Дом в бытие

Дом в бытие,
Смещается дальше, дальше, дальше
На карте айфона
Новая точка, надежда
Расстилается новыми мостами и перекрёстками,
Сотней наречий и нравов
Архитектура мыслей утыкается в небо и витает как птица
От сейчас и за горы

Живу ближе к гречке, кефиру,
Речи русской
И не
Бруклин – это крошечная миниатюра мира,
Только все мирные.

Дом в бытие, сознание дома.
Луна в третьем доме
Узбеки напротив окна
Любезничают, предлагают плов,
Прям как дома.

Бытие конечно меняет сознание,
Выковывает меня не жалея, как бронзовую скульптуру,
Я совсем другая,
Даже на сообщения отвечаю сразу, а не потом, потом, потом
И на карнизах новые шторы,
Но никак не завешать окна, что выходят во двор внутренний,
Сотканный из беззаботной свободы,
Боя морского, содранных колен,
Портвейна на зареве,
Нулевых в нигилизме,
И страны, которой больше нет.

Вращение

Вокруг оси Земли, и крови
вьётся кружевным серпантином
мой углеродный след,
по родословным венам
к самому краю ветви.
Плодородной лозой,
ветер мои соки колышет, срывая пыльцу.
Я стою лицом к солнцу
к пращурам спиной,
они щурятся хитро во след
из прохладной тени указывая мне дорогу
“лети”, – верещат мне суки́ моего дерева
И я лечу и тку гнездо своей реальности из снов,
слов, вытекая за грани земель, за границы правил.

Возвращение
в эту центрифужную силу
матери(и)-земли
острым колом любви пронизывает глубже,
нежели статичное присутствие

И привязанность, Богом вязаная
мохеровым полотном пеленает,
подбирая в свои петли,
всё, что выскользнуло по дороге

Превращение
себя в родного человека
Корни обовьют
почвой памяти почившие предки
И путь мой озарит очаг,
что выкопаю из-под их исчезнувшего дома

Эти ле́та

Эти ле́та как нанизанные бусинки
Ожерельем на шее
Живу детство
Жданный каждый покос
Нежный голос сирени.

Наперекор промозглой геометричной Сибири
С её черно-белыми днями и видами
Ровными домами с острыми углами
Расписанием точно отчеканенным
По минутам
Это холодная луна

Поэтому там все говорят: «ехать «на Землю»»
Ведь у бабушки на Урале все горизонты
в солнечный небосвод утыкаются
Ветром обдувает косматые луга
Которые косят родные
Все живы и дружат
Всё вширь разверзается как куст папоротника
Стрекочет, жужжит, щебечет,
Пьёт самогон.
Там я собирала свободу,
Земляникой в ведёрко
Нашла край света, в лощине
Край своего тела
Ума бескрайность, познавала
Святость всего живого
И не
Накосили сена для моих друзей:
Лошади, баранов и кроликов,
Которых мы съедим.
Зверобоя, душицы охапка,
Будет источаться летом в поезде
Обратно на луну.
И крапива всё ещё опаляет конечности
На память, о конечности боли.
Так я проживала вечность,
И даже не знала об этом.

Песочные часы

Золотою пылью лежит прошлое
На песочных часов дне
Оседая в глыбу необъятную
Дни выскальзывают в седине

Воротить не надо, не томлюсь
Прожито – отпето, в памяти
вязкой простыни, узлом
морским шрамы перетянуты

В часах стеклянных тоненького горлышка
В воронке ощупью карабкаюсь к судьбе
И глиняная кукла под правым рёбрышком
Мне шепчет компасом дорогу в темноте

Докажите, что вы человек

Каждый божий день, меня просят оправдать
Доказать мою человечность,
Нероботоспособность,
Вселенная, сжавшаяся в отсвет экрана, испытывает
на различение пешеходов и светофоров,
автомобилей, и мордочек зверей
Извольте, мне совсем не чужды
бабочки в голове, тараканы в животе

Нет, не робот я пыталась, правда, правда
Бездушно запамятовать в душной келье былого
Чувствовать ничего, стать глухой глубиной океана
Расширять кругозор своего подсознания в материю чёрную,
В неслышно вскормленного левиафана собой
Тобой и ими, случайными прохожими,
Пестрящими, как уличный базар, лентами новостей
Там, где-то я стою на картонке и меряю вечность в горошек
через пройму законов хитрый старик да подглянет
украдёт невинность мирной, незапятнанной кровью, страхом,
жизни

Я мыслю всё это, а значит я существую,
я чувствую это до боли сладкой в жилах,
а значит живу, бесконечно
неотвратимо влюбляясь в узоры
иду за тобой и к тебе
Ну какой же я робот,
раб божий день
как хорошо быть

Вещи вес

Расширяется в пространстве,
дом оседлого
выливается в подъезды
памяти геранью
и шаги протоптаны во времени
виноградом чёрным
узнаваемости

