ГЛАВА 1.

1.
Средь скал высоких и далеких,
Средь гор возвышенных и одиноких.
Там, где вершина ледника,
Видна в лучах издалека,
Блистая в переливах света,
Была во злато вся одета.
Ее корона величаво, подобна мантии курчавой,
Покрыта мерзлой синевой,
Царил там мир и был покой.
Чуть ближе у подножья гор,
Раскинулся лесной шатер.
Деревья сосны вековые,
Стояли мрачные, седые.
В своей былинной красоте,
Хранили память в вещном сне.
И ветерок игривый, нежно
Клонил макушки столь любезно.
Листвой зеленой шелестя,
И лаской почствуя, любя. 1.
А с гор меж скал, в ущелье диком,
Неслись потоки с грозным рыком,
Вздымая воды, бурных глыб,
Бросая их нещадно в пропасть,
Чей вид внушали страх и робость.

2.
Чуть вдалеке от грозных вод
В тиши полей виднелся свод,
На нем был крест. Он позолотою своей
Горел, как пламень, средь ясных дней.
То, монастырь был одинокий,
Стоял в руинах. И был далекий,
Забытый всеми, людьми и миром.
Стоял в унынии, отверженным и сирым.
Уж, не был слышан, колокольный звон,
Сердца будившие к молитве. Чей стон
Души смиренных был, отрадней
Радости заблудших.
И не курился больше фимиам, святым
С молитвой духа, благовонный дым.
Не слышно было пенье певчих, в час ночной,
Ни бденье поздние монахинь, во смиренье,
Чей труд духовный, жизни строгой,
Был к небесам, святой дорогой.
Теперь утерян лик святыни,
Уж больше нет святой твердыни. 2.
Что ж, нынче так. Иным кумирам
Поклоны стали бить усердно
И утверждать, что это верно.
Забыли мудрость старых дней,
Пренебрегли завет мужей
И покорились, власти новой.
Оставили сей путь Христовый,
Что б дань отдать, иным страстям,
Покорным быть, другим вождям.

3.
А в тишине одна, в молитвах строгих,
В постах суровых и жестоких,
Жила монахиня в убогой кельи,
Среди развалин и руин,
Как одинокий херувим.
Влача не милый век, в своей печали,
И памятью томимая, в своей далекой дали.
Уж серебристой сединой,
Давным – давно покрылись власы.
Уж отпечатался покой,
В смиренном одеяние рясы.

4.
И взгляд печальный, тяжких дум. 3.
Куда – то вдаль,
Как будто звал, он в одночасье.
Был устремлен в былые дни,
Будил он память, воскресавшие ненастье.

5.
О, память! Мы ею дорожим.
Ее же, проклинаем.
Она же для души, как ангел, херувим.
Она же демон злой, когда она терзает.
Когда в груди немой,
В порезах сердце, кровью источает.
Тогда утерян свет и радость и покой,
И изнывает совесть, которая карает.

6.
Уж много лет, прошло с тех пор,
А помнится, как день вчерашний.
Теперь, седая старость и потухший взор,
Да демон рядом, спутник дел всегдашний.
Всегда готов он с радостью служить,
Да память если что, удачно освежить.
Ах, молодость! Ее мы часто вспоминаем,
За дни цветущие, ее благословляем.
Она, как сад весенний, благоухает и цветет, 4.
Так в ясный день, в лазурной высоте, ее безудержный полет.
Благословенны вы сыны и дщери,
Коль молоды вы были.

Вы открывали в жизни двери
И смело в них входили.
Благословенны вы, кто мог любить,
Кто счастьем этим неземным, умел
Всецело дорожить.
Благословенны вы, кто удержал себя от зла
И чья душа не тронута позором.
В них искорка заветная жила,
Не осквернились они, своим сердечным взором.
Но, горе тем, кто не сумел себя сберечь,
Кто отдан на потеху страсти.
Себя обрек на окровавленную сеч,
И стал рабом и жертвою у не минуемой власти.
Кумиров собиратели тщетных,
Обречены в надеждах лесных.
Пустых речей, обманчивых надежд,
Для них удел – быть слугами невежд.
В цене ли их мирские боги,
Глава из злато, из грязи ноги,
Они всего лишь прах и тленья миг,
Таков у них у всех – единый лик.
5.

7.
Тебя я вижу старица в седой, немой печали,
Молитвой, успокойна ли ты.
Твой взгляд опять, куда то устремлен,
В далекие былые дали,
И вспоминается тебе, твои былые дни.
Уже ты там, ты духом ощущаешь,
Граница времени, исчезла разом, вдруг.
И дымка вдалеке, как будто испаряется,
Вдруг видишь ты себя, вновь прежней, молодой.
Ты запах чувствуешь, цветов благоухания,
И слышишь голоса, твоих былых подруг,
И пенье соловья, любимого тобою,
И шелест ветерка, ночной прохлады, зябь.
Ты яблоко берешь, своей рукою нежной,
И чувствуешь его, приятный спелый плод.
Подносишь ты к устам, его не торопливо,
Вздыхая полной грудью, душистый аромат.
И сладок нежный плод в устах твоих любовных,
И взгляд твой упоен, мечтою нежных нег.
Вдруг музыка взыграла,
Ударили в кимвалы,
И звук нежнейшей флейты,
Октавой ранил слух.
Напомнила мелодия,
Любовь твою желанною.
И в миг в воображении, 6.
Быстрее света зримого,
Вдруг пронеслись года.
Ты вспомнила,
Когда был полон взор,
Твоих очей прекрасных.
Был выразительный узор,
Твоих бровей всевластных.
Подобно ласточки, ее случайный взмах,
Так отпечаталось крыло, на ней,
В своих чертах.
Густые локоны волос, спускающих до ног,
Чарующие взгляд очей,
Что даже сладкозвучный бард,
Воспеть их красоту, едва ли он бы смог.
Не лучше ли, любоваться красотой,
Чем рифмой портить красоту,
Неверною рукой.
Собой ты подчиняла,
Своей красой звала.
И чистотою непорочной,
Была, обворожительно мила.
Своей души, наивные порывы,
Мечтанье, слезы и нежный лепит,
И сердца чистого, надрывы.
Ты мир в воображении,
Любила в чистых образах,
Тобою сотворенными, героев времена. 7.
И слез твоих таинственных,
Печальных и страдальческих,
Луною освещенными,
Ночь свято берегла.
Так сердце непорочное,
Любить желало с нежностью.
Душа твоя ранимая, еще не знало бед.
Обман мечты возвышенной,
Был храм, твоей души.

8.
Однажды вечер в краске алой,
Явил в убранстве свой закат.
Уже с вершин горы ветшалой,
Спускались тени, грозных врат.
А в море рядом, чуть игриво,
Когда волнуясь гладь строптиво,
Вершины гор в себя впитав,
Их красоту в себя вобрав,
В зеркальном блеске отражая,
Всю красоту земного рая.
И солнца луч, заката красок,
В струях искрится в сотнях плясок,
Их изумрудный чудный блеск,
Соткал ковер из арабеск.
И ветерок неся прохладу
С чела морского, торопясь 8.
Пройтись сквозь горною амфиладу,
Своею радостью делясь.
И тут же ветер неугомонный,
Весны приятель неуемный.
С цветков растущие ковры,
Срывает нежно лепестки.
Что б отнести благоуханье,
Наряд вечерний в одеянье.
Так дух убранства в благовонье,
Ее тончайший аромат,
Летит по ветру к ней в приволье,
Воздвигнув храм из ста палат.
И соловей веселой трелью,
Приятель славный, друг весны,
Своей божественной свирелью,
Ее уводит в край мечты.
Так птица райского напева,
Свой голос деве подарив,
Она поет из слов припева,
Любви пречистой, розы чтив.

