
Тот, кто неосознанно живёт по законам,
тот блажен.
Ток света диктует закон мыслям.
Тот, кто узнал закон, не сможет
быть правым перед всеми.
Не всё можно синтезировать.
Материя стремится к материи,
пока не происходит первичный взрыв.
Только Бог может синтезировать и аннигилировать
всё, что ни есть в мире.

Я знаю, что моё время истекло.
Потому, что я люблю пустыни.
Пустыня – это место, где нет
преткновения взгляду.
Голова Бога – в его желудке.
Я – верблюд без горбов.
Бог покарал людей страданием,
а себя невозможностью родиться.
Он перебирает чётки времени,
чтобы обрести покой. Он не
знает покоя – потому что он сам – покой,
какого никогда ещё не было.
Я говорю с вами притчами,
потому что я не умею мечтать, как вы.

В моём белом шкафу
Идёт чёрный снег.
В ящике стола – письма, не ушедшие в пустоту.
После приступа гнева,
Всегда приходит сожаление
и раскаяние.

Как пленительна усталость,
Готовь своё тело к посещению Бога.
Хороводы звёзд – это только намёк на обман
( но – самый сильный )
Дьявол заставляет душу скорбеть,
Научи её смеяться.

Ночь… а утром запорхает первый голубь.
Тяжелеют брови.
Сон – как и любовь – нежнейшее из насилий…

В моём сердце цветут розы страха.
Ночная боль, как случайный поцелуй,
Неизгладима – незабываема…
Я вспоминаю море…

Голос – предатель характера,
Оповещатель греха и добродетели..
В пальцах и сложении рук –
Тонкость души…
Путь к Духу лежит через подрыв всех чувств…
Жизнь – это дышащая смерть.
Внутри смерти – самая настоящая жизнь..
Не бойся борьбы…

Ночь и рассвет –
Свидетельство для незрячих.
Как быстро свет приходит в глаза,
И как быстро их покидает..

Я сажусь на пароход судьбы.
Волнам нет счёта – они бесконечны…
Нужно убрать горизонты.
Горизонт – это тоже предел –
Хоть и недостижимый..

Спазм отчаяния, переходящий в экстаз,
Барабан пистолета крутится уже вторую вечность,
Патрон вложен не тобой,
Курок щёлкает и сплёвывает последнюю секунду..
Как всё это остановить ?
А стоит ли…?

Ноготок тоски, щепотка горя,
йота гордости, ложка тщетности,
крупица воспоминания,
лёгкость могильной плиты,
Звёзды…

Прикасайся – только медленно…
Чтобы не повредить грань,
Чтобы не нарушить тонкости оболочки…
Всё познать и всё полюбить…
– Только тогда можно успокоиться…

 

 

Этого не может быть !
Зачем ткань тела так болезненно реагирует на огонь ?
Жидкий огонь крови поглощает и всасывает огонь Фатума..
И от этого возникает головокружение..
Если долго смотреть на языки пламени –
Теряешь равновесие, взгляд плывёт, разум не мыслит,
Как будто открываешь дверь в пустую, тёмную комнату..
Загадочность и таинственность огня..
Этого не может быть !

Печаль пойманная в чужих ресницах,
Скорбная складка губ у благородной и знающей себе цену девушки.
Мимолётность прозрения.

По ходу дел

 

Сегодня умер мой сосед.
Мне это было безразлично.
Покупки делал я привычно,
Привычно доедал обед.

Сегодня я – а завтра ты,
Уйдём в забвение под утро.
И безнаказанны мечты,
Что нас снедали поминутно.

Весь мир – навыворот кишкой,
Любая пища будет калом.
Сегодня изойдёшь мочой,
А завтра, абсолют-астралом.

Неповоротливей стиха,
Бредёт подвыпивший уродец.
Он заглянул уже в колодец
Суицидального греха.

Верёвка – жизнь: порви-приклей.
И кто-то в ужасе постыдном,
Опять застынет у дверей,
И плачем изойдёт обильным.

Там за стеною, может, есть
Немой зачаток жизни новой.
Какой-то – посиневший весь,
И весь отрёкшийся от слова.
И я, почувствовав пробел,
Не в смысле – а скорей в законе.
Давно смотрю на подоконник,
Но не вступил. Но не взлетел.

Там детства путь перелетел
От пикника к большому бою.
Господь осудит и уроет.
И – это ВСЁ – по ходу дел.