калькой друг на друга
наложились
тени дней
В совпадении линий
– родность
Мой уют сутюжился
белым покрывалом
инородности

Разверзается изнутри
дом кочевника
для чужого взора неприметно
неприглядненько
Корнями змеистымы древенится
Заполняя закоулки помешательства

В чемодане тканном, хлёстанном дорогами
Каждой вещи вес сравним с эонами
Золотая жила на колёсиках
Каждой вещи весть
эхом из пустот доносится

Без обузы, выверено памятью
выдумано, вымучено смыслами
шишечки сосновой вес –
таёжный лес
распустившейся в ладошке девочки
фракталы безмятежности по комнатам
архитектура ценностей навыворот
в шишковидной железе
житействуют кочевники

Когда-то давно, я был человек настоящий

Когда-то давно, я был человек настоящий
Чукчей был я
В яранге, торчащей на оголённом торсе земли
Словно сосок матери
С прикованными к ней мерцающими струнами
Полярного сияния
Словно в сердце, Богом брошенного, расколотого малахита
С заиндевевшим временем
Прижимаюсь к другому человеку настоящему
Мутлювьюи – «дыхание крови»
Каждый вздох её распахивает птичьим крылом
Стужу ночи
В тусклом мерцании мха плавающем в нерпичьем жире
С китовым ломтем плавающем волнообразно в утробе,
На бездетной глади земли
Мы делаем новых настоящих людей,
Которые опровергнут её бесконечность,
И будут рассыпаться красным бисером в веренице времени
До тех пор, пока не заледенеет последнее сердце
Мира нижнего

Слово

Слово – не воробей,
улетевший, а пойманная
канарейка, в клетку.
Горланила, верещала
о мирском, о вольном
Ино-мыслием, инако-любовью
Неугодная, не угодила
ловцам снов,
своим наивным гомоном,
грудью полной прохлады за́ревной,
и сероводорода.
словленная с грохотом
берцев забубнивших
друг об друга
затопчивших смыслы,
помыслы
клювики словец из прутьев ста́ли тянут семе́мы
Узники господства узкого
Мы – не мы
И небо онемело
заточило нёбо
в миндалинах простор

Сумерки

Предвещающей трелью тьмы
сумерки давят на грудь

Солнце, делегировав тепло
Шуршащей молью лампочек
Вытекает ослепительной глазуньей
На новый чистый лист,
Где мы, восьмиклашки
списываем друг у друга
Домашние, легко
знаём о жизни всё
абсолютно, кроме дробей

но здесь и сейчас,
в прохладе закатного чернозёма
В лабиринте своей раздробленности
цепляюсь за вращение светил,
как за единственную постоянную
где уравнение солнца и луны над горизонтом
бескрайним хроноса посохом
Провязывает все петли моих воплощений

И вот сейчас и здесь
пересытые мыслями
зверь и птицы замкнулись
на себе
проглотили темноту
молоко засохло на губах
призраки вылезли, выползли тени
плутают с пути, жонглируют снами
заманивают прошлым

На корточках разбитых коленок
Собирать себя черёмухой рассыпанной в беге
И цельной
душу повернуть на юго-запад,
грудями выстрелить в восток
неиссякаемым волнением
вечного искупления,
гравировать демиурга
татуировкой на теле судьбы

Эквилибристика утра

Утренние трели машин
За окном оживили мои глаза
И все видения из нутра
В пируэте рассеялись в разные стороны
Явь завистлива, не терпит измены
Лишь тело резонирует
Как дрожащая свеча
На ту погоню, что мне приснилась

В крохотный миг
Между кроватью и будущим
Я неосознанно думаю
На канатной верёвке,
Что тянет меня в новый день
Будет ли он особенным
Стоять плетёной изгородью моих дней
С вышины которой лучше видно «было»
И легче попасть семенами корнеплодов и акаций
В грядущий чернозём

Или ноги подкосятся, и я упаду
Как вчера и нередко
В вязкую сизую пену дней
Где сирены ехидные
Сладострастными песнями
Усыпляют надежды и с улыбкой тянут вниз

А во снах продолжает бежать
Незнакомец
с твоим же лицом

Я не плохой человек

Я не плохой человек
А просто не выспалась
Как сном вскипячённое млеко
Пролилась на гладь торного дня
И воробьи своим утренним щебетом
Не дострочили прорехи полусна
И зияет «вчера» недосказано нудно

Или, может, чьё-то слово-дело
Как последняя капля отскочила
С затылка, переполнив сосуды моего всепринятия
«с меня хватит!» – сказали духи моей души
и мы закрылись до следующей купели

Я человек не плохой
Хотя, перед кем ерепениться
Перед зеркалом вышним лукавить
В отражении неба я состою из двоякого,
Как кот на моём одеяле
Тягаться с иконой спеси не хватит
С тенями своими устрою бал
И в полуночном пасьянсе
Я проиграю нежность,
Что им недодал