9.
Девица рдеет, ждет свиданье
Любви, надежд и ожиданья.
Мятежна грудь в волненье сердце,
Душа не ведает покой,
Уже в груди открыто дверце, 9.
Что б дух любви, вошел с мольбой.
Уже на небе хоровод,
Ночными звездами приход,
Лампады тверди возжигались,
И вереницею являлись.
Явилось царство в чудной сказке,
Что б мир узнал героев в маске.
Бессонна ночь, все спит в округе,
Кругом царит, покой и мрак.
И в небе звездном, в полукруге,
В дали зияет милый зрак.
Как челн послушный небесам,
В эфирном море по волнам,
Плывет он мерно, одинока,
Немой свидетель, судьбы и рока.
Диана милая подруга,
Твой луч холодный, ранет друга,
Ты пожалей ее скорей,
Уйми ей сердце побыстрей.
Но, пьешь ты яд волшебной страсти,
Что б жизнь свою прожить в ненастье.

10.
Вдруг топот конский раздается,
Во весь опор он к ней несется.
Удары, эхо конских ног,
Относит в даль, витых дорог. 10.
И слышат горы, звон подков,
Вторя им разом со всех концов.
И в миг ночная тишина,
Вдруг встрепенулась ото сна.
Кто ж сей надменный, дерзкий всадник,
Случайный, пришлый, вроде ратник,
Таких увы, сей час не мало,
Кого судьба, всегда ломало.
Сей малый, дерзкий и юнец,
Уже испытанный самец.
Он мчался к ней мечты взирая,
Была душа полна без рая.
Он любовался лишь собой,
Вкушая пир любовный свой.
И переполненный страстями,
Он напитал свой дух мечтами.
Что б поглотить собой ее,
И вынуть сердце из нее.
Господствовать, повиливать,
Своим желаниям, помыкать.
Он, как вампир с желанием страстным,
Возжегся духом сладострастным.
Сия же страсть была потоком,
Порождена она в глубоком,
Глубинном кратере души,
Ей чужд покой, молитв в тиши.
Она вулканом изрыгает, 11.
Что сердцем копиться давно.
Не облегчит и не истает,
Не будет сердце спасено.
Лишь только грусть, опустошенье,
Да скорбный дух и заточенье.
Она подобно шторму в море,
Когда сошлись стихии в споре.
Престол свой дерзкий утвердить,
Своею силой покорить.
Она смертельные объятия.
Для гибели готовит их.
Подобна адова исчадия,
Проникшей в мир из бездн морских.
Когда во мгле мучительных ночей,
Когда во круг лишь зов смертей,
И небо грозное свой жребий вынимает,
Тогда в унынии человек,
Свой дух в покорности смиряет.
Но сил растратив, устает стихия,
Теперь уснуть готовая, свой дух смирив почия.
Проходит буря грозных дней
И шторм устав утихнет. Снова
Воскреснет новый день. Скорей
Закрой страницу, для явственного слова.
Но, только брег заиленный,
Душою оскверненный,
Страстями запорошен путь, на веке воспрещенный. 12.
Иль грозный ветер, бурь нещадных, сын.
Воспеть готов он прах — достоинства руин.
Надменный в гордости своей.
Он не опустит ниц , своих очей.
Доколе сила в нем, он власть свою имеет.
Что доброта, иль милосердие,
Он этим, лишь премного тяготеет.
Несется вихрем он, сметая все, в своем пути,
Его стезя раздор, в ней правды не найти.
В ком дух мятежный жив, страстями череват,
Они в его душе, роятся и кишат.
Подобно мертвецу, чье ложе червь земной,
Не ведает душа, уже покой былой.
То страсть, души неверной бремя,
И ей ведет отчет, его земное время.
Не так любовь.
Нет гордости в ней — мрачного порока.
Но, слабостью своей, она парит высоко.
Подобна тихому дуновению ветерка,
Ее едва заметный шелест, слышен с далека.
Она прощает все, и всем простить готова,
Не упрекает ни кого, и не помянет слово.
Слезу утрет, обиду сгладит нежно,
Не будет больше дщерь, с душою безутешна.
Все в этом мире обветшает, сгинут и века,
И поколеблются основы.
Придут в негодность небеса. 13.
Но только не любовь, она прибудет вечно,
И радость от нее, не будет скоротечна.

11.
Вдруг ветерок обдул прохладой,
Проникший в глубь, души младой.
И холод дрожью, как бы разом,
Умерил в сердце, ложный пыл.
Как будто, кто то грозным гласом,
Вдруг в миг, завесу приоткрыл.
И всадник сжал удила строго,
Ретивый конь стал на дыбы.
Еще б усердия немного,
Что б дух, лишить сей ворожбы.
А между тем, уж ветер с силой,
Хлыстал ланиты не щадя.
В печали всадник встал уныло,
Рукою кудри теребя.
Уже не стало видно звезд,
Во мраке небо.
Затейник, озорник, любимец Феба,
Поник с унылой головой,
И весь он стал, как бы не свой.
А между тем земля покрылась,
Завесой мрачной, мглой ночной.
Везде повсюду, вдруг открылось,
Хранимый в тайне, мир иной. 14.
Как будто, мрачный исполин,
Выходит грузно из низин,
С цепями адова границ,
Влача с собою, прах темниц.
Он длань свою простер к вершинам,
Набросив сень своей рукой.
Что б мрак свисал по всем долинам,
Внушая трепет, страх земной.
Раскаты грома грохотали,
Блистали молнии огнем.
И в сердце, ужасом вонзали,
Своим коварным, злым мечом.
И твердь, небесная стена,
Была на казнь осуждена.
Как свиток, свернутый листок,
О чем свидетельствовал пророк,
Так лик свой в скорби изменила,
Когда пришла иная сила.
Низвергнутся готовая во прах,
Незыблемо стоящая в веках.
Ослабла сила совершенства,
Стихия полная блаженства,
Смиренья разорвав закон,
Теперь не в счет, умильный стон.
Пролилось сердце, как вода,
Умолкли речи, стали тяжкими уста.
Слова рожденные в груди, 15.
Теперь увы, не в силе их произнести.
Лишь только стон, дрожащими губами,
Издать способные уста, с зажатыми зубами.
Надежды больше ни кокой,
Повсюду смерть, творит разбой,
Повсюду огни, свет эфира,
Рождая искры, блески мира.
Лучами словно сотни рук,
Готовы впиться в сей небесный круг.
И все же, где любви искра,
Не вся надежда умерла.
Он поднял голову свою, приникшею к груди,
Сперва пошевелил рукой, ослабшую в пути.
Оперся ею и стал во весь,
Свой исполинский рост.
Слетела спесь
С его души, он стал, как будто, даже прост.

12.
Он стал искать ее повсюду,
Хотя во круг и ото всюду,
Секли лучи во тьме ночной,
Ревел в дали морской прибой,
И хляби небо отверзали,
И буйство страсти продолжали.
А он, как лев метался в клетке,
Питаясь яростью своей. 16.
Как птицелов в своей же сетке,
Добычей стал, своих страстей.
Теперь он клял, свои же чувства,
Что были так милы душе.
Расплатой стало за распутство,
Теперь цена ему в гроше.
Посмейтесь недруги лихие,
Я перед вами весь, как есть,
Всегда вы были мне чужие,
Терпел я бед от вас не счесть.
О недруги, еще ль глумитесь,
Над сердцем бедным и в скорбях.
Ну что ж, вдосталь повеселитесь,
Изжарьте дух мой на углях.
Я все приму от вас лихие,
Насмешки, помыслы дурные,
Косые взгляды и за спины,
Не облегчит вас дух увы,
Ведь вы лукавые сыны.
Я все прощу, что мне невзгоды,
Когда в мои младые годы,
Вся даль, еще все впереди,
Моя стезя, мой верный путь,
И я готов идти.
Но ни когда я не прощу,
Любовь затоптанную в грязь.
Я вас, во век не пощажу, 17.
За тот порыв, отвергнутыми вами,
Когда во мне душа зажглась,
Когда искра любви во мне светилась,
И радостью душа, моя искрилась.
Я был наивен, и был я слишком прост,
Я доверял себя чужим, и чувств своих,
Не отдавал я в рост.
О, как обманут был в надежде я
Когда пылал я чувствами, и искренно любя.
Мы в этой жизни, лишь забава дня,
Подвластны времени, и души наши в страхе.
Клянем свою судьбу, всегда других веня,
Не замечаем, как вдруг стоим,
Уже у самой плахе.
Боимся смерть, пред нею мы трепещем,
Когда могучею рукой, всевластный херувим,
Вдруг вознесет смертельный меч,
Над нашей головой.
Что б опустить его, свершить свой суд святой.
Да! Нас жизнь гнетет,
Что видим мы, лишь бремя, путь терновый.
Куда то в даль, все время нас зовет,
Как будто голос, чей то сладкозвучный.
Таинственный, сакральный глас небес,
А может искушение иль наважденье,
( Ведь чем не шутит бес.)
Стремимся к благу, возвышаемся в мечтах. 18.
А что имеем – вокруг лишь только прах.
Мы странники, случайно на земле,
Трава растущая кругом, готовая к косьбе.
( Вот так мой юный друг,
Твой путь земной не прост, и он
Довольно крут.)

13.
Он призирал людей, хоть был годами млад.
Он видел худшее в сердцах,
Но был совсем, совсем не рад.
Он странником являлся в мир.
С застывшею улыбкой на устах,
Взирал на здешний, буйный пир.
И он, как мщенный дух, со скорбною душой,
Был вихрем, занесен сюда, мятежною волной.
Взирая грезы с черною тоской,
В своей душе, вскормил он боль, уныния порой.
Он яростно бросался в мир страстей,
Что б заглушить в себе тот глас, безрадостных вестей.
Себя губил, бросаясь в бури, страстные порой,
Что б обрести в душе своей, хоть малой толики покой.
Напрасно, все было тщетно, как всегда,
Не мог он мир в себе найти, он был как сирота.
Жалел себя, ведь он любить бы мог,
В своих мечтах парил, и был всегда высок.
Он гордостью облек, свой скорбный, мрачный дух, 19.
И где бы не был он, везде о нем
Ходил, всегда неверный слух.
И гибли чувства, лучшие его,
А что в замен, всего лишь тоска,
И больше ни чего.
Черствело сердце и душа врастала в лед,
Он тратил жизнь в пустой борьбе,
Себе не предъявляя счет.
Средь дум жестоких о своей судьбе,
Когда рождался миг, прозренья о себе.
Он не винил себя, в своей гордыне. Нет!
Искал пути, что б оправдать себя.
По молодости буйных лет.
Грешил и грешен был душой,
Но не томился ими он,
( Ну что с того, один ли был такой )
Виной всему считал он плоть,
И низких плотских сил
( Которых он и не стремился побороть )
И по тому себя, увы никак он не винил.
Он все смешал, чертил напрасно круг,
Все было для него ровно, где был и враг и друг.
Смешал он правду с ложью жил легко.
В нем обитали двое, так было с ним давно.
Не находил закон для совести своей. О нет!
Все измышленья сердца своего, лишь гордый, лютый бред.
Он был, как бы сказать точнее, 20.
Загадочным, иль полным тайн.
Да, да так будет всех вернее,
Он был совсем необычайн.
При разговоре, иль при встречи с ним,
Хотим мы этого иль, не хотим,
Невольно чувствуем мы интерес,
Который сразу возникал.
Пред вами, мрачный человек,
Сокрытый тенью завес,
И все же он вас увлекал.
Не странно ли? Хотя позвольте
Вовсе нет.
Он с ранних, юных лет.
Бросался в море жизни, круша собой завет.
Купался в омуте страстей,
Там было все. Блеск женской красоты,
Их знойный взгляд очей,
Таинственный, манящий зов,
Загадочных речей,
Сжигающие сердце, во пламени огней,
Восторженных и гибельных страстей.
А так же пыл и в бешенстве житейская игра,
Такая вот была, невзрачная пора.
И все же, всегда приходит пресыщенье,
Напитан страстью человек, и хочется ему
Хоть чуточку забвения.
От сюда мрачный дух, 21.
И дух таинственных стремлений.
Всегда обременен собой и чувств своих
Таинственных влечений.
14.
Вдруг среди темени ночной,
Он видит образ столь родной.
Она стояла одинока,
Средь бурь, стихий, во власти рока.
Была напугана судьбой,
Что жизнь, может быть такой.
Она, как слабая былинка,
Под властью силы, как соринка,
Взлететь по ветру, могла бы в раз,
И в миг, лишится всех прикрас.
Слеза невольная скатилась,
С его надменного чела,
И вдруг в нем все переменилось,
Любовью сердце обожгла.
И в миг, почувствовал он вновь рождение,
Своих потухших, чувств былых.
Вновь пробудилось в нем стремление,
Быть нужным, чем то для других.
Он нежно, как цветок любовный,
К груди своей прижал томленной.
Боясь опять все потерять,
Что б вновь, опять все догонять.
Сердца их с нежностью слились, 22.
И светом внутренним зажглись.
И стали вдруг, как две звезды,
На небе сумрачном в дали,
Подобны дивным огонькам,
Что дарят свет, любовный нам.
Их свет на небе, чудный блеск,
Рождают в душах, сильный всплеск.
Той чистоты, и силы чувств,
Когда в груди все распахнув,
В любви молящие сердца
В надежде зрят, престол Творца.
Он есть любовь, вершина совершенства,
Достичь ее великое блаженство.
Я не устану повторять,
И вновь и вновь и вот опять,
Всегда я буду утверждать,
Что только кроткая любовь,
В смиренной слабости почия,
Лишенная волнения и невзгод,
Ей чужда страстная стихия.
Нет больше во вселенной ничего,
Что может с ней сравнится в силе.
Она способна смерть собою победить,
И переплавить зло в своем горниле.
Но горе людям, когда вы создаете храм,
Своею высотой превыше неба,
Ведь он руина и всего лишь хлам, 23.
Когда в нем нет любви и радости от света.

15.
Нечистый дух.
Ха – ха, ха – ха – ха!
Ну, что поэт. Тебе не спится.
Твоя душа, высоких дум, постичь стремится,
Как там написано, дай вспомнить мне,
Иль ты, напомни при луне.
Слова из главного писания,
Уж извини, я не ищу себе, ни льгот,
Ни уж тем более оправдания.
Итак. От переполненного сердца,
Чувствами и дум,
Уста глаголам, душу облегчают.

Мастер.
Коверкаешься и ломаешься, нечистый дух.
Писания ты знаешь лучше тех,
Кто даже в рясе обречен ходить по жизни.
Вот только ненавистью болен ты,
И видно недуг твой, уж извини,
Тебя сведет в могилу.

Нечистый дух.
Да разве обо мне, тут речь. 24.
Я не жалею ни о чем,
Что было и что будет после.
Я горд!
И в гордости своей, себе нашел я утешения.
Душой живою стал Адам
Но, во плоти, закон исполнить,
Увы, не в силе человек,
Таков весь род людской.
Он образ, стал для мира в назиданье.

Мастер.
Пришел Христос, Он был миссия.
Для мира стал Он во спасения,
Его смиренье и послушанье перед Богом.
Он так же образ в назиданье.

Нечистый дух.
Да! Он победил.
Но, я скажу одно,
Ни многие последуют за Ним,
Причин для этого уж очень много.
Давай на чистоту поэт,
Ты много пишешь о любви,
Да верно, она и есть основа.
Все высшее, что в этом мире есть,
Все совершенное, все заключено в этом слове.
Ты думаешь способен человек 25.
Достигнуть совершенства.

Мастер.
Не человек, но Бог.

Нечистый дух.
Вот именно. Ведь плоть никчемна.
Напрасно создан человек, и вся история его
Лишь только звук пустой и треск пустынный.

Мастер.
Все это гордость, иль гордыня,
Не все ль ровно.
Не нам решать, ведь Бог творит, что хочет.

Нечистый дух.
Не будем спорить.
Не будем рассуждать,
Нам нечего доказывать друг другу.
Хотя постой, позволь сказать,
Забавно пишешь ты, о не ком,
Чей дух весьма нетривиальный.
Вот только я предвижу твой конец
И будет он весьма печальный.
Едва ли кто увидит слово.
Такие, как Admin они поверь,
Не любят то, что ново. 26.
И более всего, боятся повредить,
Своей душе, привычному укладу.
Их мнение незыблемо,
Оно вросло в сердцах,
И изменить их может,
Один лишь только прах.
Мое участие в них даже ни к чему,
Они и так послушны, мнению моему.

Мастер.
Что мне до них,
И им, что до меня.
У каждого свой путь,
Своя стезя.

Нечистый дух.
И все же, твой герой,
О нем хочу сказать.
Безвестно имя,
Время и где все это происходит.
Твой недостаток, сочинитель слов,
Ты это явно упустил из виду.
Ну да же так, допустим,
Не счел ты это важным.
И все же, он слабак,
Я докажу тебе, что это так. 27.

Мастер.
Хотелось бы послушать.

Нечистый дух.
Ты думаешь он устоит,
В нем так же, твердо слово.
О нет, еще раз нет.
Все это лишь порыв,
Минутная стихия.
Есть у людей понятия,
Такие, как энтальпия и энтропия.
Так вот не много сил душевных у него,
И теплота любви его ничтожна.
Все более к беспорядку склонен он,
Таков его души, увы закон.
Ну если он желает проявить старание,
Я тут, как тут всегда готов служить,
И с радостью свои услуги предложить,
Ну, что поэт желаешь убедиться.

Мастер.
Ну, что поклонник распрей, зла и лжи,
Я вижу жаждешь ты сразиться.

16.
Она с мольбой в глаза взирала, 28.
Ее душа давно пылала,
Любовью нежной с чистотой,
Готовой быть его рабой.
Но, взгляд ее был нечто большим,
Хотя он полон был любви,
Была она его судьей,
Он был подвластен и судим.
Так укоризненное око,
Открыло страсть в его крови.
Он вздрогнул, так был уязвлен,
Ее укором потрясен.
Рукой дрожащею своей,
Он хочет взгляд сей отвести.
Но, лишь услышал голос свой,
Как в сердце вдруг сказал прости.
Ее упреком поражен,
Свою он длань почти без сил,
Со страхом в скорби опустил.
Их взгляды встретились на миг,
О Боже, как же был велик,
Ее луч света, дивных глаз,
Без лишнего и без прикрас.
Лишь только образ, глубина,
Бездонный мир, в ком чистота,
Была исполнена сполна.
И синева в ее очах,
Сравнима с волнами в морях. 29.
Лазурь, которая в дали,
Чем дальше бездна от земли,
Темнеет больше, как печаль,
Ее размер, как в жизни даль,
Чем дальше жизнь чертит круг,
Тем больше бремя от потуг.
Не сразу, и не вдруг, она смогла произнести,
Слова рожденные в груди,
( Что б можно было их свести )
Ждут часа своего, что б выйти изнутри.
Придать им форму, смысл, суть,
Тогда лишь только можно их,
Отправить в верный путь.

17.
Угодно ль Богу, иль судьбе,
Я молвлю слово о себе.
Жила в миру, была игрива,
Беспечно дни грядою шли,
И нравом я была строптива,
И недоступностью своей,
Кичилась более средь людей.
Я многим сердце отвергала,
Себя я мнила и цену знала.
Героям, знатным, богачам,
Всех отсылала я к чертям.
Подруги милые мои, 30.
Страдали тяжко от любви,
И с завистью всегда смотрели,
В мои свободные, простые цели.
И говорили мне всегда,
Какая есть твоя мечта.
Не у что, ты любви не знаешь,
С слезой ночной не засыпаешь,
Не бродишь ночью при луне,
Не бредишь милым, как во сне.
То час ночной, мечтаний страстных,
Любовный шепот, уст прекрасных.
Мучение сладкое души,
Так упоительны в тиши.
И сердце стонет и страдает,
Покой утерян, а он не знает.
Так тайное мучение,
Лишь бремя тяжкое, оно ль веление.
Девичья доля ждать, терпеть,
И слезы лить, и не иметь.
Забыв про счастье, про мечту.
Смирится с долей, прияв нужду.

18.
Ну что сказать, тебе я рада,
Тебя люблю, моя отрада.
Ты повелитель сердца, властелин,
Твоя, в руках твоих, мой господин. 31.
Скажу лишь только, не обессудь,
Во мне изныла тяжко грудь.
Я не сужу тебя, зачем,
Я благодарна Богу всем.
Он подарил мне счастье, ту любовь,
В которой я воскресла вновь.
Я обрела в тебе тот мир,
Ты стал, как сказочный кумир,
Которым я в мечтах лелела,
Вскормила в сердце, как хотела.
Теперь духовные мечты,
Имеют явные черты.
Тот образ, облако мечтаний,
Воплощены в моих желаниях,
Но только ведомо мне днесь,
Ждет нас совсем иная весть.
Как колокола глас пустынный,
Он возгласит набат кручинный.
Иные будут господа,
Иные станут времена,
И отворится дверь в мир новый,
И будет лик его суровый.
Не пожалеют, не пощадят,
Пока расчет не будет взят.
За все душа ответ представит,
И все таинственное явит,
Что берегла от глаз пытливых, 32.
Боясь огласки уст речивых.
Зачем любить меня желаешь,
К чему ты чувствами пылаешь,
Не много сердца у тебя,
Горит огнем во свете дня.

19.
Он отвечал ей с дрожью в сердце,
Теперь в душе отверзлось дверце.
Для чувств, копившихся внутри,
Готовых свет пролить, воздвигнув алтари.
Что я могу теперь сказать,
И как себя мне оправдать,
Своей души, позор постылый,
И в этой жизни столь унылой,
Я не видал счастливых лет,
Хотя и дал себя обет,
Украсить жизнь свою цветами,
Так все осталось, лишь мечтами.
Мой сад завял, еще не распустив листву,
Кружится стая воронья, предчувствуя беду.
Такая вот, уныния даль,
Что ждет меня, томленья и печаль.

20.
Я не сужу тебя так строго,
Моя душа полна, в ней так же скорби много. 33.
Мы родственные души, что ты, что я,
Видать одна у нас с тобой,
Печальная судьба.
Ее слова из сердца поднялись,
И были тяжкими для уст,
Что б их произнести.
Бывают в жизни времена,
Когда решается судьба,
Когда идущий злой дорогой,
Был на изломе жизни строгой.
Мгновения так малые порой,
Они главенствуют судьбой.
Как важно, что бы малые сии,
Сложились в благодатные ростки.
Дающие обильный всход,
Что б принести добротный плод.

21.
Настало время примирения,
Когда отброшены сомнения.
Терзавшие сердца и порой,
Душе не ведом был покой.
Настало время тишины,
Когда все страсти удалены,
В груди осталось упоения,
Рождалось чувство умиления.
Любовь, смирения, простота, 34.
Не более трех, в ком красота,
В которых нет лукавства и неверных слов,
Которых мир едва ль с почтением принять готов.
22.
Нет, не был он, так тверд, как Херувим,
И чувств своих, увы не сохранил.
Ее он предал, растоптал любовь,
Что б ей, все заново начать, опять и вновь.
Как жить? Когда вокруг, позор и тьма,
Колючая стезя, жестокая судьба.
Когда рабыни сын, последнего раба.
Униженный, забитый – но всегда,
Поверх своих очей, он смотрит в след,
Ее минувшей красоты, когда то славных лет.
Нет больше сил, поднять свою главу,
Всегда опущенную в низ, под взгляды и молву.
Таков удел людей, опущенных до уровня низин,
Не суждено уже восстать, воспрянув до вершин.
Теперь доступна, что ей сказать в ответ,
Когда она одна в кругу из стольких бед.
Не каждый ли, с ней рядом быть готов,
Признать себя владыкою, своих не ведая грехов.
Она, как странник с жаждой благо,
В надежде милости людской,
В привычной доли, жизни бедной,
Была укушена змеей.
Все опостыло, с отравленной душой, 35.
Во всем винила всех, борясь с своей судьбой.
Хотя взирала на Храм в надежде и с тоской,
Ну что то было в ней, не ведомо самой,
Надломлено. Мечтой жила она,
В душе винила Бога, оправдывая себя.

ГЛАВА 2.

1.
Так вспомнилось ей вдруг,
Когда уже шумел, разгульный ваккха круг.
Но было на душе, ей очень тяжело,
Что было, то прошло
Теперь уж все ровно,
Так значит суждено.
Но нет успокоения, как не покой себя,
Все время наваждения,
Душа горит огнем
И думы скоротечные, все помыслы о нем.
И злоба пробуждается, все время ищет тех,
Кто стал виной несчастия,
На ком лежал весь грех.
Как ей смирится,
Гордость побороть.
Ведь надобно склонится,
Что б их суметь простить. 36.
Своих врагов простить и полюбить.
Как? Придать забвенью все,
Своим страданьям изменить,
Что стали для души святыней.
О нет! Из раны хлыщет кровь,
И боль в душе, ни как не утихает.
Все время вспоминая вновь и вновь,
Как монстр, месть и злоба из бездны вырастает.
Туманом, мглою непроглядной,
Окутывает сердце зло.
Что видно там в дали злосчастной,
Лишь лики смерти, так явственно зело.
Да ряд руин души усталой,
В печальной памяти немой.
Развалин старых, обветшалых,
Стоящих мрачной чередой.
Теперь она безгласна стала,
Не стало дерзости в словах,
Хитра, учтива и бывала,
Произносила лесть в стихах.
Так ей удобно в этом свете,
Она нашла свою тропу.
Подобна солнечной комете,
Пускала пыль в сею толпу.
Удел трусливых слабаков,
Быть хитрецом среди ловцов.
И по неволе умным быть, 37.
Что б среди сильных не прослыть,
Невеждой, слабой и никчемной.

2.
Ну а мольбой к святым, хоть раз,
Себя не трогала в тот час.
Хотя теплилось вроде вера,
Ну так с сомнением люцефера.
Быть теплым в вере преступление,
В сердцах рождается сомнение.
Оно, как червь земной во прахе,
Рождает в душах только страхи.
Истачивает древо рост,
Клоня все время на погост.
Когда – то древо с пышной кроной,
С ее достойной короной,
Теперь увы, лишь обнаженный,
Души уставший, ствол сраженный.
А что же червь, он стал владыкой,
Когда – то прах, теперь великий,
Став господином над душой,
Когда – то гордою собой.
Нет! Теплотой жалкою своей,
Они бессильны в жизни сей.
Нет в них огня, горенья веры,
Все в них умеренно, не больше меры.
Они хорошие, когда не плохо им, 38.
С своей душой, как херувим,
Наполнены всем благом и всегда,
Ждут одобрения, ласкающие сердца.
О лицемеры жалкие собой,
Не лучше ль, быть разбойником
С безумною, душой.
Иль быть любовником,
Со страстным, дерзким взором,
Кочующим не ведая покой,
Так, ставя жизнь свою на кон,
С ничтожною ценой.
Любовник вечный со страстью новой,
Тобой разбитые сердца,
С твоей главой всегда бедовой,
Твоим несчастьям нет конца.
И все же в грешниках таких
В них сердца больше, чем у них.
У этих правильных людей,
Которые лишь только, учат быть добрей.

3.
Что нам готовит в жизни случай,
Какой нежданный оборот.
Конечно вновь, отнюдь не лучшей,
Из жизни скудной, скупых ее щедрот.
Лишь только крохи со слезой, 39.
С таким трудом, добытые порой,
Послужат сердцу утешением,
А станет ли благодареньем?

( Опять я вижу ночь в окне,
Вскормлен тоской, один и при луне.
Крадется луч, таинственно, волной,
Украдкой что – то шепчет мне, внушая мне покой.
Но нет, покой утерян, и уже давно,
Надежды луч, чем можешь ты помочь,
Уже ль мне все ровно.
Твой свет, едва ль согреет сердце холод,
Все потому, давно в душе я ощущаю голод.
Уже не встать, уже нет сил,
А надобно идти, ведь не напрасно я
Все это время жил.

Да! Я жил, любил и ненавидел,
Творил добро, грешил.
Не знаю я что было больше,
Что было для меня, всего на свете горше.
Я не сужу себя, как не сужу других.
Пускай останется печаль, для вечных чувств моих.
Пусть знают все, все обо мне,
Я не боюсь. Мне нечего скрывать.
Из тайн моих, что грош в цене,
Едва ли, что можно взять. 40.
Как знаю я житейский мир утех,
В котором царствует, страстями полный грех.
Обремененные, с душою суетной порой,
По жизни рыщут, и всегда с голодную душой.
Не могут успокоится, не могут мир найти,
Все время спотыкаются, о грешные пути.
О них хочу поведать, о них хочу сказать,
Ведь имя им на свете, бесчисленная рать.
Да, бывают в жизни времена,
Когда гнетет меня тоска.
Когда в груди моей, в избытке сердце унывает,
И радости все менее, печалью питает.
Тогда уста мои отверсты,
Для слов, что так печалят лик,
И чувств моих, в груди мятежной, для них наставший миг. )

Мгновения, кто вас измерил,
Времени начал,
Вложил основу бытия, дав истине причал.

4.
Она очнулась, от мыслей, дум и памятных времен,
Окинула свой взор вокруг,
Все как обычно,
Мир ничем не потрясен.
В торжественном веселие, шумел в чертогах пир,
Струился энергетикой, всех радовал кумир. 41.
Он в изваянии лепком был спрятан ото всех,
Но чувствовалось присутствие, его здоровый смех.
Сатир, посмейся, иль заплачь,
Воззри кругом, везде безумства скач.
Повсюду лица, или маски,
И души их, пестрят от краски.
Так размалеваны, на разные лады,
Что трудно разобрать, какие в них черты.
Таков увы, для лицемерия закон,
Везде и всюду, его унылый тон.
Она почувствовала, что хочет вдруг сказать,
Что накопилось там, внутри,
И требовало восстать.
Что б вновь ей встать, во весь,
Свой славный рост,
Низвергнуть прошлое, себя освободить,
Коснуться ей, своей душой,
Своих небесных звезд.
Но слышала она, его задорный смех,
Он вновь твердил ей, как всегда,
Велик твой, тяжкий грех.

5.
А на пиру хозяин дома,
В порфире славной восседал.
Он был на редкость, всем доволен,
И душу радостью ласкал. 42.
Он в умилении, таял взором,
Когда в созвучии минором,
Оттенки грусти и любви,
Легли в мелодии весны.
С слезой своею не заметной,
Он как бы вдруг, с едва приметной,
Во взгляде, чувства источал.
И мир свой, духом наполнял.
Как вдруг, наполнил свой бокал,
Он резво встал, что б возвестить.
Сказал друзья, я вас призвал,
Что б вместе чашу нам испить.
Но, где ж утешитель?
Кто нам споет?
Исполнит обряд наш законный,
Сюда поскорее зовите певца,
Он будет сердец, наш пленитель.

6.
Вдруг вышел один, мрачный видом чернец,
Изумляя гостей величавых.
( Ты здесь оказался, напрасно отец,
Здесь правят свободные нравы. )
О чем повелитель, воспеть повелит,
Что б дух мне, твой здесь, позабавить.

Не ведомо мне, что на сердце лежит, 43.
Что хочешь ты нам, здесь представить.
( Хозяин сказав подмигнув под конец,
Что б ловко ему здесь слукавить.)
В струнах моей арфы, дух правды живет,
Он рвется покинуть обитель.
Эоловым ветром, он весть донесет
И будет он сердцу смиритель.
Что душу волнует, что сердце томит,
Я этим хочу вас расстроить.
Такой мой, не кстати, нескромный визит,
Решил вот, я вас беспокоить.
Кто я? Пустынник, чернец,
Я стал вам, соседом недавним.
По жизни своей, я как глупый певец,
Был странный чудак, и забавник.
Не мог я понять в этой жизни одно,
Что б быть властелином,
( Ха – ха , Ха – ха. )
Надо лазить в окно.
Толпа терпеливо у двери стоит
И каждый мечтает хозяином быть.
Ни кто не желает понять,
Что в жизни, есть раб и хозяин.
А я пустынник, чернец,
Я всего лишь, глупый певец,
И трелью своей, всех смущаю.
Ведь спорить с природой, едва ли резон, 44.
А я дерзновею, такой моветон,
Уж будь те любезны, родные мои,
Сочтемся помпезно, наступят ведь дни.

7.
Я песнь спою, в поученье мое,
И будет вам в сердце услада.
Давно я стремился поведать свое,
Что б выпороть вас, непокорное стадо.
И смело по арфе, рукою провел,
Ударив по струнам созвучным.
И ноты высокие, голосом взвел,
Прекрасным, волшебным и звучным.

Песня.
Громко, громко восклицанье,
Раздавалось за столом.
Шло по кругу ликованье,
Чаши полные с вином,
Обходили, чинно, важно, виночерпии ряды,
Подливая гостям вины,
Были вежливы, просты.
Говор слился в шум невнятный,
Где то хохот был злорадный,
Кто то всхлипывал уже,
Памятуя о гроше.
Пели песни гусляры, 45.
Подпевали им нескладно,
Но, оно и так понятно.
Ведь не давно моляры,
Разукрасили в ночи,
Дегтям.
Двери, окна, ставни.
Памятуя о недавнем,
Так хозяйская жена,
Была в тайне уличена.
В общем пир задался славный,
Был он праздник чрево явный.
Но, один был видом мрачный,
Тяжкой думаю томим.
Был безмолвен, безучастный,
Взором был лихим судим.
Он не радовался песням,
Ни приветом от других,
Равнодушен был он к вестям,
Был для всех, он здесь чужим.
Мысль сокрылась в душу тайно,
Был он думаю томим.
Если вступит шаг нечаянно,
Видит образы, как дым.
Слышит ли он весть какую,
Тут же зов его манит.
Так сокрытый, одесную,
Сердце в нем мечтой ранит. 46.
Идет к крутым он берегам,
Свой смутный взор склоняя.
Как будто в тайне, сила там,
Его влечет смущая.
А в небе полная луна,
Стремилась ввысь в твердыне.
Лучами яркими она,
Бросала свет в долине.
И зыбь морская вдалеке, осыпана лучами,
В себя впитав, воздушный челн,
Светилась гладь кругами.

За водами виднелся бор,
С дремучею листвою.
Был дик, безмолвен, страшен он,
Таясь во мгле ночною.
Вдруг видит он на берегу,
Как бут то поджидая,
Волной колышась, легкий челн,
Стоит, смирившийся, ожидая.
Вступает он ногой, с оглядкой,
Садится в челн, в душе с опаской.
И осторожною рукой,
Гребя веслом, храня покой.
Молчание, все во круг уснуло,
Утес склонился над рекой,
В дали к водам, трава прильнула, 47.
И лунный свет, пленялся мглой.
Прохладой ночи, освеженный,
С душой томленной, завороженный,
Он все во круг, с тоской взирал,
И со смиреньем принимал.
Как вдруг на берегу во тьме,
Какой то звук раздался,
Тоскливый стон, взывал к себе,
Мольбой унылой, отзывался.
И вдруг, исчез, и стихло все,
Как бут то не бывало,
И было это, как во сне,
Чур было, и не стало.
А в небе звездная долина,
Влекома тайной бытия,
Ее Божественная сила,
Была знамением жития.
И падал луч завороженный,
На зыбь, покрытый темнотой.
Он оставлял свой след томленный,
На водной глади, звездный рой.
А челн плывет, все ближе берег,
Манящий тайною своей.
Уж видны древа и слышен шелест,
Листвы колышущихся ветвей.
Причалил челн, к крутому брегу,
Уперся в грудь, скалы немой. 48.
С стремнин скалистого ковчега,
Свисали сосны над водой.
А в водах, древний лес глядится,
Как великаны прошлых лет.
Готовы тут же здесь сразится.
Что б власть свою, здесь утвердить.

Покинул он свой челн нежданный,
Забрался ввысь на брег желанный.
И обозрел своей душой,
Свой край, что был ему родной.
Идет заросшею тропой,
Сквозь чащу не живую.
Обременен своей тоской,
И с думаю худою.
А в круг его поросший лес,
Все смотрится уныло.
Поваленных столпов дерев,
Едва ль листвой покрыло.
По всюду брошены, как трупы,
Гниют и тлеют в тишине.
И в перидерме видны лубы,
Со мхом в обвисшей гущине.
Разинувшие пасть, чернеют,
Расселены гниющих пней.
Наверное, там место змею, 49.
Он прячет лик свой от людей.
Как будто мертвым сном, сраженный,
Застыло время на веках.
Здесь, будто все завороженно,
И власть, во чьих то, здесь руках.
Все дальше, дальше он идет,
Сквозь чащу бурелома.
Неведомый его ведет,
В лесную глушь от дома.
И мнится, будто бы ему,
Что это сон, лишь краткий.
Что вот проснувшись, он прогонит тьму,
И дух его не будет шаткий.
Но нет, не сон,
Он чувствует биение,
Как сердце жжет в его груди,
Он чувствует изнеможение,
И взор ему заволокло,
Нет силы противления,
О Боже! Он успел произнести,
Ни уж то смерть, пришло освобождение.
Подобно легкой струйки ветерка,
Парящей в воздухе свободно.
Исчезло скованность, и плотская тоска,
И все обремененное теперь, увы негодно.
И взор его открылся новый,
Теперь он видит мир иной, 50.
Когда то только затемненный,
Теперь открылось, иной красой.
Он видит краски в цвете новом,
Их изумрудный чудный всплеск.
Подобны таинствам Христовым,
Торжествовал их славный блеск.
Картин художников незримых,
Не ведомых в причудах дня,
Таинственных, непостижимых,
Хранящих дух, сердец маня.
И по среди великолепия,
Во свете ризы золотой,
Шел старец, во святости смирения,
Внушая страх, своею простотой.
Он был дитя, так взор искрился,
Своею детскою мечтой.
Со всем, казалось он мирился,
Ко злу был прост, не ведая разбой.
Все ближе, ближе подходил,
Походкою парящей.
Он в духе, светом исходил,
Был лик во славе исходящей.
Так робкая душа,
Теперь была покорна славе.
Настал тот день, когда она,
Была уже совсем не вправе.
Понура взор свой опустив, 51.
Ждала она решенья свыше.
Главу печальную склонив,
Была она, как можно тише.
Стояла голая, во всем,
Была, как в первый день рожденья.
Дрожала словно под дождем,
Была унижена, познав свое предназначенье.
Смиренный старец и угодник,
Воззрел печаль, души немой.
Сказал ступай, еще не время сродник,
Ты нужен там, с своей свечой.

8.
Теперь я здесь, я послан свыше,
Ваш блуд терпеть не стану я.
Сказал чернец, став ростом выше,
Окинув взглядом тех, кто был из холуя.

Нет в устах ваших истины,
Правда от вас, как всегда далека.
Сердце ваше,
Все ровно, что открытый гроб,
Призывающий к гибели.
И несущие смерть,
Говорят обо лжи.
Языком своим льстят,
И готовят, для ближнего пагубу. 52.
Что б сильней уязвить,
И больнее, печалью покрыть.
Нет суда на земле,
Не боятся они Божий кары.
Замышляют на ложах во тьме,
Нечестивые ковы свои.
Чужды покоя, враги тишины и смирения,
Нет в них жалости, и нет сожаления.

Для чего ты нечестивец,
Ублажаешь так себя,
Не уже ли ты не знаешь,
Червь могильный ждет тебя.
Чем тучнее ты отъешься,
Тем роскошней будет пир,
Веселясь, уж посмеются,
Там другой, веселый мир.
Ты покроешься одеждой,
Ризой будет, червь земной.
Он не даст тебе покоя,
Будешь ты терпеть лишь зной.
Ожерелье из гноя.
Смрадом будешь ты объят,
Благовоние такое,
Аппетит не возбудят.

53.
9.
Ну все довольно,
Хозяин дома с место встал,
Я долго слушал, терпеливо,
Настал теперь и мой черед.
Мы не приемлем вашу веру,
Вам иереям, не верим мы.
Избрали вы другую меру,
И захламили всем умы.
Распяли вы Христа напрасно,
Не для того Он жизнь отдал.
Что б тело вы, пасли ужасно,
И клали мзду, лишь в свой карман.
Пасете вы свое лишь тело,
И ублажаете себя.
А до Христа вам нет и дела,
Лишь только звук, пустой трубя.
Я расскажу тебе, имей терпения,
Ведь ты чернец, познал смирения.
Я покажу тебе, открой свои глаза,
Быть может ты узришь величие и даже небеса.
А тайна ведь в движение пылинок,
Везде и всюду этот рой, снующихся соринок.
Казалось бы повсюду мрак и хаос бытия,
Но нет, везде и всюду власть, закона жития.
Вся наша твердь, едина и пронизана полями.
Она скреплена силою и скованна цепями. 54.
Ты не увидишь трещин и разорванных основ,
Все скреплено и связано,
Вплоть до мельчайших концов.
А человек, всего лишь искорка,
Всего, огня лишь часть,
Разумных сил,
На ком лежит печать.
Порабощен он плотью.
В ней дух, пленится тьмой.
И будет он в уныние,
Покуда мир такой.

Рожденный прежде, Он не был сотворен,
Пришедший в мир, был Он в нем обречен.
Он духом оставался, до дней своих кончин,
И с плотью расстался, дав знаменье другим.
Он Слово, и Бога раб,
Хотя и Сын, достойный наград.
А вы, познали ли Его,
Иль стало слово,
Для вас, всего лишь ремесло.
Слова делами подтверди,
Тогда лишь будешь свят.
А так не много чести для певца.
Друзья гоните в шею чернеца.

55.
10.
Скорей предстань перед очами,
В пустыне жалкая обитель.
Где бденье совершал ночами,
Анахорет, смиренный труженик, Христа воитель.
О как желанна сердцу, милая лачуга.
Она приветлива душе, как словно вместо друга.
Твой жалкий кров, тебя он успокоит,
Ты сотворил здесь рай, для сердца уголок.
Прими меня в твои объятья,
Укрой от напасти людей,
Спаси в гонениях и в ненастьях,
Обереги от злых цепей.
Открой мне двери и войду я
И успокоюсь я душой.
Томление духа я имею,
Сгустились тучи, надо мной.
Предстану я пред образами,
Повергнусь ниц, перед Тобой.
И изолью печаль мольбами.
И окроплю себя слезой.
О ты чернец, дитя печали,
Избрал терновый путь себе.
Изведал ты пути и дали,
Нашел ли ты покой в душе?
Последние лучи заката,
Едва ль мгновением обольют, 56.
Земную даль красою злато,
И жарких тонов не прильют.
Уже лиловое мерцание,
Чуть – чуть отбрызгивало в дали.
И где то бледность очертания,
Виднелись словно хрустали.
А в келье свет брызжал с лампады,
В углу, где образа святых.
Искрились блесками оклады,
Взирали лики на живых.
Они суровыми очами.
Пронзали сердца у людей.
Не утаится за речами,
Неверный дух и фарисей.
Войди в мою обитель странник,
И раздели со мною хлеб.
Излей себя, свой дух печальник,
Восстань из праха, разрушь свой склеп.
Поплачь со мной, слеза поможет,
Не бойся чувств своих излить.
Я разделю с тобой, быть может,
Твою печаль, что б с ней мне жить.
Тебя утешат в миг покои,
Тут нет волнений в суете,
Здесь не приемлемо земное,
Ведь цель у нас быть в бедноте.
Не блещут в хижине уборы, 57.
Нужды во благе нет, увы.
Не строим мы себе заборы,
И не копаем рядом рвы.

11.
Теперь ей не хотелось громких слов,
Опять в ее душе, покров привычных снов.
А пир в обители злосчастной,
Вновь принял прежнюю черту.
И стала вновь она причастной,
К своему родному ремеслу.
Как вдруг в пылу страстей любовных,
Обворожительных минут,
Когда в душе завороженных,
Палитры чувств вовсю цветут.
Вдруг явственно возникла мысль шальная,
Она как словно страсть грешная,
Ее схватила за уздцы,
Что б туже затянуть, ее греха концы.
Теперь разгульный Вакх хозяин,
Тот самый бес, из за угла,
Он шепчет ей, как тот случайный самарянин
С которым речь она вела,
Что есть на свете сладкий грех,
Сильнее он земных утех.
Сбить праведника с Божьего пути,
Его грехом любовным извести. 58.
Не зря он прятался проказник,
За ширмой модной, за углом.
Он в тайне льстил себе, готовя праздник,
Мечтал о нем, лелеял умом.
И вот, пробил тот самый час,
Решалось все, теперь, сейчас.

12.
И скрыпнули с тоской унылой,
Дверные петли в тишине.
И на пороге вдруг явилось,
Фигура в мрачной сутане.
И зрит чернец простолюдимый,
Что гость незваный, был уныл.
Стыдливо голову склонил он,
Напуган был, и в не себе,
И был он, как бы весь, во сне.
Потупя очи, стыд, сомнения,
С собой борясь, от наваждения,
Не смея глас произнести,
Готов был здесь, сейчас, уйти.
И с преисполненной душой пустынник,
Лаская взглядом пришлеца.
Сказал о юный странник,
Что привело тебя сюда.
Не уж то ты, в летах столь ранних,
Успел от жизни так устать, 59.
Иль дум вскормил в тоске печальных,
Под тяжестью которых, нет сил уж встать.
А может быть любви несчастной,
Твоя душа была полна,
Но предан был рукою властной,
И чашу с горечью, испил до дна.
Иль друг увы, вдруг оказался,
С душой неверной, как струна,
Настал час скорби, он расстался.
С тобой. Не ведая стыда.
Увы мой друг!
Ищи покой в душе ранимой.
И не стремись к земным страстям.
Оставь гордыню. С душой гонимый,
Склони главу к простым вестям.
Освободись, оставь надежду,
Здесь счастье легкое найти,
Буди в душе, лишь ту надежду,
Что б Бога в сердце обрести.

13.
Как вдруг, юнец с улыбкой милой,
Посмел главу свою поднять.
И пол свой нежный и красивый,
Не стал пред старцем он скрывать.
Ты девица, сказал вдруг старец, удивленный
И очи опустил. Стыдясь, краснея и смущенный 60.
Он вдруг ее спросил. Что привело тебя девица
Ко мне, я лишь монах. Ведь для меня одна Царица.
Я ей служу в своих летах. Она небесная горлица
И матерь нашего Христа. Надеюсь я что ты сестрица,
Не согбенна под тяжестью креста.
Отшельник вдруг весьма смутился
И взор свой опустил.
В лице своем он изменился,
И сердцем отступил.
О, Боже! Она была по прежнему прекрасна,
Обворожительна мила.
Как там при первой встречи властна,
И образом своим, всегда звала.
Как зарево красой сияет,
Сквозь занавес из облаков.
Так сквозь стыдливость проникает,
Ее загадочный, манящий зов.
Ее узнал он. Столько лет
Прошло с той самой встречи.
Теперь он дал другой обет,
О прошлом уж, не может быть и речи.

14.
Трепещет грудь ее в волненье,
Склонены очи, опущен взор.
Еще быть может, лишь мгновенье,
Что б ей открыть, свой, здесь позор. 61.
Но здесь, он рядом, шут презренный,
Он не боится образов.
Он за углом стоит смиренный,
И улыбаясь, зрит на чудаков.
( Бывает бесы весело смеются,
Над тем, как дурят простаков,
Еще бы им не веселится,
Ведь в этом мире множество ослов.)
И все таки, она решилась,
Идти во след своим страстям.
Намедни в картах, ей явилось,
Расклад удачный по мастям.

15.
Прости меня светлейший старец,
За дерзновение мое.
Не стою я и малый палец,
На длане чистое твое.
Дозволь мне слово молвить кротко,
И речь свою поведать мне.
Ведь я одна из павших, сумасбродка,
И жизнь мая на самом дне.
О если чистыми руками, меня очистить,
Кто бы смог,
Я всей душой, слезой готова, омыть стопы,
Любезных ног.
Душа во мне страдает тяжко, 62.
И голос сердца, весь дрожит.
Подобна в сети пойманная пташка,
Уже меня, ни кто не защитит.
Ну что ж, уже ль мне остается.
Надеяться, что кто ни будь,
Хотя б обмолвится в суеси,
Добром помянет, как ни будь.
А жизнь моя, одно мгновенье,
Мои года, лишь взор на миг.
Как скоротечное виденье,
Как вдруг, случайный, яркий блик.
Еще вчера благоухая,
Душа цвела, как вешний луг.
Сегодня зной, все иссушая,
Грехов вобранных, адский круг.
Своих врагов не осуждаю,
Что даст мне месть, душе моей.
Лишь ободном я воздыхаю,
Обресть покой в душе своей.
Твои я вижу слезы старец,
Поплачь со мной, утешь меня.
Ведь ты такой же, как и я страдалец,
Стоим мы оба у огня.
Ты сединой покрыт, твое чело в морщинах,
В душе твоей таиться скорбь,
Она гнездится там в ее глубинах.
И словно червь, все разъедая, будит лишь озлобь. 63.
Поплачь со мной, что б стать душой единой,
Мы вместе дух очистим свой.
Мы будим вместе, каждый, половиной,
И вознесемся над своей мечтой.

16.
Монах главу склонил на плечи,
Он вдруг почувствовал ее.
Все как в тумане, он слышал речи,
Но, был он с ней, в мечтах уж далеко.
Он ощущал ее дыхание,
В ее трепещущей груди.
Будили в нем воспоминания,
Проснувшихся чувств, былой любви.
Теперь он чувствовал томление,
И приближающий восторг.
Он был во власти искушения,
И вырваться уже, ни как не мог.
Восстала плоть, молитвой умерщвленной.
Воскресли страсти чувств былых.
И все, что духом было свято,
Теперь увы, в словах пустых.
Ее в объятиях, сжал он крепко,
И лобызал он грудь ее,
Он с жадностью кусал ей плечи,
И был он страстью не укротим.
Он слышал смех ее задорный, 64.
И вдруг услышал чей то крик.
Поднял он взор на лик смущенный,
Увидел образы святых.
И голос чей то, говоривший,
Остановись, покуда жив.
Прозрение позднее случилось,
Он ощутил стыда укор.
В его душе все изменилось,
Как будто произнес, кто приговор.
Он оттолкнул ее брезгливо,
Как было гадко на душе,
Когда сознание убедило,
В свершенном, пагубном грехе.
И с преисподняя смех злорадный,
Он слышал явственно его.
И кто то шепотом взывает,
Смотри святой, бери ее, она твоя.
И тут же дева распахнула,
Свой соблазнительный наряд,
И обнажила свое тело,
И свой бесстыдный, похотливый взгляд.
И шепотом она манила,
Его звала к себе скорей.
Смеясь задорно, говорила,
Иди ко мне, иди святой,
Я покажу тебе, какая я в любви шальная,
И что такое страсть земная, 65.
Ты многое узнаешь от меня.
Опять чернец смущаясь взглядом,
Вновь сердцем пожирал ее.
Опять почувствовал он тягу,
И грех невольно звал его.
Так дух и плоть несовместимы,
Не могут быть они едины,
Всегда в борьбе между собой.
Где плоть там страсть,
Где дух любовь.

17.
И изнуренный сердцем старец,
Рукой своей нащупал нож.
Он сжал его, ошалевший,
И вдруг в свой глаз, вонзил он острие.
Свершил он суд, над плотью восставшей,
Своей рукой он окрестил себя.
И кровью своей он окропил,
Свой дух томившийся,
Что б Богу угодить,
И вознести себя.
Закон исполнил, став жертвою нещадной,
Себя своей рукой, положил на алтарь.
Спасение достигнуто, и в святости признание,
Воспевшие в святыне, во славе торжество.
Кто упрекнет, достигнуто спасение, 66.
Кто возведет хулу, тот сам окажется в стыде.

18.
И пораженная блудница,
Была повержена во прах.
Теперь она во всем корится.
В ее душе проснулся страх.
И совесть бывшая в забвенье,
Что так давно, не мучило ее,
Теперь настало пробужденье,
Теперь ее черед и торжество.
В смиренье, тихо и уныло,
Она сказала лишь ему.
Прости меня, светлейший старец,
Хотя не знаю, можно ли простить.
Тогда убей, да, да, так будет лучше,
Что жизнь мне, теперь уж ни к чему.

19.
Истекший кровью, в муках и страдая,
Он думал только, лишь о ней,
Ее спасти не осуждая,
И духом примирится с ней,
Сестра тебя прощаю,
И ты, прости меня за все.
Тебя ни сколько я не осуждаю.
Я буду возносить молитвы, 67.
За жизнь и за спасение твое.
Теперь ступай, Господь с тобою,
Живи спокойно и душу береги свою.

20.
Она покинула пределы,
Где старец обретал покой.
Что б обрести свои уделы,
И не терпеть душевный зной.
Свой путь молитвой освещая,
Она пошла дорогой в монастырь.

20. суббота. 07. 2024г.
00 : 30.

АРДАЛИОНОВ ЮРИЙ.
Автор поэмы:
« Блудница и Святой».

68.